Эпоха тьмы [Грэм Макнилл] (fb2) читать онлайн

- Эпоха тьмы (пер. Сетевой перевод) (а.с. Антология фантастики -2011) (и.с. Warhammer 40000) 740 Кб, 289с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Грэм Макнилл - Джеймс Сваллоу - Аарон Дембски-Боуден - Гэв Торп - Крис Райт

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Грэм Макнилл, Джеймс Сваллоу, Джон Френч, Крис Райт, Гэв Торп, Дэн Абнетт, Роб Сандерс, Аарон Дембски-Боуден
Эпоха тьмы
(Warhammer 40.000 — 16)

Грэм Макнилл Правила боя

Ему хотелось рыдать, но за последние два года его сердце обратилось в камень. Слишком много требовалось от него, слишком много утрачено, и в нем более не осталось скорби. Братья отринуты, мир Ультрамара сожжен, а золотая мечта о галактическом единении обращена в пепел. Столь исключительный момент истории следовало бы оплакать. Он требовал слез, терзания одежд, вырывания волос или хотя бы вспышки первобытной ярости.

Он не позволял себе облегчить душу.

Если упадет хоть одна слезинка, их невозможно будет остановить.

Арканиум представлял собой куб размером в двадцать квадратных метров с высеченными в каждой стене арочными входами, который освещался тусклым светом толстых свечей на железных канделябрах в форме орлов и рычащих львов. Пол был из темного сланца, стены из обычной древесины, отполированной его собственной рукой до идеальной гладкости. Он помнил, как прятался здесь в былые годы, когда непрерывные склоки между сенаторами Макрагга становились невыносимыми для мальчика, жаждавшего действия и волнения.

Но мальчика не стало, он утонул в крови убийства Конора и волне безудержной резни, начатой им после предательства. Когда-то он называл это правосудием, но со временем понял, что им двигало по-настоящему. Месть никогда не была достойной причиной посылать людей на войну, и он решил больше никогда не поддаваться подобным соблазнам. Обнаружив изъян, он старался избавиться от него, и при казни Галана эмоции последний раз направляли его руку.

Он вернулся обратно к книге, прислушиваясь к шуму в крепости за любовно вытесанными стенами личного убежища. Некогда это место находилось вдали от просителей, построенное в сотнях миль от ближайшего поселения, но теперь его уединенность осталась в прошлом. Сейчас Арканиум окружали акры облицованных мрамором стен, сверкающие геодезические купола, устремленные ввысь башни и строения с идеальными пропорциями. Вокруг комнаты возвели целую библиотеку, и хотя зодчие с математиками молили его принять во внимание гармоническую геометрию золотого сечения их чертежей, он не позволил разрушить Арканиум.

Ему захотелось улыбнуться после осознания, что казнь Галлана все же не стала последним действием, когда он руководствовался эмоциями. Но улыбка так и не появилась, и по сравнению с тем, что занимало его мысли сейчас, желание цепляться за воспоминание из детства казалось жалким.

Он сидел за тяжелым столом из черного дерева, перечитывая только что записанные в огромный том слова. Корешок книги был метровой длины, достаточно толстым, чтобы вместить тридцать сантиметров листов. Мягкий кожаный переплет был украшен сусальным золотом, страницы сделаны из бледного пергамента, который до сих пор пах зверем, из чьей шкуры его изготовили. Левую страницу заполнял мелкий вьющийся текст, ровные буквы составляли идеально ровные строчки.

Работа продвигалась, и с каждым днем он был на шаг ближе к завершению.

Книга станет его величайшим трудом, его Магнум Опус, творением, благодаря которому его запомнят в веках. Некоторые могли счесть подобную мысль тщеславной, но только не он. В работе сохранится все, что пытался создать его генетический отец. Это учение заложит необходимый фундамент, чтобы выстоять перед надвигающейся бурей.

Самоотверженность, а не гордыня направляли его руку, когда он записывал десятилетия знаний, каждая глава и строфа были частичкой его биологически запрограммированного гения, каждая крупица вживленной информации — кирпичик, который в совокупности с другими выстроят творение масштабов куда более грандиозных, нежели просто сумму их составляющих.

