Светлана Анатольевна Багдерина Свадьбы — не будет!
Или все-таки будет?..* * *
Томные сумерки исподволь накрывали землю, пряча в полумраке дороги, луга и леса, а ковер-самолет несся вперед так, словно за ним гнался сам Гаурдак. Его пассажиры — восемь человек — распластались по колючей цветастой спине ковра, прижимая к себе багаж и, наученные горьким опытом[1], молчали. Все — кроме одного. Точнее, одной.
— Ну, Масдаюшка, ну миленький, ну быстрее, ну еще быстрей! — то и дело восклицала светловолосая девушка, вцепившаяся одной рукой в край, а другой — в огромный мешок, чтобы не унесло встречным ветром[2]. — Мы обязательно успеем! — Если я полечу еще быстрей, принцесса, вас посдувает, как перышки, — терпеливо повторил ковер единственный, но неубиваемый аргумент давнишнего спора. — И до Гвентстона мы не успеваем засветло все равно, потому что если верить вашей карте… — Не надо ей верить! — пылко заверила принцесса. — Точно, не надо! — глухо поддержал ее менестрель, притулившийся с другой стороны мешка точно в такой же позе, только держась не за подарки родным, а за небольшой ассортимент музыкального магазина. — Там все расстояния меньше раза в два! — Это почему? — удивленно повернул голову Иван-царевич. — Специальное издание, — пояснил бард. — Купеческое оптимистическое. Для развития торговли. Чтобы купцы, которые у нас еще не были, думали, что у нас от всего до всего совсем близко, а не тащиться по неделе от деревни до деревни. Иван задумался, а не стоит ли взять на вооружение подобный прием и Лукоморью, печально известному своими расстояниями, но определиться не успел. Адалет приподнялся, чтобы что-то сказать — и тут же встречный поток воздуха сорвал с него шляпу и бросил вниз. — Стой!!! — возмущенно рявкнул маг-хранитель. — Назад!!! — То стой, то лети, то назад, то вперед — сами не знают, чего хотят, — пробурчал Масдай, но остановился и завис, не снижаясь. — Не знаю, кто тут не знает, — сердито пропыхтел Адалет, тщетно пытаясь отыскать взглядом пропажу на залитом полумраком лугу. — А я совершенно точно знаю, что хочу! Размять ноги и поужинать как человек, а не на лету и всухомятку! Поэтому Эссельте, девочка, угомонись уже на сегодня. Давайте первый раз за два дня поспим как нормальные люди — в кровати, а не на летящем ковре. Отдохнем, а завтра к обеду будем в столице. Твой Друстан, если уж ждал тебя больше месяца, еще полдня подождет точно. — Обед и кровать — это хорошо, — признал Олаф, растирая занемевшими руками затекшую поясницу. — А деревня-то тут поблизости есть? Или город? Эссельте, Кириан, чего скажете? — Н-ну… мы же напрямик летели, не вдоль дорог, и я запуталась… немного, — озадаченно заоглядывалась гвентянка. Бард задумчиво пожевал губами: — Если ничего не путаю… или путаю, но не много… не слишком… не больше… Где-то в этих краях должны быть Хайфорд и Лоуфорд. И Блэкмайн. — Блэкмайн — вообще в другой стороне! — возмутилась принцесса. — Ты сейчас нас всех с толку собьешь! — Если мы ближе к Блэкмайну, то в другой стороне как раз Лоуфорд и Хайфорд! — обиженно возразил Кириан. — А Хайфорд от Лоуфорда вообще в половине дня пути! — А Лоуфорд от Блэкмайна… — Опрос местного населения ничего не дал, — не дожидаясь окончания географической дискуссии, постановила Серафима — жена Ивана, вытащила из мешка карту и принялась водить пальцем по незнакомым названиям. — Хайфорд… Лоуфорд… Блэкмайн… Если кто-нибудь мне скажет, где мы находимся… — Она! Она скажет! — воскликнул Ахмет, калиф Шатт-аль-Шейха, и ткнул унизанным перстнями пальцем куда-то в землю. — Ответствуй нам, о волобокая красавица! — Это вы мне? — донесся снизу нервный женский голос. — Тебе, милочка, — ласково заверил калиф, вытягивая шею и опасно склоняясь за край в попытке заглянуть под брюхо ковра. — Масдай, ну-ка присядь, — скомандовал Агафон — ученик Адалета, но, не дожидаясь указаний, тот уже начал опускаться. Несколько секунд — и его экипаж оказался лицом к лицу с полнотелой женщиной средних лет в крестьянском платье и чепце. — А что, дорогуша, есть у вас тут поблизости, где поесть и переночевать усталым путникам? — непроизвольно облизываясь в предвкушении первого пункта, вопросил Адалет. — Как не быть! — преодолев первое изумление, энергично закивала женщина. — Блэкмайн. Деревня. Вон там, за леском, — она махнула рукой на закат. — И постоялый двор имеется! — А кормят-то там сносно? — не унимался маг-хранитель. — Сама не ела, но никто не жаловался, вроде, — пожала плечами крестьянка и спохватилась: — Да если даже и не ахти, то сегодня и завтра там пир горой, и путникам, поди, тоже кусочек сладкий перепадет. — Что за пир? — деловито уточнила царевна Серафима, к новостям относившаяся не менее трепетно, чем маг-хранитель — к еде. — Сегодня мальчишник и девичник, а завтра — свадьба. Ханна-молочница замуж выходит, — охотно сообщила толстушка. — Да не за кого попало, а за столичного лекаря, что при дворе короля служил и даже, я слышала, ей-Богу не вру! — с самой принцессой Эссельтой обручен был! А ради Ханны он и помолвку разорвал, и службу бросил, и из Гвентстона уехал!.. Или так любит ее сильно, или совсем дурак, — прервав цепь восклицаний, крестьянка сокрушенно покачала головой, точно это ее родственник натворил дел, не объяснимых никакой логикой. — Но говорят, эрл Бриан его на службу берет. — Что?!.. — потрясенный выдох девяти голосов заглушил ее последние слова. — Не, а я чего, я ничего! — женщина испугалась и на всякий случай попятилась. — За что купила, за то продаю! И не так уж у эрла и плохо, наверное! Хоть и не король, конечно, но на чай с конфектами для милки заработать даст, поди? — Что?.. — тонким, словно чужим голосом пискнула принцесса, отказываясь понимать и верить в услышанное. — Этого не может быть!.. Не может!.. Я… Друзья оглянулись сочувственно, и белое, словно присыпанное мукой лицо принцессы застыло маской. — Его воля. Как хочет. Пусть живет, с кем хочет. И где хочет. И подавится своими… конфектами, — бесстрастным голосом отпрыска королевской фамилии в тридцатом колене проговорила Эссельте.
