Говорить ли президенту? [Джеффри Арчер] (fb2) читать онлайн

- Говорить ли президенту? (пер. Георгий Толстяков) (а.с. Каин и Авель -3) 923 Кб, 235с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Джеффри Арчер

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джеффри Арчер Говорить ли президенту?

Четверг, день, 20 января

12 часов 26 минут
— Я, Флорентина Кейн, торжественно клянусь…

— Я, Флорентина Кейн, торжественно клянусь…

— …честно исполнять обязанности президента Соединенных Штатов…

— …честно исполнять обязанности президента Соединенных Штатов…

— …и делать все возможное, чтобы поддерживать, охранять и защищать конституцию Соединенных Штатов. И да поможет мне Бог.

— …и делать все возможное, чтобы поддерживать, охранять и защищать конституцию Соединенных Штатов. И да поможет мне Бог.


Не отнимая руки от Дуэйской Библии,[1] сорок третий президент улыбнулась первому джентльмену. Вот и конец одной борьбы и начало другой. Флорентина Кейн знала об этом не понаслышке. Сначала борьба за то, чтобы быть избранной в конгресс, потом — в сенат и, наконец, спустя четыре года — за то, чтобы стать первой женщиной — вице-президентом Соединенных Штатов. После ожесточенной предвыборной кампании ей с немалым трудом удалось победить сенатора Ральфа Брукса во время пятого тайного голосования на национальном съезде Демократической партии в июне. В ноябре ей пришлось выдержать еще более жестокую битву с кандидатом республиканцев, бывшим конгрессменом из Нью-Йорка. Флорентина Кейн была избрана президентом с перевесом в 105 тысяч голосов, что составило всего лишь один процент. Впервые в американской истории победа на президентских выборах была одержана со столь незначительным преимуществом. Даже Джон Ф. Кеннеди в 1960-м победил Ричарда Никсона с бо́льшим перевесом — в 118 тысяч голосов.

Аплодисменты стихли, и президент стала ждать, когда отзвучит салют из 21 орудия. Затем Флорентина Кейн кашлянула и повернулась к замершим в ожидании пятидесяти тысячам граждан на площади перед Капитолием и еще к двумстам миллионам, сидящим перед телевизорами по всей стране. Одеяла и теплые пальто — непременные спутники подобной церемонии — на сей раз не понадобились: погода для конца января выдалась на удивление мягкая, и белый снег, засыпавший на Рождество лужайку с восточной стороны Капитолия, теперь запруженную людьми, растаял.

«Вице-президент Брэдли, господин председатель Верховного суда, президент Картер, президент Рейган, досточтимые священнослужители, сограждане».

Первый джентльмен наблюдал за президентом и всякий раз улыбался про себя, слыша отдельные слова и выражения, лично вставленные им в текст речи жены.


День начался для них около половины седьмого утра. После восхитительного концерта, посвященного ее вступлению в должность, который давали в их честь накануне вечером, никто не выспался. Флорентина Кейн в последний раз пробежала глазами свою президентскую речь, подчеркнув красным наиболее яркие пассажи и внеся в текст незначительные изменения.

Наутро Флорентина, не колеблясь, сразу выбрала из своего гардероба синее платье. Одевшись, она приколола к нему маленькую брошь — перед самой смертью эту вещицу подарил ей первый муж, Ричард.

Каждый раз, когда Флорентина надевала эту брошку, мысли ее возвращались к покойному мужу. Она вспомнила, что в тот день он не смог вылететь самолетом — бастовали техники — и тогда взял напрокат автомобиль, чтобы обязательно быть рядом с Флорентиной, когда она будет выступать с речью в Гарварде в день присуждения степени.

Той речи, которую «Ньюсуик» назвал «пусковой площадкой к президентству», Ричард так и не услышал — когда она наконец добралась до больницы, он был уже мертв.

Усилием воли она заставила себя вернуться в реальный мир, где была самым могущественным главой правительства на земле. Но даже все ее могущество не могло вернуть Ричарда. Флорентина взглянула на себя в зеркало, и это придало ей уверенности. В конце концов вот уже почти два года, как она президент — со дня неожиданной смерти президента Паркина. Докопайся историки, что о смерти президента она узнала во время игры в гольф со своим старинным другом и будущим мужем, Эдуардом Винчестером, они, вероятно, были бы удивлены.

…Увидев кружившие над ними вертолеты, они прервали игру. Потом один из вертолетов приземлился, из кабины выпрыгнул капитан морской пехоты, подбежал к ней и, отдав честь, сказал: «Госпожа президент, президент умер».

Впервые в истории Соединенных Штатов самый лакомый политический пост по праву заняла представительница прекрасного пола. Из окна спальни она бросила взгляд на широкий, спокойный Потомак, сверкавший в лучах утреннего солнца.

Она вышла из спальни и направилась в столовую, где Эдуард болтал с детьми, Уильямом и Аннабел. Флорентина поцеловала всех троих, и они сели завтракать.

За столом они смеялись, вспоминая прошлое, и говорили о будущем, но когда часы пробили восемь, президент встала и направилась в Овальный кабинет. Там, сидя на стуле в коридоре, ее уже поджидала руководитель персонала Белого дома Джанет Браун.

— Доброе утро, мадам президент.

— Доброе утро, Джанет. У нас все в порядке? — Она улыбнулась.

— По-моему, да, мадам.

— Отлично. Тогда прошу вас распланировать мой день, как обычно. Обо мне не беспокойтесь — я просто буду следовать вашим указаниям. Итак, чем займемся в первую очередь?

— Получены 842 телеграммы и 2412 писем, но они могут подождать, кроме тех, что присланы главами государств. Я подготовлю ответы на них к двенадцати часам.

— Пометьте их сегодняшним числом — они это любят, и как только все будет готово, я подпишу ответы.

— Хорошо, мадам. А вот ваше расписание. Официально утро начинается в одиннадцать, с кофе, с бывшими президентами Рейганом и Картером, затем вы едете на инаугурацию. После инаугурации — завтрак в сенате, а затем инаугурационный парад перед Белым домом.

Джанет Браун протянула ей стопку разложенных по порядку карточек с расписанием дня, как делала это вот уже пятнадцать лет — с тех пор, как присоединилась к «команде» Флорентины, когда та была избрана в конгресс. Они составляли почасовое расписание президента: дел на этот раз оказалось гораздо меньше, чем обычно. Пробежав глазами карточки, Флорентина поблагодарила руководителя своего персонала. В дверях показался Эдуард Винчестер. Она повернулась к нему, и он улыбнулся, как всегда, — со смешанным чувством любви и восхищения. Она никогда не сожалела о своем почти импульсивном решении выйти за него замуж, после того как, загнав мяч в восемнадцатую лунку, услышала о смерти президента Паркина. Она была уверена, что Ричард одобрил бы ее выбор.

— До одиннадцати я буду работать над бумагами, — сказала она ему. Он кивнул и вышел, чтобы самому приготовиться к предстоящему дню.


Возле Белого дома уже собралась толпа доброжелателей.

— Хорошо бы дождь пошел, — шепнул Х. Стюарт Найт, глава личной охраны президента, своему помощнику; и в его жизни это тоже был один из самых важных дней. — Знаю, что большинство людей не опасны, но все равно дергаюсь.

Толпа насчитывала человек сто пятьдесят, пятьдесят из них были люди мистера Найта. Головная машина, которая всегда на пять минут опережала президентскую, уже тщательно обследовала маршрут до Белого дома. Люди из личной охраны наблюдали за небольшими скоплениями людей на всем пути следования президентского кортежа. Некоторые зрители махали флажками — они пришли посмотреть инаугурацию, чтобы в один прекрасный день рассказать внукам о том, как стали свидетелями церемонии торжественного введения Флорентины Кейн в должность президента Соединенных Штатов.

В 10.59 привратник отворил парадную дверь, толпа зашумела и зааплодировала.

Президент и ее муж помахали улыбающимся глазам, но опыт и профессиональное чутье подсказали им, что взгляды пятидесяти человек направлены не на них.

В 11.00 у Северного входа в Белый дом бесшумно остановились два черных лимузина. Стоявшие в почетном карауле морские пехотинцы приняли положение «смирно» и отсалютовали двум бывшим президентам и их женам, которых уже встречала на портике президент Кейн: таких почестей обычно удостаивались лишь главы иностранных государств. Президент сама провела их в библиотеку, где предполагалось устроить кофе вместе с Эдуардом, Уильямом и Аннабел.

Старший из экс-президентов ворчал, что слабостью здоровья он обязан тому, что в последние восемь лет вынужден полагаться на кулинарные способности своей жены. «Она уже сто лет не брала в руки сковороду, но сейчас понемногу исправляется. Я уж даже купил ей «Кулинарные рецепты Нью-Йорк таймс», по-моему, это единственное их издание, где меня не критикуют». Флорентина нервно рассмеялась. Ей хотелось поскорее продолжить официальную часть церемонии, но вместе с тем она понимала, что экс-президенты наслаждаются возвращением в Белый дом, поэтому сделала вид, что внимательно слушает; почти двадцать лет жизни в политике научили ее в определенный момент надевать нужную маску.

— Госпожа президент… — Флорентине приходилось все время быть начеку, чтобы никто не заметил, что это обращение пока еще звучит непривычно для ее слуха. — Уже одна минута первого. — Взглянув на своего пресс-секретаря, она поднялась с кресла и повела двух экс-президентов с женами по ступенькам Белого дома. Оркестр морских пехотинцев в последний раз заиграл марш «Привет вождю». В час они сыграют его снова.

Двух бывших президентов проводили к первой машине автокортежа — черному, кругловерхому, пуленепробиваемому лимузину. Председатель палаты представителей, Джим Райт, и лидер партии большинства в сенате, представляющий конгресс, Роберт Бэрд, уже сидели во второй машине. Прямо за их лимузином стояли две машины с личной охраной. Пятую в ряду машину занимали Флорентина и Эдуард. За ними ехали вице-президент Брэдли с женой.

Х. Стюарт Найт проводил еще одну контрольную проверку. Количество его людей теперь увеличилось с пятидесяти до ста. К полудню, вместе с местной полицией и сотрудниками ФБР, их будет пять сотен. Не считая мальчиков из ЦРУ, удрученно подумал Найт. Ему они, конечно, не доложатся, ждать их там или нет, а даже такому профессионалу, как мистер Найт, выделить их из толпы не всегда удавалось. Он вновь обратился в слух. Когда президентский лимузин тронулся с места и взял курс на Капитолий, по рядам зрителей пронесся радостный гул.

Эдуард был в приподнятом настроении и говорил без умолку, но мысли Флорентины были далеко. Она машинально махала рукой толпам, выстроившимся вдоль Пенсильвания-авеню, снова и снова повторяя про себя предстоящую речь. Мимо промелькнул реконструированный «Уиллард-Отель», семь строящихся зданий контор, многоярусные жилблоки, напоминающие индейские поселения, новые магазины и рестораны и широкие, обсаженные деревьями тротуары. А вот и здание, носящее имя Дж. Эдгара Гувера,[2] в котором разместилось ФБР, — несмотря на неоднократные попытки некоторых сенаторов переименовать его, оно по-прежнему называется в честь первого директора. Как изменилась эта улица за последние пятнадцать лет!

Когда подъехали к Капитолию, Эдуард вернул президента с небес на землю. «Ну, Бог в помощь, дорогая моя». Она улыбнулась и сжала ему руку. Автоколонна остановилась.

Президент Кейн вошла в Капитолий через цокольный этаж. Эдуард немного поотстал — благодарил шофера. Остальные, выйдя из машин, были тотчас же окружены агентами личной охраны и, помахав рукой зрителям, разделились — каждый прошел на свое место на трибуне. Тем временем церемониймейстер незаметно провел президента Кейн через тоннель, где на каждом шагу ей отдавали честь морские пехотинцы, к месту проведения торжеств. Там ее встретил вице-президент Брэдли. После взаимных приветствий они принялись болтать о пустяках, и каждый пропускал слова другого мимо ушей.

Из тоннеля появились экс-президенты: оба улыбались. Впервые тот, что был постарше, выглядел на свой возраст; казалось, он поседел всего за одну ночь. И вновь они с Флорентиной обменялись рукопожатием — эта формальная процедура должна была повториться в тот день семь раз. Церемониймейстер провел их через маленькую приемную на трибуну, по этому случаю — как и по случаю всех других президентских инаугураций — временно возведенную на восточных ступенях Капитолия. Толпа поднялась и шумно зааплодировала. Президент и экс-президенты приветствовали толпу. Через минуту все смолкло — люди сели и принялись ждать начала церемонии.


— Сограждане-американцы! Я вступаю в должность в тот момент, когда проблемы, стоящие перед Соединенными Штатами, имеют разнообразный и угрожающий характер. В Южной Африке свирепствует беспощадная гражданская война между белым и черным населением. Ближний Восток приходит в себя после опустошительных боев прошлого года, но враждующие стороны там больше заняты наращиванием своих вооружений, нежели восстановлением школ, больниц и ферм. На границах между Китаем и Индией и между Россией и Пакистаном сложилась обстановка, которая чревата войной между четырьмя из самых многонаселенных стран мира. Южная Америка мечется между крайне правыми и крайне левыми, но ни те ни другие не в состоянии улучшить условия жизни своих народов. Франция и Италия — державы, изначально подписавшие договор о НАТО, сейчас на грани выхода из этого союза.

В 1949 году президент Гарри Трумэн заявил, что Соединенные Штаты готовы всеми своими силами и средствами защищать свободу там, где ей угрожает опасность. Сегодня иные, быть может, скажут, что этот акт великодушия потерпел поражение, что Америка была и остается слишком слабой, чтобы взвалить на себя все бремя мирового лидерства. Перед лицом постоянных международных кризисов каждый американский гражданин может с полным правом спросить, почему его должны заботить события, происходящие за тысячи миль от дома, и почему он вообще должен чувствовать хоть какую-то ответственность за судьбу свободы вне пределов Соединенных Штатов.

Мне нет нужды отвечать на эти сомнения собственными словами. «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе», — писал Джон Донн[3] более трех с половиной столетий назад. «Каждый человек есть часть Материка». Соединенные Штаты простираются от Атлантического океана до Тихого, от Арктики до экватора. «Я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе».

Эту часть выступления Эдуард особенно любил — она в точности выражала его собственные чувства. Интересно, выкажут ли зрители теперь то же воодушевление, с каким они встречали риторические изыски Флорентины в прошлом? Громоподобные аплодисменты, волнами ударившие в уши, развеяли его опасения. Магия слов действовала как и прежде.

— У себя дома мы создадим медицинское обслуживание, которому будет завидовать весь свободный мир. Это позволит всем гражданам без исключения равным образом пользоваться тем, что есть лучшего в области медицинской консультации и помощи. Нельзя допустить, чтобы хоть один американец умер только потому, что он не может позволить себе жить.

Многие демократы голосовали против кандидатуры Флорентины Кейн из-за ее отношения к федеральной программе медицинского страхования «Медикэр». Однажды старый, убеленный сединой врач сказал ей: «Американцы должны научиться стоять на собственных ногах». — «Как же им это удастся, если они уже лежат на спине?» — парировала Флорентина. «Избави нас Господь от женщины-президента», — только и нашелся что ответить врач и проголосовал за республиканцев.

— Но главной платформой нашей администрации будет укрепление законности и правопорядка, и в этой связи я намерена представить в конгресс законопроект, который поставит вне закона продажу огнестрельного оружия без лицензий.

На сей раз аплодисменты зазвучали нестройно.

Флорентина вскинула голову.

— Итак, дорогие сограждане, пусть конец столетия станет эрой, в которой Соединенные Штаты будут олицетворять собой справедливость и силу, попечение и инициативность, эру, в которой Соединенные Штаты объявят войну: войну — болезням, войну — неравенству, войну — нищете.

Президент села — зрители, охваченные единым порывом, поднялись.

Вся шестнадцатиминутная речь прерывалась аплодисментами раз десять. Но когда, убедившись, что люди на ее стороне, глава высшей исполнительной власти в стране отошла от микрофона, глаза ее уже не были прикованы к шумящей толпе. Она окинула взглядом высоких гостей на трибуне, ища лишь одного человека, которого сейчас хотела видеть. Наконец, высмотрев мужа, она подошла к нему, поцеловала в щеку и, взяв под руку, ушла в сопровождении расторопного церемониймейстера.


Самым ненавистным для Х. Стюарта Найта было нарушение расписания, а сегодня все шло из рук вон плохо. Обед теперь откладывался по меньшей мере на тридцать минут.

Президент вошла в комнату, и все семьдесят шесть гостей встали. Эти мужчины и женщины теперь стояли у кормила Демократической партии. Были здесь и отдавшие предпочтение Флорентине, представители северных штатов, за исключением сторонников сенатора Ральфа Брукса.

Все присутствующие в той или иной степени способствовали ее возвращению в Белый дом, а некоторые уже были членами ее кабинета.

От желающих поговорить с ней за обедом не было отбоя. Меню специально составлено из ее любимых блюд: от супа из омаров до ростбифа. Наконец подали коронное блюдо шеф-повара — шоколадный торт в форме Белого дома. От внимания Эдуарда не ускользнуло, что жена не притронулась к треугольному куску Овального кабинета, поставленному перед ней. «Вот почему ей никогда не приходится думать о лишнем весе», — заметила Мэриан Эдельман, к всеобщему изумлению назначенная на пост министра юстиции. Мэриан что-то втолковывала Эдуарду о важности прав детей. Эдуард пытался слушать, но никак не мог сосредоточиться на предмете разговора.

К тому времени, когда было уничтожено последнее крыло Белого дома и произведено последнее рукопожатие, президент и ее свита опаздывали на инаугурационный парад на сорок пять минут. Когда же они наконец заняли места на смотровой площадке перед Белым домом, из двухсоттысячной толпы им больше всех обрадовался президентский почетный караул, который уже больше часа стоял по стойке «смирно». Как только президент заняла свое место, парад начался. Маршем прошли военные, оркестр морской пехоты США играл все от Сузы[4] до «Боже, благослови Америку». Платформы на колесах с транспарантами от каждого штата, в том числе от Иллинойса — напоминавшая о польском происхождении Флорентины, — сверкали всеми цветами радуги, и от этого на душе у президента становилось легко. Для нее это было не просто серьезное событие в жизни — священное. Только эта страна — единственная в мире — могла доверить верховную власть дочери иммигранта.

Когда трехчасовой парад наконец завершился и последняя платформа с транспарантами скрылась из виду, Джанет Браун, руководитель персонала Флорентины Кейн, наклонившись к президенту, спросила, как та хочет распланировать оставшееся перед первым инаугурационным балом время.

— Подпишу все назначения на должность в правительстве, письма к главам государств и расчищу стол к завтрашнему дню, — последовал немедленный ответ. — На первые четыре года этого хватит.

Президент возвратилась непосредственно в Белый дом. Когда она проходила через южный портик, оркестр морской пехоты грянул «Привет вождю». Не доходя до Овального кабинета, президент сняла пальто. Потом, уверенно сев за роскошный стол, обитый дубом, не спеша оглядела комнату. Здесь все было так, как она хотела. За спиной у нее висела фотография: футбольная тренировка Уильяма и Ричарда. Перед ней лежало пресс-папье с выгравированным изречением Джорджа Бернарда Шоу, которое любила цитировать Аннабел: «Некоторые люди, глядя на реально существующие вещи, спрашивают: «Почему?»; я выдумываю то, чего никогда не было, и говорю: «А почему бы и нет?» По левую руку Флорентины стоял президентский флаг, по правую — государственный флаг США. В центре стола возвышалась копия отеля «Барон» в Варшаве: Уильям, когда ему было четырнадцать, сделал ее из папье-маше. В камине пылал огонь. Со стены на новоиспеченного президента взирал Авраам Линкольн, а за окнами эркеров зеленые лужайки ровной полосой докатывались до памятника Вашингтону. Президент улыбнулась: она снова была дома.

Пододвинув к себе стопку документов, Флорентина Кейн стала бегло просматривать фамилии тех, кому предстояло стать членами ее кабинета. Нужно было сделать более тридцати назначений — каждое Флорентина подписала широким росчерком. Последнее назначение утверждало Джанет Браун на пост руководителя персонала Белого дома. Закончив работу, президент велела немедленно отправить документы в конгресс. Взяв бумаги, которым суждено было определять ближайшие четыре года американской истории, пресс-секретарь поблагодарила ее и спросила, чем президент хотела бы заняться дальше.

— Линкольн советовал всегда начинать с самой сложной проблемы, поэтому давайте займемся проектом закона о владении оружием.

Пресс-секретарь президента вздрогнула: она прекрасно понимала, что война, которой суждено было разгореться по этому вопросу в Белом доме на целых два года, наверняка будет не менее изнурительной и жестокой, чем гражданская при Линкольне. Слишком многие считали владение оружием своим неотъемлемым правом. Она лишь молилась, чтобы все закончилось не так, как после речи Линкольна, призывавшей к отмене рабовладения.

Четверг, вечер, 3 марта (Два года спустя)

5 часов 45 минут
Ник Стеймз хотел домой. В то утро он приехал на службу в семь, а теперь было уже без четверти шесть. Даже не помнил, завтракал он или нет. Норма опять ворчала, что его никогда не дождешься к обеду вовремя, а когда он приходит, то все уже несъедобно. Да и когда он в последний раз ел без спешки? В половине седьмого утра, когда Ник уходил на службу, Норма еще спала. Теперь, когда дети уже ходили в школу, главным ее занятием стало готовить ему обед. Норма всегда ворчала — тут уж ничего не поделаешь. Будь он неудачником, она бы тоже была недовольна — и справедливо. Но он, черт побери, даже на самый привередливый вкус мог считаться более чем преуспевающим человеком. Самый молодой специальный агент во главе отделения ФБР — в сорок один год такое место не получить, если каждый вечер вовремя поспевать к ужину. Как бы там ни было, Ник любил работу. Она была его любовницей — уж по крайней мере за это жена могла быть ему благодарна.

Уже девять лет Ник руководил вашингтонским отделением ФБР. И хотя вверенная ему территория была крайне мала: всего шестьдесят одна квадратная миля Вашингтона, округ Колумбия, это было третье по величине отделение ФБР в Америке. В него входили двадцать два подразделения: двенадцать — по борьбе с уголовной преступностью, десять — службы безопасности. Воистину он обеспечивал порядок в столице мира. Естественно, иногда приходилось и засиживаться на службе. И все-таки сегодня он решил вырваться с работы пораньше. Ник обожал жену — когда на это хватало времени. Сегодняшний вечер он проведет дома. Подняв трубку внутреннего телефона, он позвонил своему заместителю Гранту Нанне, который координировал деятельность подразделений по борьбе с уголовной преступностью.

— Грант.

— Да, шеф.

— Я еду домой.

— А разве у вас есть дом? Вот уж не знал.

— Можно подумать, он у тебя есть.

Ник Стеймз повесил трубку и пригладил рукой длинные темные волосы. Снимайся он в кино, его бы скорее утвердили на роль преступника, чем агента ФБР: весь он был какой-то темный — темные глаза, темная кожа, темные волосы. Даже костюм и туфли были темные — впрочем, именно такого цвета одежду носили все специальные агенты. К лацкану пиджака Стеймза был приколот значок с изображением флагов США и Греции.

В один прекрасный день несколько лет назад ему предложили повышение по службе, возможность переехать напротив, в штаб-квартиру ФБР, и стать одним из тринадцати заместителей директора Бюро. Но стать заместителем директора значило быть прикованным к столу; Стеймзу это было не по нутру, и он отказался. Принять предложение о переводе означало переехать из трущоб во дворец: вашингтонское отделение размещалось на четвертом, пятом и восьмом этажах в старом здании почтамта на Пенсильвания-авеню, в комнатах размером с железнодорожное купе. Находились они в районе гетто, их смело можно было бы назвать трущобами.

Когда солнце стало исчезать за высокими зданиями, в кабинете Ника, выходившем на теневую сторону, стало совсем темно. Он подошел к выключателю, возле которого была приклеена флюоресцентная табличка «Экономьте электроэнергию!». Подобно тому, как постоянное движение мужчин и женщин в темных строгих костюмах, входивших и выходивших из старого здания почтамта, указывало на то, что здесь находится вашингтонское отделение ФБР, такие таблички давали понять, что два этажа мрачного здания на Пенсильвания-авеню населяют владыки Федерального управления энергетики.

Ник взглянул в окно на новое здание штаб-квартиры ФБР напротив, построенное в 1976 году, — лифты в этом гигантском уродливом чудовище превосходили по размерам его кабинет. Ну да бог с ними! По службе он достиг восемнадцатого ранга, и только директор получал жалованье больше, чем он. В любом случае он не собирается протирать штаны за столом и ждать, пока его с почетом проводят на пенсию, подарив на память пару золотых наручников. Нужно постоянно поддерживать контакт с рядовыми агентами, словом, держать руку на пульсе. Он останется в вашингтонском отделении, и смерть настигнет его за работой, а не на заслуженном отдыхе. Он снова нажал кнопку селектора.

— Джули, я еду домой.

Джули Бейерз оторвалась от работы и взглянула на часы так, словно было время обеда.

— Хорошо, сэр, — недоверчиво сказала она.

Проходя через приемную, он улыбнулся ей.

— Муссакас, плов и жена — только ни слова мафии. — Ник уже шагнул за дверь, когда зазвонил городской телефон. Еще один шаг — и он успел бы вскочить в открытые двери лифта, но в каждом телефонном звонке для Ника было что-то притягательное. Джули встала и направилась к его кабинету. Юбка взлетела, и, глядя ей вслед, Ник в который раз восхитился ее ногами. — Не беспокойтесь, Джули. Я возьму трубку. — Он вернулся в кабинет к звонившему телефону.

— Стеймз слушает.

— Добрый вечер, сэр. Говорит лейтенант Блейк из вашингтонской полиции.

— О, Дейв! Поздравляю с повышением по службе. Я ведь тебя не видел уже… — он помедлил, — да, уже, должно быть, пять лет, ты был тогда сержантом. Как дела?

— Благодарю вас, сэр, отлично.

— Ну что ж, лейтенант, расследуете, видимо, преступление века? Наверное, поймали подростка, стащившего пачку жевательной резинки, и теперь хотите, чтобы мои лучшие люди установили, где подозреваемый прячет награбленное?

Блейк засмеялся.

— Все гораздо проще, мистер Стеймз. Тут один парень в Медицинском центре Вудро Вильсона хочет встретиться с главой ФБР. Говорит, что у него есть какая-то очень важная информация.

— Я его понимаю. Сам бы не отказался встретиться с директором. Ты не знаешь, это кто-то из наших постоянных информаторов, Дейв?

— Нет, сэр.

— Как его зовут?

— Анджело Казефикис. — Блейк повторил имя по буквам.

— Описать его можешь?

— Нет. Я говорил с ним только по телефону. Он лишь сказал, что если ФБР его не выслушает, для Америки это обернется трагедией.

— Вот как? Погоди, сейчас я проверю по спискам. Может быть, это просто псих.

Ник Стеймз нажал кнопку селектора и связался с дежурным офицером.

— Кто дежурный?

— Пол Фредерикс, шеф.

— Пол, возьми «ящик с психами».

«Ящик с психами», как его любовно называли в ФБР, представлял собой картотеку с именами всех тех, кто любил звонить в Бюро в середине ночи и сообщать, что у них во дворе высадились марсиане или что они раскрыли заговор ЦРУ с целью завоевать мир.

Специальный агент Фредерикс, поставив перед собой «ящик с психами», снова взял трубку.

— Так, шеф. Как его зовут?

— Анджело Казефикис, — ответил Стеймз.

— Чокнутый грек, — сказал Фредерикс. — Этих иностранцев сам черт не разберет.

— Греки не иностранцы, — рявкнул Стеймз. Его настоящее имя было Ник Стаматакис. Он никогда не простит отцу — Боже, упокой его душу, — что тот изменил чудесную эллинскую фамилию, заставив ее звучать на английский манер.

— Прошу прощения, сэр. Ни в «ящике с психами», ни в списке информаторов такой не значится. Этот тип не называл фамилию агента, который ему нужен?

— Нет, он ищет встречи с главой ФБР.

— И он не одинок.

— Еще одна такая шутка, Пол, и тебе придется пробыть на этом месте больше установленной недели.

Раз в году каждый агент в отделении в течение недели дежурил у «ящика с психами» и всю ночь отвечал на телефонные звонки, предотвращая нашествие коварных марсиан, расстраивая подлые заговоры ЦРУ и, что самое главное, при этом всегда действуя в одиночку и не причиняя беспокойства Бюро. Все агенты боялись этого дежурства, как чумы. Пол Фредерикс быстро положил трубку. Две недели такой работенки, и картотека может пополниться еще одной карточкой — с твоим собственным именем.

— Ну а какое впечатление создалось о нем лично у тебя? — спросил Стеймз Блейка, вяло доставая сигарету из левого ящика стола. — Как он говорил?

— Взволнованно и бессвязно. Я послал к нему одного из новичков, но ему не удалось ничего из него вытянуть, кроме того, что Америка должна прислушаться к его словам. Он, видать, и вправду был здорово напуган. Кроме того, у него — огнестрельная рана ноги и могут быть осложнения. Началось заражение — очевидно, в больницу он пришел лишь через несколько дней после ранения.

— Каковы обстоятельства ранения?

— Пока не знаю. Мы все еще пытаемся найти свидетелей, но с этим пока не очень продвинулись, а точное время Казефикис не называет.

— Хочет, чтобы этим занялись в ФБР, да? И только самые лучшие, так? — сказал Стеймз и тут же пожалел о своих словах, но было слишком поздно. Заглаживать неловкость теперь не имело смысла. — Спасибо, лейтенант, — сказал он. — Я сейчас же подключу кого-нибудь к этому делу и утром сообщу вам о результатах. — Стеймз положил трубку. Почти шесть часов — зачем он только возвращался? Черт бы побрал этот телефон. Грант Нанна справился бы с работой ничуть не хуже, и ему бы не пришлось жалеть об этой дурацкой фразе насчет самых лучших. Между ФБР и полицией и без того достаточно трений. По внутреннему телефону Ник позвонил начальнику подразделений по борьбе с уголовной преступностью.

— Грант…

— По-моему, вы сказали, что вам нужно домой.

— Зайди ко мне на минутку, ладно?

— Конечно, сейчас буду, шеф.

Грант Нанна появился через несколько секунд с неизменной сигарой в зубах. На нем был пиджак, который он надевал, только приходя в кабинет к Нику.

Карьера Нанны могла бы послужить сюжетом для романа. Он родился в Эль-Кампо, Техас, и окончил Бейлорский университет со степенью бакалавра гуманитарных наук. Затем получил юридическую степень в Южном Методистском университете. Поступив на службу в питтсбургское отделение ФБР, молодой агент Нанна познакомился с Бетти, стенографисткой ФБР, которая стала его женой. Все четверо их сыновей учились в Вирджинском политехническом институте: два инженера, терапевт и стоматолог. Нанна служил агентом уже более тридцати лет — на двенадцать лет больше, чем Ник. Кстати, Ник начинал служить под началом Нанны. Сейчас Нанна не испытывал зависти, поскольку сам был начальником подразделений по борьбе с уголовной преступностью, и с большим уважением относился к Нику, как он называл Стеймза, когда они были наедине.

— Какие проблемы, шеф?

Взглянув на входившего в кабинет Нанну, Стеймз отметил, что его заместитель, крепкий 55-летний мужчина, ростом 5 футов 9 дюймов, постоянно жующий сигару, никоим образом не удовлетворяет требованиям, которые предъявляет ФБР к весу своих сотрудников. Человек ростом 5 футов 9 дюймов должен был держать вес между 154 и 161 фунтами. Перед ежеквартальным взвешиванием, которое обязательно проходили все агенты ФБР, Нанну всегда бил мандраж. Много раз ему приходилось избавляться от лишних фунтов, поскольку это было одним из самых серьезных правонарушений в Бюро, особенно в эпоху Гувера, когда «удовлетворять требованиям» значило быть стройным и злобным.

Плевать, думал Стеймз. Знания и опыт Гранта стоят десятка поджарых, атлетически сложенных молодых агентов, которых в вашингтонском отделении ФБР пруд пруди. Как это уже было тысячу раз, Стеймз решил, что проблему веса он обсудит с Нанной как-нибудь потом.

Ник повторил рассказ лейтенанта Блейка о странном греке из Медицинского центра Вудро Вильсона.

— Я хочу, чтобы ты послал туда двух людей. Кто сегодня в ночную?

— Аспирин, шеф. Но если вы подозреваете, что это, возможно, информатор, его ни в коем случае посылать нельзя.

«Аспирин» — прозвище старейшего агента вашингтонского отделения. Начав службу еще при Гувере, он приучился действовать строго по инструкции, и это бесило большинство людей. Но теперь раздражение против него сменилось чувством ностальгии: в конце года Аспирин уходил в отставку.

— Нет, Аспирина не посылай. Пошли молодых.

— Может быть, Калверта и Эндрюса?

— Давай, — ответил Стеймз. — Если ты проинструктируешь их прямо сейчас, я еще могу успеть к ужину. Если окажется что-нибудь важное, позвони мне домой.

Грант Нанна вышел из кабинета, и Ник на прощание снова игриво улыбнулся своей секретарше, единственному привлекательному созданию в отделении. Джули взглянула на него и в ответ равнодушно улыбнулась. «Я ничего не имею против того, чтобы работать на агента ФБР, но выходить замуж за кого-нибудь из Бюро — нет уж, увольте», — сказала она своему отражению в зеркальце, лежащем в верхнем ящике стола.

Вернувшись к себе в кабинет, Грант Нанна позвонил в уголовку.

— Калверта и Эндрюса ко мне.

— Хорошо, сэр.

Раздался уверенный стук в дверь, и в кабинет вошли двое специальных агентов. Барри Калверт даже по меркам ФБР считался высоким: 6 футов 6 дюймов без обуви, а босиком его видели немногие. В свои тридцать два года он слыл одним из самых честолюбивых молодых людей в отделе по борьбе с уголовной преступностью. На нем был темно-зеленый пиджак, темные, неопределенного цвета брюки и грубые башмаки из черной кожи. Каштановые волосы коротко подстрижены и аккуратно зачесаны на правый пробор. Единственной вольностью, которую он допускал в своей одежде, были летные очки-«капли». Он всегда задерживался на работе после окончания дежурства в 5.30 и не только потому, что стремился проложить себе путь наверх. Он любил свою работу. Насколько было известно его коллегам, больше он не любил никого, по крайней мере постоянных привязанностей у него не было. Калверт был уроженцем Среднего Запада и поступил на службу в ФБР после окончания колледжа со степенью бакалавра социологии, а потом прошел пятнадцатинедельный курс в Академии ФБР в Куантико. Словом, типичный фэбээровец.

В отличие от него Марк Эндрюс был одним из самых необычных людей, когда-либо поступавших на службу в ФБР. В Йельском университете[5] он изучал историю, но потом перешел на юридический факультет. Теперь, по окончании курса, он жаждал приключений и решил, что, прежде чем идти работать на фирму, будет полезно познакомиться с жизнью преступников и полицейских изнутри. Разумеется, подавая заявление в ФБР с просьбой зачислить его в штат, он скрыл истинные причины поступления на службу: еще никто не додумался рассматривать работу в Бюро как чисто теоретический опыт. Более того, Гувер считал работу в ФБР призванием, и агентов, покинувших службу, назад уже не принимали. Шести футов ростом, рядом с Калвертом Марк Эндрюс казался маленьким. У него было свежее, открытое лицо с ясными синими глазами и копной светлых вьющихся волос, падавших на воротник рубашки. В свои двадцать восемь лет он был одним из самых молодых агентов в отделении. Одевался он всегда модно и зачастую вразрез с установленными правилами. Как-то он попался на глаза Нику Стеймзу в красном спортивном пиджаке и коричневых брюках и с дежурства был отправлен домой переодеваться. Главное — не доставлять хлопот Бюро. Обаяние Марка часто помогало ему избегать многих неприятностей в отделе по борьбе с уголовной преступностью, но у него было и другое качество, которое не могло заменить образование и хорошие манеры, полученные в старейшем университете Новой Англии, а именно — настойчивость в достижении цели. Он был самоуверен, но ни нахальства, ни самодовольства в нем не было. Кроме того, он тщательно скрывал от коллег по Бюро свои планы на будущее.

Грант Нанна снова рассказал о перепуганном человеке, который ждал их в Медицинском центре Вудро Вильсона.

— Негр? — осведомился Калверт.

— Нет, грек.

Лицо Калверта выразило удивление. Восемьдесят процентов населения Вашингтона составляли негры, из них девяносто восемь процентов арестовывались по уголовным делам. Одна из причин того, что злополучный взлом в Уотергейте с самого начала вызвал подозрения у тех, кто хоть немного знал Вашингтон, была та, что по этому делу не проходило ни одного негра. Впрочем, ни один агент этого не признал.

— Ну что, Барри, думаешь, справишься?

— Конечно. Отчет положить вам на стол завтра утром?

— Нет, шеф хочет, чтобы вы связались с ним напрямую в случае, если окажется что-нибудь важное, если нет — подготовьте рапорт завтра к вечеру.

Зазвонил телефон.

— Мистер Стеймз вызывает вас по радиосвязи из своей машины, сэр, — сказала Полли, ночная телефонистка.

— Вот неутомимый, — шепнул Грант двум младшим агентам, зажав трубку ладонью.

— Привет, шеф.

— Грант, я говорил, что этот грек ранен в ногу и что началось заражение?

— Да, шеф.

— Хорошо. Будь добр, позвони отцу Грегори в мою церковь святого Константина и святой Елены и попроси его навестить этого человека в больнице.

— Сделаю.

— А ты езжай домой, Грант. В конторе остается Аспирин, он со всем справится.

— Я так и собирался, шеф.

Телефон умолк.

— Ладно, ребята, двигайте. — Два специальных агента прошли по грязному серому коридору к служебному лифту. Казалось, чтобы привести его в движение, нужна заводная ручка. Выйдя наконец на Пенсильвания-авеню, они сели в служебный автомобиль.

Марк повел темно-синий «форд»-седан но Пенсильвания-авеню мимо Национальных архивов и галереи Меллона. Обогнув зеленые лужайки Капитолия, он поехал по проспекту Независимости к юго-восточной части Вашингтона. Когда машина остановилась на светофоре у 1-й улицы возле Библиотеки конгресса, Барри бросил злой взгляд на заполнивший, как и всегда в час «пик», улицу транспорт и взглянул на часы.

— Почему на это чертово задание не послали Аспирина?

— Кто же будет посылать Аспирина в больницу? — ответил Марк.

Марк улыбнулся. Они с Калвертом сблизились, едва успев попасть в Академию ФБР в Куантико. В первый день занятий все стажеры получили по телеграмме, утверждающей их назначение. Затем каждого из новичков попросили прочитать телеграммы у соседей справа и слева и определить, подлинные ли они. Это задание должно было продемонстрировать новоиспеченным агентам необходимость предельной осторожности. Пробежав глазами телеграмму Барри, Марк с улыбкой вернул ее ему.

— Ты тут на законных основаниях, — сказал он, — если, конечно, правила ФБР разрешают принимать в свои ряды Кинг-Конга.

— Знаешь, — ответил Калверт, прочитав, в свою очередь, телеграмму Марка, — думаю, в один прекрасный день тебе может понадобиться Кинг-Конг, мистер Эндрюс.

Зажегся зеленый свет, но машина, шедшая впереди на внутренней полосе, решила сделать левый поворот на 1-ю улицу. На мгновение нетерпеливые агенты оказались со всех сторон зажаты машинами.

— Как по-твоему, что может рассказать этот парень?

— Надеюсь, он как-то связан с тем самым ограблением банка в центре, — ответил Барри. — Я ведь все еще занимаюсь этим делом, но прошло уже три недели, и никаких результатов. Стеймз уже начинает дергаться.

— Да нет, вряд ли — с пулей-то в ноге. Скорее еще один кандидат на «ящик с психами». Жена его небось пристрелила — за то, что опоздал домой лопать виноградные листья.

— Но видишь, шеф послал священника к своему соотечественнику. А до нас ему как до дверцы.

Агенты засмеялись. Они знали, что если хоть одному из них будет грозить какая-то опасность, Ник Стеймз по камешкам разберет памятник Вашингтону, если это им хоть немного поможет.

По мере того как машина катила по проспекту Независимости в сердце юго-восточного Вашингтона, движение становилось менее интенсивным. Через несколько минут они миновали 19-ю улицу и арсенал округа Колумбия и подъехали к Медицинскому центру Вудро Вильсона. Остановившись на стоянке для посетителей, агенты вышли. Калверт дважды проверил, хорошо ли заперты двери. Один из самых неприятных моментов в жизни агента — когда его автомобиль крадут и потом ему приходится звонить в полицию и спрашивать, можно ли прийти и забрать машину. Чтобы заработать себе месячное дежурство на «ящике с психами», лучшего способа не придумаешь.

Открыв старую, облупившуюся дверь, они вошли внутрь. Коридоры здесь были грязные и мрачные. От ночной дежурной сестры они узнали, что Казефикиса можно найти на четвертом этаже в палате 4308. Отсутствие маломальской бдительности удивило агентов. Их не попросили предъявить удостоверения и позволили разгуливать по зданию, словно они были врачами. На них вообще не обращали внимания. А может быть, просто служба агента заставляет подозревать все и вся?

Поскрипывающий лифт медленно довез их до четвертого этажа. Вместе с ними ехали мужчина на костылях и женщина в кресле-каталке: черепаший ход лифта их вовсе не заботил, и они болтали друг с другом так, словно впереди у них была вечность. Когда они наконец приехали, Калверт подошел к сестре и спросил, кто из врачей сегодня дежурит.

— По-моему, доктор Декстер уже закончила дежурство, но я на всякий случай проверю, — сказала сестра и быстро ушла. Не каждый день к ним приходили из ФБР, а тот, что поменьше ростом, голубоглазый, — просто красавчик. Возвратилась она с доктором, вид которого поверг агентов в смущение. Они представились. Должно быть, все дело в ногах, подумал Марк. Последний раз он видел такие ноги, когда в Йельском киноклубе повторяли фильм «Выпускник» с Энн Бэнкрофт. Именно тогда он впервые оценил женские ноги и с тех поробращал на них внимание значительно чаще.

На красном кусочке пластика, украшавшем ее белый накрахмаленный халат, черным было оттиснуто: «Элизабет Декстер, ДМ».[6] Под халатом Марк разглядел красную шелковую блузку и элегантную юбку из черного крепа, закрывающую колени. Доктор Декстер была среднего роста, изящного, почти хрупкого сложения. Косметикой она не пользовалась, по крайней мере так показалось Марку; впрочем, ее чистая кожа и карие глаза в этом не нуждались. Поездка в Медицинский центр в конце концов оказалась не такой уж бесполезной. Барри, напротив, не проявил никакого интереса к хорошенькому доктору и попросил показать историю болезни Казефикиса. Марк лихорадочно соображал, как разыграть гамбит.

— Вы имеете какое-нибудь отношение к сенатору Декстеру? — нашелся он, слегка выделив слово «сенатор».

— Да, это мой отец, — равнодушно ответила она. Очевидно, она привыкла к подобным вопросам и они ей здорово наскучили — равно как и те, кто считал это важным.

— Я слушал его лекции на последнем курсе в Йеле, — продолжал Марк, осторожно нащупывая почву. Он понимал, что упоминание об учебе в университете — чистое хвастовство, но мысль о том, что Калверт вот-вот получит все необходимые сведения и придется уходить, подстегивала его.

— О, вы тоже учились в Йеле? — заинтересовалась она. — В каком году вы закончили?

— Три года назад, юридический факультет, — ответил Марк.

— Может быть, мы даже встречались. Я закончила медицинский факультет Йеля в прошлом году.

— Если бы мы встречались раньше, доктор Декстер, я бы этого не забыл.

— Когда выпускники престижного университета закончат обмен воспоминаниями, — прервал их Калверт, — скромный уроженец Среднего Запада хотел бы продолжить свою работу.

Да, подумал Марк, в один прекрасный день Барри станет директором ФБР.

— Что вы можете рассказать нам об этом человеке, доктор Декстер? — спросил Калверт.

— К сожалению, очень мало, — ответила доктор, забирая у Барри историю болезни Казефикиса. — Он сам пришел к нам и сказал, что ранен в ногу. Рана загноилась — видимо, в таком состоянии он пробыл около недели. Жаль, что не пришел раньше. Сегодня утром я удалила пулю. Как вы знаете, мистер Калверт, когда к нам обращается пациент с огнестрельным ранением, мы обязаны немедленно сообщить об этом в полицию. Мы позвонили вашим ребятам в полицию.

— Это не наши ребята, — поправил ее Марк.

— Простите, — довольно сухо ответила доктор Декстер, — но для врача полицейский есть полицейский.

— А для полицейского врач есть врач, однако у вас тоже есть специализации — ортопедия, гинекология, неврология — не правда ли? Уж не хотите ли вы сказать, что я похож на одного из этих фараонов из столичной полиции?

Но на доктора Декстер игривость Марка не произвела впечатления. Она открыла папку.

— Мы знаем только, что он — грек по происхождению и что зовут его Анджело Казефикис. В нашей больнице прежде никогда зарегистрирован не был. Сказал, что ему тридцать восемь лет… Не густо, к сожалению.

— Отлично. Обычно таким объемом информации мы сначала и располагаем. Спасибо, доктор Декстер, — сказал Калверт. — Можно его сейчас увидеть?

— Конечно. Пожалуйста, идите за мной. — Элизабет Декстер повернулась и пошла по коридору. Агенты зашагали за ней: Барри смотрел на двери, ища номер 4308, Марк — на ноги доктора. Подойдя к двери палаты, они заглянули в маленькое окошко и увидели двух человек — Анджело Казефикиса и жизнерадостного негра, который смотрел телевизор с выключенным звуком. Калверт повернулся к доктору Декстер.

— Нельзя ли поговорить с ним наедине?

— Зачем?

— Мы не знаем, что он хочет сообщить нам. Возможно, он не хочет, чтобы его слышал посторонний.

— Пусть вас это не беспокоит, — засмеялась доктор Декстер. — Мой любимый почтальон, Бенджамин Рейнольдс, — тот, что на соседней кровати, — глух, как тетерев. На следующей неделе мы его оперируем, а до тех пор он не услышит, как трубит архангел Гавриил в Судный день, не говоря уже о государственной тайне.

В первый раз за все время Калверт улыбнулся.

— Ну и свидетель, нечего сказать.

Проведя Калверта и Эндрюса в палату, доктор вышла. Скоро мы с тобой увидимся, милая, пообещал себе Эндрюс. Калверт подозрительно посмотрел на Бенджамина Рейнольдса, но черный почтальон только широко и радостно улыбнулся, махнул рукой и снова уставился в беззвучный экран, на котором шла передача «Пирамида в 25 тысяч долларов». Несмотря на это, Калверт встал сбоку его кровати, заслонив собой Казефикиса — на тот случай, если глухонемой умеет читать по губам. Барри всегда все продумывал.

— Мистер Казефикис?

— Да.

Казефикис был среднего роста, с большим носом, кустистыми бровями и озабоченным выражением, не сходившим с его посеревшего от болезни лица. Густых, черных как смоль волос давно не касался гребешок. Руки с набухшими венами казались необычно большими на фоне белой простыни. Щеки и подбородок заросли щетиной. Одна нога лежала на покрывале в толстом слое бинтов. Взгляд нервно перебегал с одного агента на другого.

— Я — специальный агент Калверт, а это — специальный агент Эндрюс. Мы — сотрудники Федерального бюро расследований. Нам сообщили, что вы хотите нас видеть.

Оба агента достали свои удостоверения из правых внутренних карманов пиджаков и, держа их в левой руке, предъявили Казефикису. Деталь на первый взгляд несущественная, но всех новичков в ФБР учили именно так: правая рука должна быть свободна, если вдруг придется применять оружие.

Озадаченно нахмурившись и высунув язык, Казефикис принялся изучать удостоверения: как наверняка проверить их подлинность, он не знал. В настоящем удостоверении подпись агента должна слегка заходить на печать Департамента юстиции. Он взглянул на номер удостоверения Марка — 3302 и номер на жетоне — 1721. Грек молчал: то ли не знал, с чего начать, то ли подумывал о том, не лучше ли вообще ничего не говорить. Он посмотрел на Марка — тот внушал ему больше доверия, и начал рассказывать.

— Никаких неприятностей у меня с полицией никогда не было, — сказал он. — Ни с какой полицией.

Агенты молчали, никто из них не улыбнулся.

— Но теперь я — в заварухе, и, Бог свидетель, мне нужна помощь.

— Зачем вам нужна наша помощь? — начал Калверт.

— Я эмигрировал незаконно, жена тоже. Мы — греки, приезжали в Балтимор на корабле, здесь работали уже два года. Возвращаться не можем — там у нас ничего нет.

Он говорил торопливо и отрывисто.

— У меня есть информация. Сделайте так, чтобы нас не выслали, и я все скажу.

— Мы не вправе принимать… — начал Марк, но Барри тронул его за локоть.

— Если это действительно важно и вы поможете нам раскрыть преступление, мы поговорим с иммиграционными властями. Большего мы обещать не можем.

В Соединенных Штатах шесть миллионов нелегальных эмигрантов, подумал Марк. Еще двое погоды не сделают.

— Мне нужна работа, мне нужны деньги, понимаете? — Казефикис был в отчаянии.

Калверт и Эндрюс отлично его понимали. Еженедельно перед ними проходили десятки людей, перед которыми стояла та же проблема.

— Когда мне предлагай работу официанта в ресторане, жена была очень рада. На вторую неделю дали особую работу — подавать завтрак в гостиничном номере важному человеку. Но этот человек хотел официант, который не знает английский. Мой английский плохой, и хозяин говорил мне: «Иди, рот не раскрывай, говори только греческий». За двадцать долларов я сказал «да». В кузове грузовика приехали в гостиницу — по-моему, в Джорджтаун. Когда приехали, меня посылал в кухню, чтобы я был с обслугой в подвале. Я одевался и носил еду в отдельную столовую. Там — люди, пять-шесть, я слышал, важный человек говорит, что я не говорить английский. Они снова разговаривали. Я не слушал. Выпивали последний чашка кофе и говорили про президента Кейн. Я люблю Кейн, я слушал. Они говорить: «Мы должны ее убрать». Другой говорить: «Лучше всего 10 марта, как и планировали». А потом я слышал: «Я согласен с сенатором, надо избавиться от этой суки». Кто-то на меня смотрел, и я ушел из комнаты. Когда я внизу мыть посуду, человек зашел и закричал: «Эй, ты, лови». Я оглянулся, поднял руки. Он — сразу ко мне. Я побежал в дверь и по улице. Он в меня стрелял. Я почувствовал больно ноге, но убежал, потому что он старее, больше меня, медленнее ходит. Я слышал, он кричал, но знал, что он меня не ловить. Я боялся. Я быстренько пришел домой, и мы женой тогда же вечером уезжали и прятались за городом у друга из Греция. Думал, все хорошо, но через несколько дней нога стала хуже, и Ариана заставила меня ходить в больницу и звонить вам, потому что мой друг говорил, что они приезжали ко мне и искали, потому что если они меня найдут, убьют.

Он замолчал и, тяжело дыша, умоляюще взглянул на агентов. На небритом лице выступил пот.

— Как ваше полное имя? — спросил Калверт с интонацией продавца проездных билетов.

— Анджело Мексис Казефикис.

Калверт заставил грека повторить имя по буквам.

— Где вы живете?

— Сейчас — квартал Голубой Гребень, 11501, улица Элкин, Уитон. В доме моего друга, он хороший человек, не делайте ему плохо.

— Когда имело место это происшествие?

— В прошлый четверг, — не задумываясь ответил Казефикис.

Калверт уточнил число:

— 24 февраля?

Грек пожал плечами.

— В прошлый четверг, — повторил он.

— Где находится ресторан, в котором вы работали?

— Несколько улиц от меня. Называется «Золотая утка».

Калверт продолжал записывать.

— А где находится гостиница, в которую вас привезли?

— Не знаю, в Джорджтауне. Может, смогу показать, когда выхожу из больницы.

— Теперь, мистер Казефикис, внимательно выслушайте мой вопрос. Кто еще из обслуживающего персонала на этом завтраке слышал разговор в комнате?

— Никто, сэр. В комнате обслуживал только я.

— Вы рассказывали кому-нибудь о том, что услышали? Может быть, жене? Или другу, у которого вы живете? Кому-нибудь еще?

— Нет, сэр. Только вам. Жене не говорил, что слышал. Никому не говорил, очень боялся.

Калверт продолжал задавать вопросы: просил описать внешность других людей, находившихся в комнате, и заставлял грека повторять свой рассказ, чтобы убедиться, что несоответствий нет. Придраться было не к чему. Марк молча смотрел на них.

— Хорошо, мистер Казефикис, на сегодня все. Завтра мы вернемся, и вы подпишете письменное заявление.

— Но они меня убьют. Убьют!

— Не беспокойтесь, мистер Казефикис. Как только сможем, мы поставим у вашей комнаты полицейского. Никто вас не убьет.

Эти слова не убедили Казефикиса, и он опустил глаза.

— Утром мы снова приедем к вам, — повторил Калверт, закрывая блокнот. — А пока отдыхайте. Спокойной ночи, мистер Казефикис.

Калверт снова зыркнул на счастливого Бенджамина, который, по-прежнему не отрываясь, смотрел передачу «Пирамида в 25 тысяч долларов»; звука не было, на экране мелькали деньги. Он снова помахал им рукой и ощерил в улыбке все свои три зуба — два черных и один золотой. Калверт и Эндрюс вышли.

— Не верю ни единому его слову, — сразу сказал Барри, как только они очутились в коридоре. — С его-то английским он мог ни уха ни рыла не понять. Вполне возможно, что все обстояло крайне невинно. Люди часто ругают президента. Вот мой отец, например, — но это же не значит, что он действительно собирается ее убить.

— Может, и так, но как быть с огнестрельным ранением? Оно-то настоящее, — сказал Марк.

— Верно. Знаешь, только это меня и беспокоит, — отозвался Барри. — Он мог сочинить эту историю для отвода глаз, чтобы скрыть что-то другое. На всякий случай нужно посоветоваться с шефом.

Калверт направился к телефону-автомату рядом с лифтом и вытащил два двадцатипятицентовика. У всех агентов карманы были набиты этими монетами: никаких специальных телефонных привилегий сотрудникам ФБР не предоставлялось.

— Ну, что выяснилось? Он собирался ограбить Форт-Нокс?[7] — Звук голоса Элизабет Декстер заставил Марка вздрогнуть, хотя в глубине души он надеялся, что она вернется. Судя по всему, она уходила домой: вместо белого халата на ней теперь был красный пиджак.

— Не совсем, — ответил Марк. — Нам придется снова приехать завтра утром — уточнить некоторые подробности. Возможно, придется забрать его — подписать письменное показание и снять отпечатки пальцев, а уж потом мы заберем золото.

— Прекрасно, — сказала она, — завтра будет дежурить доктор Дельгадо. — Она мило улыбнулась. — Вам она тоже понравится.

— Значит, в этой больнице докторами работают только такие красавицы? — осведомился Марк. — А как сюда можно попасть?

— Ну, — приняла она игру, — самая популярная болезнь в этом месяце — грипп. Ею болела даже президент Кейн.

При упоминании имени президента Калверт резко обернулся. Элизабет Декстер бросила взгляд на часы.

— Мой рабочий день закончился два часа назад, — бросила она. — Если у вас больше нет вопросов, мистер Эндрюс, я поеду домой. — Она улыбнулась и пошла, стуча каблучками по кафельному полу.

— Еще один вопрос, доктор Декстер, — крикнул Марк и вместе с ней завернул за угол, чтобы Калверт ничего не услышал, чувствуя на затылке его неодобрительный взгляд. — Что вы скажете, если я приглашу вас поужинать со мной сегодня вечером?

