В якутской тайге [Иван Яковлевич Строд] (fb2) читать постранично, страница - 3

шароварах защитного цвета, в толстовке, в серой, надетой по-военному, немного набок, шляпе. Он проходил медленной развалистой походкой, на лице его как бы застыла тяжелая, мучительная, неразрешенная дума.

Это и был Пепеляев, участвовавший в колчаковском походе, мечтавший через Вятку первым победоносно войти в златоглавую Москву под ликующий звон церковных колоколов. Но судьба играет человеком. Вместо Москвы он на правах беженца оказался в Харбине. Вместо былой армии у него осталась горстка приверженцев-офицеров, с которыми этот некогда бравый генерал занялся теперь тяжелым промыслом ломового извоза.

Среди харбинской эмиграции Пепеляев с группой своих единомышленников занял традиционную для областничества^[1] «среднюю линию».

Привилегированная верхушка белоэмиграции чуждалась его как «мужичьего генерала», окруженного кучкой довольно простоватых офицеров. Она ставила в вину Пепеляеву его «слишком левый демократизм», в результате чего, дескать, вся его 1-я Сибармия в 1919 году и перешла на сторону красных войск.

Трудящаяся часть эмигрантов, хотя и продолжала держать связь с пепеляевцами, совсем недвусмысленно давала понять, что больше ее не заманят ни на какие выступления против Советской власти. Среди этих бывших соратников Пепеляева по уральскому фронту зрело желание повиниться власти рабочих и крестьян за свои невольные ошибки и поскорее вернуться в Советскую Россию к насиженным родным местам.

Колоссальное поражение, которое на полях Сибири потерпела колчаковщина, не явилось для пепеляевцев должным уроком и не помогло им основательно разобраться в событиях, развернувшихся в России после Октябрьской революции. Поэтому-то и поражение контрреволюции они расценивали как физическое, а не политическое.

Причиной своего падения они считали слишком реакционную политику диктатуры Колчака, оттолкнувшую от него широкие народные массы, главным образом крестьянство, озлобленное диким разгулом карательных отрядов.

Пепеляев и раньше высказывал мнение, что, завоевав Сибирь, не следует сразу двигаться дальше в Россию. Он предлагал укрепиться на западных границах Сибири, сформировать мощную армию и выжидать дальнейших событий. Причем законной властью для Сибири он считал власть, установленную через «земский собор».

Этим и объясняются его постоянно натянутые отношения со ставкой верховного правителя, завершившиеся арестом Колчака на станции Тайга самим же генералом Пепеляевым. Правда, арест этот был бутафорным, не имевшим никаких серьезных последствий для Колчака, отделавшегося обещанием созвать «земский собор» в Красноярске или Иркутске.

Теперь, когда поражение Сибармии было совершившимся фактом, Пепеляев еще больше укрепился в сознании своей правоты. Он даже мечтал о том, что Сибирь и теперь останется сильной под своим бело-зеленым стягом и сможет так или иначе договориться с Советской Россией, чтобы сохранить свою автономную крестьянскую обособленность, вне зависимости от «большевистской метрополии».

Так пепеляевцы тешили себя бесплодными мечтами. Они по-прежнему слепо верили своему генералу и ждали от него призыва на борьбу с большевиками во имя спасения «страны снега и льдов».

Пепеляев и его приверженцы вынашивали новое, или, вернее, подновленное, идеологическое обоснование для будущей борьбы с Советской властью. Сквозь призму областнически-эсеровских идей им стало мерещиться возможным установить «всероссийское крестьянское царство», с крепким мужичьим укладом. Они считали обязательным сохранение всех старых семейных устоев как связующего и облагораживающего начала государства. Сытую жизнь старожилого сибирского крестьянства Пепеляев ставил в основу своего политического идеала.

О промышленном пролетариате пепеляевцы думали мало. Да и вообще они были далеки от понимания классовой борьбы, предполагая, что «крестьянское царство» само по себе установит справедливую жизнь для «всего народа».

Конкретного представления о политической форме проектируемой ими власти у пепеляевцев не было. Этот вопрос они оставляли открытым до учредительного собрания, которое должно было установить форму правления, приемлемую для «большинства народа».

Вера в крестьянскую иллюзию окончательно ослепила пепеляевцев. Не считаясь с реальной действительностью, они, как фанатики, стали поджидать, когда российское и сибирское крестьянство самостоятельно выступит на арене политической жизни страны и свергнет большевиков. Выступать самостоятельно пепеляевцы не желали, рассчитывая, что «народ» в свое время сам призовет их на борьбу с «большевистским засильем».

В далекую Маньчжурию доносились слухи о вспыхивавших в некоторых местах Сибири кулацких восстаниях. Слухи эти подхватывались продажной зарубежной прессой и раздувались до событий колоссальной важности, якобы сигнализирующих о скорой гибели Советской власти.

Все это