Юлия [Андрей Дорофеевич Бурак] (fb2) читать онлайн

- Юлия 191 Кб, 39с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Андрей Дорофеевич Бурак

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

АНДРЕЙ ДОРОФЕЕВИЧ БУРАК (родился в 1938 году) после окончания Кишиневского медицинского института работал врачом-хирургом. В 1977 году закончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. М. Горького. Член Союза писателей СССР А. Бурак автор нескольких поэтических сборников, ряда пьес.

Фильм по литературному сценарию Андрея Бурака «Юлия» на киностудии «Молдова-фильм» снимает режиссер Василе Брескану.

На высоком холме, в многоцветных осенних кустарниках и пожелтевшей траве, промелькнула лиса, а за ней и охотник — Юлия. У старого корявого ореха лиса остановилась. Остановилась и Юлия. В это время из-за другого куста вынырнул Миту, мальчик лет шести. Ои напряженно смотрит то на лису, то на Юлию. А когда Юлия вскинула ружье и решительно прицелилась в жертву, Миту закрыл крепко глаза и ручонками прикрыл уши. Но выстрела не последовало — лиса мгновенно исчезла. Миту, все еще закрывая уши, стремительно побежал прочь.

Лиса появилась снова, словно заманивая охотника, и тут же юркнула в высокую траву.

Начиная новый круг погони, Юлия что-то говорит, но ее голоса мы не слышим. Эта охота больше похожа на сны, которые так часто снятся охотникам.


Накрапывал дождь. На высоком холме, у подножья которого виден пруд, на самой его вершине красуется большой новый дом с верандой и недостроенной башней. Около веранды — верстак, а правее, рядом с лестницей, ведущей на башню, — щит с плотницкими инструментами. В глубине двора видны нарядные качели. Перед верандой, под навесом, на веревке, — большой молдавский ковер.

Всюду разбросаны детские игрушки.

Через раскрытые двери мы видим в комнате Миту! Он очень увлечен игрой. В приоткрытое окно па него украдкой поглядывает Юлия. Мальчик какое-то время с восторгом смотрит на игрушки, затем берет маленькую лошадку. Юлия тихо, одними губами зовет его:

— Миту…

Мальчик не откликается. Он выходит с лошадкой в руках, приближается к качелям и пристраивает на них игрушку. Толкнув раз-другой качели, крадется к воротам. Открывает калитку и со всех ног бежит по склону холма в сторону деревни. Юлия срывается с места, бежит за ним, потом резко останавливается и долго смотрит ему вслед.


Крестьянский дом в центре села. В распахнутом настежь окне появляется кое-как перевязанный мужчина. Это — «раненый». Он размахивает саблей и отчаянно кричит:

— Вперед!..

Но тут же поворачивается и спрыгивает на стол, а затем и на пол.

…К воротам подбегает запыхавшийся Миту. Он слышит шум игры, звонкие детские голоса и спешит к дому.

А в комнате все перевернуто вверх дном. Девочки в масках, мальчики в одежде отца.

Миту приоткрыл дверь, и дети кинулись к нему с радостным ревом. Мальчик ловко вынырнул из «кучи малы», надел на голову казан, изображая средневекового рыцаря, и принял воинственную позу, дав понять всем остальным, что он готов принять участие в игре.

В сенях появилась Тасия. Резким движением открыла двери комнаты и замерла на пороге.

— Гогу!.. Костикэ!.. Мария!.. Ион!..

Но ее никто не слышит. «Рыцарь» с казаном на голове спрыгивает с печи к ее ногам. Тасия снимает казан — Миту замирает перед матерью.

— А ты откуда взялся?! — возмущенно кричит она и подходит к «раненому».

— Оникэ, ты что, не видишь, Миту вернулся?!

Миту ловко выскальзывает из ее рук и скрывается за дверью.

— Удрал от Юлии, сатаненок, — стонет Тасия и уже с нежностью добавляет — Мой мальчик…


Раду шел по саду. За его спиной двигались трактора, корчующие деревья. Подняв с земли несколько груш и яблок, Раду подошел к людям, собиравшим урожай:

— Убирайте все. И то, что па земле, тоже. Ведь это последний урожай сада! — сказал он.

— Много уберешь по такой слякоти, — ответил ему пожилой мужчина.

— И самому дома не сидится, и другим не дает, — вмешалась в разговор девушка, потирая озябшие руки.

— Только нас, глупых, уговорил выйти на работу. Остальные сидят по домам как нормальные люди. Ждут, пока дождь перестанет, — поддержала ее другая девушка, залезая на лестницу-треногу.

— Ничего, Тинкуца, зато я похлопочу перед правлением, чтобы тебя на доску почета вывесили, — улыбнулся им Раду.

— Рядом с вами, что ли? — спросила девушка, засмеявшись.

— Можно даже вместо меня…


Родильное отделение сельской больницы. Из палаты для новорожденных виден палисадник с осенними цветами.

Ряд кроваток с новорожденными. Мы видим, как Юлия пеленает одного из них на пеленальном столе, несет ребенка по коридору, входит в одну из палат, протягивает ребенка матери. Несколько мгновении смотрит, наблюдая за счастливой молодой матерью, молча поворачивается и выходит.

В комнате для медсестер Юлия подготавливает аппарат для переливания крови. В зеркале она видит вошедшую девушку. Девушка явно чем-то озабочена.

Юлия поворачивается к ней.

— Что-нибудь случилось, Вера?

— Бабка Ангелина дом продала.

Юлия молча продолжает работать.

— Может, сегодня здесь пересплю, — продолжает Вера.

— Зачем же здесь? — Юлия наконец отрывается от работы. — Пойдешь к нам. Новый дом пустует.

— Неудобно…

— А что неудобного: человеку деваться некуда. А там видно будет.


Раду шел мимо ветряной мельницы. За кадром звучит его голос.

«Так-то отец! Нету у меня для себя времени. Сам понимаешь, осень, а осенью у нас дел невпроворот. Тут еще сад корчевать надо. Теперь, говорят, новый сорт сажать будем. Может, оно и лучше, кто знает…»

Раду шел мимо двора, где хозяин в окружении детей хлопотал возле пресса для виноградных выжимок. Рубиновое вино струилось в большую лохань. Хозяин дома отвесил ему глубокий поклон и пригласил отведать кружку муста, но Раду учтиво отказался и продолжал свой путь по улице села.

«Виноград нынче куда с добром народился, да вот дожди замучили. Совсем я без тебя замотался, отец. Оставил ты одного меня…»

Раду прошел мимо колодца с высоким деревянным навесом.

«Что тебе еще сказать? Солнце не так восходит, отец. Краски не те!»

… Сельское кладбище. Раду сидит на скамейке возле свежей могилы, покрытой прибитыми дождем цветами. Он вынимает из кармана яблоки и кладет на могилу.

«… А свою башню не достроил. Зачем она, а? Одиноко мне, отец…»

Во дворе у дома Раду Тасия любовалась вывешенным ковром. Из-за дома появилась Юлия с ружьем в руках. Тасия испуганно посмотрела на нее.

— Лиса повадилась… — успокоила гостью Юлия.

Тасия облегченно вздохнула, но немного подумав, затараторила:

— Лиса?! Это не к добру! Не к добру!..

— На наш отшиб и волки скоро полезут, — оборвала ее Юлия, разыгрывая безучастность.

— Убей ее скорее!

— Да эта лиса хитрая, как моя покойная свекровь, земля ей пухом! Вот уж больше недели, как и свекра проводили… — вздохнула Юлия.

— Царство ему небесное. Как похоронили его, так и дождь пошел. Я из-за этого дождя в огород выйти не могу: грязи по колено, — сказала Тасия. — Юлия, откуда у тебя такой ковер?

А Юлия не торопилась с ответом. Не спеша сняла плащ, повесила ружье.

— Нравится?

— Вот бы дочкам такой, — с завистью проговорила Тасия.

— Еще получше наживешь.

— Легко сказать. Попробуй-ка… для семерых!

— А работа, видишь, какая? — Юлия с нежностью провела рукой по ковру.

— Это ведь девятый у вас?

— Ты считаешь, раз у нас детей нет, так нам ничего и не надо? — вздохнула Юлия. — Пусть лежит. Сгодится кому-нибудь. Хоть хорошим словом помянут.

— Юлия, что же твои врачи не помогут тебе? — участливо спросила Тасия.

— Мне никто уже не поможет…

Во двор вошел Раду, держа в руках гроздья винограда.

— Смотрите, гниет…

— Ой, погибнет радость наша! — Юлия взяла гроздья из его рук.

— Двести гектаров виноградников! — воскликнул Раду. — Кого вытащишь па работу в такую погоду?!

На пороге дома Раду вдруг приостановился, сунул руку за пазуху и, улыбаясь, вытащил оттуда живого зайчонка. Женщины переглянулись» но промолчали.

Тасия заторопилась домой, но у калитки задержалась.

— Чуть не забыла!.. — крикнула она Юлии. — А ведь за этим и пришла. — И уже подходя, объяснила: — У маленького опять желудочек расстроился.

— Напои рисовым отваром, а завтра придешь с ним в больницу, покажем врачу.

Тасия передумала уходить.

— Ох, устала я от них. — Она присела на лавку. — А у вас тут тихо, как в раю.

— Ребята у тебя славные, — сказала Юлия, стараясь угадать, к чему она клонит. Раду тоже насторожился, но сделал вид, что его это мало интересует, и подошел к прессу.

— Уж больно много их, — сказала Тасия, пересаживаясь почему-то на стул.

Юлия протянула Тасин пакет:

— Возьми для ребят. Конфеты. А костюмчик — для Миту. Из города прихватила. Ему как раз впору будет.

— Опять удрал, — тихо сказал Раду.

— Не сердитесь на мальчонку, — заговорила Тасия, пряча пакет за пазухой.

— Хватит, сестра! — резко остановил ее Раду.

— Раньше надо было его отдать вам, да все думала, маленький еще, — не унималась Тасия. — Теперь-то большой. Муж-то не против… — Раду промолчал. Тасия повернулась к Юлии: — Может, вы думаете, что мы его подговорили?!