— Что я скажу? — насмешливо переспросила она. — Надо подумать… Ну что ж, я с благодарностью, хотя и не без колебаний принимаю ваше предложение. Интересно узнать, что представляют собой агенты ФБР на самом деле.

— Мы показываем коготки, — заметил Марк. Они улыбнулись друг другу. — Отлично, сейчас 7.15. Если вы все же рискнете воспользоваться моим приглашением, я мог бы заехать за вами в 8.30.

Элизабет записала свой адрес и телефон ему в блокнот.

— А вы, стало быть, левша, да, Лиз?

Она тотчас метнула на него взгляд сверкнувших глаз.

— Так меня называют только мои любовники, — сказала она и исчезла.


— Шеф, это Калверт. Никак не могу разобраться с этим типом. Не пойму, чокнутый он или говорит правду. В общем, хотел с вами посоветоваться.

— Хорошо, Барри. Выкладывай.

— Ну, то ли это правда, то ли туфта. Может быть, он просто мелкий жулик, который вляпался во что-то крупное и теперь хочет выйти сухим из воды. Точно сказать не могу. Но если то, что он говорит, правда, вы должны об этом знать немедленно. — Барри изложил самые важные моменты беседы, но о сенаторе не упомянул — сказал только, что есть еще одна важная деталь, о которой он не хочет говорить по телефону.

— Ты, видно, хочешь довести меня до бракоразводного процесса. Придется, наверное, возвращаться в контору, — сказал Ник Стеймз, избегая обеспокоенного взгляда жены. — Ладно, ладно. Слава Богу, хоть немного муссакаса успел перехватить. Увидимся через тридцать минут, Барри.

— Есть, шеф.

Калверт быстро нажал на рычажок телефона и сразу набрал номер полиции. Два двадцатипятицентовика — у него еще оставалось шестнадцать. Он часто думал о том, что самый быстрый способ опознать агента ФБР — заставить его вывернуть карманы. Если там обнаружится двадцать двадцатипятицентовиков, значит, это настоящий сотрудник Бюро.

— Лейтенант Блейк на первом пульте. Сейчас я вас соединю.

— Лейтенант Блейк слушает.

— Говорит специальный агент Калверт. Мы видели вашего грека и хотим, чтобы вы поставили охрану у его палаты. Он напуган до чертиков, так что мы не хотим рисковать.

— Это не мой грек, черт возьми, — огрызнулся Блейк. — Вы что, не можете послать кого-нибудь из своих молодцов?

— В данный момент у нас нет свободных людей, лейтенант.

— Господи, да у меня самого людей в обрез. Вы что думаете, у нас Шорхемская гостиница? Черт, ладно, сделаю, что смогу. Но раньше, чем через два часа, не ждите.

— Отлично. Спасибо за помощь, лейтенант. Я сейчас же доложу начальству. — Барри повесил трубку.

Марк Эндрюс и Барри Калверт ждали лифта, который так же медленно и нехотя повез их вниз, как пару часов назад вверх. Пока они не сели в темно-синий «форд», никто не проронил ни слова.

— Сейчас приедет Стеймз, — объяснил Калверт. — Надо его обо всем проинформировать, хотя я не знаю, как он все это еще выдерживает. Ну а потом, может быть, и дело с концом.

Марк взглянул на часы: дежурство закончилось час и пять минут назад — дольше задерживаться на работе агент не имеет права.

— Надеюсь, — отозвался Марк. — У меня свидание.

— Я ее знаю?

— Это доктор Декстер.

Барри вскинул брови.

— Сделай так, чтобы об этом не узнал шеф. Если выяснится, что ты кого-то подцепил во время дежурства, он отправит тебя развеяться в соляные копи в Бутт, Монтана.

— Я и не знал, что там есть соляные копи.

— Зато об этом знают агенты ФБР, которые проштрафились по первому разряду.

Марк сел за руль, а Барри принялся писать отчет. К тому времени, как они подъехали к старому зданию почтамта, было уже 7.40. Марк обнаружил, что стоянка практически пуста. В это время суток все нормальные люди сидят дома и занимаются нормальными делами, например, едят муссакас. Но машина Стеймза была уже здесь. Вот черт! На лифте они поднялись на пятый этаж и зашли в приемную к Стеймзу. Без Джули комната казалась пустой. Калверт осторожно постучал в дверь шефа, и агенты шагнули в кабинет. Стеймз поднял глаза от стола. Вернувшись к себе, он уже нашел себе тысячу и одно дело, словно напрочь забыл, что специально приехал на встречу с агентами.

— Так, Барри. Давай все по порядку, не торопясь и подробно.

Калверт подробно изложил все события, произошедшие с момента их прибытия в Медицинский центр Вудро Вильсона до звонка в полицию с просьбой поставить охрану у дверей грека. Доклад Барри произвел на Марка впечатление. Он ничего не преувеличил и не выказал никакого личного предубеждения. На мгновение Стеймз снова уткнулся в стол, а потом внезапно повернулся к Марку.

— Хочешь что-нибудь добавить? — спросил он.

— В общем, нет, сэр. Все это немного отдает мелодрамой. Не похоже, чтобы он лгал, да и напуган он до смерти. В наших досье на него ничего нет. Я связался со старшим ночной смены, попросил проверить фамилию. На Казефикиса — ничего.

Взяв трубку телефона, Ник попросил соединить его с штаб-квартирой ФБР.

— Пожалуйста, дайте мне Национальный компьютерно-информационный центр, Полли. — На том конце тотчас же послышался женский голос.

— Стеймз, вашингтонское отделение. Будьте добры, немедленно проверьте по компьютеру данные на подозреваемого. Анджело Казефикис: белый, пол мужской, по происхождению грек, рост 5 футов 9 дюймов, вес около 165 фунтов, волосы темно-каштановые, глаза карие, возраст 38 лет, особые приметы и шрамы не значатся, номера документов не известны. — Прочитав информацию с отчета Калверта, лежащего перед ним, Стеймз принялся молча ждать.

— Если он говорит правду, — сказал Марк, — его в наших списках быть не должно.

— Если он говорит правду, — добавил Калверт.

Стеймз по-прежнему ждал. Времена, когда на то, чтобы установить, значится ли человек в досье ФБР или нет, уходили дни, давно прошли. Девушка на том конце снова взяла трубку.

— На Казефикиса Анджело у нас ничего нет. Казефикис у нас вообще не значится. Есть только Казегикис, 1901 года рождения. К сожалению, больше ничем помочь не могу, мистер Стеймз.

— Большое спасибо. — Стеймз положил трубку. — Ладно, ребята, давайте пока все же примем на веру слова Казефикиса. Допустим, он говорит правду, и нам предстоит серьезное расследование. Ни в одном из наших файлов он не упоминается, поэтому, пока у нас нет доказательств обратного, считаю целесообразным поверить его рассказу. Конечно, может быть, он в чем-то и замешан, и если это так, значит, выводы мои неверны. Барри, завтра утром поезжай в больницу вместе с дактилоскопистом, пусть снимет с Казефикиса отпечатки пальцев — он мог дать вымышленную фамилию, сразу пропустите их через компьютер и удостоверьтесь, что у вас в руках есть подписанное им письменное заявление. Потом проверьте в полицейском досье, не было ли зарегистрировано каких-нибудь перестрелок 24 февраля — он мог там участвовать. Как только он сможет выходить, сделаем с ним выезд в карете «скорой помощи» — пусть покажет, где проходил этот завтрак. Если получится, попробуйте уговорить докторов, чтобы разрешили поехать туда завтра утром. Пока он не арестован и не разыскивается но подозрению в совершенном преступлении, поэтому — хоть он и не производит впечатление человека, который что-то знает о своих правах, — не перегибайте палку.

— Марк, — Стеймз повернул голову к агенту. — Немедленно возвращайся в больницу и проверь, приехали ли полицейские. Если нет, оставайся с Казефикисом до их приезда. Утром загляни в «Золотую утку» и проверь, работал ли он там. Я попытаюсь записаться на прием к директору завтра утром. И если проверка отпечатков пальцев на компьютере ничего не даст и выяснится, что эти гостиница и ресторан действительно существуют, значит, мы по уши в этом деле. Если так, я дальше и шага не сделаю без того, чтобы не уведомить директора. Сейчас не делайте никаких записей. До завтрашнего утра не сдавайте докладную записку. Самое главное, никому не говорите, что в этом может быть замешан сенатор — это касается и Гранта Нанны. Возможно, что завтра, после визита к директору, нам всего лишь придется составить полный отчет и передать дело службе личной охраны. Не забывайте о четком распределении обязанностей: служба личной охраны гарантирует безопасность президента, мы расследуем федеральные преступления. Если замешан сенатор — это ваше дело, если это касается президента — их. Щекотливые вопросы пусть решает директор: Капитолийский холм — его дитя, я с этим связываться не хочу. Кроме того, в запасе у нас всего семь дней и времени влезать в теоретические тонкости нет.

Стеймз взял трубку красного телефона, соединявшего напрямую с кабинетом директора.

— Ник Стеймз, вашингтонское отделение.

— Добрый вечер, — послышался низкий, тихий голос. Миссис Макгрегор, верный секретарь директора Федерального бюро расследований, все еще была на службе. Поговаривали, что ее побаивался даже Гувер.

— Миссис Макгрегор, я хотел бы записаться на прием к директору. Вместе со мной будут специальные агенты Калверт и Эндрюс. Если возможно, пятнадцать минут. В любое время завтра от 9.00 до 11.00 утра. Но не исключено, что после дальнейшего расследования сегодня вечером и завтра рано утром нам не придется его беспокоить.

Миссис Макгрегор сверилась с расписанием дня директора.

— В одиннадцать директор встречается с руководством полиции, но на службе он должен быть в 8.30. До одиннадцати никаких встреч у него не запланировано. Я запишу вас на 10.30, мистер Стеймз. Передать директору, по какому вопросу вы хотите его видеть?

— Нет, благодарю вас.

Миссис Макгрегор не стала настаивать и задавать лишних вопросов. Она знала, что раз Стеймз позвонил, значит, случилось что-то важное. С директором он виделся десять раз в году на официальных приемах, и только три или четыре раза — по служебным делам. Он был не из тех, кто злоупотребляет временем директора.

— Спасибо, мистер Стеймз. В 10.30 завтра утром, если до этого вы не отмените свой визит.

Ник положил трубку и взглянул на агентов.

— Итак, в 10.30 встречаемся с директором. Барри, подбрось меня домой, после этого ты свободен, а завтра утром первым делом заедешь за мной. Тогда успеем еще раз обсудить все детали. — Барри кивнул. — Марк, сейчас же отправляйся в больницу.

Мысли Марка были далеко: он воображал себе Элизабет Декстер, которая идет навстречу ему по коридору Медицинского центра, из-под белого халата виден воротничок красной шелковой блузки, черная юбка развевается. Он так ясно представил себе это, что, забывшись, улыбнулся.

— Эндрюс, что, черт возьми, смешного в сообщении о возможном покушении на президента? — сурово осведомился Стеймз.

— Прошу прощения, сэр. Вы только что камня на камне не оставили от моей личной жизни. Можно, я поеду на своей машине? Я надеялся прямо из больницы махнуть на ужин.

— Да, хорошо. Мы поедем на служебной машине. Увидимся завтра с утра. Рви когти, Марк, и моли Бога, чтобы парни из полиции поспели туда до завтрака. — Марк взглянул на часы. — Господи, уже 8.00.

Марк вышел из кабинета в легком раздражении. Даже если к его приезду полицейские будут на месте, к Элизабет Декстер он все равно опоздает. С другой стороны, всегда можно позвонить ей из больницы.

— Барри, как ты смотришь на тарелку подогретого муссакаса и бутылочку «Рецины»?

— Об этом можно только мечтать, шеф.

Они вышли из кабинета. Стеймз снова стал обдумывать, что еще предстоит сделать сегодня.

— Барри, проверь, пожалуйста, вышел ли Аспирин на дежурство, а когда будешь уходить, скажи ему, что сегодня мы уже не вернемся.

Барри забежал в уголовку и передал указания Аспирину. Тот решал кроссворд из «Вашингтон стар». Он уже вписал в клеточки три слова, впереди предстояла долгая ночь. Когда Барри нагнал Ника Стеймза, тот уже садился в синий «форд».

— Да, шеф, он приступил к дежурству.

Они переглянулись: ночка будет не из легких. Барри сел за руль, до предела откинул назад спинку сиденья и пристегнул ремень безопасности. Они не спеша выехали на проспект Конституции, мимо Белого дома проехали на скоростное шоссе и покатили к Мемориальному мосту.

— Если Казефикис и вправду что-то слышал, неделя нам предстоит адская, — сказал Ник Стеймз. — Он уверен, что правильно расслышал день покушения?

— Когда я вторично спрашивал его о деталях, он повторил: «10 марта, в Вашингтоне».

— Семь дней — времени не густо. Интересно, как к этому отнесется директор, — сказал Стеймз.

— Если у него есть хоть капля здравого смысла, он передаст дело тайной полиции.

— Ладно, давай сейчас забудем об этом. Сосредоточимся на разогретом муссакасе, а завтрашние заботы оставим на завтра.

Машина остановилась у светофора прямо за Белым домом. Какой-то бородатый, длинноволосый, грязный парень пикетировал резиденцию президента. Большой плакат в его руках возвещал миру: «Берегись! Конец близок». Стеймз мельком взглянул на него и кивнул Барри.

— На сегодня этого достаточно.

С проспекта Вирджинии они вынырнули на скоростное шоссе и помчались по Мемориальному мосту. На скорости миль семьдесят в час их обогнал черный «линкольн»-3.5.

— Голову на отсечение, поймают его парни из полиции, — сказал Стеймз.

— Наверное, опаздывает в аэропорт Даллеса, — отозвался Барри.

Час «пик» уже давно кончился, и машин было немного, поэтому на шоссе Джорджа Вашингтона они свернули, не сбавляя скорости. На дороге, бежавшей вдоль деревьев на берегу Потомака, было темно и ветрено. Реакция Барри была мгновенной, как и у всех агентов Бюро, да и Стеймз, хоть и был не первой молодости, увидел то, что произошло, одновременно со своим подчиненным. Большой черный «бьюик» стал нагонять их слева. Калверт бросил на него взгляд, а когда секундой позже он снова посмотрел вперед, увидел, что прямо перед ними со встречной полосы вынырнула другая машина, черный «линкольн». Ему послышался звук выстрела. Барри крутанул руль, пытаясь выровняться, но машина не слушалась. Машины врезались в «форд» одновременно, но Барри все же удалось увлечь одну из них за собой вниз по каменистому откосу. Они набирали скорость, пока глухо не ударились о поверхность реки. Когда Ник тщетно пытался открыть дверь, в мозгу у него промелькнула мысль, что тонут они как-то невероятно медленно.

Черный «бьюик» продолжал двигаться по шоссе как ни в чем не бывало. Шедшая сзади машина резко затормозила. Оттуда выпрыгнула испуганная молодая пара — свидетели катастрофы. Они побежали к откосу и несколько секунд беспомощно наблюдали, как исчезают под водой синий «форд»-седан и «линкольн».

— Господи, боже мой, ты видела, что случилось? — прошептал молодой человек.

— Да нет толком. Я только видела, что две машины шли на огромной скорости. Что нам теперь делать, Джим?

— Быстро звоним в полицию.

Они бросились к машине.

Четверг, вечер, 3 марта

8 часов 15 минут
— Привет, Лиз.

На другом конце телефона воцарилось недолгое молчание.

— Привет, федерал. Что-то рано ты объявился, а?

— Увы, пока это только благие намерения. Слушай, Элизабет, мне нужно вернуться в больницу и присмотреть за твоим мистером Казефикисом до приезда полиции. Вполне возможно, что ему грозит опасность и нам придется поставить у его палаты охрану, а это значит, что я опоздаю на свидание. Может, подождешь?

— Нет, голодать я не буду. По четвергам я всегда завтракаю с отцом, а он любит поесть.

— Вот и хорошо. Главное, чтобы тебя кормили. А то скоро в сумерках тебя не разглядишь. Между прочим, я все еще пытаюсь схватить грипп.

Она ласково засмеялась.

— До встречи.

Марк повесил трубку и, подойдя к лифту, нажал кнопку со стрелкой «Вверх».

Надежда была лишь на то, что полицейский уже приехал и заступил на дежурство. Господи! Когда же наконец придет лифт! Больные вполне могут умереть, так и не дождавшись его. Наконец двери открылись, из лифта быстро вышел священник греческой православной церкви и прошел мимо агента. Марк готов был поклясться, что это православный священник — на человеке был длинный развевающийся куколь и наперсный крест, но что-то в нем показалось агенту странным, хотя что именно, определить он не мог. Озадаченный, он стоял, глядя вслед удаляющейся спине, и едва успел вскочить в лифт, пока не закрылись двери. Потом несколько раз надавил на кнопку четвертого этажа. Ну давай, давай! Живее, скотина! Но лифт не мог услышать Марка, поэтому продолжал подниматься с той же неторопливостью, как и днем. Лифту было наплевать на его свидание с Элизабет Декстер. Двери медленно открылись, Марк боком проскочил через увеличивающуюся щель и бегом бросился по коридору к палате номер 4308. Но никаких следов присутствия полицейского не было. Более того, в коридоре вообще никого не было. Да, видно, придется здесь застрять. Марк посмотрел через маленькое окошечко в двери на двух пациентов, спящих в своих кроватях. По-прежнему молча светился телевизор. Марк отправился на поиски дежурной медсестры и в конце концов обнаружил ее в ординаторской: она смаковала чашку кофе и была приятно поражена, что возвратился тот из фэбээровцев, что посимпатичнее.

— Кто-нибудь из полиции приезжал? Они должны были установить дежурство в палате 4308.

— Нет, здесь вообще никого не было. Тихо, как в могиле. Вы кого-нибудь ждали?

— Да, черт возьми. Видимо, придется задержаться. Я возьму стул, не возражаете? Мне надо дождаться человека из полиции. Постараюсь вам не мешать.

— Ну что вы! Оставайтесь сколько хотите. Сейчас найду вам стул поудобнее. — Она поставила чашку. — Хотите кофе?

— С удовольствием. — Марк взглянул на нее повнимательней. Скорее всего вечер придется коротать не с доктором, а с медсестрой. А пока надо бы заглянуть в палату, успокоить Казефикиса, если он еще не спит, а потом позвонить в полицию и узнать, где шляется их человек. Теперь можно не торопиться: он не спеша пошел к двери и тихо отворил ее. В палате царила кромешная темнота, только светился телевизор. Глаза еще не вполне привыкли. Марк взглянул на пациентов — они не шевелились. Он уже собирался выйти из палаты, но вдруг услышал звук падающих капель.

Кап, кап, кап.

Словно капало из крана, но умывальника в комнате не было.

Кап, кап.

Он неслышно скользнул к кровати Анджело Казефикиса и всмотрелся в больного.

Кап, кап.

Изо рта Казефикиса на простыню стекала струйка теплой, свежей крови, глаза вылезли из орбит, изо рта вывалился распухший язык. Горло грека было перерезано от уха до уха, прямо под подбородком. На полу уже образовалась лужа крови, и Марк стоял прямо в ней. Колени у него подогнулись, и он едва успел ухватиться за край кровати, чтобы не упасть. Пошатываясь, он шагнул к постели глухого. Глаза уже успели привыкнуть к темноте, и Марка неудержимо затошнило. Голова почтальона была отделена от тела, и только по цвету кожи можно было догадаться, что когда-то они представляли собой единое целое. Марк не помнил, как дотащился до двери и очутился у телефона-автомата. В ушах бешено колотился пульс, рубашка прилипла к телу, руки были в крови. С трудом нащупав двадцатипятицентовик, он набрал номер полиции и коротко обрисовал обстановку. Теперь-то уж они наверняка кого-нибудь пришлют. Дежурная сестра возвратилась с чашкой кофе.

— Что с вами? Вы что-то побледнели, — сказала она, а потом увидела его руки и вскрикнула.

— Ни в коем случае не входите в палату 4308 и никого туда не впускайте, пока я не скажу. Немедленно пришлите доктора.

Сунув ему в руки чашку кофе, сестра опрометью бросилась по коридору. Марк заставил себя вернуться в палату, хотя его присутствие там уже не имело смысла. Теперь нужно только ждать. Включив свет, он прошел в ванную и попытался хотя бы частично смыть кровь и рвоту с одежды. Услышав, что дверь открылась, он бросился в комнату. Еще одна молодая докторша в белом халате… Надпись на табличке гласила: «Алисия Дельгадо, ДМ».

— Ни к чему не прикасайтесь, — предупредил Марк.

Доктор Дельгадо уставилась на него, потом увидела трупы и охнула.

— Ни к чему не прикасайтесь, — повторил Марк, — пока сюда не прибудет полиция. Они будут здесь с минуты на минуту.

— А вы кто? — спросила она.

— Специальный агент Марк Эндрюс, ФБР. — Он машинально вытащил бумажник и предъявил удостоверение.

— Мы так и будем стоять и смотреть друг на друга или вы мне все-таки позволите что-то сделать?

— Не раньше, чем полиция закончит осмотр места происшествия и составит акт. Давайте выйдем отсюда. — Пройдя вперед, он толкнул дверь плечом, стараясь ничего не касаться.

Они очутились в коридоре.

Марк велел доктору Дельгадо встать у двери и никого не пускать в палату, а он тем временем снова позвонит в полицию.

Она нерешительно кивнула.

Марк подошел к телефону и, выудив из кармана еще два двадцатипятицентовика, набрал телефон полиции и попросил лейтенанта Блейка.

— Лейтенант Блейк уехал домой около часа назад. Чем могу помочь?

— Когда вы собирались прислать человека на охрану палаты 4308 в Медицинский центр Вудро Вильсона?

— А кто это говорит?

— Эндрюс, ФБР, вашингтонское отделение. — Марк коротко рассказал о двойном убийстве.

— Наш человек должен был быть уже у вас. Он ушел из конторы больше получаса назад. Я немедленно сообщу в уголовную.

— Я уже сообщил, — рявкнул Марк.

Он повесил трубку и в изнеможении опустился на стул. В коридоре уже мелькали белые халаты. В палату 4308 провезли две каталки. Все ждали — никто не знал, что делать.

Достав еще два двадцатипятицентовика, он позвонил Стеймзу домой. Никто не подходил. Почему он не берет трубку? Наконец ответил женский голос.

Главное не напугать ее, подумал он, ухватившись за телефон.

— Добрый вечер, миссис Стеймз. Это Марк Эндрюс. Можно поговорить с вашим мужем? — Голос должен звучать спокойно, без напряжения.

— К сожалению, Ника нет дома, Марк. Он вернулся на службу примерно два часа назад. Странно, он сказал, что едет встречаться с вами и Барри Калвертом.

— Да, мы встречались, но он уехал из конторы домой около сорока минут назад.

— Он еще не приезжал. Успел съесть только первое и сказал, что сразу вернется. Но вот что-то его пока нет. Может быть, он снова поехал на службу. Попробуйте позвонить туда.

— Да, конечно. Извините за беспокойство. — Марк повесил трубку и обернулся, чтобы проверить, что в палату 4308 никто не зашел. Все в порядке. Он сунул в щель еще две монеты и позвонил в контору. Трубку взяла Полли.

— Это Марк Эндрюс. Пожалуйста, соедините меня с мистером Стеймзом.

— Мистер Стеймз и специальный агент Калверт уехали около сорока пяти минут тому назад — по-моему, домой, мистер Эндрюс.

— Не может быть. Это, наверное, ошибка.

— Нет, сэр, они уехали. Я сама видела, как они уходили.

— Вы не могли бы проверить еще раз?

— Хорошо, мистер Эндрюс.

Марк ждал — казалось, прошла вечность. Что же теперь делать? Он остался один. Где остальные? Что предпринять? Господи, преподавателями Академии ФБР такая ситуация предусмотрена не была — сотрудники ФБР должны были прибыть на место в течение двадцати четырех часов после совершения преступления. А это преступление только замышлялось.

— Никто не отвечает, мистер Эндрюс.

— Спасибо, Полли.

Пытаясь собраться с мыслями, Марк в отчаянии уставился в потолок. Его инструктировали хранить в строжайшей тайне то, что произошло несколько часов назад, ни при каких обстоятельствах не раскрывать рта, пока Стеймз не встретится с директором. Нужно найти Стеймза, нужно найти Калверта. Нужно найти кого-нибудь, с кем можно посоветоваться. Еще две монеты. Теперь — Барри Калверту. Телефон звонил и звонил, но в квартире холостяка Барри никто не брал трубку. Те же две монеты. Он снова позвонил Норме Стеймз.

— Миссис Стеймз, это Марк Эндрюс. Извините, что снова вас беспокою. Как только ваш муж и мистер Калверт приедут, пожалуйста, попросите их позвонить мне в центр Вудро Вильсона.

— Хорошо, я передам Нику, как только он появится. Они, наверное, зашли куда-то по дороге.

— Да, конечно. Я как-то об этом не подумал. Лучше всего будет сделать так: я дождусь смены и вернусь на службу. Они смогут позвонить мне туда. Спасибо, миссис Стеймз. — Он повесил трубку.

Не успел он отойти от телефона, как увидел полицейского, беспечно шагающего к нему по середине запруженного людьми коридора с романом Эда Макбейна[8] под мышкой. Марк решил выругать его за опоздание, но потом передумал. Худшее уже произошло и слезами горю не поможешь, мрачно подумал он и снова почувствовал приступ тошноты. Он отвел молодого человека в сторону, коротко проинформировал его об убийствах, не объясняя, почему убитые представляли такой интерес. Он попросил полицейского сообщить обо всем начальству, добавив лишь, что опергруппа уже в пути. Полицейский позвонил дежурному и деревянным голосом повторил то, что рассказал ему Марк. Столичная полиция Вашингтона расследовала более шестисот убийств в год.

Медицинский персонал уже проявлял признаки нетерпения. Но ждать, видимо, придется еще долго. Охватившее было всех чувство паники постепенно сменилось обычной суетой. Марк по-прежнему не знал, что делать, что предпринять. Где Стеймз? Где Калверт? Куда все подевались, черт возьми?

Он снова подошел к полицейскому, который подробно растолковывал присутствующим, почему в палату нельзя заходить… Его объяснения прозвучали неубедительно, но спорить никто не стал. Марк сказал полицейскому, что едет в отделение, вновь ни словом не обмолвившись о том, почему их так интересует Казефикис. Полицейский почувствовал себя хозяином положения. С минуты на минуту должна была прибыть опергруппа. Он сказал Марку, что позже с ним захотят побеседовать. Кивнув, Марк ушел.

Подойдя к своей машине, он вытащил из «бардачка» красную мигалку и, укрепив ее на крыше, вставил переключатель в специальный паз. Теперь — полным ходом в контору, к людям, которых он знает, в реальность, к тем, кто сможет найти выход из этого кошмара.

Марк включил рацию.

— ВО 180 на связи. Пожалуйста, попытайтесь обнаружить мистера Стеймза и мистера Калверта. Срочно. Немедленно возвращаюсь в отделение.

— Да, мистер Эндрюс.

— ВО 180, до связи.

Через двенадцать минут он подъехал к вашингтонскому отделению и поставил машину на стоянку. Потом бросился к лифту. Лифтер довез его до верха. Выскочив из кабины, он стремглав побежал по коридору.

— Аспирин! Аспирин! Кто сегодня дежурный, черт возьми!

— В ночную только я, малыш, больше никого, — отозвался Аспирин, бросив утомленный взгляд на Марка поверх очков. — А что стряслось?

— Где Стеймз? Где Калверт? — допытывался Марк.

— Да они больше часа назад уехали.

О, черт. Что же теперь делать? Аспирину доверяться не стоило, но это был единственный человек, который мог что-то посоветовать. И хотя Стеймз дал четкие инструкции до встречи с директором никому не сообщать никаких подробностей, выхода у Марка не было. Никаких подробностей Аспирину он сообщать не будет — ему просто нужно узнать, как бы поступил на его месте человек Гувера.

— Мне позарез нужно разыскать Стеймза и Калверта. Что посоветуешь?

— Ну, первым делом попробуй найти их по радиотелефону, — посоветовал Аспирин.

— Я уже попросил Полли. Сейчас еще раз позвоню.

Марк схватил трубку ближайшего телефона.

— Полли, удалось обнаружить мистера Стеймза или мистера Калверта по радиотелефону?

— Я пытаюсь, сэр.

Казалось, ожиданию не будет конца. И опять ничего.

— Ну, что там, Полли, что там?

— Я делаю все, что в моих силах, сэр. Но слышно только жужжание.

— Попытайтесь вызвать Первую, Вторую, Третью или Четвертую. Какую — не важно: попробуйте все станции.

— Хорошо, сэр. Но их можно вызывать только поочередно. Все четыре станции — только поочередно.

Марк почувствовал, что впадает в панику. Нужно сесть и спокойно все обдумать. Ведь не конец света настал? Или конец?

— На Первой их нет, сэр. И на Второй тоже. Вряд ли в это время суток они будут на Третьей или Четвертой. Они ведь едут домой.

— Меня не волнует, куда они едут. Главное, найдите их. Попробуйте еще раз.

— Хорошо, хорошо. — Она попробовала связаться с Третьей. Потом — с Четвертой. Чтобы связаться по коду с Пятой и Шестой, нужно было особое разрешение. Марк взглянул на Аспирина. Дежурный мог «распечатать» эти станции.

— Это экстренный случай — клянусь тебе, экстренный случай!

Аспирин разрешил Полли связаться с Пятой и Шестой. Пятая и Шестая были Федеральной службой связи при ФБР. Их знали под инициалами КГБ: сотрудников ФБР всегда забавляло, что у них есть такой код вызова. Но сейчас было не до смеха. КГБ 5 не отвечала. Затем КГБ 6 — тоже никакого ответа. Что же теперь? Господи, ты боже мой, что теперь? Что делать дальше? Аспирин вопросительно смотрел на него: видно было, что он не хочет ввязываться в эту историю.

— Всегда помни, сынок, главное — прикрыть себе задницу. Вот в чем штука. Прикрыть себе задницу.

— Это не поможет мне найти мистера Стеймза, — Марк заставил себя говорить спокойно. — Ладно, Аспирин, неважно, занимайся своим кроссвордом.

Оставив его, Марк пошел в туалет и, сложив ладони горстью под краном, прополоскал рот: от него все еще пахло рвотой и кровью. Тщательно умывшись, он возвратился в «уголовку», сел и медленно сосчитал до десяти. Нужно решить, что делать, и действовать, а там — будь что будет. Наверное, со Стеймзом и Калвертом что-то случилось, как ужеслучилось с негром-почтальоном и этим греком. Может быть, попробовать связаться с директором, хотя на это можно было пойти только в крайнем случае. Человек уровня Марка, закончивший курс два года назад, не может просто так взять и позвонить директору. Но так или иначе можно воспользоваться договоренностью Стеймза о приеме у директора в 10.30 утра. Завтра в 10.30 утра. Но впереди еще целая ночь. Больше двенадцати часов неизвестности. Теперь он один на один с тайной, которой не может ни с кем поделиться. С информацией, которую ни с кем нельзя обсудить.

Зазвонил телефон — он услышал голос Полли. Он молился, чтобы это был Стеймз, но его молитва не была услышана.

— Алло, мистер Эндрюс, вы еще здесь? Соединяю вас с опергруппой. С вами хочет поговорить капитан Хоган.

— Эндрюс?

— Да, капитан.

— Что вы можете мне сообщить?

Марк честно рассказал, что Казефикис — нелегальный эмигрант, который был ранен в ногу и не сразу обратился за врачебной помощью потому — тут Марк соврал, — что, по словам грека, его ранил шантажист, который угрожал сообщить, что в Штаты он въехал нелегально. Полный отчет в письменной форме будет направлен в полицию завтра утром.

Но детектив, казалось, не поверил ни единому слову.

— Сказки мне рассказываешь, сынок? Что же там ФБР первым делом оказалось? Ну, смотри, если выяснится, что ты скрываешь информацию. Я тебя тогда голой задницей на угли посажу.

Марк снова вспомнил приказ Стеймза сохранять все в тайне.

— Никакой информации я не скрываю, — пронзительно сказал он. Его дрожащий голос едва ли мог убедить кого-нибудь в том, что он говорит правду. Детектив что-то буркнул, задал еще несколько вопросов и повесил трубку. Марк сделал то же самое. Трубка была липкой от пота, одежда прилипла к телу. Он снова позвонил Норме Стеймз: домой шеф еще не приезжал. Он позвонил Полли и попросил повторить всю процедуру с вызовом — снова ничего, кроме жужжащего звука на Первом канале. Наконец Марк повесил трубку и сказал Аспирину, что уходит. Аспирину было все равно.

Спустившись на лифте, Марк быстро пошел к своей машине. Сейчас он поедет домой и оттуда позвонит директору. Он снова помчался по улицам в направлении дома.

Реконструированная юго-западная часть Вашингтона — не самая роскошная в городе, но здесь нашли пристанище многие молодые, одинокие специалисты. Основным удобством этого расположившегося на берегу, рядом с театром «Арина-Стейдж», района было то, что поблизости находилась станция метро. Приятное, оживленное, не очень дорогое, это место полностью устраивало Марка.

Дойдя до дома, он взбежал по ступенькам, ворвался в дверь и кинулся к телефону. После нескольких гудков в Бюро взяли трубку.

— Приемная директора. Дежурный слушает.

Марк набрал побольше воздуху.

— Говорит специальный агент Эндрюс, вашингтонское отделение, — медленно начал он. — Мне немедленно нужно поговорить с директором. Дело не терпит отлагательства.

Выяснилось, что директор ужинает с министром юстиции у нее дома. Марк попросил номер телефона. Обладает ли он полномочиями связываться с директором в столь поздний час? Да, такие полномочия у него есть, директор назначил ему встречу завтра в 10.30 утра; да, у него действительно есть особые полномочия.

Дежурный, видно, почувствовал отчаяние в голосе Эндрюса.

— Если вы оставите номер телефона, я вам сейчас перезвоню.

Эндрюс знал, что дежурный сейчас проверит, действительно ли он агент ФБР и назначена ли у него утром встреча с директором. Через минуту телефон зазвонил снова — это был дежурный.

— Директор все еще у министра юстиции. Ее домашний телефон 761-4386.

Марк набрал номер.

— Резиденция миссис Эдельман, — сказал почтительный голос.

— Это специальный агент Марк Эндрюс, — начал он. — Мне необходимо поговорить с директором Федерального бюро расследований.

— Будьте добры, сэр, подождите минуточку у телефона.

Он ждал, ждал, ждал.

Послышался незнакомый голос.

— Тайсон слушает.

Марк набрал побольше воздуху и выпалил:

— Это специальный агент Марк Эндрюс. У нас с начальником вашингтонского отделения Стеймзом и специальным агентом Калвертом назначена с вами встреча завтра в 10.30 утра. Вы не знаете подробностей, сэр: о них мы сообщили миссис Макгрегор, когда вы уже ушли. Мне необходимо видеть вас немедленно. Может быть, вы захотите мне перезвонить? Я дома.

— Да, Эндрюс, — ответил Тайсон. — Я вам перезвоню. Какой у вас номер?

Марк дал свой телефон.

— Молодой человек, — сказал Тайсон, — оправдывать вас могут только исключительные обстоятельства.

— Так и есть, сэр.

Марк снова стал ждать. Прошла минута, другая. Может, Тайсон принял его за сумасшедшего? Что случилось? Прошло три минуты. Четыре. Очевидно, директор проверял тщательней, чем дежурный.

Телефон зазвонил. Марк вскочил с места.

— Привет, Марк, это Роджер. Не хочешь выйти перехватить пивка?

— Сейчас нет, Роджер, сейчас нет. — Он швырнул трубку.

Телефон тотчас зазвонил снова.

— Так, Эндрюс, что вы хотите мне сообщить? Только быстро и по существу.

— Мне нужно видеть вас, сэр. Сейчас же. Я отниму у вас всего пятнадцать минут. Я хочу знать, что мне делать, черт возьми.

Он сейчас же пожалел об этом «черт возьми».

— Хорошо, если это действительно так важно. Вы знаете, где живет министр юстиции?

— Нет, сэр.

— Записывайте: 2942, улица Эджвуд, Арлингтон.

Марк положил трубку, печатными буквами аккуратно записал адрес на спичечном коробке с рекламой страхования жизни и позвонил Аспирину, который бился над седьмым пунктом по горизонтали.

— Если что случится, вызови меня по рации. Я буду держать Второй канал свободным. С Первым что-то случилось.

Аспирин хмыкнул: в наше время молодые агенты слишком много мнят о себе. При Дж. Эдгаре Гувере такого быть не могло, и сейчас этого нельзя позволять. Но до пенсии ему остался всего год. Он вернулся к кроссворду. Седьмой пункт по горизонтали, десять букв: морской разбойник. Аспирин задумался.

В голове у Марка тоже лихорадочно вертелись мысли. Он добежал до лифта, выскочил на улицу, прыгнул в машину и на полной скорости вылетел к Арлингтону. Он мчался в ночь и, не переставая, проклинал людей: в этот теплый, приятный вечер они спокойно переходили дорогу, праздно гуляли, никуда не спешили и не обращали внимания на красную мигалку на крыше машины. Где Стеймз? Где Барри? Что происходит, черт возьми? Неужели директор решил, что он сумасшедший?

Он пересек Мемориальный мост и выехал на шоссе Джорджа Вашингтона. Пробка. Не продвинуться ни на дюйм. Наверное, несчастный случай. Вот чертово невезенье! Этого только недоставало. Он вырулил на среднюю полосу и включил сирену. Ему уступали дорогу: видимо, решили, что он из аварийно-спасательной группы полиции. Наконец Марку удалось пробиться к группе полицейских машин и каретам «скорой помощи». К машине подошел молодой полицейский.

— Вы по вызову?

— Нет, я из ФБР. Мне нужно в Арлингтон. Дело крайне важное.

Он взмахнул удостоверением. Полицейский помог ему проехать через запруженное людьми и автомобилями шоссе. Нажав на газ, Марк помчался прочь от места происшествия. Чертова авария! Машин на дороге теперь стало значительно меньше. Через пятнадцать минут он уже был в Арлингтоне, на улице Эджвуд, 2942. Последний звонок Полли по радиотелефону. Нет, ни Стеймз, ни Калверт не звонили.

Марк выскочил из машины. Не успел он сделать и шага, как его остановил охранник. Марк предъявил ему удостоверение, объяснив, что директор назначил ему встречу. Охранник вежливо попросил Марка подождать у машины. Потом, коротко посовещавшись с кем-то у дверей, провел Марка в маленькую комнату — кабинет справа от холла. Вошел директор. Марк встал.

— Добрый вечер, директор.

— Добрый вечер, Эндрюс. Вы оторвали меня от очень важного ужина. Надеюсь, причины на то крайне веские.

Директор был холоден и немногословен: очевидно, он был не в восторге, что какой-то неизвестный младший агент потребовал встречи с ним.

Марк подробно обо всем рассказал — от первого разговора со Стеймзом до того момента, когда он решил действовать на свой страх и риск в обход непосредственного начальства. На всем протяжении его рассказа лицо директора оставалось бесстрастным. Не изменилось его выражение и тогда, когда Марк закончил говорить. Я допустил ошибку, стучало у Марка в голове. Нужно было попытаться найти Стеймза и Калверта. Теперь они уже, наверное, дома. Он ждал; на лбу выступили мелкие капли пота. Может быть, это его последний день в ФБР. Но первые слова директора удивили его.

— Вы поступили совершенно правильно, Эндрюс. На вашем месте я сделал бы точно так же. Обратившись ко мне, вы продемонстрировали безусловное мужество. — Он строго посмотрел на Марка. — Вы абсолютно уверены, что только Стеймз, Калверт, вы и я посвящены во все подробности сегодняшнего происшествия? Службе личной охраны или полиции ничего не известно?

— Нет, сэр. Об этом знаем только мы, четверо.

— И вы, трое, уже договорились о встрече со мной на 10.30 завтра утром?

— Да, сэр.

— Хорошо. Пишите.

Из внутреннего кармана пиджака Марк вытащил блокнот.

— У вас есть номер телефона министра юстиции?

— Да, сэр.

— Мой домашний телефон — 721-4069. Запомните оба номера, листок уничтожьте. Теперь вот что. Возвращайтесь в вашингтонское отделение. Еще раз попробуйте связаться со Стеймзом и Калвертом. Обзвоните морги, больницы, дорожную полицию. Если ничего не обнаружите, жду вас у себя в кабинете завтра в 8.30 — а не в 10.30 — утра. Это — во-первых. Во-вторых, подготовьте мне имена сотрудников уголовной полиции, которые ведут расследование вместе со столичной полицией. Если я правильно понял, вы ничего не сказали им о причине визита к Казефикису?

— Ничего, сэр.

— Хорошо.

В комнату заглянула министр юстиции.

— Все в порядке, Голт?

— Да, спасибо, Мэриан. Ты, по-моему, не знакома со специальным агентом Эндрюсом из вашингтонского отделения.

— Нет. Рада с вами познакомиться, мистер Эндрюс.

— Добрый вечер, мэм.

— Тебе еще долго, Голт?

— Нет. Я вернусь, как только закончу инструктировать Эндрюса.

— Что-нибудь непредвиденное?

— Нет, не беспокойся.

Очевидно, директор решил никого не посвящать в случившееся, пока сам не докопается до истины.

— Так. На чем я остановился?

— Вы велели мне возвращаться в вашингтонское отделение и попробовать связаться со Стеймзом и Калвертом.

— Да.

— Потом обзвонить морги, больницы и дорожную полицию.

— Правильно.

— Потом я должен выяснить, кто из сотрудников уголовной расследует это дело, и записать их фамилии.

— Так. Пишите дальше: установить фамилии всех сотрудников больницы, посетителей, прочих лиц, которых видели возле палаты 4308 с того момента, когда их последний раз видели живыми, до того времени, как вы обнаружили их трупы. Проверьте фамилии убитых в НКИЦ и картотеке Бюро — возможно, на них есть какая-то информация. Снимите отпечатки пальцев у дежурного персонала, посетителей больницы и всех тех, кого видели возле палаты 4308, а также у убитых. Это нужно для того, чтобы исключить невиновных и установить личность вероятного преступника. Если отыскать Стеймза и Калверта вам не удастся, то, как я уже сказал, жду вас завтра в 8.30 в моем кабинете. Если за это время обнаружится что-нибудь важное, звоните сюда или мне домой. Не смущайтесь. После 11.30 я уже буду дома. Когда будете звонить мне, назовите пароль… м-м, скажем — Юлий. Будем надеяться, это имя не окажется пророческим. И дайте мне свой номер телефона. Пользуйтесь только автоматом — я вам немедленно перезвоню. Не беспокойте меня до 7.15, если только не будет крайней необходимости. Вы все поняли?

— Да, сэр.

— Хорошо. Теперь я, пожалуй, пойду ужинать.

Марк встал, собираясь уходить. Директор положил ему руку на плечо.

— Не волнуйтесь, молодой человек. Такое иногда случается, и вы поступили правильно. В паршивой ситуации вы проявили большое самообладание. А теперь — за работу.

— Да, сэр.

У Марка отлегло от сердца: хорошо, что еще кто-то знает, что ему довелось пережить, что есть человек, на широкие плечи которого можно переложить часть своего бремени.

По пути в отделение он включил радиосвязь.

— ВО 180, прием. Что-нибудь слышно от Стеймза?

— Пока нет, ВО 180. Пытаюсь связаться.

Приехав, он застал Аспирина, не ведавшего, что только что Марк беседовал с директором ФБР. Аспирин виделся со всеми четырьмя директорами на коктейлях, но вряд ли кто-нибудь из них вспомнил бы его фамилию.

— Ну что, сынок, обошлось?

— Да, — солгал Марк. — От Стеймза или Калверта ничего? — Он старался не выдать тревоги.

— Нет. Небось завалились куда-нибудь по пути домой. Да ты не беспокойся. Этим овечкам колокольчики не нужны, сами найдут дорогу назад.

Но Марк беспокоился. Он пошел к себе в комнату и поднял трубку. Полли по-прежнему не удалось ничего сделать. На Первом канале слышалось лишь жужжание. Он позвонил Норме Стеймз — ничего нового. Миссис Стеймз спросила, есть ли причина для беспокойства.

— Ну что вы. — Снова ложь. Неужели голос звучит неуверенно? — Мы просто не можем вычислить, в какой бар они перебрались теперь.

Она засмеялась, хотя знала: Ник до баров не большой охотник.

Марк позвонил Калверту — холостяцкая квартира снова ответила молчанием. Он сердцем чувствовал: что-то случилось, только не знал, что. Хорошо, что есть директор, которому теперь все известно. Он взглянул на часы: 11.15. Когда же наступит ночь? И что может случиться? Чем еще придется заняться этой ночью? Черт. Уговорил красивую девушку поужинать вместе. Он снова взял трубку. Уж она-то точно должна быть дома — где же еще?

— Алло.

— Алло, Элизабет, это Марк Эндрюс. Ради Бога, извини, что сегодня ничего не вышло. Тут кое-что произошло, и все мои планы рухнули.

В его голосе явственно слышалось напряжение.

— Ты не против, если я перенесу приглашение на другой день? Надеюсь, завтра утром решу свои дела. Может быть, тогда и увидимся?

— Утром? — спросила она. — Если ты имеешь в виду больницу, завтра я выходная.

Марк замялся: главное — не сказать лишнего.

— Ну, это, наверное, к лучшему. Новости, к сожалению, плохие. Казефикис и его сопалатник сегодня вечером были зверски убиты. Полиция уже приступила к расследованию, но пока толком ничего не ясно.

— Убиты? Оба? Почему? Кто? Казефикиса убили не просто так, да? — выпалила она. — Господи, что происходит? Нет, не отвечай ничего. Правду ты мне все равно не скажешь.

— Я бы не стал лгать тебе, Элизабет. Слушай, сегодня я с головой в этих делах, но за то, что испортил вечер, с меня — здоровущий антрекот. Я позвоню в ближайшее время?

— Буду рада. Хотя убийство аппетита не прибавляет. Надеюсь, ты поймаешь виновных. У нас в центре постоянно сталкиваешься с результатами насилия, но свершается оно, как правило, за нашими стенами.

— Знаю. Жаль, что это и тебя коснулось. Спокойной ночи, Элизабет. Приятного сна.

— И тебе, Марк. Если у тебя это получится.

Марк повесил трубку, и на него тотчас же навалились события минувшего дня. Что теперь? До 8.30 предпринять ничего нельзя. Остается только быть на радиосвязи по пути домой. Какой смысл сидеть сложа руки, глядя в окно, чувствуя свою беспомощность, усталость и одиночество? Он зашел к Аспирину и сказал, что едет домой, добавив, что будет звонить каждые пятнадцать минут: нужно срочно поговорить со Стеймзом и Калвертом. Аспирин даже головы не поднял.

— Прекрасно, — рассеянно отозвался он, сосредоточив все внимание на кроссворде. Он разгадал уже одиннадцать пунктов — верный признак того, что вечер проходит спокойно.

Марк ехал по Пенсильвания-авеню. На первой же развязке движение застопорилось из-за какого-то туриста, который не знал, что по правилам должен проезжать первым. «Черт бы его побрал», — подумал Марк. Приезжие в Вашингтоне, которые не научились внезапно выныривать из потока направо, зачастую подолгу кружили на одном месте. Наконец Марку удалось выскочить из развязки. Отягощенный тревожными мыслями, он медленно повел машину к своему дому в квартале Тибер Айленд. Около полуночи, чтобы как-то отвлечься, он включил приемник и стал слушать. Никаких важных событий за вечер не произошло, и голос диктора звучал скучающе: президент провела пресс-конференцию по законопроекту о владении оружием, положение в Южной Африке ухудшилось. Теперь городские новости: на шоссе Джорджа Вашингтона произошла автомобильная катастрофа — столкнулись две машины; сейчас, при свете прожекторов, их достают со дна реки с помощью кранов. По сообщению свидетелей, супружеской пары из Джексонвилля, проводившей отпуск в районе Вашингтона, одна из машин — черный «линкольн», другая — синий «форд»-седан. О других подробностях пока не сообщается.

Синий «форд»-седан. Хотя он слушал невнимательно, эта фраза застряла в его мозгу. Синий «форд»-седан. Господи, нет, не может быть! Он сделал резкий вираж вправо с 9-й улицы на проспект Мэн и, едва не налетев на пожарный кран, понесся назад по направлению к Мемориальному мосту, мимо которого ехал всего два часа назад. На дорогах стало свободнее, и через несколько минут он был уже там. На месте происшествия все еще густо толпились полицейские, на одной из полос шоссе стояли заграждения. Оставив машину на травянистой обочине, Марк бросился к заграждению. Он предъявил удостоверение агента ФБР и был препровожден к старшему офицеру. Марк поделился с ним своими опасениями: в одной из машин мог быть агент из Бюро. Уже известны какие-нибудь подробности?

— Мы пока еще их не вытащили, — ответил полицейский. — Есть только два свидетеля несчастного случая — если только это несчастный случай. Видно, гнали как сумасшедшие. Поднимем их минут через тридцать. Вам остается только ждать.

Марк отошел на обочину и стал наблюдать, как огромные краны и крошечные водолазы возятся в реке под широкими лучами прожекторов. Тридцать минут затянулись. Он ежился от холода, смотрел и ждал. Прошло сорок минут, пятьдесят. Наконец, спустя больше часа из реки показался черный «линкольн». Марк разглядел в нем безжизненное тело. Осторожный водитель: пристегнул ремень безопасности. Полицейские немедленно ринулись туда. Марк снова подошел к старшему офицеру и спросил, когда вытащат вторую машину.

— Уже скоро. Значит, «линкольн» не ваш?

— Нет, — сказал Марк.

Десять минут, двадцать. Наконец показалась крыша второй машины — темно-синего «форда». Марк увидел бок машины — одно из стекол наполовину опущено, потом — всю машину целиком. В ней были двое. Марк разглядел номерной знак и второй раз за ночь почувствовал тошноту. Чуть не плача, он бросился назад к дежурному и дал фамилии двух людей в машине. Потом кинулся к телефону-автомату у дороги. Ноги казались ватными. Взглянув на часы, он набрал номер: почти час ночи. После одного гудка трубку сняли, послышался усталый голос.

— Да?

— Юлий, — сказал Марк.

— Ваш номер? — спросил голос.

Марк назвал. Тридцать секунд спустя телефон зазвонил.

— Да, Эндрюс. Сейчас час ночи.

— Знаю, сэр. Стеймз и Калверт — они мертвы.

Наступила недолгая пауза, в голосе уже не чувствовалось сна.

— Вы уверены?

— Да, сэр.

Марк описал подробности катастрофы, стараясь не выдать усталости и волнения.

— Немедленно звоните в отделение, Эндрюс, — распорядился Тайсон. — О подробностях, которые вы изложили мне вечером, упоминать не нужно. Расскажите только о катастрофе — больше ничего. Затем постарайтесь получить у полиции всю последующую информацию об этом происшествии. Жду вас у меня в кабинете не в 8.30, как договаривались, а в 7.30. У прохода в дальней части здания вас будет ждать человек. Не опаздывайте. А сейчас поезжайте домой, постарайтесь вздремнуть и до завтра никуда не выходите. Не тревожьтесь, Эндрюс. Мы с вами работаем вдвоем, кроме того, я пошлю агентов сделать проверки, о которых просил вас раньше.

Отбой. Марк позвонил Аспирину — ночка для старого волка выдалась не из легких, — сообщил о Стеймзе и Калверте и, не дожидаясь лишних вопросов, быстро повесил трубку. Потом спустился к машине и медленно повел ее домой по ночному городу. Других автомобилей на улицах практически не было, и все вокруг казалось призрачным в неверной дымке предрассветного тумана.

У въезда в подземный гараж он увидел Саймона, молодого служителя-негра, который симпатизировал Марку, но еще больше — его «мерседесу». Марк купил эту машину сразу после окончания колледжа, угрохав на нее все наследство, полученное от тетушки, но никогда не жалел о своем мотовстве. Места в гараже у Марка не было. Саймон об этом знал и всегда предлагал Марку припарковать машину — только б лишний раз оказаться за рулем роскошного серебряного «мерседеса» СЛС 580. Обычно Марк обменивался с Саймоном шутливыми репликами, но сегодня отдал ему ключи, даже не взглянув в его сторону.

— Машина мне понадобится в семь утра, — бросил он на ходу.

— Бу сде, старина, — отозвался Саймон.

Когда двери лифта стали закрываться, до Марка донеслось мягкое урчание: Саймон завел мотор. Вот и квартира: три комнаты, все — пустые. Он запер дверь на ключ, а потом — на засов: раньше он этого никогда не делал. Потом медленно прошелся по комнате и разделся, бросил пропахшую потом рубашку в бельевую корзину. В третий раз за ночь принял душ и лег в кровать, уставившись в белый потолок. Он попытался заснуть, но мысли снова и снова возвращались к событиям минувшего вечера. За шесть часов ему удалось урвать лишь несколько минут сна.


В ту ночь не спали и в Белом доме: Флорентина Кейн тоже беспокойно ворочалась в своей кровати.

Авраам Линкольн, Джон Ф. Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Джон Леннон и Роберт Кеннеди. Скольким еще гражданам — именитым и безвестным придется пожертвовать жизнью, прежде чем будет принят закон, запрещающий это самоуничтожение?

«Кому еще суждено умереть? — вновь и вновь проносилось в ее голове. — Если мне, то именно сейчас самое подходящее время…»

Повернувшись на другой бок, она взглянула на Эдуарда: судя по выражению лица мужа, его никогда не посещала эта ужасная мысль.

Пятница, утро, 4 марта

6 часов 27 минут
Наконец Марк не выдержал и в 6.30 вскочил с кровати, принял душ и надел чистую рубашку и другой костюм. Из окна он бросил взгляд на парк Ист-Потомак по ту сторону Вашингтонского канала, и в его мозгу вновь всплыли события вчерашнего дня. Через несколько недель зацветут вишневые деревья. Через несколько недель…

Он закрыл за собой дверь квартиры с чувством облегчения: главное — не сидеть на одном месте. Саймон, которому вчера удалось поставить машину на одну из частных стоянок, отдал ему ключи.

Марк медленно поехал по 6-й улице, повернул налево, на шоссе Джорджа Вашингтона, и направо, на 7-ю. Был ранний час, и, кроме грузовиков, никакого транспорта на дорогах не было. Он проехал мимо музея Хиршхорна на проспекте Независимости. На перекрестке 7-й улицы и Пенсильвания-авеню Марк остановился на светофоре. Его охватило внушающее суеверную жуть чувство, что на самом деле ничего не случилось, а все вчерашнее — лишь дурной сон. Вот он приедет в отделение и, как всегда, увидит Ника Стеймза и Барри Калверта. Он взглянул налево — наваждение исчезло. В одном конце пустынной улицы в окружении лужаек сквозь деревья виднелось светлое здание — Белый дом. Направо, в другом конце улицы, сверкая в лучах утреннего солнца, стоял Капитолий. А между ними — между Цезарем и Кассием, подумалось Марку, — возвышалось здание ФБР, И там, в самом его сердце, он и директор — люди, пытающиеся обмануть судьбу.

По пандусу Марк въехал на зады штаб-квартиры ФБР и поставил машину. Возле стоянки его уже ждал молодой человек в темно-синем блейзере, серых фланелевых брюках, темных туфлях и изящном синем галстуке — официальной одежде фэбээровца. Для человека, который лишь недавно проснулся, вид у него был слишком аккуратный. Марк Эндрюс предъявил удостоверение. Не говоря ни слова, молодой человек провел его к лифту, который поднял их на седьмой этаж, а потом бесшумно проводил Марка до маленькой комнаты и попросил подождать.