* * *
— Не произносите при мне даже имени его!!! Я не хочу ничего слышать об этом мерзавце, этом негодяе, этом подлеце, этом… трусе!!! Не мог даже подождать моего возвращения, чтобы сказать всё в лицо! Сбежал, как… как… как… — не найдя подходящего среди сонма образов, ринувшихся на ум — один другого гаже — принцесса стиснула кулаки и застонала. — А ведь какие слова говорил! Какие стихи складывал!.. Лицемер! Врун! Предатель! А я слушала! И верила! Ду-у-у-ура-а-а-а!!!.. Последнее «а» сорвалось всхлипом, и Эссельте, не в силах больше сдерживаться и не видя причины, уткнулась в плечо Серафимы, обхватила ее руками и зарыдала — глухо, безысходно, словно десять минут назад на том лугу умерла ее душа, оставив растерянное тело бродить по Белому Свету в вечной муке и недоумении: «Как же так?..» Позади шумел лес, впереди темнели терриконы и вышки клетей заброшенной шахты, давшей когда-то название деревне, а прямо над Масдаем словно зависла дождевая туча. — Селечка, Селя, милая, хорошая, ну же, ну… — Сенька обняла ее, прижала к себе, словно пытаясь забрать хоть капельку горя, выплескивающегося из разбитого сердца, чтобы облегчить страдания подруги, но то был не ручей, а поток сродни горному после ливня. И похоже было, что сезон дождей только начинался. Мужчины, неловко потупившись, молчали, инстинктивно понимая: кто бы и что сейчас ни сказал — всё будет или банально, или не к месту, или то и другое в квадрате. Все — кроме Олафа.
— Эссельте… слушай… а хочешь я его убью? — сжимая рукоять топора, пробасил юный конунг. — Или сюда притащу и ты его сама убьешь? Я подержу, ты не волнуйся! Принцесса отчаянно замотала головой: — Видеть… не хочу… никогда… ненавижу… презираю… — прорвалось между всхлипами, и царевна Серафима прижала к груди судорожно вздрагивающую подругу. — Интересно… отчего он так… внезапно?.. — задумчиво проговорил Иванушка. — Ведь такая любовь была… сколько из-за нее претерпели… — Может, его заставили? — предположил Кириан. — То есть?.. — забыв на секунду рыдать, замерла принцесса. — Ну… иногда у мужчины не бывает другого выхода… кроме как… э-э-э… покрыть позор… девушки… свадьбой… — бард, только сейчас сообразив, что он, собственно, сказал, был готов провалиться сквозь Масдая. — Болван и сын болвана! — яростно прошипел калиф. Принцесса, медленно осознав сказанное, тихо взвыла и уткнулась в сенькино плечо еще сильнее. Серафима бережно погладила ее по макушке и нахмурилась. — Она его любит, — царевна встретилась взглядом с друзьями и прошептала почти беззвучно. — Надо что-то делать. — Убить его? — конунг не хотел так просто отбросить хорошую идею. — Очернить, опорочить его в ее глазах? — попытался загладить вину менестрель, и пальцы его машинально погладили струны любимой арфы. — Еще больше? — уточнила царевна. — Украсть невесту? — предложил Масдай. — И что мы с ней будем делать? — резонно вопросил Адалет. — И это не вправит мозги молодому паразиту. — У молодого паразита в этом случае было бы время подумать, — буркнул ковер. — У него было время подумать. Больше месяца, — угрюмо напомнил Агафон. — Уже надумал. — А мне кажется, что если бы они встретились и поговорили… — косясь на тихо плачущую Эссельте, прошептал Иван. — …она бы его убила! — жизнерадостно закончил Олаф. — А потом и невесту. — Невесту, наверное, не стоит убивать, — согласный с первой половиной высказывания, усомнился маг-хранитель. — А что с ней делать? — практично спросил бард. — Девушку, чей жених не дожил до свадьбы, замуж в Гвенте никто не возьмет. — Никто? — брови калифа взлетели под край куфьи, а щегольские усики встопорщились как у возмущенного кота. — Совсем никто?! Ай, какая черная несправедливость!.. — Да чтоб она… чтоб ее… — прорыдала принцесса, почти заглушая последние слова Ахмета: — …неужели придется мне?
— Что?!.. — хор восьми голосов прозвучал едва ли не с большим изумлением, чем полчаса назад. — Если не будет невесты — не будет и свадьбы, — невинно моргая, развел пухлыми ладошками Ахмет. — А поскольку я считаю убийство невест совмещением порчи полезного и приятного, то мое предложение — единственно приемлемое. — Но… — озадаченный Агафон задумался в поисках слабого места плана. — Но что, если невеста Друстана не захочет за тебя пойти? — Ты когда-нибудь встречал девушку, готовую променять несметное богатство, толпы слуг, готовых выполнить каждое ее желание, роскошь, какая ей и не снилась — ну и неотразимого, заботливого, щедрого мужа, конечно — на деревню, грязь, навоз и конфету по праздникам? — приподнял брови Ахмет. — А… если это любовь? — засомневался и Иванушка. — На месте разберемся, — сурово насупилась его супруга. — Ну что, летим? — Я никуда не полечу! — очнулась от ступора Эссельте. — Чтобы я! Оказалась! В одной деревне! Под одной крышей! С этой змеей!.. — Тогда ты остаешься здесь. А мы привезем тебе… — Видеть его не желаю!!! — …поесть, — не моргнув глазом, договорила Сенька. — Вань, останешься с Селей? Враль из тебя все равно никудышный. Вон там домик конторы шахты виднеется. Хоть и заброшенный, но крыша на месте. Ждите нас там. Масдай, вперед! Детали обговорим по дороге. Киря, рассказывай пока про ваши свадебные обычаи — может, чего сгодится!..
* * *
Двери трактира при постоялом дворе распахнулись, и новых гостей накрыла волна звуков и запахов деревенского пира. Столы, сдвинутые замысловатой буквой неизвестного науке алфавита, ломились от жареного мяса, рыбы, тушеных овощей, хлеба и алкоголя, расставленных среди перевязанных лентами из мешковины пучков крапивы, пырея и осота — символов мужской свободы и независимости от семейной жизни. Перед женихом и по краям каждого стола стояли ушаты, полные манной каши — никто не помнил, зачем, но традиция требовала. За столами в расслабленных позах успевших неплохо выпить расположились мужчины всех возрастов и степеней трезвости. Стучали кружки, выплескивался сидр, выходила из берегов пивная пена, раскатывалось по углам молодецкое ржание, энергичностью своей указывавшее на то, что шутки отпускались в адрес жениха… Мальчишник был в самом разгаре, приближался момент похода в деревенский зал собраний, где в это время веселились женщины, и поэтому вновь прибывших заметили не сразу, а только когда на плечо виновника торжества опустилась ладонь размером со среднюю тарелку. — Ну… это… Поздравить тебя надо, да? — изо всех сил изображая веселье[3], пробасил конунг под ухо жениху. — Что?.. — вздрогнул Друстан и медленно оглянулся, силясь сфокусировать полупьяный взгляд на лице двухметровой горы металла и мышц. Наконец, ему это удалось, и остатки хмеля вылетели из головы — не исключено, что через вытаращенные глаза. — Олаф?! — И Олаф тоже! — воскликнула царевна Серафима, сияя, точно более радостного события в ее жизни не было и вряд ли теперь когда-нибудь будет. — Как мы рады тебя видеть! — Агафон, улыбаясь во весь рот, замолотил лекаря по спине. Если бы не улыбка, можно было бы решить, что ученик Адалета вознамерился сломать старому приятелю хотя бы пару костей. — Вы?.. Откуда? Вы вернулись? И где?.. — Друстан, кто это? — обернулся, нетрезво хмурясь, сидевший справа молодой человек в неброской, но дорогой одежде.