После опустошения Калта легион нуждался в нем даже больше, чем обычно. Гордости его воинов был нанесен тяжкий удар, и они отчаянно нуждались в своем примогениторе. Каждый день илоты приносили ему прошения об аудиенции от капитанов орденов, но его труд был слишком важен, чтобы удовлетворять эти просьбы.

Они не могли взять в толк, почему он заперся от сынов, но им и не следовало этого понимать. От них требовалось только подчинение, даже если его приказы на первый взгляд были бессмысленны или казались еретическими, как те, которые ввергли галактику в пламя.

За все годы служения генетическому отцу ему никогда не приходилось сталкиваться со столь ужасным выбором.

Империум утрачен. Весь опыт говорил ему об этом, но его предательство могло стать тем, что спасет фундаментальную мечту от исчезновения.

Тело Империума умирало, но идеалы, лежавшие в его основании, могли уцелеть.

Отец поймет, даже если остальные — нет.

Робаут Жиллиман написал два слова в заголовке правой страницы: слова измены, слова спасения. Слова нового начинания.

Империум Секундус.

Бой 94

Его звали Рем Вентан из 4-й роты Ультрадесантников, и он был предателем.

Ему нисколько это не нравилось, но он был не в силах изменить это. Приказы поступили непосредственно от примарха, а если в Ультрадесантников и вбивали что-то намертво с первых дней обучения, то это беспрекословное подчинение любым приказам.

То и дело горы Талассара озарялись резкими блеклыми вспышками, когда яркие огненные всполохи оставляли в ночном небе пламенеющие следы, похожие на фосфорные слезы. Отступление из Кастра Публиус было долгим и изнурительным, не в последнюю очередь из-за неумолимого и упорного преследования. Подобно бритвоплавникам, учуявшим в воде запах крови, воины Мортариона, единожды вступив в сражение, уже не сдавались, не ослабляли напор и не прекращали атаковать.

Когда-то Рем уважал их за это.

Он понятия не имел, как идет война на остальном Талассаре. Ему было известно лишь то, что сообщали по воксу шлема планировщики из гранд-стратегиума, но они ревностно хранили секреты и с большой неохотой делились данными.

Восемнадцатая рота удерживала Кастра Публиус до последнего воина, достаточно долго, чтобы остальные Ультрадесантники успели отступить на заранее подготовленные позиции, которые занимали илоты, оборонительные саперы Талассара и монструозные конструкты-орудия Механикум. Эти орудия играли ключевую роль в их стратегии, и Рем был благодарен примарху за то, что тот счел необходимым потребовать постоянного присутствия марсианского жречества на каждом мире Ультрамара, до того как Красная Планета переметнулась на сторону Магистра Войны.

Рем встал на ноги и поднял с камней болтер. Он проверил оружие и передернул затвор — действие уже стало настолько обыденным, что он выполнял его автоматически. Как и все, чем занимался воин XIII легиона. Закрепив болтер на бедре, он окинул взглядом окружающий пейзаж.

Горы Талассара змеились по единственному континенту планеты. Они походили на выгнутый хребет, где каждый позвонок был искривленной вершиной, а промежутки между ними — горными долинами с уходящими в скалу трещинами, которые превращались в скрытые расселины, уводящие в тупики грабены и узкие ущелья, дно которых никогда не видело света. Подобная местность помогала защитникам, и каждый сценарий обороны основывался на гористых преградах и связанных воедино укреплениях.

Но в этих сценариях не учли такого беспощадного врага, как Гвардия Смерти.

Долину, в которой сейчас находился Рем, перекрывала наклонная стенка из спрессованных обломков и быстротвердеющего рокрита с цепью укрепленных редутов и опорных пунктов. Он не удивлялся тому, с какой скоростью и завершенностью Механикум могли изменять ландшафт, но все же перед ним открывался невероятный вид.

Долину расширили и углубили, склоны взорвали, срыли, пробурили и вскопали, чтобы создать череду протянувшихся на всю ее ширину земляных валов. Его 4-я рота разместилась здесь менее половины дня назад, когда дно долины было еще ровным и пустым, а черные стены из вулканической породы расцвечивали морозостойкие лишайники и высокие вечнозеленые пихты. Теперь все это испарилось — некогда цветущая высокогорная долина напоминала карьер, который разрабатывали многие десятилетия. Подразделения Талассарской ауксилии занимали хитроумно расположенные редуты из прессованных блоков, тяжелые орудия Ультрадесантников заняли места на насыпях, которых десять часов назад здесь еще и в помине не было.