Марк сидел в приемной рядом с кабинетом директора. Рядом на журнальном столике лежали старые номера «Тайма» и «Ньюсуика» — точь-в-точь, как на приеме у зубного. Сейчас, в первый раз за всю жизнь, он предпочел бы оказаться у стоматолога. Марк снова принялся размышлять о событиях последних четырнадцати часов. Он был человеком, не обремененным никакой ответственностью и наслаждавшимся вторым годом из пяти богатых событиями лет в ФБР, а теперь смотрел в пасть тигра. До сих пор он всего лишь один раз побывал в штаб-квартире — на собеседовании. Никто не предупреждал его, что может случиться такое. С ним говорили о жалованье, преимуществах, отпусках, престижной, интересной работе, но ни словом не обмолвились о том, что может случиться так, что греческого иммигранта и почтальона-негра найдут с перерезанными глотками, а друзья утонут в Потомаке. Пытаясь сосредоточиться, он заходил по комнате. Вчера ему полагался отгул, но он решил, что деньги за сверхурочную работу не помешают. Быть может, другой агент быстрее бы подоспел в больницу и предотвратил убийства. Быть может, если бы вчера вечером за рулем «форда»-седана оказался он, в Потомаке бы нашли труп Марка Эндрюса, а не Стеймза и Калверта. Быть может… Марк закрыл глаза и почувствовал, как по телу поползли мурашки. Он постарался отогнать панический страх, не дававший заснуть ему ночью: быть может, следующая очередь — за ним.

Его взгляд остановился на висевшей на стене доске: надпись гласила, что за более чем шестидесятилетнюю историю существования ФБР при исполнении служебных обязанностей погибли лишь тридцать четыре человека, и лишь двое — в один и тот же день. Со вчерашнего дня эти данные устарели. Взгляд Марка продолжал скользить по стене и остановился на большой фотографии Верховного суда: торжественное единение правительства и закона. Слева были пять директоров — Гувер, Грей, Рюкельсхаус, Келли и нынешний гроза ФБР, Г. О. Л. Тайсон, известный всем в Бюро по первым буквам имени и фамилии, как Голт. Очевидно, никто, кроме секретаря директора, миссис Макгрегор, не знал его имени. В Бюро в связи с этим существовала давнишняя шутка. Когда в ФБР приходил новый сотрудник, он делал взнос в размере одного доллара миссис Макгрегор, верой и правдой служившей директорам Бюро уже двадцать семь лет, и с одной попытки старался угадать имя директора. Угадавший правильно забирал весь банк. Общая сумма ставок достигала уже 3516 долларов. Марк тоже решил попробовать — «Гектор». Миссис Макгрегор только рассмеялась, и в банке стало на один доллар больше. При второй попытке нужно было снова внести доллар, но если и тогда имя называли неправильно, проигравший платил десять долларов штрафа. Вторично счастья решили попытать лишь несколько человек, но с каждой новой жертвой банк только увеличивался.

Тогда в голову Марку пришла замечательная, как ему казалось, мысль — проверить досье отпечатков пальцев преступников. В ФБР данные об отпечатках пальцев делились на три категории: военные, гражданские лица и преступники. Отпечатки агентов ФБР были занесены в раздел «преступники». Таким образом, можно было установить личность любого агента ФБР, ставшего преступником, или сразу исключить отпечатки пальцев агента из прочих, оставшихся на месте преступления. Но отпечатки пальцев агентов извлекались на свет божий крайне редко. Марк был в восторге от собственной изобретательности. Он попросил заведующего отделением дактилоскопии показать ему карточку Тайсона, которая тотчас же была ему вручена. Она гласила: «Рост: 6,1; Вес: 180 фунтов; Волосы каштановые; Род занятий: директор ФБР; Фамилия: Тайсон, Г. О. Л.». Имя указано не было. Заведующий, очередной неизвестный Марку человек в синем костюме, кисло усмехнулся и, подойдя к досье, положил карточку на место, довольно громко пробурчав: «Еще один умник понадеялся урвать три «куска».

За минувшее десятилетие Бюро сильно политизировалось, поэтому назначение на должность директора человека, знакомого с охраной правопорядка не понаслышке, было с одобрением встречено в конгрессе. Стремление защитить закон было у Тайсона в крови. Его прадед служил в компании «Уэллс — Фарго»[9] и с ружьем в руках охранял дилижансы, курсировавшие между Сан-Франциско и Сиэттлом, штат Вашингтон. Его дед был мэром Бостона и — редкое сочетание — начальником полиции города, а отец, пока не ушел в отставку, слыл одним из лучших адвокатов в Массачусетсе. Поэтому никого не удивило то, что правнук смельчака из «Уэллс — Фарго» последовал семейной традиции и дослужился до директора Федерального бюро расследований. О нем ходило невероятное множество всяких историй, но что из них правда, а что — вымысел, Марку выяснить не удавалось.

Не вызывало сомнений, что Тайсон действительно забил победный гол в финале чемпионата по регби между Гарвардским и Йельским университетами — об этом писали газеты, — как и то, что он был единственным белым боксером в американской сборной на Олимпийских играх в Мельбурне в 1956 году. Никто не знал, вправду ли он заявил покойному президенту Никсону, что скорее поступит на службу к дьяволу, чем возглавит ФБР в период президентства последнего, однако в лагере Флорентины Кейн эти слухи пресекать явно не собирались.

Жена Тайсона скончалась пять лет назад от рассеянного склероза. Двадцать лет он ходил за ней как нянька, с какой-то яростной преданностью.

Он был бесстрашен, и его репутация человека прямого и честного подняла его в глазах народа над большинством государственных чиновников. После периода нестабильности, последовавшего за смертью Гувера, Тайсон вернул Бюро престиж, которым оно пользовалось в 30-е и 40-е годы. Одной из причин, по которой Марк с готовностью решил посвятить ФБР пять лет жизни, была личность его директора.

Марк затеребил среднюю пуговицу пиджака, как это делали все агенты ФБР. За пятнадцать недель обучения в Куантико ему вдолбили в голову, что пуговицы пиджака всегда должны быть расстегнуты, чтобы в любой момент выхватить оружие из кобуры — на поясе, а не под мышкой. В телевизионных сериалах о ФБР агенты всегда выхватывали револьверы из кобуры под мышкой, и эта неточность всегда раздражала Марка. Всякий раз, когда фэбээровец чуял опасность, он начинал теребить среднюю пуговицу, чтобы убедиться, что пиджак расстегнут. Марк испытывал страх, страх неизвестности, страх перед Г. О. Л. Тайсоном, страх, от которого не могла избавить даже надежная близость «смит-вессона».

Вернулся молодой человек с бдительным взглядом в темно-синем блейзере.

— Директор ждет вас.

Марк встал. Ноги не слушались, но он собрался с духом и, вытерев вспотевшие ладони о штанины, направился вслед за молодым человеком через приемную в святая святых — кабинет директора. Директор был за столом и, даже сидя, производил внушительное впечатление: огромный, как бык, мужчина с большой головой, росшей прямо из мощных плеч. Кустистые брови были под стать непокорной каштановой курчавой шевелюре; будь это другой человек, можно было решить, что он носит парик. Широко разведенные руки лежали на столе, словно не давая ему убежать. А сам стол, изящный, эпохи королевы Анны, казалось, покорился железной хватке директора. Щеки были красны: но не тем цветом, который приобретается в результате обильных возлияний, а вызванным долгим пребыванием на свежем воздухе в разное время года. Чуть сзади кресла директора стоял другой мужчина, мускулистый, чисто выбритый и молчаливый — воплощенный защитник правопорядка.

— Эндрюс, — начал директор, — это мой заместитель Мэттью Роджерс. Я информировал его о событиях, последовавших за смертью Казефикиса: мы решили, что вместе с вами расследованием займутся еще несколько агентов. — Директор сверлил Марка взглядом серых глаз. — Вчера я потерял двоих из лучших своих людей, Эндрюс, и ничто — повторяю, ничто — не сможет помешать мне найти виновных, даже если это будет сама президент, понимаете?

— Да, сэр, — еле слышно ответил Марк.

— Мы распространили пресс-релизы, из которых ясно, что произошедшая автокатастрофа — не более чем несчастный случай. Ни один журналист не свяжет убийство в Медицинском центре Вудро Вильсона со смертью моих агентов. Тем более что в Америке убийство совершается каждые 26 минут.

Рядом с директором лежало полицейское досье, озаглавленное «Глава столичной полиции» — даже они были под контролем.

— Мы, мистер Эндрюс…

При этих словах сердце Марка наполнилось гордостью.

— …не собираемся их разубеждать. Я тщательно обдумал все то, что вы сообщили мне вчера вечером, и составил для себя следующую картину. Прошу вас, останавливайте меня, когда сочтете нужным.

При других обстоятельствах Марк бы просто рассмеялся.

Директор сверялся с досье.

— Греческий иммигрант хочет видеть главу ФБР, — продолжал он. — Знай я об этом, я, возможно, удовлетворил бы его просьбу. — Он взглянул на Марка. — Но ближе к фактам: Казефикис сделал вам устное заявление в Медицинском центре Вудро Вильсона, суть которого сводилась к следующему: готовится заговор с целью убить президента Соединенных Штатов 10 марта. Об этом он случайно услышал, когда обслуживал клиентов, собравшихся позавтракать в джорджтаунском отеле. По мнению Казефикиса, на завтраке также присутствовал сенатор США. Пока все правильно, Эндрюс?

— Да, сэр.

Директор снова посмотрел в досье.

— Когда полиция сняла отпечатки пальцев с убитого, выяснилось, что ни в наших досье, ни в досье столичной полиции он не значится. Следовательно, сейчас, после вчерашних четырех убийств, мы можем предположить, что все рассказанное греческим иммигрантом — правда, и действовать в соответствии с этим. Не исключено, что в его рассказе были какие-то неточности, но одно не оставляет сомнений: то, что он узнал, было настолько серьезно, что повлекло за собой четыре убийства за один вечер. И еще одно. По всей видимости те, кто стоит за всей этой дьявольщиной, теперь считают себя вне подозрений, поскольку убрали всех, кто мог знать об их планах. В общем, считайте, что вам повезло, молодой человек.

— Да, сэр.

— Наверное, у вас мелькала мысль, что, по мнению убийц, в синем «форде» сидели именно вы?

Марк кивнул. За последние десять часов он, по сути, только об этом и думал; он надеялся, что такая мысль никогда не придет в голову Норме Стеймз.

— Пусть заговорщики и дальше считают, что они вне подозрений. Чтобы утвердить их в этом заблуждении, я не буду вносить никаких изменений в расписание президента на эту неделю. Пусть все будет так, как запланировано, — по крайней мере на текущий момент.

— Но сэр, — отважился Марк, — разве в этом случае ей не будет угрожать серьезнейшая опасность?

— Эндрюс, кто-то где-то — и возможно даже, сенатор Соединенных Штатов — замышляет покушение на президента. Чтобы осуществить свой замысел, он хладнокровно убил двух моих агентов, грека, который мог его опознать, и глухого почтальона только потому, что он мог опознать убийцу Казефикиса. Если сейчас пустить в ход тяжелую артиллерию, мы наверняка их спугнем. На руках у нас сейчас практически ничего нет; навряд ли нам удастся установить их личности. А если и удастся, никаких улик против них у нас нет. Единственная надежда поймать эту сволочь — заставить их считать себя вне подозрений до самой последней минуты. Только так мы сможем их поймать. Возможно, их уже спугнули, хотя не думаю. Пытаясь сохранить все в тайне, они используют столь чудовищные средства, что становится ясно: у них есть веская причина, чтобы убрать президента с дороги в течение семи дней. Мы должны выяснить, что это за причина.

— Говорить ли президенту?

— Нет-нет, пока не надо. Бог свидетель — за прошедшие два года у нее было достаточно проблем с законопроектом о владении оружием, чтобы еще осложнять ей жизнь догадками, кто из сенаторов здесь Марк Антоний, а кто — Брут.

— Что же мы предпримем в эти шесть дней?

— Нужно найти Кассия. И совершенно необязательно, что им окажется тот, кто тощ и голоден.

— А если мы не найдем его? — спросил Марк.

— Тогда Господь да поможет Америке.

— А если найдем?

— Возможно, вам придется убить его.

Марк задумался. Он в жизни никого не убивал, такое просто не приходило ему в голову. Он не любил давить насекомых. Мысль о том, что первым человеком, которого ому придется убить, может оказаться американский сенатор, по меньшей мере страшила.

— Не надо так волноваться, Эндрюс. Возможно, до этого и не дойдет. Я сообщу Стюарту Найту, начальнику службы личной охраны президента, о том, что двое моих людей занимаются человеком, который утверждает, что в один из дней следующего месяца на президента Соединенных Штатов будет совершено покушение. Ни слова о том, что в этом может быть замешан сенатор. Не должен он знать и то, что из-за этого погибли двое наших людей, это не его забота. Может быть, сенатор не имеет к этому ровным счетом никакого отношения. Не нужно, чтобы люди таращились на избранных представителей и гадали, кто из них преступник.

Заместитель директора кашлянул и первый раз за все время вступил в разговор.

— Тем не менее некоторые из нас считают именно так.

— Сегодня в первой половине дня, — невозмутимо продолжал директор, — вы, Эндрюс, составите отчет, где изложите суть информации Казефикиса и обстоятельства его убийства. Отчет отдадите Гранту Нанне. Об убийствах Стеймза и Калверта упоминать не нужно — эти два события никто не должен связывать. Доложите об угрозе жизни президента, но не упоминайте о том, что, возможно, в этом замешан сенатор. Вы согласны, Мэтт?

— Да, сэр, — ответил Роджерс. — Поделившись нашими сомнениями с людьми, которым о них вовсе не нужно знать, мы рискуем спровоцировать операцию по обеспечению дополнительной безопасности президента, которая заставит убийц затаиться. Тогда нам придется собирать всю информацию заново и начинать все сначала — если, конечно, нам повезет и такой случай представится еще раз.

— Верно, — подтвердил директор. — Вот как мы поступим, Эндрюс. У нас сто сенаторов. И на заговорщиков нас может вывести лишь один из них. Вашей задачей будет выявить этого человека. Заместитель директора отдаст распоряжение двум младшим сотрудникам распутать другие ниточки. Нет нужды посвящать их в детали, Мэтт. Начнем с проверки ресторана «Золотая утка».

— И всех отелей в Джорджтауне, — добавил Роджерс. — Нужно выяснить, в каком из них устраивался завтрак 24 февраля. То же — с больницей. Возможно, кто-нибудь видел подозрительных лиц на автостоянке или в коридоре. Возможно, убийцы видели там наш «форд», когда Калверт и вы, Эндрюс, допрашивали Казефикиса. Пожалуй, в настоящий момент больше мы ничего предпринять не можем.

— Согласен, — сказал директор. — Спасибо, Мэтт, я не стану долее отнимать у вас время. Если что-нибудь выяснится, просьба сразу же сообщить мне.

— Разумеется, — ответил заместитель директора. Кивнув Марку, он вышел из кабинета.

Марк сидел молча. Ясность, с которой директор уловил все тонкости дела, произвела на него впечатление. Просто не голова, а картотечный шкаф!

Директор нажал кнопку селектора.

— Миссис Макгрегор, два кофе, пожалуйста.

— Хорошо, сэр.

— Отныне, Эндрюс, каждое утро в семь утра вы будете приходить ко мне в кабинет с докладом. В случае чрезвычайных обстоятельств звоните. Пароль — «Юлий». Тот же пароль буду использовать и я, когда буду звонить вам. Как только услышите слово «Юлий», немедленно откладывайте все свои дела. Вам понятно?

— Да, сэр.

— Теперь самое важное. В случае, если я вдруг умру или исчезну, суть дела изложите только министру юстиции. Об остальном позаботится Роджерс. А если умрете вы, молодой человек, решение придется принимать мне. — В первый раз за все время он улыбнулся, но Марку было не до смеха. — В досье указано, что вам полагается двухнедельный отпуск. Воспользуйтесь своим правом — возьмите отпуск прямо с 12 часов сегодня. Официально вас не должно быть на службе по крайней мере неделю. Грант Нанна уже информирован о том, что вы временно поступаете в мое распоряжение, — продолжал директор. — Вам придется терпеть меня целых шесть дней и ночей, молодой человек, до сих пор такая проблема стояла только перед моей покойной женой.

— А вам — меня, сэр, — не подумав, быстро ответил Марк.

Он ждал, что сейчас грянет гром, но вместо этого директор снова улыбнулся.

Появилась миссис Макгрегор с кофе в руках. Она поставила перед ними чашки и вышла. Директор выпил свой кофе залпом и начал расхаживать по комнате, словно тигр в клетке. Марк не двигался, но глаза его были прикованы к Тайсону. Все его огромное тело пришло в движение, мощные плечи поднимались и опускались, большая голова с густой шевелюрой наклонялась то вправо, то влево. В школе это состояние называют мыслительным процессом.

— Первым делом, Эндрюс, нужно выяснить, кто из сенаторов был 24 февраля в Вашингтоне. Поскольку это было накануне уик-энда, почти все эти мыслители разъехались по стране — выступали с речами или отдыхали со своими изнеженными отпрысками.

Директор заслужил любовь окружающих еще и потому, что высказывался о сенаторах откровенно и за глаза и в лицо. Марк улыбнулся и постепенно стал успокаиваться.

— Когда у нас будет этот список, мы попытаемся установить, что между ними общего. Отделим республиканцев от демократов и, рассортировав по партиям, распишем их по интересам — общественным и личным. Затем нужно выяснить, кто из них имел какие-либо связи с президентом, в прошлом или настоящем, дружеские или нет. Все это должно быть учтено в вашем докладе, и готово к нашей завтрашней встрече. Понятно?

— Да, сэр.

— И вот о чем еще вам необходимо помнить, Эндрюс. Как вы, конечно, знаете, в последние десять лет ФБР с политической точки зрения занимало крайне уязвимое положение. Эти церберы в конгрессе только и ждут, чтобы мы превысили наши юридические полномочия. Если мы бросим хоть тень подозрения на члена конгресса, не располагая при этом неопровержимыми свидетельствами его виновности, от нас живого места не останется. И, как я считаю, справедливо. В демократическом обществе полицейские учреждения должны уметь доказать, что они не пытаются помешать политическим процессам и что им можно верить. Как жена Цезаря, мы должны быть выше подозрений. Понятно?

— Да, сэр.

— В запасе у нас остается шесть дней. Завтра останется пять. А я хочу схватить этого человека и его дружков с поличным. И в кратчайшие сроки.

— Да, сэр.

Директор подошел к столу и вызвал миссис Макгрегор.

— Миссис Макгрегор, хочу представить вам специального агента Эндрюса. В ближайшие шесть дней он будет вместе со мной заниматься чрезвычайно щекотливым расследованием. Когда бы он ни захотел со мной увидеться, сразу же пропустите его ко мне. Если у меня кто-то будет — за исключением мистера Роджерса, — немедленно, без всяких проволочек сообщите мне.

— Хорошо, сэр.

— Буду вам признателен, если все вышесказанное останется между нами.

— Разумеется, мистер Тайсон.

Директор повернулся к Марку.

— Теперь возвращайтесь в отделение — и за работу. Жду вас у себя завтра в семь утра.

Марк встал. Кофе он допить не успел; возможно, на шестой день общения с директором он спокойно сможет сказать ему об этом. Пожав руку директору, он направился к двери. Он уже дошел до нее, как вдруг директор сказал:

— Эндрюс, надеюсь вы будете предельно осторожны. Нужно постоянно быть начеку.

Марк поежился и, быстро выскользнув из комнаты, пошел по коридору. Дожидаясь лифта, он стоял, вжавшись спиной в стену. Пройдя по первому этажу, столкнулся с группой туристов, рассматривавших фотографии «десяти самых опасных преступников в Америке». Неужели на следующей неделе одним из них окажется сенатор?

Переходя улицу, он лавировал в потоке машин, пока не добрался до вашингтонского отделения на другой стороне Пенсильвания-авеню. Сегодня здесь будет неуютно. Бюро потеряло двух человек, и их не заменишь «Наставлением по боевой подготовке». Флаг на крыше здания ФБР и на старом почтамте был приспущен: двое агентов погибли.

Марк прямиком прошел в кабинет Гранта Нанны. Казалось, тот всего за одну ночь постарел на десять лет. Умерли двое его друзей: один — начальник, другой — подчиненный.

— Садись, Марк.

— Благодарю, сэр.

— Директор сегодня уже говорил со мной. Я не задавал никаких вопросов. Как я понял, сегодня с полудня ты берешь двухнедельный отпуск и, кроме того, пишешь мне отчет по поводу произошедшего в больнице. Я передам его вышестоящему начальству, и на этом задачу вашингтонского отделения можно считать исчерпанной. Дальше делом займется уголовка. Они думают, я поверю, что смерть Ника и Барри в автокатастрофе — несчастный случай.

— Да, сэр, — сказал Марк.

— Да я ни одному их распроклятому слову не верю, — рявкнул Нанна. — Теперь ты по уши в этом деле и, может быть, сможешь накрыть подонков, которые это устроили. Когда найдешь их, оборви им яйца, а потом позови меня — я помогу. Попадись мне эти ублюдки…

Марк взглянул на Гранта Нанну, а потом деликатно отвел глаза: он ждал, пока начальник возьмет себя в руки.

— Отныне тебе запрещено вступать со мной в контакт, но если вдруг понадобится моя помощь, только позвони. Главное, чтобы не узнал директор — он нас обоих прихлопнет. Ну, давай, Марк.

Марк быстро вышел и направился к себе в комнату. Сев за стол, он написал отчет, короткий, без указания деталей, в точности, как велел директор. Потом отнес его Нанне — тот небрежно пролистал отчет и бросил в ящик с надписью «Исходящие».

— Да, Марк, тут у тебя комар носа не подточит.

Марк промолчал. Он покидал вашингтонское отделение, единственное место, где чувствовал себя в безопасности. Теперь целых шесть дней ему придется рассчитывать только на самого себя. Честолюбивые люди, планируя свою карьеру, всегда смотрят на несколько лет вперед. У Марка для этого была всего неделя.


Директор нажал кнопку, и в кабинете возник тот же молодой человек в темно-синем блейзере и светло-серых брюках.

— Слушаю, сэр.

— Установите круглосуточное наблюдение за Эндрюсом. Три смены — шесть человек, докладывать мне каждое утро. Мне нужна подробная информация о нем: образование, подруги, приятели, привычки, увлечения, вероисповедание, в каких организациях состоит — все к завтрашнему утру, 6.45. Понятно?

— Да, сэр.


Понимая, что сотрудники сената с подозрением отнесутся к агенту ФБР, собирающему информацию об их руководителях, Марк начал поиск с Библиотеки конгресса. Поднимаясь по длинному лестничному пролету, он вспомнил сцену из фильма «Вся королевская рать»,[10] в которой Вудворд и Бернстайн долгие часы безуспешно пытаются найти несколько клочков бумаги в недрах здания. Они пытались отыскать доказательства того, что Э. Хауард Хант собирал материалы на Эдварда М. Кеннеди. И так же как для любознательных репортеров, так и для агента ФБР, идущего по следу преступника, это будет не героическим заданием, от успеха или провала которого зависит судьба, а унылой рутиной.

Отворив дверь с табличкой «Только для читателей», Марк вошел в Большой читальный зал — огромную, круглую, куполообразную комнату, расцвеченную приглушенными золотыми, бежевыми, красновато-коричневыми и бронзовыми тонами. Первый этаж был заставлен рядами темных, изогнутых деревянных столов, образующих концентрические круги вокруг справочной в центре зала. Если встать возле справочной, то сквозь изящную аркаду видны тысячи книг. Марк подошел к справочному столу и приглушенным голосом читателя библиотеки осведомился у клерка, где можно найти текущие номера «Протоколов заседаний конгресса».

— Комната 244. Читальный зал юридической литературы.

— Как туда пройти?

— Идите назад через картотеку в противоположную сторону здания и на лифте поднимитесь на второй этаж.

Наконец Марк добрался до юридической библиотеки, белой прямоугольной комнаты с тремя рядами полок на левой стороне. Справившись у другого клерка, он обнаружил «Протоколы заседаний конгресса» с правой стороны, на одной из темно-коричневых полок со справочной литературой. Взяв непереплетенную подшивку за 24 февраля, он сел за длинный пустой стол и принялся тщательно, как сквозь сито, процеживать имена и факты. Через полчаса, полистав краткое изложение отчетов о деятельности сената, Марк понял, что ему повезло. Очевидно, многие сенаторы уехали на уик-энд из Вашингтона: проверка присутствующих на заседаниях 24 февраля показала, что из 100 сенаторов число присутствующих в зале ни разу не превышало шестидесяти. А поставленные на голосование законопроекты были достаточно важны, чтобы требовать присутствия тех сенаторов, которые, возможно, в это самое время прятались по углам и закоулкам сената или в городе. Когда он исключил сенаторов, которых парламентские организаторы включили в список «отсутствующих по болезни» или «отсутствующих по важным причинам», и добавил к ним тех, кто «задерживался по официальным делам», у Марка осталось шестьдесят два сенатора, которые определенно присутствовали в Вашингтоне 24 февраля. Затем он проделал долгую и утомительную работу, вновь проверив оставшихся тридцать восемь сенаторов. В тот день никого из них по той или иной причине не было в Вашингтоне.

Он взглянул на часы: 12.15. Времени на завтрак уже не оставалось.

Пятница, день, 4 марта

12 часов 30 минут
В комнате сидели трое. Все они относились друг к другу с неприязнью — их объединял лишь общий финансовый интерес. Первый называл себя Тони. Правда, у него было столько имен, что, пожалуй, никто не мог сказать наверняка, было ли это его настоящее имя — никто, кроме, наверное, его матери, но она не видела сына уже двадцать лет, с тех пор, как он уехал из Сицилии к отцу — ее мужу — в Штаты. Ее муж покинул Сицилию за двадцать лет до этого — история повторялась.

В уголовном деле, заведенном на Тони в ФБР, значилось: рост 5 футов 8 дюймов, вес 146 фунтов, сложение среднее, волосы черные, нос прямой, глаза карие, особых примет нет, был арестован по обвинению в связи с ограблением банка; впервые совершенное преступление, два года тюремного заключения. В деле, однако, не значилось, что Тони был первоклассным водителем. Это он доказал вчера, и если бы болван немец не свалял дурака, сейчас бы в комнате их было четверо, а не трое. Говорил ведь он боссу: «Если уж нанимать немца, то только чтоб собрал эту чертову машину, а водитель из него никакой». Но босс его не послушал, и вот теперь немца выудили со дна Потомака. В следующий раз они возьмут двоюродного брата Тони, Марио. По крайней мере в команде будет еще один человек; а рассчитывать на бывшего легаша и япошку, который словно в рот воды набрал, не приходится.

Тони бросил взгляд на Суан Тхо Хака, который говорил только тогда, когда обращались непосредственно к нему. Вообще-то он был вьетнамцем, но в 1979 году бежал в Японию. Случись ему участвовать в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе, он бы стал знаменитостью; золотая медаль в соревнованиях по стрельбе из винтовки была бы ему обеспечена. Но Суан сделал выбор в пользу иного рода деятельности, а посему решил, что высовываться ему ни к чему, и отказался от участия в предолимпийских отборочных соревнованиях. Тренер пытался переубедить его, но безуспешно. Для Тони Суан оставался «чертовым япошкой», хотя скрепя сердце он был вынужден признать, что не знает другого человека, который мог бы всадить десять пуль в квадрат площадью три дюйма с расстояния восьмисот ярдов. Это был размер лба Флорентины Кейн.

Япошка сидел неподвижно и смотрел на него. Внешность Суана помогала ему в работе. Глядя на него, трудно было заподозрить, что этот хрупкий человечек, всего пяти футов двух дюймов ростом и ста десяти фунтов весом — первоклассный снайпер. Большинство людей обычно связывают слово «снайпер» с могучими ковбоями или мужественными белыми людьми с квадратными подбородками. Словосочетание «безжалостный убийца» обычно вызывает образ человека, который убивает голыми руками, удавкой, нунчаками или даже ядом. У Суана, единственного из присутствующих, был личный счет к американцам. Когда он был ребенком, во Вьетнаме на его глазах американцы зверски убили его родителей. Они всегда тепло отзывались о янки и поддерживали их, пока в их тела не впились пули. Суана оставили умирать — посчитали, что пулю на него тратить жалко. С этой минуты он, тая́ скорбь, поклялся отомстить за их гибель. Он бежал в Японию и затаился там на два года после падения Сайгона; работал в китайском ресторане и участвовал в американской правительственной программе помощи вьетнамским беженцам. Потом старые знакомые из вьетнамской разведки, с которыми у Суана были деловые связи, предложили оказать им кое-какую практическую помощь, и он согласился. Однако после сокращения американского военного присутствия в Азии коммунистам потребовались не столько меткие стрелки, сколько адвокаты, и друзья из разводки, извинившись, объяснили, что работы для него не будет. На свой страх и риск Суан стал работать в Японии. В 1981-м он получил японское гражданство, паспорт. Это было началом новой карьеры.

В отличие от Тони, Суан не испытывал никаких чувств по отношению к людям, с которыми работал. Он просто не думал о них. Его наняли выполнить профессиональную работу, работу, за которую хорошо заплатят и которая, хотя бы отчасти, будет долгожданным отмщением за изуродованные тела родителей. Роль остальных в этой операции была второстепенна и ограниченна. При условии, что риск допустить дурацкую оплошность с их стороны сведется к минимуму, он отлично справится с работой и через несколько дней вернется на Восток — в Бангкок или Манилу, а может быть, в Сингапур. Куда именно, Суан еще не решил. Когда все будет кончено, ему понадобится долгий отдых. Он сможет себе это позволить.

Третий человек в комнате, Ральф Матсон, был, пожалуй, самым опасным из этой троицы. Шести футов и двух дюймов ростом, широкоплечий, с большим носом и тяжелым подбородком, он был необычайно умен и потому наиболее опасен. Прослужив пять лет в ФБР специальным агентом, после смерти Гувера он нашел легкий выход из положения — верность шефу и прочая чушь. К тому времени он уже знал достаточно, чтобы с выгодой использовать свое знание криминологии. Начал он с мелочей: шантажировал людей, которые не хотели, чтобы их досье, хранящиеся в ФБР, были обнародованы, но теперь занялся делами посерьезнее. Он никому не доверял — этому его тоже обучили в Бюро, — тем более тупому «макароннику», который под нажимом скорее сломается, чем устоит, или молчаливому узкоглазому желтому наемнику.

Никто по-прежнему не проронил ни слова.

Дверь распахнулась. Трое мужчин, привыкших к опасности и к любым неожиданностям, повернули головы, но, едва увидели двоих вошедших, немедленно успокоились.

Тот из двоих, что был помоложе, курил. Как и подобает председателю, он занял место во главе стола; второй сел рядом с Матсоном, слева от председателя. Они молча кивнули. Тот, что помоложе, значившийся в избирательной карточке как Питер Николсон, а в свидетельстве о рождении — Петром Николаевичем, на всех производил безошибочное впечатление снискавшего уважение директора преуспевающей косметической фирмы. Костюм от Честера Барри, туфли — от Лоэба, галстук — от Теда Лапидуса. На заметке у правоохранительных органов он никогда не был и именно поэтому сидел теперь во главе стола. Себя он считал не преступником, а человеком, который хочет сохранить статус-кво.

Он был одним из группки миллионеров с юга, сколотивших состояние на торговле оружием. Возможности в этом бизнесе были поистине бесконечные: согласно второй поправке к конституции, ношение оружия было неотъемлемым правом каждого гражданина США, и правом этим пользовался каждый четвертый американец. Обычный пистолет или револьвер можно было купить всего за сто долларов, но цены на пулеметы и винтовки высшего качества, ставшие для многих патриотов символом престижа, достигали десяти тысяч долларов. Председатель и ему подобные продавали пистолеты и револьверы миллионами, а пулеметы десятками тысяч. Убедить Рональда Рейгана не мешать торговцам оружием не составило труда, но они знали, что добиться того же от Флорентины Кейн невозможно. Законопроект о владении оружием уже был принят — хотя и при отчаянном сопротивлении — палатой представителей, и теперь, если не принять неотложные меры, несомненно, будет одобрен и в сенате. Следовательно, во что бы то ни стало нужно было сохранить статус-кво, — потому председатель и сидел во главе стола.

Заседание он открыл официально, как сделал бы любой председатель, затребовав у своих людей отчеты. Первым был Матсон.

Большой нос качнулся, тяжелая челюсть задвигалась.

— Я подстроился к Первому каналу ФБР. — В период службы ФБР, готовя почву для преступной карьеры, Матсон украл из Бюро специальный портативный передатчик. Он выписал его будто бы для оперативной работы, а потом сообщил о пропаже рации. На него наложили дисциплинарное взыскание, и Матсону пришлось возместить ущерб, но это была скромная плата за право слушать переговоры агентов ФБР. — Я знал, что грек-официант прячется где-то в Вашингтоне. Он был ранен в ногу, и я решил, что в конце концов ему придется обратиться в одну из пяти городских больниц. Возможность того, что он пойдет к частному врачу, я отбросил сразу: это слишком дорого. А потом я услышал на первом канале эту сволочь Стеймза.

— Попрошу без резких выражений, — перебил его председатель.

В бытность Матсона агентом ФБР Стеймз наложил на него четыре взыскания, и смерть бывшего начальника его не огорчила. Матсон снова заговорил.

— Я услышал голос Стеймза по Первому каналу — он ехал в Медицинский центр Вудро Вильсона и по дороге звонил некоему отцу Грегори с просьбой навестить нашего грека. Шансы были невелики, но я решил рискнуть: вспомнил, что сам Стеймз — грек, ну а обнаружить отца Грегори было несложно. Я застал его перед самым уходом. Я сказал ему, что грека выписали из больницы и его услуги больше не понадобятся. Поблагодарил. Теперь, когда Стеймз мертв, эту версию отрабатывать никто не будет, а если и попытаются, это ничего не даст. Потом я отправился в ближайшую греческую православную церковь, украл рясу, куколь и крест и поехал в центр Вудро Вильсона. К тому времени, как я прибыл, Стеймз и Калверт уже уехали. От сестры в регистратуре узнал, что двое людей из ФБР возвращаются к себе в отделение. Подробно я не расспрашивал, чтобы меня не запомнили. Я узнал, в какой палате находится Казефикис, — проникнуть туда незаметно не составляло труда. Я проскользнул в палату. Он крепко спал. Я перерезал ему горло.

Сенатор поморщился.

— Вместе с ним в палате был черномазый. Рисковать было нельзя: он мог услышать и потом описать мою внешность. Поэтому я перерезал глотку и ему.

Сенатора затошнило. Он не желал смерти этим людям. Председатель же не выказал никаких чувств — в этом разница между профессионалом и любителем.

— Потом я позвонил в машину к Тони. Он подъехал к вашингтонскому отделению и увидел, что Стеймз и Калверт вместе выходят из здания. Я связался с вами, босс, и Тони выполнил ваши приказания.

Председатель протянул ему пачку денег: сто стодолларовых банкнот. Все работающие американцы получают жалованье согласно должности и вкладу в дело, и преступный мир здесь не исключение.

— Тони.

— Когда эти двое вышли из старого здания почтамта, мы, как было велено, последовали за ними. Они ехали по Мемориальному мосту. Немец их обогнал и здорово опередил. Как только я понял, что они собираются сворачивать на шоссе Джорджа Вашингтона, как мы и предполагали, я по передатчику сообщил об этом Гербаху. Он выключил фары и стал ждать в засаде под деревьями на средней полосе в миле от нас. Потом включил фары и стал съезжать с вершины холма на двустороннее шоссе, против движения. Как только машина федералов миновала Петлистый мост, он выскочил прямо перед ней. Я прибавил скорость, зашел вперед слева от них и ударил их вскользь на семидесяти милях в час. В это время чертов болван немец ударил им в лоб. Остальное вы знаете, босс. Не дергайся он, — презрительно закончил Тони, — немец был бы сегодня здесь и отчитался бы лично.

— Что ты сделал с машиной?

— Я поехал в мастерскую к Марио, сменил блок цилиндров и номерные знаки, отрихтовал крыло, перекрасил ее и отогнал в другое место. Случись хозяину увидеть собственную машину, он ее не узнает.

— Где ты бросил машину?

— В Нью-Йорке. В Бронксе.

— Хорошо. В городе, где убийства происходят каждые четыре часа, полиции недосуг заниматься поисками пропавших машин.

Председатель бросил на стол новую пачку денег. Три тысячи долларов потрепанными пятидесятидолларовыми банкнотами.

— Не расслабляйся, Тони, нам скоро опять понадобится твоя помощь. — Он не уточнил, в чем будет заключаться новое задание, и просто назвал следующего: «Суан». Потом затушил сигарету и закурил новую. Все глаза теперь обратились на молчаливого вьетнамца. Он говорил по-английски хорошо, но с сильным акцентом. К тому же, как многие образованные азиаты, он имел привычку опускать определенный артикль, от чего его речь звучала странно отрывисто.

— Я был с Тони в машине весь вечер, когда мы получили приказ ликвидировать двух человек в «форде»-седан. Мы следовали за ними по мосту и автостраде. Когда немец выскочил перед «фордом», я за три секунды прострелил обе задние шины. После этого они уже не смогли справиться с управлением.

— Откуда ты знаешь, что сделал это именно за три секунды?

— Мой средний результат во время тренировки — две и восемь секунды.

Наступило молчание. Председатель передал еще одну пачку денег — сотню пятидесятидолларовых банкнот, по две с половиной тысячи за выстрел.

— У вас есть какие-нибудь вопросы, сенатор?

Сенатор, не поднимая глаз, чуть заметно покачал головой.

Слово взял председатель:

— Из сообщений прессы и полученных нами дополнительных сведений создается впечатление, что никому не приходит в голову связывать эти два происшествия. Но в ФБР сидят не дураки. Будем надеяться, что мы устранили всех, кому Казефикис мог что-то сообщить, если, конечно, ему было что сообщать. Возможно, мы перестраховываемся. В одном можно быть уверенными: мы устранили всех, кто был как-то связан с этой больницей. Но мы еще не знаем точно, мог ли грек сообщить что-то важное.

— Разрешите мне, босс?

Председатель взглянул на говорившего. В отличие от обычных заседаний коллегии здесь никто не просил слова, если это непосредственно не относилось к делу. Председатель кивнул Матсону.

— Меня беспокоит одно, босс. Зачем Нику Стеймзу понадобилось ехать в центр Вудро Вильсона?

Все посмотрели на Матсона, не понимая, к чему он клонит.

— По наведенным мной справкам и сообщениям моих людей мы знаем, что там был Калверт. Но был ли там Стеймз? Нам лишь известно, что в больницу поехали два агента и что Стеймз попросил приехать туда отца Грегори. Мы также знаем, что Стеймз вместе с Калвертом направлялся домой, но опыт подсказывает мне, что Стеймз не поехал бы в больницу сам — он послал бы кого-нибудь другого…

— Даже если считал, что дело чрезвычайно важное? — перебил Матсона председатель.

— Он не мог знать, важное это дело или нет, босс. Это могло стать ясным только после доклада агентов.

Председатель пожал плечами:

— Факты указывают на то, что Стеймз поехал в больницу вместе с Калвертом. На той же машине Калверт повез Стеймза домой из вашингтонского отделения ФБР.

— Знаю, босс, и все же здесь что-то не так. Мы как будто все предусмотрели, но не исключено, что из вашингтонского отделения выехало не два, а три человека, а может, и больше, и что остался по крайней мере еще один агент, который посвящен во все детали случившегося.

— Это маловероятно, — сказал сенатор. — Я думаю, вы поймете, почему, после моего отчета.

Губы сомкнулись, тяжелая челюсть выпятилась.

— Но вы все же беспокоитесь, Матсон?

— Да, сэр.

— Хорошо, проверьте все еще раз. Если что-то обнаружится, доложите мне.

Председатель всегда старался предусмотреть каждую мелочь. Он взглянул на сенатора.

Сенатор презирал этих людей. Ограниченные, жадные, они понимали только язык денег, которые Кейн собиралась у них отнять. Их жестокость пугала его и внушала отвращение. Зачем он только позволил вкрадчивому, умеющему втереться в доверие ловкачу Николсону вкачать столько денег в его тайные фонды, предназначенные для избирательной кампании! Хотя, видит Бог, без денег ему бы не удалось занять нынешний пост. Море денег и такая скромная плата — препятствовать любым предложениям о контроле над оружием. Черт возьми, он и сам всегда был против этого. Но покушение на президента, чтобы остановить законопроект, — Господи, это просто безумие! Однако председатель крепко держал его. «Или сотрудничество, или разоблачение, друг мой», — сказал он тогда елейным голосом. Полжизни сенатор выбивался из сил, чтобы попасть в сенат, более того — там ему удалось сделать отличную карьеру. Если теперь они ему помешают, это конец. Публичный скандал. Он этого не перенесет. «Сотрудничество, друг мой, для вашего же блага. Нам нужна лишь некоторая информация о том, что творится в «коридорах власти», и ваше присутствие в Капитолии 10 марта. Будьте благоразумны, друг мой, зачем ставить на карту свою жизнь из-за какой-то польки?» Сенатор кашлянул.

— Маловероятно, что ФБР что-то известно о наших планах. Как знает мистер Матсон, если бы у ФБР было на руках хоть что-нибудь, хотя бы малейшая причина подозревать, что возможная угроза отличается от тысяч других, которые уже получила президент, оно бы немедленно информировало Службу личной охраны. Но мой секретарь выяснила, что расписание президента на эту неделю осталось без изменений. Все назначенные встречи состоятся. Утром 10 марта она прибудет в Капитолий, чтобы сделать специальное заявление сенату….

— В этом-то и дело, — с презрительным смешком перебил его Матсон. — По заведенному порядку о всех угрозах в адрес президента, как бы невероятны они ни были, сообщают Службе личной охраны. Если им до сих пор ничего не сообщили, это значит, что…

— Это означает, что им ничего не известно, Матсон, — отрезал председатель. — Я уже велел вам все проверить. А теперь позвольте сенатору ответить на более важный вопрос: если бы ФБР узнало о подробностях нашего плана, сообщили бы они президенту?

Сенатор замялся:

— Нет, не думаю. Такое возможно лишь в том случае, если бы они были абсолютно уверены, что опасность грозит ей в какой-то конкретный день. В противном случае все будет идти по заведенному графику. Если бы к каждой угрозе или слухам о ней относились серьезно, президент не смогла бы и шагу ступить из Белого дома. Согласно отчету Службы личной охраны конгрессу, в прошлом году было зарегистрировано 1572 угрозы жизни президента, но скрупулезное расследование не обнаружило ничего конкретного.

Председатель кивнул:

— Либо они знают все, либо ничего.

Но Матсон не успокоился:

— Я по-прежнему состою в Обществе бывших специальных агентов. Вчера я был на собрании — никто и слыхом ни о чем не слыхивал. Правда, может быть, сейчас что-то уже стало известно. Потом я перехватил стаканчик с Грантом Нанной, моим бывшим шефом в вашингтонском отделении: его вся эта история, по-моему, вообще не взволновала, и это мне показалось странным. Мне казалось, Стеймз был его другом, но, поскольку лично я со Стеймзом не дружил, то, естественно, не стал развивать эту тему. Так вот, меня все это по-прежнему беспокоит. Концы с концами не сходятся: Стеймз поехал в больницу, и никто в Бюро ни словом не обмолвился о его смерти.

— Ладно, ладно, — сказал председатель. — Если мы не избавимся от нее 10 марта, можно прекращать все наши дела уже сейчас. Будем действовать, как будто ничего не произошло. Главное, чтобы ничего не сорвалось. Обеспечить это — ваша задача, Матсон. Если от вас не поступит никаких сигналов, в назначенный день мы будем на месте. А теперь вернемся к нашему плану. Сначала — о расписании Кейн на этот день. Кейн (в комнате никто, кроме сенатора, не называл ее президентом) выезжает из Белого дома в 10 утра. Спустя три минуты она проезжает мимо здания ФБР, через пять минут — мимо памятника Миру на северо-западном углу Капитолийского холма. Через шесть минут она выходит из автомобиля у восточного входа в Капитолий. Как правило, она идет через служебный вход, но, как заверил нас сенатор, этот визит для нее — козырная карта, и она постарается разыграть ее. Чтобы пройти от машины и подняться по ступенькам Капитолия, ей потребуется сорок пять секунд. Суану этого времени будет вполне достаточно. Когда Кейн поедет мимо здания ФБР, я буду наблюдать с угла Пенсильвания-авеню. На экстренный случай там же будет находиться Тони с машиной, а если нам понадобится чуть больше времени, сенатор постарается задержать ее на ступенях Капитолия. Самая важная часть операции лежит на Суане — мы разработали ее до доли секунды. Поэтому слушайте внимательно. Я договорился, что Суан будет работать в бригаде строителей, реставрирующих фасад Капитолия. И, поверьте мне, договориться с этим профсоюзом взять на работу азиата было не так-то просто. Слово тебе, Суан.

Суан взглянул на него. Пока не обратились непосредственно к нему, он не проронил ни слова.

— Реконструкция восточной стороны Капитолия идет уже почти шесть месяцев. Кейн этого ждет не дождется. Она хочет, чтобы строительство закончили к моменту ее второй инаугурации. — Он усмехнулся. Глаза присутствующих были устремлены на маленького вьетнамца, все напряженно ловили каждое его слово. — В бригаде я уже больше четырех недель. Отвечаю за поставку всех материалов, которые приходят на стройплощадку, поэтому сижу в здании строительного управления. Оттуда легко следить за передвижениями людей на строительстве. Охрана — не из ФБР, не из Службы личной охраны или ЦРУ — они из Службы безопасности государственных учреждений. Почти все они гораздо старше обычных агентов, многие из них пришли туда работать, уйдя в отставку с одной из этих служб. Всего их шестнадцать человек; работают четверками в четыре смены. Я знаю, где они пьют, курят, играют в карты — все. Стройплощадка их не особенно интересует: она пока еще никуда не выходит и расположена напротив самой малолюдной части Капитолия. Максимум, что может выпасть на долю охранников, — мелкое воровство со стройплощадки. — Суан вдруг замолчал. — В центре площадки стоит американский подъемный кран — наверное, самый большой в мире: номер 11-3-10, специально сконструирован для установки новых блоков Капитолия. Максимальный размах стрелы — 322 фута. Это почти вдвое превышает норму, установленную для городских подъемных кранов. Никто не ожидает, что мы появимся с западной стороны и что у нас будет такой обзор. На самом верху находится маленькая закрытая площадка для общего ремонта шкивов — его пользуются лишь тогда, когда она стоит ровно и параллельно к земле. В результате площадка превращается в маленькую коробку: 4 фута в длину, 2 фута 3 дюйма в ширину и 1 фут 5 дюймов в высоту. Последние три дня я ночевал там. Оттуда мне видно все, но увидеть меня не могут даже с вертолета Белого дома.

Все изумленно молчали.

— Как вам удалось туда попасть? — спросил наконец сенатор.

— Взобрался как кошка, сенатор. Преимущество маленького роста. Залезаю туда после полуночи и спускаюсь в пять. Передо мной — весь Вашингтон, но меня никто не видит.

— А ступени Капитолия хорошо видны с такой маленькой площадки? — спросил председатель.

— На это нужно максимум четыре секунды, — ответил Суан. — Белый дом оттуда виден так, как ниоткуда. На прошлой неделе мне дважды представлялся случай убить Кейн. Во время ее официального визита сделать это будет несложно. Я не промахнусь…

— А как же другие рабочие? — перебил его сенатор. — Вдруг в четверг им понадобится кран.

На этот раз председатель улыбнулся:

— В ближайший четверг, друг мой, ожидается забастовка. Слишком низкая плата за сверхурочную работу. Ее как раз приурочат ко дню посещения Кейн Капитолия. Так что работать никто не будет. Одно можно сказать наверняка: на стройплощадке, где останутся только пожилые охранники, ни у кого не возникнет желания карабкаться в кабину на самой верхотуре, которую и так всем видно. С земли кажется, что там даже мышь не поместится, не говоря уже о человеке. — Председатель сделал паузу. — Завтра Суан улетает в Вену и вернется к нашей последней встрече в среду, чтобы доложить о результатах поездки. Кстати, Суан, ты раздобыл банку желтой краски?

— Да, взял со стройплощадки.

Председатель обвел взглядом стол — тишина.

— Отлично, кажется, мы неплохо подготовились. Спасибо, Суан.

— Мне это не нравится, — буркнул Матсон. — Что-то здесь не так. Уж слишком все просто и гладко.

— ФБР приучило вас к излишней подозрительности, Матсон. Но скоро вы поймете, что мы подготовлены лучше, чем они, потому что мы знаем, что произойдет, а они — нет. Не бойтесь, вам представится случай побывать на похоронах Кейн.

Тяжелый подбородок Матсона задвигался.

— В конце концов ее смерть нужна вам, — кисло сказал он.

— А вам платят, чтобы вы за этим наблюдали, — ответил председатель. — Ладно, окончательно обсудим план через пять дней. О месте встречи вам сообщат в среду утром. К тому времени Суан уже вернется из Австрии.

Председатель улыбнулся и снова закурил. Сенатор выскользнул из комнаты. Через пять минут ушел Матсон. Еще через пять минут — Тони. Еще через пять — Суан. А еще через пять минут председатель велел подавать обед.

Пятница, день, 4 марта

16 часов 30 минут
Марк понял, что если не поест, дальше работать не сможет. Он вышел из библиотеки, чтобы где-нибудь перекусить. Лифт остановился, двери открылись. Картотека. В глаза бросилась надпись «Центр здоровья имени Харрисона». В работу включилось подсознание, и воображение сразу нарисовало ему привлекательный образ красивой смышленой девушки, с которой он познакомился накануне, идущей по коридору в черной юбке и красной блузке, постукивая каблучками по кафелю. По лицу Марка расползлась широкая улыбка. Удивительно, какое наслаждение он испытывал от мысли, что может позвонить ей и снова назначить день свидания. Как он ждал этого!

Наконец Марк набрел на закусочную и, жуя гамбургер, принялся вспоминать все, что она говорила, и как при этом выглядела. Он решил позвонить в центр Вудро Вильсона.

— К сожалению, доктор Декстер сегодня не дежурит, — сказала сестра. — Может быть, позвать доктора Дельгадо?

— Нет, благодарю вас, — ответил Марк. — Не стоит. — Он вытащил блокнот и набрал домашний номер Элизабет Декстер. К его радости, она взяла трубку.

— Привет, Элизабет, это Марк Эндрюс. Есть надежда, что сегодня мы пообедаем вместе?

— Все обещания, обещания. Я по-прежнему живу надеждой на настоящий ужин.

— Нет, это серьезно, — сказал Марк словно про себя.

— Что-то голос у тебя хриплый, Марк. Ты что, в самом деле подхватил грипп?

— Нет, дело не в гриппе. Просто, как подумаю о тебе, дыхание в груди перехватывает. Повешу-ка я трубку, пока не посинел.

Слышать ее смех было приятно.

— Ну что же, может, зайдешь часиков в восемь?

— Отлично. Увидимся в восемь, Элизабет.

— До встречи, Марк.

Он положил трубку и вдруг опять поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Он взглянул на часы. 16.30. Так. Еще три часа в библиотеке, а там — в погоню за Прекрасной Дамой. Он вернулся к справочникам и снова стал делать библиографические выписки по шестидесяти двум сенаторам.

На мгновение его мысль обратилась к президенту. Это не просто президент: первая женщина-президент. Что могут дать подробности последнего покушения на президента — Джона Ф. Кеннеди? Был ли кто-то из сенаторов замешан в убийстве? Или здесь действовал просто маньяк-одиночка? Проведенное расследование указывало, что это был заговор. Ли Харви Освальд давно в могиле, но до сих пор не получено убедительного объяснения его убийству, впрочем, как и убийству Роберта Кеннеди.

Некоторые до сих пор утверждали, что за убийством президента Кеннеди стояло ЦРУ, поскольку он угрожал устроить им головомойку после фиаско в Заливе Свиней.[11] Другие говорили, что это месть Кастро: как выяснилось, за две недели до покушения у Освальда состоялась беседа с кубинским послом в Мексике, и ЦРУ об этом было известно. С момента убийства президента прошло уже тридцать лет, и по-прежнему ничего конкретного не было известно.

Джей Сэндберг, смышленый парень из Лос-Анджелеса и сосед Марка по комнате во время учебы в колледже, был убежден, что нити заговора тянулись на самый верх, и даже в верхние эшелоны ФБР: там знали правду, но молчали.

Может быть, Тайсон и Роджерс тоже были одними из тех, кто знал правду, и чтобы как-то отвлечь его внимание, послали выполнять бесполезные задания? О подробностях вчерашних событий Марк не мог рассказать ни единому человеку, даже Гранту Нанне.

А если заговор существует, к кому обратиться? Выслушать его может только один человек — президент, но к ней не пробраться. А если позвонить Джею Сэндбергу? Он ведь занимался исследованием покушений на президентов. Если кто-то и сможет помочь, то это Сэндберг. Марк направил свои стопы к телефону-автомату, нашел домашний номер Сэндберга в Нью-Йорке и набрал десять цифр. Ответил женский голос.

— Алло, — как-то отстраненно сказала она. Марк представил, как вместе со словами изо рта у невидимой женщины выплыло облако кокаинового дыма.

— Алло, мне нужен Джей Сэндберг.

— О! — Снова облако дыма. — Он еще на работе.

— Вы не могли бы дать мне его телефон? — попросил Марк.

Окутавшись клубами кокаинового дыма, она продиктовала номер и повесила трубку.

Ого, сказал про себя Марк, вот женщина из верхнего Ист-Сайда.

На сей раз ответил совсем другой голос — теплый, с ирландскими интонациями.

— Салливен и Кромвелл.

Марк узнал престижную нью-йоркскую юридическую фирму. Что ж, бывшие сокурсники не стоят на месте.

— Могу я попросить Джея Сэндберга?

— Соединяю вас, сэр.

— Сэндберг слушает.

— Привет, Джей, это Марк Эндрюс. Хорошо, что застал тебя. Я звоню из Вашингтона.

— Привет, Марк, рад тебя слышать. Ну как там у вас, федералов, жизнь? Пиф-паф, тра-та-та?

— По-разному, — ответил Марк. — Джей, посоветуй, где найти факты о попытках покушения на политических лидеров, особенно о той, в Массачусетсе в 1979-м, помнишь?

— Ну конечно. Троих арестовали. Так, постой. — Сэндберг задумался. — Они были признаны невиновными и освобождены. Один из них погиб в автокатастрофе в 1980-м, другой был убит ножом в уличной драке в Сан-Франциско в 1981-м, а третий исчез при загадочных обстоятельствах в прошлом году. Это был заговор, точно тебе говорю.

— С чьей стороны на сей раз?

— В 76-м году мафия хотела убрать с дороги Эдварда Кеннеди: он настаивал на расследовании смерти этих бандюг, Сэма Джанканы и Джона Росселли. Ну а теперь президент Кейн им как кость в горле из-за этого законопроекта о владении оружием.

— Мафия? Законопроект о владении оружием? А где мне искать факты? — спрашивал Марк.

— Ни в отчете Комиссии Уоррена, ни в более поздних документах ты их не найдешь. Лучше всего посмотри книгу Карла Оглзби «Войны янки и ковбоев» — там есть все, что тебе нужно.

Марк записал название в блокнот.

— Спасибо за помощь, Джей. Если будут какие-то вопросы, я снова обращусь к тебе. У тебя-то как дела?

— Прекрасно, лучше не бывает. Я один из примерно миллиона юристов, толкующих конституцию за кругленькую сумму. Надо повидаться бы, Марк.

— Обязательно. Повидаемся, как только буду в Нью-Йорке.

Задумавшись, Марк вернулся в библиотеку. Это может быть ЦРУ, мафия, просто какой-то псих — кто угодно, даже Голт Тайсон. Он попросил девушку выдать ему книгу Карла Оглзби. Принесли захватанный, распадающийся том. «Шид Эндрюс и Макмил, Инк., 6700 Скуибб Роуд, Мишн, Канзас». Наверное, интересное чтение, но сейчас надо было возвращаться к жизнеописаниям сенаторов. Марк провел еще два часа, пытаясь установить, кто из сенаторов явно вне подозрений, а у кого из них могут быть причины убрать с дороги президента Кейн. Но результат был неутешительный.