— Это… его светлость эрл Бриан, — представил сконфуженный жених. — Сиххё и подземелья! Я знаю, как зовут меня! — побагровел вельможа. — Я тебя спрашиваю, кто эти… — Мы — старые друзья Друстана! — Сенька развела руками, указывая на конунга и мага. — Услышали, что у него тут такое дело, и не смогли пройти мимо! — Дуся, лапа, выпьем! — ухмыляясь, Агафон поднял со стола тяжелый запотевший кувшин, плеснул на дно пустой кружки сидра и протянул кувшин ошалевшему лекарю, оставив кружку себе. — Пей! За любовь! — До дна! — бережно взял за шкирку несопротивляющегося юношу Олаф. — Он больше не пьет! — эрл решительно отвел рукой кувшин от лица Друстана. — И даже за собственное счастье? — изумленно расширила очи Сенька. — Чем больше пьешь за счастье, тем меньше его остается, — назидательно проговорил вельможа и хотел добавить еще что-то, не менее поучительное, судя по кислому выражению лица, но тут слева захихикал лысый старичок и попытался встать: — Эгегей! Пора к девчонкам! — Пора, пора! — радостно загудели гости и начали подниматься с грохотом падающих стульев и скамеек, а в отдельных случаях — не рассчитавших силы товарищей. Олаф и Агафон растерянно переглянулись: рано! Надо было срочно их задержать! Но как?..[4]
— Погодите-погодите, а как же гадания?! — вскричала царевна — и гости замерли. — Гадания?.. — Да, гадания! — истово закивала Сенька. — По нашим лукоморским обычаям на мальчишнике обязательно должны быть гадания! Сколько детей родят, каких, какая жизнь ждет, много ли добра наживут, будут ли изменять друг другу, сколько раз, с кем, узнает ли дражайшая половина — и всё такое прочее! Заинтересованность моментально выкристаллизовалась в сивушных парах и ароматах деревенской кухни. — А что делать-то надо? — нетерпеливо потянул ее за рукав старичок слева. — Ложки у всех есть? Быстро взяли их в руки! — и, подавая пример, Сенька выудила из-под связок сорняков ложку Друстана и щедро зачерпнула кашу. — Делайте как я! Похмыкивая и похохатывая в ожидании если не чуда прорицания, то внеплановой забавы, гости потянулись ложками в манку. — Готовы? — хитро зыркнула по сторонам царевна. — А теперь подбрасываем, чтобы прилипла к потолку! Получившиеся фигуры разглядываем и ищем ответ на первый вопрос: красивая ли будет у Друстана… полюбовница! Под дружный гогот собравшихся заряды тактической баллистической каши взмыли в воздух. Некоторые даже достигли потолка. Те, на кого приземлилось остальное, взревели в радостном возмущении и попытались нанести удар возмездия. Который, как это часто бывает с такими ударами, ударил по лицам, не причастным к порче выходного платья никоим образом. Началась цепная реакция. Самые энергичные — или с самыми большими ложками — уже требовали у трактирщика новых боеприпасов. Самые ответственные — или самые пьяные — медитировали на манные барельефы на потолке, признавая в них то морду кобылы, то бочку водовоза, то старый сапог, то чью-то жену. И в последнем случае каша шла в бой уже не ложками, а горстями — родственники опознанной женщины, только что веселившиеся над односельчанками, в личном вопросе спуску не давали. Даже эрл Бриан втянулся в манное побоище и азартно, ложка за ложкой, метал кашу в толстого бородача поодаль, посмевшего узнать в облике на потолке физиономию самого эрла. Друстан сидел красный, как перезрелый помидор, растерянно крутя головой и вздрагивая от каждого раската смеха или предположения о его новой любви — и не заметил, как из черного хода за стойкой вынырнул ненадолго пропавший Агафон и шепнул друзьям: «Масдай освободился, пора!» Олаф, коротавший время в манной дуэли с пьяным здоровяком за дальним столом, отложил ложку, подмигнул противнику, нежно ухватил Друстана за талию, вытащил из-за стола и положил себе на плечо. — Пус… — только и успел проговорить жених, прежде чем конунг не менее нежно приложил ему ребром ладони по шее. Возражения виновника торжества на этом закончились, но на финальный всхрип обернулся Бриан. — Э-эй! — ошарашенный эрл воздел руки к конунгу — и заряд каши угодил ему в ухо. — Вы куда? К девчонкам пошли? — с любопытством вытянул шею лысый старичок слева. — К девчонкам! Пошли к девчонкам! — позабыв про забаву и свой вид после нее, ликующе подхватили гости. — Обязательно — но только когда мы покажем вам еще один древний лукоморский обычай — похищение и выкуп жениха! — радостно объявила Сенька. — Это как? — Это куда? — Это почем? — Это зачем? — подозрительно нахмурился эрл и приподнялся. По аккуратно подстриженной бородке на кружевной воротник медленно сползало полпорции каши, но он, казалось, не замечал. — Это — всего лишь восстановление жизненной справедливости, хоть и на очень короткий срок, — обезоруживающе улыбнулась Серафима. — Всю жизнь после свадьбы супруг обречен беспокоиться о жене, заботиться о ней, бегать и искать… если того потребуется… и снова беспокоиться… Поэтому его единственный шанс почувствовать, что заботятся о нем — перед свадьбой! — А насчет выкупа что там было? — Бегать и искать его, чтобы потом свои же кровные за него отдать? — насупился коренастый бородач. — Я за него много не дам, хоть он и на моей соседке женится! — выкрикнул рыжеволосый мужик. — Может, лучше к девчонкам? — не унимался заводной старичок. — Бегать и искать, чтобы мы отдали за него свои кровные! — широко улыбнулся Агафон, выудил из кармана кошелек размером с яблоко и подбросил на ладони. Внимание гостей было обеспечено ему в одно мгновенье. — Итак, мы выходим на улицу, вы считаете до ста и идете нас искать! Выкуп достается тем, кто найдет нас первыми! — объявила царевна и повернулась к Олафу. — Раз-два-три… Бежим! Заговорщики выскочили в темноту. — …восемь-десять-двадцать-тридцать-пятьдесят-сто! — досчитали гости и шумной толпой ломанулись на улицу в поисках не столько жениха, сколько его стоимости в денежном эквиваленте. Но таинственных друзей столичного лекаря — равно как и его выкупа — и след простыл.