Отступление выдалось тяжелым, передовые подразделения Гвардии Смерти не отставали от них ни на шаг. Рему претила мысль отдавать инициативу врагу, но согласно новой доктрине им следовало отходить.

Разделенные на тщательно расположенные группы, три тысячи легионеров-астартес из 4-й роты отдыхали за высокой стеной, пока Рем шел между ними. Он вздрогнул, оказавшись под сенью одного из конструктов-орудий Механикум. Машина возвышалась над ним горой, длиннее и шире Галереи Мечей на Макрагге, от низкого басового гула ее мощного двигателя дрожала земля. Огромный корпус пыльно-охряного цвета усеивали орудия, покрывали предупредительные шевроны и отмечали черно-белые символы Шестеренки Механикум.

Его воины находились за стеной, каждое отделение расположено в полном соответствии с новой оперативной доктриной. Как составная часть радикального изменения в организации легиона из Крепости Геры поступил ряд новых установок и боевых предписаний, которые вводили строгие директивы касательно того, как следует сражаться каждому отдельному воину и отделению. Ему казалось странным менять командную самостоятельность на заранее определенные своды действий, но если кто-то и мог разработать оперативную доктрину против любого врага и для любой ситуации, то это был Робаут Жиллиман.

На ведущих к стрелковой платформе ступенях он заметил сержанта Барку, который слушал рапорты скаутов 4-й роты с высящихся над ними утесов. Из всех воинов Ультрадесанта они испытывали наибольшие сложности с новыми правилами, но природа их методов действий стала настолько всеобъемлющей, что даже вспыльчивый Нарон Ваттиан, Главный скаут 4-й роты, так и не нашел в них ни единого изъяна.

— Есть признаки врага, сержант? — спросил Рем.

Барка повернулся и ударил кулаком о грудь, поприветствовав его, как было принято еще до Объединения. Подобный жест сержанта показался ему странным, но по здравом размышлении Рем пришел к выводу, что это было все же лучше, чем аквила, учитывая их статус предателей.

— Значительная активность в окрестностях Кастра Публиус, но признаков, что они в пути, пока нет, — доложил Барка, вытянув руки по швам, словно он находился на плацу, а не посреди поля боя.

— Мы не на Макрагге, сержант, — сказал Рем. — Можно без формальностей.

Барка кивнул, но не шевельнулся.

— Правила, капитан, — ответил сержант. — Раз мы на войне, это еще не причина забывать о них. Из-за этого начался беспорядок. О правилах забыли. А пока я служу, этому не бывать.

— Это упрек? — спросил Рем, стирая шершавую черную пыль с лазурной поверхности боевых доспехов.

— Никак нет, сэр, — произнес Барка, не отрывая взгляд от точки над его правым плечом. — Констатация факта.

— Тут ты совершенно прав, сержант, — согласился Рем. — Если бы за Магистром Войны следил такой надсмотрщик как ты, всего этого можно было бы избежать.

— Я серьезно, капитан, — сказал Барка.

— Как и я, — ответил Рем, поднявшись по ступеням и окинув взором горы. Барка почтительно последовал за ним и остановился рядом, готовый выполнить любой приказ. Хотя Рем пока не видел подразделений Гвардии Смерти, он знал, что они уже проникают в нижние долины, выискивая слабые места в оборонительных порядках Ультрадесантников.

— Я не инженер, но даже мне понятно, что мы не удержим стену, — отозвался Барка.

— К чему ты ведешь?

— Они возвели стену слишком далеко. Самая узкая часть долины позади нас.

— И?

— Стена слишком длинная, — удивленно продолжил Барка, не понимая, почему капитан не замечает очевидного. — Нам не хватит воинов и тяжелых орудий, чтобы отразить серьезный штурм.

Барка указал через плечо.

