Хранители могил [Мелисса Марр] (fb2) читать онлайн

- Хранители могил (пер. Игорь Иванов) (и.с. Книга-загадка, книга-бестселлер) 1.18 Мб, 312с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Мелисса Марр

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Мелисса Марр «Хранители могил»

Посвящается доктору Чарльзу Дж. Марру, преподавателю и поэту, моему родному дяде и источнику вдохновения. Спасибо тебе за годы бесед, письма и поддержку. Я люблю тебя, дядя Ч.

Выражение признательности

Я благодарю своих энергичных издательниц: Лизу Галлахер — за согласие издать эту книгу (да, бар в книге назван в честь тебя); Лиату Стелик — за постоянную поддержку. Я благодарю своих замечательных литературных агентов Меррили Хейфец и Сэлли Уилкокс за их неистовый энтузиазм, проявляемый в те моменты, когда сама я тонула в сомнениях. Огромное спасибо моим редакторам: Дженнифер Брель за все ее находки (прежде всего за облик Чарльза и интерьер таверны) и Кейт Нинцель за ее отрезвляющие пометки, неисчерпаемую энергию и удивительное отношение ко мне.

Я не смогла бы написать эту книгу без помощи «Гробовщика Тодда» (У. Тодда Харры), отвечавшего на мои нескончаемые вопросы по поводу его «тягостной и печальной» профессии. Он любезно позволил мне ознакомиться с его коллекцией «похоронных историй» и взялся прочесть рукопись «Хранительницы могил», дабы проверить, не напутала ли я чего в «технических деталях». Спасибо вам огромное. (Примечание: любые ошибки и неточности, связанные с подготовкой покойника к похоронам и погребению, — исключительно моя «заслуга». Тодд очень подробно рассказывал мне обо всех тонкостях своей профессии; просто я не всегда оказывалась прилежной ученицей.)

Помимо Тодда, я хочу искренне поблагодарить нескольких близких своих друзей, читавших роман в рукописи и всячески меня поддерживавших. Спасибо всем вам и в особенности — Дженнифер Барнс, Марку дель Франко, Рейчел Морган и Джанине Фрост.

Спасибо Стефани Кюнерт, «одолжившей» Эмити свои потрясающие заколки для волос.

Спасибо моим родителям, которые помогли разобраться с «покупкой» оружия для Алисии и за их неистребимую веру в меня. Вы — лучшие родители, о каких можно только мечтать.

И, как всегда, самая «увесистая» часть благодарности достается моему мужу Локку и нашим на редкость терпеливым детям. Спасибо вам, что не давали мне сидеть затворницей в кабинете, когда это грозило не лучшим образом сказаться на моем творчестве. Представляю, каких усилий вам это порой стоило!

Пролог

Мэйлин ухватилась рукой за надгробный камень и с кряхтением поднялась. С каждым годом это давалось ей все труднее. К боли в коленях она почти привыкла, но с недавних пор артрит стал подбираться и к ее бедрам. Затем Мэйлин отряхнула подол, вытерла руки и достала из кармана бутылочку. Она открыла пробку и, стараясь не попасть на только что посаженные ею луковицы тюльпанов, полила землю содержимым бутылочки.

— Угощайся, дорогой, — прошептала Мэйлин. — Конечно, это не тот шик, каким мы с тобой когда-то баловались, но другого у меня нет.

Она погладила могильный камень. Никакой зелени в расщелинах, ни единой нитки паутины сверху. Заботами Мэйлин, могила находилась в идеальном состоянии.

— А ты помнишь те дни? Заднее крыльцо, солнце светит. На полу — ряды банок с завинчивающимися крышками. — Она перевела дух, наслаждаясь воспоминаниями о «добрых старых временах». — Какими глупенькими мы тогда были. Думали, что нам открыт целый мир, и его надо лишь завоевать.

Пит, лежавший под камнем, молчал. Мэйлин и не ждала его ответа; те, кого должным образом похоронили и за чьей могилой хорошо присматривают, оставались молчаливыми.

Простившись с Питом, Мэйлин обошла другие могилы на кладбище «Сладостный покой». Она выпалывала зеленые стебли там, где им расти не полагалось, убирала листья и ветки, нападавшие с окружающих деревьев, а потом брызгала на землю спиртным и произносила несколько слов. Это кладбище было последним в еженедельном списке Мэйлин. К концу недели она сильно уставала, но никогда не позволяла себе обойти вниманием хотя бы одного из молчаливых обитателей кладбища.

Числом больших и маленьких кладбищ Клейсвилл заметно отличался от других американских городков. Согласно местному закону, каждый, кто родился в этом городе, должен был здесь же и обрести последнее пристанище. Неудивительно, что число умерших горожан заметно превышало число ныне живущих.

А вдруг однажды горожане каким-то образом узнают о договоре, заключенном основателями Клейсвилла? Вопрос этот годами не давал покоя Мэйлин, но всякий раз, задавая его Чарльзу, она получала решительный отпор. Увы, не из всех жизненных перипетий Мэйлин выходила победительницей, невзирая на ее страстное желание победить.

«И невзирая на полную бессмысленность некоторых из них», — подумала Мэйлин.

Она подняла голову к небу. Скоро начнет темнеть. Что-то она сегодня припозднилась. Никто за ней не следил и не контролировал, когда она приходит и уходит, однако Мэйлин всегда стремилась до захода солнца вернуться домой. Давняя привычка, сохранявшаяся и по сей день, когда это уже потеряло всякий смысл.

А может, и не потеряло.

Мэйлин опустила фляжку в передний карман платья и только сейчас заметила, что на кладбище есть кто-то еще. Девочка-подросток. Девчонка была совсем тощей. Из-под рваной футболки проглядывал впалый живот. Джинсы были под стать футболке — старые и с дырами на коленях. Какая-либо обувь напрочь отсутствовала. Левая щека была перепачкана в земле. Въевшаяся в веки косметика говорила о том, что девчонка не смывала ее на ночь. Сейчас хозяйка драной футболки и старых джинсов отрешенно брела по ухоженному кладбищу. Она не признавала дорожек и двигалась напрямик — к старому семейному склепу, что находился рядом с тем местом, где остановилась Мэйлин.

— Тебя-то я уж никак не ожидала, — пробормотала Мэйлин.

Ее удивили руки девчонки. Те двигались сами по себе. Их движения не были ни угрожающими, ни расслабленными. Просто руки, жившие своей собственной жизнью.

— Я вас искала, — не поздоровавшись, сказала девчонка.

— Я не знала. Если бы знала…

— Теперь это неважно, — возразила девчонка, не сводя с нее глаз. — Главное, я вас нашла.

— Да уж, нашла.

Мэйлин подкатила к себе ручную тележку, куда поставила лейку и положила садовые ножницы. Вскоре туда же отправилась жесткая щетка, которой она расчищала камни надгробий. Мэйлин развернула тележку, и под лейкой звякнули опустевшие бутылки.

Вид у девчонки был печальный. Темные глаза застилала пелена непролитых слез.

— Я пришла, чтобы найти вас, — повторила она.

— Я не знала, что ты появишься, — сказала Мэйлин, вытаскивая листик, застрявший в волосах этой странной девчонки.

— Ну и что? — простодушно спросила та.

Она подняла руку, растопырила пальцы с облупившимся красным лаком на ногтях. Пальцы застыли, словно она не знала, что с ними делать дальше. Чувствовалось, детский страх в ее душе сейчас борется с подростковой самоуверенностью. Самоуверенность победила.

— Я пришла, — с вызовом в голосе повторила девчонка.

— Вижу, что пришла.

Мэйлин покатила тележку к воротам. Там она достала из сумочки старый ключ и открыла замок. Ключ с трудом поворачивался. Створки ворот слегка поскрипывали. «Надо будет снова напомнить Лиаму, — мысленно завязала она себе „на память“ узелок. — Сколько раз просила смазать замок, а он всё забывает».

— У вас есть пицца? — спросила девчонка. Теперь ее голос звучал мягче. — И еще какао. Я очень люблю разные шоколадные напитки.

— Что-нибудь найдется, — ответила Мэйлин.

У нее слегка дрожал голос. Странно: она уже не в том возрасте, чтобы чему-то удивляться. Встреча с этой девчонкой — вообще за пределами ее понимания. Она не должна была здесь появляться. Почему родители позволили ей болтаться по городу? Почему вовремя не сообщили Мэйлин? Как-никак, в Клейсвилле есть законы, которые для того и существуют.

Они вышли на тротуар. За воротами «Сладостного покоя» мир не был столь опрятным и ухоженным. Плитки тротуара давно не меняли, и из трещин лезли тугие, как жгуты, стебли упрямой травы.

— Кто по трещине пройдет, сломает мамочке хребет, — шепотом произнесла девчонка, наступив босой ногой на щербатый бетон. — Чем трещина шире, тем больнее, — добавила она, улыбнувшись.

— А это уже не в рифму, — заметила Мэйлин.

— Не в рифму? — искренне удивилась девчонка. — Тогда так: чем трещина длиннее, тем мамочке больнее. Теперь в рифму.

Девчонка размахивала руками, но совсем не в такт ходьбе. Шагала она уверенно, однако и здесь наблюдалась какая-то странность. Словно она шла не босиком, а в тяжелых кованых сапогах. Там, где она проходила, бетон крошился.

Мэйлин шла молча, толкая тележку. У поворота к своему дому она остановилась, достала фляжку и вылила на землю остатки виски. Другой рукой Мэйлин открыла почтовый ящик. Внутри лежал плотный конверт с наклеенной маркой и надписанным адресом. Дрожащими пальцами Мэйлин опустила фляжку в конверт, запечатала его, содрав защитную полоску с клапана, и положила бандероль внутрь ящика. Затем она подняла вверх красный флажок — сигнал для почтальона. Если рано утром она не заберет бандероль и не опустит флажок, разбухший конверт отправится к Ребекке. Мэйлин провела ладонью по заржавленному корпусу ящика. Почему у нее так и не хватило смелости обо всем рассказать Ребекке?

— Миссис Мэйлин, я хочу есть, — требовательным голосом напомнила о себе девчонка.

— Ах да. Извини, — прошептала Мэйлин. — Сейчас придем домой. Я тебе приготовлю чего-нибудь горячего. Потерпи еще немножко.

— Я потерплю. Вы ведь спасете меня, миссис Мэйлин? — Девчонка смотрела на нее глазами счастливого ребенка, которому пообещали купить игрушку. — Я знаю. И раньше знала: если я вас найду, все будет в порядке.

1

Несколько лет Байрон Монтгомери не переступал порог дома Барроу. А ведь когда-то он приходил сюда каждый день. В старших классах он встречался с Эллой — сводной сестрой Ребекки. С тех пор прошло почти десять лет, и сейчас Байрон впервые был благодарен судьбе, что обеих сестер здесь нет. Бабушка Эллы и Ребекки лежала на кухонном полу, в луже частично подсохшей крови. Ее голова была как-то странно вывернута, а одна рука сильно поранена. Скорее всего, кровь на полу — из этой раны. Похоже, что кто-то прокусил ей руку возле плеча. Но сказать об этом с уверенностью было невозможно — то место утопало в крови.

— Может, чем-нибудь помочь?

Появившийся Крис на время загородил собой тело Мэйлин. Шериф не был человеком крупного телосложения, но, как и все мужчины семьи Мак-Инни, умел в любых обстоятельствах привлечь к себе внимание. В юности мускулистый, ладно сложенный Крис хорошо смотрелся в барных потасовках. Сейчас он так же неплохо смотрелся и в должности местного шерифа, одним своим видом внушая спокойствие и доверие к закону.

— Ты что-то сказал?

Байрон с трудом перевел взгляд на Криса.

— Я просто поинтересовался. Мало ли, вдруг тебе станет плохо. Кровь… и все такое.

— Нет, — покачал головой Байрон.

Если у человека такая реакция на кровь, покойников и запах смерти, он просто не сможет работать в похоронном заведении. А Байрон работал в похоронных бюро разных городов и штатов, пока не уступил зову сердца и не вернулся в Клейсвилл. На работе он всегда сталкивался с последствиями смерти, хотя иногда они и способны шокировать. Зачастую смерть правильнее было называть гибелью. Особую категорию представляли люди, умершие после долгой болезни, и уж совсем отдельной, ни на что не похожей категорией шли детские смерти. Кому-то Байрон искренне сочувствовал, хотя не знал об умерших ничего, кроме их имени. Но его никогда не мутило. Он не испытывал приступов тошноты. Ничего подобного Байрон не чувствовал и сейчас. Смерть престарелой жительницы Клейсвилла прошла бы мимо него, как рядовое событие, если б не два обстоятельства: насильственный характер смерти и то, что Байрон давно и очень хорошо знал Мэйлин.

— Эвелин сходила за чистой одеждой, — сказал Крис, приваливаясь к кухонному шкафу.

Байрон только сейчас заметил, что кровью забрызгана только лишь часть кухни. Пространство слева от Криса оставалось совершенно чистым.

— Ты уже собрал доказательства…

Байрон умолк, не докончив фразы. Доказательства чего? Он совершенно не знал, что положено собирать в подобных случаях. Среди огромного количества покойников, прошедших через его руки, Байрону еще ни разу не доводилось видеть тело недавно убитого человека. Он ведь не был ни патологоанатомом, ни судмедэкспертом. Его работа начиналась потом, но никак не на месте убийства. Во всяком случае, так было везде, где он работал. Вернувшись домой, Байрон обнаружил разницу, которой прежде не замечал. Клейсвилл чем-то отличался от других городов. Чем именно — разобраться в этом он еще не успел.

— Какие доказательства я должен был собрать? — угрожающим тоном спросил Крис.

Многих этот тон заставил бы сжаться от страха. Но Байрон был знаком с Крисом уж очень давно. С тех самых времен, когда Крису стали продавать пиво в магазине «Смотри и плати», а Байрону по причине его малолетства продавать отказывались.

— Доказательства… преступления. Улики, — не слишком уверенно ответил Байрон и обвел рукой кухню.

Кровью Мэйлин был забрызган весь пол и поверхность двух кухонных шкафов. На столе стояли тарелка и два стакана. Вот и доказательство, что к Мэйлин кто-то приходил. Ну, с какой стати она бы стала наливать себе два стакана? Скорее всего, нападавший зашел к ней в гости, иначе не было бы ни стаканов, ни тарелки. Опрокинутый стул. Чем не доказательство, что Мэйлин сопротивлялась? На кухонном буфете Байрон заметил деревянную разделочную доску с буханкой хлеба и несколькими отрезанными ломтями. Вот и еще одно доказательство, что Мэйлин не ожидала нападения. Она доверяла тому, кто на нее напал. Байрон пошарил глазами, ища хлебный нож. Тот был вымыт и лежал в узкой деревянной сушилке возле раковины. Возможно, нападавший ударил Мэйлин ножом, а затем тщательно смыл с лезвия кровь и положил его в сушилку. Байрон пытался мысленно воссоздать сцену преступления. Может, Крис просто не хочет говорить с ним об этом? «А может, шериф заметил то, что ускользнуло от моего внимания?» — подумал Байрон.

В кухню вошел криминалист. Этого человека Байрон не знал. Криминалист старательно обходил кровь. Впрочем, он предусмотрительно нацепил на свои ботинки полиэтиленовые бахилы. В руках у криминалиста Байрон не увидел чемоданчика, с каким обычно ходят криминалисты в детективных фильмах. Вероятно, этот парень уже сделал здесь все, что от него требовалось.

«Или вообще ничего не собирался делать», — вдруг ударила Байрона странная догадка.

— Возьмите, — сказал криминалист, протягивая Крису две пары одноразовых перчаток и одноразовые пластиковые комбинезоны. — Думаю, не помешает, когда будете выносить ее отсюда.

Байрон взял протянутый ему комплект. Он посмотрел на криминалиста, затем снова на Криса. Терпение Байрона лопнуло. Ему требовались объяснения.

— Крис! Это ведь не кто-то, а Мэйлин. Скажи, может, ты… ну, хоть что-то… Не знаю, как выразиться. У тебя же, наверное, есть соображения, кто это сделал и зачем?

— Не обращай внимания.

Крис встряхнул головой, оттолкнулся от шкафа и зачем-то направился к двери, ведущей в гостиную. Казалось, он старался отойти подальше от тела.

Байрон надел комбинезон и перчатки. Он присел на корточки, затем вдруг резко выпрямился.

— Послушай, может, вам еще нужно здесь что-то собрать? И пока тело перемещать нельзя?

— Насчет этого не беспокойся, — Крис старался не смотреть на мертвую Мэйлин. — Пока тело не будет вынесено, я все равно ничего не могу сделать. Нечего ей тут лежать. Так что давайте, уносите ее отсюда.

Байрон расстегнул молнию на черном пластиковом мешке, в какие обычно укладывали трупы. Он мысленно извинился перед женщиной, с которой когда-то хотел породниться. Вместе с криминалистом они запихнули тело Мэйлин в мешок. Не застегивая молнии, Байрон выпрямился и уставился на свои перепачканные кровью перчатки.

Взгляд Криса остановился на теле покойницы. Шериф молча взял биоконтейнер для использованных комбинезонов и перчаток и протянул криминалисту. Крис присел на корточки и застегнул молнию.

— Нельзя, чтобы ее видели в таком состоянии.

— Постарайтесь не запачкать мешок снаружи, — сказал Байрон.

Он снял с себя комбинезон, затем перчатки и все это аккуратно запихнул в биоконтейнер.

Крис закрыл глаза и что-то прошептал.

— Поторапливайтесь, ребята, — сказал шериф, поднимаясь во весь рост.

Байрон уловил во взгляде Криса упрек, и ему вдруг захотелось наорать на шерифа. К счастью, желание было мимолетным и тут же погасло. Байрон вовсе не был черствым человеком. Он заботливо относился к покойникам. Возможно, даже с большей заботой, чем кто-то из них видел при жизни. Но он не читал над ними молитв и не проливал слез. Байрон не позволял себе ничего личного. Отстраненность была таким же инструментом работника похоронного заведения, как и все прочие. Если бы Байрон эмоционально реагировал на каждую смерть, ему пришлось бы искать себе другую работу.

Тем не менее одни смерти оставляли в его душе более глубокий след, чем другие. Такой оказалась и смерть Мэйлин. Эта женщина была тесно связана с похоронным заведением его отца. Более того, они с отцом с давних пор дружили (а может, и не только дружили). Мэйлин вырастила единственных двух женщин, которых Байрон любил в жизни. И хоть она не была ему родственницей, это не делало его горе меньше.

Молча, передвигаясь мелкими шажками, Байрон и Крис перенесли тело Мэйлин на специальные носилки. Вскоре носилки уже стояли внутри автокатафалка.

Байрон тихо захлопнул дверцы. Крис дышал ртом. Возможно, шерифу еще не приходилось расследовать дел, связанных с убийством. При всех своих странностях Клейсвилл был спокойным и безопасным городом. Байрон понял это, лишь когда вырос и поездил по другим городам.

— Крис, если тебе нужна помощь, я знаю, кому позвонить.

Крис кивнул и сказал, не глядя на Байрона:

— Скажи своему отцу, что…

Шериф умолк и принялся прочищать горло.

— Скажи ему, что я сообщу Сисси и ее девицам.

— Обязательно скажу.

Крис вернулся к боковой двери, откуда они выносили покойницу.

— Думаю, кто-то должен сообщить и Ребекке. Сисси вряд ли это сделает, а Ребекке нужно поспеть к завтрашнему утру.

2

Ребекка полдня бродила с альбомом по одному из кварталов в старинной части Сан-Диего. Он был знаменит тем, что когда-то здесь поставили первые газовые фонари. Невзирая на обилие живописных уголков, Ребекке не хотелось делать зарисовки. Творческих идей тоже не было. Некоторые творческие люди умеют ритмично работать каждый день. Ребекка к ним не относилась. Ей требовался либо жесткий срок, либо нечто захватывающее, что-то могло бы заставить ее погрузиться в рисование, забыв о времени. Увы, сегодня Ребекку ничего не вдохновляло и не захватывало. Старенький зеркальный фотоаппарат лишь напрасно болтался на плече — Ребекка не сделала ни одного снимка, который затем можно было бы превратить в рисунок. Убедившись, что кружить по улочкам дальше бесполезно, она вернулась домой. Автоответчик зафиксировал более десяти звонков с незнакомого номера, однако звонивший не оставил ни одного сообщения.

— Бездарно потраченное время и какие-то непонятные звонки. Как тебе это нравится, Херувим? — спросила Ребекка своего кота.

Кот неопределенно мяукнул.

В Сан-Диего Ребекка жила всего три месяца, но уже ощущала непреодолимое желание вернуться в Клейсвилл. Казалось бы, что ей там делать? Стивен вернется лишь через пару месяцев. На все это время квартира по-прежнему в ее распоряжении. Однако Ребекка была готова собраться и ехать хоть сейчас.

Сегодня она ощущала это яснее, чем когда-либо.

Все было каким-то не таким. Пресным, что ли? Ярко-голубое калифорнийское небо выглядело блеклым. Клюквенный хлеб, купленный в булочной напротив, казался безвкусным. И какая-то странная апатия, словно все ее чувства разом притупились.

— Может, я заболеваю? Как думаешь? — снова обратилась она к коту.

Пятнистый кот лениво махнул хвостом и улегся на подоконник.

Внизу зажужжал дверной звонок. Ребекка выглянула в окно. Почтальон уже возвращался к своему грузовичку. Экспресс-почта? Странно. Кому это понадобилось отправлять ей срочное послание? Спускаться вниз не хотелось, но если почтальон не опустил конверт в почтовый ящик, значит, ей прислали не просто письмо. Нужно пересилить лень и сходить за ним. А то, если пойдет дождь, оно намокнет. Или уличное хулиганье помнет конверт либо вообще прихватит с собой. Все эти мысли вертелись в голове Ребекки, пока она спускалась вниз.

На крыльце ее ждал коричневый конверт из плотной бумаги. Адрес был написан бисерным почерком Мэйлин. Ребекка нагнулась, взяла конверт и чуть не выронила его снова.

— Нет, — пробормотала Ребекка, разрывая бумагу.

Часть бывшего конверта приземлилась на листья стерлитции, стоявшей в кадке возле входной двери. Внутри оказалась серебряная фляжка ее бабушки. Горлышко фляжки было повязано белым носовым платком с тонкой кружевной отделкой.

— Нет, — повторила Ребекка и бросилась наверх.

Она влетела в квартиру, шумно захлопнула дверь, схватила мобильник и стала звонить бабушке.

— Ну, где же ты? — спрашивала Ребекка, слушая длинные гудки. — Ну, ответь. Ну, подойди. Неужели опять забыла зарядить аккумулятор?

Мобильник появился у Мэйлин лишь потому, что настояла Ребекка. Бабушка частенько забывала зарядить аккумулятор. К счастью, у Мэйлин был и обычный телефон. Ребекка набрала знакомый номер, но и тот отозвался длинными гудками. Потом она снова звонила на мобильник. И еще раз на домашний.

Одна рука Ребекки нажимала кнопки обоих телефонов, а другая сжимала бабушкину фляжку. Эта фляжка была такой же неотъемлемой частью Мэйлин, как руки или глаза. Если бабушка куда-то уходила, то та путешествовала с ней в сумке, если работала в саду — фляжка находилась в одном из глубоких карманов ее передника. Дома она стояла либо на кухонном, либо на ночном столике. Естественно, Мэйлин брала ее с собой и на все похороны, на которые ходила.


Ребекка вошла в полутемненное помещение. Она знала, что гроб с телом Эллы уже выставили для прощания, но до начала церемонии оставался еще час. Ребекка осторожно прикрыла за собой дверь, стараясь ничем не нарушить тишины. Слезы катились по ее щекам и падали на платье.

— Бекс, плачь, не стесняйся. Это помогает.

Ребекка вертела головой по сторонам; ее взгляд блуждал между стульями и цветочными композициями. Она не сразу заметила бабушку: Мэйлин сидела возле стены, на большом громоздком стуле.

— Мэйлин… я не… я думала, что одна тут. — Ребекка повернула голову в сторону гроба с Эллой. — Я думала… кроме нее… тут никого.

— Ее тут вообще нет.

Мэйлин не повернула голову в сторону Ребекки и не сошла со своего стула. Она оставалась в тени и продолжала смотреть на Эллу. На свою родную внучку.

— Она не имела права это делать, — всхлипнула Ребекка.

Ребекка и сейчас немного ненавидела Эллу. Рассказать об этом она никому не могла, но ненависть сохранялась. Самоубийство Эллы вызвало множество слез. Все пошло совсем не так. Джулия — мать Ребекки — совсем сошла с катушек. Она рылась в комнате дочери, ища несуществующие наркотики, без спроса читала дневник Ребекки и судорожно обнимала дочь, словно боялась, что и та последует за сводной сестрой. Джимми — отчим Ребекки и родной отец Эллы — запил с момента, когда было найдено тело Эллы, и до сих пор не мог остановиться.

— Подойди ко мне, — шепотом позвала Ребекку Мэйлин.

Ребекка подошла и оказалась в бабушкиных объятиях. От Мэйлин вкусно пахло розами. Она гладила ее по волосам и тихим голосом шептала утешительные слова на языке, которого Ребекка не знала. Девушка выплакала все слезы, скопившиеся за эти часы.

Когда она прекратила всхлипывать, Мэйлин открыла свою громадную дамскую сумочку (где она только нашла такую?) и достала серебряную фляжку. По бокам фляжки вились розы и плющ, свиваясь в инициалы А. Б.

— Горькое лекарство, — сказала Мэйлин и сделала глоток из фляжки, затем протянула фляжку Ребекке.

Ребекка взяла фляжку дрожащей рукой, мокрой от слез и соплей. Она сделала совсем маленький глоток и сразу же закашлялась, когда обжигающая жидкость покатилась по горлу прямо в желудок.

— Хоть ты и не кровная родня, ты мне такая же внучка, как и она… была.

Мэйлин забрала у Ребекки фляжку и встала.

— Теперь ты одна у меня и осталась.

Мэйлин подняла фляжку, словно это был бокал и она собиралась с кем-то чокнуться.

— От моих губ к твоим ушам, старый ты дурень, — произнесла она и проглотила виски, стиснув руку Ребекки. — Ее все любили и будут любить.

Затем Мэйлин вновь протянула фляжку Ребекке. Та сделала второй глоток.

— Если со мной что случится, первые три месяца будешь ухаживать за нашими обеими могилами. Ты это умеешь. И сложного тут ничего нет: нужно делать то же, что мы всегда с тобой делали на кладбищах.

Глаза Мэйлин сверкали незнакомым блеском. Ее пальцы еще сильнее сжали руку Ребекки.

— Обещай мне, — потребовала она.

— Обещаю, — прошептала Ребекка, и у нее заколотилось сердце. — А ты что, больна?

— Нет, но я уже стара.

Мэйлин выпустила руку Ребекки и дотронулась до тела Эллы.

— Я думала, что ты и Элла Мэй станете… — Она не договорила и резко тряхнула головой. — Ты нужна мне, Ребекка.

— Да, — с дрожью в голосе отозвалась Ребекка.

— Три глотка, чтобы было наверняка. Не больше и не меньше. — Мэйлин в третий раз поднесла фляжку к губам. — Три глотка во время похорон. Три глотка будешь выливать на землю. И так — три месяца подряд. Слышишь?

Ребекка кивнула и сделала третий глоток.

Мэйлин наклонилась и поцеловала Эллу в лоб.

— А теперь спи. Слышишь? — спросила она, обращаясь к мертвой внучке. — Спи крепко, малышка, и оставайся там, куда я тебя положу.


Руки Ребекки по-прежнему сжимали телефонный аппарат, когда он вдруг зазвонил. Судя по префиксу номера, высветившегося на определителе, звонили из Клейсвилла, однако сам номер был другим.

— Мэйлин? У тебя что, сменился телефон?

— Ребекка Барроу? — донесся из трубки мужской голос.

— Да.

— Ребекка, я надеюсь, что ты разговариваешь со мной сидя. Это так?

— Да, мистер Монтгомери, — ответила Ребекка, сжимая трубку потной ладонью. — А почему вы звоните? Это…

Она замолчала и замерла.

— Ребекка, мне очень жаль. Мэйлин сегодня…

— Нет! — заорала в трубку Ребекка. — Нет!

С аппаратом в руках она начала сползать вниз, пока не грохнулась на пол. Окружающий мир утратил резкие очертания. Противный, грызущий страх, не дававший ей покоя с самого утра, подтвердился самым зловещим образом. Грудь наполнилась болью, какую Ребекка не испытывала очень давно.

— Я тебе очень сочувствую, Ребекка. — Голос Уильяма Монтгомери звучал еще мягче и нежнее. — Мы весь день пытались до тебя дозвониться, но номер не отвечал.

— Мы? — переспросила Ребекка и тут же закусила губу, чтобы не спросить о Байроне.

Нет, с этим горем она справится сама, и присутствие Байрона рядом ей не требуется. Столько лет она жила, не вспоминая о нем, и замечательно жила. «Лжец», — подумала она о Монтгомери-старшем. Ее тело теряло чувствительность. Нечто вроде затишья перед шквалом настоящего горя, который вот-вот обрушится на нее. И тогда она будет задыхаться от слез. Ребекке вдруг вспомнились вопросы, что не давали ей покоя, когда умерла Элла. «Ну, как она могла ничего мне не сказать? Почему не позвонила? Почему не обратилась ко мне? Почему меня не было рядом с ней?»

— Ребекка?

— Я слушаю. Простите, я…

— Я понимаю. — Уильям немного помолчал. — Мэйлин должна быть похоронена в течение тридцати шести часов. Это значит, тебе нужно немедленно вернуться в Клейсвилл. Собирайся и вылетай.

— Я… она.

Ребекка вдруг ощутила, что ей нечего сказать. В Клейсвилле существовала более чем странная традиция — хоронить умершего как можно быстрее. Никакие средства, препятствующие разложению тела, не допускались. Ребекке было плевать на традицию. Она не хотела видеть Мэйлин лежащей в гробу. Она хотела видеть бабушку живой!

Она может хотеть что угодно. А Мэйлин мертва. Как Элла. Как Джимми.

Ребекка впилась в телефонную трубку.

— Никто не позвонил… в больницу. Никто не позвонил мне. Если б мне позвонили, я уже была бы там.

— Ребекка мы не виноваты, что тебя полдня не было дома. Номер твоего мобильного мы не знаем. Не трать время зря и собирайся.

— Я успею сегодня. Все равно опоздаю на церемонию прощания.

— Не опоздаешь. Похороны завтра. Ты успеешь на ночной рейс.

Ребекка тут же принялась обдумывать, что надо сделать. Достать из кладовки переноску для Херувима. Мусор. Выбросить весь мусор. Полить плющ. Затем мысли перекинулись на одежду: есть ли у нее что-то подходящее для траурной церемонии… Одежда — не главное. Нужно не забыть главное. Перво-наперво — позвонить в аэропорт.

— Спасибо вам… в смысле, за заботу о ней. Я рада… что я говорю? При чем тут «рада»? Честно говоря, я была бы рада, если б вы не позвонили, а Мэйлин оставалась жива… Но что толку говорить об этом? Это все равно не вернет мне Мэйлин. Правда?

— Правда.

Ребекка чувствовала: вот теперь на нее начинает наваливаться вся боль утраты. Горе в буквальном смысле «перекрыло ей кислород». Ее легкие стали «тяжелыми», словно их залили водой. Ребекка стала дышать ртом.

— Скажите, а она… она долго болела? Я ведь приезжала на Рождество. Она ни на что не жаловалась. И выглядела вполне прилично. Если бы я знала… я бы… никуда не уехала. Но я ничего не знала. Честное слово. Слышите? Пока вы не позвонили.

— Ребекка, у нас будет время поговорить. Здесь. Давай пока отложим все твои расспросы, — мягко, но решительно сказал ей Уильям Монтгомери. — Позвони в аэропорт и закажи билет на ближайший рейс. До встречи.

3

Уильям отодвинул телефонный аппарат в дальний конец стола.

— Ребекка обещала вылететь ближайшим рейсом. Ты мог бы сам ей позвонить. По-моему, это нужно было сделать тебе, а не мне.

— Нет, — возразил Байрон, усаживаясь с другой стороны стола.

Перед ним лежал лист со всеми телефонными номерами Ребекки, собранными за годы ее странствий по городам и весям. Некоторые были записаны рукой Ребекки, остальные — рукой Мэйлин. «Даже если у нее горе, это не повод ей звонить, — думал Байрон. — Я не держу на нее зла за прошлое. Но и бежать к ней вприпрыжку не собираюсь. Хватит с меня словесных баталий».

— Я звонил Джулии, — сказал Уильям. — Она не приедет.

— Не приедет отдать последней долг свекрови? — удивился Байрон.

— Бывшей свекрови. Не скажу, что она была слишком огорчена известием о смерти Мэйлин. Пусть это останется на ее совести. Кроме нас, Ребекку здесь некому поддержать. Ты ей нужен, Байрон.

— Я никогда не отказывал ей в помощи. Ты это знаешь. И она тоже.

— Ты же у меня хороший парень, — сказал Уильям сыну.

Байрон опустил глаза. Он вовсе не чувствовал себя таким уж хорошистом. По правде говоря, он устал жить без Ребекки. И в то же время совершенно не представлял своей жизни с ней. Байрон даже знал причину: Ребекка не могла оставить в покое прошлое; не могла или не желала понять, что за эти годы оба они изменились.

Байрону вспомнилась их последняя встреча на чикагской улице. Ребекка тогда без обиняков заявила: она больше не желает его видеть. Байрона особенно резануло, что она называла его по первой букве имени — Би. Совсем как в школьные годы.

— Запомни, Би. Я никогда не буду той девчонкой. Ни для тебя, ни для других. Особенно для тебя.

Она кричала, задыхаясь от слез и не обращая внимания на прохожих. Впрочем, те тоже не обращали внимания на очередную сумасбродку. Мало ли таких в Чикаго?

Их ночи, проведенные вместе, можно было пересчитать по пальцам. А утром, когда Байрон просыпался, ее уже не было рядом. Она исчезала, не оставив записки. И не звонила, пока он, узнав от Мэйлин ее очередной телефонный номер, не звонил сам.

Уильям протянул руку, потрепал сына по плечу, затем встал. Оставалась еще одна тема, связанная с Ребеккой. Отец и сын Монтгомери оба не хотели трогать эту тему. В особенности Байрон. Но молчать дальше было уже невозможно.

— Мы не должны забывать, что Ребекка не родилась в Клейсвилле. Она прожила здесь неполных три года, а потом целых девять лет бывала только наездами, — сказал Байрон. Он дождался, когда отец повернется к нему и добавил: — У нее обязательно появятся вопросы.

Уильям кивнул.

— Ребекка узнает все, что должна знать, когда это будет нужно. Мэйлин отличалась редкой предусмотрительностью. Она заранее привела все в порядок.

— О каком порядке ты говоришь, отец? — не выдержал Байрон. — Я заглянул в так называемый кабинет Мэйлин. Там нет ни одной ее бумажки! Только то, что ей передавала наша секретарша. Никаких папок с просьбой передать Ребекке. Даже завалящего конверта с письмом к внучке не нашлось. Такое ощущение, что Мэйлин собиралась жить вечно.

Байрон старался говорить спокойно, но у него этого не получалось. В нем вдруг прорвалась досада мальчишки-подростка, от которого взрослые что-то утаивают. Вопросы были не только у Ребекки. У него самого хватало вопросов, на которые он до сих пор не получил от отца вразумительного ответа.

— Отец, по-моему, мы с Ребеккой находимся в одинаковой ситуации. И Мэйлин, и ты темнили, как могли. Прежде я мирился с таким положением вещей. Но больше не могу. И не хочу. Если ты считаешь меня полноправным партнером в похоронном деле, то хватит тайн и недомолвок!

— Всему свое время, — невозмутимо ответил сыну Уильям. — То, что женщины рода Барроу всегда были в курсе всех смертей в Клейсвилле, — это традиция. Мэйлин — не канцелярская крыса, чтобы заниматься разной писаниной. Не знаю, какие папки и конверты ты рассчитывал найти в ее кабинете. Я же тебе сказал: Мэйлин была очень предусмотрительной. Это тоже традиция женщин из рода Барроу.

Уильям вышел. Байрон слушал затихающие отцовские шаги в коридоре. Мягкий серый ковер довольно быстро их заглушил.

— Традиции, — повторил Байрон. — Черт бы побрал ваши традиции.

Это «универсальное объяснение» он слышал не первый раз. Еще в школе оно казалось Байрону шитым белыми нитками. И оно же было главной причиной, почему на следующий день после окончания школы Монтгомери-младший уехал из Клейсвилла и странствовал восемь лет. За все эти годы объяснение не приобрело для него ни капли смысла. Наоборот: отцовские недомолвки и отговорки вызывали все более сильную досаду и раздражение. Байрон знал: в маленьких городах полно разных странностей, но Клейсвилл был не просто заурядным городишкой со странностями. У него имелась некая отличительная черта. Из всех прочих городишек можно было уехать навсегда и больше не возвращаться. Ты забывал о городе, и город забывал о тебе. Только не Клейсвилл. Он почему-то неотвратимо тянул к себе назад.

Большинство жителей этого города вообще не выезжали за его пределы. Здесь они рождались, жили и умирали. Только покинув Клейсвилл, Байрон ощутил, насколько крепки корни, связывающие его с родным городом. Его сразу же потянуло вернуться. Поначалу Байрон пытался объяснить эту странную тягу «комплексом провинциала», боящегося больших городов. Он надеялся: со временем все пройдет. Однако время шло, а тяга лишь усиливалась. Пять месяцев назад Байрон почувствовал, что больше не в силах противиться «зову Клейсвилла», и после многолетних скитаний вернулся.

За эти восемь лет на какие только уловки не шел Байрон, пытаясь оторваться от Клейсвилла. Он пробовал обосноваться в небольших городах, убеждая себя, что жизнь в мегаполисах — не для него. Когда эта уловка «не прокатывала», он перебирался в большой город, но через какое-то время находил причину, почему не может там жить. Байрон менял города и штаты, а Клейсвилл упорно тянул его к себе. Он пожил в Нэшвилле и Чикаго, в Портленде и Финиксе, даже в «райском» Майами. И везде он врал себе, связывая отъезд с неподходящим климатом, плохой экологией, чуждой культурной средой, отсутствием дружеских контактов или неудачно выбранным похоронным бюро. Десятки причин, и ни одной истинной. За восемь лет он успел пожить в тринадцати городах, причем в некоторых задерживался не больше чем на пару месяцев. И каждый раз он думал: больше никуда не поеду, вернусь в Клейсвилл. Но находилась новая причина-обманка, будто впереди вспыхивал маяк, и Байрон в который раз тешил себя надеждой, что на новом месте он наконец-то «бросит якорь».

Странное дело: стоило ему пересечь границу Клейсвилла, и всякая страсть к путешествиям сошла на нет. И что еще удивительнее: исчезла и непонятная тяжесть в груди, которая с годами стала все ощутимее.

Может, и Бекс испытывала схожие чувства к Клейсвиллу? Но ведь она родилась в другом месте и сюда приехала не в раннем детстве, а подростком. Здесь Ребекка прожила неполных три года, и потом они с матерью уехали. Даже выпускные экзамены она сдавала в другом месте. Неполных три года определили жизнь Байрона на все последующие годы. Элла покончила с собой, Ребекка уехала. Байрон скитался по чужим городам и тосковал по сестрам Барроу.

Из кабинета секретарши (она же — управляющая похоронного заведения и универсальная помощница) доносился отцовский голос. Уильям расспрашивал о подготовке к церемонии прощания и похоронам. Убедившись, что все идет, как надо, он наверняка спустится вниз — навестить Мэйлин. К этому времени покойную уже вымыли и одели. С прической и умеренным количеством косметики лицо Мэйлин выглядело более живым. Однако традиция Клейсвилла запрещала применение любых химических веществ, замедляющих разложение. Тело должно быть возвращено земле без каких-либо ядов (исключая те, что оно накопило само за годы жизни).

Традиция.

Это было единственным словом, которое Байрон слышал в ответ на свои нескончаемые вопросы. Иногда ему казалось, слово «традиция» — не более чем вежливая замена более категоричной фразе вроде «Эта тема не обсуждается». Но что больше всего поражало Байрона — большинство жителей Клейсвилла вполне удовлетворялись таким объяснением. Даже его сверстники. Стоило Байрону вслух усомниться в городских традициях, это вызывало одинаковое недоумение у горожан разных поколений. В Клейсвилле никто ничего не хотел менять и тем более — ломать.

Байрон выбежал из отцовского кабинета и перехватил Уильяма на лестнице, ведущей в подвал, где находилась гримерно-одевальная комната и складские помещения.

— Отец, я хочу еще раз наведаться в дом Мэйлин… посмотреть, что к чему. Если я тебе сейчас не нужен…

— Ты мне всегда нужен.

Монтгомери-старший улыбнулся. Часть морщин на его лице были вызваны улыбкой, другая часть — заботами, но в целом все они говорили о неумолимо надвигающейся старости. Когда родился Байрон, Уильяму было почти пятьдесят. В таком возрасте кое у кого из его друзей уже появлялись внуки, а он стал отцом своего первого и единственного ребенка. Многих друзей Уильяма уже не было в живых, но в отличие от Мэйлин, все они умерли своей смертью.

— Так я поехал? Может, там нужно что-то сделать? Ты скажи, я сделаю.

— Там все сделали и без нас с тобой. Прости меня, Байрон. Я не могу сейчас ответить на все твои вопросы. — Уильям открыл дверь на лестницу. — Но правила есть правила.

— Я вернулся в Клейсвилл. Внешне это выглядело вполне объяснимо: сын вернулся, чтобы помогать своему пожилому отцу. Но дело было не только в этом. И ты, наверное, знал.

Сказанное Байроном не было вопросом, и все же Монтгомери-старший ответил на них:

— Знал, Байрон. Клейсвилл — наш родной город. Хороший город. Безопасный. Здесь ты можешь спокойно растить детей и знать, что они защищены от множества неприятностей. У тебя было достаточно времени, чтобы сравнить жизнь в Клейсвилле и в других местах.

— Защищены? — переспросил Байрон. — Мэйлин умерла не своей смертью. Ее убили.

Лицо Уильяма вдруг постарело на несколько лет. Правда, этот длилось всего мгновение.

— Этого можно было избежать. Если бы я знал… если бы она знала.

Монтгомери-старший сморгнул навернувшиеся слезы.

— Поверь мне, Байрон. Случившееся — это исключение из правил. Клейсвилл — безопасное место. Тебе есть с чем сравнивать.

— Ты так говоришь, будто за пределами Клейсвилла лежит совершенно другой мир.

Уильям тяжко вздохнул. Этот разговор происходил у них далеко не первый раз, разочаровывая и отца, и сына.

— Байрон, потерпи еще пару дней, и ты получишь ответы на все свои вопросы… А сейчас прошу тебя, не донимай меня.

— Значит, ты все-таки понимаешь, что мне нужны ответы… Хорошо, я не буду тебя ни о чем спрашивать. А сейчас… пойду, пройдусь. Подышу воздухом.

Уильям кивнул. Он повернулся к двери, но Байрон успел заметить на отцовском лице какое-то новое, непривычное выражение. Казалось, Мотгомери-старший о чем-то сожалеет. Потом Уильям распахнул дверь на лестницу, вошел и тут же закрыл за собой дверь. Мягко щелкнул замок.

Байрон вышел через боковую дверь. Идти пешком расхотелось. На мотоцикле будет быстрее. Он направился к раскидистой иве, под которой стоял его «Триумф». Задний двор похоронного заведения ничем не отличался от дворов всех остальных домов этого квартала. Забор из деревянного штакетника, который неплохо было бы заново покрасить. Просторное крытое заднее крыльцо с двумя креслами-качалками и небольшими качелями. Азалии, цветочные клумбы. Байрон вспомнил, как мать любила возиться с цветами. Цветы продолжали цвести и сейчас, спустя годы после ее смерти. Дубы и ивы давали тень всему двору и половине крыльца. Все было, как в детстве Байрона. Все, как в соседних дворах. Никто бы и не подумал, что в этом доме мертвецов готовят в последний путь.

Под ногами привычно хрустел гравий. Взявшись за руль мотоцикла, Байрон выводил его в проезд. Мать терпеть не могла мотоциклы и запрещала запускать двигатель под окнами кухни. Старая привычка сказывалась и сейчас. Иногда Байрону хотелось, чтобы мать, как когда-то, вышла на крыльцо и принялась ворчать: «Опять натаскал грязи в дом!» Но мертвые не возвращаются.

Мальчишкой Байрон думал обратное. Он был готов поклясться, что в один из вечеров видел Лили Инглиш, сидящей на заднем крыльце. Байрон увидел ее из окна своей комнаты и побежал на кухню, чтобы сообщить родителям. Отец не стал слушать его рассказ и велелотправляться спать, а мать заплакала, уронив голову на кухонный стол. Через пару дней она вырвала с корнем все цветы из клумбы, перекопала землю и посадила новые. Байрон рассудил: наверное, взрослым тоже непросто находиться рядом с покойниками. Он даже хотел спросить, снятся ли матери страшные сны, как ему, но не решился. Его родители редко ссорились, но чем старше становился Байрон, тем яснее он ощущал нарастающую напряженность между отцом и матерью. Они любили друг друга, но участь «жены Гробовщика» в конце концов доконала мать Байрона.

Байрон выехал на улицу и прибавил скорость. По сравнению с городами, где он жил, движения на клейсвиллских улицах почти не было. Шум ветра, рокот мотора и изгибы дороги превратили поездку почти что в дзен-медитацию. Из головы исчезли все мысли. Байрон забыл про Лили Инглиш, свою мать и Ребекку… Возможно, мысли о Ребекке все-таки оставались где-то на периферии его сознания, но вскоре он отогнал от себя и их. Пусть ему не освободиться от зова Клейсвилла, но он может освободиться от воспоминаний. Хотя бы на время. Байрон прибавил еще скорости, и теперь любой поворот заставлял его опасно наклоняться в сторону тротуара. Он явно рисковал, и ему это нравилось. Давало чувство свободы или что-то, близкое к этому.

4

Уильям стоял в тишине гримерно-одевальной комнаты. Перед ним на стальном столе лежала Мэйлин. Точнее, тело Мэйлин. Ее самой здесь уже не было. Уильям знал это. Мертвое тело не принадлежало женщине, которую он любил почти всю свою жизнь.

— Даже сейчас я хочу знать твое мнение. Не привык что-либо делать, не спросив тебя, — тихо сказал Уильям.

Сколько раз они стояли перед этим столом вместе, и ни разу ему и в голову не пришло, что однажды кто-то из них займет свое место на ложе из нержавеющий стали, а другой будет стоять рядом и отказываться верить в случившееся.


— У тебя бывали сожаления? — спросила она.

Мэйлин не поднимала головы. Ее рука лежала на груди сына. Джимми так и не оправился после смерти Эллы. Он не унаследовал от родителей ни стойкости духа, ни твердости характера. Мэйлин и Джеймс были волевыми натурами, иначе они бы не создали семью и не вырастили детей.

— Сожаления? — повторил Уильям. — О том, что мы делаем? Нет.

— А о том, что не сделали, не жалеешь? — спросила Мэйлин, поворачиваясь к нему.

— Мэй… ты же знаешь, этот разговор нам ничем не поможет. — Уильям обнял ее за плечи. — Когда нас с тобой призвали, мы уже не были свободны. Ты ответила согласием на предложение Джеймса. Я нашел Энни. Я любил ее. И сейчас люблю.

— Иногда я думаю… если бы мы тогда оба послушались голоса сердца…

— Зачем думать о том, чего не случилось? У вас с Джеймсом была хорошая жизнь. И у меня с Энни тоже.

Уильям не пытался обнять Мэйлин. За несколько десятков лет он изучил ее характер и научился ждать подходящего момента.

— У нас была хорошая жизнь. А потом — смерть за смертью. Мой муж мертв, внучка мертва. Теперь и сын.

По щекам Мэйлин катились слезы, которые она и не думала вытирать.

— Правда, у меня осталась дочь и двое родных внучек. Но Сисси и эти глупые девчонки только и умеют, что злиться на весь мир. Бекс мне не родная внучка, однако я считаю ее частью семьи. Она — моя. Бекс — это все, что у меня осталось.

— И я, Мэйлин. Я останусь с тобой до конца, — в который раз напомнил ей Уильям.

Мэйлин отвернулась от тела сына, и теперь Уильям обнял ее.

— Лиам, я не хочу, чтобы Ребекка меня возненавидела. Ей рано об этом знать. И потом, она же не родилась здесь.

— Мэй, ты забываешь, сколько нам лет. Твоя Ребекка и мой сын — далеко уже не дети. Им пора узнать.

— Нет! — Мэйлин отстранилась от него. — Дочь меня ненавидит. Она метит на мое место, но с ее злостью и тщеславием лишь все испортит и пострадает сама. Ее дочери тоже не годятся. Ни мозгов, ни характера. Остается Бекс. Сейчас я не могу обрушить на нее все это. Пусть немного поживет вдали от Клейсвилла. Байрон тоже намерен уехать. Да ты и сам знаешь. Дадим им время.

И Уильям сделал то же, что всегда, если Мэйлин его о чем-то просила. Он уступил.

— Хорошо. Дадим им еще несколько лет.


Теперь он стоял на том же месте, только рядом с ним не было живой Мэйлин, и отпущенные несколько лет кончились. Байрон должен знать всю правду, и Ребекка тоже. После смерти Джимми Уильям несколько раз предлагал это сделать, однако Мэйлин находила аргументы, и каждый раз он ей уступал и соглашался.

— Время кончилось, Мэй, — сказал он, глядя на ее безжизненное тело. — Больше я не могу оберегать их от судьбы. Я и тебя-то не уберег.

Уильям всеми силами гнал от себя эту простую и очевидную мысль. За столько лет спокойной жизни они прониклись опасным благодушием. Он настолько привык полагаться на ее силу, что почти забыл о возможных опасностях.

Почти.

А ведь опасность возникала чуть ли не каждый месяц. До тех пор, пока он не представит сына мистеру С., город останется незащищенным. Можно сколько угодно вздыхать об участи, выпавшей Байрону и Ребекке, можно ненавидеть свою роль соучастника. Эмоции эмоциями, но реальность такова, какая есть.

— Они достаточно сильны, — сказал Уильям, касаясь щеки Мэйлин. — Не волнуйся: Ребекка тебя простит, как и мы простили своих предшественников.

5

Байрон ничуть не удивился, увидев возле дома Мэйлин Криса. Шериф стоял, прислонившись к дверце патрульной машины. Последний раз они виделись час назад, когда Байрон решил немного покататься, прежде чем ехать к дому Мэйлин Барроу. Теперь он соображал, ограничится ли дело лекцией о правилах дорожного движения, или шериф оштрафует его за превышение скорости.

— Мать надрала бы тебе задницу за такие выкрутасы на дороге, — сказал Крис. — Думаю, ты со мной согласишься.

— Соглашаюсь, — угрюмо отозвался Байрон, стаскивая шлем.

— Слушай, чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя арестовал?

— Нет, — замотал головой Байрон, слезая с мотоцикла.

— Или не терпится самому оказаться на столе в подвальной комнате?

— Скажешь тоже! Просто нужно было расслабиться. Кто-кто, а уж ты это должен понимать. Помню, как ты гонял, когда мы учились в школе. И как летал со своего мотоцикла, тоже.

— Это ты хорошо сказал — должен понимать. Я вот и понимаю, что с тех пор успел поумнеть… и дети — неплохой сдерживающий фактор. Сегодня обойдемся без штрафа, но не думай, что я буду всегда закрывать глаза на твои лихачества. А ты, как вижу, решил еще раз наведаться в дом Мэйлин?

Простота вопроса застала Байрона врасплох. Закон в Клейсвилле был понятием относительным. В юридических вопросах Крис и городской совет являлись первой и последней инстанцией. Иногда — и в социальных вопросах тоже. Случись это в любом из городов, где он пожил за эти восемь лет, ни о чем подобном не могло бы быть и речи. Полиция опечатала бы дом, и странное любопытство «похоронных дел мастера» вызвало бы у стражей порядка вполне оправданное подозрение. А в Клейсвилле… если Крис не возражает, это гарантия законности.

Байрон снял куртку, сложил и пристроил на седло.

— Скажи, вам удалось собрать хоть какие-то улики?

Крис, шедший впереди, остановился и повернулся к Байрону. Своей позой он напоминал хрестоматийных шерифов из ковбойских фильмов: плечи расправлены, подбородок задран вверх, а на губах — ироничная усмешка.

— Дались тебе эти улики. Нечего там собирать, Байрон.

Крис дождался, пока Байрон поравняется с ним, и теперь они вместе продолжили путь к дому покойницы.

— Пойми: Мэйлин мертва. Что случилось, то случилось. Она кого-то впустила в дом, и этот кто-то ее укусил.

— А ты забыл, что она лежала в луже крови? Ведь убийца наверняка оставил отпечатки пальцев… или другие следы.

Работу детективов Байрон знал лишь по фильмам и не очень представлял, как на самом деле ищут отпечатки пальцев.

— Слушай, у меня есть одна знакомая женщина в Атланте. Занимается криминалистикой. Могу ей позвонить. Она бы приехала. Очень толковая тетка.

— Зачем?

— Зачем? — переспросил Байрон и чуть не поперхнулся слюной. — Чтобы найти убийцу Мэйлин.

Крис поглядел на него… нет, не так, как взрослые смотрят на детей, предлагающих какую-нибудь чепуху. Этот взгляд был хорошо знаком Байрону, поскольку так на него часто смотрел отец. Опять вопросы, на которые нет ответа! Но что может быть неприятнее, чем нарваться на непроницаемый взгляд старого школьного приятеля, с которым когда-то напропалую развлекался на вечеринках?

— Убийца давным-давно скрылся из города, — сказал Крис. — Мы что, будем наугад обшаривать все окрестные дороги? Мэйлин больше нет в живых, и мои расспросы ее не вернут. И ваши с Бекс — тоже.

Байрон молчал. Он только сейчас сообразил: Ребекка потребует объяснений. Он должен ей что-то сказать. Это вполне нормально — спрашивать о причине смерти. Когда умерла его мать, он ее знал. Конечно, это не уменьшит горя, но является необходимым звеном в цепи событий. А здесь — не просто смерть. Мэйлин убили.

«Я не смогу ей врать. А если я скажу ей правду… вся вина обрушится на меня. Просто потому, что я в этот момент был в Клейсвилле, а Ребекка — нет».

— Открой дверь, — попросил Криса Байрон.

Шериф неторопливо достал ключ, щелкнул замком и распахнул дверь.

— Твое желание исполнено.

Не прошло и суток, а Байрон вторично оказался в доме, где не был почти десять лет. В последний раз он приходил сюда еще при жизни Эллы. Помнится, засиделся у них дольше положенного времени, и девчонки, шикая и хихикая, спустили его со второго этажа на веревке… прямо в кучу земли. Хорошо, что не в навозную.

— Ребекке будет здесь очень одиноко, — сказал Крис. — Ведь вы когда-то… Не знаю, что у вас там было… сейчас ты у нее — единственный друг.

Байрон слушал его вполуха. Кухни он не узнал. Все выглядело так, словно Мэйлин устроила генеральную уборку. Никаких тарелок на столе, никаких крошек. И, конечно же, ни малейших следов крови. Все сияло и сверкало. В воздухе слегка пахло чистящим средством.

— Когда вы успели? — растерянно спросил Байрон.

Идеальный порядок его почему-то не радовал. Возможные улики, зацепки и все прочее, что хоть как-то проливало свет на убийство Мэйлин… все это бесследно исчезло.

— А мы даром времени не теряли, — усмехнулся Крис. — Или ты хотел, чтобы Ребекка увидела заляпанные кровью стены?

— Нет, но… вы уничтожили все следы. Это ведь не просто смерть. Это убийство.

— Ты лучше выскажи свои претензии городскому совету, — предложил Крис. Похоже, идти дальше кухни он не собирался. — Поброди по дому, поднимись на второй этаж. Посиди здесь, если тебе это нужно. Только не забудь плотно закрыть дверь, когда будешь уходить.

Байрон сделал глубокий вдох и ничего не ответил.

— Ну что, тогда до завтрашней церемонии?.. С Ребеккой?

Этой фразой Крис задал все вопросы, которые вертелись в его шерифской голове: «Ты уже сообщил ей? Она в пути? Ты ей поможешь?»

— Да, — кратко ответил Байрон.

— Вот и хорошо.

Шериф повернулся и вышел из дома, оставив Байрона одного. А что здесь делать шерифу? Сцены преступления больше нет. Неприкосновенность жилища и охрана частной жизни? Вряд ли Мэйлин теперь это заботило.

Байрон брел по дому. Когда часто бываешь у кого-то в гостях, легче заметить изменения в интерьере и понять, что не так. Скорее всего, после этой тщательной уборки прежний облик кухни поменялся окончательно. Пожалуй, помощники Криса перестарались. Насколько Байрон помнил, жилище Мэйлин никогда не отличалось стерильной чистотой.

Размеры кухни поражали, но такова уж была традиция старых фермерских домов. (Опять традиция!) А вот и кладовая… Байрону вдруг пришла в голову дурацкая мысль: интересно бы прогуляться по кладовкам других жителей Клейсвилла. Может, тоже найдется нечто диковинное? Порог этого помещения Байрон переступал впервые. Помнится, он как-то попросил Эллу и Ребекку показать ему ее. Девчонки наотрез отказались, объяснив, что даже им запрещено туда входить. Теперь устанавливать запреты было некому. Байрон толкнул массивную дверь, вошел и замер… Его поразили не только внушительные размеры кладовой (в домах, где он снимал жилье, такую площадь занимали кухни). Ее было бы правильнее назвать складом. С трех сторон, от пола до потолка, тянулись секции с полками. Полки были сплошь заставлены всевозможными продуктами, включая консервы. Этих запасов Мэйлин хватило бы, чтобы накормить весь город. Но что еще удивительнее: все стеллажи имели боковые ручки и колесики. Байрон выдвинул ближайший к нему стеллаж, откатил к сторону и даже присвистнул. За выдвижным стеллажом находился неподвижный, приделанный к стене. Он тоже тянулся с пола до потолка, но вместо пакетов и банок здесь стояли… бутылки с виски разных сортов. Стояли по пяти штук в ряд, этикетками вперед, строго рассортированные.

Мэйлин никогда не отличалась пристрастием к выпивке. Байрон не помнил, чтобы от нее пахло виски. Если только она втихомолку не приторговывала спиртным, тогда непонятно, зачем одинокой женщине такая пропасть виски. Предположим, она исправно напивалась каждый вечер, но даже тогда ей бы понадобились годы, чтобы поглотить весь свой запас. Теперь понятно, почему у Эллы и Ребекки всегда находилось виски для коктейлей, которыми они угощали Байрона.

Байрон вернул стеллаж на место и выдвинул соседний. Там тоже стояли бутылки с прозрачной жидкостью, но без этикеток. Неужели еще и самогон? Бутылки не были запечатаны. Байрон взял одну из них и отвинтил пробку. Принюхался. Жидкость ничем не пахла. Тогда он смочил палец и поднес к губам. Неужели вода?

Качество водопроводной воды в Клейсвилле регулярно проверялось и не вызывало нареканий у жителей. По этой причине владельцы местных магазинов завозили питьевую воду в весьма ограниченных количествах. Какой смысл держать товар, который почти никто не покупает? Впрочем, эти бутылки были явно не из магазина.

— Ничего не понимаю, — бормотал Байрон, вертя в руках бутылку.

Единственной надписью была дата, проставленная на днище черным несмываемым маркером. Что же получается? Покойная Мэйлин Барроу хранила дома запасы питьевой воды, спиртного и продуктов. Всего этого ей хватило бы на несколько лет. Байрон читал и слышал о людях, ожидавших «конец света» и делавших подобные запасы. Но чаще такие люди либо входили в секты, либо свихивались на буквальном понимании библейских предсказаний. Фанатичной набожностью Мэйлин не отличалась. Очень сомнительно, чтобы она готовилась к обещанному Библией Армагеддону.

Как бы там ни было, запасы в кладовой не могли объяснить, кто и зачем убил миссис Барроу.

Байрон машинально прихватил с собой воду. Возвращаться в кладовую не хотелось. Он поставил бутылку на кухонный стол. Может, отправить воду на анализ? Байрон уцепился было за эту мысль, но потом покачал головой. Что это даст? Мэйлин явно убили не из-за воды. И даже не из-за виски.

Байрон поднялся на второй этаж. Похоже, убийца Мэйлин сюда не заглядывал. Все кровати были заправлены. В ванной — прежней ванной Эллы и Ребекки — на старомодных крючках висели полотенца и мочалки. В фарфоровой мыльнице лежал зеленоватый кусок мыла в виде морской раковины. Самая обычная ванная обычного клейсвиллского дома.

Байрон открыл дверь в бывшую комнату Ребекки. На полу, перед кроватью, лежало аккуратно сложенное одеяло, а на ночном столике — комплект чистого постельного белья. Зачем Мэйлин была нужна эта иллюзия? К ней никто не заглядывал в гости и уж тем более не приезжал из других мест. Ощущение того, что Ребекка не сегодня завтра вернется? А может, она ждала не Ребекку? Тогда кого? Эллу? Мэйлин жаловалась на артрит и другие болячки, но с головой у нее все было в порядке. Наверное, такие иллюзии свойственны и вполне психически здоровым людям. Байрон вспомнил, как после смерти матери отец несколько месяцев не мог убрать из гардероба ее одежду. Уильям даже разбрызгивал туалетную воду жены. Зачем отцу нужно было ее незримое присутствие? Байрон этого не знал, а спрашивать не решался.

Байрон остановился на пороге комнаты. Ему захотелось присесть на краешек кровати, однако он не позволил себе этого сделать. Одно дело обследовать дом Мэйлин, чтобы предложить Ребекке хоть какие-то ответы на ее вопросы. И совсем другое — прийти сюда, как в гости. Ведь его никто не приглашал.

Байрон остался стоять на пороге, вспоминая их разговор с Ребеккой сразу после самоубийства Эллы.


Ребекка сидела на кровати. Лицо было насквозь мокрым от слез. Она и сейчас продолжала плакать, судорожно всхлипывая. Байрон считал, что привык к плачущим людям. Он видел их с раннего детства. Но то было чужое горе. А сейчас перед ним была плачущая Ребекка, которую он привык видеть улыбающейся и смеющейся.

Он тихо подошел и обнял Ребекку.

— Ее больше нет, — прошептала та, уткнувшись ему в грудь. — Она умерла, Би. Понимаешь? Взяла и умерла.

— Понимаю.

В нескольких шагах от двери стояла Мэйлин. Она не входила к внучке. Поймав взгляд Байрона, она несколько раз одобрительно ему кивнула.

Байрон не помнил, сколько времени просидел с плачущей Ребеккой. Его рубашка промокла от ее слез. Бекс нужно было выплакаться, и Байрон терпеливо ждал, пока судорожные рыдания превратятся во всхлипывания. Потом он так же терпеливо ждал, пока они не начнут стихать.

— Почему? — Ребекка оторвалась от его груди и впервые за все это время посмотрела Байрону в глаза. — Почему она это сделала?

Байрон знал не больше Ребекки. Последние дни перед самоубийством Элла вела себя довольно странно. А утром, накануне своего исчезновения, она вдруг объявила, что рвет с Байроном отношения. Они никогда не ссорились и даже не спорили… вплоть до того утра. Байрон думал, что ей хорошо с ним.

Что случилось?

Услышав о разрыве, Байрон ни о чем больше не мог думать. Элла и тогда не кричала, ни в чем его не упрекала. Она была тихой и грустной. Байрон не отваживался рассказать об этом Ребекке. За неполную неделю его жизнь круто изменилась. Совсем недавно Байрон считал, что у него есть близкая подруга Элла и хорошая приятельница Ребекка. Потом — поцелуй с Ребеккой и страх, что он потеряет их обеих. А теперь — он обнимает заплаканную Ребекку, и они оба пытаются докопаться до причины, толкнувшей Эллу на самоубийство.

Может, они оба виноваты в ее смерти?

— Не бросай меня. Обещай, что ты меня не бросишь, — прерывающимся голосом прошептала Ребекка. Ее кулак упирался ему в грудь. — Она покинула нас, и теперь… Ведь могла же она нам сказать, чем мы ее обидели? Хотя бы мне одной. Она всегда же мне все рассказывала. Ну, почему она мне ничего не сказала?

— Я не знаю, Бекс.

— Обещай мне, Байрон. — Ребекка судорожно вытирала щеки краешком простыни. — Обещай, что у тебя не будет от меня секретов. Обещай, что ты не бросишь меня и не…

— Обещаю, — торопливо произнес Байрон.

Его тут же захлестнуло чувство вины. Имел ли он право что-либо обещать Ребекке? Особенно сейчас, когда ее сестра и его подруга покончила с собой при непонятных обстоятельствах. Он не должен был думать о Ребекке иначе как о своей доброй приятельнице. А он думал совсем иначе, и началось это задолго до смерти Эллы.

И та об этом знала.

— Обещаю, — несколько раз повторил Байрон. — Никаких секретов от тебя. Я никогда тебя не брошу. Никогда.


Не прошло и года, как Ребекка сама бросила его. Она покинула Клейсвилл и Байрона.

— Мэйлин, ну, как я ей скажу, что тебя убили? — спросил он у пустой комнаты.

Байрон заглянул и в другие комнаты. Бывшая комната Эллы давно не убиралась. Кровать там стояла без постельного белья, загроможденная какими-то коробками. Мэйлин не стала устраивать святыни из комнаты умершей внучки. Комната Эллы походила на обычную гостевую комнату в доме, где не бывает гостей. А бывшую комнату Джимми Мэйлин вообще захламила до крайности. Кровати там вообще не было. Вряд ли убийца заглядывал в эти комнаты. Присланные Крисом уборщики, возможно, заглядывали, но у них не было распоряжения наводить порядок еще и на втором этаже.

Байрон спустился вниз, взял со стола безымянную бутылку и вышел из дома, защелкнув замок двери.

Мотоцикл стоял там, где Байрон его и оставил, куртка на месте. А на пассажирском сиденье сидела девчонка-подросток и болтала босыми ногами.

— Эй! — окликнул ее Байрон.

Девчонка вскинула голову и, продолжая болтать ногами, уставилась на него.

— Слезь с моего мотоцикла! — потребовал Байрон.

Он спрыгнул с крыльца и бегом пересек лужайку. Можно было бы схватить девчонку за руку и потребовать объяснений. Однако что-то удерживало Байрона от этого. В конце концов, девчонка ничего с ним не сделала. Просто немного посидела и все.

Она не стала дожидаться, когда Байрон окажется рядом. Спрыгнув с сиденья, девчонка отбежала назад. Теперь от Байрона ее отделял тяжелый «Триумф».

— Она умерла, — сказала девчонка, как-то странно морща лоб. — Женщина, которая здесь жила.

— Ты ее знала?

Байрон стал припоминать, не видел ли он где эту девчонку. Похоже, что нет. Во всяком случае, у тех, кого он знал, точно не было такой сестры или дочери.

— Ей перестали приносить молоко, — со вздохом сообщила девчонка и тоскливым взглядом обвела крыльцо. — Вчера было молоко, а сегодня нет. Я есть хочу.

— Понимаю, — сказал Байрон.

Скорее всего, сбежала из дома и забрела в Клейсвилл. Поскольку бездомных в городе не было, не было и приютов, какие встретишь в других городах. Скорее всего, службы, занимающейся приемными детьми, в Клейсвилле тоже не было. Если ребенок оставался вдруг без родителей, его забирали к себе родственники или соседи. Во всяком случае, Байрон не слышал о бездомных или брошенных детях.

Байрон достал из куртки мобильный телефон.

— Скажи, куда позвонить, и я позвоню. Ты ведь вроде не отсюда? У тебя есть родственники в Клейсвилле? Я им позвоню, и они за тобой приедут.

— Нет. Я никуда не пойду. Не сейчас, — шепотом ответила девчонка.

Обычный ответ упрямого подростка, но у Байрона почему-то вся спина покрылась мурашками. Он поднял голову. Девчонки рядом уже не было.

6

От дома Мэйлин шериф Кристофер Мак-Инни поехал к рабби Вольфе. Согласно графику дежурств, всю эту неделю в городском совете дежурил молодой клейсвиллский раввин.

Из книг и телепередач шериф знал, что другие города управляются совсем не так, как Клейсвилл. Здесь же мэра окружал весьма странный городской совет, куда входили лица светские и духовные. Никто из жителей города не стремился быть избранным в этот совет, поскольку выборов, как таковых, тоже не существовало. Каждый член совета, решивший уйти со своего поста, находил себе замену. Так же поступал и мэр. Население Клейсвилла (включая пригороды) не превышало четырех тысяч человек. Какой бы странной ни казалась здешняя система управления, но благодаря заботам мэра Уиттакера и городского совета, в Клейсвилле почти практически не было серьезных преступлений. В большинстве своем жители не стремились уехать из города, а те немногие, кто уезжал, обязательно возвращались обратно. Клейсвилл был безопасным и предсказуемым городом. Городские власти стремились сделать все, чтобы таким он и оставался. От шерифа требовалось совсем немного: соблюдать протокол.

А вот соблюдение этого протокола порой доставляло Крису настоящую головную боль. С мыслью об этом он подъехал к дому рабби. Заглушив мотор, шериф не торопился вылезать из салона. Вольфе приехал в Клейсвилл сравнительно недавно и постоянно забывал о существовании тем, обсуждение которых было вполне нормальным делом для членов городского совета, но у всех прочих горожан вызывало приступы сильной головной боли.

Должно быть, Вольфе видел подъехавшую машину. Он выбежал на широкое крыльцо своего уютного, ухоженного домика, построенного в стиле 30-х годов прошлого века. Сейчас рабби больше напоминал плотника, нежели раввина. За ухом у него торчал карандаш, а рукава рубашки были по локоть закатаны. Едва приехав, Вольфе тут же предложил городскому совету толковый план реставрации обветшавшего жилья, за что его и избрали в совет. Надо сказать, рабби умел держать в руках плотницкие инструменты и свое жилище привел в порядок сам. Так что выражение «работать засучив рукава», имело к нему самое прямое отношение. Кстати, на заседаниях городского совета рабби Вольфе тоже частенько сидел с засученными рукавами.

Дальше оставаться в машине было просто невежливо. Кристофер вылез и захлопнул дверцу.

— Добрый день, шериф, — приветствовал его раввин. — Надеюсь, все в порядке?

Все это было сказано ровным, дружеским тоном, без намека на беспокойство, но они оба знали: просто так шериф не приехал бы.

— Я не отниму у вас много времени, — сказал Кристофер, идя по плиткам дорожки.

— Я никуда не тороплюсь, — улыбнулся Вольфе. — Прошу в дом.

— Разговор недолгий. Мне вполне хватит и крыльца, — улыбнулся Крис.

Ему нравился молодой рабби, решивший поселиться в Клейсвилле. Он был бы рад посидеть с Вольфе за чайком или кофейком, но после нескольких минут разговора у шерифа начинала жутко болеть голова. А сегодня, как чувствовал Кристофер, она ему еще пригодится.

— Чем могу быть полезен? — вежливо спросил рабби Вольфе.

— В смерти миссис Барроу есть ряд странных особенностей, — сказал шериф, стараясь говорить как можно мягче. — Жителям города вряд ли нужно о них знать, но я подумал, что вам стоит поставить в известность остальных членов городского совета. Кому-то из вас следует зайти к Уильяму.

— Мы должны о чем-то рассказать мистеру Монтгомери?

Шериф слегка пожал плечами.

— Думаю, он уже знает. Он видел ее тело.

Рабби Вольфе понимающе кивнул.

— Хорошо. Вечером я созову заседание городского совета. Вы знаете…

— Нет, я ничего не знаю, — перебил его Кристофер. — И не хочу знать.

— Правильно, — лицо раввина сделалось непроницаемым. — Благодарю вас, шериф.

— Я всего лишь делаю свою работу, — снова пожал плечами Кристофер.

Кивнув раввину, он повернулся и быстро зашагал к своей машине. Кристофер Мак-Инни вовсе не был трусом. Если требовалось, мог пустить в ход кулаки и даже оружие. Но он решительно не хотел знать того, чего ему не следовало. Любой наблюдательный человек подтвердит: в жизни полно моментов, когда лучше всеми силами избегать вопросов. Тогда события будут разворачиваться именно так, как надо.

7

Покончив с делами, среди которых были и отцовские поручения, Байрон еще какое-то время покатался по окрестным дорогам, чтобы освежиться, и, наконец, остановился возле бара «Галлахер» — его всегдашнего вечернего пристанища. Бар считался лучшим заведением в городе: деревянные полы, деревянная стойка, бильярдные столы, доски для любителей поиграть в дартс, холодное пиво и качественные напитки покрепче. Такие бары встречались Байрону и в других местах, поэтому «Галлахер» всегда создавал у него иллюзию, будто он находится за пределами Клейсвилла. Здесь Байрон мог расслабиться, в том числе и после закрытия бара.

Но только не сегодня.

Поначалу было очень даже неплохо, однако с наступлением вечера его напряжение все усиливалось. Он не провел здесь и получаса, а уже трижды смотрел на часы, чтобы не опоздать в аэропорт. В какой-то момент Байрон понял, что едет в аэропорт, и повернул назад. Потом это повторилось. Ему действительно очень хотелось увидеть Ребекку, но захочет ли она этого? Не слишком-то приятно, когда тебя встречает сын владельца похоронного заведения.

— Собираешься что-нибудь выпить или просто греешь свой табурет? — спросила Эмити, скрывая улыбкой язвительность вопроса.

С момента его возвращения Эмити стала для Байрона настоящей находкой. Она никогда ничего не требовала и довольствовалась тем, что он мог предложить.

— Байрон, я тебя спрашиваю, — уже не столь уверенным тоном повторила Эмити.

— Выпить, — коротко ответил Байрон, постучав по пустому бокалу.

Бросив на него оценивающий взгляд, Эмити взяла бокал и насыпала туда лед. Она была хорошенькой и не обиженной вкусом. Заколки в виде костлявых рук скелета скрепляли ее золотистые волосы. За стеклами очков в толстой красной оправе прятались темные глаза, щедро подведенные серыми и пурпурными тенями. Эмити любила облегающие блузки. Сейчас на ней была одна из ее любимых — черная, с изображением мультяшного монстра и двумя фразами: «Сделал ставки?» спереди и «Сорвал куш?» сзади. Эмити была на четыре года младше Байрона. Естественно, в старших классах он не обращал внимания на таких малявок, а вот по возвращении домой заметил. Эмити старалась жить без излишних сложностей. Их отношения с Байроном строились по той же схеме, какой от него добивалась Ребекка: никаких привязок, никаких влюбленностей и разговоров о будущем.

«Наверное, я изменился», — подумал Байрон.

Эмити украдкой посмотрела на него. Байрон молча смотрел, как она наливает в бокал тройную порцию шотландского виски. Тогда он достал из бумажника кредитную карточку. Одной рукой Эмити взяла карточку, а другой вытащила из-под стойки новую подставку и поставила на нее бокал.

— Все будет в порядке, — сказала она.

— Что именно? — не понял Байрон.

— Я о нападении, — ответила Эмити, поворачиваясь к кассовому аппарату.

— Нападении, — вслед за ней медленно повторил Байрон.

Она кивнула, продолжая заниматься его карточкой.

— Да, Байрон. Все будет в порядке. Ты должен верить… Все мы на это надеемся с той самой минуты, как узнали о ее смерти.

Байрон застыл. Слова Эмити лишний раз напомнили ему, как мало они разговаривают. Ведь он почти ничего не знает о жизни этой девушки, ни о ее интересах, ни о ней самой.

— Ты говоришь о Мэйлин? — на всякий случай спросил Байрон.

— О ком же еще? — вопросом ответила она, вставляя карточку в приемник.

Кассовый аппарат ожил и начал печатать чек. Эмити вернула бутылку с виски на полку.

— Мэйлин была хорошей женщиной.

Байрон помолчал, взял бокал и только потом спросил:

— А она здесь бывала? Что-то я ее у вас не видел.

— Бывала, но редко. — Эмити прислонилась к стойке и чуть нагнулась, чтобы их глаза были на одном уровне. — Я больше ее знаю по рассказам сестры. Мэйлин ходила на заседания городского совета, а Бонни-Джин с прошлого года получила там место. Вот так.

Байрон снова взглянул на часы. Скорее всего, самолет Ребекки уже сел.

— Эй, Байрон.

Эмити прикрыла его ладонь своей. Байрон поднимал глаза и каждый раз опускал взгляд с ее лица на ладонь обратно.

— Все устроится наилучшим образом. Ты должен в это верить, — сказала Эмити.

— Почему-то мне кажется, что ты знаешь вещи, которых не знаю я?

— Потому что не все так надолго уезжают из Клейсвилла. Те, кто остается, иногда узнают такое, чего не знают уехавшие.

