Запретный город Готхэн (ЛП) [Роберт Джордан] (fb2) читать онлайн

Роберт Джордан ЗАПРЕТНЫЙ ГОРОД ГОТХЭН

Город грёз

После смерти Хидрока и таинственного исчезновения Тебинадора, Конан вернулся на запад. Он бродил по землям Заморы и Бритунии до начала войны между Тураном и Гирканией, где воевал в качестве наемника. После поражения Турана, Конан возвратился на север, в свою родную Киммерию. Но вскоре варвар оказался втянутым в новую войну, во время которой попал в засаду его отряд. И только благодаря своей силе северянин не был убит и не оказался закован в кандалы, но он попал в руки пиратов из Ванахейма, которые надеялись на получение вознаграждения от преследовавших Конана много лет гиперборейцев.

Тем не менее, не все пошло таким образом, как того желали ваниры…

1

— Туман редеет.

Волосатые, мозолистые руки замерли на длинных ясеневых веслах, а холодные глаза принялись всматриваться в расходящуюся пелену мглы. Судно было странным по меркам здешних вод. Длинное и тонкое, с низкой центральной частью, высокой кормой и носом, увенчанным вырезанной головой дракона. То, что корабль являлся пиратским драккаром, выдавала его открытая конструкция, ряд щитов, таран и команда: могучие воины со светлыми бородами и холодными глазами. На корме стояла группа людей, один из которых, с низко посаженными бровями и задумчивыми глазами, бормотал проклятия себе под нос.

— Орда Асгримма узнает, где мы находимся и где собираемся сойти на берег, но у нас больше не осталось, ни пищи, ни воды. Хротгар, ты говоришь, что чуешь землю на востоке, но, клянусь Тором…

Внезапный крик пролетел среди экипажа. Гребцы отпустили весла и посмотрели прямо вперед с открытыми ртами. Туман перед ними быстро поредел, и неожиданное зрелище города из золота и мрамора ударило им в глаза. Со страхом, но вместе с тем, с восторгом и неверием люди глядели на башни, шпили и бойницы могучего города, вырисовывающиеся в небе.

— Клянусь копытами Нергала! — выругался предводитель пиратов. — Это Тормонд.

Кто-то на корме рассмеялся. Вождь сердито повернулся к нему. Человек этот не был похож на своих товарищей. Только у него единственного не было оружия и доспехов, но все остальные относились к нему с каким-то мрачным уважением.

Его поведение было естественным, львиное достоинство, в то же время варварское поведение и осознание собственной власти. Он был высоким, сильным и плечистым, как и все на корабле, но чувствовалась в нем и та кошачья ловкость, которой обычно недоставало массивно сложенным воинам. Волосы у него были темными, как смоль, а глаза его были такими же синие, как и у каждого из других воинов, но никто не принял бы его за одного из них. Его сильное, загорелое лицо было подвижным, с характерной для варвара издевательской ухмылкой.

— Что тут такого смешного, Конан? — переспросил главный пират сердито.

Конан покачал головой.

— Я смеюсь над мыслью, что в этом блеске красоты кто-то мог бы углядеть здесь город своих холодных, диких богов, которые для его строительства использовали кости и черепа вместо мрамора и золота.

Ветер унес туман, и город засветился ещё ярче. С поразительной скоростью, в растаявшем полностью тумане, по всей длине побережья выросли порт и стены.

— Это словно город грёз, — пробормотал Хротгар, чьи холодные глаза были поражены этим чудом. — Туман, должно быть, оказался намного гуще, чем мы думали, если мы невольно смогли подойти так близко к такому порту. Посмотрите на эти корабли у причалов. Что будем теперь делать, Ательдред?

Гигант посмотрел исподлобья.

— Они уже заметили нас. Я думаю, что если повернем назад сейчас, то вскоре за нами погонится множество галер. А свежая вода нам нужна. Как ты думаешь, Конан?

Киммериец пожал своими массивными плечами.

— Кто я такой, чтобы судить об этом? Я не ваш капитан, но если мы не можем повернуть назад, а бегство теперь наверняка вызовет подозрения, мы должны смело двигаться вперед. Я вижу, там есть много торговых судов, которые выглядят, словно пришедшие издалека. Вполне возможно, что эти люди торгуют со многими странами, и не бросятся на нас только из-за того, как мы выглядим. Не все ведь такие люди, как вы.

Ательдред грубо хмыкнул и что-то крикнул таращившемуся на город гребцу, опершемуся на весло. Длинные ясеневые весла снова стали погружаться воду и драккар смело помчался к спящему порту. Другие корабли уже выходили к ним навстречу. Это были странно построенные, богато украшенные резьбой галеры, их темнокожие команды уже мелькали на палубах, останавливаясь, Ательдред приветствовал их капитанов.

Пираты восхищенно смотрели на богато украшенные корабли, на воинов с резкими чертами лица в позолоченных шлемах, их шелковые одежды, сверкающие серебром, их оружие, сверкающее золотом и драгоценными камнями.

Они смотрели на тяжелые стальные луки, круглые, отделанные в центре шипами из серебра и окованные золотом щиты, длинные, тонкие копья и изогнутые сабли.

В то же время, эти люди смотрели с таким же удивлением на этих белых, светлобородых гигантов в рогатых шлемах, кольчужных рубахах, державших топоры с блистающими лезвиями.

Высокий, чернобородый предводитель, стоящий на декоративно украшенной палубе близлежащего судна, прокричал что-то Ательдреду, а тот ответил ему на своем родном языке. Ни один из них не смог понять другого, и пират начал подплывать ближе с характерным для варваров нетерпением. Напряжение повисло в воздухе. Бойцы украдкой отложили весла и потянулись за топорами, а на бортах других судов оперенные стрелы уперлись в тетивы. Тогда Конан, пытаясь использовать последний шанс, выкрикнул приветствие по-вендийски. Вождь противников отреагировал немедленно.

Он взмахнул рукой и ответил одним словом на том же языке, что Конан принял за дружественный ответ. Киммериец продолжил говорить, но главный повторил лишь одно слово по-вендийски и взмахом руки дал знать, что пришельцы сейчас должны последовать за ним в порт. Могучие воины на рявканье своего капитана снова взялись за весла, и драккар поплыл к порту в сопровождении сильно покачивавшейся галеры.

Там величественно одетый вождь, подошел к борту и жестом показал, чтобы они прибыли на борт его судна через некоторое время. Ательдред ощетинил бороду, но ничего не мог поделать. Вождь отошел, дребезжа оружием, а группа высоких, темнокожих воинов заняла позицию на набережной. Казалось, что местные не обращали внимания на незнакомых людей, но Конан заметил, что они гораздо более многочисленны, чем экипаж драккара и обладают весьма неприятными с виду луками.

Огромная толпа выбежала на набережную, жестикулируя и крича, разглядывая мрачных, белокожих гигантов, которые очарованно смотрели по сторонам. Лучники жестоко растолкали это сборище, создавая большое пустое пространство. Конан улыбнулся; он лучше, чем его товарищи смог по достоинству оценить эту вычурную и красочную картину.

— Конан, — рявкнул позади него Ательдред, — на чьей ты стороне?

— Что ты имеешь в виду?

Гигант махнул огромной рукой в сторону воинов на набережной.

— Если дойдет до сражения, ты будешь сражаться с нами, или же нанесешь мне удар в спину?

Большой киммериец цинично рассмеялся.

— Странные слова, сказанные для пленника. Что может значить один меч против всех вас? Внезапно в нем произошли какие-то изменения. — Дай мне меч, что твои люди отобрали у меня. Если я должен поддержать вас, то не хочу, твоя команда глядела на меня, как на заключенного.

Ательдред пробормотал что-то, удивленный этой неожиданной просьбой, но он отвел свой взгляд от киммерийца, а потом отдал приказ. Большой воин поднялся на корму, принеся с собой длинный, тяжелый меч в кожаных ножнах, привязанных к широкому поясу, отделанному серебром. Глаза Конана сверкнули, когда он взял оружие и пристегнул ремень.

Варвар положил руку на эфес, с рукояткой из слоновой кости украшенный камнями и тяжелой серебряной гардой, а затем наполовину извлек меч из ножен.

Обоюдоострое лезвие зловеще засветилось, синим светом и слегка загудело.

— Клянусь Одином, — пробормотал Хротгар. — Твой меч поет, Конан!

— Он поет, потому что вернулся домой, Хротгар, — сказал киммериец. — Теперь я точно знаю, что это побережье Вендии, потому что именно здесь было, много веков назад мой меч был рожден из печи, при помощи наковальни и магического молота. Это была когда-то большая сабля, принадлежащая могучему императору Восточного Кхитая, который был разбит кусанцами. Правитель кусанцев забрал его с собой в Косалу, где тот и оставался до прихода туранцев, когда один посол присвоил его. Ему не понравилась её изогнутая форма, потому что туранцы использовали простые мечи со щитами, поэтому он и приказал оружейнику из Аграпура перековать лезвие. Меч попал в Бритунию, где он вместе с его владельцем оказался в руках бритунийцев во время великой битвы на севере.

Я взял его у царя Заморы, которого убил во время войны Заморы с Тураном.

Потом я воевал в армии Турана в качестве наемника.

— Меч достойный князя, — восхищенно сказал Хротгар. — Смотри, вон кто-то походит к нам.

Среди криков и звона оружия, большая толпа вышла на побережье. Тысячи воинов в сверкающих доспехах на лошадях, верблюдах и урчащих слонах сопровождали человека, который сидел на троне, закрепленном на спине большого слона. Конан увидел тонкое, надменное лицо, черную бороду и нос с горбинкой. Темные глаза, мутные, но бдительные, наблюдали за людьми с Запада.

Киммериец понял, что этот царь, князь, или кем бы он ни был, не принадлежал к той же расе, что и его подданные.

Кавалькада остановилась перед драккаром, трубы разорвали небо шумными фанфарами, барабаны оглушительно загремели, а затем крикливо одетый командир тронул свою лошадь вперед, наклонился с седла и взорвался потоком громких слов, которые не значили ровно ничего для уставившихся на него людей Запада. Персона на престоле, небрежным движением богато украшенной кольцами белой руки, прервала своего вассала, и правитель заговорил на чистом, тягучем вендийском языке:

— Итак, друзья мои, он говорит, что это Сын Богов, Великий Раджа Константинус оказывает вам удивительную, беспрецедентную и абсолютно неслыханную честь, прибыв лично поприветствовать вас.

Все взоры обратились к Конану, единственному человеку на борту, который понимал эти слова. Могучие пираты смотрели на него, как большие, удивленные дети. На него обернулись и взгляды всех людей, стоящих в гавани. Высокий киммериец стоял, скрестив руки на груди, запрокинув голову и смотря прямо в глаза раджи. Помимо всего великолепия и украшений последнего, его королевская внешность была прекрасно заметна и во всех его манерах. Два настоящих вождя стояли напротив друг друга, признавая один во втором царственное происхождение.

— Я — Конан, — представился киммериец. — Наш вождь Ательдред из Ванахейма, из народа ваниров. Мы плыли в течение многих и трудных месяцев и желаем только мира и возможности приобретения воды и пищи. Что это за город?

— Зандрагор, одно из основных и независимых княжеств Вендии, — ответил правитель-раджа Константинус. — Сойдите на берег, вы мои гости. Много дней прошло с того времени, когда я отправился на восток, и я хотел бы поговорить с кем-то на родном старом языке о новостях с запада.

— Что он говорит? Мир или война? Где мы? — на киммерийца градом посыпались вопросы.

— Итак, мы на самом деле в Вендии, — сказал Конан. — Но этот король не вендиец. Если это не аквилонец, то я пикт. Он предлагает нам сойти на берег, чтобы мы были его гостями, что вполне может означать и заключение под стражу, но у нас нет другого выбора. Может быть, он захочет отнестись к нам справедливо.

2

Конан поднял кубок, вырезанный из цельного куска горного хрусталя, и пил долго. Затем отстранил его и посмотрел через богато заставленный стол на раджу, который чувственно развалился на шелковом пуфике. Они находились одни в комнате, если не считать большого, немого чернокожего, который был одет только в набедренную повязку и стоял прямо за Константинусом, сжимая в руках широкий меч, почти такой же длины, как и он сам.

— Итак, Конан, — сказал раджа, бездумно играя большим сапфиром на своем пальце, — разве я не принял учтиво тебя и твоих людей? Даже сейчас они объедаются такой пищей и напитками, о которых раньше даже не имели ни малейшего представления. Отдыхают на шелковых подушках, им играют музыканты, для них изгибаются танцовщицы, словно нимфы — все для их удовольствия. Я даже не отобрал их оружие, а ты ешь со мной отдельно. И все же, я вижу подозрение в твоих глазах.

Конан указал на свой меч, который лежал на полированной скамейке.

— Я не отложил бы меча, если бы я не верил. Что же до них, то лучше не шутить. Ведь они, как медведи во дворце. Если бы вы попытались разоружить их, то их пьяная одержимость превратилась бы в ярость, а топоры покрылись бы кровью. То, что вы видите в моих глазах, было не подозрением, а лишь удивлением. Когда-то мальчиком из западной части Киммерии я восхищался Венариумом, затем не мог оторвать глаз от Бельверуса. Потом, когда, будучи молодым человеком, вторгся на Аквилонские территории, то считал Танасул, Амилиус, Кастри и Тарантию величайшими городами на земле. Когда я стал взрослым мужчиной, память о них побледнела при виде Аграпура. А теперь Аграпур кажется мне едва ли не селом, когда я смотрю на позолоченные шпили и башни Зандрагора.

Константин кивнул с легким оттенком горечи в его глазах.

— Да, это империя, за которую стоило бороться, и я когда-то мечтал о власти, простиравшейся от моря до моря, но расскажи и ты мне об Аквилонии и Туране. Много времени прошло с тех пор, как я отправился на восток. В те дни иранистанские варвары перешли границы Турана, а до Аграпура дошли вести о странных и страшных людях.

— Гирканцы! — вскричал Конан, чье лицо дико вспыхнуло. — Туран много лет ведет с ними войну. С лучшим или худшим результатом. Но уже в течение некоторого времени, однако, ни одна из сторон не смогла заполучить явное преимущество. Затем, около четырех лет, длился относительный мир. Затем Аграпура вновь достигли вести о концентрации гирканской армии. И они пришли, как ветер смерти, словно стая саранчи. Впереди шла мощная армия, а туранцы постоянно отступали. Когда они дошли до моря, им некуда было бежать. Перед ними было море, на юге болота реки Акрим, а позади горы и гирканская армия.

Оказавшись в ловушке, они повернули назад, и две армии встретились в долине Дагона. Клянусь богами, мечи сыграли там прекрасную музыку. Вороны наелись до-отвала, а топоры покрылись красной кровью. Они напали на нас, как черная волна, и как волна, разбивающаяся о скалы, так и они разбились о стены туранских щитов.

— Ты был там?! — воскликнул Константинус.

— Да! Знай, что я принимал участие во многих сражениях против гирканцев.

И теперь, когда донеслись слухи о надвигающейся войне, я снова записался в армию Турана. Конан стукнул кулаком по столу, и его свирепые глаза вспыхнули.

— Я отплыл с легионом наемников, которые пришли, чтобы помочь Аграпуру и уже никогда не возвратились в свои земли. В далеких восточных пустынях Турана рассеяны теперь их кости, и кости тех, кто никогда не покорился перед Тураном, но пошел войной на своих цивилизованных родственников. Мы сражались весь день, пока туранцы не сломались. Клянусь Кромом! Мой меч был покрыт кровью, и я сам с трудом мог поднять руку! Из пяти сотен моих бойцов выжило едва ли пятьдесят! После этой войны туранцы были вынуждены уйти из своих восточных владений. Но, несмотря на это поражение, в их руках оставался форт Гори, который является неприступной крепостью. В ней и нашли приют оставшиеся в живых солдаты, которым удалось перейти через горы. Форт мог защитить себя в течение многих месяцев. Гирканцы никогда его не захватывали, так что и теперь ограничились только разгромом и уничтожением поселений и земель вне его стен.

Ну что же, затем Вортигерн призвал киммерийцев, чтобы они помогли ему против пиктов и киммерийцы последовали за ним, как вихрь. Я вернулся в Киммерию в водовороте войны, которая докатилась до северного побережья, где я был обманом захвачен этим самым Ательдредом, который, зная мое имя и положение, решил получить за меня награду. Но произошли странные вещи…

Конан сделал паузу и коротко рассмеялся.

— Мы киммерийцы, ненавидим наших врагов долго и глубоко, и наши соседи в Асгарде подняли нашу месть в ранг культа. Но, Кром, я не знал, что такое жажда мести, пока не наткнулся на Асгримма. Морской волк был старый вражде с Ательдредом и отправил в преследование за нами десять кораблей. Клянусь Кромом, он преследовал нас через половину мира! Он держался позади нашей кормы, как собака, и мы не могли никак отвязаться от него. Мы отплыли от побережья Зингары и далее вокруг Барахских островов, а когда мы захотели достичь Асгалуна, они окружили нас и отогнали от порта. И таким образом, мы бежали все дальше и дальше на юг вдоль мрачных, покрытых испарениями, берегов, полных болот и темных джунглей, где черные, дикие и голые люди кричали и стреляли в нас из луков. В конце концов, мы обогнули мыс и поплыли на север. Где-то там мы и оставили наших преследователей. С тех пор мы плыли и двигались в неизвестном направлении. Итак, как вы можете видеть, о мой король, моим новостям уже исполнился год.

Взгляд раджи утонул в глубокой задумчивости. Он вздохнул и сделал глоток из чаши, которую заполнил и предварительно попробовал черный раб.

— Почти двадцать лет назад, я отправился из Аргоса в Иранистан с немедийскими торговцами. Я был простым молодым человеком, полным невежества и любопытства, но с королевской кровью в жилах. Из Иранистана я забрел по извилистым дорогам в Туран, где присоединился к каравану, возвращающемуся в Пешхаури. Позже я искал жемчуг в заливе Зандраг, и там был захвачен пиратами, которые продали меня на невольничьем рынке в Зандрагор. Я не буду описывать извилистую дорогу, которая привела меня к трону. Старая династия распалась, склонившись к упадку. Зандрагор был опустошен постоянными войнами с соседними царствами. Я прошел кровавым следом, отмеченным заговорами и предательствами, но сегодня я раджа Зандрагора, хотя трон и шатается подо мной.

Константинус оперся локтями на стол и положил подбородок на руки.

Задумчивыми глазами он смотрел на темноволосого гиганта.

— Ты также принц, хотя без царства и подданных, сам для себя, — сказал он.

— Мы из одного и того же мира, хотя я родился на одном его конце, а ты на другом. Мне нужны люди, которым я мог бы доверять. Мое царство обратилось нынче против себя, и я побеждаю одного вождя за другим, что вредит Зандрагору, но приносит прибыль мне. Моими главными противниками являются Анрад Агронда и Ямир Сингх. Первый богат, труслив, слишком осторожен и слишком подозрителен, чтобы открыто выступить против меня. А второй — молодой, порывистый, романтичный и смелый, но он жертва ростовщиков, которые держат его на поводке. Люди ненавидят меня, потому что они любят Ямира Сингха, в венах которого находится толика королевской крови. Дворяне и князья не любят меня, потому что я чужеземец. Но я управляю ростовщиками, а посредством них и Зандрагором. В этой полусекретной войне против меня с одной стороны Анрад Агронда, а с другой Ямир Сингх, но власть все еще находится в моих руках. Они слишком ненавидят друг друга, чтобы объединиться против меня. Но я боюсь кинжала тайного убийцы. Я доверяю своей гвардии только наполовину, но половина уверенности лучше, чем открытая подозрительность, и в то, же время она гораздо более опасна. Ты войдешь сюда во дворец с этими варварами и затеешь схватку за меня, если до этого дойдет. Я не смогу сделать вас официально моими стражами. Дворяне оскорбятся и все сразу же восстанут против меня. Но я могу открыто присоединить вас к армии. Вы останетесь здесь, во дворце, а ты Конан будешь сидеть со мной за столом.

Конан медленно улыбнулся и потянулся за кувшином вина.

— Я поговорю с Ательдредом, — сказал он. — Думаю, что он согласится, но у меня есть одно условие.

— Какое?

— Свобода, корабль и золото.

— Согласен.

Когда киммериец нашел Ательдреда, который сидел, скрестив ноги на шелковой тахте, резал на куски жареную баранину и пил вендийское вино. Воин промямлил приветствие и вновь приложился к кубку, запивая мясо вином, в то время как Конан уселся и посмотрел на него с недоумением. Команда пиратов вольготно разлеглась на подушках на мраморном полу или бродила вокруг большой комнаты, глядя с любопытством на украшенный драгоценными камнями купол высоко над их головами. Корсары выглядывали через окна с золотыми решетками, на дворик, полный цветущих деревьев и экзотических цветов, запах которых наполнял воздух, или же на двор, полный колонн, где фонтаны играли серебристыми струями, брызгая ими высоко в небо. Они были любопытными и вне себя от радости, словно дети, но, и подозрительными, как волки. Каждый держал руку на кривой рукоятке топора с дьявольски острым лезвием.

— И что же дальше, Конан? — промямлил Ательдред, не переставая жевать.

— А что бы ты сделал? — прямо спросил киммериец.

— Ну, — пират помахал вокруг обрызганной костью, — здесь так много богатств, что у Тормальда повыпадали бы глаза, а Седрик захлебнулся бы собственной слюной при виде их. Давай сделаем так — ночью мы тихо встанем и подожжем дворец, а затем каждый возьмет столько добычи, сколько сможет унести. Мы пробьем себе путь к кораблю, который никто не сторожит, а затем рванем на запад в море! Когда мои люди увидят, что мы с собой привезли, за нами поплывет сюда уже сотня драккаров! Мы разграбим Зандрагор, как Сенсерик грабил Туран, и топором выстроим здесь свое собственное королевство!

— Я согласен, что это привлекло бы ваших морских волков из Ванахейма, — мрачно сказал Конан. — Но это план настолько сумасшедший, что даже глупец не станет пробовать его. Даже если я закрою глаза на предательство нашего хозяина, то мы не пройдем и полпути к кораблю. Пятьдесят человек должны будут пробиться через пятьдесят тысяч? Забудь об этом.

— Ну и что? — прорычал Ательдред. — Клянусь Имиром, кажется, что наша ситуация изменилась! На корабле ты был нашим пленником, и теперь мы зависим от тебя! Мы враги от рождения, откуда я знаю, что ты поступишь с нами честно?

Как я могу знать, о чем ты там сговорился с царем Зандрагора? Может быть, о том, как перерезать нам глотки?

— Нет, и, не зная об этом наверняка, ты должен поверить мне на слово, — тихо произнес Конан. — Я не испытываю никакой ненависти к вам, хотя наши народы являются врагами, кроме того я знаю, что ты смелый человек. Но в этой ситуации было бы лучше, если мы будем действовать вместе. Без меня у вас не будет переводчика, и я без тебя я не буду иметь силы оружия, с помощью которого я могу требовать уважения. Константинус предложил нам службу в его дворцовой охране. Я доверяю ему не больше, чем ты мне. Он предаст нас сразу, как только это будет ему на руку. Но на этот раз, принятие его предложения пойдет нам на пользу. Насколько я понимаю людей — жадность не является одним из его недостатков. Мы хорошо заживем с его дарами. На данный момент ему нужны наши мечи. После того, как все это закончится, и мы сможем заполучить корабль.

Но я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Ательдред. Данная услуга, которую сейчас я вам всем оказываю, это мой выкуп. Я больше не заключенный, и если я вернусь на палубу вашего корабля, то, как свободный человек, которого ты доставишь к указанному берегу бесплатно.

— Я клянусь в этом на моем мече, — пообещал Ательдред и Конан, обрадованный, кивнул. Он знал, что этот мрачный ванир никогда не нарушит данного слова.

— Эта страна полна безграничных возможностей, — сказал киммериец. — Здесь смелое сердце и острый меч могут достичь столько же, сколько и на Западе, но награда тут больше, хотя и не столь долговечна. Так что теперь мне нужно убедиться, доверяет ли мне Константинус полностью. Мы имеем какое-то значение для него, но мы должны будем его покинуть, и чем скорее, тем лучше.

Возможность представилась раньше, чем ожидалось. В последующие дни, Конан и его спутники, обитавшие в лабиринте великолепного города, были поражены большим контрастом: кичливое богатство знати и ужасающее убожество бедных. Человек же, который сидел на престоле был не последней загадкой. Конан снова сидел в золотой палате и пил вино с раджей Константинусом, а огромный немой негр прислуживал им. Киммериец, при этом, смотрел с удивлением на раджу. Константинус пил много и безрассудно. Он был пьян, а его странные глаза, были даже темнее и мутнее, чем обычно.

— Ты мой собеседник, а также защитник, Конан, — сказал он с легкой икотой. — С тобой я могу быть самим собой, или, по крайней мере, тем, кого я считаю собою истинным. Я доверяю тебе, потому что вы несешь с собой чистую, прямую силу западных морей. Мне не нужно быть постоянно бдительными.

Конан, я говорю тебе — управление государством, это не то, что ты делаешь для собственного удовольствия или счастья. Если бы мне пришлось прожить свою жизнь снова, я предпочел бы вновь стать тем, кем я имел обыкновение быть: тонким, загорелым юношей, ныряющим в заливе Зандрага за жемчугом, который я позже бросал бы темнооким косальским девочкам. Но этот пурпур — мое проклятие и неотъемлемое право, также, впрочем, как и твое. Я стал раджей не потому, что я умный или глупец, а потому, что в моих жилах кровь императоров, и я лишь последовал за неизбежностью своей судьбы. Ты также воссядешь однажды на царском престоле и почувствуешь на своем челе проклятую тяжесть короны.

Давай выпьем!

Конан отодвинул протянутую чашу.

— Я выпил уже достаточно, да и ты слишком много, — сказал открыто. — Клянусь Кромом, я обнаружил, что ты ужасный курильщик гашиша и ещё худший пьяница. Ты невероятно умный и невероятно глупый. Как человек, такой как ты, может быть королем?

Константинус рассмеялся.

— Вопрос, который кому-то стоил бы головы. Я скажу тебе, почему я король; потому что я могу прельстить людей и распознать их лесть, потому что я знаю все слабости сильных людей, потому что я знаю, как использовать деньги, потому что у меня нет угрызений совести, и я не погнушаюсь любыми средствами, справедливыми или подлыми, для достижения своей цели. Потому что я родился на Западе, а вырос на Востоке, и смог объединить в себе хитрость обоих миров.

Потому что, хотя я и порою глуп, у меня есть проблески гениальности, недоступные для нормальных, логически мыслящих людей. И еще потому, что я могу использовать женщин, как воск, а без этого все остальные мои таланты были бы бесполезны. Стоит мне посмотреть какой-нибудь из них в глаза и обнять, как она становится моей рабыней навсегда.

Конан пожал массивными плечами и отставил чашу.

— Восток странно очаровывает меня и привлекает. Хотя я бы предпочел править племенем темноволосых киммерийцев. Твоя жизнь извилистая и странная.

Константинус рассмеялся и встал, пошатываясь. Только большой немой раб помогал радже отходить ко сну.

Конан спал в комнате, примыкающей к золотой зале.

3

Варвар отпустил своего раба и подошел к зарешеченному окну с видом на внутренний двор. Он вдохнул в легкие пряный аромат сада. Мечтательная древность Вендии прикоснулась сонными пальцами к его векам и тайно возродила смутные воспоминания. В конце концов, у него было здесь, в Вендии много друзей. И был бы соблазн тайно покинуть город в ночное время, осталась бы лишь необходимость путешествия в несколько сотен миль — прежде чем он достигнет севера, города Пешкаури — через области, ему неизвестные, и долгие недели одиночного скитания, но все это заставило его отложить эту идею на потом. А теперь киммериец собирался пожить за счет правителя и ждать дальнейшего развития событий. Может быть, все получится так, что в Пешкаури он поплывет с пиратами. Тихий звук вернул его к реальности. Северянин быстро прошел через комнату и выглянул из-за занавеса в золотую залу. Одна из танцовщиц вошла в комнату, и Конан задался вопросом, как она прошла мимо солдат, что охраняли дверь. Девушка была стройной и молодой, упругой и красивой. Короткая шелковая набедренная повязка и золотой лиф лишь подчеркивали её греховную красоту. Незнакомка подошла к большому чернокожему, который грозно смотрел на нее с мрачным удивлением. Она подошла к нему с призывно приоткрытыми губами и приглашающим взором.

Красавица подняла руки и протянула их в умоляющем жесте. И хотя Конан хорошо знал вендийский, он не смог распознать слов ее низкого голоса, но увидел, как черный человек покачал круглой головой и с тихой угрозой поднял меч. Она же теперь была совсем близко к немому и двигалась теперь как кобра.

Где-то из своих скудных одежд девушка достала кинжал и одним движением вонзила его немому в сердце. Страж закачался, как черная статуя, выпустил из ослабевшей руки меч и упал на него. Лицо его дернулось в агонизирующем усилии, когда его мертвеющий язык попытался произнести слова, что предупредят его хозяина. Затем, из раскрытого рта брызнула кровь, и огромный раб замер. Девушка быстро и тихо бросилась к двери, но Конан преградил ей путь одним прыжком. Она остановилась на долю секунды, а затем яростно прыгнула ему в горло. Танцы делали каждый дюйм тела адептов гибкими и жесткими, как сталь. Множество мужчин обнаружило бы то, что одна миниатюрная девушка может не только сравниться с ними, но даже и победить. Но эти мужчины никогда не гребли на галере, не размахивали тридцатифунтовой секирой, не управляли колесницей, запряженной четырьмя дикими лошадьми. Конан поймал эту фурию, что попыталась с таким бешеным рвением убить его, будто кошку, и, легко обезоружив её, засунул под мышку, как ребенка. Он не был уверен в том, что делать дальше, но тут из царской спальни вышел раджа, с глазами, все еще затуманенными вином. Один брошенный взгляд поведал ему, что случилось.

— Еще одна женщина-убийца? — небрежно спросил он. — Конан, я поставил бы свой трон против твоего меча, что это Анрад Агронда послал ее. Этот бедный глупец, Ямир Сингх, слишком праведный, чтобы вытворять такие вещи.

Пихнув тело верного раба, раджа ничего не сказал.

— Что мне делать с этой дьяволицей? — спросил Конан. — Она слишком молода, чтобы быть приговорена к смертной казни, но если ты отпустишь её…

Константинус покачал головой.

— Ни то, ни другое. Дай её мне.

Конан передал девушку радже, как ребенка, довольный тем, что избавляется от царапин и укусов этой дьяволицы. Но как только Константинус коснулся её, пленница успокоилась и только дрожала, будто стреноженный скакун. Раджа сел на диван и заставил девушку встать на колени. Он сделал это без всякой пощады, но и не грубо. Красавица коротко зарыдала, более напуганная его спокойствием, нежели гневом Конана. Одна белая рука правителя обхватила её за запястье, а другая покоилась на голове пленницы, заставляя девушку смотреть прямо в глаза раджи, хотя её глаза и пытались избежать его взгляда.

— Ты очень молода и очень глупа, — сказал Константинус глубоким и проникновенным голосом. — Ты пришла сюда, потому что какой-то дьявол приказал тебе убить меня, — его рука гладила её так, как человек ласкает собаку.

— Посмотри в мои глаза, я твой хозяин. Я не причиню тебе вреда, ты будешь оставаться со мной и любить меня.

— Да, господин, — ответила девушка тихим голосом, как будто в трансе, а её глаза уже не пытались избегать глаз Константинуса. Они были широко открыты, и теперь их наполняло странное сияние. Танцовщица поддалась ласкам раджи. Он ответил ей улыбкой, что сделала его странно красивым.

— Скажи мне, кто ты и кто послал тебя, — приказал правитель, и девушка послушно склонила голову, к удивлению Конана.

— Меня зовут Ятала. Мой хозяин Анрад Агронда послал меня, чтобы убить вас, господин. Я уже более месяца танцую в вашем дворце. Мой хозяин выставил меня на торги, и все было устроено так, чтобы ваш визирь купил меня вместе с другими танцовщицами. Всё было хорошо продумано, господин. Я пришла сегодня вечером, и построила глазки охранникам снаружи. Видя, что я маленькая и без оружия, они позволили мне приблизиться, и я дунула в их глаза тайным порошком, который заставил их заснуть. Тогда я взяла у одного из них кинжал и вошла сюда, а остальное вы уже знаете, господин.

Она прижалась лицом к коленям Константинуса, а раджа посмотрел на Конана с ленивой улыбкой.

— Что ты думаешь сейчас о моей власти над женщинами, Конан?

— Ты — демон, — сказал открыто киммериец. — Я готов поклясться, что никакие пытки не заставили бы её рассказать то, в чем она в настоящее время созналась.

— Это правда. Ты познал мою магическую силу раньше, чем я хотел…

Снаружи зазвучали тихие шаги. Глаза девушки расширились от страха.

— Осторожно, господин мой! — крикнула он. — Это Тамур, душитель Анрада Агронда. Он пришел за мной, чтобы убедиться…

Конан бросился к двери. Когда открылись двери, в них появилась ужасная фигура. Тамур был выше и тяжелее, чем киммериец. Он был одет только в набедренную повязку, а его темно-коричневая кожа была обвита узлами сухожилий и пучками мышц. Его руки и ноги были словно из дуба и стали, но при этом человек был гибким, как тигр, а его плечи казались невероятно широкими.

На короткой, толстой шее покоилась нечеловеческая голова. Низкий, покатый лоб, широкие, подвижные ноздри, жесткий оскал рта, маленькие заостренные уши, обезьяний, выбритый череп — все выдавало в нем человеко-зверя, настоящего кровопийцу. За его пояс было заткнуто орудие его профессии, зловещий, шелковый шнур. В правой руке он держал изогнутый меч. Конан быстро окинул взглядом необычную фигуру и бросился в атаку с характерной варварам свирепостью. Его меч сверкнул в воздухе, как яркая, синяя молния в то время, когда киммериец ударил. Ни одна из сторон не колебалась. Они оба прыгнули и ударили в одно и то же время, вложив все в этом одном ударе. Кривое и прямое лезвия столкнулись в воздухе с громким лязгом. Сабля распалась на тысячи осколков, но до того, как киммериец смог ударить снова, душитель отбросил её рукоять и, как змея, схватил своего белого врага в бешеные объятия.

Конан отбросил меч, бесполезный в такой тесной схватке, во взаимных объятиях. В то же время, северянин понял, что борется с опытным и жестоким врагом. Гладкое, обнаженное тело врага было похоже на большую змею, и столь же трудное для удержания. Но недаром Конан боролся со своей юности с борцами. Он блокировал и отразил внезапный удар коленом, а локтем отбил движение стальных пальцев, пытавшихся провести жестокий, смертоносный захват. В то же время киммериец напал сам. Тонкий покров цивилизации, что северянин приобрел, блуждая по миру, исчезла в пылу битвы. Теперь он был просто варваром и дикарем, как хищный зверь, который сражался и ревел в золотой комнате раджы Зандрагора.

Через плечо Тамура, Конан увидел, что Константинус подходит к мечу, который уронил варвар. Голубые глаза раджи горели желанием сражения. Варвар зарычал на раджу, чтобы тот не вмешивался и дал ему закончить бой.