— Вынуждена побеспокоить вас, сэр, — сказала молодая библиотекарша со стопками книг под мышкой. Очевидно, ей не терпелось уйти домой. — К сожалению, в 19.30 мы закрываемся.

— Вы не могли бы подождать еще две минуты? Я уже почти закончил.

— Ну хорошо, — сказала она и отошла, шатаясь под тяжестью «Протоколов заседании сената» за 1971–1973 годы, унести которые было под силу лишь немногим, кроме нее.

Марк пробежал взглядом свои заметки. Среди шестидесяти двух «подозреваемых» попадались очень звучные имена — например, Алан Крэнстон из Калифорнии, которого часто называли «либеральным вождем» сената, Ральф Брукс из Массачусетса, которого Флорентина Кейн победила на Съезде демократов. Лидер большинства Роберт С. Бэрд из Западной Вирджинии. Генри Декстер из Коннектикута. Отец Элизабет, подумал он и вздрогнул от промелькнувшей мысли. Сэм Нанн, уважаемый сенатор от Джорджии, Роберт Харрисон из Южной Каролины, образованный человек с изысканными манерами и репутацией опытного парламентария, Марвин Торнтон, занявший кресло Эдварда Кеннеди в 1980 году, Марк О. Хэтфилд, либерал и стойкий республиканец из Орегона, Хейден Вудсон из Арканзаса, представитель новой породы республиканцев Юга, Уильям Кайн из Небраски, твердолобый консерватор, который участвовал в выборах 1980-го от независимой партии, и Бэрч Бей из Индианы, человек, который вытащил Теда Кеннеди из-под обломков самолета в 1967-м и, возможно, спас ему жизнь. Шестьдесят два человека под подозрением, подумал Марк. А осталось всего шесть дней. И улика должна быть железная. Но сегодня он, пожалуй, уже ничего сделать не сможет.

В этот час закрывались все государственные учреждения. Оставалось только надеяться, что директор успел сделать не меньше и теперь быстро сможет сократить шестьдесят две фамилии до разумной цифры. Шестьдесят две фамилии. Шесть дней.

Он пошел на стоянку, к машине. Шесть долларов в день за право находиться в отпуске. Он заплатил служителю, вывел машину на Пенсильвания-авеню и по 9-й улице поехал домой на улицу Эн на юго-западе, успешно проскочив час «пик». Саймон был на месте, и Марк бросил ему ключи от машины.

— Я только переоденусь и вернусь, — сказал Марк через плечо, направившись к своей квартире на восьмом этаже.

Он быстро принял душ, побрился и вместо строгого костюма, который предназначался для визитов к директору, надел спортивный. Теперь можно вознаградить себя за тяжелый день.

Когда он спустился вниз, машина уже стояла так, чтобы Марк смог, по выражению Сэма, быстро смотать удочки. Он поехал в Джорджтаун и, повернув вправо на 30-й улице, поставил машину у дома Элизабет Декстер. Маленький провинциальный домик из красного кирпича, очень элегантный. Или у нее самой дела идут неплохо, или дом ей купил отец. Как он ни старался, он не мог забыть об ее отце…

Увидев ее в дверях, он подумал, что она еще красивее, чем ему представлялось. Отлично. На ней было длинное красное платье с высоким воротником, оттенявшее темные волосы и темно-карие глаза.

— Ты зайдешь или будешь вот так стоять, как мальчик-посыльный?

— Буду стоять и восхищаться тобой, — ответил он. — Знаете, доктор, меня всегда привлекали красивые, умные женщины. Как вы думаете, это что-нибудь говорит обо мне?

Она засмеялась и провела его в свой чудесный домик.

— Проходи, садись. По-моему, ты хочешь выпить. — Он попросил пива. Когда она, наполнив его бокал, села, глаза ее посерьезнели.

— Ты, наверное, не захочешь рассказывать о том ужасе, который случился вчера с моим почтальоном.

— Нет, — сказал Марк. — Я не стану этого делать по ряду причин.

Она понимающе кивнула.

— Надеюсь, ты поймаешь мерзавца, который его убил. — Темные глаза сверкнули, встретившись с его взглядом. Она встала и перевернула пластинку на проигрывателе. — Тебе нравится такая музыка? — весело спросила она.

— Вообще-то я не очень люблю Гайдна, — ответил он. — Я помешан на Малере. А также на Бетховене и Азнавуре. А ты?

Она слегка покраснела.

— Когда ты не объявился вчера вечером, я позвонила тебе на службу узнать, там ли ты еще.

Марк был приятно удивлен.

— В конце концов я дозвонилась до девушки из твоего отдела. К тому времени ты уже ушел, а кроме того, она сказала, что ты очень занят, и я не стала ничего передавать.

— Это Полли, — сказал Марк. — Настоящий ангел-хранитель.

— Она хорошенькая? — Элизабет улыбнулась улыбкой красивой женщины, которая знает об этом.

— Страшной ее не назовешь, но и красавицей тоже, — сказал Марк. — Давай забудем о Полли. Ну что, ты наверняка уже проголодалась, а я все никак не накормлю тебя обещанным бифштексом. Я заказал столик на девять часов у дядюшки Пепе.

— Чудно, — сказала она. — Раз уж тебе удалось поставить машину, может быть, пройдемся?

— Отличная мысль.

Вечер был ясный и прохладный. Марк с наслаждениемвдыхал свежий воздух. Радость омрачало лишь постоянное ощущение опасности. Он то и дело оглядывался.

— Уже на других засматриваешься? — поддразнила его она.

— Нет, — ответил Марк. — Я уже нашел все, что нужно, — к чему мне засматриваться? — Он старался придать голосу веселость, но понимал, что ее не проведешь. Потом внезапно переменил тему. — Тебе нравится твоя работа?

— Работа? — с удивлением переспросила Элизабет, словно это слово было для нее в диковинку. — Ты хочешь сказать, жизнь? Работа — это вся моя жизнь. По крайней мере, так было еще недавно. — Она мрачно посмотрела на Марка. — Ненавижу больницу. Одна большая бюрократия — грязная и старая, как мир. Многим из тех, кто там работает, мелким чинушам, просто наплевать на людей, которым нужна помощь. Для них наша работа — лишь способ зарабатывания денег. Вот только вчера я пригрозила, что уволюсь, чтобы заставить членов консилиума оставить одного старика в больнице. Ему некуда идти — он бездомный.

Они шли вниз по 30-й улице, и Элизабет продолжала рассказывать о работе. Она говорила воодушевленно, и Марк с удовольствием слушал ее. С милой самонадеянностью она поведала историю об эмоциональном югославе, который, в то время, как она осматривала его покрытую язвами подмышку, пел непонятные славянские песни о любви и желании и, наконец, не нашел ничего лучше, как выразить свою страсть, схватив ее за левое ухо и лизнув его.

Марк рассмеялся и, взяв ее за руку, провел в ресторан.

— Требуй, чтобы тебе платили денежную надбавку как за участие в боевых действиях, — заметил он.

— О, я бы не жаловалась, но он всегда фальшивил, когда пел.

Распорядительница провела их наверх к столику в центре зала, где должно было состояться представление. Но Марк выбрал столик в дальнем углу. Не спросив Элизабет, какое место она предпочитает, он сел спиной к стене, неуклюже отговорившись, что шум будет мешать разговору, а здесь он услышит каждое ее слово. Марк был уверен, что девушка не клюнет легко на такую грубую лесть: она понимала, он что-то скрывает, чувствовала его напряженность, но ни о чем не спрашивала.

Подошел молодой официант и спросил, какой коктейль они будут пить. Элизабет попросила «Маргариту», Марк — «спритцер».

— Что такое «спритцер»? — спросила Элизабет.

— Не такое испанское, как у тебя, половина белого вина, половина содовой, много льда. Размешать, но не взбалтывать. В общем, «Джеймс Бонд» для бедных.

Приятная атмосфера, царившая в ресторане, отчасти сняла напряжение Марка. В первый раз за сутки он позволил себе немного расслабиться. Они болтали о кино, музыке и книгах, а потом о Йеле. Иногда ее лицо оживлялось, иногда становилось суровым, но всегда оставалось красивым в свете свечи. Марк был очарован.

Несмотря на ум и самодостаточность, в ней была какая-то трогательная хрупкость и женственность.

Когда они ели паэлью, Марк спросил Элизабет, почему ее отец стал сенатором, о его карьере и ее детстве в Коннектикуте. Видимо, эта тема была ей неприятна. У Марка из головы не шло, что ее отец по-прежнему фигурирует в списке. Он попытался заговорить о ее матери. Элизабет избегала его взгляда и, как ему показалось, даже побледнела. Впервые легкая зыбь подозрительности всколыхнула образ его обожаемой Элизабет, и он сразу почувствовал себя неуютно. Уже давно ему не встречалась такая красавица, и он хотел верить в ее искренность. Возможно ли это? Неужели она тоже замешана? Нет, конечно, нет. Он попытался отогнать навязчивую мысль.

Прямо в зале началось представление испанского ансамбля; артисты играли с воодушевлением. Марк и Элизабет смотрели и слушали — говорить из-за шума стало невозможно. Марк был счастлив лишь тем, что может вот так сидеть рядом с ней. Повернувшись вполоборота, она смотрела на танцоров. Когда представление наконец закончилось, оба долго доедали паэлью. Потом заказали десерт и кофе.

— Хочешь сигару?

Элизабет улыбнулась.

— Нет, спасибо. Не стоит подражать ужасным привычкам мужчин, как, впрочем, и хорошим их привычкам.

— Как эта, например, — сказал Марк. — Ты, видно, собираешься стать первой женщиной — главным хирургом?[12]

— Нет, — с притворной скромностью ответила она. — Наверное, буду только второй или третьей.

Марк засмеялся.

— Придется мне возвращаться в Бюро и совершить что-нибудь великое. Просто чтобы не отставать от тебя.

— Может получиться, что женщина помешает тебе стать директором ФБР, — добавила Элизабет.

— Нет, стать директором ФБР мне помешает не женщина, — сказал Марк, но ничего не объяснил.

— Ваш кофе, сеньор, сеньорита.

Если Марк когда-нибудь и хотел переспать с женщиной после первого свидания, сейчас такая возможность предоставлялась, но он знал, что этого не случится.

Он заплатил по счету, дал щедрые чаевые официанту и поздравил девушку из испанского ансамбля, которая пила кофе в уголке.

Когда они вышли из ресторана, Марк сразу почувствовал холод ночи. Он снова стал нервно озираться, стараясь, чтобы это было не очень заметно Элизабет. Когда они переходили улицу, он взял ее за руку и уже не отпускал. Они шли, изредка перебрасываясь фразами, и каждый понимал, что происходит. Так бы и идти, держа ее за руку! За последнее время он встречался со многими женщинами, но ни с одной из них не ходил, держась за руки, ни до, ни после. Постепенно настроение у него снова испортилось. Быть может, страх — причина такой исключительной сентиментальности?

Сзади подъезжала какая-то машина. Марк напрягся, Элизабет, казалось, ничего не заметила. В нескольких метрах от них машина замедлила ход и еле поползла. Поравнявшись с ними, она остановилась. Марк расстегнул среднюю пуговицу и принялся теребить ее, встревожив Элизабет больше, чем себя. Внезапно двери машины распахнулись, и оттуда выскочили четверо подростков, две девушки и два парня. Они бросились в закусочную «Гамбургер Хейвен». На лбу у Марка выступил пот. Он отнял руку от Элизабет. Она посмотрела на него.

— У тебя какие-то неприятности, да?

— Да, — ответил он. — Только ничего не спрашивай.

Она снова взяла его за руку, крепко сжала ее, и они пошли дальше. На Марка навалилась тяжесть кошмарных событий минувшего дня, и он молчал. У ее парадного он снова вернулся в мир, в котором, кроме него, был только громадный призрак Голта Тайсона.

— Ну что же, сегодня, когда тебе удавалось отвлечься от своих мыслей, ты был просто очарователен, — с улыбкой сказала она.

Марк сбросил оцепенение.

— Извини, ради Бога.

— Может, зайдешь на чашку кофе?

— С удовольствием, но не сейчас, перенесем это на другой день, ладно? Сегодня я не смогу составить тебе хорошую компанию.

Уже полночь, а до завтрашней встречи с директором в 7.00 ему предстоит еще сделать кое-какие дела. Кроме того, он полтора дня не высыпается.

— Я позвоню тебе завтра?

— Буду ждать, — сказала она. — Не пропадай, что бы ни случилось.

В течение нескольких последующих дней Марк носил с собой эти слова как талисман. Он помнил каждое ее слово и жест, которым оно сопровождалось. Были они сказаны в шутку, серьезно или она просто дразнила его? В наше время влюбляться не модно, браки заключаются редко, и все, в основном, разводятся. Неужели же он действительно влюбился без оглядки?

Он поцеловал ее в щеку и, повернувшись, чтобы уйти, быстро скользнул взглядом по дороге. Она прошептала ему вслед:

— Надеюсь, ты найдешь человека, который убил моего почтальона и твоего грека.

Твоего грека, твоего грека, греческий православный священник, отец Грегори. Господи Боже мой, почему он раньше об этом не подумал? На мгновение забыв об Элизабет, он бросился к машине. Потом повернулся и помахал ей рукой — она изумленно смотрела на него: может быть, сказала что-то не так? Марк нырнул в машину и, до предела выжав газ, помчался домой. Нужно узнать номер телефона отца Грегори. Греческий православный священник, как он выглядел, тот, что вышел из лифта? Теперь он живо припомнил эту встречу; что-то в нем было не так, но что, черт возьми? Одежда? Нет, с одеждой вроде бы все в порядке. Лицо? Да, лицо. Ну конечно. Конечно. Вот болван! Приехав домой, он тотчас позвонил в вашингтонское отделение. Полли, дежурившая на коммутаторе, услышав его голос, удивилась:

— Разве вы не в отпуске?

— В общем-то, да. У вас есть номер телефона отца Грегори?

— Кто это, отец Грегори?

— Греческий православный священник — с ним иногда общался мистер Стеймз. По-моему, он ходил к нему в церковь.

— Да, верно, теперь припоминаю.

Марк ждал.

Она сверилась с телефонной книжкой Стеймза и продиктовала номер. Марк записал его и повесил трубку. Ну конечно, конечно, конечно. Ну и болван же! Это же очевидно. Так, уже начало первого, но позвонить нужно обязательно. Он набрал номер. Телефон звонил довольно долго, но потом трубку взяли.

— Отец Грегори?

— Да.

— Скажите, все греческие православные священники носят бороды?

— Да, как правило. А кто это задает такой идиотский вопрос посредине ночи?

Марк извинился.

— Я — специальный агент Марк Эндрюс. Работал у Ника Стеймза.

Голос человека на другом конце трубки казался сонным, но теперь сон как рукой сняло.

— Понимаю, молодой человек. Чем могу служить?

— Отец Грегори, вчера вечером вам звонила секретарь мистера Стеймза и просила приехать в центр Вудро Вильсона навестить грека, раненного в ногу?

— Да, верно, мистер Эндрюс. Но минут через тридцать, когда я уже уходил, мне позвонили и попросили не беспокоиться, потому что мистера Казефикиса выписали из больницы.

— Что сделали? — Марк чуть было не сорвался на крик.

— Выписали из больницы.

— Тот, кто вам звонил, не представился?

— Нет, он больше ничего не сказал. Я предположил, что он работает у вас.

— Отец Грегори, мы могли бы увидеться завтра в восемь утра?

— Да, разумеется, сын мой.

— И сделайте одолжение: не говорите никому об этом звонке, кто бы это ни был.

— Хорошо, если вы этого хотите, сын мой.

— Благодарю вас, досточтимый отец.

Марк опустил трубку и попытался сосредоточиться. Этот человек был выше меня, значит, больше шести футов. Темноволосый — или так показалось из-за рясы? Нет, у него были темные волосы, большой нос. Я помню, что у него был большой нос. Глаза, нет, глаз не помню, большой нос, тяжелый подбородок, тяжелый подбородок. Все, что смог вспомнить, Марк записал. Большой, грузный человек выше меня, большой нос, тяжелый подбородок, большой нос, тяжелый… Мысли путались. Он уронил голову на стол и заснул.

Суббота, утро, 5 марта

6 часов 32 минуты
Марк уже не спал, но до конца еще не пробудился. В голове бродили бессвязные мысли. Вот вспыхнул перед внутренним взором милый образ Элизабет. Марк улыбнулся. Потом вдруг возник Ник Стеймз. Марк нахмурился. Третьим явился директор. Марк вынырнул из сна, выпрямился и всмотрелся в циферблат наручных часов. 6.35. Черт! Шея и спина затекли и мучительно ныли; он даже не разделся. Марк вскочил со стула и, сбросив одежду, рванулся в ванную и, не отрегулировав воду, встал под душ. Ну и холодина! Но хоть проснулся и перестал мечтать об Элизабет. Выпрыгнул из-под душа, схватил полотенце: 6.40. Намылив лицо, принялся торопливо сбривать щетину с подбородка. Черт, порезался, три раза; лосьон после бритья щипал нещадно: 6.43. Оделся: свежая сорочка, вчерашние запонки, чистые носки, вчерашние туфли, новый костюм, вчерашний галстук. Бегло глянул в зеркало: два пореза еще немного кровят, ерунда. Марк сгреб бумаги со стола в портфель и побежал к лифту. Повезло: лифт ждал на верхнем этаже. Без четырнадцати семь Марк спустился вниз.

— Привет, Саймон.

Молодой негр, сторож в гараже, не шелохнулся. Он дремал в своей уютной будочке у входа в гараж.

— Здорово, Марк. Неужто восемь уже?

— Нет, без тринадцати семь.

— Чего же ты в такую рань? Решил маленько подхалтурить? — спросил Саймон, протирая глаза и отдавая Марку ключи. Марк улыбнулся, но ответить не успел: Саймон вырубился снова.

Машина заводится с пол-оборота. Вот что значит «мерседес». Выехал на дорогу: 6.48. Главное — не превышать скорость. Не стоит ставить Бюро в неловкое положение. 6-я улица, заминка у светофора: 6.50. Через улицу Джи, вверх по Седьмой, снова светофоры. Проспект Независимости позади: 6.53. Угол Седьмой и Пенсильвании. Уже видно ФБР: 6.55. Теперь въехать на пандус, припарковаться, показать пропуск ФБР охране в гараже и бегом к лифту: 6.57; лифт останавливается на восьмом этаже: 6.58. По коридору направо, комната 7074 — туда, мимо миссис Макгрегор, не останавливаясь, как учили. Она едва удостаивает вниманием; постучать в дверь кабинета директора. Никто не отвечает. Как учили, зайти внутрь. Директора нет. 6.59. Сесть и расслабиться. Директор запаздывает; ха-ха, вот как. До семи — тридцать секунд: оглядеться вокруг, небрежно, как будто уже давно ждешь. Взгляд задерживается на старинных часах. Они начинают бить: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь.

Дверь отворилась, и в комнату вошел директор.

— Доброе утро, Эндрюс. — Он посмотрел не на Марка, а на настенные часы. — Они всегда немного спешат. — Молчание. Часы на башне старого почтамта пробили семь.

Директор сел, и руки его, как всегда, властно легли на стол.

— Начнем с моих новостей, Эндрюс. Мы только что получили информацию о «линкольне», утонувшем в Потомаке вместе с Калвертом и Стеймзом.

Директор открыл новую папку, озаглавленную «Только для старших офицеров», и посмотрел содержимое. Что там, в этой папке? О чем он сейчас узнает?

— Похвастать особенно нечем. Ганс-Дитер Гербах, немец. Из Бонна поступили сведения: мелкий вымогатель, работал в Мюнхене, пять лет назад исчез, и след его теряется. Некоторые сведения позволяют предположить, что он побывал в Родезии и даже какое-то время работал на ЦРУ, в бригаде «Белая молния». В ЦРУ о нем молчат. Вряд ли до четверга от них поступит хоть какая-то информация. Поневоле задумаешься, на чьей они стороне. В 1980 году Гербах объявился в Нью-Йорке, но зацепиться тут не за что — слухи, домыслы, официальных данных нет. Выживи он, наша задача бы упростилась.

Марк вспомнил перерезанные глотки в Медицинском центре Вудро Вильсона. Вряд ли.

— При расследовании обстоятельств катастрофы обнаружился любопытный факт: на обеих задних шинах машины Стеймза и Калверта найдены маленькие дырочки. Они могли возникнуть при падении с берега, но наши лаборанты считают, что это пулевые отверстия. Если это так, Уайатт Эрп[13] — сопливый мальчишка в сравнении с этим стрелком.

Директор нажал кнопку селектора.

— Пригласите, пожалуйста, ко мне заместителя директора Роджерса, миссис Макгрегор.

— Сейчас, сэр.

— Ребята мистера Роджерса нашли заведение, в котором служил Казефикис. Посмотрим, может, оттуда удалось что-то выжать.

Заместитель директора постучал и вошел. Директор указал ему на стул. Роджерс, улыбнувшись Марку, сел.

— Выкладывайте подробности, Мэтт.

— Честно говоря, сэр, владелец «Золотой утки» сперва неохотно шел нам навстречу. Думал, наверное, что я хочу привлечь его за нарушение правил найма. Пришлось пригрозить, что, если он не расскажет все, я его вообще закрою. В конце концов он признался, что 24 февраля нанял на работу человека, по описанию похожего на Казефикиса. Он послал Казефикиса прислуживать на скромном обеде в один из кабинетов «Джорджтаунской гостиницы» на проспекте Висконсин. Обед заказал некий Лоренцо Росси. Ставил непременным условием, чтобы официант не говорил по-английски. Заплатил наличными. Мы проверили Росси на всех компьютерах — ничего. Имя явно вымышленное. То же и с «Джорджтаунской гостиницей». Владелец сказал, что мистер Росси заказал обед в кабинете, без официанта, на 24 февраля, заплатил наличными вперед. На вид 5 футов 8 дюймов, смуглый, без особых примет, темноволосый, солнечные очки. По словам владельца, похож на итальянца. Никто в гостинице не знает, да и не хочет знать, кто приходил в тот день на обед в заказанный Росси кабинет. Боюсь, многого мы здесь не добьемся.

— Согласен. Имей мы в запасе пять лет, а не пять дней, можно было бы хватать на улице каждого итальянца со схожими приметами. А какие вести из больницы, Мэтт? Удалось узнать что-нибудь новое?

— Там сам черт ногу сломит, сэр. Полно народу, приходят, уходят, целый день и почти всю ночь. Медперсонал работает посменно, они и своих-то не знают, не говоря уже о чужих. Можно разгуливать по больнице с фонариком целый день, никто тебя не остановит, разве только попросят посветить.

— Так, понятно, — сказал Тайсон. — А вы, Эндрюс, чем порадуете? Что-нибудь узнали за прошедшие сутки?

Марк открыл голубую пластиковую папку с документами. Он доложил, что из ста сенаторов тридцать восемь 24 февраля были далеко от Вашингтона и их вполне можно исключить. Остаются шестьдесят два. Он протянул список директору.

— Крупная рыба легла на дно, — сказал он, бегло просмотров список. — Продолжайте, Эндрюс.

Марк рассказал о встрече с православным священником. Как он и ожидал, ему здорово влетело за то, что не сразу вспомнил о бороде. Получив нагоняй, он продолжил:

— Сегодня утром я встречаюсь с отцом Грегори, после чего собираюсь повидать вдову Казефикиса. Вряд ли это что-то даст, но думаю, нужно проработать эти версии. Потом вернусь в Библиотеку конгресса и постараюсь вычислить, кому из шестидесяти двух сенаторов может быть выгодна смерть президента Кейн.

— Для начала разбейте их по категориям, — посоветовал директор. — Сперва политическая партия, потом комитеты, внеслужебные интересы, степень личного знакомства с президентом. И не забудьте, Эндрюс: тот, кого мы ищем, 24 февраля обедал в Джорджтауне: это должно сократить число подозреваемых.

— Но, сэр, я полагаю, все они обедали 24-го.

— Совершенно верно, Эндрюс, но не все — в отдельном кабинете. Многих, наверное, видели в общественных местах, кто-то обедал с официальными лицами — избирателями, федеральными служащими или членами оппозиции. Нужно выяснить, кто чем занимался, но так, чтобы наш сенатор ничего не заподозрил.

— Но как это сделать? Что вы предлагаете, сэр?

— Все очень просто, — ответил директор. — Вы обзваниваете секретарей сенаторов и спрашиваете, может ли их босс посетить обед… — он поразмыслил, — семинара по экологическим проблемам городов. Да, это то, что нужно. Назовите число, скажем, пятое мая, и спросите, посещал ли босс обеды, — директор заглянул в календарь, — семнадцатого января или двадцать четвертого февраля, поскольку не все сенаторы, получившие приглашение, пришли, а кое-кто явился без приглашения. Скажите, что письменное подтверждение пришлете после. Если вы не напишете, секретари тут же забудут о вашем звонке, а если кто и вспомнит, пятого мая нам уже будет все равно. Ясно одно: ни один сенатор не станет делиться с секретарем планами убийства президента.

Заместитель директора поморщился.

— Если его поймают, сэр, все провалится к чертям. А нас привлекут за скверные шутки.

— Нет, Мэтт, если я скажу президенту, что кто-то из ее бесценных собратьев собирается всадить ей нож в спину, ее в этой шутке мало что порадует.

— У нас нет доказательств, сэр, — сказал Марк.

— Так найдите их, Эндрюс, или нам всем придется подыскать другую работу, поверьте моему опыту.

Поверьте моему опыту, подумал Марк.

— Наш единственный козырь, — продолжил директор, — то, что в деле, возможно, замешан сенатор. Но остается всего пять дней. Если провалимся в следующий четверг, потом можно будет хоть двадцать лет изучать материалы следствия — времени будет навалом. А вы, Эндрюс, сможете разбогатеть, написав об этом книгу.

Марк стал взвешивать свои шансы разбогатеть.

— Не берите в голову, Эндрюс. Я информировал шефа Службы личной охраны. Не сказал ничего лишнего — только то, что было в вашем докладе, как мы вчера договаривались, так что до десятого марта нам предоставлена полная свобода действий. Я разрабатываю план на случай изменения обстановки — он может понадобиться, если до десятого мы так и не узнаем, кто предатель. Не стану вас сейчас утомлять. Я также разговаривал с ребятами из уголовной полиции; они сообщили довольно мало интересного. Впрочем, вам, наверное, будет любопытно узнать, что они успели побеседовать с женой Казефикиса. Соображают они побыстрее вас, Эндрюс.

— Может быть, забот у них меньше, — вставил заместитель директора.

— А может, и больше. Ладно, идите к ней, если считаете, что это поможет. Может, обнаружите то, что они упустили. Ну-ну, не кисните, Эндрюс, вы проделали огромную работу. Возможно, сегодня у нас появятся новые данные, и мы начнем их прорабатывать. По-моему, все. Ладно, Эндрюс, идите, не будем терять время.

— Слушаюсь, сэр.

Марк встал.

— Простите, Эндрюс, я забыл предложить вам кофе.

«И в прошлый раз я не пил кофе», — хотел сказать Марк. Уходя, он услышал, как директор заказывает кофе для себя и для заместителя. Он решил, что и ему было бы нелишне позавтракать, а заодно собраться с мыслями, и отправился на поиски кафе.

Допив кофе, директор попросил миссис Макгрегор вызвать его личного помощника. Безымянный службист с серой папкой под мышкой вырос как из-под земли. Не задавая вопросов, он положил папку перед директором и молча исчез.

— Спасибо, — поблагодарил директор закрывающуюся дверь.

Он открыл папку и копался в ней минут двадцать, то посмеиваясь, то что-то бормоча, чем немало изумил Мэттью Роджерса. Это было досье на Марка Эндрюса, включавшее такие сведения, о которых не ведал и сам Марк. Директор допил вторую чашку, закрыл папку и запер ее в личном ящике стола эпохи королевы Анны. Стол был полон тайн. Королеве Анне такое и не снилось.


Марк между тем позавтракал куда лучше, чем можно было ожидать в вашингтонском отделении. Там, чтобы пройти в столовую, нужно перейти улицу: буфет в нижнем этаже ужасен, под стать самому зданию. Но сейчас он предпочел бы вернуться туда, чем в подземный гараж за машиной. На противоположной стороне стоял мужчина и наблюдал за ним; Марк не обратил на него внимания, лишь удивился, что в боковом стекле машины так долго не исчезает синий «форд»-седан. Если это не случайность, то кто за кем следит и кто кого пытается прикрыть?

В церковь, где служил отец Грегори, Марк приехал без чего-то восемь, и они вместе прошли к дому священника. Полукруглые очки примостились на кончике мясистого носа отца Грегори. Глядя на его обширные красные щеки, еще более обширный, шарообразный живот, жесткосердные люди неизбежно заключали, что, ожидая вечного блаженства в царствии небесном, отец Грегори находит немало утешительного и в земной юдоли. Марк сказал, что уже позавтракал, но отец Грегори тем не менее пожарил яичницу с беконом, плюс тост, мармелад и чашка кофе. Отцу Грегори было почти что нечего добавить к тому, о чем он уже рассказал Марку по телефону накануне вечером; когда Марк напомнил ему о двоих умерших в больнице, священник тяжело вздохнул.

— Да, я знаю подробности из статьи в «Пост».

Когда заговорили о Нике Стеймзе, в серых глазах отца Грегори вспыхнул огонек; очевидно, полицейский доверил священнику немало тайн, причем отнюдь не на исповеди.

— Есть ли связь между смертью Ника и происшествием в больнице? — вдруг спросил отец Грегори.

Вопрос застиг Марка врасплох. За полукруглыми очками таился недюжинный ум. Врать, чтобы защитить Бюро от стороннего любопытства, было делом привычным, но врать священнику, пусть и православному, казалось как-то стыднее, чем простому смертному.

— Ни малейшей, — ответил Марк. — Просто одна из этих странных автокатастроф…

— И одно из таинственных совпадений? — Отец Грегори насмешливо рассматривал Марка поверх очков. — Я прав? — Как и Гранта Нанну, ложь Марка не убедила его. — Да, вот еще что, — продолжал он. — Помните, мне позвонили и предупредили, что не стоит приезжать в больницу? Так вот, я затрудняюсь передать наш разговор буквально, но почти уверен, что звонил человек образованный. Судя по манере — профессионал. Возможно, я не совсем удачно выразился, но у меня возникло странное ощущение, что такие звонки ему не в новинку — словно актер в привычном амплуа.

«Словно актер в привычном амплуа», — повторил про себя отец Грегори, о том же думал и Марк по дороге к дому, где жила миссис Казефикис. Она остановилась у друга, приютившего ее раненого мужа.

По проспекту Коннектикут, мимо «Вашингтон Хилтон» и Национального зоопарка, Марк ехал в Мэриленд. По сторонам начали попадаться яркие пятна желтых цветов декоративной оливы. Проспект Коннектикут сменился Университетским бульваром, и Марк очутился в пригороде Уитон, среди магазинов, ресторанов, газозаправочных станций и многоквартирных зданий. Остановившись у светофора на подъезде к Уитон Плаза, Марк заглянул в записную книжку. Улица Элкин, 11501. Ему нужен квартал Усадьба голубой гребень. Слишком пышное название для приземистых трехэтажных домов из блеклого кирпича, выстроившихся вдоль улиц Элкин и Голубой гребень. Он подъехал к дому 11501. Где бы встать? Похоже, негде. С минуту поколебавшись, Марк решил оставить машину у пожарного гидранта. На ветровое стекло аккуратно повесил радиомикрофон: пусть контролер платной стоянки или полицейский знают, что это служебная машина и приехала по делу.

Ариана Казефикис разрыдалась, едва увидев фэбээровский жетон Марка. Ей было всего двадцать девять; хрупкая, неряшливо одетая, непричесанная; в серых глазах — слезы. Два дня она плакала, и горькие, неутешные слезы прочертили на лице грязноватые дорожки. С Марком они были почти ровесники. Она потеряла родину, а теперь и мужа. Что с ней будет? И Марку бывало одиноко, но эта женщина просто в отчаянном положении, ведь у нее к тому же нет ни гроша.

Оказалось, что миссис Казефикис говорит по-английски много лучше мужа. К ней уже приходили двое полицейских. Она сказала им, что ничего не знает. Первый такой славный: он сообщил о несчастье, и так ей сочувствовал, потом лейтенант из уголовной полиции — тот оказался не в пример строже, расспрашивал ее о вещах, о которых она и понятия не имеет, а теперь вот из ФБР пришли. Муж ни разу не сидел, она не знает, кто мог стрелять в него и почему. Он был любящий, добрый человек. Марк верил ей.

— Не волнуйтесь, миссис Казефикис, — сказал он, — я лично переговорю с Иммиграционной службой и отделом социального обеспечения. Постараемся организовать вам пособие.

Услышав о пособии, она оживилась и стала доверчивее.

— А теперь подумайте хорошенько, миссис Казефикис, — где работал ваш муж 23-го или 24 февраля — в среду и в четверг на прошлой неделе. Может, он вам рассказывал об этой работе.

Она не знала. Анджело никогда с ней не делился, куда идет и что будет делать, тем более что нанимался от случая к случаю, и не больше чем на день, ведь разрешения на работу у него не было. Он ведь приехал в страну нелегально, зачем рисковать? Марк так ничего и не добился, но ее вины в том не было.

— Я смогу остаться в Америке?

— Я сделаю все от меня зависящее, чтоб помочь вам, обещаю. Поговорю со знакомым православным священником — он даст вам немного денег, чтобы было на что жить, пока я не выхлопочу пособие.

Марк уже был в дверях и в отчаянии думал, что вот и от Арианы Казефикис не узнал ничего стоящего, как вдруг услышал ее голос:

— Священник уже давал мне деньги.

Марк замер, медленно обернулся и посмотрел ей в лицо.

— Какой священник? — спросил он с напускным безразличием.

— Он сказал, что поможет. Человек, который приходил вчера. Хороший человек, очень хороший, очень добрый. Дал мне пятьдесят долларов.

Марк похолодел. Этот человек снова опередил его. Отец Грегори был прав: они имеют дело с профессионалом.

— Вы можете описать его, миссис Казефикис?

— Что вы имеете в виду?

— Как он выглядел?

— Крупный мужчина, очень смуглый… — начала она.

Приходилось соображать на ходу. Должно быть, это он прошел мимо него из лифта, а еще раньше удержал отца Грегори от поездки в больницу. Если бы миссис Казефикис хоть что-нибудь знала о заговоре, он бы, не задумываясь, отправил ее на тот свет вслед за мужем.

— У него была борода, миссис Казефикис?

— Вроде была, — она колебалась, — а вообще-то я не помню.

Марк попросил ее оставаться в доме и не выходить ни при каких обстоятельствах. Потом извинился, сказав, что должен наведаться в отдел социального обеспечения и в Иммиграционную службу. Он учился лгать. Чисто выбритый православный священник оказался неплохим учителем.

Он прыгнул в машину и проехал несколько метров до ближайшего платного телефона. Набрал телефон директора. Директор поднял трубку.

— Юлий.

— Ваш номер?

Через тридцать секунд телефон зазвонил. Марк рассказал все, стараясь ничего не упустить.

— Немедленно посылаю к вам криминалиста. А вы возвращайтесь, утешьте ее. И старайтесь соображать по ходу дела, Эндрюс. Хотелось бы получить эти пятьдесят долларов. Они были одной бумажкой или нет? На них могли сохраниться отпечатки пальцев.

Телефон щелкнул. Марк нахмурился. Если священнику-оборотню не всегда удается его обскакать, то директор, как правило, соображает быстрее.

Марк вернулся к миссис Казефикис и сказал, что ее делом займутся в самых высоких инстанциях; не забыть бы поговорить об этом с директором при встрече. На всякий случай он сделал запись в блокноте.

— Вы уверены, что там было пятьдесят долларов, миссис Казефикис? — спросил он как бы между прочим.

— Уверена, не каждый день видишь пятидесятидолларовую бумажку, а мне это тогда пришлось так кстати.

— Вы не помните, что вы с ней сделали?

— Помню. Пошла купила еды в супермаркете, прямо перед закрытием.

— В каком супермаркете, миссис Казефикис?

— Уитон. Это рядом, через несколько домов.

— Когда это произошло?

— Вчера вечером, около шести.

Марк понимал: если он еще не опоздал, нельзя терять ни минуты.

— Миссис Казефикис, сюда скоро придет один мой коллега, мой друг из ФБР, и попросит вас описать доброго батюшку, который дал вам деньги. Очень важно, чтоб вы вспомнили о нем как можно больше. Ни о чем не тревожьтесь, мы делаем все, чтобы помочь вам.

Поколебавшись, Марк вытащил из бумажника пятидесятидолларовую банкноту и протянул ей. Она впервые улыбнулась.

— А теперь, миссис Казефикис, хочу попросить вас об одолжении. Если православный священник придет к вам снова, не говорите ему о нашей беседе, просто позвоните мне по этому телефону, — сказал Марк и протянул ей карточку.

Ариана Казефикис кивнула, но взгляд ее серых, без блеска глаз не отпускал его, пока он не сел в машину. Она растерялась — и один, и другой дали ей по пятьдесят долларов. Кому же верить?


Марк с трудом втиснул машину на стоянке напротив супермаркета Уитон. Огромный знак на витрине указывал, что внутри есть холодное баночное пиво. Над витриной высился бело-синий картонный купол Капитолия. Пять дней, подумал Марк. Он зашел в магазин — маленькое семейное частное заведение. Одна стена была заставлена банками пива, другая — бутылками вина, а посередине в четыре ряда шли консервы и замороженные продукты. Вдоль задней стены тянулся прилавок мясника. Других продуктов не было, и Марк направился прямо к нему, на ходу попросив:

— Пожалуйста, позовите управляющего.

— Зачем? — спросил мясник, подозрительно разглядывая посетителя.

Марк предъявил удостоверение.

Мясник пожал плечами и, повернув голову, закричал:

— Эй, Флавио, выходи. Тут из ФБР пришли по твою душу.

Через несколько секунд из двери слева от мясного прилавка возник управляющий, краснолицый большой итальянец.

— Чем могу быть полезен, мистер…

— Эндрюс, ФБР, — сказал Марк и вновь показал документы.

— Хорошо. И чего вы хотите, мистер Эндрюс? Меня зовут Флавио Гида. Это мой магазин. Хорошее, добропорядочное заведение.

— Не сомневаюсь, мистер Гида. Я просто надеюсь, что вы могли бы мне помочь. Я расследую дело о краже, и у меня есть основания подозревать, что вчера в вашем супермаркете разменяли одну из краденых пятидесятидолларовых банкнот. Может быть, нам удастся каким-нибудь образом проследить ее путь.

— Мы считаем выручку каждый вечер, — сказал директор. — Деньги кладем в сейф и с утра первым делом отправляем в банк. Вчерашнюю отправили где-то с час назад, и я думаю…

— Но сегодня суббота, — перебил его Марк.

— Ну так что же? Мой банк по субботам работает до полудня. Это рядом, в том же здании, только вход другой.

Марк соображал на ходу.

— Не могли бы вы сейчас же проводить меня в банк, мистер Гида?

Гида взглянул на часы, затем на Марка Эндрюса.

— Хорошо. Дайте мне полминуты.

Он крикнул женщине-невидимке в глубине магазина, чтоб следила за кассой. Вместе с Марком они дошли до угла Джорджии и Хикерса. Гида был заметно возбужден тем, что помогает следствию.

В банке Марк направился прямо к старшему кассиру. Деньги передали полчаса назад одной из его подчиненных, некой миссис Таунсенд. Они все еще лежали перед ней стопками, и она собиралась рассортировать их. В списке это поступление значилось вторым. «У меня еще руки до них не дошли, просто не успела», — сказала кассирша виновато. Не беда, подумал Марк. Дневная выручка супермаркета — чуть больше пяти тысяч долларов. Пятидесятидолларовых банкнот было двадцать восемь. Господи боже мой, директор разорвет его на части, если не сам, то отдаст на растерзание дактилоскопистам. В перчатках, которые принесла миссис Таунсенд, Марк пересчитал банкноты и убедился, что их действительно двадцать восемь. Он расписался в получении и подал расписку старшему кассиру, заверив, что деньги будут возвращены в самое ближайшее время. Вышел директор банка и забрал расписку. Теперь он перехватил инициативу.

— По-моему, фэбээровцы всегда работают с напарником, — сказал он.

Марк покраснел.

— Да, сэр, но это спецзадание.

— Я хотел бы проверить. Не могу же я выдать вам тысячу четыреста долларов под честное слово.

Соображай быстрее. Управляющий районного банка звонит директору ФБР — да это просто смешно. Все равно, что направить деньги за бензин на счет Генри Форда.

— Позвоните в вашингтонское отделение ФБР, сэр, попросите начальника уголовного отдела. Мистер Грант Нанна.

— Так я и сделаю.

Марк дал ему номер телефона, но он не обратил на него внимания и открыл вашингтонский телефонный справочник. Основательно полистав его, позвонил Нанне. Слава Богу, он на месте.

— Тут рядом со мной стоит молодой человек из вашего отделения. Он утверждает, что уполномочен забрать двадцать восемь пятидесятидолларовых банкнот. Они проходят по делу об украденных деньгах.

Нанне тоже пришлось соображать на ходу. Своего подставишь — сам невесть во что вляпаешься, говаривал Ник Стеймз.

Тем временем Марк возносил к небесам короткую молитву.

— Все правильно, сэр, — сказал Нанна. — Я лично послал его взять эти банкноты. Надеюсь, вы предоставите их ему без промедления. Мы вернем деньги, как только сможем.

— Спасибо, мистер Нанна. Извините за беспокойство. Мне ведь только проверить было нужно. В наше время, знаете ли, надо держать ухо востро.

— Не нужно извиняться, это разумная предосторожность. Если б все были так бдительны, мы были бы только рады.

«Ну вот, в первый раз сказал правду», — подумал Грант Нанна.

Директор банка повесил трубку, положил стопку пятидесятидолларовых банкнот в коричневый конверт, взял расписку и смущенно пожал Марку руку.

— Поймите меня правильно, я должен был проверить.

— Разумеется, — сказал Марк, — на вашем месте я поступил бы так же.

Он поблагодарил мистера Гиду и управляющего, попросив обоих никому не рассказывать о случившемся. Они кивнули с важностью законопослушных граждан, осознающих свой долг.


Марк тут же вернулся в здание ФБР и прямиком пошел к директору. Миссис Макгрегор приветствовала его кивком головы. Негромко постучавшись, Марк зашел в кабинет.

— Извините, что отрываю вас, сэр.

— Ничуть, Эндрюс. Садитесь. Мы как раз заканчиваем.

Мэттью Роджерс встал и, бросив на Эндрюса осторожный взгляд, улыбнулся.

— Постараюсь ответить на ваши вопросы до обеда, директор, — сказал он и вышел.

— Ну что ж, молодой человек, как там наш сенатор — сидит связанный у вас в машине?

— Нет, сэр, но у меня есть другое.

Марк открыл коричневый конверт и выложил на стол двадцать восемь пятидесятидолларовых банкнот.

— Ограбили банк? Это федеральное преступление, Эндрюс.

— Вы почти угадали, сэр. Одну из этих банкнот, как вы знаете, дал миссис Казефикис человек, который выдает себя за православного священника.

— Ну что ж, не дурная головоломка для мальчиков из отдела дактилоскопии: пятьдесят шесть сторон, а на них сотни, а может, тысячи отпечатков. Работа кропотливая и времени займет немало, но попытаться стоит. — Директор старался не прикасаться к деньгам. — Я немедленно поручу Соммертону заняться этими банкнотами. Нам также понадобятся отпечатки пальцев миссис Казефикис. Да, надо послать агента для наблюдения за ее домом; вдруг вернется лжесвященник. — Директор одновременно говорил и записывал. — Да, все как в былые времена, когда я руководил оперативным отделом. С каким удовольствием я занимался бы этим делом, если бы оно не угрожало такими серьезными последствиями.

— Пока я здесь, разрешите обратиться к вам с просьбой.

— Пожалуйста, Эндрюс, я вас слушаю, — сказал Тайсон, не поднимая глаз и продолжая писать.

— Миссис Казефикис обеспокоена своим положением в нашей стране. У нее нет ни денег, ни работы, а теперь она потеряла мужа. Возможно, именно благодаря ей нам удастся выйти на преступника, она помогла нам чем могла. По-моему, надо что-нибудь для нее сделать.

Директор нажал кнопку.

— Срочно вызовите Соммертона из отдела дактилоскопии и пришлите ко мне Эллиотта.

Ага, подумал Марк, у таинственного помощника есть имя.

— Я сделаю все, что смогу, Эндрюс. Увидимся в понедельник, в семь. На субботу и воскресенье я никуда не уезжаю, если что — звоните. И работайте, работайте.

— Слушаюсь, сэр.

На обратном пути Марк зашел в банк Риггс и разменял пятнадцать долларов по двадцать пять центов. Кассирша взглянула на него с любопытством.

— У вас, что, свой игровой автомат?

Марк улыбнулся.


Остаток утра и большую часть дня он обзванивал дежуривших по субботам и воскресеньям секретарей шестидесяти двух сенаторов, которые 24 февраля находились в Вашингтоне. Кучка двадцатипятицентовиков таяла. Директор оказался прав: все секретари были чрезвычайно благодарны, что их сенаторов приглашают на конференцию по охране окружающей среды. Шестьдесят второй звонок, уши одеревенели. Марк изучил результаты: тридцать сенаторов обедали на работе или с избирателями, пятнадцать не сказали секретарям, где собираются обедать или же просто упомянули о «встрече», а семнадцать побывали на обедах, устроенных самыми различными организациями — от Национального пресс-клуба до Североамериканской ассоциации по контролю над вооружениями. Один из секретарей даже считал, что 24 февраля босс как раз присутствовал на обеде, где обсуждали проблемы экологии. Марк не нашелся, что ответить.

С помощью директора список сократился до пятнадцати человек.

Он вернулся в Библиотеку конгресса и снова прошел в тихий справочный зал. Вопросы об отдельных сенаторах, комитетах и процедурах в сенате не вызвали у библиотекарши ни малейшего подозрения: она привыкла к аспирантам, таким же требовательным, но куда менее вежливым.

Марк вернулся к полке, на которой лежали «Протоколы заседаний конгресса». Отчеты за 24 февраля он нашел без труда: в стопке непереплетенных свежих брошюр это был единственный захватанный номер. Он стал одно за другим проверять пятнадцать оставшихся имен. В этот день заседал только Комитет внешних сношений; трое из пятнадцати сенаторов в списке были членами этого комитета, и согласно протоколу каждый из них выступил на заседании. Сенат в тот день обсуждал два вопроса: выделение фондов министерству энергетики на исследования в области использования солнечной энергии и проект закона о владении оружием. Некоторые из оставшихся двенадцати выступали в сенате по обоим вопросам — как ни крути, ни одного не вычеркнешь, черт бы их побрал.

Записав каждое из пятнадцати имен на отдельном листке бумаги, он углубился в чтение «Протоколов заседаний конгресса» с 24 февраля по 3 марта. Под каждым именем отметил присутствие или отсутствие сенатора на заседаниях. Ценой невероятных усилий ему удалось составить рабочее расписание каждого. Оставалось много «белых пятен». Ясно, что сенаторы проводят на работе лишь часть своего времени.

Сзади подошла молодая библиотекарша. Марк посмотрел на часы: половина восьмого. Библиотека закрывается. Пора забыть о сенаторах и повидать Элизабет. Он позвонил ей домой.

— Привет, красавица! По-моему, пора подкрепиться. Я с утра ничего не ел. Сжальтесь над моим пошатнувшимся здоровьем, доктор, поешьте со мной.

— Чем ты предлагаешь мне заняться? Не слышу. Я только что вымыла голову. Наверное, мыло в уши забилось.

— Я сказал, поешь со мной. Пока ограничимся ужином. Потом придумаем что-нибудь еще.

— Потом я могу и не согласиться, — проворковала Элизабет. — Ну как ваш пульс, больной?

— Спасибо, доктор, слава богу, не частит, но если я не отвлекусь от своих теперешних мыслей, того и гляди покроюсь прыщами.

— Чем вам помочь, может быть, налить в телефон холодной воды?

— Не надо, давай лучше поужинаем. Через полчаса я за тобой заеду и увезу, даже если ты не досушишь волосы.


В Джорджтауне они нашли маленький ресторанчик «У мистера Смита». Летом, когда столики накрывали в саду, Марк бывал здесь довольно часто. Посетителей было много, в основном молодежь. Отличное место, здесь можно сидеть и болтать часами.

— Господи, — вздохнула Элизабет, — вот и снова я — студентка. Я-то думала, мы уже вышли из этого возраста.

— Рад, что тебе здесь нравится, — улыбнулся Марк.

— Везде одно и то же. Стилизация — некрашеные деревянные полы, массивные дубовые столы, растения. Сонаты Баха для флейты. В следующий раз пойдем в Макдональдс.

Марк не нашелся, что ответить, хорошо еще, что принесли меню.

— Представь себе, четыре года проучилась в Йеле и до сих пор не знаю, что такое рататуй,[14] — сказала Элизабет.

— Я знаю, что это, но не знал, как оно произносится.

Оба заказали курицу, печеную картошку и салат.

— Гляди, Марк, вон там — этот жуткий сенатор Торнтон с девицей, которая годится ему в дочери.

— Может, это его дочь.

— Приличный человек не приведет сюда дочь. — Она улыбнулась.

— Он ведь дружит с твоим отцом?

— Да, а ты откуда знаешь? — спросила Элизабет.

— Это всем известно. — Марк уже жалел, что спросил.

— Вообще-то они скорее деловые партнеры, чем друзья. Он зарабатывает на военной промышленности. Не слишком привлекательное занятие.

— Но твой отец — совладелец компании по производству оружия.

— Папа? Да, я тоже его не одобряю, но он говорит, что во всем виноват его дед, основавший фирму. Когда я была школьницей, мы с ним из-за этого частенько ссорились. Я советовала ему продать свой пай и вложить деньги во что-нибудь полезное для общества.

— Вам у нас нравится? — спросил, наклонившись над столиком, официант.

— Да-да, спасибо, очень, — сказала Элизабет, глядя на него снизу вверх. — Знаешь, Марк, однажды я назвала отца военным преступником.

— Но я считал, что он против войны.

— Как много ты, однако, знаешь о моем отце, — удивилась Элизабет и подозрительно посмотрела на него.

И все же недостаточно, подумал Марк. А что ты можешь о нем рассказать? Если Элизабет и заметила, что он встревожен, виду она не подала и просто продолжала:

— После того, как он проголосовал за межконтинентальные баллистические ракеты MX, я целый месяц отказывалась сидеть с ним за одним столом. Правда, думаю, он этого даже не заметил.

— А мать?

— Она умерла, когда мне было четырнадцать. Наверное, поэтому мы с отцом так близки, — сказала Элизабет. Она опустила глаза и стала разглядывать сложенные на коленях руки. Ей явно хотелось переменить тему. Блестящие темные волосы упали на лоб.

— У тебя очень красивые волосы, — ласково сказал Марк. — Когда я впервые увидел тебя, мне захотелось их потрогать. Мне и сейчас хочется.

— Мне больше нравятся вьющиеся, — улыбнулась Элизабет и, подперев голову руками, лукаво взглянула на Марка. — Когда тебе стукнет сорок и у тебя поседеют виски, ты станешь просто неотразим. Конечно, если не облысеешь. Ты знаешь, что мужчины, которые хороши в постели, лысеют с макушки, умные лысеют с висков, а все волосы выпадают у тех, кто думает, что хорош в постели?

— Если я полысею с макушки, надеюсь, ты угадаешь, чего я хочу?

— Я согласна ждать, но все ж не так долго.

По дороге к ее дому он остановился, обнял ее за талию и поцеловал, сперва нерешительно, не уверенный, что она не оттолкнет его.

— Элизабет, у меня колени дрожат, — прошептал он, зарывшись в мягкие, теплые волосы. — Как ты поступишь со своей последней жертвой?

Некоторое время Элизабет молчала.

— Придется купить тебе костыли, — сказала она наконец.

Медленно, взявшись за руки, они шли ночной улицей, не находя слов от счастья. Трое весьма прозаических мужчин шли следом.

В нарядной гостиной, на диване цвета чайной розы, он поцеловал ее снова.

Трое прозаических мужчин, укрывшись в тени, ждали снаружи.


Она сидела в Овальном кабинете, и одну за другой просматривала статьи нового законопроекта, пытаясь обнаружить одну-единственную строчку, которая может обернуться против нее завтра, во время голосования. Внезапно она вздрогнула от неожиданности: перед ней стоял муж с кружкой дымящегося какао в руке.

— Ложись-ка лучше спать. Все равно эта публика не сможет тебе противиться, — сказал он, указывая на Капитолий.

Она улыбнулась.

— Милый Эдуард, какой же ты у меня все-таки умный! Что бы я без тебя делала?

6 марта, воскресенье

9 часов утра
Все воскресное утро Марк дорабатывал отчет директору. Первым делом разобрался на столе; беспорядок всегда мешал ему сосредоточиться. Марк собрал все свои записи и разложил их в логической последовательности. Справиться с задачей ему удалось лишь к двум часам, и он даже не заметил, что еще не обедал. Медленно записывал он имена оставшихся пятнадцати сенаторов — шесть под заголовком Комитет внешних сношений, девять — под законопроектом о владении оружием и законодательным комитетом. Потом уставился на список, ожидая вдохновения, но вдохновение не приходило. Один из них — убийца, и на то, чтобы выяснить, кто именно, осталось всего четыре дня. Марк сложил бумаги в портфель и запер его в столе.

Потом прошел на кухню и сделал себе бутерброд. Взглянул на часы. Как с пользой провести остаток дня? Элизабет дежурила в больнице. Он поднял трубку и набрал номер. Она не могла говорить долго: в три часа ее ждали в операционной.

— Ладно, доктор, я буду краток и постараюсь вас не обидеть. Звонить тебе каждый день, чтобы сказать, как ты прелестна и умна и что я от тебя без ума, мне вряд ли удастся, так что слушай внимательно.

— Я слушаю, Марк.

— Так вот, ты самая красивая, самая умная, и я безумно в тебя влюблен… Почему ты молчишь?

— Жду, может, скажешь что-нибудь еще. Ответный комплимент ты услышишь при встрече, это не телефонный разговор.

— Ладно, иди, вырезай сердце очередной жертве, только поскорее, я больше не могу.

— Мы оперируем вросший ноготь, — засмеялась она и повесила трубку.

Марк кругами ходил по комнате, мысли перескакивали от пятнадцати сенаторов к Элизабет и вновь возвращались к сенатору-убийце. Не слишком ли гладко развивается его роман с Элизабет? Может быть, это сенатор ищет его, а не он сенатора? Марк чертыхнулся и налил себе пива. Вспомнился Барри Калверт — по воскресеньям они обычно играли в скуош. Потом Ник Стеймз, Стеймз, который, сам того не зная, занял его место. Как бы поступил Стеймз, если бы остался жив? В памяти вдруг вспыхнула фраза, оброненная Ником на прошлогодней рождественской вечеринке в конторе: «Джордж Стампузис из «Нью-Йорк таймс» (еще один грек, никуда не денешься) после меня — лучший специалист по уголовным преступлениям в этой треклятой стране. О мафии и ЦРУ ему известно больше, чем всем преступникам и сыщикам вместе взятым».

Марк позвонил в справочное бюро Нью-Йорка и, толком не зная зачем, узнал номер Стампузиса.

— Спасибо, — поблагодарил он оператора.

— Всегда к вашим услугам.

Марк набрал номер.

— Попросите, пожалуйста, Джорджа Стампузиса из отдела уголовной хроники.

Его соединили.

— Стампузис, — услышал он голос в трубке. В «Нью-Йорк таймс» слова расходовали скупо.