* * *
Масдай снизился перед конторой заброшенной шахты, и Олаф, не дожидаясь приземления, соскочил с зажатым подмышкой трофеем и зашагал к двери. Через несколько секунд маг и Серафима скатали ковер, взвалили на плечи и вприпрыжку побежали за конунгом, еще надеясь предотвратить кровопролитие.[5] Торопились они напрасно. Первым, что бросилось им в глаза, было расположение бывших влюбленных — по разным углам заваленной старой мебелью комнаты. Эссельте стояла с неприступным видом, скрестив руки на груди и презрительно оттопырив нижнюю губу — искусанную до крови, заметила Сенька. Холодный взгляд принцессы остановился в загадочной точке в полуметре слева от головы Друстана. Лекарь, пришедший в себя по дороге, переминался с ноги на ногу под хищным взором Олафа и укоризненным — Ивана, опустив голову и нервно сжимая и разжимая кулаки. Слов не было. Царевна, вздохнув, пришла к выводу, что инициативу придется взять в свои руки. — Итак, подсудимый Друстан, сын Аккобрана, бывший придворный лекарь Конначты, короля Гвента, что ты имеешь сказать в свое оправдание? — проговорила она усталым скучным голосом. — Запомни, что бы ты ни сказал, мы обратим это против тебя… или как там правильно? Друстан, словно очнувшись ото сна, поднял голову, и глаза его лихорадочно сверкнули. — Я люблю Ханну! Я не могу без нее жить — и это не просто слова! Когда ее нет рядом, я чувствую, что умираю, что жизнь покидает меня, как вода — дырявый кувшин, по капле, но неотвратимо. Когда она не со мной, я и чувствую себя дырявым кувшином — никому не нужным, заброшенным и бесполезным! Ханна — смысл моего существования! Если бы мне еще две недели назад сказали, что я полюблю кого-то больше, чем Эссельте… простите… то есть, ее высочество… я рассмеялся бы этому болвану в лицо! Но это случилось. И я не понимаю… Я не думал, что такое возможно, что я… я… — впервые за всю свою пламенную речь Друстан смешался, взгляд его метнулся на принцессу, точно в поиске оправдания или прощения — но не нашел ни того, ни другого, и голова его снова опустилась, роняя прямые черные волосы на глаза. — Ваше высочество… я виноват… Я думаю о том, какие страдания причинил вам своим поступком… и у меня разрывается сердце… и душа рыдает… и извинить меня невозможно, я знаю… в такие мгновения я сам себе омерзителен… но… Я не могу растоптать свои чувства. Не больше, чем яблоко, падающее на землю, способно взлететь в небеса…
— Мои чувства ты смог растоптать без труда, — голосом, хриплым от скрываемых эмоций — или невыплаканных слез, отрывисто прошептала Эссельте. — Я не хотела тебя видеть. Им не надо было тебя привозить. Ты мне безразличен. Мерзок. Гадок. Отвратителен. Я тебя ненавижу. Ненавижу!!!.. И, не находя больше слов — или контроля над собой — принцесса закрыла лицо руками и выбежала в ночь. — Селя, постой! — Серафима кинулась за ней. — Похоже, это можно убрать на место, — Агафон брезгливо ткнул пальцем во вновь впавшего в ступор лекаря. — Зря тащили. — Пешком дойдет. Если сможет, — конунг ожег Друстана тяжелым взглядом и демонстративно сжал кулак. — То есть как — если сможет? — забеспокоился Иван, до сих пор молча стоявший у окна. — То есть, я бы и сам не против… пару раз, не больше!.. но сильно… Но… мы, наверное, должны уважать выбор личности… — Даже если по этой личности очень хочется ударить сапогом? — недобро щурясь, договорил за него маг. Царевич прикусил губу. Ударить сапогом по личности неверного лекаря ему тоже очень хотелось, и удерживать не то, что друзей — а самого себя — от руко- или ногоприкладства он мог лишь с большим трудом. Но что-то неясное, растерянное и недоумевающее, ворочалось в его душе, не давая стрелке морального компаса остановиться на Друстане в однозначном положении «гад». — Слушай… Я не пойму, как это могло случиться, — стиснув зубы и изо всех сил давя жажду съездить бывшему товарищу в ухо, Иванушка подошел к понуро застывшему лекарю. — Где вы с этой… девушкой… познакомились? Когда? Чем она тебя так… пленила? И снова, едва речь зашла о его невесте, Друстан точно ожил, худое бледное лицо озарилось внутренним светом, а щеки залились румянцем: — Эрл Бриан познакомил нас в своем доме в столице. Он позвал меня посмотреть его бабушку — у нее ревматизм обострился, но когда я пришел, оказалось, что она уехала с визитом, а в холле сидела Ханна и ее тетушка. Я поначалу не обратил на них внимания и хотел уходить, но эрл настоял, чтобы я остался на обед — и Ханна с тетей тоже. И… я не знаю, как и когда это произошло… но к вечеру я понял, что люблю Ханну без памяти. И когда ее тетя на следующее утро пришла ко мне и спросила, не хочу ли я жениться на ее племяннице… потому что она тоже влюбилась в меня и даже порвала со своим парнем в тот же вечер… Я не смог даже помыслить, чтобы сказать «нет». Эта любовь… как снег на голову!.. — Кирпич, скорее, — уточнил Агафон. — …словно волшебство какое-то! — восторженно продолжил гвентянин, не замечая поправки. — Или чудо! — Дурь, — быстро нашел подходящее определение Олаф. — И не знал, что в Гвенте эрлы обедают за одним столом с молочницами. Друстан раскрыл рот, желая что-то сказать — но не успел. — Ты там ел… пил… брал… давал… потом?.. — резко прервал его маг, подался вперед и впился взглядом в лицо Друстана. — Что? — опешив, заморгал лекарь. — Кабуча! — раздраженный собственным косноязычием, рявкнул Агафон. — Я хочу сказать… Кабуча… конечно ты с ними ел… и кто еду готовил — не видел… и сколько сидели они там до тебя и что делали — тоже… Ты от них что-нибудь получал? И кто такой вообще этот Бриан? Святой — покровитель доярок и старух? — Эрл Бриан взял меня на службу, когда его величество Конначта прогнал меня, — полный холодного достоинства, гордо выпрямился Друстан. — Эрл Бриан не держит на меня зла, хотя я едва не женился на ее высочестве, чьей руки добивался он сам. Эрл Бриан покинул свой замок, чтобы стать почетным гостем на нашей с Ханной… — Не женился?.. сам?.. едва?.. — долетел изумленный выдох со стороны двери. Друзья обернулись — и увидели в проеме Серафиму, крепко державшую за локоть принцессу.[6] — Ну ядрена ж кочерыжка, а?! С этого и надо было начинать! — Извините, ваше высочество, я не поним… — обиженно начал было лекарь, но Сенька его не слушала. — Агафон, — горящий взор царевны был устремлен на чародея. — Что ты знаешь про… — Привороты? — закончил он хмуро. — Ничего. Я — боевой маг, а это — бытовые чары. Узкоспециализированная отрасль магии.
