Лекции по философии духа [Георг Вильгельм Фридрих Гегель] (fb2) читать онлайн

Георг Вильгельм Фридрих Гегель Лекции по философии духа

Введение

Нашим предметом является философия духа, или антропология и психология. Антропология как таковая рассматривает дух в его природной жизни (в его жизни в природе (Naturleben)), как он еще погружен в природе и появляется в качестве духа в конфликте и отношении к телесному. Предметом психологии является дух, который относится к самому себе и развивается из самого себя. Между обеими /дисциплинами/ находится феноменология духа, дух в качестве сознания. В антропологии дух погружен в свою природную телесность, в психологии дух предстает как формирующий себя в своей свободе, свободный дух; — между ними /находится ступень/, когда дух <начинает> выступать из природы, но все еще является относящимся к природе, стоит в отношении к ней. Таковым является дух в качестве сознания или его проявлений. Здесь мы обладаем наличным бытием и знаем о нечто, имеем предмет во вне и одновременно знаем о нас самих. Я отношусь к себе и одновременно к чему-то другому, что не является Я, к предмету, который относится к самому себе. Мы начинаем с того, что рассматриваем дух вообще. Это достойный рассмотрения предмет. То, что подлежит здесь нашему рассмотрению есть лишь конечный дух, но в нем содержится существенная субстанция быть духом. Если мы говорим о достоинстве духа, то нам на ум может прийти то, что мы отличаем от духа и ему противопоставляем — /а именно/ природа — что из них является высшим и более достойным? — При достоверном рассмотрении духа мы видим, что дух сам себя сравнивает с природой, по-существу, направлен на нее, имеет свою природу и природу вообще в качестве предмета собственной деятельности. Часто можно услышать и это является всеобщим воззрением, что творения человека ценятся ниже, чем природа. Человек — природное /существо/, но как человек он призван быть не только природным, но также духовным /существом/. Тут же мы обнаруживаем, что зачастую отношение представлено таким образом, будто человеческое деяние и действие очень уступает по сравнению с природными событиями, по сравнению с вмешательством природы в мои предписания и деяния, и часто можно обнаружить, что природное, в отличии от человеческого, называется божественным. Наводнения и прочее принимаются за творение бога, и рассматриваются как более значительные деяния, чем те, которые совершает человек. Произведения искусства и другие продукты /труда/ должны уступать природным. Развитие природы представляется как нечто вечное, неизменное, божественное, человеческое же — в качестве принадлежащего случаю, произволу, что заслуживало бы меньше внимания, чем природное. Если же мы должны установить истинное отношение, то оно является как раз обратным. Когда сам человек мыслит, /когда он/ обращается к своему духу, то он обладает знанием того, что его свобода гораздо выше, чем все творения и продукты природы; благодаря своей свободе он знает, что он великий. Человек знает свою свободу, ему по праву известен его дух как божественное в более высоком смысле, чем все природное. Если человек духовен и дух свободен, то во всем, даже в том, что предстает как неблаговидное, заключается дух, свобода. На всем человеческом лежит бесконечная печать духа, /а именно/ свобода. Если к тому же относят представление о боге, то неверным является желание увидеть бога только на стороне природы и не увидеть его на стороне человеческого. Бог по-существу является духом и когда его узнают, он должен быть узнан в качестве духовного, /ведь/ его действия есть по своей сущности духовные действия.

Если говорят, что бог сотворяет гром и в нем познается, то для человека, осознающего свою свободу и духовность, требуется нечто высшее, чем гром, бог открывается ему в своей сущности как духа не в таких природных явлениях. — Таким образом, в соответствии с этим предмет духа необходимо почитать в качестве достойного. — Данный предмет может считаться известнейшим, постижимейшим и легчайшим для рассмотрения. Мы сами являемся духом, и только когда мы обладаем знанием о духе, мы находимся у самих себя. Но если кажется, что дух есть ближайшее /к нам/, ибо здесь вообще отсутствует какое-либо разделение между ним и нами, то, по крайней мере, он все же не является самым ранним предметом, который представляется рассмотрению. Конечный дух находится между двумя мирами: один, относящийся к природе, представляет собой телесное, а отдельно от него, на другой стороне, находится бесконечное. Абсолютное. — Конечный дух находится между этими двумя /мирами/. Духом, духовным /существом/ человек является в своем отношении к Богу, конечным — когда вступает в связь с природой. Оба данные предметы стали раньше предметами рассмотрения человека, чем сам его дух. В нашей (перво) начальной жизни мы прежде всего имеем дело с внешними вещами, которые мы рассматриваем и от которых мы затем как от конечных возвышаемся к в и для себя сущему. Человек обращен сначала вовне и вне его имеется как временное и конечное, так и бесконечное и абсолютное, уже позже наступает тот период, когда человек возвращается в самого себя, обращает свое рассмотрение, свои интересы на самого себя. В уважении к науке об этом предмете нужно заметить, что уже к грекам был обращен сформулированный дельфийским Аполлоном завет, и притом как их высший завет:

познай самого себя. Данный завет необходимо рассматривать не в качестве одного из многих других заветов, а в качестве завета, обладающего знанием Бога, по отношению к чему все другое носит зависимый и подчиненный характер. Его также нельзя толковать так, будто индивидуум должен познать свои отдельные цели, склонности, слабости; он — это завет Бога, обладающего знанием, всеобщий завет, суть которого в том, что человек должен познать свою сущность, т. е. дух. Такой завет Бог дал грекам, для чего были необходимы особые условия, особые способы самосознания, и они появляются лишь только у греков. Относительно одних предметов у народов была своя разработанная наука, о других /предметах/ — нет, так греки не имели физики в нашем смысле. Если народ, как индийцы или китайцы, энергично принимается за /какую-либо/ науку, то само по себе понятно, что данный предмет им не знаком. К тому, что общественная наука имеет ценность для народа, принадлежит и то, что дух обладает бесконечной ценностью и важностью для знания. Он обладает этим только как свободный дух, когда достигает сознания своей свободы. Такое сознание раскрывается грекам и происходит это оттого, что дух пришел к самому себе, чтобы познать самого себя. Греческий дух исходил из ориенталистской сдержанности. Здесь на одной стороне взамен абсолютного бытия выступает рабство. Здесь религия — это сам деспотизм, с которым связан политический деспотизм;