— На юге находится Ущелье Яелена, но оно слишком узкое для тяжелой бронетехники. Геликанские Ступени защищают Кастра Мэстор на севере. Это единственный доступный путь сквозь наши порядки, и Гвардия Смерти вскоре поймет это.

— Все так, сержант, — сказал Рем. — У тебя есть идеи?

— Конечно. Похоже, вы хотите, чтобы они атаковали здесь. Но я не понимаю, зачем нам позволять им сделать это вместо того, чтобы атаковать самим?

— Гвардия Смерти продвигается, словно приливная волна, — произнес Рем. — Если мы встретимся с ними в открытом бою, нас просто сметут. Поэтому мы отступаем, заманивая их все дальше, заставляя растянуться и рассредоточиться. Когда это случится, мы ударим.

— Таков ваш план?

— Нет, — сказал Рем. — Эта стратегия определена в писании примарха.

— Разрешите говорить прямо? — спросил Барка.

— Разрешаю.

— Мы действительно собираемся основывать тактику на книге?

— На книге примарха, — напомнил ему Рем.

— Я помню и не хочу проявлять неуважение подобными вопросами, но может ли книга — пусть и написанная примархом — учесть все вероятности?

— Вскоре мы это узнаем, — сказал Рем, услышав переговоры по воксу.

Подразделения Гвардии Смерти входили в низовья долины.

— Поднимай людей, сержант, — приказал Рем.

— Так точно, капитан, — ответил Барка. Сержант поспешно отдал честь и отправился к 4-й роте.

Рем Вентан всмотрелся вдаль, где в горах мерцали огни. Кастра Публиус пал, оборонявшие его Ультрадесантники погибли, и теперь Гвардия Смерти шла за ними.

Как же до подобного могло дойти?

Гвардия Смерти атаковала через пятьдесят две минуты — беспощадное наступление, возглавляемое тяжелой бронетехникой и дредноутами. Это был бронированный кулак, рассчитанный на то, чтобы смять защитников, а идущие следом войска завершат уничтожение. За оливковыми «Лэнд рейдерами», которые обстреливали защитников раскалёнными болтерными снарядами, ехали механизированные пехотные отделения. Воины в такого же цвета доспехах покинули бронетранспортеры, дисциплинированно развернулись в фаланги и начали неумолимое продвижение к позициям Ультрадесантников.

По воинам велся непрерывный лазерный и болтерный огонь, который выкашивал целые просеки в их рядах, но они даже не думали замедляться. Немногочисленная артиллерия обстреливала противников специальными снарядами, уничтожая целые отделения во вспышках света и звука. Вот в бой вступили вражеские дредноуты, орудийные руки разрезали защитников с механической точностью и смертоносностью.

Рем увидел, как пара действующих согласовано дредноутов вырезала целое отделение Ультрадесантников, и крикнул последнему орудийному расчету уничтожить их. В сторону дредноутов вырвалась тройка ракет, и одна из машин остановилась, когда ей в бок один за другим попало два снаряда. Спустя пару мгновений саркофаг второго дредноута получил прямое попадание из мульти-мелты.

Но это были лишь кратковременные успехи, яркие моменты перед лицом неумолимых обстоятельств. Гвардейцы Смерти сражались, будто машины, шагая вперед с бездумным, бесчувственным рвением бездушных механических существ. Рем был воином, генетически созданным убийцей великого мастерства, но его сотворили не просто ради войны. Он гордился своими способностями, наслаждался возможностью показать свои навыки в сражении, но наблюдать за Гвардией Смерти — означало столкнуться с противником, который считал, что сущность войны — истощение.

Но Рем не намеревался плясать под боевые барабаны Гвардии Смерти.

На его визоре вспыхивали и бежали оперативные сводки, списки потерь, процент смертности врага, прогнозируемые результаты и десяток других боевых переменных. Такой поток информации захлестнул бы даже аугментированного тактикуса Имперской Армии, но благодаря генетически улучшенной когнитивной структуре разума Рем обрабатывал ее в мгновение ока.

Пока Гвардия Смерти перегруппировывалась для очередной атаки, Рем сверил боевую обстановку с заложенными в эйдетическую память оперативными схемами примарха. Логически следуя по прогнозируемому ходу дальнейших действий, он обнаружил совпадение. Настало время отступать.