Она стиснула ему руку.

— Но и ты наверняка знаешь что-то, о чем я и не подозреваю.

Байрон не убрал свою руку. Обычно Эмити не усложняла их разговор, если они вообще о чем-то говорили. Байрон пригубил бокал и стал пить большими глотками.

— Расслабься, — засмеялась Эмити. — Никаких привязок. Помнишь? Или ты испугался, что я вдруг решила поменять правила?

Она снова засмеялась. Байрону стало легче.

— Нет, — соврал он.

— Значит… после того, как я закрою бар…

Намек повис в воздухе.

Обычно Байрон сидел до закрытия «Галлахера», только если соглашался на предложение Эмити. Но сегодня он не мог. Он чувствовал себя виноватым, понимая, насколько это глупо. Байрон не мог остаться с Эмити, зная, что Ребекка вернулась в Клейсвилл. Но сказать ей об этом не решался.

— Я имею право повторного посещения? — улыбаясь, спросил он.

— Возможно, — ответила Эмити.

Она перегнулась через стойку и поцеловала Байрона в щеку.

— Поезжай к ней.

Байрон стиснул бокал, стараясь ничем себя не выдать.

— К кому?

— К Ребекке.

— К Реб…

— Тебе же будет спокойнее, когда ты убедишься, что она благополучно долетела и добралась домой.

Энн вернула ему кредитку, подала чек и ручку.

— Откуда ты…

— Слухи, Байрон. О вас двоих много говорят. — Эмити ничуть не изменилась в лице. — Если тебе интересно знать, Ребекка о тебе вообще не говорила. Она как-то приезжала в Клейсвилл. Мэйлин нас познакомила. Мы поговорили о том о сем, но она и словом о тебе не обмолвилась.

Байрон рассеянно вертел в руках кредитную карточку. Ему хотелось спросить, была ли их встреча единственной. Может, они переписывались по электронной почте? Знала ли Ребекка, что он и Эмити… «Какая разница?» — злясь на себя, подумал Байрон. Он встряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Ребекка еще несколько лет назад расставила все точки в их отношениях. С того вечера они больше не виделись и не говорили по телефону.

Байрон подписал чек, взял свой корешок и запихнул в карман вместе с карточкой.

— Вот уж не думал, что вы знакомы, — признался Байрон.

— Мы же с тобой почти не разговариваем, — ехидно улыбнулась Эмити.

— Я…

— Нет, Байрон, — решительно возразила она, словно угадав то, что он не произнес. — Мне не нужны слова, в особенности — пустые слова. Мне нравится то, что ты предлагаешь. Продолжай приходить сюда, даже если Ребекка и останется в городе.

— Мы с Ребеккой… Мы не…

— Приходи ко мне, — перебила его Эмити. — Но этим вечером мы оба заняты. Я уже сказала Бонни-Джин, что после работы поеду покататься… Тебе пора, Байрон.

Байрон привстал на табурете, притянул к себе Эмити и поцеловал в щеку.

— Мимо, — сказала Эмити, надув губы.

— А так лучше? — спросил Байрон, целуя ее в губы.

Эмити наклонила голову и посмотрела на него очень знакомым взглядом.

— Так лучше. Ближе к тому, что надо.

— До встречи, мисс Блю, — сказал Байрон, беря со стойки шлем.

Он был уже возле двери, когда до него долетели слова Эмити:

— Я очень надеюсь, Байрон.

8

Ребекка стояла возле багажной ленты. В это время зал аэропорта был почти пуст. Все магазины и киоски уже были закрыты, а возле терминалов не наблюдалось дневной сутолоки. Несколько чашек той гадости, которую авиакомпания считала кофе, кое-как смогли взбодрить Ребекку, хотя и не до конца. Ровно настолько, чтобы не спать на ходу и доехать до Клейсвилла. Она не позволила грузу случившегося погробить ее под себя. Маленькая, но победа.

Херувим не любил путешествовать. К тому же он устал сидеть в тесном контейнере и сейчас жалобно мяукал.

— Подожди еще немного, малыш, — уговаривала кота Ребекка. — Я тебя тут же выпущу, как только мы приедем к…

Она замолчала. Теперь она приедет не «к», а в пустой дом. Сегодня не будет привычных объятий и аромата розовой воды. Не будет еще очень многих привычных вещей. Потому что Мэйлин больше нет. В самолете Ребекка крепилась изо всех сил. Ей не хотелось показывать своего горя пассажирам. Но теперь слезы полились из ее глаз, мешая следить за круговой лентой багажного транспортера.

«Мэйлин больше нет. Получается, что и дома у меня больше нет».

Неполных три года, прожитых в доме Мэйлин, и ее постоянные визиты в Клейсвилл сделали этот город родным. Ребекка привыкла так думать. К кому ей теперь возвращаться? В Клейсвилле ее больше никто не ждал. Уже завтра она может уехать и больше сюда не приезжать.

Прислонившись к выцветшей зеленой стене, Ребекка отрешенно смотрела, как пассажиры разбирают свои чемоданы и покидают здание аэровокзала. Под конец на ленте остался только ее чемодан. Лента транспортера остановилась.

— Вам помочь?

Ребекка подняла голову. Перед нею стоял мужчина в форме служащего аэропорта. Слезы мешали его разглядеть.

— Это ваш чемодан?

— Да. — Ребекка оторвалась от стены. — Я сейчас его заберу. Спасибо.

Служащий продолжал внимательно на нее смотреть. Ребекка догадалась: у нее же все лицо залито слезами. Схватив платок, она торопливо вытерла слезы.

— Позвольте, я принесу вам чемодан.

— Спасибо, со мной все в порядке. Честное слово.

Ребекка улыбнулась, насколько могла. Чувствовалось, служащий ей не поверил, но спорить не стал.

Достав чемодан, Ребекка выдвинула ручку, переложила контейнер с Херувимом в другую руку и пошла к стойке проката автомобилей. К счастью, служба проката работала круглосуточно. Через несколько минут Ребекка, позвякивая ключами, направилась к ближайшему выходу и… едва не выронила «переноску».

Перед нею стоял молодой мужчина в джинсах, высоких ботинках и изрядно потертой кожаной куртке. Его волосы были длиннее, чем прежде, и налезали на воротник рубашки. Но знакомые зеленые глаза ничуть не изменились. Они все так же внимательно и настороженно смотрели на нее.

— Байрон?

Ей отчаянно хотелось кинуться к нему на шею, как когда-то, но Байрон держал дистанцию.

— Давно не виделись, — сказал он и замолчал. Поправил волосы, потом натянуто улыбнулся. — Мы с тобой расстались не самым лучшим образом. Но я подумал: надо съездить в аэропорт, убедиться, что ты нормально долетела.

Ребекка смотрела на него. На своего Байрона. Его лицо немного изменилось. Скулы выдавались сильнее, чем прежде. А жесты остались прежними, как и настороженность.

«Я это заслужила».

— Не знала, что ты вернулся, — сказала Ребекка, понимая, что говорит глупость.

Ее рука сжимала ручку контейнера. Кот присмирел. Ребекка и Байрон стояли молча, и эта тишина с каждой секундой становилась все тягостнее.

Потом Байрон, словно очнувшись, потянулся к чемодану.

— Давай, помогу.

Ребекка отдернула руку от чемоданной ручки, только бы случайно не коснуться руки Байрона. Он это заметил. Ребекка видела, как напряглось его лицо. Потом он наклонил чемодан и кивнул, предлагая ей идти впереди.

Они вышли из аэровокзала.

— Я вернулся несколько месяцев назад, — сам не зная зачем, сказал Байрон.

— Я не знала. Мэйлин мне ничего не говорила.

«А я и не спрашивала», — мысленно добавила Ребекка. Когда она летела сюда, то для себя решила: лучше всего делать вид, будто Байрона больше нет. Не то, чтобы он умер, как Элла. Просто его больше нет в ее жизни. Но делать вид, когда он шел рядом, было невозможно. Оставалось одно — не смотреть на него. И Ребекка смотрела на брелок с ключами машины, взятой на прокат, хотя ее никогда не волновали марки автомобилей, год их выпуска или технические особенности.

— Даже не помню, когда она вспоминала о тебе, — продолжала Ребекка, поскольку говорить глупости сейчас было лучше, чем молчать. — Честно, не помню. Кажется, ты тогда жил в Нэшвилле или где-то в том направлении. Я же не следила за твоими перемещениями.

— Знаю, — Байрон снова улыбнулся через силу и перевел разговор на более безопасную тему. — Я здесь с конца декабря.

— Надо же, — вырвалось у Ребекки.

Горе и абсурдность ситуации заставляли ее говорить явные глупости.

— Я приезжала сюда на Рождество.

«Ему-то зачем об этом знать?»

— Я так и думал. А я уже после.

Они незаметно дошли до стоянки прокатных машин.

— Я понимал: тебе все равно, вернусь я или буду болтаться по другим городам… Я старался выполнить твою просьбу и просто ждал, когда ты вернешься… неважно откуда.

«Ну что? Довольна? Я выполнил все твои требования». А ей сейчас хотелось совсем другого. «Вполне объяснимая слабость, — успокаивала она себя. — Все обрушилось на меня разом: смерть Мэйлин, поспешные сборы, этот перелет через несколько часовых поясов… Байрона мне не в чем упрекнуть. Это я сама потребовала, чтобы он ничем не напоминал о себе. Он честно выполнял все условия».

— Бекс, я помню твои требования. Если не хочешь, я не буду мозолить тебе глаза… но сегодня я не мог тебя не встретить. Мне нужно было убедиться, что ты нормально долетела. Я не стану тебе мешать. Но если тебе нужен друг…

Примерно то же он говорил десять лет назад, когда еще была жива Элла. А потом… потом у них были совсем другие разговоры. Первый шаг она сделала — взяла напрокат машину. Теперь нужно сделать второй: поблагодарить Байрона за помощь, забраться в прокатное авто и ехать домой. Назовем это так.

Она еще раз взглянула на брелок, где был крупно выведен номер машины.

— Эта моя.

— Подними багажник, — сказал Байрон.

Она послушно открыла багажник, и он быстро запихнул туда чемодан. Контейнер с котом Ребекка поставила на заднее сиденье. Оставался сущий пустяк — поблагодарить Байрона и усесться за руль. Но «сущий пустяк» превратился в очередную тягостную паузу.

— Давай сделаем так: я сам довезу тебя до дома. Я же вижу, в каком ты состоянии. Плюс разница во времени. Ты все время зеваешь.

Байрон осторожно разжал ее пальцы и забрал брелок с ключами.

— Я всего лишь довезу тебя до дома Мэйлин. Никаких привязок, Бекс.

— А твоя машина?

— Мотоцикл. Правда, уже другой. Не тот, на котором мы гоняли… Ничего страшного, заночует здесь.

Байрон обошел машину и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.

— Не упрямься. Это самое малое, чем я могу тебе помочь… До Клейсвилла больше часа пути… и потом, раз уж я здесь… Позволь мне быть с тобой на это время. А потом… если ты скажешь, чтобы я не попадался тебе на глаза, я обещаю держаться от тебя подальше.

— Спасибо, что встретил меня и… за это предложение.

Ребекка поспешила сесть на пассажирское сиденье, иначе бы точно бросилась Байрону на шею. Он был единственным, кто стоял рядом с ней в самые тяжелые моменты ее жизни: когда умерла Элла и потом, когда умер Джимми. И теперь он снова рядом, готовый помочь ей справиться с третьей смертью в ее семье… Ребекка не знала, простил ли Байрон ей все те исчезновения посреди ночи, и слова, которыми она его так обижала, ее нежелание встречаться, оборванные звонки, когда она просто швыряла трубку, едва услышав его голос… Он был рядом. И был готов ей помочь.

Умом Ребекка понимала: сейчас самое подходящее время, чтобы многое объяснить и за многое извиниться; тем более что Байрон вряд ли таил на нее обиду. Но она молча смотрела, как он забрался на водительское сиденье и захлопнул дверцу. Байрон никогда не давил: ни тогда, ни тем более сейчас.

Машина тронулась. Ребекка вдруг почувствовала, что ей стало легче. Впервые за все это время, как она узнала о смерти Мэйлин. Байрон оставался единственным человеком, кто по-настоящему знал ее. Прежде всего — ее слабые стороны и недостатки. Когда она школьницей приехала в Клейсвилл, Байрон был другом ее сестры Эллы. Элла была красивее и общительнее ее, и по сравнению с ней Ребекка казалась угловатой закомплексованной девочкой. Байрон вполне мог не обращать на нее никакого внимания, но он почему-то ее заметил. И этопозволило Ребекке считать его кем-то большим, чем просто другом сестры. И однажды, всего лишь раз, она переступила границу дружеских отношений.

А потом Эллы не стало.

Казалось бы, никто теперь им не мешал, но отношения не складывались. Их редкие совместные ночи всегда оканчивались одинаково: Байрон хотел больше, чем она могла ему дать.

Ребекка украдкой посмотрела на его безымянный палец. Байрон сделал вид, что этого не заметил.

— Хочешь куда-нибудь заехать по пути? — спросил он.

— Не знаю. Я с собой не захватила никакой еды. — Ребекка глотнула воздуха. — Надеюсь, у Мэйлин… осталось что-нибудь.

Байрон на мгновение повернулся к ней и вновь сосредоточил внимание на темной дороге.

— Поминальное угощение начнут приносить только завтра. Думаю, в холодильнике что-то есть…

Он вспомнил свой визит в кладовую и мысленно усмехнулся.

— Поминальное угощение. В Клейсвилле ничего не меняется, — сказала Ребекка.

— Абсолютно. — Байрон издал странный звук, принятый Ребеккой за смешок. — Такое ощущение, что внешний мир остается за городской чертой.

— Как отец? — спросила Ребекка.

— Бодрится.

Байрон помолчал, будто решая, стоит ли говорить ей то, что он собирался сказать.

— Ты знаешь, что отец любил Мэйлин?

— Знаю.

Ребекка прислонилась к прохладному стеклу дверцы.

— Я чувствую себя воздушным шариком, у которого перерезали нитку. Она… она была…

Ребекка закусила губы, чтобы не заплакать снова. Байрон осторожно коснулся ее левой руки. Их пальцы переплелись.

— Мэйлин была моей опорой. Как скала. Она никогда не жаловалась, что я мотаюсь с места на место, никогда не ворчала, что у меня не клеится с работой. Я столько напортачила, и она ни разу меня не упрекнула. Мэйлин была для меня и домом, и семьей. Может, странно так говорить при живой матери. Но у мамы… у нее не тот характер. Думаю, она так и не оправилась после смерти Эллы и Джимми. Эллу она любила, как родную дочь… Мэйлин в меня верила. Она считала, что я лучше, чем есть на самом деле. Не знаю, дотяну ли я когда-нибудь до той Бекс, какой она меня видела. Мэйлин никогда не душила меня своей любовью. Даже не знаю, была ли я достойна ее любви.

Ребекка чувствовала: еще немного, и она разрыдается. Она всхлипнула и отогнала слезы.

— У меня такое ощущение, что я лишилась семьи. Все Барроу умерли. Осталась лишь мама, но она — не совсем Барроу.

В общем-то, Ребекка тоже была не совсем Барроу. Она взяла эту фамилию, когда мама вышла замуж за Джимми. И оставила ее, потому ее носили Элла, Джимми и Мэйлин. Есть кровное родство, а есть духовное, и оно бывает ничуть не менее крепким, чем кровные узы. Впрочем, на Мэйлин род Барроу не прервался. Оставались еще три женщины Барроу, одинаково ненавидевшие ее: сестра Джимми Сисси и ее дочери.

Ненадолго Ребекке захотелось, чтобы сейчас рядом с нею сидела ее мать. Но где-то сейчас Джулия Барроу? Как и Ребекка, она обладала страстью к перемене мест, однако в отличие от дочери Джулия, однажды уехав из Клейсвилла, так больше никогда там и не бывала. Она не приехала даже на похороны Джимми. Ребекка не знала, что именно произошло между матерью и отчимом. Джулия отказывалась говорить на эту тему, хотя продолжала любить его даже после смерти. Она покинула Клейсвилл почти через год после смерти Эллы, увозя с собой Ребекку.

— Прости меня, — сказала Ребекка, высвобождая свои пальцы из пальцев Байрона.

— За что?

— Ты, наверное, привык, что люди плачут у тебя на плече. Работа такая.

— Бекс, не будем начинать. Не надо приплетать сюда мою работу.

Он выпустил ее пальцы, но ладонь с подлокотника ее сиденья не снял.

Ребекка поймала себя на том, что уже готовится к обороне. Главное — не позволить ему снова влезть к ней в душу. Потому как через несколько дней она будет вынуждена снова оттолкнуть от себя Байрона, оставив его одного. Но сейчас ее оборона не выстраивалась. Ребекке и в лучшие времена было непросто подавлять свое влечение к Байрону. А то, что переживала она сейчас, лучшим временем никак не назовешь. И потому пальцы ее левой руки вновь легли на его ладонь.

Минут сорок они ехали молча. Ребекка смотрела в окно, ожидая, когда вдали появятся первые дома Клейсвилла. Местность, вдоль которой шла дорога из аэропорта в город, казалась пустынной. Никаких ферм. Только деревья по обеим сторонам шоссе и редкие повороты на грунтовые дороги, ведущие неизвестно куда. Через какое-то время Ребекка увидела знакомый щит с подсветкой: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КЛЕЙСВИЛЛ! Она не впервые испытывала странное чувство: стоило ей миновать этот щит, и внутри сразу же становилось легче. Уходила тяжесть, давившая на нее и которая ощущалась только здесь, на границе внешнего мира и Клейсвилла. А там, во внешнем мире, она не ощущалась, как жители больших городов не ощущают загазованного воздуха. Раньше Ребекка думала, что такое чувство возникает у нее по вполне понятной причине — скорой встрече с Мэйлин. Однако сегодня, рядом с Байроном, это чувство было даже сильнее, чем в прошлые разы. Ребекка инстинктивно сжала руку Байрона, и лишь потом ее разум удивился такому импульсу. Она тут же убедила себя, что, скорее всего, он сам сжал ей руку.

Ребекка не заметила, как они свернули к дому Мэйлин. Возможно, она на несколько секунд задремала, а, когда открыла глаза, машина стояла возле крыльца. Байрон заглушил мотор.

Байрон молча вылез наружу, открыл багажник и достал ее чемодан. Потом он открыл заднюю дверцу и достал «котоноску». Ребекка тоже вылезла и чуть не разрыдалась. Байрон выполнил свое обещание — довез ее до дома Мэйлин. Оставалось лишь открыть дом и войти. И вот это-то и было самым трудным. Только сейчас до Ребекки со всей ужасающей отчетливостью дошло: Мэйлин больше нет. Дом пуст.

Байрон не пытался обнять ее или хотя бы взять за руку. Ребекка не знала: хорошо это или плохо для нее. Наверное, если б он это сделал, она бы просто распалась на части. А ей нельзя распадаться. Она не за тем сюда приехала. Но какая-то часть ее была готова сдаться. Хуже всего, что она готова была последовать вслед за Мэйлин.

— Если тебе тяжело здесь оставаться, я могу тебя отвезти в баптистскую гостиницу. Можешь переночевать у нас. Совсем не обязательно заходить в дом прямо сейчас.

— Нет.

Ребекка набрала в легкие побольше воздуха, открыла дверь и вошла. Байрон последовал за ней. Закрыв дверь, Ребекка выпустила на свободу кота. Херувим опасливо вылез и уселся рядом со своим дорожным жилищем, вертя головой из стороны в сторону и принюхиваясь.

Так они и стояли: Ребекка в гостиной, а Байрон — в проеме двери, соединяющей кухню и гостиную. На мгновение ей показалось, что время повернулось вспять. Сейчас со второго этажа спустится Мэйлин и выпроводит Байрона, прервав их свидание. Но нет. На втором этаже было тихо.

— Би, я не знаю, что делать, — призналась Ребекка, беспомощно глядя на Байрона. — Вроде надо что-то делать. Но что? Я совсем растерялась.

— На твоем месте я бы лег спать, — сказал Байрон.

Он шагнул к ней и тут же остановился. Время не повернулось вспять. Их разделяли годы и слова, которые не запихнешь обратно в рот.

— Бекс, тебе элементарно надо выспаться. Занести тебе чемодан наверх? Расстелешь кровать, примешь душ…

— Нет.

Ребекка прошла мимо него и взяла с кресла-качалки шерстяное покрывало.

— Я лягу. Потом. Не сразу… Сейчас не могу… Не сейчас. Я пойду на переднее крыльцо… посмотрю на звезды. Можешь пойти со мной, если хочешь. Я буду на качелях.

Байрон даже не успел удивиться, а Ребекка не стала ждать его решения. Конечно, с ее стороны это чистой воды эгоизм — хотеть, чтобы он остался с нею. Но эти мысли Ребекка оставила при себе. «Он ведь приехал за мной в аэропорт. Если бы ненавидел, то не приехал бы». Она сбросила туфли, открыла дверь и вышла на крыльцо, тянущееся по всей длине дома. Ноги ощутили знакомые половицы. Как всегда, средняя скрипнула у нее под босыми ногами. Ребекка направилась к стареньким качелям.

Пусть хоть что-то будет, как прежде. Глупость, конечно, но она имела право на такую глупость. Она ведь и при жизни Мэйлин любила сидеть и смотреть на звезды. Можно даже представить, что Мэйлин сейчас спит. Несколько минут иллюзии прежней жизни.

Ребекка опустилась на сиденье качелей. Скрипнули цепи, и она слегка улыбнулась. Так и должно быть. Сколько она помнит, качели всегда скрипели. Прекрасный звук, напоминающий ей, что она — дома. Ребекка завернулась в покрывало и стала смотреть на точки звезд.

— Как же я теперь без тебя буду? — шепотом спрашивала Ребекка.

— С тобой все нормально? — послышалось из темноты.

Ребекка вздрогнула. На лужайке она увидела девчонку-подростка. На вид — лет семнадцать. «А Элле не было и семнадцати, когда она умерла». Держалась девчонка настороженно.

— Со мной не все нормально, — ответила Ребекка, вглядываясь в темноту.

Кроме неожиданной гостьи — никого.

— А ты — родня Мэйлин, верно? Только нездешняя.

Ребекка опустила ноги на пол, остановив качели.

— Я тебя знаю? — спросила она.

— Откуда тебе меня знать? — с вызовом ответила девчонка.

— Тогда, наверное, ты знала мою бабушку. Ее больше нет. Она умерла.

— Слышала, — сказала девчонка и приблизилась на пару шагов.

Ее походка показалась Ребекке странной. Такое ощущение, будто ночная посетительница заставляла себя двигаться медленнее обычного.

— Мне хотелось сюда прийти.

— Одной? В половине четвертого утра? Должно быть, у вас в Клейсвилле поменялись порядки, если твои родители позволяют тебе разгуливать по ночам, — сказала Ребекка, чувствуя, что сама улыбается. — Я думала, что детям и подросткам по-прежнему запрещено появляться на улицах после наступления темноты. Раньше исключение делалось только для групповых праздников и с разрешения родителей.

Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Байрон. Его лица Ребекка не видела, но чувствовала его настороженность.

— Может, позвонить, чтобы за тобой пришли? — спросил он девчонку.

Ребекка не ошиблась в своих предчувствиях: Байрон держался настороженно.

— Не надо, — буркнула девчонка, отходя от крыльца.

Байрон подошел к краю крыльца, встав перед Ребеккой.

— Слушай, девочка. Я не знаю, чего тебе здесь понадобилось, но…

Девчонку как ветром сдуло. Если бы Ребекка не поговорила с ней до этого, то посчитала бы ее галлюцинацией.

— Сбежала, — сказала Ребекка, передергивая плечами. — Как, по-твоему, у нее не будет проблем?

— А почему у нее они должны быть?

Байрон продолжал вглядываться в темные кусты, за которыми скрылась девчонка.

Ребекка поплотнее закуталась в покрывало.

— Байрон, может, нам ее догнать? Ты ее знаешь. У меня такое чувство… сама не знаю. В общем, странное чувство. Может, сообщить Крису? Или узнать, где она живет?

— Не надо, — возразил Байрон, оборачиваясь через плечо. — Мы в ее возрасте что, свято соблюдали комендантский час?

— Мы и в одиночку-то не ходили.

— Это точно, — натянуто засмеялся Байрон. — А еще точнее — это вы в одиночку не ходили. Знала бы ты, сколько раз я потом задами пробирался домой, боясь, как бы отец не обнаружил мое отсутствие!

Ребекке сразу вспомнилось другое. Байрон провожал их до дому, а она всегда торопилась забежать внутрь, чтобы не видеть, как они с Эллой целуются на прощание.

— Наверное, десять лет назад я была смелее, — вздохнула Ребекка, стараясь выдержать взгляд Байрона. — Надо же, не успела приехать, как вспомнила про этот дурацкий комендантский час. Я нигде этого не встречала — ни в больших городах, ни в маленьких.

— А Клейсвилл — он единственный в своем роде, — сказал Байрон, присаживаясь на другой край качелей.

Ребекка оттолкнулась, и цепи качелей снова заскрипели.

— Хочу тебя спросить. Мы с тобой оба подолгу жили вне Клейсвилла. Мне это кажется, или у тебя тоже что-то щелкает внутри, когда ты пересекаешь границу города?

— Щелкает, — сразу ответил Байрон, даже не пытаясь играть в непонимание.

— Я ненавижу это чувство. Из-за него мне иногда хотелось вообще больше не появляться в Клейсвилле. Но Мэйлин, она… была для меня всем. Стоило мне ее увидеть, и я забывала, что Элла…

— Ушла.

— Верно. Ушла, — прошептала Ребекка. — Потом ушел Джимми, а теперь и Мэйлин. Моей семьи больше нет. Спрашивается, какой смысл мне сюда возвращаться? Но смысл почему-то остался. Вот и сегодня: пересекла границу Клейсвилла, и у меня сразу же исчезло противное покалывание в груди. Я уже сжилась с ним. А как проехала тот дурацкий щит — никакого покалывания.

— Знаю.

Байрон оттолкнулся, и старые, заржавленные цепи вновь отозвались привычным скрипом.

— Бекс, у меня нет ответов… во всяком случае, тех, которых ты хотела бы услышать.

— А другие есть?

Байрон ответил не сразу.

— Один точно есть, но он тебе никогда не нравился.

9

Николас Уиттакер придерживался мнения, что каждый должен заниматься своим делом. Как-то в выпуске новостей он увидел сюжет: мэр одного города вместе с полицейскими участвовал в патрулировании улиц. Сюжет искренне удивил Уиттакера. В его городе патрулированием занимались немногочисленные полицейские и шериф, а он сидел в своем комфортабельном кабинете и занимался тем, чем и положено заниматься мэру. Таков естественный порядок вещей. Эту фразу следовало бы написать золотыми буквами на стене его кабинета, поскольку Уиттакер любил ее повторять. Если б его спросили, в чем именно заключается этот естественный порядок вещей, он не задумываясь ответил бы: в том, что в его городе каждый человек может спокойно жить, наслаждаясь здоровьем и дружелюбной атмосферой. В такой атмосфере вырос он сам, и так же будут расти его дети, когда он решится ими обзавестись. В других городах им могли бы угрожать столкновения с уличными грабителями, маньяками и хулиганьем. В других городах они еще в раннем детстве могли бы подцепить какую-нибудь болезнь, которую не лечит даже современная медицина. А в Клейсвилле все это они увидят разве что на экране телевизора. Здесь они будут защищены. Основатели города позаботились об этом. Правда, одна угроза для жителей Клейсвилла (включая и будущую семью мэра) все-таки существовала, но только в том случае, если городская Хранительница Могил вдруг не справится со своими обязанностями.

Мэр Уиттакер встал из-за стола, подошел к шкафу, отделанному красным деревом, и открыл створки. Внутри находился небольшой бар. Бар появился при его отце, когда еще тот был мэром. Уиттакер насыпал в бокал льда, удивляясь, как гулко раздается этот звук в тишине кабинета. Кроме стен и самого мэра, его никто не слышал и слышать не мог. Рабочий день давно кончился, и секретарша ушла домой. Уиттакер налил себе еще одну порцию бурбона, радуясь, что в числе бед, от которых был избавлен Клейсвилл, значился и алкоголизм.

В дверь постучали. Затем она открылась, и кабинет вошли двое членов городского совета — Бонни-Джин и Дэниел. В свои двадцать шесть лет Бонни-Джин была самым молодым членом этого совета. Возможно, поэтому она проявляла неожиданную смелость там, где другие проявляли вполне оправданную осторожность. Опять-таки, Бонни-Джин было пока не с чем сравнивать. Когда городской совет в последний раз сталкивался с серьезной проблемой, для Бонни-Джин не было проблем серьезнее, чем свалить с уроков в кино.

Сейчас щеки Бонни-Джин пылали, словно она постояла возле раскаленной печки, а глаза были широко раскрыты.

— Мы прошлись по улицам, и знаете, ничего странного не обнаружили, — выпалила Бонни-Джин.

Стоявший у нее за спиной Дэниел покачал головой.

— Мы разбросали листовки, предупреждающие о возможном появлении в городе кугуара, — добавила Бонни-Джин.

— Хорошо, — улыбнулся ей Уиттакер.

Ему нравилась Бонни-Джин. Славная, симпатичная девушка, но… никак не будущая жена и мать его детей.

— Друзья, не желаете ли согреться? — спросил мэр, кивнув в сторону раскрытого бара.

Бонни-Джин застенчиво улыбнулась, а Дэниел, наоборот, нахмурился:

— Время уже позднее.

— Ну что ж, мистер Грили. Вопрос, который я хотел с вами обсудить, может и обождать.

— Сэр, я бы не рискнул позволить Бонни-Джин самостоятельно возвращаться домой, когда за каждым кустом может скрываться опасное животное, — сказал Дэниел, вставая рядом с девушкой. — Юной даме понадобится…

— Вы хотели сказать, мне понадобится вот это! — перебила его Бонни-Джин.

Она полезла в сумочку и своими наманикюренными пальчиками вытащила револьвер тридцать восьмого калибра.

— Дэниел, может, в таком случае, мы попросим нашу юную сотрудницу проводить нас домой? — предложил мэр.

Бонни-Джин лукаво улыбнулась.

— Дэн на машине. Надеюсь, он самостоятельно доберется до своего дома. А как насчет вас, мэр?

С тем же артистизмом, с каким он выступал на собраниях, Николас похлопал себя по карманам брюк и распахнул пиджак.

— Опять не захватил оружие. Возможно, мне стоит принять предложение Бонни-Джин. — Он улыбнулся потенциальной защитнице. — К сожалению, я пока еще не могу покинуть кабинет. Есть кое-какие дела. Я не очень вас обременю, если попрошу немного меня подождать?

— Не очень, — охотно отозвалась Бонни-Джин и улыбнулась Дэниелу. — Я сумею обеспечить безопасность нашего мэра как за пределами его кабинета, так и внутри.

Дэниел сверкнул глазами на Бонни-Джин. Она сделала вид, что не заметила этого. Мистер Грили направился к двери. Бонни-Джин проводила его и дружески чмокнула в щеку, после чего плотно закрыла за ним дверь. Тем временем Николас налил своей помощнице порцию шотландского виски и терпеливо ждал, пока та возьмет запотевший бокал.

10

Байрон думал о том, что хотел и должен был рассказать Ребекке. Но все это подпадало под категорию «не сейчас». Не ранним утром, не после тягостного известия, обрушившегося на нее, и не после утомительной дороги. Они оба по-прежнему сидели на качелях, слушали стрекотание насекомых, лягушачьи трели и старались молчать, чтобы разговор не превратился в перепалку. Такое бывало и прежде. Сидя почти рядом с Ребеккой, Байрон понимал: напрасно он пытался убедить себя, что изменился. Это было обыкновенным враньем самому себе.

Почти три года назад Ребекка настоятельно попросила его больше ей не звонить и не разыскивать. Байрон попробовал построить отношения с несколькими женщинами, все они окончились неудачей, и тогда он сказал себе, что вовсе не собирался ни в кого влюбляться. В том числе и в Ребекку. Все это были словесные и психологические увертки. Он пытался уверить себя, что может обойтись без Клейсвилла и без Ребекки. Но оказалось, что не может. Однако между Клейсвиллом и Ребеккой существовало одно существенное различие. Вернувшись сюда, Байрон знал: если он заснет в Клейсвилле, наутро город никуда от него не сбежит. А вот почти каждая ночь с Ребеккой кончалась одиноким утром. Возможно, горе на время приглушило эту черту ее характера. Но так ли это? Тоже вопрос.

Правда, сегодня Ребекка сняла все свои защитные барьеры. Ее голова лежала на плече Байрона. Взбудораженность, вызванная известием о смерти Мэйлин и дорогой, погасла. Ребекка ссутулилась. Руки напоминали плети. Она вся была похожа на марионетку, у которой вдруг обрезали все нити. Тусклый свет на крыльце скрывал бледность ее кожи и неуклюжий узел, в какой она торопливо завязала свои длинные волосы. Во всем остальном Ребекка за эти три года ничуть не изменилась. Судя по стройности ее фигуры, она по-прежнему регулярно занималась бегом или плавала. Возможно, и тем и другим. Ребекка всегда подминала стресс физическими упражнениями, а от нежелательных эмоций просто сбегала.

— Байрон, — сонным голосом позвала она.

— Я здесь.

Он не добавил, что всегда был бы рядом, если б она не отталкивала его. Он мог добавить и то, что сам ни разу ее не оттолкнул, когда она нуждалась в его сочувствии. Это было как раз по ее части: притянуть его к себе, а затем оттолкнуть, стоило ей вдруг обнаружить, что хочется быть с ним рядом. Байрону было совестно думать об этом сейчас, видя перед собой беззащитную, убитую горем Ребекку. Но не зря он вырос в семье владельца похоронного заведения. Байрон лучше, чем другие, знал: горе по-настоящему убивает лишь немногих. Все остальные преодолевают горе, и к ним возвращаются все особенности их характера. Ребекка — не Джимми. Она оправится, расправив плечи, и, скорее всего, снова убежит от него.

— Бекс, ты никак уснула?

— Би, я хотела бы уснуть и видеть это все в дурном сне, — прошептала она. — Ну, почему они все они умерли и бросили меня?

— Я не знаю.

Такие вопросы Байрон слышал очень часто, хотя они были адресованы не ему. Он действительно не знал ответов. Бывало, когда кто-то умирал, все вздыхали с облегчением. Бывало, но очень редко. Обычно смерть оборачивалась горем для родных и друзей умершего. От отца Байрон знал: утешать людей бесполезно. Перед лицом утраты самые искренние слова кажутся пустыми и фальшивыми. Людям надо просто дать выплакаться. Поэтому Байрон молча смотрел, как по щекам Ребекки опять покатились слезы. Потом он обнял ее за плечи.

Ребекка не отстранилась. Она не пыталась вытирать слезы, а лишь немного повернула голову, чтобы видеть светлеющее утреннее небо.

Так они просидели еще несколько минут. Ребекка подсунула под себя ноги, а рукой держалась за цепь качелей. Совсем как маленькая девочка, которая боится упасть. Покрывало, в которое она закуталась, лишь подчеркивало всю ее незащищенность.

Байрон мог бы многое ей сказать сейчас, но надо быть просто мерзавцем, чтобы воспользоваться таким моментом. Вся сложность отношений с Ребеккой заключалась в том, что для разговора с ней никогда не находилось удачного момента. Обычно она пряталась за многослойной защитой. И убирала ее лишь когда ей становилось по-настоящему больно. А когда ей не было больно, она избегала разговоров: либо в буквальном смысле, либо заслоняясь сексом, когда можно вообще обходиться без слов. Байрону хотелось думать, что секс не является единственным связующим звеном между ними. Втайне он надеялся, что когда-нибудь Ребекка оставит все свои уловки и они спокойно разберутся в своих отношениях. Тогда, три года назад, он никак не думал, что Ребекка оборвет даже это связующее звено.

Ну почему подобные воспоминания захлестывают в самое неподходящее время? И почему так горько от той застарелой боли? Байрон пересилил себя и сказал:

— Бекс, спать в кровати все-таки удобнее, чем на качелях. Пойдем в дом.

Он думал, что Ребекка откажется, но она слабо кивнула. Потом она встала, набросила на плечи покрывало и шепотом спросила:

— Ты останешься?

Видя, как Байрон нахмурился, она торопливо добавила:

— Не так… не со мной. Просто в доме. Уже почти рассвело. Мне очень не хочется оставаться здесь одной. Кроватей хватает.

Внутри Байрона вновь поднялась старая обида. То, что он сейчас слышал, было плохо замаскированной ложью. При живой Мэйлин он бы молча повернулся и ушел. Но сейчас он открыл дверь в дом.

— Хорошо, я останусь. Так будет удобнее. Я собирался заехать за тобой и привезти на церемонию.

— Спасибо, Би, — сказала Ребекка, поцеловав его в щеку.

На пороге остановилась. Одной ногой она стояла в доме, другой оставалась на крыльце.

— В чем дело, Бекс?

— Сегодняшняя ночь не в счет. Договорились?

Байрон не стал делать вид, будто он ничего не понял.

— Не знаю, — только и сказал он.

Ребекка лихорадочно притянула его к себе и что-то прошептала. А может, просто всхлипнула. Он обнял Ребекку, потом прижал к себе крепче. Одна его часть уговаривала не плевать на свои чувства. Другая призывала внять голосу разума. Эта часть напоминала ему, что горе горем, а утро вполне может пойти по знакомому сценарию, который назывался «Это была ошибка». «Мало тебе прошлого? — ехидно допытывалась разумная часть. — Хочешь снова чесать затылок, сознавая себя круглым идиотом?»

Они вошли в дом. Дверь с шумом захлопнулась. Ребекка вздрогнула, вырвалась из его объятий.

— Прости. Я не должна была…

Она тряхнула головой и почти побежала наверх. Байрон побежал следом. Будь они оба другими людьми, события развивались бы по иному сценарию. Но Байрон хорошо знал и себя, и Ребекку. Она склоняла его к знакомой игре: лишить себя свободы выбора, а потом его в этом же и обвинить.

Но сегодня он не собирался играть в эту игру.

Даже если ты знаешь другого человека вдоль и поперек, трудно предугадать, как он поведет себя на этот раз. Правда, и Байрон, и Ребекка были уверены, что им такое по плечу. Жизнь все время тыкала их носом в реальность. А в реальности все обещания Байрона самому себе не повторять прошлых ошибок и попытки Ребекки убедить себя, что они всего лишь друзья… проваливались. Постель была для обоих удобным местом, где можно ни о чем не говорить; местом, где все их споры стихали. Но все кончалось одинаково: Ребекка под утро сбегала, а Байрон последними словами ругал свою идиотскую доверчивость и не менее идиотскую надежду на то, что в этот раз все пойдет по-другому.

«Неужели я неисправим?» — мысленно спросил себя Байрон.

Нет, что-то все-таки изменилось. На этот раз он стоял не внутри ее комнаты, а в коридоре.

— Ты ляжешь в своей старой комнате? — спросил Байрон, когда они оказались перед дверью.

— Я могу лечь и в комнате Мэйлин. Тогда ты ляжешь там. Могу и в комнате Эллы… Вариантов много.

Байрон тронул ее за плечо.

— Не надо никаких вариантов. Ложись в своей старой комнате. Я посплю и на диване.

— Ну, зачем так? — попыталась возразить Ребекка. — Я же в порядке… то есть не совсем в порядке, но все равно…

— Это не обсуждается, Бекс, — сказал Байрон, осторожно беря ее лицо в свои ладони. — Тебе нужно хотя бы немного поспать.

Ребекка хотела было возразить, но потом кивнула и вошла в свою старую комнату. Дверь она оставила наполовину открытой, чтобы Байрон при желании смог войти. В прошлом он так бы и сделал. Ребекка нуждалась в нем. Раньше он убеждал себя: если женщине ты нужен, этого уже достаточно. С другой этого было бы достаточно. Например, с Эмити. Но Бекс — не Эмити.

Байрон решительно закрыл дверь с внешней стороны и спустился вниз. В гостиной он сел на диван, обхватив голову руками. Снова нахлынули мысли. Замелькали вопросы, которые нельзя больше замалчивать, если они оба хотят хоть какой-то ясности. Затем Байрон еще раз напомнил себе причину, почему он не пошел и не станет подниматься наверх.

Спать в бывшей комнате Эллы он вообще не мог. Пусть она давным-давно покинула мир живых, Байрон сомневался, что Ребекка по-настоящему отпустила свою сестру. Мертвая Элла стояла между ними так, как никогда не вставала при жизни. Эта тема была одной из многих «запретных». Правда, хватало и других, говорить на которые Байрон не хотел ни сегодня, ни в другой день. Он до сих пор не представлял, как сообщит ей, что Мэйлин на самом деле не умерла, а была убита и что Крис, судя по всему, не желает заниматься расследованием убийства.

Потом Байрону вспомнилась бездомная девчонка, которую он уже видел вчера днем. Худющая, силенок мало. Такая никак не могла бы убить Мэйлин. Скорее всего, сбежала из дому с парнем, а тот ее бросил. Байрон встал и на всякий случай проверил все окна и двери на первом этаже, но никаких попыток проникновения в дом не обнаружил. Возможно, его предположения верны: неприспособленная к жизни девочка сбежала из дома. Деньги кончились, а есть хочется. Увидела пустой дом. Пустые дома всегда притягивают. Надо сообщить Крису, чтобы поговорил с ней. Узнает, кто она и откуда. Возможно, она не первый день ходит вокруг дома Мэйлин и могла что-то видеть. Даже если она ничего не видела, все равно нельзя позволять подростку болтаться в чужом городе без цента в кармане. В любом другом месте эта девчонка стала бы легкой находкой для преступников. Раз уж ее занесло в Клейсвилл, нужно обязательно выяснить, что она за птица. Пока что за нею не числилось никаких проступков, если не считать кражи молока с крыльца Мэйлин. Но, если вовремя не принять меры, безобидная с виду девчонка может превратиться в изрядную головную боль.

11

Несколько часов прерывистого сна Ребекки правильнее было бы назвать дремой. С тех пор, как она перестала ездить сюда на лето, эта комната перешла в разряд гостевых (хотя гостей у Мэйлин не было). И все же Ребекка продолжала считать ее своей. Полежав немного с открытыми глазами, она встала, быстро приняла душ, оделась и спустилась вниз.

Байрон тоже проснулся и сейчас сидел на диване, протирая глаза. Он сделал вид, будто Ребекка и не звала его вовсе наверх ночью. Она тоже старательно сделала вид, будто спуститься в гостиную и увидеть Байрона, ночевавшего на диване, — в порядке вещей. Они даже не обменялись пожеланием доброго утра.

— Тебе не мешало бы еще поспать, — сказал Байрон. — Но прощание скоро уже начнется, и если мы хотим…

— Поехали, — перебила его Ребекка, указывая на свое черное платье и туфли. — Как видишь, я готова. Тебе что-нибудь нужно?

— Только выйти из дома и сесть за руль, — ответил Байрон, беря со столика брелок с ключами от машины, взятой напрокат.

Ехать до похоронного заведения «Монтгомери и сын» было недолго. Байрон завернул в задний двор. Они вошли через кухонную дверь. Байрон не стал звонить отцу — Уильям и так уже ждал их. Поверх темного костюма у Монгомери-старшего был надет передник с веселыми желтыми утятами. В руках Уильям держал деревянную ложку.

— Приводи себя в порядок, а я покормлю Ребекку завтраком, — сказал он сыну.

Байрон отправился наверх. Уильям подвел ее к столу, усадил и налил кофе. Ребекка обрадовалась домашнему уюту. Пусть это был не ее дом, но все-таки настоящий дом… если не вспоминать, что на другой его половине сейчас собирались пришедшие на похороны Мэйлин.

Вскоре перед Ребеккой оказалась тарелка с яичницей и ароматно пахнущими кусочками бекона.

— Ты, наверное, хочешь побыть с нею наедине, — тихо сказал Уильям. — Я помню: у вас были свои традиции. Мы можем обождать здесь, пока люди разойдутся.

Ребекка кивнула.

— Спасибо. Я не собираюсь прятаться весь день подряд, но…

Она закусила губу, чувствуя, что вот-вот расплачется.

— Не беспокойтесь. Я выдержу все, как надо. И поминальный обед тоже. У меня на это хватит сил.

— Я и не сомневаюсь, — сказал Уильям. — Я могу передать женщинам, чтобы приносили угощение и готовили твой дом к поминкам?

Слово «твой» резануло Ребекке слух. Для нее он по-прежнему оставался домом Мэйлин. Но формально Уильям был прав.

Монтгомери-старший ждал ее ответа.

— Конечно, пусть готовят, как считают нужным, — сказала Ребекка. — Где же еще проводить поминки, правда? Женщины уже постарались. Я утром посмотрела: кухня просто сверкает.

— У нас так принято, — напомнил ей Уильям. — Проворство у наших горожанок в крови. Чем меньше времени пройдет между смертью и похоронами, тем лучше.

Уильям не сказал ничего обидного. В его словах звучали мягкость и участие, но у Ребекки сдавило грудь.

— Суток не прошло, как вы мне позвонили. Потом эти сборы, полет, поездка домой и…

Ребекка слушала себя, понимая, что она нагромождает всевозможные причины. Пустяковые, несущественные. На самом деле, причина была всего одна: она не хотела видеть Мэйлин в гробу — неподвижную, безжизненную. Не хотела выслушивать чужие соболезнования и пустые слова традиционных утешений.

— Я все понимаю, — терпеливо улыбаясь, кивал головой Уильям. — Люди научились летать, а вот справляться с последствиями разницы часовых поясов так и не умеют. Ты очень устала. Никто не станет тебя упрекать. И потом, о твоем приезде знают совсем немногие.

— Спасибо, Уильям. Спасибо за все. Вы с Байроном… без вас я бы совсем растерялась.

Она улыбнулась. Улыбка вышла довольно жалкой, но все-таки это была улыбка.

— Мужчины Монгомери всегда присматривали за женщинами Барроу, — сказал Уильям и тоже улыбнулся. — Я делал для Мэйлин все, что было в моих силах. И Байрон сделает все для тебя.

Ребекка не знала, как реагировать на эти слова. Может, Монтгомери-старший думает, что ее отношения с Байроном никогда и не прекращались? Ей вовсе не хотелось трогать эту тему, особенно сейчас. Она сделала вид, что поглощена яичницей, и украдкой разглядывала старика. Насколько она помнила, темные круги под глазами были у него всегда. Однако сейчас к кругам добавились воспаленные глаза. «Он плакал по Мэйлин. Наверно, не меньше, чем я». Она потеряла бабушку. А Уильям — давнюю подругу и любимую женщину.

Ребекка поймала себя на том, что не ест, а пристально разглядывает Уильяма.

— У вас все… нормально? — спросила она и мгновенно почувствовала себя полнейшей идиоткой.

Какое тут может быть «нормально»? Если бы что-нибудь случилось с Байроном… Ребекка резко встряхнула головой, стирая из мозговых клеток эту мысль.

Уильям не обиделся на вопрос. Он ласково потрепал Ребекку по руке и подлил ей кофе.

— Думаю, у меня так же, как и у тебя, — сказал он. — С ее уходом мир сильно потускнел. Слишком долго Мэйлин была моим миром.

Его голос дрогнул, но Уильям справился с собой.

— Извини, мне нужно выйти в зал. Ты оставайся здесь и ешь. Когда они уйдут, я тебя позову. У тебя будет время остаться с ней наедине.

— Погодите. А мне нужно что-нибудь делать? — выпалила Ребекка, только бы не оставаться одной. — Какие-нибудь бумаги, которые подписывают в таких случаях?

— Сейчас ничего не нужно. Мэйлин дала мне весьма четкие инструкции на этот счет. Она не хотела, чтобы ты тратила время на разные бюрократические процедуры. Мы все с ней сделали заранее.

Уильям нагнулся и убрал ей с лица прядь волос, отчего Ребекка почувствовала себя совсем маленькой.

— Байрон скоро придет. Кстати, ты можешь сходить за ним. У нас в доме ничего не изменилось. А я пойду… к Мэйлин.

— Мэйлин там нет, — прошептала Ребекка. — Только пустая оболочка.

— Я знаю, но и ее оболочка достойна заботы. Поверь мне, Ребекка: Мэйлин заслужила прекрасный отдых. — В его глазах блеснули слезы. — Женщина редкостных достоинств. Сильная. Добрая. Смелая. Все эти черты она видела и в тебе. Ты должна быть смелой, Ребекка. Пусть она гордится тобой.

— Постараюсь, — прошептала Ребекка, отгоняя предательские слезы.

Уильям ушел, оставив ее наедине с горем. Первым импульсом Ребекки было подняться наверх и разыскать Байрона.

«Трусиха!» — мысленно отчитала она себя.

Нет, лучше она посидит здесь одна. Она годами жила одна и так же одна путешествовала. И почему справляться с горем легче, когда на тебя смотрят? Мэйлин еще много лет назад учила Ребекку скрывать от внешнего мира свои «ахиллесовы пяты». «Любовь моя, у каждого из нас есть уязвимые стороны, — говорила Мэйлин, когда Ребекке доставалось от одноклассников или незнакомых людей. — Чтобы быть сильной, нужна не только твердость характера. Нужно еще знать, когда спрятать свои слабости, а когда их можно показать. Среди своих можешь плакать. А перед миром ходи только с высоко поднятой головой».

— Я это помню. Я сильная, — шептала Ребекка.

Она закончила завтракать, а Байрон все еще оставался наверху. Ребекка не стала его ждать, а прошла через неприметную дверь, отделявшую жилую часть дома Монтгомери от его похоронного заведения. В зале прощания было людно. Ребекка шла, отвечая на приветствия, ровным голосом благодарила за соболезнования и не вздрагивала, когда незнакомые люди ее обнимали. Но как бы медленно она ни двигалась, в какой-то момент она оказалась перед гробом Мэйлин.

«Я знаю, что ты ушла. Тебя здесь нет. Это просто оболочка».

Однако тело было очень похоже на ее бабушку. Естественно, проницательный взгляд и улыбка исчезли, но во всем остальном это была прежняя Мэйлин.

Ребекка знала нужные слова. Фляжка лежала в ее сумочке, но знакомый ритуал требовал уединенности. Так всегда поступала и Мэйлин, с той лишь разницей, что она приходила раньше других.

Ребекка наклонилась и поцеловала Мэйлин в щеку.

— А теперь, бабушка, спи, — прошептала она. — Спи крепко и оставайся там, где я тебя положу.

12

Прощание заканчивалось. Ребекка принимала соболезнования от незнакомых и едва знакомых ей людей. Она не могла застыть возле гроба Мэйлин, а уж тем более — при всех выполнить «тайный» ритуал.

В зале появился Байрон, одетый, как и отец, в строгий темный костюм. Оба Монтгомери постоянно держали Ребекку в поле зрения, готовые, если понадобится, сразу же прийти ей на помощь. Байрон даже хотел к ней подойти, но Ребекка остановила его, слегка покачав головой.

«Я — внучка Мэйлин и сделаю все, что мы с ней обычно делали», — мысленно твердила себе она. Ребекка вспомнила, на скольких церемониях прощания и похоронах успела побывать вместе с бабушкой. Правда, тогда никто не норовил ее обнять и выразить соболезнование. «Я выдержу. Я все выдержу», — повторяла она всякий раз, слыша слова о «безмерной утрате». Время тянулось еле-еле. Может, потому, что они хоронят Мэйлин? Даже прощание с Эллой проходило быстрее.

Хорошо, что здесь не было Сисси и ее дочерей. Они ушли прежде, чем Ребекка появилась в зале. «Убитые горем», как сказал Уильям, сохраняя стоическое выражение на лице.

Монтгомери-старший деликатно выпроводил последних прощающихся. Тогда Байрон решился подойти к Ребекке.

— Хочешь побыть наедине с нею? — спросил он.

— Пока нет. Не здесь, — едва повернувшись к нему, ответила Ребекка.

— Тогда идем.

Он вежливо, но решительно оттеснил трех старух, желавших поговорить с Ребеккой, и увел ее на жилую половину.

— Я могла бы и остаться, — не слишком решительно возразила она.

— Конечно, могла. Но зачем тратить силы на этих старых клуш? Лучше передохни перед поездкой на кладбище.

Они прошли на кухню.

— Байрон, я понимаю, что повторяюсь, но честное слово: ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю.

Чтобы не встречаться с ним глазами, Ребекка взяла оставленные ею тарелки и стала мыть.

— Для меня наша… дружба не умирала, — сказал Байрон. — Даже когда ты отказалась отвечать на мои звонки. И не умрет.

Ребекка не ответила. Тогда он подошел и забрал у нее чашку.

— Бекс!

Ребекка повернулась к нему. Байрон не сдержался и обнял ее.

— Пойми, что ты не одна. Мы с отцом всегда рядом. Не только вчерашней ночью. Не только сегодня, а пока мы тебе нужны.

Ребекка положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Ей так хотелось поддаться странному, иррациональному зову — быть рядом с Байроном. За всю ее взрослую жизнь ни один человек не вызывал у нее желания остаться с ним рядом. Ни один мужчина, встреченный ей после отъезда из Клейсвилла, не пробуждал в ней мысли о каких-либо обещаниях и обязательствах. Только он, Байрон Монтгомери. Но в этом Ребекка не желала признаваться ни себе, ни ему. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

— По-моему, мне перед кладбищем не помешает облегчиться, — улыбнувшись, сказала она.

Байрон молча разжал руки. Уходя с кухни, Ребекка спиной ощущала его взгляд, но он не произнес ни слова.

Когда она вернулась, в кухне ее ждали оба Монтгомери.

— Мэйлин не хотела похоронной процессии, — сказал Уильям. — Только мы втроем. Все остальные уже уехали.

Уильям подал Ребекке потемневший серебряный колокольчик. Тот самый, с каким Мэйлин ходила на похороны.

Ребекка вдруг ощутила в себе какое-то детское упрямство. Ей не хотелось брать колокольчик в руки. Сколько раз она видела, как Уильям перед похоронами молча передавал колокольчик Мэйлин. Ритуальный предмет вдруг превратился для Ребекки в подобие эстафетной палочки. Но ведь она — внучка Мэйлин. Она не имеет права капризничать. Особенно перед Уильямом, которому сейчас гораздо тяжелее, чем ей.

Ребекка осторожно взяла колокольчик и пальцем прижала язычок, чтобы тот не звонил. Звон уместен на кладбище, но не здесь.

Байрон повел ее на улицу. Вот так Уильям всегда сопровождал Мэйлин. И Байрон был готов идти с ней куда угодно. Он всегда оказывался рядом с нею. С того самого момента, когда она впервые приехала в Клейсвилл. И потом, когда умерла Элла.

«Я не могу здесь оставаться. Не могу остаться с ним. И не буду».

Ребекка подошла к черному автомобилю и остановилась, всем своим видом показывая, что дальнейшее присутствие Байрона ей будет только мешать.

— Я поеду одна, — сказала она, подкрепляя свой жест словами.

Она видела раздражение, вспыхнувшее в глазах Байрона, но оно было мгновенным. Лицо Монтгомери-младшего стало прежним — участливым и понимающим, как того требовала его профессия.

— Мы с отцом будем ждать тебя на кладбище, — сказал Байрон.

Ребекка уселась рядом с незнакомым ей водителем. Байрон закрыл дверцу и пошел к катафалку.

«Я справлюсь без него… Теперь меня ничто здесь не держит. Могу уехать хоть завтра».

Без Мэйлин Клейсвилл стал просто одним из городов, где Ребекке довелось жить. Это не ее родной город. Ничего особенного в нем нет, кроме странных правил, которых она и раньше не понимала, а теперь просто не желает забивать ими голову. Мэйлин умерла, и у нее нет больше причин возвращаться сюда.

Если не считать Байрона. Если не считать, что здесь все-таки ее дом.

Катафалк тронулся и медленно выехал на улицу. Водитель ее машины выждал еще некоторое время, затем двинулся следом.

Ехали совсем недолго. Едва выйдя из машины, Ребекка сразу же услышала громкие стенания. «Сисси уже здесь», — подумала она. Помахивая колокольчиком, Ребекка пошла через лужайку к навесу, где были расставлены стулья для участников похорон. Она постоянно напоминала себе, что не имеет права посрамить бабушку. Увы, она на многое не имела сейчас права. И, прежде всего — не могла выгнать с кладбища лживую злобную Сисси. Какой бы предусмотрительной ни была Мэйлин насчет собственных похорон, этот «пункт программы» оставался печальной неизбежностью. Ребекка никогда не могла понять, чем она так досаждает своей неродной тетке. Мэйлин и сама этого не понимала. А может — как раз понимала, но по какой-то причине не хотела говорить Ребекке, ограничиваясь замечаниями вроде: «Сисси никогда не дружила с головой» или «Потерпи, все образуется». Нет, Мэйлин, не образуется. Враждебность Сисси лишь возрастала. Случайно встречаясь с Ребеккой по время ее приездов в Клейсвилл, дочь Мэйлин демонстративно не замечала «пришлую». И с церемонии прощания Сисси ушла раньше вовсе не из деликатности, а из желания поскорее добраться до кладбища.

Приближаясь к могиле, Ребекка все громче звонила в колокольчик. Рыдания и стоны Сисси тоже становились все пронзительнее.

«Всего один час. Я выдержу ее кошачий концерт. Я могу быть вежливой», — напоминала себе Ребекка, хотя больше всего ей сейчас хотелось вытолкать«убитую горем» Сисси за пределы кладбища.

Спектакль продолжался. Закрытый гроб Мэйлин был усыпан лилиями и розами. Подбежавшая Сисси впилась своими короткими ногтями в дерево гроба. Звук, производимый ими, напоминал шуршание тараканов, спешно разбегавшихся по кухне, где хозяева включили свет.

— Мамочка, не уходи! — вопила Сисси.

Одной рукой она вцепилась в ручку гроба, всем своим видом показывая, что никто не сможет оттащить ее от тела Мэйлин.

Сисси испустила очередной вопль. Меньше всего она походила на обезумевшую от горя женщину. Так орут ошалевшие от похоти кошки. Невдалеке стояли дочери Сисси — двойняшки Лиз и Тереза. Они были на пару лет старше Ребекки. Дочери Сисси равнодушно глядели на мать, не делая ни малейших попыток ее успокоить. Как и Ребекка, обе прекрасно знали: это спектакль на публику.

Лиз что-то шепнула Терезе, но та лишь пожала плечами. Собравшиеся и не ждали, что девицы попытаются урезонить мамочку, чтобы не позорилась перед собравшимися. Увы, существуют люди, урезонить которых невозможно. К их числу принадлежала и Сесилия Барроу.

К гробу подошел отец Несс — клейсвиллский католический священник. Он положил руку на плечо Сисси.

— Не пытайтесь увести меня от родной матери! — взвизгнула Сисси, отталкивая его руку.

Ребекка закрыла глаза. Она не могла уйти. Она должна отдать Мэйлин последние почести, исполнить странный обряд. Бабушка заранее готовила ее к этому дню и предупреждала: нужно все выдержать, чего бы ей этого ни стоило. Обряд был такой же частью похорон, как могила и гроб. На каждых похоронах Мэйлин с Ребеккой выпивали из серебряной фляжки по три глотка. Ровно три глотка. Каждый раз Мэйлин произносила над покойником странные слова, отказываясь объяснять их смысл.

Теперь уже никто не объяснит Ребекке, что они означают.

Второй священник — протестантский пастор Мак-Лендон — готовился сказать проповедь. Он отличался тихим голосом. Вопли Сисси сводили его задачу на нет. Он все же начал говорить, надеясь, что это заставит ее умолкнуть. Ничего подобного. Сисси лишь зашлась новой порцией стенаний. Мак-Лендон умолк, растерянно глядя на своего коллегу Несса.

— Плакальщица чертова, — пробормотала Ребекка.

Она встала и направила к Сисси, обогнув вырытую могилу.

Отец Несс стоял в полной растерянности. Он наверняка помнил выходки Сисси на похоронах Эллы и Джимми. Но тогда была Мэйлин, которая довольно бесцеремонно хватала свою неуправляемую дочь за руку и оттаскивала от гроба. Увы, теперь и эта печальная необходимость перешла к Ребекке.

Внешне все выглядело так, словно Ребекка обняла «бедняжку Сисси» и пытается ее утешить. Вот только слова были отнюдь не утешением:

— Шоу окончено. Закрой рот и отправляйся на свое место.

Отстранившись от Сисси, Ребекка протянула ей руку и сказала уже во всеуслышание:

— Позволь, я провожу тебя.

— Нет, — прорычала Сисси, сердито глядя на протянутую руку.

Ребекка наклонилась к ее уху.

— Возьми мою руку и не упрямься. И хватит воплей, иначе я останусь в доме Мэйлин до тех пор, пока твои дочки не превратятся в таких же злобных старых сук, как их мамаша.

Сисси прикрыла рот платком. Ее щеки пылали. Посмотреть со стороны — несчастная женщина, потерявшая мать и не умеющая справиться со своими чувствами. Ребекка знала другое: она наступила гремучей змее на хвост. Расплата наступит, но позже. А сейчас Сисси позволила увести себя от могилы. Взглянув на Лиз, Ребекка заметила на лице той явное облегчение. Обе дочери Сисси старались не смотреть на Ребекку. Тереза взяла мать за руку, а Лиз обняла ее за плечи. Двойняшки не впервые участвовали в мамочкиных спектаклях, и их роли давно были распределены.

Ребекка вернулась на свое место и села, опустив голову. Мак-Лендон начал траурную проповедь. Единственными звуками, заглушавшими его слова, были всхлипывания женщин и крики ворон. Потом Мак-Лендона сменил отец Несс. Ребекка сидела в полном оцепенении. Она не пошевелилась, когда отец Несс кончил говорить и даже когда гроб опустили в могилу.

— Идем, Ребекка, — послышалось справа.

Это была Эмити — единственный человек в Клейсвилле, с кем Ребекка поддерживала хоть какие-то отношения. Люди вставали со своих мест и направлялись к могиле. Кого-то из них Ребекка помнила, других видела впервые. Они все глядели на нее с симпатией, готовые оказать поддержку. В их взглядах было что-то еще — непонятная Ребекке надежда.

— Пойдем. Давай руку, — повторила Эмити.

— Я останусь, — сказала Ребекка, облизывая пересохшие губы. — Я хочу побыть тут. Одна.

Эмити обняла ее.

— Тогда до встречи на поминальном обеде.

Ребекка кивнула, и Эмити отошла. Собравшиеся неторопливо проходили мимо свежей могилы, бросая на нее цветы и горсти земли. Лилии и розы, розы и лилии.


— Красота, растрачиваемая впустую, — прошептала Мэйлин, когда они с Ребеккой бросили цветы на могилу. — Как будто трупам нужны цветы.

Она повернулась к Ребекке и внимательно посмотрела на внучку.

— А что нужно мертвым?

— Молитвы, чай и немного виски, — ответила семнадцатилетняя Ребекка. — Им нужна пища.

— И еще им нужна память, любовь и свобода, — добавила Мэйлин.


Священники хотели подойти к Ребекке, но она решительно замотала головой. Те не настаивали. Внучка имела право проститься со своей эксцентричной бабушкой так, как считала нужным.

Когда все ушли, а могильщики окончательно засыпали гроб землей, Ребекка наконец открыла сумочку и достала старую, украшенную гравировкой фляжку. Она подошла к могиле и опустилась на колени.

— Я ношу ее с тех пор, как получила по почте, — сказала Ребекка. — Я сделала то, о чем ты писала в письме.

Было странно лить на могилу «святую воду» вместе с добротным виски, однако Ребекка точно следовала ритуалу. В кладовой Мэйлин был изрядный запас «святой воды». И «божественного виски» — тоже. Ребекка отвинтила колпачок фляжки, сделала глоток и наклонила фляжку над могилой.

— Ее любили крепко и искренне, — всхлипывая, произнесла Ребекка.

Потом она сделала второй глоток и подняла фляжку вверх, словно собираясь чокнуться с небесами.

— Из моих губ — в твои уши, старый дурень.

Она вторично увлажнила землю виски.

— Спи крепко, Мэйлин. Оставайся там, где я тебя положила. Слышишь?

Ребекка сделала третий глоток и в третий раз брызнула виски на могилу.

— Я буду скучать по тебе.

Теперь ничто не мешало Ребекке выплакать скопившиеся слезы.

13

Всю церемонию похорон Дайша стояла за деревом. Она сменила одежду, украв черный балахон с капюшоном и джинсы. Все это она нашла в доме женщины, которая рано утром вышла, чтобы вынести мусор. Женщина заметила Дайшу и спросила, что та делает на улице в такую рань. Дайша соврала ей про поссорившихся родителей, из-за чего ей пришлось уйти из дому. Попросила поесть. Женщина повела ее к себе в дом… Когда Дайша закончила есть, женщина уже была не в состоянии подняться, но ее сердце еще билось. И почти вся кожа на ее теле оставалась нетронутой… При мысли о коже и крови желудок Дайши заурчал. Нельзя сказать, чтобы ей нравилось то или другое, но когда голодаешь, выбирать не приходится.

На сытый желудок лучше думалось. А это было важно. Голод плохо действовал на Дайшу. Ей было труднее сосредоточиться. И еще у нее возникало чувство, будто ее тело уменьшается. Что-то наваливалось на нее и принималось тащить и толкать сразу во все стороны. Больше всего Дайша боялась, что распадется на кусочки или растает, как дым на ветру.

Потом она пришла на кладбище и смотрела, как гроб с Мэйлин опустили в землю. Казалось бы, если тебя убили и похоронили, ты уже не выберешься наружу. Но она почему-то выбралась.

Можно было и не прятаться. Все равно никто ее не замечал. А не прийти сюда она не могла. Когда она услышала колокольчик, ее тело само потянулось к месту, где она встретилась с Мэйлин. Почему она не может управлять своим телом? Почему ничего не помнит? Почему ей постоянно хочется есть? Жизнь вокруг стала какой-то… неправильной. А Дайше хотелось знать ответы. Ей не хотелось прятаться. И главное — хотелось, чтобы все снова стало правильным. Одна лишь Мэйлин ее поняла. Но Мэйлин больше нет.

А может, она тоже проснется и вылезет наружу?

Дайша уцепилась за эту мысль. Она стояла и ждала, но из земли никто не вылезал. Дайше стало одиноко. В ее настоящей жизни ей тоже часто бывало одиноко. Она не помнила, как и когда проснулась, как вылезла наружу. Но она проснулась и вылезла. Это Дайша помнила.

Она прислонилась головой к дереву.

Сердитая женщина — та, что никак не хотела уходить от могилы, — продолжала выкрикивать ругательства. Гробовщик несколько раз сердито посмотрел на нее. А еще Дайша заметила, что постоянно смотрит на другую женщину, которая теперь поселилась в доме Мэйлин.

Странно. Эта женщина стала светиться. Она светилась совсем, как Мэйлин. Лунным светом… Да, свет. Это он привел Дайшу к Мэйлин. Она увидела свет и пошла на него, пока не оказалась на кладбище… А новая женщина начала светиться, когда побрызгала из фляжки на землю. Сначала руки, потом и все тело.

Дайше снова захотелось есть. Но попросить было не у кого. У людей, пришедших на кладбище, еды с собой не было. У Гробовщика тоже. И сердитая женщина явно не носила с собой еду.

Дайшу начало трясти от голода. Перед глазами все поплыло, и она поспешила прочь с кладбища. Туда, где можно найти еду.

14

Дочери вели Сисси к машине. Лиз обнимала ее, но вовсе не для утешения. Это была защитная мера в плане «мама-не-начинай-нового-спектакля». Сисси не противилась, лишь пока они находились на виду. Возле машины она немедленно сбросила руку дочери.

Лиз не обиделась. Она не любила похороны, поскольку каждая церемония превращалась (заботами Сисси) в своеобразный упрек дочерям: они недостаточно хороши, они не избраны, ни одна из них не является Хранительницей Могил.

По правде говоря, Лиз и не жаждала становиться Хранительницей. Она знала об этой миссии, о договоре, обязанностях. Все это вызывало в ней прямо противоположное желание. Мать с сестрой всячески подчеркивали, будто им плюнули в душу, однако Лиз не хотела ухлопать годы жизни на возню с покойниками. Правда, она научилась об этом помалкивать и хитрила, говоря то, что Сисси желала услышать. Кому приятно почти в тридцать лет получать от матери пощечины? На самом же деле Лиз мечтала о том же, что и большинство женщин Клейсвилла: встретить хорошего мужчину, который согласится встать в очередь на право обзаведения ребенком.

В число возможных кандидатов входил и Байрон. Лиз не раз представляла его в постели с собой.

Она не удержалась и бросила на Байрона еще один взгляд. Где там! По уши влюблен в Ребекку. Ничего удивительного: Гробовщиков всегда тянуло к Хранительницам. Насколько Лиз помнила, ее бабушка и отец Байрона тоже «неровно дышали» друг к другу. Подобное притягивает подобное. Лиз тряхнула головой. Казалось бы, грешно так думать о собственной бабушке, чье тело еще не успело остыть в могиле. А уж мечтать на похоронах о том, чтобы затащить Байрона в постель… Ну, не может она выжимать из себя слезы по Мэйлин, если их нет. Лиз снова повернула голову в сторону Байрона.

— Посмотри-ка на него, — шепнула ей Тереза. — Так и приклеился глазами к этой. Я бы мигом его отвадила, будь я… ты знаешь кем.

Лиз кивнула, подумав, что ни в коем случае не стала бы отваживать Байрона.

— Не каждая Хранительница Могил должна выходить замуж за Гробовщика, — напомнила она сестре. — Наша бабушка этого не сделала. И тебя никто не заставил бы… быть с ним.

Тереза фыркнула.

— И то радость. Не знаю, захотела бы я отношений с тем, кто трахал обеих наших двоюродных сестер.

— Она — не ваша двоюродная сестра! — мгновенно встряла в разговор Сисси. — Если ваш дядя женился на ее матери, это еще не значит, что дочь той женщины — ваша родня. Ребекка — не из нашей семьи.

— А бабушка Мэйлин говорила… — попробовала возразить Тереза.

— Ваша бабушка ошибалась!

Сисси поспешно прикрыла рот кружевным платком, чтобы даже дочери не видели ее язвительной усмешки.

Лиз тихо вздохнула. Ее с детства поражал этот «пунктик» в материнском характере — какое-то старомодное представление о семье. Все, что не имело кровных уз, Сесилия Барроу отказывалась считать родством. Она была против, когда Джимми, уже имея дочь, взял жену с ребенком. Но больше всего ее бесило, что Ребекка, не прожив в Клейсвилле и трех лет (даже школу здесь не закончила), после развода матери с отчимом и его смерти продолжала приезжать к Мэйлин как к родной бабушке. И Мэйлин принимала ее как родную внучку, утверждая, что не видит разницы между Ребеккой и дочерями Сисси.

Ничего, Сисси еще покажет всему городу, что в роду Барроу кровные узы имеют первостепенное значение!

Лиз родилась на несколько минут раньше Терезы, и это делало ее наиболее вероятной претенденткой на роль Хранительницы Могил. Сейчас она разрывалась между желанием угодить матери и вырваться на свободу. Первое не было продиктовано любовью к Сисси. Просто с детства Лиз усвоила: проще сделать так, как требует мать, чем выслушивать ее крики и получать пощечины. Это научило старшую из двойняшек хитрить и держать язык за зубами. Лиз охотно признала бы Ребекку родней и не стала бы отбивать у нее миссию Хранительницы Могил. Но об этом она молчала, как и о желании затащить в постель Байрона Монтгомери.

Сисси вдруг повернулась и с решительным видом пошла обратно к кладбищу.

— Надо же, не успокоилась, — пробормотала Тереза.

— Мы же не знаем, каково ей. Нам Мэйлин была всего лишь бабушкой, а ей — матерью, — сказала Лиз.

Она годами привыкла играть роль миротворца и уже была готова побежать вслед за Сисси. Но тот же житейский опыт научил Лиз не вмешиваться в те ситуации, где весь яд материнских слов мог достаться другим.

— Лиз, не играй в дурочку. Ты же сама прекрасно видишь: все эти слезы — фальшивка. Ей просто не терпится поскандалить с Ребеккой.

— Может, удержим ее? — неуверенно предложила Лиз.

Тереза выпучила глаза.

— Меня что-то не тянет попадаться ей под горячую руку. А представляешь, что начнется, когда Ребекка узнает о своей миссии Хранительницы? Наша мамочка будет врываться на каждое заседание городского совета. Если ты сегодня мало получила, беги за ней. Я лучше подожду здесь.

Тереза прислонилась к их машине.

— Учти, нас еще ждет продолжение спектакля после поминального обеда.

— Так может…

— С места не сдвинусь! Хочешь острых ощущений — вперед, сестричка! Нашей мамочке хочется поскандалить с Ребеккой и Уильямом сразу. Мэйлин-то с ней еле-еле справлялась. Думаешь, у тебя хватит сил?

Тереза покачала головой.

— Я — не девочка для битья. И тебе не советую туда соваться. Пусть оба Монтгомери с нею разбираются.

15

Байрон следил только за Ребеккой. Он решил, что все остальные участники похорон уже разошлись и разъехались. Оказалось, не все. Сисси он увидел краешком глаза и тут же повернулся в ее сторону. Та решительным шагом возвращалась на кладбище. За ее спиной о чем-то оживленно спорили дочери-двойняшки. Лиз размахивала руками и, похоже, была готова броситься вслед за матерью. Тереза прислонилась к машине и просто ждала.

Байрон ждал ядовитого выплеска в свой адрес, однако Сисси прошла мимо, словно его и не было. Она прямиком направлялась к Ребекке.

— Сесилия! — Байрон догнал ее и схватил за руку. — Не мешай Ребекке. Дай ей побыть там одной.

Сисси округлила глаза и облизала губы.

— Какая нежная забота об этой девчонке! Но она должна знать. Кто-то должен рассказать ей о том… что случилось. Я — единственная из рода Барроу, мне и говорить с ней.

— Об этом можешь не волноваться. — Байрон насильно развернул Сисси и повел обратно к машине. — У тебя было тяжелое утро. Успокойся, отдохни. Дочери отвезут тебя домой. Я дождусь Ребекку, и мы с ней поедем на поминальный обед.

Тереза по-прежнему переминалась с ноги на ногу возле машины. Подбежавшая Лиз стояла за спиной матери, ожидая нового скандала.

— Элизабет, пожалуйста, проводи свою маму к машине, — попросил Байрон.

— Почему ты мне мешаешь поговорить с Бекки? — накинулась на него Сисси. — Она должна знать о случившемся. Сомневаюсь, чтобы кто-то из вас ей сказал. По глазам вижу!

Байрон поморщился. Ему было неприятно сознавать, что, кроме него, еще одним человеком, которого волновали обстоятельства смерти Мэйлин, оказалась Сисси.

— Сейчас не время для подобных разговоров, а кладбище — неподходящее место.

— Мама, — умоляющим тоном начала Лиз.

Сисси отмахнулась от нее.

— А я считаю, Бекки должна знать о случившемся.

Лиз сокрушенно подняла руки. Она была рассудительнее своей сестры. Но чувствовалось, она устала принимать на себя удары материнского гнева.

— Не здесь и не сейчас, — решительно заявил Байрон.

Он взял Сисси за локоть и сам повел ее к машине.

Сисси с нескрываемым презрением посмотрела на дочерей. Чувствуя, что ни одна из них не собирается ей подыгрывать, она сдалась.

— Что ж, тогда я погорю с ней в доме моей матери. И не надейся, Байрон: ты не убережешь ее от этого разговора.

Байрон знал: любые его слова лишь испортят дело. Он промолчал и вежливо улыбнулся. Лиз облегченно вздохнула и что-то прошептала. Наверное, поблагодарила его за помощь.

Байрон вернулся на прежнее место. Он старался не следить за Ребеккой, но оставить ее здесь одну не решался. Дальше оттягивать тяжкий разговор нельзя. Лучше, если об убийстве Мэйлин Ребекка узнает от него, а не от Сисси или кого-то еще.

Слева промелькнуло что-то черное. Байрон вгляделся. Никого. Должно быть, ворона. Пролетела и скрылась в кустах. Байрон прислонился к стволу дерева и стал ждать.

Пока он не покинул Клейсвилл и не отправился путешествовать, он считал, что похороны в других местах происходят точно так же. Оказалось, это совсем не так. И дело было не в величине города. Он специально ездил по маленьким городам, превратившись в своеобразного «похоронного туриста». И везде его удивляло одно и то же: формальность похорон. Люди механически исполняли обряд, давным-давно забыв его смысл. А сколько запущенных, неухоженных кладбищ успел он пересмотреть за эти восемь лет! В Клейсвилле не существовало такого понятия, как «чужая могила». За всеми могилами ухаживали. Все кладбищенские лужайки аккуратно подстригались, а на месте засохших цветов высаживались новые. И только здесь похоронные процессии сопровождались скорбным звоном серебряного колокольчика.