/таким образом/, взамен абсолютного бытия, с одной стороны, /предлагается/ деспотизм, с другой стороны, покорность; поскольку безмерный произвол и сдержанность противопоставлены /настолько/, что человек испытывает радость в самом себе, он обретает ее только в свободе; мера есть граница нравственности. С таким сознанием одновременно связана задача познать себя. Это сознание свободы вызывает у человека всеобщий интерес к его внутреннему /естеству/, но в своем внутреннем он находит богатство интересов, и вреди них — многократные противоречия, хаотическое богатство, среди которого он мечется туда и сюда. В этом множестве одно есть истинное, высшее, чему человек подчиняет многократность своего вожделения, желания. Интерес должен вычленить это одно, отыскать истинное в данном богатстве, истинное определение среди многих противоречивых. С такой направленностью на самого себя дело еще не улажено. Благодаря сознанию своей свободы дух становится загадкой для себя, поскольку в одном находятся противоречащие определения, решение этой загадки является простое значение /духа/, где всему, кажущемуся противоречием придается смысл, /где/ оно разъясняется и ставится на ему принадлежащее место. — Если спрашивают, что такое дух, то собственный смысл этого вопроса состоит в вопросе: что есть истинное духа и это по значению равно вопросу: что является определением человека? — Определение выражает различие, цель, которая должна быть достигнута, то, чем человек должен себя сделать, кем он должен быть, что осуществить в себе посредством своей свободы. С другой стороны, определение означает также первоначальное, то, чем является человек сам по себе. Человек должен породить себя, но у него не может быть никакой другой цели, он не может делать себя ничем другим, нежели тем, чем он изначально является сам по себе. То, что он представляет собой сам по себе, является тем, что называют предрасположением. Природа духа состоит в том, чтобы создать, манифестировать, привести к откровению, осознать то, чем он является. Его определение заключается, таким образом, в том, чтобы сделать себя таким, каким он является сам по себе. — Имеется огромное различие между тем, чем дух является сам по себе и тем, что он должен создать; содержание одно и то же, различие состоит только в форме, в том, что он делает себя таким, каким он является первоначально. Весь интерес истории мирового духа вращается вокруг данного различия, с тем, чтобы осознать то, что есть само по себе, это внутреннее; чтобы оно также стало бы для себя. — Абсолютное предрасположение есть то, к чему все сводится, первоначало. Это абсолютное предрасположение или субстанция духа есть его свобода, и определение его образа действий, дело духа состоит в том, чтобы освободить себя. То, что дух сам по себе является свободным и его действие, его деятельность заключается в том, чтобы освободить себя, эта история его освобождения есть все содержание нашей науки; мы наблюдаем за духом, за тем, как он через самого себя достигает своего определения, а именно свободы. Так одновременно задается содержание и точка зрения, исходя из которой мы хотим рассматривать эту науку. Мы рассматриваем последовательность ступеней, проходя которые дух освобождает себя, целью же является то, что он стал свободным /и предстал/ в качестве свободного духа, — здесь начинается наука об объективном духе, дух, который себе объективен, и тем начинается право. Что касается способа обсуждения нашего предмета, то прежде всего можно напомнить о формах знания о самости и знания о человеке. В случае знания о человеке рассматриваются только лишь отдельные /проявления/ человека. Когда говорят о знании самости, чем должен обладать человек, особое внимание обращается на недостаточность склонностей. Человек должен знать какими слабостями он обременен. Осмотрительность в поведении важна, однако, она не может быть предметом науки. "Нужно познакомиться с людьми, чтобы их использовать и уметь их остерегаться". Все это относится к партикулярности человека, которая является либо безразличной, либо не-истинной. Истинным в человеке является то, чтобы он соответствовал бы природе своего духа. Та самая осмотрительность легко приводит к подслушиванию людей, определенному виду коварства. Такой тип знания человека особенно рекомендуем для того, чтобы использовать людей для своих целей и чтобы защитить себя от них. Объединение знания о человеке с психологией также составляет (ту) сторону, которая в особенности заявляет о себе в прагматической истории. История имеет две стороны: /на одной/ — предмет, цель, содержание, а на другой то, что приводило бы все это в действие благодаря привлечению субъективного. Вторая сторона зависит от деятельности и на эту субъективную сторону приходится особенность, /коей является/ индивидум, данная особенность явно выдвигается при /развертывании/ прагматической истории. Чтобы объяснить /какое-либо/ дело, выяснить основание, обращаются к намерениям. Будучи выведенными из субъективного удовлетворения, великие дела были преуменьшены; хотя в действующем субъекте партикулярность играет лишь побочную роль, великое дело, однако, из этого вывести нельзя. Герой остается неизвестным для камердинера, хотя последний "может наблюдать первого, то, как он лишен стеснения, и стало быть, должен бы знать его самым лучшим образом". Такое знание человека обращено, стало быть, к партикулярному, и не относится к всеобщему, к духу. —

