Огненные иероглифы [Владимир Борисович Иорданский] (fb2) читать постранично, страница - 3

на баклажаны лиловато-зеленые авокадо. Какой-то паренек продавал веточки, усыпанные черными, плоскими, как аптечные таблетки, орешками. Он уверял меня, что орешки снимают жажду, и предложил попробовать. Действительно, косточка покрыта кисло-сладкой мякотью, чудесно, освежающей рот.

Африканский рынок не так-то просто узнать. Прошло много недель, прежде чем я добрался до торговца, продающего выкованные из меди детские игрушки — мотыжки, щипчики, ножницы, лопаты — все как у взрослых, только размером в три-четыре сантиметра. Не сразу я нашел и прилавок, заваленный сделанными из ракушек каури ожерельями. Когда-то эти ракушки заменяли почти по всей Африке разменную монету и еще сегодня служат украшением мужчин-танцоров.

Часа два бродил я между рядами, смотря, расспрашивая. Пестрая толпа вокруг спорила, смеялась, улыбалась, переругивалась, торговала и покупала. Потом я узнал, что многих в тропиках оскорбляет, когда приезжие европейцы заглядываются на местную «экзотику». Может быть, считают, что эти рынки — оскорбительная отсталость, что бедность Африки там слишком обнажена? Не знаю. В тот день я не подозревал, что, возможно, задеваю чьи-то чувства, и чистосердечно любовался и пестрой базарной «экзотикой», и жизнерадостной, темпераментной толпой.

Национальное самолюбие… В Тропической Африке, долгое время бесправной и униженной, оно особенно остро. Но как противоречиво! Мне приходилось видеть людей, которые презирали народное искусство. «В Европе наши маски помещают в музеях под рубрикой «первобытное искусство», — говорили мне. — И оно действительно первобытно. Чем быстрее мы уйдем дальше, тем лучше».

А потом я встречался с людьми, которые готовы были доказывать святость и неприкосновенность самых жестоких обрядов. «Наши традиции нельзя трогать. Разрушая их, мы разрушаем душу народа», — убеждали меня. Одни демонстративно шили себе национальные костюмы, хотя и из европейских синтетических тканей, тогда как другие подчеркнуто одевались по последней европейской моде и даже под палящим солнцем не снимали черных фетровых шляп.

Только очень мудрые да простые люди не стыдятся правды. Крестьянин с гордостью принимает гостя, как бы ни была бедна его хижина и ни оборванны дети. Его сердечность столь же искренна, как гостеприимство традиционно. На дружелюбие он всегда ответит дружелюбием. Он будет обижен, если отвергнут предложенное им пальмовое вино, но как на глупца посмотрит на человека, который спросит, почему в его хижине нет холодильника или телевизора.

Напротив, именно отсутствие холодильников и телевизоров столь смущает иных людей. И они глубоко обижаются, когда посторонний замечает это отсутствие.

Впрочем, я забежал вперед. А в тот день после рынка я отправился бродить по городу, стремясь выйти к океану.

Конакри небольшой и хорошо спланированный город. Его улицы прямы, пересекаются под прямыми углами, и сбиться с пути просто невозможно. К тому же он почти со всех сторон окружен морем, так что, в каком бы направлении я ни пошел, я бы вышел к набережной. И все-таки я поплутал немало, прежде чем увидел синюю полюсу океана за частоколом пальм.

Был прилив, волны плескались у парапета, по горизонту медленно полз белоснежный корабль.

В «Отель де Франс», тогда лучшую гостиницу города, я попал в этот день случайно. Просто, идя по набережной, увидел впереди ярко освещенное, из стекла и бетона здание, обнаружил, что это гостиница с рестораном, и вспомнил, что еще не обедал, хотя пора ужинать.

Было около восьми вечера, и в круглом ресторанном зале почти все столики были заняты. Но метрдотель, невысокого роста француз с седыми волосами бобриком, нашел мне свободный стол у громадного, выходящего на море окна. Сразу же подошел официант.

Заказав ужин, я осмотрелся. Вокруг звучала многоязыкая речь. Невдалеке сидели несколько американцев, выглядевших так, словно, все они одевались у одного портного, стриглись у одного парикмахера и учились говорить в одном детском саду. За соседним столиком расположилась группа чехов, что-то спокойно обсуждавших между собой. Вошло несколько молодых французов, с шумом разместившихся на креслах у бара. Женщин в зале почти не было видно, чувствовалось, что в своем большинстве присутствующие принадлежат к многочисленному племени «командированных».

Но, оказавшись вместе, эти люди остались взаимно отчужденными. Словно бесконечные государственные границы мира проникли и в этот ресторанный зал, пробежав между столиками. Только приезжие из социалистических стран переговаривались между собой, шутили друг с другом, ели вместе. Французы, англичане, американцы, немцы из ФРГ не замечали друг друга, будто невидимые шлагбаумы, пограничники и таможенники стояли между ними.

Когда позднее я поделился с гвинейскими друзьями своим впечатлением от ресторанного зала «Отель де Франс», они засмеялись. Студент из Парижа Барри объяснил, что Запад, убедившись в