Мальчишкой Байрон думал, что отец просто нанял Мэйлин и она приходит на все похороны, чтобы позвонить в колокольчик. Подростком он считал давнюю приятельницу отца чуточку свихнутой. У нее был свой обычай проводов умершего вне зависимости от возраста, пола и рода занятий. И горожане принимали этот обычай. Их не удивляло, что Мэйлин всегда была последней, кто говорил свое странное напутствие. Теперь Байрон не знал, что и думать. Обычай перешел к Ребекке, и она приняла его без возражений.

Наверное, в этом обычае тоже был какой-то смысл, о котором отец до сих пор не считал нужным ему рассказывать.

Ребекка почувствовала: она сделала все, что требовалось, и теперь имела полное право уйти с кладбища. Только тогда Байрон вышел из тени дерева и шагнул к ней.

— Я думала, здесь больше никого нет, — сказала она. — Кажется, Сисси опять поднимала шум. Я краем уха слышала.

— Порывалась с тобой поговорить, — признался Байрон. — Дочери не могли ее удержать, но мне удалось.

— Спасибо. — Ребекка почувствовала, как вспыхнули ее щеки. — Сомневаюсь, что этот разговор нужен нам обеим. Особенно здесь. Видно, рассердилась, что я оттащила ее от гроба.

— У нее была другая причина, — сказал Байрон. — Хотела рассказать тебе… хотела, чтобы ты от нее услышала…

— Что? То, о чем ты так упорно избегаешь говорить?

Ребекка остановилась и впилась в него глазами. «Совсем как Мэйлин».

— Ты ведь до сих пор ничего не рассказал мне об обстоятельствах смерти Мэйлин… Я знаю, здоровье у нее было уже не то, что прежде. Помню, на колени жаловалась. И вроде больше ни на что. От чего она умерла? Ты ведь так и не сказал мне ни ночью, ни утром. И Уильям молчит, словно в рот воды набрал. В зале — никто ни слова. Здесь — тоже. Может, хватит секретов? Неужели мне дожидаться, пока Сисси расскажет?

Байрон мысленно перепробовал множество вариантов сообщить Ребекке страшную правду. Ни один из них не годился. Тогда он сказал коротко и ясно:

— Бекс, Мэйлин… убили.

До сих пор Ребекка думала: кончина Мэйлин — само по себе ужасное событие, и причина смерти, будь то сердечный приступ, кровоизлияние в мозг или что-то еще, на нее не подействуют. Но у нее не возникло даже отдаленной мысли о возможности насильственной смерти бабушки. Убийство? В Клейсвилле, где тяжким преступлением считается кража старого велосипеда?

У Ребекки подогнулись колени. Если бы не руки Байрона, она рухнула бы на траву. Байрон крепко ухватил ее за талию.

— Прости, Бекс. Я все время думал, как скажу тебе об этом.

— Убили?

Байрон молча кивнул.

— Но ведь… ее уже похоронили!

Ребекка повернулась и махнула рукой в сторону свежей могилы.

— А как же… вскрытие? Полицейский протокол и все такое? Где это произошло? В ее доме? На улице? Удалось найти хоть какую-то зацепку?

Байрон в отчаянии зажмурился, потом откинул со лба налипшие волосы.

— Бекс, поверь мне, я сам ничего не знаю. Я пытался получить ответы у Криса, но и шериф тоже не знает.

— И ты говоришь мне об этом после того, как ее похоронили?

— Сорок восемь часов — предельный срок. В Клейсвилле не признают ни холодильников, ни консервирующих составов. Без всего этого тело начинает разлагаться. Никто из городского совета не согласился бы оттягивать похороны. Таков здешний закон.

— Идиотский закон! — выкрикнула Ребекка. — Убивают женщину, которая и мухи не обидела, а городскому совету — только бы уложиться в сроки похорон. И это называется законом? Это беззаконие!

Ребекка принялась отряхивать землю, приставшую к подолу платья. Байрон стоял с плотно стиснутыми губами. Она помнила этот жест. Если Байрон стискивал губы, значит, внутри у него все бурлило.

— Да, Бекс. Беззаконие. Здесь тщательно отскребают место преступления, не жалея уксуса и чистящих средств. И поскорее увозят тело, а затем стараются придать дому прежний вид.

— Дому? — переспросила Ребекка, и у нее вновь подкосились ноги. — Мэйли убили в собственном доме?

Байрон подхватил ее под локоть.

— Да, Бекс. И я знаю не больше твоего.

Ребекка опустилась на траву.

— Как они могли не сказать мне? Почему ты до сих пор молчал?

Байрон сел рядом.

— Когда именно? — с долей раздражения спросил он. — В аэропорту? По дороге в Клейсвилл? Когда приехали? Или утром?

Ребекка вырвала пучок травы.

— Байрон, я ничего не понимаю. Получается, не только Сисси устроила спектакль. Прощание тоже было спектаклем? Все смотрели мне в глаза, соболезновали, обнимали, жали руку, похлопывали по плечу. И при этом… знали? Они знали, а я нет. Ни у кого не хватило смелости сказать мне правду.

Байрону ничего не оставалось, как рассказать ей то, чему он сам был свидетелем. Он рассказал, как они с шерифом погрузили тело Мэйлин в машину. Как потом он вторично пришел в дом, пытаясь найти хоть какие-то следы преступления, и как там было все уже вычищено и вымыто.

— Бекс, я всего лишь — помощник своего отца. Я не знал, что мне делать. Я чувствовал себя ничуть не лучше, чем ты сейчас. В этом городе не любят отвечать на вопросы. Я не хочу ни в чем обвинять Криса. Он не покрывает преступника. Это не халатность… тут что-то другое. Что Крис, если отец до сих пор не ответил ни на один мой вопрос!

— Я не сержусь на тебя, Би. Знание не вернет мне Мэйлин. Помоги мне пройти через этот день. По крайней мере, через поминальный обед.

Байрон встал, затем помог встать Ребекке. Не выпуская ее руки из своих, он сказал:

— Скажи только слово. Я рядом… хотя ты и пыталась отпихнуть меня подальше, отказываясь даже от дружбы со мной. Однажды я пообещал тебе всегда быть рядом с тобой, и мое обещание остается в силе.

Ребекка помнила день, когда Байрон ей это пообещал. В течение нескольких недель после смерти Эллы он оставался ее спасательным кругом. Когда мать Ребекки объявила, что они уезжают из Клейсвилла, Ребекка пережила ничуть не меньшую боль, чем смерть Эллы. Ей казалось, что разлука с Байроном разорвет ее надвое.

— Но ведь это было давно, — сказала она, понимая, что опять говорит глупость.

— Я давал тебе обещание не на определенный срок, а на всю жизнь.

«То, что мне было нужно», — подумала она.

— Элла бы тоже оценила твое обещание, — сказала Ребекка и пошла к воротам кладбища.

— При чем тут Элла? Я давал обещание тебе, а не ей.

Иногда Ребекка спрашивала себя, что бы она предпочла: вздыхать, наблюдая за счастьем живой Эллы и Байрона? Или ощущать рядом его плечо и немой упрек умершей сестры? Или может, она сама придумала этот «немой упрек»?

Но как бы там ни было, смерть Эллы подвела черту под счастливой и беззаботной жизнью Ребекки в Клейсвилле. Вскоре Джулия заявила Джимми, что выходила замуж не за пьяницу. Джимми было все равно. После развода Ребекка с матерью покинули Клейсвилл. Джулия не пыталась запретить дочери перезваниваться с Мэйлин и ездить к ней в гости. Но любой телефонный разговор с Байроном вызывал у Джулии вспышку непонятного раздражения. Она не раз говорила Ребекке, что вообще не желает слышать ни о Клейсвилле, ни о ком-либо из тамошних жителей.

Ребекка остановилась, подождав Байрона, и они пошли рядом.

— Би, мы с тобой друзья. Я это знаю. Не такие, как прежде, но… очень многое изменилось.

— Да, очень многое, — согласился Байрон.

Ребекка хорошо помнила этот нейтральный тон. Байрон выработал его как средство предотвращения возможных споров с ней. А спор мог возникнуть по любому поводу.

«Только не сегодня».

— Знаешь, Би, я иногда думаю о тех временах. О нас, какими мы тогда были… Мне кажется, Мэйлин знала обо всех наших проделках. Это нам казалось, что мы ее перехитрили. Да и мама твоя тоже знала. Чем старше становишься, тем лучше понимаешь взрослых.

— Они были мудрыми женщинами, Бекс. Я не хочу идеализировать свою мать. У нее имелись свои дурные стороны. Иногда люди вспоминают об умерших так, будто те были сущими ангелами. Я не хочу идеализировать свою мать. Я тоскую по ней, но она не была ангелом. И Элла тоже.

— Знаешь, меня всегда интересовало, как ты вспоминаешь Эллу. Мне многие говорили, что мы с ней очень похожи.

— Я никогда не считал, что вы похожи. И вовсе не жили душа в душу. Я помню, как вы цапались в моем присутствии. За Эллой водилась еще одна черта. Она таскала у меня сигареты. Знала, в каком месте спрятаны мои заначки. Стоило мне отлучиться из комнаты, как она туда лезла. А помнишь ту знаменитую драку? Элла сама ее спровоцировала и первой же ударила.

Байрон засмеялся. Ребекка улыбнулась.

— Элла была словно соткана из противоречий. Заводилась с полоборота. Хвасталась тем, что никто не может выпить столько, сколько она, выкурить столько сигарет, сколько она, и никто не умеет так забористо ругаться, как она. Вот такой она была — Элла Мэй Барроу. Говорю тебе, я любил ее со всеми противоречиями. Она могла на спор сделать какую-нибудь глупость. А могла и не пойти на вечеринку, чтобы сажать цветы с моей матерью. И сквернословила так, что я частенько краснел. Зато она удивительно пела, а вот в церкви почему-то петь стеснялась. Говорила, голос у нее плохой… Я помню реальную Эллу и не собираюсь превращать память о ней в идеал.

— Она была такой жизнерадостной, — сказала Ребекка, повернув голову в сторону двойного надгробия Эллы и Джимми. — Даже не понимаю, как она такая — и могла вдруг покончить с собой.

— Я тоже этого не знаю. Но я знаю: все они — Элла, Джимми, Мэйлин… все они хотели, чтобы ты их помнила такими, какими они были на самом деле.

Байрон подвел ее к единственной черной машине, стоявшей за кладбищенской оградой.

— Любить кого-то — значит принимать все: и хорошее, и плохое.

Он открыл заднюю дверцу, и Ребекка поспешно нырнула на сиденье. Она боялась говорить на эту тему и не хотела, чтобы Байрон заметил ее страх.

16

Дайша вошла в дом. Она переступила порог, чувствуя, что здесь она в безопасности. Чувство было для нее незнакомым. Столько лет подряд она вздрагивала от каждого звука. А теперь ей нечего и некого бояться. Безопасность новой жизни приятно будоражила Дайшу.

Она находилась в гардеробной — довольно просторной комнате, где люди, приходившие на церемонии прощания, снимали верхнюю одежду, поправляли прически; словом, готовились перед тем, как пройти в зал. На полу лежал ковер приятного бежевого цвета. В кадках росли красивые растения с широкими листьями. Даже здесь обстановка похоронного заведения была успокаивающей и умиротворяющей.

В проеме открытой двери стоял мистер Монтгомери — человек, которого искала Дайша. Она сразу вычислила его по настороженному взгляду. Кроме Мэйлин, никто в городе не смотрел на нее так.

— Тебе нельзя было сюда приходить, — сказал мистер Монтгомери.

Но ее тело знало: она должна сюда прийти. Это было не менее важно, чем разыскать Мэйлин. Она и так целыми днями бродила неведомо где, не понимая, куда и зачем идет. Но тело знало и упорно вело ее туда, где ей станет легче. Ее тело принадлежало Клейсвиллу.

— А я вот пришла, — сказала Дайша, входя в сумрак зала прощания.

Однажды она уже была здесь, когда хоронили ее дядю. Судьба несколько раз предупреждала его, чтобы он бросил пить и вести безалаберную жизнь. Но дядя никого не слушал и пьяным на полной скорости врезался в столб. Дайша вспомнила запах: в тот раз здесь тоже пахло цветами и еще чем-то сладковатым. Тогда она думала, будто это запах смерти. Но умерев сама, Дайша узнала: смерть не всегда имеет тошнотворно сладкий запах. Иногда смерть пахнет медью и прелыми листьями.

— Я могу тебе помочь, — сказал мистер Монтгомери.

Его голос звучал ласково и убедительно, однако Дайша не торопилась ему верить.

— Помочь? Как?

— Я помогу тебе попасть туда, где тебе надлежит быть, — ответил Уильям.

Если бы не легкое дрожание его пальцев, Дайша решила бы, что встреча с ней никак на него не подействовала.

— Мне уже пытались помочь… — сказала она, качая головой.

— Это ты убила Мэйлин.

— Она обещала меня накормить, — прошептала Дайша.

— И в благодарность за еду ты ее убила, — уже без всякой мягкости в голосе заключил Уильям.

Девчонка нахмурилась. С ней нельзя так разговаривать. Почему он сердится? Мэйлин совсем не сердилась на нее.

— А что еще я могла сделать?

Дайша не оправдывалась перед Уильямом. Она спрашивала. Он этого не понимал. Мэйлин поняла бы. Мэйлин взаправду поняла, прежде чем умереть.


Мэйлин налила Дайше рюмку виски и стакан воды.

— Мне еще не столько лет, чтобы пить виски, — возразила Дайша.

— Ты перешла черту, и эти правила на тебя не распространяются, — улыбнулась Мэйлин.

— Почему? — насторожилась Дайша.

— Ты сама знаешь почему. — Голос Мэйлин звучал участливо, но твердо. — Выпей. Это поможет.

Дайша выпила виски. Она ждала, что ей обожжет рот и горло. Но в этот раз виски было похоже на тягучий сироп, который обволакивал глотку и кишки до самого желудка.

— Фу, какая гадость! — поморщилась Дайша и разбила рюмку о стену.

Мэйлин и не думала ее бранить. Достав другую рюмку, наполнила ее виски и подняла, словно собиралась сказать тост. Она и сказала:

— Кажется, ты заполучил меня, старый дурень.

Выпив виски, Мэйлин посмотрела на Дайшу.

— Позволь мне тебе помочь.

— Помогай.

— Но мне нужно, чтобы ты мне доверяла. Если бы я только знала, что ты… ушла, я бы ухаживала за твоей могилой. Это не поздно сделать и сейчас. Скажи мне, где твоя могила?

— Моя могила, — повторила Дайша и попятилась назад.

Еще один вопрос, ответа на который она не знала. Она не знала и про сам вопрос, если бы Мэйлин не спросила ее о могиле. Дайша взглянула на свои руки. Под ногтями чернели каемки грязи. Но ведь она ниоткуда не вылезала. Здесь в ее воспоминаниях тоже был провал. Однако она четко помнила: ее не хоронили.

— Я не была в могиле, — сказала Дайша.

— Так я и думала.

Мэйлин налила в стакан немного виски, потом добавила воды.

— Потому тебе так сильно хочется пить. Если мертвых не похоронили по всем правилам, они всегда испытывают сильную жажду, — сказала она Дайше.

— Я не… мертвая, — возразила Дайша, пристально глядя на Мэйлин. — Я — совсем не мертвая.

Мэйлин отрезала толстый ломоть хлеба, положила на тарелку и обильно смазала хлеб медом.

— Ешь, — сказала она, подвигая тарелку к Дайше.

— Я не… какая же я мертвая, если я хочу есть? — спросила Дайша, одновременно чувствуя правоту слов Мэйлин.

Мэйлин знала.

— Ешь, дитя, — сказала она, подвигая Дайше и бокал с разбавленным виски.

— Не хочу быть мертвой! — заявила Дайша.

— Понимаю тебя.

— И в могилу не хочу!

Она порывисто встала, опрокинув стул. Мэйлин не шевельнулась.

— Так ты этого хочешь? Да? — спросила Дайша.

Теперь она поняла. Вот почему старуха с такой готовностью согласилась ее накормить. Вот почему предлагает ей виски и хлеб с медом.

— У меня есть обязанность, — сказала Мэйлин и тоже встала. — Я забочусь о мертвых, а если они вдруг встают, помогаю им вернуться в их мир. Я сама не понимаю, почему это случилось с тобой. Я только знаю, что ты каким-то образом оказалась за пределами Клейсвилла. И еще я знаю: тебя…

— Убили, — досказала за нее Дайша. — Меня нельзя было убивать, но меня убили.

Ее трясло. В голове гудело, словно там поселился пчелиный рой. Мысли вновь потеряли ясность.

— Вот чего ты хочешь! — вдруг догадалась Дайша. — Ты хочешь меня убить.

— Ты уже мертва.

Дайша не помнила, как оказалась на жестком холодном полу, стоя на коленях перед Мэйлин.

— Я не хочу быть мертвой.

— И я тоже не хочу, — улыбнулась Мэйлин. Кровь струйкой текла у нее по лицу, заливая один глаз. — Но ты уже мертва, дитя, и я бессильна сделать тебя живой.

— Почему ты? Почему я шла к тебе? Я не знала, куда иду. Ноги сами вели меня. Почему? — шепотом спрашивала Дайша.

— Потому что я — Хранительница Могил. Мертвые приходят ко мне, и я… устраняю нарушения.

— Заталкиваешь нас назад в мир мертвых?

— Слово, еда и питье, — тихо произнесла Мэйлин. — Ты получила все. Если бы тебя похоронили здесь…


Дайша медленно шла по залу, не сводя глаз с Уильяма. Он вроде не представлял для нее угрозы, но всякое может быть.

«Он не знает, что я… И тот, другой Гробовщик. Он вообще ничего не знает», — предположила Дайша и сделала шаг вперед.

Уильям не двинулся с места, хотя и напрягся всем телом.

— Оставь людей в покое, — сощурившись, сказал он Дайше.

Она наткнулась на стул и ощупью отодвинула в сторону.

— Не могу. Ты сам знаешь, что не могу. Это не от меня зависит.

— Можно все закончить так, что больше никто не пострадает, — сказал Уильям.

Он поднял руки и разжал ладони, показывая, что у него нет никакого оружия.

— Ты ведь не хочешь никому причинять зла? По глазам вижу, что не хочешь. Ты правильно сказала, что это зависит не от тебя. Вот и подумай. Если ты не пойдешь со мной, ты будешь и дальше вредить людям и мучиться от угрызений совести. Думаю, ты это и сама понимаешь.

— Я ведь хорошая, — прошептала Дайша.

— Я тебе верю. — Уильям протянул руку и поманил ее к себе. — И ты сейчас можешь поступить так, как и поступают хорошие люди. Для этого тебе нужно пойти со мной. Мы встретимся с теми, кто нам поможет.

— С ней? С новой Хранительницей?

— Нет, не с ней. Мы с тобой все исправим и без ее участия.

Не опуская руку, Уильям шагнул навстречу Дайше.

— Мэйлин угостила тебя едой и питьем?

Вопрос насторожил Дайшу.

— Да, только мало. Я очень хочу есть.

— Хочешь, я тебе чего-нибудь приготовлю? — учащенно дыша, спросил Уильям. — Тебе это поможет?

Уильям не обманывал. Дайша взяла его руку и притянула старика к себе. Он был совсем рядом. И она покачала головой. Это было ее ответом. У него дрожала рука. Как тогда у Мэйлин. Дайша вонзила зубы в его запястье. Он вскрикнул. Даже не по-человечески. Звук был похож на крик собаки или кота, которых задело машиной.

Уильям что-то достал из кармана и попытался воткнуть ей в руку. Шприц! Так вот какова его помощь? Отравить ее?

— Это нечестно, — прошептала Дайша, отодвигаясь от него.

Уильям прижал окровавленную руку к груди. Капли крови падали на пол. Еще больше их капало на его белую рубашку.

— Я хочу тебе помочь, — сказал он и потянулся к упавшему шприцу. — Не противься, дитя. Дай, я тебе помогу.

Дайша так и приклеилась взглядом к его окровавленному запястью. Ее зубы не только прокусили, но еще и порвали ему кожу.

— Я это сделала.

— Еще можно все исправить.

Он поднял шприц. Лицо Уильяма заметно побледнело. Сидеть на корточках он не мог и потому встал на колени. Чувствовалось, что ему больно, но все равно, превозмогая боль, он потянулся к ее руке.

— Пожалуйста. Я могу… тебе помочь.

— Нет.

Тыльной стороной ладони Дайша обтерла губы. Мозг заработал четче. Когда голод отступал, она начинала думать.

— Такая помощь мне не нужна.

Мистер Монтгомери попытался встать.

— Ты пытаешься идти против правил. Так нельзя. Ты не имеешь права находиться среди живых.

— А я нахожусь, — сказала она и отпихнула Уильяма.

Она все еще испытывала голод, но страх перед Гробовщиком был сильнее. «Он не понимает», — подумала она. Когда боишься — распадаешься на части. А она этого не хотела. Как не хотела, чтобы ее убивали, и не хотела умирать. Но ее не спрашивали. А теперь они еще говорят о каких-то правилах! Правила она себе придумает сама.

Дайша на цыпочках выбралась из зала и плотно закрыла дверь.

Уильям не погнался за ней.

В соседней комнате сидела женщина и что-то напевала себе под нос. Дайша хотела было заглянуть и к ней, но потом решила покинуть дом. Пусть Уильям и не настолько силен, чтобы задержать ее, зато он может связаться с другими, у кого хватит сил и умения.

Она выскочила наружу.

Ее накормят другие люди. Те, кто не вызовет у нее страха. Она найдет их, а потом уже будет решать, что делать дальше.

17

Ехать от кладбища до дома Мэйлин было не более пяти минут. Хорошо, что Байрон молчал. Все разговоры сейчас увели бы их в сторону. Достаточно было разговора на кладбище. В Ребекке опять проснулось чувство вины перед Эллой. Она вспомнила, как часто в прошлом доводила себя чуть ли не до сумасшествия, представляя, что с одного рокового вечера, из-за одного поцелуя началась цепь трагических событий. Но ведь она любила сводную сестру и не собиралась ломать отношения Эллы с Байроном. Элла вовсе не «освободила ей дорогу». Знала бы она, как Ребекке тяжело было общаться с Байроном. Да, ее тянуло к нему; да, потом это превратилось в навязчивую идею. Но проклятое чувство вины перед Эллой портило все. Больше всего Ребекку мучило, что та умерла, зная о произошедшем. И иногда мысленно спрашивала себя: «Сколько так будет продолжаться? Даже если я напрочь перечеркну свою жизнь, это не вернет Эллу». Но разумные доводы и чувство вины находились словно в разных полушариях ее мозга и практически не пересекались.

Приехали. Байрон вылез из машины.

— Ты готова к поминальному обеду? — спросил он.

— Совсем не готова, — призналась Ребекка.

Она тоже вылезла из машины, сделала глубокий вдох и вслед за Байроном вошла на крыльцо дома Мэйлин. Отныне — ее дома. Поминальный обед — не место для вопросов. Но пусть не надеются, что она «проглотит» смерть Мэйлин и будет подыгрывать общей «молчанке». Поминальный обед — завершающая часть похоронной церемонии. А потом наступит черед вопросов: к Байрону, Уильяму и шерифу Мак-Инни.

Сисси сидела во главе стола, в кресле-качалке Мэйлин. Ее лицо ничуть не изменилось. По всему чувствовалось: скандал, который удалось погасить на кладбище, она решила перенести сюда. Увидев вошедших Ребекку и Байрона, она сразу впилась в них глазами. Картинно держа в одной руке чашку, а в другой — блюдце, Сисси повернулась в сторону вошедших и выплеснула первую порцию яда:

— Полагаю, Бекки, он все тебе уже рассказал?

Ребекка сжалась. Она ждала чего-то подобного, но не с первой минуты. Пусть Сисси ненавидит ее, Ребекку, и может же она помолчать хотя бы из уважения к памяти своей матери?

— Бекки, тебе трудно ответить на простой вопрос?

— Сисси, мы здесь не на обычном чаепитии, — сказала Ребекка.

— В этом ты права. Мою мать убили в ее собственном доме. В моем доме…

Сисси театрально прикрыла глаза, но уже через секунду метнула молнии в Ребекку.

— Ее нашли здесь, на этой кухне. Надеюсь, хоть об этом тебе известно?

— Сесилия! На поминках такие разговоры не ведут! — сказал вошедший Дэниел Грили.

Ребекка знала, что он входит в городской совет. Несколько раз она видела его у Мэйлин. И сейчас Ребекка была очень благодарна Дэниелу, взявшему на себя роль громоотвода.

— Дэн, откуда у вас всех такая трогательная забота об этой особе? Значит, я должна знать страшную правду. Мои дочери — тоже. А бедняжку Ребекку почему-то нужно оберегать.

Сисси резко встала. Кресло-качалка отлетела к стене.

— Ты ведь не имеешь никакого отношения к нашей семье! — почти выкрикнула Сисси. — Если ты не знаешь, как тебе поступить, я подскажу. Поблагодарить нас за то, что терпели твои приезды, сказать, что тебе ничего не нужно, и отправиться туда, откуда явилась. Как видишь, совсем немного.

Разговоры за столом смолкли. Те, кто мог, старались тихо покинуть гостиную. Остальные поворачивались спиной или делали вид, что ничего не слышали. Однако голос Сисси было трудно не услышать.

— Мама, успокойся, — сказала подошедшая к ней Лиз. — У тебя сегодня тяжелый день.

— Если б у нее существовали хоть какие-то принципы, она бы покинула дом и не тянула бы свои руки к тому, что принадлежит настоящей семье Мэйлин!

На какое-то время Ребекка оцепенела. У нее была тяжелая ночь и тяжелое утро, но логика продолжала работать. И ее логика подсказывала, что вся эта ненависть и враждебность Сисси по отношению к ней и Джулии не может быть вызвана одной лишь жадностью. Онавозненавидела их с первого же дня, задолго до всех событий. Нет, что-то здесь не так.

— Уходи, — тихо сказала Ребекка. — Сейчас же.

— Что ты сказала?

— Я сказала, чтобы ты уходила отсюда.

Ребекка подошла к Сисси поближе, но не слишком близко. Она боялась поддаться искушению взять эту лицедейку и вышвырнуть из дома.

— Я не позволю тебе устраивать концерты в доме Мэйлин, да еще в такой день. Понимаю, я испортила тебе спектакль на похоронах, и ты решила повторить его здесь. На бис. Не выйдет! Я делаю то же, что всегда делала Мэйлин, когда твое фиглярство переходило всякие границы.

Двойняшки сгрудились вокруг мамочки. Тереза взяла Сисси за руку (наверное, боялась, как бы та не бросилась на Ребекку). Лиз стояла с другой стороны, скрестив руки на груди.

Ребекка застыла на месте.

— Не знаю, чем я вызывала и вызываю у тебя ненависть ко мне. Я перепробовала все способы наладить с тобой нормальные отношения. Больше я не стану напрасно тратить время. Мне абсолютно наплевать, как ты ко мне относишься. Я не прошу любить меня или даже просто терпеть. Но позорить Мэйлин в ее же доме я тебе не позволю. Одно из двух: или ты прекратишь свои выпады, или уберешься отсюда.

Сисси оттолкнула руку Лиз и направилась к Ребекке. До сих пор она говорила на высоких нотах, но теперь перешла на басы.

— Я вообще никогда не напомню тебе о своем существовании, если ты откажешься от претензий на материнское наследство. Просто уйди с нашей дороги, Ребекка. Ты здесь — чужой человек.

«Какие еще претензии на материнское наследство?» — мысленно удивилась Ребекка. Опять вопрос без ответа.

— Сисси, не пора бы тебе выйти на свежий воздух? — спросил подошедший к ней шериф.

Ребекке было все равно, как Сисси ответит на предложение Криса. Она повернулась и пошла на кухню. Там было полно гостей. Многих она знала, хотя встречались и незнакомые лица. Могло показаться странным, что Ребекка, бывавшая здесь наездами, успела перезнакомиться со столькими жителями Клейсвилла. Причиной тому была опять-таки Мэйлин. В каждый приезд Ребекки Мэйлин водила ее за собой повсюду. Вот и получалось, что в Клейсвилле у нее знакомых больше, чем в тех городах, где она жила.

— Уважаемые гости, вы не оставите нас на минутку одних? — спросил вошедший Байрон.

Никто и не подумал возражать. Собравшиеся (преимущественно женщины) послушно вышли из кухни.

— Это не слишком вежливо, — заметила Байрону Ребекка.

— Сегодня «слишком вежливо» не получается, — усмехнулся он. — Даже просто вежливо — и то с напрягом.

— Ты сам видел: я не хотела этой сцены. Но если Сисси не остановить…

— Это было понятно еще на кладбище.

— Я никак не могу понять почему? Вряд ли и ты знаешь.

Ребекка посмотрела на кухонный пол.

— Ковер исчез. Наверное, он был так перепачкан кровью, что его пришлось убрать. Как ты думаешь?

— Бекс, ну погоди ты немного с вопросами, — сказал Байрон, обнимая ее.

— Я бы погодила, но они сами лезут, — Ребекка положила голову ему на плечо. — Я не понимаю, зачем Сисси надо побольнее меня уколоть? Я не хочу знать, что Мэйлин…

Она прикрыла глаза.

— Я вообще не хочу говорить о ней в прошедшем времени!

— Здесь я бессилен тебе помочь, — сказал Байрон, обняв ее крепче. — Зато могу выгнать Сисси коленом под зад.

Ребекка засмеялась, хотя сейчас ей очень хотелось подняться в свою бывшую комнату, повалиться на кровать и плакать в тишине и одиночестве.

Через несколько минут в кухне появилась Эвелин. Она была всего несколькими годами старше Ребекки и Байрона, но в ней всегда ощущалась материнская, покровительственная жилка. Когда Байрон в гонках возле водохранилища угробил свой первый мотоцикл и серьезно покалечился сам, Эвелин кудахтала над ним, пока не приехал Крис и не убедил его ехать к больницу. Она взяла с Ребекки и Эллы обещание, что те поедут вместе с Байроном и будут через каждые сорок пять минут его будить и проверять, в каком он состоянии. Выйдя замуж за Криса и родив четверых детей, Эвелин лишь усилила свои материнско-покровительственные инстинкты.

— Сисси убедили-таки поехать домой и успокоиться, — сказала она.

— Спасибо тебе, Эвелин, — ответила Ребекка, заставив себя улыбнуться.

— Тут моей заслуги нет, — отмахнулась та. — У Кристофера большой опыт по части укрощения неуправляемых женщин. Сестры у него такие же, хотя до Сисси им, конечно, далеко.

— Тогда передай ему мою благодарность, — сказала Ребекка и невольно усмехнулась.

Из своего скудного опыта жизни в Клейсвилле, но больше — по рассказам Мэйлин, она знала, что семейство Мак-Инни считалось главными возмутителями спокойствия в городе. По этой же причине городской совет и назначил Криса шерифом: тот знал всех городских забияк и скандалистов или состоял с ними в прямом родстве…

— Погоди, Ребекка, все образуется, — сказала Эвелин, пододвигая ей стул. — А подкрепиться тебе обязательно надо. Горе истощает не только моральные силы, но и физические тоже. Сил на пустой желудок не бывает. Садись и поешь.

Ребекка послушно села, положила себе какого-то салата и принялась есть.

— Байрон, пойди взгляни, не подъехал ли твой отец. Сколько же можно переодеваться? Понимаю, что ему сейчас никого не хочется видеть. Но Мэйлин вряд ли понравилось бы, что его нет на поминальном обеде. Сходи, а я тут посижу с Бекс.

Байрон оглянулся на Ребекку. Та молча кивнула. С Эвелин было проще, чем с ним. Она обладала природной добротой, умела приходить на помощь раньше, чем люди об этом просили. Просто видела, что кому-то плохо, и делала все, что в ее силах.

Когда Ребекка доела салат, Эвелин предложила ей что-то еще. Все это сопровождалось легким, ни к чему не обязывающим разговором. Точно так же вела себя Мэйлин, когда Ребекка бывала чем-то расстроена.

Постепенно кухня стала опять наполняться гостями. Люди приходили, рассказывали какие-то истории, связанные с Мэйлин, вспоминали разговоры, которые велись на кухне. Потом они уходили, и их место занимали следующие. Ребекка с благодарностью слушала эти, похожие, в общем-то, истории. Они помогали ей отогнать тягостные мысли, что на этой же кухне ее бабушка нашла свой конец.

Так прошло около часа. Байрон почему-то не появлялся. Ребекка ничуть не удивилась бы, если б он поехал домой и там они с Уильямом в тишине своей кухни поминали Мэйлин. Затем мысли о Байроне вытеснило странное ощущение. Казалось, невидимая веревка тянет ее прочь из дома. Ребекка встала и, не дослушав очередную историю, пошла в гостиную. Чувство было ей совершенно незнакомым. Похоже, оно не имело никакого отношения к ее горю.

— Бекс, что с тобой? — спросила встретившаяся ей на пути Эмити.

Ребекка оставила ее вопрос без ответа и продолжала идти. Она открыла дверь и вышла на крыльцо. Она смутно сознавала, что ведет себя более чем странно. Вроде бы нужно хоть как-то объяснить свои действия. Но непонятная сила тянула ее все дальше и дальше.

— Ребекка, куда ты? — не отставала Эмити.

Видя, что та никак на нее не реагирует, Эмити бросилась обратно в дом.

— Шериф! Дэниел! Кто-нибудь! — закричала она.

На лужайке Ребекка увидела маленькую девочку. У ребенка была в нескольких местах ранена рука. Еще одна рана кровоточила на плече. Царапины на ногах свидетельствовали, что ее волокли по земле. Глаза девочки были закрыты, а голова — повернута набок.

Мозг Ребекки еще не успел дать оценку случившемуся, но сама она уже присела на корточки перед девочкой, взяла руку и стала прощупывать пульс. К счастью, пульс был, хотя и неровный. Ребекке стоило немалых усилий сосредоточиться на ребенке.

«Я ведь сейчас думаю не об этой несчастной малышке».

— Боже! Что с ней?

К Ребекке подбежала плачущая женщина — вероятно, мать девочки. Оттолкнув Ребекку, она подхватила ребенка на руки и крикнула прерывающимся от слез голосом:

— «Скорую»! Срочно! Позвоните!

Шериф Мак-Инни помог женщине подняться на крыльцо и принялся осматривать раны.

Отец Несс и местная ясновидящая, которую все звали не иначе, как леди Пенелопа, старались успокоить собравшихся. Кто-то, кажется, Эвелин, догадался принести кухонное полотенце, из которого соорудили импровизированную повязку на раненое плечо. Казалось, оснований для беспокойства больше не было, однако странное напряжение не оставляло Ребекку.

«Теперь это отдалилось».

Забыв о ней, все толпились на лужайке, куда в ожидании «Скорой» перенесли раненую девочку. За лужайкой начинался не то лесок, не то крупный кустарник. Но на нескольких ярдах перед кустарником росли деревья повыше. Они росли практически на голой земле; Мэйлин тщательно выпалывала траву и вырывала кустики поменьше. А дальше начинались заросли. Дикое животное, укусившее ребенка, скрылось там. Под деревьями было пусто. Ребекка остановилась и стала всматриваться в зеленую стену — не мелькнет ли пара глаз, кусочек меха или еще что.

«Но почему я на расстоянии почувствовала это животное?»

К ней подошел Байрон.

— «Скорая» уже едет. Эвелин вызвала ее сразу же, как услышала крики Эмити. Через пару минут приедут.

Ребекка словно не слышала его. Она продолжала вглядываться в тени между кустов.

— Бекс, очнись! Ты что-нибудь видишь?

— Нет.

— А раньше? — Байрон тоже стал вглядываться. — Может, это кугуар? Или одичавшая собака?

— Нет. Я ничего не видела.

Ребекку поразил звук собственного голоса. Он исходил не изнутри, а как будто извне.

Некоторое время они оба всматривались и прислушивались. Затем невидимое притяжение разом исчезло. Ребекка принялась растирать виски, прогоняя остатки неприятного ощущения.

— Я видела в доме и других детей. Они на месте? Я тут не всех знаю. Но пусть родители проверят. Хорошо?

Она говорила тихо, будто неведомая опасность затаилась в кустах и может подслушать.

— Байрон, скажи им, чтобы поискали детей… На всякий случай.

— Хорошо. Я скажу Крису. А ты…

— Я тут немного постою и приду.

«Сколько всего успело произойти за какие-то сутки. Вчера я была в Калифорнии, мучилась из-за поисков сюжета… А сегодня успела похоронить бабушку, посидеть на поминальном обеде и теперь стою, пытаюсь высмотреть дикое животное, напавшее на ребенка».

Горе имеет разные стадии. Возможно, в глазах собравшихся она вела себя более чем странно. Но внутри все было логично. Желание уткнуться головой в подушку и дать волю слезам прошло. Желание задавать вопросы — отодвинулось на задний план. Сейчас Ребекке хотелось выпроводить всех из дома, взять наверху старый дробовик Мэйлин и усесться на крыльце в ожидании злобной дикой кошки или бродячей собаки, напавшей на беззащитную малышку.

В это время к дому подкатила машина «Скорой помощи». Следом подъехала другая; в ней сидели Уильям Монтгомери и молодой раввин, поселившийся в Клейсвилле несколько лет назад. Уильям сразу же нашел глазами сына, а затем Ребекку.

Рабби прошел к матери пострадавшего ребенка. Уильям протиснулся сквозь небольшую толпу и подошел к Ребекке.

— Ты как? — спросил он.

— Я-то нормально. А вот ребенку досталось. Вышла во двор поиграть, и на нее напало… говорят, какое-то дикое животное.

Дэниел взялся оттеснять гостей от санитаров, чтобы не мешали укладывать ребенка на носилки и грузить в машину. Он огляделся по сторонам. Заметив в стороне Ребекку и Уильяма, Дэниел посмотрел на них почти что с упреком.

Ребекка невольно вздрогнула. Она не понимала, что еще от нее требуется. Она почувствовала опасность, нашла раненого ребенка, позвала на помощь. Что еще? Рану, как могли, перевязали. Больше она сейчас ничем помочь не может. Или она в очередной раз столкнулась с «местными особенностями»?

— Бекс, почему бы тебе не вернуться в дом? — предложил Уильям.

Совесть не позволяла ей отклонить его предложение. Спорить с ним Ребекке тоже не хотелось. Уильям — единственный, чья потеря сопоставима с ее.

Ребекка кивнула в знак согласия и пошла к Байрону, поймав по пути обрывок разговора.

— …как и Мэйлин, — тихо сказал Байрон, обращаясь к Крису. — Так что, Крис, нечего призывать меня успокоиться.

Ребекку передернуло. «Как Мэйлин»? Бессмыслица какая-то. Байрон говорил, что Мэйлин убили. Дикое животное могло покалечить Мэйлин, но не убило бы ее.

— Байрон! — позвала она.

Чувствовалось, он никак не ожидал увидеть ее именно здесь.

— Бекс? — Байрон смущенно поскреб подбородок. — Я думал ты там, со всеми…

Ребекка посмотрела на шерифа. Тот молча покачал головой. Потом она вновь перевела взгляд на Байрона. Неловкую ситуацию спасла леди Пенелопа. Она покровительственно обняла Ребекку за плечи. Тон ясновидящей был мягким, но настойчивым.

— Пойдем в дом. У тебя сегодня было слишком уж… насыщенное утро. Эвелин поставила чайник. Почему бы тебе не выпить травяного чая? Я принесла замечательные сборы. Они отлично успокаивают нервы.

Ребекка вежливо высвободилось из объятий леди Пенелопы.

— Вы идите. Я обязательно приду. Мне тут еще надо кое-что выяснить.

Подошел пастор Мак-Лендон и вопросительно поглядел на леди Пенелопу. Ребекка сделала вид, что ничего не заметила. Однако прекрасно видела, как ясновидящая мотнула головой.

— По-моему, нам здесь уже нечего делать, — вдруг сказал шериф Мак-Инни. — Идемте, пастор. Поможем Эвелин с чаем.

Шериф улыбнулся леди Пенелопе и приготовился увести Мак-Лендона. Ясновидящая, казалось, только того и ждала. Она снова обняла Ребекку и прошептала:

— Байрон — прекрасный человек. Ты можешь ему доверять, Ребекка… И себе тоже.

Затем Пенелопа повернулась к пастору и с невинной улыбкой спросила:

— Сесилия отбыла без дополнительных эксцессов?

— Обошлось. Благодарю за предостережение.

Они все дошли до крыльца, но на крыльце Байрон прикрыл дверь, давая понять, что разговор не окончен.

— Я понял: ты слышала наш разговор с Крисом. Попробую тебе объяснить…

— Нет. Не сейчас. Сегодня с меня и так достаточно.

Ребекка резко тряхнула головой.

— Прошу тебя, Байрон. Не надо.

Он молча обнял ее, и они оба смотрели, как санитары заносят раненую девочку в машину. Потом туда же забрались мать девочки и раввин.

Ребекка склонила голову на плечо Байрона.

Рабби высунулся из машины и что-то сказал Уильяму и отцу Нессу. Затем дверцы закрылись, и «Скорая» медленно отъехала со двора. Уильям зашагал к крыльцу. Он как-то странно держал левую руку. Вид у владельца похоронного заведения был крайне утомленный, и сам он выглядел лет на десять старше, чем утром, когда Ребекка только встретилась с ним. Подойдя к Ребекке, Уильям тепло улыбнулся ей.

— Ты замечательно держишься. Мэйлин гордилась бы тобой. В тебе больше сил, чем ты думаешь.

— Я бы этого не сказала. Пусть хоть внешне меня считают сильной.

— Не только внешне. Мэй чувствовала сильных людей и не была склонна к пустым комплиментам… Вы с ней обе похожи.

Уильям мельком взглянул на сына, затем извлек из кармана пиджака толстый конверт и подал Ребекке.

— Мэйлин просила передать тебе вот это.

Ребекка поблагодарила и взяла конверт.

К крыльцу подошел отец Несс.

— Уильям, дальше оттягивать нельзя. Скоро в это вмешается городской совет.

— Знаю.

Лицо Монтгомери-старшего болезненно вытянулось, а сам он напрягся.

— Я как раз собираюсь этим заняться.

Ребекка и Байрон недоуменно переглянулись. Ситуация начинала смахивать на плохой детективный фильм.

— Байрон, мне нужно с тобой поговорить. Дома.

— Как дома? — удивился Байрон. — Но Ребекка…

— Не беспокойся. Я уже более или менее пришла в себя. — Она подошла к Уильяму и поцеловала его в щеку. — Спасибо за все.

— Мэйлин была права насчет тебя. Ты выросла и стала прекрасной женщиной. Байрону повезло, что у него есть ты. — Уильям крепко обнял ее. — Теперь тебе будет легче. Обещаю.

Затем он молча посмотрел на Ребекку. У нее не хватило смелости сказать Уильяму, что между нею и Байроном фактически ничего нет. Но говорить это сейчас было бы жестоко.

— Спасибо, — только и сказала она и добавила, поворачиваясь к Уильяму: — До завтра.

Ребекка поспешно ушла внутрь, не увидев, как просияло лицо Байрона, когда он услышал о завтрашней встрече. О словах Уильяма она старалась не думать.

18

Байрон молча шел за отцом. По всей вероятности, этот разговор не предназначался для чужих ушей, иначе Уильям вряд ли бы ушел сейчас из дома Мэйлин… вернее, теперь уже из дома Ребекки. Когда он подошли к похоронному заведению, Уильям не задержался на жилой половине, а сразу же направился к двери, ведущей в служебную часть.

— Что у тебя с рукой? — спросил Байрон, но отец не ответил и прошел в дверь.

— Элейн, мы будем в подвале, — сообщил он своей секретарше и управляющей в одном лице. — Я оставил вам на столе список поручений.

— Я уже почти все сделала, — откликнулась та, выглядывая из кабинета.

— Я в этом и не сомневался. — Уильям остановился и с улыбкой посмотрел на нее. — Спасибо вам… за все.

— Кстати, ваш заказ доставили раньше. Я им займусь.

— Отлично.

Возле своего кабинета Уильям снова остановился, достал ключи и запер дверь. Затем он протянул ключи Байрону.

— Положи к себе, — сказал он сыну.

— Зачем? — спросил ошеломленный Байрон.

— Идем, — сказал отец, игнорируя и этот его вопрос.

Байрон словно прирос к месту. Список странностей в поведении отца, наблюдаемых им с момента убийства Мэйлин, постоянно увеличивался. Но сейчас Байрона больше всего тревожила отцовская рука, которую тот постоянно прижимал к груди.

— Что у тебя с рукой? — спросил Монтгомери-младший.

— Пустяки. Скоро пройдет. У нас с тобой есть дела поважнее, — ответил Монтгомери-старший.

Уильям открыл дверь, ведущую в подвал, щелкнул выключателем и стал спускаться.

Байрон запихнул отцовские ключи в карман.

— Отец, что вообще происходит?

— Закрой дверь, — велел ему Уильям.

Байрон захлопнул дверь.

— Теперь запри ее на ключ.

— Отец, я начинаю за тебя беспокоиться, — признался Байрон, запирая дверь изнутри. — Ты собираешься рассказать мне, что все это значит?

Уильям невесело рассмеялся.

— Я предпочел бы ничего тебе не рассказывать, но у меня больше нет времени скрывать это от тебя.

— Отец? Я тебя никогда таким не видел. Что у тебя с рукой? Почему ты прижимаешь ее к груди?

— Да перестань ты волноваться о моей руке.

— Я перестану, когда ты расскажешь, в чем дело, — упрямо произнес Байрон, глядя на посеревшее лицо Уильяма. — У тебя был сердечный приступ? Я так и думал.

— Не угадал, сынок. А теперь, если хочешь узнать, что к чему, слушай и постарайся не перебивать… Давным-давно основатели Клейсвилла заключили некое соглашение, и оно действует до сих пор. У него есть свои условия, а также обязанности, которые некоторым из нас приходится выполнять. И есть вопросы, задавать которые могут не все, а лишь немногие избранные. Остальным эти вопросы и в голову не придут либо тут же забудутся.

Уильям сошел с последней ступеньки и остановился, внимательно глядя на Байрона.

— Но эти избранные отвечают за спокойствие в городе. Они должны всеми силами оберегать покой и безопасность горожан. Они… точнее, мы — защитная стена между миром живым и миром мертвых. Я — один из них. В современном мире я называюсь владельцем бюро похоронных услуг. В договоре мое ремесло названо одним словом — более простым и правильным — Гробовщик. И я горжусь своим ремеслом. Быть Гробовщиком — это почетно, сынок.

— Та-ак, — протянул Байрон, настораживаясь еще сильнее.

Он просто не узнавал своего отца. «А вдруг у него случился инсульт?» — со страхом подумал Байрон. Только этим можно было объяснить внезапное помрачнение ума. Впрочем, медицинские познания Байрона находились почти на нуле. Их с отцом «пациенты» уже не нуждались во врачебной помощи. А вот отцу она очень даже нужна сейчас. Боль в руке вполне могла быть признаком инсульта, который он перенес на ногах.

— Давай поднимемся наверх. Я позвоню доктору Пефферману, пусть он тебя посмотрит.

Уильям и ухом не повел.

— Я рассказываю то, о чем тебе необходимо знать. Я понимаю, сынок: тебе непросто это слушать. Жаль, что у нас не будет возможности поговорить в более спокойной обстановке.

— Ты о чем?

Байрон был готов броситься наверх и вопреки протестам отца вызвать «Скорую помощь». Он не узнавал Уильяма. «Неужели отец обезумел от горя? Не желает смириться с тем, что Мэйлин больше нет? Может, это стало причиной сердечного приступа или, хуже того, инсульта?» Байрон попытался вспомнить, с чем еще может быть связана боль в руке, но мысли разбегались.

— Слушай, что я говорю. И внимательно слушай.

Уильям остановился напротив светло-голубого металлического шкафа, стоящего у стены.

— Внимательным? К чему? — не понял Байрон.

Монтгомери-старший надавил на бок шкафа. Тот со щелчком отъехал вбок, обнажив вход в туннель.

— Доверяй своей интуиции.

— Ого! Это что, твой личный вход в преисподнюю? — попытался пошутить Байрон, но Уильям так на него посмотрел, что тот прикусил язык.

— Такими вещами не шутят! Здесь изволь быть почтительным.

— Здесь? — переспросил Байрон, становясь рядом с отцом.

Из всех ответов, какие он надеялся получить, туннель в подвале, заставленный металлическим шкафом, не приснился бы ему и в страшном сне.

— Куда ведет этот туннель?

Уильям молча переступил порог и оказался в туннеле. Справа, в ржавой скобе, торчал факел, рукоятка которого была обмотала полуистлевшей тряпкой. Факел вспыхнул сам собой, словно включенный электрический фонарь. «Факелы сами собой не зажигаются». Тем не менее он собственными глазами видел, как факел вспыхнул, и чадящее пламя слабо осветило замшелые стенки туннеля. Насколько Байрон знал, никаких подземных каменоломен в окрестностях Клейсвилла не было, как и пещер естественного происхождения. В детстве он интересовался спелеологией и даже лазал с мальчишками по заброшенным шахтам… пока мать не пригрозила, что запрет его дома на замок.

— Это что, тайный подземный ход, оставшийся со времен войны за независимость? — спросил Байрон.

Уильям покачал головой.

— Тогда что? Ты уже ходил по нему? Какое отношение туннель имеет к твоей руке?

— Это вход в страну мертвых, — сказал Уильям.

— Что-о?

Разумеется, туннель имел вполне понятное объяснение, а отец сейчас просто… впал в помрачнение. От горя, сердечного приступа или чего еще. Его надо немедленно показать врачу.

— Пап, ну, пожалуйста, давай поднимемся наверх. Если не хочешь, я не буду вызывать врача. Ты просто выспишься. Потом поговорим.

— Байрон, мы напрасно теряем время. Ты думаешь, я спятил? Представь себе, нет. Идем, нас ждут. Мертвым некуда торопиться, но терпения у них ненамного больше, чем у живых. Идем со мной.

Байрон медлил. Если его отец не тронулся умом, то как тогда назвать эту странную игру? Зачем он накручивает столько мистики вокруг обычного подземного хода? Куда бы ни вел этот туннель, никаких входов в страну мертвых не существует.

Вскоре Байрон убедился, что в туннеле они не одни. В холодном, туманном воздухе замелькали какие-то лица. «Мне это только кажется. Это от перепада температур», — пытался убеждать себя Байрон. Вскоре встали видны очертания призрачных фигур. Они протягивали руки к его отцу. Байрон не понимал, то ли они приветствовали отца, то ли угрожали ему. Байрону сделалось жутко. Он вошел в туннель и встал перед отцом.

— Что все это значит?

Уильям наклонился к нему и почти крикнул ему в ухо:

— Держись рядом со мной. Они не всегда бывают такими.

Они?

Отец шагнул в темноту. Байрон последовал за ним, и сейчас же темнота окутала его. Он перестал видеть факел. Подул холодный ветер. Байрон пробовал звать отца, но слова тонули в завываниях ветра. Казалось, у ветра есть зубы и они больно впивались Байрону в кожу. Его шея стала холодной и липкой, и такая же противная вязкая влага появилась на губах.

Впереди мелькнул огонек. Отец успел отойти на несколько ярдов. Байрон бросился его догонять. В сумраке белели покрытые инеем стены.

Ветер стих столь же внезапно, как и начался. Голоса и призрачные руки тоже исчезли, и Байрон уже был готов убедить себя, что все это ему лишь показалось.

«Галлюцинация от перепада температур».

— Ты добивался ответов, — сказал ему Уильям, сопровождая каждое слово облачком пара. — Скоро ты их получишь. Не все, но на первых порах тебе хватит.

За спиной лязгнула закрывшаяся дверь. Байрон даже подпрыгнул. Он обернулся, но во тьме ничего не увидел. Зато впереди картина начала меняться. Появился свет; вначале тусклый, а затем яркий. Он шел оттуда, где туннель заканчивался.

— Иногда путь по туннелю длится долго, а иногда — как сегодня — бывает коротким, — сказал Уильям. — Короткий путь означает, что нас ждут и хотят с нами поговорить.

Рядом пронеслась тень и растворилась в конце туннеля.

— Они? — переспросил Байрон, хотя прекрасно понимал, о ком речь.

— Мертвые, сынок.

Возле выхода из туннеля виднелись смутные очертания каких-то зданий. На первых этажах поблескивали витрины магазинов.

— Это их мир, — продолжал Уильям. — Они давно ждали встречи с тобой.

— Мертвые?

Полукруглый выход по-прежнему ярко светился, но вокруг них с отцом вновь стало темно. Байрон силился разглядеть хоть что-нибудь. Бесполезно. Света факела не хватало даже на ближайшие к ним куски стены. Наверное, тут и прожектор не слишком бы помог. Это был переход между мирами, и в нем действовали свои законы.

— Значит, ты ведешь меня в гости к мертвым, которые хотят меня видеть? — настороженно спросил Байрон.

— Не всем, кто хотел бы тебя видеть, это доступно. Ты не увидишь там своей матери. Близких друзей тоже не увидишь и… прежних Гробовщиков.

— Страна мертвых, — растерянно повторил Байрон. — И этот… ад находится прямо под нашим домом?

Байрон старался говорить тихо, но каждое его слово туннель превращал в гулкое эхо.

— Это не ад и не рай, — возразил Уильям.

Он в основном смотрел себе под ноги, но несколько раз тоже оглядывался по сторонам. Значит, мелькавшие тени не были галлюцинацией Байрона.

— Мы почти не знаем страну мертвых. Наверное, в нее ведут и другие туннели. Но нам доступен только этот.

— Нам? — удивился Байрон.

— Да, Байрон. Следующим Гробовщиком станешь ты.

Уильям покрепче сжал рукоятку факела. Байрон заметил, что отцовское лицо покрыто капельками пота.

— Если бы я тебе просто рассказал о мире мертвых… сам понимаешь. Лучше один раз увидеть. Тебе это нужно было это увидеть, а потом… потом мы поговорим.

Уильям повернулся и пошел дальше, предоставляя Байрону право выбора: следовать за ним либо остаться в темноте.

«Мир мертвых, которым вдруг захотелось на меня посмотреть».

У него на языке вертелись отнюдь не почтительные слова. Байрон не знал, что сильнее его злит: незнакомец, к которому отец вел его побеседовать, или то, что от него долгие годы скрывали существование туннеля. Одно дело — «заначки» сигарет или виски. И совсем другое, когда отец скрывал от него целый мир.

Возле выхода из туннеля Уильям остановился. Он не стал оборачиваться, а лишь протянул руку назад и растопырил пальцы.

— Хочу тебя кое с кем познакомить, — сказал Уильям.

Байрон не узнавал отца. У Монтгомери-старшего впервые дрожал голос. Такого с ним не было, даже когда он узнал об убийстве Мэйлин. А тут, похоже, Уильям… боялся того, к кому вел сына на разговор.

Возле выхода в стене торчала такая же железная скоба. Уильям поставил туда факел, и тот мгновенно погас. Затем отец вышел из туннеля.

— Здравствуй, Чарли, — сказал Уильям.

Байрону показалось, что они попали в шахтерский город. Но человек, которого звали Чарли, выглядел здесь таким же чужаком, как и они. Он не имел ничего общего с невзрачными домами и убогими магазинами. Чарли был одет в костюм 30-х годов прошлого века. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал аккуратный квадратик шелкового платочка. Рубашку украшал шелковый галстук. Голову Чарли прикрывала широкополая фетровая шляпа. И весь этот изыск был выдержан в оттенках серого. Наверное, в мире мертвых отсутствовали краски.

— Заждался я вас, — сказал Чарли. — Идемте. Все уже готово. Поторапливайся, молодой человек, — добавил он, обращаясь к Байрону.

Уильям открыл рот, собираясь что-то сказать, но тот опередил отца.

— Почему я должен поторапливаться?

Чарли остановился и улыбнулся.

— В противном случае тебя ждет то, что вряд ли тебе понравится. Надеюсь, ты уже знаешь, что миссия Гробовщика может перейти к тебе. Я говорю «может», а не «должна», поскольку он, — Чарли ткнул в сторону Уильяма концом незажженной сигары, — пока не окончил свой жизненный путь. Так что, если ты окажешься непригодным, у нас еще есть время найти более подходящую кандидатуру.

Уильям молча коснулся сыновнего плеча. Байрон обернулся. Из рукава отцовского костюма вытекали капельки крови. Кровь испугала Байрона сильнее, чем странный город и безапелляционный Чарли.

— Отец, что с тобой?

Уильям не ответил. Его взгляд был обращен к Чарли.

— Не волнуйся, Чарли. Я не задержусь на той стороне. Мы оба знаем, что настало время перемен.

Чарли слегка кивнул. На его лице мелькнуло что-то вроде сожаления, но прежде, чем Байрон успел присмотреться, лицо мертвеца приняло прежнее выражение. Чарли эффектно взмахнул рукой, в пальцах которой был зажата все та же незажженная сигара.

— Я заказал нам столик, — сказал он.

— Отец, откуда у тебя кровь?

Байрон закатал рукав отцовского пиджака и увидел на запястье неуклюже наложенную повязку. Она была вся в крови.

— Что с твоей рукой? Тебя нужно срочно везти в больницу.

Чарли тоже посмотрел на окровавленное запястье, затем поймал взгляд Уильяма.

— Тебе нужен врач?

— Нет, — сказал Уильям, осторожно высвобождая руку из пальцев Байрона. — Это может подождать.

Уильям и Чарли вновь обменялись только им понятными взглядами.

— Как хочешь, — пожал плечами Чарли.

Он повернулся и зашагал по серому городу. Уильям двинулся следом. Байрону хотелось силой увести отца отсюда, но это был эмоциональный порыв. В глубине души он понимал: все это не случайно, и своим упрямством он может лишь испортить дело.

Когда все вокруг состоит из оттенков серого, даже грязь и копоть воспринимаются по-иному. Байрон сделал это открытие, идя по улице города, который нельзя было назвать ни старинным, ни современным. Через какое-то время деревянные здания сменились кирпичными, а потом стали попадаться дома из бетона, стали и стекла. Коляски и телеги соседствовали с велосипедами, мотоциклами и автомобилями 50-х годов. Столь же пестрой была и одежда жителей города. Некоторые женщины носили платья девятнадцатого и даже восемнадцатого века, другие шли в демократичной и вполне современной одежде. В этом сосуществовании эпох была какая-то неестественная красота, словно какой-то художник объединил их на своей картине, идеализировав каждую сообразно своим представлениям. Но она не умиротворяла. В ней было что-то тревожное. А может, Байрону это только казалось.

Людей было очень много — буквально на каждом шагу. Они заполняли тротуары, магазины, ресторанчики. Байрон с удивлением заметил, что многие жители города вооружены, причем далеко не все револьверы находились в кобурах. Гораздо чаще они были заткнуты за пояс или выглядывали из карманов. Наверное, это считалось местной традицией, поскольку оружие никого не пугало. Матери преспокойно катили коляски и вели за руку маленьких детей. Но еще сильнее, чем откровенная демонстрация оружия, Байрона поразили пары, где мужчины и женщины, судя по одежде, принадлежали к разных эпохам. Впрочем, это ничуть не мешало им оживленно разговаривать, смеяться и оказывать друг другу знаки внимания.

— Давненько у нас не было туристов, — с явным удовлетворением проговорил Чарли.

— Байрон — не турист, — возразил Уильям. — Он здесь на законных основаниях, как я и все, кто был прежде меня.

— В этом еще надо убедиться.

Они подошли к перекрестку. Чарли остановился и замер, склонив голову. Сигара успела переместиться к нему в рот.

— Обождем здесь, — сказал он.

Через несколько секунд по перпендикулярной улице промчался поезд. Он двигался совершенно беззвучно и без всяких рельсов. Вскоре от него осталась лишь быстро удаляющаяся точка.

Чарли вынул из жилетки карманные часы, щелкнул крышкой. Байрон не успел разглядеть положение стрелок. Часы вернулись обратно в карман, а их хозяин ступил на людную улицу.

— Теперь путь свободен.

— Это потому что прошел поезд? — спросил Байрон.

Чарли смерил его взглядом.

— Паренек не блещет сообразительностью, — сказал он, обращаясь к Уильяму.

Тот улыбнулся, но улыбку вряд ли можно было назвать дружеской.

— А по-моему, он достаточно сообразителен и лучше, чем я, пригоден для работы. Если тебе нужна ссора, Чарльз, дождись, пока мы поговорим о главном.

Возникла пауза. Потом Чарли рассмеялся.

— Я всегда рад тебя видеть, старик. С удовольствием поболтал бы с тобой наедине. Может, задержишься в наших краях?

Уильям покачал головой.

— Я иду туда, где Энн. Сомневаюсь, чтобы моя жена была где-то здесь.

Они пересекли странную улицу, по которой без предупреждения ходили поезда. Пройдя еще немного, Чарли остановился перед стеклянной дверью с надписью: «Таверна „Тип-топ“. Собственность мистера С.». Дверной ручкой служил медный прут, вставленный в дверь. Чарли потянул за прут, открыл дверь, вошел первым и жестом радушного хозяина пригласил Уильяма и Байрона последовать за собой.

— Как насчет твоей Хранительницы? — негромко спросил он.

— Помолчи, — угрюмо отозвался Уильям и показал ему кулак.

— Полегче, старик.

Неприкрытая угроза Чарли сопровождалась все той же улыбкой и покачиванием сигары.

— С твоей Хранительницей все в порядке. Но показаться, пока ты здесь, она не сможет. Правила есть правила.

— Отец, кто такая Хранительница? — спросил Байрон.

Удивление на лице Чарли сменилось сомнением, а затем усмешкой.

— Ты что, до сих пор ничего не рассказал своему отпрыску? Ты меня поражаешь, Уильям.

Чарли вперился в него глазами.

— А девчонка? Такая же невинная?

Уильям разжал пальцы.

— Мы с Мэйлин решили, насколько возможно, держать их в стороне от… всего этого.

— Ты-то еще там, а Мэйлин уже здесь, — присвистнул Чарли.

У Байрона лопнуло терпение.

— Может, вы оба посвятите меня в смысл вашего разговора?

Чарли повернулся к нему.

— Знаешь, парень, я бы ни за какие сокровища мира не согласился бы оказаться сейчас в твоей шкуре. Но мне повезло: я попал к самому началу спектакля. Будет не грех заплатить за лучшее место, чтобы все видеть и слышать.

Он прошел мимо Байрона и углубился в зал. Невзирая на название, чувствовалось, что «тип-топ» этой таверны давно миновал. Стены покрывали выцветшие обои. В некоторых местах они были сильно порваны. По потолку тянулись какие-то трубы, а бархатные диванчики почти все были продавлены. Невдалеке от входа находилась невысокая сцена с ударной установкой и кабинетным роялем. В отличие от остальных деталей интерьера, музыкальные инструменты были совсем новые и блестящие. От сцены начинались ряды столиков, покрытых одинаковыми полотняными скатертями. Столики окружали стулья с высокими спинками. На каждом столике горела небольшая свеча. В дальнем углу зала Байрон увидел деревянную стойку и портьеру, скрывавшую еще одну дверь. Портьера, как и скатерти, была потертой и выгоревшей. Заведение, когда-то вполне элегантное, ныне сохраняло лишь налет элегантности. В отличие от других ресторанов, встретившихся им по дороге, таверна «Тип-топ» пустовала. Кроме официантки и бармена, в зале никого не было.

— А вот и наш столик, — сообщил Чарли, подведя их к столику возле сцены.

На нем лежал прямоугольник белого картона с каллиграфической надписью, сделанной от руки: ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ МИСТЕРА С. И ГОСТЕЙ.

К столику уже направлялась официантка.

— Три порции шотландского виски, — сказал ей Чарли.

— Да, мистер С.

Официантка почему-то продолжала стоять возле столика и вопросительно смотреть на Чарли.

Значит, он и есть хозяин этого обветшалого заведения? К чему тогда эта комедия с резервированием столика, если зал и так пуст?

— Виски из моих специальных запасов, — сказал Чарли.

Официантка повернулась и неслышно удалилась исполнять заказ.

— И пусть они пошевелятся! — крикнул ей вслед Чарли.

Он похлопал Байрона по плечу.

— Думаю, тебе здесь понравится, парень.

19

Дайше было не уйти от похоронного заведения. Она отходила, затем снова возвращалась. Она и сама не понимала, зачем стоит здесь, где ее могли все увидеть. Затем что-то начало упорно тянуть ее внутрь. Минуту назад этого ощущения не было, но теперь появилось. Оно становилось все сильнее. Это было похоже на широко разинутую пасть, готовую проглотить Дайшу целиком. Нет, даже хуже: схватить своими острыми зубами и утащить туда, где обитают настоящие мертвецы, и оставить там навсегда.

«Он хочет сделать меня взаправдашней мертвой», — думала Дайша.

Ей хотелось покрепче схватиться за дерево, но она этого не сделала. Потом возникло другое чувство, чем-то похожее на одиночество. Она поняла, кто готов утянуть ее к мертвецам. Новый Гробовщик. Она видела его. Не только вчера и минувшей ночью. Раньше. Много лет назад, когда ей самой было года три или четыре. Ребята постарше пускали воздушного змея. Змей красиво парил в воздухе, а потом вдруг запутался в ветвях дерева, под которым она сейчас стояла. Ребята кричали, дергали за веревку, но все напрасно. И тогда на их крики вышел он. Он тогда был младше, чем она сейчас. Он молча полез на дерево, достал змея и так же молча бросил его им. Потом слез с дерева и ушел в дом. Он чувствовал себя героем дня, а они… Что они ему — дети бедняков, у которых не было столько денег, как у его родителей? На Дайшу — маленькую замарашку — он вообще не обратил никакого внимания.

Тогда он был просто самоуверенным мальчишкой. А теперь стал… чудовищем.

Он убил бы ее, если б знал, кто она такая. И тогда бы все кончилось.

Прошло несколько часов, а Дайша все продолжала стоять возле дерева, борясь с искушением войти внутрь дома, где ее ждала бездна. Голодная бездна.

Дайша тоже была голодна. А ей нельзя долго голодать, иначе она распадется на куски. Ей нужна пища. Слова и питье. Все это она без конца хотела с тех самых пор, как проснулась. Ей это требовалось, как воздух при той жизни, поскольку теперь она прекрасно обходилась и без воздуха. Найти кровь и плоть не составляло труда. Сложнее дело обстояло с историями. Дайше обязательно требовались еще и истории. Но чтобы их услышать, нужно общаться с людьми и говорить с ними, а это у нее плохо получалось даже при жизни.

Неподалеку появилась женщина. Она двигалась очень уверенно, точно зная, куда ей надо идти и что делать. Женщина была несколько старше Дайши, но моложе, чем новая Хранительница.

Дайша пошла за ней. Та останавливалась возле столбов и прикрепляла к ним листы бумаги с объявлением: ловко щелкала небольшой машинкой, и лист замирал на столбе. Из наушников ее плеера долетали отдельные басовые звуки, но различить мелодию Дайше не удавалось.

Понаблюдав за женщиной, Дайша подошла к ней и сказала:

— Кажется, я заблудилась.

Женщина вскрикнула и выдернула один наушник.

Насторожившись, Дайша отступила.

— Прости, я даже не слышала, как ты подошла, — сказала ей женщина и почему-то покраснела. — Нельзя слушать музыку на такой громкости.

— Почему?

Женщина выключила плеер, переложила стопку листов в другую руку и повернулась к Дайше.

— Потому что в городе появилось опасное дикое животное. Я не услышала, как ты подошла. А если бы это было оно?

— Я не слышала ни про какое животное, — сказала Дайша.

— Я работаю в городском совете. Мы стараемся предупредить жителей, чтобы они были осторожнее. Чтобы не позволяли детям гулять одним. Я могла бы сделать это и позже, но на вечер у меня другие планы… Прости, тебе, наверное, неинтересно все это слушать.

Женщина засмеялась.

— В последнее время совсем сбилась с ног. Нервы — ни к черту.

— Давай, я тебе помогу, — предложила Дайша и протянула руку. — Если в городе разгуливает опасное животное, я боюсь ходить одна.

— Спасибо. — Женщина подала ей часть листков. — Меня зовут Бонни-Джин.

Свое имя Дайша не сказала. Она пошла к ближайшему фонарному столбу.

— Подожди, — догнала ее Бонни-Джин. — Возьми степлер, иначе листовка не будет держаться. Хорошо, что я взяла еще один.

Они шли вместе. Развесив объявления на улице, Бонни-Джин решила, что не помешает добавить несколько штук в городском парке.

— Отлично, — сказала довольная мисс Блю. — Как здорово работать вместе. Если мы поторопимся… А у меня сегодня свидание.

В словах Бонни-Джин Дайша услышала разрешение. «Она — как Мэйлин. Она хочет мне помочь».

— Спасибо, — прошептала Дайша прежде, чем принять помощь Бонни-Джин.

А потом Дайша шла одна по тихим, пустым улицам и жалела, что Мэйлин больше нет в живых. «Она бы рассказывала мне истории. А Бонни-Джин так ничего мне и не рассказала». Та затихла почти сразу же, пока Дайша ела. Странная женщина. Вместо слов она всхлипывала и хныкала, а потом замолчала. Насовсем.

20

Ребекка сидела за письменным столом Мэйлин. Сбоку от старинного пресс-папье лежали какие-то бумаги. Ребекка пока не собиралась их разбирать. Даже странная приписка «забрать апельсины», сделанная рукой Мэйлин на верхнем листе, не вызывала у нее любопытства. Ребекка рассеянно водила пальцами по поверхности стола. Она помнила, как отчим несколько раз предлагал бабушке отреставрировать стол, однако Мэйлин наотрез отказывалась. Она говорила, что все эти царапины и щербинки делают его именно ее столом, а не безликим предметом мебели. «Это истории, оставленные годами», — говорила бабушка. Комната, служившая Мэйлин кабинетом и спальней, хранила их превеликое множество. Все кружевные салфетки и накидки были сделаны еще ее прапрабабушкой. Не менее впечатляющей была и старинная кровать Мэйлин со столбиками, на которых крепился деревянный полог. Левый передний столбик имел небольшую вмятину: когда-то малыш Джимми кинул в него игрушечной машиной.

Семья.

Иногда Ребекке казалось странным, что она так много знает о генеалогическом древе отчима и практически ничего не знает о своем родном отце. Но Джимми был частью ее жизни, а биологический отец — всего лишь именем, проставленным в свидетельстве о рождении.Джимми — единственный отец, который на несколько лет появился в ее жизни. Однако самым близким членом семьи была Мэйлин. Нельзя сказать, чтобы между Ребеккой и матерью существовала отчужденность. Они неплохо ладили, когда жили вместе. Да и потом их встречи были искренними и теплыми, но… не такими, как с Мэйлин. Ребекка никогда особо не задумывалась о характере этой близости, принимая ее как данность.

И вот Мэйлин не стало. Связь оборвалась.

Ребекка провела рукой по темному дереву столешницы. Часть историй, живших в этой комнате, она знала от Мэйлин. Теперь ей хотелось услышать остальные. Она бы дорого дала, чтобы вместе с историями услышать и голос Мэйлин.

Увы, вместо голоса бабушки ей пришлось несколько часов подряд выслушивать гостей, пришедших на поминальный обед. Все они говорили, какая это потеря для Клейсвилла и как им всем будет не хватать Мэйлин. Они не лукавили. Когда гости рассказывали Ребекке, какой удивительной женщиной была ее бабушка, она вежливо улыбалась: «А то я без вас этого не знаю!» Сложнее всего Ребекке пришлось, когда ее окружила кучка женщин, и те начали говорить, как ей сейчас тяжело и как они понимают ее состояние. Вот здесь она едва не сорвалась. Откуда им знать про ее состояние?

Когда Ребекка исчерпала все запасы терпения, она без обиняков заявила нескольким засидевшимся гостям, что очень устала и хочет побыть одна. Наверное, это противоречило правилам местной вежливости; ведь люди пришли отдать последний долг Мэйлин. А при жизни Мэйлин эти милые, заботливые люди сохраняли невидимую, но вполне ощутимую дистанцию. При встрече они вежливо здоровались и перебрасывались с бабушкой несколькими ничего не значащими фразами, но никто из них не заходил к ней просто так, по-соседски, на чай с пирогом. И к себе никто не звал. Ребекка не понимала причин, почему вокруг Мэйлин и ее семьи существует такая «полоса отчуждения».

От самой Мэйлин Ребекка не слышала ни одной жалобы или упрека в адрес жителей Клейсвилла. Более того, бабушка даже защищала эту дистанцированность ото всех.

— Поверь мне, дорогая, у них есть на то свои причины, — говорила она всякий раз, когда Ребекка возмущалась по этому поводу.

Причины, возможно, и существовали, однако Ребекка не желала с ними мириться.

Все-таки она правильно сделала, выпроводив засидевшихся гостей. Тишина в доме Мэйлин, как всегда, успокаивала. Ее удивлял тот странный покой, которым был наполнен этот старый фермерский дом. Даже сейчас, казалось, стены брали на себя значительную часть горя, постигшего Ребекку. Теперь она уже была в состоянии открыть конверт, переданный ей Монтгомери-старшим.

«Апрель 1993 г.

Не могу сказать, Бекс, что писать это письмо мне не намного приятнее, чем тебе — его читать. Сомневаюсь, что у меня хватит смелости завести с тобой разговор об этом. Если он все же состоится… значит, я оказалась смелее, чем думала. Если нет, постарайся не слишком сердиться на меня после моей смерти.

Пусть между нами нет кровного родства, но ты для меня — такая же внучка, как и Элла Мэй. Правда, ты сильнее Эллы. Я никогда не сомневалась в твоей силе. Мне не стыдно в этом признаться, и мое признание ничем не оскорбляет память Эллы Мэй. Я любила и люблю ее, однако не хочу придумывать ей те качества, которых у нее не было. И тебе не советую. Возможно, настанет день, когда ты возненавидишь Эллу за сделанный ею выбор. Возможно, и меня тоже. И все же, я надеюсь, ты поймешь и простишь нас обеих.

Все, что я имею, и то, что мне досталось от моих предков по женской линии, теперь принадлежит тебе. Все необходимые бумаги, подтверждающие твои права, оформлены в полном соответствии с законом. Сисси и ее дочери уже давно знали об этом. Твоя мать — тоже. После смерти Эллы-Мэй ты стала моей единственной наследницей. Повторяю: дом со всем его имуществом, а также права на землю, где он стоит, — все это целиком принадлежит тебе и только тебе. Однако вместе с видимым наследством к тебе переходит и наследие особого рода, и оно может очень тебе не понравиться. Будь у меня иной выбор, я бы обязательно спросила твоего разрешения. Но сейчас ты — моя единственная избранница. Когда-то я думала, что вы с Эллой Мэй сами решите, кому из вас взять на себя мою ношу. Сейчас я вынуждена взваливать все на твои плечи.

Очень надеюсь, что в тот день, когда мое письмо попадет к тебе, ты уже будешь достаточно взрослой и готовой к своей миссии. Надеюсь также, что моя смерть не станет для тебя неожиданностью. Если же ты окажешься к ней неподготовленной, все необходимые ответы ты найдешь в этом доме. Доверяй отцу и сыну Монтгомери. Доверяй священнику Нессу. Обратись к опыту прошлого. Все твои предшественницы вели дневники. Они хранятся здесь. Прочти эти записи; там ты найдешь ответы на многие свои вопросы. Кроме одного — почему я настолько труслива, что не говорю всего этого тебе сама, глядя в твои глаза? Отвечу: дорогая, я боюсь. Боюсь, что ты отнесешься ко мне так же, как Элла Мэй. Боюсь, станешь думать обо мне так же, как думала я о своей бабушке, и что ты меня покинешь. А я слишком большая эгоистка, чтобы позволить себе тебя потерять. Уж пусть лучше между нами по-прежнему будут близкие и теплые отношения, которыми я очень дорожу.

Любовь моя, прости мне все ошибки и думай обо мне, когда меня не станет. Я страшусь даже представить, что ты поведешь себя по-иному.

Да пребудет с тобой вся моя любовь и надежда.

Бабушка Мэйлин».
Письмо было написано знакомым убористым почерком Мэйлин. А вот смысл письма Ребекка понимала лишь отчасти. И уж совсем непонятной для нее оставалась та часть, где Мэйлин беспокоилась, как бы Ребекка не изменила своего отношения к ней. Ненавидеть ее? За что?

Кроме письма, в конверте лежала копия завещания Мэйлин. Ребекка не стала подробно вникать во все детали, изложенные сухим юридическим языком. Завещание подтверждало: дом со всем имуществом, земельный участок и все сбережения Мэйлин Барроу после ее смерти целиком переходят к Ребекке. Сколько же лет Сисси знала об этом? «И потому она всегда ненавидела меня?» Усилием воли Ребекка оборвала цепочку мыслей. Сегодня Сесилия Барроу и так отняла у нее слишком много сил.