Противники боролись друг с другом, грудь в грудь, двигаясь в железной хватке взад и вперед. Все это время они были на ногах, один срывая все усилия другого. Тамур попытался вдавить большой палец в глаз Конана, но киммериец уткнулся головой в его массивную грудь и сжал врага ещё сильнее, тогда душителю пришлось отказаться от выдавливания глаза киммерийца и самому вырываться из его тисков, чтобы спасти свой хребет.

Тамур снова поймал руку Конана в захват, в прорыве сломать её кости.

Локоть треснул бы, как прут, если бы киммериец внезапно не ударил головой в лицо вендийца. Кровь хлынула потоком, когда голова Тамура откинулась назад, и Конан, воспользовавшись преимуществом, подставил врагу ногу и толкнул его.

Оба тяжело упали на пол, но душитель извернулся из под киммерийца, который вдруг почувствовал на своей шее захват, выкручивавший его голову под тошнотворным углом. Он задохнулся, когда Тамур вбил ему колено в пах. Когда захват Конана непроизвольно ослабел, темнокожий убийца отпрыгнул, выхватывая из-за пояса набедренной повязки свой боевой шнур. Конан медленно поднялся, ослабленный столь подлым ударом. С триумфальным нечеловеческим криком Тамур вскочил и набросил на него веревку. Киммериец услышал крик девушки и почувствовал, как сжимается вокруг его горла тонкий змеиный шнур, который сразу же передавил его дыхание. Но в, то, же время варвар с ужасной силой ударил вслепую. Его стальной кулак врезался Тамуру в челюсть, словно таран в борт корабля. Душитель упал, как бревно, а Конан, задыхаясь от удушья, сорвал веревку и отбросил её. Тамур снова вскочил на ноги с безумием в глазах.

Киммериец прыгнул на него, яростно избивая кулаками. Отражение такой атаки было не по силам Тамуру. У варваров не было традиций боя на кулаках. Но Конан приобрел эти навыки в аквилонской армии. Удар пришелся вендийцу прямо в рот, выбил зубы и залил кровью лицо. Душитель ответил только одним ударом, который знал: шлепком широко открытой ладони по голове. Конан зашатался, и на мгновение увидел вокруг себя звезды. Но он тут же ответил страшным ударом по ребрам, который заставил Тамура, задохнуться и упасть на колени.

Душитель схватил Конана за ноги и потянул вниз. И снова они боролись на близком расстоянии. Но безжалостный киммериец почувствовал, что его противник ослабевает, и удвоил ярость атаки, как чувствующий кровь тигр. Он наклонил своего врага вниз и назад, пока не нашел смертельный захват, которым и задушил противника. Северянин вдавливал пальцы все глубже и глубже, пока не почувствовал, что жизнь ускользнула из под них, а извивающееся тело вендийца застыло. Тогда Конан встал и вытер с глаз кровь и пот. А затем варвар мрачно улыбнулся загипнотизированному сражением радже, который по-прежнему стоял, замерев, с мечом в руке.

— Как видишь, Константинус, я был достоин твоей службы. А теперь, вспомни свое обещание и верни нам корабль и свободу.

— Ты никогда не был моим заключенными и можешь уплывать, а награду я тебе обязательно выдам, — сказал раджа. — Тем не менее, я предлагаю тебе службу и хорошую оплату.

— Нет! — перебил раджу Конан. — Я предпочел бы спешить, как стрела, сквозь равнины. Почувствовать в волосах морской ветер. Женщины и вино есть везде. А это все, чего я хочу.

— Нет, это не все. Ты не такой, как твои товарищи — вздохнул правитель. — Ты стремишься к власти, и она у тебя будет. Ты будешь мощным властителем.

Королевство — вот твоя цель.

— Может быть, но и ты не тот, за кого себя выдаешь. Если бы ты захотел, все твои враги служили бы тебе…

— Хватит! Собери своих людей, и уплывайте.

— До свидания, мой друг, хотя я не знаю, какое у тебя на самом деле имя.

— Прощай, Конан и не поминай меня лихом. Сильный ветер будет дуть в ваши паруса.

Древняя раса Мантталуса

За то, что варвар помог пиратам выбраться из Зандрагора, они отказались от своих намерений выдать Конана гиперборейцам. Корсары помогли ему добраться до Пешхаури, где киммериец и оставался в течение некоторого времени у своих друзей. Когда северянин покинул Пешхаури, он направился на запад. По пути, в одном из трактиров в Гори, Конан подслушал разговор двух таинственных, замаскированных фигур, из которого он узнал, что гирканцы решили рискнуть и с усиленным войском снова ударить по Турану. Но во дворце в Аграпуре его словам не было веры, потому что там посчитали, что гирканцы в равной степени истощены войной, и они не решаться ударить снова в такой короткий промежуток времени. Конан пообещал представить им доказательства того факта, что кочевники готовятся к новой войне, которая будет кровавой и продолжительной, и что армия Гиркании не остановиться в этот раз на разграблении Гори.

1

Конана разбудил тихий звон металла о камень. В слабом свете звезд он увидел склонившуюся над ним размытую фигуру с чем-то блестящим в поднятой руке. Словно отпущенная пружина варвар рванулся в бой. Левой рукой он остановил падающую, вооруженную руку с кривым ножом, одновременно прыгая и быстро сжимая и свою правую руку на волосатой шее врага. Нападающий захрипел. Конан, отразив страшный удар, зацепил ногой за колено соперника, дернул и опрокинул его. Ни единый звук не нарушал тишины, за исключением глухого стука столкнувшихся тел. Конан, как обычно, сражался в свирепом молчании. Ни одного звука не вырвалось также из плотно стиснутых губ лежавшего под ним человека. Правая рука врага корчилась в тисках Конана, в то время как левая рука безуспешно боролась с ладонью киммерийца, стальные пальцы которого все глубже вжимались в раздавливаемое горло. Для ослабевших и дергающихся пальцев, рука варвара казалась стальными клещами. Конан неумолимо брал верх, вкладывая всю силу своих мощных мускулистых рук в удушающее давление пальцев. Он знал, что на кону либо его жизнь, или жизнь этого человека, который подполз в темноте, чтобы ударить его, киммерийца, ножом. В этом закоулке гирканских гор, не отмеченных ни на одной карте, каждый бой был сражением до смерти. Дергающиеся пальцы расслабились. По большому распростертому под киммерийцем телу, пробежали конвульсивные судорожные движения, а затем поверженный противник неподвижно замер и обмяк.

Конан затащил труп в глубокую тень, между большими камнями, посреди которых он спал. Он пощупал за пазухой, чтобы убедиться, что драгоценный сверток, ради которого воин рисковал жизнью, по-прежнему безопасно покоится 13 там. Да, там он и был — тонкая пачка бумаги, завернутая в промасленный шелк — которая для тысяч людей означала жизнь или смерть. Северянин прислушался, но, ни один звук не нарушал тишины. В свете звезд возносились вокруг него мрачные, черные склоны, изрезанные уступами и усыпанные валунами. Вокруг была глубокая темнота, обычно предшествующая приходу рассвета. Но варвар знал, что где-то вокруг есть люди, скрытые среди скал. Его уши, чувствительные инатренированные за много лет, проведенных в пустыне, ухватывали мягкие звуки, нежный шелест ткани, трущейся о камень и слабое шуршание обутых в сандалии ног. Он не мог видеть их, но знал, что для них и сам также был не видим посреди скопления валунов, которые киммериец выбрал для своего ночлега.

Своей левой рукой воин поискал вслепую лук и схватил кинжал в правую ладонь. Этот короткий, смертельный бой вызвал не больше шума, чем тот, который мог бы быть совершен при убийстве спящего человека ножом. Не было сомнений в том, что скрывающиеся где-то охотники, ожидали знака от воина, посланного убить свою жертву.

Конан знал, кто эти люди. Он знал, что их предводителем был человек, отслеживавший варвара уже многие сотни миль, врага, который был полон решимости не допустить, чтобы северянин достиг Турана с этим пакетом, завернутым в шелк. О Конане знали многие от Зингары до Кхитая. Все, кто знал его, по-настоящему уважали и боялись его. Но в человеке, по имени Турлог, ренегате и авантюристе, Конан обнаружил противника, равного себе. И киммериец знал, что это Турлог сейчас скрывался где-то в тени, вместе со своими головорезами — воинами-уркманами. Они догнали его, в конце концов.

Конан тихо, как большой кот скользнул между скалами. Ни один из жителей гор, родившийся и выросший среди этих пиков, не смог бы лучше него избежать осыпающихся камей, настолько тщательно воин выбирал место, куда наступить.

Киммериец направился на запад, потому что там лежала его конечная цель. Он не сомневался, что враги окружали его со всех сторон.

Мягкие кожаные сандалии не издавали ни малейшего шума, а в темной одежде горец был практически невидимым. Внезапно, в кромешной тени возвышающегося пика, варвар почувствовал чье-то присутствие. Он услышал свистящий голос, звучавший тихо, но говорящий понятные слова:

— Алрон, это ты? Ты убил эту собаку? Почему ты меня не позвал?

Конан быстро метнулся в сторону, откуда донесся голос. Лезвие его кинжала с хрустом скользнуло чьему-то черепу, а человек застонал и упал. Вокруг поднялся внезапный шум голосов, обувь зашаркала о скалы. Кто-то начал кричать громким голосом, с оттенком паники.

Киммериец вскочил, отбросив с дороги скрученное тело, и стал сбегать с уклона. Следом за собой он услышал крики, когда спрятавшиеся за камнями люди увидели в звездным свете его бегущую фигуру. Мрак разогнало оранжевое пламя зажженного факела, но выпущенные в его направлении стрелы вспыхивали слишком далеко и высоко. Конан был виден только мгновение, а затем тьма вновь поглотила его. Враги взвыли от гнева, словно разочарованные волки. Еще раз хищник выскользнул из их рук, будто угорь, и скрылся.

Так думал и Конан, мчась по плато к скоплению скалистых пород. Даже если его преследовали с помощью горцев, которые могут выследить волка на этих голых скалах, то им явно было легче найти след волка на них, нежели киммерийца…

В тот момент, когда варвар подумал об этом, земля расступилась под его ногами. Даже удивительные рефлексы северянина не смогли помочь ему. Он попытался схватиться за что-то, но под руками не было ничего, кроме воздуха и горец упал, ударившись головой с оглушительной силой о землю.

Когда варвар пришел в сознание, небо уже выбелил морозный рассвет. Конан неуверенно сел и пощупал голову, почувствовав большой сгусток запекшейся крови. Ему повезло, что он не сломал себе шею. Варвар упал в овраг и пролежал без сознания среди камней на дне всё то время, которое должен был использовать для бегства.

Киммериец снова нащупал сверток под рубахой, хотя и знал, что тот надежно закреплен. Обладание этими ценными бумагами было равносильно смертному приговору, от исполнения которого его могло спасти только собственное мастерство и интеллект. Когда Конан предупреждал, что в Гиркании один авантюрист из преисподней мечтает о создании империи, все только смеялись.

Чтобы доказать это утверждение, Конан, в облике гирканского бродяги отправился в Гирканию. Годы скитаний по всему миру научили его тому, что северянин мог бы в любой стране очень быстро смешаться с толпой. Он собрал такие доказательства, которых никто не смог бы отрицать или игнорировать, но, в конце концов, его разоблачили. Киммериец бежал, чтобы спасти свою жизнь, и даже больше, чем жизнь. Но Турлог, ренегат, который умудрился уничтожать целые племена, теперь шел по его следу. Он мчался за Конаном по степям, холмам и, наконец, горам, где варвар намеревался избавиться, в конце концов, от своего преследователя. Но он не смог. Гирканец был, словно охотничья собака в человеческой коже. Кроме того, он был осторожен, так как посылал самых умелых из своих уркманов-головорезов, чтобы те наносили удары под покровом темноты.

Конан нашел лук и начал подниматься по стене оврага. Под его левой рукой находились доказательства, что весьма потрясут некоторых сановников и заставят их принять меры по недопущению реализации чудовищных планов Турлога.

Свидетельством этого были письма к нескольким эмирам и визирям, заверенные подписью и печатью собственной рукой Турлога. Они обнажали все нити заговора, человека, что собирался бросить воющие орды фанатиков в сторону границ западных королевств и снова погрузить мир в пучину войны.

Это был план грабежа ошеломляющих масштабов. Пакет должен достигнуть Аграпура! Всю свою стальную волю Конан вложил в это «должен». С равной решительностью и Турлог определенно не собирался этого допустить.

Столкновение этих двух несгибаемых людей сотрясало края, через которые они следовали, собирая смертельную и кровавую жатву.

Скальная пыль и камни скользили вниз, когда Конан взбирался по крутому склону оврага. Наконец он поднялся на вершину и быстро огляделся. Варвар понял, что он оказался на узком плато, в окружении могучих склонов, угрюмо восходящих ввысь. На юге виднелось отверстие узкого ущелья с крутыми, скалистыми стенами. Северянин поспешил в этом направлении.

Но он не пошел даже и десяти шагов, когда позади него раздался крик. Конан упал за валун в то же время, как почувствовал стрелы, летящие над ним. Сердце его наполнилось чувством беспомощности. Никто был не в состоянии сбежать от Турлога. Погоня закончится только тогда, когда один из них умрет. В зареве наступающего рассвета варвар увидел фигуры, перемещающихся между валунами на склонах в северо-восточной части плато. Он потерял свой шанс сбежать под покровом темноты, и казалось, что настало время для последнего боя. Киммериец натянул тетиву. Небольшая надежда на то, что этот выстрел вслепую убьет Тургола. Этот человек, как кошка, имел, по крайней мере, семь жизней. Стрела в ответ ударила в камень прямо рядом с локтем Конана. Он увидел тень движения, указывающую, где скрывается лучник. Северянин начал оглядывать это место и один раз из-за скалы появилась голова, часть плеча и рука, сжимающая лук, и тогда Конан выстрелил. Это был далекий выстрел, но нападающий подскочил и упал, растянувшись на камне, за которым он ранее скрывался.

Выпущенные издалека стрелы начали падать на укрытие Конана. Высоко на склонах, где большие валуны находились в хрупком равновесии, которое просто захватывало дух, он увидел врагов, роившихся как муравьи, переползающих с камня на камень. Рассеянные широким полукругом, враги попытались окружить его снова. У киммерийца не было достаточно стрел, чтобы остановить их.

Варвар решался на выстрел только тогда, когда был уверен, что попадет.

Северянин не смел, и пытаться вырваться, чтобы спрятаться в овраге позади.

Нашпигованный стрелами он выглядел бы, как дикобраз, прежде чем добрался бы до него. Казалось, что это был конец, и хотя Конан встречался со смертью слишком часто, чтобы страшиться её, при мысли о том, что эти бумаги никогда не достигнут своего адресата, его охватило отчаянием.

Стрела, ударившая в камень под новым углом, означала, что противники спустились еще ниже, и горец вновь начал высматривать стрелка. Он заметил блестящий шлем высоко на склоне холма, прямо над другими. Оттуда, противник мог посылать стрелы прямо в укрытие Конана. Киммериец не мог изменить положения, сразу оказавшись бы под огнем десятка других солдат. Одна из их стрел настигла бы его рано или поздно. Но один гирканец увидел лучшее, по его мнению, место для выстрела и рискнул сменить позицию, в надежде, что стрела Конана не достанет до него с такого расстояния и выпущенная в гору. Он не знал Конана так хорошо, как Турлог.

Турлог, что был значительно ниже, на склоне, вдруг прокричал приказ, но гирканец уже понесся с развевающимся халатом к следующему выступу. Стрела Конана достала его в середине шага.

С диким воплем гирканец споткнулся и упал лицом вниз, уткнувшись в камень, лежащий там. Удара тяжелого тела было достаточно, чтобы лишить нестабильного баланса валун. Он покатиться вниз по склону, увлекая за собой следующие. Позади него широким потоком с грохотом посыпался настоящий поток из камней и обломков скал.

Люди начали паниковать, выпрыгивая из своих убежищ. Конан увидел Тургола, бегущего наискось по склону, и спасавшегося от катящихся вниз валунов и скал. Высокий, гибкий силуэт, даже в гирканской одежде, был безошибочным узнаваем.

Конан выстрелил, но промахнулся, как и всегда, когда целился в этого человека, но у него не было времени, чтобы выпустить следующую стрелу. Весь склон холма был теперь в движении, ибо вниз, ревя и сметая все на своем пути, мчался поток камней, валунов и глины. Гирканцы и уркманы следовали за Турлогом с криками и проклятиями.

Конан выскочил из своего укрытия и бросился к выходу из ущелья, не оглядываясь назад. За собой он слышал рев валунов и страшные крики тех, кого захватили и разорвали в кровавые клочья тонны ила и камней. Киммериец бросил лук, теперь учитывая каждый грамм излишнего веса. Оглушающий слух грохот все еще звучал в его ушах, когда варвар наконец-то добежал до выхода из оврага и бросился за выступающий скальный выступ. Горец присел, прижавшись к стене, а сквозь устье ущелья высыпались, взбивая пыль, обломки и подпрыгивающие глыбы, отскакивающие с оглушающим грохотом от стен, и летящие вниз по наклонному проходу. Тем не менее, лишь небольшой поток лавины засыпал ущелье. Большая часть её прошла вниз по склону горы.

Конан оттолкнулся от каменной стены, которая скрывала его. Он стоял ногами по колено в рыхлой смеси из пыли и щебня. Лицо его было порезано отлетающими осколками камней. Рев лавины утих, и вокруг опустилась невероятная тишина. Варвар посмотрел на плато, покрытое огромными обломками измельченного сланца, камней и почвы. Здесь и там торчали искореженные и окровавленные руки или ноги, указывая те места, где скальный поток пожрал своих жертв. Вокруг не было и следа Турлога или остальных выживших преследователей.

Конан, однако, был довольно пессимистичен во всем, что было связано с этим дьяволом Турлогом. Северянин был уверен, что Турлог выжил, и что он снова начнет преследовать по его пятам, как только соберет вместе своих перепуганных воинов. Вполне возможно, что он завербует и туземцев, живущих в этих горах. Сила, которую этот человек имел над дикими гирканскими племенами, была почти сверхъестественной.

2

Варвар побежал вниз по ущелью. Лук, мешок с припасами, все ушло навсегда. Единственное, что на нем осталось — это одежда, в которую горец был одет, меч и кинжал на его поясе. В этих бесплодных горах, голод был угрозой не менее серьезной, чем возможность смерти от рук диких племен, населяющих их.

У него был один из десяти тысяч шанс, что воин не встретится с враждебными племенами, и что сможет выбраться отсюда живыми. Но северянин с самого начала знал, что это будет отчаянным походом, при этом Конан никогда не зависел от слепой удачи, как и ранее в Киммерии, так и теперь, в течение уже многих лет, наемником, где-то на самом краю света.

Ущелье тянулось и извивалось между искривленными стенами. Поток лавины быстро утратил здесь свой напор, но по-прежнему наклонное дно было завалено валунами, упавшими сюда с высокого склона. Конан вдруг резко остановился, подняв меч в руке. Перед ним на земле лежал человек, подобного которому варвару никогда еще не случалось видеть в гирканских горах или где-либо еще. Это был очень высокий, сильный молодой человек, одетый в короткие шелковые брюки, сандалии и тунику, подпоясанной широким поясом, на котором висел палаш. Конан обратил внимание на волосы лежавшего. Голубые глаза, что были у молодого человека, не являлись необычными, у киммерийца самого они были синими. Но волосы у него были совершенно белыми, обвязанными на висках полоской из красной ткани, а вся его равномерно обрезанная грива спадала почти до плеч.

Конечно же, он не был гирканцем. Конан вспомнил, что когда-то слышал историю о живущем где-то в горах племени, но не гирканским и не иранистанским. Неужели киммериец наткнулся на представителя этого легендарного народа гигантов?

Молодой человек безуспешно пытался вытащить оружие. Валун, который, по-видимому, достал его в то время, когда он пытался спрятаться за камнем, и пригвоздил его к земле.

— Убей меня, и покончим с этим, ты гирканская собака, — сквозь стиснутые зубы пробормотал тот на гирканском диалекте.

— Тебе не сделают ничего плохого, — сказал Конан. — Я не гирканец и у меня нет проблем с тобой. Лежи. Я постараюсь помочь тебе, если смогу.

Тяжелый валун придавил ногу молодого человека, таким образом, что тот не мог самостоятельно вытащить её из-под него.

— У тебя сломана нога? — спросил Конан.

— Я думаю, что нет. Но если переместишь камень, то раздавишь её в кашу.

Конан понял, что молодой человек прав. Полость на нижней стороне камня спасла ногу, обездвижив человека в то же самое время. Если северянин перекатит камень, на любую из сторон, он раздавит ногу парня.

— Я должен буду поднять его прямо вверх.

— Это никогда у тебя не получится, — сказал молодой человек безнадежно.

— Сам Малаглин с легкостью бы его поднял, а ты даже вполовину не такой большой, как он.

Конан не тратил время на то, чтобы узнать, кто такой был этот Малаглин, и на объяснения, что сила не обязательно идут рука об руку с мощным телом. Его собственные мускулы были подобны моткам веревок, сплетенных из стальных прутьев.

Тем не менее, киммериец не был уверен, что он сможет поднять валун, который, хотя и не столь большой, как большинство лежащих в овраге, все же был достаточно громоздким, так что Конан имел право сомневаться в успехе своей попытки. Стоя над телом молодого человека, он широко расставил ноги, развел руки и схватил большой камень. Собрав все свои знания о поднятии тяжестей, и напрягая усилия во всех мышцах, северянин постепенно усиливал давление все больше и больше.

Ноги погрузились в песок, вены вздулись на висках, а на перенапряженных от усилия плечах внезапно выскочили мышечные узлы. Большой камень медленно приподнялся и лежащий на земле человек, освободив ногу, откатился в сторону.

Конан бросил камень и отстранился, вытирая пот с лица. Молодой человек поспешно осмотрел свою ободранную и ушибленную ногу, а потом поднял голову и протянул руку в знак приветствия.

— Я Сидрик из Мантталуса, — сказал он, — я обязан тебе жизнью!

— Меня называют Конан, — киммериец пожал его руку. Они были очень разными: очень высокий, стройный молодой человек в странном одеянии, со светлой кожей и волосами, а также киммериец, оказавшийся на голову ниже, более коренастый с обожженной солнцем кожей, порванной гирканской одеждой с прямыми черными волосами.

— Я охотился в горах, — начал рассказыватьл Сидрик. — А затем услышал крик, и пошел посмотреть, что случилось, когда обрушилась с ревом лавина, и овраг заполнился летящими скалами. Ты не гирканец и называешь себя Конаном.

Пойдем в мою деревню. Ты выглядишь усталым и израненным.

— Где твоя деревня?

— Там, внизу оврага позади этих пиков, — Сидрик указал на юг.

Вдруг он закричал, глядя через плечо Конан. Конан яростно обернулся.

Высоко на краю наклонной стены ущелья появилась голова в шлеме. Вниз смотрело смуглое, дикое лицо. Конан с проклятием выдернул меч, но в этот момент лицо исчезло, и варвар услышал только сердитый голос, что-то громко кричавший по-гиркански. Другие голоса отвечали ему разными голосами, среди которых киммериец признал также и резкий акцент Турлога. Погоня вновь наступала ему на пятки. Нет сомнения в том, что враги заметили, как он прячется в ущелье, и вскоре, после того, как перестали катиться валуны, они подошли к краю скалы, где имели бы преимущество перед человеком, находящимся в ущелье ниже.

Но Конан не терял времени на размышления. Как только голова исчезла, варвар повернулся, бросая товарищу короткую команду, и бросился в сторону следующего поворота. Сидрик последовал за ним немедленно и без лишних вопросов, скача и приволакивая пораненную ногу. Конан слышал крики погони, добегающие с обрыва, с горы, а сзади, звуки врагов, продирающихся через низкорослые кустарники. Сверху начали падать мелкие камушки, сброшенные я ногами бегущих людей, одержимых одним желанием — ни на что, не обращая внимания, выследить, наконец, свою добычу.

Преимущество количества людей гнавшихся за ними беглецы уравнивали по-своему. Они были в состоянии двигаться по слегка наклонному дно ущелья гораздо быстрее, чем те сверху, по неровному, скальному гребню, с рваными краями и торчащими выступами. Тем пришлось подниматься и даже ползти на четвереньках, и Конан услышал, как их проклятия становились все отдаленнее.

Когда они вместе с Сидриком вырвались из ущелья на противоположной стороне, изуверы Турлога остались далеко позади.

Конан знал, однако, что это спокойствие было недолговечно. Он огляделся.

Узкий овраг открывался на тропу, ведущую по хребту скалы и резко обрывающейся на глубине множества футов, к глубокой долине, расположенной в полных пещер глубинах, и окруженной стремительно растущими в небеса горными великанами.

Далеко внизу Конан увидел ручей, извивавшийся между густо растущими деревьями, а дальше что-то, что выглядело, как стоящие посреди улицы, каменное здание. Сидрик указал на строение.

— Это моя деревня, — сказал он с оживлением. — Если мы доберемся до долины, то будем в безопасности. Этот путь ведет к перевалу на южном краю долины, но это в семи милях отсюда!

Конан покачал головой. Путь шел именно по хребту и не давал никакого укрытия.

— Если идти по этому пути, они нас выследят и перестреляют, как крыс!

— Есть еще один путь! — воскликнул Сидрик. — Вниз по скале, вон в том месте. Там есть секретный путь, которым никогда не ходит никто, кроме моего народа, и даже мы, также, используем его только во время беды. В скале вырезаны ступеньки. Будешь ли ты в состоянии там пройти?

— Я буду стараться, — Конан поправил свой меч.

Идея спуститься с этих возвышающихся скал, казалась самоубийством, но попытка избежать стрел Турлога, продолжая путь вдоль открытого гребня, была фатальной. В любой момент варвар ожидал, что гирканец и его люди выйдут из укрытия.

— Я пойду первым и поведу тебя, — быстро сказал Сидрик, сбрасывая сандалии и исчезая за краем обрыва. Конан сделал то же самое и пошел по его стопам. Цепляясь по крутому склону, он увидел ряды маленьких отверстий, продырявивших скалу. Северянин начал свой медленный спуск, прижимаясь к стене, как муха. Это было замораживающее кровь в жилах решение, ведь, только благодаря небольшим выпуклостям в скале в целом была возможность хоть как-то здесь держаться. Много раз в своей жизни Конану приходилось отчаянно взбираться на скалы, но, ни один раз ранее не требовал такого напряжения нервов и мышц. Много раз только захват самых кончиков пальцев отделял его от смерти.

Под ним опускался Сидрик, показывая путь и подбодряя Конана. Наконец, молодой человек спрыгнул на землю, встал и посмотрел напряжённо вверх.

Потом он закричал в испуге. Конан, который до сих пор находился очень высоко над землей, выгнул шею и поднял голову. Высоко над ним смотревшее на него бородатое лицо исказилось от торжества. Гирканец прицелился вниз луком, но подумав, отложил его в сторону и поднял лежащий на краю скалы тяжелый валун, вознамерившись столкнуть его вниз. Цепляясь ногтями за скалы, Конан одним движением выхватил кинжал и бросил вверх. Затем он прильнул к скале, почти распластавшись на ней.

Человек с воплем полетел вперед головой через край обрыва. Выпущенный камень упал вниз, задевая плечо Конана, а позади него мелькнуло скривленное, кувыркающееся тело, с тошнотворным стуком упав на землю. На вершине раздался яростный крик, свидетельствующий о присутствии Турлога. Конан начал быстро спускаться и бесстрашно спрыгнул вниз, преодолевая оставшееся расстояние, а затем вместе с Сидриком бросился под укрытие деревьев.

Взгляд вверх показал ему стоящего на коленях Турлога над краем пропасти, который целился в них из лука. В следующий момент, однако, Конан и Сидрик исчезли из его поля зрения и Турлог с четырьмя гирканцами, оставшимися в живых из его отряда поспешно удалились, опасаясь выстрелов из-за деревьев.

— Ты спас мне жизнь, указав этот путь, — сказал Конан.

Сидрик улыбнулся.

— Каждый человек из Мантталуса указал бы его. Этот путь называется Дорогой Орлов. Но только герой осмелился бы следовать по ним. Из какой же земли происходит мой брат?

— С Запада, из страны под названием Киммерия, лежащей за пределами моря Вилайет и Турана.

Сидрик покачал головой.

— Я никогда не слышал о ней. Но пойдем со мной. Мой народ теперь станет и твоим.

Пока они шли через деревья, Конан напрасно разглядывал вершины, ища след врага. Он был уверен, что Турлог, хотя одинаково, как и Конан мощно сложенный, что ни он, ни его товарищи не будут пытаться следовать по их стопам, рискуя упасть со стены. Они не были горцами, их привычным местом было седло, а не горные склоны. Они будут искать другой путь, чтобы попасть в долину. Этой мыслью варвар поделиться с Сидриком.

— Они встретят там свою смерть, — угрожающе сказал молодой человек. — Перевал Королей на юге является единственным входом в долину. Его охраняют день и ночь люди с оружием. Единственные чужеземцы, которые могли бы войти в долину, это торговцы, ведущие мулов нагруженных товарами.

Конан изучающе посмотрел на своего спутника, охваченный невнятным впечатлением чего-то знакомого, он не смог осознать, чего именно.

— Кто ваши люди? — спросил он. — Ты не гирканец. И, кроме того, ты не похож на человека гор.

— Мы сыновья Гормлайта. — Когда этот великий завоеватель пришел сюда давно через горы, он построил город, который мы называем Мантталус, и оставил в нем сотню своих солдат и их женщин. Гормлайт двинулся на запад, а после долгого времени пришло известие о его смерти и падении империи. Но люди Гормлайта выжили здесь, не будучи никем побеждены. Много раз мы вызывали нападавшим на нас гирканским собакам кровопускание.

В голове Конана вспыхнул свет, осветивший ранее неуловимое впечатление, что все это было ему уже известно. Гормлайт, который завоевал эту часть Востока, оставил здесь свою твердыню. У этого парня был классический профиль, что киммериец ранее видел на мраморных барельефах, а имена, которые он произносил, были западными. Несомненно, он был потомком солдат, с которыми Великий завоеватель отправился в экспедицию на Восток.

Чтобы проверить это, он заговорил с Сидриком на одном древнем языке, одном из многих языков, как нынешних, так мертвых, которые киммериец выучил за время своей бурной жизни. Молодой человек вскричал от восторга.

— Ты говоришь на нашем языке! — он закричал на том же наречье. — За тысячу лет ни один чужестранец, который пришел к нам не пользовался нашей речью. С гирканцами мы говорим на их языке, но они не знают нашего. Ты, конечно, также Сын Гормлайта?

Конан покачал головой, задаваясь вопросом, как объяснить молодому человеку, который ничего не знал о мире, лежащем за горами, знание его языка.

— Мои предки были соседями людей Гормлайта, — наконец произнес он. — Так что многие из моих людей говорят на их языке.

Они подошли к строениям с каменными крышами, что виднелись сквозь деревья и Конан понял, что место, которое Сидрик называет «деревней», было скорее городом, окруженным крепостной стеной. Здесь повсюду была настолько очевидна работа давно умерших архитекторов, что Конан почувствовал себя, словно человек, попавший в прошлые и забытые эпохи.

Вне стен, люди обрабатывали эту скудную землю, используя примитивные инструменты, пасли овец и крупный рогатый скот. Несколько лошадей щипало траву вдоль берега ручья, который вился через долину. Все мужчины, так же, как и Сидрик, были очень высокими и светловолосыми. Они оставили свои занятия и с удивлением побежали посмотреть на черноволосого незнакомца, настороженно, пока Сидрик не кивнул им ободряюще.

— Это впервые в течение многих столетий, когда кто-то, кроме пленников или купцов попал в долину, — пояснил Сидрик Конану. — Не говори, пока я не дам тебе знак. Я хочу удивить людей, твоими знаниями нашей речи. Клянусь прародителем Гормлайтом, они будут смотреть с открытым ртом, когда чужестранец заговорит с ними на их языке!

Ворота в оборонительной стены была открыты, но Конан замел, что и сама стена находится в очень плохом состоянии. Сидрик отметил, что стражник, охраняющий этот узкий проход был достаточной защитой, ведь ни один враг никогда не пробирался в город. Они прошли через ворота и вошли на широкую, вымощенную улицу, где большие светловолосые люди в туниках — мужчины, женщины и дети суетились, занимаясь своей работой, как это делали тысячи лет назад, посреди строений, которые являлись точными копиями зданий древней Атлантиды.

Вокруг них быстро собрались толпа, но Сидрик, разрываемый от радости и чувства собственной важности, не дал им удовлетворить их любопытство. Он направился прямо к большому зданию, расположенному недалеко от центра города, поднялся по широкой лестнице и вошел в большую комнату, где за маленьким столиком сидело, играя в кости, несколько человек, одетых более богато, чем обычные жители города. Толпа вошла за ними и с вожделением столпилась у двери. Вожди остановили игру и один из них, гигант властного вида спросил:

— Что ты хочешь, Сидрик? Кто этот чужеземец?

— Друг Мантталуса, о, Малаглин, король Долины Гормлайта, — сказал Сидрик. — Он знает речь Гормлайта!

— Что это за ложь? — спросил язвительно гигант.

— Пусть они послушают, брат, — сказал торжественно Сидрик.

— Я пришел с миром, — заговорил северянин на древнем языке. — Меня называют Конан, и я не гирканец.

Ропот удивления пробежал по толпе, а Малаглин коснулся пальцем подбородка и посмотрел с подозрением. Это был высокий крепко сложенный человек, гладко выбритый, как и его соплеменники, с красивым, но мрачным лицом.

Он жадно выслушал рассказ Сидрика об обстоятельствах, при которых тот встретил Конана, и когда дошло до того, как киммериец поднял придавивший Сидрика камень, Малаглин нахмурился и невольно напряг мощные мышцы.

Казалось, он недоволен вниманию, с каким его люди так открыто принимали эту историю. По-видимому, эти потомки атлетов с таким же вниманием относились к физическому совершенству, как и их древние предки, и Малаглин весьма был тщеславен в том, что касалось его силы.

— Как же он смог поднять такой камень? — прервал Сидрика король.

— Булыжник не был слишком большим. Он достигал моей талии. Этот человек силен, несмотря на его рост, король, — сказал Сидрик. — Вот синяк на моей ноге, что доказывает мою правоту. Он поднял камень, который я не смог сдвинуть, и прошел Путем Орлов, воспользоваться которым осмелились бы лишь немногие из жителей Мантталуса. Он пришел издалека, сражаясь с врагами, а теперь должен поесть и отдохнуть.

— Убедитесь в том, чтобы ему все было предоставлено, — надменно сказал Малаглин, снова возвращаясь к игре в кости. — Но если он гирканский шпион, ты ответишь за это головой.

— Я с радостью поручусь головой за его честность, король! — гордо ответил Сидрик. Затем, положив руку на плечо Конана, он тихо добавил: — Идем, мой друг. У Малаглина отсутствует терпение и манеры не самые изысканные. Не обращай на него внимания. Я отведу тебя в дом моего отца.