Затем дух стал предметом науки и прежде имелось две науки: эмпирическая психология и пневматология. Эмпирическая психология обеспечивает познание духа, в том виде, в каком он наблюдается и исследуется. Пневматология дала такое определение духа, как например, имматериальность, на чем основывалась /идея/ бессмертности. Но из такого определения о духе как конкретном известно очень мало. Чтобы знать о нем, чтобы немного наверстать в метафизике, необходимо обратиться к опыту и из него взять конкретное. Опыт должен восполнить бедность метафизического априорного рассмотрения духа, и таким образом, данная психология основывается на опыте. Часто здесь /имеет место/ неправильное понимание, как будто бы философия пренебрегает и принижает /ценность/ опыта. Ко всему, что знает человек, относится опыт, человек должен иметь внутреннее и внешнее воззрение о предметах, и его он получает из опыта. Опыт есть нечто необходимое, незаменимое. Дальнейший /шаг/ состоит в том, чтобы помыслить опыт. Уже то, что именуется опытом не является только чувственным пониманием, восприятием, а уже содержит в себе всеобщность. Если нечто должно считаться опытом, то оно должно быть законом, чем-то всеобщим, не просто единичным восприятием, а должно посредством мышления быть возведено ко всеобщему. Всеобщность принадлежит мышлению. Единичные наблюдения посредством мышления поднимаются до всеобщности и лишь тогда именуются опытом. От данной всеобщности, от этой категории зависит, понято ли то, что имеется в восприятии правильно, /а именно/ так, что оно должно быть всеобщим. — Но совсем другое, когда эмпирическая форма восприятия должна сделаться основанием философии. Тут философия должна возразить. Признание, т. е. постижение необходимости относится к философии, но /при оперировании/ опытом это просто означает, что нечто имеет место. Философия должна соответствовать действительности; она рассматривает то, что имеется на самом деле, и то, что имеется, должно быть доказуемым, но она обнаруживает необходимость, и это не познается в опыте. — Чтобы узнать в опыте необходимо задействовать мысли, разум. Таким образом, опыт, эмпирическое учение о душе и философия, постигающее мышление не противостоят друг другу, как это часто превратно представляется. Философия возражает лишь против такого /понимания, согласно которому/ то, что есть нечто, должно быть основанием того, почему это нечто допускается; нужно также понимать необходимость. Другой /аспект/, где философия находится в противоречии с эмпирией, состоит в том, что последняя совершенно ничем не является без метафизики. Опыт с самого начала содержит в себе всеобщие определения мышления, и здесь важно установить, являются ли определения мышления эмпирии определениями истинного типа; и это та сторона определений мышления в эмпирии, которой противопоставляет себя философия. В психологии представления задаются волей, способностью суждения и т. д.; — это имеет место уже при незначительном образовании. Здесь удвоено то, отсутствие чего замечает философия: на категориальном уровне не выявляется необходимость. Говорится, что человек обладает силой воображения и прочими, данные способности сопоставляются, обнаруживаются распознаваемые способы деятельностей и они так соотносятся друг с другом, что их единственной связью является связь по типу также (Auch); они, подобно вещам в пространстве, равнодушно /находятся/ друг возле друга, каждая на своем месте. Категория силы есть недостаточная категория, в то время как представляется, будто данная сила располагает силой и способом действия. Каждая из таких сил считается самостоятельной, хотя и говорят, что они присущи духу, они не объединяются в единство, которым являются. Если они представляются таким образом, их единство не проясняется, а это является недостаточным в рассмотрении категорий. Связующее также всегда допускает самостоятельность всякой деятельности и ее равнодушие по отношению к другой /деятельности/, душа появляется как внешняя связь всех таких различных способов действия. Это недостаток в рассмотрении формы; такой способ обсуждения и раздробления духа недолюбливают, потому что знают, что дух предстает только как единство, и таким образом, данное раздробление противоречит самосознанию, дух есть просто одно. На место категории также, на место этой абстрактной связи должно выступить философское рассмотрение, понятие, конкретное единство; тем самым будет устранено данное раздробление. Указанный недостаток единства проясняется также и другим способом. Единство сразу же обладает и другой формой. Я — один и все /виды/ деятельности просто объединяются во мне. Подобно тому, как я, одно, являюсь не только субстратом, но и субъектом, то по существу и моя цель есть также одна, моя деятельность направлена на одну цель. В соответствии же с эмпирической психологией данные силы проявляются как каждая, имеющая отличную от другой цель, и предполагаются особые цели, которым эти силы служат. Но подобно тому, как дух есть лишь одно <целое>, он также имеет только одну цель и упомянутые выше многие цели подчиняются ей. Данное подчинение проявляется в качестве раздробления. Вместо "силы" говорят, правда, также "деятельности" и это несколько лучше, но не намного. Ибо в силу того, что они имеют здесь совершенно разное содержание и остаются внешне и друг от друга обособленными, сохраняется тот же самый недостаток. —