Ребекка решила найти дневники. Конечно, прочитать их будет интересно, но она сомневалась, что старые записи подскажут причину убийства бабушки. Свои поиски она начала с комнаты Мэйлин. Чувствовалось, что бабушка всю свою жизнь прожила на одном месте. Ребекка впервые обратила внимания на то, сколько у Мэйлин книг. Книжные стеллажи тянулись вдоль стен. Даже над дверью громоздилось несколько полок. Среди книг попадались старые и очень старые. Некоторые книги были зачитаны до дыр. Но нигде — ни единого намека на дневники.

Ребекка посмотрела в ящиках письменного стола. В них нашлось немало любопытных старых вещиц, однако дневников там не было. Тогда она занялась обследованием еще трех комнат, находившихся на втором этаже: ее собственной, комнаты Эллы и той, где когда-то жили Джимми и ее мать. В своей комнате Ребекка не нашла ничего, кроме нескольких романов в мягких обложках, оставленных ею в прошлом году. И в двух других комнатах, несмотря на захламленность, дневников тоже не оказалось. Ребекка поднялась на чердак. Не считая нескольких лет жизни в Клейсвилле, она привыкла к многоквартирным домам, где от ненужных вещей стремились избавиться, поскольку их некуда было класть и ставить. Здесь все ненужное выносили на чердак. Тоже традиция? Скорее всего, да, поскольку, кроме всего ненужного Мэйлин, скопившегося за несколько десятков лет, чердак ломился от барахла прежних поколений Барроу. Ребекка убедила себя в том, что на чердаке дневников нет и быть не может. Не стала бы Мэйлин хранить ценные записи среди поломанной мебели и пыльных корзин.

Оставался первый этаж. Ребекка спустилась туда, почти не рассчитывая на успех. Она вспомнила про «тайничок» в стене гостиной, заглянула туда и тут же закрыла дверь. «Тайничок» оказался продолжением чердака. Про кладовую было нечего и говорить. В свое время Ребекка приставала к Мэйлин с расспросами, зачем той такое громадное количество еды. Та отвечала уклончиво: «Никогда не знаешь, чего вдруг пожелает твое брюхо».

Потратив на поиски больше часа, Ребекка остановилась. Дневников нигде не было видно. Никаких намеков, что они вообще здесь находились. Зато на каждом шагу ей попадались напоминания об удивительной женщине, с которой она не сумела даже толком проститься. Смерть любимого человека остается неутихающей болью. Но внезапная, да еще насильственная смерть подобна постоянно ноющей ране в душе. И эта рана не переставала кровоточить.

Все три смерти были внезапными для Ребекки. И смерть Эллы, и смерть Джимми. Ребекка стала вспоминать счастливые моменты, когда все еще были живы. И вдруг ее воспоминания перешибло волной других, идущих извне. Последние воспоминания Мэйлин. Они по-прежнему оставались здесь, наполняя собой гостиную и кухню.

Ребекке показалось, что гостиная уменьшилась в размерах, будто стены придвинулись к ней вплотную. Каждый звук, доносившийся извне, заставлял ее вздрагивать. Она привыкла считать этот дом… свой дом… самым безопасным в мире местом. Здесь можно было спрятаться, укрыться от всех. И вдруг все поменялось. Даже тени на полу превратились в нечто угрожающее. Страх был совершенно алогичным, но и отмести его, как что-то пустое и надуманное, Ребекка не могла. Мэйлин убили в ее собственном доме. Ребекка впервые восприняла это не разумом, а всем своим телом: Мэйлин убили в собственном доме. Она содрогнулась. Замелькали вопросы: «Я знаю того, кто убил Мэйлин? Этот человек был на похоронах? А может, у убийцы хватило жестокости явиться и на поминальный обед? И говорить мне слова утешения?»

Порыв ветра тронул качели на крыльце. Скрипнули цепи. Когда-то, когда была жива Мэйлин, Ребекке очень нравился этот звук. В нем ощущалось что-то умиротворяющее. Сейчас, когда она стояла одна в пустом доме, где убили ее бабушку, скрип качелей приобрел совсем иной оттенок.

Похоже, Херувим тоже что-то чувствовал. Кот не отходил от нее и все время терся о ноги. Ребекка подхватила его на руки и подошла к окну. Она отдернула шторы, выглянула во двор. День клонился к вечеру, но солнце еще не садилось. На крыльце, кроме ветра, никого не было. Никого, кроме ветра и теней.

— Хватит тут сидеть. Пойду прогуляюсь, — сказала коту Ребекка.

Херувим жалобно мяукнул.

— Не капризничай. Я скоро вернусь.

Она поцеловала кота в лоб и пошла переодеться. Платье сменила на джинсы и серый пуловер, а туфли — на свои любимые сапожки. Поверх Ребекка решила надеть черную куртку, в которой приехала. В карман куртки она сунула ключи, бумажник и баллончик со слезоточивым газом. Против дикого животного такой баллончик вряд ли мог считаться эффективным оружием, но слезоточивый газ поможет выиграть время, если убийца Мэйлин вдруг вздумает напасть и на нее. Она выросла в тех местах, где многие имели оружие, но в доме Барроу револьверов не было. Имелся лишь старый дробовик. Идти гулять по Клейсвиллу с дробовиком в руках? Нет уж, она не даст повода судачить, что Ребекка Барроу тронулась умом с горя. Достаточно баллончика. Ребекка погладила кота, затем быстро вышла и заперла дверь.

Она не знала, куда пойдет. Ей просто хотелось выйти из дома. В голову почему-то снова полезли мысли о завещании. Честно говоря, Ребекку удивило, что Мэйлин не оставила Сисси и внучкам ни цента. Впрочем, Сесилия Барроу не числилась в неимущих. Если Мэйлин распорядилась так, значит, имела на то веские основания. Ребекку радовало то, что у Сисси нет никаких прав на этот дом.

Несколько раз Ребекке казалось, будто за ней кто-то идет. Она резко оборачивалось и видела лишь пустую улицу. Она старалась идти по самым освещенным местам. Потом ей вспомнилась покусанная девочка. Свет является препятствием для двуногого хищника. А если в город действительно забежал кугуар? И разумно ли она себя ведет, постоянно оборачиваясь назад?

Ребекка не заметила, как перешла на бег. Она любила бегать, но ее одежда не слишком-то годилась для бега. Каблуки сапог громко ударяли по тротуарным плитам, и эхо с каждым ударом звучало все громче. А может, это ей только казалось? Когда впереди показалась знакомая неоновая вывеска бара «Галлахер», у Ребекки болели ноги, а по спине тек пот. Никто не догонял ее и не пытался схватить, однако бег подействовал на нее успокаивающе.

«А ведь еще вчера я была в Сан-Диего», — вдруг подумала она. За какие-то сутки — и целая лавина перемен. С этими мыслями Ребекка толкнула дверь «Галлахера» и вошла в тускло освещенный зал.

Лица посетителей сразу же повернулись в ее сторону. Многие были ей знакомы, кому-то была знакома она. Ребекке захотелось, чтобы сейчас ее никто не узнавал, чтобы на нее смотрели, как на обычную посетительницу, заглянувшую в бар. Не нужны ей ни любопытные, ни сочувственные взгляды.

— Бекс! — крикнула ей Эмити. — Иди сюда.

Ребекка так обрадовалась, что была готова обнять Эмити. Внимание к посетителям — основа работы любого бармена, но сейчас Ребекка об этом не думала. Она улыбнулась и быстро пошла к барной стойке.

Эмити встретила ее с тряпкой в руках. На лице — никакого сочувствия. Скорее любопытство.

— Ищешь кого-нибудь? — спросила Эмити.

Ребекка покачала головой.

— Вышла проветриться и чего-нибудь выпить. Я… не могу сидеть одна взаперти.

— Если хочешь, поговорим, — предложила Эмити, кивком указав на табурет у стойки.

— Нет, — отказалась Ребекка, выдвигая табурет. — Разговорами я сыта по горло.

— Поняла. Разговоров не будет. — Эмити пододвинула к себе чашу миксера. — Что хочешь пить? Пиво, вино, ликер?

— Только вино. Домашнее белое. Марка без разницы.

— У нас есть…

— Мне все равно, — перебила ее Ребекка. — Просто хочу посидеть с бокалом в руке, чтобы ни у кого не вызывать жалости.

Эмити молча посмотрела на нее, затем достала из кулера початую бутылку белого вина.

— Значит, тебя не тянет ни пить, ни разговаривать, — сказала барменша, откупоривая бутылку.

— Угу.

Эмити наполнила бокал беловатой жидкостью, вновь закупорила бутылку и вернула на место.

— Что ты ищешь? — спросила она.

— Сама не знаю.

Пальцы Ребекки сжали бокал. Стекло было совсем тонким: надави посильнее, и треснет. На мгновение ей захотелось это сделать; почувствовать осколки, впивающиеся в ладонь. Ребекка отогнала от себя дурацкое желание и отпила половину бокала.

— Повторить? — спросила Эмити и, не дожидаясь ответа, вновь наполнила бокал. — Может, мне нужно было спросить: «Кого ты ищешь?»

За ее спиной открывалась и закрывалась дверь бара. Кто-то уходил, кто-то появлялся. Снова хлопала дверь, и опять слышались шаги. В очередной раз дверь открылась с каким-то противным щелчком.

— Бекс! — Эмити взяла ее за руку. — Ты справишься. Ты обязательно справишься.

Ребекка кивнула.

Прошло минут пять. Она молча потягивала вино. Затем оглянулась назад и удивилась. Зал был пуст. «Уж не я ли их разогнала?» — невесело усмехаясь, подумала она. Из-за стойки вышла Эмити. Судя по ее одежде — коротенькой юбчонке и высоким сапогам, — она сегодня ожидала наплыва посетителей. Как всякий бармен, она умела определять, когда зал будет забит до отказа, а когда ей придется скучать за стойкой. Тогда она надевала джинсы. Нельзя сказать, чтобы в них она выглядела хуже. Но во все времена аппетитные женские ляжки служили лучшим магнитом для посетителей и ускорителем опустошения их кошельков.

— Ты никак их выгнала? — спросила Ребекка.

— Я никого не выгоняю в рабочее время, — ответила Эмити и ловко, словно баскетбольный мяч в корзину, бросила в ведро пустую бутылку.

Оставив бокал на стойке, Ребекка подошла к Эмити. Та, тихо напевая, собирала со столиков пустые бутылки, вытряхивала пепельницы и стирала тряпкой крошки. Ребекка решила ей помочь. Собрав несколько полупустых бокалов, она понесла их к стойке.

— Смотрю, в твоей жизни — никаких потрясений, — сказала Ребекка. — Или я ошибаюсь?

Эмити застыла. На ее лице мелькнул страх. Но это состояние длилось не больше секунды, а в следующую она уже вытряхивала в черный мусорный мешок содержимое очередной пепельницы.

— Ты бы удивилась, — сказала Эмити.

Ребекка не знала, хочется ли ей выслушивать откровения Эмити или эту тему лучше закрыть.

— Может, в один из вечеров ты расскажешь о том, что способно нагнать страху на храбрую Эмити Блю.

— Может, и расскажу. Только не сегодня.

— Конечно, не сегодня.

Ребекка протянула руку к мойке.

— Разрешаешь мне помыть бокалы?

— Сколько угодно. Кстати, пока ты здесь, можешь поработать вместе со мной… Немного развеешься. Наверное, после других городов Клейсвилл вызывает у тебя ощущение замкнутого пространства.

— Чего-то не припомню у себя таких ощущений.

Ребекка прошла за стойку, и теперь они с Эмити словно поменялись местами. «Работа? На одном месте?» — мысленно спросила себя Ребекка. Ей никогда не приходилось работать постоянно. Джулия успела несколько раз побывать замужем, и каждый из ее бывших мужей финансово поддерживал ее и Ребекку, пока не наступало новое замужество. Джимми при разводе отвалил Джулии кругленькую сумму, к тому же отписал на ее имя страховку, которую та и получила после его смерти. Ребекка зарабатывала контрактами с издательствами и частными галереями. Она привыкла сама распоряжаться своим временем. Мысль о том, чтобы регулярно ходить на работу, никогда не забредала в ее голову. Такая работа привязывала к одному месту, а это не имело для Ребекки никакого смысла. «Нигде, кроме… Клейсвилла».

— У меня есть вопросы по поводу смерти Мэйлин, но это не значит…

Ребекка мотнула головой. Она понимала, что не сможет уехать ни завтра, ни послезавтра. Ей требовались ответы.

— Пока не знаю, сколько я здесь пробуду.

— В нашем бизнесе не все задерживаются надолго, — ответила Эмити. — Я просто предложила. Кстати, могу сегодня преподать тебе несколько уроков из «Курса идеальной барменши». Хоть как-то отвлечешься… если только не найдется других отвлекающих факторов.

Ребекка сразу подумала о Байроне. Нет, совесть не позволяла ей считать его «отвлекающим фактором». Она отогнала коварную мысль и сказала:

— Других отвлекающих факторов у меня нет.

— Я подумала: может, вы с Байр…

— Мы с ним — давние друзья, и только. Насколько я знаю, Байрону нужны серьезные отношения… Или что-то изменилось? — спросила она, заметив натянутую улыбку Эмити.

Эмити покачала головой.

— По-моему, ты знакома с другим Байроном.

Ребекка вдруг почувствовала что-то вроде ревности. Только этого еще не хватало!

— Так ты знакома с Байроном? — с деланой небрежностью спросила она.

— Клейсвилл — маленький город, Бекс. Среди мужчин определенного возраста Байрон заметно выделяется, — пожала плечами Эмити. — И потом, «Галлахер» — самый крутой здешний бар, а я — самая крутая здешняя барменша. И естественно, я знакома со всеми, кому по возрасту разрешается выпивать.

Ребекка засмеялась. Сказано было остроумно и, наверное, правдиво.

— Потом вернешься в Калифорнию? — спросила Эмити.

— Я еще не решила. Но я обязательно приглашу тебя в гости. Приедешь ко мне?

— Спасибо за приглашение. Меня что-то не тянет путешествовать.

Ребекка уселась на пивной кулер и уперлась ногами в табурет, который Эмити как раз для того и поставила.

— Ты что же, одна здесь работаешь? Помню, ты мне писала, что делами заправлял Трой. Вы с ним…

— Нет. Трой — не из тех мужчин, кто связывает себя какими-то обязательствами. А может, я — не из тех девушек, которым парни что-то обещают… Словом, несколько месяцев назад мы расстались. Внешне это было незаметно. Мы продолжали работать… все-таки привыкли, сработались. Потом он вдруг сказал, что ему нужна неделя, чтобы помочь кому-то из родственников. Нужна — пожалуйста. Он еще месяц назад должен был вернуться. И нет. Пропал. Даже не позвонил. А Дэниел… Он хоть и владелец бара, но ничего в этих делах не смыслит. Я от него всегда слышу одно и то же: «Эмити, ты лучше знаешь, что надо делать». Вот я и делаю.

— Значит, Трой исчез? Покинул город?

У Ребекки сжалось сердце. Трой никогда не был ответственным парнем, но бар он любил. «Галлахер» и Эмити были единственным смыслом его жизни. Школьницей они вместе с Троем посещали курсы рисования. После смерти Эллы ей стало не до курсов. А потом она и вовсе уехала из Клейсвилла. Ребекка и думать забыла о Трое. В один из приездов сюда она вдруг встретила его в «Галлахере», где он смешивал коктейли. Оба обрадовались встрече. Тогда-то Трой познакомил ее с Эмити — своей напарницей и, как сразу было понятно, предметом его страсти.

— Я ничего о нем не знаю, — сказала Эмити, заканчивая вытирать столики. — Исчез и все. Вообще-то люди из Клейсвилла редко уезжают насовсем. Знаешь, иногда мне кажется: здесь не так все просто. А потом… вообще забываю. Ну, уехал и уехал. Дэниел считает это заурядной «любовной ссорой». Сказал мне, что не надо было заглядываться на другого парня. Но у нас с Троем отношения начали портиться еще раньше. И другой парень тут ни при чем.

— А может, этот другой парень что-то сказал Трою? Задел его самолюбие? Я помню еще по школе: Трой иногда такое выдумает. И сам же в это верил. Он был знаком с твоим новым парнем?

— Он… новый парень просто заполняет мной время. Вот так-то, Бекс. Можешь мне верить.

У Ребекки в мозгу вертелась не слишком приятная догадка, которую она всячески гнала от себя прочь. Неужели «новый парень» Эмити — Байрон? А если даже и Байрон, ей-то что? Не она ли сама заявила Байрону, что между ними все кончено? И какое ей дело до того, с кем встречается Эмити?.. Выходит, есть дело.

— Слушай, а может, мне поговорить с твоим парнем? Вдруг узнаю что-нибудь о Трое?

Эмити подошла к стойке, улеглась на нее, перегнулась и вытащила пульт музыкального автомата.

— Танцы за счет заведения, — сказала она, включая автомат. — Выбери что-нибудь повеселее. Потанцуем.

— Я так давно не танцевала, — призналась Ребекка, выходя из-за стойки. — Кстати, а ты с шерифом Мак-Инни говорила?

— О чем? — натянуто улыбнулась Эмити. — Об исчезновении Троя? Да, он знает.

— И что?

— Я тебе уже сказала: Трой — ненадежный человек. И отношение к нему соответствующее. Так мне шериф и заявил. Я просила Бонни-Джин поднять этот вопрос на заседании городского совета. Но у моей сестры одно на уме — как произвести впечатление на мэра. Я ей несколько раз напоминала. В этом они с Троем похожи.

Дверь бара открылась. В зал вошло шестеро мужчин.

— У вас еще открыто? — спросил один из них, теребя в руках шляпу.

На лице Эмити мгновенно вспыхнула улыбка разбитной барменши. Широким жестом она пригласила посетителей проходить и рассаживаться.

— Перерыв окончен, Бекс. Выбери что-нибудь погромче. Только умоляю, никаких блюзов. И кантри не надо.

Ребекка кивнула и подошла к старому музыкальному автомату. Эмити уже весело щебетала с посетителями, выясняя, кто что будет заказывать. Как будто и не было у них никаких разговоров личного характера…

— Смелее, джентльмены. Наши бокалы пока еще не научились улавливать ваши мысли. Так что делайте заказы. Кстати, у нас новая барменша, и мне надо ее учить. А как же я могу научить ее всем премудростям нашей профессии, если вы не закажете кучу выпивки? Я возвращаюсь за стойку, а вы мне делаете заказы.

Эмити подбежала к стойке, вскочила на нее и спрыгнула вниз. Посетители смущенно переглядывались.

— Ну, так что заказываем?

21

Байрон сидел за столиком вместе с отцом и Чарли. Из задрапированной двери появилась женщина в блестящем платье со шлейфом. Поскольку пажа у нее не было, шлейф подметал собой пол. Угольно-черными волосами и лицом женщина напоминала Бетти Пейдж — известную журнальную красотку 50-х годов. Женщина подошла к их столику.

— Вы меня звали, Чарли? — спросила она.

Голос у нее был с хрипотцой, что вполне могло оказаться следствием тесного корсета и лифчика особой конструкции. Лифчик так высоко приподнял ее грудь, что казалось — еще немного, и она вывалится из глубокого выреза платья.

— Будь хорошей девочкой и спой нам, — сказал Чарли, рассеянно похлопывая ее по заду. — Не выношу тишины.

Послышался резкий щелчок, и на сцене вспыхнул единственный прожектор. Портьера над дверью вновь приподнялась, и оттуда вышли трое мертвых музыкантов. Один из них тащил контрабас. Он остановился первым. Затем на свой насест взгромоздился ударник. Последним сел пианист.

— Вы собирались что-то рассказать мне о Хранительнице, — напомнил Байрон.

Музыканты начали играть. Чарли дождался, пока хриплая певица запоет, и помахал ей рукой с зажатым бокалом.

— Ну вот, теперь чувствуется жизнь, — сказал Чарли и засмеялся. — Да, возвращаемся к делу… Хранительница… полностью ее титул звучит как Хранительница Могил… это женщина, которая следит, чтобы мертвые не вставали и не проникали в мир живых. Она — партнерша Гробовщика. Вплоть до недавнего времени Хранительницей была Мэйлин. А теперь ее заменит…

Чарли запрокинул голову, словно принимал решение.

— Ее заменит Ребекка.

— Ребекка? — переспросил Байрон, глядя то на Чарли, то на отца.

— Да, — подтвердил Чарли и щелкнул пальцами.

Все та же официантка принесла ему шкатулку из потемневшего дерева. Поставив ее на столик, официантка еще несколько секунд потопталась, ожидая возможных распоряжений Чарли. Распоряжений не было. Официантка удалилась. Певица на сцене не столько пела, сколько шептала что-то неразличимое.

Чарли достал из кармана ключ.

— Хранительница Могил удерживает мертвых в земле, а если они вдруг просыпаются, приводит их ко мне. Город не может нормально существовать без Хранительницы.

Чарли открыл замок шкатулки. Помимо замка, крышку скрепляли две медные застежки. Чарли открыл и их.

— Хранительница — второй человек после Гробовщика, кому позволено сюда приходить.

— Но почему Ребекка должна этим заниматься? — спросил Байрон. — И я тоже?

Прожектор на сцене сделался ярче. Пальцы пианиста забегали по клавишам. Барабанщик отчаянно застучал по всем большим и маленьким барабанам. Чарли довольно усмехнулся и поднял крышку шкатулки.

— Почему? Потому что иначе вы нарушите договор, — ответил мистер С. и вытащил из шкатулки свиток. — Мертвые отнюдь не безобидны. Если их не вернуть сюда, они убьют множество ни в чем не повинных людей.

Чарли развернул свиток, после чего достал из шкатулки старинную перьевую авторучку.

— Вот здесь поставишь свою подпись.

Он отвинтил колпачок, надел его с другой стороны и протянул ручку Байрону. Музыканты прекратили играть. Они, как и все остальные в этом странном мире, целиком подчинялись мистеру С. А тот выжидающе смотрел на Байрона. Байрону вовсе не хотелось кому-либо подчиняться ни в мире живых, ни в мире мертвых.

— Как я могу подписывать контракт, не зная своих обязанностей? Вы говорили о миссии Хранительницы Могил. А в чем тогда заключается моя?

Чарли покровительственно улыбнулся.

— В том, чего ты больше всего хочешь, Байрон. Причем давно, с тех самых пор, как не стало Эллы. В том, чтобы защищать нашу Ребекку. Ты любишь ее. Ты сдерживаешь ее стремление к смерти.

Байрон пристально посмотрел на Чарли.

— А вы можете выходить в наш мир?

— Если Гробовщик и Хранительница должным образом исполняют свою работу, никто из мертвых не проникнет в ваш город. Ваши дети будут спокойно расти и не знать многих опасностей, которые подстерегали бы их в других городах. Клейсвилл останется сильным, безопасным, процветающим и так далее.

Чарли поступал пальцем по свитку.

— Здесь все это напечатано. Мелким шрифтом, черным по белому.

— Таков порядок вещей, Байрон, — усталым голосом произнес Уильям. — Сделай то, о чем тебя просят.

— Почему я должен это делать? Ты что, всерьез считаешь, что я…

Байрон резко отодвинулся от стола и встал.

— Нет, отец. Если у тебя затуманен разум, у меня он остается ясным. Я ничего не буду подписывать. Идем отсюда.

Байрон решительно двинулся к двери. Там его настиг голос отца:

— Сынок, ты пил с мертвыми. Это не шутки. Либо ты подпишешь договор, либо останешься здесь.

Байрон взялся за дверную ручку, но открыть ее не решился. Отец все знал с самого начала! Заманил обещанием ответить на все его вопросы.

— Прости меня, — тихо добавил Уильям, словно прочитав мысли сына. — Есть традиции. Эта — одна из них.

— Твой старик говорит правду, — подтвердил Чарли. — Делай выбор.

Байрон медленно повернулся лицом к залу.

— А если я не подпишу?

— Ты умрешь, — ответил ему Чарли. — Ты не будешь корчиться в предсмертных муках. Ты просто останешься здесь. Уильям вернется в мир живых и найдет нового Гробовщика. Ты лишь усложнишь его задачу. Ведь его Хранительница умерла, и его миссия выполнена.

Чарли не вставал из-за стола. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Я не могу силой заставить тебя подписать договор. Выбор за тобой. Если решишь остаться здесь, могу обещать, что скучать тебе не придется. Ну а если подпишешь, то станешь курсировать между мирами. В конце концов, мне все равно.

Пока Чарли говорил, пианист снова начал играть. Затем к нему присоединился контрабасист и хриплая певица. Та во все глаза смотрела на Байрона. Но тот сейчас смотрел только на своего отца. Он сделал пару шагов к их столику и остановился.

— Отец, как ты мог?

У Байрона вдруг исчезли все вопросы, которые еще совсем недавно он собирался задать Монтгомери-старшему.

— Помоги мне понять, отец. Расскажи… хоть что-то.

— После смерти Эллы мы с Мэйлин решили ничего не рассказывать тебе и Ребекке, пока вы не будете готовы или… пока не возникнет необходимость.

На лице Уильяма появилось хорошо знакомое Байрону выражение непреклонности. С таким лицом отец много лет встречал все вопросы и расспросы сына.

— Элла была слишком молода. Почти ребенок. Мы не могли рисковать еще и вами. Но теперь вы вполне взрослые.

— Значит, Элла умерла из-за этого? — У Байрона пересохло во рту. Сердце стучало так, что, наверное, было слышно во всем зале. — Она знала. Так вот почему она ничего не хотела нам рассказывать. Я думал… Мне такое и в голову не могло прийти. Я думал, что кто-то надругался над нею… что она увидела нечто страшное или… А оказывается, вот в чем причина.

— Да, — глухо подтвердил Уильям.

Тяжело ступая, Байрон подошел к столику и плюхнулся на стул.

Уильям допил остатки виски.

— Быть Хранительницей — миссия женщин рода Барроу.

— Но Бекс — не родная внучка Мэйлин.

Сказав это, Байрон сразу понял, что сказал глупость. Если бы отбор определялся кровным родством, тогда преемницей Мэйлин стала бы Сисси или кто-то из ее дочек.

— Сисси, — повторил Чарли, явно читавший его мысли. — Мы получили бы изобилие шума и воплей. Хотя это было бы по-своему забавно. А вот ее дочь Элизабет — неплохая кандидатура. Тебе нравится Лиз?

— Я всегда старался держаться подальше от дочерей Сисси.

Байрон глотнул виски. У напитка был тонкий аромат с легким привкусом соли. Такой виски делают лишь на высокогорье. Байрон очень любил настоящий шотландский виски. «Наверное, и выпивка выбрана не случайно. Да и есть ли вообще случайности и совпадения?»

— Если Бекс вдруг умрет, твой партнершей станет Лиз или Тереза. Цепочка не должна прерываться. Мэйлин была умная бестия. Обжегшись с Эллой, она выбрала Ребекку и держала девчонку в неведении. Пусти она дело на самотек… когда в семье столько женщин, результаты не всегда бывают предсказуемыми… Твоей партнершей вполне могла оказаться одна из дочерей Сисси. К счастью для тебя, этого не случилось… Ну, так ты подписываешь договор? Смелее, Байрон! Подпишешь, вернешься назад, к своей ненаглядной, и все такое.

— Вы ведете себя, как мерзавец, — сказал Байрон, беря авторучку.

— Молодец, — Чарли расправил свиток. — Вот здесь, где линия. Подписывай, парень.

Байрон мешкал. Его пальцы барабанили по краю свитка.

— Подписывай, — велел сыну Уильям. — Основное условие ты слышал: либо подписываешь договор, либо остаешься здесь. Искать в договоре лазейки будешь потом. Мы все их искали. Но сейчас тебя никакие лазейки не спасут.

Байрон водил пальцем по столбцу с именами и датами:

1953–2011 Уильям Б.

1908–1953 Джозеф

1880–1908 Александр

1872–1880 Коннер

1859–1872 Хьюг

1826–1859 Тимоти

1803–1826 Мейсон

1779–1803 Джейкоб

1750–1779 Натаниел

1712–1750 Уильям

Часть подписей была поставлена твердой рукой; у остальных Гробовщиков рука заметно дрожала. Знать бы, сколько его предшественников, как и он, ничего не подозревали и оказывались перед страшным фактом. Сколько из них начинали сомневаться, не тронулись ли они рассудком. «И как они, сами пройдя через такое, потом вели сюда на заклание своих сыновей? Как его отец мог молчать столько лет, а потом…»

Байрон поднял глаза на отца. Лицо Уильяма оставалось все таким же непреклонным. Он стойко выдержал сыновний взгляд.

— Байрон, у меня не бесконечное количество времени, — поторопил Чарли. — Вообще-то я могу сидеть здесь сколько угодно, но твоя нерешительность нагоняет на меня скуку. Или подписывай, или оставайся у нас, а твой отец отправится искать нового Гробовщика. Ребекке нужен партнер. Пока ее не приведут сюда, в наш мир, она — не более чем тень настоящей Хранительницы. Мертвые ее видят, но она не знает ни своих сил, ни того, на что способны покойники. Ребекка беззащитна перед ними. Так что либо становись ее партнером, либо убирайся с ее дороги.

Байрон не хотел терять Ребекку. Он не хотел расставаться с отцом и, конечно же, не хотел умирать сам. Не слишком твердой рукой он написал свое имя поверх отцовского. Чарли развернул оставшуюся часть свитка, и Байрон увидел второй список, озаглавленный «ЖЕНЩИНЫ БАРРОУ». Здесь все имена были написаны одной рукой. Подписи отсутствовали; только имена женщин, которым выпала участь становиться Хранительницами Могил. У них выбора вообще не было.

2011 Ребекка

1999 Элла

1953–2011 Мэйлин

1908–1953 Элизабет-Энн («Битти»)

1880–1908 Рут

1872–1880 Алисия

1859–1872 Мария

1826–1859 Клара

1803–1826 Грейс

1779–1803 Элеонора

1750–1779 Друзилла

1712–1750 Абигайль

Байрон сразу заметил, что имя Эллы зачеркнуто. «Она должна была стать Хранительницей, но не стала».

— Почему? Почему у них не было выбора? — спросил он, вцепившись в край свитка.

— Договор гарантирует многие блага. Но не абсолютно все и не для всех, — невозмутимо ответил Чарли.

Он свернул свиток, убрал в шкатулку, опустил защелки и повернул ключ. Тут же возле столика появилась официантка и унесла шкатулку. Чарли допил свой виски и порывисто встал.

— Желаю весело провести время.

Затем он кивнул обоим Монтгомери и надел шляпу.

— До скорой встречи, Уильям.

Едва Чарли ушел, зал начал быстро наполняться посетителями. Казалось, мертвые мужчины и женщины только и ждали возможности усесться за столиками. Многие приветственно кивали Уильяму.

— У меня остались вопросы, — сказал отцу Байрон.

— Я только не знаю, понравятся ли тебе мои ответы.

Уильям подозвал официантку.

— Еще виски. Целую бутылку.

— Скажи, мама знала обо всем этом? — спросил Байрон, когда официантка ушла.

— Знала.

— Тогда я не понимаю твоих отношений с Мэйлин. Если Хранительницы и Гробовщики образуют пару и каждый из них передает свою миссию по наследству… — Байрон задумался. — Все должно было бы застопориться уже через одно поколение.

— Любовь, сынок, не обязательно предполагает брак и семью. Если Хранительница и Гробовщик решат пожениться, кому-то из них нужно будет выбрать другую семью и передать свою миссию другому человеку. Тогда один из их детей — сын или дочь — освобождаются от миссии. В этом преимущество договора. Ты можешь выбрать свободу для одного из своих детей.

Уильям невесело рассмеялся.

— Если б я женился на Мэйлин, кому-то из наших детей перешла бы миссия Хранительницы или Гробовщика, а партнера или партнершу пришлось бы искать в других семьях. В каких именно — решали мы сами. Если б у нас не было детей или мы не сочли бы их достойными продолжателями, мы имели право выбирать преемников. Это еще одна лазейка, и Мэйлин очень умно ею воспользовалась, выбрав Ребекку. Правда, она хотела, чтобы Элла и Ребекка сами решили, кто из них возьмет на себя миссию Хранительницы. Но увы, Элла поспешила сделать совсем другой выбор, не дожидаясь, пока ее бабушка посвятит Ребекку в суть дела.

— Значит, ты бы мог…

— Да, но только если бы ты вырос никчемным человеком, которому нельзя доверить миссию. Тогда бы я руководствовался исключительно тем, что будет лучше для нашего города. К счастью, ты меня не посрамил. Я внимательно наблюдал за тобой и давно понял: ты будешь прекрасным Гробовщиком. Гораздо лучше меня.

Уильям забрал бутылку из рук подошедшей официантки и разлил виски по бокалам. Между тем официантка не торопилась уходить, и Байрон вопросительно посмотрел на нее. Она тут же наклонилась к нему и прошептала:

— Если ты только захочешь, — ее язык коснулся раковины его уха, — можешь провести здесь всю ночь. Мистер С. разрешил.

Официантка выпрямилась и добавила, обводя рукой зал:

— Кто угодно. Что угодно. Любое твое желание, любой каприз и прихоть.

Сейчас почти все посетители смотрели на Байрона. Он ловил сладострастные улыбки женщин, видел призывно раскрытые рты и томно прикрытые глаза. Они изголодались по живым мужчинам и не скрывали этого. Байрон не знал, как вести себя и что говорить.

Официантка подала ему конверт.

— Это наша кредитная расписка. Она действует до… самой твоей смерти. А пока ты жив, мы рады видеть тебя здесь. Заходи, тебе у нас понравится.

— Спасибо, — сказал Байрон, но вовсе не потому, что был благодарен такому вниманию со стороны мертвецов.

Официантка выжидающе смотрела на него, и он понял: надо сказать что-то еще.

— Я не знаю, что у вас говорят в таких случаях.

Официантка вновь наклонилась к нему, провела губами по его щеке и вложила в руку книжечку картонных спичек.

— Добро пожаловать в наш мир, Гробовщик.

22

Дайша постучала в дверь трейлера. Ей было странно стучаться, прежде чем войти в свое бывшее жилище. Ей было немного странно. Она знала, что ее здесь не ждут, но и не прийти сюда она не могла. Уж лучше предупредить о своем приходе, чем свалиться, как снег на голову.

Дверь открыла мать. На матери была все та же давно не стиранная футболка и слишком облегающие джинсы. Косметика частично скрывала одутловатость лица, но не могла скрыть воспаленных, налитых кровью глаз. В одной руке мать держала бутылку с пивом и сигарету. Некоторое время женщина молча смотрела на невесть откуда явившуюся дочь.

— По-моему, ты съехала от нас, — сказала Гейл (так звали ее мать).

За спиной, в тесном пространстве трейлера, верещал телевизор, отбрасывая на стены синеватые тени.

— Как видишь, вернулась.

Дайша хотела отпихнуть Гейл и войти внутрь, но что-то ее останавливало. Ей не хотелось прикасаться к матери.

— Как это, вернулась? — Гейл уперлась спиной в дверной косяк и разглядывала дочь. — Наверное, натворила что? Учти, у меня нет денег вносить за тебя залог и вытаскивать из какой-нибудь стремной истории. Слышишь?

— Где Пол?

— На работе, — сощурила глаза Гейл.

— Отлично, — сказала Дайша, входя в трейлер.

— Эй! Кажется, я не приглашала тебя войти.

Но Дайша уже вошла, и ее матери не оставалось другого, как зайти внутрь и шумно захлопнуть дверь. Увидев, что на сигарете нарос пепел, Гейл стряхнула его в одну из нескольких доверху забитых окурками пепельниц, стоявших на щербатом кофейном столике.

— Почему это я не могу войти? — искренне удивилась Дайша.

— Потому что у меня не гостиница. Если ты решила уйти…

— Не я решила уйти. Ты меня, считай, выгнала.

Прежняя нерешительность, не оставлявшая Дайшу с момента пробуждения, исчезла. Она оглядела комнатенку трейлера. Стены потемнели от дыма множества сигарет, выкуренных в тесном пространстве. На полу лежал все тот же ковер, прожженный во многих местах и залитый пивом и виски. Вся скудная мебель была в трещинах и царапинах — следах семейных потасовок и нищеты. Дайша стояла и не могла поверить: неужели эта клетушка когда-то была ее домом? Но других жилищ она не помнила. Все ее сознательные годы прошли здесь, в этом трейлере.

— Он обещал заботиться о тебе. Ты что же, думаешь, я отдала бы тебя первому встречному?

Гейл закурила другую сигарету и уселась на продавленный диван.

— Пол говорил, что это хороший человек, — сказала она, глотнув пива и затянувшись сигаретой.

— Но ты-то, мама, знала, что это не так.

Гейл снова приложилась к бутылке, затем смерила дочь взглядом и усмехнулась.

— Хорошо выглядишь. А если вы поссорились… Так надо уметь ладить с мужчинами. Уже не маленькая, могла бы и сообразить.

— Если хочешь знать, я — мертвая.

— Что-что?

Дайша подошла к дивану. Она вглядывалась в лицо матери, надеясь уловить хоть какой-то проблеск чувств, хоть какой-то намек, что Гейл рада ее видеть. Ничего. Мать встретила ее не лучше, чем соседку, явившуюся не вовремя.

— Я умерла, — повторила Дайша.

— Ну, повеселила, — фыркнула Гейл. — Если ты умерла, то я — долбаная королева Рима.

— В Риме не было королев. А вот я, — Дайша села рядом с матерью, — действительно мертвая.

Ей самой было странно произносить эти слова. Ей не хотелось признавать свое нынешнее состояние, но правда есть правда. Тело Дайши было мертво. Ее сердце не билось, дыхание не наполняло легкие воздухом. Все, что когда-то делало ее живой, прекратилось. И причиной ее смерти была собственная мать, выпихнувшая Дайшу из этого убогого дома.

— Я мертва, — прошептала Дайша. — Я хожу, но я неживая. Я не понимаю, что со мной. И все из-за тебя.

— Это что, новые шутки, которых ты набралась?

Гейл хотела было встать, но Дайша толкнула ее обратно.

— Нет, мама. Это не шутки. Это правда.

Гейл подняла руку с сигаретой, словно хотела влепить дочери пощечину. Вишневый огонек сигареты был почти красивым. Потом мать затянулась и шумно выпустила дым.

— Мне не смешно.

— А я и не собиралась тебя смешить.

Дайша схватила материнское запястье, заставив Гейл опустить руку. Кости материнской руки были тоненькими, как прутики, сверху покрытые вкусным мясом и теплой кровью. А она-то раньше считала мать сильной!

Дайша опрокинула Гейл на диван и прижала ее ногу своей.

— Скажи, ты сама-то верила, что со мнойничего не случится?

У Гейл округлились глаза, но она ничего не говорила. Ни одного слова, подтверждающего, что Дайша по-прежнему ей не безразлична. Вместо этого Гейл пыталась высвободиться и отпихивалась от дочери другой рукой, в которой держала пивную бутылку.

— Ты хорошо выглядишь. Скажи просто, что он тебе надоел, — бормотала мать.

Она сделала новую попытку встать.

— Хватит дурью маяться. Дай мне встать.

— Нет.

Дайша выхватила у матери бутылку и швырнула в стену. Удар был сильным, бутылка разбилась. На ковер посыпались осколки.

— Ты знала, что он собирается со мной сделать?

— Пол говорил…

— Не ври!

Дайша обломила сигарету, и тлеющий конец упал матери на колено. Гейл вскрикнула и заерзала, пытаясь сбросить его на пол.

— Ах ты, сука малолетняя! Как ты смеешь так себя вести с матерью?

— А как ты смела отдать меня незнакомому человеку? Не думала, что я вернусь назад?

Дайша растоптала тлеющий окурок, не дав ему прожечь очередную дыру в ковре.

— Ты все знала. Тебе было нужно, чтобы я не вернулась.

— Пол говорил… во многих странах дочерей и сейчас выдают замуж по выбору родителей. Родителям еще и платят за это. Думаешь, мне легко было растить тебя? На каждом шагу раскошеливайся.

— Так что ж ты мне об этом не сказала? Я бы пошла работать, нашла бы себе, где жить.

Гейл презрительно сощурилась.

— Не понимаешь, дура? Какая разница, где ты живешь? Пока ты остаешься в городе, нам никто не позволит заводить детей. Теперь доперла? А если тебя нет, мы перемещаемся в самое начало очереди. Пол хочет своего ребенка, а мне и так почти сорок.

Дайша не верила своим ушам. Эта женщина когда-то дала ей жизнь. Но сейчас в глазах Гейл не было ничего, кроме раздражения. Досады на дочь, которая по всем их с Полом расчетам должна была бесследно сгинуть, но почему-то вернулась.

— А ты знаешь, что он со мной сделал? Он издевался надо мной, как мог, а потом бросил в лесу, как мешок с мусором… Я истекала кровью, но была еще жива… Когда я очнулась, я увидела людей… здешних. Я думала, мне помогут, но они меня убили. И все потому, что тебе понадобилось от меня избавиться. Как же, Полу нужен его ребенок!

— Ты не понимаешь…

— Не понимала, — прошептала Дайша. — Но чем дольше я тут хожу, тем больше понимаю. Когда пришла сюда и увидела тебя — многое поняла. Спасибо, Гейл, что ты помогла мне все понять. Но мне этого мало.

— Я не могу оставить тебя здесь, но я могу… не рассказывать Полу, что ты вернулась. Дам тебе немного денег.

— Нет, — возразила Дайша, упираясь лбом в лоб Гейл. — Мне мало этого.

— Больше мне нечего тебе дать, — поморщилась Гейл. — Еще не хватало, чтобы Пол узнал о твоем возвращении.

Наверное, Гейл хотела ущипнуть дочь за щеку или что-то в этом роде, но Дайша перехватила обе ее руки и сжала их своей. Коленом она еще сильнее надавила на ногу матери.

— Пол обязательно узнает, — пообещала она.

Другой рукой Дайша прикрыла матери рот. Теперь Гейл могла лишь мычать. Тогда Дайша наклонилась и прокусила матери горло. Рана получилась слишком широкой, и кровь полилась быстрее, чем Дайша ожидала. К тому времени, когда она вдоволь напилась, футболка Гейл стала мокрой от крови.

Мысли Дайши прояснились. Теперь, когда она утолила первый голод, ее настроение заметно улучшилось. Чем больше она пила и ела, тем лучше работал ее разум. Голод путал ей мысли. Он был сродни страху.

«Здесь я в безопасности», — думала Дайша.

Еда ей помогла, питье и слова — тоже. Гейл дала ей и то, и другое, и третье.

23

Когда они возвращались к туннелю, Байрон старался подмечать все особенности этого странного города мертвых. Город успел измениться, и теперь улицы, по которым они шли, выглядели совсем не так. Старинные кварталы куда-то исчезли, сменившись другими, напоминавшими пригороды пятидесятилетней давности. Отдельные здания принадлежали разным эпохам. Каким именно — Байрон не знал, поскольку не был силен в истории и архитектуре. Но толпа на улицах по-прежнему оставалась пестрой: женщины в пышных платьях соседствовали с шахтерами явно из другого времени и со вполне современными бизнесменами.

— У них тут есть что-нибудь вроде плана города или путеводителя? — спросил Байрон. — Я же заблудиться могу, если пойду один.

— Ты быстро привыкнешь, — заверил сына Уильям.

— Как быстро? Ты сам сколько сюда ходишь? И как часто?

Они остановились на перекрестке, пропуская двух женщин. Те катили на велосипедах с высокими колесами. Такие велосипеды делали в конце девятнадцатого века. Первая женщина улыбнулась отцу и сыну Монтгомери, а вторая их даже не заметила.

— Я хожу сюда почти всю свою сознательную жизнь, — сказал Уильям, почесывая щеку. — Я стал Гробовщиком в восемнадцать. Сменил своего деда.

— А почему не отца?

— Не знаю. Возможно, отец считался уже достаточно старым для этой миссии. Или я успел подрасти к тому времени. Трудно сказать.

Впереди показался вход в туннель. Красные и голубые вспышки, мелькавшие в сумраке, напоминали глаза огромного зверя. После мира серых тонов Байрон даже им обрадовался.

— Мы с твоей матерью серьезно думали, стоит ли нам жениться и заводить детей, чтобы миссия Гробовщика перешла к нашему потомству. Женись я пораньше, возможно, мой сын оказался бы свободен от миссии, но тогда она досталась бы моему внуку. А мне было страшно даже подумать том, что неопытный мальчишка полезет во все это… И потом, мы с мамой хотели ребенка, хотели тебя.

Уильям покачал головой. От его непреклонности не осталось и следа. Сейчас перед Байроном стоял старый и очень усталый человек.

Не зная, о чем говорить, Байрон молча вошел в туннель. Уильям двигался сзади. Казалось, за время их отсутствия туннель стал длиннее.

— Бери факел, — велел сыну Уильям. — Пойдешь впереди.

Байрон послушно взял из скобы факел, и тот сразу же вспыхнул.

— Учти: факел будет загораться только в твоей руке. У нее этого не получится. Ты освещаешь путь и открываешь ворота. Без тебя она не сможет попасть в мир мертвых.

— Почему?

— Ради ее безопасности. Ее влечет к мертвым, — печально улыбнулся Уильям. — А тебя влечет к ней. Ты готов отдать жизнь за свою Хранительницу, только бы держать ее подальше от смерти. Однако некая часть ее всегда будет стремиться в тот мир. Возможно, она выберет в спутники жизни не тебя, но только ты будешь ее искушением наравне с миром смерти.

Уильям вздохнул.

— Элла почувствовала призыв мертвых гораздо раньше, чем мы могли ожидать. Мэйлин привела ее туда. Чарли согласился. Этот старый мерзавец не решался говорить «нет» на просьбу Мэй. Она собиралась привести туда обеих девчонок и дать им несколько лет, чтобы они все обдумали, обсудили и сделали выбор. Но Элле слишком там понравилось… Мы никак не ожидали, что она это сделает, но, когда такое случилось, мы решили: до определенного момента ничего не рассказывать ни Ребекке, ни тебе. Не знаю, правильно ли мы поступили. Но зато я точно знаю: Хранительниц, как магнитом, тянет в мир мертвых. Нам этого не понять. В одном мы с Чарли схожи: я тоже никогда не мог отказать Мэйлин.

Уильям вопросительно посмотрел на сына. Чего он ждал? Новых вопросов? Слов прощения? Что еще, о чем тот и не догадывался? Байрон решил, что выводы будет делать потом. Пока он даже не знал, все ли понял из отцовских объяснений и продолжает ли еще сердиться на него за то, что он столько лет скрывал от него все это. Позже они поговорят, неторопливо и обстоятельно. А сейчас Байрон лишь удивлялся, сколько всего его родители, Мэйлин и даже Элла держали от него втайне. И от Бекс.

Минут десять они шли молча. Байрон вспомнил отцовское замечание насчет разной протяженности туннеля. Обратный путь был явно длиннее. И еще Байрон заметил, что отец больше уже не прижимает к груди раненую руку.

— Как твоя рука? — спросил он отца. — Еще кровоточит?

— Нет. И боль прошла.

— Но рукав пиджака ты здорово запачкал. Даже не знаю, есть ли смысл отдавать его в чистку, — Байрон наморщил лоб. — Пап, все-таки надо показать рану врачу. Наверное, стоит наложить швы.

— Какие швы? Зачем?

— И обеззараживающие уколы не помешают, — тоном заботливой мамаши продолжал Байрон. — Я ведь даже не спросил: ты рану промывал? Или наспех замотал бинтом? Ты вообще обо что порезался? О стекло? Или металл? Ржавчина на нем была?

— Байрон, прекрати кудахтать! — не выдержал Монтгомери-старший.

Он сорвал с руки повязку и швырнул на пол. Повязка тут же превратилась в пыль и уплыла струйкой дыма.

— Я ни обо что не резался. Это сделала мертвая девчонка, — нехотя признался Уильям, показывая рану.

Байрон невольно вздрогнул, увидев содранную кожу и поврежденные мышцы.

— Уколы здесь не помогут. Укусы мертвецов можно вылечить. С той маленькой девочкой все будет в порядке. Нужно лишь следить, чтобы не попала инфекция. Этим опасны открытые раны.

— Постой… — До Байрона только сейчас начал доходить смысл отцовских слов. — Значит, тебя и того ребенка укусила какая-то мертвая девица?

— И Мэйлин тоже.

— Покойница прорвалась в наш мир и… кусает живых? Слушай, но мы ведь с тобой только что сидели рядом с мертвецами. Внешне — нормальные люди. Никто на нас не бросался. Я не заметил никаких странностей. От них даже трупным запахом не пахло. Встреться мне кто-то из них на наших улицах, я бы и не догадался.

— Ты видел их в их собственном мире. В нашем они ведут себя совсем по-другому, — сказал Уильям, опуская руку. — К тому же эта проснулась совсем недавно. Когда они просыпаются, то стремятся поскорее найти Хранительницу. Но вообще-то такого у нас уже давно не было. Скорее всего, эту девчонку похоронили вне пределов Клейсвилла… если вообще похоронили. Теперь ты понимаешь, почему миссия женщин Барроу называется Хранительница Могил? Ухаживание за могилами — не просто сентиментальная чушь или избыточная любовь к порядку. Мертвые нуждаются во внимании, тогда они не встают. И учти: характер человека сохраняется и после смерти. Эта девчонка еще при жизни не очень-то умела управлять своими порывами. Думаю, и жизнь у нее была несладкая.

Впереди неожиданно появился вход в кладовую. Дойдя до скобы, Байрон поставил туда факел, который тут же погас.

— Отец, а я ведь тоже видел эту девчонку. Причем дважды.

— Вам с Ребеккой придется отвести ее обратно в мир мертвых. Я точно не знаю, что именно должна будет сделать Ребекка, когда вы разыщете беглянку. Думаю, Мэйлин обучила ее или оставила подробные инструкции.

Уильям вдруг обнял сына. Для Байрона это было полной неожиданностью. Таких нежностей от отца он не видел даже в детстве.

— Сынок, прости меня за все мои ошибки.

— Об ошибках мы с тобой потом поговорим. А сейчас давай думать, как мы расскажем Бекс обо всем этом.

Уильям разжал руки и почему-то попятился назад, в туннель.

— Нет, Байрон. Рассказывать ей будешь ты. Ты — ее Гробовщик.

— Но… — начал Байрон и замолчал, увидев глубоко опечаленное лицо Уильяма.

— Я не могу пойти с тобой, — сказал Уильям, отступая дальше в тень. — Уверен: ты замечательно справишься сам.

Весь прежний эмоциональный груз, одолевавший Байрона в туннеле, показался ему лишь прелюдией, легкой предупредительной волной перед разрушительным цунами. У Байрона потемнело в глазах. Все смешалось: слова Чарли о том, что Байрон может умереть, «просто оставшись здесь». Потом он вспомнил свиток, где против имени отца стояла конечная дата. Значит, Уильям знал, что уже не вернется в мир живых?

— Пап, ты это знал? Ты потому отдал мне ключи от своего кабинета? И ты так спокойно пошел? Ты готов умереть?

— Да. В городе должен быть только один Гробовщик. И только одна Хранительница Могил. Ты сможешь беспрепятственно ходить между мирами… до тех пор, пока однажды не приведешь к Чарли своего преемника. И как только новый Гробовщик поставит свою подпись… — Уильям ободряюще улыбнулся сыну. — Согласись: это легкая и безболезненная смерть.

— Не хочу, чтобы ты умирал… А если я силой вытащу тебя оттуда и пронесу через ворота?

Байрон понимал, что говорит какие-то глупости, но он не был готов к такому повороту событий.

— Мальчик мой, это меня не спасет. Ты на пару дней отсрочишь мою смерть, и не более того. Но она будет мучительной. Может, от сердечного приступа или от инсульта. И потом, уже поздно. Фактически я уже умер. Умер в тот момент, когда ты подписал договор. Вся боль сразу же прошла. Мне стало легко. Даже груз лет не давит. Если ты силой втащишь меня в мир живых, боль моментально вернется. Ну что тебе дадут эти несколько жалких дней, когда ты будешь смотреть на мои конвульсии? Пойми: за столом мистера С. не могут сидеть два Гробовщика. Только один. Ты подписал договор, и я перестал быть Гробовщиком. Я умер.

Байрон ощущал себя убийцей собственного отца. Возможно, подобные мысли приходили в голову каждому новому Гробовщику, потому что Уильям снова улыбнулся и потрепал сына по плечу.

— Не терзайся. Ты ничего не знал. Это был мой собственный выбор. Я познакомил тебя с мистером С. Мы выпили с мертвыми. Тебе это ничем не грозит… пока однажды ты не придешь в этот же бар с новым Гробовщиком. Так было всегда… Если тебе повезет, тогда твой сын, внук или избранник… вернется обратно один, а ты останешься в мире мертвых.

— Мой избранник?

— Я же не знаю, как будут развиваться твои отношения с Ребеккой. Возможно, ты захочешь на ней жениться. Вам захочется детей. Тогда тебе придется выбрать кого-то другого, если решишь пощадить собственного сына. В старину часто бывало так: мальчик и девочка едва успевали родиться, а их родители уже договаривались о грядущей свадьбе. И не всегда в интересах своих детей. Надеюсь, ты такого не допустишь. Будь мудр в своем выборе.

— Значит, ты, мама и Мэйлин…

— Мы хотели, чтобы и у тебя, и у Эллы с Ребеккой была возможность выбора. Потому тебя и тянуло к ним обеим, но смерть Эллы все изменила.

Лицо Уильяма вдруг сделалось суровым. Он наморщил лоб и выпятил подбородок.

— Вам с Ребеккой будет хорошо вместе.

К ударам, обрушившимся на Байрона, добавился еще один, ничуть не менее внезапный, чем смерть отца. Вплоть до этой минуты он считал: все его чувства к Ребекке, желание быть рядом с ней и оберегать от опасностей — это действительно его чувства и его желание. Оказалось, Байрона Монтгомери просто… запрограммировали на близость с Ребеккой Барроу. Вот так. Может, Ребекка интуитивно это чувствовала и выскальзывала из отношений с ним?

«Как они могли?» — подумал Байрон. «Они» — это отец, мать, Мэйлин. Он почувствовал нарастающий гнев… Нет, так нельзя. Он же видит отца в последний раз. Их расставание не должно превращаться в ссору. Потом… Впрочем, какое «потом»? Потом спрашивать будет не у кого. Они с Ребеккой останутся в изменившейся реальности, где каждому из них отведена своя четкая роль.

Гнев опять поднял голову, и опять Байрон загнал его вглубь. Есть насущные дела.

— Отец, а как же… насчет похорон?

Байрону казалось странным и даже глупым обсуждать с собственным отцом его же похороны. Но в свете недавних событий это было просто необходимо сделать. Оказывается, мертвые иногда вставали и возвращались в мир живых. Это Байрон усвоил достаточно четко. Он ни в коем случае не мог допустить, чтобы и его умерший отец ходил по улицам Клейсвилла и кусал людей.

— Гробовщики редко попадают на кладбище. И Хранительницы — тоже, если только, — Уильям вздрогнул всем телом, — это происходит не по их выбору… Иногда они сами уходят в мир мертвых. Но говорю тебе: раз на раз не приходится.

— Ты умираешь потому, что умерла Мэйлин?

— Она никогда не была для меня заменой твоей матери. Но она — мой партнер. Я в жизни принес две клятвы: одну — Энн и другую — когда становился Гробовщиком. Ту же клятву, которую сегодня принес ты.

Уильям старался говорить мягко, однако в его словах все равно звучала хорошо знакомая Байрону непреклонность.

— Меня больше ничего не держит в мире живых. Моя миссия Гробовщика завершена. В Клейсвилле появилась новая Хранительница. Ей нужен свой Гробовщик, а не старик вроде меня.

— Но…

— И Мэйлин нуждается в отдыхе, — перебил сына Уильям. — Она его заслужила. Я ухожу в смерть легко. Она умирала в муках, покалеченной покойницей, которая ни в коем случае не должна была вернуться в мир живых. Нужно как можно скорее восстановить порядок. Это уже твоя забота. Твоя и Ребекки.

— Отец…

— Иди к Ребекке. Открой ей ворота. Прежде, чем она сможет что-либо сделать, ей нужно встретиться с Чарли.

Уильям сжал руку сына.

— А потом ты приведешь ее обратно, и вы будете следить за тем, чтобы покойники оставались там, где должны.

— Отец, ты мне нужен. Не уходи, — забормотал Байрон, цепляясь за лацканы отцовского пиджака. — Больше у меня никого не остается. Может быть…

— Байрон, ты уже взрослый, чтобы говорить подобные глупости. Никаких «может быть». Я должен уйти.

Уильям снова обнял сына.

— Все необходимое… бумаги и прочее… ты найдешь у меня в комнате. Остальное — сам поймешь. Доверяй своей интуиции. Думай над уроками, которые получил. Насколько возможно, я тебя подготовил. Никогда не забывай о том, на что способны мертвые. Ты видел тело Мэйлин. Это сделала внешне безобидная, слабенькая девочка. Не обманывайся внешностью. Мертвые далеко не безобидны. — Он поймал взгляд Байрона. — Не позволяй им выходить в мир живых, и, если такое случится… не щади их. Вы с Ребеккой должны оберегать друг друга и город. Слышишь?

— Слышу.

— Я хочу тобой гордиться.

Уильям повернулся и зашагал в темноту. Через несколько секунд оттуда донеслись последние его слова:

— Я всегда гордился тобой, Байрон.

Шаги стихли.

«Отца больше нет».

Пошатываясь, Байрон вошел в подвал похоронного заведения. Здесь ничего не изменилось. Ноги отказывались его держать, и он рухнул на колени.

«Мой отец. Мой отец… умер».

Байрон рано научился понимать горе. Сначала чужое, с детства присутствуя на церемониях прощания и похоронах. Потом собственное: смерть матери, смерть Эллы. Но со смертью отца обрывалась нить, связывавшая Байрона с прошлым: его детством и многими воспоминаниями. Эпоха «Монтгомери и сын» закончилась. Нужно менять вывеску. Теперь мистер Монтгомери — это он, Байрон. Владелец похоронного заведения и Гробовщик.

Еще не зная о существовании миссии, Байрон никогда не противился наследованию отцовского ремесла. Хотя с детства он многое знал и умел, отец все-таки отправил его учиться в колледж ритуальных услуг. Там ему встречались парни, категорически не желавшие идти по стопам родителей. Были и такие, кого загнали в колледж силой. Байрон не понимал ни этих ребят, ни их родителей. Как можно заниматься похоронным делом, если оно тебе претит? К счастью, сам он ничего подобного не испытывал. Он считал, что у него такое призвание.

Байрон смотрел на стеклянную дверцу отставленного шкафа. В пластиковых бутылках и бутылочках дремали разноцветные жидкости. Все, что там находилось, могло временно уберечь тело от разложения. Эти препараты отец держал на тот случай, если придется хоронить тех, кто родился не в Клейсвилле. Такое случалось, но очень редко. Байрон с детства видел этот светло-голубой шкаф. Он даже открывал дверцу и нюхал содержимое бутылочек. Обычно подвал бывал заперт. Правда, Байрон несколько раз пробирался туда, раздобыв отцовский ключ. Но ему и в голову не приходило, что на боковой стенке шкафа есть неприметная кнопка, а за шкафом находится туннель, ведущий в мир мертвых. Интересно, как бы повел себя отец, если бы Байрон вдруг обнаружил вход?

Бессмысленный вопрос. Его ждали другие, серьезные вопросы. Нужно действовать. Нужно объяснить отцовское исчезновение, поговорить с Ребеккой. Может, о туннеле знал кто-то еще?

Тяжесть случившегося вызывала у Байрона желание распластаться на холодном полу и замереть. Он замрет, а безобидная внешне девчонка будет и дальше разгуливать по Клейсвиллу и кусать ни чем не повинных людей…

Байрон встал, отряхнул брюки, хотя на них не было ни пылинки. Потом вернул на место шкаф. Туннель, в котором скрылся его отец, был снова надежно закрыт.

«Мой отец умер. Уильяма Монтгомери больше нет».

24

За три часа Эмити научила Ребекку основным премудростям изготовления коктейлей. Во всяком случае, та начала понимать смысл рецептов, собранных в пыльной шкатулке, которая хранилась под стойкой. Теперь Эмити решила устроить ей нечто вроде экзамена. Умение составлять коктейли требовало не только знания того, какие марки виски, джина, ликеров смешиваются или не смешиваются между собой. Были и еще некоторые «маленькие хитрости», способные выручить барменшу в трудной ситуации.

— Что такое «особый домашний рецепт»? — спросила Эмити.

— Надежная замена любому фирменному рецепту, который я забыла, — отчеканила Ребекка.

— Поясни на примере, — потребовала Эмити.

— Допустим, я вместо текилы шарахнула ликер «Кюрасао», да еще с избытком. Я придумываю этой смеси название позабористее. Можно что-нибудь такое латиноамериканское — это часто проходит на ура. Если посетителю понравилось и он попросил повторить — можно смело добавлять рецепт в шкатулку.

— А если посетитель скажет, что в коктейле должен ощущаться вкус текилы, но текилой в сделанном тобой пойле и не пахнет?

— Нужно извиниться, сказать, что перепутала заказ, и… постараться найти нужный рецепт. Но ты же сама говорила: такое бывает крайне редко.

— Нужно быть готовой к любым неожиданностям. Скажи, а если ты смешала напитки, которые не смешиваются по определению?

— Все зависит от степени трезвости посетителя. Если он пока еще в состоянии различать, что он пьет, нужно выплеснуть содержимое в раковину и записать это себе в убыток. Но если посетитель сам требует, чтобы ему подали откровенную бурду, не надо с ним спорить. Посетитель всегда прав, даже если у него дурной вкус.

— Умница. Все бы так быстро схватывали, — похвалила Ребекку Эмити. — Ой, у меня же заказ!

Она быстро достала из кулера бутылку джина, налила двойную порцию и разбавила тоником. В это время к стойке, немного покачиваясь, подошел заказчик.

— Спасибо, милая.

Он вывалил на стойку наличные и взял бокал. Ребекка подождала, пока он отойдет подальше, и сказала:

— Мне еще учиться и учиться. У тебя это получается играючи.

Эмити пробила чек, положила в карман не взятую мужчиной сдачу и пожала плечами:

— Я давно этим занимаюсь. Считай, что со старших классов. В Клейсвилле не так-то много работы, и еще меньше такой, которая нравится. Эта работа — моя жизнь.

— Неужели у тебя нет других интересов? — удивилась Ребекка.

— Есть. Но немного.

Судя по тону, Эмити была вовсе не такой простодушной, какой хотела казаться.

— А можно спросить, что это за интересы?

Эмити обняла ее и засмеялась:

— Семья, друзья. Нормальные интересы обычной женщины. Сама знаешь.

— Представь себе, не знаю, — сказала Ребекка, пытаясь превратить в шутку то, что шуткой для нее не являлось. — Клетки не по мне. Не имела и не мечтаю.

— Люди меняются, Бекс, — негромко возразила Эмити.

Она вытянулась и подвинула бутылку виски, стоявшую слишком близко к краю верхней полки.

— Что-то за собой я этого не замечала, — сказала Ребекка, выбрасывая в раковину остатки льда из пустых бокалов. — Но если у тебя все по-другому, могу лишь пожелать тебе удачи, кем бы он ни был. Ведь, как я поняла, у тебя есть вполне конкретный «он»?

Эмити обернулась к ней.

— Слушай, подруга, сегодня я тебя развлекаю и поднимаю тебе настроение. Так что давай оставим эту тему.

— Конечно.

Ребекке вдруг стало не по себе. Ее подозрения насчет того, что «он» — не кто иной, как Байрон, только усилились. Она запихнула руки в карманы джинсов.

— По-моему, я уже сама не знаю, что несу. Голова отключается.

— Извини.

— За что? Слишком уж длинный был день. И слишком… насыщенный событиями.

— И мои усилия по подъему твоего настроения не помогли?

Эмити оглядела зал, желая убедиться, что никому пока не требуется новая порция выпивки.

— Но насчет работы здесь — я вполне серьезно. Лишняя пара рук мне не помешает, если вздумаешь у нас задержаться. У меня есть несколько помощниц, но с тобой мне проще. Я бы тогда взяла на себя управление баром, пока Трой не объявится… если, конечно, он вернется. Ну а если даже и вернется, вдвоем всегда работать легче.

— Конечно, — сказала Ребекка заставив себя улыбнуться. — Можешь внести меня в свой список. Несколько дней я здесь точно пробуду. Надо решить, что к чему… сама понимаешь.

«Дом Мэйлин. Ее вещи. Как я буду все это упаковывать?» На Ребекку вновь навалился груз ответственности, которые она не хотела на себя брать. Вещи Мэйлин хороши в ее доме. А если она продолжит кочевать с места на место, любая лишняя вещь станет обузой. Что тогда делать с домом? Ребекка вспомнила слова Сисси. Сейчас они воспринимались почти как пощечина. «Я им не родня. Это правильно. Ни Сисси, ни ее дочерям я не родня. Но я — родня Мэйлин. Родство бывает не только по крови». Мэйлин без конца твердила ей эти слова, и Ребекка радовалась, что они крепко застряли у нее в сознании.

— Бекс, ты где?

Ребекка прервала поток своих мыслей и заставила себя вернуться в реальность бара.

— Прости, Эмити. Устала я что-то. Навалилось под конец дня… Пора идти домой.

— Конечно, — согласилась Эмити. — Давай я кому-нибудь позвоню, чтобы тебя проводили. А может, кто-нибудь из здешних ребят согласится?

— Не лишай их общения с бокалом. Я же дошла сюда сама. Дойду и обратно.

— Во-первых, когда ты сюда пришла, было еще светло. А во-вторых, ты же знаешь, что Мэйлин умерла не своей смертью. Ее убили, — понизив голос до шепота, добавила Эмити. — Нужно быть осторожной, Бекс. И тебе, и всем нам.

— Давай не будет об этом, — отмахнулась Ребекка, чувствуя, как слова Эмити возвращают ей прежнее состояние непонятной тревоги.

— Если делать вид, что ничего нет, это что-то никуда не исчезнет, — стояла на своем Эмити. — Опасность сохраняется.

— Для меня?

Эмити замялась, но секундная пауза была достаточно красноречивой.

— Не только для тебя. Но у других нет личного горя, и они не возвращаются домой в одиночку.

У Ребекки по спине побежали мурашки. Она вытащила из внутреннего пространства стойки свою куртку и вышла за ограждение. Эмити внимательно следила за каждым ее движением.

— Мне хотелось спросить тебя кое о чем. Хотелось узнать, что ты… мне казалось, уж тебя-то я более или менее знаю, но сейчас… Я просто выжата, как лимон. Сегодня и вправду был длинный, тяжелый день. Чего бы ты от меня ни скрывала, наверное, ты это делаешь с благими намерениями или… я уже по уши торчу в паранойе. Я даже понять этого сейчас не смогу.

— Будь осторожна. Это все, что я тебе советую, — тихо сказала Эмити.

— Постараюсь.

Ребекка надела куртку и вышла из бара, не простившись с Эмити.

От «Галлахера» до дома было не так уж и далеко, но идти одной, когда по городу разгуливает неизвестное дикое животное или убийца… Ребекка напомнила себе, что это — не первая в ее жизни глупость и, можно надеяться, не последняя. В прошлом она совершала поступки и поглупее. Иногда, засидевшись в баре, она позволяла себе и больший идиотизм, чем возвращение домой по темным улицам.

Естественно, если бы Мэйлин просто умерла, Ребекке все равно было бы сегодня тяжело, но не так. В отличие от улиц Сан-Диего, улицы Клейсвилла не страдали от изобилия света. Фонари стояли на приличном расстоянии друг от друга, а между желтыми кругами почти все покрывали темные тени. Каждая проезжающая машина заставляла Ребекку замирать. От лая собак и других, вполне нормальных для города звуков у нее по коже пробегали мурашки. Поэтому она облегченно вздохнула, увидев Троя, сидящего на ступенях антикварного магазинчика.

Магазинчик находился на другой стороне улицы и не слишком попадал в круг желтого света, но Троя даже в сумерках было невозможно спутать ни с кем. Только он обладал крепкой мускулатурой взрослого мужчины и носил длинные, как у подростка, волосы. Иногда его кудри ниспадали на плечи, но чаще он забирал волосы в косичку и перетягивал ее широкой красной резинкой. Наряд Троя не изменился. Таким Ребекка обычно и видела его за стойкой: черные джинсы и черная рубашка с пристяжным воротником, которую он вместо куртки надевал на облегающую футболку. Эмити почему-то говорила, что Трой выглядит как «приманка для кугуара». Насчет кугуара неизвестно, но стареющие дамы просто пожирали его глазами; особенно когда Трой с Эмити приходили потанцевать. К своей напарнице и подруге Трой относился заботливо и покровительственно, словно старший брат, и не слишком одобрял ее работу в баре. Почему же они расстались? Ребекка слишком устала, чтобы ломать голову над вопросом, не имевшим к ней никакого отношения.

— Трой! — окликнула Ребекка.

Тот поднял голову, однако на нее даже не взглянул. Может, не узнал?

— Трой! — снова позвала она. — Не узнаёшь? Это же я, Ребекка.

И вновь — никакой реакции. Облегчение, испытанное Ребеккой при встрече со знакомым человеком, вновь сменилось тревогой.

— Трой! Что с тобой?

Тогда он встал. Его движения были на редкость неуклюжими, словно он разучился ходить. Спотыкаясь, сделал несколько шагов, затем поднял голову и уставился на Ребекку.

— Трой, ты что, заболел? — Сейчас их разделяло расстояние вытянутой руки. — Эмити беспокоится. Говорила, что ты куда-то пропал и даже не позвонишь. Ты когда вернулся?

Трой поднял руку. Казалось, он хотел схватить Ребекку за воротник куртки. Но его рука так и замерла в воздухе. Он посмотрел на свою руку, затем на Ребекку, как-то странно наморщил лоб и выпучил глаза.

— Трой, хватит меня разыгрывать! Мне уже страшно от твоих шуток, — призналась Ребекка.

Она потянулась к его запястью, но Трой оттолкнул ее руку. Раньше чем Ребекка что-либо сообразила, он вдруг повернулся, сделал выпад вперед и другой рукой схватил ее за плечо.

— Хватит дурачиться! — крикнула она и только тогда сообразила, что все это — не шутка и не розыгрыш.

Ребекка уперлась ему в грудь и попыталась высвободить плечо. Пальцы Троя сжались еще сильнее. Он оскалил зубы, совсем как зверь. И по-прежнему молчал.

— Сейчас же отпусти меня! — потребовала Ребекка, отступая назад.

В школе ее учили основным приемам самообороны, но она их почти не помнила. Да и что дадут эти приемы, если противник в полтора раза тяжелее тебя, физически сильнее да еще, судя по всему, обкурился или обкололся какой-то дрянью?

Свободной рукой Ребекка полезла в карман за баллончиком. Страх за свою жизнь придал ей сил, но этих сил не хватало. На одном адреналине далеко не уедешь.

— Трой, какой гадостью ты себя травишь? Ты же потерял человеческий облик!

Он молча смотрел на Ребекку.

— Если не отпустишь мое плечо, угощу тебя вот этим.

Ребекка подняла баллончик, но пока не нажимала головку распылителя.

— Ре-бе-екка, — по слогам, с явным трудом произнес Трой.

— Узнал? — перебарывая нервную дрожь, спросила она.

— Наведи… порядок.

Трой отпустил ее плечо, но тут же сделал новый выпад, явно собираясь впиться ей в плечо зубами.

Под тяжестью его тела у Ребекки начали подгибаться колени. Она чувствовала, что падает назад. Баллончик выскочил из ее руки. Сама не помня как, Ребекка другой рукой уперлась Трою в горло и что было силы надавила на кадык. Кажется, что-то хрустнуло, или ей только показалось. Но в следующее мгновение Трой исчез.

Ребекка подняла баллончик и оглянулась по сторонам. Только что Трой нависал над ней, пытаясь укусить за плечо. И вдруг убежал, будто лишь притворялся неуклюжим.

Она снова оглядела улицу. Вокруг хватало теней и кустов, за которыми мог бы прятаться Трой, но почему-то Ребекка была уверена, что он действительно исчез.

Случившееся не поддавалось никакому объяснению. Дрожа от холода и страха, Ребекка побрела домой. Каждый час ее пребывания в Клейсвилле приносил все новые вопросы. Она не знала, где искать ответы и найдет ли их она. Но если и найдет, то явно не на полутемной улице, где на каждом шагу ее подстерегали новые неожиданности.

Ребекка с облегчением поднялась на крыльцо, вошла в дом и тщательно заперла за собой дверь. Разумнее всего было бы сейчас позвонить Эмити или Байрону. Но сил на разговоры уже не было. Всплеск адреналина сменился чудовищной усталостью. Спать. Сейчас — только спать. Где угодно, хоть на полу. Все звонки, все разговоры подождут до завтра.

25

— Переверни табличку на «Закрыто»! — крикнула Пенелопа из недр своего магазинчика.

Ксавьер Несс, клейсвиллский католический священник и давний знакомый местной ясновидящей, вошел и закрыл дверь на защелку.

— Ты слишком беспечна. На моем месте мог оказаться кто угодно. Сама знаешь.

— Ты правильно сказал. Сама знаю, потому и оставила дверь открытой. Для тебя.

Наверное, наступит день, когда ей наскучит эта игра. А пока леди Пенелопе нравилось ставить святого отца в тупик. Ксавьер Несс еще мог согласиться с тем, что покойники расхаживают по городу. Он вполне допускал, что у Смерти действительно заключен договор с жителями Клейсвилла и они принимают существующее положение вещей в обмен на здоровье, безопасность и прочие атрибуты спокойной жизни. Но он категорически не желал признавать, что Пенелопа умеет предсказывать будущее. Слыша об этом, святой отец морщил лоб, нос и, наверное, сморщил бы и щеки, будь они у него потолще. Если б не его упрямство, ясновидящая давно бы бросила эту игру. А пока что они продолжали разыгрывать друг друга.

— Пенелопа, ты где?

— Переодеваюсь. Либо жди, либо иди и посмотри.

Это предложение тоже было частью игры. Пенелопа любила пышные юбки, но ходила в них только дома и в своем магазинчике, где торговала различными травяными чаями, целебными сборами, ароматическими палочками и забавными безделушками. Здесь же она принимала посетителей, желающих узнать о ближайших событиях в их жизни. Правда, таких в Клейсвилле было немного.

Сбросив юбку, Пенелопа натянула джинсы, которые не мешали ходить, а если понадобится, то и бежать.

Священник нетерпеливо расхаживал взад-вперед. Ясновидящая отодвинула занавеску из стеклярусных нитей и сказала:

— Выбери себе чай. Шарики на прилавке. Ромашка и перечная мята. Не знаю, что ты предпочтешь на этот раз.

Отец Несс стоял к ней спиной, но она знала, что он выбрал мяту. Ромашка предназначалось для нее, однако выбор чаев тоже входил в игру. Убедившись, что священник уже опустил шарик в свою чашку, Пенелопа подхватила с пола туфли.

— Думала, ты хоть раз меня удивишь. Будь добр, мне положи ромашку.

— Удивлю? Чем? — спросил отец Несс, разглядывая оставшиеся на блюдечке шарики. — Тебе же не нравится мята.

— Совершенно не нравится, но иногда бывает интересно себя проверить.

Она закрутила волосы в пучок на затылке и скрепила заколкой.

— Не беспокойся, я сама, — сказала Пенелопа и взялась за метлу секундой раньше, чем отец Несс случайно задел локтем стоявшую на прилавке стеклянную банку.

— Меня просто бесят эти твои штучки, — признался он, вырывая у нее метлу. — Ты разыгрываешь эти дурацкие спектакли, просто желая меня позлить.

— И еще — в очередной раз доказать тебе, что я — не шарлатанка.

Она достала совок. Отец Несс замел туда осколки, и Пенелопа ссыпала их в мусорное ведро. А потом как ни в чем не бывало вытерла прилавок.

— А без моих «дурацких спектаклей» ты начинаешь сомневаться во мне и искать очередное рациональное объяснение тому, что происходит. Мы оба это знаем.

— У меня и в мыслях не было сомневаться в… твоих способностях.

— Однако ты сомневаешься. Когда-нибудь перестанешь, но пока мне приходится время от времени тебе напоминать. Кстати, мои «спектакли» почему-то до сих пор тебя пугают. А чего тебе меня бояться? Я — обыкновенная женщина, только иногда умею заглядывать в будущее.

Ксавьер Несс набрал полные легкие воздуха, медленно выдохнул, затем спросил:

— Тогда скажи, зачем я пришел? Чаепитие не в счет.

— Сначала давай помоем руки, — предложила Пенелопа.

Стоя рядом, они вымыли руки. Затем она вскипятила воду, налила в обе чашки и, взяв свою, подошла к окну. Глядя на темные улицы и редкие точки фонарей, Пенелопа тихо сказала:

— Ты пришел сообщить мне, что Уильям умер.

