Летний дворец [К. С. Пакат] (fb2) читать постранично, страница - 2

механизм, — тихо произнёс Дэймен на ухо Лорена. — Я хочу делать всё не спеша. О, ты ведь помнишь.

— Меня провели в мои комнаты, оттуда тоже вид на море, как здесь. Они оставили там для меня эту одежду, и я подумал о твоём скором прибытии. Я думал о том, каково это, быть здесь, с тобой.

— Вот так, — сказал Дэймен. Он поцеловал открытое плечо Лорена, а затем поднялся выше, оставляя ленивые поцелуи вдоль его челюсти.

— Нет, я… думать о тебе и быть с тобой — разные вещи; ты становишься всё сильнее, всё более…

— Продолжай, — Дэймен испытал прилив чистого наслаждения и рассмеялся, уткнувшись ему в шею.

— Заставь меня замолчать, — простонал Лорен. — Я сам не знаю, что говорю.

Дэймен приподнял его голову и нежно поцеловал Лорена, отмечая, как мило его щёки вспыхнули румянцем, а кожа казалась словно бы пропитанной летним теплом. Он почувствовал, как руки Лорена скользнули вверх по его спине — это инстинктивное прикосновение было чем-то новым, вернее, совсем недавним; как и новое выражение в глазах Лорена.

Недели, что он провёл прикованным к постели, были отвратительными: о первых днях у Дэймена остались лишь нечёткие воспоминания, а за ними последовала выматывающая терапия под присмотром врачей. Было невыносимо не иметь сил подняться. Было ужасно хромать. Было омерзительно питаться одним бульоном.

О том, что произошло в купальнях, он помнил лишь обрывками: вот появляется Никандрос, один, с совершенно бледным лицом. Лорен — по локоть в крови Дэймена. Кастор мёртв. Сам Дэймен распростёрт на земле. Голос Лорена приобретает напрочь лишённые эмоций, властные интонации, которые он сохранял потом в течение тех первых дней:

— Добудь носилки, чтобы перетащить его. И врача. Немедленно.

И голос Никандроса, с надрывом:

— Я не оставлю тебя с ним наедине.

— Тогда он истечёт кровью до смерти.

Должно быть, потеря крови на тот момент была весьма существенной, поскольку Дэймен мало что помнил с того момента, когда прибыли носилки, и до того, когда он со смутным удивлением обнаружил, что находится в комнатах отца. В королевских покоях, с выходом на просторную террасу с колоннами и видом на море. Здесь умер мой отец, промелькнуло в мыслях. Но он не произнёс этого вслух.

Он помнил Лорена, всё тем же лишённым всяких эмоций голосом отдающего приказы — обеспечить оборону города, подготовить сопротивление на местах, отправить последние вести на север, их силам, расположенным в Катрасе. Тем же голосом Лорен распоряжался медиками. Тем же голосом Лорен призвал Никандроса преклонить колени, чтобы возвести его затем наместником на Иосе. И тем же голосом Лорен приказал выставить тело Кастора под стражей на всеобщее обозрение. Разум Лорена видел проблемы, подступался к ним, оценивал, а затем — постепенно, с учётом степени важности — решал: сохранить жизнь Дамианоса; укрепить правление Дамианоса; действовать так, чтобы не было заметно, что это он управляет пока вместо него.

Когда затем Дэймен впервые по-настоящему пришёл в себя, стояла глубокая ночь, и его комната была пуста. Он повернул голову и увидел Лорена, лежащего рядом с ним поверх покрывала, всё ещё одетого в тот же изодранный окровавленный хитон, провалившегося в сон от полного изнеможения.

Сейчас Дэймен обнимал Лорена за талию, отмечая с удовольствием, сколь немногое отделяло его от кожи, чьё тепло он ощущал под ладонями: лишь тонкий слой лёгкого хлопка, который смещался, послушный движениям его рук. Было сложно сохранять ясность мысли, когда за изгибом плеча Лорена виднелась едва прикрытая тканью плавная линия его бедра.

— Ты выглядишь как акиелосец, — сказал Дэймен, довольным тоном, окрашенным тёплыми нотками.

— Сними доспехи, — сказал Лорен.

За его спиной раскидывался океан. Он отступил назад, слегка облокачиваясь на мраморное ограждение позади него, за которым скалы обрывались вниз. Нависающие над ними ветви мирта укрывали их от солнца, создавая затейливые узоры света и тени на фигуре Лорена.

Рассеянное возбуждение всколыхнулось в Дэймене при мысли, что эта открытая терраса могла бы стать их свидетелем. Он ощутил мимолётную связь с вирийской традицией публичного соития, собственническое желание видеть и быть на обозрении. Впрочем, это было неприемлемо и совершенно не в его натуре, даже если сады казались достаточно уединёнными.

Он расстегнул нагрудник. Затем снял портупею, медленным отработанным движением.

— Остальное может подождать, — сказал он. Его голос прозвучал тихо.

Лорен обнял его, прижимаясь к груди Дэймена, который теперь, освободившись от доспехов, полнее чувствовал тепло его тела. Поцелуи ощущались как нечто более интимное, когда меч и нагрудник остались лежать брошенными на земле, и не осталось преград между ними. Губы Лорена были приоткрыты для него, и он проник языком внутрь, как ему нравилось. Лорен одобрительно сжал пальцы на его затылке.

В такой одежде он казался почти голым; так много открытой кожи, и ничего,