Белларион. Жатва. [Рафаэль Сабатини] (fb2) читать постранично, страница - 2

дьявол существует, то его создал сам Господь Бог.

После такого заявления ошарашенный аббат поспешил спуститься с теологических высот на грешную землю.

— Но разве воровство, убийство, прелюбодеяние — не зло?

— Да, конечно. Но это зло существует только среди людей, живущих в обществе, и, следовательно, должно быть уничтожено, если люди не хотят превратиться в стаю зверей. Вот и все.

— Все? Но как же все? — в глубоко посаженных глазах аббата отразилась печаль. — Сын мой, дьявол наградил тебя ложной проницательностью, чтобы легче погубить твою душу.

И в кроткой и смиренной манере этот достойный отец принялся толковать Беллариону догматы веры. За этой проповедью последовали другие, но, увы, — никакая риторика не смогла поколебать крепость изобретенного Белларионом силлогизма, в лживости которого аббат так и не сумел убедить его автора. Для излечения юноши от пагубных наклонностей и из опасения, что исповедуемая им ересь может нарушить мир и согласие, царившие в монастыре, его решили отправить в Павию для углубления познаний в богословских науках. И вот, в жаркий августовский день 1407 года он, впервые за много лет, оказался за стенами монастыря Всемилостивой Божьей Матери в Чильяно, имея в качестве паспорта письмо, написанное собственноручно аббатом, а в кошельке — 5 дукатов на непредвиденные расходы — сумма немалая не только в его глазах, но и для самого аббата.

На нем был камзол из грубого зеленого сукна и плащ, а у пояса вместе с сумой, где хранились деньги и письмо, болтался нож, который должен был во время его отважного паломничества через Ломбардию [7] служить ему и для приготовления пищи, и для зашиты от хищных зверей и людей. В памяти Беллариона навсегда запечатлелись слезы, стоявшие в глазах старого аббата, когда тот благословлял его, а в ушах звучали слова напутствия: «Pax multa in cella, foris autem plurima bella» [8], которыми аббат еще раз напомнил ему о мире и тишине монастыря и о раздорах и страданиях мирской жизни.

Неприятности начались — весьма символично — с того, что он заблудился. Отойдя всего лишь на пару миль от городка Ливорно [9], он решил свернуть с пыльной дороги на заросшие колокольчиками берега реки По, — быть может, на него подействовали жара и пыль большака, ведущего в сторону служившей границей миланского герцогства реки Сезии, где монахами-августинцами [10] был устроен для путешественников приют, в котором он собирался переночевать, а может быть, сочные ароматы позднего лета, мир и покой изумрудных лужаек, тянущихся вдоль взбухшей после таяния снегов на далекой горе Монте Роза [11] реки, больше соответствовали настроению его ума, семнадцать лет воспитывавшегося и утончавшегося в монастырской тиши.

Погрузившись в глубокую задумчивость, он шел не останавливаясь и не отдыхая до тех пор, пока солнце не скрылось за высокими верхушками деревьев, разросшихся на другом берегу реки. Легкий ветерок принес предвечернюю прохладу, приятно остудившую его разгоряченное ходьбой и зноем лицо, он огляделся вокруг, и в его темных, смелых глазах промелькнуло удивление, но никак не тревога, когда он понял, что река увела его слишком далеко к югу, в совершенно неверном направлении. Налево от него темнела густая чаща, и, прикинув, какой крюк он совершил, предавшись своим мечтаниям, он понял, что едва ли успеет добраться сегодня до намеченного ночлега. Но это ничуть не смутило его, так же как и обострившееся чувство голода, — в конце концов, что такое легкое чувство голода для того, кто привык к длительным и строгим постам?

Он решительно направился к лесу и зашагал по извивавшейся среди деревьев еле видной тропинке, но, не пройдя по ней и полумили, был вынужден остановиться, потому что темнота и высокая трава окончательно поглотили ее. Идти дальше без всяких ориентиров означало неминуемо заблудиться в лесу, поэтому он скинул плащ, расстелил его прямо на земле и вскоре уже крепко спал на ложе, ненамного жестком, чем привычная для него монастырская койка.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко, но не это разбудило его и заставило сесть: рядом с собой он увидел высокую худощавую фигуру в серой рясе монаха-минорита [12].

Его поза показалась Беллариону несколько странной — словно собираясь сделать шаг, чтобы уйти, тот замер, не завершив свое движение. Но в следующее мгновение монах уже вновь повернулся к нему лицом и, спрятав руки в свободных рукавах рясы, улыбнулся ему.

— Pax tecum [13], — пробормотал незнакомец обязательное приветствие.

— Et tecum, frater, pax [14], — автоматически ответил Белларион, вглядываясь в незнакомца и отмечая по-звериному дряблый рот и хитрые маленькие глазки-бусинки, словно