У нее за спиной послышались шаги, скрип стула и мягкий стук блюдца, соприкоснувшегося с мозаичной поверхностью столика. Священник любил пить чай, сидя за ним. Пенелопа ждала, когда он начнет спрашивать.

Время шло. Пенелопа потягивала чай и ждала. Отец Несс ненавидел себя за то, что вынужден обращаться за ответами к ясновидящей. По сути, к язычнице, если выражаться языком его религии. Пенелопа понимала, насколько ему это трудно, и не торопила священника. Пусть сам решает, спрашивать или нет. Пускай выбирает время. В конце концов, миссия священника не освобождала отца Несса от принятия решений.

— Скажи мне, что вскоре все разрешится так, как надо, — нехотя попросил он.

— Не могу, — Пенелопа подошла к мозаичному столику. — Будущее для меня — как дом со множеством закрытых дверей. В какой-то момент одна из дверей на время приоткрывается, и тогда я вижу, что должно произойти. Когда окончится то, о чем ты спрашиваешь, я не знаю. Пока конец цепи этих странных событий мне не виден.

— А что ты скажешь про Байрона?

— Он сегодня очень нуждается в разговоре. Не в формальной беседе с одним из членов городского совета. Ему хочется поговорить с тем, кто хорошо знал его отца. Сходи к нему.

— Я бы предпочел услышать от тебя, где именно прячется это чудовище, — вздохнул отец Несс. — Странное дело: ты знала, что я задену локтем банку, но не можешь сказать… Пенелопа, ты заставляешь меня сомневаться в правильности хода событий. Мне это не нравится.

— Знаю, Ксавьер, — сказала ясновидящая, садясь на другой стул. — Мне и самой это не нравится. Но я лишь такова, какой мне позволяет быть богиня.

Она улыбнулась.

— Если бы я знала все, то не была бы человеком… или была бы уже не здесь.

— Будь осторожна.

Пенелопа кивнула, и священник молча удалился.

26

Поздним вечером Байрон сидел за кухонным столом и пытался разобраться во всем, что произошло за этот день. Услышав негромкий стук со стороны заднего крыльца, он почему-то решил, что пришла Ребекка. Однако увидел на пороге священника.

— Добрый вечер, отец Несс, — сказал Байрон, пропуская священника на кухню.

— Как ты?

— Нормально.

Байрон предложил гостю сесть. Священник сел.

— А как Уильям?

Вопрос был вполне обыкновенным, только Байрон не знал на него ответа. «Сказать, что отец остался в мире мертвых? Что я… фактически убил его?»

Байрон тоже сел.

— Пока всеми делами буду заниматься я. Отцу пришлось… он…

— Умер, — тихо сказал священник, опуская свою руку на руку Байрона.

— Вы уже знаете? — удивился Байрон.

— На некоторых из нас возложен груз знания. Если хочешь, я и все городское духовенство можем устроить поминальную службу. Конечно, для тебя это слабое утешение. Уильям был замечательным человеком.

Байрон знал этот особый взгляд в глазах отца Несса. Такой взгляд он часто видел на похоронах. Байрону вспомнился вечер после похорон матери. Тогда отец Несс точно так же смотрел на него. Но тогда рядом был Уильям. Хорошо, что священник сейчас пришел к нему. Самое тяжкое — переживать горе в одиночку.

— Вы правы. Отец был замечательным человеком.

Байрон открыл дверцу холодильника. Внутри стояла картонка с шестью бутылками пива. Он вытащил две бутылки, откупорил и протянул одну отцу Нессу.

— За Уильяма, да упокоит Господь его душу, — сказал священник, поднимая бутылку.

— За отца, — сказал Байрон, чокаясь с ним.

Они пили молча. Байрон вспоминал отца. Священник, наверное, тоже. Байрон отодвинул от себя пустую бутылку. Отец Несс тоже отодвинул свою, где оставалось больше половины.

— Поминальная служба — это здорово. Но не завтра.

Да, завтра ему придется заниматься множеством других дел. Кому-то позволено горевать, закрываться от мира, медленно приходить в себя. Но только не ему, новому Гробовщику. И Бекс — тоже.

— Не беспокойся, люди не станут спрашивать об Уильяме, — сказал священник, ответив на вопрос, больше всего волновавший Байрона.

— Но как же так? Разве их не удивит, что Уильям… вдруг куда-то исчез?

— У них даже такого вопроса не возникнет. В этом — одна из особенностей договора. Жители Клейсвилла спокойно принимают любые странности, так или иначе связанные с договором. Когда ты немного придешь в себя, городской совет познакомит тебя с этими особенностями.

— Особенностями договора?

Отец Несс как-то странно улыбнулся.

— Когда переселенцы решили основать Клейсвилл, они заключили договор с некой сущностью, которую ошибочно посчитали дьяволом. Я родился не здесь, но приехал сюда совсем молодым, сразу после окончания семинарии. Я горел желанием искоренить все мировое зло и считал своей священнической обязанностью вести повседневную борьбу с дьяволом. Тогда прежний мэр Уиттакер посвятил меня в суть дела. Он говорил долго и довольно монотонно. Совсем как адвокат на процессе о наследстве. Уверен, что и Николас объяснит тебе, что к чему. Суть договора достаточно проста: живые заботятся о мертвых, и за это мертвые гарантируют им крепкое здоровье и безопасную жизнь в пределах города. Конечно, жители Клейсвилла фактически обречены на безвыездную жизнь в своем городе, но это их совсем не тяготит. Они считают это в порядке вещей. И все было бы легко и просто, да только иногда мертвые не хотят оставаться мертвыми.

— И вы говорите об этом, как о вполне заурядных вещах? — удивился Байрон. — Вам не странно, что мертвецы заключают договоры с живыми? Что находятся покойники, не желающие лежать в могилах?

Он сжал в пальцах пустую бутылку, напомнившую, по какой причине он сидит сейчас на кухне с местным священником.

— А откуда я знаю, что не тронулся умом? — продолжал Байрон. — Я проходил через ворота в…

— Вот об этом мне рассказывать не надо, — запротестовал отец Несс. — Епархия послала меня сюда, поскольку я не был открыт новым веяниям в католической вере. Излишнее любопытство никогда не считалось добродетелью у католиков. Не думай, что городской совет досконально знает обо всех особенностях договора. Мы знаем только то, что нам положено знать. О местонахождении ворот в мир мертвых известно лишь двоим людям во всем Клейсвилле. Я в их число не вхожу. Повторяю: есть то, о чем члены городского совета хорошоосведомлены, и есть то, чего они вообще не должны знать.

Байрон размахнулся и швырнул пустую бутылку в раковину. Соприкоснувшись с нержавеющей сталью, бутылка разбилась, и множество мелких коричневых осколков дождем посыпались на пол.

— С детства ненавижу все эти тайны и секреты!

— Я тебя понимаю, но таков порядок вещей. Твой отец делал богоугодное дело. Теперь им займешься ты.

— Говорите, богоугодное? Но то, что мне пришлось увидеть, вовсе не похоже на небеса!

— Прошу тебя, Байрон. Ты уже вышел из возраста упрямого подростка. Что бы там ни видел — меня это ни в коей мере не касается. Я бы и рад облегчить твою ношу, но это не мое место. Я могу помочь тебе справиться с твоим горем… или твоим гневом.

Лицо отца Несса по-прежнему оставалось понимающим и полным сочувствия. Пожалуй, за время их разговора оно стало еще внимательнее и добрее.

— Не стесняйся, зови меня и остальных представителей духовенства в любое время!

— Для чего?

— Для бесед. Для того, чем мы действительно можем тебе помочь. Думаю, скоро ты поймешь, что занимаешься богоугодным делом.

Отец Несс встал и дружески сжал плечо Байрона.

— Мы не можем разделить твою ношу, но ты не одинок.

Доброта священника погасила в Байроне вспыхнувший гнев. Не вина отца Несса, что он оказался в таком положении. Священник пришел утешить и разделить его горе. Никто не давал Байрону права срывать на нем свою злость и раздражение.

— Спасибо вам, отец Несс.

Священник кивнул.

— А они тоже знают? Леди Пенелопа, пастор Мак-Лендон, рабби Вольфе? — спросил Байрон.

— Да. Мы все знали, что когда-нибудь вы с Ребеккой смените старшее поколение. Печально, что передача эстафеты произошла при столь трагических обстоятельствах. Но мы верим: вы обязательно справитесь с этим вызовом, брошенным вам судьбой. Мэйлин и Уильяму, когда они начинали, тоже было непросто.

Байрон ошеломленно посмотрел на священника. С этим вызовом? А разве судьба не бросила им сразу несколько вызовов? Он должен разыскать мертвую девчонку, бродящую по городу и убивающую живых. Должен сказать женщине, которую давно любит, что ее ждут долгие годы «ухаживания» за мертвыми и что он — ее пожизненный спутник. Байрон не знал, когда он по-настоящему придет в себя после смерти отца. Так сколько же вызовов подкинула ему судьба, жизнь в Клейсвилле и его новая миссия?

— Я даже не знаю, с чего начать, — признался он священнику.

— Начни с того, что выспись. Утром сходи с Ребекке и расскажи ей все, что она должна знать. Живые как-нибудь сами позаботятся о себе, а вот справиться с пробудившимися мертвецами под силу только вам. Нам нужно, чтобы новая Хранительница как можно скорее занялась своими обязанностями, а ей нужен Гробовщик, открывающий ворота в мир мертвых.

Отец Несс шагнул к двери на заднее крыльцо. Байрон взял его за руку.

— Погодите, отец Несс. Я слишком мало знаю. Прошу вас, расскажите то, что вам известно. Все, что вы можете рассказать мне…

Священник задумчиво почесал переносицу.

— Условия договора не столь четки, как нам бы того хотелось. И потом, кажется, я сегодня рассказал тебе практически все, что знаю. Если хочешь, могу повторить. Те, кто родился в Клейсвилле, не могут уехать отсюда навсегда. Многие жители вообще никуда не выезжают и не испытывают такого желания. Попытка уехать из Клейсвилла чревата для них болезнью и иными бедами.

Отец Несс печально улыбнулся.

— Теперь Ребекка уже не сможет уехать. И ты тоже, если только это не связано с преследованием сбежавшего мертвеца или необходимостью забрать тело горожанина, умершего вне пределов Клейсвилла.

— Ребекка не сможет уехать, — повторил Байрон. — Она и не подозревает. Мало того, что Мэйлин умерла насильственной смертью. Ребекку ждет продолжение бабушкиной миссии, а я… должен буду обо всем этом ей сказать.

— Да, Байрон. И я тебя очень прошу не медлить. Чем скорее ты обо всем ей расскажешь, тем проще вам будет вернуть пробудившихся мертвецов туда, где они и должны находиться. Мы все очень рассчитываем на вас.

Священник простился и ушел. Байрон присел к столу и попробовал вновь думать об отце, но у него ничего не получалось. Воспоминания вдруг потеряли искренность и стали чем-то вроде ритуала. Тогда он встал, вымыл раковину и пол, убрав осколки, и начал мысленно раскладывать по полочкам то, что ему предстояло осознать, — и жить дальше.

Если отец был прав, в городе откуда-то появилась мертвая девчонка-подросток, запросто убивающая живых людей. Если с его рассудком все в порядке (в чем Байрон сомневался), то сегодня он побывал в стране мертвых и подписал договор, условия которого даже не прочитал. Если все, что он узнал от отца, Чарли и священника, — правда, то и Ребекка связана условиями этого же договора. На него возлагалась обязанность как можно скорее рассказать ей обо всем, а потом — заботиться о ее безопасности. И еще: если Чарли не соврал, то настоящей Хранительницей Ребекка станет только после экскурсии в мир мертвых, куда Байрон должен ее сводить буквально завтра.

«Всего-навсего», — мысленно усмехнулся Байрон.

Он сидел на той же кухне, куда мальчишкой возвращался после школы, где мама угощала его домашним печеньем, выслушивала школьные новости и давала советы. И как же ей с отцом удавалось столько лет молчать о том, что ждет его в будущем? Этот вопрос не давал Байрону покоя. Он стал вспоминать время, когда мать была еще жива. Потом перескочил через несколько лет в другое время, после смерти Эллы… То, чего он никак не мог понять тогда, теперь выстраивалось в более или менее четкую картину. Байрон вспомнил родительские разговоры шепотом, каких-то людей, приходивших к отцу поздно вечером и даже ночью. После смерти Эллы Мэйлин буквально зачастила в их дом. Да, взрослые ему врали; да, они что-то от него скрывали, исходя из самых лучших пробуждений. Умом Байрон это понимал. Глупо сердиться на прошлое, которое не вернешь и не переиграешь. И все же в нем опять вскипел гнев. Память подсунула ему один очень яркий эпизод.


— Мам, о чем вчера ты и отец шептались с бабушкой Эллы?

— Ни о чем таком, что тебе следовало бы знать, — заверила его мать. — Ребекка сейчас очень нуждается в твоей поддержке. Вот об этом ты не должен забывать.

— Я никогда не отворачивался от нее. Она это знает.

У Байрона потекли слезы, но он их не стеснялся. Мать не сочтет его слабаком, если он будет плакать по Элле. Энн Монтгомери понимала, что такое горе, коснувшееся ее сына.

— Она потеряла больше, чем мы можем себе представить, — сказала Энн, обнимая сына.

От матери пахло ванилью и еще чем-то, что Байрон мысленно привык называть запахом родного дома.

— Помоги Ребекке, Байрон.

— Я всегда считал себя другом Бекс, и совсем не потому что она… была сестрой Эллы. Я не отказываюсь от своих обещаний, — сказал Байрон, высвобождаясь из материнских объятий. — Мужчины Монтгомери держат свое слово.

— Я знаю, малыш. — Мать ласково обняла его лицо. — Я знаю, ты у меня — настоящий мужчина. Я горжусь тобой. Но иногда… бывает непросто…

Она вдруг замолчала и обняла его еще крепче.


Наверное, мать хотела сказать, что иногда непросто быть настоящим мужчиной или настоящим другом. Других вариантов тогда Байрону в голову не приходило. А ведь у нее чуть-чуть не вырвалось, что непросто быть… Гробовщиком и Хранительницей. Когда твое будущее заранее предопределено, причем без твоего согласия. Только сейчас Байрон понял, каково было его матери столь лет жить, зная обо всем этом с самого его рождения.

В свое время он думал, что они с Эллой начали встречаться, поскольку его родители тесно общались с ее бабушкой. Казалось, все произошло само собой: в детстве они часто вместе играли, вместе лазали по всевозможным «таинственным» местам. Детская дружба переросла в романтические подростковые отношения. Казалось, они были предназначены друг для друга. Идеальная пара. А что чувствовала Элла, когда узнала о своем предназначении? Байрон снова и снова задавал себе этот вопрос и в который раз жалел, что Элла не поговорила тогда с ним откровенно.


Все началось с ее звонка на их второй номер.

— Байрон! Тебя! — крикнула из кухни мать.

— Беру, — ответил он и схватил телефонную трубку.

Поскольку их домашний телефон использовался в основном для деловых разговоров, родители пару лет назад абонировали второй номер, сделав Байрону подарок ко дню рождения. Он не сразу оценил родительский подарок, однако за последний год телефон сделался для него предметом первой необходимости. Байрон либо проводил время с Эллой, либо «висел» с ней на телефоне.

— Привет, — услышал он голос Эллы.

— Привет. А я как раз собирался пойти к тебе.

— Не надо, — вдруг сказала она. — Я больше не смогу с тобой встречаться.

— Что?

Сначала Байрон посчитал это одной из ее «шуточек», но тон, каким Элла с ним говорила, подсказывал: она не шутит.

— Элла, погоди… — Байрон сел на кровать. Фразы путались в голове. — Я не… в чем дело? — торопливо заговорил он. — Если ты из-за Бекс, я же тебе объяснил: мы всего разик поцеловались. И больше ничего не было. Я люблю тебя и…

— Знаю, — с какой-то странной усмешкой ответила Элла. — Потому-то мне и непросто расставаться с тобой. Это даже хорошо, что у тебя такое отношение к моей сестре. Значит, ты — человек, а не зомби с вложенной программой.

— С какой еще программой? Я тебя не понимаю.

— Значит, мы пока можем думать самостоятельно. И ты делаешь то, что хочешь делать сам, а не то, к чему тебя принуждают. И я тоже.

Она подозрительно шмыгнула носом.

— Хорошо, когда есть выбор, что тебе делать, кем быть, кого любить, кого…

Теперь она всхлипнула, и Байрону стало не по себе.

— Скажи, тебя кто-то обидел? — Ему хотелось швырнуть трубку и побежать к ней домой, но он продолжал говорить. — Тебя заставили что-то делать против твоей воли? Расскажи мне, Элла!

— Я полюбила тебя раньше, чем поняла, что такое любовь, — прошептала Элла. — Я люблю тебя, Байрон. Я люблю тебя всем сердцем, всем телом, всем-всем.

Байрон уперся головой в стену. Эти слова он слышал десятки, если не сотни раз. Элла шептала их с той самой ночи, когда они стали близки. Она повторяла эти слова потом, везде и всюду. Байрон так к ним привык, что уже не стеснялся, когда слышал ее признания в присутствии своих друзей.

— Я знаю, Байрон. Этого мало. Я думала, что достаточно. Оказалось, нет. Прости меня… Я знаю, как все это изменит твою жизнь и жизнь Бекс, — уже более твердым голосом продолжала Элла. — Но я делаю выбор. Сейчас.

— Элла, ты меня всерьез пугаешь. Какой еще выбор? Давай я сейчас приду, и мы обо всем спокойно поговорим.

— Ты меня уже не застанешь, — ответила Элла, и что-то булькнуло у нее в горле. — Мне нужно уйти… в другое место. Жаль, что ты не можешь туда пойти вместе со мной и увидеть все это. Когда-нибудь сможешь, но не сейчас, а мне некогда ждать. Нельзя так: увидеть это, а потом узнать, что ты сюда не попадешь еще много лет… или вообще не попадешь. Мне нужно идти.

— Постой! Не вешай трубку!

Байрон запихнул ноги в ботинки. Как жаль, что переносные телефоны стоят кучу денег, а то он сейчас побежал бы к ней, продолжая отвлекать ее разговором.

— Элла, давай отправимся туда вместе! Я пойду с тобой, куда ты захочешь.

— Я люблю тебя. Обещай мне, что будешь заботиться о Ребекке. — Она снова шмыгнула носом. — Обещай. Ей очень нужна любовь.

— Элла, но она — твоя сестра. Я не…

— Обещай мне, — не унималась Элла. — Это моя последняя просьба. Позаботься о ней. Скажи мне, что сделаешь это.

— Нет… но если это… последняя просьба? О чем ты говоришь?

Телефонная трубка впилась ему в ладонь.

— Ты любишь меня? — спросила Элла.

— Ты же прекрасно знаешь, что люблю.

— Тогда обещай мне, что всегда будешь заботиться о Бекс, — требовала Элла.

— Я буду, но…

Она повесила трубку.


Байрон не помнил, как выскочил из дома и побежал к Элле, но уже не застал ее. Никто не видел, как она уходила и куда отправилась. Все терялись в догадках, пока на следующий день не нашли ее мертвое тело.

Тогда для Байрона это было чудовищной загадкой. Сейчас он понимал: Элла убегала не от чего-то, а к чему-то. Увиденное ею в мире мертвых оказалось более притягательным, чем жизнь в мире живых.

«А завтра мне предстоит вести в этот мир Ребекку».

27

Ребекка попробовала уснуть, но результат был тот же, что и в прошлую ночь. Проворочавшись несколько часов на диване (до своей комнаты она так и не дошла), она встала. На этот раз восход солнца она встретила по дороге к кладбищу. «Второй день без Мэйлин». Прежде в этих словах не было ничего драматичного. Она переезжала с места на место и по целым дням, а то и неделям не звонила бабушке. Но сейчас, когда она вернулась домой и уже ни по какому номеру не могла позвонить Мэйлин, каждый новый день, начинавшийся без нее, предвещал полную неизвестность.

Когда она навещала бабушку, они вдвоем ходили на все городские кладбища, выпалывали сорняки и сажали цветы. Разрыв землю, клали туда еду, поливали могилы виски, джином, бурбоном и прочими крепкими напитками. Кому-то это показалось бы ритуалом для психов, но для Ребекки, невзирая на всю странность такого действа, оно всего лишь было частью мира Мэйлин.

Ребекка не знала, как и чем заполнить пустоту, возникшую в ее жизни с уходом бабушки. Но привычные дела, которыми они столько лет занимались вместе с Мэйлин, помогали. «Горсть земли, брошенная в бездну». Снова на плече Ребекки висела знакомая сумка и в ней тихо позвякивали стеклянные бутылочки. Их звон почти тонул в щебетанье птиц и шуме проезжавших машин, но Ребекка все равно его слышала. Все эти звуки были такими нужными ей сейчас. Они успокаивали и хотя бы отчасти возвращали ее в привычный мир, в котором Мэйлин была живой.

Возле ворот «Сладостного покоя» Ребекка остановилась и некоторое время возилась с тяжелым замком, пока он не поддался. Мягко скрипнула створка ворот, и Ребекка вдруг ощутила покой, которого лишилась с того самого звонка Уильяма в Сан-Диего. Это казалось полной бессмыслицей, но это было так. Ее ноги ступали по мягкой траве. Ребекку тянуло куда-то, но не к могиле Мэйлин, находившейся неподалеку, на кладбище «Оук-Хилл». Вскоре она остановилась перед островком, поросшим травой. Это была могила Пита Уильямса. Едва Ребекка к ней подошла, невидимая сила, влекущая ее, угасла.

— Доброе утро, Пит, — сказала Ребекка. — Должна вас огорчить.

Она опустилась на колени и раскрыла сумку.

— Мэйлин больше не сможет вас навещать, — сказала она человеку, месяц назад покинувшему мир живых. — Вместо нее пришла я.

Ребекка вынула бутылочку и отвернула крышку, вылив воду под тоненький стебелек плюща, начавшего обвивать надгробие Пита Уильямса.

— Пит, моя бабушка умерла, — прошептала Ребекка. — Вы будете по ней скучать?

Она приникла лбом к серому камню. На этот раз слез было немного, но Ребекке пришлось смахивать их с лица.

— Я плачу не по вас, а с вами, — пояснила она мертвецу и шмыгнула носом. — Уверена, вы бы тоже оплакивали ее, если бы дожили. Правда?

Слезы Ребекки падали на ту же землю, что несколько раньше она полила водой и ритуальной порцией виски. Потом глубоко вздохнула и вытерла щеки тыльной стороной ладони.

— Извините, мистер Уильямс, но мне пора. Меня ждут и другие, — сказала она серому камню. — Надеюсь, виски вам понравился. До встречи.

Ребекка навестила еще девять могил, и везде она поливала траву и угощала умерших виски. Везде сообщала им о смерти Мэйлин, а потому много плакала. Подняв голову от очередной могилы, она вдруг заметила Байрона Монтгомери, поднимавшегося к ней. Судя по щетине на щеках, он не брился со вчерашнего утра. Костюм был сильно измят, а сам он выглядел крайне утомленным. Воспаленные глаза подсказывали, что он провел бессонную ночь.

— Ты что, не спал? И такой же усталый, как я.

Байрон догнал ее, и они пошли вместе.

— Были разные дела… я спал, но мало. А ты?

— Тоже.

Байрон протянул к ней руку, но ее руки не коснулся.

— Время заглушает горе. Во всяком случае, должно.

— Надеюсь. Но я до сих пор не могу поверить, что Мэйлин нет рядом.

Байрон кивнул.

— Знаешь, когда мама умерла, мне было стыдно улыбаться. А какие-то развлечения… это вообще казалось предательством ее памяти. Вроде с детства постоянно видел похороны, должен был привыкнуть. Люди теряли близких, горевали, а потом возвращались к обычной жизни. Но когда умирают твои близкие — это совсем другое.

Кладбище находилось на холме. Достигнув вершины, Ребекка и Байрон пошли вниз по другому склону. Их встречали старые семейные склепы. Среди разросшейся травы росли синие и пурпурные ирисы. На каменных стенах зеленели узоры ветвей плюща и вьюнка. Склепы отличались простотой и безыскусностью форм. У некоторых ко входу вели две-три каменные ступени, а вход украшало подобие портика с колоннами. Двери склепов были либо чугунными, либо бронзовыми. Но двери сохранились не везде; там, где их не было, Уильям закрывал проемы проволочной сеткой, чтобы у местных мальчишек не возникло искушение лазать внутрь.

Дойдя до подножия холма, Ребекка села на траву. Байрон в нерешительности остановился. Может, и он теперь придерживался мнения, что отдыхать вблизи могил недопустимо?

— Посидишь со мной? — спросила она.

Байрон сел, вытянув ноги.

Ребекка вырвала пук травы и обнаружила старое, выщербленное надгробие. Надо будет обязательно очистить пространство вокруг могилы. Мэйлин обычно просила Уильяма.

— А как ты узнал, где я? — спросила Ребекка.

— Быть может, нас обоих сюда потянуло, — сказал он.

— Я пришла, потому что…

Она не стала доканчивать фразу; слишком уж странными могли показаться Байрону причины ее утреннего прихода на кладбище.

— Ты пришла сюда навестить мертвых, — сказал Байрон, проводя рукой по ее сумке.

Бутылочки слегка звякнули, подтверждая его слова.

— Я привыкла ходить по кладбищам с Мэйлин, — вздохнула Ребекка, слегка ударив его по руке. — Мне подумалось… глупость, конечно… но я подумала: наверное, ей было бы приятно, если бы я продолжала это делать.

— Совсем не глупость, — возразил Байрон, перехватывая ее взгляд. — Я знал, что ты придешь сюда.

— Ради памяти Мэйлин.

— Ради того, кем ты являешься.

Байрон взял ее за руку. Их пальцы переплелись.

— Ребекка, нам надо поговорить. Понимаю, время неподходящее, но все же…

— Давай не будет начинать этот разговор. Ты говорил, что не станешь меня торопить, что ты — мой друг. Я помню, кто кого поцеловал тогда, в первый раз. Но… — Она рывком высвободила руку. — Я здесь не останусь. Я вообще не собираюсь где-либо пускать корни и с кем-либо строить отношения. А ты — человек, которому нужны постоянные отношения.

— Я собирался говорить совсем не об этом. Честное слово. Я тоже никогда не думал о постоянных отношениях. Во всяком случае, ни с одной из женщин, которых встречал в других городах. Только с тобой. — Байрон встал. — Но теперь я понимаю.

— Что ты понимаешь?

— Я дожидался тебя, Ребекка, — с невеселой усмешкой ответил Байрон. — Я всегда буду тебя ждать. Мне придется либо довольствовать теми крохами отношений, которые ты согласишься мне дать, либо делать вид, что я переболел всем этим. Жаль, я не понял это еще тогда, лет десять назад. Наверное, слишком глуп был. Но то, что я испытал с тобой, у меня не будет никогда и ни с кем.

— Байрон, прости меня, но…

— Нет, Ребекка! Не лги себе хотя бы сейчас.

Ребекка осталась сидеть на траве. В лучах восходящего солнца Байрон был похож на скульптуру ангела, какими в минувшие века любили украшать надгробные плиты. Только ангелов обычно высекали из белого мрамора, а силуэт Байрона, стоявшего против света, был темным. Это еще больше подчеркивало его принадлежность миру кладбищ.

«А разве я другая?» — мысленно спросила себя Ребекка.

Она тут же отбросила эту мысль и сказала, обращаясь не столько к Байрону, сколько к себе самой:

— Я не планирую оставаться в Клейсвилле насовсем. Мне и так пришлось задержаться здесь дольше, чем я рассчитывала.

Байрон привычно провел рукой по своим всклокоченным волосам.

— Вряд ли ты сумеешь уехать. Как раз об этом нам и надо поговорить, Бекс.

Солнечные лучи мешали ей разглядеть лицо Байрона, но по голосу чувствовалось: он говорил вполне серьезно. Ребекке опять стало не по себе.

Байрон смотрел не на нее, а на ближайший склеп.

— Ты никогда не задумывалась, почему одни желания исполняются сами собой, а на пути других — нагромождения препятствий? И чем ближе ты к исполнению желания, тем больше становится препятствий? Разве у тебя не бывало так: одно неверное слово — и все пошло не в ту сторону? Один маленький неверный поступок — и планы рушатся? Как по-твоему, это случайности? Стечения обстоятельств?

— Байрон, ты о чем?

— Вчера вечером умер мой отец, — тихо сказал Байрон, поворачиваясь к ней. — Перед смертью он… рассказал и показал мне… некоторые вещи. Теперь я должен рассказать и показать все тебе.

— Боже мой! — вскрикнула Ребекка. — И ты ведешь со мной какие-то туманные разговоры? Почему сразу не сказал, как только меня увидел? Почему не позвонил вчера? — Она вскочила и крепко обняла Байрона. — Просто не верится. Что случилось? На поминальном обеде он… с ним же было все в порядке.

— Он… Это звучит, как бред сумасшедшего, но он ушел… Не в переносном смысле. В самом прямом… Ты мне очень нужна.

Байрон осторожно коснулся ее затылка и притянул Ребекку ближе.

— Ты мне нужна, Ребекка. Ты всегда была и будешь мне нужна, как и я нужен тебе.

Она уперлась щекой в его плечо. Невзирая на всю запутанность и противоречивость их отношений, Байрон по-прежнему оставался ее другом. Он всегда был ее другом. Смерть Уильяма словно уравняла их. Сейчас Байрон переживал тот же шок, какой пережила и она два дня назад.

— Тебе нужно выговориться? Я не очень умею выражать свои чувства, но мне часто приходилось выслушивать маму. Я научилась слушать. И готова тебя выслушать прямо сейчас. Говори, если у тебя есть такая потребность.

— Есть. Но сейчас мы будем говорить не о моем отце. Тебе нужно встретиться с одним человеком. Его зовут мистер С., или Чарли. Он живет не здесь.

— А где?

— В стране мертвых.

— В… где?

— Пожалуйста, просто выслушай меня, как обещала. И не перебивай.

Ребекка кивнула, и тогда Байрон стал рассказывать ей о вчерашнем походе в страну мертвых. Он рассказал о туннеле, о Чарли, о миссии Хранительницы Могил и Гробовщика. Потом рассказал о договоре, заключенном основателями Клейсвилла с миром мертвых. Подробно описал ей странный город, полный серых тонов, где таким же странным образом соседствовали разные эпохи; рассказал о баре, о том, как он пил виски с мертвецом. Тяжелее всего было говорить об отце, шагнувшем в туннель и навсегда исчезнувшем из его жизни.

— Только двоим позволяется перемещаться между мирами — Хранительнице и Гробовщику. Они — пожизненные партнеры. Гробовщик открывает ворота, а Хранительница сопровождает мертвых… таких называют «голодными мертвецами»… и сопровождает туда, где им самое место.

— Ну и ну, — выдохнула Ребекка, однако Байрон словно не заметил ее иронии.

— Миссия Хранительницы — следить за тем, чтобы мертвые не выходили из могил, но…

— Не выходили из могил? — переспросила Ребекка. — Байрон, хороший мой, я думаю, это у тебя из-за смерти отца. Неужели ты думаешь, мы сумеем увидеть зомби?

— Они не зомби, Бекс.

Только сейчас Байрон по-настоящему понял, как же правы были родители, годами скрывая от него существование мира мертвых. Если взрослая Ребекка отказывается верить в это, какой была бы реакция двух подростков, которым сообщили бы, что они — будущие Хранительница и Гробовщик?

— Ладно… Не зомби. Мертвецы иногда выбираются из своих могил, и Хранительница возвращает их обратно, проводя через ворота. Сама она открыть эти ворота не может. Ей нужна помощь Гробовщика. Уильям остался в мире мертвых, и теперь ты — новый Гробовщик?

— Да, Бекс. И нам с тобой нужно будет сопровождать пробудившихся мертвецов в их страну.

— Нам?

— Отец сказал, что Хранительница должна присматривать за могилами, чтобы мертвые были довольны. Наверное, есть какие-то способы. Он об этом не знал. Я очень надеюсь, Мэйлин научила тебя или оставила… инструкции. Если нет, Чарли тебе все расскажет.

— Виски, — прошептала Ребекка. — Молитвы, чай и виски. Воспоминания, любовь и обрыв всех связей с миром живых… Черт побери, ну я и вляпалась!

28

Ребекке захотелось снова сесть на траву, поскольку ноги отказывались ее держать.

— Би, ты часом не спятил? Но тогда, получается, и Мэйлин тоже спятила, причем давно… М-да, подарочек.

— Лучше бы я спятил, — сказал Байрон, обнимая ее за талию. — Скоро сама увидишь.

— Тогда веди… показывай, — прошептала она.

Они молча дошли до похоронного заведения. Похоже, Элейн — управляющая, секретарша и правая рука Уильяма в одном лице — уже ждала их. Ее тронутые сединой волосы были, как всегда, уложены в шиньон. Стиль одежды Элейн не менялся годами: юбка серо-стального цвета, светло-розовая блузка и туфли на низком каблуке. Когда-то Ребекка побаивалась этой женщины: волевой, расторопной и суровой. За эти годы Элейн ничуть не изменилась.

— Отсутствие твоего отца означает, что теперь всеми делами придется заниматься нам с тобой, — сказала она, обращаясь к Байрону.

— Сегодня мне некогда, — замотал головой Байрон. — Кого-нибудь привезли?

Элейн наморщила лоб.

— Нет, но…

— Тогда все остальное подождет, — ответил Байрон, почесывая свой колючий подбородок.

— Нам необходимо…

— Тогда позвоните Эмити, — распорядился Байрон.

Услышав имя Эмити, Ребекка вздрогнула. Хорошо, что ни Байрон, ни Элейн этого не заметили. Что это? Ревность? С чего бы? Кто может запретить Эмити помогать в похоронном заведении, если им нужна помощь? Следом Ребекке вспомнилось, как вчера вечером Эмити упорно отказывалась говорить о Байроне. В своих нерегулярных электронных письмах к Ребекке она никогда не упоминала ни Байрона, ни похоронное заведение. Она даже не сообщила о своем разрыве с Троем.

Пауза все больше превращалась в неловкое молчание.

— Я позвоню мисс Блю, — наконец сказала Элейн. — А тебе, Байрон Монтгомери, не мешало бы выспаться. Я могу многое вытерпеть, но… даже если ты теперь мой начальник, рычать на себя, молодой человек, я не позволю!

С этими словами она развернулась и ушла в свой кабинет.

— Совсем не изменилась, — шепнула Байрону Ребекка. — Я ее раньше боялась.

— Я ее и сейчас боюсь, — признался Байрон. — Но без нее у нас бы застопорилась вся работа. За день она успевает сделать столько, сколько в других похоронных заведениях делают трое. Я обязательно перед ней извинюсь. Потом. А сейчас…

Байрон кивнул в сторону неприметной двери.

Так же молча они спустились в подвал. Байрон включил свет и запер дверь на ключ, после чего повел Ребекку в помещение, где стоял светло-голубой металлический шкаф.

— Бекс, я бы дорого отдал, если бы меня действительно признали сумасшедшим, а все остальное оказалось бы моим бредом или кошмарным сном. Но увы…

Байрон нажал какую-то кнопку на стенке шкафа и сдвинул его в сторону. У Ребекки забилось сердце. Все тело закололо тысячами крошечных иголочек, словно по коже побежали электрические разряды.

— Боже мой… Значит, это…

Это была реальность. Шкаф скрывал вход в туннель. Туннель манил ее, и только сила воли удерживала Ребекку от желания броситься в темноту. Оттуда доносились тихие голоса. Тысячи голосов, нараспев повторяющих ее имя.

Ребекка шагнула вперед и ударилась о невидимую стену.

Байрон подошел, осторожно взял ее лицо в свои ладони.

— Бекс, ты сейчас меня пугаешь больше, чем десяток Элейн.

— Почему? — удивилась она, не без усилий отворачиваясь от манящего туннеля.

— У тебя такой вид, будто тебе не терпится поскорее оказаться в мире мертвых. Как будто тебя там ждет необыкновенное счастье. Это ловушка, Бекс. Отец предупреждал меня. Мы еще успеем попасть в тот мир. А пока у нас более чем достаточно причин быть счастливыми здесь, в этом мире.

Байрон наклонился и поцеловал ее. Ребекка уперлась руками ему в грудь, не отталкивая, но и не притягивая к себе. Он опустил одну руку ей на бедро и привлек к себе.

Ему стало легче. Безотчетный страх прошел. Байрон снова поцеловал Ребекку.

— Я полюбил тебя, еще ничего не зная о нашей миссии. И не переставал тебя любить, хочешь ты об этом знать или нет.

Байрон целовал ее снова и снова.

— Я прошу тебя: помни. Помни о том, что мы знаем уже давно. Я только вчера узнал о нашей с тобой миссии. Но даже если бы ничего не было, я бы все равно любил тебя. Наверное, я полюбил тебя, когда ты впервые приехала в Клейсвилл. Знаешь, я испугался. Для меня это было непривычно. Я считал ниже своего достоинства пудрить мозги нескольким девчонкам сразу. Мне было особенно тяжело, что ты — сестра Эллы. Но я не мог делать вид, будто тебя не существует. Я приходил к Элле и радовался, когда тебя видел. В тот вечер, когда ты меня поцеловала… Наверное, если б я встречался с другой девчонкой, то вообще ничего бы ей не сказал. Поцеловались, и все тут. Но это была Элла. Я должен был ей рассказать. А потом она… ушла. Ты же не хотела меня слушать. Обрывала меня, стоило мне об этом заговорить. Тогда слушай здесь, сейчас, у входа в этот туннель. Я хочу всегда быть с тобой. Я тебя люблю. И ты лю…

— Нет! Прекрати! — крикнула Ребекка, хватая его за руку.

Байрон погладил ей щеку и продолжал, не слушая ее возражений:

— Я тебя люблю, и ты меня любишь. Мы оба это знаем. Просто ты не хочешь в этом признаваться.

Ребекка смотрела на него. «Любовь? Нет». Байрон был ей далеко не безразличен. Давний друг. Любовник. Однажды он уже признался ей в любви, но потом старался избегать этого слова. «Не надо себя обманывать. Это не любовь».

— Байрон, давай не будем сейчас об этом. Тебе тяжело. На тебя тоже столько всего навалилось…

— Мне тяжело, но моего отношения к тебе это не изменит.

Он водил большим пальцем по ее щеке.

— Если тебе так нужно, ври мне потом. Но сейчас, перед тем, как мы пойдем в страну мертвых, выслушай меня… Я знаю. Давно знаю, Бекс. Ты любишь меня ничуть не меньше, чем я тебя. Не надо больше врать ни себе, ни мне.

Ребекка смотрела на него, пытаясь найти контраргументы, пытаясь доказать, что он не прав и все придумал. Но контраргументов не находилось, а в искусстве дипломатии она была не сильна.

— Послушай, Би. Я понимаю, каково тебе сейчас. Не хочу тебя обижать, но правда… Элла умерла. Мы… а потом она… Ты был ее парнем. Я не заслуживаю…

Байрон тяжело вздохнул.

— Она умерла не из-за нас. Она… сделала свой выбор. Неужели ты всерьез считаешь, что мертвой Элле было бы приятно, если бы мы сторонились друг друга? Она при жизни никогда не была такой, и ты это знаешь.

У Ребекки сами собой потекли слезы. Целых девять лет она не допускала даже мысли о подобном разговоре.

— Ты не был моим парнем, а она была моей сестрой. То, что я испытываю к тебе, — это не любовь. И не может быть любовью. Никогда. У меня нет никаких прав…

— Любить меня? — спросил Байрон, беря ее за руки. — Но ты любишь меня, только никак не хочешь в этом признаваться. А давно пора. Давно пора отпустить Эллу. Она никогда не стояла между нами. Только мы сами решаем, каким быть нашим отношениям. Помни это.

Ребекка пыталась вдуматься в слова Байрона, однако здесь, возле туннеля, это было тяжелее, чем где-либо еще. «Я готова заботиться о нем. Но забота — не значит любовь». Она встряхнула головой и посмотрела в темноту туннеля. Потом инстинктивно сделала шаг вперед.

— Бекс!

Байрон еще сильнее сжал ей руки. Пульсирующая энергия туннеля звала, и песня по ту сторону невидимого барьера звучала все громче.

— Ребекка!

Она с неохотой отвернулась от манящей тьмы.

— Скажи мне, что не останешься там, — потребовал Байрон. — Пообещай мне, что обратно мы пойдем вместе.

— Обещаю.

— Я люблю тебя, Ребекка Барроу.

Байрон отпустил ее руки и вошел в туннель.

— Я поведу тебя в тот мир, но я обязательно верну тебя обратно.

29

— Байрон!

Невидимый барьер не пропускал Ребекку. Она уперлась в барьер руками, затем навалилась на него всем телом. Никакого результата. Тем временем Байрон снял со стены факел, и тот сразу же вспыхнул.

— Байрон!

Его рука свободно прошла сквозь барьер.

— Бекс, ты дала мне слово.

Ребекка молча подала ему свою руку, пытаясь сопротивляться своим ощущениям. Барьер исчез, и она вошла в туннель.

— Мы попадем в город, где я вчера был с отцом. Там мы найдем мистера С. Когда вернемся, дома… поговорим обо всем. Но что бы ни случилось, ты должна мне доверять.

— Я тебе доверяю. И всегда доверяла.

Ребекка сомневалась во многом, но сомнения насчет Байрона исчезли, стоило ей войти в туннель. Они предназначены друг для друга, и хватит ей отнекиваться и делать вид, будто это не так. Он обязательно приведет ее обратно в мир живых. Байрон — ее мужчина.

Голоса в туннеле напоминали морские волны. Они накатывали и стихали. Они произносили слова, смысл которых Ребекка понимала лишь частично. Кому принадлежали эти голоса? Неупокоенным душам, оказавшимся в ловушке? Воздух был полон невидимых рук, которые гладили ей щеки и волосы. И вдруг Ребекка догадалась: это давным-давно забытые и всеми покинутые мертвецы.

Байрон крепко держал ее за руку; их пальцы переплетались. Ребекка с радостью взялась бы и за другую его руку, но в той он держал факел. В лицо дул холодный, обжигающий ветер. У Ребекки слезились глаза. Ветер тут же сдувал со щек слезы. Из-за ветра ей было тяжело дышать.

— Байрон!

— Я здесь. А чью же руку ты держишь? — попробовал пошутить он.

У конца туннеля Ребекка едва не вскрикнула от удивления. Таких ярких красок она не видела нигде. Небо было расцвечено фиолетовыми и золотыми полосами. Здания города просто завораживали. Даже самые скромные и неказистые были выкрашены в изумительные тона и оттенки. Про какой серый город говорил Байрон? Серыми скорее были города, в которых она жила до сих пор.

Ребекка не заметила, как выпустила руку Байрона и шагнула вперед. Вдали, словно драгоценные камни, светились высокие здания. Дома, окружавшие ее, были намного проще — из бурого камня. Попадались и деревянные. Но бесподобная окраска стен и крыш делала их похожими на дворцы.

Ребекка оглянулась по сторонам.

— Байрон, где ты?

— Пока он не сможет присоединиться к нам, — ответил мужской голос. — Жаль, конечно. С ним было бы веселее.

— Где Байрон?

Ребекка снова оглянулась по сторонам, но выход из туннеля исчез. Он растворился, едва она вышла оттуда.

— Что случилось?

— Скорее всего, твоему Гробовщику пришлось задержаться. Он подойдет прямо в дом. Сейчас я тебя туда провожу.

— Вы?.. Нет, я должна найти Байрона, — не соглашалась Ребекка.

— Дорогая, он привел тебя сюда для встречи со мной.

Человек снял шляпу и галантно раскланялся. Прядь темных волос упала ему на лоб.

— Позволь представиться: Чарльз, — сказал он и только тогда выпрямил спину, окинув Ребекку взглядом таких же темных глаз. — А ты, дорогая, и есть моя Ребекка.

Ребекка вздрогнула. В его устах ее имя звучало как молитва, заклинание или священная мольба.

— Значит, вы и есть мистер С., — прошептала она. — Байрон мне сказал…

— То, что он тебе сказал, является полуправдой. — Мистер С. осторожно взял ее под локоток. — Позволь, я провожу тебя в дом, где мы дождемся твоего Байрона.

Ребекка не двигалась с места, глядя то на согнутую руку, то на лицо ее спутника.

— Мне бы очень не хотелось оставлять тебя здесь одну, дорогая Ребекка. Здешние улицы бывают коварными.

— А вы?

Мистер С. засмеялся:

— Бываю, но к тебе это не относится. Ты у меня в гостях и можешь ничего не бояться.

Байрон явно не питал доверия к мистеру С., что чувствовалось и по его рассказу. Но интуитивные ощущения самой Ребекки говорили ей другое. Ей хотелось поверить Чарльзу и не доискиваться причин, почему она это делает. Ребекка осторожно подала ему руку.

— Сама не знаю почему, но…

— Видно, дьявол нашептал, — с пафосом произнес он и снова засмеялся. — Доверяй себе, дорогая. Мои Хранительницы всегда знали меня с иной стороны, нежели их Гробовщики.

— И им были приятны эти знания?

— Хранительницы обладали разным характером. Их ощущения тебе ничего не скажут. Подожди еще немного, и у тебя появятся свои. Идем же. Мне не терпится показать тебе наш мир.

Прежде чем уйти с этого места, Ребекка еще раз оглянулась. Туннель так и не появился. Не было ничего, что хотя бы отдаленно о нем напоминало. Они стояли на деревянном тротуаре, который затем сменялся каменным. Слева от нее вдаль уходили грунтовая дорога и мощеная городская улица. Похоже, они вели в разные места. У нее за спиной появилась река. Ребекка помнила, что еще пару минут назад никакой реки не было. Улиц и дорожек тоже стало больше.

— Вы уверены, что Байрон придет в ваш дом? — спросила она у мистера С. — Когда? Сегодня?

— Непременно.

Какая-то часть ее сознания сомневалась, правильно ли она поступает. Но Ребекку уже охватило любопытство: ей хотелось увидеть странный мир, постоянно менявший свои очертания. Она кивнула и пошла рядом с Чарльзом, надеясь, что не совершает ошибки. Попутно она вспоминала предостережения Байрона. Внешность бывает обманчивой. Этот человек манипулировал Байроном. Он знал ответы на вопросы, о существовании которых она вплоть до сегодняшнего дня даже не подозревала. И сейчас он бережно вел ее по городу, не имевшему аналогов в мире живых.

Ребекка разглядывала дома, витрины, вывески. Ее футболка с джинсами смотрелась здесь столь же непривычно, как платья восемнадцатого и девятнадцатого веков на улицах Клейсвилла или даже Сан-Диего. Ребекка поймала себя на том, что ей тоже хочется какой-то другой одежды. Сам мистер С. был одет в безупречно сшитый костюм, какие, судя по фильмам, носили в 20-е или 30-е годы прошлого века. Ребекка никогда особо не увлекалась нарядами, но сейчас с трудом удерживалась, чтобы не потрогать ткань, из которой были сшиты платья проходивших мимо женщин.

— Это вполне нормально, — сказал Чарльз.

— Вы о чем? — насторожилась Ребекка.

— Ты видишь наш мир совсем иным.

— Байрон говорил, что у вас все сплошь в серых тонах.

— И он сказал тебе правду. Для него наш мир действительно сер и однообразен. А для тебя — полон удивительных красок. Ведь ты — Хранительница. Моя Хранительница. Этот мир — в большей степени твой, нежели привычный для тебя мир живых. Там — лишь тени и пепел. А здесь…

Чарльз изящным движением взял с лотка уличной цветочницы алый мак и поднес к лицу Ребекки.

— Здесь твое королевство.

Лепестки мака были тонкими, как шелк, и безумно красивыми. Ребекка не представляла, чтобы обыкновенный мак обладал таким головокружительным совершенством линий и обилием оттенков красного. Она даже прикрыла глаза.

— В мире живых ты — не более чем бледная тень той, какая ты здесь, в нашем мире. — Мистер С. осторожно провел цветком по ее щеке. — Смерть — часть тебя. Она — будущее, к которому ты стремилась все эти годы. Путь, который наша дорогая Мэйлин выбрала для тебя.

Услышав бабушкино имя, Ребекка открыла глаза.

— Она здесь?

— Дожидалась Уильяма, — ответил мистер С., бросая цветок на тротуар. — Вчера они встретились.

— А теперь? Я могу ее увидеть?

К глазам Ребекки опять подступили слезы. Ей не хотелось плакать в присутствии Чарльза.

— Увы, милая девушка, это невозможно, даже если бы она сейчас была здесь. Хранительницам не дано видеть своих умерших предшественниц.

Мистер С. ободряюще потрепал ее по руке.

— Вы все такие предсказуемые существа.

— Мы — это люди?

— Хранительницы. Люди, кстати, тоже предсказуемы. Хочешь, немного погуляем? Покажу тебе город.

Он приподнял шляпу и кивнул прошедшей мимо женщине, вся одежда которой состояла из бледносерой ночной сорочки, нескольких брильянтовых ожерелий и таких же браслетов. Женщина слегка улыбнулась и пошла дальше. Прохожие не обращали на нее никакого внимания.

— Я здесь не за этим… Она что, тоже мертвая?

— Здесь все мертвы.

Мистер С. остановился перед мраморными ступенями, которые вели на высокое арочное крыльцо.

— Да, дорогая. Все, кроме тебя и твоего Гробовщика, когда он наконец здесь появится.

— Так вы знаете, где он сейчас?

Мистер С. не ответил и повел ее вверх по ступеням. Двери его дома больше напоминали ворота средневекового замка. По обе стороны стояли слуги, одежда которых одновременно напоминала ливрею и военную форму. Их лица были бесстрастными, как у статуй.

Когда до ворот оставалось несколько шагов, из-за поворота выехал старинный открытый автомобиль с откидным верхом и смешными шинами. Боковины шин были белыми. На обеих подножках стояли по два человека в темных костюмах. Еще двое наполовину высовывались из окошек заднего сиденья. Все шестеро были вооружены длинноствольными пистолетами, нацеленными прямо на Ребекку.

— У них оружие! — испугалась Ребекка. — Почему они…

— Спокойно, дорогая. Замри и не шевелись, — быстро сказал мистер С.

Он подхватил Ребекку на руки и стремительно пошел к дверям.

Послышались выстрелы. Ребекка закричала от страха, но мистер С. продолжал идти, неся ее на вытянутых руках. Пули прошивали его насквозь, а он невозмутимо двигался зигзагами. Непонятно почему, но такой нехитрый маневр не позволял стрелявшим попасть в Ребекку.

Быть убитой в стране мертвых! Умереть от пуль мертвецов! Ее душил истерический смех.

Все кончилось столь же внезапно, как и началось. Автомобиль умчался прочь, но Ребекка ничего не видела. Чарльз крепко прижимал ее к себе, а она со страху закрыла глаза. Когда она решилась их открыть, ее глаза были полны слез.

— Я ничего не понимаю.

Чарльз молча опустил Ребекку на ступени. Только теперь она решилась взглянуть вниз. Один из слуг, что стоял возле дверей, сбежал вниз и сел в такую же черную машину. Скорее всего, он решил догнать бандитов, стрелявших в Чарльза.

— Осторожно. Ступеньки довольно крутые, — предупредил мистер С, стряхивая с себя пули.

Они падали на мрамор и с легким стуком катились вниз. Ребекка с тревогой посмотрела на Чарльза. Его костюм был продырявлен вомногих местах, но оттуда не вытекло ни капли крови.

— Чарльз, вы мне можете объяснить?

На тротуаре собралась небольшая толпа. Задрав головы, они смотрели вверх. Слуга у дверей и не думал бежать навстречу хозяину. Люди внизу тоже не проявляли признаков беспокойства. Неужели такое здесь в порядке вещей? «Я здесь совсем недавно, чтобы делать какие-либо выводы», — повторяла она, отгоняя охватившую ее панику.

— Чарльз, может, вы все-таки расскажете мне, что это была за стрельба?

У нее дрожал голос, но Ребекка старалась не обращать внимание ни на дрожь в голосе, ни на дрожь в теле. Она стала расправлять на себе одежду.

Мистер С. молчал. И куда только делась его словоохотливость?

— Чарльз, в нас стреляли. Почему…

Ребекка вдруг увидела, что футболка у нее на боку порвана, кожа расцарапана и оттуда капает кровь.

— Чарльз! — завопила она.

Тот все так же невозмутимо взглянул на ее перепачканную руку, потом на раненый бок.

— Уорд, позови врача! — велел мистер С.

Слуга мгновенно подбежал к ним.

— Сэр, боюсь, она сейчас потеряет сознание. Прикажете отнести ее в дом?

— Я сам отнесу. Иди за врачом.

— Я не собираюсь терять сознание, — запротестовала Ребекка.

— Спи, Ребекка, — сказал ей Чарльз. — Спи и ни о чем не думай.

— Всего лишь царапина, — послышался еще чей-то голос.

— Сначала приведите врача, а потом найдите этих негодяев, — распорядился Чарльз. — Такие фокусы я терпеть не намерен.

Ребекка закрыла глаза. «Мне просто снится сон, — пыталась убедить она себя. — Гадкий и страшный сон».


Байрон, запертый в туннеле, то сыпал проклятиями, то начинал просить. Невидимая преграда не пропускала его. Он видел выход из туннеля, серый мир мертвых, однако попасть туда не мог.

— Чарли! — в который раз вопил Байрон.

Никто не появлялся. Байрон не сомневался: невидимая преграда — дело рук мистера С. Это был его мир, в котором он устанавливал свои правила.

От бессильной ярости Байрон стал молотить кулаками по стене. Устав, он повернулся спиной к миру мертвых и решил обследовать туннель. Вдруг найдется какая-нибудь зацепка? Надежд было мало, но стоять и униженно ждать, пока Чарли соблаговолит его пропустить, он не мог. Туннель почему-то превратился в сырую пещеру с осклизлыми стенами. Во многих местах их покрывала белесая фосфоресцирующая плесень. Под ногами теперь была гладкая каменная плита, словно отутюженная ледником.

А потом с другой стороны невидимого барьера донесся крик Ребекки. Байрон повернулся, подбежал к прозрачной преграде и вцепился в нее ногтями. Он был готов грызть барьер зубами, однако все эти лихорадочные усилия ничего не дали. Его заперли на самом подходе к стране мертвых. Оставалось одно из двух: либо стоять и ждать, либо возвращаться назад. Второй вариант Байрон отбросил сразу же. Что-то ему подсказывало: если он сейчас уйдет, Ребекка навсегда останется в стране мертвых.


Проснувшись, Ребекка увидела, что лежит на громадной кровати под балдахином. Она была почти в два раза шире, чем кровать Мэйлин. Ребекка огляделась по сторонам, но тяжелые парчовые занавески балдахина почти полностью закрывали обзор. Она протянула руку и потрогала материал, наслаждаясь его тяжестью и фактурой каждой нити. Занавеска — и не более того. Ребекка опять запустила пальцы в парчу и вдруг услышала смех. Она вздрогнула.

— Эту парчу выбирали, чтобы потрафить твоей давней предшественнице. Рад, что она тебе тоже понравилась. Хотя, — Чарльз отдернул край балдахина, — должен извиниться за причину, по которой ты оказалась в моей постели. Увы, я бы предпочел иную причину.

Ребекка не отвела глаз. Она поняла не особо замаскированный намек. Надо признаться, Чарльз был обаятелен. И потом, ведь это он спас ее от пуль бандитов. Если дьявол и впрямь существует, он должен быть именно таким — обаятельным искусителем: изысканные манеры, многозначительные улыбки и легкое презрение. Вот только она не знала, какую игру он с ней ведет. И уж совсем абсурдным было бы думать о мертвеце, как о сексуальном партнере. Это не просто глупые мысли, а извращение какое-то!

— Благодаря вам я осталась жива и невредима, — слегка улыбнувшись, сказала Ребекка. — Почти невредима, — тут же добавила она.

— Уверяю тебя, дорогая: эти негодяи понесут заслуженное наказание, — заверил ее Чарльз.

Игривый взгляд на его лице сменился выражением искренней заботы.

— Еще раз прошу простить, что не сумел уберечь тебя полностью. Я велел нашему врачу промыть и перевязать твою рану.

Ребекка опустила руку под одеяла и потрогала повязку. Попутно она обнаружила, что лежит в постели совершенно голая.

— Какая странная повязка, — сказала она.

Чарльз криво улыбнулся.

— Мой врач — из давних покойников. Современные перевязочные средства он не признает… У мертвых свои причуды. Для них эпоха, в которой они жили, остается самой лучшей.

— Стало быть, вы жили…

Ребекка пригляделась к его шелковому галстуку и гармонирующему с галстуком платочку в кармашке. Эти детали мужского туалета ни о чем ей не говорили, как и безупречно сшитый костюм Чарльза.

— Мне не угадать вашу эпоху.

— Такую одежду носили в эпоху Великой депрессии. Это 30-е и начало 40-х годов двадцатого века… Но сам я жил… гораздо раньше. Просто обожаю то время.

Ребекка села, подтянув одеяло к подбородку.

— А где моя одежда?

— Я велел ее выстирать и починить. Тебе будет во что одеться.

Чарльз оглянулся и махнул рукой, подзывая кого-то. К кровати подошла девушка.

— Мари поможет тебе одеться.

Упреждая вопросы Ребекки, он поклонился и вышел.

— Желаете выбрать платье, мисс? — спросила Мари, подавая ей халат.

На вид девушке было не больше двадцати. Гладкая прическа, на лице — никакой косметики. Черная юбка с высокой талией достигала пола. Верхнюю часть одеяния Мари составляли светло-серая блузка и черный шейный платок. Из-под юбки выглядывали простые черные туфли. Макушку головы прикрывала скромная серая шляпка.

— Мисс! — окликнула Ребекку девушка.

Ребекка выбралась из постели, накинула халат и подошла к большому гардеробу.

— Я умею одеваться сама, — сказала она Мари.

Служанка подошла и открыла дверцу шкафа.

— Прошу прощения, мисс, но вы меня не поняли.

Ребекка разглядывала содержимое гардероба.

— Да тут целый магазин одежды!

— Хранительницы любят красивые ткани, мисс. Хозяин желает доставить вам как можно больше удовольствия… он это умеет.

Последние слова Мари произнесла скороговоркой и покраснела. Она повернулась к Ребекке спиной и принялась двигать вешалки с платьями, висевшими на массивной деревянной перекладине. Девушка едва удерживалась от желания подойти и потрогать их руками.

— Знаю, мисс, что эти платья — не по вашему вкусу. Но наши швеи готовы взяться за работу. С вас уже сняли мерки. А пока предлагаю вам выбрать платье из уже имеющихся. Тут наверняка найдется что-нибудь подходящее.

Мари достала темно-пурпурную юбку. На той же вешалке висела и нижняя юбка светло-сиреневого цвета.

— Думаю, это вам понравится, мисс.

Ребекка не утерпела и потрогала ткань. Нижнюю юбку украшали крошечные драгоценные камни. Ничего подобного она никогда не носила и даже не видела. Однако надевать этот раритет она сейчас не собиралась.

— Я бы предпочла джинсы. На такое у меня просто нет времени.

— Простите, мисс. А что вы скажете вот об этом?

Ребекка поморщилась, думая, что Мари опять предложит ей какой-нибудь изыск позапрошлого века. Но служанка не вмешивалась, предоставляя ей самой смотреть и выбирать. Пальцы Ребекки трогали удивительные ткани, названия которых она не знала. Вероятно, нечто подобное существовало и в мире живых и стоило кучу денег. Ребекке было не от кого унаследовать тягу к нарядам: мать и Мэйлин одевались достаточно просто. К тому же кочевая жизнь приучила ее обходиться разумным минимумом одежды.

Свой выбор Ребекка остановила на темно-зеленом шелковом платье с прозрачными рукавами. Оно не имело вырезов ни спереди, ни сзади и, похоже, не стесняло движений. Ребекка сбросила халат и надела платье. Мари проворно застегнула все мыслимые крючки. Ребекка посмотрелась в большое напольное зеркало, прикрепленное к бронзовой станине, что позволяло наклонять его вверх и вниз. На вешалке платье казалось простым и вполне утилитарным. А на ней… Только сейчас Ребекка сообразила, что платье состоит из двух частей. Она надела внутреннюю, вообще не имевшую рукавов. Прозрачные рукава принадлежали внешней части, которая надевалась поверх и завязывалась под грудью. Эта часть имела шлейф, волочившийся по полу. На ходу шлейф красиво двигался, создавая эффект зеленого мерцания.

Пока Ребекка обдумывала, как втолковать Мари, что ей нужно совсем простое платье, служанка извлекла откуда-то пару темно-зеленых туфель на низком каблуке. Они отлично сочетались с платьем и были Ребекке по ноге. Все это показалось ей довольно подозрительным.

— Мари, ты проводишь меня к Чарльзу?

— Но, мисс, к этому платью полагаются подвески и…

— Обойдусь без подвесок.

Мари не то кивнула, не то поклонилась. Потом она бесшумно распахнула двойные двери. Ребекка увидела просторный зал, где можно было устраивать балы на старинный манер. В дальнем конце зала, возле открытых дверей, ведущих на балкон, стоял Чарльз.

— Надеюсь, ты не откажешься поужинать в моем обществе? — сказал он подошедшей Ребекке.

Стол, накрытый на двоих, покрывала безупречно белая скатерть. В серебряном ведерке охлаждалась бутылка вина. Хрустальные бокалы терпеливо ждали, когда их наполнят. Балкон украшали горшки с цветущими орхидеями и множество зеленых растений. Он напоминал небольшую оранжерею, где садовник появлялся реже, чем нужно.

— Мари, передай Уорду, что мы с мисс Барроу будем на восточном балконе, — сказал Чарльз, выдвигая стул. — Ребекка, прошу садиться.

Ребекка вышла на балкон.

— Я ценю то, что вы сделали для меня, Чарльз. Но я пришла сюда не для установления с вами дружеских отношений. — Она села за стол. — Я пришла, поскольку от меня это требовалось.

— Разумеется, но разве необходимость прийти сюда мешает нам стать друзьями?

Чарльз невинно улыбнулся, разлил вино по бокалам и один из них подал Ребекке.

— В меня стреляли. Пару дней назад умерла моя бабушка. Сейчас я сижу с… мертвецом. А Байрон где-то там.

Ребекка обвела рукой город, лежащий внизу. Он тянулся во все стороны, до самого горизонта.

— Я почти уверена: вы знаете гораздо больше, чем рассказываете нам, живым. Пока что на каждом шагу я сталкиваюсь со странностями. Байрон рассказал мне, что отец привел его сюда и потом умер… Какие-то мертвые люди стреляли в нас. Точнее, в меня — вас ведь убить невозможно. В Клейсвилле происходят страшные вещи: пробудившиеся мертвецы нападают на живых. Байрон говорил, что я должна здесь побывать. Только тогда у меня появятся необходимые силы и знания. У меня очень мало времени, а вы… предлагаете мне ужин?

— Говорить мы ведь можем и за ужином, — резонно заметил Чарльз. — Я попытаюсь — отчасти, конечно, — устранить сумбур, которым полна твоя голова. Твой Гробовщик вскоре сюда придет, за это я ручаюсь. А пока тебе придется остаться у меня. Поверь, это самое безопасное место. Несколько моих буйных сограждан осмелились стрелять в тебя. Поверь, безнаказанными они не останутся. Я знаю, что мертвая девочка-подросток угрожает покою и благополучию Клейсвилла. А еще, моя дорогая Ребекка, я знаю, что ты очень устала и нуждаешься в хорошей порции еды.

Чарльз махнул слуге, держащему поднос с закусками и хлебом. Ребекка даже не заметила, когда тот успел подойти.

— Предлагаю сначала подкрепиться, а потом уже поговорить о делах.

Чарльз умолк. Слуга бесшумно переставил содержимое подноса на стол. Пока он этим занимался, Чарльз изучающе смотрел на Ребекку, и она почти физически ощущала его странный, оценивающий взгляд.

Потом слуга удалился.

— Почему ты не ешь? — спросил Чарльз.

Ребекка отодвинула тарелку.

— Мэйлин учила меня предлагать еду и питье тем, кто умер. Я считала это просто… чудачеством, старинной клейсвиллской традицией. Я и не догадывалась, что угощением бабушка удерживала покойников в могилах. Теперь я об этом знаю. Но что будет со мной, если я приму твое угощение?

— Надеюсь, ты сполна насладишься прекрасной едой, — ответил Чарльз. — Поверь мне, такой вкусной пищи ты не найдешь в мире живых.

Ребекка спрятала дрожащие руки на коленях.

— Почему те люди стреляли в нас?

— Они не всегда повинуются законам, — ответил Чарльз, промокая салфеткой рот. — Можешь не сомневаться: за свою дерзость они ответят сполна.

— Но кто они? Почему они стреляли? И почему вы оберегали меня от их пуль?

— Потому что, Ребекка, ты — моя.

Ребекка молчала. Чарльз отломил кусок хлеба от буханки и подал ей.

— Прошу тебя, поешь. Здешняя пища тебе не повредит. Могу в этом поклясться. Потом я постараюсь ответить на вопросы, которые не дают тебе покоя. Но если ты собралась вести битву за благополучие Клейсвилла, тебе нужны силы. Согласна?

— Вы клянетесь, что ваше угощение для меня безопасно и не причинит мне вреда?

— Клянусь. Это всего-навсего пища. Естественно, очень вкусная, которая должна понравиться моей прекрасной новой Хранительнице. Еда и больше ничего.

Чарльз сам откусил от хлеба, который она не решалась взять.

— Не все здешние обитатели достаточно воспитанны и умеют себя держать, но их правитель знает и чтит правила приличия.

— Их правитель?

— А что, я до сих пор об этом не сказал?

Чарльз округлил глаза, изображая неподдельное удивление.

— Меня называют мистером С., и этот мир — сфера моих интересов. Все, что ты здесь видишь, находится под моим контролем. — Он внимательно посмотрел на Ребекку и улыбнулся. — Только одна особа может противостоять мне… или стоять наравне со мной.

Что значит «противостоять мне»? У Ребекки не хватало смелости спросить об этом.

— Кто вы? Что вы собой представляете?

Чарльз посмотрел на город у нее за спиной, однако Ребекка чувствовала: его взгляд простирался несравненно дальше.

— Разные народы давали мне разные имена. Но дело совсем не в имени. Само по себе имя ничего не значит. Важно другое: люди верили и верят в меня, и я существую. Смерть приходит к каждому, где бы он ни жил.

— Смерть? — Теперь уже Ребекка уперлась в него взглядом. — Значит, вы — Смерть и существуете только потому, что люди… верят в ваше существование?

— Нет, дорогая. Смерть попросту существует. — Он обвел рукой свои владения, затем приложил руку к той части груди, где у живых билось сердце. — Я просто существую… А ты, Хранительница, существуешь благодаря мне.

30

Барьер исчез сам собой, и Байрон буквально выпал из туннеля. Эти попытки выбраться продолжались более двух часов. И вот — путь свободен. Раздумывать над случившимся было некогда. Главное — поскорее найти Ребекку.

Байрон вышел в серый мир мертвых и сразу же пожалел, что у него нет карты. На этот раз никто не ждал его у выхода из туннеля и рядом не было отца, знавшего путь. Зато сегодня Байрон совершенно не испытывал страха. Он был полон решимости разыскать свою Хранительницу и убедиться, что ей ничего не грозит.

Увидев прохожего, Байрон схватил его за руку:

— Как мне найти Чарли? Его еще называют мистером С. Где находится его таверна?

Мертвец улыбнулся, без труда вырвал руку и ушел.

— Спасибо большое, — язвительно пробормотал ему вслед Чарли.

Он огляделся по сторонам. Улицы опустели. Вчера они выглядели совсем не так. Байрона пронзила догадка: в городе мертвых нет ничего постоянного. Он посмотрел вслед удалявшемуся прохожему и решил идти в том направлении.

Эта часть города словно вымерла, если подобное применимо к городу мертвых. На дверях магазинов пестрели таблички «Закрыто», окна домов были плотно зашторены.

Байрон догнал мертвеца.

— Куда все подевались? — задал он новый вопрос.

Мертвец лишь оглянулся на него и не ответил. Они пошли дальше, завернули за угол. И вдруг мертвец замер.

— Стой! — шепнул он Байрону.

Дверь одного из магазинов была открыта. Неподалеку на стульях сидели трое мужчин. Их можно было бы принять за посетителей уличного кафе. Но их единственный стол был пуст. Окружающие дома совсем не напоминали вчерашний шахтерский городишко девятнадцатого века. Двое из троих были похожи на ковбоев: высокие сапоги, помятые шляпы и потертые куртки. Третий был в задрипанных джинсах и выцветшей черной футболке. Он вдруг встал и что-то вполголоса сказал «ковбоям». Те тоже встали.

— Алисия! Иди сюда! — крикнул один из них.

В дверном проеме появилась скандального вида женщина в облегающих джинсах. Ее тощие бедра с двух сторон украшали пистолетная кобура и нож, который вполне сошел бы за кинжал.

— Входи, Гробовщик, — сказала женщина, качнув бедром.

— Мне нужно найти Чарли.

— И ты его обязательно найдешь, но пока для всех будет лучше, если ты погостишь здесь. — Алисия обвела глазами своих помощников. — Ребята, по местам!

Один «ковбой» кивнул и отправился на угол, другой двинулся в противоположном направлении. Третий мертвец никуда не пошел. Он вновь сел, положил ноги на стол и сдвинул шляпу, закрыв ей половину лица.

Неужели ловушка? После сражения с барьером это его уже не удивляло. Байрону казалось, что он мог бы сразиться и с тремя мертвецами. К счастью, здравый смысл не покинул его и здесь. Преимущество было явно не на его стороне.

— Пользуешься тем, что я один? — спросил он, останавливаясь перед Алисией.

— Пользуюсь, и даже чаще, чем ты думаешь. Но мы рады видеть тебя, Гробовщик. Добро пожаловать.

Алисия жестом пригласила его войти. Сама она и не подумала отойти, и Байрон был вынужден протискиваться впритык, что ему совсем не понравилось.

Оказавшись в сумраке помещения, Байрон сразу же напомнил себе, что попал в прошлое. Наверное, в городе мертвых такие магазины. До сих пор он видел их лишь в ковбойских фильмах. Это было подобие универсального магазина, где на одних полках стояли всевозможные продукты, а на других — различные товары. На прилавке громоздился старинный кассовый аппарат. У стены, в застекленном шкафу, лежали пистолеты, ножи, карманные часы и ювелирные украшения.

Алисия подошла и подбородком уперлась ему в плечо. Поясница Байрона тоже ощутила прикосновение, но это была рукоятка ее револьвера.

— Гробовщик, а ведь тебе нужно запастись товарами, — прошептала женщина.

— Не знаю. А это действительно нужно? — спросил Байрон.

— Все твои предшественники это делали. Правда, может, ты предусмотрительнее их? Хотя сомневаюсь.

Алисия подошла к застекленному шкафу.

— Наше оружие подустарело. У вас есть игрушки поновее и помощнее. Недавние покойники всегда жалуются на этот счет.

— А зачем вам оружие?

— Будешь заходить к нам почаще — поймешь, сладкий мой. Здесь без того, что делает «пиф-паф», никак нельзя. — Она потрогала его бицепсы. — Не хлипкий. Уже плюс.

— Когда-то боксом занимался, — сказал Байрон.

Алисия кивнула:

— Недурно. Но в боксе есть правила, а у нас редко играют по правилам. Кстати, ты как в уличной потасовке? В барах драться случалось?

— Повода не было, — признался Байрон.

— Здесь будет.

Алисия пролезла под прилавок и стала что-то искать.

— Ты, Гробовщик, вырос в… особом мире. Тебя учили уважать принципы. Но здесь надо держать ухо востро, не то обделаешься вместе со своими принципами. — Она выпрямилась и разложила на прилавке старый фланелевый рюкзак. — Мертвым нечего терять, а тебе есть что. И на той стороне, и на этой.

— Почему ты мне помогаешь? — спросил Байрон.

Мелькнувшая улыбка Алисии была наполовину дерзкой, наполовину удивленной.

— Ты уверен, что я тебе помогаю?

Даже не слыша ее ответа, Байрон уже знал: она обязательно поможет. Почему именно и кто она такая — этого он, разумеется, не знал. Но отец с детства учил его доверять интуиции, и сейчас Байрон не сомневался в своем внутреннем голосе.

— Уверен, что помогаешь, — сказал он Алисии.

— Умница, — похвалила она, расстегивая рюкзак. — Кое-что отсюда уже не так полезно. Тогда в своем мире заменишь это более полезными штучками.

Алисия вынула банку с завинчивающейся крышкой. В банке находилось вещество, похожее на сахарный песок. Потом она достала еще несколько пузырьков с блеклыми рукописными этикетками, револьвер марки «Смит и Вессон», рукоятка которого была инкрустирована перламутром, коробку патронов и шестидюймовый нож в кожаном чехле.

— Что это такое?

Его вопрос настолько удивил Алисию, что ее рука застыла на жестяной банке со стилизованным крестом.

— А ты до сих пор не догадался, Гробовщик? Оружие.

— Оружие? Зачем оно мне?

— У тебя, парень, все в порядке с интуицией. Ты привык на нее полагаться, и она тебя не подводила.

Алисия уставилась на него, и Байрону не оставалось иного, как утвердительно кивнуть.

— Но иногда к интуиции неплохо добавить немножко науки.

— Какой науки? — удивился Байрон.

— Видишь этот ножичек? При некоторых обстоятельствах он тебе очень пригодится. — Алисия вынула нож из чехла. — Может, слышал поговорку: «Отрежь человеку ноги, и он не убежит»?

Она засмеялась и выставила руку с ножом. Острый конец застыл в опасной близости от горла Байрона.

— Есть чересчур своенравные мертвые дамы. Таких можно успокоить, лишь чиркнув им по горлышку.

Байрон молчал. Алисия взяла револьвер и прицелилась в сторону открытой двери.

— Если хорошо стреляешь, целься в глаза. Сразу отобьешь возможность тебя преследовать. Желание, между прочим, тоже.

Она откинула барабан револьвера, затем со щелчком вернула на место.

— Игрушка сделана в конце девятнадцатого века, — продолжала Алисия, нежно водя пальцем по инкрустированной рукоятке. — Владельцы ее берегли, поскольку эта штучка бьет метко. Я у себя держу только качественные товары, — с гордостью добавила она.

— Буду знать, — сказал Байрон.

Алисия взяла банку с белыми кристаллами и потрясла у Байрона перед носом.

— Морская соль. Удобное средство. Не дает мертвецам расплываться дымком или распадаться на кусочки. С помощью морской соли их легче протащить через ворота.

— А здесь что? — спросил Байрон, взяв наугад пузырек.

— Временная смерть. Отличное снадобье. Состоит из высококачественного гаитянского зомбирующего порошка и молотых трупов. Замечательно останавливает сердца у живых. Одна крупинка — и пятнадцать минут смерти гарантировано.

Алисия подбросила на ладони пули.

— Эти штучки, надеюсь, понятны тебе без объяснений.

— Давай разберемся с «временной смертью». Зачем мне убивать живых?

— Разве я сказала «убивать»? Ты делаешь… небольшой перерыв в их жизни, только и всего. Снадобье может понадобиться и тебе самому. Например, чтобы проникнуть в морг и забрать тело жителя Клейсвилла, умершего за пределами родного города. Ты на некоторое время отключишься. Но умирать больше, чем на несколько часов, не советую.

— Так. С этим вроде понятно, — сказал Байрон, перехватив ее взгляд. — И все-таки почему ты мне помогаешь?

— По-моему, я тебе уже ответила на этот вопрос. — Алисия насмешливо посмотрела на него.

— Будь внимателен. Вскоре ты отправишься к Чарли. Остальные вопросы мы можем оставить для другого раза.

— Другого раза? — удивился Байрон.

— Конечно. Принеси мне несколько ваших револьверов — и сможешь купить что-нибудь интересное из моей эпохи. Мы с тобой совершим этот маленький взаимовыгодный обмен, а потом… — Алисия медленно оглядела его с головы до ног. — Потом поговорим.

Некоторые вопросы Байрону не терпелось задать немедленно. Он уже раскрыл рот, но, подумав, благоразумно закрыл. Алисия вызвалась ему помочь, и Байрону не хотелось ее обижать своим неуемным любопытством. Но ему было не по себе, что его вторично рассматривали со столь откровенно сладострастным интересом. Первый раз на него вот так же смотрела официантка в таверне «Тип-топ».

— Не робей. Спрашивай, — засмеялась Алисия.

— О чем?

— С тобой здесь такое будет еще не раз. Единственный живой мужчина, приходящий сюда. Тебя всегда заметят, даже если тебе и не нужно их внимание. Ты — живой. А это делает тебя соблазнительным. — Алисия облизала губы. — Молодой. Живой. Новый.

— Я прихожу сюда не за этим.

