В Израиль и обратно. Путешествие во времени и пространстве. [Василий Павлович Аксёнов] (fb2) читать постранично, страница - 4

Данный материал (книга) создан автором(-ами) «Людмила Евгеньевна Улицкая» выполняющим(-и) функции иностранного агента. Возрастное ограничение 18+

class="book">Потом все пошли в ангары и посмотрели на самолеты F-16. Небольшие машинки, с обугленными крыльями и тесной кабинкой. Механики и ребята из аэродромной обслуги были репатриантами из России. Они разговаривали с писателями, а проходившие мимо летчики только кивали на ходу и, не оглядываясь, шли к машинам. Надав оказался из Мевасере-Циона, пригорода Иерусалима. Он был соседом Каца, а Кац мне был почти как сын. Надав знал хорошо моих сыновей. Летал он по три раза в день по 50 минут каждый раз. Готовился к защите воздушных рубежей родины.

— А вам воздушного пространства на полеты хватает, Надав?— спросил писатель из Москвы.

— Не хватает,— ответил Надав. Он не хвастал, но и не скромничал излишне тоже.

Ехали мы на восток от аэродрома под небольшим дождем. Смеркалось, из автобусного радиоприемника слышалась негромкая музыка, и госпожа Эпштейн говорила о музыке еврейской молитвы. «Мы, евреи,— говорила она внятно,— выращиваем сладкий перец на камне, помидоры в воздухе, а коров в навозе». И я кивал ей в такт: да, в навозе, да, коров и да, не знаю что, помидоры…

На перекрестке у теннисного стадиона между городами Герцлия и Тель-Авив под полуденным солнцем мы остановились на красный свет. Тут же с обочины шоссе к машинам подошли двое парней лет семнадцати. Они несли плоские коробки со свежесобранной клубникой из близлежащих хозяйств.

Я спросил у одного из юношей: «Сколько стоит одна упаковка?» В коробке было по полтора килограмма чудесной желто-малиновой клубники. Абсолютно сухие крупные яркие ягоды казались фантастическим вымыслом каких-то вздорных агрономов.

Я купил пять упаковок и пустил их по креслам писателям и поэтам. Мы с шофером и гидом тоже съели порцию продукта дивного вкуса.

— Не мыли, между прочим, ягоду,— сказал Мошик,— заболеют авторы.

— Не должны, все они прошли отличную многолетнюю дезинфекцию,— сказал я,— если только это слово подходит в данном случае.

— Подходит вполне,— сказала Катя Эпштейн,— вполне.

Никто ничем не заболел после тех чудесных ягод, как и предполагала опытнейшая, умнейшая Катя, которая очень много знала, а еще о большем догадывалась.

Потом мы поехали по вечернему редкому дождичку к знаменитому писателю Амосу Озу, который принял всю группу в гостиничном зале в городе Арад. Амос Оз, для тех, кто не очень знает,— прогрессивный израильский писатель, пожилой человек, борец за мир, автор нескольких романов и публицистических статей определенного толка.

Был чай и кофе. Оз был любезен и хорош собой. Воротничок белоснежной рубахи был элегантно выложен из-под свитера под подбородком. Оз сказал блистательный спич минут на двадцать, обаял всех, даже своих политических противников — Оз очень хорошо говорит по-английски, он из хорошего дома, но на этот раз он говорил на иврите. Я заметил юмористические нотки в его речи, и другие тоже заметили. Смеялись над услышанным, где надо.

— Я так и знал, что он окажется обаятельным,— сказал потом Найман.

Я опять подумал, что Анатолий Генрихович не только одарен и тоже, как Оз, хорош собой, но и обладает другими положительными качествами, помимо некоторых отрицательных качеств, без которых не обойтись.

Глазастая жена писателя Оза Нили сидела недалеко от Наймана и записывала каждое произносимое мужем слово на магнитофон, чтобы оно не пропало даром. Рядом с писателем сидел представительный переводчик Виктор Радуцкий и плавно переводил в обе стороны, помогая себе руками. Его лицо красиво двигалось согласно словам Оза.

Поэт Айзенберг молчал, только смотрел на происходящее. Кажется, ему нравилось то, что он видел. Он вообще был доволен своей поездкой, как и многие другие литераторы из России. Написал эту фразу и взял за нее всю ответственность на себя,— сужу по визуальным впечатлениям, которые не всегда совпадают, как известно, с действительностью.

Потом был ужин на веранде у Амоса Л. в селении под Нетаньей. Хозяин принес запотевшую водку, и гости, не стесняясь, выпили каждый по полстакана, закусив сушеными фруктами и орехами. Трое из присутствовавших гостей не пили вовсе, я помню их имена.

— Как у вас впечатления?— спросил хозяин по-русски без акцента. Он был доброжелателен, быстроглаз, непрост.

— Большие впечатления,— сказал Валерий Георгиевич.

— Не жалеете о приезде?

— Мы поступили безоговорочно верно,— сказал Валерий Георгиевич.

Все писатели кивнули в знак того, что согласны с говорившим.

В Тель-Авиве перед отлетом примерно в час ночи в гостиничном номере Арьева меня отозвал в сторону почти трезвый писатель и деловито сказал:

— А скажи, Мара, пожалуйста, где здесь писателей в сионисты принимают?

Я ответил ему, что вот если пойти прямо, то сразу за углом