— Добрый день. Меня зовут Марк Эндрюс. Я звоню из Вашингтона. Мы были дружны с Ником Стеймзом; я служил у него в отделе.

Голос потеплел.

— Да, я слышал об этой страшной аварии — если, конечно, это была авария. Чем могу вам помочь?

— Мне нужна секретная информация. Вы можете встретиться со мной прямо сейчас?

— К Нику это имеет отношение?

— Да.

— Тогда встретимся в восемь, на северо-восточном углу Двадцать Первой и Южной Парковой. Успеваете?

— Вылетаю первым рейсом, — сказал Марк и поглядел на часы.

— Жду.


Самолет Восточной авиакомпании Вашингтон — Нью-Йорк приземлился в начале восьмого. Выбравшись из толпы, снующей вокруг багажной стойки, Марк направился к стоянке такси. В Манхэттен его вез пожилой, пузатый, небритый житель Нью-Йорка с незажженным сигарным бычком, который он то и дело перекатывал из одного уголка рта в другой.

Всю дорогу таксист болтал без умолку. Его монолог почти не требовал от Марка участия в беседе, так что он мог использовать время в пути, чтоб собраться с мыслями.

— В стране полно дерьма, — сигара подпрыгнула вверх.

— Ваша правда, — согласился Марк.

— Не город, а помойная яма.

— Верно, — согласился Марк.

— А все эта сучка Кейн. Ее и повесить мало.

Марк похолодел. Эти слова повторяли тысячу раз на дню, но для кого-то в Вашингтоне они не были пустой угрозой.

Шофер притормозил у края тротуара.

— Ровно восемнадцать долларов, — сигара дернулась вниз.

Марк положил десятку и две пятерки в маленький пластиковый ящик, прикрепленный к защитной ширме, отделяющей водителя от пассажира, и вышел.

К нему навстречу шел приземистый, средних лет мужчина в твидовом пальто. Марк зябко поежился. Он и забыл, как холодно в Нью-Йорке в марте.

— Эндрюс?

— Угадали.

— Если всю жизнь изучаешь преступников, поневоле начинаешь рассуждать как они. — Он окинул взглядом костюм Марка. — Агенты ФБР стали одеваться не в пример лучше прежнего.

Марк смутился. Неужели Стампузис не знает, что в ФБР платят вдвое больше, чем в нью-йоркской полиции?

— Любите итальянскую кухню? — спросил Стампузис и, не дожидаясь ответа, бросил на ходу: — Повезу вас в одно местечко — Ник частенько сюда захаживал.

Молча шли они вдоль длинного квартала. У каждого входа в ресторан Марк замедлял шаг. Внезапно Стампузис исчез за одной из дверей. Марк прошел за ним через обшарпанный бар; у стойки толпились мужчины; все были крепко навеселе и продолжали напиваться. Наверное, их не ждали жены, а если и ждали, их все равно не тянуло домой.

Миновав бар, они очутились в уютном, выложенном кирпичом обеденном зале. Высокий, стройный итальянец провел их к угловому столику: очевидно, Стампузис был здесь желанным гостем. Меню Стампузис смотреть не стал.

— Рекомендую пиццу с устрицами. После этого заказывайте что хотите.

Марк последовал его совету. За ужином болтали о пустяках.

Марк два года проработал с Ником Стеймзом и знал святое правило средиземноморцев: за вкусной едой о деле — ни слова. Как бы там ни было, Стампузис все еще изучал его, а Марку так нужно было его доверие. Расправившись с огромной порцией, Стампузис принялся за двойной кофе, который запивал ликером Самбука; только теперь он взглянул на Марка и заговорил по-другому:

— Вы работали у великого человека, он один из тех редких людей, которые по-настоящему служат закону. Если бы каждый десятый сотрудник ФБР был так же умен и порядочен, как Ник Стеймз, вашей лавочке было бы чем гордиться.

Марк посмотрел на него, собираясь заговорить.

— Нет, не надо говорить ничего о Нике; вы здесь из-за него, мне этого довольно, а своего мнения о Бюро я все равно не изменю. Я веду уголовную хронику вот уже тридцать лет и могу сказать, что и ФБР и мафия разрослись и стали могущественнее. Но это все. Больше никаких изменений не наблюдалось. — Он налил себе в кофе Самбуки и шумно глотнул. — Ладно. Чем я могу вам помочь?

— Любыми неофициальными сведениями, — сказал Марк.

— Идет, — сказал Стампузис. — Интересы у нас общие.

— Меня интересуют два вопроса. Первое: есть ли у кого-нибудь из сенаторов прямой выход на заправил организованной преступности, и второе, как относится обыватель к законопроекту о владении оружием?

— Всего-навсего! — саркастически заметил грек. — Ну что ж, с чего начать? На первый вопрос ответить легче, поскольку половина сенаторов тесно связаны с организованной преступностью, сиречь с мафией, как ни старомодно звучит это название. Некоторые из них даже не подозревают об этом, но, принимая во внимание, что предвыборные кампании зачастую финансируются бизнесменами или крупными корпорациями, прямо или косвенно связанными с преступным миром, каждого президента можно с чистой совестью считать преступником. Но когда мафии нужен сенатор, она обычно подкупает его через третье лицо, впрочем, и такое получается редко.

— Почему? — удивился Марк.

— Человек, который станет плясать под их дудку, нужен мафии, чтоб обходить закон, беспрепятственно совершать сделки, выигрывать дела в суде, ну и так далее. Договоры с зарубежными странами или же одобрение Верховного суда им просто не интересно. Среди сенаторов иные обязаны своим успехом связям с мафией — те, кто начинал карьеру судьей по гражданским делам или членом местного законодательного собрания и получил финансовую поддержку непосредственно от мафии. Впрочем, они, возможно, не вполне отдавали себе в этом отчет; не каждый станет подвергать источники тщательной проверке, когда хочет, чтоб его избрали. В Аризоне и Неваде мафия занимается законным бизнесом, но боже упаси кого-нибудь туда сунуться. И наконец, в случае с Демократической партией существуют рабочие организации — самая мощная среди них — профсоюз водителей грузового транспорта. Вот и все, Марк, — весь тридцатилетний опыт работы за десять минут.

— Общая картина ясна. Хотелось бы уточнить некоторые детали. Если я назову вам пятнадцать сенаторов вы могли бы сказать, подпадают ли они хоть под одну из перечисленных вами категорий?

— Может быть. Попробуйте. Постараюсь быть предельно откровенным. Но если захочу о чем-то умолчать — не настаивайте.

— Брэдли.

— Никогда, — сказал Стампузис.

— Торнтон.

На лице Стампузиса не дрогнул ни один мускул.

— Бэй.

— По моим сведениям — нет.

— Харрисон.

— Не знаю. Я не в курсе политической жизни Южной Каролины.

— Нанн.

— Сэм — пай-мальчик? Гордость скаутов Нанн? Да вы смеетесь надо мной.

— Брукс.

— Ненавидит президента, но не думаю, чтоб он мог зайти так далеко.

Марк стал перечислять по списку — Стивенсон, Байден, Мойнихан, Вудсон, Кларк, Матиас. Стампузис лишь молча качал головой.

— Декстер.

Стампузис заколебался. Марк не стал настаивать.

— Неприятности — да, — начал Стампузис. — Но мафия — нет.

Стампузис, должно быть, услышал, как Марк с облегчением вздохнул. Ему не терпелось узнать, каких же неприятностей можно ждать от Декстера; он ждал, что Стампузис договорит, но тот промолчал.

— Бэрд.

Лидер большинства. Нет, это не в его духе.

— Пирсон.

— Издеваетесь?

— Спасибо, — сказал Марк и, помолчав, спросил, как мафия относится к законопроекту о владении оружием.

— Трудно сказать, — начал Стампузис. — Мафия больше не едина. Она чересчур разрослась, и в последнее время среди ее членов намечаются серьезные внутренние разногласия. Старшее поколение категорически против, поскольку, как только закон вступит в силу, легально приобрести оружие станет трудно, но еще сильнее они боятся дополнений, таких, как, к примеру, привлечение к уголовной ответственности за хранение незарегистрированного пистолета. ФБР будет счастливо: они не придумали ничего лучшего с тех пор, как уклонение от уплаты налогов стало наказуемо. Теперь они смогут остановить любого известного преступника и обыскать его, и если при нем обнаружится незарегистрированный пистолет, что почти наверняка, его в два счета упекут в тюрьму. С другой стороны, некоторые молодые турки с нетерпением ждут закона; как в тридцатые годы, когда действовал «сухой» закон, они смогут поставлять оружие хулиганам-одиночкам или любому психу, стоит только пожелать. У рядовых членов мафии появится, таким образом, новый источник дохода. Они верят, что полиция не сможет сразу начать применять закон, а прежде чем наведут порядок, пройдет по крайней мере лет десять. Ну как, я хотя бы приблизительно ответил на ваш вопрос?

— Более чем.

— Ну а теперь, Марк, моя очередь.

— Правила те же?

— Те же. Ваши вопросы имеют прямое отношение к смерти Ника?

— Да, — ответил Марк.

— Тогда у меня все: я знаю, о чем спросить, а вам придется лгать. Давайте лучше заключим сделку. Если это выльется во что-нибудь серьезное, я получаю право эксклюзивной публикации в обход этих ублюдков из «Пост».

— Идет, — сказал Марк.

Стампузис улыбнулся и подписал чек; согласие позволило причислить обед с Марком Эндрюсом к деловым расходам.

Марк посмотрел на часы. Если повезет, успеет на последний самолет. Стампузис поднялся и пошел к двери; в баре было по-прежнему людно — там толпились те же мужья тех же жен. Выйдя на улицу, Марк поймал такси. На сей раз за рулем сидел молодой негр.

— Я на полпути к разгадке, — сказал Стампузис, немало озадачив Марка. — Если раскопаю что-нибудь стоящее, позвоню.

Марк поблагодарил и сел в машину.

— Пожалуйста, аэропорт Ла Гуардия.

Потом опустил боковое стекло. Стампузис на минуту заглянул внутрь:

— Я делаю это не ради вас, а ради Ника, — сказал он и исчез.

На сей раз таксист попался не из болтливых.

Добравшись наконец до родной квартиры, Марк попытался собрать воедино обрывки информации, чтоб на следующее утро доложить директору, но, взглянув на часы, с ужасом убедился, что следующее утро уже наступило.

Понедельник, 7 марта

7 часов утра
Директор внимательно выслушал результаты изысканий Марка; пока тот говорил, он не проронил ни слова; оказалось, что и у него есть новости, причем совершенно неожиданные.

— Эндрюс, возможно, нам удастся еще сильнее сократить ваш список, — сказал он. — Утром в прошлый четверг двое наших агентов засекли запрещенную радиотрансляцию по одному из наших каналов связи, на которых мы обычно ловим КГБ. Возможно, временные помехи какой-то коммерческой станции заставили нас на миг переключиться на другую частоту, а может быть, у кого-нибудь есть незарегистрированный радиопередатчик, работающий на нашей частоте. «Давай, Тони. Я только что отвез сенатора обратно на заседание его комитета, и я…» — вот и все, что удалось засечь нашим ребятам. Голос резко оборвался, и нам не удалось поймать его снова. Может быть, заговорщики прослушивали наши разговоры, и на этот раз один из них, не подумав, начал передавать сообщение на нашей частоте — это не сложно. Агенты подали докладную о незаконном использовании нашей частоты, даже не догадываясь, как это важно.

Марк подался вперед.

— Да, Эндрюс, — сказал директор. — Я понимаю, о чем вы сейчас думаете — 10.30. Сообщение было передано в 10.30, утром.

— Так, третье марта, утро, десять часов тридцать минут, — взволнованно повторил Марк. — Погодите, я сейчас проверю… какие комитеты в это время уже заседали… — Он открыл свою папку. — Здание Дирксена… так-так… у меня тут где-то были записаны точные данные, я помню, — сказал он, листая папку. — Возможны три варианта, сэр. В то утро заседали комитеты по международным отношениям и государственным финансовым операциям. В сенате обсуждали законопроект о владении оружием — сейчас, в основном, только о нем и говорят.

— Это уже кое-что, — сказал директор. — У вас есть сведения, сколько сенаторов из тех пятнадцати, что у нас под наблюдением, были третьего марта в Капитолии и чем они там занимались?

Марк просмотрел пятнадцать листков бумаги и медленно разделил их на две части.

— Может быть, это ни о чем и не говорит, сэр, но вот об этих восьмерых у меня нет сведений, — он накрыл ладонью стопку бумаг, — что в то утро они были в сенате. Оставшиеся семь присутствовали на заседаниях, но не в Комитете государственных финансовых операций. Двое — Пирсон и Нанн — в Комитете внешних сношений, сэр. Остаются Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон и Торнтон. Все они выступали в законодательном комитете в том числе и по поводу законопроекта о владении оружием.

— М-да, вряд ли из этого можно делать окончательные выводы, — сказал директор, поморщившись. — Но другими данными мы не располагаем, так что сосредоточьтесь на семи сенаторах. У нас нет другого выхода: осталось всего четыре дня. Но не слишком обольщайтесь неожиданной удачей; советую десять раз перепроверить, не был ли кто из оставшихся восьми в здании Дирксена в то утро. Так вот, я не собираюсь устанавливать слежку за семью подозреваемыми: слишком рискованно. На Капитолийском холме к сотрудникам ФБР и так относятся настороженно. Поступим иначе. По политическим причинам, нам не удастся провести расследование в полном объеме. Придется искать нашего героя, опираясь только на улики, в которых мы совершенно уверены: где он обедал в четверг 24 февраля и был ли на заседании законодательного комитета в 10.30 третьего марта. Необходимо ударить без промаха, а времени у нас в обрез, так что под любым предлогом постарайтесь сократить список; а сейчас поезжайте в сенат — посидите в зале заседаний и в Комитете внешних сношений. И поговорите с директорами. О личной и общественной жизни сенаторов им известно абсолютно все.

— Слушаюсь, сэр.

— И еще: сегодня я обедаю с президентом — может, случайно услышу от нее сведения, которые помогут нам сократить число подозреваемых.

— Вы расскажете президенту, в чем дело?

— Вряд ли, — сказал директор ФБР после недолгого раздумья. — Мне кажется, мы держим ситуацию под контролем. Не вижу причин беспокоить ее и, пока не пойму, что мы можем потерпеть неудачу, ничего не скажу.

Директор передал Марку сделанный фотороботом портрет греческого священника.

— Сделан по описанию миссис Казефикис, — сказал он. — Ну как, похож?

— Даже очень, — сказал Марк. — Разве только нижняя часть лица более мясистая. Эти ребята работают отлично.

— По-моему, я уже где-то видел эту мерзкую рожу, — сказал директор. — Я за свою жизнь имел дело со столькими преступниками, что каждого, конечно, не упомнишь. А жаль. Но, как знать, может, все-таки узнаю.

— Надеюсь, вам удастся вспомнить, кто он, до четверга, — не подумав, выпалил Марк.

— Я тоже, — мрачно отозвался Тайсон.

— И подумать только, он опередил меня всего на двадцать четыре часа! Чертовски обидно.

— Считайте, что вам повезло, мой мальчик. Случись вам опередить его, Арианы Казефикис, должно быть, уже не было бы на свете, да и вам вряд ли удалось бы уцелеть. За домом миссис Казефикис, на случай если он вернется, по-прежнему наблюдает наш сотрудник, но вряд ли этот подонок станет рисковать — он профессионал высочайшего класса.

— Профессиональный подонок, — повторил Марк, согласно кивнув головой.

На внутреннем телефоне замигала красная лампочка.

— Да, миссис Макгрегор?

— Вы опоздаете на встречу с сенатором Хартом.

— Спасибо, миссис Макгрегор, — директор положил трубку на место. — Завтра в то же время, Марк. — Впервые он назвал его по имени. — И, пожалуйста, сделайте все возможное: осталось всего четыре дня.

Марк спустился на лифте на первый этаж, вышел из здания и пошел своей дорогой. Он не заметил, что по другой стороне улицы за ним следует человек. В сенате он договорился о встрече с директорами законодательного комитета и Комитета внешних сношений. Оба могли принять его самое раннее завтра утром. Марк вернулся в Библиотеку конгресса, чтобы в деталях изучить биографии своих подопечных. Группа подобралась разношерстная, со всех концов страны; общего между ними было мало, а один так и вовсе отличался от собратьев — но кто? Нанн — исключено. Торнтон — Стампузис явно не принимает его всерьез, но что это доказывает? Бэрд — лидер большинства? Нет, нет! Харрисон — Стампузис говорил, он против законопроекта о владении оружием, но половина сенаторов тоже были от него не в восторге. Декстер — о каких неприятностях, связанных с ним, упоминал Стампузис? Надо бы вечером узнать у Элизабет. Ральф Брукс — необычайно впечатлительный, вечно подавленный, не скрывает неприязни к Кейн — что есть, то есть. Пирсон — никто не поверит, если негодяем окажется он: тридцать лет в сенате, и ни пятнышка, что за глаза, то и в глаза.

Марк вздохнул — так глубоко и тяжко вздыхает человек, зашедший в тупик. Он посмотрел на часы — 10. 45; чтобы поспеть вовремя, надо немедленно уходить. Он вернул библиотекарю журналы, протоколы конгресса и отчеты Ралфа Надера и побежал через дорогу к стоянке, где стояла его машина. Проспект Конституции и Мемориальный мост быстро остались позади — сколько раз за неделю ездил он этой дорогой? Марк глянул в боковое зеркало, и ему показалось, что он узнает следовавший за ним автомобиль — а может, просто вспомнился прошлый четверг?

Марк поставил машину у обочины. Его остановили два сотрудника Службы личной охраны. Марк предъявил документы и медленно пошел по тропинке. Он успел как раз вовремя и вскоре уже стоял среди ста пятидесяти скорбящих, обступивших две могилы, вырытые для мужчин, которые еще неделю назад были живее большинства людей, сегодня пришедших на их похороны. Президента представлял вице-президент, бывший сенатор Билл Брэдли.

Он стоял рядом с хрупкой, закутанной в траур Нормой Стеймз; двое сыновей поддерживали вдову — она едва держалась на ногах. Около Хэнка, старшего, высилась чья-то могучая фигура — должно быть, отец Барри Калверта. Справа от великана Марк увидел директора; тот тоже заметил его, но сделал вид, что не узнал: игра продолжалась даже у могилы.

Ризы отца Грегори слегка трепетали на холодном ветру. Подол был заляпан грязью — целый день шел дождь. Чуть поодаль стоял молодой священник в черной рясе и белом стихаре.

«Я подобие твоей невыразимой славы, хоть и покрыт язвами греха», — нараспев читал отец Грегори.

Плачущая жена наклонилась и поцеловала Ника в бледную щеку; гроб закрыли. Пока молился отец Грегори, гробы с телами Стеймза и Калверта медленно-медленно опускали в могилы. С тяжелым сердцем наблюдал за ними Марк: это его тело в гробу могло бы сейчас опускаться все ниже и ниже.

— Со святыми упокой, о Христос, души рабов твоих там, где нет ни болезней, ни горестей, ни вздохов, но вечная Жизнь.

Благословив покойных в последний раз, православный священник осенил себя крестом, и толпа начала расходиться.

После службы отец Грегори сказал много теплых слов о своем друге Нике Стеймзе и выразил надежду, что он и его сослуживец Барри Калверт погибли не напрасно; Марку показалось, что священник обращается именно к нему.

Марк увидел Нанну, Аспирина, Джулию и безымянного сотрудника, но понял, что не должен заговаривать с ними, и незаметно исчез. Пусть другие оплакивают мертвых; его дело найти их живых убийц.

Марк вернулся в сенат более чем когда бы то ни было преисполненным решимости узнать, кого же из сенаторов не хватало на этих горестных двойных похоронах. Останься он чуть подольше, он бы увидел, как Матсон непринужденно беседует с Грантом Нанной и говорит ему, каким хорошим человеком был Ник Стеймз и какую потерю понесло в его лице правосудие.


Вторую половину дня Марк провел в Комитете внешних сношений: слушал Пирсона и Нанну. Если преступник один из них, его хладнокровию можно позавидовать. Марк уж было собрался вычеркнуть их имена из списка, но не смог: еще один факт нуждался в проверке. Когда наконец Пирсон закончил свою речь и сел, Марк почувствовал страшную слабость. Надо хоть сегодня отдохнуть, а то еще три дня ему не продержаться. Он вышел из зала заседаний и позвонил Элизабет, чтобы уточнить время ужина. Потом набрал номер кабинета директора и сообщил миссис Макгрегор номера телефонов, по которым его можно найти: ресторан, квартира, дом Элизабет. Миссис Макгрегор молча записала телефоны.

На обратном пути на хвост ему сели две машины: голубой «форд»-седан и черный «бьюик». Приехав домой, он бросил ключи Саймону. Прогнал гнетущую, неотвязную мысль о том, что за ним постоянно следят, и переключился на более приятные мысли о предстоящем вечере с Элизабет.

Вечер

6 часов 30 минут
Марк шел по улице и думал о том, как проведет сегодняшний вечер. Я уже не могу без нее. Это единственное, в чем я уверен на настоящий момент. Вот только ее отец… Как мне не хочется подозревать его, собирать на него досье. Впрочем, я ведь в ней самой и то сомневаюсь.

Он зашел в цветочный магазин и заказал дюжину роз — одиннадцать красных и одну белую. Девушка протянула ему открытку и конверт; он в задумчивости уставился на плотный белый квадрат, в голове проносились обрывки предложений, стихов… Что бы такое написать? Наконец его осенило. Он заулыбался и аккуратно вывел:

Она затмила факелов лучи.
Сияет красота ее в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный
Редчайший дар, для мира слишком ценный.[15]
P. S. Современный вариант. А если это долгожданная любовь?

— Пошлите их немедленно, — сказал он.

— Да, сэр.

Отлично. Теперь домой. Что бы такое надеть? Темный костюм? Слишком официально. Светло-голубой? В нем он будет похож на педика, и зачем он вообще его купил? Двубортный пиджак, он самый новый — годится. Теперь рубашка. Белая, спортивная, без галстука. Или голубая, торжественная, с галстуком? Пожалуй, лучше белую. Не то. Я же в конце концов не невеста. Побеждает голубая. Теперь ботинки. Со шнурками или без? Пожалуй, без. Носки. Тут выбрать не трудно. Надену темно-синие. Подведем итоги: голубая рубашка, темно-синий галстук, темно-синие носки, черные мокасины. Одежду аккуратно сложим на кровати. Примем душ и вымоем голову — кудрявые волосы мне нравятся больше. Черт, в глаза попало мыло. Достань полотенце, вытри глаза, брось полотенце и прочь из душа. Полотенце обмотано вокруг талии. Бреюсь; второй раз за сегодняшний день. Осторожно. Не порежься. Одеколон. С силой, досуха вытри волосы полотенцем. Кудри, кудри, кудри. Назад, в спальню. Тщательно оденься. Не промахнись, сразу завяжи галстук, а то помнется. «Молнию» — вверх: вроде похудел в талии. Теперь — к зеркалу. Видал и похуже. К черту скромность — нечасто встретишь такого красавца. Проверь, на месте ли деньги, кредитные карточки. Пистолет оставим дома. Все на месте. Запри дверь. Нажми кнопку лифта.

— Пожалуйста, ключи, Саймон.

— Черт побери, — Саймон вылупил на него глаза, — нашел себе новую кралю?

— Ты меня лучше не жди, Саймон: а то я, если мне сегодня не обломится, пожалуй, трахну тебя.

— Спасибо за предупреждение, Марк. Я в тебя верю, старина.

Чудный вечер; а теперь — в машину; проверим часы: 7.34.


Директор снова критически оглядел свой смокинг. Как плохо без Рут. Экономка старается изо всех сил, но разве можно сравнить. Плеснем себе виски и проверим, все ли на месте. Свежевыглаженный смокинг несколько старомоден, рубашка с плоёной грудью только что из прачечной. Черный галстук. Черные носки, черные ботинки, белый платок — все в порядке. Включим душ. Ох, как же вытянуть у президента что-нибудь полезное? Черт, где мыло? Приходится вылезти из душа и промочить коврик и полотенце. Второго полотенца нет. Как мерзко воняет мыло! Его теперь, похоже, выпускают только для гомиков. Хотелось бы по-прежнему получать довольствие из армии. Выйди из душа. Растолстел. Надо сбросить килограммов шесть. Слишком белое тело. Быстро спрячь и забудь. Побрейся. Добрая, старая опасная бритва. Никогда не брейся дважды в день — только если обедаешь с президентом. Слава Богу. Не порезался. А теперь — одеваться. Ненавижу «молнии». Черный галстук. Черт побери, у Рут всегда получалось с первого раза, безукоризненно. Попробуем снова. Ну наконец-то. Проверь бумажник. Вообще-то он скорее всего не понадобится. Разве что у президента сейчас туго с деньгами… Скажи экономке, что будешь после одиннадцати. Надень пальто. Внизу, как всегда, ждет в машине спецагент.

— Здравствуйте, Сэм, прекрасный вечер.

Единственный работающий в ФБР шофер открыл заднюю дверь «форда»-седан.

В машине сверим часы: 7.45.


Спешить некуда — времени полно — приезжать заранее неохота, — и, как назло, пустые дороги, а впереди — целая вечность — надеюсь, она уже получила розы — в Джорджтаун поедем кружным путем, мимо мемориала Линкольна, вверх по набережной Залива Скал и парковой дороге мимо Потомака — там красиво — по крайней мере можно внушить себе, что любуешься пейзажем. Не бросайся вперед на желтый свет, хотя водитель в машине у тебя на хвосте явно опаздывает и машет руками. Никогда не ставь Бюро в неловкое положение. В Джорджтауне держись подальше от троллейбусных линий, не дай Бог занесет, еще врежешься, и что тогда? В конце улицы поверни направо и поставь машину в положенном месте. Медленно кружишь, где бы припарковаться? Негде. Становись во второй ряд и молись, чтоб не заметила дорожная полиция. С независимым видом, не спеша, иди к дому — готов спорить, она все еще в ванной. На часах 8.04. Отлично. Звони в дверь.


— Мы немного опаздываем, Сэм. — Наверное, не стоило этого говорить: Сэм превысит скорость и может поставить Бюро в неловкое положение. Почему всегда, когда спешишь, на улицах такое сильное движение? И этот чертов «мерседес» перед нами, еще красный свет не зажегся, а он уже тормозит. Что толку в автомобиле, из которого можно выжать скорость 120 миль в час, если не хочешь превышать и тридцати? Ну слава Богу, «мерседес» свернул к Джорджтауну. Наверное, актер или художник. Богема. Вниз по Пенсильвания-авеню. Вот наконец и Белый дом. Поворот на Западный президентский проспект. Стража у ворот машет — проезжай. У Западной галереи — стоп. Навстречу выходит человек из охраны президента в смокинге. Галстук у него получше моего. Бьюсь об заклад, он на резинке, с вечным узлом. Да нет, скорее у них, в Белом доме, по штату положен человек, который завязывает галстуки всем сотрудникам. А может, женат, будь он проклят. Самому так не завязать. Идешь за ним через фойе в Западную приемную мимо статуи Ремингтона. Снова человек из охраны в смокинге. И снова отличный галстук. Сдаюсь. Меня провожают до лифта. На часах 8.06. Неплохо. Захожу в Западную гостиную.

— Добрый вечер, мадам Президент.


— Привет, красавица.

Как она хороша, как идет ей это голубое платье. Божественное создание. Как я мог подозревать ее?

— Привет, Марк.

— Потрясающее платье.

— Спасибо. Зайдешь на минутку?

— Пожалуй, не стоит. Я встал во второй ряд.

— Ладно, идем. Подожди, я захвачу пальто.

Открой ей дверь автомобиля. Почему я не взял ее за руку, не отвел в спальню, не стащил с нее это платье? Зачем нам ехать в ресторан? Я бы и сандвичем наелся. Мы бы занялись любовью — ведь мы оба умираем от желания — и сэкономили кучу времени и нервов.

— Ну как ты? Все в порядке?

— Много работы. А ты?

Все же смог что-то сделать за те несколько часов, что думал о тебе, но это было нелегко.

— У нас вообще не продохнуть. Не знал, смогу ли сегодня встретиться с тобой.

Заводи мотор и вперед по улице Эм к Висконсину. Припарковаться негде. Проезжаем мимо Семейного ресторана Роя Роджерса. Сейчас съедим по куриной ноге — и домой.

— Наконец-то. Вроде тут есть местечко.

Черт побери, откуда выпорхнул этот «фольксваген»?

— Опять не повезло. Ну ничего, найдем другое.

— Не ближе, чем метров за пятьсот от ресторана.

Получила розы или нет? Утром упеку цветочницу за решетку, если забыла их послать.

— Ох, Марк, прости, что не поблагодарила раньше. Потрясающие розы. Белая — это ты? И к тому же Шекспир!

— Забудь о них, красавица.

Лицемер. Итак, Шекспир понравился. А постскриптум из Коула Портера? Заходим в шикарный французский ресторан. «Рив Гош». То, что надо. Сотрудник ФБР в таком месте? Уверен, цены здесь аховые. И полно наглых официантов с загребущими руками. А, плевать, в конце концов это всего лишь деньги.

— Ты знаешь, что именно благодаря этому заведению Вашингтон стал столицей французских ресторанов в Америке?

Пытаешься произвести на нее впечатление, посвятив в одну из маленьких тайн.

— Первый раз слышу. А почему?

— Хозяин приглашает поваров из Франции. Спустя какое-то время они увольняются и открывают свой собственный ресторан.

— Вы в ФБР просто набиты бесполезными сведениями.

Ищешь метрдотеля.

— Столик на имя Эндрюса.

— Добрый вечер, мистер Эндрюс. Рады приветствовать вас в нашем ресторане.

Этот прощелыга видит меня в первый раз и, наверное, в последний. За какой столик он нас посадит? Ничего, сойдет. Может быть, она и вправду поверит, что я здесь завсегдатай. Незаметно передаю ему пятидолларовую банкноту.

— Спасибо, сэр. Желаю приятного вечера.

Они уселись в глубокие, обитые красной кожей кресла. В ресторане полно народу.

— Добрый вечер. Что будете пить, сэр?

— Что ты хочешь, Элизабет?

— «Кампари» с содовой, пожалуйста.

— Один «кампари» с содовой и спритцер для меня.

Посмотрим меню. Шеф-повар Мишель Лодье. Девиз ресторана: Fluctuat nec mergitur.[16] Ого, как бы мне не потонуть с такими ценами за стол и за обслуживание. Уфф. А она и знать ничего не знает. Это одно из тех волнующих чувственность местечек, где меню с ценами дают мужчине.

— Я, пожалуй, буду первое, но только вместе с тобой.

— Конечно, я тоже буду первое, красавица.

— Ну вот и хорошо. Так, авокадо…

Без омаров?

— …с омарами и еще салат Цезаря?

— …филе миньон а-ля Генрих IV — с кровью, пожалуйста.

Двадцать долларов пятьдесят центов. Ну и черт с ним, на нее не жалко. Но пробую-ка и я то же самое.

— Выбрали, сэр?

— Да. Два авокадо с омарами и два филе миньон а-ля Генрих IV, с кровью.

— А из вин? У нас богатый выбор.

Нет, спасибо. Ограничусь пивом.

— Будешь вино, Элизабет?

— С удовольствием, Марк.

— Бутылочку монастырского, soixante-dix-huit,[17] пожалуйста.

Уверен, он догадался, что, кроме цифр, я по-французски ни полслова.

— Прекрасный выбор, сэр.

Принесли закуску, и одновременно появился sommelier[18] с вином. Думаешь продать нам две бутылки, лягушатник чертов? Не дождешься.

— Можно разливать, сэр?

— Спасибо, попозже. Откройте бутылку и разлейте, когда принесете горячее.

— Конечно, сэр.

— Ваш авокадо, мадемуазель.


— Добрый вечер, Голт. Как поживает Бюро?

— С трудом, мадам.

Какими незначащими фразами порой обмениваются сильные мира сего.

Директор оглядел уютную золотисто-голубую комнату. В дальнем углу высилась одинокая фигура Стюарта Найта, начальника личной охраны президента. На диване, у окна, которое выходило на Западное крыло и здание Исполнительного управления, сидела министр юстиции Мэриан Эдельман и беседовала с сенатором Бёрчем Бэйем, сменившим Теда Кеннеди на посту председателя законодательного комитета. Заезженное определение — красив, как юноша, — сопровождавшее Бэя во время предварительных выборов 1976 года, где он выставлял свою кандидатуру, не лгало и сегодня. Высокий, сухопарый сенатор Марвин Торнтон склонился над коллегой и Мэриан Эдельман.

Господи, пусть меня всегда окружают толстяки…

— Я пригласила Торнтона.

— Да, мадам.

Надо перевести разговор на законопроект о владении оружием — пусть выскажется.

Западная гостиная, удобная комната на семейном этаже Белого дома, примыкала к Первой мужской гардеробной. Быть принятым в этой части дома — большая честь. А обедать в маленькой столовой, а не в президентской столовой внизу, — особая привилегия, так как первая предназначалась исключительно для семейных обедов. Отсутствие мужа президента лишь подчеркивало интимность встречи.

— Что будете пить, Голт?

— Виски со льдом.

— Виски со льдом директору и мандариновый сок для меня — слежу за весом.

Неужели она не знает, что на диете мандариновый сок категорически противопоказан?

— Как распределяются голоса, мадам?

— На сегодняшний день — сорок восемь «за» и сорок семь «против», но если законопроект не примут десятого, придется забыть о нем до следующей сессии. Сейчас именно он беспокоит меня больше всего — и это помимо тура по Европе и предварительных выборов в Нью-Хэмпшире, которые состоятся меньше, чем через год. Придется отложить законопроект, пока меня не переизберут, а я не хочу вводить его главным пунктом в предвыборную программу. Я хочу спихнуть его с плеч и увидеть в действии, прежде чем стану баллотироваться снова.

— Тогда будем надеяться, что он пройдет десятого, поскольку это существенно облегчит мою работу, мадам Президент.

— И работу Мэриан. Выпьете еще, Голт?

— Нет, мадам, благодарю вас.

— Тогда пойдемте поужинаем.

Президент провела пятерых гостей в столовую. Обои на стенах пестрели сценами из американской революции. Комнату обставляли в федеральном стиле где-то в конце XIX века.

— Я никогда не пресыщаюсь красотой Белого дома.

Директор залюбовался лепной композицией на каменной доске, выполненной Робертом Уэлфордом из Филадельфии в 1815 году. Она изображала знаменитый доклад капитана 1-го ранга Оливера Хэзарда Перри после битвы на озеро Эри во время войны 1812 года «Мы встретили врага, и теперь он наш».

— Сегодня через это здание прошли пять тысяч человек, — сказал Х. Стюарт Найт. — Никто по-настоящему не понимает трудностей службы безопасности. В этом доме живет президент, и все же он принадлежит народу; ни минуты покоя от этой демократии.

Ты еще не все знаешь…

Президент села во главе стола, министр юстиции — напротив; Бэй и Торнтон с одной стороны, директор и Найт — с другой. На закуску подали авокадо с омарами.

Меня всегда тошнит от омаров.

— Приятно видеть за одним столом тех, кто стоит на страже закона, — сказала президент. — Я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы обсудить законопроект о владении оружием, который, смею надеяться, будет принят 10 марта. Поэтому я пригласила сегодня Бёрча и Марвина: их поддержка повлияет на судьбу законопроекта.

Снова 10 марта. Возможно, Кассий будет держаться до конца. Помнится, Торнтон был категорически против законопроекта, а он, между прочим, значится в списке Эндрюса.

— Непросто будет уговорить сельскохозяйственные штаты, мадам Президент, — сказала Мэриан Эдельман. — Сдать свои пистолеты так просто они вряд ли захотят.

— Можно установить длительный предварительный период — скажем, шесть месяцев, — когда владение оружием будет еще не наказуемо по закону. Мне кажется, это выход. Так всегда делают после войны. А тем временем журналисты будут оповещать население о том, что сотни пистолетов уже сдают в районные полицейские участки.

— Хорошая мысль, Голт.

— Работа предстоит адова, — сказала министр юстиции. — Одна только Национальная стрелковая ассоциация насчитывает семь миллионов членов, а по всей Америке личным оружием владеет, должно быть, миллионов пятьдесят.

Принесли второе блюдо. Дуврский палтус. Видно, президент и вправду на диете.


— Кофе или бренди, сэр?

— Не стоит, — сказала Элизабет, нежно тронув Марка за руку. — Давай лучше выпьем дома.

— Отличная мысль.

Он улыбнулся и посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, что у нее на душе…

— Нет, спасибо. Принесите счет.

Официант послушно поспешил прочь.

Они всегда послушно поспешают прочь, когда попросишь принести счет. А руку мою она не отпустила.

— Чудесный ужин, Марк, спасибо.

— Надо как-нибудь прийти сюда снова.

Принесли счет. Марк приготовился к худшему. И оказался прав.

Восемьдесят долларов двадцать центов плюс налоги. Тот, кто поймет, как ресторан добивается конечной цифры, годится в министры финансов. Рука на кредитной карточке «Америкен экспресс». Маленький листок голубой бумаги возвращается на подпись. Впиши цифру «100» и забудь, пока «Америкен экспресс» не пришлет извещение по почте.

— Спокойной ночи, мистер Эндрюс.

Поклоны, поклоны. Официант расшаркивается по высшему классу.

— Надеюсь, вы с мадемуазель придете к нам еще.

— Конечно.

Боюсь, к тому времени, когда я заявлюсь сюда снова, ты уже не сможешь меня вспомнить. Открой дверь для Элизабет. Интересно, стану ли я открывать ей дверь, когда она будетмоей женой? Господи, неужто я думаю о женитьбе?

— По-моему, я объелась. Спать хочется.

Как прикажете вас понимать, красавица? Я могу строить какие угодно предположения.

— А я, напротив, готов ко всему.

Не слишком удачно, ну да ладно. Куда бы поставить машину? Отлично. Прямо напротив дома есть место, и ни один «фольксваген» не помешает мне занять его. Открой дверь, чтобы Элизабет могла выйти из машины. Она возится с ключами от двери. В кухню. Чайник — на плиту.

— Какая хорошая кухня.

Глупое замечание.

— Рада, что тебе нравится.

Еще глупей.

В гостиную.

Розы. Порядок.

— Здравствуй, Саманта. Иди сюда, познакомься с Марком.

Господи, боже мой, да она живет не одна, а с подружкой!

Саманта, мурлыча, потерлась о ногу Марка.

Уже легче. Саманта — сиамка, а не американка.

— Куда можно сесть?

— Куда хочешь.

Нет чтоб самой усадить гостя.

— Тебе черный или со сливками, милый?

«Милый». Скорее всего шансы выше, чем пятьдесят против пятидесяти.

— Пожалуйста, черный. И один кусочек сахара.

— Ты тут отдохни, пока не вскипит вода. Я быстро.


— Еще кофе, Голт?

— Нет, спасибо, мадам, прошу прощения, но мне пора домой.

— Я провожу вас до двери. Мне надо обсудить с вами два вопроса.

— Да-да, конечно, мадам Президент.

Морские пехотинцы, стоявшие в карауле у западного входа, насторожились. Какой-то мужчина в смокинге скрылся в тени меж колоннами.

— Мне нужна ваша всесторонняя поддержка, Голт. Ваше отношение к законопроекту о владении оружием неминуемо повлияет на членов комитета. И хотя в зале заседаний нас поддерживает большинство, мне хотелось исключить возможность срыва в последнюю минуту: я и так потеряла уйму времени.

— Я буду с вами, мадам. Я ждал этого со дня смерти Джона Кеннеди.

— У вас есть какие-то конкретные опасения, Голт?

— Нет, мадам. Обеспечьте политическую часть, подпишите законопроект, а уж я позабочусь о том, чтобы привести закон в исполнение.

— Может быть, вы можете мне что-то посоветовать?

— Да, пожалуй, нет…

Бойся Мартовских Ид.

— …хотя я никогда не понимал, мадам Президент, почему вы так затянули с законопроектом. Если 10 марта хоть что-нибудь не сработает и если в будущем году вас не переизберут на второй срок, нам придется начать все сначала.

— Я знаю, Голт, но я должна была выбирать между законопроектом о медицинском обслуживании — а с него начинать управление страной было вовсе не просто — и законопроектом о владении оружием. Если бы я предложила их одновременно, возможно, в конце концов потеряла бы и тот и другой. По правде говоря, я собиралась предложить законопроект годом раньше; кто мог предположить, что Нигерия нападет на Южную Африку и Америке придется всерьез задуматься о своем месте на Африканском континенте?

— Да, вы тогда подставили себя под удар, мадам Президент; признаться, я тогда считал, что вы не правы.

— Знаю, Голт. Я и сама провела немало бессонных ночей. Но вернемся к законопроекту о владении оружием: не забудьте, что Декстер и Торнтон с огромным успехом подвергали этот чертов законопроект обструкции почти два года — неслыханный срок в истории сената. И это несмотря на негласную поддержку лидера большинства сенатора Бэрда. Впрочем, я не вижу причин для тревоги. Я по-прежнему считаю, что мы можем провести законопроект. По-моему, теперь ничто не в силах этому помешать. А вы как думаете, Голт?

— Конечно, мадам, — сказал директор после недолгих колебаний.

Первая ложь вышестоящему лицу. Поймет ли следственная комиссия, что мной руководило, если через три дня президента убьют?

— Спокойной ночи, Голт, спасибо вам.

— Спокойной ночи, мадам Президент, спасибо за отличный ужин.

Директор вышел из Белого дома и сел в машину. Специальный агент, исполняющий обязанности шофера, обернулся к нему.

— На ваше имя получено важное сообщение, сэр. Не могли бы вы немедленно вернуться в Бюро?

Только не это.

— Хорошо. Может быть, мне и кровать в кабинет поставить? Правда, меня смогут упрекнуть в том, что я пытаюсь увильнуть от платы за квартиру и сижу на шее налогоплательщиков.

Водитель рассмеялся. Должно быть, директор хорошо поужинал. А ему вот не удалось.


Элизабет принесла кофе — села рядом.

Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Как бы между прочим, ненавязчиво подними руку, положи на спинку дивана и погладь ее волосы.

Элизабет встала.

— Ах да, чуть не забыла, хочешь брэнди?

Нет, я не хочу брэнди. Я хочу, чтобы ты вернулась.

— Спасибо, не стоит.

Она снова села рядом, прижимаясь к Марку плечом.

Пока у нее в руке чашка кофе, я даже не могу поцеловать ее. Ага, она поставила чашку. Черт, снова встала.

— Давай послушаем музыку.

Этого мне только не хватало.

— Прекрасная мысль.

— Тебе нравится «Памяти Синатры»?

— Ужасно нравится.

Типичное не то. Ага, возвращается. Попробуем поцеловать. Проклятье, опять этот кофе. Ну наконец-то поставила. Вот так, нежно. Да, очень здорово. Боже, как она хороша. Долгий поцелуй — ее глаза открыты? — нет, закрыты. Она тоже наслаждается. Вот и прекрасно. Продлим удовольствие.

— Хочешь еще кофе, Марк?

Нет, нет, нет, нет, нет.

— Нет, спасибо.

Еще один долгий поцелуй. Начни поглаживать по спине — так далеко мы с ней уже заходили, какие могут быть возражения, — рука скользит ниже, к ноге — остановка: какая сказочная нога, и у нее их целых две. Теперь убери руку и сосредоточься на поцелуе.

— Марк, я должна тебе что-то сказать.

Господи! Наверное, ей сейчас нельзя. Нет, мне решительно не везет.

— М-мм?

— Я тебя обожаю.

— И я тебя.

Он расстегнул ей молнию на юбке и принялся нежно ласкать. Ее рука на моем бедре, выше, выше… Ну вот… Сейчас. Свершится.

Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь.

Боже, за что?

— Марк, это тебя.

— Эндрюс?

— Да, сэр.

— Юлий.

Чтоб ты сдох.

— Сейчас буду.

8 марта, вторник

1 час ночи
На углу церковного дворика стоял мужчина. Он продрог на холодном мартовском ночном ветру и похлопывал себя по спине, пытаясь согреться. Он однажды видел в кино, как подобным образом согревался Джин Хэкман.[19] Актеру, помнится, это помогло. А вот ему не помогало. Наверное, все дело в том, что Хэкмана грели «юпитеры» компании «Уорнер Бразерс», решил он, раздавая себе шлепки.

На самом деле наблюдение вели двое: спецагент Кевин О’Малли и младший оперативник Пирс Томпсон; обоих назначал сам директор ФБР Тайсон — выбрал за толковость и осторожность. Ни тот, ни другой ничуть не удивились, когда директор велел им следить за своим же братом-фэбээровцем и обо всем докладывать Эллиотту. Пришлось изрядно померзнуть, прежде чем Марк вышел из дома Элизабет, но О’Малли не держал на него зла. Пирс покинул церковный дворик и присоединился к коллеге.

— Эй, Кевин, ты заметил, что мы не одни следим за Эндрюсом?

— Заметил. Это Матсон. А что?

— Я-то думал, он ушел в отставку.

— Так оно и есть. По-моему, старина Голт вызвал его для страховки.

— Пожалуй, что так, но почему Тайсон не предупредил нас?

— Да тут сам черт ногу сломит. Все молчком, никто никому ни полслова. Ты бы спросил Эллиотта.

— Сам спрашивай. А еще лучше, обратись к памятнику Линкольну.

— Тогда спроси директора.

— Нет уж, спасибо.

Несколько минут прошли в молчании.

— А что, может, поговорим с Матсоном?

— Ты же помнишь спецраспоряжение. Никаких контактов. Ни с кем. Он, наверное, получил такие же указания. Настучит на нас с чистой совестью. С него станется.

О’Малли первым увидел, как Марк выходит из дома, и был готов поклясться, что тот в одном ботинке, а второй несет в руке. Он оказался прав, Марк бежал, и О’Малли поспешил вслед за ним. Наверное, на грани провала и спасается бегством, подумал О’Малли. Марк остановился у телефона-автомата, его преследователь отступил в новое укрытие, где вновь продолжил бесплодные попытки согреться. Он был благодарен за короткую пробежку: все же стало потеплее.

У Марка нашлось всего две монеты: остальные высыпались из кармана и теперь, бесполезные, лежали на полу у дивана Элизабет. Откуда звонил директор? Может быть, из Бюро? Вряд ли. Что ему там делать среди ночи? И потом, ведь он сегодня должен быть у президента. Марк взглянул на часы. 1.15. Наверное, уже дома; если его нет, мне не хватит разменных монет. Марк надел второй ботинок. Хорошо хоть без шнурков.

Он выругался и подбросил первую монетку; если Джордж Вашингтон — звоню в Бюро… Если «E pluribus unum»[20] — тогда домой. Монетка упала — Джордж Вашингтон. Марк набрал личный номер директора в Бюро.

— Да.

Джордж Вашингтон, царство ему небесное.

— Юлий?

— Немедленно выезжайте.

Явно не в духе. Может быть, только вернулся от президента с важным сообщением, а то и съел что-нибудь за ужином и мучается несварением желудка.

Марк быстро пошел к машине, на ходу застегивая пуговицы и поправляя галстук. Один из носков сбился и натирал ногу. Миновав прятавшегося в тени человека, Марк остановился а нерешительности. Может, надо вернуться к Элизабет и объяснить, но что он скажет ей? Он глянул вверх — в окне все горел свет, — тяжело вздохнул, снова выругался и уселся за руль «мерседеса». Даже холодный душ, и тот не успел принять.

Через несколько минут он уже доехал до Бюро: машин на улицах было мало, и на автоматизированных светофорах почти все время горел зеленый свет.

Марк поставил машину в подземный гараж ФБР, и тотчас же рядом возник неизвестный, который явно поджидал именно его. Интересно, он когда-нибудь ложится спать? Его появление не предвещало ничего хорошего, но правды от него не добьешься, поскольку он вечно молчит.

Может, евнух? Вот счастливчик. Вместе они поднялись на лифте на седьмой этаж. Неизвестный бесшумно проводил его в кабинет директора; интересно, какое у него хобби? Возможно, суфлер в Национальном театре для глухих.

— Мистер Эндрюс, сэр.

Директор не поздоровался. Он еще не сменил вечерний костюм и глядел мрачнее тучи.

— Присаживайтесь, Эндрюс.

Ну вот я и снова Эндрюс.

— С каким бы удовольствием я сейчас отвел вас в гараж. Поставил к стенке и пристрелил! Жаль, не могу.

Марк пытался глядеть на него честными глазами; Ник Стеймз на это покупался. Но директор был не так прост.

— Разгильдяй, болван, мерзавец!

Пожалуй, директор пострашнее, чем те, кто, возможно, хочет его убить.

— Вы скомпрометировали меня, Бюро и президента, — продолжал директор. У Марка бешено заколотилось сердце. Наверное, сто двадцать в минуту, никак не меньше. Тайсон продолжал бушевать. — Если б я мог заменить вас или просто уволить, господи, если б я только мог это сделать — все было бы много проще. Сколько сенаторов осталось в вашем списке?

— Семь, сэр.

— Перечислите их.

— Брукс, Харрисон, Торнтон, Бэрд, Нанн, Декс… Декстер и…

Марк побелел.

— Выпускник Йельского университета, а наивны как бойскаут. Когда мы впервые увидели вас в обществе доктора Элизабет Декстер, мы, по глупости, зная, что именно она дежурила вечером 3 марта в больнице Вудро Вильсона, по глупости, — он намеренно повторил эти слова, — предположили, что вы прорабатываете очередную версию, и что же? Выясняется, что она дочь одного из подозреваемых сенаторов, но мало того, у вас с ней роман!

Марк хотел возразить, но был не в силах разлепить пересохшие губы.

— Вы с ней спали, Эндрюс, не отпирайтесь.

— Нет, сэр, — очень тихо ответил Марк.

— Молодой человек, — тут же парировал директор, — мы поставили микрофоны в ее квартире и слышали все, что происходило.

Марк вскочил со стула. Он уже не страшился директора; он был в ярости.

— Я мог бы ответить «да», если бы вы не помешали мне, — заорал он. — Вы хоть помните, что такое любовь, или вообще никогда не знали? Да пошли вы к… матери вместе с вашим Бюро, — вы знаете, я посылаю не часто. Я работаю по шестнадцать часов в сутки и не сплю ночами. Меня, возможно, хотят убить, а вы, единственный человек, которому я верю, подсылаете ваших стукачей за мой счет поиграть в юного связиста. Да чтоб вы сгорели! Я лучше присоединюсь к мафии — их ребятам хоть иногда выпадает выходной.

Никогда в жизни Марк не был в такой ярости. Он откинулся на стуле и стал ждать, что сейчас будет. Впрочем, ему уже было все равно. Директор не проронил ни слова. Он подошел к окну и стал смотреть на улицу. Потом медленно обернулся: тяжелые плечи, крупная голова… Это конец, подумал Марк.

Директор остановился в полуметре от него и, глядя прямо в глаза — так он смотрел на него всегда, с тех пор, как они познакомились, — сказал:

— Простите меня. Я обидел вас, не подумав, но поймите, у меня уже мания преследования. Я только что оставил президента — она бодра, здорова, полна планов, связанных с будущим нашей страны, — и что же я слышу? Единственный человек, который в силах помочь ей осуществить эти планы, спит с дочерью одного из семерых сенаторов, возможно, именно сейчас замышляющих убийство. Я не предполагал, что у вас это так серьезно.

Великий человек, подумал Марк.

Взгляд директора не отпускал его.

— Молите бога — и я тоже стану молиться с вами, — чтоб это был не Декстер. Если покушение замыслил он, первым под удар попадете вы. — Он вновь ненадолго замолчал. — Кстати, эти стукачи охраняют вас денно и нощно, тоже по шестнадцать часов в сутки, без передышки. А у некоторых, представьте себе, жены и дети. Теперь мы оба знаем правду. Так вернемся же к своим обязанностям, Марк, и постараемся за эти три дня не потерять разум. Только не забывайте обо всем ставить меня в известность.

Марк победил. Нет, проиграл.

— Осталось семь сенаторов, — директор говорил медленно, превозмогая запредельную усталость. Марк никогда не видел его таким. А другие сотрудники? Вряд ли.

— Беседа с президентом подтвердила мои подозрения. Сенатор-убийца хочет во что бы то ни стало помешать принятию законопроекта о владении оружием. Там был председатель законодательного комитета, который прорабатывал законопроект в предварительной стадии, — сенатор Бэй. Он по-прежнему в списке. Надо послушать, что скажет на заседании комитета он сам и другие подозреваемые — но при этом следите за Пирсоном и Нанном в Комитете внешних сношений. — Он снова замолчал. — Осталось всего три дня. Я не собираюсь менять свой первоначальный план, пусть все идет как прежде. Я все еще не в силах отложить намеченное на 10-е выступление президента в самую последнюю минуту. Хотите что-нибудь добавить, Марк?

— Нет, сэр.

— Что собираетесь предпринять?

— Завтра хочу повидаться с директорами законодательного комитета и Комитета внешних сношений, сэр. Может быть, тогда для меня многое станет яснее: как подходить к проблеме и что искать.

— Хорошо. И расспросите обоих подробнейшим образом, на случай, если я вдруг что-то пропустил.

— Да, сэр.

— Наши сотрудники с утра до вечера изучают отпечатки пальцев на двадцати восьми банкнотах; в настоящее время они ищут отпечатки миссис Казефикис. Так мы по крайней мере будем знать, на которой из банкнот могут обнаружиться отпечатки пальцев нужного нам человека. Они уже сняли более тысячи отпечатков, но ни один не совпадает с отпечатками миссис Казефикис. Как только что-нибудь станет известно, я тотчас же свяжусь с вами. Будем считать, что мы оба сегодня перетрудились. Можете не приходить завтра к семи, — директор взглянул на часы, — я имею в виду сегодня. Но в среду я жду вас к семи, и не опаздывайте, потому что тогда в запасе останется всего один день.

Марк знал, что ему предлагают уйти, но он еще не все высказал. Директор взглянул на него и сразу это почувствовал.

— Крепитесь, Марк. Идите домой и отдохните. Я старый, усталый человек, но я хочу, чтобы эти подонки, все вместе и каждый в отдельности, в четверг, еще до вечера, сидели за решеткой. Ради вас я надеюсь, что Декстер не виноват. Но будьте готовы ко всему, Марк. Любовь может быть слепа, но будем надеяться, она не глуха и не нема.

Необыкновенный человек, подумал Марк.

— Спасибо, сэр. Увидимся в среду утром.

Марк медленно отвел машину в гараж ФБР. Он был опустошен. Неизвестный исчез. В боковом зеркале показался «форд»-седан. Он ехал за машиной Марка — на этот раз в этом не могло быть сомнений. Разве можно знать наверняка, на чьей они стороне? Потерпи три дня, узнаешь. В то же время на следующей неделе ему станет известно все или ничего. Доживет ли президент до этого дня?

Саймон все еще дежурил у входа в подъезд и лучезарно улыбнулся Марку.

— Ну как, свершилось?

— Не совсем, — ответил он.

— Могу кликнуть свою сестренку, если невтерпеж.

Марк попытался рассмеяться.

— Благодарю за предложение, но только не сегодня.

Он передал Саймону ключи и пошел к лифту. Запершись в своей квартире, он бросился в спальню, сорвал рубашку и галстук, поднял трубку телефона и медленно набрал семь цифр. Ему ответил нежный голос.

— Ты еще не спишь?

— Нет.

— Я люблю тебя.

Он положил трубку и уснул.

8 марта, утро, вторник

8 часов 4 минуты
Телефон надрывался, но Марк спал, как убитый. Звонки не умолкали, и в конце концов Марк вынырнул из забытья. Взглянул на часы: 8.05. Черт, наверное директор — не терпится узнать, куда он подевался. Нет, директора нынешним утром Марку видеть не хотелось, и чего ему надо, ведь договаривались сегодня не встречаться! Он с раздражением поднял трубку.

— Спишь?

— Нет.