Рем закрепил болтер на бедре и отдал приказ отходить — одна из двух десятков доступных ему возможностей. С плавной четкостью отделения Ультрадесантников начали по одному покидать позиции, пока Талассарская ауксилия заполняла пространство перед стеной лазерным огнем. Орудие Механикум, пусть и не было спроектировано для войны, тем не менее обладало внушительным комплексом вооружения для самозащиты. Едва гигантские гусеницы начали увозить его с поля боя, как над долиной разнесся оглушительный рев, звук казался удивительно глухим без привычного сотрясающего грохота болтеров. Артиллерийские установки дали последний залп и спешно выехали на извилистую горную дорогу.

Рем спрыгнул со стены и присоединился к сержанту Барке и своему изрядно поредевшему командному отделению. Ит, Гелика и Пил погибли, из-за чего огневая мощь отделения ослабла, но писание примарха учитывало подобную ситуацию, и Рем заменил павших бойцами из отделений, которые вышли из боя без потерь.

Гвардейцы Смерти уже добралась до стены и принялись взбираться на нее. Когда Ультрадесантники преодолели гребень, Рем передал закодированную импульсную передачу адепту Механикум в монструозном конструкте-орудии. Секунду спустя серия контролируемых взрывов обрушила стену, и в долину сошла разрушительная лавина. Они лишь тянули время. Гвардия Смерти вскоре преодолеет новую преграду, но этого пока было достаточно.

Барка кивнул Вентану, вместе с остальными отступая в горы.

— Мы загоняем себя в угол, — заметил сержант. — Думаешь, мы сделали достаточно, чтобы сломить их у стен Кастра Танагра?

Рем не ответил. По экрану прокручивались тактические данные о соотношении погибших и раненых. Данные были неутешительными, но численность роты пока находилась в пределах, достаточных для ведения боя. В оперативные сводки просачивались обзоры из гранд-стратегиума, касающиеся уровня потерь Гвардии Смерти от непрерывного обстрела из укреплений Ультрадесантников.

— Похоже на то, — ответил он. — Другие ордены хорошо постарались.

— Но не так хорошо, как мы? — спросил Барка.

— Нет, не так, — сказал Рем. — Никто не превзойдет Проблемную Четвертую, да?

— Только не во время мой службы, — согласился Барка.

Рему понравился пыл сержанта, ему приятно было слышать такую гордую агрессию в голосе воина. Похоже, доктринальная концепция примарха к войне подходила к превратностям сражений.

Но это была лишь одна схватка, и один противник из многих.

Настоящие испытания ждали впереди.

Бой 136

Гололит, проецируемый над блестящей поверхностью картографа, озарял гранд-стратегиум резким светом. Он отбрасывал тени на мерцающие стены и обесцвечивал загорелые лица. Воздух был густым и спертым, насыщен запахом токсичных масел и едких мазей, которые медленно тлели в кадильницах Механикум. Он пах машинным маслом, смешанным с десятком ядовитых соединений, и хотя это было колдовством Механикум, оно безусловно действовало. Легионеры-астартес вдыхали эти испарения без видимых усилий, но смертные в гранд-стратегиуме то и дело кашляли и вытирали слезы, которые непрерывным потоком текли из глаз.

Рем Вентан не знал, эти слезы были вызваны нефтехимическими раздражителями в горелках или видом того, как разрушают столь прекрасный мир. Наверное, и то, и другое, подумалось ему.

Он взирал на опустошение Прандиума, и ему хотелось плакать. Самый прекрасный мир Ультрамара, его чудесные леса, рукотворные горы и сверкающие озера горели либо были окутаны дымом и задыхались от загрязнений.

Ангрон никогда не боялся прибегать к крайним мерам, и спустил своих Пожирателей Миров с цепи наиболее жестоким способом. Как-то раз Рем слышал слова примарха о том, что легион Ангрона мог победить там, где все другие потерпели бы поражение, потому что Красный Ангел был готов зайти куда дальше остальных и сражаться так, как другие сочли бы неприемлемым.

Наблюдая за тем, что Пожиратели Миров творят с Прандиумом, Рем понял значение этих слов.