Раду, едва сдерживаясь, произнес с расстановкой:

— Ничего мы не думаем.

Желая сгладить ситуацию, Юлия виновато, но с достоинством заключила:

— И с другими так было. Не родные мы им.

Через двор, часто останавливаясь, прыгал зайчонок.

Раду бросил инструмент, подошел к ковру.

— Откуда это? — спросил он Юлшо со скрытой злостью.

— Да это же мы вместе заказывали в Таборе. Вот и привезла…

— Не могла подождать? На машине бы съездили.

— Зачем? И тебе мучиться по этой грязи.

— А зачем мы ее купили? — вспылил Раду. — Чтобы стояла и ржавела?

— Машину кум Нистор попросил… Еще утром… Ребенок у них заболел

Раду снял с веревки ковер и бросил его на землю:

— Зачем нам столько барахла?

Юлия нагнулась к ковру:

— Ты только взгляни, какие нежные краски. Красный — из побегов дикой лесной яблони, коричневый — из коры дуба. Позабыли мы эти рецепты…

… В одной из комнат Раду гневно разбрасывал вещи:

— И так уже боком ходим по комнатам!

— Да много ли нам места надо… — приговаривала Юлия, следуя за ним и раскладывая все по своим местам.

Наконец Раду, поостывши, сел за стол. Его знобит.

— У, черт, как холодно в этом доме. Почему так холодно?..

— Холодно? Ты что? В доме холодно… — беспомощно оглянулась Юлия. — Вроде бы нет… А может, затопить? Я мигом затоплю.

— Кто же топит в такое время? Ведь лето еще… — вздохнул Раду. Юлия пристально посмотрела на Раду.

— И давно тебе так холодно?..

— Зачем все это… двоим… — Он как будто не слышал ее.

Юлия осторожно села рядом.

— Хоть нажитое останется после нас… — сказала она, задумавшись.

— Да не все ли равно!

— Вот ты, когда сады сажаешь, ведь не спрашиваешь себя, зачем? И я хочу, чтобы у нас в доме было красиво!

— Пройдет время, никому твои ковры не пригодятся. Все состарится — и мы. и веши… — сказал он с усталостью в голосе.

— Будем такое покупать, что не старится.

— Где это ты такое видела? — спросил Раду, улыбаясь странной улыбкой.

Юлия задумалась.

— А это еще что?

Юлия взяла один из пакетов и осторожно развернула его.

— Книги…

— Это сколько же ты денег ухлопала?

Юлия осторожно подняла с пола еще один пакет, распаковала и вынула вазу.

— Посмотри, какой рисунок, целая сказка…

— Поступай, как хочешь, — отмахнулся Раду и вышел.

Юлия машинально запаковала вазу и вышла вслед за ним.

… Раду и Юлия сидели на пороге своего дома.

— Может, и в самом деле перехватила… — сказала Юлия виновато.

— Юлия, ведь мы ничего… — Раду ткнул пальцем в землю, — с собой. не заберем…

— А зачем с собой? — ласково сказала она ему. — Вдруг кому и оставим…

— Ты опять за свое! — сказал он, резко поднявшись.

— Раньше хоть твой отец в доме был.

— Как-нибудь доживем… — сказал Раду устало.

— Когда думали строиться, ты не послушал меня. Сейчас бы среди людей жили, а не на отшибе, — домогаясь своего, сказала Юлия.

— Не мог я идти против воли родителей. Корни нашего рода вросли в этот холм! Село-то раньше здесь было, теперь вой куда ушло: к шоссе, к поездам.

Некоторое время оба сидели молча, каждый думая о своем.

— Кстати, я договорился с бульдозеристом, снесем эту старую халупу, — Раду кивнул в сторону старого отцовского дома.

— Чем рушить старый дом, лучше бы ты башню достроил, — возразила Юлия.

— Всему свое время.

— Уж и людей стыдно. Сколько лет живем, а дом недостроенный! И зачем тебе эта игрушка над домом?..

— Тысячу раз говорил, не игрушка это, а башня.

С вязанием в руках Юлия садится ближе к Раду.

— Мы и так на холме живем. Село все как на ладони. И станция, и железная дорога, и шоссе…

— А с башни будет еще виднее!

Они помолчали, каждый занимаясь своим делом.

— Однажды утром, — прервал молчание Раду, — поднялся я на башню… с детьми Тасии. И мы смотрели… Небо было ясное, солнце только взошло, воздух чистый… И видны были холмы… Один за другим, как паруса, как застывшие волны… И на горизонте, совсем далеко, вроде бы даже корабль поплыл… Правда, его сначала ребята увидели, а я не сразу…

Юлия украдкой следила за ним.

— Бабка Ангелина дом продала, — перешла Юлия к самому главному.

— Ну и что? — спросил Раду равнодушно.

— Ты же знаешь, новая медсестра там угол снимала.

— Ты что затеяла? — спросил он уже подозрительно.

— Да ничего особенного.

— Чужого взрослого человека к нам в дом? — сказал Раду и, громко стуча молотком, начал снимать обручи с пустой бочки.

— Я против твоей воли никогда не пойду. Но ты послушай!

Сняв два обруча, Раду остановился.

— Она уже была здесь… без тебя. Очень ей понравилось, как мы живем. Все говорила: «Как у вас тут хорошо! Все в садах! Далеко от суеты!».

— Вот видишь, чужой человек сразу красоту заметил! А из каких она мест? — спросил он заинтересованно и сел рядом с Юлией.

— Говорила она мне, да я не запомнила, — ответила она, посмотрев ему прямо в глаза, и шепотом добавила: — А знаешь что еще? Родителей у нес нету.

— Родителей нету… Как же это? — спросил он с искренним сочувствием.

— А что, если нам ее… — осторожно начала Юлия.

— Взять?! Юлия!

— На квартиру.

Раду зачерпнул из ведра кувшин воды и жадно припал к нему. Напившись, поставил его на край стола, и кувшин упал на землю. Собирая осколки, Раду рассвирепел окончательно.

— Нет! Привыкнем к ней…

— Мы к ней привыкнем, а она к нам…

Одновременно послышался стук в ворота и лай собаки. Во двор дома вошел мош Тудосе. Он коренаст, как все старые люди, тепло одет, на голове шапка из каракулевого меха. Он слегка прихрамывает, опираясь на палку.

— Эй, Раду! Бригадир! — деловито окликнул он хозяина.

— Проходи, мош Тудосе! — крикнул от крыльца Раду.

— Некогда… — Тем не менее, Тудосе прошел к дому и присел на крыльцо. — Тебя председатель вызывает. Завтра, говорят, дождь перестанет.

— Каждый день передают, — сказал Раду.

— Может, кружку муста выпьете, — предложила хозяйка гостю.

— Мне бы чего покрепче. Ах, не та кровь! Не греет, как раньше… Сырость! Ох, уж эти мои ноги! Как деревяшки. — Старик постучал палкой по ногам. — Не чувствую их. Будь прокляты траншеи, где я их отморозил!

Некоторое время все молчат, после чего опять вступает мош Тудосе:

— Видели вчера по телевизору, как западный немец опять пришел к нам с дружбой да с коммерцией?

— Вот и хорошо, что пришел. Куда же ему деваться-то? — высказал Раду свои соображения.

— А эта хитрюга Англия, — продолжил свои мысли мош Тудосе, — что-то опять крутит носом. Она и во время войны все крутила да вертела. А в этой богачке-гордячке Америке засуха-то какая! Прямо жгет ее вовсю.

— Ничего, мош Тудосе, был бы мир, а остальное пережить можно, — сказала Юлия.

— Дай бог, дай бог… Л то ведь нас, кто пороху понюхал в войне, все меньше и меньше. Сможет ли молодежь и дальше сохранить мир, — сказал мош Тудосе, глубоко вздохнув.

— А почему не сможет? Конечно, сможет, — рассеял Раду сомнения старика.

— А что пишет Нелу из армии? — спросила Юлия.

— А ничего не пишет! — застонал старик.

— Как не пишет? — удивилась Юлия.

— Мне-то пишет, а вот Севастице, паршивец, не пишет.

— Милые бранятся — только тешатся, — сказал Раду, утешая старика.

— Вот ты бы написала и спросила, — заерзал мош Тудосе на стуле. — Разве так можно поступать с девушкой? Ведь они и до армии гуляли, потом переписывались. Девка ждала. А теперь что? Вот-вот демобилизация, и на тебе! Она-то еще здоровается с нами, а родители… — Старик вскочил и начал размахивать руками. — Такой забор поднял сосед Северин между нашими дворами, что и макушки не видать! За одну ночь!

— Все будет хорошо, — сказал Раду, переодеваясь в рабочую одежду.

— Думал, что хоть этот останется возле меня. Хоть кружку воды па старости лет будет кому подать, — никак не мог успокоиться старик. — Остальных-то но полгода не слышу, не вижу. Говорят, и моих парией уважают. Там… Где-то… А кто об этом знает? Вот ты, Раду, молодец. При отце остался. А уж как он гордился тобой!

Бригадир! Уважаемый человек в селе. Твой отец умер спокойно. И глаза ему было кому прикрыть. А умрем мы с Килииой…

Мош Тудосе устало садится.

— Рано об этом думать, мош Тудосе, — упрекнула его Юлия.

— Оно верно, всяк умрет, когда смерть придет, — согласился старик.

— Свадьбу сыграем, хоть первую куматрию справите, а уж потом и о смерти думать, — сказал Раду.

— Поздновато нам бог послал Нелу, а то я бы сейчас был спокоен, как и другие старики.

— Дети — всегда радость, — улыбнулась Юлия.

— Радость-то радость, а получается, что нам от них больше горя. И очень хорошо, что у вас их нету! — опять спрыгнув со стула, заключил мош Тудосе.

Раду и Юлия промолчали. Мош Тудосе, сообразив, что не то сказал, насупился и тоже замолчал.

…Во дворе мош Тудосе торопит Раду:

— Председатель сказал, чтобы ты явился срочно!