— Вы хотите сказать, что Друстана приворожила эта молочная жаба?! — расширились и тут же опасно сощурились глаза Эссельте. — По заказу мерзавца Бриана?! — Приворожила?.. — потерянно огляделся гвентянин. — Но… я люблю ее по-настоящему! — Дуся, чья бы корова мычала, — снисходительно похлопал его по спине Агафон. — Вспомни свою отраву, которой ты опоил Ивана с Эссельте! — Это не я! Они сами по ошибке… — Я не про детали, а про принцип! И что это у тебя на пальце блестит? Лекарь испуганно спрятал руки за спину. — Это мое обручальное кольцо! — От нее получил? — хищно прищурилась Эссельте. — Да, — опустил глаза он. — То есть кольца купил эрл Бриан и подарил нам на обручение неделю назад. — Дай сюда! — вцепился ему в рукав маг. — Не трогай! — рванулся гвентянин — но только для того, чтобы очутиться в стальной хватке конунга. — Сейчас дам, — пообещал волшебнику Олаф, разжимая стиснутые пальцы лекаря, как лепестки. — Снимай сам, Агафон, а то я ненароком оторву еще чего-нибудь… — Нет!!! — яростно дернулся Друстан, но с таким же успехом хомячок мог пытаться вывернуться из медвежьего капкана. Агафон ухватился за кольцо с россыпью фиолетовых камушков, потянул… потянул еще… и еще… и снова… Кольцо свободно крутилось на пальце во все стороны — но не более. — К-кабуча… — сквозь зубы промычал маг. — Застряло? Оторвать? — деловито поинтересовался конунг. — Да в том-то и дело, что не застряло! Оно на размер больше, чем палец — и все равно не снимается! — И что это значит? — принцесса взволнованно прижала руки к груди. — Ничего хорошего? — мрачно предположил волшебник и ткнул пальцем на стол: — Олаф, положи туда, пожалуйста. Да не всего его полностью! Кисть! И не отрывая!!! — Так бы сразу и сказал… — разочарованно протянул воин и, не выпуская возмущенного лекаря, прижал его руку к пыльной столешнице. — Так сойдет? — Угу… Агафон накрыл кольцо сложенными лодочкой ладонями и сосредоточился. Остальные — включая лекаря — замерли в ожидании. Ждать пришлось недолго: через полминуты маг поджал губы, зыркнул по сторонам — «Только скажите чего-нибудь!», вытянул из рукава исписанный кусочек пергамента, буркнул что-то, дождался, пока буквы выстроятся в новые слова, и углубился в чтение. Через пять минут процесс торжественного наложения рук повторился, но на этот раз — сопровождаемый заклинанием, аккуратно считываемым со шпаргалки. Когда последнее слово слетело с губ чародея, сквозь пальцы пробился тусклый грязно-зеленый свет. — Ну, что? — с замиранием сердца прошептала принцесса. — Как я и предполагал. Кольцо подверглось магической обработке, — важно сообщил чародей. — И что? — не унималась она. — Ну… — важности слегка поубавилось. — Ничего… А чего? — Чего?! — возмущенно взвилась Эссельте. — Делать что будем?! Остатки гордости незаметно испарились. — А чего тут поделаешь… Узкоспец… — Ну и что!!! Ты маг!!! Ты обязан что-то сделать!!! — Почитай в шпаргалке! — сердито поддержал ее Масдай. Его премудрие с видом «я вас всех предупреждал» пробурчал над кусочком пергамента запрос и минут пять под благоговейное молчание друзей и негодующее — Друстана изучал рецепты. — Ну?.. — первой не выдержала Эссельте. — Ну… — нерешительно проговорил волшебник. — Теоретически, я бы мог его отворожить… но не уверен, как получится… Хорошо бы для проверки кого-нибудь приворожить, чтобы сначала полюбили друг друга… — Давай нас с Симой! — жертвенно предложил Иван.
— Непродуктивно, — мотнул головой маг. — Вы и так. Эффекта не почувствуем. — Эссельте и Друстана? — Эссельте нельзя — состояние психики нестабильное. — А кого тогда к кому? — Серафима задумчиво оглядела Друстана и Олафа. Те непроизвольно попятились. Агафон с видом оскопленной невинности[7] пожал плечами: — Ну тогда я пас. — А кольцо? Оно ведь заговоренное? Может, если его снять… — неуверенно проговорил царевич. — Попробуй, — буркнул маг. — А можно заклинание… э-э-э… ну… сломать? Или рассеять? Или как это у вас называется? — осенило царевну. — Если вы втроем объединитесь — ты, Адалет и его посох… — Можно, — кивнул чародей. — Но Друстана это убьет. Симбиоз, понимаешь ли, и реакция… Серафима не понимала, но страдальчески скривившись, снова задумалась, перебирая в уме один вариант за другим — и отбрасывая. Вот если бы проблему можно было решить мечом, или хитростью, или украв у кого-нибудь что-нибудь, или уговорив, но магия… — А если палец с кольцом отрубить? — сочувственно предложил свежую идею конунг. — А поможет? — встрепенулась и практично поинтересовалась Сенька. — Плотно сидит, зараза, — покачал головой волшебник. — Как бы не вместе с кистью пришлось… Лекарь рванулся и замер, переводя потерянный взгляд с Эссельте на друзей. — Но… это не чары! Я уверен! Я правда люблю… люблю… — Кого? — напряженно подалась вперед принцесса. Он опустил голову, и черные спутанные волосы закрыли осунувшееся лицо. — Ханну, — еле слышно прошептал гвентянин. — И хочу на ней жениться больше всего на свете. Я не понимаю, что со мной происходит… и правда ли то, что она меня околдовала… или опоила зельем… но… Я не могу думать ни о чем другом. Я должен на ней жениться — завтра, самое позднее. Если свадьбы не будет — я умру. Я чувствую это… Хотя нет, не чувствую… Знаю. Как знаю, что умру, если перестану дышать… — Что с ним? — страдальчески расширились глаза принцессы. — Бредит? Агафон угрюмо поджал губы. — Да нет… Похоже, заклинание с заданной точкой разрушения объекта в случае невыполнения какого-то условия. Гадкая штука… Руки Эссельте метнулись к губам, приглушая вскрик. — То есть, — качая головой, точно не веря услышанному, медленно проговорил Олаф, — он действительно умрет, если не женится на этой молочнице? Волшебник молча кивнул. — А может, Адалет придумает, что делать? — первым нарушил болезненную тишину и высказал носившуюся в воздухе идею Масдай.