Это была не справедливая война, но воплощение резни и разрушения. Великий труд примарха явно не учитывал бой со столь ужасным врагом.

Пожиратели Миров обрушились на Прандиум после опустошительной бомбардировки, сравнявшей с землей большинство его величественных городов и ввергнувшей в пламя мир от полюса до полюса. По правде говоря, спасать было практически нечего. Миллионы людей погибли, взрывы загрязнили воздух и моря на тысячи лет.

И все же Прандиум оставался ценным. Он находился возле точки прыжка по направлению к ядру галактики, а это означало, что тот, кто контролировал Прандиум, мог контролировать весь Ультрамар. Даже если Прандиум превратили бы в выжженную безжизненную скалу, он все равно был миром Ультрамара, а ни одна планета, по которой ступал Робаут Жиллиман, не сдастся без боя.

Сражение наступило вскоре после непоправимого урона, нанесенного солнцу Калта, и Рему казалось, будто их миры терзают один за другим. Подобно древнему, рассыпающемуся знамени, которое достали из стазисного хранилища в Крепости Геры, крепкая ткань Ультрамара рвалась. Одну из множества безумных атак на империю Ультрадесантников, вторжение на Талассар, удалось отразить. Идя на поводу очевидного успеха, воины Мортариона чрезмерно растянули свои войска и оказались уязвимы, когда бросились на горную твердыню Кастра Танагра.

В крепости располагались подразделения 4-й, 9-й и 45-й рот, а когда Гвардия Смерти пошла на приступ, 49-я, 34-я и 20-я роты обошли их с флангов и полностью уничтожили. Это был вдохновляющий момент, хотя Рем не знал, как подобное можно повторить на Прандиуме.

Вокруг картографа с мрачными, будто высеченными из гранита, лицами стояли капитаны четырнадцати боевых рот Ультрадесантников вместе со своими заместителями, старшими сержантами и савантами. Боевые логисты закачивали в картограф информацию, стратегические данные в реальном времени, отображавшие терзаемую войной планету.

Планету, гибнущую у них на глазах.

— Пятая рота выходит на позицию, — произнес капитан Гонория из 23-й. — К ней на помощь направляется Семнадцатая.

— Вражеские войска атаковали Двадцать пятую, — сказал Урат из 39-й.

— Восточный фланг Адаполиса вот-вот сомнут, — сообщил Эвексиан из 7-й. — Они прорвутся через пару часов. Отдаю приказ Сорок третьей и Тридцать седьмой отступать.

— Тринадцатая и Двадцать восьмая вышли на позиции, чтобы отразить наступление с севера? — спросил Рем.

— Так точно, — подтвердил Гонория. — Третья, Пятая и Девятая роты Пожирателей Миров наступают на границе Зарагосской провинции. Если мы не отправим подкрепления, то потеряем весь западный фланг.

Рем обошел картограф, сцепив руки за спиной, пытаясь найти изъян в плане Ангрона. Как старший капитан в гранд-стратегиуме он руководил войсками Ультрадесантников на Прандиуме, уровень командования, который прежде никогда ему не поручали, но сейчас примарх лично назначил его на эту должность.

Почему выбрали его? В гранд-стратегиуме было множество других, более опытных воинов. После Талассара Рем и 4-я сражались в десятках других, менее значительных по масштабу боевых действиях и каждый раз одерживали победу, но все они велись на уровне рот, и в его распоряжении никогда не находилось больше пары тысяч бойцов.

Это был совершенно иной уровень боевых действий. Конечно, Рема учили командовать обороной целого мира, но ему никогда прежде не приходилось заниматься чем-то подобным. Учения примарха были навеки отпечатаны в его разуме: возможности, переменные, параметры, способы действия, исходы и тысячи подобных планов на все случаи жизни.

Это сработало на Талассаре, и Рем надеялся, что сработает и здесь.

Он шагнул к тактическому картографу и за миг оценил стратегическую ситуацию. Передвижения армий, дивизионов и когорт — тысячи элементов планетарного конфликта — являло собой паутину яростных наступлений, фланговых бросков, беспощадных схваток и окружений. В Пардузии была полностью уничтожена 19-я рота, и Пожиратели Миров поспешно двигались на север через пустоши, где раньше находились декоративные пастбища, где кочевали дикие лошади и пышно цвели редкие растения, практически исчезнувшие в остальном Ультрамаре.