— Идем, идем… — откликнулся Раду из комнаты.

Юлия также вышла проводить гостя.

Старик стоял посреди двора и смотрел на башню.

— Что, племянник лестницу задумал на небо строить? — обратился ои к Юлии.

— Сколько раз вам говорить, дядя Тудосе, — башня это, башня! — вступилась она за мужа.

— Вот видишь, уже забыл! — начал оправдываться старик. — Даст бог, достроите. Конечно, человек, если что задумал, так непременно сделает. Особенно, если он нашего рода, Царэлунгэ. Царэлунгэ — это значит вечная страна…

Старик опять вспомнил про сына.

— Ох, боюсь, кабы чего не выкинул он там.

— Я думаю, помирится он с Севастицей, — сказала Юлия.

— Пока ничего худого не случилось, напиши-ка ему письмо, мол, старик твои больной, пускай на побывку едет! Я ему тут вправлю мозги! Не могу больше этот забор видеть! Подумать только! На войне вместе были, голодали, мерзли, в разведку ходили, последнюю краюху делили, а теперь — пожалуйста! Раньше-то прямо с порога здоровались, а уж сколько мы ведер вица выпили с соседом! Все обдумывали да обсуждали, как и что.

— Непременно напишу. Только вот о том, что вы болеете, не стану писать. Зачем парня пугать? Не ровен час, беду накличем.

— Пиши, как знаешь, — согласился старик.

Из дома вышел Раду, и мужчины пошли к воротам. Послышался лай собаки и скрип открываемой калитки. Во двор вошла Вера с чемоданом и зонтиком в руках.

— Добрый вечер, — поздоровалась она.

Какое-то время, не отвечая на приветствие, все смотрели друг на друга. Первым прервал молчание мош Тудосе.

— К вам, — предположил он, обращаясь к Раду.

— Юлия, к тебе пришли! крикнул Раду, снова направляясь к воротам.

— Это не ко мне одной, это к нам, Раду! — сказала Юлия радостно, выходя девушке навстречу. — Проходи, Вера, проходи. Мы как раз о тебе говорили. Ждали тебя…

— Как?! — спросил Раду жену с возмущением. — Это и есть?

— Это и есть наша новая медсестра, — ответила она.

Гостья сделала несколько шагов навстречу Раду, протянула руку. Юлия, увидев, что Раду стоит в каком-то оцепенении, почти торжественно добавила:

— Она будет жить у нас. Мы с мужем все обговорили.

— Но, Юлия, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Раду, — разве я шел когда-нибудь против твоей воли?..

Раду ушел, а мош Тудосе почему-то задержался. Он стоял у калитки, то открывая, то закрывая ее.

— Да. Я что-то еще хотел спросить… Нет, забыл, — улыбнулся он Юлии.

Еще раз оценивающе посмотрел на Веру и поковылял по дороге вслед за Раду.


Стол на веранде уже был накрыт. Вошел Раду и по укоренившейся привычке сразу сел за стол. Он принялся за еду, уткнувшись в тарелку, не замечая, как Юлия подвела к столу смущенную Веру, усадила ее. Села и сама. Раду замирает с поднесенной ко рту ложкой: напротив него сидит Вера, та самая девушка, которую Юлия без его согласия привела в дом. Раду ради приличия съел еще несколько ложек и встал.

— Я, пожалуй, сыт. Перехватил в бригаде, — сказал он, уходя в дом.

Возле дома Юлия и Вера собирали с деревьев крупные желтые груши. Рядом красовалось дерево, усыпанное айвой. А дальше — виноградник.


Вера внесла на веранду полную корзину с фруктами. За ней вошел молодой человек, одетый по-спортивному, с сумкой через плечо. Обернувшись, Вера испуганно отступила.

— Привет! — широко улыбнулся он. — Полстраны объездил, но отыскал.

Вера уже овладела собой: испуг на ее лице сменился холодностью, хотя было видно, что она взволнована. Парень подошел, поцеловал ее в щеку. Вера стояла неподвижно.

— Узнала?! Значит, все будет хорошо. — Ои делал вид, что не замечает ее состояния. Осмотревшись, присвистнул. Прошел в коридор. Заглянул в комнаты.

— Дворец! Почти «Ласточкино гнездо»! — сказал он, вернувшись на веранду.

Взял из корзины яблоко, поднес было ко рту, но спохватился и предложил его Вере. Она сидела в кресле, по-прежнему неподвижная. Тогда он решительно откусил яблоко.

— Игорь, зачем ты приехал? — спросила Вера почти шепотом.

— Разобраться…

— Уходи.

— Для начала давай выясним: ты на правах хозяйки тут живешь или так, при дворе?

Вера встала, прошла в другой конец веранды. Она взяла со спинки кресла шаль, закуталась в нее, пытаясь унять озноб. Игорь внимательно следил за каждым ее движением. Вера остановилась перед ним. Они стояли лицом к лицу.

— Между нами все кончено. Неужели ты еще не понял этого… — сказала она, стараясь говорить уверенно. — Ты же умный, Игорь…

— Было время, когда я снился тебе! — сказал Игорь с надеждой.

— И сейчас ты мне снишься… иногда, — сказала Вера тихо, почти про себя.

Некоторое время оба молчали.

— Ты помнишь, мы мечтали как-нибудь скопить денег и махнуть на юг, — нарушил молчание Игорь. — В Крым. Море… Сердоликовая бухта… Посмотреть, как цветут магнолии. А ты взяла и сорвалась…

— Ты заставил меня. Ты… — Вера старалась унять дрожь.

— Тебе хотелось ребенка. Растить его на одну мою стипендию. Это абсурд! — Игорь попытался ее обнять. — Вера…

— Не смей ко мне прикасаться!.. Слышишь, не смей! — отстранилась она.

— Вера, ну сколько можно об одном и том же! Мы живем раз, понимаешь, один раз! Последний раз живем!

Наступило молчание.

— Я горжусь, что нашла в себе силы тогда… убежать! Я встретила людей добрых, чистых… Особенно в этом доме.

Игорь взял второе яблоко и с хрустом съел его.

— Вкусные… Помнишь, точно такие покупали на базаре для тебя? — Остальные яблоки ссыпает из корзины в сумку. — Это нам на дорогу… Ты тут многое наговорила. Наверное, ты права в чем-то.

— Мы оба ошиблись. Поздно.

— А по-моему, в самый раз! — сказал он Вере, широко улыбнувшись. — Я проехал тысячу километров. Собирай вещи…

— Слишком ты меня обидел. Может, пройдет время…

— Ну, хочешь, я все сделаю! Переведусь на заочное, буду вкалывать!

Вера внимательно посмотрела на него.

— Ну, хватит сентиментов, — продолжал он игриво. — Я заставлю тебя, силой заставлю. Ведь я сильный, ты знаешь.

— Знаю, — сказала ему Вера спокойно.

Ему показалось, что она колеблется.

— Собирайся! — подбодрил ее Игорь.

— Нет, Игорь, нет, — Вера говорит уже уверенно. — Я так не могу. Я должна сама придти к этому. Пусть пройдет время…

— Ладно, — сказал он решительно. — Постараюсь и это понять. До свидания.

Игорь берет сумку и быстро уходит.

На веранду вошла Юлия с ружьем в руке.

— Почему вы с ружьем? — удивилась Вера.

— Все лису караулю, — отмахнулась она, внимательно взглянув на Веру.

Вера вздрогнула от этого взгляда, и тут же с ее губ невольно сорвалось:

— Да… я любила его.

— Давай на стол накрывать, скоро Раду придет, он сегодня обещал пораньше.


Виноградник на склоне. Рядом с массивом виноградника видны выкорчеванные деревья старого сада. Моросит дождь. Люди разных возрастов, поодиночке и группами, собирают виноград. Они промокли и озябли. Раду подходит почти к каждому, подбадривает добрым словом или шуткой, помогает перетаскивать наполненные корзины.

Раду по междурядью направился к группе женщин, о чем-то горячо споривших. Увидев бригадира, все замолкли.

— А где остальные? — спросил Раду.

Одна из женщин показала на край массива, где у старого орехового дерева люди длинными жердями сбивали орехи. Бригадир подошел к ним:

— Женщины работают, а вы…

— Да что его слушать! И сегодня дождь не перестанет. Все равно все сгниет. Пошли по домам!.. — сказал один из мужчин, бросая жердь.

Остальные стояли в нерешительности, все еще держа в руках жерди. Некоторые машинально подбирали сбитые орехи.

— Ведь и в самом деле сгниет, — сказал Раду спокойно. Он в упор глядел на зачинщика.

Рабочие в недоумении переглянулись.

Раду остановил свой взгляд на толстяке, который, с трудом нагибаясь и пыхтя, жадно собирал с земли орехи.

— Ион! — обратился Раду к парню. — Беги в деревню, разыщи председателя, пусть он еще раз объявит по радио. Пусть пришлет всех пенсионеров… старшеклассников! Снимет с других работ!

— А он бегать не умеет! — сказал кто-то, хихикнув.

— Ну хоть раз в жизни может человек побежать? — отшутился Раду.

— Да ла-адно вам издеваться… — сказал Ион, уходя размеренным шагом в сторону деревни.

— А всем остальным — за работу. — В голосе бригадира прозвучали просительные нотки.

— Вы как хотите, а мне здоровье дороже, — бросил на ходу толстый мужчина, направляясь мимо выкорчеванных деревьев к селу. Другие оставались на месте.

— Вериись! Люди постарше остаются!.. Женщины!.. А ты?! — крикнул Раду беглецу.

Но тот и не думал возвращаться. Тогда бригадир несколькими прыжками нагнал мужчину и чуть не сбил его с ног.

— Не жалко этого добра. Не ты его выращивал. Всю весну и лето шатался черт знает где за длинными рублями, — сказал Раду.

— Вы только посмотрите на него! — крикнул беглец. — Он озверел!.. Хочет нас сгноить в этом виноградинке! Я кормилец пятерых детей! А тебя дома кто ждет? Кто? Твоя бесплодная телка?!

