Дядя Веня [Алекс Тарн] (fb2) читать постранично, страница - 4

трахались в нормальных условиях. Сколько можно по кустам лазать?

Соня. Что я могу сделать? В доме всего три спальни.

Телегин. Не «всего три», а целых три. Почему твой козел-папаша со своей профурсеткой должен занимать именно нашу девичью светелку?

Соня. «Нашу»!

Телегин. Именно, нашу! Мы с тобой хаверим уже третий год. Что они хотят, чтоб мы в подворотне жарились?

Соня. Тише!.. А что ты предлагаешь?

Телегин. Неужели непонятно? Дядю Веню к старухам, козла с профурсеткой — на его место, а мы с тобой — по прежней программе. Бэнг-бэнг-бэнг…

Соня. Слушай, имей совесть. Он мне отец все-таки. Я его восемь лет не видела. И никакой он не козел. Просто несчастный человек.

Телегин. Ага, несчастный… Во-первых, ему до тебя как до лампочки. Он сюда не ради тебя приехал. Кстати, в самом деле, а зачем он сюда прикатил? Геморрой лечить? Веню доводить? Может, он тебе открылся, дочурке дорогой? Молчишь? Вот видишь — ты тоже не знаешь…

Соня. Знаешь что, если кто тут козел, так это ты. (передразнивает) «Наша девичья светелка»! Сними квартиру и будем жить как люди. (передразнивает) «Бэнг-бэнг-бэнг…» Слушать противно.

Телегин. Ты меня ниже пояса-то не бей. Сама ведь знаешь — мне еще год нужен. Вот добью этот гадский университет и сразу поженимся. Думаешь, мне эта бодяга не надоела? Все эти родственнички твои, с пальмы упавшие?

Соня (смеется). Не с пальмы, а с дуба. Они такие всегда были, даже когда пальм в окрестности не наблюдалось.

Телегин (мрачно). Угу.

Соня (толкает его плечом) Пойдем пройдемся, что ли…

Телегин (продолжает с наигранным безразличием перебирать струны). Пройтись… Только чтобы опять эти за нами не увязались, как утром…

Соня. А ты дольше сиди, раздумывай… (тихонько) Бэнг-бэнг-бэнг…

Телегин (поет). «А не пойтиться ли пройтиться, туда где мельница вертится, там где фонтанчик шпинделяет и лепестричество блестит…»

Соня и Телегин уходят.

Войницкий. Хоть у этих все в порядке.

Мария Борисовна (отрываясь от книги). У кого?

Войницкий. Я говорю, слава Богу, что хоть у Сони все в порядке.

Мария Борисовна. Ты имеешь в виду ее дружбу с Илюшей?

Войницкий. Если тебе угодно называть это дружбой.

Мария Борисовна. А как тебе угодно это называть?

Войницкий. Да, в самом деле, как? Я — не знаю. Меня вообще эта местная манера… э-э-э… смущает. Вдруг обнаруживаешь, что вчерашние дети живут у тебя под боком как муж с женой, спят в одной постели, и все это происходит как-то незаметно, тихой сапой, как само собой разумеющееся. Черт его знает… Есть в этом что-то приземленное; бытовуха какая-то. Хотя, с другой стороны, если вспомнить пуританские порядки нашей молодости… — что в них было хорошего? Все эти безысходные обжимания на садовых скамейках, акробатический секс на батареях парового отопления, вечные поиски свободной хаты…

Мария Борисовна. Не знаю, Веня. Так здесь принято, вот и все. Что ты можешь с этим поделать? В чужой монастырь со своим уставом…

Войницкий. Да. Именно так. Чужой он, монастырь. Чужой. Прежний был мерзкий, а этот — чужой. Что лучше?

Мария Борисовна. Веня, послушай меня, дорогой, я давно тебе собиралась сказать. Ты меня очень беспокоишь в последнее время.

Войницкий. Ах, мама, избавь меня, пожалуйста…

Мария Борисовна. Нет, ты мне скажи — что с тобою происходит? Взвинченный, раздраженный, третируешь Александра… Что случилось?

Войницкий. Что случилось… Мне и самому хотелось бы знать. Посмотри на меня, мама. Мне сорок семь лет. И кто я? Чего достиг в этой жизни? Ни семьи, ни детей, ни работы. Впрочем, извините, работа имеется. Я доблестно проверяю сумки на входе в универмаг! Конечно, у меня есть все основания быть довольным жизнью…

Мария Борисовна. Но Веня, кто ж тебе мешает все это изменить? Ты ведь закончил институт, у тебя специальность.

Войницкий. Институт! Специальность! Курам насмех! Разве ты не слышала, как тут Мишка давеча распространялся насчет «свободного времени», пьянок в колхозе и медсестры в каптерке? Разве только он тогда так жил и работал? Все так жили, и я в том числе. Да и потом, если ты помнишь, я из КБ своего ушел еще в 81-ом. Тогда было модно работать оператором газовой котельной, читать самиздат и стоять в оппозиции тоталитарному режиму. В этом, дорогая мамочка, и выражается моя нынешняя сугубая специализация. Ну? И что прикажешь с этим делать здесь, в Земле Обетованной? Кочегары здесь ни к чему; да если бы и были к чему — какой тут статус у кочегара? В России восьмидесятых, бывало, как услышат, что ты в котельной работаешь… О! Сразу такое уважение! Мужики кивают эдак со значением, девочки смотрят восторженно… ну как же — престиж! Кочегар! Аристократ духа!

А насчет оппозиции режиму — где-где, а в Израиле этим никого не удивишь. Тут каждый находится в оппозиции, даже члены кабинета министров. Пять миллионов