места, вспоминаю, где должны расти кувшинки — наши «петушки» и «курочки», в каком месте на Юг-реке хорошо клюет рыба, и хочу сам видеть, какой лес растет за Столбовой горой, какие зреют хлеба…
Я и этой весной собираюсь в Купаву.
Купава моя, Купавушка…
Стоишь ты посреди семи угоров. С какого бы угора ни взглянул, в любую пору ты хороша и по-особому, по-матерински согреваешь мою душу.
Поднимешься, бывало, зимой в Кринки и залюбуешься твоей красотой: кругом лежат белые-белые, с еле заметной просинью снежные пуховики — и среди них, по пояс утонув, стоишь ты, моя Купава. Другой бы и не заметил в снежной шири, а я сразу угадываю-тебя по маленьким, будто спичечные коробки, домикам, над которыми поднимаются в небо светлые, чуть-чуть подзолоченные столбы дыма; после зимнего солноворота ходит где-то рядом солнышко и подкрашивает эти столбы.
А слышимость какая в эту стынь! Крикнешь, бывало, с одного угора, закурим, мол, как на другом угоре вскакивает мужичок и, хлопнув рукавицами, спрашивает: «А табачок есть?» — «Есть!» — «Тогда закурим!» И борода у мужика в серебряном инее, и черемухи, как весной, в белом цвету… Смотришь, — так и хочется поскорей в Купаву. Подвязал бы к расписной дуге колокольцы, только не в моде они нынче, а то бы украсил тебя, расписная дужка, звончатыми, пойте, гремите на всю Купавскую волость, прославляйте ее.
Или выйдешь в позднее бабье лето на Шолгский угор, посмотришь окрест, — лежит перед тобой цветная скатерть-самобранка, и чего на ней нет — и хлебные пузатые кладни, и стога пахнущего цветами сена, и пестрые стада на лугах… Вон и Купава моя с черемухами да рябинами. Я знаю, пламенеют и теперь там рябины, все еще берут оранжевые кисти у недолгого лета солнечное вино…
Или вспомнится, как в эту пору, на Ивана Купалу, поднялся я на Столб — и не могу разглядеть свою деревушку. Кругом разлилось голубовато-зеленое море и замерло… Ой, нет, не замерло: от одного угора к другому гонит летний ветер зеленые волны, они переливаются на солнце, и среди этих удивительных волн плывет моя Купава, будто маленький кораблик… Еще не стрекочут в лугах косилки, не идут по волнам хлебные корабли, еще все кругом дозревает, готовит земля моя купавским людям свои дары. Где-то в кустах щелкнул соловей и смолк в ожидании. Я схватился за карман, чтоб ему ответить, а соловейка-то моего с собой и нет. Свистят в него, должно, другие мальчишки. И верно, бегают уже внуки по моим тропам, и я знаю и радуюсь: все опять повторится сначала…
Вот и все, что я хотел сказать о тебе, о твоих людях, Купава. Я не мог устранить давнюю несправедливость и увековечить твое имя на больших географических картах. Я не сделал открытия, ничем не мог прославить тебя, потому и остаюсь перед тобой в вечном долгу. Я выполнил лишь одно свое обещание — вернулся в Купавскую волость, да не усидел, меня звали новые горизонты. И я бросился догонять их. Но еще и теперь не догнал, однако я радуюсь тому, что погоня была не напрасной: я исколесил немало дорог, многое увидел, многое понял…
Кончилась моя песня, моя незатейливая исповедь. А я, как в молодости, все еще стою на Столбовой горе и радуюсь плывущему кораблику… Может, в двухтысячном году или того раньше здесь поднимется крестьянский город и как теперешняя Купава поплывет по этому голубовато-зеленому морю.
Море без кораблей не живет!
1976 г.
Последние комментарии
16 часов 12 минут назад
16 часов 28 минут назад
16 часов 41 минут назад
16 часов 46 минут назад
19 часов 18 минут назад
19 часов 22 минут назад