— Я тоже тебя люблю.

В трубке щелкнуло. Что ж, утро начинается не дурно, хотя знай она, что днем он будет собирать компромат на ее отца… А директор — о ней самой, это уж почти наверняка.

Марк встал под холодный душ и терпел, пока не проснулся окончательно. Когда его вот так внезапно будили, ему всегда хотелось заснуть опять. На следующей неделе отосплюсь непременно, пообещал он себе. Чертову уйму дел приходится отложить до следующей недели. Он посмотрел на часы: 8.25. Сегодня утром — никаких пшеничных хлопьев. Марк включил телевизор — мало ли что могло произойти в мире, пока он спал. У него самого в загашнике такой убойный материал, что знай о нем Барбара Уолтерс — рухнула бы под стол на глазах у изумленной студии Си-би-эс. Ну и что она там вещает?

«…через несколько минут смотрите телеочерк об одном из величайших достижений человеческой мысли: впервые в мире американским космическим кораблем сфотографирована планета Юпитер. А теперь — Желе-О — особая пища для особенных детей».

Марк, фыркнув, крутанул выключатель, изображение на экране погасло. Ничего, подождут до следующей недели и Юпитер, и Желе-О.

Время поджимало, и он решил поехать на метро: неподалеку от его дома была станция Уотерфрант. Марк привык выезжать гораздо раньше, когда машины на дорогах попадались редко; но в 8.30 машин уже полно, сплошные пробки. Нет уж, спасибо, лучше метро.

У входа в метро высился бронзовый пилон, увенчанный светящейся «М». Марк шагнул на эскалатор и заскользил вниз, к станции. Серая, слабо освещенная, с ячеистым, сводчатым потолком, станция напоминала Римскую баню. Один доллар. Цена билета в час «пик». Плюс пересадка. Еще один доллар. Марк стал шарить в карманах. Доеду до центра — не забыть разменять на двадцатипятицентовики. Он шагнул на другой эскалатор и был доставлен к поездам. В часы «пик», от 6.30 до 9.00, поезда подходили каждые пять минут. Круглые огни у края платформы замигали, предупреждая о приближающемся поезде. Двери открылись автоматически. Марк смешался с толпой в нарядном, ярко освещенном вагоне, и через пять минут голос диктора объявил нужную ему станцию: «Площадь Галереи». Он вышел на платформу и стал ждать, пока на красную линию подойдет поезд. По утрам, когда он ездил в вашингтонское отделение, зеленая линия работала безупречно, но до Капитолийского холма можно было доехать только с пересадкой. Через четыре минуты он выплыл из-под земли у «Туристского центра» — бурлящей узловой станции, откуда из Вашингтона и по городу отходили автобусы, электрички и поезда метро. Ярко светило солнце. Через три дома, на углу 1-й улицы и проспекта Конституции, возвышалось здание сената. Легко и быстро, подумал Марк, заходя в подъезд на проспекте Конституции. Может, вообще не стоит ездить на машине?

В дверях двое полицейских конгресса досматривали портфели и свертки. Марк прошел мимо и нажал кнопку лифта «вверх».

— Четвертый, пожалуйста, — попросил он лифтера.

Заседание Комитета внешних сношений должно было скоро начаться. Марк достал из кармана пальто список «Текущих мероприятий в Белом доме и в сенате», который заблаговременно вырвал из газеты «Вашингтон пост». «Внешние сношения — 9.30. Открытие. Слушание доклада о политике США в отношении Общего рынка; представители администрации. 4229». Когда Марк пересекал вестибюль, сенатор Ральф Брукс из Массачусетса вступил в анфиладу 4229, и Марк последовал за ним в зал заседаний.

Высокий, с грубоватым, сильным лицом красавца-киноковбоя, сенатор Брукс шел за Флорентиной Кейн след в след на протяжении всей политической карьеры, пока она не сместила его с должности госсекретаря, когда, после смерти президента Паркина, заняла его пост.

Вскоре он снова занял ее место в сенате, после чего выставил против Флорентины Кейн свою кандидатуру от демократов и вышел из игры только после седьмого раунда. С тех пор Брукс возглавлял в сенате Комитет внешних сношений.

Уж не собирается ли он убить президента, чтоб самому занять освободившееся место? Вряд ли — если Кейн погибнет, пост президента достанется вице-президенту Биллу Брэдли, он много моложе, и Брукс так или иначе останется с носом. Нет, не похоже, чтоб сенатор представлял серьезную угрозу, но Марку все же недоставало доказательств, и он не мог с легким сердцем вычеркнуть его из списка.

Зал заседаний был обшит светлыми деревянными панелями, в нижней части стен и вокруг двери шел бордюр из зеленого мрамора. В конце зала на небольшом возвышении стоял полукруглый стол из такого же дерева. 15 терракотового цвета стульев. Из них заняты только десять. Сенатор Брукс сел на свое место, но помощники, журналисты, чиновники-управленцы и штатные сотрудники всех рангов продолжали бесцельно бродить по залу. За спиной у сенаторов на стене висели две большие карты — мира и Европы. Прямо перед сенаторами, но чуть ниже, сидела за своим столом машинистка-стенографистка, приготовившись записывать заседание слово в слово. Напротив стояли столы для свидетелей.

Почти половину занимали стулья для публики; свободных мест было мало. И над всеми собравшимися царил огромный, писанный маслом Джордж Вашингтон. Последние десять лет мужик только тем и занимался, что позировал для портретов, подумал Марк.

Сенатор Брукс что-то прошептал помощнику и легонько постучал молотком, призывая к тишине.

— Прежде чем открыть заседание, — начал он, — я хотел бы предуведомить сотрудников сената и журналистов об изменении в нашем расписании. Сегодня и завтра будет заслушан доклад Госдепартамента о Европейском Общем рынке. Затем будет сделан перерыв до следующей недели, с тем чтобы комиссия могла уделить внимание злободневной и противоречивой проблеме продажи оружия в африканские страны.

К этому времени почти все присутствующие в зале расселись по местам; правительственные свидетели просматривали свои записи. В студенческие годы Марк как-то проходил летнюю практику на Капитолийском холме, но даже теперь не мог сдержать раздражения при виде жалкой кучки сенаторов, которые удосужились прийти на заседание. Каждый сенатор состоял по меньшей мере в трех комиссиях, не говоря уже о бесконечных под- и спецкомиссиях; это вынуждало их сосредоточиваться на одной узкой области, в остальных же доверять опыту и знаниям собратьев-сенаторов и сотрудников. Так что зачастую на заседания комиссии приходили три сенатора, а то и два и даже один.

Обсуждался законопроект о расформировании НАТО. В Испании и Португалии к власти пришли коммунисты, и в конце восьмидесятых они, как две послушные пешки, вышли из Общего рынка. Вскоре испанцы потребовали убрать со своей территории военные базы. Изгнанный король Хуан Карлос жил в Англии. Страны НАТО были готовы к коммунистическому путчу в Португалии, но когда в Италии в конце концов победил Народный Фронт, стало ясно: все рушится и почва уходит из-под ног. Верное старым испытанным методам папство заперлось за воротами Ватикана, американские католики подняли шум, и Соединенные Штаты были вынуждены отказать новому правительству Италии в финансовой поддержке. В ответ итальянцы закрыли базы НАТО.

Считалось, что крах в Италии рикошетом отозвался на выборах во Франции — пост президента достался Шираку, кандидату от партии де Голля. Голландия и некоторые скандинавские страны не так давно отказались от социализма в его крайних проявлениях. Немцы наслаждались социал-демократией. Запад вступал в последнее десятилетие двадцатого века, и сенатор Пирсон объявил, что единственным союзником Америки в блоке НАТО следует считать Великобританию, где на февральских общих выборах победу одержало правительство тори.

Кеннет Кларк, министр иностранных дел Великобритании, решительно возражал против официального расформирования блока. Подобный шаг разорвет союз между Великобританией и Штатами и свяжет ее обязательствами исключительно со странами Общего рынка, из 15 членов которого семь — коммунистические или прокоммунистические. Сенатор Пирсон стукнул по столу: «Мы должны прислушаться к мнению англичан и серьезно обсудить их точку зрения; не стоит увлекаться сиюминутной стратегической выгодой».


Брукс и Пирсон еще час расспрашивали свидетелей Госдепартамента о политической ситуации в Испании, после чего Марк выскользнул из зала и пошел вниз по коридору анфиладой Комитета внешних сношений. Секретарь сообщил ему, что Лестера Кеннека — штатного директора комитета — в кабинете нет. Марк звонил ему накануне, представившись аспирантом, собирающим материал для диссертации.

— Может, кто-нибудь другой тоже может рассказать мне о деятельности комитета?

— Сейчас узнаю, может, Пол Роу, наш сотрудник, сумеет вам помочь.

Она подняла трубку телефона, и через несколько минут возник тощий очкарик.

— Чем могу вам помочь?

Марк сказал, что хотел бы послушать других сенаторов, в частности сенатора Нанна. Роу терпеливо улыбнулся.

— Это нетрудно. Приходите завтра днем или в четверг на заседание по продаже оружия в Африку. Сенатор Нанн будет здесь, обещаю. Это будет поинтересней Общего рынка. Думаю, заседание проведут закрытое. Но я уверен — если вы поговорите с господином Кеннеком, он вас проведет.

— Большое вам спасибо. Вы, случайно, не знаете, Манн и Пирсон присутствовали на заседании 24 февраля, или в прошлый четверг?

Роу вскинул брови.

— Не знаю. Спросите Кеннека.

Марк поблагодарил его.

— И еще. Вы не могли бы сделать мне пропуск в галерею сената?

Секретарша проштамповала карточку и вписала туда его имя. Марк направился к лифту. «Торговля оружием. Африка, — думал он. — В четверг будет слишком поздно… Проклятье. Откуда мне, собственно, знать, почему кто-то из этих молодчиков хочет убить президента Кейн?

Военная афера, тяжелый случай расизма? Нет, концы не сходятся. Не почему, а кто, — напомнил он себе. Марк едва не налетел на одного из пажей сената — тот бежал по коридору, сжимая какой-то сверток. При конгрессе есть пажеская школа, куда принимают мальчиков и девочек со всех концов страны. Часть дня они учатся, а в свободное от занятий время служат в сенате — на побегушках. Они носят униформу, темно-синюю с белым, и вечно куда-то спешат. Марк остановился как раз вовремя: мальчишка обошел его на повороте, даже не замедлив хода.

На лифте Марк спустился в цокольный этаж и вышел из здания Дирксена на проспект Конституции. Пройдя через территорию Капитолия, он зашел в здание со стороны сената и, нырнув под длинный мраморный лестничный пролет, стал дожидаться общественного лифта.

— Тяжелый день, — предупредил его лифтер. — Полно туристов: пришли послушать, как будут обсуждать закон о владении оружием.

Марк кивнул.

— Наверху большая очередь? — спросил он.

— Да, сэр, думаю, большая.

Пришел лифт, и на уровне галереи дежурный проводил Марка и поставил в хвост очереди из праздных посетителей. Марку не терпелось попасть в зал заседаний.

— Послушайте, — обратился он к одному из дежурных офицеров, — у меня обычный пропуск в галерею, но я аспирант из Йеля и собираю материал. Может быть, вы как-нибудь проведете меня без очереди?

Дежурный сочувственно кивнул.

Через несколько минут Марк сидел в палате. Ему была видна только часть зала заседаний. Сенаторы сидели лицом к председателю за столами, расположенными полукруглыми рядами. Даже когда кто-нибудь держал речь, сенаторы и штатные сотрудники ходили вокруг и вполголоса переговаривались, давая понять, что все действительно важные дебаты ведутся не на трибуне, а именно здесь.

Законодательный комитет доложил о законопроекте две недели назад, после затяжных чтений и обсуждений. Нижняя палата уже приняла подобное законодательство, которое, в случае одобрения, предстояло привести в соответствие с более строгим вариантом, предложенным сенатом.

Выступал сенатор Декстер. Мой будущий тесть? Он, конечно, совсем не похож на убийцу, как, впрочем, и другие сенаторы. Дочь унаследовала его великолепные черные волосы, хотя на висках у отца уже блестела седина — правда, меньше, чем полагается честолюбивому политику. От него же она унаследовала и темно-карие глаза. К людям вокруг он, казалось, относился с легким презрением и всякий раз, желая обратить внимание на ту или иную мысль, стучал по столу длинными пальцами.

— Обсуждая законопроект, мы позабыли о главном, возможно, наиважнейшем. О принципе федерализма. За последние пятьдесят лет федеральное правительство узурпировало многие полномочия штатов. В итоге разрешения любой проблемы люди ждут от президента или конгресса. Отцы-основатели США никогда не собирались наделять центр такой властью; более того, наша страна настолько обширна и разнообразна, что ею просто невозможно управлять подобным образом, не нарушая демократии: это не принесет никаких результатов. Да, все мы хотим, чтобы преступников стало меньше. Но в каждом штате — свои преступления. Наша конституционная система предусмотрительно препоручила борьбу с преступностью местным властям или правоохранительным органам штата. Исключение представляют лишь законы, имеющие общегосударственное значение. Но преступления, которые совершают с огнестрельным оружием в руках, носят локальный характер. Законодательство против них должно вырабатываться и претворяться в жизнь на местах. Только на уровне штата юристы способны разобраться в особенностях преступлений, характерных для данного региона, и, опираясь на общественное мнение, бороться с ними.

Предвижу возражения коллег: как же так, ведь мы регистрируем машины и водителей, следовательно, должны регистрировать и огнестрельное оружие. Но, господа, регистрация автомобилей и водителей проходит не на государственном уровне. Местные власти справляются с ней своими силами. Каждому штату должно быть позволено решать, исходя из интересов населения, какие шаги необходимо предпринять.

Сенатор Декстер не отходил от микрофона минут двадцать; в конце концов председатель — сегодня его обязанности исполнял сенатор Кемп — сообщил Декстеру, что время его истекло, и объявил сенатора Брукса. После небольшого вступления Брукс начал заранее заготовленную речь:

— …выступали с постоянным осуждением кровопролития на Ближнем Востоке, в Африке, Северной Ирландии, в Чили. Мы прекратили войну во Вьетнаме. Когда же мы сумеем покончить с кровопролитием в нашей собственной стране, которое происходит на наших улицах, в наших домах, каждый день, вот уже столько лет? — Брукс сделал паузу и поглядел на сенатора Харрисона из Южной Каролины — одного из основных противников законопроекта. — Неужели, чтобы начать действовать, мы должны дождаться еще одной национальной трагедии? Только после убийства Джона Кеннеди в сенате всерьез задумались над законопроектом о личном оружии, предложенным сенатором Томасом Доддом. Но он так и не принял силу закона. После волнений в Уоттсе, в августе 1965 года, когда преступники воспользовались купленным, а не ворованным оружием, сенат назначил слушания по поводу контроля над личным оружием. И снова впустую. Нужна была смерть Мартина Лютера Кинга, чтобы законодательный комитет наконец включил ограничение продажи личного оружия внутри страны дополнительным пунктом в законопроект по борьбе с преступностью. Законопроект был одобрен сенатом. После убийства Роберта Кеннеди уступила и нижняя палата. Наконец, после событий 1968 года, закон о контроле над личным оружием вступил в силу. Но, господа, у закона имелся существенный недостаток — он никак не ограничивал производство личного оружия внутри страны, так как в то время его на восемьдесят процентов ввозили из-за границы. В 1972 году, после того как из пистолета застрелили Джорджа Уоллеса, сенат решил наконец прикрыть эту лазейку. Но законопроект был погребен в Комитете нижней палаты. С тех пор прошло почти двадцать лет; в 1981 году был серьезно ранен президент Рейган — человек, покушавшийся на его жизнь, купил револьвер в магазине на вашингтонской улице. Итак, фактов более чем достаточно; мало того, каждые две минуты в Америке убивают или ранят из огнестрельного оружия по крайней мере одного человека, а у нас, представьте себе, по-прежнему нет закона, который мог бы защитить нас от произвола. Чего же мы ждем? Чтобы кто-нибудь вновь покусился на жизнь президента? — Он выдержал эффектную паузу. — Американский народ мечтает о законе, ограничивающем владение огнестрельным оружием, — уже десять лет об этом свидетельствуют многочисленные опросы населения. Почему мы допускаем, чтобы нами управляла Национальная стрелковая ассоциация, почему позволяем им навязывать нам свои взгляды, которые не стоят выеденного яйца? Что сталось с нашей непримиримостью к насилию?

Как и многие из присутствующих, Марк был потрясен этим страстным порывом. Он беседовал с весьма сведущими политическими обозревателями, и у него создалось впечатление, что уж кто-кто, а Брукс не станет поддерживать президента: помимо личной неприязни, он был одним из главных противников Кейн по ряду конституционных вопросов и выступал против назначения ее ставленников Гейнсуорта и Карсвелла в Верховный суд.

Слова попросил сенатор Харрисон, мужчина с неброской внешностью горожанина и с изысканными манерами.

— Не соблаговолит ли досточтимый сенатор из Массачусетса освободить трибуну?

Брукс кивнул председателю.

Харрисон обратился к коллегам негромким, но твердым голосом:

— Законопроект полностью отрицает понятие самозащиты. Единственной уважительной причиной владения револьвером, дробовиком или винтовкой согласно законопроекту можно считать спорт. Но я бы попросил досточтимых коллег из промышленных штатов на минуту — всего лишь на минуту, не более, — представить себе положение семьи фермера в Айове или поселенца на Аляске: им оружие в доме необходимо, чтобы защищаться. И спорт тут ни при чем. По-моему, они имеют на это право. Ибо в стране — как в городской, так и в сельской местности — нарастает разгул беззакония. Вот вам и корень зла — беззаконие, а вовсе не количество огнестрельного оружия в личном владении. Конечно, с ростом беззакония увеличивается и число преступлений, совершаемых при помощи огнестрельного оружия. Но в преступлениях повинно не оружие: в них повинны люди. Чтобы бороться с преступностью, необходимо доискаться до ее первопричины, а не пытаться отобрать оружие у людей, которые привыкли пользоваться им на законном основании. Как говорится, «если владеть оружием — преступление, владеть им станут лишь преступники».

Сенатор Торнтон из Техаса, тонкий, сухощавый, с жирными черными волосами — Марк помнил его по ресторану мистера Смита, — начал было выражать согласие с сенаторами Декстером и Харрисоном, как вдруг вокруг циферблата часов, висевших в том конце палаты, где сидел Марк, вспыхнули шесть лампочек, и шестикратно прозвенел звонок, возвещая окончание утреннего заседания. «Утренний час», длившийся с двенадцати до двух пополудни, был оставлен для подачи петиций, выписок из документов законопроектов и резолюций, а также отчетов постоянных комитетов и специальных комиссий.

Сенатор Кемп посмотрел на часы.

— Простите, сенатор Торнтон, но уже полдень, утреннее заседание закончено, так что некоторых из нас ждут на обсуждении законопроекта о чистом воздухе, которое назначено как раз на это время. Может быть, возобновим прения в 2.30? Все, кто сможет освободиться к этому времени, встречаются здесь. Надо закончить обсуждение этого законопроекта как можно скорее — ведь мы все еще надеемся проголосовать его на этой сессии.

Зал заседаний опустел в течение минуты. Актеры проговорили свои роли и исчезли со сцены. Остались лишь те, кто готовил театр к вечернему представлению. Марк спросил дежурного офицера, как найти Генри Ликхэма, второго директора, с которым ему предстояло повидаться. Стоявший в дверях служитель в парадной синей униформе Службы безопасности сената указал на невысокого толстяка с усиками-ниточкой над верхней губой и широким, открытым лицом — он удобно устроился на одном из сидений в дальнем конце зала и, просматривая бумаги, делал какие-то записи. Марк направился прямо к нему, не зная, что за каждым его движением следит пара внимательных глаз за черными очками.

— Меня зовут Марк Эндрюс, сэр.

— Ах, да, аспирант. Я через минуту освобожусь, мистер Эндрюс.

Марк присел и стал ждать. Мужчина в темных очках вышел через боковую дверь.

— Ну что ж, мистер Эндрюс, может быть, пообедаем?

— Прекрасная мысль, — ответил Марк.

Его отвели в цокольный этаж, где в комнате Г-211 располагалась сенаторская столовая. Марк вполне правдоподобно польстил Ликхэму — тяжелая работа у штатного директора комитета: сколько приходится предусмотреть, а почет и известность достаются другим. Генри Ликхэм с готовностью согласился. Оба выбрали блюда из заданного меню; так же поступил и человек, сидевший через три стола и внимательно за ними наблюдавший. Марк сказал директору, что напишет диссертацию о законопроекте о владении оружием, если тот станет законом, и хотел бы получить интересную информацию, которую не почерпнешь из газет.

— Поэтому, мистер Ликхэм, — заключил он, — мне и посоветовали обратиться к вам.

Толстяк просиял; он был польщен — на это Марк и рассчитывал — и охотно пошел навстречу.

— Я знаю об этом законопроекте и о политических деятелях, которые им занимаются, решительно все.

Марк улыбнулся: в спецсеминаре в Йеле он изучал Уотергейтские слушания, и сейчас припомнил слова Энтони Уласевича, в прошлом детектива нью-йоркской полиции:

— К чему устанавливать прослушивающие устройства? Не стоит труда. Политики и чиновники охотно расскажут вам по телефону решительно обо всем, могут даже прислать информацию по почте, причем кому угодно.

Сенатор Сэм Ирвин из Северной Каролины, председатель комитета, упрекнул его в том, что он недостаточно серьезно относится к комитету, пытаясь обратить все в шутку.

— Это не шутка — это правда, — ответил Уласевич.

Марк спросил, кто из одиннадцати сенаторов комитета за законопроект. На утреннем обсуждении присутствовали лишь четверо. Изучив досье, Марк приблизительно знал, чего ожидать от каждого, но ждал подтверждения своим выводам.

— Среди демократов Брукс, Бердик, Стивенсон и Гленн проголосуют «за». Абурезк, Бэрд и Мойнихан себе на уме, но, возможно, все же поддержат законопроект, чтобы укрепить позиции правительства. Они уже проголосовали «за» в комитете. Единственный демократ, который может проголосовать против, — Торнтон. Вы слышали — он уже начал говорить в поддержку позиции Декстера — о правах штатов. Впрочем, молодой человек, для Торнтона это вопрос не принципиальный. Он, как говорится, хочет, чтоб и волки были сыты и овцы целы. Законодательство штата Техас поставило мощный заслон бесконтрольному владению оружием, так что Торнтон всегда может сказать, что настаивает лишь на независимости штатов в защите своих граждан от преступников. С другой стороны, в Техасе сосредоточены крупные фирмы, производящие огнестрельное оружие, — «Смит и Вессон», «ГКН Паудермет», «Харрингтон и Ричардсон» — и общегосударственный закон, ограничивающий владение оружием, больно ударит по их благополучию. Новая вспышка безработицы. Пока компании продают свою продукцию за пределами штата Техас, они кажутся вполне безобидными. Так что Торнтон пытается убедить избирателей, что они могут производить оружие и бороться с ним в одно и то же время. Странные игры ведет этот господин. Что касается республиканцев, Матиас из Мэрилэнда поддержит законопроект. Он человек либеральных взглядов — я никогда не мог понять, что удерживает его в рядах этой партии. Макколлистер из Небраски против, равно как и Вудсон из Арканзаса. Харрисона и Декстера вы слышали. Они высказались весьма недвусмысленно.

Несмотря на то, что Харрисон — демократ, он знает, что его избиратели не потерпят закона, ограничивающего владение оружием, и если он поддержит законопроект, его попросту отзовут. Может, его накрутили в стрелковой ассоциации, трудно сказать; во всяком случае, его речь о самозащите прозвучала искренне. Он странный человек. Его тут все считают махровым консерватором, хотя никто по-настоящему не знает, что он собой представляет. Он в комитете недавно — сменил Спаркмэна, когда тот ушел в отставку. Темная лошадка.

Марк слушал не перебивая. Ликхэм наслаждался ролью специалиста, человека, который знает все обо всех и каждом. Обычно он часами просиживал в зале заседаний, не в силах произнести ни слова, лишь слушал, записывал и иногда шепотом на ухо что-то предлагал председателю. Только жена выслушивала его оценки, но не могла оценить их по достоинству. Ликхэм был счастлив встретить ученого, который пришел за материалом именно к нему.

— Декстер просто так и слова не скажет, а как ловок! Когда кончился срок службы Рибикоффа, президент выдвинула Эйба на должность посла по особым поручениям, но Декстер обошел его. До последней минуты никто не думал, что он победит. Как странно, что штат Коннектикут представляют двое республиканцев! Должно быть, накануне выборов все богатые ньюйоркцы перебираются в Стэмфорд. Как бы там ни было, между нами говоря, я сомневаюсь в чистотеего принципов. Знаете, сколько в Коннектикуте компаний, производящих оружие? Ремингтон, Кольт, Винчестер, Марлин, Штурм-Рюгер. Тем не менее сенатор Рибикофф все же проголосовал за контроль над владением оружием, но Декстер… в одной из компаний он владеет крупным пакетом акций, это ни для кого не секрет. Что-то его тревожит, он еще не пропустил ни одного заседания и все время мрачнее тучи.

У Марка упало сердце. Боже мой, отец Элизабет, неужели?! Он просто отказывался этому верить.

— Так вы думаете, законопроект примут? — спросил Марк как бы между прочим.

— Несомненно, ведь демократы контролируют обе палаты… Оппозиция не в восторге, но 10 марта законопроект будет принят большинством голосов. После того, как он прошел в нижней палате, результаты почти не вызывают сомнения. До четверга никаких препятствий не предвидится. Только вот лидеру большинства слишком хорошо известно, как много значит законопроект для президента.

«Бэрд, — подумал Марк. — Он в списке».

— Расскажите мне поподробнее о лидере большинства. Он ведь в законодательном комитете? И какую занимает позицию?

— Интересный вопрос, Эндрюс. Сенатор Бэрд — человек ведомый, тщеславный, без чувства юмора. У него язва. Он родился в нищете и так любит хвастать своим неблагородным происхождением, что коллеги прозвали его Урией Гиппом. В сороковых годах, когда ему было девятнадцать, вступил в ку-клукс-клан; и все же ему удалось заставить людей забыть об ошибке молодости, и теперь он поднялся на высшую ступень в сенате, причем в партии, где основное большинство составляют либералы. Он добился таких степеней, поскольку всегда играл в команде. Оказывал сенаторам мелкие услуги, внимателен, никогда не забывает, что кому нужно. За умение вникать в каждую мелочь ему уже воздалось стократ. Он всегда поддерживал демократическую платформу — с большой буквы Д. Как лидер большинства он сделал немало. Он ненавидит президента, и она отвечает ему взаимностью, но, став лидером большинства, Бэрд попал в обойму и несколько поуспокоился. Учитывая его прошлое, он вряд ли искренне поддерживает законопроект, но и против ни разу не высказался, и это не удивительно: именно он проводил законопроект в сенате от имени президента. И, надо отдать ему должное, весьма успешно: рано поставил его в план, избежал отсрочек…

— Простите, что перебиваю вас, мистер Ликхэм, но что вы имеете в виду под отсрочкой? Уверен, комитет заседает не круглосуточно.

— Нет, молодой человек, я имел в виду чисто техническую, процедурную разницу между перерывом и отсрочкой. Видите ли, сенат обычно переносит заседание на следующий день. После отсрочки первым делом обсуждают то, что было на повестке предыдущего дня; утреннее заседание могут вообще отменить. Когда лидер большинства добивается отсрочки вместо перерыва, он тем самым продлевает «законодательный день». Заявленные в комитет законопроекты должны полежать хотя бы один законодательный день, прежде чем начнется их обсуждение. Отсрочка, таким образом, может быть использована, чтобы задержать обсуждение определенного законодательного акта. Так называемый законодательный день может быть растянут на недели, даже месяцы, а ведь у президента в запасе всего два года. Этот законопроект прошел все процедуры в кратчайший срок. Если его не примут 10 марта, предложить его вторично у нее уже не останется времени — придется ждать следующих выборов, причем ее могут и не переизбрать. Для тех, кто против законопроекта, это будет победа. Опросы населения не сулят президенту ничего хорошего. Современных американцев очень быстро начинает тошнить от нового президента. Так что 10 марта или пиши пропало.

— Что может помешать принятию законопроекта 10 марта?

— Да вроде ничего — разве что смерть президента. Сенат тогда распустят на семь дней. Но, по-моему, президент в добром здравии, хоть и несколько утомлена, — впрочем, это не мое дело.

Марк уже хотел было расспросить Ликхэма о Бруксе, но директор посмотрел на часы.

— Извините, мне пора. Я должен прийти первым и привести все в порядок, чтобы сенаторы и не заметили, что выходили из зала.

Марк поблагодарил его.

— Если понадобится помощь или какие-нибудь сведения, обращайтесь, — сказал Ликхэм.

— Непременно.

Толстяк директор удалился на предельной для него скорости. Марк остался один на один с чашечкой кофе. Человек, сидевший через три стола, допил свой и ждал, куда пойдет Марк. Пронзительный звонок вывел Марка из задумчивости.

Он снова вернулся в здание Дирксена и, поднявшись на этаж Комитета внешних сношений, спросил где он может встретиться с мистером Кеннеком.

— Кто его спрашивает? — поинтересовалась дежурная.

— Эндрюс. Йельский аспирант.

Она подняла трубку и нажала две кнопки, сообщив слушавшему все, что сказал ей Марк.

— Он в комнате 4491.

Марк поблагодарил и направился в указанную комнату, которая оказалась совсем рядом.

— Здравствуйте, Эндрюс, чем могу помочь? — спросил Кеннек, когда Марк был еще в дверях.

От внезапного вопроса Марк растерялся, но потом взял себя в руки и произнес заготовленную речь:

— Я собираю материал для диссертации о работе сенаторов, мистер Кеннек; мистер Ликхэм посоветовал мне обратиться к вам. Я хотел узнать, присутствовали ли сенаторы Пирсон и Нанн на заседании Комитета внешних сношений в четверг, третьего марта в 10.30 утра?

Кеннек склонился над книжкой в красном кожаном переплете.

— Нанн — нет. Пирсон — нет. Что-нибудь еще, мистер Эндрюс? — У него явно было времени в обрез.

— Нет, спасибо, — сказал Марк и вышел.

Теперь — в библиотеку. Сенаторов вдруг стало пятеро, если только Бюро правильно расшифровало перехваченную радиопередачу. Он проверил записи: все подозреваемые — Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон и Торнтон — заседали в законодательном комитете на обсуждении законопроекта о владении оружием и участвовали в прениях. Пятеро, пятеро… Мотивы преступления?

Марк спустился в цокольный этаж и по платному телефону у выхода на проспект Конституции позвонил директору.

Он набрал его личный номер.

— Юлий.

— Ваш номер?

Марк назвал свой номер, и через минуту директор перезвонил ему.

— Нанн и Пирсон отпадают. Осталось пятеро, и все они заседали в комнате на обсуждении законопроекта о владении оружием.

— Хорошо, — сказал директор. — Я этого ожидал. Вы исправляетесь, Марк, но ваше время истекает — осталось всего 48 часов.

— Да, сэр.

В трубке щелкнуло. Марк подождал и набрал номер больницы Вудро Вильсона. Как обычно, пришлось подождать, пока нашли Элизабет. Что ей сказать о вчерашнем вечере? Что если директор прав и ее отец…

— Доктор Декстер слушает.

— Когда ты сегодня заканчиваешь, Лиз?

— В пять часов, любовничек, — сказала она насмешливо.

— Можно заехать за тобой?

— Заезжай, если хочешь — теперь-то я знаю, что у тебя чистые помыслы и благородные намерения.

— Послушай, когда-нибудь — не сегодня — я тебе все объясню.

— До встречи в пять, Марк.

— До встречи в пять, Лиз.


Усилием воли Марк выбросил Элизабет из головы и через улицу прошел в сады Капитолия. Он сел под деревом на зеленой лужайке между Верховным судом и зданием Капитолия. Здесь меня защищает закон и законодательная власть вкупе с конституцией и независимостью. Кто отважится напасть на меня перед Капитолием — излюбленным прибежищем работников сената, юристов и полиции конгресса? По первой улице проехал бело-голубой экскурсионный автобус, заслонив от Марка фонтаны перед зданием Верховного суда. Туристы глазели на беломраморное великолепие Вашингтона.

— Справа от вас, леди и джентльмены, находится здание Капитолия Соединенных Штатов Америки. Фундамент был заложен в 1793 году. 24 августа 1814 года англичане сожгли Капитолий…

«А какой-то безумный сенатор собирается осквернить его 10 марта, — добавил Марк про себя, глядя вслед отъезжающему автобусу. На душе было смутно и тягостно от дурного предчувствия: — Несчастье произойдет непременно, мы не в силах предотвратить его. Вступает Цезарь в Капитолий… Кровь на лестнице».

Он заставил себя заглянуть в записи. Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон, Торнтон. Для того, чтобы сократить список до одного, у него остается два дня. Заговорщик, за которым он охотится, — Кассий, не Брут. Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон и Торнтон. Где они были 24 февраля в обеденное время? Если б он знал ответ на этот вопрос, он мог бы решить, кто из пятерых невиновен, а кто находится в таком отчаянном положении, что замыслил убийство президента. Но даже если мы узнаем, кто виноват, думал он, вставая и отряхивая травинки с брюк, как остановить убийцу? Сенатор наверняка не собирается совершать преступление своими руками. Нельзя, чтобы президент приезжала в Капитолий. У директора наверняка есть план, он не позволит делу зайти так далеко. Марк закрыл папку и направился к станции метро.

У дома он сел в машину и поехал к больнице Вудро Вильсона. Посмотрел в зеркало заднего обзора: сегодня его преследовала другая машина — черный «бьюик». Опять за мной кто-то следит. В 16.45 подъехал к больнице, но Элизабет не освободилась, так что он вернулся к машине и включил вечерние новости. В результате землетрясения на Филиппинах погибло 112 человек. Президент Кейн уверена в поддержке законопроекта о владении оружием. Индекс Доу-Джонса подскочил на три пункта — до 1,411. Янки побили Доджерсов на весенних сборах — ну и что здесь нового?

Элизабет вышла из больницы, села рядом. Было видно, что она чем-то огорчена.

— Как мне заслужить прощение за вчерашний вечер? — спросил Марк.

— Пожалуй, никак, — ответила Элизабет. — У меня такое чувство, будто я прочла книгу, из которой вырвали последнюю главу. Кто ее вырвал, Марк?

— Может быть, я принес ее с собой, — сказал Марк, уклонившись от ответа.

— Спасибо, но у меня нет настроения снова читать на ночь. Я неважно спала после вчерашней недочитанной повести.

Элизабет была молчалива и держалась отчужденно. Он свернул с проспекта Независимости и остановил машину на одной из боковых улочек у аллеи, что тянулась к мемориалу Джефферсона. Садилось солнце.

— Ты все сердишься? — спросил Марк.

— Отчасти, — сказала она. — Когда ты ушел, я почувствовала себя полной дурой. Ты, наверное, не станешь рассказывать мне, из-за чего это произошло?

— Я не могу, — сказал Марк, чувствуя мучительную неловкость. — Но поверь мне, к тебе это не имеет никакого отношения. По крайней мере, это почти… — тут он резко замолчал.

Никогда не ставь Бюро в неловкое положение.

— Почти что? Почти правда? Почему этот звонок был так важен для тебя?

— Оставим этот разговор. Поедем лучше куда-нибудь, поужинаем.

Элизабет не ответила.

Он снова завел машину. Два автомобиля тронулись с места одновременно с ним: синий «форд»-седан и черный «бьюик». Сегодня мне от них никак не уйти. Хотя — как знать, — может быть, один из них всего-навсего ищет место стоянки. Он покосился на Элизабет — заметила? — но нет, ей ничего не видно, сам-то он смотрит в зеркало заднего обзора. Подъехали к маленькому, уютному японскому ресторанчику на Висконсин-авеню. Он не мог везти ее домой — всюду понатыканы микрофоны. Официант-японец проворно порезал жирные устрицы и приготовил их на спиртовке, которая стояла посреди столика. Потом аккуратно переложил каждую на тарелку и подал мисочки с пряными, ароматными соусами, куда надо было макать кусочки. От горячего сакэ Элизабет немного повеселела.

— Прости, я погорячилась. У меня сейчас очень тяжело на душе.

— Почему? Ты можешь мне сказать?

— Вряд ли. Это очень личное, и отец просил меня пока ни с кем не делиться.

Марк похолодел.

— Даже со мной?

— Даже с тобой. Нам обоим надо вооружиться терпением.

Потом они пошли в кино и сидели в уютной полутьме, сплетя руки. Марк почувствовал, что лучше не дотрагиваться до нее, да и у него не было настроения. Они оба тревожились об одном и том же человеке — правда, по разным причинам, а может, не по разным? Как она поступит, если обнаружится, что с первого дня их знакомства он следил за ее отцом? Или ей все известно? Проклятье, почему он не может просто верить ей?

Он почти не запомнил содержания фильма; после сеанса отвез Элизабет домой и тут же уехал. За ним по-прежнему следовали две машины.

Из тени выпрыгнул человек.

— Эй, жеребчик!

Марк резко обернулся, рука дернулась к кобуре.

— О, привет, Саймон.

— Слышь, старый, если ты на пределе, могу показать кой-какую порнушку. А то ты вялый какой-то. Вот у меня вчера черненькая была, а сегодня мы побарахтаемся с беленькой.

— Уверен? — спросил Марк.

— Предварительная договоренность, старина. Пока молодой, время терять нельзя. — Саймон захохотал. — Сегодня в своей холодной, одинокой постели придется тебе вспоминать обо мне — ну а я о тебе забуду: будет кое-что получше. Глуши моторы, старина.

Марк бросил ему ключи, и Саймон направился к «мерседесу», на ходу вихляя бедрами, пританцовывая и смеясь.

— Остался ты на бобах, старина. Да-а-а…

— Чушь! Да не верти ты своей задницей, как пропеллером, — сказал Марк и засмеялся.

— Да ты просто ревнуешь, старый, а может, зуб на меня имеешь? — спросил Саймон и, нажав на газ, поехал к стоянке. Проезжая мимо Марка, он крикнул: — А как ни крути, у меня кругом шестнадцать!

Может, наняться сторожем в гараж при многоквартирном доме, подумал Марк. У такой работы — свои преимущества. Он оглянулся: ему почудилось, что кто-то там шевельнулся. Нет, нервишки шалят и воображение разыгралось. Очутившись в своей комнате, он засел за отчет к утренней встрече у директора, а потом рухнул спать.

Оставалось два дня.

Среда, 9 марта

1 час ночи
Зазвонил телефон. Марк только что уснул и поэтому плавал в полудреме между сном и явью. Телефон не умолкал. Нужно послушать: это может быть Юлий.

— Алло, — зевнув, сказал он.

— Марк Эндрюс?

— Да, — вяло ответил он.

— Это Джордж Стампузис. Извините, что разбудил вас, но я тут кое-что обнаружил и подумал, что для вас это было бы очень важно.

Эти слова подействовали как ушат ледяной воды. Марк мгновенно проснулся.

— Отлично, больше ничего не говорите, я перезвоню из автомата. Какой у вас номер? — Марк записал телефон на пачке салфеток — мог дотянуться только до них. Набросил халат, сунул ноги в «кроссовки» и пошел к двери. Открыв дверь, он посмотрел направо, потом налево. Черт, уже развилась мания преследования. В холле было тихо. На лифте он спустился в гараж, где был телефон-автомат. Саймон спал в своем кресле — как ему это удается?

Он набрал код 212.

— Я вас внимательно слушаю.

— Мафию можете исключить. Они не собираются ломать копья из-за законопроекта о владении оружием.

— Спасибо за помощь, — Марк повесил трубку и пошел к лифту, думая о теплой постели. Саймон по-прежнему спал.

Среда, утро, 9 марта

5 часов 50 минут
— Это вас, сэр.

— Что? — полусонно пробормотал директор.

— Вас просят к телефону, сэр. — В дверях, облаченная в халат, стояла его домоправительница.

— Кхм. Который час?

— Без десяти шесть, сэр.

— Кто звонит.

— Мистер Эллиотт, сэр.

— Хорошо, переключите телефон сюда.

— Сейчас, сэр.

Эллиотт никогда бы не стал будить его в такую рань — значит, дело неотложное.

— Доброе утро, Эллиотт. Что случилось? — Он помолчал. — Вы уверены? Это в корне меняет дело. Когда он должен прийти? Да-да, в 7.00. Увидимся в 6.30.

Положив трубку, директор присел на край кровати и очень громко сказал: «Черт!» Такие выражения директор употреблял лишь в исключительных ситуациях. Твердо уперев большие ступни в пол и положив крупные руки с растопыренными пальцами на столь же крупные ляжки, он глубоко задумался. Потом наконец поднялся и, надев халат, чертыхаясь, скрылся в ванной.


Марку тоже позвонили — но не Эллиотт, а Элизабет. Ей необходимо с ним увидеться. Они договорились встретиться в восемь в вестибюле «Мейфлауэра». Там его никто не узнает — в этом он уверен, но почему Элизабет выбрала именно это место?

Сняв халат, Марк снова зашел в ванную.


Ранним утром позвонили и сенатору — но не Эллиотт и не Элизабет. Звонил председатель: он подтвердил, что заключительный инструктаж, назначенный на середину дня в отеле «Шератон» в Сильвер-Спрингз, остается в силе. Сенатор сказал, что придет, повесил трубку и принялся задумчиво расхаживать в халате по комнате.


— Три кофе, миссис Макгрегор. Они уже здесь? — спросил директор, проходя мимо нее.

— Да, сэр.

В своем новом бирюзовом костюме миссис Макгрегор выглядела очень модно, но директор этого не заметил Он прошел в кабинет.

— Доброе утро, Мэтт. Доброе утро, Марк. — Когда сбросить бомбу? Он решил дать сначала слово Эндрюсу. — Так, послушаем, что вам удалось выяснить.

— Как я уже вчера говорил, сэр, по-моему, мне удалось сократить список сенаторов до пяти человек: Брукс из Массачусетса, Бэрд из Западной Вирджинии, Декстер из Коннектикута, Харрисон из Южной Каролины и Торнтон из Техаса. Единственное, что их связывает, — общий интерес к законопроекту о владении оружием, который, как мы знаем, сэр, скорее всего будет принят в качестве закона 10 марта. Единственный способ остановить этот законопроект — покушение на президента.

— Я думаю, — сказал Роджерс, — что именно такой обеспечит единодушное принятие законопроекта обеими палатами.

— Скажите это братьям Кеннеди, Мартину Лютеру Кингу, Джорджу Уоллесу и Рональду Рейгану и посмотрите, что они ответят, — парировал директор. — Продолжайте, Марк.

Марк коротко изложил то, что рассказали ему Ликхэм и Стампузис о каждом сенаторе, и объяснил, как ему удалось исключить двух человек, а именно Пирсона и Нанна, из списка с семью сенаторами.

— Вот к таким выводам я пришел, сэр, если только, разумеется, я не ошибся и не иду по ложному следу. А это, насколько я могу судить, вполне возможно: мне кажется, я веду бой с тенью.

Директор кивнул и выжидательно посмотрел на Марка.

— Сегодня, — продолжал Марк, — я постараюсь послушать выступление каждого из них в сенате. Нужно придумать какой-нибудь верный способ, чтобы, не задавая вопрос в лоб, узнать, где они находились во время обеда 24 февраля.

— Держитесь от них подальше. Иначе вся наша операция может пойти прахом. Теперь, Марк, должен предупредить вас, что новости у меня плохие, так что сядьте и приготовьтесь к худшему. Мы подозреваем, что человек, которого мы разыскиваем, это — Декстер, — сказал директор.

Марк похолодел.

— Почему, сэр? — наконец выдавил он.

Заместитель директора подался вперед.

— Несколько наших людей осторожно проверили «Джорджтаунскую гостиницу». Мы не ожидали, что это даст какие-то результаты. Мы опросили персонал дневной смены, но они помочь ничем не смогли. Чтобы полностью завершить работу, сегодня рано утром мы опросили ночную смену. Выяснилось, что один из ночных швейцаров, который, разумеется, не дежурил днем, абсолютно уверен, что видел, как около 14.30 24 февраля сенатор Декстер поспешно выходил из отеля.

Марк был ошеломлен:

— Откуда он знал, что это сенатор Декстер?

— Этот человек родился и вырос в Уилтоне, штат Коннектикут; он хорошо знает сенатора в лицо. К сожалению, это не единственная улика: вместе с ним была молодая женщина, которая по описанию походит на его дочь.

— Это не доказательство, — возразил Марк. — Косвенные улики. В суде они будут опровергнуты.

— Скорее всего вы правы, — согласился директор, — но для сенатора Декстера это несчастливое совпадение. Помните, он участвует в торговле оружием. Если законопроект будет принят, это нанесет удар по его капиталу. Говоря точнее, как показало наше расследование, он будет разорен, так что у нас есть все основания подозревать его.

— Но сэр, — упорствовал Марк, который никак не мог поверить в неискренность Элизабет, — неужели вы считаете, что сенатор стал бы замышлять убийство президента только затем, чтобы сохранить одну из своих компаний? Есть много более приемлемых способов задержать законопроект. Можно не дать ему хода в комиссии. Или устроить обструкцию…

— Он уже пытался, но безуспешно, Марк, — вставил Мэттью Роджерс.

— У оставшихся четырех сенаторов могут быть более веские причины, о которых мы просто не знаем. Это не обязательно Декстер, — продолжал настаивать Марк, которого приведенные доводы ничуть не убедили.

— Я понимаю вас, Марк. И в том, что вы говорите, есть здравый смысл. При других обстоятельствах я бы признал, что это выглядит неправдоподобно, но мы должны действовать на основе имеющихся у нас фактов, даже если они незначительны и в настоящий момент не более, чем случайны. И вот еще что. В ночь на 3 марта, когда были убиты Казефикис и почтальон, фамилия доктора Декстер не значилась в списке дежурных. Она должна была закончить работу в пять, но по какой-то необъяснимой причине задержалась в больнице еще на два часа: ухаживала за греком — который не был ее пациентом — и лишь потом ушла домой. Вполне возможно, что она добросовестно относится к делу и работает сверхурочно или подменяла коллегу, но совпадений чертовски много, Марк. Замечу, что, если смотреть на вещи беспристрастно, слишком многое говорит не в пользу сенатора Декстера и его дочери.

Марк молчал.

— А теперь слушайте внимательно, — продолжал директор. — Я знаю, вам хочется думать, что все это — совпадение и что виноват кто-то другой из четверки. Но до того, как президент покинет Белый дом, остаются всего сутки, и я должен оперировать имеющимися у меня на данный момент фактами. Я хочу поймать человека, который замешан в этом, кто бы он ни был, но так, чтобы не рисковать жизнью президента. Когда вы снова встречаетесь с этой девушкой?

Марк взглянул на директора.

— В восемь в «Мейфлауэр».

— Зачем?

— Не знаю, сэр. Она только сказала, что это очень важно.

— М-м, вам, конечно, нужно пойти, но после этого немедленно доложите мне.

— Хорошо, сэр.

— Непонятно, почему эта встреча так важна. Будьте осторожны, Эндрюс.

— Хорошо, сэр.

— Теперь идите — уже без двадцати восемь. Между прочим, экспертиза пятидесятидолларовых банкнот пока ничего не дала. Обследованы восемь купюр, но отпечатки пальцев миссис Казефикис найти пока не удалось. Больше повезло с этим немцем, Гербахом. Уже точно установлено, что никаких связей с ЦРУ во время пребывания в Родезии или в момент его смерти у него не было. Стало быть, одной проблемой меньше.

Марку было наплевать на пятидесятидолларовые банкноты, водителя-немца, мафию или ЦРУ. Проведенное им скрупулёзное расследование обнаружило, что ниточки тянутся к Декстеру. Из кабинета он вышел в еще более угнетенном состоянии, чем когда входил туда.

Оказавшись на улице, он решил пройтись до «Мейфлауэр» пешком, чтобы проветриться. Он пошел к отелю по Пенсильвания-авеню, мимо Белого дома. Следом за ним шли двое, но он этого не заметил.


Директор нажал кнопку — в кабинет вошел Эллиотт.

— Насчет «Мейфлауэр» вы были правы, Эллиотт. Какой там у вас расклад?

— Двое уже внутри, сэр, и один идет за Эндрюсом.

— В первый раз за тридцать шесть лет я ненавижу свою работу, — проговорил директор. — Отлично, Эллиотт. Очень скоро я смогу вам сказать, что это за чертовщина на самом деле.

— Да, сэр.

— Возьмите под наблюдение оставшихся пятерых. Ничто вас не должно останавливать.

— Есть, сэр.

— Благодарю вас.

Эллиотт выскользнул из комнаты.

Чертов сын, чурка бессердечная. Нельзя, чтобы твоей правой рукой был человек с эмоциями листопрокатного стана. Хотя в таких необычных ситуациях, как эта… именно такой и полезен. Когда закончится операция, переведу его назад в Айдахо и…

— Вы что-то сказали, сэр?

— Нет, миссис Макгрегор, я просто тихо схожу с ума. Но обо мне не беспокойтесь. Когда за мной приедут люди в белых халатах, просто подпишите бланки в трех экземплярах и можете отдыхать.

Миссис Макгрегор улыбнулась.

— Мне нравится ваш новый костюм, — заметил директор. Она залилась краской.

— Благодарю вас, сэр.


Через вращающиеся двери Марк протиснулся в вестибюль гостиницы «Мейфлауэр», взглядом ища Элизабет. Как он хотел видеть ее, как хотел перестать лукавить и открыть ей правду. Все это просто совпадения, уверял он себя. Не найдя ее, он занял комфортабельное кресло, откуда хорошо просматривался вестибюль.

У газетной стойки в конце вестибюля какой-то человек покупал «Вашингтон пост». Он и не пытался ее читать, но Марк этого не заметил. Вдруг он увидел, что к нему приближается Элизабет вместе с сенатором Декстером. Черт, этого только недоставало!

— Привет, Марк. — Она ласково чмокнула его в щеку.

Иуда, указывающий фарисеям жертву? Если так, то это удар под дых.

— Марк, пожалуйста, познакомься с моим отцом.

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро, Марк. Рад познакомиться с вами. Элизабет много о вас рассказывала.

А что ты сможешь мне рассказать, думал Марк. Где ты был 24 февраля? Где будешь завтра?

— Марк, да что с тобой? — допытывалась Элизабет.

— Нет, ничего. Извините, сенатор, я тоже очень рад познакомиться с вами.

Сенатор как-то странно смотрел на него.

— Что ж, дорогая, я, пожалуй, пойду — сегодня у меня масса дел. Как обычно, жду тебя завтра на обед.

— Хорошо, тогда увидимся, папа. Спасибо за завтрак — и за беседу.

— До свидания, Марк. Надеюсь, мы скоро увидимся. — Сенатор Декстер по-прежнему вопросительно смотрел на него.

— Возможно, — тихо сказал Марк.

Они смотрели ему вслед. И не только они — еще трое в вестибюле провожали удаляющегося сенатора взглядом. Потом один из них пошел звонить.

— Марк, что на тебя нашло? Почему ты был так резок с моим отцом? Я очень хотела, чтобы вы познакомились.

— Извини, я просто устал.

— А может, ты что-то от меня скрываешь? — спросила Элизабет.

— Могу задать тебе тот же самый вопрос.

— О чем ты говоришь?

— Ох, не знаю, давай оставим это, — досадливо бросил Марк. — Зачем тебе понадобилось со мной встретиться?

— Просто потому, что я хотела познакомить тебя с отцом. Что в этом странного? Черт меня дернул!

Она развернулась и быстро зашагала по коридору, и, толкнув вращающуюся дверь, вышла из отеля. За ней наблюдали трое. Один из них последовал за Элизабет, двое остались следить за Марком. Он побрел к выходу. Швейцар церемонно поклонился ому.

— Машину, сэр?

— Нет, спасибо. Я пойду пешком.


Когда Марк вернулся в кабинет, директор говорил по телефону. Увидев его, он показал на большое кожаное кресло у стола. Марк опустился в него; в голове шумело, Директор положил трубку и в упор посмотрел на агента.

— Итак, вы познакомились с сенатором Декстером. Должен признаться: либо доктор Декстер и вправду ничего не знает, либо заслуживает «Оскара» за представление, которое она дала в «Мейфлауэр».

— Вы все видели, — проговорил Марк.

— Разумеется — и даже больше того. Две минуты назад она попала в аварию. Подробности мне только что сообщили по телефону.

Марк подпрыгнул.

— Она не пострадала. Пара сотен долларов на ремонт ее маленького «фиата», а на автобусе, в который она врезалась, ни царапины. Впечатлительная девушка. Сейчас она едет на работу в такси, точнее, думает, что едет в такси.

Марк вздохнул, смирившись с судьбой.

— Где сенатор Декстер? — спросил он.

— Поехал в Капитолий. Сделал оттуда телефонный звонок — ничего важного.

Марк чувствовал себя слепым котенком.

— Что я должен делать теперь?

В дверь постучали, и на пороге возник безымянный человек. Он протянул директору записку, и тот быстро пробежал ее глазами.

— Спасибо.

Безымянный человек вышел. Марк приготовился к худшему. Положив записку на стол, директор взглянул на агента.

— В 10.30 сенатор Торнтон устраивает пресс-конференцию в комнате № 228 комиссии сената. Вам нужно там быть. Сразу после его выступления звоните мне. Вопросы, которые будут задавать журналисты в конце, неважны. Они никогда не бывают важны.


Марк пошел к сенату пешком, надеясь развеяться. Но все было напрасно. Он хотел позвонить Элизабет и узнать, как она чувствует себя после аварии, хотел задать ей тысячу вопросов, но получить всего один ответ. Трое мужчин тоже прогулялись до сената: двое прошли по полпути, а третий прошагал всю дистанцию. Наконец все трое очутились в комнате № 228. Ни один из них не интересовался заявлением сенатора Торнтона.

Большие софиты, специально предназначенные для телекамер, уже ярко освещали комнату; журналисты болтали друг с другом. Сенатор Торнтон еще не появился, но зал был уже набит битком. Что-то он скажет, думал Марк. Прольет ли это свет на вопросы? Может быть, удастся уличить сенатора Торнтона в преступных намерениях, получить против него улики, с которыми можно будет вернуться к директору. Возможно, старшие репортеры догадываются о содержании заявления Торнтона; не исключено даже, что об этом им намекнул кто-то из персонала сенатора. Но расспрашивать никого нельзя: могут запомнить. Вошел сенатор Торнтон в сопровождении трех помощников и личного секретаря; такое появление сделало бы честь самому Цезарю. Старается не ударить в грязь лицом, это ясно. Темные волосы напомажены; зеленый в узкую синюю полоску костюм — видимо, он считает его лучшим в своем гардеробе. Очевидно, никто ему не посоветовал, что стоит надеть на выступление по цветному телевидению — только темную одежду, и чем проще, тем лучше; а может, и посоветовали, да он пропустил мимо ушей.

Сенатор сел в огромное, похожее на трон кресло в дальнем конце комнаты, ногами едва касаясь пола. Со всех сторон ударил дуговой свет; спереди и сзади него телеоператоры установили микрофоны. Внезапно включились еще три ярких софита. Торнтон начал потеть, но по-прежнему улыбался. Три телевизионных компании приготовились снимать сенатора. Торнтон кашлянул.

— Леди и джентльмены из прессы…

— Помпезное начало, — заметил корреспондент, сидевший перед Марком. Он стенографировал каждое слово. Марк пригляделся — лицо журналиста казалось знакомым. Бернстайн из «Вашингтон пост». Воцарилось молчание — все ждали продолжение речи сенатора.

— Я только что приехал из Белого дома после приватной беседы с президентом Соединенных Штатов и в связи с этим хотел бы сделать заявление для прессы и телевидения. — Он сделал паузу. — Критика законопроекта о владении оружием с моей стороны и мой голос, поднятый против него в комиссии, были вызваны желанием говорить от имени моих избирателей и выразить их подлинный страх перед безработицей…

— …твой собственный страх перед безработицей, — отметил Бернстайн sotto voce.[21] — Какую взятку ты получил от президента в понедельник за обедом?