3

Когда они проталкивались сквозь толпу, взгляд Конана посреди открытых лиц местных светловолосых обитателей выявил и чужую здесь, узкую и смуглую физиономию с черными глазами, с жадностью глядевшими на киммерийца.

Человеком этим был мужчина с дорожным мешком на спине. Когда тот понял, что был замечен, то усмехнулся и покачал головой. В этом жесте было что-то знакомое.

— Кто этот человек? — спросил Конан.

— Это Ахеб, гирканская собака, которую мы впустили в долину со всякими безделушками и зеркальцами, а также со всеми этими украшениями, которые так любят наши женщины. Мы обмениваем их на руду, вина и кожи.

Теперь Конан вспомнил этого человека, его хитрое лицо, который крутился около Хорбулы и подозревался в контрабанде оружия через горы в Меру. Когда варвар повернулся и посмотрел назад, темное лицо уже исчезло в толпе. Но, не было никаких оснований опасаться этого Ахеба, даже если тот и узнал Конана.

Гирканец не мог знать о бумагах, которые нес с собой киммериец. Конан чувствовал, что люди Мантталуса относятся дружелюбно к другу Сидрика, хотя молодой человек, конечно, и ударил по ревнивому тщеславию Малаглина, превознося силу Конана.

Сидрик повел Конана вниз по улице к большому каменному зданию, окруженному колоннами портика, где он гордо представил своего друга отцу, старику по имени Амлафф и матери, высокой и гордой женщине пожилого возраста. Жители, по-видимому, здесь не прятали своих женщин, так как гирканцы. Конан познакомился и с сестрой Сидрика, крепкой светловолосой красоткой, и с его младшим братом. Киммериец едва сдержал улыбку при мысли о том, в какой невероятной ситуации он оказался, встретившись с семьей, жившей, как будто тысячу лет назад. Эти люди, безусловно, не были варварами. Хотя их культурное развитие было ниже, чем у их предков, но они все еще были гораздо более цивилизованными, чем их дикие соседи.

Их интерес к гостю был подлинным, но никто, кроме Сидрика не проявлял большой заинтересованности о мире, простирающемся за пределами их долины.

Вскоре молодой человек привел Конана во внутреннюю комнату, где поставил перед ним еду и вино. Киммериец ел и пил за троих, вдруг осознав все эти дни своего вынужденного поста, предшествовавшие его нынешнему пиру. Пока киммериец ел, Сидрик разговаривал с ним, однако, не упоминая о людях, которые преследовали Конана. Видимо, он посчитал их гирканцами из близлежащих холмов, враждебность которых вошла в поговорку. Конан понял, что никто из жителей не Мантталуса рисковал уходить дальше, чем на день пути из долины.

Дикость горных племен вокруг полностью изолировала их от мира.

Когда Конан стал зевать и клониться ко сну, Сидрик оставил его в покое, убедившись, что никто не помешает гостю. Киммерийца немного обеспокоил обнаруженный факт того, что в комнате не было двери, а у входа висела только занавеска. Но Сидрик сказал, что в Мантталусе нет воров, хотя бдительность была так присуща природе Конана, что варвар всё равно чувствовал воздействие гложущей его тревоги. Комната выходила в коридор, а тот, как полагал Конан, вел к внешней двери. Люди Мантталуса, по-видимому, не чувствовали необходимости в защите своей собственности. Но, несмотря на то, что местные жители могли спать здесь спокойно, это не обязательно должно было относиться ко вновь прибывшему чужеземцу.

В конце концов, Конан отодвинул кровать, которая являлась наиболее важным убранством в комнате и, убедившись, что никто смотрит, ослабил один из образующих стену каменных блоков. Затем он взял шелковый сверток, засунул его в отверстие, и, вставив на место камень, так глубоко, насколько смог, северянин задвинул кровать на место.

Затем он вытянулся на своем ложе и начал строить планы о том, как остаться в живых и сохранить бумаги, значившие так много для сохранения мира во всем мире. В долине Мантталуса воин был в полной безопасности, но северянин знал, что за её пределами с терпением кобры скрывается Турлог. Он не может оставаться здесь навсегда, и ближайшей темной ночью ему придется взобраться на скалы и бежать как можно дальше. Турлог без сомнения, будет вести за ним в погоню все горные племена, поэтому киммериец должен довериться своей удаче, точности глаза и крепости рук, что и делал уже, столько раз.

Вино, которое он пил, оказалось крепким, а усталость путешествия расслабила его конечности. Мысли Конан смешались, и горец впал в долгий, глубокий сон.

* * *

Конан проснулся в полной темноте. Он понял, что он спал в течение многих часов, и что день уже прошел. В доме царила тишина, но Конана разбудило тихое шуршание занавесок, висевших на входе.

Он сел на кровать и спросил:

— Это ты, Сидрик?

Голос ответил: «Да».

В то же время, когда Конан осознал, что это был голос, который не принадлежал Сидрику, что-то врезалось в его голову, и его охватила темнота.

Киммериец пришел в сознание, когда его в глаза ударил блеск факела, в свете которого он увидел троих здоровенных, светловолосых жителей Мантталуса, с лицами гораздо тупее и более жестокими, чем он видел ранее. Конан лежал в каменной полупустой комнате, стены которой, потрескавшиеся и покрытые паутиной, едва освещал факел. У него были связаны руки, а ноги оставались на свободе. При звуке открывающейся двери варвар вытянул шею и увидел сгорбившуюся, похожую на грифа фигуру, входящую в комнату. Это был гирканец Ахеб.

Он посмотрел вниз на киммерийца, и его крысиное обличье скривилось ядовитой улыбкой.

— Низко же пал ужасный Конан, — принялся глумиться он. — Ты глупец! Я узнал тебя с первого взгляда там, во дворце Малаглина.

— У тебя нет никаких претензий ко мне.

— Но таковые есть у моего друга, — заявил гирканец. — Мне до этого нет дела, но я собираюсь воспользоваться этим. Это правда, что ты никогда не вредил мне, но я всегда боялся тебя. Увидев тебя в городе и не зная, что привело тебя сюда, я упаковал свои вещи, и уехал в большой спешке. Но за перевалом я наткнулся на этого дьявола Турлога, который начал расспрашивать меня, не видел ли я тебя в долине Гормлайта, куда ты бежал от него. Я сказал, что видел, а он настоял на том, чтобы я помог ему проникнуть в долину и забрать у тебя некоторые бумаги, которые ты у него украл. Я отказался, потому что знал, что люди из Мантталуса убьют меня, если я попытаюсь провести чужаков в долину.

Турлог с его четырьмя приспешниками уркманами и ордой оборванных гирканцев вернулся в горы. Когда он ушел, я вернулся в долину, заявив охраннику у прохода, что испугался горных львов, которые якобы бродят неподалеку. И убедил этих троих помочь захватить тебя. Никто не узнает, что случилось с тобой, а Малаглин не станет слишком много беспокоиться об этом, потому что он завидует твоей силе. Традицией Мантталуса являлось то, что король должен быть самым сильным мужем в городе, поэтому Малаглин и сам убил бы тебя рано или поздно.

Но буду вынужден помешать ему в этом, потому что у меня нет намерения, позволять тебе преследовать меня, когда я заберу эти бумаги, которые так хочет Турлог. Он получит их, в конце концов, если будет согласен заплатить мне достаточно хорошо.

Гирканец разразился высоким, хохочущим смехом и повернулся лицом к стоящим неподвижно мантталусцам:

— Вы обыскали его?

— Мы ничего не нашли, — громким голосом сказал один из гигантов.

Ахеб стиснул зубы в разочаровании.

— Вы не знаете, как правильно обыскивать. Снова я должен делать все сам.

Ловкие руки ощупали схваченного, и негодяй разразился проклятиями, когда его поиски не увенчались успехом. Он попытался залезть за пазуху киммерийца, но это было невозможно, потому что руки Конана были привязаны слишком плотно к телу. Ахеб нахмурился с неудовольствием и вытащил кривой кинжал.

— Разрежьте ему узлы на плечах, — приказал он, — и вы, все трое подержите его. Это будет так же, как если бы позволить леопарду выйти из клетки.

Не сопротивляющегося Конана быстро растянули на плите, и двумя мантталусцами принялись удерживать его за руки и один уселся на его ногах. Они держали его крепко, но, казалось, весьма скептически относились к повторяемым Ахебом предостережениям о силе пленника.

Гирканец снова подошел к пленнику, и, опустив нож, полез за своей предполагаемой добычей. Тогда мощным рывком своих стальных и напряженных мышц, Конан вырвал ноги из небрежного захвата и ударил пятками в грудь Ахеба.

Если бы варвар имел обувь, то проломил бы грудь гирканца. Тем не менее, купец полетел обратно, рыча в агонии, и повалился спиной на пол.

Конан не заставил себя ждать. Тем же самым мощным рывком варвар освободил свою левую руку и, приподнявшись на плите, ударил кулаком в челюсть человека, держащего его за правую руку. Нанесенный удар, словно молот кузнеца, повалил того, как забитого вола. Два других гиганта бросились к Конану, пытаясь поймать его. Конан скатился с каменной плиты на другую сторону, и когда один из бойцов обежал её вокруг, варвар схватил его за руку, выкрутил и перебросил человека через плечо, вниз головой. Нападающий ударился головой об пол с силой, которая вышибла из него дух, заставив потерять сознание.

Последний из похитителей был более осторожен. Видя огромную силу и ужасающую скорость противника, он вытащил длинный нож и настороженно подошел, ища возможности нанести смертельный удар. Конан медленно попятился, тщательно стараясь, чтобы каменный пьедестал, вокруг которого кружили противники, отделял его от мерцающего лезвия. Киммериец вдруг подался вперед и вытянул длинный нож из-за пояса человека, которого свалил первым. В тот момент, как северянин это сделал, мантталусец закричал и львиным прыжком броситься через каменную плиту, еще в полете целясь в склоненного киммерийца.

Конан согнулся еще больше, и мерцающее лезвие разрезало воздух над его головой. Соперник ударился ногами об пол, потерял равновесие и упал вперед, прямо на нож, который оказался в руках Конана. Из уст воина, который почувствовал вонзившийся в свое тело клинок, раздался приглушенный визг, и забившийся в смертельных конвульсиях гигант потянул Конана за собой на землю.

Избавляясь от ослабляющейся хватки, Конан встал, весь обрызганный кровью жертвы, с кровавым ножом в руке. Ахеб вскочил с хриплым криком, пошатываясь, а его лицо позеленело от боли. Конан зарычал как волк и бросился к нему с убийственной яростью. Но вид ножа капающего кровью и дикой маски, в которую превратилось лицо Конана, отрезвил и перепугал гирканца. С воплем тот бросился к двери и, пробегая, выбил факел из держателя. Факел упал на пол, заискрил и погас, скрывая помещение в темноте. Ослепленный, Конан врезался в стену.

Когда варвар сориентировался, и нашел дверь, в комнате уже никого не было, кроме него самого, одного мертвого мантталусца и двух других, лежащих без сознания.

Выбравшись наружу, северянин оказался на узкой улице. В небе уже гасли звезды, и приближался рассвет. Здание, из которого воин вышел, находилось в плачевном состоянии и, конечно же, было заброшенным. В глубине улицы киммериец увидел дом Амлаффа, его не забрали далеко. По-видимому, похитители не предвидели никаких препятствий. Конан задался вопросом, каково было участие Сидрика в этом заговоре. Ему не нравилась мысль о том, что молодой человек предал его. В любом случае, киммериец должен был вернуться в дом Амлаффа, чтобы забрать сверток, спрятанный в стене. Он пошел вглубь улицы; теперь, когда огонь сражения погас в его жилах, горец чувствовал головокружение от удара, лишившего его сознания. На улице никого не было. На самом деле, она выглядела более похожей на закоулок позади строений.

Подойдя к дому, северянин увидел кого-то, бегущего к нему. Это был Сидрик, который бросился в сторону Конана с подлинным облегчением.

— О, брат мой! — воскликнул он. — Что случилось? Я нашел твою комнату пустой минуту назад, и кровь на твоей постели. Ты в порядке? Нет, у тебя же порез на голове!

Конан объяснил в нескольких словах, что случилось, не говоря, однако, ничего о бумагах. Пусть Сидрик считает, что Ахеб был его личным врагом, искавшим возможности для мести. Он доверял молодому человеку сейчас, но не было никаких причин, чтобы раскрывать правду о пакете.

Лицо Сидрика побелело от ярости.

— Какой позор для моего дома! — воскликнул он. — Прошлой ночью Ахеб, этот пес, принес моему отцу в дар большой кувшин вина, которое мы все пили, кроме тебя, потому что ты уже спал. Теперь я знаю, что оно был отравленным. Мы все проспали, как собаки. Ты наш гость, так что прошлой ночью я разместил своих людей у всех внутренних дверей, но все они заснули, потому что выпили отравленное вино. Несколько минут назад, когда я искал тебя, то обнаружил слугу, который должен был охранять двери, ведущие к концу коридора, прямо к твоей комнате. Они перерезали ему горло. И было не трудно для них подкрасться по коридору и войти к тебе, в то время как все мы спали.

После возвращения домой Сидрик отправился за свежими одеждами, а Конан достал пакет из стены и спрятал его в пояс. В течение следующих нескольких часов он предпочитал хранить его с собой.

Сидрик вернулся со штанами, сандалиями и туникой, которые носили жители Мантталуса, и когда Конан надевал их, парень оценивающе смотрел на бронзовый, мускулистый торс киммерийца, без капли ненужного жира.

Едва Конан закончил одеваться, как снаружи донеслись голоса, а в зале раздались тяжелые шаги, затем, при входе в комнату появилась группа высоких светловолосых воинов с мечами по бокам. Их предводитель указал на Конана и сказал:

— Малаглин приказал, чтобы этот человек явился перед его обличьем в зале суда.

— Что такое? — недоумевал Сидрик. — Конан мой гость!

— Это не мое дело, — сказал командир. — Я только передал приказ нашего короля.

Конан схватил Сидрика за руку.

— Я пойду, чтобы узнать, в чем там дело.

— Я иду с тобой, — Сидрик заскрежеталзубами. — Я не знаю, что это все предвещает и знаю только то, что Конан мой друг.

4

Солнце еще не взошло, когда они двинулись по белому проспекту в сторону дворца. На улицах было, однако, много людей, многие из которых пошли за процессией.

Поднявшись по широкой лестнице, они вошли в огромный зал с двумя рядами высоких колонн по бокам. В конце зала находились еще ступени, широкие и дугообразные, что вели к подиуму, где на мраморном троне сидел король Мантталуса, бывший как всегда мрачным. На каменных скамьях по обе стороны от подиума сидело множество вождей, а простолюдины собрались вдоль стен, оставив свободное пространство перед троном.

На этом открытом пространстве на коленях стояла фигура, подобная грифу.

Это был Ахеб, чьи глаза сверкали страхом и ненавистью, а перед ним лежало огромное тело человека, убитого Конаном в заброшенном здании. Два других похитителя стояли, а их лица были угрюмыми и смущенными.

Конан предстал перед подиумом, и охранники отступили. Малаглин обратился к Ахебу и произнес:

— Поведай свое обвинение.

Ахеб вскочил с пола и указал тощим пальцем в лицо Конана.

— Я обвиняю этого человека в убийстве! — заговорил он высоким голосом.

— Сегодня утром, незадолго до рассвета, он напал на меня и моих друзей во сне, убив человека, который лежит здесь сейчас! Мы с большим трудом спасли свои жизни!

Из толпы раздался озадаченный и гневный ропот. Малаглин уперся мрачным взглядом в Конана.

— Что ты на это скажешь?

— Он лжет, — отрезал киммериец. — Я убил этого человека, да…

Северянин был прерван внезапными криками толпы, которая начала угрожающе напирать вперед, расталкивая охранников.

— Я лишь защищал свою жизнь, — сердито сказал Конан, которого не прельщала роль обвиняемого. — Эта гирканская собака и трое других, этот мертвец и эти двое, стоящие здесь, прошлой ночью прокрались в мою комнату, и пока я спал в доме Амлаффа, оглушили и унесли меня, чтобы ограбить и убить!

— Да! — сердито выкрикнул Сидрик. — Они убили также одного из слуг моего отца!

При этих словах ропот толпы изменил свой тон, и люди неуверенно остановились.

— Ложь! — Ахеб закричал, побуждаемый ненавистью. — Сидрика заколдовали! Конан — колдун! Каким образом ещё он мог узнать вашу речь?!

Толпа резко отступила, и некоторые из людей начали скрытно сделать знаки отгоняющие зло. Мантталусанцы были столь же суеверны, как и их предки.

Сидрик выхватил меч, а его друзья встали вокруг него; крепкие, высокие и статные молодые люди, дрожащие от энтузиазма, словно охотничьи собаки.

— Колдун или простой человек! — заревел Сидрик. — Он мой брат, и всякий, кто прикоснется к нему, сделает это на свой страх и риск!

— Это колдун! — заорал Ахеб, у которого пена закапала с подбородка. — Я знаю его в течение длительного времени! Будьте с ним осторожны! Он навлечет на Мантталус безумие и гибель! Он носит на своем теле свитки с магическими надписями, в которых черпает силу своего колдовства. Отдайте мне эти свитки, а я унесу их из Мантталуса и уничтожу в месте, где они уже не причинят никому ничего плохого! Позвольте мне доказать, что я не лгу! Держите его в то время, пока я не обыщу его, и я покажу свитки всем вам!

— Никто не посмеет прикоснуться к Конану! — угрожающе крикнул Сидрик.

Потом с трона встал Малаглин, и его огромная, словно выкованная из бронзы фигура, вызывала ужас. Правитель спустился вниз по ступеням, и люди попятились под взглядом его холодных глаз. Сидрик же, напротив, стоял так, как будто был готов бросить вызов своему ужасному королю, но Конан оттащил молодого человека в сторону. Киммериец Конан не тот человек, который так просто позволил бы другому воину защищать его.

— Это, правда, — сказал северянин бесстрастно, — в моих одеждах есть пакет с документами. Но верно также и то, что они не имеют ничего общего с искусством магии, как и то, что я убью любого, кто попытается отнять их.

В ответ на эти слова каменное спокойствие Малаглина исчезло во вспышке ярости.

— И ты посмеешь противостоять даже мне?! — взревел гигант с горящими глазами, конвульсивно стиснув кулаки. — Может, ты считаешь себя уже королем Мантталуса?! Ты черноволосый пес, да я убью тебя голыми руками! Назад, освободите нам место!

Вытянув руки, король раздвинул своих людей в стороны, а потом, заревев, как буйвол, бросился на Конана. Нападение было таким быстрым и неожиданным, что Конан не смог его избежать. Они столкнулись грудь в грудь, и удар швырнул более «щуплого» Конана на колени. Малаглин, неспособный остановить свой импульс, обрушился на него, и оба, стиснув друг друга в смертельном объятии, начали совершать рывки и броски, пока люди с криками толпились вокруг.

Не часто случалось Конану мериться силами с человеком, сильнее, чем он.

Но король Мантталуса казался одним стальным пучком из костей и мышц, а также был невероятно быстрым. Ни у одного из противников не было оружия.

Противники сражались в ближнем бою, так же, как боролись и примитивные предки людей. В тактике Малаглина отсутствовало какое-либо искусство. Он сражался, как лев или тигр, в бешеном исступлении примитивного человека.

Снова и снова Конан получал удары, которые могли сломать его шею, как гнилую ветвь. Но и удары Конана в ответ производили хаос. Высокий властитель Мантталуса качался и трясся от них, словно дерево в бурю, но снова двигался вперед, как тайфун, нанося мощные удары, которые сотрясали Конана — дергая и разрывая его мощными пальцами.

Только необыкновенная скорость и боевой опыт позволили Конану защищать себя так долго. Его голое по пояс, уже исцарапанное и все в синяках, тело дрожало под ударами. Но и грудь Малаглина начала вздыматься от усталости. Его лицо выглядело как сырой кусок мяса, а тело несло на себе следы ударов, которые уже убили бы более слабого человека.

С криком, который был наполовину проклятием, а наполовину стоном, король бросился всем телом на киммерийца, свалив его своим весом на землю.

Когда они упали, он ударил Конана коленом между ребрами, пытаясь раздавить своим огромным весом его грудь. Но варвар извернулся, и колено правителя лишь скользнуло по бедру, а сам Конан выбрался из под падающего тела.

Падение разделило сражающихся бойцов, и они вскочили в одно и то же время. Сквозь пот и кровь, заливающие глаза, Конан увидел возвышающегося над ним короля, шатавшегося от усталости, с вытянутыми руками и кровью текущей по его огромной груди. Малаглин втягивал живот, жадно хватая воздух, и Конан, используя этот момент, со всей своей силы нанес удар левой рукой в солнечное сплетение. Правитель с хрипом выпустил воздух, и, опустив руки, согнулся, как поломанное дерево. Правая рука Конана описала дугу, а затем ударила противника в челюсть, после чего Малаглин упал и замер на земле.

В изумленной тишине, которая наступила после падения короля, пораженные взоры всех обратились на падшего гиганта, и стоявшую над ней, шатавшуюся от усталости фигуру. А вскоре, после этого со двора донеслись задыхающиеся крики. Они становились все громче, смешиваясь с грохотом копыт, который внезапно оборвался у внешней лестницы. Все повернулись к двери, в которой появилась измученная, окровавленная фигура.

— Страж перевала! — воскликнул Сидрик.

— Гирканцы! — захрипел мужчина. Между пальцев его зажатой на боку ладони сочилась кровь. — Триста воинов! Они взяли перевал! А ведет их гирканский пес, которого называют Турлог и четыре уркмана, вооруженных арбалетами! Эти люди — расстреляли нас, как уток, когда мы попытались защитить перевал! Гирканцы уже в долине… — воин пошатнулся и упал, а из его уст брызнула кровь. В спине упавшего гиганта, прямо у основания шеи торчала сломанная стрела.

Ошеломляющие новости не вызвали ни смятения, ни паники. В наступившей вдруг тишине, глаза всех мантталусцев уставились на Конана, который ошеломленно опирался о стену, жадно хватая воздух.

— Ты победил Малаглина, — сказал Сидрик. — Он мертв или без сознания.

А потому как он не сможет выполнять своих функций, теперь ты король. Таков закон. Скажи нам, что теперь делать.

Конан собрал рассеянные мысли и принял ситуацию без лишних возражений или вопросов. Если гирканцы были уже в долине, то нельзя было терять времени.

Варвар подумал, что и раньше ему казалось, что он слышит отдаленные крики.

— Сколько у вас мужчин, способных носить оружие? — спросил северянин.

— Триста пятьдесят, — ответил один из вождей.

— Тогда пусть возьмут оружие и идут за мной, — приказал киммериец. — Стены вашего города слишком ветхие. Защищаясь в них против Турлога, что предводительствует этой бандой, мы будем, как крысы в ловушке. Если мы хотим победить его, то должны сделать это в первой же атаке.

Кто-то протянул ему пояс с мечом, который Конан обвязал вокруг бедер. В голове у него кружилось, а тело было избитым и одеревеневшим, но где-то в организме еще нашелся запас свежих сил, а перспектива последней разборки с Турлогом разогрела кровь варвара-киммерийца. По его приказу Малаглина подняли и положили на ложе. Король не шевельнулся с момента падения, и Конан подумал, что, вероятно, у того было сотрясение мозга. Удар, который сбил с ног короля, раздробил бы любую, более слабую голову.

Затем Конан вспомнил и про Ахеба, оглядываясь в поисках него, но гирканец бесследно исчез.

5

Во главе воинов Мантталуса Конан пересек улицу и прошел через огромные ворота. Все воины были вооружены широкими мечами, некоторые из них держали громоздкие луки, все одетые в старомодную броню, захваченную у горских племен. Варвар знал, что гирканцы вооружены не лучше их, но лучше будет считаться с арбалетами Турлога и его уркманов.

Северянин увидел, как орда входит в долину, пока еще в отдалении. Враги шли пешком. К счастью для жителей Мантталуса, у одного из охранников на перевале была с собой лошадь, иначе гирканцы оказались бы под стенами города ещё до прихода вестей о вторжении.

Захватчики были упоены триумфом. Они останавливались, чтобы поджечь хижины и пшеницу, или пострелять в крупный рогатый скот, просто ради жажды разрушения. Позади себя Конан услышал сердитое рычание и, посмотрев в голубые глаза мантталусцев, видя их высокие, гибкие фигуры, киммериец уверился, что он ведет в бой не слабаков.

Северянин привел своих людей к удлиненному, каменному валу, остаткам старых укреплений, давно заброшенных и рассыпавшихся, но по-прежнему обеспечивающих хоть какое-то укрытие. Защитники прибыли туда, когда захватчики все еще были вне досягаемости от выстрелов. Последние бросили грабить и стали двигаться вперед в ускоренном темпе, воя, как волки.

Конан приказал своим людям залечь между камнями и подозвал воинов с луками — около трех десятков лучников.

— Не обращайте внимания на гирканцев, — пояснил он. — Цельтесь в людей с арбалетами. Не бейте без разбора, но ждите моего сигнала, а затем стреляйте все сразу.

Одетая в лохмотья орда подошла, несколько растянувшись в свободную линию, разряжая арбалеты, прежде чем подошла на расстояние выстрела к спрятавшейся группе защитников, которые спокойно ждали между остатков разрушенных стен. Воины Конана дрожали от нетерпения, но варвар не подавал знака. Он увидел высокую, гибкую фигуру Турлога и громоздкие фигуры — одетых в броню из стали воинов-уркманов, расположенных в центре этого зубчатого полумесяца. Они приближались без какого-либо укрытия, по-видимому, уверенные, что защитники не имеют нормального оружия для защиты, и то, что свой дальнобойный лук Конан потерял в скалистой долине. Киммериец проклял Ахеба, чье предательство лишило его эффекта неожиданности.

Добравшись на расстояние выстрела, Турлог натянул тетиву, и воин рядом с Конаном упал с простреленной головой. По линии защитников он пролетело гневное рычание, но варвар успокоил воинов и приказал им лучше скрываться между камнями. Турлог попробовал еще раз, выстрелил и один уркманов, но арбалетные болты попали в камни. Воины-уркманы подошли ближе, а за ними жаждущие крови гирканцы закричали нетерпеливо, яростно вырываясь из под контроля.

Конан надеялся, что сможет подпустить Турлога в пределы досягаемости выстрелов из их луков. Но вдруг с криком, который поколебал землю, гирканцы проскочили мимо Турлога, словно буря, с обнаженными лезвиями, где, как в воде, отражалось солнце. Турлог яростно закричал, не в состоянии увидеть цель из-за спин своих безрассудных союзников. Несмотря на его проклятия, они бежали с воплями дальше.

Конан, стоя на коленях между камнями, поглядывал на опасных гигантов-уркманов, также побежавших к нему, а когда они приблизились достаточно близко, чтобы киммериец смог увидеть блеск в их фанатичных глазах, воскликнул:

— Сейчас!

Мощный залп вылетел из-за стены, будучи неровным, но все, же смертоносным с такого расстояния. Дождь стрел попал в приближающуюся линию противников, и многие из которых пали, как скошенные колосья пшеницы в поле. Не обращая более внимания ни на что, гиганты-мантталусцы перепрыгнули через стену и напали на изумленных гирканцев, сеча и рубя их.

Посылая проклятия так же, как и Турлог, Конан выхватил меч, который принадлежал к королю и бросился вслед за ними.

Уже не было времени, чтобы отдавать команды и вырабатывать какую-либо стратегию. Мантталусанцы и гирканцы сражались, как они боролись и тысячи лет назад, без приказов и планов, стиснутые в один большой клубок, где обнаженные лезвия блестели, как молнии. Длинные гирканские сабли ударялись о короткие, широкие мечи жителей Мантталуса. Звуки разрубаемой плоти и костей, были похожи на те, что издают мясницкие топоры. Умирающие уносили с собой живых, и воины спотыкались о лежащие искалеченные тела. Это была настоящая бойня, в которой никто не просил пощады, и которую никто не возглавлял, и где тысячелетняя ненависть сочилась убийствами.

Никто не стрелял из луков в этой толпе, но по краю кружил Турлог с уркманами, стреляя из арбалетов со смертельной точностью. Рослые мантталусанцы были достойными противниками длинноволосым жителям гор и немного превышали их численностью. Но они потеряли преимущество, которое давало им их положение, а арбалеты Турлога и его людей сеяли хаос в их беззащитных рядах. Двое уркманов были убиты, один пронзенный стрелой из лука во время первого и единственного залпа, и второй разрубленный надвое ударом умирающего мантталусанца.

Конан, прорубающий себе дорогу среди толпы сражающихся, столкнулся лицом к лицу с одним из оставшихся уркманов. Тот нацелился ему из арбалета прямо в лицо, но в ту, же секунду меч Конана пронзил его и вышел из спины. В момент, когда киммериец выпустил лезвие, второй из уркманов выстрелил в него из арбалета и, промазав, отшвырнул с гневом пустое оружие. Он бросился на Конана с саблей, целясь в голову. Конан отскочил от свистящего лезвия, а его собственный меч рассек воздух, словно голубое пламя, разрубив череп уркмана вместе со шлемом.

Тогда варвар и увидел Турлога. Гирканец искал что-то на своем поясе, и Конан понял, что у того кончились стрелы для арбалета.

— Мы испробовали этой горячей жизни, — вызывающе сказал Конан, — и все еще оба живы. Подойди и попробуй-ка холодной стали!

Взорвавшись диким смехом, гирканец вытащил свой клинок, который заблестел холодным блеском в лучах утреннего солнца. Турлог был высоким мужчиной из гирканского княжеского дома, стройным и ловким, как рысь, с пляшущими и наглыми глазами и ртом, искривленным в усмешке, столь же жестокой, как удар меча.

— Я поставил свою жизнь за этот небольшой сверток с бумагами, Конан, — засмеялся он, когда лезвия ударили друг о друга.

Борьба вокруг замерла, и воины отступили, задыхаясь от усилий и с окрашенными кровью мечами, чтобы понаблюдать, как их вожди сражаются в поединке.

Стальные лезвия сверкали на солнце, ударялись друг о друга и отскакивали, как будто бы наделенные собственной жизнью. К счастью для Конана, его запястья были твердыми, словно сталь, глаза, быстрыми и верными, как у сокола, а мозг и мышцы, работающими идеально. Турлог бросил против него все свои врожденные способности, присущие нации отличных фехтовальщиков, всё искусство обучения мастеров Запада и Востока, всю первобытную хитрость, приобретенную в бесчисленных и жестоких стычках в отдаленных уголках мира.

Он был выше и имел более широкий размах рук. Раз за разом его лезвие проносилось рядом с горлом Конана. Один раз лезвие даже коснулось плеча варвара, из которого брызнула кровавая струя. Не было слышно никаких звуков, кроме шуршания ног по траве, непрерывного свиста клинков и глубокого, жадного дыхания сражающихся. Конан все сильнее чувствовал натиск врага. Истощение борьбой с Малаглином уже начинало собирать свой урожай. Ноги у киммерийца тряслись, взгляд начал мутнеть. Как сквозь туман варвар видел торжествующую улыбку, которая появилась на тонких губах гирканца.

И в душе Конана поднялась дикая волна отчаяния, пробудившая его последние силы. Северянин рванулся в бой с неожиданной яростью умирающего волка, в мерцающем круге свистящей стали — и вот уже Турлог лежал на земле, царапая землю конвульсивно скрюченными пальцами, пронзенный острием меча Конана.

Гирканец поднял остекленевшие глаза на победителя, и его губы скривились в жуткой улыбке.

— О, Госпожа всех истинных искателей приключений, — прошептал он, захлебываясь собственной кровью. — О, Великая Смерть!

Турлог откинулся и замер, с бледным лицом, обращенным к небу. Из его уст полилась кровь.

Гирканцы начали отступать украдкой, словно стая волков после потери вожака. Внезапно, как будто очнувшись от сна, мантталусанцы закричали и кинулись на них. Захватчики пустились наутек, а разгневанные жители Мантталуса преследовали их по пятам, рубя и сеча, пока одни и другие не исчезли за перевалом.

Конан понял, что Сидрик, забрызганный кровью, но торжествующий, стоит рядом с ним, поддерживая его измученное, дрожащее тело. Киммериец отер глаза от кровавого пота и коснулся спрятанного свертка. Многие люди потеряли свою жизнь из-за него. Но сколько еще, в том числе беззащитных женщин и детей умрет, если пакет будет утерян.

Сидрик хмыкнул и Конан увидел, как со стороны города, через ворота которого выходило множество радостных женщин, не торопясь приближается огромная фигура. Это был Малаглин, лицо которого было опухшим и все в синяках от стальных кулаков Конана. Король прошел спокойно мимо груды тел и подошел к обоим воинам.

Сидрик схватил зазубренный меч и, увидев это, Малаглин усмехнулся разбитыми губами. За своей спиной он что-то держал.

— Не впадай в гнев Конан, — мягко сказал правитель. — Ты не волшебник, ибо ни один человек не может быть вором, или убийцей, если он сражается так, как ты. И я не дитя, чтобы питать ненависть к человеку, который победил меня в честной борьбе, и потом, когда я лежал без сознания, ты спас мое королевство. Ты принимаешь мою руку?

Конан схватил его за руку в знак дружбы к этому гиганту, чьим единственным недостатком было тщеславие.

— Я очнулся недостаточно быстро, чтобы иметь возможность принять участие в этом бою, — сказал Малаглин. — Я только видел его конец. Но, несмотря на то, что я не смог выйти на поле вовремя и побить этих гирканских собак, мне удалось освободить долину, по крайней мере, от одной крысы, спрятавшейся в моем дворце. Небрежным движением король бросил что-то под ноги Конана. Отрезанная голова Ахеба, с чертами, застывшими в гримасе ужаса, смотрела она на киммерийца.

— Ты хочешь остаться в Мантталусе и быть моим братом, как и братом Сидрика? — спросил Малаглин, глядя в сторону, где его воины гнали кричащих гирканцев.

— Благодарю тебя, король, — сказал Конан, — но я должен вернуться к своим, и мне еще предстоит пройти долгий путь. Я отдохну в течение нескольких дней и уйду. И все, о чем я попрошу жителей Мантталуса, таких же смелых и храбрых, как и их королевские предки, так это дать мне немного пищи для дальнейшего путешествия.

Запретный город Готхэн

После получения свидетельств о подготовке Гиркании к новой войне, Конан добрался — не без препятствий — до Аграпура. В то же время правитель Турана разослал гонцов в соседние королевства, с просьбой о немедленной встрече.

Властители Шема, Стигии, Заморы, Кофа, Кешана и Пунта вступили в тайное соглашение всеобщей защиты в том случае, если гирканцы осмелятся нанести удар по западным королевствам.

В это время, Конан отправился в Замору, в город Шадизар, где варвар быстро растратил все свои недавно заработанные деньги. Киммериец принялся искать какую-нибудь небольшую работенку, и даже подумывал о том, чтобы вернуться в Туран, где его всегда щедро вознаграждали, когда наткнулся на двух туранцев, пробирающихся в страну Узеров и везущих деньги для выкупа своего друга. Конан между делом заметил, что знает эти области, а когда туранцы узнали, кто он такой, они принялись упрашивать северянина, чтобы тот проводил их через опасные земли за соответствующее вознаграждение. Конан же никогда не отвергал предложенного ему кошелька с золотом…

1

Высокий туранец, называемый Брагханом, рисовал своим охотничьим ножом какие-то линии на земле, говоря при этом отрывистым, что указывало на едва сдерживаемое волнение, голосом:

— Я говорю тебе, Вормонд, что этот пик на западе и есть тот, на который мы и должны были ориентироваться. Смотри, я нарисовал карту на песке. Эта точка представляет наш лагерь. А эта вторая — пик. Мы зашли достаточно далеко на юг.