Раду схватил с земли жердь и угрожающе направил ее в сторону обидчика. Беглец оглядывался, ища поддержку. Но Раду прошел с жердью мимо пего, остановился спиной ко всем. Постояв секунду-другую, он несколько раз переломил жердь, да так и застыл с обломками в руках. Лица людей еще больше напряглись.

— Бедный Раду, — сказал кто-то.

— Что-то происходит в последнее время с нашим бригадиром…

Неожиданно Раду с обломками в руках, в странном переплясе, подпевая, подошел к одной из пожилых женщин, бросил обломки и быстро начал помогать ей. Глядя па своего бригадира, многие заулыбались, некоторые даже засмеялись и все разошлись по рядам, а за ними пошел и беглец.

В это время из села прибыло подкрепление. И работа закипела с новой силой. А над Раду, в пасмурном дождливом небе, пролетала стая диких гусей. Он напряженно следил за их полетом, чуть улыбаясь.


Юлия за домашним ткацким станком ткала замысловатый узор. Вера помогала ей у прядильного колеса. Обе напевали старинный народный мотив.

— Такое полотно можно купить в магазине? — спросила Вера.

— Может быть, и можно, — ответила Юлия, по-матерински улыбнувшись.

— Тогда зачем вам столько мучиться?

— Какая же это мука? Таков обычай. Мама такие ткала. И бабушка и прабабушка… — Юлия пожала плечами с легким недоумением.

— У вас и так всего много.

— Мы с Раду посоветовались — это для тебя, — улыбнулась Юлия Вере. — Для свадьбы много чего надо… Хочешь попробовать сама?!

Юлия уступила Вере место за станком.

— Вот и тебя научу, — задумчиво сказала Юлия. — Да ты же хотела рассказать свой сон.

— Сон глупый какой-то, — упиралась Вера, пытаясь сосредоточиться на работе.

— Все равно расскажи. Интересно, — нежно попросила ее Юлия.

Вера помолчала в нерешительности и все же начала:

— Будто вы с Раду хотели меня повезти куда-то далеко. И вот мы все приехали на вокзал, который не был похож на обычный вокзал. А народу там было видимо-невидимо. И все почему-то молчали. А поезд стоял и ждал нас. Красивый такой! Но совсем пустой и без окон. И в него почему-то никто не садился. А мы втроем с трудом пробились через толпу к поезду. И вдруг мы потеряли друг друга…

— А поезд все стоял? — спросила Юлия с интересом.

— Нет! Уже трогался с места. А я никак не могла найти ни вас, ни Раду!

— Так и не нашли друг друга?

— Не знаю… Я проснулась… — виновато улыбаясь, ответила Вера.

— Надо же… — задумалась Юлия и потом добавила: — Надо будет Тасию спросить.

— Она умеет разгадывать сны?

— Впрочем… она тоже врет, — улыбнулась Юлия Вере.

Услышав какой-то шум во дворе, Юлия посмотрела в окно и радостно воскликнула:

— Ой, наш Раду пришел!..


В гостиной ярко горел свет. Раду украшал елку, а Юлия накрывала иа стол. На столе — гора калачей, груш, чернослива, грецких орехов, конфет, домашнее печенье — словом, все, чем можно обрадовать детей да и взрослых.

— Все… Приготовила, — сказала Юлия, любуясь нарядным столом. — Дети Тасии сами придут, а взрослых приведу я.

— На улице мороз, — сказал Раду, включая электрогирлянды на елке.

— А ты подкинь дров в камин.


Колодец на обочине дороги. Ослепительное, ясное, морозное утро. Деревья покрыты инеем. Под ногами хрустит снег. К колодцу с ведрами в руках подошел Раду.


Вера с коньками в одной руке и с длинной палкой в другой шла через сад в сторону пруда.

У берега замерзшего пруда Вера замедлила шаг, остановилась под деревом. Некоторое время слушала утреннюю тишину. Медленно обходя вокруг ствола, она глядела на небо сквозь заиндевелую крону. И чем дольше смотрела Вера сквозь этот сказочный узор, тем громче и громче звучала далекая музыка детства, музыка его сказок. Пело голубое небо, ослепительная белизна снега с мириадами маленьких радуг, фантастические узоры деревьев и зеркало льда.

Вера осторожно нащупывала коньком потрескивающий лед. Сначала кажется, что этот угрожающий треск заставит ее отказаться от озорной идеи покататься по тонкому льду. Но музыка зимней сказки зовет, соблазн велик, и она вначале робко, а потом все быстрее и быстрее скользит на коньках, закинув палку за спину, как это делают деревенские мальчишки. И вдруг неожиданно лед треснул…


Над черным глазом колодца Раду держал ведро, наполненное водой. Услышав крик, он резко повернулся. Ведро с грохотом ударилось о камни и упало в глубокий колодец. Раду изо всех сил бежал по снежным сугробам в сторону пруда.

…Вера барахталась в ледяной воде, хватаясь за палку, скользящую по краям полыньи. Раду осторожно, по-пластунски подполз к проруби. Вера, цепляясь за острый ледяной выступ, пыталась выбраться из полыньи.

— Шест не выпускай из рук!..

Не успел Раду крикнуть, как она оказалась под водой, но тут же опять всплыла.

Подобравшись к краю полыньи, Раду кинул ей полушубок, Вера схватилась за край, и Раду начал медленно тянуть его за другой конец.

…Раду нес Веру, словно ребенка, к своему дому.

— Что ж ты… так неосторожно!.. — шептал он ей.


Перед большим огнем камина Раду снимал с Веры ботинки, а она пыталась стянуть с себя мокрую одежду. Ее сильно знобило от холода и пережитого страха. Видя ее беспомощность, Раду робко снял с нее одежду… Увидев Веру почти обнаженной, Раду замер и неожиданно для себя провел рукой по ее плечу. Вера смотрела на него испуганно и удивленно. Увидев этот взгляд, Раду, словно желая заглушить охватившее его чувство, кинулся к шкафу, выхватил оттуда ворох платьев, но, не найдя ничего подходящего, отшвырнул все в сторону. Оглядевшись, увидел сотканное полотно и быстро набросил его на плечи Веры.

Юлия в сопровождении ряженых, одетых в костюмы героев народной драмы «Малайка», вошла во двор. Ряженые пляшут и поют:

Ш’ам зис верде фир мэтасэ
Господарь чиистиць де касэ,
Ян примиць Маланка’н касэ…
(И сказал я шелковой нитью речи:
А ну-ка, хозяева, честь окажите,
Ряженых в дом принимайте…)

Вера, закутанная в теплый плед, сидела в большом кресле посреди гостиной. Вокруг нее ряженые разыгрывали «Маланку». Счастливая Юлия стояла возле камина.

Раду — у окна. Отвернувшись от ряженых, он смотрел во двор, думая о чем-то своем. А во дворе на белом снегу ворона жадно вырывала клювом зерна из большого золотистого кукурузного початка.

Вера смотрела на ряженых, нередка взглядывая на Раду, но он продолжал стоять у окна, не оборачиваясь. В ее глазах тревога, смятение и радость. Может быть, радость зародившегося пока еще неясного чувства.

…На снегу возле початка кукурузы остались только вороньи следы и несколько рассыпанных желтых зерен.


Вера включила приемник. Звучал клавесин. Вошел Раду, сел и какое-то время молча слушал музыку.

— В жизни так не бывает, — сказал он как будто самому себе, поглощенный своими мыслями.

— Наверное… Только без этого человеку невозможно, — тихо откликнулась Вера.

Раду быстро и внимательно посмотрел на нес.


На кухне Тасия и Юлия вытаскивали из печи румяные плацинты. Юлия прошлась по ним гусиным пером, смоченным в шипящем на углях сливочном масле, затем сложила их в миску.

— Веруца-а! Все готово! — крикнула Юлия.

— Иду-у-у! — откликнулась Вера.

Украшением стола занималась в основном Вера. Юлия поправляла ее, учила. Она шепнула что-то Вере, и та переставила посуду перед Раду. А когда стол был готов, Юлия обратилась ко всем:

— А теперь всем по одному мэрцишору!

— Ой!.. — спохватилась Тасия, вытаскивая из кармана и свои мэрцишоры. — Мои сатанята за этим и прислали меня, вручить вам тоже по мэрцишору. Они пошли в школу своих учителей поздравлять. Раду, открой все двери! Открой все окна! Сегодня Мэрцишор! Первый день весны!

Раду послушно открывает все двери и окна.

— Март ын касэ пуричь афарэ!.. Март ын касэ пуричь афарэ!.. [1] — причитает Тасия по старинному обычаю.

Все сели за стол. У всех на груди красуется по мэрцишору.

— Застал сына Штефана дома? — спросила Юлия Раду.

— Очень уж спешил…

— У отца-то мог бы и подольше погостить! Всему учился, да ничему не научился — встряла Тасия.

— Нынче молодые на месте не сидят, — сказала Юлия.

— Говорят, он в городе важными делами заправляет, — продолжил разговор Раду.

— А не познакомить ли Веруцу с ним?! — воскликнула Тасия, хитровато улыбнувшись.

— Нет-нет! — запротестовала Юлия. — Он чуть ли не каждый раз приезжает с другой женщиной. Нам такие не нужны.

— В свое время и я своего не упустила. Ты, Юленька, тоже!.. Помнишь? — не унималась Тасия.

— Было, да быльем поросло, — отмахнулась Юлия.

— Ох, Веруца, и боевая же Юлия по молодости была! Ох, боевая! — настаивала Тасия.

— Да полно тебе, — запротестовала Юлия.

— Ну-ка, ну-ка расскажите! — заинтересовалась Вера.

— Я все возьму да затею какую-нибудь игру перед домом, чтобы Юлия могла видеть Раду, — звонко засмеялась Тасия. — Прятался он от нас… Потом поговорить захотелось ей… наговориться. И этого ей было мало. Раду из армии, значит, вернулся, а его девушка ждала. Была у него, Вито-рой звали. Да только Юлия прямо как ветер налетела. Витору, как пылинку, сдунула. Мой братец и моргнуть не успел, как под венцом очутился! Юлия, так почему же нам этого парня, сына Штефана, не заманить… для Веруцы?