Сенатор снова кашлянул.

— Президент заверила меня, что, если данный законопроект пройдет и производство оружия в стране будет запрещено, она окажет поддержку законопроекту о немедленной финансовой помощи производителям оружия и рабочим, занятым в этой сфере, с тем чтобы превратить предприятия оружейной промышленности в другие, связанные с менее опасным производством, чем выпуск оружия уничтожения. Такое участие президента позволило мне голосовать за принятие законопроекта о владении оружием. Длительное время вопрос об этом законопроекте вызывал у меня чувство раздвоенности…

— Это точно, — вставил Бернстайн.

— …поскольку, с одной стороны, у меня вызывала серьезное беспокойство возможность угрозы свободе, а с другой — легкость, с которой преступники могут получить огнестрельное оружие.

— Вчера тебя это не волновало. Ну, так какие контракты обещала тебе президент? — буркнул корреспондент. — Может, сказала, что поддержит твою кандидатуру на очередных выборах в будущем году?

— Эта проблема всегда держалась для меня в равновесии…

— …и небольшая взятка нарушила это равновесие.

Теперь у Бернстайна появилась собственная аудитория, слушавшая его комментарии с бо́льшим удовольствием, чем то, что исходило от сенатора из Техаса.

— Теперь когда президент обнаружила такую предупредительность, я заявляю со всей откровенностью…

— …вовсе мне не присущей, — снова встрял Бернстайн.

— …что могу теперь присоединиться к мнению своей партии относительно законопроекта о владении оружием. Таким образом, завтра в сенате я выступлю в поддержку президента.

Из различных частей комнаты зазвучали неистовые рукоплескания, которые выглядели весьма подозрительно, как аплодисменты занявших стратегические позиции сторонников.

— Сегодня, леди и джентльмены, — продолжал сенатор Торнтон, — я засну другим человеком.

— …который может считать себя избранным на второй срок, — добавил Бернстайн.

— В заключение своего выступления я хотел бы поблагодарить представителей прессы за то, что они посетили…

— У нас не было выхода: с комедиями в городе плохо.

Вокруг корреспондента «Пост» раздался смех, но ушей Торнтона он не достиг.

— Хочу добавить, что с удовольствием отвечу на любые ваши вопросы. Благодарю вас.

— Голову даю на отсечение, что ни на один из моих вопросов ты не ответишь.

Большинство репортеров без промедления покинули зал, чтобы успеть сдать материалы в утренние выпуски дневных газет, которые уже начали печататься по всей стране. Прежде чем присоединиться к ним, Марк заглянул через плечо знаменитого журналиста. Тот уже успел сменить стенографию на обычное письмо.

«Друзья, римляне, селяне! Имеющий беруши да услышит. Я пришел предать Кейн забвению, а не восхвалять ее». Да, для передовой статьи не очень-то подходящий стиль.

Трое мужчин, присутствовавших на пресс-конференции, последовали за ним. Выйдя из комнаты, Марк бросился к ближайшим телефонам-автоматам, расположенным чуть дальше в зале. Однако все они уже были заняты журналистами, стремившимися первыми передать материал в газету; те, кто выстроился в длинную линию сзади, уже что-то диктовали. На лифте Марк спустился на нижний этаж: то же самое. Оставался платный телефон в здании Рассела, через улицу. Он кинулся туда; трое мужчин последовали его примеру. Он уже добежал до телефона, но его на шаг опередила женщина средних лет: она вошла в будку и опустила в щель четверть доллара.

— Алло… Это я. Я нашла работу… Да, в общем не плохо… Только утром. Начиная с завтрашнего дня… Ну, жаловаться грех, жалованье хорошее.

Марк принялся ходить взад-вперед — трое мужчин тем временем переводили дух. Наконец женщина закончила разговор и, широко улыбаясь, вышла из будки. Мысли ее были далеко от проблем Марка и нации. Ну хоть кто-то уверен в завтрашнем дне, подумал Марк. Он бросил взгляд вокруг себя, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Ему показалось, что он узнал человека, стоящего рядом с плакатом «Мэдикер». Может, один из его коллег-фэбээровцев? Где-то он уже видел это лицо за темными очками. Охраняют его теперь лучше, чем президента. Он набрал номер телефона директора и сообщил номер платного телефона. Телефон зазвонил почти сразу же.

— Сэр, Торнтона можно вычеркнуть из списка, потому что у него…

— Знаю, знаю, — сказал директор. — Меня только что информировали о том, что сказал Торнтон. Это он и должен был сказать по моим ожиданиям, если он в это замешан. Так что он, разумеется, остается в списке. Так или иначе, мои подозрения в отношении него лишь увеличились. Сегодня отрабатывайте все пять кандидатур и, когда что-нибудь выясните, немедленно свяжитесь со мной. Можете не заходить — просто позвоните.

Раздался щелчок. Марк чувствовал подавленность. Он нажал на рычаг, подождал длинного гудка, сунул в прорезь двадцатипятицентовик и набрал номер центра Вудро Вильсона. Дежурная сестра отправилась на поиски Элизабет, но, возвратившись, сказала, что сегодня ее целый день никто не видел. Марк повесил трубку, забыв поблагодарить ее или попрощаться. На лифте он спустился в кафетерий в подвальном этаже, чтобы перекусить. Его решение привлекло туда еще двух посетителей; третьего уже ждали к обеду, на который он опаздывал.

Среда, день, 9 марта

1 час 00 минут
На встречу в отель «Шератон» в Силвер-Спрингз вовремя пришли только Тони и Суан. Они провели много часов вместе, но друг с другом почти не разговаривали. Интересно, о чем думает япошка, то и дело проносилось в голове у Тони. У итальянца было насыщенное расписание: он еще проверял маршруты, по которым пойдут машины в день операции, налаживал «бьюик» и отвозил председателя и Матсона. Они обращались с ним, словно он какой-то паршивый шоферишка. Как член группы, он ни в чем им не уступал. Что бы они делали без него, черт возьми! Без него эти фэбээровцы до сих пор бы висели у них на хвосте. Но к завтрашнему вечеру вся эта чертовщина будет позади и он сможет развязаться с ними и потратить кое-что из заработанных в поте лица денег. Куда махнуть — в Майами или в Лас-Вегас? Тони всегда планировал, как потратить деньги, еще не заработав их. Вошел председатель; из угла рта у него, как обычно, свисала сигарета. Взглянув на них, он резко спросил, где Матсон. Все покачали головами. Матсон всегда работал в одиночку. Он не доверял никому. Председатель был раздражен и не пытался это скрыть. Через несколько минут появился сенатор; он тоже выглядел раздосадованным, но даже не заметил отсутствия Матсона.

— Почему мы не начинаем? — требовательно спросил сенатор. — Вообще время для встречи выбрано крайне неудобное: сегодня последний день дебатов по поводу законопроекта.

Председатель презрительно взглянул на него.

— Еще нет Матсона, а его доклад чрезвычайно важен.

— И сколько нам его ждать?

— Две минуты.

Ждали молча. Говорить друг другу было нечего; каждый знал, зачем он здесь. Ровно через две минуты председатель снова закурил и велел Тони отчитываться.

— Я проверил маршруты, босс: машине на скорости двадцать две мили в час потребуется три минуты, чтобы доехать от южного входа в Белый дом до здания ФБР и по Пенсильвания-авеню, и еще три минуты, чтобы достичь Капитолия. Чтобы подняться по ступеням и скрыться с линии огня, потребуется сорок пять секунд. В среднем на все уйдет шесть минут сорок пять секунд. Не меньше пяти минут тридцати секунд, не больше семи минут. Проверки проводились в полночь, в час и в два часа ночи; но нужно учитывать, что в момент продвижения Кейн по маршруту дороги будут еще свободнее.

— Предполагаемые действия после завершения операции? — спросил председатель.

— От подъемного крана можно будет пройти через подземный ход к зданию Рейбэрна и оттуда к станции метро «Южный Капитолий» в лучшем случае за две минуты, в худшем — за три минуты пятнадцать секунд — все будет зависеть от лифтов и заторов. Когда вьетконг… — Тони осекся. — Когда Суан окажется в метро, его уже не найдут; через несколько минут он будет на другом конце Вашингтона.

— Как вы можете быть уверены, что они не возьмут его до трех минут пятнадцати секунд? — спросил сенатор. Его ничуть не волновала судьба Суана, но он был уверен, что, случись им схватить его, маленький человек расколется.

— Если предположить, что им ничего не известно, по крайней мере в первые пять минут, они не будут знать, в каком направлении искать его, — ответил председатель.

— Если все пойдет по плану, — продолжал Тони, — вам даже машина не понадобится, так что я просто брошу ее и исчезну.

— Согласен, — сказал председатель. — Но тем не менее надеюсь, машина в отличном состоянии?

— Ясное дело. На ней можно хоть в Дейтон махнуть.

Несмотря на то, что за окном стоял холодный мартовский день, сенатор промокнул лоб платком.

— Твой отчет, Суан, — сказал председатель.

Суан во всех подробностях рассказал о своем плане; за последние два дня он прорабатывал его снова и снова. Последние две ночи он провел на вершине крана, винтовка была уже там. С шести часов вечера строители начнут двадцатичетырехчасовую забастовку.

— В шесть вечера завтра я буду на другом конце Америки, а Кейн будет мертва.

— Хорошо, — сказал председатель, затушив сигарету и закурив новую. — Я буду на углу 9-й улицы и Пенсильвания-авеню и свяжусь с вами по мини-рации, когда прибуду туда в 9.30, и второй раз, когда машина Кейн проедет мимо меня. Когда у вас на часах сработает вибратор, она будет в трех минутах от вас. На все у вас останется три минуты и сорок пять секунд. Когда давать предупредительный сигнал?

— Двух минут тридцати секунд хватит, — сказал Суан.

— Это значит, что времени остается в обрез, так? — вопросил сенатор, по-прежнему потея.

— Если выйдет именно так, вы должны будете задержать ее на ступенях Капитолия — не нужно, чтобы Суан «светился» больше, чем необходимо, — сказал председатель. — Чем дольше он будет на виду, тем больше шанс, что его обнаружат вертолеты Службы личной охраны.

Сенатор повернул голову к Суану.

— Вы говорите, что репетируете каждый день?

— Да, — ответил Суан. Он всегда считал, что нет причины тратить больше слов, чем необходимо, даже обращаясь к сенатору Соединенных Штатов.

— Почему же тогда никто не заметил у вас винтовки или по крайней мере оружейного футляра?

— Потому что с тех пор, как я вернулся из Вены, винтовка приторочена к платформе наверху крана на высоте трехсот двадцати футов.

— А что, если кран опустят? Ее сразу же обнаружат.

— Нет. На мне желтый комбинезон, все восемь частей винтовки выкрашены желтым, она приторочена к нижней части платформы. Если даже смотреть из сильного бинокля, она выглядит как часть крана. Когда я забирал последнюю снайперскую винтовку у доктора Шмидта из фирмы «Хельмут, Хельмут и Шмидт», даже его удивила банка желтой краски.

Все, кроме сенатора, засмеялись.

— Сколько времени вам потребуется, чтобы собрать ее? — продолжал сенатор, пытаясь найти слабое место, как это делал всегда, задавая вопросы так называемым экспертам в комитетах сената.

— Две минуты, чтобы собрать винтовку, и тридцать секунд, чтобы занять оптимальное положение для стрельбы. Еще две минуты, чтобы разобрать винтовку и снова приторочить ее. Винтовка «Вомхофе Супер Экспресс» калибра 5.6, 61 мм, пуля с пороховым зерном, 77, начальная скорость пули 3,480 футов в секунду, то есть 2,000 футов/фунтов дульной энергии. На языке непрофессионалов, сенатор, это значит, что, если не будет ветра, я буду целиться на один и один с половиной дюйм выше лба Кейн с расстояния двухсот ярдов.

— Вы удовлетворены? — спросил председатель сенатора.

— Думаю, да, — ответил тот, молча сел и задумался, по-прежнему вытирая лоб. Потом он вспомнил что-то еще и уже собирался задать новый вопрос, но тут дверь распахнулась и в комнатуворвался Матсон.

— Извините, босс, обнаружилось кое-что очень важное.

— Надеюсь, новости хорошие? — рявкнул председатель.

— Плохие, босс, очень плохие, — сказал Матсон, переводя дыхание.

Все присутствующие с тревогой посмотрели на него.

— Ладно, выкладывайте.

— Его зовут Марк Эндрюс, — сказал Матсон, плюхаясь на свободный стул.

— Кто это? — спросил председатель.

— Фэбээровец, который ездил в больницу вместе с Калвертом.

— Давайте по порядку, — мягко попросил председатель.

Матсон глубоко вздохнул.

— Вы знаете, что меня всегда беспокоило, что Стеймз поехал в больницу вместе с Калвертом — для человека его ранга это было очень странно.

— Да-да, — нетерпеливо сказал председатель.

— Так вот, Стеймз туда не ездил. Об этом сообщила его жена. Я навестил ее, чтобы выразить соболезнования, и она рассказала мне обо всем, чем занимался Стеймз в тот вечер, даже то, что он не доел свой муссакас. В ФБР ее просили никому ничего не говорить, но она считает, что я по-прежнему работаю в Бюро, и, видимо, не догадывается, что мы со Стеймзом, скажем так, друзьями не были. Узнав об Эндрюсе, я следил за ним последние сорок восемь часов. В вашингтонском отделении он значится как выбывший в двухнедельный отпуск, но отпуск свой он проводит очень странно. Я видел его возле штаб-квартиры ФБР — он разгуливал с докторшей из центра Вудро Вильсона и что-то вынюхивал возле Капитолия.

Сенатора передернуло.

— Эта милая докторша дежурила в ту ночь, когда я избавился от грека и черномазого ублюдка.

— Но если им все известно, — быстро сказал председатель, — то почему мы еще здесь?

— Да, это-то и странно. Я договорился посидеть за рюмкой со старым дружком из Службы личной безопасности. Завтра он назначен охранять Кейн. Так вот, в расписании ничего не изменилось. Совершенно очевидно, что Служба личной охраны понятия не имеет о нашем завтрашнем плане; значит, либо ФБР известно чертовски много, либо ничего. Но если они в самом деле обо всем знают, то не подпускают к этому Службу личной охраны.

— Вы что-нибудь узнали от своих знакомых из ФБР? — спросил председатель.

— Ничего. Никто ничего не знает, даже когда пьян в стельку.

— Что, по-вашему, известно Эндрюсу? — продолжал председатель.

— Думаю, он просто приволакивается за нашей докторшей и знает очень мало. Блуждает в потемках, — ответил Матсон. — Впрочем, я не исключаю, что он что-то разузнал у грека-официанта. Если так, следовательно, он действует на свой страх и риск. Это не похоже на тактику ФБР.

— Я не совсем вас понял, — сказал председатель.

— Тактика ФБР — работать парами и тройками. Почему же, в таком случае, на расследование не брошены десятки людей? Даже если бы в этом задействовали всего шесть-семь человек, я бы наверняка услышал об этом, да и кто-нибудь из моих приятелей в ФБР тоже, — пояснил Матсон. — По-моему, можно допустить, что они считают возможной попытку покушения на президента, но, видимо, не располагают данными, где и когда это произойдет.

— Кто-нибудь упоминал этот день при греке? — нервно спросил сенатор.

— Сейчас не помню. Впрочем, есть один способ узнать, располагают они какими-либо сведениями или нет, — ответил председатель.

— Какой, босс? — осведомился Матсон.

Председатель помолчал, закурил новую сигарету и бесстрастно промолвил:

— Убить Эндрюса.

На несколько секунд воцарилось молчание. Первым очнулся Матсон.

— Зачем, босс?

— Логика проста. Если он связан с расследованием, которое ведет ФБР, тогда они незамедлительно изменят завтрашнее расписание. Если они считают, что Кейн грозит смерть, то ни за что не позволят ей покинуть Белый дом — риск слишком велик. Достаточно подумать о последствиях: ФБР знало, что существует угроза покушения на президента, и вовремя не провело аресты и даже не удосужилось поставить в известность Службу личной охраны…

— Верно, — согласился Матсон. — Им придется найти какой-нибудь предлог и отложить все в последнюю минуту.

— Точно. Значит, если Кейн покинет резиденцию — они ничего не знают и мы будем действовать по плану. Если она не выйдет за ворота, нам придется отправиться в долгий отпуск, поскольку это будет означать, что их знание опасно для нашего здоровья.

Председатель повернулся к сенатору, который теперь просто обливался потом.

— Теперь ваша задача — во что бы то ни стало быть на ступенях Капитолия и задержать ее, если возникнет необходимость, а мы позаботимся об остальном, — резко сказал он. — Если мы не покончим с ней завтра, то выбросим на ветер чертову уйму времени и денег, а второй такой шанс нам уже не представится.

Сенатор тяжело вздохнул.

— По-моему, вы просто сошли с ума, но я не буду тратить время на споры. Мне нужно возвращаться в сенат, пока моего отсутствия не заметили.

— Спокойнее, сенатор. Мы держим все под контролем. Так или иначе, теперь мы не можем проиграть.

— Может быть, и нет, но к концу дня я могу оказаться козлом отпущения.

Ни слова не говоря, сенатор вышел. Председатель молча ждал, когда закроется дверь.

— Теперь, когда мы сплавили этого паникера, давайте перейдем к делу. Послушаем, что нам известно о Марке Эндрюсе и его действиях.

Матсон подробно описал передвижения Марка за последние сорок восемь часов. Председатель запоминал все подробности и ничего не записывал.

— Ладно, приспело время избавиться от мистера Эндрюса, потом мы спокойно сядем и последим за реакцией ФБР. Теперь слушайте внимательно, Матсон. Это нужно сделать так: вы немедленно возвращаетесь в сенат…

Матсон сосредоточенно слушал, записывал и время от времени кивал.

— Вопросы есть? — закончив, спросил председатель.

— Нет, босс.

— Если и тогда они выпустят эту суку из Белого дома, значит, им ничего не известно. И еще одно, прежде, чем мы разойдемся. Если завтра что-нибудь сорвется, каждый из нас сам позаботится о себе, ясно? Вознаграждение получите позже, как обычно.

Все кивнули.

— И последнее: при пиковом положении один из нас наверняка не позаботится о других, значит, мы должны быть готовы позаботиться о нем. Предлагаю сделать это следующим образом. Суан, когда Кейн…

Все слушали не перебивая: все были согласны.

— Ну а теперь время обедать. Нельзя позволять, чтобы эта сука в Белом доме нарушала наш режим приема пищи. К сожалению, вам не придется разделить его с нами, Матсон: вы должны убедиться, что Эндрюс сегодня обедает в последний раз.

Матсон улыбнулся.

— Это прибавит мне аппетита, — сказал он и вышел.

Председатель снял трубку телефона:

— Пожалуйста, подавайте обод. — И снова закурил.

Среда, день, 9 марта

2 часа 15 минут
Марк пообедал. Двое других мужчин доели сандвичи и поднялись уходить. Марк сразу вернулся в сенат: он хотел поймать Генри Ликхэма, пока не начались дебаты. Может быть, за ночь у Ликхэма созрели какие-то новые мысли. Кроме того, нужно запастись экземплярами Слушаний Судебной комиссии по законопроекту о владении оружием, чтобы изучить вопросы, заданные Бруксом, Бэрдом, Декстером, Харрисоном и Торнтоном. Быть может, еще один кусок головоломки встанет на место. Но Марк почему-то в этом сомневался. Он все больше укреплялся в убеждении, что политики редко играют в открытую. Он пришел за несколько минут до начала заседания и спросил служителя, нельзя ли найти Ликхэма в вестибюле.

Через несколько секунд показался Ликхэм — он спешил. Ясно, что он не расположен к беседе за десять минут до начала открытия судебного заседания. Значит, вряд ли он расскажет что-нибудь новое. Марку лишь удалось выяснить, где можно получить стенограммы слушаний и дебатов в комиссии.

— Вы можете взять их в справочной в конце коридора.

Поблагодарив Ликхэма, Марк поднялся на галерею, где его новый друг, охранник, занял ему место. Народу было уже полным-полно. Сенаторы входили в зал и занимали места, поэтому он решил взять стенограммы позже.

Вице-президент Билл Брэдли призвал к тишине. Сенатор Декстер с высоты своего роста медленно и деланно поглядел вокруг, прочесывая взглядом зал, чтобы удостовериться, все ли внимательно слушают. Когда его взгляд натолкнулся на Марка, он, казалось, немного удивился, но быстро взял себя в руки и начал выстраивать заключительные аргументы против законопроекта.

Марк чувствовал неловкость. Жаль, что он не занял место подальше, вне досягаемости пронзительного взгляда Декстера. Дебаты затянулись. Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон, Торнтон. Все хотели сказать последнее слово перед завтрашним голосованием. Перед завтрашней смертью.

Марк прослушал их, но ничего нового не узнал. Тупик. Теперь оставалось лишь пойти и взять стенограммы слушаний. Их придется читать всю ночь. Вряд ли, думал он, выслушав двух из пятерых ораторов, это что-нибудь даст. Что же он упустил? Все остальное контролировал директор. Он спустился в холл к лифту, вышел из Капитолия через цокольный этаж и направился к зданию Дирксена.

— Если можно, я хотел бы получить стенограммы слушаний по законопроекту о владении оружием.

— Все? — удивилась секретарь.

— Да, — ответил Марк.

— Но заседания продолжались шесть дней.

О, черт, значит, одной ночью не обойдется. С другой стороны, это будут только вопросы и заявления Брукса, Бэрда, Декстера, Харрисона и Торнтона.

— Будете платить или дадите расписку?

— Желательно расписку, — шутливо ответил он.

— Следовательно, вы — официальное лицо?

Да, подумал Марк. Но признаваться в этом нельзя.

— Нет, — сказал Марк и полез за бумажником.

— Если бы вы сделали запрос через одного из сенаторов вашего штата, то, наверное, смогли бы получить их бесплатно. Но сейчас это будет стоить десять долларов, сэр.

— Я тороплюсь, — сказал Марк. — Так что буду платить.

Он протянул деньги. В проходе, соединяющем зал заседаний со справочной, появился сенатор Стивенсон.

— Добрый день, сенатор, — поздоровалась секретарь, отвернувшись от Марка.

— Привет, Дебби. Нет ли у вас экземпляра законопроекта о чистом воздухе в том виде, в котором он был доложен в подкомиссии, перед тем как комиссия внесла исправления?

— Разумеется, сенатор, одну минуту. — Она исчезла в задней комнате. — Это единственный имеющийся у нас в данный момент экземпляр. Я могу доверить вам его, сенатор? — Она засмеялась. — Или же мне потребовать расписку?

Даже сенаторы дают расписку, подумал Марк. Сенаторы расписываются за все. Генри Ликхэм расписывается за все, даже за обед. Неудивительно, что я плачу такие огромные налоги. Но, видно, за еду им приходится платить после. Еда. Господи, как же он раньше об этом не подумал! Марк бросился бежать.

— Сэр, сэр, вы забыли свои экземпляры, — закричали вслед. Но было слишком поздно.

— Ненормальный какой-то, — сказала секретарь сенатору Стивенсону.

— Начнем с того, что любой, кто хочет прочитать все стенограммы слушаний — сумасшедший, — заметил сенатор Стивенсон, глядя на гору бумаг, которые Марк оставил после себя.

Марк направился прямиком в комнату Г-211, где накануне обедал с Ликхэмом. На двери висела табличка «Обеденный зал для представителей». Здесь были только двое или трое из обслуживающего персонала.

— Извините, может быть, вы мне поможете: здесь обедают сенаторы?

— К сожалению, не знаем. Вам нужно поговорить с распорядительницей. Мы только убираем.

— А где ее найти?

— Ее здесь нет. Уже ушла. Если придете завтра, может быть, она сможет вам помочь.

— Ладно, — вздохнул Марк. — Спасибо. Но, может, вы подскажете, есть ли другой обеденный зал сената?

— Есть — большой зал в Капитолии. С-109, но вам туда не попасть.

Марк бросился к лифту и принялся нетерпеливо ждать. Доехав до нижнего этажа, он выскочил из лифта и через вход прошел к запутанным тоннелям, которые соединяют все официальные здания на Капитолийском холме. Мимо двери с надписью «Табак» он пронесся к большому знаку «Подземный транспорт к Капитолию». Подземный транспорт, представляющий собой просто открытый поезд с сиденьями, вот-вот уходил. Марк шагнул в последний вагон и уселся напротив двух служащих сената, которые без передышки болтали о каком-то законопроекте. Весь их вид говорил о том, что к этим сферам они имеют прямое отношение.

Через несколько мгновений раздался звонок: приехали. Поезд остановился на стороне сената. Работа — не бей лежачего, подумал Марк. Этим ребятам не приходится бродить по дорогам холодного, жестокого мира. Ходят себе челноком между голосованиями и слушаниями. Цокольный этаж на этой стороне в точности повторял тот, откуда он только что прибыл: выкрашенный унылой желтой краской, с торчащими водопроводными трубами и неизменным автоматом с пепси-колой. Представители «Кока-колы», наверное, с ума сходят, что сенат предоставил их сопернику такую концессию. Марк впрыгнул на маленький эскалатор и стал ждать общественного лифта, в то время как двое мужчин довольно важного вида были препровождены в лифт с табличкой «Только для сенаторов».

Марк вышел на нижнем этаже и растерянно огляделся. Вокруг были сплошные мраморные арки и коридоры. У капитолийского полицейского он спросил, где находится обеденный зал сената.

— Идите прямо, потом поверните в первый коридор налево. Он узкий. В общем, первый проход, к которому подойдете.

Бросив через плечо «спасибо», Марк добрался до первого коридора. Прошел кухни и табличку, гласившую «Только для прессы — посторонним вход воспрещен». Прямо перед собой он увидел другую деревянную табличку, на которой большими буквами было написано: «Только для сенаторов». Открытая дверь направо вела в розового цвета прихожую, украшенную канделябром, ковром с рисунком, обставленную мебелью зеленой кожи, а над всем этим на потолке возвышалась цветастая роспись со множеством фигур. Через другую дверь взору Марка открылись белые скатерти, цветы, мир благостной трапезы. В дверях появилась женщина, по виду — распорядительница.

— Чем могу служить? — спросила она, вопросительно подняв брови.

— Я пишу диплом по теме «Деловая жизнь сенатора». — Марк вытащил бумажник и показал свою Йельскую карточку, большим пальцем прикрывая срок действия документа.

На даму это, очевидно, не произвело большого впечатления.

— Мне нужно только взглянуть на комнату. Просто, чтобы проникнуться атмосферой места.

— Видите ли, сэр, никого из сенаторов здесь сейчас нет. Как правило, в среду они никогда не задерживаются до такого времени. По четвергам они отправляются назад в родные штаты на долгий уик-энд. Единственное, что задерживает их здесь на этой неделе, — законопроект о владении оружием.

Марку удалось незаметно продвинуться к середине комнаты. Со стола прибирала официантка. Она улыбнулась ему.

— Сенаторы расписываются за еду? Или платят наличными?

— Почти все расписываются, а потом в конце месяца платят.

— Как вы за этим следите?

— Очень просто. Мы ведем ежедневный отчет. — Она показала на большую книгу с надписью «Счета». Марк знал, что в тот день на обеде присутствовали двадцать три сенатора — так ему сказали их секретари. Что, если так поступил и какой-нибудь другой сенатор, не удосужившийся поставить об этом в известность своего секретаря? Ответ был почти у него в руках.

— Можно взглянуть, как проходит самый обычный день сенатора? Просто интересно, — сказал он, невинно улыбаясь.

— Не знаю, можно ли вам это показывать.

— Ну хоть одним глазком. Когда буду писать диплом, я хочу, чтобы люди думали, что я действительно знаю, о чем пишу, что видел это собственными глазами. До сих пор мне оказывали полное содействие.

Он умоляюще посмотрел на женщину.

— Ладно, — неохотно согласилась она. — Но, пожалуйста, побыстрее.

— Спасибо. Давайте возьмем какое-нибудь прошедшее число, скажем, 24 февраля.

Открыв книгу, она пролистала ее до 24 февраля.

— Четверг, — сказала она. Стивенсон, Нанн, Мойнихан, Хайнц, имена вызванивали одно за другим. Доул, Хатфилд, Бэрд. Значит, в тот день Бэрд обедал в сенате. Он продолжал читать. Темплмен, Брукс — и Брукс тоже. Дальше. Барнз, Рейнольдс, Торнтон. Значит, утром он делал заявление без всякой задней мысли. Распорядительница закрыла книгу. Ни Харрисона, ни Декстера.

— Как видите, ничего особенного, — сказала она.

— Да, — кивнул Марк. Поблагодарив женщину, он быстро вышел.

На улице он остановил такси. Один из преследовавших его мужчин последовал его примеру. Двое других пошли к своей машине.

Через несколько минут, остановившись у здания Бюро, Марк заплатил шоферу, предъявил на входе удостоверение и на лифте поднялся на седьмой этаж. Миссис Макгрегор улыбнулась ему. Должно быть, у директора никого нет, подумал Марк. Он постучал и вошел.

— Итак, Марк?

— Брукса, Бэрда и Торнтона можно исключить, сэр.

— Первые двое меня не удивляют, — сказал директор. — Их участие в этом всегда казалось абсурдом, но вот Торнтон внушал мне серьезные опасения. Кстати, как вам удалось исключить этих троих?

Марк рассказал о блестящей идее проникнуть в обеденный зал сената и подумал, что еще он упустил из виду.

— До этого можно было додуматься три дня назад, не так ли, Марк?

— Да, сэр.

— Да и я хорош, — сказал директор. — Значит, остаются Декстер и Харрисон. Вам, наверное, будет интересно, что оба они, как и почти все сенаторы, намерены завтра быть в Вашингтоне, и оба собираются присутствовать на церемонии у Капитолия. Поразительно, — задумчиво сказал он, — даже люди такого уровня хотят наблюдать, как совершится задуманное ими преступление. Давайте еще раз пройдемся по нашему плану, Эндрюс. Президент покидает южный выход Белого дома в 10.00, если я не остановлю ее, значит, у нас остается в запасе 17 часов и одна последняя надежда. Парни из «Дактилоскопии» отобрали банкноту с отпечатками пальцев миссис Казефикис. Двадцать вторая по счету — можно считать, что нам повезло: с остающимися шестью банкнотами на руках надежды успеть сделать что-то до 10 утра завтра не было бы никакой. На банкноте обнаружены еще несколько отпечатков — они будут работать с ними всю ночь. Я надеюсь быть дома к полуночи. Если до этого что-нибудь обнаружите, звоните. Завтра в 8.15 вы должны быть у меня в кабинете. Сейчас сделать вы практически ничего не можете. Но волноваться не нужно: к операции я подключил еще двадцать агентов, хотя никто из них не знает подробностей дела. И впустить президента в опасную зону я могу лишь в том случае, если мы накроем этих мерзавцев.

— Значит, в 8.15 я у вас с докладом, сэр, — сказал Марк.

— И еще, Марк, настоятельно рекомендую вам не встречаться с доктором Декстер. Я не хочу в последний момент провалить всю операцию из-за вашей личной жизни. Не обижайтесь.

— Не буду, сэр.

Марк вышел, ощущая себя пешкой. К операции привлечены двадцать агентов. Долго ли они работали до того, как директор сообщил ему об этом? Двадцать человек пытаются выяснить, Декстер это или Харрисон, не зная зачем. Но все-таки только он и директор знают все подробности. Марк боялся, что директор знает больше, чем он. Может, будет умнее не встречаться с Элизабет до завтрашнего вечера. Он сел в машину и поехал назад к зданию Дирксена. Потом вспомнил, что оставил в справочной стенограммы слушаний. Приехав, он почувствовал, что его неудержимо тянет к телефонным будкам. Он должен позвонить ей, узнать, как она чувствует себя после аварии. Он набрал помер центра Вудро Вильсона.

— О, она уехала из больницы — не так давно.

— Спасибо, — сказал Марк. С бьющимся сердцем он позвонил ей домой.

— Элизабет?

— Да, Марк. — Ее голос звучал — холодно? испуганно? устало? Сотни вопросов пронеслись в его мозгу.

— Можно мне приехать прямо сейчас?

— Да. — Раздался щелчок.

Марк вышел из будки, чувствуя, что ладони вспотели. Прежде чем ехать к Элизабет, нужно сделать еще одну работу: забрать эти чертовы бумаги со слушаний в сенате по законопроекту о владении оружием.

Марк пошел к лифту. Ему казалось, он слышит за собой шаги. И неудивительно: за ним шло несколько человек. Дойдя до лифта, он нажал кнопку «Вверх» и бросил быстрый взгляд в ту сторону, откуда доносились шаги. Среди толпы служащих сената, конгрессменов и зевак за ним наблюдали двое. А может быть, они охраняли его? Третий, мужчина в темных очках, изучающий плакат «Медикэра», острым глазам Марка казался еще больше похожим на агента, чем двое других.

Директор говорил, что подключил к делу двадцать агентов, трое из которых, по-видимому, получили инструкции наблюдать за Марком. Черт. Значит, очень скоро они вслед за ним окажутся возле дома Элизабет, и директор, конечно, сразу же будет поставлен об этом в известность. Ну уж дудки, решил Марк. Это не их собачье дело! Он оторвется от «хвоста». Нужно уберечь ее от любопытных взглядов и злых языков. Поджидая лифт, который придет первым, он быстро обдумывал ситуацию. Двое агентов теперь направились к нему, но третий у плаката «Мэдикер» по-прежнему не шелохнулся. Может, он и не оперативник вовсе, но все же что-то говорило о том, что это агент, какая-то аура, то, что чувствуют другие агенты с закрытыми глазами.

Марк сосредоточился на лифте. Справа зажглась стрелка, и двери медленно открылись. Марк пулей вскочил в лифт и, став лицом к кнопкам, стал смотреть в коридор. Двое оперативников зашли за ним и встали сзади. Человек, стоявший возле плаката «Мэдикер», тоже направился к лифту. Двери стали закрываться. Марк нажал кнопку «Стоп», и двери снова открылись. Нужно дать ему возможность зайти, чтобы в лифте оказались все трое, подумал Марк, но третий и не думал заходить. Он просто стоял и смотрел, как будто ждал другого лифта. Может быть, он просто хочет спуститься вниз и никакой он не агент. Марк мог поклясться… Двери стали закрываться, и Марк, улучив самый удобный момент, выскочил наружу. Неудачно. О’Малли тоже успел протиснуться вслед за ним, в то время как его коллеге пришлось медленно, но неотвратимо вознестись на восьмой этаж. Теперь осталось два «хвоста». Приехал другой лифт. В него немедленно шагнул третий агент. Очень умный ход или просто действие непрофессионала, подумал Марк, и остался ждать снаружи. За его плечом стоял О’Малли. Куда дальше?

Марк зашел в лифт и нажал кнопку нижнего этажа, но О’Малли с легкостью поспевал за ним. Марк нажал на «Стоп» и не спеша вышел из лифта. За ним с непроницаемым лицом следовал О’Малли. Третий неподвижно стоял в лифте. Видимо, они работают вместе. Марк прыгнул назад и снова нажал на кнопку. Двери закрывались ужасающе медленно, но О’Малли уже сделал два шага и явно не успевал вскочить в лифт. Когда двери захлопнулись, Марк улыбнулся. От двоих он избавился: один беспомощно стоял на нижнем этаже, второй ехал вверх, а Марк опускался в подвальный этаж с третьим.


На пятом этаже О’Малли столкнулся с Пирсом Томпсоном. Оба едва переводили дыхание.

— Где он? — крикнул О’Малли.

— Что значит, где он? Я думал, он с тобой.

— Нет, я потерял его на первом этаже.

— Черт! Теперь ищи ветра, — сказал Томпсон. — Что этот шустрила про нас, собственно, воображает? Кто будет докладывать директору?

— Не я, — ответил О’Малли. — Ты старший офицер, вот и докладывай.

— Исключено, — отрезал Томпсон. — Ты же не хочешь, чтобы все лавры достались этому сукиному сыну Матсону — он-то по-прежнему с ним. Нет, нужно его найти. Займись первыми четырьмя этажами, а мне оставь четыре верхних. Как только обнаружишь его, сразу дай сигнал.


Доехав до подвального этажа, Марк остался стоять в лифте. Третий вышел и в нерешительности остановился. Большой палец Марка снова нажал на кнопку «Закр. дверей». Двери послушно закрылись. Вот он и один. Он попытался не останавливаясь проехать первый этаж, но ничего не вышло: кто-то вызвал лифт. Он молился, чтобы это не был кто-то из тройки. Оставалось ждать. Двери открылись, и он сразу вышел. Никаких агентов, никого у плаката «Мэдикер». Он бросился к вращающимся дверям в конце коридора. Дежурный охранник подозрительно посмотрел на него и положил руку на кобуру. Прорвавшись сквозь круговерть дверей, он выскочил наружу и побежал что было сил. Потом огляделся. Прохожие вокруг шли ровным шагом, никто не бежал. Он был в безопасности.

Проспект Пенсильвании — он ловко пробирался между машинами, под скрежет тормозов и сердитые возгласы. Добравшись до стоянки, прыгнул в свою машину, пытаясь нащупать в карманах мелочь. Почему шьют такие брюки, в которые сидя невозможно засунуть руку? Он быстро расплатился за стоянку и поехал в направлении Джорджтауна — к Элизабет. Взглянул в зеркало заднего обзора. «Форда»-седана видно не было. Ему удалось оторваться. Он улыбнулся. Наконец-то удалось перехитрить директора. На углу Пенсильвании и 14-й улицы на светофоре стал зажигаться красный свет, и он нажал на газ. Теперь можно было расслабиться.

Черный «бьюик» проскочил на красный свет. К счастью, поблизости не было дорожной полиции.


Когда Марк прибыл в Джорджтаун, к нему возвратилась нервозность — уже другая нервозность, связанная не с директором и его миром, а с Элизабет и ее миром. С колотящимся сердцем он нажал кнопку звонка.

Появилась Элизабет. Она выглядела опустошенной и усталой и не сказала ни слова. Он прошел за ней в гостиную.

— Ты оправилась от аварии?

— Да, спасибо. А откуда ты знаешь, что я попала в аварию? — спросила она.

— Позвонил в больницу, — быстро нашелся Марк. — Там и сказали.

— Ты говоришь неправду, Марк. В больнице я ничего никому не говорила и уехала рано, сразу после звонка отца.

Марк не мог смотреть ей в глаза. Он сел и уткнулся глазами в ковер.

— Я… я не хочу лгать тебе, Элизабет. Пожалуйста, не…

— Почему ты преследуешь моего отца? — требовательно спросила она. — Неудивительно, что когда вы встретились в «Мейфлауэр», твое лицо показалось ему знакомым. Ты регулярно посещал его заседания в комиссии и наблюдал дебаты в сенате.

Марк молчал.

— Ладно, можешь не объяснять. Я же не слепая. И вот к каким выводам я пришла. Я — часть операции ФБР. Боже мой, ты ведь трудишься до поздней ночи, верно, агент Эндрюс? Для человека, отобранного работать на таком участке, как дочери сенаторов, ты чертовски неумел. И много дочерей сенаторов тебе удалось соблазнить за эту неделю? Удалось добыть что-нибудь ценное из этой грязи? А почему, собственно, не заняться еще и женами? Твое мальчишеское обаяние, думаю, возымеет на них большое действие. Хотя, должна признаться, я тебе почти поверила, несчастный пройдоха.

Несмотря на то, что во время своей обличительной речи Элизабет изо всех сил пыталась сохранить ледяное спокойствие, она закусила губу. К горлу подкатил комок. Марк по-прежнему не мог посмотреть на нее. В ее голосе слышались гнев и слезы. Но через секунду она справилась с собой. Голос сделался ледяным.

— А теперь, пожалуйста, оставь меня, Марк. Сейчас же. Я все сказала и надеюсь больше никогда тебя не встречать. Может быть, тогда я снова смогу хоть немного уважать себя. Уходи! Ползи назад, в тину.

— Ты все неправильно поняла, Элизабет.

— Знаю, знаю, бедный непонятый агент. Конечно, ты любишь меня ради меня самой. И в твоей жизни нет другой девушки, — с горечью проговорила она. — По крайней мере, пока ты не приступил к новому делу. Что ж, считай, что задание только что для тебя закончилось. Иди поищи еще чью-нибудь дочь и соблазняй ее враньем про любовь.

Ее не в чем было упрекнуть. Не сказав ни слова, Марк вышел.


Он ехал домой в оцепенении. Люди, сидевшие в машине, которая шла за ним, наоборот, были особенно внимательны. Приехав, Марк отдал ключи Саймону и на лифте поднялся к себе.

Черный «бьюик» стоял в ста ярдах от здания. Двое людей видели свет в квартире Марка. Он набрал шесть из семи цифр ее телефона, но потом повесил трубку и погасил свет. Один из людей в «бьюике» снова закурил, вдохнул дым и взглянул на часы.


После долгих месяцев переговоров, запугиваний, уговоров и угроз законопроект о владении оружием наконец должен был быть представлен в палату представителей для окончательного одобрения.

Этому дню суждено стать важнейшей вехой в американской истории. Даже если за время пребывания на посту Флорентине не удастся сделать ничего больше, она сможет гордиться одним этим делом.

Что может помешать этому теперь? В тысячный раз задавала она себе вопрос. И в тысячный раз в ее мозгу проносилась одна и та же ужасная мысль.

Она снова заставила себя не думать об этом.

Четверг, утро, 10 марта

5 часов 00 минут
Директор проснулся как от толчка. Не стал вставать, а просто лежал в полном изнеможении; в этот час не оставалось ничего другого, кроме как лежать, глядеть в потолок и думать. Впрочем, и это не очень помогло. Он вновь и вновь прокручивал в голове события последних шести дней. Отменить операцию можно было лишь в самом крайнем случае: это значит, что сенатор и его приспешники выйдут сухими из воды. Быть может, они уже обо всем пронюхали и легли на дно — зализывать раны и готовиться к новой попытке? Так или иначе, решение предстояло принять ему.


Сенатор проснулся в 5.35 в холодном поту — впрочем, в эту ночь ему почти не удалось сомкнуть глаз. Ночь выдалась злая, с громом, молниями и сиренами. Звук сирен вышибал у него пот. Он не ожидал, что будет так нервничать. Услышав три гудка, он едва удержался, чтобы не позвонить председателю и не отказаться от участия в деле, несмотря на последствия, о которых ненавязчиво, но часто обмолвливался председатель. Но образ мертвой Кейн у его ног напомнил сенатору, что даже сейчас все смогут точно вспомнить, где он находился, когда было совершено покушение на Джона Ф. Кеннеди, и сам он никогда не сможет забыть, где был в момент смерти Флорентины Кейн. Впрочем, это пуга́ло меньше, нежели мысль, что его имя появится в заголовках газет, репутация будет навсегда погублена, а карьера окончена. И все-таки он едва не позвонил председателю — правда, скорее затем, чтобы обрести уверенность, хоть они и договаривались не вступать в контакт до следующего утра, когда председатель уже будет в Майами.

Пять человек уже умерли, но это вызвало лишь легкое волнение; смерть президента Кейн громом отзовется во всем мире.

Некоторое время сенатор невидящим взглядом смотрел в окно, потом отвернулся. Взглянул на часы: жаль, нельзя остановить время. Секундная стрелка неумолимо приближалась к 10.56. Он отвлек себя завтраком и утренней газетой. «Пост» сообщала, что ночью во время одной из самых жестоких бурь в истории Вашингтона во многих зданиях возник пожар и что река Лаббер-Ран в Вирджинии вышла из берегов, причинив серьезные разрушения. О президенте Кейн почти не упоминали. Жаль, нельзя прочитать завтрашние утренние газеты сегодня.


Первым директору позвонил Эллиотт, который сообщил, что текущие действия сенаторов Декстера и Харрисона не внесли никакой ясности в ситуацию — впрочем, безымянный человек и не знал толком, в чем она заключается. Буркнув что-то себе под нос, директор съел яйцо — с острой стороны — и прочитал сообщение в «Пост» о дьявольской погоде, обрушившейся ночью на Вашингтон. Он выглянул в окно: день стоял погожий и сухой. Прекрасный день для покушения, подумал он. Когда светит солнце, выползают гадюки. Сколько можно еще тянуть с сообщением о положении? По расписанию президент покидает Белый дом в 10.00. Нужно будет заблаговременно проинформировать начальника Службы личной охраны Х. Стюарта Найта и, если понадобится, и президента — хотя бы за час. Черт с этим, он оставит все как есть до последней минуты, а после даст полный отчет о своих действиях. Директор был готов рискнуть карьерой, чтобы схватить с поличным шустрого сенатора. Но рисковать жизнью президента…

Вскоре после 6.00 он поехал в Бюро. Нужно быть там за два часа до Эндрюса, чтобы проработать все донесения, о которых отдал распоряжение накануне вечером. Не многим из его старших помощников удалось выспаться сегодня ночью, хотя они, видимо, еще не догадываются о причине такой спешки. Скоро они об этом узнают. Его заместитель, помощник директора по расследованию, помощник директора по планированию и анализу, и глава отдела по борьбе с уголовными преступлениями этого подразделения помогут ему решить, продолжать или отменить операцию. Его «форд»-седан скользнул вниз по пандусу к подземной стоянке и встал на обычное место.

У лифта, как и всегда, его ждал Эллиотт — он никогда не опаздывал. Есть в нем что-то нечеловеческое, он должен уйти, думал директор, если мне не придется уйти раньше. Ему внезапно пришло в голову, что, возможно, сегодня вечером ему придется представить президенту прошение об отставке. Какому президенту? Не думать об этом — все само собой решится в назначенное время, а теперь нужно проработать действия на ближайшие пять часов.

Эллиотт не сообщил ничего толкового. В течение ночи и ранним утром и Декстер и Харрисон получали телефонные звонки и звонили сами, но ничего компрометирующего они не содержали. Никакой другой информации не ожидалось, директор спросил, где сейчас находятся двое сенаторов.

— Оба завтракают дома. Декстер в Кенсингтоне, Харрисон — в Александрии. С шести утра за ними наблюдают шестеро агентов, им приказано вести за ними слежку весь день.

— Хорошо. Если случится что-нибудь непредвиденное, немедленно сообщите мне.

— Разумеется, сэр.

Следующим был дактилоскопист. Когда он вошел, директор извинился, что загрузил его ночной работой, однако лицо и глаза человека светились оживлением, чего директор у себя не заметил, когда брился утром у зеркала.

Пяти футов четырех дюймов ростом, изящный и довольно бледный, Дэниэл Соммертон начал свой доклад. Работа с отпечатками пальцев была для него как игрушка для ребенка, настолько же профессия, насколько страсть. Соммертон стоял, а директор продолжал сидеть. Если бы директор встал, то лицо Соммертона оказалось бы на уровне его груди.

— Мы обнаружили семнадцать различных отпечатков пальцев и три различных отпечатка больших пальцев, директор, — радостно начал он. — Пришлось обрабатывать их нингидрином, а не йодистыми парами, поскольку по техническим причинам, которыми я вас не буду затруднять, мы не могли рассматривать каждый в отдельности.

Он высокомерно взмахнул рукой, подчеркивая, что не будет даже и пытаться с научной точки зрения объяснять это директору, хотя директор и сам бы признал, что дело это — бесполезное.

— Мы считаем, что можем идентифицировать еще два отпечатка, — продолжал Соммертон. — Данные по двадцати двум отпечаткам будут готовы через два — максимум три часа.

Директор взглянул на часы — уже 6.45.

— Молодец. Еще бы немного, и мы опоздали. Даже если результаты будут отрицательные, представьте их мне как можно скорее. И еще одна просьба: поблагодарите всех ваших сотрудников за то, что работали всю ночь.

Дактилоскопист вышел: ему не терпелось вернуться к семнадцати отпечаткам пальцев, трем отпечаткам больших пальцев и двум неопознанным отпечаткам. Нажав кнопку, директор попросил миссис Макгрегор пригласить в кабинет помощника директора по планированию и анализу.

Спустя две минуты перед ним стоял Уолтер Уильямс.

Пяти футов одиннадцати дюймов ростом, светлый, с тонким мертвенно-бледным лицом, над которым возвышался красивый высокий лоб, изборожденный морщинами — не от горестных дум, а от постоянного удивления. Уильямс был известен в Бюро под прозвищами Мозг и У.У. Его первоочередной обязанностью было руководить «мозговым центром», состоящим из шести, конечно, не столь блестящих, но тем не менее выдающихся умов. Директор часто предлагал ему решать гипотетические ситуации, на которые У.У. давал ответ, впоследствии, как правило, оказывавшийся верным. Директор безгранично доверял его суждению, но сегодня рисковать не мог. Теперь У.У. нужно постараться дать убедительный ответ на гипотетический вопрос относительно вчерашнего вечера, иначе его следующий вызов будет к президенту.

— Доброе утро, директор.

— Доброе утро, У.У. Ну что вы решили насчет моей проблемы?

— Это очень любопытно, директор… знаете, честно говоря, проблема кажется мне простой, даже если рассматривать ее под разными углами.

Впервые за утро на лице директора появилось легкое подобие улыбки.

— Полагаю, я правильно понял вас, директор.

Директор улыбнулся еще шире. У.У. не упустил ничего и понял его правильно и был таким формалистом, что даже с глазу на глаз не называл директора Голтом. У.У. продолжал; его брови то поднимались, то опускались, как индекс Доу-Джонса в год выборов.

— Вы просили меня предположить ситуацию, при которой президент покинет Белый дом в икс часов и на машине направится в Капитолий. На это ей потребуется шесть минут. Предположительно ее машина пуленепробиваема и хорошо контролируется агентами личной охраны. Будет ли возможно совершить на нее покушение при таких обстоятельствах? Ответ: это возможно, но практически невозможно. Тем не менее, приводя гипотетическую ситуацию к ее логическому завершению, отмечу, что участники покушения могут использовать следующие средства: а) взрывчатые вещества; (б) пистолет на близком расстоянии; (в) винтовку.

У.У. всегда говорил как оживший учебник.

— Бомба может быть брошена в любом место маршрута, но она никогда не используется профессионалами, поскольку профессионалам платят за результаты, а не за попытки. Если рассматривать бомбу, как способ устранения президента, обнаружится, что с ее помощью пока не было совершено ни одной удачной попытки, несмотря на тот факт, что в нашей истории четверо президентов были убиты в должности. Бомбы неизбежно убивают ни в чем не повинных людей, а часто и самого преступника. По этой причине, если уж предполагать, что здесь действуют профессионалы, мне кажется, они отдадут предпочтение пистолету или винтовке. Что же касается оружия с ограниченной дальностью стрельбы, директор, оно навряд ли будет использовано: очень маловероятно, что профессионал приблизится к президенту и застрелит его на ближней дистанции, таким образом ставя под угрозу собственную жизнь. Чтобы пробить лимузин президента, нужна пушка или противотанковое ружье — без разрешения в центре Вашингтона с ним не походишь.

С У.У. директор никогда не был уверен, шутит тот или просто излагает факты. Брови по-прежнему ходили вверх-вниз — верный признак того, что не стоит прерывать У.У. глупыми вопросами.

— В момент прибытия президента к ступеням Капитолия толпа находится от нее на слишком большом расстоянии, чтобы (а) можно было произвести точный выстрел и (б) позволить убийце скрыться. Значит, можно предположить, что преступники прибегнут к самому апробированному и самому успешному способу покушения на главу правительства, а именно — винтовке с телескопическим прицелом для дальнобойной стрельбы. Следовательно, единственное место, где убийца может осуществить свои намерения, — сам Капитолий. Его глазам недоступна внутренняя часть Белого дома, а кроме того, стекла в окнах — в четыре дюйма толщиной, значит, он должен ждать, когда президент выйдет из лимузина и направится к ступеням Капитолия. Сегодня утром мы с секундомером в руках поднялись по ступеням Капитолия — это занимает около пятидесяти секунд. Выгодных позиций для того, чтобы осуществить покушение, крайне мало, но мы внимательно обследовали местность, и все они указаны в моем отчете. Кроме того, заговорщики, видимо, убеждены, что мы и не подозреваем о заговоре, поскольку знают, что мы можем перекрыть все огневые позиции. Хотя мы и считаем, что покушение вряд ли произойдет здесь, в сердце Вашингтона, тем не менее такая возможность не исключена, если предположить, что будет действовать дерзкий и опытный одиночка или группа людей.

— Спасибо, У.У. Уверен, что вы правы.

— Рад был помочь вам, сэр. Надеюсь, что это лишь гипотетическая комбинация.

— Да, У.У.

У.У. улыбнулся, как школьник, который единственный в классе может ответить на вопросы учителя. Мозг вышел из комнаты, чтобы вернуться к другим проблемам. Немного спустя директор вызвал другого своего помощника.

Мэттью Роджерс постучал, вошел в кабинет и стал ждать, когда ему предложат сесть. Он соблюдал субординацию. Как и У.У., ему никогда не стать директором, но без него любому директору пришлось бы туго.

— Итак, Мэтт? — сказал директор, указывая на кожаное кресло.

— Вчера вечером я прочитал последний отчет Эндрюса, директор, и убежден, что настало время информировать Службу личной охраны.

— Я намерен сделать это примерно через час, — ответил директор. — Не беспокойтесь. Вы уже решили, как развернете своих людей?

— Это зависит от того, где сосредоточен максимальный риск, сэр.

— Хорошо, Мэтт, давайте предположим, что эпицентр зоны максимального риска находится у Капитолия, в 10.06, прямо на ступенях — что тогда?

— Во-первых, в радиусе четверти мили я оцеплю район во всех направлениях. Закрою вход и выход из метро, остановлю весь транспорт — личный и общественный, допрошу всех тех, кто привлекался в прошлом за угрозы в адрес президента и кто значится в картотеке Службы личной охраны. С помощью столичной полиции обеспечу круговую охрану. В районе нужно сосредоточить как можно больше глаз и ушей. Для тщательного наблюдения можно будет получить от двух до четырех вертолетов с Андрусской военно-воздушной базы. В непосредственной близости от президента обеспечу четкую координацию агентов Службы личной охраны.

— Отлично, Мэтт. Сколько человек нужно для такой операции и сколько времени им понадобится для приведения в боевую готовность, если я объявлю о чрезвычайных мерах прямо сейчас?

Помощник директора взглянул на часы — начало восьмого. Он на мгновение задумался.

— На инструктаж и полную подготовку трехсот специальных агентов мне понадобится два часа.

— Хорошо, выполняйте, — решительно сказал директор. — Как только все будет готово, доложите мне, но окончательный инструктаж оставьте на самый последний момент. И еще, Мэтт: никаких вертолетов до 10.01. Нельзя допустить, чтобы просочилась хоть какая-нибудь информация. Наша единственная надежда — поймать преступника.

— Может быть, тогда просто отменить визит президента, сэр? Наше положение и так незавидное, кроме того, это не только ваша обязанность.

— Если мы самоустранимся сейчас, завтра нам придется начинать все сначала, — сказал директор, — а второй такой возможности может и не представиться.

— Да, сэр.

— Не подведите, Мэтт. Все наземные действия я всецело передаю вам в руки.

— Благодарю за доверие, сэр.

Роджерс вышел. Директор знал, что он выполнит свою работу квалифицированно, как и любой другой сотрудник правоохранительных органов в Америке.

— Миссис Макгрегор.

— Да, сэр?

— Соедините меня с начальником Службы личной охраны Белого дома.

— Слушаюсь, сэр.

Директор взглянул на часы: 7.10. Эндрюс должен появиться в 8.15. Зазвонил телефон.

— Мистер Найт на проводе, сэр.

— Стюарт, пожалуйста, перезвони мне по моему частному каналу и удостоверься, что тебя не подслушивают.

Х. Стюарт Найт знал Голта достаточно хорошо, чтобы понять, что это не просто перестраховка. Включив специальный телефонный шифратор, он немедленно перезвонил.