Теперь мы должны свернуть к западу.

— Заткнись, — буркнул Вормонд. — Сотри свою карту. Конан идет!

Быстрым движением открытой ладони Брагхан стер едва видимые линии, и, вставая, ковырнул ногой в том месте, где была карта. Когда третий компаньон их экспедиции подошел, Брагхан и Вормонд говорили и смеялись, как будто ничего особенного не случилось.

Конан был чуть ниже ростом, чем его компаньоны, но его внешний вид не теряется ни на фоне огромного тела Брагхана, либо немного более мелкого Вормонда. Он был одним из тех редких типов людей, имевших стройную и крепкую фигуру. Но его тело, также казалось мощнее и выше, чем у многих сильных и могучих мужчин.

Северянин двигался с легкостью, которая свидетельствовала о его силе вернее, чем его мощное и крепкое телосложение.

Варвар был одет, так же как и его спутники, за исключением головного убора: похожий на обоих туранцев, но в отличие от последних горец вполне вписывался в окружающую среду.

Конан Киммериец, казалось, был частью этих мрачных предгорий, естественный здесь в той же степени, как и дикие кочевники, выпасающие на склонах свой скот. Уверенность пристального взгляда и спокойные движения указывали на близкое знакомство северянина с горными и враждебными по отношению к цивилизованным людям областями.

— Брагхан и я говорили об этой горе, Конан, — Вормонд указал на заснеженную вершину, которая возвышалась вдали на фоне чистого голубого полуденного неба за длинной цепью поросших травой холмов. — Интересно, есть ли у нее название?

— У каждой из этих гор есть название, — ответил Конан. — Хотя и не все из них можно прочитать на карте. Эта вершина называется горой Эрлика. Немного людей запада видели её.

— Я никогда слышал о ней, — сказал Брагхан. — Если бы мы так не спешили, чтобы отыскать бедного старину Инольда, было бы забавно посмотреть на нее повнимательнее, что скажешь?

— Если распоротые животы считать забавой, то да.

— Гора Эрлика лежит в стране Черных Иргизов.

— Иргизов? Этих варваров, что поклоняются демонам? Запретный город Готхэн и прочая ерунда?

— Этот культ поклонения демонам не бредни, — сказал Конан. — Мы сейчас находимся на самой границе их территории. Эта земля ничейная, но за неё иргизы враждуют с другими племенами. Нам повезло, что мы до сих пор не столкнулись с ними ни разу. Они представляют собой изолированную ветвь кочевой гирканской расы, сосредоточенные вокруг Мааргала, и ненавидят белых людей запада, как чуму.

В этом месте мы приблизились ближе всего к их краям. С этого момента, следуя на запад, мы будем удаляться от них. Самое позднее через неделю мы должны будем оказаться на территории Узеров, которые, как вы говорите, захватили вашего друга.

— Я надеюсь, что парень еще жив, — вздохнул Брагхан.

— Когда вы нанимали меня в Заморе, я сказал вам, что, боюсь, всё это будет бесполезным, — сказал Конан. — Если это племя действительно схватило вашего друга, шансы на то, что он выжил, очень малы. Я предупреждаю вас, для того чтобы вы не были разочарованы, если мы не найдем его.

— Мы ценим это, старина, — кивнул Вормонд. — Мы знаем, что никто, кроме тебя, не провел бы нас туда, так, чтобы наши головы до сих пор остались на наших проклятых шеях.

— Пока мы еще не там, — отметил Конан, с загадочным видом закидывая лук на плечо. — Я видел следы оленей, прежде чем мы разбили лагерь, и сейчас хочу посмотреть, не смогу ли подстрелить хоть одного из них. Я могу не вернуться до темноты.

— Ты пойдешь пешком? — задал вопрос Брагхан.

— Да. Если я достану одного, то принесу его ляжку на ужин.

И не говоря больше ни слова, Конан начал спускаться вниз, идя длинными шагами по пологому склону, пока остальные, молча, смотрели на него.

Когда варвар исчез в большой роще, лежащей у подножия холма, мужчины повернулись, все еще в молчании, и посмотрели на прислугу, суетившуюся по своим обычным обязанностям — четыре флегматичных пунтийца и стройный воин из Кешана, который был личным слугой Конана.

Лагерь со своими выцветшими палатками и стреноженными лошадьми был единственным признаком жизни в этой земле, настолько обширной и тихой, что становилось еще страшнее. На юге поднимался непроходимый барьер из гор с вершинами, покрытыми снегом. Далеко на востоке и западе росли другие, еще более иззубренные горные гряды.

Между этими барьерами лежал огромный участок складчатой равнины, изрезанный полосами одиноких пиков и невысокими взгорьями и густо поросший лесными рощами. Теперь, с наступлением короткого лета, их склоны были покрыты высокой и сочной травой. Но здесь не паслось, ни единого стада, охраняемого кочевниками, а большой пик далеко на юго-западе, был, казалось, в некотором роде молчаливым свидетелем этого факта. Он угрюмо стоял там, как страж Неизвестного.

— Пойдем в мою палатку, — пригласид Брагхан и быстро повернулся, заставляя Вормонда следовать за ним. Ни один из них не заметил напряженности, с которой смотрел на них кешанец. В палатке мужчины сели лицом друг к другу, вытащили бурдюк с вином и сделали по большому глотку.

— Инольд уже сыграл свою роль, а Конан сделал свою работу, — сказал Брагхан, — идти с ним сюда было рискованно, но это единственный человек, который мог спокойно провести нас по Стигии. Просто удивительно, как Конана уважают среди многих диких племен. Но подобного почитания к нему нет у иргизов, так что с этого момента киммериец нам не нужен. А это и есть пик, который описал тот стигиец, я уверен: ведь он называл его таким же самым наименованием, которое использовал и Конан. Ориентируясь на него, мы сможем пройти к Готхэну. Мы направимся на запад, постепенно отклоняясь на юг к горе Эрлика. Нам больше не нужны услуги Конана, как проводника и мы также не будем нуждаться в них на обратном пути. Мы будем идти назад через Золотые горы, а позже, пройдя по старому караванному пути мимо пунтийских болот, через пустыню Харамум направимся прямо домой, а эту дорогу мы сами знаем лучше, чем он. Теперь же мы должны двигаться по этой глуши, а не ехать через Стигию. Вопрос заключается в том, как мы избавимся от киммерийца?

— Это просто, — проворчал Вормонд; из них обоих он был более жестким и решительным. — Мы поругаемся с ним и откажемся от дальнейшего путешествия в его компании. Он пошлет нас к демонам, заберет своего верного помощника и вернуться в Хорайю или любую другую пустыню. Этот варвар проводит большую часть своей жизни, шатаясь по землям, которые недоступны для большинства людей.

— Хорошо, — принял его план Брагхан. — Мы ведь не хотим сражаться с ним, у него чертовски хорошая ловкость, очень хорошая. Что-то вроде этого я и имел в виду, ища повод, чтобы остановиться здесь. Пусть варвар думает, что мы отправимся к узерам самостоятельно. Конечно же, он не должен узнать, что мы направляемся в Готхэн…

— Что это? — внезапно вскрикнул Вормонд, а его рука сжалась на рукоятке ножа. В данный момент, с прищуренными глазами и расширяющимися ноздрями он был похож на кого-то совсем другого, как будто опасность раскрыла его другой, зловещий характер. — Продолжай говорить, будто ты обращаешься ко мне. Кто-то подслушивает у палатки…

Брагхан повиновался, а Вормонд беззвучно отставив кубок с вином, выскочил из палатки, натыкаясь на кого-то с криком удовлетворения. Через минуту он вернулся, таща за собой Унгарфа. Стройный кешанец тщетно вырывался из стальной хватки туранца.

— Эта крыса подслушивала! — заявил Вормонд.

— Теперь, он донесет обо всем Конану, и, наверняка, будет битва!

Такая перспектива явно взволновала Брагхана. — Что делать? Что ты собираешься делать?

Вормонд жестоко рассмеялся.

— Я зашел слишком далеко, чтобы рисковать заполучить лезвие в живот и потерять все. Я убивал людей и по менее серьезным причинам.

Брагхан вскрикнул в непроизвольном протесте, когда в руке Вормонда появился голубоватый мерцающий кинжал. Унгарф закричал, но крик утонул в отзвуке агонии.

— Теперь мы должны будем убить Конана.

Брагхан потер лоб слегка дрожащей рукой. Снаружи раздались крики, когда пунтийские слуги столпились перед палаткой.

— Он облегчил нам дело, — резко сказал Вормонд, пряча окровавленный кинжал. Обутая нога толкнула неподвижное тело так бесстрастно, как будто это было тело убитой змеи. — Конан ушел пешком, имея с собой только горстку стрел. Это даже хорошо, что все произошло именно так, как случилось.

— Что ты имеешь в виду? — не понял его Брагхан.

— Мы попросту соберемся и уберемся отсюда. Пусть он попробует догнать нас пешком, если захочет. Каждый человек имеет свои пределы. Брошенный в этих горах, пешком, без еды, одеял и оружия… Я не думаю, что кто-нибудь ещё когда-то увидит Конана.

2

После выхода из лагеря, Конан не оглядывался назад. Ни единая мысль о предательстве со стороны товарищей не возникала в его голове. У него не было никаких оснований подозревать, что они не являлись теми, за кого себя выдавали, будучи людьми, цеплявшимися за каждый шанс отыскать спутника, который смог провести их по этим неизвестным пустошам.

Прошло около часа с тех пор, как северянин покинул лагерь, когда, шествуя вдоль травянистого хребта, он увидел антилопу, движущуюся вдоль края зарослей. Ветер дул в его направлении, со стороны животного. Варвар начал ползти в сторону кустов, когда движение в кустах дало ему понять, что и за ним самим также следят.

На мгновение, подняв глаза, он увидел чей-то силуэт за кустами, и вдруг стрела промелькнула рядом с ним, а Конан выстрелил в ответ в сторону задрожавших листьев. Кусты затрещали, а затем воцарилась тишина. Через мгновение киммериец склонился над лежащей на земле, красочно одетой фигурой.

Это был тонкий, жилистый мужчина, молодой, одетый в обитый горностаевым мехом плащ, шерстяную шапку и сапоги с серебряными шпорами.

За поясом были заткнуты изогнутые ножи, а у руки лежал мощный лук. Стрела северянина ужалила его прямо в сердце.

— Уркман, — буркнул Конан. — Судя по внешности, один из местных разведчиков. Интересно, как давно он следил за мной?

Варвар знал, что присутствие этого человека означало две вещи: где-то рядом находится банда разбойников — уркманов, и неподалеку, наверняка стоит его конь. Кочевники никогда далеко не ходили пешими, даже, когда они выслеживали жертву. Горец посмотрел на холм, который выглядывал из-за рощи.

Предположение, что воин, выслеживавший его в низине у этого низкого хребта, привязал свою лошадь на другой стороне и вошел в заросли, чтобы устроить на него, охотившегося за антилопой, засаду, казалось, логичным.

Конан осторожно поднялся на выступ, хотя и не думая, что другие соплеменники из орды уркманов находятся в пределах слышимости — в противном случае они бы уже здесь были — и без труда нашел коня. Это был гирканский жеребец с красным, кожаным седлом, оснащенным широкими серебряными стременами и уздой, тяжелой от позолоты. Сбоку свешивался мощный меч в изукрашенных кожаных ножнах.

Вскочив в седло, Конан с вершины холма оглядел окрестности. На юге в вечернее небо поднималась лишь тусклая тоненькая полоска дыма. Глаза у Конана были зоркими, словно у ястреба, лишь немногие могли бы разглядеть эту голубую полоску на фоне синего неба.

— Уркманы означают бандитов, — проворчал он, — дым означает лагерь.

Они преследуют нас словно демоны в аду!

Северянин направил лошадь в сторону лагеря. Охота увела его на несколько миль на восток, но скорость его движения нивелировала это расстояние. Сумерки еще не опустились, когда киммериец резко остановился на краю лиственной рощи и молча, окинул изучающим взглядом склон, на котором ранее был разбит лагерь.

Теперь оно был пустым, без следов палаток, ни людей, ни животных. Варвар окинул взглядом соседние гребни и заросли, но ничего не возбудило его подозрения. В конце концов, северянин повернул лошадь на холм, держа лук наготове. Он увидел следы крови на том месте, где стояла палатка Брагхана, но никаких других признаков насилия не было, а трава не была истоптана, как и должно быть при нападении диких всадников.

Горец увидел признаки быстрого, но упорядоченного отъезда. Его спутники просто закатали палатки, навьючили животных и уехали. Но почему? Они могли увидеть на расстоянии вынюхивающих их наездников и испугались, хотя ни один не показывал прежде признаков трусости. Унгарф тоже наверняка не оставил бы своего хозяина и друга.

Когда Конан прошел по следам лошадей в траве, его замешательство выросло: они вели на юго-запад. Их цель лежала позади гор на севере. Они знали об этом так же, как он. Но уже не было никаких сомнений, что по какой-то причине, вскоре после того, как варвар покинул лагерь, его спутники поспешно собрались и отправились на юго-запад к запретной стране, форпостом которой была гора Эрлика.

Решив, что, возможно, у них все же были некоторые логические основания свернуть лагерь, но они все же оставили ему какую-то информацию, которую горец просто смог найти, Конан вернулся к месту лагеря и начал ходить вокруг, делая все более широкие круги, и рассматривая землю. И только теперь он заметил размытые следы, показывающие, что по траве тащили чье-то тяжелое тело.

Люди и лошади почти стерли слабый след, но жизнь от Конана часто зависела от остроты чувств. Северянин вспомнил пятно крови на земле в том месте, где стоял шатер Брагхана.

Он проследовал по полосе раздавленной травы по южному склону вниз в сторону кустов, и мгновение спустя стоял на коленях над телом человека. Это был Унгарф, и на первый взгляд он выглядел мертвым. Потом Конан заметил, что в кешанце, хотя, несомненно, раненом и умирающем, до сих пор тлеет слабая искра жизни.

Он поднял голову несчастного и положил свою флягу к посиневшим губам.

Унгарф застонал, и в его остекленевших глазах появился блеск, означавший, что он узнал Конана.

— Кто это сделал, Унгарф? — голос Конана вздрагивал от подавляемых эмоций.

— Вормонд, — выдохнул раненый. — Я подслушивал их у палатки, потому что боялся, что они планируют предательство против вас. Я никогда не доверял им полностью. Тогда они ударили меня кинжалом и сбежали, оставив также и вас, чтобы вы умерли один, посреди гор.

— Но почему? — Конан никогда не был так изумлен.

— Они собираются в Готхэн. — Инольда, которого мы искали, вовсе не существовало. Это ложь, которую они придумали, чтобы ввести вас в заблуждение.

— Почему именно в Готхэн? — спросил Конан.

Но глаза Унгарфа уже застил туман смерти. В смертельных конвульсиях он безвольно обвис в руках Конана, затем кровь хлынула из его рта и кешанец умер.

Конан встал, механически отряхивая руки. Невозмутимый, как те пустыни, по которым он бродил, варвар не был готов показывать свои чувства. И теперь киммериец принялся собирать и складывать могилу из камней, так чтобы волки и шакалы не разодрали тело. Унгарф был его спутником во многих путешествиях, будучи скорее другом, чем слугой. Киммериец встретил его много лет назад, когда судьба заставила киммерийца оставить свою страну.

Воздвигнув последний валун, Конан взобрался в седло и, не оглядываясь, направился на запад. Он был один в дикой стране, без пищи и нужного инвентаря.

Судьба дала ему лошадь и оружие, а годы блужданий в разных концах света дали ему опыт и познакомили с этой чужой страной так, как никогда не познакомился бы с ней ни один человек с запада, северянин мог выжить, пройдя через горы и добраться до цивилизованных мест.

Но такая возможность даже не приходила в его мысли. Его понятия о долге и расплате были настолько же прямолинейными и примитивными, как и у всех варваров, с которым он был связан кровью. Унгарф был его другом, и он был убит, служа ему. За кровь надо расплачиваться кровью. Все это было для Конана таким же ясным, как голод был очевидным чувством для серого волка. Киммериец абсолютно не знал, почему убийцы последовали в направлении Запретного города Готхэна, но его это не заботило. Его задача состояла в том, чтобы теперь преследовать их повсюду, а если придется, то до самых врат преисподней, и получить полную компенсацию за пролитую ими кровь. Мысль о другом решении даже не приходила варвару в голову.

На землю опустилась темнота и появилась звезды, но Конан не замедлил темпа, ведь даже в свете звезд было не трудно обнаружить следы в высокой траве.

Гирканский конь оказался очень крепким и молодым скакуном. Воин был уверен, что догонит их туранских низкорослых лошадок, несмотря на их преимущество, на старте.

Тем не менее, через несколько часов, северянин пришел к выводу, что туранцы тоже должны были мчаться вперед всю ночь. По-видимому, они намеревались оставить между ними и Конаном такое расстояние, которое он бы ни в коем случае не смог преодолеть, догоняя их пешком. Но почему такую тревогу вызвала у них мысль, что киммериец мог узнать об их истинной цели?

Под влиянием внезапной мысли, его лицо потемнело, после чего северянин еще быстрее погнал своего скакуна. Инстинктивно, его рука ощупывала рукоять широкого меча, свисающего с высокого седла.

Киммериец нашел взглядом белую вершину горы Эрлика, что маячила в свете звезд, а затем перевел взгляд в сторону, где, как он знал, лежал Готхэн. Был он там когда-то и сам, едва не утратив свою жизнь, когда сражался с тамошними жрецами.

Было уже около полуночи, когда варвар увидел огонь на заросшем плотными деревьями берегу ручья. С первого взгляда он понял, что это не был отряд людей, преследуемых им. Костров было слишком много. Это была орда черных иргизов, блуждавшая за пределами земель принадлежавших им, которые лежали дальше на юге. Лагерь стоял прямо на дороге в Готхэн, и Конан подумал о том, хватило ли туранцам здравого смысла, чтобы избежать их. Эти дикие люди ненавидели чужаков. Он сам, когда был в Готхэн, переоделся, замаскировавшись под местного жителя.

Переправившись через ручей подальше от лагеря, Конан подошел, укрываясь в деревьях, так близко, пока не смог увидеть в свете костров размытые силуэты всадников на лошадях. Кроме этого киммериец увидел и три белых палатки туранцев, что стояли в центре, окруженные серыми войлочными юртами. Варвар тихо выругался: если черные иргизы убили пришельцев и забрали себе их собственность, это означало бы конец его мести. Он подошел еще ближе.

Выдал его чуткий, похожий на волка пес. Его бешеный лай привел к тому, что люди выскочили из палаток, а туча конных охранников бросилась в его сторону, натягивая луки.

Конан желавший менее всего чтобы его засыпали стрелами во время побега, также выпрыгнул из кустов и оказался посреди всадников, прежде чем те полностью осознали это, молча сеча налево и направо своим могучим мечом, полученным от уркманского воина. Вокруг него свистели лезвия, но противники были слишком удивлены. Варвар почувствовал, как лезвие его оружия сталкивается со сталью, режет её и разрубает чей-то череп, а через мгновение киммериец уже прорвался сквозь кордон кочевников и поскакал в темноту, слыша за спиной вой сбитых с толку преследователей.

Крик знакомого голоса, поднявшийся над общим гулом, проинформировал его, что, по крайней мере, Вормонд остался жив. Северянин оглянулся и в свете костра увидел бежавшую высокую фигуру. Это они! Мощно сложенное тело Брагхана. Огонь блеснул на стальном лезвии в его руке. Туранец был вооружен, а это означало, что они не являлись заключенными, хотя причину такой сдержанности со стороны диких иргизов, даже богатые знания северянина об этих людях не смогли объяснить.

За Конаном гнались не долго; спрятавшись в кустах, он слышал, как дикие иргизы гортанно переговаривались между собой, возвращаясь в лагерь. Этот отряд не будет иметь покоя всю эту ночь. Люди с обнаженной сталью в руках будут кружить около лагеря до рассвета. Подкрасться же снова и быть в непосредственной близости от туранцев на расстояние выстрела будет трудной задачей. Но теперь, кроме того, как убить их, северянин хотел выяснить, что, же так влекло предателей в Готхэн.

Бессознательно киммериец сжал руку на рукояти меча, вырезанной в форме ястребиной головы. Потом воин повернул лошадь обратно на восток и поскакал прочь с быстротой, на которую только смог принудить свое измученное животное.

Перед рассветом варвар обнаружил то, что и надеялся здесь отыскать — второй лагерь, примерно в десяти милях от места, где покоился Унгарф. Гаснущие костры освещали одну небольшую палатку и лежащие на земле,завернутые в плащи десятки мужских фигур.

Конан не стал подходить слишком близко; всюду, где только он мог видеть, были различимы движущиеся силуэты стреноженных лошадей, а также людей, обходивших лагерь, и, подъехав к зарослям деревьями, киммериец просто спешился и расседлал лошадь. Его конь начал жадно щипать свежую траву, а Конан сел со скрещенными ногами, прислонившись к стволу дерева и положив лук на колени. Киммериец сидел неподвижно, как статуя, преисполненный терпения, как вечные горы, на которых он был рожден.

3

Восход едва прояснился следами серости в темном небе, когда лагерь, обозреваемый Конаном, оживился. Тлеющие кострища вновь полыхали пламенем, а в воздухе поплыл запах жареной баранины. Жилистые мужчины в шапках из меха и кожаных куртках вертелись возле лошадей или присаживались у костра, выхватывая пальцами самые вкусные кусочки. У них не было с собой женщин, и только очень скупая поклажа. То, что они выехали в путь без припасов и тюков, означало только одну вещь. Это были грабители-уркманы.

Еще до того, как взошло солнце, они начал седлать лошадей, надевать доспехи и оружие. Конан выбрал этот момент, чтобы появиться перед ними, медленно двигаясь в их сторону.

Прозвучал сигнал, и в мгновение ока на него нацелилось много стрел.

Необычайная дерзость поступка удержала пальцы на тетивах.

Конан не терял времени даром, но и не давал знать, что спешит.

Предводитель банды вскочил на коня, когда Конан подъехал, останавливаясь прямо рядом с ним. Уркман — грабитель с крючковатым носом, дикими глазами и крашеной бородой посмотрел на него. Кочевник узнал Конана и его глаза вспыхнули красным пламенем. Видя это, его воины все равно не сдвинулись с места.

— Гонтар, — сказал Конан. — Собака, наконец, то я нашел тебя?

Гонтар дернул себя за рыжую бороду и взвыл, как волк.

— Ты сошел с ума, Конан?

— Это Конан! — со стороны воинов донесся возбужденный шум.

Бандиты столпились поближе, их любопытство на мгновение преодолело кровожадность. Имя Конан было известно почти всюду, и они обменивались сотнями диких россказней о нем, когда эти пустынные волки собирались вместе.

Что касается Гронтара, тот растерялся и украдкой взглянул на склон, с которого съехал Конан. Он боялся его хитрости почти настолько же, насколько и ненавидел — подозрение, ненависть и страх, что он сам был пойман в ловушку, сделало предводителя уркманов опасным и непредсказуемым, как раненная кобра.

— Что ты здесь делаешь? — спросил вождь кочевников. — Говори быстро, прежде чем мои воины не лишили тебя кожи.

— Я пришел, чтобы забрать старые долги.

У него, когда варвар спускался с горы, не было готового плана, но он был не особо удивлен открытием, что уркманами командует его личный враг. Это было не что иное, как просто необычное совпадение. Смертельные недруги Конана были разбросаны по всему миру.

— Ты глупец…

В то время, когда предводитель говорил эти слова, Конан наклонился в седле вперед и ударил Гонтара по лицу открытой ладонью. Удар прозвучал как щелканье кнута, а Гонтар зашатался и едва не выпал из седла. Он зарычал как волк и схватился за пояс, так ослепленный яростью, что заколебался в выборе между ножом и саблей. Конан мог убить его в это время, но этого не было в планах киммерийца.

— Держитесь подальше, — предупредил он воинов, даже не потянувшись за оружием. — Ничего против вас у меня нет. Это дело лишь между мной и вашим главарем.

Если бы это был кто-то еще, то это не повлекло бы за собой никакого эффекта; другой человек оказался бы уже наверняка мертв. Но даже самые дикие уроженцы этих земель смутно ощущали, что методы, эффективные против обычных людей невозможно применить к Конану.

— Взять его! — крикнул Гонтар. — С него следует живьем содрать шкуру!

Разбойники подошли ближе, на что Конан неприятно и язвительно рассмеялся.

— Пытки не уничтожат бесчестья, которым я покрыл вашего вождя, — сказал варвар насмешливо. — Люди будут говорить, что руководит вами главарь с лицом, отмеченным ладонью Конана. Как вы сможете стереть этот позор? Эй, да он зовет своих воинов, чтобы отомстили за него! Неужели Гонтар трус?

И снова уркманы заколебались, глядя на своего лидера. Его борода покрылась пеной. Все знали, что смыть такую обиду можно только убив унизившего врага в поединке. Среди этой волчьей стаи, человек, которому не посчастливилось быть заподозренным в трусости, был практически приговорен к смерти. Если Гонтар не примет вызова Конана, его люди наверняка послушают и замучают киммерийца к восторгу главаря. Однако никто не забудет об этом инциденте, и с тех пор его судьба будет предрешена.

Гонтар знал это, он понимал, что Конан втянул его в поединок, но, охваченного безумием, его не волновало уже ничего. Его глаза налились кровью, как у бешеного волка; уркман уже забыл, что подозревал Конана в сокрытии лучников за горным хребтом. Вождь забыл обо всем, кроме безумного желания навсегда потушить блеск этих диких, синих очей, которые издевались над ним.

— Собака! — крикнул он, выдергивая палаш. — Ты подохнешь от руки вождя!

Уркман ринулся как тайфун, с развевающимся на ветру плащом и мечом, мерцающим над головой, и Конан немедленно столкнулся с ним лоб в лоб в центре освобожденного для боя поля.

Гонтар восседал на великолепном коне, к которому он, казалось, прирос, а в дополнение этому был свежим и отдохнувшим. Но лошадь Конана также отдохнула и была хорошо обучена сражениям. Обе лошади без промедления подчинялись воле своих наездников.

Поединщики закружили один вокруг другого. Лезвия сверкали и звенели без передышки, сверкая красными всполохами в лучах восходящего солнца. Эта схватка не выглядела как дуэль двух мужчин на лошадях, а была подобна смертоносному столкновению пары кентавров, наполовину людей — наполовину коней.

— Собака! — выдохнул Гонтар, сеча и рубя, словно человек, одержимый дьяволом. — Я наколю твою голову на шест моего шатра… аррргх!

Менее десятка людей среди сотен зевак смогли увидеть удар в ослепляющей глаза вспышке стали, но все услышали его. Конь Гонтара заржал и, встав на дыбы, сбросил мертвого всадника с расколотым черепом из седла.

Поднялся нечленораздельный волчий вой, бывший то ли воплем ярости, то ли одобрения. Конан повернулся, взмахнув мечом над головой и разбрызгав вокруг дождь из красных капель.

— Гонтар мертв! — крикнул северянин. — Кто-нибудь еще хочет бороться?

Уркманы смотрели на него, еще не осознавая его намерений, и прежде чем смогли оправиться от удивления, вызванного зрелищем своего проигравшего предводителя, Конан вложил свой меч в ножны, подразумевая, что инцидент исчерпан и все закончилось, а затем сказал:

— А теперь, кто из вас пойдет со мной за добычей, большей, чем вы когда-либо мечтали?

Эти слова вызвали немедленное волнение, но подозрения пустынных разбойников все, же преодолело их жадность.

— Покажи нам её! — потребовал один из воинов. — Покажите нам эту добычу, прежде чем мы убьем тебя.

Не отвечая, Конан спешился и бросил поводья усатому наезднику.

Пораженный усач взял их без слова протеста. Конан направился к тому месту, где были приготовлены блюда, у него пару дней ничего не было во рту.

— Могу ли я показать вам звезды при свете дня?! — спросил он, взяв горсть мяса жареного ягненка. — Но, несмотря на это, звезды существуют, и в нужное время можно их увидеть. Если бы у меня было награбленное, разве я приехал бы делиться им с вами? Ни один из нас не выиграет без помощи другого.

— Он лжет, — сказал воин, которого товарищи называли Гезун. — Давайте убьем его, и двинемся за караваном, который мы выслеживали.

— Кто же будет вести вас? — язвительно спросил Конан.

На него закричали, а несколько головорезов, которые считали себя очевидными кандидатами на лидера, стали с подозрением смотреть друг на друга.

Потом все посмотрели на Конана, который не спеша уминал ягненка, так же спокойно, как будто пять минут, назад не зарубил одного из самых грозных воинов от пустынь Южного Турана до Черных Королевств.

Его безразличный внешний вид не обманул никого. Они знали, что он может быть опасным как кобра. Они знали, что не смогли бы убить его достаточно быстро — а, возможно, это вообще не удастся для них — и что у него не займет много времени, чтобы убить многих из них; и, конечно же, никто из них не хотел быть первым, кто умрет.

Само это не остановит их надолго. Но к этому присоединилось их любопытство и алчность, что были вызваны упоминанием варвара о богатствах и смутное подозрение того, что киммериец не пошел бы в ловушку, если бы не оставил себе какого-то безопасного выхода, равно как и их взаимная ревность о том, кому теперь быть вождем.

Гезун, посмотрев на лошадь Конана, воскликнул сердито:

— Он ездит на коне Морана!

— Да, — признался спокойно Конан. — Кроме того, вот меч Морана. Он выстрелил в меня из укрытия, за это и умер.

Ему не дали никакого ответа. Этот волчья стая не знала никаких других чувств, кроме силы, ненависти и уважала только мужество, хитрость и жестокость.

— Куда же ты поведешь нас? — спросил один из них, кого называли Снорин, молчаливо признавая господство Конана. — Мы свободные люди, сыновья мечей.

— Вы сукины дети! — закричал Конан. — Мужчины без пастбищ и женщин, изгои, от которых отказался свой собственный народ, люди вне закона, за головы которых назначена награды и которые вынуждены скитаться в горах! Вы следовали за этой дохлой собакой, не задавая никаких вопросов! Сейчас и я ищу этого же самого!

Произошла еще одна ссора между воинами, которая, казалось, вообще не заинтересовала Конана. Все его внимание было сосредоточено на котле с едой.

Поведение северянина не было излишне наглым, как показалось бы снаружи, и оно возникло не из-за глупой дерзости или излишней самонадеянности.

Киммериец действительно был настолько уверен в себе, что ни у одного среди сотни уркманов не было и тени сомнения по поводу того, что варвар знает, где расположен Запретный город Готхэн. Бандиты, среди которых варвар был на волосок от убийства, вел себя, тем не менее, уверенно, словно среди друзей.

Много пар глаз смотрели на меч Конана. Люди говорили, что его способность использовать оружие была настоящим колдовством; обычный меч становился в его руках живой машиной разрушения, которая двигалась со скоростью молнии так быстро, человек не мог даже заметить движения руки.

Конана.

— Говорят, что ты никогда не нарушал своего слова, — обратился к нему Снорин. — Поклянись, что ты приведешь нас к этой добыче, и мы посмотрим.

— Я не буду давать никаких клятв, — сказал Конан, вставая и вытирая руки попоной. — Я же сказал вам. Этого достаточно. Следуйте за мной, пусть даже многие из вас умрут. Да, много шакалов будет в состоянии наесться досыта.

Большинство из ваших братьев отправится на тот свет, и вы забудете их имена. Но для тех, кто выживет, богатство будет падать, как дождь.

— Довольно слов! — выкрикнул кто-то с жадностью. — Веди нас к этим небывалым богатствам!

— А вы отважитесь туда, куда я хочу повести вас, — спросил варвар. — Наша цель расположена в городе Готхэне.

— Мы отважимся, клянемся богами! — прорычали они сердито. — Мы уже забрались в Страну Черных Иргизов, выслеживая караван туранцев, который, мы отправим в преисподнюю, прежде чем солнце поднимется снова!

— Отлично, — сказал Конан. — Многих из вас настигнет стрела или острая сталь, прежде чем наше путешествие закончится. Но если вы решитесь поставить на кон свою жизнь, где наградой будут сокровища, богаче, чем сокровища колдунов Сета, идите со мной. Перед нами еще долгий путь.

Через пять минут вся банда скакала рысью на запад. Конан ехал во главе, в окружении поджарых наездников с обеих сторон; их вид свидетельствовал о том, что этот варвар, скорее их заключенный, чем предводитель. Но киммерийца это не тревожило. Доверие, которое он вкладывал в свою судьбу, в очередной раз подтверждал тот факт, что северянин не имел ни малейшего представления о том, как выполнить свое обещание о сокровищах, но горец не беспокоился об этом нисколько. Какой-нибудь способ отыщется, и в данный момент киммерийский варвар даже не задумывался об этом.

4

Тот факт, что Конан знал эту область лучше, чем уркманы, помог ему, в сущности, взять тактическое преимущество над ними. От того чтобы давать советы непосредственно к прямому командованию оставался лишь один небольшой шажок, который смог остаться незамеченным.

Киммериец обращал внимание даже на то, чтобы их не было видно на фоне неба.

Было нелегко скрыть сотню движущихся людей от бдительных взоров кочевников, но области их кочевий лежали дальше и был шанс, что между ними, и Готхэном находилась только та группа, что северянин видел раньше.

Однако, пересекая следы, оставленные там, где предыдущей ночью он, двигаясь на запад, ничего увидел, киммериец поставил свое предположение под сомнение.

С тех пор там проехало еще много всадников на лошадях, и Конан настаивал на увеличении скорости, зная, что если иргизы выследят их, то немедленная погоня станет неизбежным фактом.

Ближе к вечеру они добрались до места, где можно было увидеть лагерь кочевой орды вдоль поросшего деревьями берега ручья. Недалеко от лагеря паслись под охраной подростков лошади, а чуть дальше всадники пасли овец, разбредавшихся по высокой траве.

Конан взял полдюжины мужчин, оставив остальных в заросшей лощине за пределами следующего хребта, и прокрался с ними между скалами, разбросанными на склоне, что нависал над долиной. Лагерь лежал под ними, видимый во всех деталях, но Конан нахмурился от недовольства.

Здесь не было никаких следов белых палаток преследуемых варваром туранцев. Эти люди были там раньше. Теперь же их нет. Значит ли это, что кочевники, в конце концов, повернулась против них, или же беглецы в одиночку отправились в сторону Готхэна?

Уркманы, для которых было очевидно, что они должны атаковать и ограбить своих древних врагов, стали проявлять нетерпение.

— У них меньше воинов, чем у нас, — подъехал с предложением Гезун, — и они беспечно расположились здесь, ничего не подозревая. С момента последнего вторжения врагов в земли черных иргизов прошло уже много времени. Давай позовем остальных наших и атакуем их. Ты же обещал нам добычу.