* * *
— Я — боевой маг, а это — бытовые чары. Узкоспециализированная отрасль магии, — хмуро буркнул старик. Агафон победно усмехнулся, но под взглядами друзей стушевался и пожал плечами: «Я же вам говорил…» Группа захвата и группа обольщения, как они назвали себя в начале операции, а также Эссельте и Иванушка собрались на военный совет на втором этаже деревенского дома собраний в комнате, отведенной почетным гостям — калифу Шатт-аль-Шейха, его придворному магу и менестрелю[8]. Друстан, контрабандой протащенный через окно с Масдая, присутствовал тоже — то ли пленником, то ли приглашенной звездой. Ахмет, взъерошенный и возмущенный, как мартовский кот, облитый водой за свои песни, расхаживал из угла в угол и пылко жестикулировал: — Это не девушка! Это окаменевшая сосулька! Дочь уснувшей медузы! Племянница пересушенной фиги без масла! После наших с Кирианом усилий я получил тридцать предложений руки и сердца в течение тридцати минут — а она даже не посмотрела в мою сторону как следует! Не улыбнулась ни разу! Сидела как кукла — только глазами хлопала да головой кивала! — Словно пыльным мешком из-за угла пристукнутая, — подтвердил бард. — Вы не смеете о ней так говорить, вы, не стоящие и мизинца ее! Ханна — скромная, задумчивая девушка, непревзойденный образец кротости и благонравия, и равной ей на Белом Свете не найти и за сто лет! — взвился Друстан, сжимая кулаки — и конунг едва успел перехватить разбушевавшегося лекаря. Кириан в ответ презрительно скривился, Эссельте побагровела, а калиф, сердито топорща усы, провещал: — Если этот ветреный постулат… эскалоп… эскулап… получит ее в жены — так ему и надо! Расположившаяся на кровати с Масдаем Сенька подалась вперед, задумчиво подперла подбородок ладонью и нахмурилась. — Сосулька уснувшая? Мать сушеной медузы, говорите?.. А может, ее тоже… того? В смысле, этого? Приворожили?
— А ее-то зачем? — яростно фыркнула Эссельте, искренне не понимая, как можно абсолютно добровольно не хотеть выйти замуж за Друстана. — Она бросила своего парня в тот вечер, когда познакомилась с Друстаном, — мягко напомнил Иванушка. — Это естественно, — выдавила гвентянка, и взор ее, в который раз за десять минут, невольно устремился на лекаря. Он переминался с ноги на ногу ссутулившись, с отсутствующим видом, глядя расфокусированным взглядом куда-то в бесконечность — жалкая тень полного скрытого огня и дерзания поэта, которого она полюбила — и сердце принцессы сжалось в мучительном спазме. Стоять рядом — и не уметь помочь, быть готовой отдать жизнь или идти пешком на край Белого Света чтобы добыть то, не знаю что, где и у кого — и знать, что это бесполезно… Большей пытки она не могла себе представить, даже когда думала, что он действительно ей изменил. Горячие злые слезы ярости, бессилия и нежности навернулись ей на глаза, и Эссельте метнулась за спину отряга, пряча лицо в ладонях. Друстан проводил ее взглядом, тронутым слабой тревогой, но когда она скрылась из виду, отвернулся и уставился в пол. — Это не более естественно, чем его внезапная влюбленность! — не унималась тем временем царевна. — Не верю я в такие совпадения — хоть тресни! Треснуть Серафиму никто не осмелился, если даже и рассматривал такую возможность хоть сколько-нибудь серьезно, но возразить желающие нашлись. — А если даже она и привороженная, что с того, Сим? — повел плечом отряг. — Как это может нам помочь? Или помешать? Или может? Он перевел взгляд на волшебников. Те переглянулись. — Эвентуальное развитие событийного ряда в парадигме пространственно-временного континуума инвариантно продемонстрирует сравнительную ценность каждой из сингулярных гипотетических тенденций, — Адалет важно облек в слова то, что его ученик не успел высказать как «А пень его знает».
— Ну так это… значит… кхм… что с Друстаном, в смысле, делать будем? Что наука скажет, то есть? — первым оправившись от сверхдозы научной лексики, Олаф обвел чародеев почтительным взором. — Вот если бы кольцо как-то снять… — не дожидаясь решения консилиума, почти безнадежно прошуршал с кровати ковер. Ахмет экспрессивно развел руками: — Увы, только в сказках злые чары рассеиваются, если снять заколдованный перстень или разбить проклятую вазу! — Нет, не только, — вспомнил Иванушка окончание осады Лукоморска. — Всё зависит от того, как маг запитал своё заклинание, — рассеянно буркнул Адалет. — Запитал? — калиф недоуменно приподнял брови домиком. — В смысле, закормил? Его надо много кормить? — Обязательно, — ухмыльнулся маг-хранитель. — Жертвоприношениями? — испуганно расширил очи Ахмет. Адалет невольно хохотнул: — К счастью, нет. Заклинание — особенно долгосрочного действия — можно запитывать от магического поля Белого Света, и тогда оно будет работать, пока существует магия. Можно запитать от артефакта, и оно будет работать, пока тот не потеряет силу, то есть, не будет истощен. А еще накладывающий может запитать заклинание от себя, что зависит от личной силы мага и желания постоянно расставаться с ее частью, иногда немалой. — А эта запитала его от поля или от артефакта? — спросил Агафон. — Только не от поля, — покачал головой старый волшебник. — Для ведьм, не имеющих классического образования, как и для студентов с незаконченным классическим, не буду ни в кого тыкать посохом, это слишком сложно, чтобы не сказать, невозможно. Долгосрочное заклинание с запоротым энергетическим модулем не проживет и нескольких часов. Максимум — день-два, если с очень низким энергопотреблением. Обычно дилетанты завязывают заклинания на артефакты или на себя. — Но они получили кольца только через неделю после того, как решили пожениться, — с сомнением проговорил Олаф. — Значит, до этого она запитывала его от себя, а потом перевела подпитку на кольца, — пояснил старик. — То есть, всё это время она должна была быть где-то рядом… — еле слышно пробормотала Сенька. — Послушайте, я придумал, придумал! — лицо лукоморца озарила идея. — Всё очень просто! Надо найти ведьму и поговорить с ней! Рассказать ей всё и убедить! Она поймёт, обязательно, я уверен!.. Адалет покачал головой. — Если и найдешь. Если и поймет. Заклинание уже не снять даже ей, потому