Зодчие москвы XX век. Книга 2 [М И Астафьева-Длугач] (fb2) читать постранично, страница - 2

и Бове, Жилярди и Григорьева ныне входят в золотой фонд архитектуры столицы.

Архитекторы, работавшие в Москве в первые послереволюционные годы и позже —в 1930—1950-е гг., создавали новую, социалистическую Москву.

Революционное время — время коренной ломки и общественных отношений, и общественного сознания, и эстетических оценок. Прошлое, независимо от того, далекое оно или совсем недавнее, как бы перестало существовать, воспринимаясь лишь явной помехой на пути в лучезарное будущее. Оно — носитель всего отжившего, устаревшего, всего того, что надо, и притом незамедлительно, заменить всем новым.

Небольшой, но очень характерный пример: в самом начале 1930-х гг. рабочие Пролетарского района Москвы, идя на воскресник для того, чтобы разбирать постройки Симонова монастыря, на месте которого собирались построить Дворец культуры (ныне Дворец культуры автозавода имени И. А. Лихачева), несли лозунг «Построим на месте очага мракобесия очаг пролетарской культуры».

Замещение одних общественных институтов, одних предпочтений другими неизбежно влекло за собой утраты архитектурных сооружений, прежде всего, конечно, культового характера (кстати, есть многочисленные свидетельства тому, как именно архитекторы энергично возражали против необоснованных, на их взгляд, «расчисток»).

Сформированное обществом требование построить новую, социалистическую Москву влекло за собой и кристаллизацию иных взглядов на город: если магистрали — то широкие, если улицы — то прямые как стрела, если площади — то просторные, если жилые кварталы — то наполненные светом и воздухом. Новому всегда отдавалось предпочтение перед старым, новое всегда было желанным, хотк бы уже потому, что оно новое.

Понадобились десятилетия, вобравшие в себя и страшный опыт войны с гибелью многочисленных памятников архитектуры и культуры, чтобы постепенно, набирая со временем силу, сложилось другое отношение к прошлому. Невосполнимые утраты, зияющие бреши в нем придали этому отношению вполне понятный и объяснимый характер болезненности и остроты. Порой кажется, что в наши дни старое лучше, а потому предпочтительнее нового. И в среде профессионалов архитекторов ценится скорее не собственное я, а преодоление этого я, во имя города, во имя сохранения и поддержания старых, исторически сложившихся фрагментов.

Но было бы непростительным забвением своей истории, своего недавнего прошлого требовать от московских архитекторов, работавших в столице в 1920—1950-е гг., сегодняшнего отношения к городу. У них были иные мерки и иные взгляды, продиктованные им обществом и временем. Только с учетом этих мерок и взглядов мы сможем оценить тот гигантский труд, тот талант и мастерство, с какими они творили будущее нашего города. Будущее, которое сегодня уже стало прошлым, а потому — в полном соответствии с современными воззрениями — требует к себе и пристального внимания, и сочувствия, и заботы, и охраны.

Наряду с памятниками, пришедшими к нам из старины, вместе с современными зданиями и сооружениями, которые, будем надеяться, скоро станут достойными времени, архитектура, созданная во многом мастерами, чьи творческие портреты помещены в этой книге, и составляет то, чему имя — Москва. «Самобытность Москвы,— пишет журналист Анатолий Макаров,— в том, что в ней все есть — и храмы, и заводы, и ампир, и барокко, прихотливость особняков в стиле модерн чередуется со смелой и непререкаемо-четкой логикой конструктивизма, от мятежной пресненской брусчатки два шага до легконогого Меркурия при входе в центр международной коммерции. Беречь московский дух — значит следовать этому сочетанию несочетаемого, хранить патриархальный уют переулков, задушевность Замоскворечья, державную гулкость кремлевских площадей, индустриальную мощь рабочих клубов, воздвигнутых в годы первой пятилетки».

Между первыми рабочими клубами, ставшими символом новой жизни, и точкой отсчета этой жизни — октябрем 1917-го пролегло десятилетие напряженных поисков и свершений.

Несколько романтическое отношение к действительности, к новым возможностям создавало искреннюю убежденность не просто в созидательной мощи нового социального строя, но и в том, что грандиозных результатов можно достичь в кратчайшие сроки. Отсюда — твердая уверенность в реализации невиданных прежде замыслов. Вспомним план ГОЭЛРО — многим успехам в дальнейшем мы обязаны тому, что в основе своей он был выполнен. Вспомним всемирно известный ленинский план монументальной пропаганды и первые конкретные шаги по его реализации. Укрупнение масштаба мышления стало одним из реальных проявлений новой, порожденной революцией жизни.

Строго говоря, такая укрупненность масштаба и ритма жизни в большой степени созвучна профессиональному мышлению архитектора. Архитектору по определению его профессии и дано думать о будущем, заботиться о создании нового уклада жизни, нового ее строя, ее нового качества. Рожденные революцией социальные и культурные