— Женщин с плоскими лицами и овец с жирными курдюками? — скривился Конан.

— У некоторых из этих женщин есть на что поглядеть, — настаивал уркман.

Мы также можем найти хорошее применение и их овцам. Но эти собаки везут также на своих повозках и золото, которое они имеют обыкновение продавать торговцам из Дарфара. Его добывают в горах Эрлика.

Конан вспомнил, что когда-то слышал рассказы о золотых шахтах на горе Эрлика и видел грубо отлитые слитки, владельцы которых клялись, что заполучили их от черных иргизов. Но сейчас его не интересовало золото.

— Это сказки, — сказал киммериец, частично веря в это сам. — Добыча, к которой я поведу вас, существует на самом деле, но разве вы собираетесь разменять её на досужие выдумки? Вернитесь к остальным и скажите им, чтобы оставались в укрытии. Скоро вернусь и я.

На одно мгновение воины стали подозрительными, и Конан заметил это.

— Возвращайся тогда ты, Гезун, — сказал он, — и передай другим мое сообщение. Остальные пойдут со мной.

Это успокоило подозрение остальных пятерых, лишь Гезун дернул себя за бороду, когда спустился по склону и вскочил на коня. Конан и его спутники также сели на лошадей и под прикрытием хребта, держась ниже его вершины, поехали вдоль отрога, поворачивая вместе с ним на юг.

Хребет заканчивался крутым обрывом, словно прорезанным в скале ножом, но густая растительность не позволяла увидеть их из лагеря, когда отряд пробирался через область между обрывом и следующим хребтом, ведущим к излучине ручья, на милю ниже от стана орды.

Этот хребет был значительно выше, чем предыдущий, и прежде чем киммериец с уркманами достигли того места, где он начал опускаться в сторону реки, Конан взобрался на гребень и снова осмотрел лагерь.

Кочевники, казалось, не подозревали о присутствие врагов, и Конан перевел взгляд на восток, где позади хребта спрятались в убежище его люди, но не увидел там их следов. Но варвар заметил что-то другое.

В нескольких милях, за пределами позиции уркманов, где небо касалось острой, как нож грани хребта, его пересекал широкий проход. Когда северянин внимательно посмотрел на него, то увидел ряд черных пятен, движущихся через этот проход. Расстояние было настолько велико, что даже он не мог бы распознать их, но киммериец знал, кем были эти точки: всадники, и в большом количестве.

Он поспешно отступил к своей пятерке уркманов, и, ничего не сказав, быстро двинулся с ними вперед, так что вскоре их маленький отряд спустился с хребта и приблизился к потоку, в месте, где за поворотом тот был уже вне поля зрения из лагеря. Было очевидно, что это место переправы для путников, направляющихся в Готхэн, и прошло, не так уж много времени, когда варвар нашел то, что искал.

В грязи на берегу горного потока виднелись отпечатки подков, а в одном месте явный след от туранского сапога. Они переправились здесь; дальше их следы вели на запад через холмистое плато.

Конан снова недоумевал. Он предположил, что возможно существовала некая конкретная причина, почему именно этот клан так дружелюбно принял туранцев, и даже подумал, что это Вормонд убедил сопровождать на пути их к Готхэну. Хотя кланы вместе и выступали на битву с захватчиками, между ними всегда шли непрерывные междоусобные войны, и то, что одно племя приняло этих людей мирно, не значило, что другие не перережут им горло.

Конан никогда не слышал, чтобы кочевники в этих областях проявляли дружбу к любому человеку с запада. Несмотря на это туранцы переночевали в лагере иргизов, и теперь смело направились вглубь страны, как будто уверенные в хорошем приеме.

Это выглядело как полное безумие.

Отдаленные крики резко оторвали его от своих мыслей. Северянин бросился через ручей и побежал вверх по склону, укрывающему от них долину. Его уркманы уже натягивали тетивы. Когда киммериец достиг вершины, в кристально прозрачном воздухе он ясно увидел то, что произошло в долине.

Остававшиеся в укрытии уркманы напали на лагерь иргизов. Они поднялись на холм, возвышающийся над долиной, а затем ринулись вниз, как вихрь. Это было почти полнейшей неожиданностью. Находившиеся за пределами лагеря пастухи были убиты, а стадо разогнано, но выжившие кочевники смогли организовать оборону в кругу своих палаток и повозок.

Слабые луки кочевников ответили на выстрелы уркманов. Бандиты быстро приближались, стреляя из седел, чтобы описать полный круг и снова отъехать подальше из зоны досягаемости стрел обороняющихся.

Иргизы были хорошо укрыты, но, не смотря на это, град смертей пожинал обильный урожай. Конан отпустил поводья лошади и поскакал галопом через долину, размахивая сверкающим мечом в руке. Его планы изменились, потому что, когда туранцы покинули лагерь иргизов, исчезли также причины нападения на него. Расстояние было слишком велико, чтобы уркманы смогли понять выкрикиваемые им приказы.

Уркманы увидели, что киммериец приближается с мечом в руке, и поняли его совершенно неправильно. Думая, что он намерен возглавить атаку, они в своем рвении опередили его. Им помогла также и паника, которая распространилась среди иргизов при виде скачущего на них Конана и его пятерых уркманов, что было похоже на удар с фланга.

В мгновение они перенесли внимание на новоприбывших, опорожняя свои полупустые колчаны задолго до того, Конан оказался в пределах прицельного выстрела. И сразу же после этого уркманы отпустили тетивы своих луков над головами своих лошадей, чтобы немедленно после этого разрушительного обстрела рвануться вперед с грохотом, сотрясающим долину.

На этот раз неровный залп защитников не мог остановить их. Перепуганные кочевники стреляли почти из всех луков, и в момент нападения большинство из их колчанов были уже пусты. Подъезжающих всадников встречали одиночные стрелы, выбив нескольких из них из седел, но наступающие уже штурмовали импровизированную баррикаду и разметали её. Кричащие уркманы мчались на лошадях между палатками, молотя налево и направо красными от крови мечами.

В одно мгновение в лагере иргизов ад вырвался на свободу. Испугавшись, кочевники вырывались и начинали бежать, но и там, где это им удавалось, они были растоптаны победителями. Опьяненные кровью уркманы не щадили ни женщин, ни детей. Те, кто смог вырваться из окружения, с криками бежали в сторону реки. Через мгновение и всадники, как волки, бросились вслед за ними.

Тем не менее, будто окрыленная призраком смерти, хаотичная толпа достигла берега первой, и, продравшись сквозь деревья, люди начали кричать и прыгать с высокого берега, топя друг друга в полном замешательстве. Прежде чем уркманы остановили своих лошадей на берегу, на покрытом пеной и потом скакуне появился киммериец.

Конан разъяренный этой бессмысленной бойней, был воплощением неистового безумства. Он схватил за уздечку лошадь первого подскакавшего к берегу человека и потянул так сильно, что животное, привстав на дыбы, потеряло равновесие и упало, сбрасывая всадника. Следующего воющего оборотня Конан хлопнул плашмя своим мечом так, так что только тяжелый кожаный колпак защитил его череп. Человек упал без сознания, вылетев из седла. Остальные закричали и резко натянули вожжи.

Гнев Конан действовал на них, словно вылитая в лицо ледяная вода, болезненно погасив опьяненные кровью нервы. Крики и убийственные взмахи беспощадных мечей раздавались между палатками в уже опускавшихся сумерках, но Конана это не заботило. Он не мог спасти никого в разоренном лагере, где воющие воины разрывали палатки, переворачивали повозки и поджигали огонь в сотнях мест.

Все больше и больше людей с пылающими глаза и измазанными кровью мечами подъезжало к реке, останавливаясь внезапно при виде стоящего на их пути Конан. И не было ни одного воина среди них, кто выглядел бы хоть вполовину так страшно, каким в этот момент казался киммериец.

Его глаза потемнели как угли, что горят под котлами в преисподней, а изо рта доносилось рычание.

Ярость не была наигранной. Маска цивилизованности спала, обнажив чистую первобытную дикость его души. Ошеломленные уркманы, все еще опьяненные своей кровавой страстью, осадили своих коней и, смущенные его видом, отодвинулись.

— Кто отдал приказ атаковать! — закричал Конан, его голос был похож на звонкий удар меча.

Он дрожал от ярости. Варвар был охвачен ослепительным пламенем гнева и смерти, которого не вынесет никто. В данный момент, он был таким же диким и по звериному безжалостным, словно самый дикий из варваров, обитающих в этой суровой стране.

— Гезун! — прокричало много голосов, и люди указали на хмурого воина. — Он сказал, что ты пошел вперед, чтобы выдать нас иргизам, и что мы должны ударить, прежде чем они смогут собратья и окружить нас. Мы верили ему, пока не увидели, как ты съезжаешь с горы.

С глухим ревом атакующей пантеры Конан бросился, как тавихрь, в сторону Гезуна и полоснул его мечом.

Прежде чем Гезуну удалось осознать опасность, он вылетел из седла мертвым, с разрубленным черепом.

Конан повернулся к остальным, которые отступили от него, столпившись вместе от страха.

— Собаки! Шакалы! Безносые обезьяны! Выродки! — северянин стегал их словами, которые жгли, как укусы скорпионов. — Сыновья бродячих дворняжек!

Разве я не говорил вам оставаться в укрытии? Или для вас мои слова стоят ровно столько же, сколько порыв ветра, или столько же, сколько листок, который может быть сдут дыханием такого пса, как Гезун? Вы пролили невинную кровь, и вся эта страна теперь будет преследовать нас, как шакалов. Где ваша добыча? Где золото, которым были загружены все повозки?

— Золота не было, — сказал один из воинов, вытирая кровь с лезвия.

Уркманы отшатнулись перед жестоко пренебрежительным, гневным, насмешливым хохотом Конана.

— Собаки, копающиеся в кучах навоза! Я должен оставить вас здесь, чтобы вы подохли!

— Давайте убьем его! — закричал какой-то воин. — Разве мы не более достойны, чем этот киммериец? Давайте убьем его и вернемся туда, откуда пришли. В этой пустынной стране нет никакого богатства.

Данное предложение не встретили аплодисментами. Ни у одного из них не было в колчане стрел, а некоторые даже отбросили луки в пылу боя. Все видели, что колчан на спине Конана был полон. Никто также не желал оказаться в пределах досягаемости его окровавленного меча, который, казалось, жил своей собственной жизнью в правой руке варвара.

Конан увидел их нерешительность и начал с них. Он не спорил, ни убеждал, как, вероятно, сделал бы кто-то другой. Если бы северянин сделал это, они убили бы его. Он сломил их сопротивление своими оскорблениями, ложью и убедительными угрозами, поскольку сознательно выбирал каждое слово, которое бросал в них. Они послушали его, потому что были волчьей стаей, и киммериец оказался одним из их наиболее опасных волков.

Даже один человек из тысячи не мог бы так, как он, издеваться над ними и выжить. Но была в нем какая-то превосходящая сила, которая отбирала у других уверенность в себе и приручала их гнев, что-то, обладавшее силой бурного ручья или рева ветра, что раздробило их волю своей первоначальной дикостью.

— У нас нет ничего против тебя, — самый смелый из них еще проявил последнюю искру сопротивления. — Иди своей дорогой, а мы пойдем своей.

Конан взорвался насмешливым хохотом.

— Ваша дорога заведет вас прямо в ад, — хмыкнул он ядовито. — Вы пролили кровь, и кровью же вам отплатят. Неужели вы думаете, что те, кто сбежал, оставшись в живых, не пойдут в ближайшие племена, чтобы поднять их против вас? Перед тем как взойдет солнце, вас окружат тысячи воинов.

— Давайте поедем на восток, — сказал один из пустынных разбойников нервно. — Мы оставим эти дьявольские земли прежде, чем вести о нас распространятся.

Опять Конан рассмеялся, а воины вздрогнули.

— Глупцы! Вы не вернетесь. Я видел всадников, идущих по нашим следам.

Они почти поймали нас в клещи. Без меня вы не сможете идти вперед, и если останетесь здесь, или развернетесь, то никто из вас не увидит очередного заката.

Возникла паника, которую было гораздо труднее контролировать, чем бунт.

— Убейте его! — крикнул кто-то. — Он завел нас в ловушку!

— Дураки! — закричал Снорин, один из пятерки, которая была с Конаном у брода. — Это не он подтолкнул вас напасть на иргизов. Он хотел привести нас к богатствам, которое обещал. Он знает эту страну, а мы не знаем. Убив его, мы убиваем единственного человека, который может спасти нас.

Ухватившись за эту мысль, воины столпились вокруг Конана.

— В тебе есть мудрость, а мы просто собаки, которые питаются отходами.

Избавь нас от последствий нашей глупости. Обещаем, мы будем повиноваться тебе. Веди нас из этой земли смерти и покажи нам золото, о котором ты рассказывал!

Конан вложил меч в ножны и без лишних слов взял на себя руководство. Он отдавал приказы, которые они выполняли. После того, как эти дикие люди, испугавшись, присягнули ему, они стали доверять киммерийцу безоговорочно.

Они знали, что северянин использует их для своих целей, но, ни один из них не смог бы сделать того, на что был способен этот варвар. В этой дикой стране правил только закон волчьей стаи.

Они собрали столько лошадей, сколько можно было поймать в течение короткого времени. На часть из них поспешно загрузили пищу и поклажу из разграбленного лагеря. С полдюжины уркманов были убиты, а около десятка получили ранения.

Мертвые были оставлены, где лежали, наиболее серьезно раненых привязали к седлам; их стоны устрашающе звучали во мраке ночи. Темнота уже опустилась, когда отчаянная банда пересекла склон и переправилась через реку. Плач спрятавшихся в кустах женщин, которые сумели выжить, звучал как погребальная песнь загубленных душ.

5

Конан не пытался выслеживать туранцев на относительно ровном плато. Его целью был Готхэн и северянин считал, что найдет их там. Имела место, однако, и острая необходимость оторваться от туземцев, которые, как он был убежден, преследовали их с упрямством и которых, несомненно, вид того, что они обнаружат в разгромленном лагере у реки, разозлит ещё больше.

Вместо того чтобы пересекать плато, Конан повернул к соседним горам и направился на запад. Перед полуночью, один из раненых умер в седле, а часть воинов была без сознания. Уркманы спрятали тело в расщелине и двинулись дальше. Они двигались через мрачные горы, как призраки, а стук подков и стоны раненых были единственными звуками.

За час до рассвета, они пришли к ручью, извивавшемуся между известняковыми выступами, широким, но неглубоким потоком с твердым дном.

Они передвигались по его руслу около трех миль, а затем выбрались на берег на этой же стороне.

Конан знал, что иргизы, вынюхивая их след, как волки дойдут по нему до края ручья, и будут подозревать хитрость, то, что беглецы станут запутывать следы. Он надеялся, что, однако, они подумают, что Конан пересек ручей и пошел в горы на противоположную сторону, и потеряют много времени, ища следы на южном берегу.

Северянин вел свой отряд в настоящее время непосредственно на запад. Он не ожидал, что сможет полностью оторваться от иргизов, а просто пытался выиграть время. Если они потеряют его следы, то будет сначала искать их повсюду, кроме дороги, ведущей к Готхэну, а он должен был пойти именно в Готхэн, потому что не было никаких шансов, что киммериец успеет добраться до врагов по пути.

Рассвет застал раздраженную и уставшую группу в горах. Конан приказал остановиться, а сам поднялся на самую высокую гору, что смог найти, и терпеливо оглядел окружающие вершины и овраги, жуя полоску сушеной баранины, что всадники хранили под седлом, чтобы мясо было теплым и более мягким. Время от времени на десять или пятнадцать минут, варвар забывался чуткой кошачьей дремой, восполняя силы так, как это делали жителей этих далеких земель, а в перерывах осматривал горные хребты в поисках признаков преследования.

Северянин позволил людям отдохнуть как можно дольше, и солнце было уже высоко в небе, когда он оставил скалы и разбудил их. Сон позволил им восстановить часть прежних сил, и теперь они охотно поднялись и сели на лошадей. Один из раненых умер во сне, и его тело опустили в глубокую трещину в скале, а затем неспешно двинулись в путь, потому что усталость беспокоила больше лошадей, чем людей.

Весь день отряд скользил по диким ущельям, над которыми возвышались касавшиеся небосвода пики гор. Уркманов тревожили дикие пустоши и знание того, что орда кровожадных варваров движется по их стопам. Они следовали за Конаном, не задавая никаких вопросов, и он вел их вперед, кружа и петляя, восходя на вершины, которые захватывали дух и, спускаясь в бездонные, темные глубины ущелий, чтобы вновь взобраться в острые ветреные грани.

Киммериец использовал все известные ему приемы, чтобы оторваться от погони и двигаться к цели как можно быстрее. Он не боялся, что они встретятся с одном из кланов на этих безлюдных холмах; местные пасли свои стада на значительно более низких высотах. Его чувство направления было настолько же надежным, как на это рассчитывали его люди. Варвар находил верный путь, благодаря инстинктам человека, живущего на открытых пространствах, но они заблудились бы уже много раз, если бы не вид горы Эрлика, вздымавшейся на расстоянии и превышающей окружающие её пики.

По мере того как они продвигались на запад северянин узнавал эти места — хотя обзор был с другой стороны — определенные ориентиры, а незадолго до захода солнца киммериец увидел широкую, неглубокую долину, на лесистых склонах которой вырисовывались на фоне скал каменные стены Готхэна.

Готхэн был выстроен у подножия горы, возвышающейся над долиной, через центр которой протекал поток, заросшие тростником, извиваясь между зарослями деревьев на берегах. Деревья были удивительно пышным. Иззубренные пики, среди которых самым высоким была гора Эрлика, окружали долину на юге и западе, а севера закрывала её цепь холмов. Долина открывалась лишь на восток, понижаясь неровными рядами хребтов. Конан и его люди, проследовав ранее по горной гряде, теперь смотрели на долину с юга.

Конан провел воинов с крутых утесов и спрятал их в одном из многочисленных ущелий в нижней части склона, менее чем в миле от города.

Ущелье заканчивалась тупиком, который наводил на мысль о ловушке, но лошади оказались настолько истощены, что были близки к смерти, бурдюки с водой были пусты и источник, хлеставший из скалы, стал для Конана и решающим и значимым аргументом.

Северянин нашел путь, выходящий через узкий проход из ущелья, и поставил там охрану, так же, как и на его входе. Этот путь будет служить им дорогой для побега, если в этом возникнет необходимость. Люди начали жевать остатки продуктов, которые у них еще оставались и перевязали, как смогли свои раны. Когда варвар сказал им, что он собирается на разведку, уркманы посмотрели на него тупым взглядом. Они не потеряли веру в него, но чувствовали себя уже, как мертвые. Бандиты стали похожи на фантомы в своих рваных, окрашенных с высохшей кровью плащах, с запавшими от голода и усталости глазами. Они неподвижно лежали в молчании, завернутые в свои изорванные плащи.

Конан был более оптимистичен. Возможно, они еще не ускользнули полностью от иргизов, но даже этим собакам в человеческих шкурах понадобится некоторое время, чтобы напасть на их след. Жителей Готхэна он не боятся, киммериец знал, что они редко выезжают в горы.

Киммериец спал и ел даже меньше, чем его люди, но его стальное тело было более выносливым, чем у них. Благодаря необычайной живучести, варвар удерживал ясность ума и силу, много большую, чем кто-либо другой.

Уже опустилась тьма, и звезды повисли над горами, как капли застывшего серебра, когда Конан пешком выбрался из оврага. Северянин не направился прямо через долину, а двигался, держась вдоль линии близлежащих гор. Так что открытие пещеры, которая являлась человеческим жильем, не было простым совпадением. Она была расположена в скалистом проходе, спускавшемся в долину, по которой киммериец попытался обойти город, поднявшись на нее. Вход в пещеру был закрыт густым кустарником, замаскировав её так тщательно, что варвар только случайно увидел вспышки огня на фоне ровной каменной стены.

Конан прополз через подлесок и заглянул внутрь. Пещера была больше, чем казалось по виду её входного отверстия. В середине горел небольшой костер, вокруг которого ютилось три человека, говорящих на гортанном пунтийском языке. Конан узнал в них трех слуг из лагеря туранцев. Чуть дальше он заметил лошадей и груду походного оборудования. От того места, где сидел северянин разговор был невнятным, и именно тогда, когда варвар начал задаваться вопросом, где туранцы и остальные слуги, он услышал, что кто-то приближается.

Киммериец отступил в тень, в ожидании, и вскоре увидел в свете звезд чью-то высокую фигуру. Это был еще один пунтиец, несущий дрова. Направляясь к входу в пещеру, он подошел так близко к укрытию Конана, что тот мог коснуться его вытянутой рукой. Конан, однако, не протянул руки, но вместо этого прыгнул на спину проходящего, как пантера на оленя. Хворост рассыпался повсюду, а мужчины сплелись друг с другом и покатились вниз по травянистому склону.

Пальцы Конана сжались на мощном горле пунтийца, сдерживая его крик. Изнутри пещеры нельзя было услышать звуков сражения, ее заглушили шуршащие кусты.

Преобладающий рост и вес пунтийца не на много перевесил жилистые мышцы и навыки противника. Конан уселся на груди несчастного и придушил его, так что тот чуть не потерял сознание, а затем слегка отпустил, чтобы жизненный поток крови снова начал поступать в мозг ошеломленный жертвы.

Пунтиец узнал своего пленителя и его страх возрос, бедняга подумал, что находится во власти захватившего его духа.

— Где туранцы? — тихо спросил Конан. — Говори, собака, прежде чем я сверну тебе шею.

— В сумерках они пошли к этому дьявольскому городу, — выдохнул пунтиец.

— Как пленники?

— Нет, их увел человек с бритой головой. Они взяли оружие и не проявляли никакого страха.

— Что они ищут здесь?

— Клянусь богами, я не знаю.

— Расскажи мне все, что ты знаешь, — приказал Конан, — но говори тихо.

Если твои спутники услышат, и покажутся здесь, ты умрешь. Начни с того момента когда я ушел, чтобы поохотиться на оленей. Тогда Вормонд убил Унгарфа. Я это уже знаю.

— Да, это сделал туранец. Я не имел с этим ничего общего. Я видел, как Унгарф подслушивал у палатки Брагхана. Потом Вормонд выскочил из палатки и затащил его внутрь. В палатке раздался крик, а когда мы бросились посмотреть, что случилось, кешанец лежал мертвым на земле.

Затем нам приказали свернуть палатки и загрузить лошадей, что мы сделали, не задавая никаких вопросов. Мы отправились на запад в большой спешке. Не прошло и половины ночи, когда мы увидели становище этих собак — черных иргизов, все мои братья, и я очень обеспокоились.

Но туранцы пошли прямо к ним, и когда эти проклятые иргизы вышли к нам навстречу с натянутыми луками, Вормонд поднял странный талисман, засиявший в свете факелов. И тот час же иргизы спешились, и начали падать ниц на землю.

В ту ночь мы остались в их лагере. В темноте кто-то подкрался к их стану, и началась схватка, а один из их людей был убит. Вормонд сказал, что нападающий был подосланный уркманами шпион, и что будет битва, так что на рассвете мы покинули лагерь и в спешке двинулись на запад. Мы встретились с другим отрядом иргизов, Вормонд также показал им талисман, и они приветствовали нас с честью. Весь день мы поспешно ехали, жестоко погоняя лошадей, и не остановились даже, когда наступила ночь, потому что Вормонд гнал вперед как сумасшедший. Поэтому, около полуночи мы прибыли в эту долину и спрятались в пещере.

Мы оставались здесь все вместе до сегодняшнего утра, когда какой-то пес, погонявший овец, не появился в окрестностях пещеры. Вормонд подозвал его, показал талисман и заявил, что он хочет поговорить со жрецом из города. Тогда этот человек ушел, и вскоре вернулся, приведя жреца.

Он и туранцы долго разговаривали, но о чем, я не знаю. Потом Вормонд убил человека, который привел священнослужителя и вместе со жрецом спрятал его тело под камнями.

После дальнейшего разговора служитель ушел, а они оставались в пещере еще целый день. Но в сумерках прибыл следующий посланец, и туранцы пошли с ним в город. Они приказали нам поесть, а затем оседлать лошадей и быть в готовности, чтобы с полуночи до рассвета мы могли сразу отправиться в путь. Это все, что я знаю, Митра мне свидетель!

Конан не ответил. Он посчитал, что человек рассказал ему правду, и его замешательство увеличилось. Думая обо всем этом, варвар невольно расслабил захват, а пунтиец воспользовался этим моментом, чтобы попытаться сбежать.

Судорожным рывком он частично вырвался из тисков Конана, доставая нож, который ранее не мог выхватить, и с громким криком нанес удар.

Конан увернулся от удара, молниеносно изгибаясь всем телом; лезвие разрезало одежду и поцарапало кожу, а Конан, схватив обеими руками бычью шею пунтийца, выкрутил её изо всех своих сил. Позвоночник хрустнул как сухая ветка.

Конан отпрыгнул в темноту. У входа в пещеру появился человека, который с тревогой позвал не вернувшегося товарища, но Конан не ожидая продолжения, исчез, словно призрак в темноте.

Пунтиец позвал снова, и, не получив ответа, со страхом крикнул своим товарищам. С мечами в руках они скользнули вверх по склону, и вскоре один из них наткнулся на тело. Они склонился над ним, шепча с тревогой.

— Это злое место, — сказал один, — демоны убили Ходрага.

— Нет, — сказал другой. — Это люди из долины. Они хотят убить нас одного за другим.

Человек схватил лук и с тревогой посмотрел в окружавшую их темноту.

— Они зачаровали туранцев, и те пошли туда сами за своей смертью, — пробормотал он.

— Мы будем следующими, — сказал третий. — Туранцы погибли. Седлаем лошадей и поскорее уходим отсюда. Лучше умереть в горах, чем безропотно ждать здесь, стоя, словно овцы на убой.

Пятью минутами позже они последовали на север так быстро, как только были в состоянии погонять лошадей.

Конан не видел того, что произошло. Сойдя со склона ниже пещеры, северянин не пошел больше, как раньше, вдоль горного хребта, а направился прямо к огням Готхэна. После короткого марша варвар достиг дороги, ведущей в город с востока. Дорога вилась сквозь деревья, как немного более темная нить на фоне темной груды плоскогорья.

Киммериец дошел по ней до самых городских стен, так что в пределах его видимости оказались большие ворота в мощных, темных бастионах. Стражники стояли, небрежно упершись на копья, ибо Готхэн не боялся нападений, да и чего здесь следовало опасаться? В конце концов, даже самые смелые из племен этой страны избегали демонопоклонников. Ночной ветер принес из-за ворот звуки разговоров и перебранки.

Конан был уверен, что люди, которых он ищет, находятся где-то в Готхэне, и что они собираются вернуться в пещеру. Но у него была и причина, не связанная с местью, по которой киммериец также хотел войти в Готхэн. Скрытый в глубокой тени и глубоко задумавшийся, он услышал позади себя, тихий стук копыт на пыльной дороге. Варвар втиснулся глубже между деревьев, но потом, пораженный внезапной мыслью, повернулся и направился к ближайшему повороту, где и притаился в темноте у дороги.

Вскоре появилась вереница вьючных мулов, подгоняемых идущими вокруг людьми. У них не было факелов, но по их движениям можно было бы сделать вывод, что они хорошо знают дорогу. Глаза Конана достаточно привыкли к тусклому свету звезд, чтобы он смог распознать в них иргизовв длинных плащах с округлыми меховыми капюшонами. А их лица были обмотаны шелковыми шарфами. Они прошли так близко, что киммериец почувствовал смрад их тел.

Северянин сжался еще больше, а когда последний из мужчин прошел мимо него, на горле иргиза сжалась стальная рука, заглушая крик, а в челюсть влетел удар железным кулаком. Иргиз обмяк без сознания в захвате Конана. Остальные были уже вне поля зрения, а шуршания навьюченных на седла тюков было достаточно, чтобы заглушить звуки схватки.

Конан перетащил свою жертву под прикрытие темных ветвей и спокойно раздел ее, стянув сапоги и шарф. Он надел одежду местного воина, пряча меч и кинжал под длинный плащ. Через несколько минут варвар шел в хвосте колонны, опираясь на свою трость, словно устав от долгого путешествия. Северянин знал, что человек, которого он оставил в кустах, пролежит, не приходя в сознание в течение нескольких часов.

Киммериец подобрался к хвосту отряда, но держался позади, как отставший.

Он был достаточно близко к каравану, что мог бы сойти за его члена, однако, не так близко, чтобы кто-то мог окликнуть его или, дабы быть опознанным другими.

Никто не окликнул северянина также, когда тот проходил через ворота. Даже в свете факелов под большим, темным сводом киммериец выглядел, как местный житель, а его смуглое лицо, частично видимое из под капюшона, было укрыто в тени одежды.

Он шел, не привлекая внимания, по улице, освещенной факелами между беседующими и торгующими за прилавками и прямо на земле людьми. Северянин мог бы сойти за одного из многочисленных торговцев или пастухов, блуждающих вокруг и осматривающих город, который являлся одним из наиболее фантастических поселений мира.

Готхэн не был похож на любой другой из видимых Конаном городов.

Легенды гласили, что его построили много веков назад последователи одного демона, которые были изгнаны из своей далекой родины и нашли убежище в этой забытой и не отмеченной ни на одной карте стране. Управляло же этой землей одно изолированное племя черных иргизов, наиболее диких среди своих братьев.

Нынешние жители города были метисами, потомками первых его строителей и черных иргизов.

Конан заметил прогуливающихся по улицам жрецов, высоких людей с резкими чертами лица и бритыми черепами, которые составляли правящую касту в Готхэне, и еще раз задумался об их происхождении. Они не были иргизами. Их религиозными убеждениями не были выродившиеся суеверия, это было истинное поклонение демонам. Архитектура храмов отличалась от всего, что киммериец до сих пор видел.

Но варвар не тратил время на гадания, или на бесцельное брожение. Он направился прямо к большому, каменному зданию, пристроенному к склону холма, у подножия которого и был выстроен Готхэн. Мощные, слепые каменные стены, казалось, были частью самой горы.

Никто не остановил его. Горец поднялся по длинной лестнице, шириной не менее сотни футов, опираясь на свою трость, словно странник, уставший от долгого путешествия. Большие, коричневые двери были открыты и не охраняемы.

Он вошел в большой зал, погруженный в темноту, лишь слегка рассеиваемую бледным светом лампад, в которых горел расплавленный жир.

Монахи, с выбритыми головами, двигаясь в тени, словно призраки, и не обращали на него никакого внимания, принимая его видимо за крестьянина, который пришел, чтобы принести скромную жертву на алтарь Эрлика, Господина Седьмого Круга Ада.

На другом конце зала от потолка до земли свисал большой раздельный занавес из покрытой позолотой кожи. К нему вело с полудюжины ступеней, пересекающих зал. Перед занавесом неподвижно, как статуя, сидел жрец со скрещенными ногами, сложив руки на груди, и склонив голову, как будто находясь в каком-то слиянии с невидимыми духами.

Конан остановился у подножия лестницы, сделал движение, как будто собирается пасть ниц, а потом отскакивает в испуге.

Священнослужитель не обратил на него внимания. Он видел слишком много крестьян из дальних краев, которые испытывали суеверный страх перед занавесом, что скрывал страшное изображение Эрлика. Робкий иргиз будет блуждать по храму несколько часов, прежде чем успокоиться достаточно, чтобы быть в состоянии принести божеству свою жертву. Кроме того, ни один из жрецов не обратил внимания на человека в кафтане, который, словно бы смутившись, выбежал наружу.

После того, как Конан убедился, что никто не смотрит на него, он проскользнул сквозь темные ворота на расстоянии от позолоченного занавеса и пошел ощупью по не освещенному коридору, пока не достиг лестницы. Северянин в спешке, но в, то, же время осторожно двинулся по ней, и вскоре вошел в длинный коридор, в котором мерцали как светлячки в туннеле, искры света.

Варвар знал, что огни были слабыми лампадками в маленьких кельях, протянувшихся вдоль коридора, и в этих каморках жрецы проводили большую часть своего времени, созерцая мрачные тайны, о чьем существовании во внешнем мире даже не подозревали. Коридор заканчивался лестницей, по который Конан поднялся, не замеченный жрецами в своих камерах. Крошечных точек света в комнатах было не достаточно, чтобы даже немного осветить коридор.

Достигнув места, где лестница изгибалась, Конан удвоил осторожность, зная, что на верхней части лестницы он повстречает охранника. Но он знал также, что охранник, скорее всего, спит. Стражник действительно был там, полуголый гигант с морщинистыми чертами на глухонемом лице. Его голова покоилась на лежащем, на коленях широком, изогнутом мече и было похоже на то, что он спит.

Конан неслышно проскользнул мимо него и вошел в верхний коридор, тускло освещенный развешенными на определенном отдалении лампами. Здесь не выходило наружу открытых келий, но по обеим сторонам виднелись тяжелые, окованные бронзой двери из тикового дерева. Конан подошел прямо к одной из них, особенно богато украшенных резьбой и сверху увенчанных необычным орнаментом из выпуклых прямоугольников. Киммериец присел рядом, внимательно прислушиваясь, затем рискнул и мягко постучал в девять раз с перерывом между каждой тройкой ударов.

Затем последовал момент напряженного молчания, а потом донесся топот быстрых шагов по ковру, и, вдруг громко лязгнув, дверь открылась. В ней появилась стройная фигурка, обрамленная мягким, падающим изнутри светом.

Красивое, стройное, полное жизни женское тело, которое, казалось, излучает некую магнетическую силу самого Запретного Города Готхэна. Ее глаза искрились ярче драгоценностей, полыхающих на повязке вокруг стройных бедер.

Несмотря на одежду местного скотовода на Конане, в глазах девушки блеснула искра узнавания. Она накинулась на киммерийца, сжав его в крепких объятиях смуглых и сильных, как стальная пружина рук.

— Конан! Я знала, что ты придешь!

Конан вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Быстрым взглядом он убедился, что кроме них здесь никого не было. Толстые шерстяные ковры, шелковые атласные диваны и шторы, являли разительный контраст с мрачным уродством остальной части храма. Потом все его внимание было обращено к женщине, стоящей перед ним с белыми руками, сложенными в жесте, самого радостного триумфа.

— Как ты узнала, что я приду, Ясмина? — спросил киммериец.

— Ты никогда не покидал своих товарищей в беде, — ответила девушка.

— Кто же нуждается в помощи?

— Я!

— В конце концов, ты ведь богиня!

— Я же объяснила тебе все в письме! — застенчиво сказала она.

Конан покачал головой.

— Я не получал никакого письма.

— Тогда почему же ты пришел сюда? — спросила девушка, сбитая с толку.

— Долго рассказывать, — ответил он. — Объясни мне, в первую очередь, как Ясмина, у ног которой лежало когда-то полмира, и который отвергла все от скуки, дабы стать богиней в далекой стране, сейчас говорит о себе как о той, кто нуждается в помощи?

— Отчаянно нуждаюсь, Конан.

Нервным движением руки девушка откинула темные волосы. В её глазах виделась усталость и что-то другое, чего никогда раньше Конан не видел — тень страха.