К такому способу рассмотрения все еще относится пневматология или рациональная психология: душа должна рассматриваться не по проявлениям, а в соответствии с тем, чем она является по своей сущности. Пневматология есть метафизическое рассмотрение души в соответствии с совершенно всеобщими определениями. Материя рассматривается как образованное в себе многообразие, как общность многого. В простом не заключено определение другого, простое не должно содержать в себе бытие другого. Если нечто должно быть изменено, то возможность изменения должна находиться в самом нечто. Такие метафизические определения можно обнаружить в платоновском Phaedon (Федоне). Сами эти определения односторонни, истинное должно быть конкретным, абстрактное не обладает истиной. — В простом не содержится определения другого, хотя и существовал интерес утвердить простоту души. Простое же должно еще быть определено. Бытие для себя выступает как простота, но по сути своей оно также является интенсивным, имеет степень, против чего возражал и Кант: если душа даже качественно проста, количественно она все же может быть противоположностью. Так что простота не исключала интенсивность и не спасала от нее. Душа есть сознание и если сознание описывается определением интенсивности, то оно может быть высокой или низкой степени /интенсивности/. Совершенное бессилие сознания не упраздняет простоты души. Пневматология обсуждала также отношение души и тела. Душа существует для себя как простое /бытие/, которому противостоит материя, сложное; душа состоит в отношении к материи, и отношение предполагает общность, единство. Как же простое может находится в единстве со сложным? Не перестает ли нечто быть простым, если с ним соприкасается материя? Разрешение данного противоречия и образует то, что составляет трудность. Пневматология определяет душу в соответствии с тем, чем она (душа) является, душа же есть не /просто/ сущее, а важное деятельное, богатое, она должна быть понята в качестве духа, и такие абстракции, как простота не достаточны, чтобы определить богатство духа, ибо он есть больше, чем простое и сущее. К понятию души относятся обе /характеристики/: простота рациональной психологии и многообразие, богатое содержание эмпирической /психологии/. /Только/ оба данных способа рассмотрения представляют собой полное рассмотрение, каждый /в отдельности/ является односторонним. Единство обоих, /притом/ не абстрактное единство, присуще идеи. Эмпирическая психология изображает душу как растворенную, и то, что об этом писал Аристотель, можно все еще рекомендовать как самое философское. Подобно тому как и все остальное, он рассматривал и душу спекулятивно, в понятии, и потребность философии состоит в том, чтобы вернуться к данному рассмотрению. В новейшее время были сделаны многие попытки систематизировать данный предмет, попытки, которые, конечно же, содержат в себе ценные материалы. Вначале необходимо предпослать понятие духа и предпринять подразделение. Однако мы не можем следовать порядку параграфов, т. к. дух обсуждается здесь в связности как одно /целое/. В науке с духа не начинают, а дух составляет форму существования идеи. Мы начинаем с духа, но это, собственно говоря, не является первым началом, а имеет предпосылку, и мы вначале воспринимаем дух из представления. В процессе развертывания науки дух выступает как результат, а именно в том смысле, что он является истиной предыдущего, т. е. природы, <в том смысле:>, что природа собирается с силами и возвращается в определенную форму идеи. Если дух — истина предшествующего, то в действительности он является первым по отношению к этому предшествующему, и та точка зрения, что он есть результат /или/ возвращение от результата к началу, выявляется как односторонняя. То, что дух, идея есть истинное, здесь не доказывается, а выступает в качестве аксиомы; пункт, где данное доказательство должно быть приведено, — это связь с природой, /и тут необходимо показать/, что дух является истиной природы. Все предшествующее есть тому доказательство. — Что такое дух? Это мы должны принять в качестве аксиомы и к тому же апеллировать к представлению. То, чем является дух, понятие духа может быть сначала только чем-то совершенно формальным, т. к. то, что такое дух, как раз составляет предмет нашей науки. Здесь может содержаться лишь формальная всеобщая сущность, субстанция духа, чем и является свобода. Как такое определение связано с природой, мы вскоре увидим. Свобода — это сущность духа, данное утверждение имеет свое доказательство в предшествующем, и все последующее становится объяснением и подтверждением данного положения. Человек есть дух, а что является внутренней, концентрированной сущностью, корнем духа? Свобода, Я, мышление. Я есть дух, есть конкретное, и если я собираю все это, то говорю: Я, и это в состоянии /сделать/ только человек. Я — совершенно простое представление и является простым в той степени, в какой Я может ото всего абстрагироваться, т. е. все отрицать. Если я говорю: чистое Я, то я отбрасываю все, всякое содержание, здесь не остается ничего от особенного, Я является тем совершенно простым всеобщим, которое образуется только благодаря деятельности отрицания и абстрагирования. Тем что я удаляю все особенное, я просто становлюсь лишь самим по себе, нечем другом, нежели тем, каковым я являюсь, если, например, наблюдаю за чем-либо. Если у меня есть цель, то она всегда есть вообще определенное содержание в отличии от той всеобщности, которой являюсь я. Я в природе представляет собой совершенно бесцветный свет, и то, что я являюсь лишь самим по себе и ничем другим, то, что я не завишу ни от чего другого, это есть свобода человека, /означающая/, что он может абстрагироваться ото всего, даже от жизни и ото всего объема сознания. В представлении и также в действительности я могу абстрагироваться ото всего, даже ото всего внутреннего наличного бытия. Само это бытие, все мои цели, интересы являются для меня внешними, поскольку они отличны от меня, от моего Я. Данное /состояние/, быть только самим по себе есть свобода, прежде всего свобода формальная.

Все определенности и /всякая/ деятельность проистекают из свободы, подчинены ей. Человек в состоянии переносить бесконечную боль, в этом заключено то, что характеризует способ свободы, и он понимается как конкретная свобода. Боль присуща лишь живому. Она представляет собой отрицательное, но в таком отрицательном мы все же сохраняемся, и в этом состоит противоречие. Чувство собственного достоинства есть аффирмативное, но такое, которое если оно отрицается, не исчезает, — как то происходит с природным /феноменом/, — а здесь противоречие обнаруживается в качестве такового. При оскорблении, уничижении моего чувства собственного достоинства само мое чувство достоинства находится все же еще сохраняется. Отрицание подчинено в духе его аффирмации, единству с самим собой. Это есть определение свободы вообще. Абстрактная свобода означает, что я в состоянии сохранить в себе все содержание и всякую определенность, конкретная свобода означает, что в определенности своего предела, своего отрицания я являюсь самим по себе, и другое нигилирую. — Свобода составляет важнейшую определенность духа, можно даже сказать, она есть понятие духа. Под понятием, прежде всего, понимается простая определенность, которая составляет своеобразие чего-либо. Философское же понятие есть такая простая определенность, которая содержит различие в снятом виде, тем самым то, что субъект определен означает, что он содержит различие, но так, что он одновременно из этого /различия/ возвращается в себя. Понятие содержит различие, но это различие одновременно является очевидным. У меня есть много назначений, которые несовместимы со мной, однако, и в таком различии я нахожусь в самом себе, являюсь возвратившимся в себя. В науке мы должны основательно постичь конечное в его различии и его единстве. —