— Тасия! — Юлия уже начала сердиться.

— Молчу, молчу!.. — хихикнула Тасия.

— Я же сказала: такие нам не нужны, — категорически отрезала Юлия.

— Почему? — вступился Раду. — Сын дяди Штефана парень с головой!

— Вы показывали ему чертежи башни? — спросила его Вера.

— Какие там чертежи! Я ему больше на словах да на пальцах.

— Замысел-то он понял? — настаивала Вера.

— Да не очень… Как вам объяснить. Дома сейчас в городе строятся с плоскими крышами. А ведь красиво же, когда над домом возвышается высоко-высоко башня. Вроде как поднимает дом, что ли?

— А мы оттуда будем наблюдать восходы и закаты! — сказала с радостью Вера.

— Верно! Из нашей башни будет видно далеко.

Увидев, что ее муж вновь заговорил о башне, Юлия с радостью предложила:

— А давай-ка на этой неделе в Кишинев съездим! Купим все, чего тебе не хватает для башни.

Раду ответил не сразу. Его лоб покрылся легкой испариной. Он вытер лицо платком и почти с испугом спросил:

— На этой неделе?

— Конечно! Поехали! — подбодрила Юлия своего мужа.

— Нет, — сказал Раду погрустнев.

Он посмотрел на часы и встал.

— Ну ладно, вы посидите, а мне по делам надо. В правление. Юлия, дай мне какую-нибудь рубашку посвежее.

Вера вынесла из другой комнаты две рубашки. Подошла к Юлии. Вместе они выбрали одну из них, и Вера подала ее Раду. Юлия вынула из шкафа прекрасную белую шаль с бахромой. Увидев ее развернутой, Тасия и Вера замерли.

— Раду… По случаю Мэрцишора я решила подарить эту шаль нашей Вере. — И Юлия накинула шаль Вере на плечи.

— Да она же кашемировая! Турецкая!.. — ахнула Тасия.

— Это подарок бабушки. В этой шали я вышла на первую хору, помнишь, Раду?

Раду, переодеваясь, не откликнулся.

— А можно мне надеть ее сегодня па дежурство? — спросила Вера, оглядывая себя в зеркало.

— Раду, проводи Веру до больницы! Ты же знаешь, женщина смотрится в полный рост только тогда, когда рядом с ней мужчина.

— Я же на мотоцикле! — запротестовал Раду.

— Тем более! Прокати ее, — попросила Юлия.

В гостиной стояли переодетые Раду и Вера. Раду выглядел несколько смущенным. Юлия смотрела на Веру зачарованно, а Тасия беспокойно переводила взгляд с одного на другого. Раду вежливо пропустил Веру к выходу.


По дороге мчался мотоцикл. Вера крепко прижалась к Раду, закрыла глаза… Раду незаметно сбавил скорость, выбирая ровную дорогу. Затем и вовсе остановил мотоцикл. Так и сидели они некоторое время молча. Шагах в двухстах от них, на обочине рядом с лесочком, Раду увидел нежный, только что распустившийся подснежник. Он сиял перчатку и осторожно прикоснулся к руке Веры. На мгновениедрожащая рука девушки сжала руку Раду.

Вера сошла с мотоцикла и пошла вперед по дороге. Раду тоже сошел с мотоцикла, сорвал подснежник и крикнул ей вслед:

— Подснежник! Первый!.. Живой Мэрцишор!

Но Вера, не оглянувшись, сняла с головы шаль, ускорила шаг, все дальше и дальше уходя от Раду.

За неубранным столом все еще сидели Юлия и Тасия.

— Слушай, гляжу я на вашу Веру… — сказала Тасия, сверля Юлию глазами.

— Да, мой Раду просто ожил. Ласковый стал, внимательный. Дома бывает чаще. Ты слышала? О башне снова заговорил!

— Слышать-то слышала…

— Чует мое сердце, достроит.

— Может, и в самом деле достроит, только…

— А то я уж и надежду потеряла! Сколько лет живем в недостроенном доме! Я теперь что ни куплю, ему все нравится! А давно ли было, спрошу — ответит, а сам и рта не раскроет. Уйдет рано, придет затемно! А теперь, заметила?

— Ой, заметила я, заметила!

— Рубашки стал менять чуть ли не каждый день. Сам просит. Раньше-то силой снимала с него.

— Ой, Юлия, ой, родимая! Брат он мне. Беда может нагрянуть.

— Какая беда? Книги стал читать, а ты говоришь…

— Не слепая же я! Не глухая.

— Да он раньше телевизор не включал. Когда еще свекор был жив, земля ему пухом, придут с работы, посидят в темноте — даже свет не зажигали — и все думают о чем-то своем, а потом сразу спать.

— Вот-вот. Сама говоришь, что он изменился. У тебя на глазах с ней уходит!

— Да ведь она нам как дочь! Что же ему не пойти с ней куда-нибудь?

— Люди-то видят их вместе!

— А почему Раду должен прятаться?

— Люди-то, знаешь, что говорят?

— Что? Что понравится она ему?

— Наконец-то дошло!

— Дура ты! Мелешь чепуху! Да ты знаешь, как я воевала-то с ним?! Как хотела, чтобы хоть кого-нибудь в дом взяли!

— Позор может выйти! Во всем нашем роду такого не бывало. Никогда! Знаешь, как сейчас некоторые, прости меня господи!

— Уж я-то знаю своего Раду. Из своего дома он никогда никуда не уедет. Никуда!

С улицы послышался треск мотоцикла.

— Вот и он! Раду… — сконфуженно, но с достоинством сказала Тасия.


Вера среди взрослых и школьников, около гор фруктов, овощей и винограда. Бригада сортирует, упаковывает и перевозит урожай. Все заняты делом и одновременно шутят, смеются и поют. И Вера, истинная горожанка, впервые в жизни видит красоту плодоносящей земли, ее щедрость.

Раду руководит работой, появляясь и исчезая снова, иногда он ищет взглядом Веру, а Вера его…


Полянка неподалеку от дома. Вечер. Слышен флуер пастуха. Вера сидит па траве. По дорожке идет Раду. Заметив ее, замедляет шаг, подходит.

— Ужин на столе. Сегодня я готовила, — Вера старается говорить непринужденно.

— Что же ты приготовила? Картошку в мундире и селедку? — в тон ей спрашивает Раду.

— Да…

— Уф! Заморишь ты меня. Опять голодным лягу, — продолжал Раду шутливо.

— Мне очень жаль. Вы никак не привыкнете.

— А где Юлия?

— Она задерживается в больнице, там тяжелые роды.

— А ты почему не идешь домой?

Вера молча смотрела на него. Ей так много хотелось ему сегодня сказать!

Молчание затягивалось, надо было прервать его.

— Вы с ноля? — спросила она первое, что пришло в голову.

— А потом заходил на кладбище. — Раду был рад продолжить разговор.

Вера с удивлением смотрела на него.

— Был у отца. Потом расскажу, — с трудом ответил он па ее немой вопрос.

Они шли к дому.

— Ты сегодня грустная, — заметил Раду.

— Я так хотела поговорить с вами! — неожиданно для себя сказала Вера. — Прошел почти год, а вы… вы ничего не знаете про меня.

— Юлия рассказывала.

— Вы с Юлией почти ничего обо мне не знаете. И никогда пн о чем не спрашиваете, — продолжала Вера. — У меня тоже была семья…

— Семья?!

— Да. Была…

— И хороший был парень?

— Это было сразу после школы. Тогда мне казалось, что полюбила его, он был единственным. А потом… потом, когда я ждала ребенка, он каждый день говорил мне, что сначала должен закончить институт, поступить в аспирантуру, защитить диссертацию. Может быть, я должна была радоваться тому, что он стремился к чему-то большому в жизни, но я хотела иметь ребенка. А он — нет. И понемногу уговорил меня, заставил пойти в больницу… избавиться от ребенка.

— От ребенка?! Как это можно заставить? — воскликнул Раду.

— Сейчас многие так живут, — продолжала Вера. — И когда это случилось… Господи, меня опустошили, лишили души! Я ненавидела всех! Ненавидела за эту боль, за то, что чьи-то руки вырвали мое дитя.

Раду взял ее за руку, посмотрел в глаза. Он никогда не видел Веру такой взволнованной.

— Не надо бы людям так мучить друг друга.

— Потом был Новый год… Самое любимое мое время. Раньше мне казалось, что Новый год все может изменить и всех сделать счастливыми. Я ходила по улицам и, словно в первый раз, видела заснеженные деревья в синих сумерках. Над головой качались желтые пятна фонарей. Летели снежинки, словно мотыльки. И в душе рождалось ощущение счастья, такое, какое бывает только под Новый год. Это был мой самый любимый праздник…

— Я его тоже люблю.

— А в тот раз я так ждала его, так надеялась. Но ожидания не оправдались. Так я попала в ваши места, — улыбнулась она странной улыбкой. — Я разболталась, да?

— Такое у каждого бывает. Нет-нет да подступит аж к самому горлу! Тут надо кому-то все рассказать…

Некоторое время они шли молча.

— Вечер сегодня какой-то необычный, — нарушила молчание Вера. — А вам, наверное, неприятна моя исповедь, ведь у вас…

— Ничего… Живем же! — оборвал он ее тихо, но твердо.


Нетерпеливым движением Юлия открыла калитку. По ее частому дыханию видно, как она спешила вернуться в дом, в семью. На ее лице все же блуждала улыбка, хотя она уже успела окинуть беспокойным взглядом погруженный в темноту дом. Подошла к двери веранды, постояла. Улыбка постепенно сходит с лица. Юлия очень встревожена. Она молча заходит в одну комнату, в другую, везде включая и выключая свет.

Дом Юлии и Раду на холме был похож на корабль, подающий сигналы бедствия.