— Знаю, дорогуша. Ты никого не видишь, кроме своей Хранительницы. Ты только о ней думаешь, мечтаешь и все такое. Обычное состояние Гробовщика. Но иногда что-то не срабатывает. Иногда между тобой и Хранительницей исчезает взаимопонимание. Так почему бы не воспользоваться случаем и не закинуть удочку? Я же не заставляю тебя глотать наживку.

Байрон не знал, как ему ответить на эти вызывающие слова. Он взял пример с Алисии и просто игнорировал ее вопрос.

— Ты не рассказала мне про пули.

— Вторично убить мертвеца невозможно, а вот вырубить его на пару суток — вполне. Более чем достаточно, чтобы убраться отсюда. Лучше всего целиться в голову или в сердце.

— А где я пополню запасы пуль и порошка, когда они кончатся?

Байрон удивился: зачем он задал вопрос, если уже знал ответ?

— Здесь, где же еще, — ответила Алисия, обводя руками свой магазин.

— Надо понимать, в вашем мире тоже процветает бизнес?

— А ты быстро соображаешь, мне это нравится, — сказала Алисия и начала убирать в рюкзак пузырьки. — Я рада тебе помогать, Гробовщик, но даже мертвой девушке надо на что-то жить.

Револьвер Байрон сунул себе в карман.

— Но вчера мне показалось, что здесь правит Чарли.

— Это так. Но он — не пуп земли. Поэтому я вправе помогать тебе, когда считаю нужным. Или не помогать. Здесь мы с ним равны.

Алисия открыла коробку и подала Байрону еще несколько пуль.

— Возьми. Пригодятся.

Пули он опустил в карман.

— И ты расскажешь, почему мне помогаешь, только если я куплю твой ответ. Я правильно понял?

Алисия уперлась локтями в прилавок и выгнула спину. Чувствовалось, эта женщина не любила дипломатию и откровенно демонстрировала достоинства своей фигуры и гибкость мертвого тела.

— Есть то, что я готова отдать тебе бесплатно, но я прекрасно знаю: ты это не возьмешь. А сейчас и подавно.

С улицы донесся шум. Алисия повернулась к двери. В магазин зашел один из «ковбоев».

— Ему пора.

Алисия выпрямилась.

— Еще пять минут.

— Две. От силы три, — сказал помощник Алисии и снова вышел.

Алисия запихнула нож и коробку с пулями в рюкзак.

— Все остальное — за плату. Ваши деньги мне не нужны. Бартер.

Байрон открыл рот, но она замотала головой.

— Нет, не секс. Я не прошу, чтобы ты изменял своей Хранительнице. Принесешь мне оружие. Обувь. Напряжешь мозги и придумаешь, чем еще пополнить мой магазин. Не волнуйся: все будет аккуратно записываться в приходно-расходную книгу.

— А как будем считать это? — спросил Байрон, подтягивая к себе рюкзак.

— Кредит. — Алисия торопливо застегнула рюкзак. — Сумеешь расплатиться?

— Сумею, — заверил ее Байрон и повесил рюкзак на одно плечо. — А теперь мне надо отправляться в гости к Чарли.

— Бойд проводит тебя почти до места… До следующей встречи, Гробовщик.

31

Человек шел прямо к Дайше. Шел неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу. Дайша насторожилась. С того времени, как она вернулась в Клейсвилл, мир ощущался другим. Неправильным. Она никак не могла понять, в чем причина, но все было не так. Дайша навестила свой бывший дом. Стало легче, но ненамного.

Человек остановился напротив Дайши и принюхался.

— Эй, ты чего? — спросила она и отпрыгнула назад.

Человек издал какой-то звук; вроде что-то сказал, и вдруг ухватил Дайшу за затылок. Другой рукой он впился ей в плечо и притянул к себе. Рука, державшая затылок, вцепилась в волосы и заставила Дайшу склонить голову вбок.

Девочка пыталась его отпихнуть, но безуспешно. Впервые с момента ее пробуждения нашелся кто-то, кто не реагировал на ее прикосновение.

Потом он приник к ее горлу и втянул воздух.

— Ты что…

Она не договорила и вскрикнула, поскольку человек прижал ее лицо к своим губам и опять принюхался.

— Перестань! — прошипела она.

Руку, державшую ей затылок, он передвинул к подбородку, обхватив подбородок своими цепкими пальцами. Вторая рука переместилась с плеча Дайши на ее поясницу. Та оказалась как в тисках.

Человек силой открыл ей рот. Сначала он туда посмотрел, потом потянул носом.

Дайша не могла шевельнуться. Впервые со времени пробуждения она пожалела, что не может по своей воле распадаться на части. Страх — вот что мешало ей распасться. «Почему я не исчезаю?»

Ей понадобилось проглотить слюну, но насильно открытый рот не позволил ей это сделать.

Человек дышал ею. Его нос почти касался ее рта. Он не делал Дайше ничего плохого. Он просто дышал. Но ей было больно, словно он что-то вытаскивал из нее. Что-то очень нужное.

Дайша помнила боль. Она хорошо помнила боль и помнила, как ее остановить. Она ударила человека коленом в пах. Быстро и со всей силой, какая у нее еще оставалась. Человек издал булькающий звук и разжал руки.

Дайша тут же начала распадаться и исчезла.

32

Отчаяние Ребекки нарастало. Еще немного, и оно выплеснется наружу. Чарльз упорно отказывался отвечать на ее вопросы и предлагал попробовать очередное блюдо. Байрон так и не появлялся, а она сидела с… предводителем мертвецов за элегантным столом и ела удивительные деликатесы.

Словом, напрасно теряла время.

— Ребекка, не надо усложнять ситуацию, — в очередной раз сказал ей Чарльз.

— Да куда уж сложнее! — вырвалось у нее. — Вы хотите, чтобы я непринужденно болтала с вами, не зная, кто вы и что это за место. Байрона до сих пор нет. Как, по-вашему, я должна себя чувствовать?

Ребекка сложила салфетку, пытаясь сосредоточиться на квадратике ткани и погасить рвущийся наружу гнев, перемешанный со страхом.

— Вы постоянно расспрашиваете обо мне, а у меня… нет оснований вам доверять.

Чарльз нахмурился.

— А то, что я подставлял свою спину под пули, — недостаточное основание? Никого другого я и не подумал бы спасать. Учти это, Ребекка.

Неслышно появившийся Уорд стал убирать их тарелки.

Чарльз нагнулся к ней, словно хотел взять за руку.

— Ты много значишь для меня, Ребекка. Ты могла бы править этим миром наравне со мной… если бы пожелала.

— Нет! — Ребекка шумно встала и отодвинула стул. — Я не собираюсь здесь оставаться.

— Разумеется. Но ты будешь постоянно сюда приходить, — сказал Чарльз, вставая рядом с ней. — Ребекка, я же не прошу твоей руки и ни в коем случае не хочу твоей смерти. Ты мне больше нравишься живой.

Ребекка отошла и повернулась лицом к городу. Этот город не имел границ. Он тянулся во все стороны и скрывался за линией горизонта. Несомненно, он продолжался и дальше. Здесь сталкивалась и смешивалась архитектура разных эпох и культур. Неподалеку от средневекового замка стоял стеклянный небоскреб. Чуть поодаль виднелись унылые строения из бурого песчаника. К ним почти вплотную примыкали деревянные хижины, какие увидишь разве что на фермах. И везде, куда ни посмотришь, — запруженные людьми улицы. Телеги, кареты, автомобили — все виды транспорта, как и наряды, непостижимым образом уживались в этом городе.

— Ты принадлежишь миру мертвых, Ребекка Барроу. И потому ты — моя, — тихо сказал Чарльз.

Он вернулся к столу, налил два бокала вина.

— Бывая здесь, ты будешь есть за моим столом и сидеть рядом со мной в театральной ложе. Хранительница имеет право гостить в нашем мире столько, сколько пожелает. Тебе нужно лишь убедить своего Гробовщика, чтобы он провел тебя через туннель. Одной тебе, увы, сюда не дойти.

Это звучало до того абсурдно, что Ребекка не выдержала и рассмеялась.

— Убедить Байрона, чтобы он приводил меня… к вам в гости?

Чарльз подал ей бокал. Ребекка взяла вино, однако пить не стала.

— Я чувствую тягу… к этому месту и к вам. Вы сами знаете, так что лгать бесполезно. Скажите, сколько Хранительниц перебывало в вашем доме?

— Если не считать твою сестру, то одиннадцать. С ней будет двенадцать, — ответил Чарльз, пригубив вино. — Элла… она захотела остаться здесь, едва только вышла из туннеля. Ты… Мэйлин все эти годы оберегала тебя. Обычно я знакомился с будущими Хранительницами, когда они были намного моложе тебя. А вот ты была для меня загадкой.

Ребекка чувствовала: Чарльз не солгал ей ни про Эллу, ни про то, что Мэйлин старалась как можно дольше оттянуть ее знакомство с миром мертвых. Ребекку пробрала дрожь.

— Значит, Элла… она из-за вас?

— Не из-за меня, — мягко возразил Чарльз. — Из-за этого мира. Страна мертвых притягивает Хранительниц. Это чувствовали и Мэйлин, и Элла. И ты, Ребекка, сейчас изо всех сил пытаешься подавить в себе эту тягу.

Что-то непонятное звало ее выскочить из дома и побежать куда глаза глядят. Затеряться на улицах этого бесконечного города. Однако рассудок и собственный опыт говорили ей другое. Самое глупое, что только может сделать человек, попав в незнакомую страну или город, — это пойти наугад, ни о чем предварительно не спросив и ничего не узнав. Почти стопроцентная гарантия, что нарвешься на неприятности. Или на пули.

— Не скрою, ваш город меня притягивает, — созналась Ребекка, отворачиваясь от панорамы манящих улиц. — Но я не собираюсь все время находится у вас под крылышком.

— Почему?

— И вы еще спрашиваете?

— Спрашиваю, — сказал он, отпивая глоток и не переставая смотреть на нее. — Зачем ты отказываешься от защиты и сопровождения в совершенно незнакомом тебе мире? Тебе что же, даже гид здесь не нужен? В чем дело, Ребекка? Я тебя чем-нибудь обидел? Или я вел себя чересчур грубо, когда защищал тебя от пуль?

— Нет.

Ребекка снова села. К ее недоверию теперь примешивалось чувство вины. Чарльз действительно спас ее. Он не похищал ее, не заставлял под дулом револьвера идти сюда. Он не сделал ничего предосудительного, ни словом, ни жестом не оскорбил ее. Наоборот, он привел ее в безопасное место, где она прекрасно отдохнула. А одежда? А восхитительная пища? Она не получила всех ответов, на какие рассчитывала. Наверное, на то тоже есть свои причины. И какое бы внутреннее беспокойство ни ощущала сейчас Ребекка, отрицать очевидное она не могла.

— Вы спасли меня. Я у вас в долгу. И я вовсе не хотела вас обидеть.

— Я все тебе прощаю, — великодушно улыбнулся Чарльз. — Ты должна знать: пока Гробовщик ищет путь сюда, ты можешь спокойно отдыхать от превратностей нашего мира.

— Превратностей?

— Да, дорогая Ребекка. Если ты не будешь устраивать мертвых, они съедят тебя заживо. Боюсь, в самом буквальном смысле. Ты — это барьер между мертвыми и живыми. Моя защитница. И их защитница тоже, — добавил Чарльз, обводя рукой город. — У тебя тяжелая работа, и ты всегда можешь прийти сюда и отдохнуть среди своих.

Уорд принес десерт. Точнее целую дюжину различных десертов на круглом подносе, где нашлось место серебряным ножам, вилкам и ложкам.

— Я уже говорил и повторю снова: тех самоуверенных мерзавцев мы найдем и накажем. И у тебя здесь будет охрана.

Чарльз принялся нарезать пирог.

— Всегда такая пропасть десертов. Сегодня особенно. Стремился угадать все твои кондитерские пристрастия.

— Вы про Уорда?

— Нет, дорогая. От Уорда на кухне никакого толка. Он — мой личный телохранитель… Рекомендую попробовать, — добавил он, дотрагиваясь вилкой до пирога с кремом. — Потрясающе вкусно.

— Как странно. Мне кажется, все в этом городе знают, кто я и что здесь делаю. А у меня — вопросы на каждом шагу. Мэйлин никогда мне…

Ребекка не знала, о чем говорить. Она почти ничего не знала о Чарльзе, но говорила с ним искренне, словно интуитивно ему доверяла. Ей хотелось не десерта, а смотреть на город.

Чарльз не настаивал. Он встал рядом с Ребеккой.

— Мэйлин — удивительная женщина. Как артистично она управлялась с мертвыми.

Тишину нарушил пронзительный клаксон промчавшегося автомобиля. Чарльз поморщился.

— Знаю, ты иногда сердилась на нее за то, что она многое от тебя утаивала. Но у Мэйлин были на то вполне объективные причины.

— А по-моему, иногда эти «объективные причины» ничем не лучше вранья, — выпалила Ребекка и тут же мысленно отругала себя за несдержанность.

— Твоя бабушка не была ни глупой, ни капризной, — сказал Чарльз, осторожно касаясь ее руки. — И причины у нее действительно были. Кстати, ты знаешь, что твоя мать в свое время сделала аборт?

— Нет… Что странного? Многие женщины…

— Мы говорим не о многих женщинах. Джулия сделала аборт, поскольку Джимми не хотел, чтобы их общая дочь впоследствии стала Хранительницей.

Чарльз сжал руку Ребекки.

— Джимми считал, что его дочь Элла погибла по вине Мэйлин. Он знал дальнейший расклад: преемницей Мэйлин станет либо кто-то из его племянниц, либо ты. Когда умерла Элла, твоя мать уже была беременна их общим ребенком. И Джимми настоял на аборте.

— Получается, мой отчим знал обо всем этом.

Так вот почему Джулия так ненавидела Клейсвилл и не захотела приехать туда даже на похороны бывшего мужа!

— Скажите, Джимми знал о мире мертвых?

— В вашем мире эти знания доступны очень немногим. Но для членов семьи Хранительницы делается исключение. У Мэйлин мать тоже была Хранительницей. Кстати, Битти умерла легко. Она просто вошла в мою дверь, когда Мэйлин была готова занять ее место.

Чарльз вздохнул.

— М-да, Битти. Могла вспылить на ровном месте. Зато никогда не жаловалась на свою миссию. Ни разу не дрогнула. Одному чересчур ретивому мужчине воткнула в глаз шляпную булавку… Твоей матери было тяжело. В один год она потеряла Эллу, которую очень любила, и свою неродившуюся дочь. Она не смогла простить это Джимми. А бедняга не смог это пережить. Он упрекал Мэйлин за то, что та исковеркала жизнь стольким людям. Ему было страшно. Страх его и доконал.

Ребекку душили слезы, но она не позволяла им прорваться наружу. Кто выдумал эту страшную миссию Хранительницы? По сути, эта миссия разрушила всю ее семью; из-за нее умерла Элла, распался брак матери, умер отчим… а теперь и Мэйлин. «Ну и как, было бы тебе легче, узнай ты правду десять лет назад?» — спрашивала она себя.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что Мэйлин утаивала от тебя правду не из любви к тайнам, — тихо продолжал Чарльз. — Это был ее выбор, и я с ним согласился. Но у тебя нет времени на обдумывание всего, о чем ты узнала, и на привыкание к своей миссии. Если с тобой ничего не случится, этот дом… мой дом… всегда открыт для тебя.

Он взял Ребекку за руки и повернул лицом к себе.

— Этот мир — твой. И в мире живых ты будешь получать все, что тебе необходимо. Город об этом позаботится. Такое условие входит в соглашение, которое мы заключили триста лет назад. Но прежде тебя ждут малоприятные дела. Нужно поскорее привести сюда Дайшу. Пока что она разгуливает по вашему миру и с каждым куском, глотком и чужой жизнью становится сильнее.

Ребекка обхватила себя за плечи, но ее все равно била дрожь.

— Так ее зовут Дайша? Вы знаете имя убийцы?

— А что тут удивительного? Я же мистер С. Я знаю имена живых и мертвых. И я знаю тебя так, как никто другой в обоих мирах. В том числе и ты сама.

Чарльз протянул к ней руки, желая коснуться ее лица. Ребекка попятилась назад.

— Не прикасайтесь ко мне!

Он застыл с протянутыми руками.

— До чего же ты еще глупенькая, Ребекка.

Постояв так еще немного, он опустил руки.

— Скоро здесь появится другой твой сопровождающий. До встречи.

И Чарльз вышел, оставив дрожащую Ребекку на балконе.


Байрон шел вслед за Бойдом, ловя на себе взгляды прохожих. Бойд двигался молча, да и Байрон вовсе не был настроен о чем-либо говорить. Проверив барабан, он взял револьвер в руку.

Байрон давно не стрелял, но они с отцом много лет регулярно упражнялись в стрельбе по целям. Навыки не забываются, и он был уверен, что не промахнется. Мальчишкой ему просто нравилось стрелять. Потом он считал стрельбу одним из странных отцовских хобби. И только сейчас понял: Уильям заранее готовил его ко всем особенностям миссии Гробовщика.

«Смит и вессон» придавал Байрону уверенности. Он предпочел бы нести револьвер в кобуре, но Алисия почему-то не включила кобуру в перечень необходимых вещей, а держать оружие за поясом казалось ему делом глупым и небезопасным. Как-никак он не пират из романа, а Гробовщик, который прекрасно понимает, чем опасен засунутый за пояс револьвер с полным барабаном.

— Мне что, всегда нужно будет ходить к вам вооруженным? — вполголоса спросил он Бойда.

— He-а. Только первые разы. Поначалу всем Гробовщикам бывало трудно. А потом наши к тебе привыкнут.

— Чем я им сейчас не угодил?

— Да ничем. Просто ты новенький. Кому-нибудь обязательно захочется проверить, чего ты стоишь.

— Если я кого-то застрелю, мне грозит наказание? — спросил Байрон.

— Нет, только если тебе не попадется обидчивый придурок.

Бойд говорил с ним довольно сухо, и Байрон не знал, говорит ли он правду или у помощника Алисии такая манера шутить.

— Когда нужно, стреляй и не раздумывай. Не церемонься с ними. Делай так, чтобы у них остался приличный шрам. Они тоже внакладе не останутся. В баре за хорошую историю их будут поить несколько дней.

— Ты серьезно?

— А чего мне врать? У нас тут традиция: можешь рассказать хорошую историю — получаешь бесплатную выпивку. Ты у нас — новость. И та женщина — тоже. Мы тут, знаешь ли, событиями не избалованы. Скукотища жуткая.

Бойд вдруг замер и буквально вжался в щель между двумя зданиями.

— Дом Чарли перед тобой. Дальше сам дойдешь. А меня там не жалуют.

В сравнении с особняком Чарли все окружающие дома (хотя среди них попадались красивые) выглядели кособокими лачугами. Мраморные ступени, колонны, тяжелые входные двери. Как бы ты ни спешил, это здание обязательно заставит остановиться и потратить несколько минут на его разглядывание. В доме Чарли было три высоких этажа. Крышу занимал настоящий сад с деревьями и кустами. На втором этаже внимание Байрона привлек балкон, занимавший едва ли не половину длины фасада. На балконе, облокотившись о перила, стояла Ребекка и рассматривала город.

«Жива. Невредима, — обрадовался Байрон, но тут же нахмурился. — А откуда у нее это платье?»

Чем больше он смотрел на Ребекку, тем больше мрачнел. Одно дело, когда ты видишь старинные платья на жительницах города мертвых, и совсем другое, когда в нем красуется твоя любимая и более чем живая женщина. Байрона зацепило не столько само этоприхотливое темно-серое платье (Ребекка не всегда ходила в джинсах), сколько… ощущение ее принадлежности миру мертвых. И конечно, то, что она стояла на балконе особняка Чарли. Она чем-то напоминала королеву, обозревавшую свое королевство.

«Я себе места не находил, волновался за нее, а она тут стоит и глазеет на город», — с досадой подумал Байрон. Он забыл, как еще совсем недавно мечтал просто увидеть Ребекку живой. «Неужели ей здесь так понравилось, что она готова остаться?» Он мотнул головой, отгоняя пугающую мысль. «Нет, быть этого не может. Она же обещала вернуться вместе со мной».

— А что будет, если здесь в меня выстрелят? — спросил Байрон, не поворачиваясь к Бойду.

— Что будет? Больно будет. Как и нам. Правила одинаковые.

— А если в Ребекку? — спросил он, заставив себя повернуться к провожатому.

— Ее и убить могут, — передернул плечами Бойд. — С ней все по-другому.

— Почему?

— Откуда я знаю? Не я устанавливаю правила. Они уже были, когда я здесь появился. Такой тут порядок.

С этими словами он вышел из своего укрытия и неспешно побрел назад. Прохожие расступались, возможно, от страха, а может, понимали, что сам он никуда не свернет, и потому благоразумнее уступить ему дорогу.

Байрон повернулся к особняку Чарли. Он еще многого не знал, в том числе и здешнего протокола. Не знал он и положения Ребекки. Кто она здесь: гостья или пленница? По обеим сторонам массивных входных дверей стояли не то слуги, не то охранники. Спросить у них? Или просто постучаться в дверь? Скоро он все узнает.

С револьвером в руке Байрон пересек улицу и очутился возле мраморных ступеней. Он вел себя так же, как и на улице, пока шел сюда с Бойдом: не поднимал руки с револьвером, но и не убирал оружие в карман. У подножия ступеней валялась целая россыпь стреляных гильз. Где-то на середине лестницы он вдруг увидел влажное серое пятно и остановился. Никак кровь? Байрон уже неплохо приспособился к серым тонам мира мертвых, но сейчас он дорого отдал бы, чтобы хоть на миг этот мир обрел цвет. Влажное пятно могло быть разлитой водой, а могло и кровью. Байрон заставил себя успокоиться и думать логично. Ребекка стоит на балконе. Значит, она жива и здорова. И тут же его ударила новая, совсем уже абсурдная мысль: а уверен ли он, что она жива? За это время она вполне могла умереть.

Байрон взбежал наверх.

Охранники с поразительной синхронностью загородили двери.

— Нет, — хором сказали они.

— Да, — ответил он и навел револьвер на одного из них. — Здесь находится Ребекка… Хранительница. Я пришел за ней. Пропустите меня.

Охранники переглянулись, но ничего ему не сказали и от дверей не отошли.

— Я буду стрелять. Откройте двери.

— У нас приказ, — ответил охранник, которого Байрон держал на мушке.

— Никто просто так не проходит в его дом, — добавил второй. — Ты — не исключение.

Байрон снял револьвер с предохранителя.

— Так вы пропустите меня или нет?

— Мистер С. не приказывал тебя впускать. Это, — охранник кивнул на револьвер, — не меняет его приказа.

— Ребята, мне вовсе не хочется в вас стрелять.

Байрон демонстративно опустил револьвер и другой рукой потянулся к дверному молотку. Охранник тут же схватил его за руку.

— Но мне придется это сделать, — добавил Байрон.

Первому охраннику он всадил пулю между глаз, а второму выстрелил в горло. Оба повалились на пол. Байрон надеялся, что Алисия сказала правду и через пару дней эти ребята прочухаются. Можно ли убить тех, кто уже мертв?

Сейчас это его не волновало. Сами нарвались, сами и получили. Они отвечают за безопасность своего мистера С. Он тоже отвечает за безопасность Ребекки и сейчас намерен увести ее отсюда в мир живых.

Байрон толкнул дверь. Она открылась на удивление легко и быстро. Внутри, посередине просторной прихожей, в кресле-качалке сидел мистер С. Стенки кресла были отделаны бархатом. Над головой хозяина особняка сияла громадная хрустальная люстра. «А что, если прострелить цепь?» — вдруг подумал Байрон. Мысленно он уже видел, как хрустальная громада падает и накрывает собой Чарли.

Мистер С. тоже посмотрел вверх.

— Цепь намного прочнее, и пулей из твоего револьвера ее не пробьешь. Хочешь убедиться?

— Где Ребекка?

Мистер С. кивнул вверх.

— Ты же видел ее. Поднимешься на второй этаж, пройдешь через зал и выйдешь на балкон. Не заблудишься.

— Если вы с ней что-нибудь сделали…

— То что ты сделаешь? — насмешливо спросил мистер С. — Иди за своей Ребеккой. Меня ждут дела. Или ты все-таки хочешь поупражняться с люстрой?

Байрон остановился. Цепь была не такой уж и толстой. Если не с первого выстрела, то со второго… «А что потом?» — появилась охлаждающая мысль.

— Отложим до следующего раза, — сказал Байрон, оглянувшись на мистера С.

Раскатистый смех Чарли еще долго звенел у него в ушах.

33

— Ребекка!

Девушка обернулась и увидела идущего к ней Байрона. Только сейчас она почувствовала, до чего же устала. В голове был полный сумбур. К ней вернулся страх. Беспричинный. Страх состоял из множества кусочков, названия которых она не знала. А еще у нее ныл и дергал раненый бок. Однако при виде Байрона Ребекка забыла обо всем.

— Как ты? — спросил он, остановившись на пороге балкона.

Байрон глядел прямо на нее, но в его взгляде не было привычной нежности. Непонятная холодность в глазах. Ребекка невольно вздрогнула.

— Я спрашиваю: как ты?

— Нормально, — ответила Ребекка.

Она пошла к нему, чувствуя себя виноватой. Вина не поддавалась рациональному объяснению. Ну почему она виновата, что ее одежда пострадала при нападении бандитов? Что предосудительного она успела совершить за все это время? Согласилась поужинать с Чарльзом.

— Байрон, отведи меня домой, — попросила она.

— Как договаривались, — все таким же сухим тоном ответил он.

Взгляд его тоже не потеплел. Может, с ним что-то случилось?

— А ты-то как? — спросила она.

— Когда мы отсюда выберемся, буду в лучшем виде.

Байрон попеременно смотрел то в зал, то на балкон, словно ожидал нападения. В руке он держал старомодный револьвер с перламутровой рукояткой, а на плече у него висел потрепанный фланелевый рюкзак. Рубашка была забрызгана каплями крови.

— Я не знаю, как отсюда выбраться, — призналась Ребекка. — Из дома и из этого мира.

— Держись рядом со мной и не отпускай мою руку.

Байрон полез в карман, достал два патрона, щелкнул механизмом револьвера, откинул барабан, извлек оттуда две пустые гильзы и вставил на их место новые.

Ребекка молча следила за его действиями. Байрон поправил рюкзак, потом сказал:

— От меня — ни на шаг. Поняла? Если кто-то будет в нас стрелять, прячься за мою спину.

— Но…

— Прячься за мою спину, — с оттенком раздражения повторил Байрон. — Пули опасны только для тебя. Мне они ничего не сделают. — Он перехватил ее взгляд. — Обещай мне.

Ребекка растерянно кивнула. Неужели Мэйлин ходила сюда, постоянно рискуя жизнью? А она-то считала, что у бабушки размеренная и достаточно скучная жизнь.

Байрон повел ее через роскошный зал. Ни бархатный ковер под ногами, ни медный потолок, украшенный затейливой чеканкой, ни фрески по стенам — ничто не привлекало его внимания. Они остановились возле винтовой лестницы, которую Ребекка не помнила.

— Держись рядом со мной, — снова напомнил ей Байрон.

На первом этаже, возле конца лестницы, их ждал Чарльз. Увидев их, он шагнул навстречу.

— Моя прекрасная Ребекка, для меня было истинным наслаждением принимать тебя в моем скромном доме.

Чарльз взял ее руку и церемонно поднес к губам.

— Все ли тебя устроило? Говори, не стесняйся. Может, тебе не понравился наш ужин? Или моя постель?

— Меня устроило все, кроме вас, — сказала Ребекка, вырывая руку.

— Постараюсь исправиться. Первая встреча не всегда проходит гладко. — Он повернулся к Байрону, застывшему рядом с Ребеккой. — Что скажешь, Гробовщик?

Ребекка думала, что более холодным тоном, чем Байрон говорил с ней, он говорить не умеет. Оказалось, умеет. У нее все тело покрылось мурашками, когда Байрон спросил:

— Хотелось бы знать, Чарли: мне ждать нападения по пути к воротам? Или все эти штучки кончились?

— Думаю, они на время присмирели, но все равно не теряй бдительности и оберегай нашу девочку. Мой мир небезопасен. — Чарльз прошел и сам открыл дверь. — И прошу тебя: не оставляй после себя слишком много тел. Мне и так хватает работы.

Ребекка чуть не вскрикнула, увидев двоих бездыханных охранников, скрючившихся на мраморном полу. Чарльз равнодушно скользнул по ним глазами.

— Береги платье, дорогая. Кровь с него не отстирывается даже вашими чудо-средствами, — сказал он ей.

Байрон обнял ее за талию.

— Идем, Бекс.

Она смотрела на Байрона и не узнавала его. Прежний Байрон даже подростком не торопился пускать в ход кулаки. А этот… застрелил двоих. Пусть мертвых, но все равно людей. Она вспомнила, как привычно и равнодушно он заменил пустые гильзы на пули в барабане револьвера. «Интересно, а что происходит с мертвыми, если в них стреляют? Можно ли оборвать их посмертное существование? Если да, в какой мир они попадают после… второй смерти?»

Бросив мимолетный взгляд на Чарльза, Ребекка стала спускаться по мраморным ступеням. Она не хотела оставаться в этом роскошном доме, не хотела слушать рассказы его хозяина. Она вообще не хотела оставаться в мире, где по ней стреляли. Тротуар возле мраморных ступеней был усеян большими и маленькими гильзами, а на белом мраморе краснели пятна крови. «Чья это кровь? Моя или его? Но помнится, у него не вытекло ни капли крови. И почему пули застревали в нем, а не вылетали насквозь и не попадали в меня?»

Ребекка остановилась и задрала голову, глядя наверх. Чарльз все так же стоял, небрежно прислонившись к массивному косяку, и смотрел на них.

— У меня еще остались вопросы! — крикнула ему Ребекка.

— Так и должно быть, — очаровательно улыбнувшись, ответил Чарльз.

— Но…

— Ты придешь еще раз, чтобы узнать ответы.

Чарльз стал неспешно спускаться вниз. Каждый его шаг вызывал у Ребекки желание бежать от него со всех ног.

— Дорогая, ты еще придешь ко мне с головой, полной вопросов и собственных рассуждений. И я, — он мельком взглянул на Байрона, — расскажу тебе все, что тебе необходимо знать.

— Когда те люди стреляли в нас, почему вы не упали от их пуль? — спросила Ребекка. — Ваши слуги — они же лежат, как… мертвые.

— Этот вопрос ты лучше задай своему Гробовщику. — В тоне Чарльза ощущалось непонятное ей подозрение. — У твоего сопровождающего тоже есть секреты. Правда, Байрон?

Байрон ограничился легким кивком. Он внимательно следил за улицей.

— У всех нас они есть, — добавил он.

Чарльз остановился на предпоследней ступеньке, но на тротуар спускаться не стал.

— Ты прав, Байрон.

— А если бы он выстрелил в вас, вам было бы больно? — не отставала Ребекка.

— Больно, дорогая Ребекка, бывает от всех пуль, — ответил Чарльз, выдерживая ее взгляд. — Если они не убивают меня, это не значит, что я ничего не чувствую, когда они впиваются в мое тело.

Ребекка замерла. Она вспомнила шестерых бандитов, непрерывно стрелявших по ней и Чарльзу.

— Так, значит… — Она кивком указала на россыпь пустых гильз и следы крови.

Чарльз неохотно кивнул.

— А почему они вообще стреляли? — вдруг спросил Байрон.

— Этот мир, Гробовщик, весьма опасен. Уверен, ты уже смог убедиться в правоте моих слов. — Он вновь повернулся к Ребекке. — А сейчас, дорогая, тебе лучше всего вернуться в свой мир, если только… — Чарльз умолк и печально улыбнулся, — ты не захочешь погостить у меня.

— Нет! — резко ответил за Ребекку Байрон.

— Быть может, в другой раз, — почти шепотом произнес Чарльз.

— Нет, — повторил Байрон. — Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

С лица Чарльза исчезла улыбка. Глаза его смотрели жестко, в них не было ни капли дружелюбия.

— Это не тебе решать, Гробовщик. Ты открываешь ворота. Ты проводишь ее по туннелю и возвращаешь обратно. Но это не значит, что ты принимаешь за нее решения… и я тоже.

— Хватит! — сказала им Ребекка. От усталости у нее подгибались ноги. — Можно обойтись без ссор? Я устала, замерзла, и у меня до сих пор болит бок. Спорить будем потом, а сейчас мне нужно поскорее разыскать Дайшу и привести ее сюда. Она и так уже наделала бед в Клейсвилле.

— Слышал, Байрон? — спросил Чарльз. — Ребекка рассуждает, как настоящая Хранительница. Побывав здесь, она вошла в полную силу. Ее внимание сосредоточено на миссии. В общем-то все Хранительницы постепенно входят во вкус своей миссии. Просто у одних, — здесь голос Чарльза потеплел, — это проявляется почти с самого начала. Ты права, Ребекка. Возвращайся в мир живых и найди Дайшу. Нельзя позволять «голодным мертвецам» разгуливать по вашему миру и умножать беды. Приведи ее сюда.

34

Чарльз заботился обо всех своих Хранительницах, волею судеб оказавшихся между двумя мирами. Такова была природа их миссии. Хранительницы были его подопечными, его воинством, но он почти ничего не мог сделать для их защиты. Своим вмешательством в естественный ход событий он приоткрыл этим женщинам мир смерти, и они чувствовали ее прикосновение. Но он был не в состоянии уберечь их от всего.


— Ты говорил: если мне понадобится помощь…

— Говорил. И готов сделать все, что в моих силах, — ответил Чарльз, обнимая свою новую Хранительницу. — А вот то, о чем ты просишь, я сделать никак не могу.

— Мой сын мертв. Ну, что тебе стоит…

— Я не могу оживлять мертвецов и возвращать их в мир живых. Это запрещено.

Он провел рукой по мокрой от слез щеке Хранительницы. Все женщины, исполнявшие эту миссию, были сильными и на редкость храбрыми. Однако все они, как и любой смертный, были слишком хрупкими под натиском обуревавших их чувств.

— Чарльз, я прошу тебя по-хорошему. Я готова встать перед тобой на колени. Но если ты не поможешь мне вернуть сына, я… верну его сама, и он станет «голодным мертвецом».

— Алисия!

— Хватит с меня! Я и так делаю все, что от меня требуется… Я приняла все это… — Она обвела рукой улицу города мертвых. — Меня ни о чем не спрашивали. Тетка просто выбрала меня своей преемницей и привела сюда. Я согласилась. Но я всегда мечтала о семье, о детях… — Слезы вновь потекли по ее щекам. — Он… мой сын.

— Прости, Алисия. Я не виновен в его смерти.

— А как же твои хваленые правила? Ты говорил: и мне, и моей семье — полная защита от всех болезней до восьмидесяти лет. А Брендан — ребенок. Ему еще жить и жить.

— Защита от болезней — да. Но он умер не от болезни. Я не могу предотвратить несчастные случаи. Бедность, убийства, пожары — тоже мне неподвластны.

Чарльз привык к тому, что Хранительницы не помнили всех условий договора. Этот договор с жителями Клейсвилла не был записан ни на бумаге, ни на пергаменте. Основатели города опасались, как бы о договоре не узнали посторонние и не навлекли на город охотников за ведьмами.

— Я скорблю о твоей потере.

Чарльз потянулся к ней, но Алисия отстранилась. Она была замечательной Хранительницей, как и все ее предшественницы, начиная с Абигайль. Сильные, смелые, не боящиеся нарушать правила, вызывавшие у них сомнения. Жизнь и Смерть — все было в руках этих женщин. Но он был лишь Смертью. Однажды он попытался вернуть жизнь. Он сделал это для Абигайль… И последствия были катастрофическими.

— Но можно же что-то сделать… Прошу тебя, — тихо сказала она.

— Повторяю: я не могу вернуть ему жизнь. А если ты попытаешься сделать то, что задумала, то сама станешь покойницей на следующий же день. Это я тебе обещаю. Твоя миссия — не давать мертвецам, пробуждаться. Ты не вправе звать их в мир живых.

— Я тебя ненавижу!

— Понимаю, — кивнул он. — Можешь хоть целую вечность обзывать меня последними словами, если тебе так хочется. Но если ты сделаешь то, что задумала, то погубишь и себя, и своего Гробовщика.


С точки зрения здравого смысла, Чарльз был абсолютно прав. Но он до сих пор сожалел о своем выборе. Он не хотел причинять страдания ни Алисии, ни кому-либо из своих Хранительниц, и когда такое случалось, ему всегда было тяжело. Если бы он мог безнаказанно вернуть Алисии ее сына, он давно бы это сделал. Но его связывали правила. Однажды он уже нарушил их ради Абигайль — смертной женщины, открывшей ворота в мир мертвых.

«И что с нами после этого стало?» — не раз мысленно спрашивал себя Чарльз.

35

Мир мертвых покидали молча, и Байрон был благодарен за это Ребекке. Он радовался, что с ней не случилось ничего непоправимого, и в то же время злился за ее самовольство. «Это все подстроил Чарли», — мысленно твердил себе Байрон, хотя его внутренний голос говорил ему обратное. Если бы Ребекка не выпустила его руку, Чарли ничего не смог бы с ними сделать. Байрон видел, как мир мертвых заворожил ее и поманил к себе. Естественно, она забыла о нем и кинулась навстречу новым впечатлениям.

Он не спрашивал, каким этот мир видится ей. Честно говоря, даже и спрашивать не хотел. Байрон и так понимал: этот мир каждый из них видит по-своему. И сейчас Ребекка шла рядом с ним, полностью погрузившись в свои мысли, куда Байрон доступа не имел. А хочет ли он их знать? Задав себе такой вопрос, понял: нет, не хочет, за исключением моментов, когда это нужно для безопасности Ребекки.

Мысли Байрона переключились на возвращение мертвых. Может, просто отодвинуть шкаф, затолкать их в туннель и пусть себе добираются? Он представил, как проделывает это с Дайшей, и вдруг почувствовал угрызения совести. Порядочные люди так себя не ведут. А как они ведут себя, если по городу разгуливает невинная с виду девочка-подросток и убивает всех подряд?

Мерки живых неприменимы к мертвым. А Дайша уже мертва. Ее нельзя оставлять в мире живых.

Байрону вспомнились отцовские предостережения. Пробудившийся мертвец — чудовище. Не кто иной, как Дайша укусила ребенка, ранила Уильяма и убила Мэйлин.

На обратном пути Ребекка не выпускала его руки до самого возвращения в подвал. Байрон одной рукой задвинул шкаф и закрыл туннель. Ему сразу стало легче дышать, будто мир мертвых превратился в дурной сон.

Но нет, не превратился.

Байрон помнил, с каким лицом Ребекка стояла на балконе и разглядывала город мертвых. Она была испугана и в то же время зачарована зрелищем. У нее горели глаза и лихорадочно пылали щеки. Может, такой же была и Элла, когда увидела этот город? Скорее всего, Байрону не увидеть того, что видели женщины, попадая туда. Не увидеть и не понять неодолимой тяги, заставившей Эллу поскорее покинуть мир живых.

«Неужели и Ребекка захочет уйти туда навсегда?»

Байрон снял рюкзак Алисии, опустил на пол и, стараясь говорить как можно спокойнее, спросил:

— Что с твоей прежней одеждой? Куда она пропала?

Не отпуская его руки, Ребекка молча смотрела на него, будто не знала ответа на простой вопрос. А с ее платьем произошла удивительная метаморфоза. Из серого оно превратилось в темно-зеленое, преобразив унылый подвал, где доминировали блеклые тона и металлические поверхности.

— Пули. Кровь, — сказала Ребекка и дотронулась до раненого бока. — Совсем царапина. Чарльз меня заслонил. Рана уже не болит.

Все это было сказано знакомым тоном, словно речь шла о каком-то мелком домашнем происшествии. Байрон понял, что и на Чарли они с Ребеккой смотрят по-разному. Он не доверял мистеру С. А она? Неужели попалась на удочку сладкоголосого мертвеца? От этой мысли мир мертвых стал Байрону еще ненавистнее.

— Я ему не доверяю, но рад, что он тебя защитил, — только и сказал Байрон.

— Я тоже. Все прошло. Но если бы он тогда…

— Он уберег тебя от пуль, и это главное. Кстати, если бы он не запер меня в туннеле…

«Лучше эту тему сейчас не трогать», — подумал Байрон и умолк.

— Если хочешь, могу осмотреть твою рану, — предложил он.

— Не надо. У меня все прошло. Сама удивляюсь: пока шли по туннелю, еще побаливала, а здесь… уже не болит. Перестало.

Неужели каждый их поход в мир мертвых будет столь опасным? Получается, даже всесильный Чарльз не может навести порядок в своем городе. А значит, может найтись и еще какой-нибудь идиот, которому захочется выстрелить в Ребекку.

Байрону не хотелось об этом думать. Полученных ответов ему было явно недостаточно; тем более что за это сравнительно короткое время накопились новые вопросы. Пока он понимал одно: вещи из мира мертвых способны перемещаться в мир живых. И наоборот, иначе Алисия не заговорила бы о бартере.

— Я все-таки хочу взглянуть на твою рану, — сказал он, стараясь скрыть тревогу.

— Конечно… только на мне не надето нижнее белье. Не буду же я здесь раздеваться. — Ребекка схватилась за полы платья. — Когда выбирали платье, я забыла попросить у служанки нижнее белье.

Байрону вдруг вспомнилась фраза Чарли насчет постели, и это заставило его на время забыть про рану. «Он просто хотел позлить меня, — стал убеждать себя Байрон. — Пусть Ребекку и заворожил их город, но на такое она не пойдет».

«А ты действительно хочешь знать, как было?» — вмешался внутренний голос.

Байрон не хотел. Никаких расспросов и сомнений. Что-то останавливало его. Может, это как раз из тех случаев, когда лучше не доискиваться правды?

— Ребекка, тебе незачем меня бояться. Я хотел просто взглянуть на твою рану. Так сказать, профессиональным взглядом. Если стесняешься меня, давай я позову Элейн.

— Нет, — вздрогнула Ребекка. — Она еще, чего доброго, разложит меня на «мертвецком столе».

Байрон улыбнулся ее попытке хоть немного разрядить обстановку.

— Не надо до такой уж степени бояться Элейн.

— Я и не боюсь. Просто она привыкла заниматься трупами. У вас все-таки не больница.

Байрон открыл другой шкаф, где лежало несколько смен его одежды. Выбрав первые попавшиеся вещи, он затолкал их в рюкзак Алисии.

— У нас не больница, но я не хуже любого врача умею быть внимательным и деликатным.

— И профессиональным? — подкусила его Ребекка.

— А ты хочешь, чтобы я был профессиональным?

Байрон снял с себя рубашку. Крови охранников на ней было совсем немного, но достаточно, чтобы бросить ее в мусорный бак и надеть чистую.

— Тебе по-прежнему хочется слышать ложь вместо правды?

— Би, ты забираешься на опасную территорию, — предупредила Ребекка, стараясь не смотреть, как он переодевается.

— И что же? — спросил Байрон, стоя с чистой рубашкой в руках.

Ребекка демонстративно уставилась в пол.

— А то, что мой бок обойдется без твоего осмотра. Он в полном порядке.

Байрон подошел к ней.

— Я ведь не об этом спрашивал.

— Ты же знаешь: я не была… когда Чарльз это сказал… Я хочу сказать, я спала, но… одна.

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся Байрон. Ему меньше всего хотелось сейчас слышать о Чарли. — Я уже понял, что никаких объяснений не будет, и мне незачем их ждать.

Ребекка положила обе ладони ему на грудь.

— Я слишком давно тебя знаю и не поверю, чтобы тебе было все равно, если я… с Чарли или с кем-то еще.

— Возможно, я изменился, — сказал Байрон, проводя рукой по ее бедру.

Она потянулась и поцеловала его. Медленно, со вкусом. После этого все ее заявления, что ей не нужны долгие привязанности, казались пустым звуком. Этот поцелуй не был похож на поцелуи случайных подруг Байрона. Даже на поцелуи Эмити.

— Нет, — сказала Ребекка, отрываясь от его губ.

— По какому поводу «нет»? — не понял Байрон.

— Первое «нет» — я не хочу, чтобы ты был профессиональным. Второе «нет» — ты не изменился. Но сейчас, наверное, я лучше оставлю это без внимания… опять. А то завтра мы об этом пожалеем.

Ребекка отошла. Байрон сдерживался, как мог, но его все же перехлестнуло через край.

— Говори за себя! Я никогда ни о чем не жалел. Это ты убегала по утрам.

Ребекка тоже не изменилась за эти девять лет. Когда Байрон пытался говорить о том, чего ей не хотелось обсуждать, она просто меняла тему.

— Знаешь, мне нужно найти дневник Мэйлин. Она мне оставила письмо. Написала, что в дневнике я найду ответы на многие свои вопросы. Я стала его искать, но так и не нашла. Тогда я не очень понимала, насколько он важен. Теперь понимаю… Как подумаю, что мертвая девчонка бродит по городу, а я даже не знаю, как ее остановить.

— Конечно, — огрызнулся Байрон.

Он застегнул рубашку, взял мешок и прошел к двери, ведущей на лестницу из подвала. Неужели Ребекка и дальше настроена играть в свою прежнюю игру под названием «не-хочу-смотреть-фактам-в-лицо»? Время таких игр кончилось, и глупо делать вид, будто между ними нет и не может быть никаких отношений.

«Она готова признать мертвецов, разгуливающих по городу, тайный мир мертвых… все, кроме наших отношений».

Байрона захлестнула досада. Он открыл дверь на лестницу и стал ждать, когда подойдет Ребекка. В подвале было чисто, но она приподняла подол своего платья, будто шла среди луж. Они молча поднялись по лестнице и вышли в коридор. Байрон достал ключи, чтобы запереть дверь.

— Ты пойдешь со мной? — вдруг спросила Ребекка. — Вместе легче искать.

— Я бы пошел, но мне нужно зайти в отцовскую комнату. Вчера, когда отец… ну, когда мы с ним прощались… он что-то оставил для меня в своей комнате.

— И ты до сих пор туда не заглянул? — удивилась Ребекка. — Почему?

— Потому что мне важнее было найти тебя. Отец говорил, что пока ты там не побываешь и не встретишься с Чарли, ты не сможешь выполнять свою миссию… Понимаешь, мне просто нужно было тебя найти.

Байрон взял ее за руку.

— Можешь на меня злиться и дальше утверждать, что между нами ничего нет. Но ты в моей жизни — женщина номер один. Это и есть миссия Гробовщика. Ты — моя Хранительница: первый, последний и самый важный человек. Ты для меня важнее моей собственной жизни, не говоря уже обо всех остальных жизнях. Ты.

— Что?

— Моя работа требует, чтобы твою жизнь я считал важнее своей.

— Я не хочу, — прошептала она, качая головой.

— Когда мы снова пойдем по туннелю, не выпускай моей руки. Ты можешь запросто там умереть.

Байрон натянуто улыбнулся.

— Не знаю, за что мне такая привилегия, но в меня там могут стрелять, а я останусь жив.

Ребекка собиралась что-то сказать, но почему-то заплакала.

И, как всегда, при виде ее слез у Байрона прошла вся злость на нее.

— Я люблю тебя, и лучше уж я… подставлю свою спину под пули, чем кто-то… тем более он. Мы с тобой должны работать вместе. А Чарли я не доверяю. Я не знаю, какую игру он с нами ведет. Зато я понял, что готов без колебаний стрелять в их мире в каждого, кто встанет у меня на пути к тебе.

— Би, я не могла…

— Не надо, Бекс. Не хочу слышать, почему ты не можешь то или другое. Просто скажи мне, что ты будешь работать в паре со мной. Сложатся наши отношения или нет, ты останешься моей Хранительницей. Я скорее перестреляю весь их город, чем позволю, чтобы ты погибла там из-за своего упрямства.

— Обещаю, — прошептала она.

Временами Байрона просто коробило оттого, что Ребекка смотрит на него, как на совершенно чужого человека. Но он не имел права подвергать ее хотя бы малейшей опасности. Ни в этом мире, ни в том. «Больше я тебя не подведу», — мысленно пообещал он Ребекке. Интуиция не подвела его; борясь с невидимым барьером, он верно чувствовал, что Ребекке грозит опасность. Но ведь жила же она в других городах, когда его месяцами и даже годами не было рядом. Только тогда она не являлась Хранительницей. За эти несколько дней все изменилось. По Клейсвиллу ходит восставшая мертвая девчонка, которую они должны найти как можно скорее. Мысли Байрона путались, но одно он знал наверняка: он скорее умрет сам, чем подведет Ребекку. «Но если я вдруг умру, тем самым я уже подставлю ее под удар», — в отчаянии думал он.

36

Они перешли на жилую половину дома Монтгомери. Ребекка шла за Байроном, стараясь не обращать внимания на то, как он напрягся. Оба чувствовали, что их встреча сворачивает в знакомое русло. Существовали темы, на которые Ребекка не хотела говорить, и Байрон ей это позволял. Так повелось давно, с тех самых пор, когда стал ослабевать шок, вызванный смертью Эллы. Встречаясь с Ребеккой, Байрон поглядывал на нее и словно чего-то ждал, а она делала вид, что не знает, какой разговор должен между ними состояться. Через несколько лет, когда они впервые оказались в одной постели, Ребекка ловко увернулась от разговора. Впоследствии Байрон несколько раз пытался к нему вернуться, но она либо сбегала, либо гасила разговор сексом. «Я не заслуживаю его». Такова была правда, лежавшая в основе всех уловок Ребекки, и она это знала.

— Я виновата перед тобой, — тихо сказала она, когда они поднялись на второй этаж.

Байрон обернулся.

— Знаю, — вздохнул он.

— Перемирие? — спросила Ребекка, протягивая руку.

— Нам еще придется говорить, — предупредил Байрон.

— Я больше не выпущу твою руку: ни в туннеле, ни в городе мертвых, — пообещала она и добавила дрогнувшим голосом: — Я сделаю все, чтобы ни в кого из нас не стреляли.

Байрон взял ее руку, но не пожал, а притянул Ребекку к себе и порывисто обнял.

— Ты ни в чем не виновата. Ты не знала, что в тебя будут стрелять. И я не знал, что мне придется выстрелить в охранников Чарли… Я не представляю, что делал бы, если бы потерял тебя.

Ребекка могла бы повторить то же самое. Ей было очень уютно в его объятиях, но он осторожно разжал руки и направился к двери отцовской комнаты.

— Идем. Посмотрим, что оставил нам мой отец.

Войдя, Байрон бросил свою куртку на кровать и огляделся по сторонам. Возле кровати стоял почерневший сундук. Он переходил из поколения в поколение. Крышка запиралась на помятую и поцарапанную латунную задвижку. Несколько пятен на стенках свидетельствовали о том, что сундук успел побывать в воде. Байрон опустился на колени, отодвинул задвижку и поднял крышку.

Внутри оказался старый черный саквояж — непременная принадлежность врачей девятнадцатого и первой половины двадцатого века. Рядом с ним лежала небольшая деревянная шкатулка. В ней Байрон и Ребекка нашли два старых крупнокалиберных пистолета и несколько жутковатых на вид ножей в чехлах.

В сундуке была еще одна коробка — металлическая, заполненная идентификационными карточками, значками и пластиковыми браслетами различных больниц. Внизу была записка, написанная отцовской рукой: «Если понадобятся новые, обратись к Крису».

Ребекка опустилась на пол рядом с Байроном.

— А это зачем? — удивилась она.

— На тот случай, если кто-то из жителей Клейсвилла умер в другом месте, мне нужно забрать его тело, а времени на писанину нет, — объяснил Байрон. — Есть и другие способы.

Он рассказал ей об Алисии и пузырьках, вызывающих временную смерть. От всего этого Ребекку пробрала дрожь.

Если они не найдут Дайшу, она будет убивать все новых и новых людей. Любой уроженец Клейсвилла, похороненный в другом месте, обязательно встанет и начнет множить смерти. Ребекка только сейчас начинала понимать, какая ответственность легла на ее плечи. Ей предстояло делать то, что все эти годы делала Мэйлин, — удерживать мертвых в могилах и возвращать их назад, если они вдруг встанут. А люди жили себе, не подозревая о существовании договора. Они не знали, что где-то есть неприметный городишко Клейсвилл, и не верили ни во что подобное. Они имели на это полное право, а вот Ребекка не имела права их подвести.

«Но прежде всего я не имею права подводить Байрона», — подумала она.

Во всем мире он был единственным человеком, кому она могла доверять, и единственным мужчиной, которого она любила. Признаваться в этом она не хотела даже самой себе и потому годами бегала от него, допуская лишь редкие ночи близости с ним. Но теперь ей было некуда бежать.

Ребекка не знала, плакать ей или смеяться. Возможно, ни то и ни другое, а просто признать факт, который она столько лет упорно отрицала: она полюбила Байрона Монтгомери с первого взгляда и любила его всю свою жизнь.

«Неужели это из-за нашей миссии?»

Она очнулась от своих мыслей и увидела, что Байрон внимательно смотрит на нее. Он чего-то ждал. Нет, не чего-то. Он ждал ее… почти десять лет.

— Прости меня, — прошептала она.

Байрон покачал головой.

— Как они справлялись со своей миссией?

— Так же, как будем справляться и мы, — сказала Ребекка, сжимая его руку.

Они смотрели то друг на друга, то на старый черный саквояж. Наконец Байрон не без трепета раскрыл его. Внутри не было ничего ошеломляющего. Металлическая коробка со шприцами, какие существовали до появления «одноразок». Бинты, антибиотики, стерильная марля, небольшой скальпель, антисептическая мазь, перекись и множество других лекарств и предметов медицинского обихода. Частично старые, но в основном вполне современные.

На самом дне саквояжа лежал конверт.

— Открой, — попросил Байрон.

Ребекка открыла конверт, достала сложенный листок и прочла вслух:

— «С Алисией можно расплачиваться и лекарствами». Ты что-нибудь понимаешь?

— Понимаю.

Ребекка перевернула листок и нашла другую надпись:

— «Шприцы их остановят. Применять в крайних случаях».

— Когда мертвец пытается тебя убить, это всегда крайний случай, — усмехнулся Байрон. — Разве не так?

— Я вообще ничего не понимаю, — пожала плечами Ребекка.

Байрон взял у нее листок, вгляделся в слова, затем поднес к лампе. Ребекка успела заметить водяной знак.

— Это не отцовский почерк, — сказал Байрон. — Тогда чей? Его деда? Или более далекого предка?

Он передал листок Ребекке, а она вложила старинную записку обратно в конверт.

Последним предметом, извлеченным со дна сундука, оказалась толстая папка с завязками, на этикетке которой значилось: МИСТЕР С. Байрон развязал тесемки. Внутри лежали две общие тетради с пожелтевшими страницами, письма, газетные вырезки и несколько газет.

— Возможно, мы нашли ответы, о которых говорил отец.

Байрон вынул аккуратно вырезанную газетную статью с крупным заголовком: «ЖЕРТВАМИ ПУМЫ СТАЛИ ТРОЕ ЧЕЛОВЕК». Читать статью не хотелось. Он раскрыл незапечатанный конверт. Там лежали самые разные бумаги. Байрон вынимал их и по одной передавал Ребекке. Это были чеки на купленное оружие, патроны и пару женских сапог седьмого размера.[1]

Байрон подавал ей все новые бумажки с непонятными записями. На одном клочке значилось: «Для Алисии». Листок побольше содержал вопросы и ответы: «Человек? Нет. Возраст? Определить не представляется возможным. Одежду носит сообразно своим вкусам, а не эпохи, к которой относится». Далее — опять клочок с торопливой записью: «У Алисии имеются скрытые мотивы». Попадались и более длинные записи, перемежающиеся с газетными заметками, набранными мелким шрифтом. Все это требовало времени, которого у них обоих не было.

Ребекка откровенно зевала. Заметив это, Байрон сложил все бумаги обратно в папку и убрал ее во фланелевый рюкзак.

— Ты что? Я совсем не устала, — попыталась возразить Ребекка.

— Устала, и еще как.

Байрон смотрел на нее, пока она молча не кивнула. Потом Ребекка встала и потянулась, разминая затекшую спину.

— Пойдем домой, — сказала она.

Байрону удалось скрыть удивление. От комментариев он воздержался, за что Ребекка была ему благодарна. Даже после того, как они сблизились, она никогда не говорила «мы» и не называла место своего обитания «домом».

Заставлять Ребекку идти пешком было немыслимо. Байрон усадил ее в катафалк. Усевшись на пассажирское сиденье, она сразу же заснула и проснулась, только когда они подъехали к дому Мэйлин и Байрон заглушил мотор. Он зашел с другой стороны и осторожно открыл дверцу. Ребекка сидела с открытыми глазами.

— Приехали… Ты что?

— Просто очень устала. Голова идет кругом. Но я не убегу с воплями в темноту. А ты?

— Что-то не припомню, чтобы я от тебя бегал. И тем более — с воплями.

— И никогда не вопил? — допытывалась Ребекка.

— Не помню.

— А когда мы ходили в кино?

— Так это от избытка чувств, — сказал Байрон, поправляя на плече рюкзак.

Ребекка осторожно выбралась из кабины и, придерживая платье, прошла к крыльцу.

— Я рада, что ты со мной. Возможно, это страх, общее горе или наша миссия.

— Или наша дружба, Бекс, — добавил Байрон, закрывая за собой дверь. — Не сбрасывай ее со счетов. О миссии мы узнали совсем недавно, а дружба наша длится не первый год. Если не хочешь признаваться, что любишь меня, хотя бы признай, что мы друзья.

— Друзья, но странные. Не разговариваем по нескольку лет.

Байрон сжал зубы, но промолчал. Он осторожно поставил рюкзак на кофейный столик.

— Скажи, а в позапрошлую ночь ты просила меня остаться из-за нашей дружбы?

— Возможно.

У Ребекки хватало страхов, но об одном она до сих пор не сказала ни слова. Этот страх застрял где-то на границе ее сознания.

— А почему ты думаешь, что наша дружба… настоящая?

— Меня ведь никто не заставлял почти три года каждый день приходить к вам с Эллой и слушать, как вы обсуждаете все подряд: книги, музыку, парней, прически. Я ходил с вами на все фильмы, которые вам нравились.

Байрон подумал, что такие доводы вряд ли убедительны для Ребекки, но раз уж они начали этот разговор, обрывать его ни в коем случае нельзя.

— Я и из Клейсвилла уехал только потому, что здесь не было тебя. Мы с тобой жили в разных городах, и я не всегда знал, где ты. Ходил по улицам с глупой надеждой: а вдруг в толпе я встречу тебя? Я всматривался в каждую брюнетку, со спины похожую на тебя. Шел за ней и мечтал: вот сейчас она обернется, и это будешь ты.

Ребекка устало плюхнулась на диван.

— А если ты хотел быть не просто со мной? Если твои поступки определяла твоя будущая миссия? Ведь каждый Гробовщик должен оберегать свою Хранительницу… в данном случае меня. Возможно, ты просто подчинялся этому требованию.

— И какая тебе разница? — спросил Байрон, останавливаясь напротив дивана.

«Какая мне разница?» Она никогда не задумывалась над этим вопросом. Она упорно пыталась игнорировать всевозможные «как», «когда», «почему», «что потом», но этот вопрос выпадал из общей обоймы. «Какая мне разница?» Если все, что их объединяло, — лишь случайность, и то, что сейчас он находится рядом и пытается ей помочь… если все это — решение Мэйлин, которая выбрала ее взамен Эллы… тогда разница, конечно же, была существенной.

Ребекке сейчас очень не хотелось об этом говорить. Разве у них нет более серьезных и неотложных дел?

— С чего начнем? Будем искать дневник Мэйлин? Или ты хочешь вначале разобраться с отцовской папкой?

— Ребекка, ты опять пытаешься увильнуть в сторону, — заметил ей Байрон. — Нам сейчас нужно говорить не о дневниках, а о нас. Ты больше восьми лет упорно делаешь вид, будто меня не существует в твоей жизни, но дальше так нельзя. Неужели ты искренне считаешь, что вести себя так — это подходящий выход из положения?

Ребекка закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Она так не считала: ни сейчас, ни все эти годы. Она просто не знала, что ей делать. Она любила Байрона, однако в их жизненной мозаике по-прежнему недоставало каких-то фрагментов, без которых общая картина оставалась лишь набором цветных пятен.

Помолчав несколько минут, Байрон вздохнул и сказал:

— Я люблю тебя, Бекс, но знала бы ты, какой занозой в заднице ты умеешь быть!

Она приоткрыла один глаз.

— И ты тоже… Так как, ищем дневники?

Байрон молчал. Ребекка ждала выпада с его стороны. Ей хотелось сказать нужные слова, но она не знала как. Сколько лет она пыталась поставить Байрона на полочку вместе с другими вещами, оставшимися от Эллы. Эти бесполезные усилия не могли исчезнуть бесследно за один день.

Выпада не последовало. Байрон заговорил совсем о другом:

— Думаю, нам нужно поговорить с членами городского совета, прочитать договор и потом задать Чарли все вопросы, какие у нас появятся.

— Я задавала ему вопросы, но он был весьма уклончив.

Ребекка пересказала Байрону то немногое, что сумела узнать от Чарльза. Байрон тоже рассказал ей о встрече в таверне «Тип-топ» и разговоре со священником Нессом.

— Так, значит, договор хранится там, в мире мертвых? — подытожила Ребекка, выслушав его рассказ. — Ты видел текст договора?

Простой вопрос почему-то поверг Байрона в замешательство.

— Скажем так: я видел какую-то бумагу, но не уверен, что это и был договор с Клейсвиллом. Там были перечислены имена всех прежних Гробовщиков и Хранительниц, и… честно, не знаю, что еще там было. Я хотел его прочитать, но отец меня торопил. Он сказал, что у меня будет время вчитаться в каждую строчку. Когда я подписал договор, Чарли тут же убрал его в шкатулку и отдал официантке. Я тогда не знал, что говорю с отцом в последний раз. А они оба это знали. Чарли потом быстро ушел, а мы посидели еще какое-то время. Не думаю, чтобы отец мне солгал. Наверное, каждому Гробовщику хотелось внимательно прочитать договор.

— Значит, мы пойдем туда опять и скажем Чарльзу, что хотим с ним ознакомиться.

— Конечно, — согласился Байрон. — Но и с городским советом тоже надо встретиться.

— А вдруг и они начнут ходить вокруг да около, как этот мистер С.? — спросила Ребекка, сжимая пальцы в кулаки. — Ну, из них-то я ответы вытрясу… Вот только времени у нас мало на все эти разговоры… Я правда жутко устала.

— А мы не будем замахиваться сразу на все. Сначала найдем Дайшу, потом разберемся с прочими закавыками.

Ребекка кивнула, но у нее не было полной уверенности, что они смогут сделать все необходимое. Утомленный мозг продолжал подкидывать вопросы: «А как мы найдем Дайшу? Как остановим ее? И зачем нам вдруг понадобилось читать договор? Интересно, а бывали случаи его нарушения?»

Она закрыла глаза и снова привалилась к спинке дивана.

— Как насчет того, чтобы немного поспать? — спросил Байрон, присаживаясь рядом с ней.

— Нельзя. У нас…

— Всего пару часов. Какая от нас польза, если мы валимся с ног от усталости? Мы и так с тобой почти не смыкали глаз.

— Ты прав, но… люди умирают.

— А много ли от нас проку, если мы уже почти ничего не соображаем? Сама посуди: члены городского совета сейчас спят. Ты еще не успела привыкнуть к смене часового пояса. И вообще толком не отдохнула. Да и я тоже. Какие сейчас из нас помощники? Давай не будем разыгрывать из себя суперменов. Выспимся и продолжим.

Ребекка нехотя встала.

— Я все-таки схожу в душ. Я быстро.

«А как же платье? Такие наряды без служанки никак не снимешь».

— Би, расстегни мне платье.

Ребекка щелкнула застежкой на груди и сняла верхнюю часть платья.Нижняя застегивалась сзади. Ребекка откинула волосы на плечо и застыла, моргая уставшими глазами.

Первое же прикосновение его руки заставило ее шумно втянуть воздух. Они оба на мгновение застыли. Ребекка была уверена, что Байрон слышал, как колотится ее сердце. Потом он принялся аккуратно расстегивать целый ряд маленьких крючков, шедших вдоль спины. С каждым расстегнутым крючком она все сильнее сжимала в руках подол платья.

Когда платье было расстегнуто до конца, Байрон нежно поцеловал ее в затылок. Ребекка вздрогнула и посмотрела на него через плечо.

«Ну что же ты трусишь? Скажи ему».

Она снова глотнула воздуха, отошла и побежала наверх.

37

Наверху зашумела вода. Байрону хотелось подняться на второй этаж, и в то же время эта мысль казалась ему глупой. В отличие от Ребекки он не терзался вопросом, почему они вместе. Главное, что они теперь вместе. Он ждал ее всю свою взрослую жизнь, но знай он о миссии Хранительниц и Гробовщиков, то скорее бы отказался от Ребекки, чем подверг ее опасности. А вот у нее не было выбора. Они оба стали частью договора, который, по сути, насильно соединил их до самой смерти. Эта перемена не сказалась на характере Ребекки. Ей по-прежнему не хотелось признаваться в своих чувствах. Миссия Хранительницы не могла мгновенно снять все ее страхи и изменить привычки, сложившиеся годами. Ребекке все еще не верилось, что теперь она никуда не уедет из Клейсвилла. Как и много лет назад, тень Эллы продолжала стоять между ней и Байроном. Ребекка настолько боялась потерять дорогих для себя людей, что ей было легче отрицать свою любовь к ним. Но он любил эту женщину со всеми ее противоречиями. И теперь ей суждено всю оставшуюся жизнь подвергаться опасности. И неизвестно, где ей сейчас опаснее: в мире мертвых или в Клейсвилле, где орудует мертвая девчонка, убивающая живых? В обоих мирах Ребекка была мишенью.

«Отец, как ты справлялся со всем этим?»

За пару дней жизнь Байрона коренным образом изменилась. Он получил то, чего хотел больше всего на свете, — будущее рядом с Ребеккой. Но подарив ему радость, судьба подкинула и опасностей, о которых он даже не догадывался. Байрон проверил, надежно ли заперты все двери, затем встал возле эркера в гостиной. За стеклами было темно, и там вполне могла прятаться Дайша. Стоит где-нибудь в десяти шагах, а он и не догадывается. Или сейчас она убивает ни в чем не повинного человека. Сколько еще людей станут ее жертвами, прежде чем они вернут ее в мир мертвых?

Байрон достал папку, вынул из нее общую тетрадь и стал читать.

«Ничего подобного не случилось бы, если бы Мэй знала о смерти Лили. Кем надо быть, чтобы скрывать смерть своей жены? Лили не похоронили надлежащим образом, и поэтому она вернулась. Мэй не находит себе места».

Байрон перевернул несколько страниц.

«Чарли отказался назвать нам причину гнева Алисии. От нее самой тоже слова не вытянешь. Несколько раз она направляла меня по ложному пути, но в большинстве случаев ее сведения достоверны и полезны…»

Тетрадь не была толстой, но число тайн, хранящихся на ее страницах, просто ошеломляло. Байрон стал листать дальше, выискивая записи, где упоминалось бы имя Чарли.

«Ник просто болван. Если бы он мог, то позволил бы священникам переселяться сюда, ничего не сообщая им о договоре. В его аргументах нет ни капли логики. Мне он сказал: „Когда наши жители заводят детей, им никто не рассказывает про договор. Так почему приезжие священники должны о нем знать?“ Он забыл, что жители заперты в пределах Клейсвилла, а приезжие — нет. Если они не родились здесь, то могут свободно приезжать и уезжать.

Я рассказал Энн о скандале, вспыхнувшем на заседании. Она снова заговорила о детях. Гробовщики могут не ждать согласия городского совета и заводить детей, когда пожелают. Как я передам все это своему сыну? И как скажу „нет“, глядя Энн в глаза?»

Байрон не слышал, как Ребекка вышла из душа. Она спустилась на несколько ступенек и теперь смотрела на него. На ней была длинная ночная сорочка. Она торопилась и не стала вытирать волосы, отчего весь верх был мокрым.

— Душ свободен, — сказала она.

Байрону хотелось взбежать по ступеням наверх, но он слишком хорошо помнил их прошлые встречи.

— Сейчас дочитаю и пойду, — сказал он и стал читать дальше.

«Мэй поняла, почему Элла это сделала, но не захотела мне говорить. Я видел, как она смотрела на Эллу. Она знает притягательность мира Чарли. Мне этого не понять, но она говорит, что тот мир ей видится совсем по-иному, чем мне.

Иногда я мечтаю убить Чарли».

Байрон перелистал еще несколько страниц.

«Мэй укушена. Я хотел убить этого мертвого мерзавца. Обиднее всего, она не обращает внимания, что они — чудовища. Впускает их к себе в дом, сажает за свой стол… Иногда я теряю с ней общий язык. По-моему, Мэй временами забывает, что она сама — живой человек, а не ходячий мертвец. Я боюсь, что однажды кто-нибудь из них убьет ее. Они способны перебить всех нас. У Мэй на все один ответ: я чересчур переживаю. Но я для того и живу, чтобы ее защищать. Это моя работа».

Байрон закрыл тетрадь, убрал в папку и пошел наверх.

Мертвецы не подчинялись никаким правилам. Если они пробуждались и восставали из мертвых, жители Клейсвилла оказывались беззащитными. Оживший мертвец мог проникнуть в любой дом. И делал это. Хрупкая с виду Дайша вошла в этот дом и убила Мэйлин. Потом побывала в доме Байрона и укусила его отца. А они даже не знают, где она сейчас.

Что, если эта девчонка придет сюда опять, когда Ребекка будет одна? Эта мысль тревожила Байрона, пока он плескался в душе. Он не стал задерживаться: торопливо вытерся, кое-как вытер волосы и натянул джинсы.

Ребекка стояла в проеме своей двери и смотрела на него. Должно быть, она приняла какое-то решение, раз перенесла фланелевый рюкзак к себе в комнату и поставила возле двери.

— Ты останешься со мной? — спросила она.

Байрон подошел и встал напротив. История повторялась. Так было все эти годы: один взгляд Ребекки, и Байрон принадлежал ей безраздельно. И всегда за словами приглашения не было никаких других слов. Их он слышал от нее в разных домах и разных городах. Но Ребекка никогда не признавалась, что он для нее хоть что-то значит и их отношения — тоже.

— Ты просто не хочешь спать в доме одна или зовешь меня к себе?

— К себе, — прошептала она.

Ребекка отодвинулась, пропуская его. Байрон раскрыл рюкзак, достал револьвер Алисии и положил на ночной столик. Рюкзак он поставил в угол, чтобы не споткнуться, если понадобится вскочить с постели.

Ребекка откинула смятые простыни и села на краешек матраса. Байрон выключил свет и подошел к ней. Она шумно вздохнула и свернулась калачиком в его руках. Байрон лег и притянул ее к себе.

— Это ничего не значит, — прошептала Ребекка, закрывая глаза.

— Врушка.

Одной рукой он прижимал Ребекку к себе, другой откинул волосы с ее плеча.

Чтобы не мешали дотянуться до револьвера, если вдруг понадобится.

— Байрон, — сонно произнесла она, вновь открывая глаза.

Байрон намотал на палец все еще влажную прядь ее волос, затем дал волосам снова упасть ей на плечо. Одна его часть советовала не усложнять ситуацию. Она всегда принимала любые условия, которые устанавливала Ребекка. Но другая часть устала играть только по ее правилам.

— Бекс, я это давным-давно слышал. Ничего нового. Никаких обязательств. Бессмыслица какая-то. И всегда так было.

— Есть смысл… теперь это неважно.

— Бекс, я связан с тобой до конца своей жизни. Я давно люблю тебя. И ты тоже давно меня любишь.

Говоря это, Байрон не отводил взгляд. Прежде такие слова сразу же натыкались на возражения Ребекки. Сегодня она не возражала.

— Можешь протестовать сколько угодно. Но моя работа — делать так, чтобы в твоей жизни было меньше опасностей. Если понадобится — подставлять себя под пулю, чтобы она не попала в тебя. Я подписал договор. Сегодня я уже стрелял в двоих.

Ребекка отодвинулась от него и села.

— Я не просила тебя об этом. Я вообще ни о чем тебя не просила.

— Бекс, слова словами, но ведь ты не можешь изменить свою судьбу. И сердцу не прикажешь. Мы оба это понимаем. Что бы мы ни делали, исполняя миссию, я был и останусь в твоей жизни. Ты можешь чувствовать что угодно. Все равно я — твой до самой смерти.

— Если бы Элла не умерла…

— Но она умерла.

Ребекка отодвинулась еще дальше, так, чтобы Байрон не мог до нее не дотянуться.

— Она умерла, зная, что я… что мы…

— Целовались. Мы просто целовались. И потом — тоже. Между нами стоит вовсе не Элла, а твое чувство вины. Ты чувствуешь себя виноватой и боишься. Я понимаю твое состояние. Ты сжилась с ним, но его надо отпустить. Я никогда тебя не оставлю, Бекс, сколько бы ты ни пыталась выпихнуть меня из своей жизни. Я много лет терпеливо ждал тебя. Я не знаю, как сложатся наши отношения, но мое отношение к тебе не изменится. Скажи мне, что мы — просто друзья, или друзья с некоторыми… преимуществами. Я постараюсь это принять.

— Ты?..

— Да, — сказал Байрон, перекатываясь на другой конец кровати. — Я всегда мечтал быть с тобой. Моя мечта осуществилась, но нас обоих поставили в определенные условия. Я не собираюсь делать вид, будто ты не нужна мне ни в жизни, ни в постели. Я люб…

— Байрон, а может, ты хочешь вовсе не меня? Тебе такая мысль не забредала в голову? Ты хочешь Хранительницу. Если бы Элла не покончила с собой, ты бы…

— Бекс, хватит прикрываться Эллой! — Он потянулся и усадил Ребекку к себе на колени. — Я приезжал домой и искал тебя. Я по нескольку раз читал отцовские письма, ища в них хоть какое-то упоминание о тебе. Не об Элле, не о Хранительнице. О тебе, Ребекка.

— Ты бы делал это, если бы я не была Хранительницей, а ты — Гробовщиком?

— Вопрос не имеет смысла. Нас поставили перед фактом. Это не переиграешь. Пока ты живешь, ты будешь Хранительницей. Я не верю, что ты захочешь рискнуть благополучием города, проверяя все эти «если».

Он взял Ребекку за руку.

— Хочешь пренебрегать мною — пренебрегай. Во всем, кроме… работы. Я сумею к этому привыкнуть, но ты совершаешь большую ошибку.

Ребекка не отвечала. Байрон отпустил ее руку.

— Не будем доискиваться определенности, когда мы оба жутко хотим спать. — Он взглянул на красные цифры часов. — А то у нас получается один бесконечный день, почти без отдыха. Давай поспим.

Ребекка осторожно сползла с его колен.

— Ты — хороший человек, Байрон. И заслуживаешь лучшего.

Похоже, ей было не отстать от знакомой игры даже сейчас, когда она еле ворочала языком.

— Значит, ты решила защитить меня от себя самой? Оставаться вне моей жизни и вне моей постели? Думаешь, этим ты меня убережешь?

— Да. Наверное, так будет лучше.

Ребекка переместилась на другую половину кровати, но не легла.

Байрон вытянулся, заложив левую руку за голову.

— При всей любви к тебе не жди от меня обета безбрачия, — сказал он.

— Так скажи мне, что для тебя это ничего не значит и ничего не осложнит. Скажи, что это не будет началом отношений.

Ребекка слезла с кровати и встала перед ним, ожидая его ответа. Когда Байрон не ответил, она слегка приподняла подол своей сорочки.

— Или скажи мне «нет».

Байрон молча смотрел и наслаждался зрелищем ее бедер и плоского живота. Ребекка медленно, словно дразня его, приподнимала край сорочки, обнажая свое тело. Все это время она стойко выдерживала взгляд Байрона.

— Ты не хочешь того же, чего хочу я, — сказала она.

— А вот в этом я не уверен, — возразил он, встал на колени и потянулся к ее животу.

Ребекка замерла.

— Я не просил тебя останавливаться, — прошептал он.

Ребекка сдернула сорочку и бросила на пол.

Байрон потянулся и поцеловал ей сначала одну грудь, а затем вторую.

— Какая красота.

Она затаила дыхание, водя рукой по его затылку. Байрон дотронулся большими пальцами до ее затвердевших сосков, затем повел руки дальше, вдоль боков, к спине. Он не стал ее обнимать — просто касался пальцами ее обнаженной спины. Все мысли в его голове пропали. Зачем они сейчас, когда он обнимает Ребекку? Снова, через три долгих года.

Ребекка молчала, но и не отстранялась от его ласк. Дыхание обоих становилось все более прерывистым. Она приоткрыла рот, продолжая смотреть на него. Байрон потянулся вверх. Он поцеловал ее шею, подбородок, щеку и добрался до уха. Ребекка слегка наклонила голову, чтобы ему было удобнее ее целовать.