— Стюарт, мне нужно сейчас же тебя видеть. Обычное место, максимум через тридцать минут. Дело крайне важное.

Чертовски некстати, через два часа президент покидает Белый дом, подумал Стюарт Найт. Но с подобными просьбами Голт обращается два-три раза в год, и, значит, все прочие дела надо пустить побоку. Важнее просьб Голта были только просьбы президента и министра юстиции.


Спустя десять минут директор ФБР и начальник Службы личной охраны встретились на стоянке такси перед Юнион-Стейшн. Они сели в седьмое по счету такси в ряду, молча заняв места на заднем сиденье. За рулем автомобиля компании «Желтые такси Макса» сидел Эллиотт; он поехал вокруг Капитолия. Директор говорил, а начальник Службы личной охраны слушал.


Будильник разбудил Марка в 6.45. Он принял душ, побрился и стал думать о стенограммах, оставленных в сенате, пытаясь убедить себя, что все равно они не пролили бы света на вопрос: Декстер это или Харрисон? Он вознес немую благодарность сенатору Стивенсону за то, что тот, сам того не зная, снял подозрения с сенаторов Брукса, Бэрда и Торнтона. Как бы Марк был благодарен, если кто-нибудь снял бы подозрения с сенатора Декстера. Но он начал уже соглашаться с доводами директора — все указывало на Декстера. Доводы были очень убедительны и все же… Марк взглянул на часы — рановато поднялся. Он сел на краю кровати и почесал ногу: видимо, ночью укусил комар. Он снова стал размышлять, не упустил ли чего.


Председатель встал с постели в 7.20 и закурил первую за день сигарету. Он не мог точно припомнить, когда проснулся. В 6.10 он позвонил Тони, который к тому времени уже встал и ждал его звонка. Сегодня они встретятся лишь в случае, если председателю спешно понадобится машина. Следующий их разговор — ровно в 9.30 — проверка состояния готовности.

После разговора с Тони председатель позвонил горничной и заказал обильный завтрак. То, что предстоит сделать сегодня, — не та работа, с которой можно управиться на пустой желудок. Матсон должен звонить в любое время после 7.30. Может, он еще спит? После вчерашней работы Матсон заслужил небольшой отдых. Председатель улыбнулся. Он прошел в ванную и включил душ: появилась тоненькая струйка холодной воды. Проклятые гостиницы. Сто долларов за ночь и нет горячей воды. Он довольно безрезультатно поплескал на себя водой и стал думать о предстоящих пяти часах, снова и снова прорабатывая план, удостоверяясь, что не упущено ни малейшей детали. Сегодня Кейн умрет, и он получит два миллиона долларов в «Объединенном банке Швейцарии» в Цюрихе, номер счета АЗЛ-376921-Б — небольшое вознаграждение от его благодарных друзей по торговле оружием. А дядя Сэм не получит и цента налогов!

Зазвонил телефон. Черт! Он прошел к телефону; вода с тела капала на пол, сердцебиение усилилось. Это был Матсон.

Сегодня ночью, выполнив задание, Матсон и председатель возвратились на машине от квартиры Марка в 2.35. Матсон проспал на тридцать минут. В этом чертовом отеле забыли позвонить и разбудить его: в наше время ни на кого нельзя понадеяться. Едва проснувшись, он позвонил председателю и обо всем доложил.

Суан уже преспокойно сидел наверху крана: он был готов — и, наверное, единственный из них, кто еще спал.

Вода продолжала капать с председателя на пол, но он был доволен. Положив трубку, он вернулся в душ. Дьявол, вода по-прежнему холодная.

Матсон мастурбировал. Он всегда так делал, когда нервничал и надо было убить время.


Флорентина Кейн не просыпалась до 7.35. Перевернувшись на бок, она попыталась вспомнить сон, который только что видела, но ничего не вышло, и тогда она пустила мысли на самотек. Сегодня она отправится в Капитолий, чтобы до специальной сессии сената представить законопроект о владении оружием, а затем отобедает вместе со всеми главными сторонниками и противниками законопроекта. Как только Комиссия одобрит законопроект — а в этом она не сомневалась, — она сосредоточится на разработке стратегии для последней битвы в конгрессе. По крайней мере, перевес теперь, судя по всему, на ее стороне. Она улыбнулась Эдуарду, хотя он стоял к ней спиной. Сессия была напряженной, и она с нетерпением ждала, когда сможет отправиться в Кемп-Дэвид и провести побольше времени с семьей. Надо вставать, большинство американцев уже на ногах, а я все еще валяюсь в постели, подумала она. Да, но тем американцам, кто уже встал, не пришлось накануне вечером обедать с четырехсотфунтовым королем Тонги, который и не думал уходить из Белого дома, пока его фактически не выставили. Президент не была уверена, что сможет найти острова Тонга на карте. В конце концов, Тихий океан — большое место. Вести переговоры она предоставила государственному секретарю Эйбу Чейесу — он по крайней мере точно знал, где находится Тонга.

Она перестала думать о толстом короле и спустила ноги на пол — или точнее, на президентскую печать. Этот проклятый знак был всюду, кроме туалетной бумаги. Она знала, что обнаружит в холле по пути в столовую на завтрак: третье издание «Нью-Йорк таймс», третье издание «Вашингтон пост», первые издания «Лос Анджелес таймс» и «Бостон глоб», приготовленные ей для прочтения, с отмеченным красным местами, где речь шла о ней, плюс готовый дайджест вчерашних новостей. Как они успевают приготовить все это, прежде чем она оденется? Флорентина прошла в ванную и включила душ; напор воды был подходящий. Она стала обдумывать, что сказать напоследок, как убедить тех в сенате, кто еще колеблется, что законопроект о владении оружием должен стать законом. Поток мыслей был прерван ее попытками достать мылом до середины спины. Хоть это президенты по-прежнему делают сами, подумала она.


До встречи с директором у Марка оставалось двадцать минут. Он сунулся в почтовый ящик — всего лишь конверт из «Америкен экспресс». Марк оставил его нераспечатанным на кухонном столе.

В ста ярдах от него в «форде»-седане, позевывая, сидел О’Малли. Слава Богу, удалось доложить, что Марк покинул дом и разговаривает с черным служителем из гаража. Ни О’Малли, ни Томпсон никому не признались, что накануне вечером на несколько часов потеряли Марка из виду.

Марк завернул за угол дома и скрылся от глаз человека в синем «форде». Его это не обеспокоило. Часом раньше О’Малли проверил, где стоит «мерседес», а выехать со стоянки он мог только одним путем.

Завернув за угол, Марк приметил красный «фиат». Похож на машину Элизабет, мелькнула у него мысль, только вот бампер погнут. Он пригляделся внимательней и, к своему удивлению, увидел, что в «фиате» сидит Элизабет. Он открыл дверь. Если ему отведена роль Рагани, а она — Мата Хари, беспокоиться уже поздно. Он сел рядом с ней. Они молчали, а потом вдруг одновременно заговорили и нервно рассмеялись. Она попыталась заговорить. Марк на этот раз промолчал.

— Я приехала сказать, что напрасно ты принял все так близко к сердцу вчера вечером. Я должна была дать тебе хотя бы возможность объясниться. Я и вправду не хочу, чтобы ты спал с какой-нибудь другой дочерью сенатора, — сказала она, пытаясь выдавить улыбку.

— Это ты извини меня, Лиз. Верь мне, как говорят в Голливуде. Что бы ни случилось, давай встретимся сегодня вечером, и я попытаюсь тебе все объяснить. Но пока не спрашивай меня ни о чем и обещай, что, что бы ни случилось, сегодня мы встречаемся. Если после этого ты больше не захочешь меня видеть, я тихо уйду, обещаю.

Элизабет согласно кивнула.

— Но, надеюсь, не так резко, как ушел до этого.

Марк обнял ее и быстро поцеловал.

— Больше никаких ехидных шуточек об этом вечере. С тех пор я только и жду, что мне представится еще один шанс.

Они рассмеялись. Марк стал выходить из машины.

— Может, я подвезу тебя на работу, Марк? Мне это по пути и, кроме того, не придется сегодня вечером обременять себя двумя машинами.

Марк был в нерешительности.

— Почему бы нет?

Уж не последняя ли это часть плана, подумал он.

Когда она завернула за угол, Саймон взмахом руки попросил остановиться.

— Машина из седьмой квартиры прибудет попозже, Марк. Сейчас мне придется поставить «мерседес» на улице, но ты не волнуйся: я буду за ним присматривать. — Он посмотрел на Элизабет и ухмыльнулся. — Видать, ты и без моей сестры обойдешься, старина.

Выехав, Элизабет влилась в поток машин на 6-й улице. В ста ярдах от них О’Малли жевал резинку.

— Где сегодня поужинаем?

— Давай вернемся в тот французский ресторан и начнем весь вечер заново. Завершим на этот раз последний акт пьесы.

По-моему, это звучит так: «Он римлянин был самый благородный. Все заговорщики, кроме него…»[22] — подумал Марк.

— Сегодня я угощаю, — сказала Элизабет.

Марк согласился, вспомнив нераспечатанный конверт из «Америкен экспресс». На углу улицы Джи на светофоре зажегся красный свет. Они остановились и стали ждать. Марк снова почесал ногу; теперь она здорово болела.


Машина все еще кружила вокруг Капитолия, но Голт уже заканчивал информировать Х. Стюарта Найта.

— По нашему мнению, попытка будет сделана, когда президент выйдет из машины у Капитолия. Мы позаботимся о Капитолии, если вы сможете доставить ее в здание невредимой. Мои люди будут прикрывать здания, крыши и все выгодные позиции на возвышенности, с которых можно произвести выстрел.

— Если бы президент не настаивала на том, чтобы подниматься по ступеням Капитолия, это сильно облегчило бы нашу работу. Даже с тех пор, как Картер предпринял прогулку по Пенсильвания-авеню в 77-м… — В голосе послышалось раздражение. — Кстати, Голт, почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Тут есть одна странность. Я пока еще не могу дать тебе все подробности, но не волнуйся — в плане защиты президента они не существенны.

— Ладно. Пусть будет так. Но ты уверен, что мои люди никак не смогут помочь на твоем участке?

— Нет. Главное для меня знать, что ты в оба следишь за президентом. Это даст мне необходимую свободу, нужную, чтобы поймать мерзавцев с поличным. Нельзя, чтобы они что-то заподозрили. Я хочу поймать убийцу, пока он еще не выпустил оружие из рук.

— Сообщать ли мне президенту? — спросил Найт.

— Нет, извести ее только, что эта новая мера безопасности, которую ты применяешь время от времени.

— Их у нее столько, что она должна поверить, — заверил Найт.

— Придерживайся обычного маршрута и расписания, а все тонкие вопросы я оставляю тебе, Стюарт. Не должно быть никакой утечки информации. Увидимся после обеда у президента. Тогда и обменяемся самыми последними сведениями. Кстати, какое сегодня кодовое имя для президента?

— Юлий.

— Господи, не может быть.

— А ты все мне рассказал, а, Голт?

— Конечно, нет, Стюарт. Ты же знаешь меня — я просто младший брат Макиавелли.

Директор похлопал Эллиотта по плечу, и машина скользнула на свое седьмое место в ряду. Двое пассажиров вышли и зашагали в противоположных направлениях, Найт — к метро до Белого дома, директор — на такси до Бюро. Никто из них не оглянулся.

Счастливчик Стюарт Найт, думал директор, прожил последнюю неделю без информации, которой располагаю я. Теперь, когда свидание окончилось, директор снова уверовал в правильность своей военной хитрости и решил, что все должно быть известно только ему и Эндрюсу — если только у них не будет убедительного доказательства, которое позволит признать сенатора виновным. Нужно взять заговорщиков живыми, заставить свидетельствовать их против сенатора. Директор сверил свои часы с башенными часами на старом здании почтамта, возвышающемся над вашингтонским отделением. Было 7.58. Через две минуты должен появиться Эндрюс. Когда он проходил через вращающиеся двери в Бюро, охранники отдали ему честь. Рядом с его кабинетом стояла миссис Макгрегор. Вид у нее был встревоженный.

— Сэр, вас срочно вызывает Четвертый канал.

— Переключите их на меня, — распорядился директор. Он быстро прошел в кабинет и взял трубку.

— Специальный агент О’Малли докладывает из патрульной машины, сэр.

— Да, О’Малли?

— Эндрюс убит, сэр. С ним в машине, видимо, находился кто-то еще.

Директор потерял дар речи.

— Вы слышите меня, директор? — О’Малли подождал. — Повторяю, вы слышите меня, директор?

Наконец директор пришел в себя.

— Немедленно приезжайте. — Он повесил трубку и схватился большими руками за стол королевы Анны, словно кого-то душил. Кисти сжались в огромные кулаки, ногти впились в ладони. На кожаную обивку стола, оставляя темный след, медленной струйкой потекла кровь. Несколько минут Голт Тайсон сидел в одиночестве. Потом он велел миссис Макгрегор соединить его с Белым домом — с президентом. Нужно отложить всю эту чертовщину, он уже зашел слишком далеко. Он молча сидел и ждал. Эти сволочи обдурили его. Видимо, они обо всем знали.

Чтобы добраться до Бюро, агенту О’Малли потребовалось десять минут, его сразу же проводили к директору.

Господи, да он выглядит на все восемьдесят, ужаснулся О’Малли.

Директор вперил в него тяжелый взгляд.

— Как это произошло? — тихо спросил он.

— Его взорвали вместе с машиной. По-видимому, с ним был кто-то еще.

— Почему? Как?

— Судя по всему, к зажиганию присоединили бомбу. Взрыв произошел у нас на глазах. Жуть, что он натворил вокруг.

— Мне плевать на то, что он там натворил, — начал директор голосом, в котором угрожающе зазвенела сталь, но тут дверь отворилась.

Вошел Марк Эндрюс.

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, я не прервал вашу беседу. Если не ошибаюсь, вы назначили мне на 8.15.

Директор и О’Малли не поверили своим глазам.

— Вы живы?

— Простите, сэр?

— Кто же, черт побери, был за рулем вашего «мерседеса»? — спросил О’Малли.

Марк недоуменно посмотрел на него.

— Моего «мерседеса»? — быстро переспросил он. — О чем вы говорите?

— Ваш «мерседес» только что взорвался. Разлетелся на мелкие кусочки. Я своими глазами видел. Там остался мой коллега: он пытается разобраться в этом хламе. Уже успел сообщить, что найдена кисть негра.

Марк прислонился к стене.

— Эти сволочи убили Саймона! — яростно прокричал он. — Ну, теперь Грант Нанна не понадобится — я сам им яйца оторву.

— Объяснитесь, пожалуйста, — попросил директор.

Марк посмотрел вокруг, взглянул на директора и О’Малли.

— Сегодня я приехал с Элизабет Декстер — утром она пришла повидаться со мной. Я приехал с ней, — повторил он.

Никто ничего не понял.

— Саймон хотел отвести мою машину, потому что она занимала зарезервированное на день место на стоянке. И эти сволочи убили его.

— Сядьте, Эндрюс. И вы, О’Малли.

Зазвонил телефон.

— Руководитель персонала президента, сэр. Президент сможет говорить с вами через две минуты.

— Отмените разговор и извинитесь. Объясните Джанет Браун, что ничего важного у меня не было, просто хотел пожелать президенту удачи в сегодняшнем обсуждении законопроекта о владении оружием.

— Хорошо, сэр.

— Значит, они считают вас мертвым, Эндрюс, и, следовательно, выложили последний козырь. Нашу карту мы придержим. Вы останетесь мертвым — еще немного.

Марк и О’Малли удивленно переглянулись.

— О’Малли, возвращайтесь в машину. Никому ни слова, даже вашему напарнику. Живым вы Эндрюса не видели, понятно?

— Да, сэр.

— Идите.

— Миссис Макгрегор, пригласите ко мне начальника отдела внешних сношений.

— Да, сэр.

Директор посмотрел на Марка.

— А мне вас уже начинало не хватать.

— Спасибо, сэр.

— Не нужно меня благодарить: я готов убить вас вторично.

В дверь постучали, и вошел Билл Ганн. Он являл собой воплощение сотрудника по связям с общественностью — одет лучше всех в здании, с лица не сходит широкая улыбка, голову венчает шапка светлых волос, которые он моет каждые два дня. Но сегодня лицо его было непривычно мрачным.

— Вы уже слышали о смерти одного из наших молодых агентов, сэр?

— Да, Билл. Немедленно распространите заявление, что сегодня утром был убит специальный агент — имени не указывайте, — и что все подробности будут сообщены прессе в 11 часов.

— Только в одиннадцать? Да они затравят меня к тому времени, сэр.

— Ничего, — резко сказал директор.

— Есть, сэр.

— В одиннадцать вы сделаете другое заявление — о том, что агент жив…

Лицо Билла Ганна выразило удивление.

— …что произошла ошибка и что на самом деле погиб молодой сторож гаража, который никак не был связан с ФБР.

— Но наш агент, сэр?..

— Вы, конечно, не отказались бы познакомиться с агентом, которого считают мертвым. Билл Ганн — это специальный агент Эндрюс. Но теперь, Билл, никому ни слова. В течение ближайших трех часов этот человек для всех мертв, и если просочится информация, можете подыскивать себе другую работу.

Слова подействовали на Билла Ганна убедительно.

— Есть, сэр, — поспешно ответил он.

— Когда напишете заявление для прессы, позвоните мне и зачитайте его.

— Да, сэр.

Ошеломленный Билл Ганн вышел из кабинета. Он был мягкий, легкий человек, и все это было выше его понимания, но он, как и многие другие, верил директору.

Директор осознавал, сколько человек доверяли ему и сколько он взвалил на свои плечи. Он снова посмотрел на Марка, который еще не пришел в себя от мысли, что вместо него погиб Саймон — за восемь дней уже второй человек поплатился жизнью вместо него.

— Хорошо, Марк, у нас осталось всего два часа, а мертвых мы будем оплакивать потом. У вас есть что добавить к вчерашнему докладу?

— Да, сэр. Хорошо быть живым.

— Если и после одиннадцати вы будете целы и невредимы, думаю, вы проживете долгую и счастливую жизнь, но мы по-прежнему не знаем, Декстер это или Харрисон. Я все же думаю, что Декстер. — Директор снова взглянул на часы: 8.29 — осталось девяносто семь минут. — Какие-нибудь новые мысли?

— Да, сэр, Элизабет Декстер, конечно же, не может быть в этом замешана, она подвезла меня на своей машине и тем самым спасла мне жизнь. Если бы она желала мне смерти, то такие действия были бы по меньшей мере странны.

— Согласен, — кивнул директор, — но это не оправдывает ее отца.

— Но он, наверное, не стал бы убивать человека, которого считает потенциальным женихом своей дочери.

— Вы сентиментальны, Эндрюс. Человека, который планирует убить президента, не волнуют поклонники его дочери.

Зазвонил телефон. Билл Ганн из отдела внешних сношений.

— Так, читайте, — директор внимательно слушал. — Хорошо. Распространите немедленно для радио, телевидения и газет и к девяти, не раньше, распространите второе заявление. Спасибо, Билл. — Директор положил трубку.

— Примите мои поздравления, Марк, вы — единственный мертвец, которому удалось ожить, и, как Марк Твен, сможете прочитать собственный некролог. А теперь нужно ввести вас в курс дела. Мои триста агентов уже контролируют Капитолий и непосредственно примыкающую к нему территорию. Как только прибудет машина президента, весь район будет оцеплен.

— Вы позволите ей поехать в Капитолий? — ошеломленно спросил Марк.

— Слушайте внимательно, Марк. С минуты на минуту мне сообщат, где двое сенаторов находятся с 9.00 утра: за ними следят шесть наших людей. В 9.15 мы сами выйдем на улицу. Когда это случится, мы должны быть там. Если вся ответственность ложится на меня, то я лично приму ее.

— Да, сэр.

Зажужжал селектор.

— Это мистер Соммертон. Он хочет немедленно увидеться с вами, сэр. — Директор взглянул на часы: 8.45. Минута в минуту, как обещал.

Дэниэл Соммертон влетел в кабинет. Вид у него был довольный. Без лишних слов он перешел к делу.

— Один из отпечатков выявился в досье «Преступники». Большой палец. Фамилия этого человека Матсон — Ральф Матсон.

Соммертон достал фотографию Матсона, его портрет, сделанный фотороботом, и увеличенный отпечаток большого пальца.

— Это вам вряд ли понравится, сэр. Он — бывший агент ФБР. — Он протянул директору фотографию Матсона. Марк взглянул на снимок. Это был тот самый греческий православный священник. Большой нос, тяжелый подбородок.

— Профессионал, — одновременно вырвалось у директора и Марка.

— Молодец, Соммертон. Немедленно приготовьте триста отпечатков фотографии и передайте их помощнику директора по отделу расследований. Немедленно.

— Слушаюсь, сэр. — Эксперт поспешил прочь с довольным видом. Его работа все-таки пригодилась.

— Миссис Макгрегор, соедините меня с мистером Роджерсом.

На линии появился Роджерс; директор информировал его.

— Я должен арестовать его сразу же?

— Нет, Мэтт. Когда обнаружите его, наблюдайте за ним и держите своих мальчиков подальше. Он может пойти на попятную, если что-то заподозрит. Постоянно держите меня в курсе дел. Брать его нужно в 10.06. Если что-нибудь изменится, дам вам знать.

— Есть, сэр. Вы уже информировали Службу личной охраны?

— Да, информировал. — Он с грохотом опустил трубку.

Директор взглянул на часы: 9.05. Он нажал кнопку — появился Эллиотт.

— Где сенаторы?

— Харрисон по-прежнему в своей квартире в Александрии, Декстер выехал из Кенсингтона и направляется к Капитолию, сэр.

— Оставайтесь в моем кабинете, Эллиотт, и держите радиосвязь со мной и заместителем директора. Мы сейчас уходим. Из кабинета — никуда. Ясно?

— Да, сэр.

— Я буду связываться по рации. Четвертый канал. Пошли, Эндрюс. — Они вышли, оставив безымянного человека.

— Если мне будут звонить, миссис Макгрегор, соедините со специальным агентом Эллиоттом — он в моем кабинете. Он знает, где меня найти.

— Хорошо, сэр.

Вскоре директор и Марк шли по Пенсильвания-авеню по направлению к Капитолию. Марк надел темные очки и поднял воротник. По пути им встретилось несколько агентов. Они сделали вид, что не узнали директора. На углу Пенсильвания-авеню и 9-й улицы они прошли мимо председателя, который закуривал сигарету и сверялся с часами: 9.30. Он подошел к краю тротуара, оставив позади себя гору сигаретных окурков. Директор мельком взглянул на окурки: нарушение санитарных правил, оштрафовать на 100 долларов. Они поспешили дальше.


— Вызываю Тони. Вызываю Тони.

— Это Тони, босс. «Бьюик» готов. Я только что слышал по радио, что этот красавчик Эндрюс купился.

Председатель улыбнулся.

— Вызываю Суана.

— Готов, жду вашего сигнала.

— Вызываю Матсона.

— Все готово, босс. Только агентов вокруг чертовски много.

— Не трусьте, во время поездок президента вокруг всегда полно людей из личной охраны. Со мной теперь будете связываться только в исключительном случае. Все трое должны быть постоянно на связи. Следующий сигнал я дам по вибраторам на ваших часах. Это значит, что Кейн прошла мимо меня и у вас остается три минуты сорок пять секунд. Понятно?

— Да.

— Да.

— Да.

Председатель отключил рацию и снова закурил: 9.40.


Заметив Мэттью Роджерса в машине специального отделения, директор быстро подошел к нему.

— Все под контролем, Мэтт?

— Да, сэр. Если кто-нибудь попытается что-то сделать, в радиусе полумили никто не сможет и с места двинуться.

— Отлично. Сколько на ваших часах?

— Девять сорок пять.

— Хорошо, контролируйте ситуацию отсюда. Я еду в Капитолий.

Отойдя от машины заместителя директора, Голт и Марк направились дальше.

— Эллиотт вызывает директора.

— Слушаю вас, Эллиотт.

— Матсон обнаружен на перекрестке проспекта Мэриленд и 1-й улицы, напротив памятника Гарфилду, юго-восточный угол территории Капитолия, рядом со стройплощадкой у западного фасада.

— Отлично. Продолжайте наблюдение. Стяните в этот район пятьдесят человек. Его пока не трогайте. Информируйте мистера Роджерса и скажите ему, пусть выведет своих людей из поля зрения Матсона.

— Есть, сэр.

— Что ему понадобилось, черт возьми, на этой стороне Капитолия? — тихо сказал Марк. — Застрелить человека на ступенях Капитолия с северо-восточной стороны можно было с вертолета.

— Согласен, я тоже не могу понять, в чем тут дело, — откликнулся директор.

Они дошли до полицейского кордона вокруг Капитолия. Директор предъявил удостоверение, чтобы им с Марком пройти. Молодой капитолийский полицейский дважды сверился с документом. Вот это да! Он еще раз взглянул на предъявителя. Да, это и в самом деле был директор ФБР Г. О. Л. Тайсон собственной персоной.

— Прошу прощения, сэр. Проходите, пожалуйста.

— Эллиотт вызывает директора.

— Да, Эллиотт?

— Вас просит начальник Службы личной охраны, сэр.

— Слушаю, Стюарт.

— Головная машина выезжает из центральных ворот. Юлий выезжает через пять минут.

— Спасибо, Стюарт. Так держать. Надеюсь, не подведешь.

— Не волнуйся, Голт. Справимся.


Спустя пять минут президентская машина выехала из Южного входа и повернула налево на улицу И. Головная машина миновала председателя на углу Пенсильвания-авеню и 9-й улицы. Он улыбнулся, закурил и стал ждать. Через пять минут мимо председателя проехал огромный «линкольн»; на обоих передних крыльях развевались флаги, двери были украшены президентской печатью. Через дымчатые серые стекла он разглядел три фигуры на заднем сиденье. За президентской машиной следовал лимузин, известный под названием «пулеметное гнездо»: в нем сидели агенты Службы личной охраны и личный врач президента. Председатель нажал кнопку на своих часах. Запястье защекотал вибратор. Через десять секунд он остановил его, прошел один квартал на север и остановил такси.

— В Национальный аэропорт, — сказал он шоферу, теребя билет во внутреннем кармане.


Вибратор на часах Матсона защекотал ему кожу. Через десять секунд он остановился. Матсон подошел к стройплощадке, нагнулся и завязал шнурок.

Суан начал отлеплять ленту. Он был рад размяться: всю ночь просидел, согнувшись в три погибели. Он привернул ствол к дальномерному прицелу.


— Заместитель директора вызывает директора. Матсон подходит к строительной площадке. Остановился, завязывает шнурок. На территории стройплощадки никого не видно, но я просил проверить еще раз с вертолета. В центре площадки — огромный кран. Там, судя по всему, никого нет.

— Хорошо. Наблюдение продолжайте до последней минуты. Время сообщу в момент прибытия машины президента. Их нужно взять с поличным. Агентов на крыше Капитолия приведите в состояние боевой готовности.

Теперь директор немного успокоился. Он повернулся к Марку.

— Думаю, все будет хорошо.

Глаза Марка были прикованы к ступеням Капитолия.

— Вы заметили, сэр, что в составе группы приветствия президента оба сенатора — и Декстер и Харрисон?

— Да, — кивнул директор. — Машина должна прибыть через две минуты. Даже если мы не выясним, кто из сенаторов замешан, все равно возьмем остальных. В нужное время они заговорят. Подождите-ка минутку. Странно.

Палец директора заскользил вниз по двум листкам с убористой машинописью, которые он держал в руке.

— Да, так я и думал. В подробном расписании президента указано, что Декстер будет там, чтобы сделать специальное заявление конгрессу, но на обед с президентом не останется. Очень странно: я был уверен, что все лидеры оппозиции приглашены на обед. Почему же не будет Декстера?

— Ничего странного, сэр. По четвергам он всегда обедает со своей дочерью.

Господи! «По четвергам я всегда обедаю с отцом».

— Да, Марк, я вас слышал.

— Нет, сэр.

«По четвергам я всегда обедаю с отцом».

— Марк, машина будет здесь через минуту.

— Это Харрисон, сэр. Харрисон. Какой же я болван — четверг, 24 февраля, Джорджтаун. Я всегда думал о числе, а не о дне. Декстер обедал с Элизабет. «По четвергам я всегда обедаю с отцом». Именно поэтому в тот день его видели в Джорджтауне. Они обедают вместе каждый четверг.

— Вы уверены? Не ошибаетесь? Это меняет всю систему доказательств.

— Это Харрисон, сэр. Это не может быть Декстер. Я должен был додуматься до этого в первый же день. Господи, ну и болван!

— Ладно, Марк. Быстро к лестнице, следите за каждым движением Харрисона и приготовьтесь арестовать его вне зависимости от последствий.

— Есть, сэр.

— Роджерс.

Появился заместитель директора.

— Сэр?

Машина подъезжает.

— Немедленно арестуйте Матсона. Обыщите крышу Капитолия. — Директор уставился в небо. — О, господи, это не вертолет, это чертов кран. Это должен быть кран.


Суан угнездил приклад желтой винтовки в плечо и стал следить за машиной президента. К резьбе на конце ствола он прикрепил перышко: этой хитрости он научился, когда тренировался, готовясь к Олимпийским играм. Ветра не было. Часы ожидания подходили к концу. Сенатор Харрисон уже стоял на ступенях Капитолия. Через 30-кратный оптический прицел были видны даже капельки пота, выступившие у него на лбу.

Президентская машина подъехала к северной стороне Капитолия. Все шло по плану. Суан навел прицел на дверцу машины и стал ждать Кейн. Из машины вышли два агента личной охраны, окинули взглядом толпу и стали ждать третьего. Ничего не произошло. Суан навел винтовку на сенатора — тот был встревожен и озадачен. Снова повел дуло к машине — Кейн не появилась. Где она, черт возьми, что происходит? Он взглянул на перышко: ветра по-прежнему не было. Он снова навел прицел на машину президента. Господи, кран двигается, а Кейн нет в машине. Матсон был все-таки прав, они обо всем знали. Суан точно знал, что делать в этих обстоятельствах. Заложить их мог лишь один человек, и он не колеблясь это сделает. Суан навел винтовку на ступени Капитолия. Один и один с половиной дюйма выше лба. На секунду он замер, а потом нажал на спусковой крючок — раз… два, но во второй раз выстрел получился неточным, а через какую-то долю секунды спустя он уже не видел ступеней Капитолия. Кран двигался. Он взглянул вниз. Его окружили пятьдесят человек в темных костюмах, пятьдесят дул были направлены на него.

Марк находился в ярде от сенатора Харрисона, когда вдруг услышал, что тот крикнул и упал. Марк бросился на сенатора, и вторая пуля оцарапала ему плечо. Среди сенаторов и официальных лиц, стоявших выше на ступенях, началась паника. Группа приветствия поспешила в укрытие. Как из-под земли выросли тридцать агентов ФБР. Единственный, кто оставался на ступенях Капитолия, был директор. Он стоял спокойно и неподвижно и смотрел вверх, на кран. Голт и на сей раз оказался на высоте.


— Можно узнать, куда я еду, Стюарт?

— Разумеется, мадам Президент. В Капитолий.

— Но это не обычный маршрут к Капитолию.

— Да, мадам. Мы едем по проспекту Конституции к зданию Рассела. Нам сообщили, что у Капитолия какая-то заварушка. Что-то вроде демонстрации. Национальная стрелковая ассоциация.

— А я избегаю этого, верно? Это трусость, Стюарт.

— Нет, мадам. Я незаметно проведу вас через подвальный этаж. Это просто мера предосторожности — для вашего же удобства.

— Это значит, что мне придется ехать этой проклятой подземкой. Даже будучи сенатором, я предпочитала прогулку поверху.

— Мы расчистили путь для вас, мадам. Вы будете на месте минута в минуту.

Недовольно вздохнув, президент посмотрела в окно: мимо нее в противоположном направлении промчалась «скорая помощь».


Сенатор Харрисон умер, не доехав до больницы. Марку рану перебинтовал домашний врач. Марк взглянул на часы и рассмеялся. 11.04 — он будет жить.

— Вас к телефону, мистер Эндрюс. Директор ФБР.

— Сэр?

— Марк, я слышу, вы в порядке. Отлично. Как это ни печально, сенат делает перерыв в заседаниях, отдавал дань памяти сенатору Харрисону. Президент потрясена, но считает, что это очень своевременный момент, чтобы подчеркнуть важность контроля над оружием, поэтому мы все сегодня приглашены к обеду пораньше. Жаль, что вы не можете к нам присоединиться. Кстати, мы поймали троих — Матсона, вьетнамского снайпера и мелкого жулика по имени Тони Лорайдо. Не исключено, что остался еще кто-то, я извещу вас позже. Спасибо, Марк.

Прежде чем Марк успел ответить, раздался щелчок.

Четверг, вечер, 10 марта

7 часов 00 минут
В тот вечер Марк приехал в Джорджтаун в семь. Днем он побывал на поминках по Саймону и выразил соболезнования его еще не пришедшим в себя родителям. У них было еще пятеро детей, но это ничего не меняло. После их горя Марку захотелось окунуться в тепло жизни.

Элизабет встретила его в красной шелковой блузке и черной юбке, в которых он в первый раз увидел ее, и сразу обрушила на него поток слов.

— Не понимаю, что происходит. Звонил отец и сказал, что ты пытался спасти жизнь сенатору Харрисону. А что ты там вообще делал? Отец очень расстроен всей этой стрельбой. Почему ты все время следовал за ним? Ему грозила какая-то опасность?

Марк взглянул ей в глаза.

— Нет, он тут ни при чем, поэтому давай попробуем начать все сначала.

Но она по-прежнему ничего не понимала.

Когда они пришли в «Рив Гош», метрдотель встретил их с распростертыми объятиями.

— Добрый вечер, мистер Эндрюс, очень рад снова вас видеть. Вы разве заказывали столик на сегодня?

— Нет, он на мое имя. Доктор Декстер, — пояснила Элизабет.

— О, да, конечно, доктор. Прошу вас, сюда.

Они поужинали печеными моллюсками и, наконец, бифштексом без всякого гарнира и запили двумя бутылками вина.

По пути домой Марк почти всю дорогу пел. Придя в дом, он твердо взял ее за руку и повел в темную гостиную.

— Сейчас я тебя соблазню. Никакого кофе, бренди, никакой музыки, соблазнение в чистом виде.

— Неужели мне так повезет!

Они упали на кушетку.

— Ты перепил, — заметила Элизабет.

— Погоди, сейчас узнаешь. — Он поцеловал ее в губы и, не отрываясь, стал расстегивать ей блузку.

— Ты уверен, что не хочешь кофе? — спросила она.

— Абсолютно уверен, — ответил он, медленно вытаскивая блузку из юбки, одной рукой обнимая ее за спину, а другой потянувшись к ее ноге.

— Тогда, может быть, музыку? — весело спросила она. — Что-нибудь особенное. — Элизабет включила стереосистему. Это снова был Синатра, но песня на этот раз была более подходящая.

Она снова упала в объятия Марка.

Он расстегнул ей юбку. Тусклый свет падал на изящные, красивые ноги. Он начал нежно ее ласкать.

— Ты расскажешь мне, что случилось сегодня на самом деле, Марк?

— Потом, милая.

— Когда разделаешься со мной, — сказала она.

Он стянул с себя рубашку. Элизабет посмотрела на забинтованное плечо.

— Тебя ранили при исполнении служебных обязанностей?

— Нет, укусила моя последняя любовница.

— Наверное, у нее было больше времени, чем у меня.

Они придвинулись ближе друг к другу.

Он положил трубку рядом с телефоном:

— Это ночь моя, Юлий.


— Не могу дозвониться, сэр, — сказал Эллиотт. — Телефон постоянно занят.

— Попытайтесь еще раз. Он там, я уверен.

— Может быть, через телефониста?

— Да, да, — раздраженно отозвался директор.

Директор ждал, барабаня пальцами по столу королевы Анны, глядя на красный подтек на нем и недоумевая, откуда он взялся.

— Телефонист говорит, что снята трубка, сэр. Может, дать сигнал? Это привлечет его внимание.

— Нет, Эллиотт. Оставьте все и идите домой. Я позвоню ему утром.

— Есть, сэр. Спокойной ночи, сэр.

Он должен уйти — вернуться в Айдахо или откуда там он родом, думал директор, погасив свет и отправившись домой.

Пятница, утро, 11 марта

7 часов 00 минут
Первым проснулся Марк — наверное, потому, что спал в чужом доме. Он повернулся и взглянул на Элизабет. Она никогда не пользовалась косметикой, и утром была столь же красива, как и за столом во время ужина. Темные локоны волнами падали на шею, и Марк нежно потянул за мягкие пряди. Она пошевелилась и, перекатившись на бок, поцеловала его.

— Пойди почисть зубы.

— Очень романтично начинать день с такой фразы, — сказал он.

— Когда ты вернешься, я встану. — Тихонько застонав, она потянулась.

Марк взял тюбик «пепсодента» — зубную пасту надо будет сменить: он предпочитал «маклинз» — и стал прикидывать, где в ванной можно будет разместить свои вещи. Вернувшись, он заметил, что трубка по-прежнему лежит рядом с телефоном. Марк взглянул на часы: 7.05. Он снова забрался в кровать. Элизабет выскользнула из-под одеяла.

— Я на минутку, — сказала она.

В кино все совсем по-другому, подумал Марк.

Вскоре она вернулась и легла рядом с ним. Потом сказала:

— Ты мне все лицо расцарапал своим подбородком А ведь раньше ты всегда был чисто выбрит.

— В тот первый вечер я брился очень тщательно, — подтвердил Марк. — Смешно, но я никогда ни в чем не был так уверен. Но случилось все не совсем так, как я хотел.

— А как ты хотел?

— В кино все совсем по-другому. — На сей раз он вслух выразил свои мысли. — Знаешь, что сказал француз, когда его обвинили в изнасиловании мертвой женщины?

— Нет.

— Я не знал, что она мертвая; я думал, она — англичанка.

Доказав Марку, что она не англичанка, Элизабет спросила его, что он будет есть на завтрак.

Высказав свои пожелания, Марк скрылся в душе.

Покрутив краны, он отрегулировал воду до нужной температуры.

— Какое разочарование, — сказала Элизабет. — А я-то думала, мы примем ванну вместе.

— Я никогда не принимаю ванну с домашней прислугой. Дай знать, когда завтрак будет готов, — ответил Марк и, стоя под душем, принялся напевать «За вечную любовь».

Сквозь поток падающей воды просунулась изящная рука и закрутила кран с горячей водой. Пение резко оборвалось. Элизабет исчезла.

Быстро одевшись, Марк положил телефонную трубку на рычаг. Телефон тотчас же зазвонил. Появилась Элизабет в коротенькой комбинации.

Марк немедленно захотел вернуться в кровать.

Она сняла трубку.

— Доброе утро. Да, он здесь. Тебя. Не удивлюсь, если это ревнивая любовница.

Она надела платье и снова ушла в кухню.

— Марк Эндрюс слушает.

— Доброе утро, Марк.

— О, доброе утро, сэр.

— Я пытался дозвониться до вас с 8 вечера вчерашнего дня.

— Вот как, сэр? Я думал, что я в отпуске. Если вы заглянете в регистрационную книгу вашингтонского отделения, то наверняка обнаружите там соответствующую запись.

— Да, Марк, но отпуск придется прервать. Вас хочет видеть президент.

— Президент, сэр?

— Соединенных Штатов.

— Зачем я ей понадобился, сэр?

— Вчера бы я вас убил за такой вопрос, но сегодня вы уже герой. А президент хочет лично поблагодарить вас за попытку спасти жизнь сенатору Харрисону.

— Что?

— Почитайте утренние газеты. Сейчас ничего не спрашивайте. Я все объясню после.

— Куда мне прибыть и в котором часу, сэр?

— Вам сообщат. — В трубке щелкнуло.

Марк положил трубку и задумался. Он уже было собрался позвать Элизабет и спросить, не пришли ли утренние газеты, но тут телефон зазвонил опять.

— Марк, дорогой, послушай, а? Теперь, когда полчища любовниц обнаружили твое местопребывание, это наверняка опять тебя.

Марк поднял трубку.

— Мистер Эндрюс?

— Я у телефона.

— Одну минуточку, пожалуйста. Сейчас с вами будет говорить президент.

— Доброе утро. Это Флорентина Кейн. Я лишь хотела узнать, найдется ли у вас время заехать в Белый дом сегодня утром, около десяти часов. Я хотела бы познакомиться с вами и поговорить.

— Почту за честь, мадам.

— Тогда жду вас, мистер Эндрюс. Надеюсь познакомиться с вами и поблагодарить вас лично. Если вы подъедете к Западному входу, там вас встретит Джанет Браун.

— Благодарю вас, мадам.

Один из тех легендарных телефонных звонков, о которых так часто пишет пресса. Директор просто проверял, где он. Неужели президент пытается связаться с ним с восьми часов вечера?

— Кто это был, дорогой?

— Президент Соединенных Штатов.

— Скажи ей, что перезвонишь. Она-то всегда у телефона — ждет звонков.

— Нет, я серьезно.

— Ну конечно, серьезно.

— Она хочет меня видеть.

— Разумеется, дорогой, — у тебя или у нее?

Марк пошел в кухню и набросился на пшеничные хлопья. Появилась Элизабет — она размахивала газетой.

— Гляди-ка, — воскликнула она. — Официальное сообщение. Ты, выходит, не злодей, а герой.

Заголовок гласил:

СЕНАТОР ХАРРИСОН УБИТ НА СТУПЕНЯХ КАПИТОЛИЯ.

— Значит, это вправду была президент?

— Да.

— Что же ты сразу не сказал?

— Я сказал, но ты ведь не слушала.

— Извини, — сказала Элизабет.

— Я люблю тебя.

— И я тебя тоже, только давай не повторять это каждую секунду.

Она продолжала читать газету. Марк жевал хлопья.

— Зачем понадобилось убивать сенатора Харрисона, Марк?

— Не знаю. А что пишут в «Пост»?

— До причины они еще не доискались. Пишут только, что у него было много врагов и здесь и за рубежом. — Она начала читать:

«Вчера утром, в 10.06, на ступенях Капитолия наемным убийцей был застрелен Роберт Харрисон, сенатор от штата Южная Каролина.

Покушение произошло всего за несколько минут до прибытия президента Кейн в сенат, где она готовилась нанести последний удар по торговцам оружием своим законопроектом, вопрос о принятии которого был поставлен на голосование вчера. Предупрежденная о готовящейся демонстрации на ступенях Капитолия, Служба личной охраны изменила путь следования машины президента, остановив ее у административного здания сената имени Рассела.

Попав в голову сенатора Харрисона, пуля застряла в мозгу, и он скончался по прибытии в Медицинский центр имени Вудро Вильсона. Вторая пуля задела плечо 28-летнего агента ФБР Марка Эндрюса, который бросился на сенатора, пытаясь спасти ему жизнь. Эндрюс был доставлен в ту же больницу, где ему оказали необходимую помощь.

До сих пор не получено никаких объяснений по поводу того, что второй президентский кортеж остановился у ступеней Капитолия за несколько мгновений до покушения, без президента.

Вице-президент Брэдли объявил немедленный перерыв в работе сената для оказания соответствующих почестей сенатору Харрисону. Палата единогласно проголосовала за продление перерыва на семь дней.

Президент, прошедшая в Капитолий от здания имени Рассела через подземный тоннель, узнала о покушении на Харрисона, оказавшись в сенате. Потрясенная этим сообщением, она объявила, что официальный завтрак, во время которого предполагалось обсудить проблему контроля над оружием, будет проходить, какзапланировано, но попросила присутствующих сенаторов минутой молчания почтить память их покойного коллеги.

Затем президент сказала: «Не сомневаюсь, мы все потрясены и глубоко опечалены происшедшим только что ужасным и трагическим событием. Бессмысленное убийство достойного и порядочного человека должно, однако, лишь утвердить нас в решимости сплотиться и поставить заслон свободной продаже оружия в нашей стране».

Обращение президента к народу намечено на 9 часов вечера сегодня».

— Итак, теперь ты все знаешь, Лиз.

— Ничего я не знаю, — возразила она.

— Я сам многого не знал, — признался Марк.

— Жить с тобой будет нелегко.

— А кто сказал, что я буду с тобой жить?

— Я сделала такой вывод, видя, как ты поглощаешь приготовленный мной завтрак.


В отеле «Фонтенбло» возле плавательного бассейна сидел человек. Он читал «Майами геральд» и пил кофе. По крайней мере сенатор Харрисон уже не сможет доставить никаких неприятностей. Теперь он чувствовал себя в большей безопасности. Суан выполнил свою часть договора.

Он отхлебнул кофе. Горячий. Впрочем, неважно, — спешить ему некуда. Новые приказания уже отданы; дальше рисковать нельзя. К вечеру Суан будет мертв — об этом он позаботился. Как уверял адвокат, который еще никогда его не подводил, Матсона и Тони освободят из-за отсутствия улик, а сам он некоторое время не будет появляться в Вашингтоне. Расслабившись, он откинулся на спинку плетеного кресла, нежась под теплыми лучами майамского солнца. Потом снова закурил.


В 9.45 Джанет Браун, руководитель персонала президента, встретила директора ФБР у Белого дома. Поджидая Марка, они беседовали. Директор коротко рассказал ей о специальном агенте Эндрюсе. Браун аккуратно записывала в блокнот.

Без нескольких минут десять приехал Марк. Он только успел заскочить домой и переодеться в новый костюм.

— Доброе утро, директор, — небрежно поздоровался он.

— Доброе утро, Марк. Рад, что вы смогли приехать. — В голосе директора слышалась легкая ирония, но говорил он добродушно. — Позвольте представить вам Джанет Браун, руководителя персонала президента.

— Доброе утро, мэм, — сказал Марк.

Джанет Браун немедленно взяла инициативу на себя:

— Не будете ли вы так любезны пройти в мой кабинет — там мы сможем подождать. Сейчас президент будет записывать на видеопленку свое обращение к народу для вечерней телепередачи, чтобы в 11.15 успеть вылететь в Кемп-Дэвид. Полагаю, вы и директор сможете пробыть у нее около пятнадцати минут.

Джанет Браун провела их в свой кабинет, большую комнату в Западном крыле, из арочного окна которой открывался чудесный вид на Розовый сад.

— Я распоряжусь насчет кофе, — сказала она.

— Это внесет некоторое разнообразие, — пробормотал Марк.

— Простите? — переспросила Джанет Браун.

— Нет, ничего.

Директор и Марк уселись в комфортабельные кресла. На стене перед ними уже светился большой экран монитора на жидких кристаллах, изображавший происходящее в Овальном кабинете.

На лоб президенту наносили грим, готовя к съемке. Вокруг кружили операторы с камерами. Джанет Браун сидела на телефоне.

— Джанет, Си-би-эс и Эн-би-си готовы к съемке, но Эй-би-си еще возятся с передвижной телестанцией, — сказал возбужденный женский голос.

По другому каналу Джанет Браун соединилась с продюсером Эй-би-си.

— Поторапливайся, Гарри, у президента времени в обрез.

В центре экрана появилась Флорентина Кейн.

— Джанет.

Она подняла голову.

— Да, мадам Президент?

— Где Эй-би-си?

— Я только что поторопила их, мадам Президент.

— Поторопили? Их предупредили за четыре часа. Они до Второго пришествия собираются готовиться?

— Нет, мадам. Они уже идут.

На экране появился Гарри Натан, продюсер Эй-би-си.

— Теперь все в порядке, Джанет. Через пять минут можем приступать к съемке.

— Прекрасно, — сказала Флорентина Кейн и взглянула на часы. Было 10.11. Цифры изменились — теперь они показывали ее пульс: 72 удара в минуту. Нормально, подумала она. Цифры вновь исчезли — возникли новые: кровяное давление, 140 на 90. Высоковато; в выходные нужно будет проверить у врача. Теперь часы показывали индекс Доу-Джонса,[23] падение с 1,5 до 1,409. Потом и это исчезло, часы снова показывали время — 10.12. Президент в последний раз повторила про себя начальные строки своего обращения. Сегодня утром она вместе с Эдвардом проработала заключительный набросок речи и осталась довольна результатом.


— Марк.

— Да, сэр?

— Я хочу, чтобы сегодня днем вы сделали доклад Гранту Нанне в вашингтонском отделении.

— Хорошо, сэр.

— Затем я хочу, чтобы вы взяли отпуск. Настоящий отпуск где-нибудь в мае. В конце мая от меня уходит мистер Эллиотт — в ранге специального агента он будет возглавлять отделение в Колумбусе. Я собираюсь предложить вам его место и, помимо этого, стать моим личным помощником.

Марк лишился дара речи.

— Большое спасибо, сэр. С огромным удовольствием.

Весь план на пять лет к чертям собачьим!

— Вы чем-то недовольны, Марк?

— Нет, сэр.

— Если мы собираемся работать бок о бок постоянно, Марк, вы должны перестать называть меня «сэр» в неофициальных беседах. Я этого не выношу. Можете звать меня Голт или Горацио — как пожелаете.

Марк не мог сдержать смех.

— Вас забавляет мое имя, Марк?

— Ничуть, сэр. Просто я только что выиграл 3516 долларов.


— Проверка: раз, два, три. Порядок. Вы не возражаете, если мы устроим проверку голоса, мадам Президент? — спросил уже менее взбудораженный помощник режиссера. — Что у вас было на завтрак?

— Тост и кофе, — зазвучал голос президента.

— Благодарю вас, мадам. Отлично. К съемке готовы.

Президент взглянула в объектив камеры один.

— Сограждане-американцы! Я обращаюсь к вам из Овального кабинета всего через несколько часов после кровавого убийства сенатора Харрисона на ступенях Капитолия. Роберт Эверард Харрисон был моим другом и коллегой, и я уверена, что для всех нас смерть его станет невосполнимой утратой. В этот скорбный час мы разделяем боль потери вместе с семьей покойного. Но свершившееся зло только укрепляет меня в решимости поставить первым на повестке дня ближайшей сессии вопрос о законопроекте, строго ограничивающем продажу и незаконное владение оружием. Я сделаю это в память о сенаторе Роберте Харрисоне, дабы мы ощутили, что гибель его не была напрасной.

Директор взглянул на Марка; оба промолчали. Президент продолжала выступление: она еще раз повторила, что твердо убеждена в необходимости контроля над оружием, объяснив, почему эта мера заслуживает полной поддержки со стороны американского народа.

— Прощаясь с вами, дорогие соотечественники, я благодарю Бога за то, что Америка еще способна рождать людей, готовых отдать жизнь на благо служения обществу. Благодарю вас и спокойной ночи.

Камера спанорамировала на президентскую печать. Потом включились передвижные телестанции на улице, показав Белый дом с приспущенным флагом.

— Закончили, Гарри, — сказала помощник режиссера.

— Давай прогоним назад и посмотрим, что получилось.

Президент в Овальном кабинете и директор с Марком в комнате Джанет Браун смотрели повторный прогон. Все вышло на славу. Законопроект о незаконном владении оружием пройдет, подумал Марк.

В дверях кабинета Джанет Браун появился церемониймейстер и обратился к директору:

— Президент спрашивает, не соблаговолите ли вы и мистер Эндрюс пройти в Овальный кабинет.

Они встали с кресел и молча последовали за церемониймейстером по длинному мраморному коридору Западного крыла, мимо портретов бывших президентов, перемежающихся написанными маслом полотнами, призванными увековечить знаменательные события американской истории. Миновали бронзовый бюст Линкольна. Дойдя до Восточного крыла, они остановились у массивных белых полукруглых дверей Овального кабинета, украшенных большой президентской печатью. В коридоре за столом сидел охранник. Он взглянул на церемониймейстера; никто не проронил ни слова. Марк увидел, как рука охранника скользнула под стол, а затем услышал щелчок. Двери открылись, расколов печать надвое. Церемониймейстер остался у входа.

От воротника президента отстегивали крошечный микрофон, услужливая молодая женщина удаляла остатки грима с ее лица. Телекамеры уже убрали. Церемониймейстер объявил: «Директор Федерального бюро расследований мистер Г. О. Л. Тайсон и специальный агент Марк Эндрюс, мадам Президент».

В дальнем конце комнаты президент поднялась с кресла. Они медленно направились к ней.

— Сэр, — еле слышно сказал Марк.

— Да, Марк?

— Говорить ли Президенту?

Примечания

1

Английский перевод Библии для католиков XVI–XVII веков (здесь и далее прим. перев.).

(обратно)

2

Гувер Джон Эдгар (1885–1972) — американский юрист и директор ФБР (1924–1972). Возглавлял борьбу с гангстеризмом в период сухого закона. В последние годы критиковался за зоологический антикоммунизм.

(обратно)

3

Донн Джон (1573–1631) — английский поэт, основоположник так называемой метафизической школы.

(обратно)

4

Суза Джон Филип (1854–1932) — американский дирижер и композитор; автор марша «Звезды и полосы навсегда».

(обратно)

5

Один из самых престижных университетов США. Находится в Нью-Хейвене, штат Коннектикут; основан в 1701 году.

(обратно)

6

ДМ — доктор медицины.

(обратно)

7

В Форт-Ноксе хранится золотой запас США.

(обратно)

8

Эд Макбейн (род. 1926 г.) — автор популярных «полицейских» романов.

(обратно)

9

«Уэллс, Фарго и К°» — основанная в 1852 году американская компания, дилижансы которой курсировали между Восточным и Западным побережьем.

(обратно)

10

«Вся королевская рать» (1976 г.) — фильм режиссера Алана Пакулы, посвященный «Уотергейту», скандалу, приведшему к отставке президента Никсона.

(обратно)

11

Залив Свиней — залив на Южном побережье Кубы, где 17 апреля 1961 года отрядом из примерно 1500 обученных в США контрреволюционеров была предпринята неудачная попытка свергнуть режим Ф. Кастро.

(обратно)

12

На пачках американских сигарет обычно печатается предупреждение: «Внимание! Главный хирург предупреждает: курение опасно для Вашего здоровья».

(обратно)

13

Эрп Уайатт (1848–1929) — герой американского фронтира, охотник на бизонов и игрок.

(обратно)

14

Рататуй (фр.) — зд. овощное рагу.

(обратно)

15

Шекспир У. Ромео и Джульетта, пер. Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

16

«Зыблема, но не потопима[16] — девиз на гербе города Парижа под изображением ладьи, колеблемой бурой.

(обратно)

17

Семьдесят восьмого года (фр.).

(обратно)

18

Служащий ресторана, ведающий спиртными напитками (фр.).

(обратно)

19

Хэкман Джин (р. 1931) — американский киноактер. В СССР известен по фильмам «Принцип «Домино» и «Разговор».

(обратно)

20

«Из многих единое» (лат.) — девиз США, выбит на оборотной стороне американских монет.

(обратно)

21

Вполголоса (ит.).

(обратно)

22

Шекспир У. Юлий Цезарь, акт 5-й, сцена 4-я, пер. М. Зенкевича.

(обратно)

23

Индекс Доу-Джонса — торговая марка. Используется для индекса относительно цепы на избранные промышленные, транспортные и потребительские акции. Периодически пересматривается фирмой «Доу Джонс энд Компаниз, Инк.».

(обратно)

Оглавление

  • Четверг, день, 20 января
  • Четверг, вечер, 3 марта (Два года спустя)
  • Четверг, вечер, 3 марта
  • Пятница, утро, 4 марта
  • Пятница, день, 4 марта
  • Пятница, день, 4 марта
  • Суббота, утро, 5 марта
  • 6 марта, воскресенье
  • Понедельник, 7 марта
  • Вечер
  • 8 марта, вторник
  • 8 марта, утро, вторник
  • Среда, 9 марта
  • Среда, утро, 9 марта
  • Среда, день, 9 марта
  • Среда, день, 9 марта
  • Четверг, утро, 10 марта
  • Четверг, вечер, 10 марта
  • Пятница, утро, 11 марта
  • *** Примечания ***