что подпитка переведена на артефакт. — А если артефакт вдруг откажет?.. — не скрывая разочарования, но всё еще надеясь отыскать хоть какую-нибудь лазейку в неприступной стене магии, не отступался Иванушка. — Тогда, чтобы заклинание не рассыпалось, ей придется снова запитать его от себя, пока не заменит на новый. Но это всё из разряда вопросов академических: энергетические артефакты не отказывают. Практически нико… Договорить Адалет не успел, потому что в этот момент Агафон расширил глаза и выдохнул: — Энергетический модуль! Его можно разбить? — Я уже думал об этом, — отмахнулся маг-хранитель. — Разбить его можно, но это убьет парнишку, как если бы мы аннигилировали само заклинание. Теоретически, конечно, модуль можно заблокировать. Временно. Накачать энергией, переполнить емкость, что приведет к свободному протеканию — перед тем, как он взорвется. Если не прекратить атаку, естественно. Но пара минут до критической точки у нас было бы. — И за это время можно снять кольцо! — загорелись глаза Иванушки. — Да, — кивнул старый волшебник. — Ну так чего же мы… то есть, вы?!.. — А того, вьюноша, — маг сурово зыркнул на лукоморца из-под кустистых бровей, — что для этого на модуль нужно воздействовать одновременно тремя отдельными потоками энергии! Тремя! — Но вы… раз… и Агафон… два… — начал лихорадочно загибать пальцы царевич, точно от этого источников могло стать три — но не становилось. — Агафон… и вы… — И посох! — радостно воскликнула царевна. — Три! Друзья просияли, и даже Агафон облегченно хмыкнул — но Адалет поглядел на нее с сожалением и покачал головой: — Посох может поддерживать наложенное магом заклинание, Сима, но не служить автономным активным источником силы. — То есть… в смысле… никак?.. — еще надеясь на скрытые между строк «кроме» и «если только», умоляюще заглянула ему в глаза Серафима. — Совсем? — Совсем, — хмуро подтвердил чародей. Разочарованный выдох друзей бризом пролетел по комнате. — Можно отрубить это… палец… или руку… немного… кусочек… — несмело пробормотал Олаф, кося на безвольно застывшего в углу лекаря. — А это уж как Эссельте решит, — пожал плечами Кириан. — Ее жених. Был. Если решит, что жених без руки лучше, чем никакого…
Из-за спины отряга раздался всхлип. — Язык тебе отрубить надо, вот что, — сердито насупился калиф. — Послушайте! Можно ведь пока украсть Друстана, а потом найти еще одного мага! — озарило Масдая. — Нельзя. Заданная точка разрушения, помнишь? — одной короткой фразой зарубил воспрянувшую было надежду Агафон. — И судя по всему, эта точка завтра. То есть, если завтра утром не будет его свадьбы, то в обед будут похороны. — Мы будем лететь всю ночь, и… и… и может… — шерстяной голос сошел на нет. — Не надо, — бледная, как полотно, выступила из-за спины отряга Эссельте, и Кириан проворно устремился к ней, подставляя руку, чтобы принцесса могла опереться — толи из искренней заботы, то ли желая загладить ляп. — Ваше высочество, счастье стоит риска, — проговорил он. — Особенно ваше. — Нет, — еле слышно выдавила гвентянка. — Пусть лучше он будет женат на другой, чем мертв. Если ничего невозможно сделать… — Нет, ну почему ничего… — обиженно пробормотал отряг, поглаживая рукоять топора. Не замечая никого, кроме подавленно умолкших волшебников, Эссельте зашагала к ним, пытаясь заглянуть в глаза, будто, несмотря ни на что, надеялась прочитать там, что все-таки есть один, последний, невероятный способ исправить чудовищную несправедливость… Но его не было. — Извини, Селя, — неотрывно изучая неровные половицы, ставшие вдруг безумно интересными, выдавил Агафон. — Если бы можно было сделать хоть что-то, я бы… мы бы… — Если бы у нас был третий маг… — виновато развел руками Адалет. — Или хотя бы ведьма… без высшего образования… — машинально бросил камушек в огород учителя Агафон. — Ведьма? — вопросительно хмыкнула Сенька и поднялась с кровати. — Ведьма у нас где-то есть. — Осталось только найти ее и уговорить помочь нам, о Серафима Неизменно Премудрая, — бросил через плечо саркастическую усмешку менестрель. — Найти-то, мне кажется, не проблема. Шиву в мешке не утаишь, как говорят бхайпурцы, — сосредоточенно закусив губу, проговорила царевна. — А вот насчет помочь… — Ага, наконец-то ты увидела небольшой изъян своего плана! — От изъяна слышу, — сообщила музыканту Сенька и продолжила: — Если пораскинуть мозгами… у кого они есть… то, в принципе, можно попробовать… — Что? — голубые глаза принцессы, полные слез, отчаянно распахнулись, она метнулась к подруге и схватила ее за плечи. — Сима, что, что, что?!.. — Погоди, Сель, сейчас мысли рассортирую, и всё скажу, — царевна ободряюще сжала холодную руку Эссельте и глянула на мага-хранителя: — А послушай, уважаемый Адалет… А сможешь ли ты… потому что нашего не менее уважаемого Агафона я боюсь такие вещи даже спрашивать… памятуя, что он нам рассказывал про свои приключения с Гретой во дворце… — Что смогу? — цепко прищурился маг-хранитель. — А вот что…
* * *
Вечер плавно подходил к утру, а девичник — к концу, когда лестница, ведущая со второго этажа, заскрипела под тяжелыми шагами, и на ней показался Ахмет Гийядин Амн-аль Хасс, калиф Шатт-аль-Шейха, и его свита, изрядно выросшая за время уединения именитого гостя. Важно оглядывая оживившихся женщин, за калифом шествовали его музыкант с арфой, телохранитель с набором топоров, огромный и рыжий, юноша ученого вида — не иначе, секретарь, поддерживающий под локоть старого мудреца с посохом, юноша другой, неопределенных добродетелей и рода занятия, юноша третий, невысокого роста и с невинными, как у младенца, глазами, светловолосая хмурая девушка — и жених Ханны. При виде последнего радостный шум за столами упал до легкого озабоченного гомона. — А ты, птица столичная, как туда залетела? — громче всех удивилась одноглазая старуха в белом клетчатом платье. — Жениху невесту на девичнике видеть — примета плохая! А ну-ка, вываливайся отсюда, друг сердешный, пока кочергой не отходили! А ты глаза закрой, ворона! — она обернулась на рыжую девушку слева, не сводившую влюбленного взора с Друстана, едва тот вошел. — А то счастье свое проглазеешь! Всё тебе говорить надо!