Теперь Байрон целовал ее плечо.

— Мы оба знаем, — начал он, спускаясь ниже, — если у нас происходит это… — Он спустился еще ниже, к правому боку. — …оно имеет значение для нас обоих.

Потом он выпрямился.

— В одном я с тобой согласен: это не будет началом отношений. Они начались уже давно.

Ребекка молча посмотрела на него. Его слова мигом отразилось на ее лице. Шок. Байрон дрогнул. Обнаженная Ребекка была красива. Очень красива. Все двигалось по известному сценарию, и если он хотел прекратить знакомую игру, то нужно сделать это сейчас, пока чары Ребекки не лишат его способности думать и принимать решения.

Байрон встал.

— Прежний сценарий не пройдет, Бекс. Я давно не подросток, которого можно поманить, а потом оттолкнуть. Не заигрывай со мной, если не готова к последствиям.

— Ты говоришь мне «нет»?

Ребекка, на которой не было ничего, кроме трусиков, молча залезла в постель. Байрон прикрыл ее одеялом и пошел к двери.

— Байрон!

— Да, Бекс, — сказал он, берясь за дверную ручку.

— Честно… я ни к чему не готова. Ни к нашим отношениям, ни к миссии Хранительницы.

— А твоя готовность ничего не значит. Наши отношения существуют, и ты — новая Хранительница.

— Знаю, — прошептала она.

Он открыл дверь.

— Байрон!

— Ты хочешь еще что-то сказать?

— Я хочу, чтобы ты спал здесь.

— Просто спал?

Ребекка не отвечала. Она тяжело дышала. Байрон считал каждый ее вдох и выдох.

— Я хочу… не только это. Чего-то, что было бы важно для нас обоих.

Байрон улыбнулся и закрыл дверь. Не совсем то, что он хотел услышать, но и не повторение прежних заклинаний.

Он вернулся в постель и крепко прижал к себе Ребекку.

38

Ребекка встала сразу же, как проснулась. Правда, солнце успело встать чуть раньше. Вчера она забыла задернуть шторы, и потому в комнату свободно лился свет нового дня. Под ногами скрипнула старая доска. Сколько Ребекка себя помнила, эта доска скрипела всегда. Попытаться поспать еще? В голову сразу же полезли мысли. Ребекка решила больше не ложиться — кончится тем, что она будет чувствовать себя разбитой весь день. А упорядочить мысли лучше всего с чашкой кофе в руках.

Ребекка надела поднятую с пола ночнушку и успела дойти до двери. Тут проснулся Байрон.

— Убегаешь, или просто не спится?

— Утро, между прочим.

Байрон сощурился на красноватый свет за окном.

— Бекс, еще совсем рано.

— А ты можешь пока не вставать.

Она повернула круглую стеклянную ручку и вышла. Внизу Херувим завел свою утреннюю песню, требуя кошачьего корма. Ребекка улыбнулась. В водовороте двух минувших дней даже знакомое и постоянное обретало совсем иной смысл.

Байрон протер глаза.

— Если ты запустишь кофе, я приготовлю завтрак, — предложил он. — Нужно встретиться с городским советом или с мэром. Чего тянуть?

Ребекка вспомнила об угощении, принесенном соседями Мэйлин. Большинство блюд не годились для завтрака, но после осмотра холодильника удалось найти то, что неплохо подходило к кофе.

— Смотри, я значительно упростила тебе задачу.

— Холодные закуски ешь сама, раз ты их любишь. А я приготовлю яичницу с ветчиной, — сказал Байрон.

Он отчаянно зевал и моргал, прогоняя последние остатки сна.

— В нашей жизни не все изменилось, — усмехнулась Ребекка. — Ты так и не научился просыпаться рано утром.

— Когда мне надо, я могу встать в любое время суток, — сказал Байрон, обнимая ее.

— Постой. Это что, опять выбор? Байрон или кофе? Секс или еда?

— Можно все сразу. Последовательно. Ты об этом не думала?

— Би, я годами думала о тебе, — вдруг призналась она и, чтобы не продолжать, поспешила к холодильнику за угощением для кота.

Утихомирив настойчивые «мяу», Ребекка включила кофеварку и стала выкладывать на поднос ломтики ветчины и хлеба. Ей хотелось есть, и она, не дожидаясь кофе, соорудила себе небольшой сандвич. Шум воды в душе был сейчас, пожалуй, самым приятным звуком. Когда рядом еще кто-то, легче не думать о том, что ей придется жить одной в большом старом доме. Жить одной, к тому же безвыездно.

Только сейчас Ребекка не умом, а сердцем ощутила главную особенность своего нового положения. Ей больше не уехать из Клейсвилла. Миссия Хранительницы запирала ее в этом городе, как в ловушке. В общем-то она и не собиралась ни возвращаться в Сан-Диего, ни переезжать в другой город. Но одно сознание того, что ты свободна и можешь ехать, куда пожелаешь… оно многого стоит. Эту свободу у нее отняли. Столько лет подряд она убегала от всех привязанностей — и вот они все здесь. Миссия, Байрон, ее обязательства перед Чарльзом и перед городом. Слишком многое было решено за нее, причем давно. Она просто не знала. Получается, и ее свобода была лишь иллюзией. Ей вспомнилось письмо Мэйлин. Прежняя Хранительница, сколько могла, хранила ее от будущего.

Кофеварка зафыркала. Ребекка сполоснула две чашки; в одну налила для себя, другую оставила на столе. Байрон не любил теплый кофе.

Байрон вышел из душа; похоже, вытирать волосы он вообще не любил. И прошлепал босыми ногами прямо к кофеварке.

— Я не могу отсюда уехать, — сказала Ребекка, проверяя словами ощущение, которое они у нее вызывали.

— Да, Бекс. Причем мы оба. Я еще вчера пытался объяснить тебе это на кладбище.

Он налил кофе, сел. Профессия научила Байрона бесстрастному выражению лица. Сейчас это умение было как нельзя кстати.

— Я не знаю, насколько сильно это касается тебя. Я подписывал договор. От Хранительниц этого не требуется.

— Ты подписал договор? Что ты этим пообещал Чарльзу?

— Не знаю.

Стараясь не встречаться с Ребеккой глазами, Байрон соединил ломтик ветчины с кусочком сыра и стал жевать этот странный бесхлебный сандвич.

— Ты не знаешь, под чем подписался? Но как же ты мог не прочитать договор?

— Бекс, я тебе уже рассказывал. Отец меня торопил. Говорил, что договор можно будет прочитать и потом. Неужели ты забыла? У меня был не слишком блестящий выбор: или подписать и вернуться к тебе, или остаться там.

— Наверное, я вчера не вдумалась в твои слова. Это что, в самом деле?

— Меня как-то не тянуло проверять, так это или нет.

Ребекка встала, взяла свою чашку и пошла к окну. Действительно, после короткого сна в мозгах появилась некоторая ясность. Значит, Байрон, не читая, подписал договор. Его выбору не позавидуешь, но у него хотя бы был выбор. Ее же просто… ввинтили на место Хранительницы, как ввинчивают новую лампочку взамен перегоревшей.

Байрон встал, налил себе еще кофе.

— Делать на тебя яичницу? — спросил он.

— Нет, — не поворачиваясь, ответила она.

Байрон открыл кухонный шкаф. Загремела посуда. Наверное, он искал подходящую сковородку для яичницы.

— Бекс, тебе не нравится, как я там себя вел? Мне и самому это было не по душе. Отец меня никогда не обманывал. Я ведь даже не знал, что своей рукой подписываю ему приговор. Больше всего я боялся потерять тебя навсегда.

Ребекка повернулась от окна. Байрон стоял возле громадного холодильника Мэйлин. Потом повернулся и он, держа в руках картонку с яйцами.

— Я не мог тебя потерять. И не хотел.

Ребекка подошла к нему, взяла из его рук яйца и поставила на кухонный столик.

— Уильям умер, чтобы ты…

— Он умер, потому что не стало Мэйлин, — перебил ее Байрон. — И еще потому, что у каждой Хранительницы должен быть свой Гробовщик.

Ребекка взяла его ладони в свои.

— Мне страшно, Байрон. Мне очень жаль твоего отца. Я злюсь, что нас фактически заперли в Клейсвилле, не спросив и не оставив выбора. Но я рада, что рядом со мной ты, а не кто-то другой.

— Я тоже, — только и успел произнести Байрон, когда зазвонил его мобильный телефон. — Запомни последнюю фразу, Бекс.

Телефон продолжал звонить.

— Этот рингтон у меня для служебных номеров. — Байрон взял мобильник. — Монтгомери… Да. Где?.. Нет, обязательно буду. Не вешай трубку.

Он прикрыл микрофон и прошептал:

— Бекс, нужна бумага и ручка.

— На кофейном столике, — шепотом подсказала она.

— Извини. Слушаю… дальше.

Байрон ушел в гостиную. Ребекка принялась делать два больших сандвича с ветчиной и сыром, но обрывки разговора заставили ее обратиться в слух.

— …Животное… исчезнувшая семья.

Этого было достаточно, чтобы понять: где-то нашли очередных жертв «голодного мертвеца». Нужно ехать вместе с Байроном. Ребекка достала две кружки-термоса, перелила туда кофе.

Когда Байрон вернулся с исписанным клочком бумаги, Ребекка кивнула ему на кружки и пакет с сандвичами.

— Через пять минут буду готова. Только оденусь и волосы стяну.

— Бекс…

— Опять Дайша?

— Пока неизвестно, но… похоже, она. — Он шумно выдохнул. — Ты видела ее в похоронном заведении. Сцена убийства… Крис говорит: просто каша.

— Я поеду с тобой. Пять минут подождешь?

Байрон кивнул, и Ребекка бросилась наверх, чтобы сменить ночнушку на более подходящую одежду.

39

Трагедия произошла в трейлерном парке «Санни-Глейдс». Не совсем окраина Клейсвилла, но путь туда был неблизкий. Когда тишина в кабине катафалка стала невыносимой, Байрон подключил свой плеер к автомобильной стереосистеме.

— Стерео — твой наворот? — спросила Ребекка.

— Конечно. Поставил несколько месяцев назад… Если помнишь, я вернулся в конце декабря. У меня тогда была лишь смутная догадка, что из Клейсвилла я больше не уеду. Потом она превратилась в уверенность.

— Ты опередил меня на несколько месяцев. Я поняла, что остаюсь, меньше часа назад. — Ребекка повернулась к окну. — Расскажи мне, что знаешь.

— Знаю, что все у нас будет нормально.

— Я о новом убийстве, а не о жизни здесь.

— Крис получил анонимный звонок. Кто-то сказал, что в одном из трейлеров находятся два мертвых тела и их нужно поскорее вывезти.

— Два?

— Супружеская пара. Или сожители… Крис считает, что это было очередным нападением дикого зверя. Или кто-то из них убил другого, а потом покончил с собой.

Байрон подъехал к указанному трейлеру, заглушил мотор, но выходить не спешил.

— Какая чушь! — рассердилась Ребекка. — А если мы им скажем?

— Что именно?

— Что людей убивает никакой не зверь, а оживший мертвец.

Ребекка вылезла из машины, хлопнув дверцей сильнее, чем было нужно.

Байрон тоже вылез, но свою дверцу закрыл мягко.

— Ты хочешь рассказать Крису, что мертвая девчонка убила этих двоих и что все остальные жертвы — тоже ее рук дело? — тихо спросил он.

— Да. Именно это я и хочу ему рассказать. Либо они в это поверят и попытаются вести себя поосторожнее, либо…

— Либо тут же забудут твои слова и решат, что мы спятили.

Ребекка не ответила. Байрон подошел к двери трейлера. Насупленная Ребекка пошла вслед за ним.

Дверь была распахнута настежь и подперта камнем. Хорошо еще, что утро выдалось прохладным. Внутри тесного трейлера все пропахло недавней смертью. Если б не открытые настежь дверь и окна, было бы еще хуже. Байрон подал Ребекке полиэтиленовые бахилы, потом надел свои и спросил:

— Тебе не страшно входить? Может, подождешь снаружи?

Ребекка нахмурилась сильнее и молча вошла внутрь. У нее округлились глаза.

— Здесь запах трех мертвых тел.

Она еще раз втянула в себя воздух. Не обращая особого внимания ни на залитый кровью пол, ни на диван, прошла дальше.

— Два тела. И еще одна смерть.

— Третье убийство? Крис говорил, что…

— Нет, — Ребекка оглянулась по сторонам, словно видела то, чего не видел Байрон. — Третий — «голодный мертвец». Не совсем мертвый.

Из соседней комнаты вышел Крис и поздоровался с ними. Ребекка не ответила, занявшись обследованием трейлера. Из гостиной она двинулась на кухоньку; шла с вытянутой рукой, будто пальцы помогали ей почувствовать что-то невидимое.

Вскоре Ребекка вернулась. Ее глаза приобрели странный серебристый блеск.

— Там, — спокойным тоном сказала она.

— Бекс!

Байрон подскочил к ней, едва не споткнувшись о труп женщины.

— Она великолепна, Байрон, — с восхищением сказал Крис. — Женщины Барроу — они… такие. Мэйлин тоже выглядела странной, когда твой отец привозил ее взглянуть на мертвых.

Пока Крис говорил, с волосами Ребекки произошла метаморфоза. Они тоже стали светиться, причем довольно ярко. Шериф это вряд ли видел, но у Байрона даже появилась резь в глазах. К естественному цвету ее волос добавились темно-медный, золотистый, янтарный и медовый оттенки.

Байрону хотелось крепко обнять Ребекку и в то же время — бежать от нее. Он вспомнил свои ощущения, когда впервые очутился в туннеле: страх вперемешку с желанием отправиться в незнакомый мир. У Байрона пересохло во рту. Ребекка оставалась прежней Ребеккой, женщиной, которую он любил много лет, его напарницей в странной миссии. Но в ней появилось и нечто иное, не принадлежащее миру живых.

Байрон заставил себя отвести взгляд от Ребекки.

— Прости, я задумался, — сказал он Крису. — Ты мне что-то говорил?

— Байрон, я не знаю всех тонкостей, но она будет не хуже Мэйлин. У них чуть меняются глаза, но ты не волнуйся.

Шериф мотнул головой, потом двинулся к выходу, стараясь обходить кровавые пятна на ковре.

— Идем. Я помогу тебе упаковать этих двоих.

— Шериф! — окликнула Криса Ребекка. — Это было вовсе не животное.

У нее изменился голос. Он стал выше тоном. Байрону сразу вспомнился ветер в туннеле.

— Я знаю, кто их убил.

— Не надо! — замахал руками Крис, поворачиваясь к ней. — Послушай меня. Я не знаю столько, сколько ты или Байрон, но условия моей работы позволяют мне запоминать чуточку больше, чем остальным жителям. Те вообще все сразу же забывают. Пастор Мак-Лендон и отец Несс, а также другие члены городского совета — они кое-что помнят. Но если ты начнешь нам рассказывать про то, о чем нам знать не положено, у нас начинается жуткая мигрень.

— Мигрень? — удивилась Ребекка.

— И не только. В глазах мутнеет, рвота появляется и все такое. Никому не пожелаю, — поморщился Крис. — Так что не рассказывай мне ничего, чего мне не положено знать. Мне важно одно: кто-то, кого никто не звал, побывал в трейлере и убил этих двоих. Когда кто-то умирает, я вызываю Гробовщика. Ты, — он кивнул Байрону, — привозишь с собой ее, если это необходимо. Мэйлин тоже пыталась рассказывать мне разные странные штучки. Я потом не знал, куда деться от головной боли — и все равно на другой день все начисто забывал.

— И ты это считаешь нормальным? — уже тише и мягче спросила Ребекка.

— Нет. Но я не хочу совать свой нос в то, что меня не касается.

— Я не это имела в виду, — прошептала она.

— Знаю. — Крис снял шляпу и провел рукой по волосам. — Не все поддается нашему контролю. И все попытки изменить установленный порядок вещей ничего не дают. — Шериф вновь надел шляпу. — Я знаю свое место. Задавать вопросы — не мое дело.

Ребекка наморщила лоб, о чем-то раздумывая, потом вздохнула.

— Нужно будет поговорить и о других нападениях этого… животного.

Шериф кивнул. Он взглянул на Мантгомери, затем на Ребекку.

— Ты еще просто не привык к этому, — сказал он Байрону. — У нее глаза такие же странные, как и у ее бабушки. А ты — Гробовщик. Я тебя вызвал. Это значит, что рано или поздно нападения прекратятся. Верно?

Байрон с Ребеккой переглянулись и почти хором ответили:

— Верно.

Крис снова кивнул.

— Я пойду в твой катафалк за мешками. Вы оба делайте все, что считаете нужным. Когда надо будет вытаскивать тела, кликните меня, — сказал он и поторопился уйти.

40

Времени раздумывать над странным поведением шерифа у Ребекки не было. Похоже, известное выражение «Мне не нужна лишняя головная боль» в Клейсвилле имело самое прямое значение. Но больше, чем Крис, ее сейчас заботили собственные ощущения — незнакомое и неприятное покалывание в теле. Решив, что шериф отошел далеко и ее слова ему не повредят, Ребекка повернулась к Байрону.

— Там, где она ходила, я ощущаю холод. В этом месте, — Ребекка кивнула в сторону холодильника, — она остановилась и стояла. Когда я подхожу туда, где она была, я как будто дотрагиваюсь до льда.

— Ты уверена, что здесь побывала Дайша?

— Полной уверенности нет. Просто я ощущаю след, оставленный мертвецом… Отойди чуть дальше, а то след слабеет.

— Бекс, а ты сумеешь найти ее в городе? — спросил Байрон.

— Пока не знаю. Но здесь… скорее всего, это была она. — Ребекка подошла к окровавленному дивану. — Одну из жертв она убила здесь.

— Тут столько крови… Может, жертва упала на диван?

— Нет.

Ребекка остановилась у края дивана, провела рукой над истертыми подушками.

— Она была здесь. Сидела на этом диване. Кровь появилась потом, после нападения на жертву. Кстати, следов крови полно и в других местах, где я не ощущаю смерть… Вот. Здесь она наклонилась.

— А ты знаешь, кого она здесь убила: мужчину или женщину?

— Этого я сказать не могу. Нам важны не они. А она.

Ребекка скрестила руки на груди. Кажется, если закрыть глаза, невидимые потоки смерти унесут ее из трейлера. Она тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли.

— С каждым убийством Дайша становится сильнее. Понимаешь, она… не совсем мертвая. Когда мертвец просыпается, он поначалу довольно слаб. А она — сильная. Я ее чувствую. Она сильная.

Ребекка вышла в коридорчик и несколько раз втянула ноздрями воздух. Здесь крови почти не было — только редкие пятна, похожие на застывшие черные слезы. Но был холод. Он тянулся невидимыми слоями, один из которых уходил в ванную.

— Вторую жертву она убила в ванной.

— Если мы выйдем наружу, ты не потеряешь след?

Байрон стоял у нее за спиной. Ребекка повернулась и вдруг увидела потоки, которые до того момента только чувствовала. Они вились над Байроном, не касаясь его. Он их не видел. Наверное, Гробовщикам не дано видеть потоки смерти.

— Надо убрать тела, — шепотом сказала Ребекка.

— Конечно, — кивнул Байрон. — Бекс? Что у тебя с глазами? Они… изменились.

Ребекка подошла к щербатому зеркалу на стене ванной и не узнала своего отражения. Окруженная серебристым ореолом, на нее смотрела женщина из другого мира. Из того, где она вчера побывала. Ребекка не испугалась. Превращение совершилось. Чтобы искать сбежавших мертвецов и возвращать их обратно, удерживая их в могилах, она должна была стать частью того мира. Ребекка покинула мир живых, но сохранила с ним связь. Через Байрона. Теперь Байрон был ее якорем.

— Меня здесь нет, — прошептала она, обращаясь к себе.

— Бекс, — испуганно произнес Байрон.

Он подошел, коснулся ее плеча. Его отражение тоже изменилось. Он ярко светился. Глаза сверкали зеленым огнем. Ребекка чувствовала, что теперь она увидит Байрона даже в темноте.

«Как свет маяка, возвращающий меня домой».

— Ты принадлежишь этому миру, Ребекка, — сказал Байрон.

Он стоял поодаль, только его рука лежала на ее плече.

Ребекка не знала, какими словами передать неясные мысли, теснившиеся в ее голове. Она лишь кивнула; сейчас это было лучшим ответом. Рука Байрона помогала снять отчужденность к миру живых. Он был не только маяком, но и канатом, связывавшим ее с этим миром.

Ребекка не боялась Дайши, но тревожилась за Байрона. «Я должна найти ее».

Она прикрыла глаза. Язык плохо слушался, будто голос принадлежал не ей.

— Я почти уверена, что здесь побывала именно Дайша.

Ребекка открыла глаза и вновь увидела свое изменившееся отражение. Глаза казались пустыми глазницами.

— Дайше нужна моя помощь. Только я могу вернуть ее в мир мертвых.

— Нужно готовить тела убитых к похоронам, — сказал он, снимая руку с плеча Ребекки. — Это тоже моя работа.

Ребекка кивнула.

— Крис! Мы готовы! — крикнул Байрон.

Ребекка вышла, чтобы не мешать Байрону и Кристоферу укладывать трупы в черные пластиковые мешки. Эти мертвецы не пробудятся. На церемонии прощания она скажет им необходимые слова и несколько месяцев будет регулярно навещать их могилы. Подготовка к погребению и похороны — забота Байрона, а, когда тела будут преданы земле, забота о них перейдет к ней. К Хранительнице. Она сделает то, что Мэйлин должна была бы сделать для Дайши.

Если бы эту девочку похоронили по всем правилам, она бы не восстала из мертвых. Это значит… А вдруг Дайша вообще не была похоронена? Как она умерла? Несчастный случай или убийство? Если мертвец просыпается, на то обязательно есть причина. Если Дайша продолжает бродить по Клейсвиллу, на то тоже есть своя причина. Нужно как можно скорее найти эту девчонку.

Ребекка отошла на несколько шагов от трейлера и остановилась среди пожухлой прошлогодней травы. «Голодный мертвец» Дайша, убившая и частично съевшая двоих людей, отчаянно нуждалась в том, чего не получила при жизни. В любви и покое. С точки зрения живых она была чудовищем. Но Хранительница не имела права рассуждать, как обычные люди. И вряд ли она сумела бы объяснить этим людям, что думает сейчас не столько об их безопасности, сколько о том, как вернуть покой неприкаянной Дайше.

41

Алисия пошла одна, не взяв с собой никого из помощников. Бойд стал возмущаться. Он привык вести себя на манер старшего брата, которого у нее никогда не было, а она уже давным-давно привыкла не обращать внимание на его воркотню.

Возле входной двери продолжали валяться тела охранников, в которых стрелял Гробовщик. Их места заняли другие. Алисия вскинула обрез, сделанный из дробовика, и прицелилась в одного из них.

— Будем обсуждать разрешение на вход?

Она целилась в Уорда — личного телохранителя Чарли. Он сам открыл ей дверь.

— Алисия, ты еще не устала стрелять людей?

— Представь себе, нет. А ты? — спросила она, вскидывая голову.

— День на день не приходится, — ответил Уорд, кивком указывая на открытую дверь. — Он тебя ждет.

— Еще бы он меня не ждал! Я бы предпочла ухлопать всех вас, чем манерничать с вашим хозяином.

Уорд благоразумно промолчал.

Алисия перекинула дробовик на плечо.

— Я разыскиваю одного жалкого идиота, который думает, что управляет этим местом, — криво усмехнувшись, заявила она.

— Тебе это так нужно?

— Могу начать прямо сейчас. Это сразу привлечет его внимание.

Она вновь потянулась за дробовиком, но на лестнице показался Чарльз.

— Здравствуй, дорогая. Какой приятный сюрприз.

Алисия фыркнула и наставила дробовик на него.

— Ты почему позволил, чтобы в девчонку попали?

— Ошибаешься, дорогая. Я как раз сделал все, чтобы в нее не попали, — сказал Чарли и вздохнул. — Думаешь, мне приятно, когда ранят мою Хранительницу?

— Не юли, черт тебя возьми! Почему ты вообще позволил, чтобы в нее стреляли? — спросила Алисия и нажала курок.

Пуля угодила в резные деревянные перила. Отлетевшие щепки задели Чарли, но он даже не вздрогнул.

— Все это задумывалось как… средство сдерживания. Она не должна была пострадать. Я рассчитывал убедить ее остаться в безопасном месте. Еще не хватало, чтобы она бегала по городу, задавала свои бесконечные вопросы и забивала голову разной чепухой.

— Ты хочешь сказать, узнала правду?

— Правда правде рознь, Алисия, — все так же невозмутимо возразил Чарли. — Если ты такая правдорубка, хочешь, я расскажу ей твои секреты?

— Нет, — Алисия опустила дробовик. — Только не думай, что я буду сидеть сложа руки.

— А ты и не сидела, — нахмурился Чарли. — Ты даже не дала им времени освоиться в нашем мире. Сразу принялась навязывать парню свое покровительство.

— Что мне оставалось делать? Ты тоже время даром не терял. Бедная девчонка едва выскочила из туннеля, а ты сразу начал пудрить ей мозги своей рыцарской галантностью. Какой джентльмен! И своим телом загородил, и обедом угостил… После этого ей одна дорога — к тебе в объятия. Знала бы она, что вся эта пальба — дешевый трюк… До чего же ты предсказуем! — поморщилась Алисия.

— Дорогая, будь я предсказуем, ты бы давным-давно перехитрила меня… если только… — Чарли начал спускаться вниз. — Возможно, тебе просто нравятся попытки меня переиграть. Так ты…

Второй выстрел тоже угодил в перила. На этот раз разлетевшиеся щепки оцарапали Чарли лицо.

«Поганцу хоть бы хны. Ни капельки крови. А откуда ей быть? Он же не человек!»

Чарльз продолжал спускаться вниз, делая вид, что ему совсем не больно. Пусть у него не было крови, однако боль он чувствовал. И они оба это знали, как и другое: время от времени Чарльз позволял Алисии подобные выходки, чтобы выплеснуть свой гнев, скопившийся у нее внутри.

Ей было противно смотреть на его невозмутимое лицо. Видимость заботы и участия. Никогда она не поверит в его искренность и никогда ему не простит. Алисия умела перезаряжать дробовик не глядя, но сейчас она специально склонилась над оружием, чтобы не видеть физиономии Чарли. Она заменила стреляные гильзы на новые патроны, потом защелкнула приклад. Когда Алисия подняла глаза, Чарли уже стоял рядом с ней.

— То, что творится в мире живых, не лезет ни в какие ворота, — сказала Алисия. — Ты это знаешь не хуже меня. Одно дело, когда мертвецы пробуждаются. Но убивать мертвых, чтобы они потом шатались по миру живых, — совсем другое. На этот раз тебе надо вмешаться.

Чарльз смотрел на нее, и на мгновение Алисии подумалось, что таким она видела его, когда была живой. Тогда он казался почти человеком. Могущественным незнакомцем, правящим неуправляемой империей. Тем, кому она могла доверять.

— Я не стану нарушать правила, — покачал головой Чарльз. — Я не делал этого для тебя, не сделаю и для них.

— Дурак ты!

Алисия вскинула дробовик и пальнула из обоих стволов по хрустальной люстре. На Чарли посыпался дождь сверкающих осколков.

42

На обратном пути к похоронному заведению Ребекка почувствовала, как ощущения мира живых возвращаются к ней. Связь с мертвыми оставалась, и это обостряло ее восприятие. Краски стали ярче, а запахи — насыщеннее. Даже воздух, которым она дышала, ощущался по-иному.

Войдя в вестибюль, Ребекка снова подумала о Дайше. Девчонка где-то поблизости. Ждет. Голодает. Интересно, сколько времени прошло между пробуждением Дайши и ее роковой встречей с Мэйлин?

Из своего кабинета вышла Элейн.

— Это еженедельное обновление, — сказала она, подавая Ребекке конверт из плотной бумаги.

— Мое… Да. Мое обновление. Мне нужны записи обо всех смертях, произошедших за последние шесть месяцев.

Ребекке по-прежнему было трудно произносить слова.

— Да, Байрон, тебе звонили из приемной мэра. Новое нападение неизвестного животного. На этот раз — со смертельным исходом. Мэр хочет встретиться с вами обоими.

Байрон и Ребекка переглянулись.

— Вы связались с Алланом? — спросил Байрон.

— Он уже едет, — сообщила Элейн и уже мягче добавила: — После того, как я выдам Ребекке нужные ей материалы, я хотела бы отправиться в кондитерскую Черри и проглотить несколько сандвичей.

— Только не забудьте запить их кофе.

— Обязательно.

— Спасибо за сообщения. Я буду внизу.

Дверь, ведущая в подвал, открылась и тут же закрылась с обратной стороны. Щелкнул замок.

Элейн повела Ребекку в другой кабинет, где стоял высокий серый шкаф.

— Каждую неделю я делаю резервную копию и складываю сюда. В отдельном списке перечислены фамилии скончавшихся.

Элейн достала нужную папку и раскрыла ее.

— Смотри. Данные группируются по семьям, и внутри семьи на каждого скончавшегося заводится своя учетная запись. Дата, причина смерти и сопутствующие данные.

Рассказывая, она водила пальцем по записям, подкрепляя объяснения примерами.

— Естественно, основной информационной единицей является фамилия умершего, но я делаю дополнительные ссылки на картотеку, собранную по факту смерти. Эта картотека находится вот здесь.

Элейн выдвинула каталожный ящик.

— Вы меня восхищаете, — призналась Ребекка.

— Электронная версия проще, — добавила Элейн. — Однако покойная миссис Барроу предпочитала бумажные документы.

— Она не любила менять заведенный порядок, — сказала Ребекка.

Суровое лицо Элейн стало еще мягче.

— Твоя бабушка была замечательной женщиной. Я очень уважала Энн, но, когда она умерла, я думала, что Уильям и Мэйлин поженятся. Я даже осмелилась им это сказать, но они оба так на меня посмотрели. А ведь она любила его, и он ее.

— Знаю, — прошептала Ребекка.

— Но они оба были упрямыми. — Элейн покачала головой и грустно улыбнулась. — Такую любовь редко встретишь. Подумать только: они нашли ее дважды.

Ребекка сжала конверт.

— Сомневаюсь, что любовь обязательно должна вести к браку. Бабушка любила Уильяма, но это не значило…

— Конечно, меня никто не спрашивает. Но будь я матерью Байрона, я бы ему всю плешь проела, убеждая его жениться на тебе. А то вы оба годами делаете вид, будто не любите друг друга. Если желаешь знать, это первостатейная глупость.

Лицо Элейн вновь приняло свое прежнее выражение, пугавшее не только Ребекку, но и многих, кому приходилось с ней общаться.

— Но ведь меня никто не спрашивает.

— Такие вопросы людям лучше решать самим, — сказала Ребекка.

Элейн вздохнула.

— Или привычнее затягивать. Надеюсь, рано или поздно у кого-нибудь из вас хватит ума спросить мое мнение.

Ребекка не знала, смеяться ли ей или деликатно поставить Элейн на место. Смех перевесил.

— Хорошо. Если мы поумнеем, то обязательно спросим ваше мнение.

— Договорились, — довольная Элейн показала на пустой письменный стол. — Вот твое рабочее место. Думаю, что в ближайшие лет десять здесь вряд ли понадобятся кардинальные перемены.

Ребекка сдержалась, чтобы не засмеяться еще раз. С юмором у Элейн было туговато.

— Вообще-то меня бы устроили электронные версии. С ними проще работать.

— Все они хранятся на жестком диске компьютера. Прошлым летом я специально училась на компьютерных курсах, — с волнением в голосе сообщила Элейн.

У нее засверкали глаза, а на губах вновь появилась улыбка.

— Я на этой же неделе все тебе покажу. А теперь не буду тебе мешать. Появятся вопросы — я у себя. Только в кондитерскую сбегаю.

— У вас все так четкопродумано, так что запутаться практически невозможно. Спасибо, Элейн.

Секретарша-управляющая ушла. Ребекка уселась за стол и раскрыла конверт.


Некоторое время Байрон стоял, не приступая к работе. Все его мысли по-прежнему были заняты неожиданной переменой, произошедшей с Ребеккой в трейлере. Он видел ее в разных состояниях, однако все они отвечали реакциям и состояниям живого человека. Но теперь в Ребекке появилось что-то от женщин, встречавшихся ему на улицах города мертвых, и это его неприятно поразило.

Чтобы отогнать от себя тревожные мысли, Байрон принялся за работу. Он начал с трупа мужчины. Тело было худощавым, жилистым. Скорее всего, погибший занимался физическим трудом. Баловнем судьбы его явно не назовешь. На левой руке Байрон увидел шрам — след удара ножом. Еще один шрам — след от пули — находился на правом бедре. Тем не менее следы от нападения Дайши поражали своей жестокостью. Одно предплечье было прокушено до кости, а горло и шея — обглоданы до ключиц. Мышцам правой руки тоже досталось.

«А ведь посмотришь — хрупкая, слабенькая девочка», — подумал Байрон.

Он еще раз оглядел труп и покачал головой. Не могло быть и речи, чтобы на церемонии прощания открывать гроб.

Мертвая убийца. Чудовище в облике хрупкой, слабенькой девочки. Байрону вспомнилось предостережение отца: к чудовищам — никакого снисхождения. Сколько же подобных ужасов пересмотрели за свою жизнь Уильям и Мэйлин?

Если девчонка-подросток стала таким чудовищем, в туннеле от нее можно ждать любых фокусов. Байрону не верилось, что в стране мертвых она моментально успокоится. И спросить не у кого. Отец оставил его один на один с миссией, едва успев что-то рассказать.

В дверь постучали.

— Это я, Элейн.

— Вы же собирались в кондитерскую, — напомнил Байрон.

— Кондитерская от меня не убежит. Аллан приехал. Сейчас будет здесь. Тебе нужно выйти. Он привез тело… Бонни-Джин.

Байрон отпер дверь.

— Что? Сестра Эмити?

Элейн кивнула.

— Аллан сделает все, что нужно.

Байрон стянул с руки одноразовые перчатки.

— Тогда мне нужно…

— Тебе нужно пойти в бывший кабинет Мэйлин и побыть с Ребеккой. Эмити есть кому утешить, — перебила его Элейн. — Обо всех необходимых приготовлениях я позабочусь сама.

Байрон запихнул в мусорный бак почти чистые перчатки и фартук.

— Но зачем мне идти к Ребекке? Она что, не разберется в бумагах одна?

— Потому что в кабинете Мэйлин хранятся данные об умерших. Будет легче, если…

Элейн вдруг умолкла.

— Что будет легче?

Элейн нахмурилась. Куда-то исчез ее уверенный, начальственный тон. Она растерянно терла себе виски.

— Рабочие материалы. Мэйлин… с ними работала. Помоги Ребекке.

— Ясно. Я понял. Простите.

Та же история, что с Крисом и другими. Знают ровно столько, сколько нужно, и категорически боятся узнать больше.

— Я не считаю, что тебе нужно постоянно сидеть возле Ребекки, пока она знакомится с делами. Но сейчас ей требуется твоя помощь. Уильям помогал Мэйлин… — Элейн поморщилась и вновь потерла виски. — Иди к Ребекке. Аллан сам справится. Эмити ты ничем не поможешь, а Ребекка нуждается… Здесь такой яркий свет. Он всегда действует на мои глаза.

Байрону стало неловко. Кажется, он не делился с Элейн никакими сведениями, которые могли бы вызвать приступ головной боли.

— Элейн, а почему бы вам не отдохнуть пару деньков? Сходите в SPA-салон. Я слышал, у них есть неплохие процедуры, помогающие при головных болях.

— Не надо из-за меня волноваться, Байрон. Обычная головная боль. С вашего разрешения, я все-таки прогуляюсь в кондитерскую. Чашка кофе поможет мне лучше SPA-салона. Два дня! Как я могу бросить работу?

— М-да, вы правы. Без вас я вообще зашьюсь… Ладно. Аллан действительно справится сам. Я пойду к Ребекке, а вы — прямым ходом в кондитерскую.


Ребекка стояла в проеме своего нового кабинета.

— Элейн, а я вас искала. Мне нужны сведения о родившихся девочках, носящих имя Дайша.

Элейн, к которой сразу вернулось ее прежнее состояние, указала на нижний ящик шкафа.

— Записи о рождениях собраны там. Дайша? Уильям тоже упоминал это имя и просил найти сведения о ней. Я как раз все нашла и унесла папки к себе. Сейчас схожу.

Через минуту Элейн вернулась с несколькими папками.

— Я еще не все просмотрела. Пока нашла только две записи. Одна Дайша родилась пять лет назад. Мать зовут Челси, отца — Роберт.

— А вторая? — спросил Байрон.

— Второй семнадцать. Мать зовут Гейл, имя отца не указано. Он — не уроженец Клейсвилла. Эта Дайша некоторое время назад уехала. Вот справка из школы. Записано со слов матери. Девочка захотела переехать к отцу. Я решила проверить. Вчера несколько раз звонила ее матери. Номер не отвечал.

Элейн развела руками.

— Здесь есть адрес. Вот.

— «Санни-Глейдс», — прошептала Ребекка. — Это она.

43

Дайша вернулась в своей бывший дом. Тела исчезли. Поначалу она думала их сохранить, но чем больше ела, тем больше вспоминала, а она толком еще не знала, стоит ли ей вспоминать еще. Люди, которых она встретила в городе, и так помогли ей вспомнить больше, чем она хотела бы.

Листья, запихнутые ей в рот… Руки, сдавившие ее горло.

Она знала, что ее убили, а когда пробудилась, ей помешали вернуться домой.

Нужно найти женщину, окруженную сиянием. Хранительницу. Услышать слово, получить пищу.

Кто-то помешал ей вернуться, хотя она тогда и ощущала нить, исходящую из середины тела. Нить привела бы ее сюда, домой, к Хранительнице. Когда Дайша только пробудилась, она знала, куда идти.

Дыхание, питье и еда.

Если бы тела Гейл и Пола остались здесь, то через какое-то время и они пробудились. Поэтому Дайша позвонила и подсказала адрес. Ей не хотелось, чтобы они пробуждались. Хранительница постарается, чтобы такого не случилось. Дайша это понимала. Она теперь многое понимала. Чем дольше продолжалась ее жизнь после смерти, тем больше она вспоминала из того, что раньше знала и видела. Это зависело и от количества пищи. А пищи ей сейчас хватало.

Она вспомнила Холодного Человека. Он тоже был в городе. Она вспомнила ту женщину. Нет, не прежнюю Хранительницу. Другую.

— Тогда отпустим их, — говорила та женщина. — Они все сделают, как надо. А когда все будет сделано, мы снова убьем их.

Дайша помнила, как выглядит та женщина. Помнила ее голос. Это из-за нее Дайша убила прежнюю Хранительницу. Та женщина послала Дайшу и велела убить Мэйлин.

Последнее воспоминание было самым страшным: «Меня потому и убили, чтобы я затем убила Хранительницу».

44

Николас стал мэром еще при прежних Гробовщике и Хранительнице. Он не знал, как вести себя с новыми и что им говорить. До сих пор ему еще не приходилось отвечать на вопросы, заполнять анкеты или что-либо объяснять.

Секретарша доложила о приезде Байрона и Ребекки. Мэр попросил провести их в кабинет и теперь пытался сообразить, как с ними общаться. От нового Гробовщика веяло угрозой. Новая Хранительница держалась гораздо спокойнее. Этим она напоминала свою бабушку. Николас знал, что Ребекка Барроу родилась не в Клейсвилле, прожила здесь менее трех лет и впоследствии бывала лишь наездами. В голове Николаса Уиттакера замелькали мысли о возможностях, доступных тем, кто родился за пределами Клейсвилла. Мэр тут же отогнал от себя эти мысли. Подобно всем мужчинам своего рода, он родился и вырос в этом городе. Уиттакеры покидали город только на время и ради вполне определенных целей. Их было две: учеба и поиск жены.

— Прошу располагаться, — сказал Николас, указывая на диван и стулья.

— У нас есть вопросы, — с места в карьер начал Гробовщик.

Хранительница стиснула ему руку.

— Вы знаете, кто мы? — спросила она Уиттакера.

— Знаю, — он прошел к бару. — Желаете выпить?

— По-моему, рановато еще для выпивки, — поморщился Гробовщик.

— Алкоголизм, несомненно, является болезнью, — пустился в свое любимое рассуждение мэр. — Но, к счастью, жители Клейсвилла от нее застрахованы, как и от всех прочих. Правда, не на всю жизнь, а до восьмидесяти лет. Потом вся защита пропадает. — Он налил себе щедрую порцию виски. — А вы, мисс Барроу?

— Нет, спасибо.

Она села на диван. Туда же уселся и Гробовщик.

Разговаривать, сидя за письменным столом, было неучтиво. Николас взял бокал и сел напротив своих посетителей.

— Вы знаете о договоре? Об… особом положении жителей города?

— Кое-что знаем, — ответила Хранительница. — Мы знаем о существовании договора.

— А еще мы знаем, что людей убивает вовсе не дикое животное, — добавил Гробовщик.

Мэр покачал головой.

— В этом надо убедиться. Возможно, не животное в привычном понимании этого слова. Но любое существо, жестоко убивающее людей… Животное — прекрасное слово. Совсем недавно жертвой… животного стала одна из членов городского совета. Некоторое время назад таким же способом была убита ваша бабушка. — Он выразительно посмотрел на Хранительницу. — Я достаточно повидал и могу сказать: это существо — в большей степени животное, нежели человек…

Гробовщик промолчал, однако изгиб его рта подсказал мэру: Байрон Монтгомери думает в точности так же. А вот новая Хранительница насупилась и сказала:

— Это не их вина. Если бы о мертвых заботились, как надо…

— Об этом животном точно не заботились, и потому вам нужно поскорее найти его и восстановить спокойствие в городе.

Николас говорил ровным голосом, но от одной мысли об изуродованном теле Бонни-Джин у него противно сводило живот.

— И это все, что ты можешь нам сказать? «Найти и восстановить спокойствие в нашем городе»? — Тон Гробовщика был далеко не дружелюбным. — А ты знаешь, что мы пережили на этой неделе? Кого потеряли? Мы пришли сюда не за приказом: найти и восстановить порядок. А как насчет помощи? Я уже не говорю о простом человеческом сочувствии.

— Байрон, — тихо осадила его Хранительница, взяв за руку. — И все-таки, что вы можете нам рассказать? — спросила она обращаясь к мэру.

Николас пристально поглядел на обоих.

— Первой жертвой стала миссис Барроу. Сегодня было обнаружено изуродованное тело Бонни-Джин Блю. Я не знаю, какими критериями руководствуется это животное, если тут вообще можно говорить о критериях. Были и другие нападения. К счастью, там ограничивалось лишь укусами. Более десятка случаев. — Мэр глотнул виски. — В любом другом месте такие события всколыхнули бы город. Наши жители не в состоянии связать все случаи вместе. Воздействие договора. Связывать события и делать выводы могут лишь члены городского совета. Насколько я знаю, так было всегда.

— А где текст договора? — спросила Хранительница. — Покажите его. Наше положение дает нам право его прочитать.

— Содержание договора всегда передавалось устно. Кажется, из соображений безопасности, чтобы договор случайно не попал в чужие руки… Никаких текстов.

Николас испытывал странное чувство вины, будто нарушал сейчас верность занимаемому посту.

— Поверьте, Клейсвилл — прекрасный город, — сказал, обращаясь прежде всего к Хранительнице. — Мы годами жили без происшествий. Если кто-то из мертвецов вдруг пробуждался, ваша бабушка знала, что нужно делать. Мудрее ее не было во всем Клейсвилле.

— Но почему нужно соглашаться с таким порядком вещей? — не унималась новая Хранительница. — Почему жители Клейсвилла соглашаются с такой жизнью и не пытаются ничего изменить?

Николасу очень не хотелось говорить на эту тему. Не хотелось признаваться в том, что временами беспокоило и его самого.

— Этот порядок вещей… сложился давно. Нам не у кого спросить. Основатели города давным-давно умерли… Да, мы не можем уехать отсюда. Мы рождаемся и умираем здесь. А в промежутке не так уж плохо живем. Нам есть с чем сравнивать. Достаточно включить телевизор и посмотреть выпуск новостей.

Он прошел к бару и налил себе вторую порцию.

— Думаю, многие жители других городов согласились бы на такую жизнь. У нас никто не болеет. Мы умираем либо от несчастного случая, либо от старости, либо… когда решаем добровольно уйти и освободить место для других.

Услышав это, Гробовщик и Хранительница переглянулись.

— Мисс Барроу, наверное, вы не знаете, что у нас в городе нет… свободы рождаемости. Существует очередь на рождение детей. Людям приходится ждать, пока кто-то не умрет. Правда, некоторым семьям мы предоставляем исключение.

Он внимательно посмотрел на своих посетителей.

— Можно заработать это право, выполняя общественно значимую работу. Можно передать свое право на рождение другому, подвергшись добровольной стерилизации. Население Клейсвилла не может расти бесконтрольно. Основатели предвидели и этот аспект. Они позаботились, чтобы всем жителям хватало пищи и других необходимых ресурсов.

— Но это было несколько веков назад, — возразила Хранительница. — Сейчас пища и прочие товары — не проблема. Их можно закупать где угодно.

— Согласен. Но в городе ограниченное число рабочих мест. К сожалению, у нас сейчас есть бедные, поскольку население превысило норму и мы не можем всех обеспечить работой.

Николас натянуто улыбнулся.

— В нашей жизни много привлекательного, но чтобы она оставалась такой и впредь, ею надо управлять. Мы должны опираться на имеющиеся у нас ресурсы. В частности, на вас обоих.

— Что-то меня не тянет соглашаться с такими порядками, — признался Гробовщик.

— Лично я посоветовал бы вам не забивать себе голову вопросами. Гораздо лучше, если каждый из вас будет выполнять свою работу, как я выполняю свою, — сказал мэр, глядя на них. — Вы занимаете в городе особое положение. Но должно же существовать… разделение труда. Мы справляемся с проблемами города, вы справляетесь с проблемой животных.

Хранительница встала, а поскольку рука Гробовщика лежала в ее ладонях, он тоже встал. На мгновение Николас им позавидовал. Они не одиноки. Потом он напомнил себе, что Хранительницы и Гробовщики в большей степени подвержены насильственной смерти, чем все прочие уроженцы Клейсвилла. Роз без шипов не бывает.

Николас тоже встал.

— Я еще не сказал о некоторых ваших преимуществах. Вы до конца жизни освобождены от большинства расходов. Сомневаюсь, чтобы вам об этом рассказывали, но вам не придется платить за то, за что платят большинство наших жителей. Расходы Гробовщика и Хранительницы город берет на себя. Это не компенсирует известного риска, с которым сопряжена работа каждого из вас, однако мы будем удовлетворять все ваши разумные потребности. Каждый из вас может обзаводиться детьми, когда пожелает. Число детей не ограничивается.

— Это не самое главное, — твердо сказала Ребекка.

— Конечно, — согласился Николас, провожая их до двери. — Встретимся на заседании городского совета. Но я буду признателен, если вы сообщите мне о решении проблемы с животным.

Хранительница сжалась. Гробовщик молча кивнул.

45

— Останови машину! — вдруг потребовала Ребекка, ударяя ладонью по приборной доске.

— Здесь? — удивился Байрон. — Мы же еще не доехали до твоего дома.

— Прошу тебя, остановись.

В ее глазах, вокруг радужной оболочки, опять появился серебристый блеск.

Байрон остановил машину, достал из бардачка револьвер, шприц и последовал за Ребеккой. Она двигалась уверенно, словно знала, куда идти. Они миновали несколько кварталов и почти подошли к ее дому, когда Ребекка замерла, втянула в себя воздух и прошептала:

— Она пришла ко мне.

Байрону хотелось забежать вперед и взглянуть ей в глаза. Опять перемена? И его Ребекка становится существом того мира? Неужели то же происходило и с Мэйлин? Интересно, его отец сумел привыкнуть к этому мертвенному серебристому блеску? Вопросы обождут. Сейчас его главной заботой была безопасность Ребекки. Байрон шел за ней, держа руки в карманах куртки; правая сжимала рукоятку револьвера, левая — стеклянный цилиндрик шприца.

Дайша стояла на крыльце. С виду — обычная девчонка, решившая подождать отлучившихся соседей. Байрон нащупал предохранитель револьвера. «Могу я выстрелить в нее? Или здесь тоже есть какие-то правила?»

— Ты мертва, — сказала Ребекка и поманила Дайшу к себе. — Ты опять пришла сюда. Зачем?

Дайша напряглась, но не убежала.

— Знаю, что мертва. Не я одна.

— Тебя зовут Дайша? — спросила Ребекка.

Девчонка настороженно кивнула.

— Выслушай меня, Дайша.

Ребекка приблизилась на несколько шагов, но на крыльцо подниматься не стала.

— Ты должна позволить мне…

— Нет! — крикнула девчонка. — Я не знаю, как это выглядит, но нет!

Она замахала руками, словно хотела отогнать Ребекку.

Байрон застыл в нерешительности. Если выхватить револьвер, это спугнет мертвую девчонку. Но ведь никто не знает скорости ее реакций. Вдруг она бросится на Ребекку раньше, чем он успеет выстрелить?

— Тогда зачем ты пришла? — спросила Ребекка.

— Хотела тебя предупредить, — промямлила Дайша.

— Предупредить? — осторожно переспросила Ребекка. — О себе?

— Нет.

— А ты помнишь, что ты убила мою бабушку? — все тем же мягким, почти ласковым голосом спросила Ребекка. — Ты убила ее в этом доме.

— Я не хотела ее убивать… Когда мы пробуждаемся, мы идем к Хранительнице. Почему, не знаю. Может, ты знаешь? Ты вся… в сиянии.

Дайша подошла к краю крыльца.

— Яркая такая, светишься изнутри. И я… — Она растерянно замотала головой. — Я должна была к ней прийти.

— И ты пришла… А теперь ты снова здесь. Вот я и хочу знать: зачем?

Дайша как-то странно улыбнулась.

— Я не должна была приходить. Мне не нужно было сюда приходить. Никогда. Я могу уйти…

Байрон был совсем рядом, готовый помочь Ребекке. Его разрывало между здравым смыслом и интуицией. Здравый смысл требовал выхватить револьвер и всадить в мертвую девчонку несколько пуль. Интуиция советовала не вмешиваться.

— Тогда зачем вообще ты приходила? — спросил он Дайшу, отвлекая внимание на себя. — Сама же говоришь, что не надо было приходить сюда, но ты пришла. Зачем?

Дайша с заметным трудом отвела взгляд от Ребекки и посмотрела на Байрона. Кое-как ей это удалось.

— Не знаю, кто он, но он… как я. Он тебя ищет.

Ребекка не дрогнула.

— Тебе нельзя оставаться в этом мире. Он для тебя чужой, — сказала она Дайше.

— Я не хотела умирать. И не просила, чтобы меня…

Дайша наморщила лоб, пытаясь что-то вспомнить. Потом закусила нижнюю губу. Детская ладошка сжала перила крыльца.

— Дайша, — позвала ее Ребекка, вновь переключая внимание на себя. — Хочешь, я покормлю тебя? Может, ты хочешь пить? Ты же, наверное, за этим сюда шла, но забыла.

Дайша вдруг засмеялась.

— Нет. От тебя не хочу. Я не буду есть и пить у тебя… нет.

Ребекка коснулась ее руки.

— Я предлагаю обычную пищу, а не…

— Нет, не надо, — шепотом отказалась Дайша. — Я приходила. Ела. Пила. Слушала. Она предлагала мне… Я не могла прийти сюда… раньше. Никак не могла. Я чувствовала: она звала меня. Все время звала.

— Мэйлин?

Дайша кивнула.

— Мне нужно было… как воздух. Но я не могла… Мне помешали.

У Байрона по спине поползли мурашки.

— Ты говоришь: когда ты пробудилась, кто-то помешал тебе сюда прийти. Да?

— Я хотела прийти. Хотела ее найти, — призналась Дайша. — И не смогла.

Ее голос стал хнычущим, как у потерявшегося, испуганного ребенка.

— Но ты все-таки пришла, — напомнил ей Байрон. — Кто тебя задержал?

— Я пришла, — согласилась Дайша. — Но тогда я уже была очень голодная. Было уже слишком поздно.

— Кто тебе помешал? — снова спросил Байрон.

Где-то поблизости послышался истошный женский крик. Дайша вырвала свою руку из руки Ребекки и спрыгнула с крыльца. Чувствовалось, ей страшно.

— Он здесь, — прошептала она, пятясь задом.

— Кто? — спросила Ребекка, вновь протягивая руку. — Дайша, прошу тебя, назови его имя!

Тело Дайши задрожало и растаяло, словно было соткано из тумана.

Ребекка и Байрон побежали на крик. Вскоре раздался второй крик, пронзительнее прежнего. Байрон инстинктивно схватил Ребекку за руку, и они побежали рядом.

Позади магазина, торгующего подержанными вещами, на песчаной дорожке лежала Эмити Блю. «Голодного мертвеца» уже не было, но Ребекка отчетливо чувствовала его присутствие. Значит, Дайша не соврала, и по Клейсвиллу разгуливает несколько «животных».

— Эмити, что случилось? — спросил Байрон, приподнимая ее.

Правая рука девушки была плотно прижата к ключице. Черная футболка густо пропиталась кровью.

— В сумке, — сказала Эмити и замотала головой.

Ребекка раскрыла сумку, вывалив содержимое прямо на землю: бутылочки спиртного, водяной пистолет, несколько небольших пластиковых бутылок с водой, электрошокер и записная книжка.

— Святую воду, — прохрипела Эмити. — Не хочу становиться… как они.

— Ты и не станешь. Это не зар…

— Умоляю.

— Сейчас.

Байрон отвинтил крышку пластиковой бутылки и промыл рану Эмити. Красноватая струйка потекла на песок, промочив бурый лист и сигаретный окурок.

— Быстрее, — сказала Ребекка.

Она только сейчас заметила людей, выбежавших из магазина. Ей было не до зевак. Ребекку тянуло дальше. Напавший на Эмити находился не так уж далеко. Она ощущала его волну.

К Ребекке сквозь кольцо собравшихся протолкнулась женщина. Лицо она помнила, а имя забыла.

— Мы вызвали «Скорую», — сказала женщина. — Я услышала крик. Муж думал, это по телевизору. Вам чем-нибудь помочь?

— Скажите всем, чтобы стояли поодаль, — попросил Байрон.

Женщина кивнула.

— Ты что-нибудь видела? — спросил Байрон, вновь поворачиваясь к Эмити.

— Трой, — болезненно улыбнувшись, ответила она. — Он был не в себе. Я это знаю. Я уже видела его таким… У меня записано. Для памяти. Иначе все быстро забывается. — Морщась от боли, Эмити полезла в карман куртки и вытащила черный блокнотик. — Вот. Это все, что я знаю.

Байрон перелистал страницы. Казалось, их писали разные люди. Часть записей была сделана неразборчивым, но спокойным почерком. Возможно, Эмити даже пользовалась каким-то придуманным ей шифром. Другие записи делались второпях. Они шли вкривь и вкось, изгибались. Некоторые слова тянулись на весь разворот. Между записями мелькали пустые страницы с точками и крючками.

— Про него — в конце, — подсказала Эмити. — Я его уже видела и записала.

Байрон пролистал блокнотик до последней страницы, затем отдал Ребекке.

Ребекка молча прочла слова, написанные жирными печатными буквами: «ТРОЙ МЕРТВ. СКАЗАТЬ БЕКС». Все четыре слова были несколько раз подчеркнуты.

«Он ведь и меня пытался укусить», — подумала Ребекка, и ее прошиб холодный пот.

— Эмити, не молчи, — Байрон осторожно дотронулся до ее плеча. — Расскажи, что знаешь.

Эмити сидела с подтянутыми к себе коленями, между которых была зажата ее голова.

— Он меня укусил, — глухо сказала она. — Один раз я от него убежала. Я не знала, кому рассказать.

Она повернула голову к Ребекке.

— Что с ним? Он вампир?

— Нет. Но его обязательно нужно найти и остановить, чтобы он больше ни на кого не напал. Я это сделаю. Обещаю тебе, Эмити.

— А что будет со мною? Я заболею? У меня куда-то пропадают мысли. Я пытаюсь их удержать, и меня начинает мутить. Может, это от потери крови?

— Конечно, — заверила ее Ребекка, погладив по голове. — Некоторые мысли лучше не держать в голове и поскорее забыть.

— А я не хочу забывать. Потому и записывала.

Она не то усмехнулась, не то всхлипнула.

— Крис подъехал, — сказал Байрон, засовывая блокнотик Эмити себе в карман.

За машиной шерифа двигался автомобиль «Скорой помощи».

— Что случилось? — спросил Крис, подойдя к сидящей Эмити.

— Снова нападение неустановленного животного, — не колеблясь, соврал Байрон. — Возможно, одичавшая собака. Мы были неподалеку и прибежали на крик.

— Джо! — крикнул шериф, поворачиваясь к машине «Скорой». — Опять собачий укус.

Из машины выскочил молодой санитар.

— Надеюсь, это скоро кончится, — сказал Крис, глядя на Ребекку и Байрона.

— Я тоже, — тихо ответила Ребекка.

— А я уверен, — сказал Байрон, обнимая ее за талию.

Ребекка сейчас очень нуждалась в ободрении. Но зачем он это сделал на виду у раненой Эмити? Барменша не позвала Байрона, не попросила поехать вместе с нею в больницу, однако Ребекка чувствовала, как ей этого хочется.

— Почему бы тебе не поехать с Эмити? — предложила она.

«Ты ничего глупее не придумала?» — говорил ответный взгляд Байрона.

— Крис обо всем позаботится, — сказал он вслух.

Шериф кивнул. Байрон склонился к Эмити и что-то прошептал ей на ухо. Ребекка этого не слышала и, в общем-то, не хотела слышать. Сейчас ее больше всего волновал легкий дымок над улицей, который видела только она. След «голодного мертвеца».

— Я знаю, где его искать, — прошептала Ребекка.

Байрон молча двинулся за ней.

46

Ребекка свернула за угол. Она почти бежала. Байрон ничего не видел и не чувствовал, но доверял ее чутью. Он не отвлекал ее вопросами, однако на перекрестке был вынужден схватить за руку, иначе Ребекка почти наверняка угодила бы под машину.

— Я бы успела, — взбрыкнула Ребекка.

— Мне так не кажется.

Ребекка ничего не ответила и перешла на бег. Байрон, не выпуская ее руки, побежал рядом. Минут через двадцать они свернули к одному из местных супермаркетов, очутившись на разгрузочной площадке.

— Он здесь, — выдохнула Ребекка, оглядываясь по сторонам.

Байрон, держа револьвер наготове, тоже огляделся. Несколько стоявших машин и пара больших мусорных контейнеров позволяли неплохо спрятаться. За разгрузочной площадкой, спускаясь к реке, тянулась узкая полоса травы. Из нее выглядывал продолговатый ржавый мангал для барбекю, а в нескольких шагах стоял пластиковый стол. Еще дальше торчал столб с баскетбольным кольцом без сетки.

— Трой, — негромко позвала Ребекка, подходя к мусорным контейнерам.

Серебристый блеск глаз делал ее лицо почти нечеловеческим, но Байрона это перестало пугать.

— Трой, я здесь. Выходи.

Байрон стоял рядом с Ребеккой, держа револьвер наготове. Он вполне доверял ее интуиции, когда дело касалось Дайши. Но сейчас ситуация была иной. Что-то подсказывало Байрону: Трой опаснее Дайши.

Ребекка терпеливо ждала. Трой почему-то не желал выходить, либо его здесь уже не было.

— Трой, я же знаю, что ты меня разыскиваешь.

— Что? — не выдержал Байрон.

— Ну вот, я пришла, — продолжала она, словно не замечая его. — Ты хотел встретиться со мной. Искал меня. Тебе нужна моя помощь.

Трой вышел из-за правого контейнера. Внешне он ничуть не отличался от прежнего Троя, которого Байрон не раз видел в «Галлахере»: те же волосы, стянутые цветной резинкой, черные джинсы и облегающая черная футболка. Иным было выражение его лица. В школе Трой и Ребекка вместе занимались рисованием и сдружились. Помнится, Байрон даже ревновал его к Ребекке. Однако сейчас ни выражение лица, ни жесты Троя не говорили о том, что он ее узнал. Исчезла и его всегдашняя улыбка. Он молчал.

— Трой, я могу это исправить. — Ребекка говорила с ним так, как обычно говорят с перепуганным животным. — Поверь мне. Если бы я знала, ничего бы не случилось.

Трой смотрел на нее. Потом его губы искривились. Казалось, еще немного, и он зарычит.

— Трой, я понимаю, что ты сердишься. Но я ничего не знала. Когда это случилось, меня здесь еще не было… Трой, я предлагаю тебе еду и питье. Помнишь, как ты угощал посетителей выпивкой и закусками? Помнишь, как смотрел на меня, когда я приходила в бар?

Трой молчал и только моргал.

— Ты помнишь. Хорошо помнишь, — продолжала свое увещевание Ребекка. — Я не знаю, сколько времени ты голодаешь, но пока еще я могу тебе помочь… Не противься мне.

Трой шагнул вперед.

— Вот и правильно, — подбодрила его Ребекка. — Иди ко мне.

Он остановился, морща лоб.

— Иди же, — Ребекка протянула руку. — Помнишь, как мы танцевали в прошлом году? Я приехала, и мы втроем танцевали после закрытия бара. Эмити так кружилась — я еще боялась, как бы она на что-нибудь не налетела. Кстати, мы с нею иногда переписывались. Она тебе не рассказывала?

С таким же успехом Ребекка могла говорить все это серому мусорному контейнеру. Лицо Троя оставалось безучастным. Потом он сделал еще шаг и взял Ребекку за руку. Байрон понадеялся, что она старалась не зря. Еще немного, и они с ним справятся.

И вдруг Трой резко дернул Ребекку к себе, рванув ее руку ко рту.

— Хватит! — Байрон был готов броситься на мертвеца.

— Байрон, не надо! Ты все испортишь.

Голос Ребекки звучал на удивление спокойно. Байрон с изумлением следил за нею. Казалось, Ребекка прошла специальный курс обращения с пробудившимися мертвецами. Она уверенно затолкала свою ладонь поглубже в его глотку, и теперь Трою было не закрыть рот. По-видимому, его это не обескуражило. Другой рукой мертвец обвил талию Ребекки, подняв ее в воздух.

— Шприц! Быстрее, — уже не столь уверенным тоном попросила Ребекка.

Байрон полез в карман за шприцем.

— Куда колоть?

— В любое место, — с заметным напряжением ответила она.

Байрон всадил иглу в шею, под ухо. Трой даже не вздрогнул. Он по-прежнему смотрел на Ребекку. Потом он несколько раз моргнул, разжал руку, и Ребекка вновь опустилась на землю. Руки Троя безвольно повисли, а ее рука все так же оставалась у него во рту, будто кость, зажатая между собачьими челюстями.

Байрон не знал, что делать дальше. По сути, Трой не причинил Ребекке никакого вреда. Он находился в ступоре. Дальше он стал сползать на землю. Ребекка подставила ногу и приняла вес его тела на себя, но не удержала, рухнула вместе с ним и повалилась на Троя.

— Держи его рот открытым. Мне нужно вытащить руку, — сказала она Байрону.

Байрон присел на корточки, обхватил лицо Троя и пропихнул большие пальцы в рот мертвеца. Это не заставило его открыть рот пошире, но помешало защелкнуть челюсти.

Ребекка осторожно вытащила свою руку. На коже виднелись следы зубов. Ее, похоже, это ничуть не волновало. Она встала, встряхнула кистью освобожденной руки и посмотрела на лежащего Троя.

— Он мертв дольше, чем Дайша, — сказала она.

— Бекс, у тебя рука кровоточит, а у нас с собой — ничего. Даже бинта нет, — спохватился Байрон.

— Рука заживет. Нам надо поскорее отвести его к Чарльзу.

Мертвец рассеянно следил за Ребеккой, совершенно ее не узнавая. Укол обездвижил его, но не привел в бессознательное состояние. «Неужели нам придется нести его по туннелю на руках?» — не без тревоги подумал Байрон.

Ребекка наклонилась, взяла Троя за руки и одним легким движением заставила его встать. Он приподнялся и вдруг взлетел в воздух на несколько дюймов. Сейчас он был похож на надувную игрушку. Не хватало лишь веревочки.

Байрон невольно вздрогнул, представляя, как Ребекка пойдет, а Трой поплывет рядом с нею по воздуху. Это противоречило всем законам физики… А мир мертвых с его смешением эпох? За несколько дней они с Ребеккой насмотрелись такого, что «летучий Трой» казался не самым большим противоречием законам природы.

Пройдя несколько шагов, Ребекка остановилась. Байрон вопросительно смотрел на нее. Девушка молчала. Потом до него дошло: она ждет его. Байрон торопливо огляделся в поисках возможных следов их пребывания. К счастью, таковых не было.

— Все нормально, Бекс. Идем к Чарли.

47

Бежать до похоронного заведения вместе с мертвым Троем было немыслимо. Он не выдерживал такой скорости. Ребекка почти физически ощущала необходимость поскорее доставить его в мир мертвых. Ее уже не удивляла лавина вопросов, атакующих мозг. Удивительнее было то, что сейчас ей совершенно не хотелось доискиваться ответов. Плывет себе Трой по воздуху, не пытаясь вырваться, — и замечательно. Какие бы силы ни поддерживали такое чудо, Ребекка знала: рано или поздно они кончатся. Поэтому нужно как можно быстрее оказаться хотя бы в туннеле.

— Байрон, давай поторапливаться.

Тот пробормотал что-то себе под нос. Они шли через центр Клейсвилла. В любом другом городе их облепила бы толпа любопытных. А здесь… люди смотрели на них и тут же забывали. Точно так же никто не реагировал, когда они с Ребеккой бежали к супермаркету. Может, Николас прав, и жить, не зная того, чего тебе не положено знать, — это благо? Во всяком случае, сейчас эта особенность горожан была им с Ребеккой только на руку.

Когда все трое добрались до похоронного заведения, Байрон вбежал туда первым — проверить, нет ли посторонних. Вестибюль и коридор были пусты. Трой плавно вплыл внутрь и так же плавно нырнул в подвал.

— Почти добрались, — прошептала Ребекка. — Закрывай дверь.

Она говорила не только для Байрона, но и для себя. Ее уверенность дала брешь. Появились ручейки страха. А что, если они не достигнут ворот? Если странная сговорчивость Троя вдруг сменится злобой неуправляемого монстра?

Байрон отодвинул светло-голубой шкаф, открыв проход в туннель.

— Бекс, ни в коем случае не выпускай моей руки, — предупредил он. — Слышишь?

— Знаю.

В туннеле снова дул ветер и слышались голоса мертвых. Они звали ее, убеждали вернуться домой и никогда больше не покидать того прекрасного мира. Наверное, Байрон тоже их слышал. Или что-то чувствовал.

— Бекс, я тебя еще раз предупреждаю, — напряженным, не своим голосом произнес он. — Держись за мою руку. Не отпускай ее.

— И его тоже, — прошептала она в ответ.

— Он меня не настолько заботит. Он тут почти дома, а вот ты…

Порыв ветра унес его слова, а голоса мертвых опять зашептали, уговаривая ее остаться.

— Вам его не получить, — сказала Ребекка, обращаясь к голосам. — И не надейтесь. — Повернулась к недоумевающему Байрону. — Если я выпущу руку Троя, он станет узником туннеля, как и те мертвецы.

— Ну, тогда держись за меня и держи его, — поморщившись, посоветовал ей Байрон.

Ребекка кивнула. Они шли гуськом: Байрон впереди, потом Ребекка, а за нею — парящий в воздухе Трой. Мертвец молчал и оставался совершенно безучастным к их путешествию. Голоса продолжали шептать, уговаривать, увещевать.

— Как ты? — спросил через некоторое время Байрон.

— Нормально.

Через несколько шагов Ребекку охватило совершенно новое, незнакомое ощущение. Она вдруг почувствовала себя на месте. Она находилась там, где и должна находиться; занималась тем, что было ее настоящим делом. Ребекка вспомнила свои прежние работы в художественных галереях, рекламных агентствах и прочих местах, куда она устраивалась на несколько месяцев, чтобы потом покинуть очередное «не то». Она рисовала, фотографировала, сочиняла рекламные тексты и писала обзоры по потребительским товарам. Сами по себе все эти работы вовсе не были плохими. Она везде находила контакт с людьми. Но ее не оставляло ощущение, что она занимается чем-то не своим. И только сейчас, идя с Байроном по туннелю и ведя «голодного мертвеца» в мир Чарльза, она чувствовала себя на своем месте. У нее внутри что-то щелкнуло, и она подумала: может, так бывает у всех, кто находит свое настоящее призвание? Может, они тоже слышат этот внутренний щелчок?

За несколько шагов до выхода из туннеля Ребекка остановилась и втянула в себя воздух. До сих пор она доверяла своей интуиции, однако она начинала конфликтовать с желанием прийти и остаться в мире мертвых. Ноги сами вели ее туда. Больше всего Ребекку удивляло и ужасало, что часть ее действительно хочет там остаться.

«А потянет ли меня сюда, когда я умру по-настоящему?» — подумала Ребекка.

Усилием воли она выкинула все эти мысли из головы и сказала Трою:

— Идем. Теперь совсем недолго.

С тех пор как она увидела Троя выходящим из-за мусорного контейнера, на его лице впервые появился осмысленный взгляд. Он по-прежнему молчал, но в его глазах исчезла враждебность. Он смотрел на Ребекку с надеждой.

— Все будет хорошо, — сказала она.

Рука Байрона крепко сжала ее руку, когда они вышли из туннеля в мир мертвых и вывели Троя.

— Ну вот и пришли, — облегченно вздохнул Байрон.

И тогда Трой вдруг обнял Ребекку. Его трясло. Байрон хотел было оттащить его, но Ребекка покачала головой. Действия Троя ее больше не пугали.

— Спасибо, — хрипло произнес Трой.

Возможно, он давно не говорил. А может, сдерживал слезы.

— Это моя работа, Трой. Я возвращаю мертвых туда, где их дом.

— Я сам не понимал, где нахожусь. Я умер, Бекс.

У него округлились глаза. Наверное, он сначала произнес эти слова и только потом осознал их смысл.

— Я мертв, — повторил Трой, глядя на Ребекку и Байрона.

— Да, — тихо подтвердила Ребекка. — Мне жаль, что все так получилось.

— Я ничего не понимаю. — Трой морщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. — Я ведь только недавно был живым — и вдруг стал мертвым. А потом — не живым и не мертвым. Мне нужно было найти… — он встал на колени. — Нужно было найти тебя. Но я не смог.

— Почему же? Ты меня нашел, — сказала Ребекка. — Мы отвели тебя сюда. Тебе больше не о чем волноваться.

— До этого… — Глаза Троя вновь стали большими. — Была девочка. Не знаю, сколько ей лет. Подросток. Я пытался сделать ей больно. Потом. Не до того. Она тоже мертвая — девочка, которой я пытался причинить боль… Кажется, я все-таки что-то сделал с ней. Я сплю? Скажите мне, что я сплю. А как Эмити?

— С ней все будет хорошо, — ответила Ребекка, откидывая ему волосы со лба. — Ты не спишь.

— Я мертв.

Трой отшатнулся, но Ребекка по-прежнему крепко держала его за руку.

— Я убил ее, — сказал он. — Я убил ту девочку. Я не хотел, но мне очень хотелось есть. Они не выпускали меня. Меня заперли… Отравили всю землю вокруг. Не дотронуться — сразу обожжешься. Я хотел исчезнуть. Как дым… раствориться в воздухе. Я бы смог, но они не позволили.

— Кто тебе не позволил? — спросила Ребекка, сжимая ему пальцы.

Трой опять наморщил лоб.

— Она тебя ненавидит… ту, какой ты была… или какая есть. Вас двое? Она хотела то, что у тебя есть. Хотела тебя убить, и тогда бы она взяла все себе. Но ты не умерла.

Трой приложил ладонь ко рту Ребекки, ощутил ее дыхание.

— Ты не мертвая, но она тебя убила.

Трой ужасался собственным словам, как будто с ними к нему возвращалась ясность сознания и приводила его в ужас.

— Миссис Барроу хотела, чтобы я убил женщину, которая следит за могилами. Тебя. Потому она меня отпустила. Но не первого. Сначала она отпустила девочку, чтобы та убила… первую женщину, которая следила за могилами. Ее мать.

Байрон обнял Ребекку за талию, но та лишь покачала головой. Бессмысленная речь Троя имела зловещий смысл. Это не могло быть правдой. Неужели Сисси? Сисси это сделала?

Ребекка боялась, что ее сейчас вырвет. Ей было страшно произносить вслух чудовищный вывод: Сисси убила Троя. Заставила его убить Дайшу, а Дайша убила…

Она схватила Троя за другую руку.

— Трой, ты уверен в том, что говоришь? Ты понимаешь, о ком ты говоришь? Сесилия Барроу — моя тетка. Ты уверен, что она это сделала?

Трой понуро опустил плечи и кивнул.

— Она держала меня там. Я не мог уйти. Не мог думать, но я знал, куда мне надо идти. Мне нужно было домой… найти тебя… Не то чтобы тебя. Женщину, которая все исправила бы. Была другая ты. Но не может же быть две тебя, правда? Ты настоящая? — Трой провел рукой по ее лицу. — Это ты. Ты спасла меня. То ты — не та, кого мне нужно было найти. Ничего не понимаю.

— Зато я понимаю, — сказала Ребекка, отпуская вторую его руку. — Ты искал мою бабушку, но она умерла, и я… я как она.

Трой оторопел от ужаса.

— Я ее…

Ребекка вновь схватила его за руку, боясь, что сейчас он исчезнет.

— Нет, Трой, не ты.

— Бекс, я убил девочку, — упавшим голосом повторил Трой. — Я никогда не думал, что… что я за человек?

— Тебя использовали, — ответил ему Байрон, едва сдерживая злость.

«Мне пока нельзя злиться, — мысленно приказала себе Ребекка. — Даже если Сисси чужими руками убила собственную мать».

— Трой, ты можешь что-нибудь еще мне рассказать про Сисси? — попросила она.

— Она… они… близнецы.

Трой замотал головой и вырвался.

— Мне надо идти.

— Погоди.

Ребекка схватила его за запястье, но он вывернулся и… исчез. А она осталась стоять с Байроном у выхода из туннеля.

— Что случилось? — растерянно спросила Ребекка.

— Мы не можем видеть наших покойников, — ответил Байрон. — Наверное, это относится не только к нашим родственникам.

— Получается, каждый, кого я сюда приведу, исчезнет у меня на глазах?

Город мертвых был совсем рядом, но теперь Ребекка сомневалась, стоит ли им туда идти. Может, лучше вернуться домой? Мир мертвых манил. Ребекка ловила его флюиды. Здесь так легко было укрыться. А возвращение домой означало, что ей нужно разыскать Дайшу. И Сисси.

Сисси убила Троя.

Ребекка едва успела открыть рот, чтобы спросить мнение Байрона, как вдруг он произнес:

— Алисия.

— Где?

Ребекка огляделась. К ним приближалось двое мужчин, но ни один из них даже отдаленно не был похож на Алисию. Первый видом своим напоминал ковбоя, второй щеголял в драных джинсах и выцветшей черной футболке. Ребекка обернулась назад, но и там не было никакой Алисии.

— Это было бы здорово, — сказал Байрон. — Ему нужно помочь… Он был барменом, хоть и не…

— Байрон! — шепотом перебила его Ребекка. — С кем ты говоришь?

— Извини, это… как понимать твои слова? Конечно, она может. — Байрон с некоторым испугом посмотрел на Ребекку. — Бекс, кого ты видишь рядом со мной?

— Двух незнакомых мужчин. Они молчат. А вот ты говоришь, и…

— А женщину не видишь? — спросил Байрон, указывая на пустое место. — Неужели не видишь?

Ребекка медленно покачала головой.

— Нет.

Байрон смотрел на Алисию.

— Нет, — сказала та, вставая в свою любимую позу.

— Значит, ни одна из вас не видит другую, — заключил Байрон.

Он указал на мужчин, пришедших с Алисией.

— Спрашиваю вас обеих: вы видите этих мужчин?

— Да, — почти хором ответили Ребекка и Алисия.

— Парни, а вы видите женщин? — продолжил опрос Байрон.

— Ребята, отвечайте, — потребовала Алисия.

— Лишь она вон там стоит, — сказал «ковбой». — Хорошенькая, между прочим.

Его спутник кивнул.

— Безоружной сюда явилась. Глупо с ее стороны.

— Что же получается? — рассуждал вслух Байрон. — Женщины друг друга не видят. А мужчины видят обеих женщин. Получается…

Байрон почесал затылок, вспоминая список имен, который видел в свитке Чарли. Была ли там какая-нибудь Алисия?

— Ты была Хранительницей? — спросил он Алисию.

