Конец белого ордена [Марк Ильич Чачко] (fb2) читать постранично, страница - 3

принялся сосредоточенно чистить мундштук. Его явно что-то удручало. Должно быть, и за мундштук он взялся, чтобы чем-то отвлечь, занять себя. Наконец он сокрушенно произнес:

— Феликс Эдмундович, идя сейчас на заседание коллегии, упал в обморок. Это, безусловно, от переутомления. Совсем себя человек не щадит…

Сердце у ребят сжалось от тревоги. И в то же время каждый из них ощутил чувство гордости. Никто из чекистов не щадит себя во имя революции. Не знают они покоя ни днем, ни ночью. Живут впроголодь. Паек все уменьшается и уменьшается. В последнее время на день дают только по осьмушке черного хлеба. Да что там паек! Нет таких бедствий, перед которыми дрогнули бы их сердца, ничего не может заставить их отступиться от своих убеждений, высоких целей, ради которых они борются…

Чувство тревоги и беспокойства — Дзержинский болен! — не расслабило молодых чекистов, а как-то нравственно подтянуло их. Каждый подумал, что раз Дзержинский с подорванным здоровьем отдается делу целиком, до изнеможения, то им, молодым, крепким и выносливым, все задания нужно выполнять с удвоенной энергией, ни в чем не делать себе поблажек.

В кабинет вошел еще один сотрудник отдела — Баженов, бывший балтийский моряк. Якубовский перевел на него усталый взгляд и спросил:

— Ну как, Василий Никитич, офицеришка?

Баженов нахмурился:

— Все еще виляет.

— Ну, ничего, пусть еще немного покуражится.

Затем, обращаясь к молодым сотрудникам, он вкратце изложил им суть дела.

…Вчера в Чека был доставлен белогвардейский лазутчик. Его задержали в Наро-Фоминске. У него обнаружили наган и огромную сумму денег — что-то около полумиллиона рублей. Начальник милиции доставил его в Чека. Арестованного допросили. Он назвался Броничем, корнетом 2-го офицерского имени генерала Дроздова полка. Корнет признался, что пробирается с Дона в Москву с поручением передать деньги представителю подпольной офицерской организации. Встреча должна была состояться на Николаевском вокзале возле буфета первого класса. Произнести пароль он должен был тогда, когда пришедший на встречу подаст условный знак: возьмется правой рукой за мочку уха.

— Вот и все, о чем рассказал корнет, — закончил Якубовский.

Устюжаев спросил:

— Почему же он сошел в Наро-Фоминске, а не доехал до Москвы?

— Утверждает, что хотел таким образом избежать проверки документов на московском вокзале, а от Наро-Фоминска решил добираться пешком… Возможно, это и так, но у меня сложилось впечатление, что дроздовец не совсем искренен в своих показаниях. Что-то он утаивает, хитрит, лукавит.

Баженов согласился:

— Обо всем, что касается положения белогвардейцев на Дону, откровенен. Но как только речь заходит о заговоре офицеров — сразу замыкается, уходит от прямых ответов. Он уверяет, что ничего не знает о подпольной организации… Врет, по-моему… Говорит не всю правду, а как бы полуправду. Хочет и шкуру свою спасти и подпольную организацию не подвести…

Баженова неожиданно прервал Корабельников:

— А попутчика у него не было? Об этом его не спросили?

Почему-то на ум пришел рассказ Кати Коржавиной о больном брате. Почему, например, заболев, тот пришел к своим родственникам поздно вечером. Откуда прибыл? Что хотел передать Кате? Какая навязчивая мысль не давала ему покоя? И какая связь была в его словах?..

Якубовский несколько озадаченно посмотрел на Корабельникова: что он хочет сказать? Пожав плечами, Глеб Илларионович ответил:

— Этим-то, мы, конечно, интересовались. Да корнет уверяет, что ехал один. Ты, Володя, хочешь что-то сказать?

Корабельников ответил не сразу. Все же Катя имела какое-то отношение к происшествию. И хотя она для него была вне всяких подозрений, не известно, как на это посмотрят товарищи. Однако быстро, овладев собой, он поведал историю Катиного родственника.

— Вчера в Нарышкинскую больницу положили бывшего московского лицеиста Дмитрия Ягал-Плещеева. В больницу его отвезла двоюродная сестра, моя знакомая Катя Коржавина. Она рассказала, что к ним неожиданно пришел кузен. Что-то пытался сообщить… Говорил сбивчиво и путано, никто ничего не понял. С болезненной настойчивостью повторял одни и те же слова…

Все внимательно слушали рассказ Корабельникова. Якубовский спросил:

— И какие именно слова она запомнила?

— «Брянский вокзал», «Куб», «Извольте замолчать».

— Больше ничего?

— Как будто все.

— Почему Катя Коржавина посчитала нужным сообщить тебе о своем кузене? Она что-то заподозрила неладное?

— Нет, просто так.

— Эта девушка знает, где ты работаешь?

— Этого я ей не говорил. Ей известно, что я большевик, — мы с ней о революции часто беседовали… А поделилась она со мной только потому, что очень уж была потрясена его болезнью, хотела ему чем-то помочь. Катя добрая, отзывчивая, на ложь и хитрость не способна…

— Да, что-либо подозрительное в ее поведении усмотреть трудно, — в раздумье произнес Якубовский. — Она кто, гимназистка?

— Да.