— У меня есть еда, которая будет нужнее тебе, чем мне, — сказала она, садясь на диван, и деликатной ножкой подтолкнула к нему золотой столик, на котором, на золотой посуде лежала жареная баранина, вареный рис и стоял золотой кубок, наполненный вином.

Конан сел без слов и начал есть с огромным аппетитом. Он, казалось, был совершенно не к месту в этой экзотической комнате в своем выцветшем кафтане с широкими рукавами. Ясмина задумчиво наблюдала за ним, уперев подбородок в ладонь с загадочным выражением темных глаз.

— Мир не лежал у моих ног, Конан, — наконец сказала она. — Но того, чем я обладала, было достаточно, чтобы заставить меня чувствовать лишь дурноту.

Это было, как вино, утерявшее свой букет вкуса. Лесть для меня стала звучать как оскорбления, а в клятвах мужчин я видела лишь одни и те же слова безо всякого смысла. Пустые, вынужденные улыбки сводили меня с ума. Все эти люди с бараньим выражением лица, движимые мыслями, также достойными лишь овец.

Все, кроме нескольких людей, таких, как ты, Конан, которые единственные в этом стаде были волками. Я могла бы полюбить тебя, Конан, но в тебе есть что-то дикое, твоя душа, словно острый меч, и я боялась бы тебя, и того, что поранюсь.

Конан не ответил и, наклонив золотой кубок, глотнул такое количество крепкого вина, которое другого человека свалило бы с ног. Он уже пил это вино однажды и знал его силу.

— Я стала княжной и женой визиря Гиркании, — продолжала принцесса с горящими глазами. — Я думала, что познала всю подлость, обитающую в душе человека. Оказалось, что мне до сих пор еще было много чему учиться. Он оказался зверем. Я сбежала в Вендию, и мне удалось защититься от головорезов, что собирались оттащить меня обратно к нему. Визирь до сих пор обещает много золота для тех, кто доставит меня живьем к нему, чтобы быть в состоянии замучить меня до смерти, и успокоить свою израненную гордость.

— Доходили ко мне слухи об этих делах — сказал Конан. Назойливая мысль пришла ему в голову, а лицо его потемнело, и хотя выражение её лица не изменилось, девушка почувствовала в нем какую-то неуловимо зловещую перемену.

— Этот опыт переполнил чашу отвращения, что я почувствовала к жизни, которую вела, — сказала задумчиво Ясмина. — Я припомнила себе, что мой отец, прежде чем бежал, полюбив женщину из чужой страны, был жрецом в Готхэне. Я вспомнила рассказы о Готхэне, что слышала от него в детстве, и у меня скопилось огромное желание оставить этот мир и найти его душу. Все боги, которых я знала, не оказались ложными. Я носила на теле знак Эрлика, — она раздвинула халат, расшитой жемчугом и показала странную родинку в форме звезды между упругими грудями.

— Я прибыла в Готхэн, как ты хорошо знаешь, потому, что это ты привез меня сюда. Местные люди помнили моего отца, и хотя считали его предателем, признали меня как одну из своих, и потому, что их старая легенда повествовала о деве со звездой на груди, они приветствовали меня богиню, воплощение дочери Эрлика.

— Какое-то время после того, как ты уехал, я была довольно всем. Народ обожал меня с искренностью, которую я никогда не могла видеть среди цивилизованной толпы. Их ритуалы были странными и увлекательными. Я начала проникать все глубже в их секреты, я начала понимать суть этих верований… — девушка прервалась, и Конан увидел, что ее глаза снова полны страха.

— Я мечтала о мирной, мистической обители, населенной мудрецами, но нашла лишь место обитания озверевших бесов, не знающих ничего, кроме зла.

Мистицизм? Это мрачный шаманизм, грязный, как гора, которая родила его. Я видела вещи, которые меня испугали. Да, я, Ясмина, которая оказывается никогда не знала, что означает это слово — я познала страх. Научил меня ему Клонтар, верховный жрец. Ты предостерегал меня о Клонтаре, прежде чем покинул Готхэн.

Почему я тебя не послушала! Он ненавидит меня. Он знает, что я не богиня, но боится власти, которой я обладаю над людьми. Он убил бы меня давно, если бы не боялся.

— Я смертельно устала от Готхэна. Эрлик и его демоны оказались такой же иллюзией, как боги Кхитая. Я не нашла здесь идеальной жизни. Во мне вновь разгорелось желание вернуться в мир, который я покинула.

— Я хочу вернуться домой. Ночью мне снится уличный гомон и запах базаров. Я ведь наполовину вендийка, и моя вендийская кровь взывает ко мне. Я была глупа. Я держала в руках свою жизнь и не замечала этого.

— Так почему бы тебе тогда не вернуться? — спросил Конан.

Она вздрогнула.

— Я не могу. Боги Готхэна должны оставаться в Готхэне навсегда. Если один из них уйдет, люди будут думать, что город погибнет. Клонтар был бы рад видеть мой отъезд, но слишком боится рассердить людей, чтобы убивать меня, или дать мне уйти.

Я знала, что есть только один человек, который мог бы помочь мне. Я написала тебе послание и тайно передала через пунтийского торговца. Кроме того, я послала и свой священный символ — украшенную драгоценностями звезду — с помощью который ты благополучно проехал бы через земли кочевников. Они не причинят вред человеку, у которого есть этот символ. Ты был бы в безопасности ото всех, кроме жрецов города. Я объяснила все в своем письме.

— Я никогда его не получал, — сказал Конан. — Я оказался здесь, отправившись в погоню за парочкой негодяев, которых я вел через страну иргизов, и которые без видимых причин убили моего слугу Унгарфа, а меня бросили в горах. Они сейчас где-то в Готхэне.

— Белые?! — воскликнула она. — Это невозможно! Они не могли бы проехать через районы, населенные кочевниками…

— Я вижу только одно решение этой головоломки, — прервал девушку киммериец. — Каким-то образом они заполучили твое сообщение в свои руки. И наверняка использовали твою звезду, чтобы добраться сюда. Они не намерены освобождать тебя, потому что вскоре после прибытия в долину связались с Клонтаром. Только одна вещь приходит в мою голову — они собираются похитить тебя и продать твоему бывшему мужу.

Она резко села, сжимая белые руки на подлокотниках кресла. Ее глаза вспыхнули. В такое время она выглядела восхитительно и опасно, как готовая ударить кобра.

— Назад к этой свинье? Где эти собаки? Моим людям хватит одного моего слова, чтобы они прекратили свое существование!

— Это выдаст тебя, — ответил Конан. — Люди убьют чужаков, а быть может также и Клонтара. но они узнают, что ты пыталась бежать из Готхэна. Ты можешь свободно перемещаться в храме, не так ли?

— Да, если не принимать во внимание этих бездельников с бритыми головами, следящих за каждым моим движением, когда я не нахожусь на этом этаже, из которого выбраться можно только по одной лестнице. Но её всегда охраняют.

— Стражник, который спит, — сказал Конан. — Будет нехорошо, если люди узнают, что ты хотела сбежать, они могли бы запереть тебя до конца жизни в тесной клетке. Люди особенно заботятся о своих божествах.

Она вздрогнула, и ее прекрасные глаза наполнились страхом, какую чувствует орел при виде клетки.

— Так что же нам делать?

— Я не знаю… пока нет. Я спрятал в горах около города сотню уркманских бойцов, но теперь они скорее помеха, чем помощь. Их не настолько много, чтобы быть полезными, если разыграется битва, кроме того, их, скорее всего, обнаружат еще до наступления утра, если не раньше. Я втянул их в неприятности, и мой долг вытащить их оттуда. Я пришел сюда, чтобы убить этих туранцев, Вормонда и Брагхана. Но это может подождать. Я заберу тебя отсюда, если не случится ничего другого, пока я не узнаю, где находятся Клонтар и туранцы. Есть ли Готхэне кто-то, кому ты могла бы доверять?

— Каждый из них отдал бы за меня свою жизнь, но они не отпустят меня.

Только явный вред, причиненный мне жрецами, смог бы повернуть их против Клонтара. Нет, я не смею доверять кому-либо из них.

— Ты сказала, что лестница это единственный путь на второй этаж?

— Да. Храм выстроен на склоне горы, а галереи и коридоры нижних этажей вырублены прямо в горной породе. А этот самый высокий уровень предназначен исключительно для меня. Отсюда нет никакого другого пути, чтобы бежать, кроме как через храм, который кишит жрецами. Ночью здесь остается только одна горничная, которая сейчас спит в своей комнате недалеко отсюда, одурманенная, как обычно, экстрактом черного лотоса.

— Но этот цветок ядовит.

— В небольшом количестве он вызывает сонливость.

— Неплохо, — пробормотал Конан. — Возьми этот кинжал. Закрой дверь за мной, и не позволяй войти никому, кроме меня. Ты узнаешь меня, как всегда, по девяти стукам.

— Куда ты идешь? — спросила девушка, вставая и машинально хватаясь за рукоятку оружия, вложенную в ее ладонь.

— Осмотрюсь вокруг немного, — сказал варвар. — Мне нужно узнать, что делает Клонтар и оба туранца. Если бы я попытался забрать тебя прямо сейчас, мы могли бы наткнуться прямо на них. Если же они, и в самом деле, как я думаю, собираются выкрасть тебя сегодня, было бы хорошей идеей позволить им сделать это, а затем атаковать их с уркманами, чтобы отбить тебя, как только они отойдут от города. Но я не хочу делать этого, если не придется. Наверняка будет бой, и в тебя могла бы попасть шальная стрела. Я пойду, а ты жди, пока я не постучу.

6

Немой охранник на лестнице не переставал спать, когда Конан проскользнул мимо него. Когда варвар спустился в нижний коридор, огни были уже погашены.

Он знал, что все кельи пусты, потому что монахи спали в комнатах на нижнем уровне. Когда же северянин остановился, то вдруг услышал шуршание сандалий, доносящееся из темноты коридора.

Северянин подошел к одной из келий и, подождав, пока невидимый в темноте человек не оказался перед ней, тихо свистнул. Шаги остановились, и голос вопросительно пробормотал.

— Это ты Ятаб? — Конан гортанно спросил на языке иргизов. Многие из монахов низшего ранга были чистокровными иргизами.

— Нет, — пришел ответ. — Я — Назан. А ты кто?

— Это не имеет значения, называй меня псом Клонтара. Я страж. Белые чужаки уже пришли в храм?

— Да. Клонтар провел их через секретный проход, чтобы люди не обнаружили их присутствия. Если ты так близок к Клонтару, скажи, что он замышляет?

— А как ты думаешь? — спросил Конан.

В ответ он услышал злобный смех, и почувствовал, как жрец подобрался поближе в темноте, облокотившись о дверную раму.

— Клонтар коварен, — сказал он. — Когда подкупленный Ясминой пунтиец показал письмо Клонтару, наш господин приказал ему следовать её указаниям.

Если бы явился человек, за которым она посылала, Клонтар планировал убить их обоих и рассказать народу, что это белый пришелец убил их богиню.

— Клонтар никогда не прощает, — сказал Конан наугад.

— Скорее можно ожидать милости от кобры! — рассмеялся жрец. — Ясмина слишком часто смешивала его планы, чтобы он спокойно отпустил её.

— Так вот, значит, каков его план, по-твоему, — сказал Конан утверждающим тоном.

— Ты не слишком-то доверчив, для того, кто претендовал быть стражем. Это хорошо.

Сообщение было предназначено для Конана. Но пунтиец, однако, оказался жадным и продал его туранцам, рассказав им о Клонтаре. Они не повезут девушку в Вендию. Они продадут её визирю из Гиркании, а тот забьет беглянку до смерти.

Клонтар сам проведет их через горы по секретному проходу. Он боится народа, но его ослепила ненависть к Ясмине.

Конан узнал все, что хотел, и теперь ему следовало поспешить. Он отказался от своего предыдущего плана, чтобы позволять Вормонду вывести девушку из города и уже там освобождать ее. Если Клонтар проведет туранцев по скрытому проходу, он мог не успеть догнать их.

Жрец, однако, не слишком спешил заканчивать разговор. Он снова начал говорить, и вдруг Конан увидел движущийся свет и услышал слабый топот босых ног и чье-то учащенное дыхание. Варвар скользнул глубже в клетку.

По коридору шел другой жрец, неся маленькую масляную лампу, в свете который, со своим широким лицом и узкими губами он выглядел, как дьявол.

Увидев первого жреца, стоящего перед его кельей, тот начал торопливо говорить:

— Клонтар и туранцы пошли в комнату Ясмины. Шпионившая за ней служанка сказала, что этот белый демон — Конан сейчас в Готхэне. Он разговаривал с Ясминой меньше, чем полчаса назад. Служанка поспешила к Клонтару, как только смогла, но она не смела, делать это, пока северянин не покинул зал заседаний Ясмины. Сейчас этот разбойник где-то в храме. Я собираю людей, чтобы искать его. Пойдем со мной также и ты…

Он поднял лампу и осветил Конана, присевшего в келье. Жрец заморгал от удивления, видя пастушью одежду, вместо знакомых жреческих одеяний, но в этот момент Конан ударил его в челюсть, быстро и точно, как атакующая кобра. Жрец упал, как громом пораженный. В то время, когда лампа упала на пол, Конан вдруг прыгнул в темноте и на другого человека.

Одинокий крик разнесся под сводчатым потолком и замер, задавленный в сжатом горле. Жрец выскользнул из захвата, как змея, потянувшись за ножом, но, тут, же врезался в каменную стену — Конан приложил со всей силы противника головой о камни. Человек безвольно обвис и варвар бросил его на землю рядом с другим неподвижным телом.

Через мгновение, Конан бросился вверх по лестнице. Она находилась лишь в нескольких шагах от кельи, где он укрывался, а верхнюю часть ступеней освещал приглушенный свет из коридора на первом этаже. Киммериец был уверен, что никто не поднимался и не спускался по ступеням во время его разговора со жрецом. Но, несмотря на это, человек с лампой говорил, что Клонтар и туранцы прошли в палаты Ясмины.

Северянин промчался по изгибу лестницы в бешеном порыве, держа обнаженный меч, но сгорбленная фигура стража в верхней части лестницы не поднялась ему навстречу. Немой лежал, растянувшись на ступенях, с позвоночником, рассеченным одним страшным ударом.

Конан задался вопросом, почему же эти жрецы убили одного из своих слуг, но он не стал останавливаться; с сердцем полным недобрых предчувствий северянин бросился вниз по коридору и пробежал через арку открытых теперь дверей. Комната была пуста, но пол был завален разбросанными подушками с дивана. Здесь не было никаких следов Ясмины.

Конан стоял неподвижно, как скульптура в середине комнаты, держа в руках меч. Синие вспышки света на лезвии были не менее страшными, чем блеск его голубых глаз. Быстрым взглядом киммериец окинул помещение, не остановив его на мгновение на небольшой выпуклости настенного коврового покрытия.

Варвар повернулся к двери, сделал шаг… и вдруг развернулся и бросился, как ветер по комнате, рубя и срывая со стены драпировку, прежде чем спрятавшийся за ней человек успел сориентироваться, что его убежище раскрыто. Конан едва не разорвал на полоски атласный гобелен, а на землю упала окровавленная фигура, бритый монах, почти разрезанный на куски. Он выпустил нож и скорчился, постанывая и пытаясь остановить хлынувшую из артерии кровь.

— Где она? — задохнулся от бешенства Конан, склонившись над своей жертвой. — Где?

Но человек, только застонал, судорожно дернулся и умер без единого слова.

Конан бросились к стенам, и стал сдирать обивку. Он знал, что где-то здесь должна быть потайная дверь. Но, несмотря на его усилия стены, оказались гладкими. Варвар не смог пойти за Ясминой путем, что, по-видимому, был использован её похитителями. Он должен был покинуть город и поспешить в пещеру, в которой ранее прятались слуги туранцев, в которую последние, без сомнения, вернутся. Киммериец был настолько взбешен, что почти забыл об осторожности. Он сорвал свой плащ из верблюжьей шерсти, чувствуя в своем безумии, будто тот мешает и сковывает его.

Еще раз, в отчаянии окинув взглядом комнату, северянин посмотрел на скрючившегося, на полу жреца, и ему в голову пришла новая мысль. Одежда тех служителей, которых он оставил бесчувственными этажом ниже, могла бы послужить ему маскировкой и помочь незаметно выскользнуть из храма, где уже толпы бритоголовых убийц шарят по всем углам в поисках нарушителя.

Варвар тихо вышел из комнаты, пройдя мимо распростертого тела немого, обошел по лестнице, вдруг остановился, как вкопанный. Нижний коридор был залит сиянием, а у подножия лестницы стояли монахи державшие факелы и мечи.

Дюжина из них была вооружена луками.

Северянин увидел с пугающей ясностью все эти детали в тот же самый момент, когда монахи закричали и подняли свои луки. Позади них киммериец заметил девушку с круглым лицом и раскосыми глазами, присевшую у лестницы.

Девушка потянула за веревку, свисающую со стены, и лестница расступилась под ногами Конана, а над головой падающего в бездну варвара свистнули стрелы.

Жрецы разразились дикими воплями триумфа.

7

Когда Конан ушел, Ясмина заперла дверь и вернулась на диван. Она оглядела большой кинжал, который варвар оставил ее, увлекшись небесно-голубым мерцанием его черной хромированной стали. Потом девушка отложила его и легла, закрыв глаза. Её приобретенный или врожденный мистицизм не позволял ей слишком много доверять материальному оружию. Она была погружена в философию цивилизации, которая требовала преуменьшать важность физических деяний. При всем обожания Конана с её стороны, он был для нее, по сути, лишь варваром, который доверял только стали и собственным кулакам.

Ясмина не держала при себе оружие, которое было оставлено ей, так что, когда она услышала шорох занавесок, клинка не было под рукой. Девушка повернулась и посмотрела на стену широкими от внезапного страха глазами. Она знала — или думала, что знает, — что позади обивки была прочная, каменная стена, выстроенная на крутом горном склоне.

Теперь, однако, драпировка оказалась поднята чьей-то когтистой рукой.

Вслед за ней, появилось и лицо — дикое, озлобленное, серое лицо с горящими глазами и прямыми волосами, спадающими низко на лоб. Тонкие губы раздвинулись, обнажив острые зубы.

Ясмина была так удивлена, что замерла неподвижно, пытаясь найти простое объяснение этому явлению, в то время как в комнате появился человек, проскользнувший сюда тихо, мерзко напомнив своим видом рептилию. Потом девушка заметила черную дыру, зияющую в стене, позади поднятой драпировки и виднеющиеся там лица — физиономии двух белых людей, жесткие и беспощадные, как валуны.

Она вскочила и бросилась за своим кинжалом, но тот лежал на другом конце дивана, девушка почти дотянулась до него, но мужчина невероятно быстрым движением преградил ей дорогу и схватил своими худыми руками, прикрывая рот.

Её гибкое, извивающееся тело произвело на него впечатление не больше, чем усилия ребенка.

— Быстро! — приказал он хрипло. — Свяжите её!

Белые люди вошли в комнату, но только сопровождающий их жрец выполнил его приказ и подал ему атласный кляп. Один из белых поднял кинжал.

— Остерегайтесь немого, который спит на лестнице, — сказал он порывисто.

— Это не наш человек, а ставленник из народа, который должен ее охранять. Даже немой может говорить жестами.

Жрец с дьявольским выражением на лице низко поклонился и, отперев дверь, вышел из комнаты, поглаживая пальцем по лезвию длинного ножа. В тайном проходе появился еще один жрец.

— Ты не знала о скрытой двери, — радостно засмеялся Клонтар. — Глупая!

Гора под храмом вся продырявлена туннелями как решето! За тобой постоянно следили. Служанка, о которой думала, что та спит одурманенная, подслушала, когда вы этой ночью сговаривались с Конаном. Это не спутало моих планов, кроме того, я уже послал своих жрецов, чтобы убить Конана. Когда это произойдет, мы покажем его тело народу, а о тебе поведаем, что богиня вернулась к своему отцу на седьмой круг преисподней, потому что Готхэн был омрачен присутствием варвара. В это время туранцы будут уже далеко на пути к Гиркании, вместе с тобой, моя прекрасная богиня! Дочь Эрлика! Не дергайся!

— Мы теряем время, Клонтар, — сухо прервал его Вормонд. — Ты говорил, что когда мы окажемся в горах, то не встретим больше ни одного иргиза, а я хочу уже на следующий день быть подальше от Готхэна.

Верховный жрец кивнул и позвал другого жреца, который вошел в комнату, и они поместили Ясмину на принесенные носилки. Брагхан взялся за другой конец. В этот момент пришел первый из жрецов, вытирая окровавленный кривой нож. Клонтар приказал ему спрятаться за гобеленом.

— Конан может вернуться сюда до того, как наши люди найдут его.

Потом они прошли через секретную дверь и погрузились в темноту, освещаемую лишь масляной лампой в руке Клонтара. Жрец задвинул тяжелый каменный блок, который являлся частью стены и заблокировал его засовами из бронзы. В тусклом свете лампы, Ясмина увидела, что они находились в узком коридоре, который круто вел вниз, заканчиваясь длинными, узкими ступенями, вырезанными в твердой породе.

У подножия лестницы они вошли в нижний туннель и проследовали по нему в течение долгого времени. Туранцы и жрец по очереди сменялись у носилок.

Туннель заканчивался скальной стеной, в середине который находился каменный блок, закрепленный на навесах. Повернув его, они вошли в пещеру. Сквозь чащу ветвей у её выхода мигали звезды.

Каменный блок Клонтар толчком отправил назад на место, где он стал неотличим по внешнему виду от неровных стен пещеры. Клонтар погасил лампу, и мгновение спустя принялся отодвигать в сторону густую растительность, маскировавшую выход из пещеры. Когда вы вылезли на поверхность, Ясмина заметила, что деревьями были покрыты оба берега ручья.

Когда похитители протащили носилки через деревья, перешли неглубокий ручей и поднялись на противоположный берег, Ясмина заметила скопление огней на его правой стороне. Это был Готхэн. Они вышли из туннеля, по крайней мере, в миле за пределами города. Впереди лес восходил рядами вверх по черному щебню, а слева поднимались ровными линиями горные хребты.

В свете звезд похитители двинулись дальше, их целью был, несомненно, одиночный горный отрог, менее чем в миле на восток. Они преодолели это расстояние в тишине. Беспокойство Клонтара было таким же явным, как и у белых. Каждый из них задавался вопросом, какой будет его судьба, когда обитатели Готхэна узнают, что они похитили их богиню.

Клонтар боялся даже больше, чем туранцы. Он уже отметил свой след трупами пастуха, который привез послание от Вормонда, и немого охранника на лестнице. Его зубы застучали, когда жрец взвесил все возможности. Конан должен умереть, не сказав ни слова, наказал он строго своим жрецам.

— Быстрее! Быстрее! — настоятельно призвал Клонтар с оттенком паники в голосе, глядя на черную стену леса вокруг них. Ему казалось, что в стоне ветра слышались крадущиеся шаги погони.

— Есть одна пещера, — проворчал Вормонд. — Оставьте носилки здесь, ибо не имеет никакого смысла тащить их на склон. Я сам схожу за слугами и лошадьми. Мы посадим Ясмину на одну из лошадей. Во всяком случае, мы все равно должны оставить часть вещей. — Эй, там, Ходраг! — позвал он.

Ответом ему была лишь тишина. Костер в пещере погас, а ее вход был темным и тихим.

— Они там что, спят? — выругался Вормонд с раздражением в голосе. — Сейчас я разбужу их. Подождите…

Он легко побежал в гору и скрылся в пещере. Через несколько мгновений послышался его голос, отражаясь гулким эхом от каменных стен. В нём звучал внезапный страх.

8

Конан, ступени лестницы под ногами которого вдруг разошлись, упал вниз в полной темноте, приземлившись на твердую скалу. Даже один человек из сотни не смог бы выдержать подобного падения, не переломав себе все кости, но Конан состоял исключительно из стальных сухожилий и упругих мышц. Он приземлился, как кошка на четыре конечности, и согнутые в суставах, они погасили импульс удара. Несмотря на это, все его тело онемело, когда ноги разъехались под ним и северянин со всей силы ударился туловищем о камень.

Киммериец, в ошеломлении пролежал мгновение, затем он поднялся, проклиная горящие от удара руки и ноги, и ощупывая себя в поисках сломанных костей. Когда варвар убедился, что цел, он принялся искать в темноте свой меч, который выронил в момент падения. Лаз сверху над ним был закрыт. Северянин понятия не имел, где он мог оказаться, но здесь царствовала тьма, словно в преисподней. Воин задавался вопросом, с какой высоты он упал, и пришел к выводу, что она была гораздо выше, чем кто-либо мог поверить ему, даже если предположить, весьма при этом, сомневаясь, что он сможет отсюда бежать, чтобы иметь возможность рассказать об этом хоть кому-то. Конан пошарил в темноте и понял, что оказался в маленьком квадратной клетке. Единственная дверь была заперта снаружи.

Исследование заняло у него всего несколько минут, и уже нащупав дверь, киммериец услышал, как кто-то тычется в нее с другой стороны. Он отступил назад, надеясь, что те, кто сбросил его вниз, сами еще не успели добраться сюда более безопасным способом. Северянин подумал, что, может быть, кто-то слышал его падение и теперь проверяет результат этого, без сомнения, ожидая увидеть разбившееся тело на полу.

Дверь открылась, и Конан слепо ударил, мечем, ослепленный блеском, который осветил неясную фигуру в дверях. Восстановившись от вспышки, глаза киммерийца увидели жреца, лежащего с расколотым черепом на полу узкого, освещенного лампадами коридора. Если не считать мертвеца, коридор был пуст.

Конан направился вниз по наклонному коридору, потому что, двигаясь в противоположную сторону, он вышел бы, без сомнения, прямо на своих врагов. В любое время горец ожидал услышать, топот ног своих преследователей. Но, по-видимому, они решили, что нашпигованный их стрелами, Конан не пережил падения, и не торопились проверять это. А возможно и то, что добивать жертву, которая попадала в ловушку, входило обязанности убитого им жреца.

Коридор резко повернул направо, и там уже не было лампад, висящих на стенах. Конан взял последнюю с собой и двинулся дальше, обнаружив, что наклон туннеля увеличивается, пока, наконец, варвар не вынужден был придерживаться рукой о стену. Она была из сплошного камня, и северянин понял, что он находится внутри горы, на которой и был построен храм.

Конан не думал, что кроме жрецов, кто-то еще из жителей Готхэна знал о существовании этих туннелей. Конечно, и Ясмина не подозревала об их существовании. При мысли о девушке киммериец вздрогнул. Один лишь Кром знает, где она, а он не может поспешить ей на помощь, прежде чем выберется из этих крысиных подземелий.

Вскоре коридор стал тянуться по горизонтали, превратившись в широкий туннель, и Конан быстро, пусть и осторожно последовал по нему, высоко подняв лампу. Он увидел, что туннель заканчивается неровной каменной стеной, в которой виднелся силуэт двери. Она была, создала из скального блока, как отметил Конан, удерживаемого навесами. Дверь повернулась с легкостью, открывая проход к находившейся за ней следующей пещере.

Так же, как и раньше Ясмина, варвар увидел, что звезды светят сквозь ветви на выходе. Он отбросил лампу, позволяя глазам привыкнуть к тусклому свету, и направился к выходу из пещеры.

Когда горец дошел до него, он отступил назад и присел, потому что снаружи послышался плеск воды и шум кого-то, пробиравшегося сквозь ветви. Кто-то, пыхтя, поднялся вверх по крутому склону, и забрался в пещеру, прежде чем стать бесформенным темным пятном, но Конан ухитрился в лунном свете увидеть обличье Клонтара. В следующий момент Конан прыгнул и сбил его на землю.

Клонтар издал короткий, вздымающий волосы вопль от ужаса, а потом Конан отыскал его горло и уселся на жреца, вдавив пальцы в его шею.

— Где Ясмина? — спросил северянин.

В ответ он услышал только хрип, поэтому, немного ослабил давление и повторил свой вопрос. Клонтар, хотя и до смерти перепуганный нападением, каким-то образом — возможно, по запаху, или, вернее, по его отсутствию — понял, что его противником стал белый человек.

— Ты Конан? — задохнулся он.

— А кто же еще? Где Ясмина? — Конан подкрепил свой вопрос рывком, который вырвал крик боли с тонких губ Клонтара.

— Она у туранцев! — прохрипел жрец.

— Где они?

— Я не знаю! A-ай, пощади! Я все скажу!

От страха Клонтар закатил глаза, которые белели в полумраке. Его худое тело дрожало как в приступе лихорадки.

— Мы забрали и вели её в пещеру, где скрывались слуги туранцев. Но те бежали вместе с лошадьми. Туранцы обвинили меня в предательстве. Они сказали, что это я избавился от слуг и собираюсь убить их. Они солгали. Клянусь Эрликом, я понятия не имею, что случилось с этими проклятыми пунтийцами.

Туранцы напали на меня, но бежал, в, то время как мой слуга сражался с ними.

Конан поднял жреца на ноги, повернул к входу в пещеру и связали ему руки его собственным ремнем.

— Мы возвращаемся, — сказал киммериец грозно. — Попробуй только крикнуть, и я выпушу из тебя твою лживую душонку. Ты отведешь меня сейчас в пещеру Вормонда.

— Нет, эти собаки меня убьют!

— Скорее я убью тебя, если ты не сделаешь этого, — заверил Конан, толкая, спотыкающегося Клонтара вперед. Прижатый к стене жрец прекратил сопротивление, из двух опасностей он выбрал более отдаленную. Они пересекли ручей, и на другом берегу Клонтар повернул направо. Конан дернул его назад.

— Я уже знаю, где я нахожусь, — рявкнул северянин. — Я знаю, где эта пещера. Она слева отсюда. Если туда ведет какой-то путь, покажи его мне.

Клонтар сдался и поспешил в темноту, ощущая жестокий захват на своем локте и опасную близость острого меча. Наступали уже предшествующие рассвету сумерки, когда они достигли темного молчаливого входа в пещеру, маячившего между деревьями.

— Они сбежали, — содрогнулся Клонтар.

— Я и не ожидал, что найду их здесь, — сказал Конан. — Я пришел сюда, чтобы найти их след. Если они подумали, что ты послал за ними погоню из местных племен, то могли пойти пешком. Но меня беспокоит только то, что они сделали с Ясминой.

— Послушай! — до них донесся тихий стон, а Клонтар рванулся вперед.

Конан снова схватил его, и связал вместе руки и ноги.

— Не смей даже дышать, — предупредил варвар, и с мечом в руке бросился вверх.

Около пещеры киммериец невольно заколебался, не желая показывать себя на свету. Затем, услышав стон снова, Конан понял, что ему не почудилось. Это был стон умирающего.

Северянин пошел ощупью в темноте и вскоре наткнулся на фигуру, издавшую очередной стон. Горец потрогал рукой и понял, что это был человек в туранской одежде. Что-то теплое и влажное плеснуло на его руки. Воин пододвинулся в направлении головы и наклонился над лежащим.

На него смотрело яростное лицо с остекленевшими глазами.

— Брагхан, — пробормотал Конан.

Звук собственного имени оживил умирающего. Он оперся на локте, выплескивая от усилия кровь изо рта.

— Вормонд, — сказал туранец призрачным шепотом. — Ты вернулся?

Проклятье, я не ожидал этого от тебя…

— Я не Вормонд, — отрезал киммериец. — Я — Конан. Видимо, что кто-то избавил меня от необходимости убивать тебя. Где Ясмина?

— Он забрал ее, — голос туранца был едва понятен, человек захлебывался кровью. — Вормонд, паршивая свинья. Мы нашли пустую пещеру… мы поняли, что старый Клонтар предал нас. Мы бросились на него. Он сбежал… Тот проклятый жрец ударил меня ножом. А Вормонд взял Ясмину, жреца и скрылся.

Он сошел с ума. Он хочет идти пешком через горы с девчонкой и жрецом, в качестве провожатого. И он оставил меня, свинья, подлая свинья…

Голос умирающего поднялся до истерического визга, туранец взглянул вверх сияющими глазами, а затем по его телу побежала страшная дрожь и он умер.

Конан встал и осмотрелся вокруг темной пещеры. Она была совершенно пуста. И в ней не было никакого оружия. Вормонд, по-видимому, ограбил своего умирающего спутника. Туранец, отправившись через горы с похищенной женщиной и предателем жрецом в качестве провожатого, пешком и без припасов, конечно же, совершенно сошел с ума.

Возвратившись к Клонтару, северянин развязал ему ноги и повторил в нескольких словах историю Брагхана. Он заметил, что глаза жреца сверкнули в темноте.

— Хорошо! Они все умрут в горах! Пусть уходят!

— Мы пойдем за ними, — сказал Конан. — Ты знаешь, какой дорогой тот жрец ведет Вормонда. Ты покажешь мне её.

Резкий всплеск самоуверенности усилил сопротивление жреца.

— Нет! Пусть они умрут!

Ругаясь яростно, Конан схватил священнослужителя за горло и так скрутил его шею назад, что у того в глазах закружились звезды.

— Будь ты проклят! — прошипел варвар сквозь зубы. — Если ты попытаешься помешать мне, то я убью тебя самым медленным способом, что знаю! Ты хочешь, чтобы я отвел тебя в Готхэн и рассказал людям, что это ты сплел заговор против дочери Эрлика? Они убьют меня, но с тебя сдерут кожу живьем.

Клонтар знал, что Конан не сделает этого, но не потому, что киммериец боялся смерти, а потому, что он лишил бы себя последнего шанса на спасение Ясмины. Тем не менее, видя пылающие глаза Конана, он почувствовал страх.

Жрец почувствовал страшную ярость белого, и он знал, что тот готов оторвать его руки и ноги. В этот момент не было вещи, на которую Конан не был бы способен.

— Подожди! — задохнулся он. — Я отведу тебя!

— И сделай это хорошо! — насильственным рывком Конан поставил его на ноги. — Они ушли отсюда меньше часа назад. Если мы не догоним их до рассвета, я пойму, что ты ведешь меня неправильной дорогой. Тогда я прикую тебя к скале, чтобы грифы сожрали тебя живьем!

9

В предрассветной темноте Клонтар вел Конана по узкой горной тропе, петляющей среди трещин и возвышающихся скал, которая все время стремилась на восток. Огни Запретного Города Готхэна оставались позади, становясь все меньше и меньше на расстоянии.

До ущелья, в котором Конан укрыл своих уркманов оставалась еще миля.

Конан хотел забрать своих людей из оврага до наступления рассвета, не желая терять, много времени, чтобы сделать это. Его глаза горели от недостатка сна, и иногда на него накатывало головокружение, но пламя неистощимой энергии сжигало варвара сильнее,чем когда-либо. Горец подгонял жреца идти все быстрее, пока пот не побежал, как вода с дрожащих конечностей пленника.

— Туранец практически будет вынужден тянуть за собой девушку. Она будет упираться на каждом шагу. И также Вормонд должен будет все время заставлять жреца показывать ему правильный путь. Мы должны приближаться к ним с каждым шагом.

Рассвет застал их, когда они поднимались на выступ, протянувшийся вверх вокруг гигантского горного отрога. Внезапно ударил порыв ветра. Затем, с левой стороны донеслись далекие крики. Конан повернулся и сосредоточил взгляд. Они находились высоко над гребнями и вершинами, которые окружали долину. В отдалении киммериец мог видеть Готхэн, что выглядел теперь, как сборище кукольных домиков. Северянин увидел и овраги, выводящие в долину. Варвар увидел ущелье, где приютились его уркманы.