С поляны виден этот мигающий свет, но ни Раду, ни Вера не замечают его.

— Я сказал: «Отец, ее зовут Верой!..» — говорит Раду взволнованно.

— Верой?! — испуганно переспросила Вера.

— Давно у него не был… дела. Но я пришел, чтобы сказать это. Он поймет. Я все вспомнил. И Витору, за которой ухаживал, и как на Юлин женился. Я был молод… Но годы идут! Вот я и сказал ему, чтобы он не осуждал меня. Я ему честно сказал: «Ее зовут Верой!».

— Раду, — тихо и ласково произнесла Вера.

— Я простой крестьянин… Раду. Из рода Вечная страна — Царэлунгэ. У меня корявые руки.

Вора взяла в свои руки его большую ладонь:

— У вас прекрасные руки, Раду. Раду — это радость…

— Вот я и сказал ему, чтобы он не судил меня…


В доме горел свет. Теперь он горел везде, в каждой комнате. Юлия слушала пугающую тишину дома, затем включила на полную громкость радио и телевизор, а сама вышла во двор. Устало села на порог дома, но тут же встала и с криком: «Веру-ца-а!» пошла на поиски.

…Раду и Вера шли по саду в сторону дома. Совсем близко послышался голос Юлин:

— Ра-а-аду!

— Мы здесь, — отозвалась Вера.

Юлия подошла к ним. Ее лицо осветила улыбка.

— Я задержалась в больнице. Прихожу, гляжу: пусто. И мне стало страшно…


В саду Раду целовал Веру. Она нежно водила пальцами по его лицу.

— Раду, милый… Радость моя… Скажи, почему так складывается?

— Я не знаю. Это тяжело, — ответил он, мрачнея.

— Грешно любить? Ну, скажи! Скажи хотя бы, что любовь не бывает грешной! Что она просто или бывает, или не бывает…

— Не знаю. Чувствую — стал другим.

— А впрочем… что это я?.. — Вера резко отстранилась от него. — Уехать мне надо. Быстрее уехать, Раду!

Она срывается с места и бежит через сад. Раду некоторое время стоит в полной растерянности.

— Постой! — кричит он. — Должен же быть какой-нибудь выход!..

Раду сделал несколько шагов по следу ушедшей Веры, но потом остановился, опустился на землю.

— Нет! Нет! — глухо повторял он. — Нет… Кто бы мог подумать? Я — и вдруг такое…

…Уже была ночь, когда Раду встал с земли и медленным шагом пошел к дому.

Он вошел во двор, спустил с цепи собаку — она радостно запрыгала вокруг хозяина. В окне он увидел, как Юлия бережно накрывала ужин полотенцем, чтобы сохранить его теплым. Он увидел также разобранные постели в спальной. Вера сидела в своей комнате и отсутствующим взглядом смотрела перед собой. Несмотря на поздний час и усталость, Раду не зашел в дом, а направился прочь со двора. За ним побежала собака.

…. Закинув руки за голову, Раду лежал на копне сена в открытом поле. Он смотрел на небосвод, усыпанный южными крупными звездами. У ног хозяина дремала собака.


По главной улице села шли Раду, Юлия и Вера. Раду нес разрисованный кувшин с вином, у Юлии плетеная корзина прикрыта рушником ручной работы. У Веры в руках георгины.

Все трое то и дело наклоняют головы, приветствуя односельчан. Некоторые из встречных, поровнявшись с ними, останавливались, смотрели им вслед, улыбались, хмурились, смеялись или просто качали головами.

Раду, Юлия и Вера спешили, ибо их уже давно ожидали в доме дяди Тудосе. А вслед все громче и громче слышались голоса:

— Неужто Юлия ничего не понимает?..

— Не узнать Раду…

— Вера лечила мою сестру. Благодаря ей сестра выздоровела.

— Я еще не видела человека, чтобы он мог продержать два арбуза в одной руке!..


Каса маре в доме мош Тудосе была убрана в традиционном стиле с молдавским ковром старинной работы на стене, где изображено древо жизни, с дорожками, с целой горой подушек на деревянной кровати резной работы. На стенах висели фотографии детей, хозяина и хозяйки, предков. Над окнами висели рушники, изображающие летящих бабочек. Кое-где были подвешены букеты сушеных пахучих трав и цветов.

Во главе стола сидел только что демобилизованный Нелу. Входили родственники и друзья. Все дарили ему цветы, повязывали его крест-накрест рушниками. Затем гостей пригласили к столу. Килина — хозяйка дома — только и успевала подавать на стол и выносить пустую посуду. В комнате царило большое оживление, градом сыпались вопросы и ответы:

— А невеста где?

— Она еще не проснулась. Устала с дороги.

— А ты ее видела?

— Красавица из красавиц!

— Уму не постижимо, как только наш Нелу такую красавицу мог заманить!

— А что с Севастицей будет? — спросила Тасия громко через весь стол.

— Я слышал, что она хочет уехать в город на стройку.

— С глаз долой — из сердца вон…

С большим кувшином вина в руке в комнату вошел мош Тудосе. Он был немного под хмельком, очень взволнован и все же счастлив.

— Ты видел этот забор? — спросил он сына. — Ты его видел?! Выше человеческого роста! Всему виной ты, сынок… А знаешь, что значил в моей жизни этот человек, с которым я сейчас не могу словом обмолвиться, за стол пригласить?

— Отец! — Нелу вышел из-за стола.

— Сидеть! — крикнул на него отец.

Нелу послушно сел.

— Ты не знаешь, — негодовал старик, наливая гостям вино. — Мы с соседом перенесли на войне все, что может перенести человек. А человек, сын мой, многое может перенести. Мы жизни своей не жалели, чтоб был мир! С этим человеком… с которым я сейчас не могу даже словом перемолвиться из-за этого щенка!

— Отец, только без оскорблений! Я уже взрослый… В армии отслужил.

— Сынок, оставь его, пусть болтает, — заступилась мать за своего долгожданного сына. — Ты же знаешь, что его нельзя остановить, пока он не выскажет все, что хочет сказать.

— Этого щенка тогда еще на свете не было! — не унимался мош Тудосе.

— Отец, в доме все же гости, — уже вежливо напомнил Нелу.

— Если ты про нее, — вспылил еще больше старик, показывая пальцем в сторону комнаты, где отдыхала после дороги невеста. — Я ничего не имею против этой красавицы! Я просто хочу рассказать тебе, всем, как было… Мы с матерью потеряли покой с тех пор, как ты перестал писать Севастице. Все думали, что ты еще выкинешь, как опозоришь нас на старости лет.

В это время в комнату вошли Юлия, Вера, а за ними и Раду.

— Ты прости, племянник, — вышел им навстречу хозяин дома. — Вчера ночью некого было послать за вами.

Нелу искал фуражку, но так и не увидев ее, выглянул в открытое окно, где шумела детвора, снял фуражку с головы Миту, надел ее и отрапортовал Раду:

— Ефрейтор Ион Царэлунгэ.

— Отставить! — широко улыбнулся Раду. — Вольно. Здравствуй, брат.

Они обнялись. За столом оживленно зашумели. Юлия хотела посадить Веру рядом с собой, но тут же со своего места вскочила Тасия. Она схватила Веру за руку и потянула ее за собой:

— А ты, милая, не сюда! Не сюда… Ты иди вон туда, к молодежи!

Юлия пыталась было протестовать, но видя, что на них обращено внимание всего стола, уступила Тасии. Вера пошла за ней.

— Знаешь, что выкинул мой сынок?.. — пожаловался мош Тудосе Раду. — А ведь не писал, потому что меня боялся.

— Люди говорят, ты приехал не один, — обратился Раду к двоюродному брату.

— С невестой! — гордо сказал Нелу. — Женюсь!

— Это хорошо, — растерялся Раду.

— Зря я тебе не писал, знал ведь, что ты меня поймешь! — с радостью продолжал Нелу.

— Жениться-то жениться, да на ком?! — опять вскочил мош Тудосе.

— Я же тебе говорил, отец, — на Светлане!

Вдруг мош Тудосе поднял с пола пустой казан, надел его на голову и, постукивая о пего ложкой, пошел кругами, пританцовывая.

— А не на Севастице. Не на Севастице, — повторял он.

— Дядя, давай лучше Нелу послушаем, — спокойно сказал Раду, видимо, давно привыкший к дядиным выходкам, и обратился к Нелу: — Останешься в селе?

— Я в армии специальность получил: мастер по радио и телеаппаратуре.

— А почему же ты, мой мальчик, ничего не писал об этом? — воскликнул радостно мош Тудосе и снял казан с головы. — Килина!

— Тут я, не кричи.

— Вы слышите, мой мальчик специалист! — обратился старик ко всем.

— А моя невеста — почтовый работник, — сказал Нелу.

— Хоть бы рассказал нам, откуда она, — доброжелательно попросил мош Тудосе сына.

— Вот с этого и начал бы, отец. С Волги, — ответил Нелу.

— Значит, она не из тех мест, где ты служил?! — опять воскликнул мош Тудосе.

— Нет, конечно, — сказал Нелу.

— А родители ее знают, что вы женитесь?! — опять горячился мош Тудосе.

— Нет, — ответил Нелу.

— Как же ты посмел без родительского благословения?! — завопил старик. — Килина!

— Неужели она такая же взбалмошная, как и ты? — на этот раз не пощадила и мать своего сына.

— Она хороший человек, мать, — успокоил ее Нелу.

— Килина! Килина! Где ты? — забегал по комнате, как ошпаренный, мош Тудосе.

— Я тут. Не кричи! — тряхнула его жена.

— Вот что натворил наш сын!

— Мы даже не знаем, с кем породнились… — всхлипнула Килина.

— Не расписались же они еще, — успокаивала супругов Тасия.

— Ничего еще не случилось, — обрадованно подтвердила старуха, дальняя родственница, подтолкнув в бок своего старика.

— Ничего не случилось? — крикнул на свою жену старик. — Не ты ли им стелила вчера постель?

— Полно тебе, старый… — сказала вконец расстроенная Килина, уходя на кухню.