Свобода есть само понятие, которое достигло существования. В каждом чувственном воззрении присутствует внешний предмет; поскольку это мое представление, в то время, как я /обращен/ к данному содержанию, я нахожусь в себе; здесь предстает различие, которое я подверг отрицанию. Философия состоит в том, что мы все в этой среде свободы рассматриваем sub specie aeterni. Определением свободы является также то, что мы называем идеальностью; /здесь/ полагается различие, но одновременно снимается его самостоятельность. Я веду себя идеалистически, я наблюдаю нечто и это нечто самостоятельно по отношению ко мне, но все данное представление есть мое /представление/, я являюсь его носителем, самостоятельное, предмет выступает как идеальное.

Поскольку основополагающим определением духа является свобода, мы допустим, что в нем все полагается в качестве идеального, однако мы примем другую сторону: на другой стороне, напротив духа, рядом с ним находится природа. Но здесь мы ставим себя в то положение, когда мы должны рассматривать ни два данных феномена наряду друг с другом, а идеальность внешнего во всем ее объеме. Это есть спекулятивная точка зрения, исходя из которой мы теперь должны постичь дух. Дух нужно почитать выше, чем природу, но упомянутая точка зрения требует рассматривать идеальность как истину самой природы, брать свободу духа как одно и единственное — что в самом деле является действительным, — а не просто как высшее. По этому поводу необходимо сделать два замечания: 1. что данная точка зрения является спекулятивной; и 2. необходимо указать способ, как это доказывается и как мы приходим к данной точке зрения. Второе — это переход от природы /к духу/, который имеет тот смысл, что природа состоит в том, чтобы вечно себя идеализировать, вечно быть только следованием из духа. Природа, которая содержит понятие в качестве закона, есть то, что должно в себе самой привести понятие к существованию, а существующее понятие — это понятие в его свободе, т. е. дух. Данная точка зрения доказывается благодаря связи с природой в понятии. Точка зрения, в соответствии с которой я удерживаю природу в противопоставлении /к духу/ будет выступать из самой единственности /духа/ при рассмотрении формы сознания. Мы стоим на точке зрения спекулятивного и нужно показать, в какой форме проявила себя потребность спекулятивного. Спекулятивное в собственном смысле состоит в том, чтобы постичь единство таких различий, которые обычное сознание и рассудок совершенно разделяют. Рассудок есть определенность, призванная фиксировать, удерживать конечное; разум снимает конечное, его отрицает. Мы взяли природу в метафизическом абстрактном смысле, в качестве материи. Дух и материя — это двоякость, дуализм, различие, которое считается чем-то совершенно самостоятельным, однако единство духа /выступает/ против этого. Такое противоречие требованию единства разума можно разрешить,

1. сказав, что только материя есть сущность, а дух — лишь кажимость и форма или модификация — данная точка зрения есть точка зрения материализма, которая вызвана спекулятивной потребностью снять дуализм рассудка. Этот дуализм обсуждается повсюду, /когда говорят о боге и мире, добре и зле, этот дуализм есть то, что во всем составляет трудность. Человек, который не возвысился до разума, позволяет /противоположностям/ спокойно пребывать друг возле друга и открывает для себя потребность разума; таким способом дух настаивает на единстве. Но данное единство понимается теперь так, будто материя является действительной, а дух ее продуктом, если материя представала бы в таком отношении, то дух получался бы чем-то летучим, преходящим. Эта точка зрения материализма приблизительно является точкой зрения натурализма, который стал любимым способом мышления, особенно во Франции. В такой /позиции/ нужно не отрицать, а скорее почитать потребность единства.

2. Дух есть /нечто/ самостоятельное, существующее поистине, природа же — лишь проявление того же, она не реальна в себе и для себя, не реальна поистине. Материализм, вопреки этому идеализму, спиритуализму, вызывает к себе большее расположение, поскольку в соответствии с ним материя мыслится как самостоятельный, а дух как несамостоятельный /феномен/; вторая же, идеалистическая точка зрения, напротив, вызывает большую немилость, ибо достаточно лишь коснуться материи, чтобы испытать сопротивление, таким образом, безумно оспаривать ее реальность.