Черными пятнышками люди были разбросаны между камнями, изредка поблескивали вспышки стали.

Северянин предположил, что гнавшиеся за его воинами иргизы, наконец, обнаружили его людей. Уркманы были отрезаны в ущелье. Киммериец увидел отблески солнечных вспышек, сверкавших между скал, что формировали пик, возвышающийся над ущельем. Через некоторое время он снова поглядел на запретный город Готхэн и увидел, что от ворот в эту сторону также двинулись маленькие точки всадников, выехавших выяснить причину грохота железа.

Несомненно, иргизы послали гонцов за людьми из города.

Клонтар вскрикнул и упал плашмя на выступ скалы. Конан почувствовал, что какая-то сила сшибла с его головы шлем, которые он забрал у мертвого Брагхана и услышал звонкий и резкий щелчок удара. Северянин бросился к ближайшему валуну и оттуда принялся изучать узкое, окруженное отвесными стенами плато, на которое выводил скальный выступ. Вскоре над его карнизом появилась голова и пара рук, а затем возник и выпустил очередную стрелу лук.

Острие откололо кусочки камня рядом с рукой Конана. Это оказался преследуемый варваром беглец.

Вормонд двигался гораздо медленнее, чем считал Конан, и, увидев своих приближающихся преследователей, туранец решил завязать с ними бой, а фактом того, что он признал и Конана, были его насмешливые возгласы. Но в его голосе, однако, звучали истерические нотки.

Клонтар был слишком напуган, чтобы делать что-либо другое, чем обнимать скальный выступ и стонать. Конан начал пробираться в сторону туранца. Вормонд же по-видимому, не знал, что у киммерийца нет лука. Солнце еще не поднялось над пиками, когда он начал обстрел, а тусклое освещение и атмосфера на этих высотах сделала его выстрелы весьма неприцельными.

Вормонд стрелял неистово, в то время как Конан пробирался от камня к камню, при этом иногда свистящая стрела полетела небезопасно близко. Но Конан подходил все ближе и ближе, стараясь, чтобы солнце было позади него. Что-то в этой тихой и темной фигуре, которую он никак не мог поразить, ломало нервы Вормонда, ему казалось, что это крадется леопард, а не человеческое существо.

Конан не видел Ясмины, но вскоре увидел жреца, который попытался воспользоваться моментом, когда Вормонд доставал стрелу. С руками, связанными за спиной, он выскочил из-за уступа и понесся, как крыса между скалами.

Вормонд, словно безумец выхватил кинжал и метким броском вонзил лезвие между его лопаток, жрец зашатался и упал, крича, в тысячефутовую пропасть.

Конан также выскочил из укрытия и побежал, как ветер, воющий между коварных скал. В этот момент солнце поднялось над гребнем и своим блеском ослепило глаза Вормонда. Туранец издал невнятный крик и наполовину ослепленный, принялся стрелять, прикрывая глаза плечом. Стрелы свистнули около головы Конана, а Вормондом так овладела паника, что тот стрелял уже вслепую. Затем его рука стала тщетно ощупывать пустой колчан. Еще один прыжок и Конан достанет его своей сияющей и вертящейся сталью, которую солнце окрасило в алый цвет. Вормонд слепо отбросил лук и закричал:

— Ты проклятый оборотень! Я еще достану тебя! — и, размахивая руками, туранец выскочил из убежища. Его нога соскользнула на наклонном краю обрыва, и негодяй упал вниз, исчезнув так внезапно, как будто это был всего лишь сон.

Конан подошел к обрыву и посмотрел вниз, в темноту. Он ничего не увидел, пропасть казалась бездонной. Варвар отвернулся разочарованный, сердито пожав плечами.

Ясмину киммериец нашел лежащей, с руками, связанными за обломком скалы, там, где и оставил её Вормонд. Её мягкая обувь была совершенно изорвана, а шрамы и ссадины на нежном теле свидетельствовали о том, что Вормонд прилагал насильственные усилия, чтобы заставить пленницу идти быстрее по каменистым тропам.

Конан разорвал путы, и девушка с силой схватила своего спасителя за плечи.

В ее голосе не было страха, а только дикий азарт.

— Они сказали, что ты умер! — крикнула Ясмина. — Я знала, что они лгут!

Они не могли убить тебя, так как они не могли бы убить горы, или ветер, который дует с них. Ты взял в плен Клонтара, я видела его. Он знает эти тайные тропы лучше, чем тот жрец, которого убил Вормонд. Убираемся отсюда, пока иргизы заняты убийством уркманов, что с того, если у нас нет припасов? Сейчас лето. Мы не замерзнем в горах. Можем и поголодать некоторое время, если будет надо.

Пойдем!

— Я привел этих людей в Готхэн, чтобы сделать вместе кое-какие дела, Ясмина, — сказал он. — Даже ради тебя я не могу отказаться от них.

Она кивнула своей прекрасной головой.

— Я ожидала этого от тебя, Конан.

Лук Вормонда лежал рядом, но к нему не было стрел. Киммериец выбросил его в бездну, и, схватив Ясмину за руку, варвар направился к уступу, на котором лежал бедолага Клонтар. Конан поднял его пинком и указал на ущелье.

— Есть ли способ, чтобы попасть в ущелье, не спускаясь в долину? Твоя жизнь зависит от этого.

— Почти половина из этих ущелий имеет скрытые выходы, — ответил Клонтар, дрожа. — И это тоже. Но я не могу показывать вам путь связанными руками.

Конан развязал ему руки, но обвязал ремень вокруг пояса жреца и схватил его другой конец.

— Веди, — приказал он.

Клонтар привел их назад к уступу, тому же самому, что они недавно миновали, прямо до того места, где его пересекал скальный гребень с бегущей по нему узкой дорожкой. Они направились по ней, окруженные по бокам головокружительными обрывами, пока не достигли широкого выступа, который проходил вдоль края глубокого каньона. Путники окружили огромный утес, а через мгновение Клонтар проскользнул в пещеру, открывавшуюся над узкой тропинкой.

Они шли в темноте, рассеиваемой светом, что просачивается из зазубренных трещин в потолке. Пещера сильно извивалась и стремительно вела вниз, пересекаемая скальными разломами. Через целый час пути они добрались до треугольной щели посреди возносящихся высоких стен. В одной из них открывался небольшой зазор, который является выходом из пещеры. С внешней стороны её маскировал скальный отрог, который выглядел, как фрагмент твердой монолитной породы. Конан заглядывал в эту пропасть предыдущим днем, но не смог разглядеть пещеры.

Когда они шли по извилистой пещере, отзвуки битвы усиливались. Теперь они заполняли все пространство гулким эхом. Путники находились в ущелье уркманов. Конан увидел жилистых воинов укрывающихся между камнями навскидку стреляющих в возникающие между скал на склонах головы в меховых шапках.

Северянин прокричал им, привлекая внимание, но прежде чем киммерийца узнали, уркманские воины едва не выстрелили в него. Он направился к ним, таща за собой Клонтара, а воины в немом изумлении, глядели на дрожащего жреца и девушку в разорванном платье. Она же почти не обращала на них никакого внимания. Девушка не боялась этих волков. Все её внимание было сосредоточено на Конане. Она не вздрогнула, даже когда рядом с ней просвистела стрела.

Люди, стоя на коленях, стреляли на тропу у выхода из горной расщелины. Из узкого прохода сыпался град стрел.

— Они подобрались к нам в темноте, — пробормотал Снорин, заматывая повязкой сочившуюся кровью рану на его предплечье. — Они окружили выход из ущелья, прежде чем их заметила наша стража. А после перерезали горло охранникам, которых мы оставили у выхода из расщелины и начали подкрадываться к нам. Если бы другие воины в ущелье не разглядели их и не подняли тревогу, нас бы всех вырезали во сне. Что будем делать, Конан? Мы в ловушке. Мы не можем подняться по этим склонам. Здесь у нас есть вода и трава для лошадей, и мы хорошо отдохнули, но уже на исходе пища, и запасы не являются неисчерпаемыми.

Конан взял у одного из мужчин меч и передал его Ясмине.

— Охраняй Клонтара, — приказал он. — Заколешь его, если попытается сбежать.

По вспышке в ее глазах варвар понял, что она признала важность этого совета, и без каких-либо колебаний выполнит его приказ. Клонтар выглядел, как разъяренная змея, но боялся Ясмины не меньше, чем самого Конана.

Конан взял лук и горсть стрел, направляясь к заваленному камнями выходу из оврага. Три уркмана уже лежали мертвыми, еще несколько человек получили ранения. Иргизы поднимались вверх по склону пешком, прячась между камнями, пытаясь подобраться достаточно близко, чтобы в рукопашной схватке сокрушить противника своим подавляющим числом, но, не жертвуя, однако, понапрасну своими жизнями. Со стороны города двигалась неровная цепочка людей.

— Мы должны вырваться из этой ловушки, пока сюда не доберутся жрецы из Готхэна, которые проведут иргизов пещерами через горы, — пробормотал Конан.

Северянин видел, как те восходят на первую горную гряду, дико вопя и обращаясь к соплеменникам. В большой спешке варвар отрядил полдюжины людей на лучших лошадях, посадив также Клонтара и Ясмину на запасных скакунов, приказывая жрецу проводить уркманов через пещеру. Снорину было поручено выполнять команды Ясмины, причем уркман доверял ему настолько, что не стал протестовать против того, чтобы подчиняться женщине.

Троих из оставшихся воинов Конан оставил у расщелины, а сам с другими тремя занял выход из ущелья. Они начали стрелять, в то время как погоня погнала лошадей вниз по ущелью. Нападавшие на склонах заметили, что обстрел затих и начал напирать на холм, скрываясь, каждый раз, как их осыпало градом стрел, необычная точность которых с лихвой компенсировала меньшую численность оборонявшихся. Отвага и меткость Конана заразила его людей так, что они вложили всю душу в стрельбу из луков.

Когда последний из всадников исчез в пещере, Конан подождал, пока не пришел к выводу о том, что у беглецов было достаточно времени, чтобы пройти по извилистой пещере, а затем поспешно отступил сам, забирая людей, что охраняли расщелину и быстро побежал к скрытому проходу. Нападавшие внезапно не встретив сопротивления, заподозрили в этом ловушку, и соответственно напрасно потратили те долгие минуты, в течение которых Конан и его люди уносили ноги посреди оглушительного грохота копыт, скача по извилистой пещере.

Основной отряд ждал их у выступа скалы, проходящей вдоль каньона, и тогда Конан приказал поторопиться. Он выругался от того, что не может быть в двух местах одновременно: в передней части колонны, заставляя Клонтара быть покорным, и в хвосте, глядя на первые признаки преследования. Тем не менее, Ясмина, держа в руках меч у горла жреца, была защищена от сюрпризов с его стороны. Девушка пообещала ему утопить лезвие в горле, если только иргизы окажутся на расстоянии полета стрелы, так что Клонтар, дрожа от страха и ярости, быстро вел группу вперед.

Они обошли изгиб скалы, и теперь они шли вдоль хребта, по узкой, как лезвия тропинке, по бокам которой гладкие отвесные скалы, круто падали на многие сотни футов вниз.

Конан ждал один в разломе скал. Когда его группа начала двигаться, словно насекомые вдоль хребта, на уступе появились первые иргизы. Киммериец остановился на лошади прямо за выступающим скальным отрогом, натянул лук, тщательно прицелился и выстрелил. Расстояние было очень велико даже для него.

Стрела прошла мимо первого всадника и попала в лошадь. Заржав, раненое животное встало на дыбы, рванулось назад и, потеряв равновесие, рухнуло вместе с наездником в пропасть. Ржание перепуганного скакуна испугало и других лошадей. Еще трое коней потеряли контроль над собой и упали со скалы, увлекая за собой всадников. Остальные иргизы вернулись в пещеру. Через мгновение они попробовали атаковать еще раз, но летящие стрелы заставили их вернуться.

Конан посмотрел через плечо и заметил, что его группа уже начала спускаться с хребта на противоположной стороне горы. Он повернул коня и поскакал по каменистой тропе. Если бы киммериец задержался, иргизы осмелились бы напасть снова, а не встретив сопротивления, достичь поворота достаточно рано, чтобы выстрелить в него на узком выступе скалы.

Большинство членов его группы на гребне слезли с лошадей и вели животных пешком. Конан же мчался по этой узкой тропе галопом, не обращая внимания на то, что на смерть таилась по обе стороны хребта, если лошадь внезапно поскользнется или неправильно поставит ногу. Но животное неслось по скалам и камням уверенно, как серна.

Конан от недостатка сна испытывал головокружение, когда смотрел на покрытую голубой дымкой пропасть. Однако он справился. Когда же северянин, наконец, спустился вниз по склону к подножью, где стояла Ясмина с белым лицом, впиваясь ногтями в ладони, иргизов пока еще не было видно.

Конан подгонял всадников так споро, насколько осмеливался, приказывая им пересаживаться каждый час на запасных коней, чтобы лучше сохранить силы животных. Он оставался рядом с десятком из них; у большинства из которых кружилась голова от огромной высоты, на которой они находились. Варвар и сам был сейчас как спящий, удерживая себя в сознании высочайшим усилием воли, когда горы вращались перед его усталыми глазами.

Они следовали по пути, обозначенному Клонтаром, вдоль скальных выступов, нависающих над обрывами, дно которых тонуло во тьме. Воины протискивались сквозь узкие овраги, словно бы прорезанные ножом, с крутыми каменными стенами, вырастающими с обеих сторон. Позади, время от времени слышались приглушенные крики, а однажды, поднявшись на головокружительную высоту горы, на дороге, где лошади должны были бороться за каждый шаг, уркманы увидели позади себя далеко внизу погоню. Иргизы и жрецы не выбирали такой смертельно опасный путь; ненависть обычно не такое отчаянное чувство, как воля к жизни.

Заснеженный пик горы Эрлика поднимался перед ними все выше и выше, а поставленный под сомнение Клонтар поклялся, что самый безопасный путь проходит через эту вершину. Больше он ничего не мог сказать. Жрец был зеленым со страха, и владела им только одна мысль — держаться дороги, которая спасет ему жизнь. Он боялся своих похитителей не меньше, того факта, что подданные Готхэна могли бы догнать его и узнать об участии жреца в похищении богини.

Беглецы непрерывно шли вперед, начиная шататься от истощения.

Полумертвые лошади спотыкались на каждом шагу. Ветер пронизывал всех насквозь, словно острыми иглами. Стемнело, когда они достигли подножия огромного горного хребта, который вел прямо к крутому спуску с горы Эрлика.

Гигантский пик поднимался над ними, могучее скопление изломанных скал, взлетая вертикальными стенами над бездонной пропастью, над которой доминировал заснеженный блистающий шпиль, словно стараясь сокрушить своим величием окружающие горы.

Грань заканчивалась высоким выступом на каменной стене, где в отвесной скале виднелись бронзовые двери, все покрытые письменами, которых Конан так не смог прочитать. Врата были достаточно массивными, чтобы выдержать удар тарана.

— Это место посвящено Эрлику, — сказал Клонтар, но в его голосе, однако, не слышалось никакого уважения. — Толкни эту дверь. Не бойся, я клянусь жизнью, что тут нет никакой ловушки.

— Конечно же, есть, — издевательски пробурчал Конан хмуро, едва не упав, слезая с лошади, и лично уперся плечом в дверь.

10

Тяжелые двери распахнулась с легкостью, указывая на то, что древние петли были недавно смазаны. Зажженный факел осветил вход в туннель, вырезанный в твердой породе. В нескольких футах от входа в туннель расширился, а мерцающий факел на входе давал некоторое слабое представление о размерах помещения.

— Этот туннель проходит прямо сквозь гору, — сказал Клонтар.

— До рассвета мы должны быть вне досягаемости от погони, потому что даже если они поднимались и шли по кратчайшему пути через пик, то должны были двигаться пешком, что займет у них всю ночь и весь следующий день. Если же они решат обогнуть гору и пойти по близлежащему горному проходу, то это займет у них еще больше времени. Их лошади также устали. Тем путем я собирался вести Вормонда. Я не желал показывать ему туннель через гору. Но для вас это единственный путь побега. Здесь есть еда. В определенное время года здесь работают жрецы. В этих кельях имеются лампы.

Он указал на небольшую камеру, высеченную в скале сразу же позади входа.

Конан зажег несколько масляных ламп и передал их уркманам. Он не стал поступать так, как требовала этого осторожность: самому пойти вперед и исследовать туннель, прежде чем по нему пройдут его люди. Их погоня была слишком близко. Варвар должен был поверить в то, что жрец также просто хочет спасти свою собственную шкуру.

Когда все собрались внутри, Клонтар сказал запереть дверь большими засовами из бронзы, толщиной с бедро человека. Полдюжины ослабевших уркманов с трудом подняли каждый из них, но, когда они были на месте, Конан был уверен, что никакое оружие легче, чем осадные тараны не сможет одолеть многотонный вес двери, массивные бронзовые пороги и косяки которых находились глубоко в твердой породе.

Киммериец подозвал Клонтара, чтобы тот ехал между ним и Снорином.

Уркман держал факел. У них не было никаких оснований доверять Клонтару, несмотря на то, что жрец, казалось, был доволен тем фактом, что наконец-то избавляется от богини, которую он боялся и ненавидел, хотя это означало для него в то же время и отказ от мести.

Хотя все существо вело отчаянную борьбу, чтобы не упасть без сознания от истощения, Конан был поражен тем, что увидел при свете факела. Киммериец даже не мечтал, что такое место может существовать где-нибудь на свете.

Тридцать человек могло ехать рядом, плечом к плечу по проходу, подобному пещере, свод которой в некоторых местах находился вне поля зрения. В других местах сталактиты отражались тысячами сверкающих цветов.

Основание прохода и стены были гладкими, словно вручную отполированный мрамор, и Конан задался вопросом, как много веков его должны были быть вырубать в скале и оглаживать. Нерегулярно по обеим сторонам прохода нерегулярно появлялись выдолбленные в скале кельи. Затем северянин заметил и желтые проблески на стенах пещеры.

Свет факела показал невероятную правду. Все рассказы о горе Эрлика, как оказалось, были правдой! Стены туннеля были плотно оплетены жилами золота, которое удавалось выковырять из стены даже обычным ножом!

Уркманы увидев такую добычу, казалось, внезапно забыли об усталости и начали проявлять к ней почти нездоровый интерес.

— Это место, откуда жрецы добывают золото, Конан, — сказал Снорин, глаза которого интенсивно сверкали. — Позволь мне только вывернуть этому старику пальцы, чтобы он сказал нам, где они скрывают то, что добывается из стен.

Однако старый жрец не нуждался в помощи подобного рода. Он указал на вырезанную в скале квадратную комнату, в которой стояли штабеля предметов, имевших определенную форму; все они оказались слитками чистого золота. В другом помещении они увидели примитивные печи, используемые для выплавки руды и отливки драгоценного металла.

— Возьмите все, что вы хотите, — безучастно сказал Клонтар. — Даже тысячи лошадей будет не достаточно, чтобы забрать все золото, что собрано здесь, хотя мы едва углубились в золотоносную жилу.

Тонкие губы уркманов сжались от жадности, и в Конана вонзились вопросительные взгляды горящих ястребиных глаз.

— У вас есть запасные лошади, — сказал северянин.

Этого было достаточно. Теперь никакая сила не смогла бы убедить уркманов, что все это не было запланировано Конаном с самого начала, чтобы привести их к обещанному им золоту. Они грузили свободных лошадей золотыми слитками, пока киммериец не приказал им остановиться, для того, чтобы сохранить силы животных. Затем они начали кромсать на куски мягкой металл и распихивать его по карманам, засовывать за пояса, но штабеля из драгоценного металла, казалось, оставались нетронутыми. Некоторые уркманы ругались в голос и плакали от ярости, видя, сколько еще богатств они должны будут оставить.

— Конечно же, — обещали они друг другу, — мы вернемся сюда с повозками и многочисленными лошадьми, и забрать все до последней крупицы.

— Собаки! — выругался Конан. — У каждого из вас уже есть состояние, о котором вы даже никогда не могли мечтать. Вы шакалы, что объедаются падалью, пока их не разрывает от переедания? Неужели мы задержимся здесь до тех пор, как иргизы перейдут через горы и перережут нам глотки? Что вам тогда будет от этого золота, дураки?

Киммерийца больше заинтересовала келья, где в кожаных мешках хранилось зерно. Он приказал воинам навьючить на несколько лошадей продовольствием вместо золота. Они немного поворчали, но послушались. Воины послушали бы варвара теперь, даже если бы он приказал им пойти с ним в Амазон или Атлаю.

Каждый дюйм его тела мечтал о еде и сне. Однако северянин лишь пожевал немного сырых зерен и восстановил ослабленные силы, держась лишь своей несломленной волей. Ясмина полулежа, откинулась в седле, но ее глаза резко блестели в свете факелов, чем вызвала у Конана все больше и больше уважения, бывшее даже сильнее, чем предыдущее восхищение.

Они ехали через сказочную пещеру. Уркманы жевали зерно и взволнованно разговаривали об удовольствиях, которые они обретут, потратив захваченное золото, когда, наконец, путники не достигли бронзовых ворот, которые были подобны двери, через которую они вошли. Двери не были заперты, хотя Клонтар и предупреждал, что никто, кроме жрецов на протяжении многих веков не посещал горы Эрлика. Когда они с усилием открыли дверь, их ослепил белый свет утренней зари.

Они смотрели на небольшой выступ, от которого дальше вела узкая дорожка, проходя по краю огромного скального вала. С одной стороны скала круто уходила вниз на многие сотни футов вглубь, туда, где на дне пропасти извивался поток, который выглядел сверху, как серебряная нить. На другой стороне крутая скала возносилась вверх на добрые пятьсот футов. Пик заслонял полностью вид слева, и только с правой стороны Конан разглядел несколько гор, окружающих пик Эрлика, а далеко за их пределами долину, идущую от южного прохода, что выглядела с расстояния, как разрыв в плоти мрачных, горных хребтов.

— Там лежит ваша свобода, Конан, — сказал Клонтар, указывая на проход.

— Примерно в пяти милях от того места, где мы находимся, тропа спускается в долину, в которой есть вода, живность и трава для лошадей. Когда вы пройдете через проход, то будете идти еще в течение трех дней, прежде чем попадете на земли, которые ты знаешь. На этих землях обитают дикие племена, но не нападут на такую большую группу, как ваша. Ты пройдешь через проход еще до того, как иргизы обогнут гору. Они не будут преследовать тебя там. Здесь границы их страны. А теперь позволь мне уйти.

— Не сейчас; я отпущу тебя на перевале. Ты вернешься назад с легкостью, чтобы ожидать иргизов; и ты будешь в состоянии рассказать им любую ложь, наплести всё, что только придет тебе в голову. О том, что случилось с их богиней.

Клонтар окинул Конана ненавидящим взглядом. Глаза киммерийца также налились кровью, а под напряженной кожей лица выступили скулы. Он казался человеком, которого истязали в преисподней, да и чувствовал себя подобным образом. У Клонтара же не было оснований для решительного протеста, за исключением того, что он хотел как можно скорее убраться из этой ненавистной ему компании.

По состоянию, в котором находился Конан, можно было сказать, что им руководили самые примитивные инстинкты. Киммериец едва сдерживал нервную дрожь, чтобы не приложить голову жреца лезвием.

В тот момент, когда жрец крикливо протестовал, а Конан думал, следует ли ему спорить с ним или сбить его с ног, нетерпеливые уркманы начали толпиться у входа. Полдюжины воинов вышли на выступ, прежде чем Конан заметил это. Он приказал Снорину охранять Клонтара, а сам прошел мимо стоящих на выступе бандитов, желая, как обычно, проехать первым. Но один из людей северянина уже стоял на узкой дорожке, будучи не в состоянии, ни развернуться, ни отступить, или же прижаться поближе к стене, чтобы пропустить Конана. В конечном итоге киммериец поручил ему возглавить продвижение их отряда. Но именно в тот момент, когда его лошадь вступила на тропу, как с горы с грохотом посыпался град камней.

Падающие валуны ударили бедного уркмана и смели его вместе с лошадью с тропы, как метла сметает паука со стены. Один из камней, отскочив от скалы, ударил лошадь Конана, ломая той ногу, и животное с истошным ржанием упало в пропасть, разделив судьбу своего предшественника.

Конану удалось освободиться от своей лошади, и варвар смог повиснуть на краю обрыва. В его ушах звучал крик Ясмины и вопли уркманов. Вокруг в поле зрения не было каких-либо целей, но многие из них принялись стрелять из луков вслепую. С вершины горы, с самой высшей её точки раздался издевательский смех.

Конан, не смущаясь того факта, что сам чудом едва избежал смерти, отправил людей обратно в пещеру. Они были как волки, запертые в ловушке, готовые кусать всех без разбора налево и направо. Над головой Клонтара засверкали десятки кинжалов и ножей.

— Убейте его! Он завел нас в ловушку! Клянемся богами!

Лицо Клонтара позеленело и конвульсивно задергалось от страха. Он закричал так, как будто с него живьем сдирают кожу.

— Нет! Я вел вас быстрой и безопасной дорогой. Иргизы не могли появиться здесь так быстро!

— В этих пещерах были жрецы? — спросил Конан. — Они могли атаковать нас, когда увидели, что мы приближаемся. Является ли этот человек на вершине жрецом?

— Нет, Эрлик мне свидетель. Мы добываем здесь золото три месяца в год; в другое время подходить близко к горе Эрлика, это неминуемая смерть. Я не знаю, кто это может быть.

Конан осмелился снова выйти на тропу, и был встречен новым градом камней. С вершины донесся окрик.

— Эй ты, киммерийская собака, как тебе это нравится?! Наконец-то я тебя достал! Ты думал, что я подох, когда упал в пропасть?! Там был скальный выступ, в десятке футов ниже, куда я и приземлился. Ты не увидел его, потому что солнце было уже слишком низким, чтобы хорошо освещать скалы. Я поднялся обратно вверх, когда вы ушли.

— Вормонд! — прорычал Конан.

— А ты думал, что я не вытянул каких-либо сведений из того жреца?! — крикнул туранец. — Он рассказал мне все о горных перевалах и о горе Эрлика, когда я выбил ему несколько зубов. Когда я увидел подле тебя старого Клонтара, то сразу понял, что он приведет тебя к горе Эрлика. И я добрался сюда первым. Я хотел в начале запереть двери, чтобы вы не смогли попасть внутрь, а иргизы вырезали бы вас под корень. Но я не был в состоянии один поднять решетку. Но это не важно. Вы в ловушке. Вы не выйдете на тропу, потому что я забью вас камнями, как жуков. Вы не можете видеть меня, а я вас вижу. Я останусь здесь, пока сюда не доберутся иргизы. У меня также есть и звезда Ясмины. Они будут подчиняться мне, когда я скажу им, что это Клонтар помог вам похитить ее. Они убьют вас всех кроме Ясмины. Её они заберут его обратно в Готхэн, но это уже не имеет значения для меня. Мне не нужно никаких денег за Ясмину от визиря. Я знаю секрет горы Эрлика!

Конан отступил назад в коридор и повторил слова, сказанные туранцем.

Клонтар позеленел еще больше, а все остальные без слов посмотрели на Конана.

Его налитые кровью глаза блуждали от одного к другому. Все люди были истощены и растрепаны, они подслеповато щурились в утреннем свете, и выглядели, удивительно похожими на призраков, вышедших наружу из под земли.

Конан же не достиг еще пределов своей жизненной силы; у него всегда имелись какие-то скрытые резервы жизнеспособности.

— Есть здесь какой-нибудь другой путь? — спросил он.

Клонтар покачал головой, дрожа от страха.

— Не такой, чтобы по нему смогли пройти люди и лошади.

— Что ты имеешь в виду?

Верховный жрец отступил в темноту и приблизил факел к стене туннеля в месте, где тот сужался у выхода. Из скалы торчали проржавелые куски металла.

— Здесь когда-то была лестница, — сказал он. — Она вела к высокой расщелине в скале, где раньше сидел стражник, наблюдая возможными незваными гостями в южном проходе. Но никто не поднимался, таким образом, уже в течение многих лет, и её ручки проржавели. Расщелина открывается на внешнюю кромку пика и даже если кто-то туда заберется, едва ли он сможет спуститься другим путем вниз.

— Ну что же может быть, я смогу из расщелины подстрелить Вормонда, — проворчал Конан, голова, которого кружилась от потока мыслей.

Молчание делало его борьбу с сонливостью значительно тяжелее. Шум голосов уркманов доносился до него, как бессмысленный поток слов, а черные, полные страха глаза Ясмины, казалось, смотрели на него с очень большого расстояния. Ему показалось, что руки девушки прикоснулись к нему ненадолго, но киммериец не был уверен. Проблески света начали вращаться перед его глазами в густом тумане…

Конан пришел в себя, ударив открытой ладонью в лицо, а затем начал подниматься по остаткам лестницы, с луком, перекинутым за спину. Снорин начал хватать его, умоляя, чтобы это ему дали попробовать вместо варвара, но Конан отверг это. В запутанном мозгу северянина царило убеждение, что это лишь его ответственность. Горец лез наверх, как сомнамбула, медленно, сконцентрировав на этой задаче все свои чувства. После пятидесяти перекладин лестницы свет масляных ламп перестал помогать ему, и теперь воин поднимался на ощупь в темноте, чувствуя лишь прикосновение к вделанным в стену ржавым скобам. Они были такими проржавевшими, что он не решился доверить ни одной из них все бремя своего веса. Во многих местах их не было вообще, и тогда горец вбивал пальцы в отверстия, в которых они когда-то были вставлены. Только благодаря небольшому наклону скалы лезть по ней было вообще возможно, но этот подъем казался бесконечным, словно какая-то адская пытка.

Масляные лампы, далеко внизу, выглядели как светлячки, а увешенные сталактитами своды были расположены в нескольких метрах над головой.

Северянин увидел вспышку света, и мгновение спустя застревая, пролез в расщелину, что выводила наружу. Она была всего лишь фута три в ширину и слишком низкой, чтобы стоять выпрямившись.

Киммериец прополз еще около тридцати футов, и, наконец, выглянул через изорванный край утеса, который нависал над скалой в сотне футов ниже. Он не мог видеть отсюда ни ворот, ни тропы, ведущей от них, но увидел фигуру, что ютились между камнями на краю скалы. Варвар снял с плеча лук.

Как правило, киммериец не промазал бы на таком расстоянии. Теперь, однако, его воспаленные, красные от крови глаза отказывались подчиняться.

Сонливость и усталость сильнее всего атакуют именно на рассвете. Фигура между скалами, казалось, сливалась с окружающим фоном и превращалась в бесформенное пятно. Стиснув зубы, Конан отпустил тетиву. Стрела ударила в скалу в нескольких дюймах от головы Вормонда. Туранец подскочил и исчез из поля зрения между камнями. Разочарованный Конан забросил лук на спину и свесил ноги за край уступа. Он был уверен, что у Вормонда нет оружия. Далеко внизу уркманы завывали, как волчья стая, но северянин не обратил на это внимания, полностью занятый спуском вниз по склону скалы. Он споткнулся несколько раз и чуть не упал, а в какой-то момент поскользнулся и начал сползать вниз, скатываться вниз по склону, пока его лук не зацепился за выступ, а Конан удержался, повиснув на его тетиве.

Сквозь красный туман он увидел, как Вормонд выходит из укрытия, держа меч, вероятно найденный в пещере. Конану стало не по себе от того, что туранец мог подняться вверх и убить его, беспомощно висевшего на скале. Северянин оттолкнулся изо всех сил от скалы и яростно дернул, срывая тетиву. Киммериец полетел вниз, как камень, ударился о склон и, наконец, хватаясь за камни и выступы, остановился примерно в десяти футах от обрыва. Катившиеся за ним камни перелетели через его край и исчезли.

Падение вырвало Конана из его ступора. Вормонд был всего в семи футах от него, когда варвар вскочил, поднимая меч. Туранец выглядел таким же диким и взбешенным, как и Конан, а в его глазах блестела искра безумия.

— Сталь на сталь, Конан! — прохрипел он. — Посмотрим, такой ли ты воин, как все говорят!

Вормонд подбежал и Конан столкнулся с ним, несмотря на истощение, пылая ненавистью и гневом. Они сражались, двигаясь взад и вперед вдоль края обрыва.

Иногда не более одного шага отделяло их от вечности. Звон мечей разбудил орлов, которые, летая, стали истерично клекотать.

Вормонд бился как сумасшедший, используя все приемы, которые он изучил в родном Туране. Конан же боролся так, как научили его беспощадные стычки в этих диких горах, равнинах и пустыни. Он сражался, как атлант, а ненависть и жажда мести умножали его силу.

Стуча своим лезвие, как кузнец молотком по наковальне, Конан теснил ошеломленного туранца, пока тот не остановился прямо на краю обрыва.

— Свинья! — выдохнул Вормонд с остатками сил, и, плюнув в лицо противника, нанес ужасный удар мечом.

— Это тебе за Унгарфа! — взревел Конан и его меч, пролетев мимо лезвия Вормонда, поразил цель.

Туранец склонился над краем, с лицом, залитым кровью, и молча, упал вниз.

Конан сел на камне, внезапно осознав, что он весь дрожит. Северянин сидел неподвижно, со страшным лезвием, лежащим на коленях, подперев голову руками и без единой мысли, пока доносящиеся снизу крики, не привели его в сознание.

— Эй, Конан! Человек с разрубленной головой упал прямо рядом с нами вниз! С тобой все в порядке? Мы ожидаем твоих приказов!

Киммериец поднял голову и посмотрел на солнце, которое поднималась над восточными пиками, заливая снег на вершине горы Эрлика пурпурным пламенем.

Он отдал бы все золото готхэнских жрецов за то, чтобы иметь возможность прилечь и поспать хотя бы час. Носить на неверных и дрожащих от напряжения ногах свой собственный вес, казалось, казалось ему трудом превыше всех его сил.

Но задача еще не была выполнена до конца; пока они оставались на этой стороне прохода ему не суждено поспать.

Собрав остатки сил, варвар крикнул в сторону всадников:

— По коням, сукины дети! Поезжайте по тропе, а я буду следовать вдоль обрыва. Я вижу место за следующим поворотом, где я мог бы спуститься вниз на дорогу. Возьмите Клонтара, он будет свободен, но не сейчас.

— Скорее, Конан! — добежал до него серебристый голосок Ясмины. — До Вендии далеко, и много еще гор лежит на нашем пути!

Конан засмеялся и вложил меч в ножны. Его смех прозвучал устрашающе, как рев зверя. Внизу уркманы уже выбрались на дорогу и запели однообразную, сложенную в его честь песню.

Называлась она «Повелитель Меча», и повествовала о человеке, который шел, шатаясь высоко над ними, вдоль обрыва, с лицом, что было подобно ухмыляющемуся черепу, оставляя при каждом шаге пятна крови на скале.

Двое против города

После побега из Готхэна, Конан вместе с группой уркманов добрался до Гори. Здесь он расстался с Ясминой и уркманами, которые пообещали, что будут сопровождать девушку до самого Ширхама.