Алисия расправила плечи.

— Я и остаюсь Хранительницей, — сказала она, высокомерно глядя на Байрона. — Ито, что я мертва, дела не меняет.

— Она… Байрон, почему она до сих пор здесь? — спросила Ребекка, хватая его за руку. — Спроси у нее. Значит, и Мэйлин…

— Ребекка спрашивает: почему ты здесь?

Лицо Алисии болезненно сморщилось.

— Не вижу смысла перемещаться, а причин остаться — предостаточно. Это, Гробовщик, вопрос выбора, и я его сделала. Скажи своей Ребекке, что Мэйлин здесь не задержалась. И твой отец — тоже.

Она подошла к Байрону почти вплотную. Он невольно поежился.

— Если когда-нибудь захочешь провести спокойный вечерок, приходи. Я все тебе расскажу.

— Я запомню.

— Что? — насторожилась Ребекка. — Что ты запомнишь?

— Алисия сказала, что осталась здесь по собственному выбору, а Мэйлин и мой отец предпочли отправиться в иное место.

— Только не сболтни ей о моем предложении, — усмехнулась Алисия, прищелкивая языком.

— Я не настроен на игры, — предупредил ее Байрон. — Мы привели с собой человека. Его зовут Трой. С ним все в порядке?

— В полнейшем, — ответил человек в драных джинсах, оглядываясь назад. — Тот, кого вы привели, говорит, что раскаивается в убийстве какой-то там девчонки. Еще он говорит, чтобы вы поскорее разобрались с Сисси. Это кто еще такая?

— Передай ему, что обязательно разберемся, — дрогнувшим голосом пообещала Ребекка.

Другой спутник Алисии тоже обернулся и сказал:

— Она просит тебе передать, что они разберутся.

— Я позабочусь о бармене, — сказала Алисия, кладя руку Байрону на грудь.

— Прости, я тебе сегодня ничего не принес. Не до того было. Пока нашли этого «голодного мертвеца», пока привели сюда…

— Ничего, это потерпит. Кстати, пусть и твоя подружка обзаведется пушкой. Или несколькими.

Алисия согнула пальцы. Ее ногти впились Байрону в рубашку.

— Вам сегодня лучше здесь не задерживаться, — сказала она.

— Почему?

— Идемте, ребята, — позвала Алисия, пропуская его вопрос мимо ушей.

Мужчины повернулись и послушно двинулись за нею. Наверное, с ними пошел и Трой, но Байрон этого не видел. Он смотрел вслед удаляющейся Алисии, а в мозгу крутился вопрос: можно ли все-таки ей доверять и насколько? Если бывшая Хранительница предпочла остаться возле туннеля и не перебралась в другое место страны мертвых, то… непонятно. Значит, она преследовала какие-то свои цели. Не через нее ли в этот город поступало оружие? Может, это она подстроила покушение на Ребекку?

Алисия и ее спутники особо не спешили. Они лениво брели по серой улице серого города. Пусть Алисия и принадлежала к роду Барроу, это еще не значило, что ей можно доверять во всем. У нее были свои секреты, которые она вряд ли ему расскажет в какой-нибудь «спокойный вечерок».

— Би, эти люди ушли. Алисия тоже ушла? — спросила Ребекка.

— Да. Сказала, чтобы сегодня мы здесь не задерживались.

Ребекка взяла его за руку. Их пальцы переплелись.

— Ты ей доверяешь?

— Постольку поскольку.

Обратный путь занял считанные секунды. Не успели они войти в туннель, как уже вышли в освещенный подвал похоронного заведения. Байрон вернул факел на место.

— С тобой все нормально? — спросил он Ребекку.

— Интересно, когда мы перестанем задавать друг другу этот вопрос? — усмехнулся Байрон, возвращая металлический шкаф на место.

— Когда мы восстановим порядок в городе, обещаю, что больше не буду об этом спрашивать.

Они поднялись по лестнице, вышли в коридор. Байрон запер дверь. Ребекка чувствовала: пройдет еще какое-то время, и миссия Хранительницы не будет забирать у нее столько сил, как сейчас. Так и должно быть. Жизнь Мэйлин была удивительно спокойной. По крайней мере, со стороны это выглядело так. Мэйлин сквозь пальцы смотрела на строгости комендантского часа для подростков. Но иногда она словно спохватывалась, и тогда Ребекке с Эллой доставалось. А может, это происходило не по бабушкиному капризу? Может, в такие моменты по городу разгуливал какой-нибудь «голодный мертвец»?

— Байрон, я вот все думаю. Мэйлин внимательно следила за могилами недавно умерших. Она удерживала их от пробуждения. Но если Дайша и Трой все-таки пробудились…

— Причина только одна: Сисси спрятала их тела, — докончил Байрон.

Это не укладывалось в голове, но было единственным логичным объяснением случившемуся. Каждый пробудившийся мертвец стремился поскорее найти Хранительницу. Если им мешали, они зверели и становились неуправляемыми. Ребекке вспомнились слова Дайши и Троя: «Меня задержали»… «Она меня не пускала»… То есть Сесилия Барроу. Сисси требовалось, чтобы оба покойника дошли до крайности, и только тогда она их выпустила… искать Хранительницу.

«Руками мертвой девчонки Сисси убила собственную мать».

Байрон хотел открыть дверь на жилую половину, когда Ребекка взяла его за рукав.

— Подожди. Думаю, нам нужно снова увидеться с Дайшей. Трой теперь вне нашей досягаемости, а она пока здесь. Я должна знать, скольких Сисси убила, где их тела и, главное, почему она это сделала.

Байрон молча повернул к выходу. Они спустились во двор. Из доступного им транспорта оставался только мотоцикл. Байрон порылся в кармане и достал ключ зажигания своего «Триумфа».

— Сисси, определенно, виновна. Но Мэйлин убила не она, а Дайша.

— Ты не прав. Дайша по натуре не убийца. Это Сисси сделала ее орудием убийства. И не только ее. Я должна знать, с какой целью она все это затеяла.

— Значит, ты готова простить Дайшу?

«Готова ли я ее простить?» Дайша и Трой убивали и калечили ни в чем не повинных людей. Их нападения были чудовищнее нападения дикого зверя. «Могу ли я это простить?» Ребекку удивил ответ, пришедший из глубины ее души: она не только могла, но и хотела их простить. Она сумела утешить Троя, который по своей натуре не был убийцей. Даже обняла его. Еще неделю назад Ребекка удивилась бы такому поведению. «Мои мертвецы. Сисси посмела превратить моих мертвецов в орудия убийства». Они стали ее мертвецами. Ее подопечными. Миссия Хранительницы не устраняла в ней привычную реакцию на зверство. Но сейчас понимание брало в ней верх над эмоциями.

— Бекс, ты почему молчишь?

— Я… думала, — сказала она, беря Байрона за руку. — Понимаешь, это… другое прощение. Не так, как мы прощаем живых. Я ничего не забыла и не забуду. Но я помогла Трою. Я отвела его в мир мертвых, и теперь он никому не будет опасен. Я помогу Дайше и всем остальным, кого использовала Сисси. А вот с ней у меня будет совсем другой разговор. Она опаснее мертвецов, и жалеть ее я не намерена.

— Ты, что же, намерена убить Сисси? — с заметным напряжением в голосе спросил Байрон.

— Мне нужен револьвер. Или пистолет. Словом, то, что стреляет, — сказала Ребекка, не отвечая на его вопрос.

— Бекс, учти: здесь — не как в мире Чарли. Те, в кого ты выстрелишь, уже не встанут. — Он надел шлем и перекинул ногу через седло мотоцикла. — Если ты это сделаешь…

— А если я этого не сделаю, Сисси будет и дальше убивать людей. Она решилась на убийство собственной матери.

Внутри Ребекки вспыхнул гнев, не имевший ничего общего с ее прежними вспышками злости.

— Сисси более чем виновна, Байрон. Она превратила мертвецов… моих мертвецов, мертвецов Мэйлин… в орудие убийства. Если понадобится, мы отведем Сисси в мир Чарльза. Если есть другой способ, то испробуем и его. Но мы ее остановим.

Ребекка села на заднее сиденье, приладила шлем. Ее руки крепко обхватили Байрона. Он завел двигатель, и мотоцикл рванулся со двора в направлении трейлерного парка «Санни-Глейдс».

48

— Мама, я никак не могу дозвониться до Терезы, — опечаленно призналась Лиз. — И она мне за эти дни ни разу не позвонила. На нее это так не похоже. Может, с нею что-то случилось?

— Разве ты не знаешь, что у твоей сестры собственные интересы всегда стоят на первом месте? — Сисси Барроу щелкнула секатором и бросила засохшую ветку в мусорное ведро. — Уважение к матери, как и чувство долга перед семьей, — это не для нашей Терезы.

— Ты хоть знаешь, где она?

— Мы поссорились, — нехотя призналась Сисси.

— Из-за чего?

Сисси театрально взмахнула секатором.

— Как будто ты не знаешь, Элизабет. Все из-за того же. Тереза думает исключительно о себе. Хоть ты у меня не такая. Правда, Лиз?

Лиз была уже достаточно взрослой и опытной, чтобы не принимать материнскую игру в праведность за чистую монету. Она не считала мать жестокой и бессердечной, однако доброта и потакание маленьким слабостям дочерей не входили в набор воспитательных мер Сесилии Барроу. Жизнь дочерей она подчинила целому своду правил. Их Лиз слышала с детства и помнила наизусть: «Детям положено быть послушными и преданными своим родителям. Дочери обязаны уважать свою мать. Праздность ума и отсутствие цели ведут к самоуспокоению»… и так далее. Вопрос, который ей задала мать, тоже был задан с определенной целью — проверить, насколько Лиз предана интересам семьи.

Лиз давно научилась играть эту игру, не вызывая подозрений матери. Она расправила плечи и, скромно потупив взор, ответила:

— Конечно, мама. Я прежде всего думаю о нашей семье.

Сисси одобрительно кивнула.

— Ты у меня славная девочка.

— Мама, может, тебе чем-нибудь помочь? — осторожно предложила Лиз. — Если ты знаешь, куда ушла Тереза, я могла бы с ней поговорить, убедить извиниться перед тобой.

— Не сейчас, моя дорогая. Должна тебе признаться, между нами произошла серьезная размолвка. Я устала терпеть эгоизм Терезы и кое-что высказала ей в лицо. Мои слова шокировали твою сестру, но когда-нибудь это должно было произойти. Думаю, через пару недель она успокоится и поймет, что я была права. А пока ее лучше не трогать.

Дочери жили отдельно от Сисси, и садик, в котором она сейчас наводила порядок, принадлежал Лиз. Сисси высаживала там то, что как ей казалось, должно понравиться дочери. На самом деле Лиз нравилось абсолютно другое, но она четко определила для себя, в чем ей стоит отстаивать свою точку зрения, а в чем можно безболезненно уступить матери. Садик относился ко второй категории.

— Не волнуйся, Лиз. Скоро я все расставлю по своим местам, и вы будете исполнять свои роли, — сказала Сисси, выщипывая из розового куста очередную засохшую ветку.

— Наши роли? — переспросила Лиз, чувствуя нарастающий внутри страх. — О каких ролях ты говоришь?

— Одна из вас станет Хранительницей Могил. Я пришла к выводу, что ею будешь ты. Терезу это опечалило, но сейчас, надеюсь, она уже поняла правильность моего выбора. Правда, вначале нужно будет убрать с доски Бекки.

Сисси отошла на несколько шагов, любуясь преображенным кустом.

— Если мы сумеем убедить Байрона, он встанет на нашу сторону. Лучше пользоваться знакомыми инструментами, чем начинать с нуля. Ты согласна? Когда Элла умерла, он быстро переметнулся к этой девчонке. С такой же легкостью он будет и с тобой.

Сисси засунула секатор в ведро с мусором.

— Надеюсь, это ты уберешь без моей помощи. Пойду умоюсь.

Лиз стояла в своем садике и глядела вслед матери. «Она говорит о смерти Ребекки как о решенном деле. Если Хранительницей становлюсь я, такое возможно только в случае смерти Ребекки».

Ее охватил ужас. «Что мать наделала? Тереза, где ты?»

«Я больше не верю в телепатию близнецов, — мысленно твердила Лиз. — Не хочу в нее верить. Особенно сейчас». Верить в подобное сейчас было просто страшно, иначе ей придется задуматься о реальной причине своего страха и спросить себя, способна ли ее мать на убийство.

— Терри, только бы с тобой все было хорошо, — прошептала Лиз.

49

Подъехав к знакомому трейлеру, Байрон заглушил мотор. Как он и рассчитывал, дверь оказалась заперта. Порывшись в кармане, Байрон достал отмычку.

— Никогда бы не подумала, что в премудрости похоронного дела входит еще и умение обращаться с отмычкой, — сказала Ребекка, с удивлением глядя на его манипуляции с замком.

— Отец научил, — лаконично ответил Байрон.

Уильям начал учить его всему этому лет с десяти. Учил терпеливо, без раздражения и крика, объясняя и показывая до тех пор, пока сын не усвоит. Тогда Байрон впервые понял: иметь не слишком молодого отца — преимущество, о котором другие мальчишки даже не подозревали. «Должно быть, — думал он, — у отца есть другая, тайная жизнь. Может, Уильям — скрытый гангстер и готовит его себе в помощники?» Иначе зачем отец учит его стрелять, вскрывать замки и заводить машины без ключа? Монтгомери-старший вполне сошел бы за героя комиксов: злодей, обучающий сына своему ремеслу. Правда оказалась намного прозаичнее: все отцовские «хобби» были не чем иным, как подготовкой Байрона к нынешней жизни Гробовщика. Особенности семейной профессии оказались многограннее, чем он думал.

Замок поддался. Байрон нажал дверную ручку и первым вошел в запачканный кровью трейлер. Следом вошла Ребекка.

Дайша сидела на краю дивана, где была убита ее мать. Окровавленные диванные подушки она сложила на другой край, а себе постелила чистое одеяло. Ноги мертвой девчонки лежали на щербатом кофейном столике. Дайша читала бульварный роман в мягкой обложке. Судя по темным пятнам, книжка побывала в воде.

— Могли бы и постучаться, — сказала Дайша, с явной неохотой отрываясь от романа.

— Ты слышала, как мы подъехали, — заметил ей Байрон.

— Не умеешь ты подкрадываться, Гробовщик, — усмехнулась девчонка.

Она загнула страницу и захлопнула книжку.

Ребекка подошла к дивану, но не села, а остановилась рядом. При желании Дайша легко могла дотянуться до нее рукой.

— Мы нашли Троя и отвели его туда, где он и должен быть, — сообщила ей Ребекка.

— Спасибо, — пробормотала Дайша и вновь раскрыла книгу.

В другое время Байрон сдержался бы. Но он слишком устал. К тому же у него из головы не лезла причастность Сисси к убийству Мэйлин.

— Дайша! — рявкнул он.

Книга упала на пол. Дайша убрала ноги со стола и подалась вперед. Иллюзия обычной, хоть и вызывающей девчонки-подростка исчезла.

— А чего ты орешь на меня? — низким, потерявшим человеческие интонации голосом спросила она. — Трой не успел войти в силу. Он мало ел и не тех людей. А я — кого надо.

— Кого надо? — удивилась Ребекка.

— Гейл. Пола. Со мной все по-другому, — продолжала Дайша, раскинув руки. — Они говорили со мной. Дали мне еду и питье. Я стала прежней. Только… немножечко другой.

Ребекка молча подошла к Дайше и присела на край стула, стоявшего впритык к дивану.

— Мы пришли сюда не за тем, чтобы спорить с тобой или… устраивать на тебя охоту.

Напряженная обстановка в тесном пространстве трейлера начала рассасываться. Дайша перевела взгляд на Ребекку.

— Тогда чего же ты хочешь, Хранительница?

Ребекка заставила себя улыбнуться.

— Мне нужно найти Сисси… женщину, которая тебя убила.

— Меня убил Трой.

— Убил потому, что Сисси его заставила, — пояснила ей Ребекка. — Мне нужно найти Сисси. Я очень надеялась, что ты приведешь нас к ней. К тому месту, где тебя держали.

Ребекка старалась говорить спокойно, почти ласково, как до того говорила с Троем. Байрон поражался ее терпению. В его глазах и Трой, и эта девчонка оставались монстрами.

— Я смогла найти тебя, смогу найти и других мертвецов, — продолжала Ребекка. — Во всяком случае постараюсь. Если есть другие, я их почувствую и тогда…

— Есть, — перебила ее Дайша.

Она стремительно встала, прошла на кухню, рывком выдвинула ящик кухонного стола и вытряхнула содержимое. На стол с запекшимися лужицами крови посыпались ключи, карандаши, старые газеты, клочки бумаги. Дайша разгребала эту кучу, сбрасывая лишнее на пол, пока не нашла то, что искала: карту Клейсвилла и окрестностей.

Байрону казалось, что он смотрит фильм ужасов. Дайша вернулась в гостиную и развернула карту прямо на диване.

— Вот. Это было здесь.

Место, указанное Дайшей, находилось на дальней окраине Клейсвилла.

— Ты не ошиблась? — спросил Байрон. — Сисси там не живет.

— Я знаю то, что знаю, — ответила Дайша. — Она взялась за ручку входной двери. — Счастливо оставаться.

— Дайша! — окликнула ее Ребекка. — Моя тетка убивает людей.

— И я тоже.

— Потому что Сисси превратила тебя в убийцу. — Ребекка подошла к ней и взяла за руку. — Дайша, я не хочу тебе врать и говорить, что все нормально и ничего особенного не случилось. Ты ведь убила мою бабушку…

В трейлере стало тихо.

— Я не хотела ее убивать. Мне тогда было тяжело думать. Я… — Она замолчала, потому добавила совсем шепотом: — Да, я ее убила.

— Но сейчас, — подхватила Ребекка, — мне нужно, чтобы ты помогла нам.

— Зачем? — спросила Дайша, по-птичьи наклонив голову вбок.

— Я не знаю, где искать Сисси. Это ведь она убила тебя и Троя, а потом заставила убивать других. — Ребекка кивнула в сторону дивана, на котором Дайша убила Гейл. — Она виновата, что ты стала такой. Дайша, мне очень нужна твоя помощь. Ты ведь предупредила меня насчет Троя. Тогда я тебя не просила, а теперь прошу: помоги мне. Поможешь найти ее?

— И остановить?

— Да, — ответила Ребекка.

Она плотно сжала губы и выдержала взгляд мертвой девчонки.

Все трое молчали и переглядывались. Потом Байрон открыл входную дверь.

— Чья это машина? — спросил он, указывая на грузовик, покрытый серой грунтовкой.

Дайша хищно улыбнулась.

— Одного парня. Я его убила. Тело уже кто-то убрал.

— Я сумею завести грузовик. Дайша поедет с нами, — решил Байрон.

Дайша и Ребекка посмотрели на него, и мертвая девчонка снова улыбнулась.

— Я тоже могу завести его без всяких проволочек.

Она подняла с пола связку ключей и бросила Байрону.

Все трое вышли и забрались в кабину грузовика. Байрон завел мотор. Он искренне надеялся, что они не совершают при этом колоссальную ошибку.

50

До окраины Клейсвилла ехали в основном молча. В грузовике было радио, но прежний владелец зачем-то выломал кнопки настройки, и приемник воспроизводил лишь какую-то религиозную станцию. Едва услышав сердитый голос проповедника, призывавшего к немедленному покаянию, Байрон выключил радио. Не повезло им и с CD-дисками. Убитый Дайшей парень оказался любителем кантри и нарочито гнусавых исполнителей. Дайша с наслаждением выкинула в окно все диски, злорадно добавив:

— Твое дерьмо, Пол. Наслаждайся.

Ребекку то охватывало желание защитить Дайшу, то поднималась злость на мертвую девчонку, убившую стольких людей. Мысленно она твердила себе, что Хранительница не имеет права поддаваться гневу. Дайша — жертва, а ее, Ребекки, миссия — оберегать мертвых. И тех, кто спокойно лежал в могилах, и «голодных мертвецов», и обитателей страны мертвых. Все они были ее подопечными, требовали ее заботы, а иногда — и решительных действий.

— Сюда, — едва слышно прошептала Дайша. — Теперь направо.

— Сисси — гадкая женщина, — сказала Ребекка, сжимая руку Дайши. — Она обязательно ответит за все.

Та мельком взглянула на нее.

— Сейчас будет поворот… Вот он. Сворачивай.

Ребекка служила буфером между Байроном и Дайшей. Байрон послушно следовал указаниям Дайши, но молчал. Чехол его ножа, прикрепленного к поясу, упирался Ребекке в бедро. Когда садились в грузовик, Байрон передал ей револьвер в кобуре. Сам револьвер не вызывал у Ребекки тягостного чувства, но при мысли, что ей придется стрелять в Сисси, ее начинало тошнить.

«Это на самый крайний случай», — убеждала себя она.

Теперь они ехали по грунтовой дороге, по обеим сторонам которой росли старые деревья. Естественная завеса плюс довольно позднее время позволяли надеяться, что их грузовик никто не заметит.

Чтобы не вспугнуть Сисси, Байрон остановился в нескольких сотнях ярдов от дома. Он съехал с дороги и поставил грузовик за деревьями.

— У меня есть фонарик, — сказал он.

— Я и без твоего фонарика вижу, — хмыкнула Дайша.

— В общем-то, я тоже, — не сразу призналась Ребекка. — Но если тебе…

— Нет. Я как-то… не придал этому значения, когда мы искали Троя… Словом, и я вижу в темноте.

Ребекка повернулась к нему. Когда на глаза Байрона попадал свет, они вспыхивали, как глаза животных.

— Дайша, ты нас какими видишь? — спросила она.

— Ты вообще светишься с головы до пят, а у него — только глаза. Не знаю, видят ли это живые. Тогда, на кладбище, никто не видел, как ты светишься. Значит, живые ничего не видят.

Ребекку удивляло, что сейчас она не ощущала никакой тяги, никакого внутреннего зова. Может, там, куда они идут, нет никаких мертвецов? Или присутствие Дайши сбивало все ощущения?

Байрон старался держаться вплотную к Ребекке, явно не доверяя Дайше. Он молчал, но следил за каждым движением мертвой девчонки с тем напряженным вниманием, с каким обычно следят за опасными животными или малолетними детьми. Ребекка вполне понимала его настороженность: то, что Дайша находилась рядом с ними, вовсе не делало ее менее опасной.

«Когда мы разберемся с Сисси, мне еще предстоит уговорить Дайшу отправиться в страну мертвых. Если будет упрямиться, придется уводить силой».

Дорога обрывалась возле небольшого одноэтажного дома, в котором не светилось ни одно окно. Машин во дворе не было. К дому примыкал гараж с закрашенными черной краской окнами.

На земле, перед дверями гаража, белела широкая полоса. Ребекка наклонилась и потрогала полосу, стараясь не оставить следов.

— Нельзя! Не трогай! — прошептала Дайша и оттащила Ребекку от белой полосы.

Ребекка выпрямилась, осмотрела пальцы с остатками белого порошка. Это не был мел. Похоже на сахарный песок, но это явно не он. Ребекка повернулась к Дайше и наставила на нее указательный палец с прилипшими крупинками. Дайша мгновенно выпустила ее руку и отскочила.

— Скорее всего, это соль, — сказал Байрон. — Алисия говорила: соль — полезная штука, когда имеешь дело с ними. — Он послюнил палец, нагнулся, зацепил несколько кристалликов и попробовал их на вкус. — Точно, соль.

Ребекка пошла вдоль белой линии и убедилась, что та с трех сторон окружает гараж.

— Соляной барьер, — сказала она, возвращаясь туда, где стояли Байрон и Дайша. — Не впускает и не выпускает. Дайша, я права?

Мертвая девчонка весело захихикала. Ни дать ни взять — обычный подросток, готовый смеяться по любому поводу. И ведь не поверишь, что это худосочное существо убило несколько человек.

— Мне за черту не перейти, — призналась она. — Вот если кто-то из вас уберет соль в одном месте, тогда я пройду.

Надеясь, что они не ошиблись в своих предположениях, Ребекка убрала соль перед гаражными дверями. В гараже могли находиться мертвецы, причем «голодные мертвецы», которых требовалось незамедлительно отвести в страну мертвых. Скорее всего, она их не чувствовала из-за соляного барьера, которым Сисси окружила гараж.

— Идем, — сказала Ребекка Дайше, слегка касаясь ее плеча.

Ей почему-то захотелось обнять Дайшу, но она сдержала свой порыв.

Дайша как-то странно на нее посмотрела и пожала плечами.

— Идем. Вы как, будете открывать дверь снаружи или мне открыть ее изнутри?

— Я справлюсь с этой дверью, — сказал Байрон.

Из внутреннего кармана куртки он достал черный кожаный футляр, но раскрывать не стал и вдруг спросил:

— Дайша, а ты не врешь? Ты действительно можешь открыть дверь изнутри? Покажи.

Дайша исчезла. На том месте, где она только что стояла, клубился туман.

— Дайша! — окликнула ее Ребекка.

Гаражная дверь распахнулась. Дайша стояла, прислонившись к дверному косяку.

— Как тебе удалось? — изумился Байрон.

— Я же мертвая. Что мне дверь? Я и в щель пролезу, как ветер. P-раз, и я внутри, — сказала она, взмахнув рукой.

— Р-раз? — растерянно повторил Байрон.

— Да, Гробовщик, — ответила она, снова превратившись в туман и появившись рядом с ним.

51

Дайша хотела войти в гараж вместе с Ребеккой, но, наткнувшись на сердитый взгляд Байрона, остановилась. Она поняла: Ребекке нужно войти туда одной.

Та вошла, и в ее сторону сразу же повернулись четыре головы. Ближе всех к ней находился старик. Наверное, ему было столько же лет, сколько Мэйлин. Он сидел на голом цементном полу. Рядом с ним лежала трость с деревянной рукояткой. Чуть поодаль сидела девушка двадцати с небольшим лет, а слева от нее — парень примерно такого же возраста. Каждого окружало белое соляное кольцо. Четвертым был мальчишка лет десяти или одиннадцати. Ему было не усидеть на месте. Он ходил по кругу, не в силах выйти за барьер. Был и пятый круг. Он окаймлял неподвижное, безжизненное тело Терезы — родной дочери Сисси.

«Что она наделала? Убить свою собственную дочь!»

Ребекка сразу поняла: из пятерых только Тереза пока еще не пробудилась. Значит, ее можно похоронить и предложить еду, питье и слова. Всех остальных нужно будет препроводить в страну мертвых. Естественно, и Дайшу тоже. Ребекка пока не знала, как назвать случившееся. Это чудовищно. Других слов ей на ум не приходило.

Мальчишка, похоже, пробудился раньше остальных. Он явно хотел выбраться за пределы своей тюрьмы. Увидев Ребекку, парень и девушка встали и протянули к ней руки. Было странно видеть, как они упирались в незримый барьер. Старик так и остался сидеть на полу, но и он глазами следил за Ребеккой.

— Бекс! — окликнул ее стоявший на пороге Байрон.

Ребекка обернулась.

— Теперь видишь? Это все она. С ними она сделала то же, что с Дайшей и Троем.

По щекам Ребекки потекли слезы. Она плакала от собственного бессилия. Ее подопечные нуждались в защите, а она не могла их защитить. Это были ее мертвецы, но она ничего не знала об их смерти. Не о смерти, а об убийстве. Если бы не Сисси, все пятеро были бы живы. И Дайша с Троем — тоже.

— Мы больше не позволим ей никого убивать, — сказал Байрон, вставая рядом с Ребеккой.

Он смотрел на пробудившихся мертвецов без содрогания, понимая, каково им сейчас.

— Я должна вывести их отсюда, — глотая слезы, сказала Ребекка.

Здесь она была бессильна помочь и утешить их. Но она могла разрушить соляные круги и вывести их по одному, чтобы потом проводить туда, где они вновь станут самими собой.

— Я хочу их освободить. Увести с собой. Всех, кроме Терезы. Ее нужно похоронить. Ее заберешь ты.

— А потом сюда вернется Сисси и поймет, что ее логово раскрыто. Подумай, Бекс.

— Я не могу оставить их здесь. — Ребекка подошла к последнему кругу, внутри которого лежала ее двоюродная сестра Тереза. — Ее Сисси убила совсем недавно. Я буду ухаживать за ее могилой. Она не узнает страданий. А вот остальных… нужно отвести к Чарльзу.

— Не сейчас.

Байрон вновь подошел к ней, готовый вмешаться, если только Ребекка попытается разрушить соляные барьеры. Но Ребекка сейчас смотрела не на него, а на старика с тростью.

— Би, этот старик пробудился самым последним. Пожалуй, его не нужно проводить через туннель. Я могла бы отвести его домой, предложить еду и питье.

Байрон положил ей руку на плечо и развернул к себе.

— Пойми, Бекс: если мы это сделаем, Сисси сбежит. Если мы заберем тело Терезы и тело мистера Шекли, она поймет, чьих рук это дело. Скажи, ты согласна спасти их ценой жизни тех, кого Сисси убьет в следующий раз?

— Нет.

Ребекка заставила себя не спорить с Байроном, но ее интуиция не желала подчиняться логике. Она подсказывала ей освободить мертвых и отвести их туда, где им надлежит быть.

— Мы пока не можем отпустить их, — повторил Байрон.

Ребекка кивнула. Она взяла его за руку, но продолжала глядеть на пленников соляных кругов. «Мои мертвецы. Мои подопечные». Соль обрывала нити, которые в иных условиях тянулись бы к ней. Но ведь она и без нитей нашла их, пришла к ним.

— Сегодня вы будете дома, — прошептала Ребекка. — Скоро ваш ад кончится.

Байрон сжал ее руку и вывел из гаража. Он собирался обследовать дом.

От сознания собственного бессилия Ребекке стало плохо. Она понимала доводы Байрона и даже соглашалась с ними. Но стоило ей снова взглянуть на пятерых жертв Сисси… Нет, надо уйти отсюда, чтобы не видеть их. Успокоиться, обдумать разные варианты.

— Байрон, ты можешь немного побыть с Дайшей? Я на минутку. Загляну туда еще раз и назад.

— Ты все-таки хочешь…

— Прошу тебя, побудь с ней, — умоляющим тоном произнесла Ребекка и, не дожидаясь его ответа, кинулась обратно в гараж.

52

Дайша услышала звук приближающейся машины. Живые таким слухом не обладали, поэтому Гробовщик ничего не знал о возвращающейся Сисси. Дайша продолжала вслушиваться. Машина остановилась. Сисси заглушила мотор. Наверное, все-таки увидела грузовик и решила идти пешком.

— Ты прислушиваешься? — спросил Байрон.

— Само собой, — ответила Дайша. — Ребекка скоро выйдет. Я пока постою здесь.

Она хотела было сообщить Байрону о приближавшейся Сисси, но потом решила промолчать. Так можно все испортить. По мнению Дайши, Ребекка имела полное право отомстить Сисси. Как и Дайша, и другие мертвецы в гараже. Сисси была чудовищем, поломавшим жизнь многим людям. Но Хранительница лучше знает, как с ней поступить. Дайша решила пока не вмешиваться. А дальше — видно будет.

Она старалась ничем не показать Байрону, что слышит каждый шаг Сисси. Нельзя мешать Хранительнице. В общем-то Гробовщик — тоже неплохой парень. Просто работа у него такая — заботиться о тех, кто умер, и об их горюющих родственниках. Хранительница — она другая. Она заботится обо всех мертвых, в том числе и о «голодных мертвецах».

Сисси была уже совсем близко, когда Дайша дернула Байрона за рукав.

— Идем в дом.

— Зачем? Ты что-то услышала?

— Идем, — повторила Дайша. — Здесь мы мешаем Ребекке.

Она покосилась на гараж. Байрон недоверчиво переминался с ноги на ногу.

— Ты хочешь спугнуть Сисси? — резонно спросила мертвая девчонка. — Лови ее потом.

Довод был вполне логичный, и Байрон, озираясь по сторонам, пошел к дому.

— Все равно я тебе не верю, — сказал он Дайше. — Когда все кончится, ты отправишься в страну…

— А это, Гробовщик, не тебе решать.

53

— Бекки? Какая неожиданность. Надеюсь, ты явилась сюда сообщить мне приятную новость? Ты все-таки решила вернуть законным наследницам то, что тебе никогда не принадлежало и не должно было принадлежать? Говори. Я слушаю.

Ребекка видела, что Сисси не вынимает правую руку из сумочки, висевшей у нее на плече, но все равно подошла ближе.

— Как ты дошла до такого? Сначала свою мать, потом дочь… Ты их убила.

Сисси выхватила из сумочки черный полуавтоматический револьвер.

— Думаешь, выберешься отсюда живой? Я как раз думала: что будет, если Хранительница вдруг превратится в «голодного мертвеца»?

Ребекка замерла. Она все-таки надеялась услышать хоть какое-то объяснение, узнать хоть какую-то, пускай самую нелепую причину, уменьшающую чудовищность того, что сделала Сисси.

— Зачем… зачем ты это сделала?

— Хранительницами всегда становились женщины из рода Барроу, — сказала Сисси, наставляя оружие на Ребекку. — Ты не имеешь никакого отношения к нашей семье, однако по прихоти моей матери новой Хранительницей стала ты.

— И ты собралась меня убить только потому, что я — неродная дочь Джимми? — искренне удивилась Ребекка. — Наверное, ты и Эллу убила бы.

— Элла вовремя убралась с дороги, — усмехнулась Сисси. — Следующей Хранительницей должна была стать я. Но по мнению блаженной Мэйлин я была «недостаточно пригодна». Я, видите ли, не умела управляться с мертвецами. Можешь убедиться: управляться с ними я умею.

— Нет, Сисси. Ты умеешь их использовать.

— Какая разница? Они все равно уже не люди.

Ребекка понимала: от пули ей не убежать. Она не знала, как нужно выбирать новую Хранительницу. Она понимала только одно: на ее месте ни в коем случае не должна оказаться Сисси.

Ребекка задумалась о возможных преемницах. Эмити Блю. Больше, пожалуй, никто. Наверное, нужно произнести имя заранее.

— Эмити Блю. Если я здесь погибну, следующей Хранительницей станет Эмити Блю.

— Что ты там бормочешь? — насторожилась Сисси, приближаясь к ней.

«Эмити Блю. Если со мной что-то случится, пусть мое место займет Эмити».

— Бекки, кажется, я тебя спрашиваю. Почему ты не отвечаешь?

Револьвер Сисси был направлен в ногу Ребекки.

— Тебе никогда не стать новой Хранительницей, — как клятву, произнесла Ребекка.

Сисси нажала курок.

Не было никакого гулкого выстрела. Ребекка ничего не увидела и не успела ощутить. Она просто упала. Казалось, ногу проткнули горячей кочергой. Ребекка попыталась зажать рану, но кровь струилась сквозь пальцы.

Сисси присела перед ней на корточки.

— Думаешь, я не пыталась переубедить свою мать? Но она видела Хранительницей только тебя. Свою драгоценную Ребекку. Потом вы с Джулией уехали. Я надеялась, что мать передумает и выберет меня или кого-то из моих девочек… И знаешь, что она сказала?

Ребекка приложила к раненой ноге другую руку, пытаясь прижать кожу вокруг раны. От боли окружающий мир стал терять четкость очертаний. Она проглотила ком в горле и только тогда спросила:

— Что сказала Мэйлин?

— Что даже если ты умрешь, она не возложит эту ношу ни на кого из моих дочерей.

Сисси встала. Теперь дуло револьвера упиралось в щеку Ребекке.

— Выходит, Мэйлин тебя совсем не любила, раз перекинула весь груз на тебя. Вот так-то, Бекки.

Ребекка схватилась за дуло, но Сисси поспешно отдернула руку.

— Я — не убийца, Бекки. Я убила всего один раз, а теперь пусть они сами убивают друг друга. Я не собираюсь представать перед моим творцом с душой, отягощенной грехами.

— Грехи и так на твоей душе.

Ребекке было не до Сисси. Она из последних сил старалась расстегнуть и снять рубашку. Каждое движение отзывалось жгучей болью. Эта рана была куда серьезнее, чем полученная от мертвых бандитов. Надо же: за два дня ее уже дважды ранили. Во рту ощущалась противная горечь. Должно быть, она до крови закусила губу. Но тогда почему у ее крови не соленый, а такой горький привкус?

Ребекка все же сумела снять рубашку и обмотать вокруг раненой ноги. Эти движения едва не стоили ей потери сознания. Вряд ли повязка что-то даст, но пусть хотя бы замедлит кровотечение.

— Нет, Бекки. Эти грехи легли на твою душу. За грехи мертвых отвечает Хранительница. Если бы она правильно выполняла свою миссию, мертвые не пробудились бы и не натворили бед. Я прочитала это в дневниках прежних Хранительниц. Еще давно. Наверное, ты удивлялась, куда подевались дневники. Я успела их забрать. Похоже, Мэйлин передержала тебя в неведении. Так знай: за все смерти, что произошли в городе после гибели Мэйлин, за всех покалеченных взрослых и детей отвечаешь ты, Бекки. Твоя душа запятнана, и с такой душой ты встретишь свой конец.

Ребекка подняла голову. Даже сквозь боль она чувствовала: где-то рядом находится «голодный мертвец». Так и есть. У открытой двери гаража стояла Дайша и смотрела на нее и Сисси. Ребекка не стала ее окликать. «Почему Дайша здесь? Ее привлекла кровь? Она хочет меня убить, как убила Мэйлин?»

Дайша исчезла.

Сисси убрала револьвер и поволокла Ребекку к двери, ведущей в дом.

— Я пока не собиралась их кормить, но планы меняются. Как только ты подохнешь, новой Хранительницей станет Лиз. Больше некому. Тереза вскоре пробудится и войдет в силу.

Сисси открыла дверь и запихнула Ребекку на кухню.

— Зачем ты убила дочь? — снова спросила Ребекка.

— Тереза поняла свою роль. Она станет моим воином в этом мире, а Лиз сможет провести меня в тот.

Сисси улыбнулась. Ее глаза вспыхнули фанатичным огнем. Ребекке вдруг подумалось, что эти чудовищные планы созрели в голове Сисси уже давно, и она методично двигалась к их осуществлению. Самое ужасное, что она ни секунды не сомневалась в правильности своих действий.

— Кем были прежние Хранительницы? Служанками этого поганого мистера С. Они служили, не задумываясь. А я задумалась. Читала их записи, думала и никак не могла понять: что получали эти женщины за годы своего служения?

Лицо Сисси раскраснелось. Ей, как и многим фанатикам, требовались слушатели. Раненая Ребекка не слишком годилась на эту роль, но других слушателей у нее сейчас не было.

— Власть над двумя мирами. Ты только представь, Бекки. И словно в насмешку, мы заперты на нескольких квадратных милях земли. А этому мерзавцу принадлежит целый мир. Женщины рода Барроу поколениями служили ему. Они умирали по его выбору. Больше такого не будет. Я — не служанка какому-то мертвецу.

— Ты и не Хранительница, — превозмогая боль, напомнила ей Ребекка.

Она прислонилась к стене и пыталась взглянуть на свою одержимую тетку. Лицо Сисси виделось размытым. Ей отчаянно хотелось закрыть глаза, но Ребекка боялась, что уже не сможет их открыть.

— Привет, миссис Барроу, — послышался голос Дайши.

— А ты что здесь делаешь? — спросила Сисси, поворачиваясь к мертвой девчонке.

Дайша шумно принюхалась.

— Я нашла Хранительницу. Вы же мне велели. Я это помню. Я ее искала… и вот, нашла.

— Тебе нечего делать в моем доме.

Сисси не попятилась назад, но ее прежняя уверенность сменилась настороженностью. Она быстро оглядела кухню.

— Как ты вообще сюда пробралась?

Дайша пожала плечами.

— Вы мне помогли. Вы ее тащили и в одном месте смели барьер.

Ребекка удивленно моргала. Сейчас она не решилась бы сказать, кто опаснее: ее фанатичная тетка или мертвая девчонка, убившая Мэйлин. Но если бы ей пришлось выбирать, то она скорее поверила бы Дайше.

— Ты… — только и успела вымолвить Ребекка.

Дайша вдруг подхватила ее на руки и легко, как маленького ребенка, подняла над головой.

— Она моя? — спросила Дайша у Сисси.

— Вообще-то я собиралась отдать ее другим. Но… — Сисси попятилась назад. — Можешь ее забирать. Вон какая ты бодрая. Видно, хорошо ешь. С остальными я немного повременю.

Дверь со стороны гаража открылась, и в кухню, переступив через соляной барьер, вошел Байрон. Дверь он оставил открытой, и было видно, что соляные круги исчезли. Теперь мертвецы стояли почти у самого порога. Если бы не соль, они ворвались бы на кухню. Лицо и руки Байрона были в крови, но он достаточно крепко держался на ногах.

— Что ты наделал? — испуганно прошептала Сисси.

Байрон даже не взглянул на нее.

— Ты уверена? — спросил он, подходя к Дайше.

— Забери ее отсюда, — сказала девчонка, передавая ему Ребекку.

И почти в тот же момент, едва выпустив ее из рук, она схватила Сисси. Все произошло настолько быстро, что оба движения слились в одно.

Байрон прошел в гостиную и уложил Ребекку на диван. Потом взял со стола полиэтиленовую банку из-под риса или овсяных хлопьев. В банке была соль. Байрон насыпал широкую полосу между кухней и гостиной.

— Дайша! — крикнула Ребекка, пытаясь встать на ноги.

Байрон уложил ее снова.

— Она чуть-чуть задержится в кухне.

— Не смей! Она мне помогла.

Ребекка ерзала на диване, но Байрон крепко держал ее обеими руками.

— Бекс, она сама так решила. Потом я ее обязательно впущу. Ты мне веришь?

Ребекка кивнула. Байрон переступил через барьер и вернулся в кухню.

— Можно сделать по-другому, — сказал он Дайше.

— Нет, Гробовщик, — замотала головой она. — Это плата за мою помощь.

Байрон в некотором замешательстве остановился.

— Сделай проход в том барьере, — потребовала Дайша, кивая в сторону гаражной двери.

— Байрон, не слушай ее! — крикнула испуганная Сисси. — Ты всегда был разумным человеком.

— Байрон! — окликнула его с дивана Ребекка.

Тот повернулся в ее сторону.

— Пожалуйста, сделай так, как просит Дайша.

Несколько секунд Байрон колебался. Затем, не сводя глаз с Ребекки, он носком ботинка раздвинул соляной барьер и впустил в кухню четверых «голодных мертвецов». Дайша тут же толкнула Сисси к мертвецам, а сама встала между ними и Байроном.

— Уходи!

Не теряя времени, Байрон вбежал в гостиную и подхватил Ребекку на руки.

— Подожди, Байрон. Я должна это видеть. Своими глазами.

— Зачем? Тебя же ранили. Мы не знаем, насколько серьезно. Я сейчас отнесу тебя к грузовику.

— Потом, — сказала Ребекка.

Она смотрела в кухню, где мертвецы обступили вопящую и умоляющую о пощаде Сисси.

— Я должна это видеть и… запомнить.

Если они вынесли смертный приговор, она не смеет прятаться от сцены казни. Ребекка знала: это зрелище она забудет не скоро, если вообще забудет. Наверное, предсмертные вопли Сисси будут преследовать ее в кошмарных снах. Но она досмотрит до конца.

Мертвые заслужили право на отмщение… ничтожную компенсацию за отнятую у них жизнь.

54

Через несколько минут все было кончено.

— Гробовщик! — позвала из кухни Дайша.

Обессилевшая Ребекка потеряла сознание. Дайша видела, что Хранительница нуждается в срочной помощи, но не знала, чем ей помочь. Она была готова сделать что угодно, только бы эта женщина осталась жива и поправилась.

— Выпусти меня отсюда. Мы отвезем ее к врачу.

Байрон молча взял банку с солью и подошел к барьеру.

— На счет три — живо в комнату. Раз, два… три!

Дайша пулей влетела в гостиную, и Байрон мгновенно восстановил барьер, оставив других мертвецов на кухне. Потом он подошел к Дайше и, глядя ей в глаза, отчеканил:

— Ребекка, может, и забыла, что ты — чудовище, но я помню. Ты ничем не отличаешься от них… Нет, отличаешься. Ты — убийца, а они — нет.

— Я не спорю. Но она нас простит. Она это может, — почти шепотом произнесла Дайша. — А ты… сомневаюсь, умеешь ли ты прощать.

— Мне плевать на твои сомнения, — огрызнулся Байрон.

Дайша только усмехнулась и скорчила ему рожу.

— И мне на тебя плевать… Я вообще не должна была вам помогать, но помогла.

Байрон застыл с раскрытым ртом.

— Эй, Гробовщик, ты не статуя, — одернула его Дайша. — Помоги ей. У нас еще четверо мертвецов, которых нужно спустить в дыру под твоим домом.

Дайша побрела в обшарпанную ванную, где схватила большое полотенце, разорвала на лоскуты и вернулась к дивану.

— Вот. Перевяжи ее, — сказала она, подавая Байрону заменители бинтов.

Байрон молча стал перевязывать ногу Ребекки. Та очнулась.

— Спасибо тебе, — сказала она, пожимая руку Дайши.

Девчонка молча кивнула и отвернулась. Сообразив, что Хранительница до сих пор держит ее за руку, тут же ее вырвала.

— Ты мне еще поможешь? — спросила Ребекка.

— Конечно.

— Я должна как можно скорее переправить их в тот мир.

Мертвецы стояли возле соляного барьера и смотрели на Ребекку так, как львы в зоопарке смотрят на маленьких детей, которыми они с удовольствием бы закусили, если б могли дотянуться. Правда, старик вел себя по-другому. В расправе над Сисси он не участвовал.

— Бекс, тебе немедленно надо ехать к врачу.

— Да. Только вначале я отведу их в мир Чарльза.

— Ты понимаешь…

— Я все понимаю, Байрон, но у Хранительницы и Гробовщика — разные миссии.

— Давайте, я буду перетаскивать их сюда по одному, — предложила Дайша.

Байрон покачал головой.

— Тебе не перепрыгнуть через соляной барьер, а убирать его я не хочу. Это опасно. Лучше я сам прыгну в кухню и схвачу кого-нибудь из них.

— Как только ты войдешь, они слопают тебя живьем, — сказала Дайша.

Она посмотрела на Байрона, потом на Ребекку.

— Хранительница, обещай мне, что не запрешь меня на кухне.

— Обещаю.

— Тогда сделаем так. Гробовщик пропустит меня на кухню. Я схвачу одного из них — и сразу назад. Соли в банке хватит, можешь не волноваться.

Байрон поморщился. Ему не хотелось признаваться, что план мертвой девчонки был разумнее вариантов, которые крутились у него в голове. Он впустил Дайшу в кухню; та схватила девушку и выпрыгнула назад. Байрон восстановил барьер и вколол мертвой девушке соляной раствор. Ее тело сразу обмякло. Байрон передал ее Дайше, а сам подхватил на руки Ребекку. Вместе с Дайшей они вышли из дома и направились к грузовику. Байрон нес Ребекку, а мертвая девушка плыла по воздуху, как чуть раньше плыл Трой.

До похоронного заведения ехали молча. Байрон вынес Ребекку. Покойница вплыла следом. Последней вылезла Дайша, сказавшая, что внутрь не пойдет, а будет дожидаться их во дворе.

Когда через некоторое время Хранительница вернулась, то прихрамывала, но шла на своих ногах.

— Тебя, что, там лечили? — удивилась Дайша.

Байрон промолчал, а Ребекка сказала:

— Само проходит. Потихоньку.

Дайша благоразумно решила не докучать живым вопросами и снова забралась в грузовик.

Процедура повторилась несколько раз. Последним они привезли старика…

Байрон остался внутри. Ребекка вышла во двор, где ее дожидалась Дайша. Город спал. Жители и не подозревали о существовании Дайши. Они не знали, что ее убил мертвец, а потом она стала убивать других. Договор делал их на редкость нелюбопытными и забывчивыми. Кто-то из них видел, как Дайша впивалась зубами в еще живую жертву, но отворачивался, а через минуту забывал об увиденном.

У Дайши теплилась совершенно детская надежда, что в благодарность за помощь Хранительница позволит ей остаться. Она будет вести себя очень тихо. Быть может, она снова сможет есть обычную пищу и перестанет убивать.

Дайша стояла, обхватив себя руками, чтобы унять дрожь. На Ребекку она не смотрела, но и не убегала. Та была одна. Она очень устала, но продолжала верить Дайше. Совсем как Мэйлин.

— Дайша, ты ведь знаешь, что тебе тоже нужно пойти с нами, — тихо сказала Ребекка.

Мертвая девчонка молчала. Ее надежда рассыпалась на куски. Хранительница была к ней добра, но неумолима. И никакого волшебного способа оставить ее в мире живых Хранительница не знала.

— Ты и сама чувствуешь, что пора. Ты ведь могла бы сбежать, пока я спускалась в туннель. Но не сбежала, — устало улыбнулась Ребекка. — Дождалась меня.

Дайша отвернулась.

— Это нечестно. Я хотела жить, а теперь я… Я больше не хочу убивать людей, но и умирать тоже не хочу.

Ребекка осторожно коснулась ее плеча.

— А там удивительно красиво. Жаль, что я… на твоем месте… не знаю, что бы я сделала на твоем месте. Но я знаю, что я хочу туда. И хочу там остаться.

Дайшу поразили не слова Ребекки, а ее прерывающийся, сбивчивый голос.

— Я пока не могу там остаться, но хотела бы, — продолжала Ребекка. — А ты можешь. Тебя здесь ничего не держит. Представляешь, там нет времени. Ни прошлого, ни настоящего. Там все времена соединяются. А какая вкусная там пища! Со здешней не сравнишь. Я могу тебе поклясться: из того мира, что я видела, тебе не захочется бежать.

— Там я буду мертва, — сказала Дайша.

— Дорогая, ты уже мертва, — ласково улыбнулась ей Ребекка.

— Я боюсь.

Под взглядом Хранительницы Дайша почти забывала о том, что для живых она — монстр. Но ей все равно не хотелось покидать этот мир. Даже если туннель вел в подземный рай, ее туда не тянуло.

— Я знаю, что ты боишься, — сказала Ребекка, подходя к ней и протягивая руку. — Я бы с радостью вернула тебя к жизни, если б умела. Я могу отвести тебя в мир, очень похожий на этот, но там тебе не придется пить кровь и есть мясо людей.

Дайша молча протянула ей руку. Они вошли в здание и спустились вниз. В подвале их ждали Байрон и старик. Металлический шкаф был сдвинут в сторону, освободив вход в сверкающий туннель.

Дайша поежилась.

— Как мы поведем двоих? — спросил Байрон.

— Ты пойдешь впереди. Я буду их держать.

— Если он сомневается, как же мы пойдем? — спросила Дайша, сжимая пальцы Ребекки.

Хранительница снова улыбнулась.

— Байрон беспокоится за меня. Когда мы идем, он обычно держит меня за руку. Все будет хорошо. Вы оба пойдете туда, куда вам следует. И я тоже, — добавила она, взглянув на Гробовщика.

Ребекка взяла мертвого старика за руку. Тот был растерян не меньше Дайши, но не сопротивлялся.

— Верьте мне, — сказала она всем троим.

— Я верю, но, по-моему, мы должны доверять не только тебе, но и твоему Гробовщику. Раз тебе положено держать Гробовщика за руку, пусть так оно и будет, — рассудительно заметила Дайша.

— А как же ты? Ты тоже должна держаться за мою руку. Таковы правила.

— Чего проще! Мы с этим дедом будем вдвоем держаться за одну твою руку, — сказала Дайша и тут же обхватила переплетенные пальцы Ребекки и старика.

Байрон облегченно вздохнул и вошел в туннель. Привычным движением он взял факел и протянул Ребекке другую руку.

— Идемте.

И они пошли по туннелю, соединяющему два мира.

55

И опять голоса невидимых мертвецов нашептывали Ребекке утешительные и ободряющие слова. Старик, которого она вела, шел на расстоянии вытянутой руки, чтобы Дайше было удобнее держаться. Она замыкала процессию.

«Завтра Дайша отправится в свою новую… жизнь. Но можно ли существование мертвых называть жизнью?» — думала Ребекка.

Дело не в словах. Главное, они с Байроном восстановили нарушенный порядок. Они вели «голодных мертвецов» туда, где те и должны находиться. А потом… потом у Ребекки начнется обычная жизнь Хранительницы. Обход городских кладбищ, особое внимание могилам недавно умерших. Она будет предлагать им еду и питье, говорить ободряющие слова. Она сделает все, чтобы они мирно лежали в своих могилах, не пробуждаясь, и позаботится о безопасности своего города.

Процессия вышла из туннеля. На этот раз у выхода их приветствовал Чарльз.

«Не нас. Меня», — догадалась Ребекка.

Байрон все время поглядывал в сторону. Должно быть, Алисия тоже пришла.

Едва выйдя из туннеля, старик и Дайша отпустили руку Ребекки. Хранительница вновь схватила девчонку за руку, но Дайша отпрыгнула в сторону. В отличие от Троя она не исчезла из виду, а продолжала стоять, озираясь вокруг.

— Ты встретила ее уже мертвой, — пояснил Чарльз. — Она — не из твоих мертвецов.

— Что это за старикан? — спросила Дайша, подозрительно косясь на него.

— Дитя, меня зовут мистер С., и я буду очень тебе признателен, если ты прекратишь называть меня «стариканом», — сказал Чарльз, помахивая черной деревянной тростью.

Старик, которого они привели, поклонился Ребекке.

— Спасибо вам, мисс Барроу, что помогли мне добраться сюда.

Затем он повернулся и бодро зашагал по улице. В мире мертвых его старческая немощь исчезала.

— А как быть с Дайшей? — спросила Ребекка.

Чарльз сурово поглядел на притихшую девчонку.

— Полагаю, она прекрасно освоится здесь, если только одна из твоих предшественниц… — Он выразительно посмотрел туда, где стояла невидимая для Ребекки Алисия, — …не перетянет ее на свою сторону и не вовлечет в гнусные махинации, чтобы портить мне настроение.

Дайша довольно улыбалась. Вероятно, Алисия что-то говорила ей. Потом она подошла к Ребекке и крепко обняла ее.

— Спасибо, Хранительница.

— Ты будешь вести себя благоразумно? — спросила Ребекка.

— Я буду ждать тебя, когда ты придешь опять, — не отвечая на вопрос, пообещала Дайша. — Навести меня, если захочешь.

— Нам с Алисией нужно поговорить, — вдруг сказал Байрон. — Дайша пойдет с нами.

— Мне тоже нужно поговорить с Чарльзом, — улыбнулась Ребекка. — Он задолжал мне ответы.

— Значит, решено, — сказал мистер С., подавая Ребекке руку. — Концом трости он указал на деревянный домик в нескольких шагах от них. — Мы будем вон в том кафе.

— Только чтобы на этот раз — без стрельбы, — предупредил Байрон, перехватывая его взгляд.

Чарльз учтиво улыбнулся.

— Эти люди уже осознали всю ошибочность своего поведения и глубоко раскаялись.

Байрон посмотрел на Ребекку, и когда та кивнула, повернулся и пошел в другую сторону с Дайшей и невидимой для Ребекки Алисией.

Ребекка шла с Чарльзом по дощатому тротуару, какие она видела только в старых вестернах. Каждый шаг отзывался гулким эхом.

— А где же вращающиеся двери? — спросила она, когда они подошли к заведению.

— Это было бы уже чересчур, — слегка поморщившись, ответил мистер С.

Ребекка невольно рассмеялась.

— Вас никогда не застанешь врасплох.

Чарльз молча открыл неказистую дощатую дверь и пропустил Ребекку вперед. Зал, куда они вошли, был пуст. Интерьер не отличался изяществом. Простого вида столики были расставлены как попало. В дальнем конце находилось что-то вроде сцены с пианино и стулом для пианиста. Сцену с двух сторон окаймлял старый потертый занавес из плотного темно-синего бархата.

Чарльз подвел ее к столику с весьма странным для такого места серебряным чайным прибором. На подносе лежали сандвичи и пирожные, а чуть поодаль — безупречно чистые белые салфетки. Несмотря на всю странность обстановки, чай и пища были отнюдь не лишними.

«Все, что мне нужно», — подумала Ребекка.

В сумраке зала ей вдруг стало очень спокойно и комфортно. Она сама этого не ожидала. Все, что она пережила за последние часы, требовало выхода, и потому она совсем не удивилась подступившим слезам. Усталость? Скорбь? Облегчение, что самое страшное осталось позади? Наверное, все разом. Но сдерживать слезы она не могла.

Чарльз дипломатично не замечал ее мокрых щек. Он разлил чай, затем выдвинул второй стул и тоже сел.

— Ты спрашивала об именах. Когда люди узнают мое имя, они его вскоре забывают. Оно не задерживается в умах смертных, — сказал он, подаваясь вперед. — Представь себе, люди забывают и мое имя, и название этого места. А если знаешь, что это за место, неизбежно знакомишься и со мною. Можно сказать, все «танцуют с мистером С.», но только лишь некоторые смертные — такие, как ты, — наполовину влюблены в смерть. Да, Ребекка, ты такова, и я не хочу осложнять твою жизнь. Не хочу рассказывать то, что тебе сейчас незачем знать. Вот когда умрешь, спросишь меня снова. И тогда я расскажу тебе все, ничего не утаю.

Ребекка не знала, стоит ли пытаться отрицать, что она действительно влюблена в смерть. Подумав, она решила, что нет.

— Получается, я до поры до времени не узнаю вашего настоящего имени?

— Мне очень приятно, когда меня называют Чарльзом, — ответил мистер С., беря ее за руку.

Ребекка не сопротивлялась.

— Скажите, а вы знали обо всем, что случилось за эти дни? Про Дайшу? Про Сисси? Про убийство Мэйлин? И что вы скажете про Алисию?

— Я знаю, когда мертвецы ускользают из моей досягаемости и когда они возвращаются. О смерти Дайши я знал. И о ее пробуждении — тоже.

— А о Сисси?

— Сисси была живой. Ее действия находились вне поля моего зрения.

Он осторожно повернул руку Ребекки ладонью вверх, будто по рисунку линий хотел узнать тайны ее судьбы.

— О смерти Мэйлин я узнал раньше, чем ты, но не думай, что я мог предотвратить ее смерть. Просто я всегда знаю обо всех смертях. Я любил Мэйлин, как люблю тебя, как любил Алисию и всех остальных моих Хранительниц.

Его голос звучал очень мягко, но блеск глаз настораживал Ребекку.

— Ты моя, — продолжал Чарльз. — Ты присматриваешь за моими детьми. Заботишься о них, а тех, кто убегает, возвращаешь обратно.

— Ваши дети нападают на людей, выдирают из их тел куски мяса и пьют их кровь, — сказала Ребекка и вздрогнула.

В мире мертвых, рядом с мистером С., она не чувствовала такой привязанности к мертвецам, зато ужас содеянного ими ощущался куда сильнее.

— Такое случается, только когда о них не заботятся, — возразил он. — Ты вернула их в мой мир, и это главное. Дайша вполне могла покинуть Клейсвилл, и тогда разыскать ее было бы куда труднее. К тому же у нее заметно прибавилось сил, и только ты сумела ее остановить.

— Получается, я — нечто вроде приемной матери для каждого мертвеца? Или воспитательницы в приюте? — Ребекка встала и отошла от стола.

Чарльз благодушно улыбнулся.

— Я тебе не говорил раньше времени. Вот видишь, ты и сама додумалась. Да, что-то в этом роде. Хранительниц в обоих мирах почитают, как святых. Я и многие мои дети ценят тебя превыше всех живых.

— Значит, те пули были… подарком на День матери? Своеобразными объятиями чересчур благодарных детишек? — спросила Ребекка, бросив на него сердитый взгляд. — Я так не думаю.

— Должен признаться: среди моих детей тоже попадаются неуправляемые. И все-таки ты будешь заботиться о них, а я позабочусь о тебе.

Чарльз лукаво улыбнулся и положил ей на тарелку несколько маленьких сандвичей.

— Рекомендую попробовать. Тебе понравятся.

— Сандвичи — может быть. А все остальное мне жутко не нравится.

Тем не менее Ребекка вновь уселась за стол. Чарльз удовлетворенно улыбнулся и поднес к губам сандвич.

— А что вы скажете насчет Алисии? — спросила Ребекка.

Рука с сандвичем застыла.

— Твоя давняя предшественница — постоянный источник моей головной боли.

— И?

— И ничего. Больше я не собираюсь об этом говорить, — сказал Чарльз, отправляя в рот сандвич.

56

Чарльз подумал, что его ответ вполне удовлетворил Ребекку.

— Нет, — хмуро глядя на него, сказала она.

— Что значит «нет»?

— Совсем недавно я обрекла на смерть женщину, которая очень хотела быть Хранительницей, но не вашей служанкой. Я не подписывала договор. Я играю в игру, где вынуждена лишь догадываться о правилах. Вы многое утаиваете от меня. Я все-таки заслуживаю ваших ответов, Чарльз.

Он мог бы наотрез отказаться. Или снова сказать, что все ответы Ребекка получит после своей смерти. Но он давно успел изучить особенности смертных. Хранительниц нельзя держать в полном неведении — тогда не будет взаимопонимания, не будет симпатии. Это послужило достаточным аргументом в его разговоре с Ребеккой.

— Лет триста назад сюда пришла женщина. Ее звали Абигайль. Нашла ворота, открыла их и пришла. Живая, полная сил. Она была удивительной, моя Абигайль. Ты чем-то на нее похожа, — слегка улыбнулся он. — Как и мир живых, мир мертвых имеет много стран. Эта тогда была новой территорией.

— Почему? — спросила Ребекка.

— Долго объяснять. В вашем мире одни части суши исчезают, другие появляются. Примерно то же происходит и у нас. Я получил права на эту страну. Должен тебе сказать, это большая честь. Смерть многолика. Я — одно из ее лиц. Я очень давно существую на свете. Прежде, чем обосноваться здесь, я обитал совсем в других местах, и там у меня были, выражаюсь вашим современным языком, иные функции. Совсем ничтожные. Да я и сам был ничтожеством. И вдруг ничто превратилось в нечто.

— Ну и ну! — вырвалось у Ребекки.

— Да, моя дорогая, — улыбнулся Чарльз, и сейчас в его улыбке было что-то самоуничижительное. — Такое существо непременно стремится к самоутверждению. А у меня появилась собственная территория, подданные, если хочешь. Представляешь, как это распаляло мое высокомерие и тщеславие? В вашем мире более чем достаточно примеров тех, кто волей обстоятельств мгновенно поднимался из низов к вершинам. Чаще всего это кончалось плохо.

— При чем здесь Абигайль? — спросила Ребекка.

— При том, что она умело сыграла на моем тщеславии. Я хотел навсегда закрыть ворота между мирами, но Абигайль уговорила меня не делать этого. Она сказала, что заворожена миром мертвых, и попросила разрешения сюда приходить. Я разрешил.

Он думал, что Ребекка задаст новый вопрос, но она молчала.

— А потом о воротах узнали мертвецы, которым захотелось вернуться в мир живых. Они не понимали, что это невозможно и что в мире живых от них будут только беды. Так и случилось. Мертвецы совершали набеги на недавно основанный город, оставляя после себя новые трупы. К счастью, Абигайль не испугалась. Через какое-то время она начала приводить сбежавших мертвецов обратно.

Чарльз вздохнул и отпил из своей чашки.

— Ну вот, чай почти остыл… Я не мог пройти через ворота в мир живых, не мог оказать Абигайль ощутимую помощь. Вот тогда у меня и появилась мысль заключить с жителями города нечто вроде договора. Повторяю: убрать проход между мирами было не в моих силах. И тогда я заставил людей поверить, будто виновата не Абигайль, а они.

— Чем виноваты? — удивилась Ребекка.

— Тем, что основали город в таком месте, где живым лучше не селиться. Если бы они узнали правду, — то убили бы Абигайль, а мои мертвецы быстро уничтожили бы и все остальное население города. Я должен был ее защитить.

— И вы солгали жителям Клейсвилла, — усмехнулась Ребекка.

— Я заключил с ними договор, — поправил ее Чарльз. — И предложил неплохие условия. Кто откажется жить, не зная болезней, и растить детей, не тревожась за их будущее? Я сказал, что назначил Абигайль… связующим звеном между мирами и поручил ей возвращать сбежавших мертвецов туда, где им и надлежит быть. Я сказал, что она — лицо неприкосновенное: если кто-нибудь осмелится ее убить, это повлечет за собой гибель всего города… Кстати, так бы оно и было.

Чарльз умолк, жуя сандвич.

— И что стало с Абигайль? — спросила Ребекка.

— Она нашла себе мужчину, и он стал ей надежным защитником.

— Первого Гробовщика? — догадалась Ребекка.

Чарльз кивнул.

— Мы втроем создали договор между миром мертвых и Клейсвиллом. Впоследствии он лишь дорабатывался. А затем… их сменили новая Хранительница и новый Гробовщик. И так продолжается до сих пор.

— И всему причиной — ваша ошибка? — тихо спросила Ребекка.

— Всему причиной то, что я влюбился, — сознался он.

57

Ребекка спиной почувствовала, когда в зал вошел Байрон. Умоляющее выражение на лице Чарльза сменилось ехидной усмешкой.

— Ты не находишь, что в такой любви есть своя притягательность? — спросил он Ребекку.

— Не знаю. Может быть. Байрону я об этом тоже расскажу.

— Рассказывай, — улыбнулся Чарльз. — Тебе, дорогая, пока не с чем сравнивать. А когда ты старше, чем прах под ногами, поневоле привыкаешь получать удовольствия там, где тебе их предлагают.

— Хватит предложений! — заявил Байрон.

Он слышал лишь обрывок разговора и ничего не понял. Судя по голосу, Байрон очень устал и был чем-то раздражен. Вытащив стул, он уселся, широко расставив ноги.

Чарльз с довольным видом посмотрел на своих новых Хранительницу и Гробовщика. Он щелкнул пальцами. В зале появился Уорд с пыльной бутылкой шотландского виски и бокалами.

— Выпьешь? — спросил он Байрона.

Байрон кивнул, и Уорд налил ему щедрую порцию.

— А ты, Бекс? — спросил Байрон.

— Нет, спасибо, — ответила она.

Ее забавляли взгляды, которые Байрон и Чарльз бросали друг на друга.

— Я еще приду, чтобы прочитать договор, — пообещал Байрон.

— Конечно. Я это слышал, слышал, слышал, — с нескрываемой скукой сказал Чарльз.

— Меня не касается, что вы слышали. Я говорю о себе. — Байрон залпом выпил виски.

— Конечно. И они тоже говорили о себе, — усмехнулся Чарльз, поднимая свой бокал.

Выпив виски, он отодвинул опустевший бокал, перегнулся через столик и взял Ребекку за руку.

— Буду рад видеть тебя снова, дорогая. Ты здесь всегда желанная гостья.

— Я знаю.

— Вот и прекрасно.

Чарльз поцеловал ей руку и встал.

— И ты, Байрон, приходи, когда выберешь время. Чтение договора требует внимания и неспешности.

Байрон ответил легким кивком, но не встал.

— Сомневаюсь, что вы когда-нибудь станете мне симпатичны.

— Такова особенность наших ролей, Гробовщик, — улыбнулся Чарльз. — Моя роль — постоянно напоминать Ребекке о мире, в котором она могла бы править. А твоя, — он слегка поморщился, — напоминать ей о жизни в мире живых. — Он взглянул на Ребекку. — И мы оба постараемся уберечь ее от мертвецов, если она забудет, что они представляют опасность.

Уорд прошел к двери и распахнул ее. На пороге Чарльз еще раз улыбнулся им обоим и сказал:

— В отличие от Алисии, у меня нет расходной книги. Виски — мой подарок. И никаких обязательств взамен.

Дверь закрылась.

Несколько минут они сидели молча. Потом Байрон встал, поднял Ребекку и медленно, с наслаждением поцеловал.

— Идем домой, Бекс.

Невзирая на все, что она услышала от Чарльза, Ребекка не без грусти покидала его мир. Как бы там ни было, она действительно принадлежала обоим мирам. Она понимала: полностью доверять Чарльзу и полагаться на него нельзя. И тем не менее она почему-то доверяла ему и полагалась на него… Или почти доверяла.

Ребекка не выпускала руку Байрона, когда они вернулись в подвал и металлический шкаф вновь загородил туннель между мирами. Все так же не выпуская его руки, она поднялась наверх и вышла из похоронного заведения. Байрон выпустил ее руку лишь ненадолго, чтобы закрыть входную дверь. Сделав это, он тут же снова сжал руку Ребекки, помог ей надеть куртку и шлем, потом завел мотоцикл, и они помчались в ночь.

Она вдруг вспомнила, что не видела ни одной квартиры, которые снимал Байрон, странствуя по городам. Их редкие ночи проходили в гостиницах и мотелях. А теперь его дом — жилая половина похоронного заведения. Снова, как и давным-давно. И ее дом теперь — дом Мэйлин… как и десять лет назад. Оба они оказались там, где им и предстояло жить в течение ближайших десятков лет.

Завтра или в другой день она расскажет Байрону историю Чарльза. Но не сейчас. Сейчас Ребекка наслаждалась покоем. Странное ощущение покоя она почувствовала, когда спасала мертвых или смотрела на Дайшу, уходящую в новую жизнь, и даже наблюдая страшный, но справедливый конец Сисси. Это была ее жизнь, невозможная без Байрона.

«А я ведь никогда и не могла без него».

Ребекка наслаждалась дорогой, темнотой, ощущением ее города и близостью Байрона. Когда они приехали, она слезла с мотоцикла, стянула шлем и сказала:

— Я люблю тебя, Би.

— Что? — оторопел Байрон.

— Я люблю тебя, — повторила Ребекка. — Но это не значит, что я предлагаю тебе жениться на мне и обзавестись детьми. Ни то, ни другое, однако я люблю тебя.

Байрон нежно провел ей большим пальцем по щеке.

— Что-то не припомню, чтобы я предлагал тебе замужество и детей.

— Вот и хорошо, — улыбнулась она. — Я тоже что-то не припоминаю, чтобы признавалась тебе в любви.

Байрон поцеловал ее.

— Сомневаюсь, что мне когда-нибудь захочется детей. Эта… наша миссия… Не хочу.

— Знаю. Я тоже, — сказала Ребекка, вспомнив письмо Мэйлин, где та писала о зависти Сисси, и вспомнив смерть Эллы.

Взявшись за руки, они вошли в дом, поднялись на второй этаж и погасили свет.


Ребекка поднялась вместе с солнцем и отправилась на первое кладбище в ее списке. Придя к знакомому надгробию, она посадила небольшой куст. Когда он зацветет, на нем появятся красивые желтые розы. Ребекка выровняла землю вокруг куста и достала из сумки бутылочку.

— Здравствуй, Мэйлин, — прошептала она, проводя рукой по надгробию. — Помнишь, как мы с тобой копались в огороде? Ты учила меня сажать лук, горох и ревень. А потом впервые взяла меня на кладбище, и мы посадили первый розовый куст.

Ребекка помолчала, чувствуя, как ее наполняет сладостная, приятная грусть.

— Нас тогда было трое: ты, я и Элла… Я тоскую по ней. До сих пор. По Джимми. И по тебе.

У нее по щекам покатились слезы. Сладостная грусть сменилась болью, которую невозможно было вырвать из души. Ребекку утешала лишь мысль о том, что Мэйлин перешла в другую жизнь, в тот мир, где она… Трудно сказать, захочет ли она соединиться с другими умершими родственниками или ей будет достаточно общества Уильяма.

Простившись с могилой Мэйлин, Ребекка обошла и другие могилы, требовавшие ее внимания. Она убирала мусор с могильных плит, выливала на землю немного виски и говорила необходимые слова. Это кладбище значилось первым в списке ее ежедневных обходов, но она не торопилась и никого не оставляла без внимания.

Небо светлело. Ребекка закончила обход, убрала фляжку в сумку — и увидела Байрона. Он был в старых потертых джинсах. Рюкзак, висевший на плече, тоже знавал лучшие времена. Щетина на лице свидетельствовала о том, что Байрон торопился.

— Что-то ты рано сегодня, — сказала Ребекка.

— Доброе утро, — улыбнулся Байрон и поцеловал ее.

— Здравствуй, — Ребекка закрыла глаза, наслаждаясь его объятиями. — Я решила выйти пораньше, чтобы потом мы… ну, в общем… я подумала…

— Ты хотела освободить вечер для меня?

— Угадал. Мне мало катаний на мотоцикле и походов по экзотическим заведениям мертвецов. Хочу чего-нибудь более традиционного. Я давно не готовила.

— Я собирался приготовить завтрак, но ты уже ускакала.

Байрон не стал говорить, что он испугался, проснувшись в пустом доме. Это было и так понятно по их встречам в прошлом.

— Я оставила записку на столе.

— Да? — искренне удивился Байрон.

— Ты ее не заметил.

— Мне было не до этого. Я схватил рюкзак и помчался… — Он снова взял ее за обе руки. — У тебя есть привычка убегать.

— У меня была привычка убегать, — поправила его Ребекка.

— Ты уверена?

— Уверена. Я люблю тебя, а раз у тебя хватает терпения любить меня…

Его поцелуй помешал ей договорить.

Ребекке всегда было хорошо рядом с Байроном. Если честно, она даже на минуту не могла представить рядом с собой кого-то другого. Вот только признаваться в этом — даже самой себе — ей было непривычно. Она почувствовала знакомую легкость, к которой примешивалось гораздо менее знакомое ей чувство — ощущение счастья.

— У меня еще полно дел, — сказала Ребекка.

— Мне что, уходить? — нахмурился Байрон. — Тебе не нужна моя помощь?

Ребекка задумалась.

— В общем-то Мэйлин справлялась одна. Ты готов весь день ходить со мной по кладбищам?

— У тебя такой плотный график?

— Да. Я же только начинаю.

Байрон поскреб щетину на подбородке.

— Если меня вдруг не вызовут… почему бы и мне не провести этот день рядом с тобой? Глядишь, чем-нибудь помогу. Конечно, каждый день у меня не получится. Но иногда…

Ребекка молчала, ожидая знакомого ощущения расставленной ловушки. Как она всегда боялась привязанностей и обязательств, которые привязывали к себе большинство людей. Но прежнего страха не было. С тех пор как они с матерью ехали ее из Клейсвилла, она впервые почувствовала: ее место — здесь.

Здесь. Рядом с Байроном. В заботах о мертвых.

Эпилог

Ребекка раскрыла последнюю непрочитанную тетрадь дневников Хранительниц, которые она забрала из дома Сисси.

Уильям говорит, что снова виделся с Алисией. Как ни глупо завидовать, но я ему завидую. Хранительницам не дано видеть своих предшественниц. Я с этим смирилась. По мере того как я узнавала правила игры, которую Чарльз ведет с нами, я убеждалась, что часть из них служит для нашей, а не его защиты. Это не значит, что они мне нравятся. Иногда я устаю от тайн, от ощущения одиночества в мире живых. Порой мне так хочется убежать в тот мир и остаться в нем навсегда. Интересно, сохранится ли яркость красок и ощущений, когда я стану частью того мира?

Но я не могу туда убежать.

Пока что я остаюсь здесь, ощущая тяжелую ношу, когда-то переложенную Алисией на плечи моей матери. (Скольким членам моей семьи это испортило жизнь!) Я остаюсь здесь, зная, что она не ответит ни на один мой вопрос, даже если я передам его через Уильяма. Как-то я написала ей письмо. И оно исчезло, едва Алисия взяла конверт в руки.

Нет, со временем эта ноша не становится легче. А каково жить с сознанием того, что однажды ты передашь свою миссию той, кого любишь? У меня по-прежнему остаются вопросы. Я делаю то, что от меня требуется. Всю жизнь живу в этом городе и знаю: я выполняю миссию Хранительницы из любви к моему городу и моей семье… хотя знаю также, что это принесет моим близким немало страданий. Девочка, которую я люблю больше всех и которую считаю самой сильной, станет моей преемницей.

Иногда я ненавижу Чарльза. Ненавижу Алисию. Ненавижу даже собственную мать. И тем не менее буду делать то, что должна. Надеюсь, моя внучка простит меня.

Ребекка понимала: она могла бы написать то же самое. И еще много фраз, похожих на те, что оставляли ее предшественницы. В дневниках, сохраненных Мэйлин, она нашла ответы. Теперь Ребекка не чувствовала себя одинокой. Пусть женщины, написавшие эти слова, давно покинули мир живых, она ощущала их незримое присутствие.

Записи продолжались, но Ребекка не стала их читать. Она нашла чистую страницу, взяла ручку и начала писать: «Первым пробудившимся мертвецом, встретившимся мне, была девочка-подросток по имени Дайша…»

Примечания

1

Или 38-го в более привычном нам измерении. (Прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

  • Выражение признательности
  • Пролог
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • 42
  • 43
  • 44
  • 45
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50
  • 51
  • 52
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57
  • Эпилог
  • *** Примечания ***