Землемер [Свен Карстен] (fb2) читать постранично, страница - 3

но только оба они вдруг и в одночасье оказались выброшены из училища назад к штатской жизни. На их военной карьере был поставлен жирнейший крест, а в личных делах появилась устрашающая пометка о «склонности к аморальному поведению». Командир их выразился еще резче:

— Такие свиньи нам в армии не нужны! — сказал он. — Своих хватает.

Это может показаться странным, но Поль и Анри расстались совершенно безболезненно и более встречаться не хотели. Каждый уже сделал все, что мог — испортил приятелю жизнь. Оревуар. Анри уехал в Марсель, где папочка нашел ему место приказчика в писчебумажном магазине, а вот Поль к матери и деду не вернулся. Побоялся. Вместо этого он решил начать жизнь свободного художника. Он рисовал картины и пытался этим прокормиться. Почти никогда это не удавалось. Манера его письма была вполне вторична, он еще учился, искал свой стиль. Что-то заработать удавалось лишь малеванием вывесок для трактиров и цирюлен. Но и подобные заказы перепадали тоже не слишком часто. Поль, как и положено художнику, жил впроголодь и ходил в обносках. Повсюду в искусстве торжествовал модный в ту пору «арт-нуво», Поль его презирал, тяготел к чему-то, что позднее назовут дадаизмом, о выставках даже не мечтал, а без выставок было не пробиться. Так прошло еще пять лет.

К 1914 году Поль вполне созрел для самоубийства. У него не было ни денег, ни перспектив, ни надежды на что-то лучшее. Постепенно он убедил себя, что как художник он несостоятелен, а заниматься чем-то другим, торговать, например, или служить в конторе, он всегда считал недостойным и пошлым. Он разругался со всеми знакомыми, друзей же он так и не нажил. За свою комнату он сильно задолжал и скоро должен был либо окончательно оказаться на улице, либо с позором вернуться к матери. Он нашел третий выход — морфий, смертельная доза. Это было «богемно», это было утонченно. Пока он пытался собрать необходимое количество морфия, Австрия объявила войну Сербии. Германский кайзер тут же воспользовался этим удачным случаем и направил войска против Бельгии и Франции.

Парадоксально, но Поль должен благодарить войну и мобилизацию — они отвлекли его от опасных мыслей. Когда твои компатриоты пачками отдают свои жизни за Республику, самому травиться как-то… неэстетично, что ли. Получается, что война, принесшая смерть миллионам, спасла жизнь ему лично.

И вот в этот момент торжества жизни о бывшем курсанте Поле Александере Мулене вспомнили его господа командиры. Его нашли и силой доставили в здание училища. Ему сказали, что он мобилизован и настало время послужить отчизне. Когда он закатил истерику, ему надавали пощечин. Ему сказали, что за отказ от мобилизации его ждет расстрел. Этого он, как ни странно, испугался. Он был готов покончить с собой сам, но не хотел, чтобы это сделали с ним насильно. Он спросил, чего же им надо, разве им не хватает пушечного мяса? Если так, то пусть мобилизуют всех евреев и затыкают ими амбразуры. Хоть какая-то будет польза от войны. Но у господ офицеров были другие планы.

Ты владеешь немецким языком, как родным, сказали ему, а сейчас это редкость. Тебя обучат, экипируют и забросят диверсантом в германский тыл. Какого черта, протестовал Поль, я сто лет не говорил по-немецки, я же все забыл! Вспомнишь, успокоили его, под гипнозом сразу вспомнишь. Сказано — сделано: через час Поль уже сидел перед маленьким толстеньким доктором, у которого были бородка клинышком, монокль и добрые глаза садиста. Сосредоточьтесь на моих карманных часах, сказал, улыбаясь, этот змей, раскачивая на цепочке золоченый хронометр. Поль успел лишь подумать, что дядечка — свинья свиньей и внаглую нарушает клятву Гиппократа, но тут глаза его закатились, и больше он ничего не помнит.

Очнулся он только через шесть часов, доктор с довольной усмешкой оттягивал ему веки и заглядывал в зрачки. Полю захотелось сказать ему какую-нибудь гадость, он прокашлялся и облегчил душу длинным ругательством, чем привел доктора в полный восторг, а стоящие тут же господа офицеры обменялись торжествующими взглядами. Толстячок залопотал что-то, вероятно, на латыни, и отошел в сторону, потирая ручки, а вперед выступил один из офицеров.

— Герр Мюллер, прошу, никакой паники, — сказал он Полю. — Вы знаете теперь никакой французский язык, и вы можете только по-немецки говорить.

Чему Поль, кстати, совершенно не удивился. Он покопался в себе и выяснил с абсолютной уверенностью, что его зовут Пауль Мюллер, что он немец, хотя всю жизнь и прожил на чужбине, что Франция была к нему добра, и что он не оправдал этой доброты и доверия. Когда-то он безответственно оступился, стал художником, но призвание его — воинская служба, и он будет прощен и оправдан, если не пощадит своей жизни ради победы триколора над кайзеровским орлом.

Как выяснилось позднее, действие гипноза продержалось около трех месяцев, но за это время Поль значительно укрепил свои нервы и поднаторел в немецком языке. Уже через пару дней он научился неким мысленным