Материализм удовлетворяет требованию единства, и люди легко склоняются к тому, чтобы отказаться от реальности духовного вместо реальности чувственного. Этого придерживается наше привычное сознание и совершенно правильно, его же точка зрения не является абсолютной точкой зрения. Однако с легкостью полагают, что не могло бы быть никакой другой точки зрения при рассмотрении. И поэтому может быть прежде чем мы сомневаемся в том, что телесные вещи обладают реальностью, мы сомневаемся в самостоятельности души, и это содействует материализму. Кроме того, материя считается закономерной, а природа системой, где все разворачивается в соответствии с законами. В отношении духа могут быть выдвинуты многие, основанные на опыте соображения, /как то/, что он зависим, является результатом природы, /подвластен/ болезни и т. д., — эта существенность материального выдвигается таким образом <в противопоставление> несамостоятельности духовного. — Противоположное представление состоит в том, что только духовное является поистине реальным. Сделать это приемлемым трудно. Материализм нашел в Германии меньшую поддержку. Для француза с его рассудком, его последовательностью /в мышлении/ все должно было быть единым, — в Германии материя была самостоятельной, но и дух тоже. — Если дух принимают за истинную мощь материального, то такое представление вызывает доверие, но если мы говорим: дух в противоположность к природе есть единственно истинное, то нам сразу же приходит в голову относительно духа, что мы в нашем произволе, — даже если при этом и думаем не обо всех, а лишь о немногих, — пребываем в вере в чудо, будто материальное не может выстоять в противодействии духовной власти. — Чтобы избежать чуда, этой дикости, разрушающей спокойное развитие законов природы, мы охотнее останавливаемся или на материализме, или на непоследовательном идеализме — чудеса связаны с религией, а мы в состоянии обойти эту сторону. При анималическом магнетизме обнаруживают, что не ладится с самостоятельностью одного или другого. Аффектации духа могут убить человека. При магнетизме духовное обладает властью над законами природы, его проявления противоречат естественной связи. Ряд опосредований в отношении природных вещей обуславливает закономерное, — то, что существует, должно иметь свою причину — данное /понимание/ отсутствует при магнетизме. Здесь мы обретаем в области чудес. Поэтому подобного опыта противятся, ибо таким образом попадают в объятья веры в чудеса. Речь идет о двух противоположных представлениях, при этом одно из них, спиритуализм, находится в немилости. Как раз в таких проявлениях и заключена потребность нашего времени — постичь отношение духа и материи. Уже сказано, что в качестве основополагающей сущности духа мы утверждаем свободу, свободу отприродного и в природном, свободу, которая должна быть, однако, понята не как произвол, а как закономерная свобода. — Данное отношение духа составляет наш главный предмет, и основополагающая связь понятия есть первое, что мы должны рассмотреть.

Но прежде я хочу сделать обзор того, что нам надлежит обсудить. Наша наука демонстрирует путь освобождения /духа/, дух свободен, но таковым он является сначала в себе, продуцировать вовне то, чем дух является в себе, это развертывание и составляет содержание нашей науки. Освободиться означает освободить от природы. И здесь мы имеем следующее тройственное отношение:

1. Отношение духа к природе или их единство, то, как оно существует только в себе или для себя, единство, которое находится по ту сторону сознания. Я сказал единство;

но собственно говоря, это плохое, поверхностное выражение, которое можно использовать ради сокращения; в философии же имеют дело только с определенностью единства, и без этой определенности единство является абстрактным и односторонним. Таких выражений придерживаются те, кто срамит философию. Не единство вообще, а то, как оно определено составляет суть дела. Если говорят подобным образом, то это половинчато, так, например, искажается факт.

2. Непосредственное единство (уже не так, как оно есть в себе). При непосредственном единстве дух выступает еще только как природная сущность, такое единство является природным единством.

3. Третье состоит в том, чтобы это отношение выступило бы для духа, производилось бы для него. Первое отношение как таковое уже больше не подлежит рассмотрению в настоящем сочинении. Дух, погруженный в природу образует первый /момент/. Здесь дух выступает не как существующий для себя, а как природный дух, — таким образом он есть душа. Даже животное имеет душу. — Оно является ощущающим, но не существует как всеобщее, для себя. — Человек в качестве природного духа есть душа. Данное выражение можно принять. В прежней метафизике задавались вопросом о том, является ли душа простой и называли ее вещью, спрашивали о ее месте, при этом имея здесь в виду пространственное существование. В силу того, что так говорили, мы вправе применять данное выражение по отношению к духу постольку, поскольку он является лишь /просто/ существующим. — Это есть первая часть: антропология. Уже здесь происходит разрыв между душой и ее бытием. Дух все еще в плену своей телесности. (В магнетическом сне дух попадает в свое смешанное с природой бытие).

Тогда вторую /часть/ составляет феноменология духа; разрыв /между душой и бытием/ продолжает увеличиваться до того момента, пока душа не очистится от погруженности /в бытие/, так что субъективность становится для себя сущей; в таком случае это есть Я и тем самым начинается вторая ступень, /а именно/ рассмотрение точки зрения сознания. Это есть обычная точка зрения. В первой части я полностью нахожусь в природе, во второй противопоставляю себя ей. То, чем я был там, здесь становится для меня предметом; мы имеем дело с точкой зрения проявления духа, точкой зрения отношения, противоречия, т. е. имеющегося налицо установленного противоречия. Я являюсь самостоятельным, внешние вещи также, и все же они обладают властью надо мной <а я над ними>. Данная позиция есть точка зрения формальной свободы, которая, однако, в силу вышеизложенного является свободой в ее противоречии.

Третий /момент/ — дух в самом самом, что составляет предмет психологии; дух, который относится только к самому себе, будучи уже изначально определенным, он находит свое определение в себе самом, и его развертывание состоит в том, чтобы то определение, которое он обнаруживает в себе, полагать как свое собственное и определить себя из самого себя (вожделение, воля). Тем самым мы покидаем /ступень/ духа, который теперь является также свободным для себя.