— Сегодня же езжай в военкомат, — торжественно произнес мош Тудосе, приняв окончательное решение. — Становитесь на учет. И — прямо в Кишинев. Первым же самолетом полетите за родительским благословением. — И тем же торжественным голосом обратился к Раду: — К вам с Юлией у меня просьба — быть посажёными родителями.

Наступило всеобщее молчание. Раду, явно смущенный, встал и снова сел. Он был в большом затруднении.

— Как ты думаешь? — спросил он тихо Юлию.

— Решай сам, — Юлия улыбалась. — Как ты решишь, так и будет.

Раду снова встал и, встретившись взглядом с Верой, твердо произнес:

— Ну что ж, тогда в добрый час, Нелу.

— Спасибо вам! — опять подпрыгнул мош Тудосе, по-отечески обнимая Юлию.

— Только у меня к тебе, брат, есть один вопрос… — вздохнул Раду.

— Какой? — встревожился Нелу.

Раду садится. После недолгого молчания спрашивает:

— Ты хорошо подумал? Ведь это навсегда…

— Знаю, — уверенно сказал Нелу.

— Тогда вот мое слово! — сказал Раду, вставая. — Вы должны сегодня же ехать, как велит отец. А мы пойдем на праздник урожая, всех приглашаю…

— Свадьбу будем справлять у нас в доме! — громко объявил мош Тудосе. — Значит, и ее родителей тоже привозите… А к тому времени что-нибудь сделаем с этим забором. Такой забор! Такой забор!.. С моим соседом Северином войну прошли… Советскую власть в селе установили… Колхоз организовали! А теперь словом не могу обмолвиться, радостью не могу поделиться за стаканом вина.

Юлия увидела Миту, который пытался обратить на себя внимание Нелу, но тот его не замечал.

— Что случилось? — Юлия подошла к мальчику.

Миту попросил ее наклониться и быстробыстро зашептал ей на ухо. Юлия выслушала и, улыбаясь, кивнула: мол, не беспокойся, все будет в порядке.


Севастица стояла в глубине старых развалин, где сохранились лишь стены да эхо…

— Я ждала Нелу, — громко сказала девушка, увидев поднимающуюся по ступенькам Юлию.

— Севастица… — сказала Юлия, подойдя к ней ближе. — Послушай меня…

— Не хочу я тебя слушать! — крикнула девушка. — Люблю я его! Люблю! Люблю!

Эхо подхватило ее крик, и «люблю» прозвучало в старых стенах с такой силом, что обе женщины вздрогнули.

Эхо вспугнуло сову, которая, покружив немного над развалинами, села снова на камни, недалеко от женщин, уставившись на них большими немигающими глазами.

— Нелу любит другую, — тихо сказала Юлия.

— Heт!

— И он уже помолвлен с ней.

— Нет!

— Раз она приехала с ним, значит, тоже любит его. Они счастливы. — Юлия говорит твердо и сурово. — Поэтому ты должна отступиться.

Севастица вздрогнула.

— Милая ты моя Севастица, — продолжала Юлия уже другим, мягким голосом, — поверь мне, очень прошу… Нельзя строить свое счастье па обмане. Из этого не выйдет ничего, кроме страдании.

Севастицу била дрожь.

— Поклянись, — снова твердо сказала Юлия, — что отступишься от пего. Повторяй за мной. Я, Севастица, клянусь, что не буду мешать… Повторяй.

— Я, Севастица, — тихо начала девушка, следя за движением губ Юлии, — клянусь, что не буду мешать…

— …. счастью человека, которого люблю…

— … счастью человека, которого люблю.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула Юлия и прикрыла глаза.

Но Севастица, как бы освободившись от гипнотического влияния слов Юлии, вдруг сорвалась с места и побежала вниз по каменной лестнице. Спрыгнув с последней ступеньки, она повернулась к Юлин:

— Плевала я па твою клятву. Тьфу! Глупая ты… Только ты так можешь!.. А я буду бороться за свое счастье!

Севастица пробежала еще несколько шагов по парку и опять повернулась:

— Да, буду бороться. Я сделаю все, чтобы он стал моим. Все! И он будет моим! А на твою клятву я сто раз плюю. Тьфу! Тьфу! Тьфу!

И девушка побежала дальше.

Юлия устало прислонилась к каменной стене.

Из развалин послышался протяжный крик совы.


Был праздник урожая. На площади стоял стол для президиума, накрытый красной скатертью. Сельский оркестр, расположившийся поодаль, играл оглушительный туш в честь победителей соревнования.

Они выходили по одному из толпы односельчан и к столу президиума шли мимо овощей, фруктов, винограда, уложенных пирамидами, мимо выставки цветов, где возле каждого букета красовалась табличка с именем того, кто их вырастил.

К столу президиума вызвали и Раду. Издали не было слышно, что ему говорят, что Раду отвечает. Но было видно, как ему вручили награду, как надели через плечо красную ленту с надписью «Победитель соцсоревнования», как украсили Раду венком…

Каждый из награжденных, возвратившись на место, передавал свой красивый венок сыну или дочери, а то и внуку, и только Раду остался стоять в венке.

Он продолжал сидеть в венке и позже, когда вся бригада собралась за одним столом, уставленным фруктами, и Раду вместе со всеми поднимал тост за труд, за будущий урожай.

Он поднялся из-за стола самым последним и в венке, уже заметно увядшем, медленно побрел улицами села к своему дому.


Вера стояла посреди комнаты с фотографией Раду в руках. На глазах у нее слезы. Она медленно подошла к стене, повесила её на место и вдруг, решившись на что-то, пошла в свою комнату.

Чемодан лежал на столе, и Вера быстро укладывала в него свои вещи. Потом еще раз прошлась по дому, вышла на веранду.

Навстречу ей поднимался Игорь.

— Привет! — воскликнул он и вдруг увидел у нее в руках чемодан. — Ты уже даже собралась?!

— Здравствуй… — Веру как будто даже не удивило его неожиданное появление.

Игорь протянул руку за чемоданом, по Вера мягко отстранила его.

— Может… Может, присядем на минутку перед дорогой…

Вера послушно присела. Верхом на стул сел и Игорь. Он был в приподнятом настроении. Взяв со стола несколько яблок, он начал ими жонглировать.

— Ах, Игорь, какой ты еще ребенок!.. — сказала Вера, пытаясь улыбнуться.

— Вера… Так случилось, что я один. Совсем один в огромном городе. Ты чувствовала, что я приеду за тобой, ты тоже одна?

Раду медленно идет по саду, осматривая все вокруг взглядом хозяина. Он быстро поднимается в башню.


— Ну и чудненько!.. Подурила, и хватит! — Игорь очень взволнован. — Теперь ты видишь, что нам не жить друг без друга…

Но Вера оставляет его слова без ответа.

— Да пойми же, я хочу, чтобы мы жили легко. Хочу, чтобы мы путешествовали, увидели мир своими глазами, а не по телеку. А потом уже будем думать о детях. У нас будет такой сын! А если захочешь, то и девочка, а? Мы живем в эпоху, когда все можно рассчитать. Я даже читал в одной книге, что умные дети рождаются у отцов, которым не меньше тридцати трех, а мне же всего…

— Игорь… — прервала его Вера. — У меня будет ребенок.

— Ты шутишь… — изменился в лице Игорь.

Раду на башне что-то вычерчивает, примеривает, делает отметки. Он очень сосредоточен и только изредка вглядывается в сторону дороги, идущей, к селу.


Юлия закончила уборку в старом отцовском доме и окинула последним взглядом комнаты: не забыла ли чего. Взяла ружье, собравшись уже уходить, но задержалась, услышав голос диктора: «Единственный в мире «Орден улыбки», которым дети награждают взрослых за оказанную ими заботу, дружбу и доброту, теперь будет присуждаться международным жюри. Эту награду придумали сами дети… На своем первом заседании, которое недавно состоялось, международный комитет наградил «Орденом улыбки» 16 лучших кандидатов…»


Игорь стоял, прислонившись к стене, смотрел куда-то в потолок.

— Значит, все же не судьба… Интересно, и кто же его отец?

— Человек, которого я люблю, — спокойно сказала Вера.

— Которого ты любишь?

— Да, Игорь.

— Надо же. И в голову бы не пришло… В такой глухомани…

Игорь подошел близко к Вере.

— Ну, а если… — начал он, но тут же запнулся. — Вера, я понял, что люблю тебя! Может… Может, по неопытности… Я с большим трудом выдержал время разлуки, о котором ты мне писала. А если все же… вдвоем… начать сначала…

— Как бы тебе это объяснить, Игорь, — сказала Вера, подбирая слова. — Теперь для меня все равно, есть ты в этом мире или нет.

Вера пересыпала оставшиеся в корзине яблоки в сумку Игоря, повесила ему на плечо.

— Это на дорогу… тебе…

— Ты меня предала. Значит, ты можешь предать и того человека… В этом твоя суть! Теперь я понял.

В дверях веранды стояла Юлия с ружьем наперевес.

— Здравствуйте, молодой человек! — строго сказала Юлия. — Что это вы кричите? В чужом доме… Это нехорошо.

— Кто это? — спросил Игорь Веру.

— Хозяйка этого дома, — опередила Веру Юлия. — А что это за дом, если в нем порядка нет?

— Да что вы привязались ко мне? — Игорь занервничал. — У нас с ней свои дела!

— У вас с ней давно уже никаких дел нет, — сказала Юлия сочувственно. — И вы это знаете. Если сейчас же не уйдете…

Игорь решил, что Юлия зло шутит, сел на стул, не сводя глаз с направленного на него ствола.

— Вы можете убить? — спросил он с иронией.

— Я стреляю метко, — ответила Юлия грозно.

Юлия подняла ружье. Игорь вскочил со стула и попятился к выходу.

Юлия, заметив сумку Игоря, взяла ее одной рукой и бросила ему. Игорь поймал ее на лету и быстрым шагом направился к калитке.