— Но тетушка… — В приметы верить — в лес не ходить, как любил говаривать Шарлемань Семнадцатый! — озорно подмигнул старухе высокий разбитной парень. — Налей-ка нам, мать, лучше чего-нибудь эдакого — так есть хочется, что аж в горле пересохло! Калиф со свитой остановились между столами и потерянно заоглядывались, словно отыскивая, куда бы примоститься всей компанией. — Кто поздно пришел — тот корки нашел! — расхохоталась в ответ разбитному румяная женщина в синем. — Но для тебя, красавчик, поди, сыщем кость недообглоданную! — задорно поддержала ее другая молодушка. Не найдя достаточно свободных мест подряд, придворные стали расходиться кто куда. Мудрец, секретарь калифа, девушка и разбитной парень остались стоять перед столом невесты — и с ними жених. Глаза Друстана нашли Ханну, и по лицу его расплылась блаженная улыбка. Девушка из свиты закусила губу. — Мужики не собаки, на кости не бросаются! — лукаво подмигнул молодухе разбитной. — А это ведь как попросишь! — шаловливо и нетрезво улыбаясь, вступила бабенка из-за другого стола. — Если по-хорошему, то, глядишь, отыщем тебе и чего помягче подержать! Но не успел его премудрие ответить[9], как двери зала распахнулись, и с улицы, дыша сивухой и туманами, ввалилась толпа деревенских мужиков во главе с эрлом Брианом. — Вот вы где!!! — возмущенно выкрикнул тощий усатый парень. — А мы вас по всей деревне обыскались! — И жених тут! — А-а-а, попался, который убегался! — Денежку гоните, друзья-приятели! — Должок?.. — Заём?.. — Залог?.. — Выкуп! — Точно!!! — Я ж сразу говорил — пошли к девчонкам! Да кто меня слушал! — радостно напомнил лысый старичок, потирая ручки. — Молодец! Прав оказался! — загомонил мальчишник. Улыбаясь и похохатывая, мужская половина предсвадебного торжества втянулась с промозглой улицы в свет, тепло и симфонию головокружительных ароматов. — Присаживайтесь, присаживайтесь! — защебетал девишник, обретя второе дыхание. — Женчины, подвигайтесь! — Тарелки несите еще! — Кружки! — Мяса! — Эля! — Скамейки! — Кончились! — Доски тогда!.. — Да не пихайтесь, мужуки, все уйдемся! Видя, что дефицитом на глазах становятся не только посуда и угощение, но и посадочные места, Агафон выругался шепотом, оглянулся и, не видя вариантов[10], ловко выдернул ногой табуретку из-под опускавшегося зада белобрысого парня. Посадив Адалета, он встал рядом сам, навалился боком на стол и закрыл глаза, словно уснул. — Эй ты! — возмущенный блондин воззвал с пола к справедливости. — Чего? — не замедлила она явиться, но отчего-то не в виде дамы в простыне с мечом и весами, а в виде двухметрового громилы в безрукавке из шкур и с набором топоров. Он склонился над пострадавшим и проникновенно заглянул ему в глаза: — Тебе что-то не нравится? — А-а-а… э-э-э… в-всё? Н-нравится? М-м-мне? — прозаикался светловолосый, быстро поднялся и нырнул в толпу. Его светлость эрл Бриан, заготовив холодное выражение лица и несколько горячих слов для незваных друзей лекаря, заставивших его несколько часов носиться по Блэкмайну и его окрестностям как борзую, остановился рядом с женихом. — Ну что, нагулялся? — негодование и брезгливость были написаны на его правильных чертах красными чернилами большими буквами. Друстан виновато обернулся. Бриан, демонстративно его игнорируя, скользнул презрительным взором по лицам окружавших его людей… и охнул. Лекарь, озадаченный реакцией своего покровителя, растерянно глянул назад… — Ты ведь хочешь сказать, как ее любишь? Что она — единственная? Самая красивая? Самая желанная? — не давая гвентянину опомниться, склонился к его уху Иванушка. — И как ты виноват, что встречался с другой? И подойди поближе! — Да, конечно! — просиял лекарь. — Конечно! Не раздумывая больше ни секунды, он схватил Эссельте за плечи, лихорадочно притянул ее к себе, и несвязные дрожащие слова любви, радости, отчаяния и прощения полетели с его губ. Пальцы принцессы нежно обхватили пальцы Друстана и прижали к щеке, мокрой от слез. Эрл смотрел на происходящее, вытаращив глаза и открыв рот — но недолго. — Это… это… ты… Ты! — пальцы его, скрюченные, точно ощутили горло соперника, сжались в кулак, а пылающий яростью взгляд, лесным пожаром оббежав весь зал, впился во что-то — или в кого-то — метрах в двух от него. — Ты!!!.. Гости удивленно оглядывались, но уловив, куда тыкал светлейший перст, скорее отводили глаза или отворачивались. Меньше знаешь… Со старухи в белом клетчатом платье можно было лепить скульптуру «Офигения в Блэкмайне»[11]. Она ахнула, расширила глаза, побледнела, попыталась встать, запуталась в подоле, налетела на кого-то, некстати оказавшегося рядом, хлопнулась на место, впилась сверлящим взором во влюбленную парочку, и пальцы ее вдруг ожили, зашевелились, как лапки паука вокруг неудачливой мухи. Опомнившись, старуха спрятала руки под стол, подалась вперед всем телом и, затаив дыхание, напряглась и замерла, будто силясь пройти сквозь невидимую стену. Показалось гостям, или и впрямь в сияющем воздухе поплыли эфемерные серебристые искры?.. Но не успели они присмотреться или спросить у соседей, видят ли они то же, что все остальные, не говоря уже о том, чтобы испугаться или удивиться, как всё закончилось. Искры пропали, свет потускнел, а старуха, задыхаясь и хрипя, навалилась грудью на стол, усыпанный ритуальными плодами и овощами, и замерла, точно лишившись сил. В тот же миг Эссельте вырвалась из объятий Друстана и повернулась к взбешенному эрлу со сладкой улыбкой. — Милейший Бриан! Как я счастлива тебя видеть — ты просто не можешь представить! Как хорошо найти тебя рядом именно тогда, когда ты нужен мне больше все людей на Белом Свете! — Я?.. — опешил вельможа от внезапной, как цветочный горшок на голову, сбычи мечт, отступил на шаг, но от влюбленной девушки так просто было не сбежать. — Ты, кажется, очень хотел получить от меня обручальное кольцо? — Я… — Так получи же! — прорычала принцесса, схватила его за руку и с силой, точно забивала гвоздь в крышку гроба врага, надвинула на палец золотое кольцо с россыпью фиолетовых камушков. Ошарашенный Бриан несколько секунд переводил взгляд с кольца на Эссельте и обратно — и вдруг всё понял. Издав отчаянный вопль, он вцепился в кольцо, силясь стянуть — но с таким же успехом он мог попытаться оторвать себе палец. — Ты!.. Вы!.. Ты!.. — разрываясь между страхом, яростью и пиететом, эрл искал и не находил подходящих слов — и вдруг обмяк. Лицо его приняло мечтательное выражение, а взор забегал по лицам гостей в поисках одного-единственного человека, уготованного ему магией. — Где же ты, любовь моя?.. — Я здесь, мой милый! — донеслось из толпы, и навстречу ему, раздвигая локтями огорошенных сельчан, выбежала и бросилась ему на шею старуха в белом клетчатом платье. В свете масляных ламп на безымянном пальце ее левой руки тускло светилось золотое кольцо с россыпью фиолетовых камней.
Последние комментарии
2 часов 18 минут назад
2 часов 35 минут назад
2 часов 55 минут назад
5 часов 37 минут назад
13 часов 45 секунд назад
18 часов 45 минут назад