Первым, стало быть, является отношение духа к природе, когда дух выступает как дух в себе, в понятии, и так точнее определяется образ действия, с помощью которого мы можем его постичь. Постичь необходимо дух вообще. Это сказано с целью дать абстрактное понятие духа: дух свободен и свобода определена таким образом, что дух в состоянии полагать все определения как нечто лишь идеальное, как нечто, что он отрицает, так что он является чистым, относящимся к себе самому светом, — данная идеальность всего иного есть то, что названо свободой. При таком понятии еще не принимается во внимание, действительно ли то, что отрицает дух, подвергнуто отрицанию или только отставлено в сторону, не спасается ли дух просто лишь бегством от мира. Здесь мы имеем дело не с тем способом, каким дух /устанавливает/, является ли этот мир тем, чем он есть сам по себе, а здесь ставится вопрос об истине природы и о том, чтобы упразднить противоположность /духа и природы/, вопрос о спекулятивном рассмотрении этой противоположности. Как бы исторически можно показать, как в том, что предшествует науке о духе, формируется отношение к духу. Философия духа есть особая часть философии, здесь имеют дело с ретроспективным взглядом на целостную идею божественной жизни, и отношение природы к духу является следующим:

Идея, то, что существует само по себя, есть прежде всего чисто логическая идея в ее ясности, но она дефинирует себя природой. — Вечная божественная сущность, находящаяся у себя самой, решается продуцировать свое содержание в природу. Природа есть здесь, правда, ни что иное, как абсолютное понятие в его реальности, но так, что эта реальность в качестве своего определения имеет разрозненное /бытие/, бытие вне себя. Разумность природы означает как раз то, что понятие есть душа природы, что данное осуществление является, однако, неистинным существованием идеи, отбросом идеи, т. к. понятие существует здесь ни таким, каковым оно само является, будучи самим по себя, а в форме бытия вне себя. В совершенно абстрактном виде данная форма есть то, что мы называем пространством и временем (спокойная разрозненность и неспокойная разрозненность). В пространстве все наличествует, во времени все исчезает, но не выполняет своего отрицающего назначения, время — это многолетнее пробуждение. Поэтому природа представляет собой противоречие, она является в себе ложной, не-адекватной понятию. Природа, таким образом, выступает как формальность. Это способ, каким идея существует в качестве природы, и, как сказано, /такое существование есть/ ложное наличное бытие. Ложность состоит как раз в несоответствии понятия и реальности. Дух, который может быть здесь объяснен, является истиной, ибо он пребывает у самого себя, так что /все/ другое, с чем я вступаю в отношение, есть то же самое, что и я сам. Я представляю собой субъективное и обладаю объективностью. Это Я, которое отличается от меня, однако предмет является идентичным с первым Я, таким образом, здесь /мы имеем дело/ с истинной, поскольку субъективное тут полностью соответствует объективному. Свобода — идеальность всего другого — также является истиной. Но данная истина относится уже к духу, природа именно потому является ложным существованием понятия, что хотя оно и есть центр, имманентное /природы/, но реальность ему не соответствует, а выступает здесь в качестве материального. Мы можем без разговоров признать, что, поскольку природа является неистинной, противоречивой, она не может оставаться таковой, и что понятие, /находясь/ в ней, вынуждает к тому, чтобы сделать себя истинным. Понятие — это центр, который понуждается выйти на поверхность и снять разрозненность, или, наоборот, природа должна пойти в себя и достичь своего центра. Развертывание понятия, заключающееся в снятии данной неистинности — это то, что демонстрирует натурфилософия. Она обозначает ступени освобождения понятия. Например, мы знаем, что все тела тяжелые, т. е. они стремятся к середине. Но такой поиск центра, который все объединяет, состоит в достижении единства с самим собой. То, что ищут, можно представить в качестве точки. Тем, что материя стремится снять свою разрозненность и абсолютно себя идеализировать, она как раз стремится совершенно уничтожить свою реальность, ибо это произошло бы, если бы она достигла данного единства. Такое вечное стремление к единству, которого она не достигает, составляет бедствие материи. Дух же в своей свободе, напротив, есть то, что достигает своего центра, в чем достижение получило осуществление (т. к. я существую для себя, я есть совершенно всеобщее, и моим предметом также является Я). Материя же, вопреки этому, представляет собой разрозненность. И понятие /развертывается/ в природе именно для того, чтобы преодолеть разрозненность. Высшей точкой, которой достигает природа в таком преодолении, является жизнь, данная /высшая точка/ выступает как чувство. Это результат, который получен еще в природе. Жизнь еще не является свободой, но в жизни, по крайней мере, имеется в наличии высший способ, каким снимается разрозненность. Живое выступает как один субъект, который, однако, не взирая на единство, еще является многократным; /составляющие такую многократность/ материальные элементы представляют собой разрозненность, но в то же время они содержат эту разрозненность в самих себе, так что их разрозненность одновременно идеальна. Их идеальность состоит в том, что ни один из них не самостоятелен, носителем всех этих единичных элементов является субъект. В силу такого отсутствия самостоятельности жизнь представляет высший способ, каким единство понятия существует в природе.

В случае живых элементов имеют дело только с частями. Я как чувствующая душа всенастояще (allgegenw?rtig) находится в теле, и она лишь одна. То, что материальная разрозненность природы не обладает истиной, показано в этом постоянном присутствии в настоящем (Allgegenwart); чувствующая душа не верит в разрозненность, она является идеалистической ипостольку спекулятивной. Если бы разрозненность что-либо означала для чувствующей души, то душа обретала бы лишь в одном месте. Она является субъектом и материальное подчинено ей. То, что материальное не является истинным связано с данной идеальностью. К такой власти над материей понятие приходит в животном, и это есть высший способ /существования/ понятия в природе; понятие сняло разрозненность и субстанциальное, материальное предстают лишь как /его/ момент. Данная субъективность наличествует в животном еще непосредственным образом, субстанциальность еще не обладает стороной бытия для себя. Животное призвано снять это противоречие, /снять/ субъективность, простое отношение к себе, являющееся конкретным, и процесс /развития/ животного, с тем, чтобы получило существование субстанциальное всеобщее (род) как таковое. Род есть поэтому порыв к уничтожению индивидуального существования. Сам род является эффективным и /он/ снимает непосредственную единичность животного, а животное снимает хрупкость своей партикулярности. В процессе /развертывания/ рода животное хочет сохранить себя не как индивидуум, а в тождестве с другим. Здесь противоречие оказывается снятым. Род, эта всеобщность не получает в природе длительного существования, он вновь снисходит до единичного, производного. Именно в том и состоит понятие духа: /оно есть/ то самое единство всеобщности рода с самим собой, единство, которое является конкретным и которое субъективность содержит в себе, но которое посредством отрицания единичности ею компенсировалось. Это то, что присутствовало у нас в качестве свободы.