— Только не вздумайте возвращаться! Запомните: вас тут не ждут! — крикнула Юлия вслед Игорю, потом прислонилась к стене, закрыла глаза и после недолгого молчания сказала: — А теперь, если он тебе хоть чуточку дорог, хоть самую малость… беги за ним!

Вера, под впечатлением только что увиденного, вся дрожа, подошла к Юлии:

— Какая вы… совсем другая.

— Я понимаю, он первый. Такого… такого уже не будет…

Юлия подняла с пола чемодан и понесла его в комнату Веры.

Из башни Раду видел молодого парня с сумкой через плечо, спешащего к станции.

Он только мельком взглянул на него и опять принялся за работу.


Юлия сидит на пороге нового дома с вязанием в руках. Во двор быстро входит мош Тудосе. Старик настолько взволнован, что даже забыл поздороваться.

— Вернулся Нелу со своей невестой! — кричит он издали. — А тесть так и не приехал.

— Это почему? — спросил Раду, спускаясь с башни.

— Ты же знаешь моего шалопая. Не разобрался он ни в чем. Говорит, тесть на пенсии. Всю жизнь работал лесорубом.

— Тогда тем более мог бы приехать!

— Не мог. Нелу говорит, что у него тоже большой дом. Детей у них было много, а теперь они остались одни. И целый день он ходит по дому и кричит: «Неправильно!».

— Ничего не пойму, — отставил инструмент Раду.

— В первый же день, как только Нелу рассказал ему, зачем приехал, тесть вывел его во двор и повел к какой-то стене. Каменная, тоже выше человеческого роста и длинная, во весь двор. И все кричал ему: «Вот! Вот до чего вы меня довели!». И опять начал ходить по дому и снова кричать: «Неправильно!».

Мош Тудосе хитро посмотрел на Раду.

— Так это ж у него такой забор, как и у вас! — ахнул Раду.

— Такой же, как у меня. Только каменный!

— Я считаю, что вам надо ехать, — сказала Юлия.

— Значит, ты тоже считаешь, что надо ехать, — подошел Тудосе поближе к Юлии. — Все же как-то нехорошо! Свекор, а не тесть. У меня сын, а не дочь. По нашим обычаям, он должен первым переступить порог моего дома.

— Вы же знаете, мош Тудосе, сколько домов, столько и обычаев.

— В самом деле, — поддержал Раду жену.

— Раз и вы советуете, иду собираться. О, бедные мои ноги! — приговаривал старик, неохотно идя к воротам. — «Неправильно!» Да-a… Долго живешь — много слышишь. Далеко ходишь — больше видишь. Часто ошибаешься — только учишься.


На часах уже было далеко за полночь. В тишине веранды, за накрытым столом, Раду напряженно ждал. Юлия с вязанием в руках молча наблюдала за мужем.

— Она не могла уехать! Я чувствую… сердцем…

Юлия перестала вязать. Некоторое время оба молчали. Юлия медленно встала. Ее глаза были широко раскрыты, словно у человека в состоянии начинающегося прозрения.

— Что сердцем чувствуешь, Раду?

Раду подошел к ней:

— Ты можешь меня ненавидеть, говорить все, что хочешь, но уже ничего не вернешь!

— Это я, Раду, сама…

— Что — сама?

— Это я виновата.

— Ты винишь себя? Юлия! Сама себя?

— Да, Раду, сама себя.

В дверях появилась Вера. Юлия вышла ей навстречу. Изо всех сил она старалась скрыть свое волнение.

— Вера, где ты была? — голос Юлии был спокоен.

— Такая красота везде… — ответила Вера с отсутствующим видом.

— Все хорошо… Правда, Юлия? — Раду не находил себе места.

— Вокруг так красиво… и так ужасно! — вздохнула Вера.

Раду схватил со стола тарелки.

— А сейчас пора и поужинать.

Взял кастрюлю. Выронил тарелки. Начал поднимать осколки.

— Только минуточку. Я сейчас подогрею.

— Веруна, — тихо позвала Юлия.

— Что? Что, Юлия? — встрепенулась Вера.

— Человек должен быть сильным… Вернулась, значит, сильная.

— Устала я. Устала, Юлия!


Мош Тудосе, с саквояжем в руках, уже стоял у калитки, сопровождаемый родней, вдруг обернулся и с досадой и злостью посмотрел на забор, воздвигнутый его соседом. Потом подошел к забору и попытался через щель заглянуть в соседний двор. Но ничего не увидел. Тогда он принес из сарая автоматическую пилу и большой топор и начал усердно пилить доски, а топором сваливать остатки забора. Закончив работу, он удовлетворенно хмыкнул и унес в сарай инструменты. Вернулся оттуда с киркой, говоря сам себе:

— Вот поеду к тестю, помогу тоже снести забор…

Он взял сумку и уверенно шагнул за ворота.


Вера сидела в кресле на веранде и отсутствующим взглядом смотрела во двор. Вошел Раду. Вера выбежала ему навстречу и обняла его.

— Я больше не могу, — заговорила она взволнованно. — Не могу смотреть в глаза Юлии… Не могу жить в вашем доме… По ночам не сплю… Уедем отсюда!

— Это моя земля!

— Уедем! Я знаю, тебе не нравится жить в городе, тогда уедем в другое село!

— А что будет с Юлией?

— Ты без нее не можешь… — Вера отошла от Раду.

— Я прожил с ней много лет. И я не могу… оставить всех.

— Они прожили свою жизнь… Мы будем приезжать на их могилы.

— Не говори так, прошу тебя! Повременим…

— Мы построим себе другой дом. А над ним — твою башню!

— Такую башню можно построить только на этой земле!

И только теперь он заметил Верин чемодан.

— Собралась… — сказал он совсем тихо.


К веранде с ружьем в руках шла Юлия. Услышав голоса, она остановилась.


— Я должна…

— Понимаю… — ответил Раду в каком-то оцепенении.

— Я хотела тебе сказать… У меня будет ребенок, а значит, жизнь продолжается и жить стоит!


Юлия хватается за веревку качелей, крепко прижимает ружье к груди.


Раду подошел к Вере, обнял, медленно сползая вдоль ее тела.

— Отец, ты слышишь? У меня будет ребенок… Вера! Господи… Мой ребенок!..

Раду встал.

— Да, Раду, может быть, я эгоистка, но я счастлива!

— Ребенок… Мой ребенок…

— И я очень люблю тебя! Пусть Юлия меня простит…

— Мой ребенок… Юлия!

— Подожди, Раду! Ты забыл, что у тебя жена. Она все равно об этом узнает.

— Кто узнает? Ты говоришь о Юлии?

— Поэтому я решила. Я должна уехать…

Раду стоит в дверях веранды и в недоумении смотрит на Веру, будто только сейчас что-то прояснилось для пего.

— Куда? — спросил он.

— Еще не знаю. Куда-нибудь… Ты не беспокойся, я обо всем подумала. Я не погибну, потому что есть добрые люди. Такие, как Юлия. Я напишу ей… Думаю, она меня поймет. Не может не понять…

Вера подходит к Раду и целует его.

— Прощай… Мне пора…

— Да. Пойдем, — сказал Раду решительно.

— Ты пойдешь со мной?

Раду взял чемодан, и оба сошли с веранды.

— Раду! — крикнула Юлия отчаянным голосом.

Раду оборачивается и идет навстречу Юлии.

— Юлия! У нас будет ребенок! Ты понимаешь, мой ребенок.

— Я слышала, Раду, — сказала Юлия уже спокойно.

— Вера хочет уехать… Уезжаем… Прости нас, Юлия!

— Что ты… Что ты, Раду!

Раду вернулся к Вере, которая терпеливо ждала его. И они направились к воротам. И вдруг внезапно, не сговариваясь, Раду и Вера остановились.

— Юлия! Мне нечего тебе сказать. Нечего! — порывисто выдохнул Раду.

— Я никогда не шла против твоей волн, — сказала Юлия спокойно, почти ласково. — Но только… только помоги мне понять, что стало с нашей жизнью!.. О боже, все перемешалось! Все в этом мире… и в моей душе тоже.

Наступает тяжелое молчание.

— Я должен быть с ней, — сказал Раду решительно.

— Разве я тебе говорила, чтобы ты оставил ее одну? — Она приставила ружье к крыльцу и подошла к Вере: — Пошли в дом… Сейчас тебе никуда не надо ехать.

— Юлия… — вся дрожа, шепнула Вера.

— Любишь его…

— Люблю…

— Он достоин этого.

— Виновата я. Очень виновата!

Юлия отошла от Веры на несколько шагов и осмотрела ее с ног до головы.

— Все же хорошо сидит на тебе этот костюмчик. Зря ты говорила, что он тебе не к лицу.

— Да…

— Все мы виноваты, — сказала Юлия больше для себя. — Что-то надо придумать. Не зря мы люди. Но все же у человека должно быть хоть что-то святое, не так ли, Раду?..

Юлия задумчиво, с грустью посмотрела в сторону старого отцовского дома.

— Эх, Раду… — продолжала Юлия. — Как жаль мне… как жаль, что ты не был таким же сильным и решительным тогда… много лет назад. Может быть, и моя жизнь, да и твоя, была бы другой. После нас теперь будет кому жить в этом красивом доме. — Юлия посмотрела в сторону башни. — А из этой башни твоими глазами дети будут смотреть на мир. Ты повторишься в детях… Башня — это твой род, дети… И ты будешь всегда, мой дорогой Раду. Ты будешь всегда ходить хозяином по этой отцовской земле, по этим садам и виноградникам.

Лицо Юлии осветилось странной, задумчивой улыбкой. Юлия еще раз посмотрела на Раду, на Веру и на башню. Затем пошла по тропе, что ведет к вершине холма.

Из пруда выезжает кавалькада голых мальчишек на лошадях. Они некоторое время стремительно гоняются друг за другом по кругу, после чего один из них вырывается из круга и мчится в сторону Юлии. Это Миту. Он радостно что-то крикнул Юлии. Она улыбнулась ему. Так и запечатлел их стоп-кадр.

Примечания

1

Весна в дом — холод из дому! (молд.)

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***