Главный врач [Наум Давидович Фогель] (fb2) читать постранично, страница - 130

— в общем хорошем и честном человеке — чего-то не хватает. Раньше она никак не могла понять, чего. А теперь поняла.

Она подошла к нему сзади и прочитала две написанные ровными, очень спокойными и очень твердыми буквами строчки: «Представление об укрывательстве вора Никишина главным врачом областной больницы Корепановым Алексеем Платоновичем».

«У него какой-то особый язык, — думала Лидия Петровна. — «Об укрывательстве вора Никишина». К этим словам нельзя придраться. Они до бессердечности ясны. Они абсолютно точно определяют то, что случилось».

Она стала читать дальше: «…с просьбой извлечь пулю из тела раненого Никишина, но с условием не оглашать этого факта, на что Корепанов согласился». «Да, это так, — думала Вербовая. — Он действительно согласился «вынуть пулю из тела». А о чем он думал в эти минуты, что пережил, почему согласился? Это к делу не имеет отношения? А должно иметь, обязательно должно! Ведь у Корепанова тогда не было выхода». «Дал слово не предавать гласности факт извлечения пули». «Не сообщил в следственные органы известные ему факты кражи и тем самым…»

Его интересуют только факты, голые, как отшлифованные волнами камни. Факт извлечения пули, факт недонесения, сокрытия… Статья, параграф… Он считает, что работник юстиции, особенно прокурор, должен быть беспристрастным. Он считает, что в этом и только в этом — справедливость. Но это же не так… Прокурор должен быть человеком и обязательно душевным, иначе он не имеет права быть прокурором. А Георгий равнодушен. И это — страшно. Потому что равнодушие — как ржавчина. Она изъязвляет все самое лучшее, что есть в человеке. Настоящий человек не имеет права быть равнодушным.

Она пошла на кухню, вымыла посуду, прибрала там.

Потом направилась в спальню, постелила, вернулась в столовую.

— Почему ты не ложишься? — спросил Вербовой.

— Жду, пока ты закончишь.

— Я скоро.

Он и в самом деле вскоре закончил. Лидия Петровна следила, как он неторопливо читал, потом сделал несколько исправлений, наконец сложил аккуратно бумаги и спрятал их в портфель.

— Ну вот и все! — произнес удовлетворенно.

Он встал, потянулся до хруста в суставах, посмотрел на жену и улыбнулся.

— Ты не тревожься. Очень большое значение в этом деле имеет факт отсутствия корысти: вот если бы он деньги взял за то чтобы молчать. Что ты так смотришь?

Она ответила не сразу. Встала. Обернулась и, глядя мужу прямо в глаза, сказала спокойно и твердо:

— Я ухожу от тебя, Георгий.

Он сначала не понял. Улыбнулся растерянно, как ребенок, потом спросил, стараясь все превратить в шутку:

— Ты это сейчас придумала, Лидочка, или?..

— Неважно когда. — Она старалась оставаться спокойной. — Важно, что это — твердо. Я ухожу. Совсем ухожу. Навсегда.

7

Генеральная репетиция должна была начаться через несколько минут, а Корепанова все еще не было. Марина позвонила ему. Алексей сказал, что приехать не сможет, что Люся пришла в сознание, что он позвонил следователю и ждет его.

— А что она сказала?

— Я не могу об этом по телефону. Я тебя жду.

— Я приеду сразу же после репетиции, — сказала Марина.

— Да, приезжай. Ты мне очень нужна, Марина. Просто не могу без тебя.

Она была рассеяна, путала роль.

— Что с вами? — спросил режиссер. — Вы сегодня какая-то совсем отсутствующая.

Ей оставалось только извиниться. Она пыталась прогнать посторонние мысли, думать только о пьесе, «включиться» в роль, но это не удавалось. Люся пришла в себя. Алексей так ждал этой минуты. Скорей бы закончилась репетиция. Это хорошо, что Люся пришла в сознание. Что она сказала?.. Нельзя поверить, чтобы это Андрей… Наш Никишин…

— С вами сегодня творится что-то необычное, — сказал опять режиссер.

— Разрешите, я повторю эту сцену…

Когда репетиция наконец закончилась, Марина быстро оделась и вышла на улицу. Тут все застлал туман. Густой. За десять шагов ничего не видно. Вместо фонарей — расплывчатые желтые пятна.

«Ему сейчас очень тяжело, — думала Марина. — Ему тяжело, как никогда. Я должна быть вместе с ним, рядом, днем и ночью рядом. Чего я жду? «Ты мне очень нужна, Марина. Просто не могу без тебя». Это же стон. Неужели ты не понимаешь, что это — стон? Нам нельзя друг без друга. Я сегодня приеду и останусь насовсем. И я ни о чем не хочу знать. Я хочу быть суеверной, как моя мама, верить в бога и думать, что это он мне послал этого человека той памятной ночью, в поезде… Как медленно тащится трамвай! И — туман. Такой густой туман».

Переходя улицу напротив больницы, она чуть было не попала под легковую машину. Шофер затормозил в полуметре и разразился руганью:

— Жизнь надоела? Да?!. — кричал он. — Под машину бросаемся, да?!. Смотреть надо, чертова раззява!

— Извините, — сказала Марина.

— Ходят, гав ловят! — уже более мирным тоном произнес шофер и захлопнул