Душа представляет собой всеобщую имматериальность природы, простую идеальную жизнь природы, что сводит разрозненность в такое простое в-себе-бытие. Здесь нельзя еще говорить об индивидуальной душе, а только о душе вообще, называемой природной душой. Это определение, которое мы непременно кладем в основу и с которого мы начинаем, поэтому во всяком последующем определении оно сохраняется в качестве всеобщей субстанциальности, некой всегдашности (Allgegenwart), как мы ее назвали выше. —

Душа является первым лежащим в основе образом духа. — Душу можно понимать как субстанцию, всеобщее, как единственно имеющееся, так что вся особенность не выступает из этой субстанциальности; субстанциальность есть негативное единство, которое идеализирует и отрицает особенное.

Душа, таким образом, представляет собой дух в процессе его сна или пассивный нус Аристотеля, который по своей возможности есть все. Аристотель говорит: понятие — /нечто/ само себя постигающее, здесь вычленяется два /момента/: нус как мыслящий и как предмет. Нус как предмет по своей возможности является всем. Такое субстанциальное единство представляет собой еще только возможность, но не действительность. —

То, что природа выступает как стремление, должно быть предпослано в логике и натурфилософии, здесь же необходимо только сделать представимым, что истиной материального является идеальность природы. Итак, мы исходим из такой идеальности в качестве субстанциального основания. — Вопрос об имматериальности души вызывал большой интерес. Из до сих пор полученных результатов вытекает, что душа не есть материальная разрозненность, не /в том смысле/, что она есть лишь имматериальное, противостоящее материальному, а в смысле, что только имматериальное представляет собой истину, материальное же предстает как не-истинное. Здесь, таким образом, утверждается не имматериальность души в противопоставлении к материи, а то, что только она (душа) является поистине реальной и самостоятельной. Вне-себя-бытие природы испарилось во всеобщем.

Вопрос об общности души с телом не вызывает здесь никакой трудности, поскольку материя не представляет собой ничего самостоятельного. Легко приходят к /идеи о/ химической нейтрализации, она, однако, является подчиненной категорией. Здесь нет никакой общности, душа же в и для себя выступает против телесного, так что она не испытывает в теле никакой трудности. Только если душа и тело самостоятельны, вопрос становится трудным, он встает, таким образом, в силу данной молчаливой предпосылки.

Теперь мы обратимся к определению этого всеобщего основания. Развитие /духа/ не представляет собой выхода /за рамки/, а остается в /рамках/ субъективного единства, в котором сохраняются все образы. Душа как всеобщая субстанция продолжает определять себя, и такое дальнейшее определение не является разрозненностью образов, а данная всеобщность будет определять себя к субъекту, к единичности, и все образы удерживаются в той субъективности. Эти различные ступени проявляются в природе как образы, пребывающие разрозненно друг от друга. Тяжесть как тотальность существует в виде солнечной системы; материальная разрозненность и выход из такого /состояния/ есть вхождение в самое себя (атракцион и репульсия). <3десь идея выступает в качестве механизма.> После чего материальная идея определяет себя больше к физикалистскому. Тогда это /движение/ образует особый круг, описывает иной способ существования. Элементы остаются подчиненными своей субстанции (тяжести), но формируют особое существование. Царства природы представляют собой развития одной и той же материальной идеи, животное же царство обладает своими собственными индивидуальностями;

— это ряд систем, которые являются разрозненными и имеют /в дополнение/ к их действительности особые /формы/ существования. В духе все по-другому: он также образовывает себя к таким системам, но они не распадаются, а остаются включенными в один субъект, в одно субъективное единство. С этим связана трудность, обсуждаемая в § 380. Если мы, таким образом, должны рассмотреть одну ступень, то мы не имеем дело с особым образом. Небесные тела в их абсолютном механизме сортировали физикалистские определения по временам собственного существования. <Если> дух конкретно рассматривается на его различных ступенях, то мы должны принять к рассмотрению уже и последующие ступени. Когда мы рассматриваем чувство, мы также должны принять во внимание религиозные, нравственные чувства, впрочем данные сферы далеко удалены от чувства как такового. В дальнейшем это встретится более подробно. Пробуждение души относится к антропологии как таковой, одновременно мы знаем, что пробуждение является существенно конкретнее, чем то, что содержит сознание. На данных, более низких ступенях мы должны устранить содержание, которое не присуще данным ступеням как таковым; так мы должны в нашем изображении отделить ступени друг от друга, если же мы намерены рассмотреть их конкретнее, то мы должны устранить те последующие ступени, — мы делаем это тем более, что когда дух может быть болен, он может погружаться в более низкое состояние; образованный дух может таким способом вновь опуститься до наличного существования в качестве души, постольку мы должны антиципировать на этой нижней ступени, такое антиципирование (устранение) присуще уже рассудочному сознанию. Данные ступени не распадаются в процессе развития царства душ, во-вторых, мы должны рассматривать каждую форму /как существующую/ для себя, в-третьих, при существенном поводе нам надлежит постичь эти нижние ступени более конкретным образом. Теперь мы должны ближе подойти к нашему предмету, и первой наукой является антропология, предметом которой выступает душа в ее природности.

Оглавление

Георг Вильгельм Фридрих Гегель Лекции по философии духа