Конан же отправился в залив Ксапур, где намеревался сесть на корабль и доплыть до Шахпура, чтобы затем добраться до Киммерии. После длительных переговоров, один из капитанов согласился выйти в море за тройную оплату.

Когда от Шахпура их отделял лишь один день пути, ночью начался жестокий и мощный шторм. На четвертый день, когда шторм утих, глазам моряков явился дикий и чужой ландшафт. Высадившись на берег, Конан решил заночевать на берегу, перед обратной дорогой на юг. Утром же северянин увидел, что корабль уплыл в ночь с его вещами и, конечно же, с золотом.

Конан поклялся отомстить капитану Шараху, но ему не оставалось ничего другого, как пойти пешком, и варвар отправился в путь немедленно. Через несколько дней воин добрался до сказочного города, в котором исполнялись какие-то странные обряды.

1

Сквозь ослепительно цветовую гамму улиц Шантариона следовала чужеземная фигура, совершенно неуместная в этом месте. В самом богатом городе мира, куда галеоны с фиолетовыми парусами свозили богатство многочисленных морей и земель, было изобилие чужестранцев; посреди местных купцов, их рабов и охранников скользили воры с ловкими пальцами, шествовали темнокожие кушиты, толпились группы сухощавых кочевников с юга. Номады из великой пустыни смешивались с королевской свитой увешанной золотом.

Пришелец, которого обратились все глаза, все же был совершенно чуждым и не похожим на жителей города.

— Это аквилонец, — прошептал царедворец в пурпурных одеждах своему спутнику, чьи одежды и раскачивающаяся походка на широко расставленных ногах выдавала в нем человека с моря.

— Похож, но не совсем. Он должен быть из какого-то связанного с ними, но дикого племени. Вероятно, варвар с севера.

Обсуждаемый человек являл собой некоторое сходство с аквилонцами, у него были длинные черные волосы, голубые глаза и светлая кожа, несмотря на загар, контрастирующая с более темной кожей местных жителей.

Тем не менее, на этом и заканчивалось все общее. Его сильная и львиноподобная, гигантская фигура делала человека более похожим на варвара с севера, чем на аквилонца, горца, что провел свою жизнь не в стенах, или плодородных сельскохозяйственных долинах, а в постоянной схватке с дикой природой.

Ритм такой жизни отражался в чертах его строгого лица и на крепком сложении, мощных руках, широких плечах и узкой талии. На голове у него был рогатый, ничем не украшенный шлем, грудь была скрыта под чешуйчатым панцирем. С широкого, отделанного золотом пояса свисал длинный, обоюдоострый меч и кинжал с двусторонним изогнутой лезвием в длину около фута, у рукоятки бывший шириной с ладонь — жуткое оружие в руках опытного владельца.

За ним наблюдали тысячи пар глаз, пришелец же не скрывал своего любопытства, внимательно разглядывая город и его жителей. Восхищение и очарование рисовалось на его лице так явно, что оно казалось совершенно детским, если бы не таившаяся во взгляде угроза. Варвар имел в себе нечто опасное, чего не скрывало даже его восхищение новым окружением.

Это окружение было ему совершенно чуждым. Никогда не видел он такого богатства, такой азартно разбросанной роскоши. Мощеные улицы не были для него новинкой, но северянин с удивлением оглядывал здания из камня и кедра, украшенные золотом, серебром, слоновой костью и драгоценными камнями.

Человек сощурился от блеска, исходящего от сияющего кортежа богача, или заморского князя, которые проходили мимо него по улице. Гордый господин вальяжно и беспечно лежал, развалившись посреди подушек, в инкрустированном драгоценностями и отделанном шелком паланкине, который несли невольники в шелковых набедренных повязках.

За ними шла стража, покачивая страусиными перьями, вставленными в золотые, украшенные драгоценными камнями рукоятки сабель. Отряд сопровождали солдаты разных рас: стигийцы, жители Турана, Косалы, гирканцы, а рядом шли богатые торговцы с архипелага Зурази.

Новоприбывший восхищался их одеждами из знаменитого туранского пурпура. Благодаря пурпурным одеяниям, племя простых торговцев, обманывающее соседей на продаже овощей, вскоре превратилось в общество дворян и купцов, князей, ищущих славы и богатств, равных богам. Их одежды развевались и пламенели на солнце, красные, как вино, темно-пурпурные как ночи в колхийских горах, алые, как кровь убитых королей.

Темноволосый варвар шел через вращающуюся радугу цветов и оттенков, с глазами, холодными, как полярная ночь, не обращая внимания на любопытные и дерзкие взгляды гуляющих в модных сандалиях, или несомых в паланкинах с навесами, светловолосых женщин.

На улице появилась процессия, стоны и крики которой заглушили повседневный шум. Сотни обнаженных до пояса женщин с волосами, рассыпанными по плечам, бежали, ударяя себя по обнаженным грудям, вырывая волосы из головы и плача, как будто их горе было слишком велико, чтобы выразить его тишиной.

Следом шагали мужчины, неся носилки, в которых лежала неподвижная фигура покрытая гирляндами цветов. Все торговцы, прохожие, даже воры и их помощники оставили свои занятия, чтобы посмотреть на это странное шествие. В конце концов, варвар понял, повторяющийся бесконечный боевой клич: — Тармуз мертв!

Пришелец повернулся в сторону стоящего рядом бродяги, который прервал свой спор с лоточником о цене одежды. — Кто этот великий вождь, которого несут на место вечного покоя? — спросил пришелец. Опрашиваемый посмотрел на кортеж, и, оставив вопрос без ответа, открыл как можно шире рот и заорал:

— Тармуз мертв!!!

По всей улице мужчины и женщины подхватили этот боевой клич, повторяя его до предела истерии, разрывая на себе одежды и истязая свои тела.

В замешательстве, высокий пришелец дернул бродягу за руку и повторил вопрос:

— Кто этот Тармуз? Какой-то великий король?

Его собеседник с яростью на лице посмотрел на незваного гостя и яростно воскликнул:

— Тармуз мертв, глупец, Тармуз мертв!!! Кто ты такой, чтобы прерывать мои молитвы?!

— Я киммериец, и меня зовут Конан, — ответил разгневанный незнакомец.

— А что касается твоих молитв, то ты просто стоишь здесь и ничего не делаешь, кроме того, что рычишь, как зловонный буйвол: Тармуз мертв!

Бродяга посмотрел бессознательным взглядом на Конана, иразразился пронзительным криком:

— Он оскорбляет Тармуза, оскорбляет всевышнего бога!

Носилки, проходящие мимо споривших, остановилась. Внимание кричащей тысячеголосой толпы было привлечено одиноким голосом их единоверца. Сотни невидящих глаз, с диким выражением уставились на киммерийца. Толпа сгрудилась в манере, типичной для людей, одержимых последователей какого-то культа; повторяемый крик был подхвачен и другими голосами.

Процессия вздымалась, раскачиваясь взад и вперед, заходилась пеной из уст в траурном вое. Бичи секли спины и плечи в слепом экстазе.

Жители города, купцы, люди мудрые и очень рациональные в своих действиях, тем не менее, также не были свободны от сумасшедших взрывов эмоций, характерных для обрядов чествования богов среди всех диких и варварских народов.

Руки их сомкнулись на ручках кинжалов, а глаза, посмотревшие на черноволосого гиганта, загорелись демоническим блеском. Пьяный от безумия бродяга по-прежнему бросал свои обвинения:

— Очернитель имени Тармуза! — вырвалось из его рта вместе с брызгами пены. Над толпой пронесся громовой гул. Переносимые носилки закачались, как лодка в бурном море, Киммериец положил руку на рукоять меча, а в его глазах засверкали ледяные вспышки.

— Идите своей дорогой, — сказал он, — я ничего не сказал против ни одного вашего бога. Идите с миром. Проклятое племя. Но его речь была плохо понята в общей суматохе. И сразу же возникла суматоха:

— Он проклинал Тармуза! Убить богохульника!

Они были везде вокруг него и бросились на Конана так быстро, что варвар не успел даже вытащить меч. Одержимый фанатичной лихорадкой толпа опрокинула киммерийца силой атаки. Но ему удалось нанести страшный удар виновнику всей суматохи, и шея бродяги сломалась, как сухая щепка.

Ноги ошалелой толпы пинали пришельца, руки ногтями пытались разорвать его на куски, заблестела холодная сталь. Количество нападавших мешало им; лезвия, направленные на богохульника ранили самих нападающих, раздались голоса, отличные от безумного воя. Конан, придавленный их массой, вытащил свой большой кинжал, и крик агонии прорезал воздух, ознаменовав то, что его лезвие достигло цели.

Давление толпы вдруг ослабело, как будто свет, отраженный от лезвия отпихнул толпу. Киммериец поднялся, расшвыривая людей направо и налево.

Отступая назад, нападающие открыли на мгновение, лежащие в уличной пыли носилки. Ее содержимое вызвало отвращение и удивление Конана.

Обезумевшие последователи снова двинулись в его сторону. Поднятые лезвия заблестели, как грива морской волны, разбивающаяся о берег. Самый первый нападающий нанес рубящий удар киммерийцу, но тот быстро увернулся и ответил так, что его уклонение и секущий удар слились в одно движение.

Злоумышленник глухо застонал и упал разрубленный почти надвое.

Конан отскочил от стены кинжалов, ударившись спиной о дверь, расположенную за ним. Дерево поддалось силе толчка, не давая великану возможности опереться. Сила собственного удара швырнула его на пол в небольшую комнату. Мгновенно, с кошачьей ловкостью северянин поднялся после своего злополучного падения.

2

Сжимая в руке кинжал, варвар огляделся, двигаясь по комнате. Двери, сквозь которые он сюда попал, были уже закрыты, а какой-то мужчина запирал их на деревянный засов. Видя удивление киммерийца, человек улыбнулся. Он двинулся в сторону двери в противоположной стене, жестом призывая варвара направиться за ним.

Конан осторожно, как волк, шагнул за незнакомцем. Снаружи было слышно бурление взбешенной толпы, дверь опасно скрипела под её натиском. Спаситель повел путника по темной, извилистой улочке. Через некоторое время кричащие голоса смолкли в дали. Незнакомец свернул в открытые двери, а следующий за ним киммериец признал в новом помещении таверну. Несколько туранцев, погруженных в какой-то свой философской спор, сидели вокруг низкого столика.

— Ну, друг мой, — сказал таинственный спаситель, — я думаю, что мы оторвались от погони. Конан не очень уверенно кивнул, глядя на своего собеседника. Только сейчас он заметил, что тот не был туранцем. Его фигура дышала силой, человек был невысок, но крепко сложен и мало уступал в мощи огромному киммерийцу. У него черные как смоль волосы и серые глаза. Хотя одет спаситель был в туранские одежды, говорил он с ярко выраженным западным акцентом, и Конан признал в нем что-то от аквилонца.

— Кто ты? — спросил варвар не очень вежливо.

— Меня зовут Гормракс из Аквилонии. А как звать тебя и откуда ты родом?

— Конан. Я киммериец.

— Сядем здесь и выпьем вина. Этот побег очень усилил мою жажду.

Они уселись на плохо отесанной скамейке, и слуга принес им вино.

Мужчины молча, выпили. Конан подумал о последних событиях, и, наконец, заговорил:

— Я должен поблагодарить тебя за то, что ты закрыл эту дверь и проводил меня в безопасное место. Клянусь Кромом, эти люди были сумасшедшими. Я спросил только, что за короля они несут в усыпальницу, а они набросились на меня, как дикие звери. К тому же, в этих носилках не оказалось никакого тела, лишь только деревянная кукла, увешанная золотыми драгоценностями, намазанная прогорклым жиром и покрытая цветами. Что за…?

Северянин поднялся с обнаженным мечом и подошел к двери, за которой раздался знакомый шум.

— Они уже давно забыли про тебя, — засмеялся Гормракс. — Не волнуйся.

Тем не менее, Конан подошел к двери и осторожно заглянул в щель. В отдалении он увидел другую, более широкую дорогу, вдоль который теперь следовала процессия. Однако настроение людей теперь полностью изменилось.

Украшенную резьбой скульптуру несли на плечах несколько поклонников, а другие люди пели и танцевали в радостном ликовании, позабыв обо всем в своей радости, как и ранее, в горе. Киммериец с отвращением фыркнул.

— Теперь они воют «Каматет, да здравствует Каматет!», как несколько минут назад кричал «Тармуз мертв», разрывая на себе одежду и калеча тела кинжалами.

Клянусь Кромом, я говорю тебе Гормракс, это город безумцев.

Аквилонец рассмеялся, поднимая кувшин.

— Все они теряют свой разум и чувства во время своих религиозных праздников. Они празднуют воскресение бога жизни Тармуза, который был убит в середине лета Шанхаром. Вначале они несут статую мертвого бога, а затем возвращают его к жизни и отдают ему требы, как ты уже видел. Это ничто по сравнению с празднованием в Негале, городе святого Каматета. Там последователи в религиозном экстазе режут себя на куски и бросаются под ноги толпы, которая топчет их.

Киммериец мгновение раздумывал над услышанным сообщением, а затем покачал головой в недоумении и поднял свой кубок. Ему пришло в голову задать вопрос спасителю:

— Почему ты рисковал своей жизнью, чтобы помочь мне?

— Я видел, как ты сражаешься с толпой. Это был не честный бой, один против сотни. К тому же, мы соседи, и, не смотря на хорошие или плохие отношения, бывшие в прежние времена между нашими народами, ты ближе мне, чем обитатели со всего мира. — Я — боссонец.

— Я слышал о вас, — сказал Конан. — Вы живете на севере Аквилонии, не так ли? На границе с Киммерией, рядом с Гандерландом?

— Да, между землями Пиктов и водами реки Ширки, — подхватил Гормракс.

— Аквилонцы прибывали с юга, год за годом, занимая плодородные долины.

Боссонцы небольшими группами рассеялись по всему миру в качестве наемных солдат. А те, кто остался, служат в аквилонской армии. Это бродяжничество продолжалось в течение трех, а может быть, четырех поколений.

— Так значит, ты приехал сюда оттуда? — задал вопрос киммериец.

— Нет. Я родился в одной из долин Гандерланда. Затем я отправился на юг, как охотник и наемник, временно поселившись на границе Камона.

Конан молчал. О Камоне он знал столько же, сколько и об Атлантиде. Кое-что он, однако, вспомнил.

— Скажи, а во время своих путешествий по этим землям, не встречал ли ты, или хотя бы, не слышал ли о человеке по имени Шара?

Гормракс покачал головой.

— Это гиперборейское имя, так они называют одного из своих богов. Люди носят их объединенными вместе с другими именами, такими например, как Горм-Шара. А ты знаешь, хотя бы, как он выглядит?

— Высокий, немного ниже, чем я, но очень крепко сложен. У него темные глаза и черные волосы. Он ведет себя гордо и высокомерно. У него есть что-то и от шантарионцев, но они избегают боя — а он всегда ищет его. А вот не очень сильно похож на них, хотя у него крючковатый нос и такой же цвет лица.

— Действительно, ты описал гиперборейца, — смеясь, сказал Гормракс.

— Если бы я знал, что этот пес был гиперборейцем, он потерял бы свою голову ещё на галере, а не оставил бы меня на побережье, тайно сбежав ночью с моим золотом. Пусть мне только встретится хоть один гипербореец, он не увидит утро следующего дня.

— На западе ты найдешь тысячи людей, подходящих под это описание. Но тебе не нужно идти так далеко. Война висит на волоске. Шаламах, правитель Гипербореи уже готовит свои колесницы против вольных князей, или, по крайней мере, так говорят на рынке.

— Что это за Шаранах? — спросил киммериец, безжалостно коверкая имя короля. — Один из величайших королей сегодняшнего мира. Его предки правили половиной мира, а он выстроил королевскую цитадель Каладан — город дворцов, таких красивых и многочисленных, словно драгоценные камни на рукояти королевского меча, и который борется с Шантарионом за звание величайшего города на севере страны.

Конан посмотрел с сомнением на своего компаньона, его чрезмерно изобилующая эпитетами речь, была больше речью торговца, нежели воина, но киммериец догадался, что боссонец провел много времени среди людей, которые знают, как использовать свой язык лучше, чем меч, и многому научился у них.

— А вожди суверенных городов, — сказал варвар, — они уже точат свои топоры и готовятся к отражению атаки?

— Так говорят люди, — осторожно ответил боссонец.

— У меня как раз нет золота… — пробормотал Конан, — а какой же из вольных городов заплатит за мой меч?

Глаза Гормракса заблестели, как будто он ждал именно этого вопроса. Он наклонился и открыл рот, но не успел ничего сказать, когда его прервал голос со стороны. Человек вскочил с места, как пружина, и встал лицом к выходу, вытаскивая меч.

В дверях показалась группа солдат в блестящих доспехах. Их сопровождал дворянин в красной мантии и оборванный бродяга, который незадолго выскользнул из корчмы, когда ранее сюда вошли оба чужеземца. Бродяга указал пальцем на боссонца и крикнул:

— Это он! Это Танар! Шпион Турана!

— Быстрее, через вторые двери, — прошептал боссонец, однако они не успели даже пошевелиться, когда задние двери с треском раскрылись, и в комнату ввалился еще один отряд солдат. Гормракс отскочил, пригнувшись, как кошка. По приказу дворянина солдаты бросились в атаку.

Гормракс разрубил череп самого резвого, парировал удар копья, и бросился на знатного человека, который выбежал из корчмы, отчаянно крича о помощи.

Охранники вскоре обезоружили боссонского воина, и один из них приступил к связыванию рук Гормракса. Меч Конана лишил его головы, и, когда охранники отпрянули, новоявленные товарищи встали спиной друг к другу.

Таверна была полна солдат. Вокруг были слышны стоны умирающих, крики ярости и звон стали. В конце концов, охранники навалились на гигантов всей своей массой. Конан едва не упал, споткнувшись о перевернутую скамейку, слыша свист дюжины лезвий в дюйме от своего тела. Обливаясь кровью, варвар взревел и ударил снизу кинжалом, распоров живот солдата, в то же время получая сокрушительный удар по голове.

Ослепленный и ошеломленный северянин еще пытался бороться, но железная булава снова и снова падала на его шлем, наконец, свалив киммерийца на пол с грохотом падающего дуба. Горец потерял сознание.

3

Конан медленно приходил в себя. У него болела и пульсировала голова, все тело было жестким и онемевшим. Перед своими глазами варвар увидел сияние, похожее на пламя факела. Он находился в маленькой камере с каменными стенами, — по-видимому, в клетке — лежа на кровати. Человек, склонявшийся над ним, перевязал киммерийцу раны.

«Они не хотят, чтобы я умер слишком быстро» — подумал северянин:

«спасти меня, чтобы позже пытать». Он схватил человека за горло, став сжимать руку с ужасающей силой, прежде чем тот понял, что раненый пришел в сознание.

В комнате находилось несколько других мужчин, но, ни один удар не коснулся Конана, как тот и подозревал. Он почувствовал только прикосновение руки на своем плече и услышал тихий голос:

— Подожди! Перестань, это друг. Ты среди друзей.

Киммериец не почувствовал в этих словах вероломства, и ослабил хватку.

Его жертва осталась жива только благодаря тому факту, что варвар до сих пор не смог восстановить свою полную силу. Кашляя и хватая ртом воздух, человек упал на пол. Другие принялись стучать его по спине и вливать вино в горло, пока тот не сел, укоризненно посмотрев на гиганта.

Человек, который разговаривал с варваром, задумчиво смотрел на него, подергивая свою черную бороду, Он был типичным туранцем среднего роста, со смуглой кожей. Пурпурные одеяния выдавали в нем благородного или богатого купца.

— Принесите еду и вино, — велел туранец, и один из рабов принес поднос с мясом и жаренного гуся.

Конан осознавая, как сильно он проголодался, съел более половины подноса, после чего взял огромную кость в обе руки. Северянин глодал мясо, как волк, отрывая большие куски сильными, как у хищника, челюстями. Он не задавал вопросов. Годы воинской жизни научили его пользоваться любой возможностью перекусить, без лишних колебаний.

— Ты друг Танара? — спросил мужчина в пурпурных одеяниях.

— Если ты имеешь в виду Гормракса, — бросил киммериец, не переставая жевать, — то я увидел его сегодня первый раз в жизни, когда он спас меня от бешеной толпы. Что ты с ним сделал?

Его собеседник покачал головой.

— Это не я его поймал, хотя и хотел бы, чтобы было так. Это были солдаты короля Шантариона. Они утащили его в подземелье. Тебя я нашел лежавшего без чувств в переулке за трактиром.

Они бросили тебя там, думая, наверное, что ты мертв. Ты лежал на мостовой, сжимая свой меч в руке. Я велел слугам отнести тебя в мой дом.

— Зачем?

Мужчина не ответил прямо.

— Танар спас тебе жизнь. Разве ты не хочешь ему помочь?

— Жизнь за жизнь, — сказал киммериец, наслаждаясь вкусом вина. — Он помог мне, поэтому я помогу ему, и только смерть остановит меня.

Это были не пустые слова. Вне досягаемости цивилизации люди всегда придерживались данных обязательств. Все помогали друг другу по необходимости, пока совокупность таких долгов не стала среди варваров своеобразным кодексом чести.

Человек в пурпуре, много путешествуя и сталкиваясь с культурой темноволосых народов севера, знал об этом прекрасно.

— Ты пробыл без сознания несколько часов, — сказал он, — сможешь ли ты бежать и сражаться?

Киммериец встал и распрямил свои мускулистые руки, возвышаясь своим ростом над остальными людьми, собравшимися в комнате.

— Я отдохнул, поел, немного выпил, — буркнул он. — Я ведь не заморийская девчонка, чтобы умереть от легкого удара по голове.

— Принесите его меч, — приказал незнакомец, и через мгновение его повеление выполнили.

Конан сунул клинок в ножны с чувством удовлетворения, одновременно неосознанно проверяя, висит ли его большой кинжал на месте у пояса. А потом посмотрел вопросительно на мужчину в пурпуре.

— Я друг Танара, — сказал тот. — Меня зовут Акуриос. Теперь слушай меня внимательно. Сейчас уже почти полночь. Я знаю, куда Танара заключили в тюрьму. Его держат в подземелье, рядом с набережной. Там часовые, и внутри, и снаружи. Я разберусь с охраной вокруг здания, отправив человека, чтобы он их подкупил. Они все заморийцы и за плату ненадолго покинут свой пост. Но внутри тюрьмы караулят ваниры. Их нельзя подкупить, но их всего трое, так что если повезет, ты справишься с ними.

— Оставь это мне, — бросил киммериец. — Только покажи мне место и скажи, что делать, когда я освобожу пленника.

— Мой человек отведет тебя в темницу, — ответил Акуриос. — Если ты освободишь Танара, он подождет и отвезет вас на пирс, где вы найдете судно. Как ты знаешь, город Шантарион выстроен на мысе, и вам никогда не выбраться отсюда ночью, через ворота в стене, отрезающие город от материка. Я не могу открыто помочь Танару, так как являюсь официальным представителем короля Турана, но сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ему побег.

Вскоре Конан вместе с другим человеком от Акуриоса в маске шел за едва видимым в темноте проводником по темной, извилистой улице. Иногда только свет звезд, что пробивался между высокими стенами, достигал улицы, отражаясь от чешуек на его доспехах, шлеме или мече. В конце концов, они остановились в тени рядом с квадратным, каменным зданием.

Провожатый показал киммерийцу тюрьму, где были отчетливо видны несколько вооруженных силуэтов в свете факелов, размещенных в нишах стен.

Охранники немного поговорили с человеком в маске, который передал им большой и звонкий мешочек. Затем замаскированный человек Акуриоса, завернувшись в свой плащ, исчез в тени, а солдаты быстро и тихо удалились в другую сторону.

— Они не возвратятся, — прошептал проводник, повернувшись к Конану. — Господин Акуриос дал им столько золота, что им уже не страшно наказание за дезертирство. Они будут пить в течение нескольких недель. Идите быстро, господин, внутри тоже есть стража.

Киммериец пересек улицу и вошел в здание, через приоткрытые тюремные двери. В мерцающем свете факелов северянин увидел пустой коридор, из-за поворота которого доносились голоса и бил сильный свет. Варвар на цыпочках подобрался к развилке. Несколько каменных ступеней вели вниз.

В конце этого коридора, Конан заметил три мощные фигуры в шлемах и доспехах. В жестоких, надменных фигурах воин признал извечных врагов своего народа. При виде их, волосы на шее горца встали дыбом как у пса, почуявшего волков. Охранники сидели за каменной столешницей, играя в кости и бросая реплики на своем странном языке. Когда варвар остановился, к ним из тени приблизилась приземистая фигура, заговорившая по-гиперборейски.

— Через час за узником придут люди короля.

— Вы уже допросили его? — спросил один из солдат на том же языке.

— Он упрям, как и любой боссонец, — сказал прибывший. — Но это не имеет значения, Шаламаху будет приятно, если он заполучит его. Как вы думаете, что сделает наш господин, дабы почтить Танара?

— Он сдерет с пленника кожу живьем, — сказал один из ваниров после минутного раздумья.

— Ладно, стерегите его хорошо. Он скован по рукам и ногам, но этот хитрый лев пустыни. Я иду к королю.

Охранники вернулись к игре, а придворный пошаркал в сторону ступеней.

Конан отпрыгнул от поворота и прижался к скрытый тенью стене. Сановник шел по коридору.

В тот момент, когда он прошел мимо киммерийца на расстоянии вытянутой руки, некий импульс велел ему остановиться. Может быть, ему почудилось, что в тени, куда не достигал тусклый свет, он увидел духа, или же вид темноволосого гиганта заставил его замереть на месте. Момент колебаний стоил ему жизни.

Перед тем как сановник издал хоть какой-либо звук, меч киммерийца рассек пополам его череп, и тело гиперборейца безвольно осунулось на камни.

Конан снова спрятался в тени. Он услышал стук падающих костей, когда ваниры вскочили, встревоженные странным звуком. Варвар не посмел посмотреть за угол, но услышал приглушенные звуки спешки, а затем и шаги трех мужчин на лестнице. Отчаянно глядя по сторонам, северянин увидел железное кольцо над своей головой, прикрепленное там, несомненно, для подъема пытаемых заключенных.

Киммериец вскочил, схватился за кольцо и полез наверх, найдя опору для ног в месте, из которого выпал кусок камня. Крепко вцепившись пальцами, он повис неподвижно. Ваниры уже преодолели ступени лестницы, и горец смог услышать их оживленные голоса, когда они наткнулись на тело, лежащее в луже крови.

Стражники внимательно осмотрели все вокруг с копьями, готовыми нанести удар, но не подумали, глянуть вверх. Один из них двинулся к выходу, чтобы проверить охранников снаружи. И в тот момент, выступ, о который упирался ногами киммериец, не выдержал.

В такие моменты разум Конана работал как молния. Когда его нога скользнула, он отпустил кольцо и спрыгнул вниз, уже точно зная, что делать.

Он упал коленом плечи полностью оцепеневшего охранника, почти вдавив его череп в пол, а затем, подскочил как кот, чтобы избежать неуклюжего удара второго воина. Его меч запел, вгрызаясь в щели доспеха, разрезая плоть и металл.

Сила удара чуть не лишила варвара равновесия. Третий ванир, вновь обретя способность думать, бросился на киммерийца, с копьем готовым к броску.

Конан дико рванул свой меч, но просто не смог извлечь его из груди убитого.

Атакующий охранник подходил все ближе. Отпустив рукоять, северянин встал с голыми руками, повернувшись навстречу атакующему. Копье переломилось, столкнувшись с броней Конана, выбивая из его легких дыхание. Сила атаки бросила охранника под его ноги. Варвар зашатался; он сделал шаг назад и почувствовал пустоту под ногами.

Охранник столкнул его вниз по лестнице, и они покатились вместе с нападающим вниз, переворачиваясь через голову. В момент падения не было времени, для нанесения и отражения ударов. Через некоторое время вынужденного полета Конан осознал, что он достиг низа, и что его противник лежит неподвижно.

Киммериец поспешно встал и инстинктивно потянулся за шлемом, все еще катившемуся по полу. Ванир не двигался, у него была сломана шея.

Надевая свой шлем, Конан внимательно огляделся. Все камеры, находящиеся в коридоре были пусты, и только из под одной двери выбивалась полоска света.

Через некоторое время поисков северянин отыскал на одном из солдат связку тяжелых железных ключей. Один из них подошел к замку в двери камеры Танара.

Когда киммериец вошел, то увидел пленника, лежащего на каменном полу и скованного тяжелыми цепями. Боссонец не спал, звук падения мощных охранников в стальных доспехах разбудил бы и мертвого.

Он улыбнулся входящему, но не сказал, ни слова. Через некоторое время Конан нашел ключ, открывающий оковы и Танар встал, потягиваясь онемевшими конечностями. Вопросительно он посмотрел на своего спасителя, который призвал его жестом к молчанию и повел к выходу.

Наверху киммериец нашел свой меч. Пыхтя и проклиная себе под нос, воин освободил клинок из тела. Танар же поднял копье одного из убитых. Оглядываясь, они покинули тюрьму, направляясь в переулок, где находился провожатый Конана.

Конан и Танар двинулись за ним, совершенно потеряв ориентацию в темном лабиринте улочек, пока не вышли на открытую местность. Вскоре беглецы услышали плеск воды, и заметили свет звезд, отраженный от поверхности воды.

Они остановились на небольшом причале, увидев, пришвартованную лодку с гребцами, сидящими вдоль бортов. Когда все трое оказались на борту, судно отчалило от берега, а экипаж налег на весла.

4

За кормой зарево огней Шантариона смешалось на небе с целым морем звезд. Ночной бриз вздымал хребты волн, придавая воздуху свежесть в наступающем утре. На суше перед носом лодки появился небольшой светлячок, в эту сторону и направлялась посудина. Когда они подплыли поближе, то увидели освещенную факелом кучку мужчин, стоявших на пляже. Город остался далеко позади, и берег был совершенно пуст.

Когда лодка пристала к берегу, Конан последовал вместе с Танаром в сторону стоящей группы. В одном из ожидающих варвар узнал Акуриоса, а его слуги держали поводья лошадей.

— Государь, — сказал туранец, обращаюсь к Танару, — мой план сработал даже лучше, чем я думал.

— Да, спасибо нашему киммерийцу, — рассмеялся боссонец. — Он отличный боец.

— О каком плане ты говоришь, Акуриос? — спросил Конан.

— Я говорю о плане внедрения шпиона при дворе Гипербореи.

— И как же это связано с событиями, которые недавно произошли?

— Тот факт, что Танар и есть этот шпион, — сказал Акуриос.

— Но он боссонец, как, же он мог быть шпионом Турана? И, к тому же, при дворе этих собак гиперборейцев?

— Много лет назад, когда я был ещё капитаном туранской армии и участвовал в секретной миссии в Заморе, я встретил Танара. Он подвергся нападению одной банды головорезов. Боссонец сражался, как загнанный в угол медведь. Множество мертвых бандитов лежало вокруг. Но нападавших было так много, что этот бой должен был закончиться его смертью. В момент, когда я прибыл, его конец был близок. Без лишних вопросов я атаковал их. А так как я не был утомлен боем и действовал неожиданно, то сразу же убил трех бандитов.

Первый потерял голову, а оба следующих с пронзенными сердцами пали наземь.

Теперь злоумышленники должны были разделиться на две группы.

Большая часть нападавших атаковала меня, думая, что оставшиеся справиться с уставшим Танаром. Но он выжал остаток сил, дремлющих где-то в глубине его тела, и от обороны перешел к наступлению. Бандиты, видя, что не могут, справятся с нами двумя, бежали в панике, оставляя убитых товарищей.

Танар был мне очень признателен и клялся в благодарность вернуть долг за оказанную помощь.

Он пообещал мне, что, когда я окажусь в беде и мне понадобиться помощь, то стоит мне позвать его, он прибудет, так быстро, как только это будет возможно.

Вскоре после этого меня повысили в звании до командира Королевской Гвардии, а оттуда был уже только один шаг до того, чтобы стать советником короля.

По причине того, что с севера доходили слухи, что Гиперборея готовится к войне, король решил отправить туда шпиона, чтобы выяснить, намерена ли Гиперборея нанести удар по Бритунии, Турану, или же только собирается увеличить свою территорию за счет суверенных городов-государств, лежащих на севере, за пределами Турана.

Шпион, по понятным причинам, не мог быть туранцем. И тогда я вспомнил о Танаре. А в связи с тем, что в то время он был известным и уважаемым воином и завоевал доверие многих правителей, которым служил, я нашел его весьма легко.

Когда боссонец прибыл в Аграпур, то спросил меня только, куда идти и кого убить.

Об убийстве речи не шло, но, все может быть… — так, что он отправился в Гиперборею, как наемник, а я был отправлен в этот проклятый город, как консул и официальный представитель короля Турана. Шантарион является самым северным городом, что расположен на берегу моря, а на самом деле он стоит прямо на море.

Отсюда и должны были быть отправлены вестники после сообщения от Танара. Но однажды гонец был схвачен и под пыткой рассказал, что Танар является шпионом. Гиперборейцы были так разъярены, потому что их намерения напасть на Туран — после поглощения суверенных северных городов — были раскрыты, что они поклялись обречь Танара на долгую и очень мучительную смерть. Но ему удалось бежать.

— Мне не следовало больше находиться в Гиперборее, потому что мы уже знали все, что хотели знать. Я находился в городе уже несколько дней, и готовился к дальнейшему пути, когда неосторожно помог тебе в борьбе с толпой, а затем был опознан в таверне гиперборейским шпионом.

— Почему же вы не подкупили также и стражников в подземелье, тогда я не был бы вам нужен? — сказал Конан.

— Риск прямой и открытой помощи был слишком велик, — ответил тот, — Даже сейчас моя жизнь была бы в опасности, если бы я не был в десять раз осторожней лисы. В Шантарионе гиперборейцы имеют очень большое влияние, мы не можем с ними сравниться, и поэтому, например, мы не смогли повлиять и на короля Шантариона. Это было бы явным признанием моего знакомства со шпионом.

Так что, сам видишь, все наши действия основаны на представителях других рас. Это не могут быть туранцы — так же, как и ты. Тебя здесь никто не знает. А люди видели, что Танар помог тебе, когда ты был в беде. И когда он был схвачен стражей, логично было бы, что именно ты захочешь вернуть ему долг, и, следовательно, это ты вытащил его из тюрьмы.

— Клянусь Кромом! Это был дьявольский план! — прокомментировал все это Конан.

— Да, действительно, — ответил Танар. — Но по-прежнему я не отдал свой долг Акуриосу. Снова ты мне помог, господин. Так что помни, что я все еще твой должник, и я сдержу данное тебе много лет назад слово.

— Я знаю, что Танар сдержит данное им слово, — сказал туранец странным для Конана тоном. — Вот ваши лошади. Только… я не могу дать вам сопровождения, чтобы не вызывать подозрений…

— Нам и не нужно сопровождения, Акуриос, — вмешался Конан. — Прощай, рассвет уже близко, а перед нами ещё долгий путь.

Оглавление

Город грёз

  1

  2

  3

Древняя раса Мантталуса

  1

  2

  3

  4

  5

Запретный город Готхэн

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

Двое против города

  1

  2

  3

  4