Собравшиеся капитаны взирали на него, не желая посылать своих братьев на верную смерть по приказам, которые ломали целостность оборонительных порядков Ультрадесантников. По карте случайным образом вились синие дуги и линии, представлявшие обособленные укрепления космических десантников, оборонительные ауксилии или реквизированные подразделения Имперской Армии.

— Какие будут приказы, капитан Вентан? — требовательно спросил капитан Гонория.

Рем посмотрел на карту, анализируя обстановку сквозь призму творения примарха. В голове тут же сформировались приказы, но они казались бессмысленными. Он проверил выводы, хотя знал, что они правильные.

— Приказываю Двадцать пятой и Седьмой перегруппироваться по ширине фронта, — произнес Вентан, — Семнадцатой удерживать позицию.

— Но что с Пятой? — запротестовал Урат. — Она окажется отрезана от Семнадцатой, которая прикрывает ее фланг.

— Выполняйте, — сказал Рем.

— Ты обрекаешь воинов на бессмысленную гибель, — произнес Гонория, крепко вцепившись в край картографа. — Я не могу просто смотреть, как из-за этого безумия ты губишь мир и лучших воинов.

— Ты сомневаешься в моих приказах? — спросил Вентан.

— Да, черт возьми, — резко отозвался Гонория, прежде чем успел взять себя в руки. Капитан 23-й глубоко вздохнул. — Я знаю о твоем подвиге на Калте, Рем. Черт подери, мы все уважаем тебя за него, и я знаю, что примарх прислушивается к твоим словам. Он ждет от тебя великих свершений, но это же безумие. Ты разве сам этого не видишь?

— Подвергая сомнению мои приказы, ты подвергаешь сомнению самого примарха, — мягко сказал Рем. — Ты действительно хочешь этого, Гонория?

— Я ничего не подвергаю сомнению, Рем, — начал защищаться Гонория. Он взмахнул рукой, указывая всю катастрофичность ситуации на проекции Прандиума. — Но как эти маневры остановят Пожирателей Миров? Мясники Красного Ангела опустошают Прандиум, ты только помогаешь им.

Рем промолчал. Как бы он не был солидарен с чувствами Гонории, ему следовало полагаться на суждение примарха. Попытаться понять логику разума, созданного генетическим мастерством Императора, было почти невозможно. Полёт фантазии, интуицию и логику примарха Ультрадесанта мог понять только другой примарх. И то Рем сомневался, что любой из братьев Робаута Жиллимана может сравниться с его великим стратегическим гением.

И все же план, который он разработал, удастся лишь в том случае, если все без исключения шестеренки механизма будут работать слажено. Гонория, при всей его отваге и чести, препятствовал работе механизма. Этого нельзя было допускать. Только не сейчас.

— Ты освобожден от командования, Гонория, — сказал Рем. — Покинь стратегиум, пусть вместо тебя придет заместитель.

— Вентан, постой… — начал было Эвексиан.

— Хочешь присоединиться к Гонории? — спросил Рем.

— Никак нет, капитан Вентан, — сказал Эвексиан и быстро кивнул: — Но ты должен признать, что твои приказы кажутся несколько… противоречивыми. Ты понимаешь это, я ведь вижу по твоим глазам.

— Мне нужно знать только то, что мои приказы одобрил примарх, — ответил Рем. — Ты считаешь себя умнее нашего примогенитора? Хочешь сказать, ты понимаешь тонкости войны лучше нашего повелителя?

Молчание подсказало Рему требуемый ответ.

— Тогда исполняйте приказы, — сказал он.

Прандиум пылал. Небольшие иконки Ультрадесантников гасли по мере уничтожения, а ярко-красные Пожирателей Миров медленно расползались, словно лужи крови. Весь Прандиум оказался объят пламенем войны. Прекрасные девственные леса южных провинций обратились в засыпанные пеплом атомные пустоши, кристальные горы востока засыпало токсичными осадками — понадобятся тысячи лет, чтобы очиститься от них. Величественные города из ослепительного золотого и серебряного мрамора лежали в руинах, превращенные в обломки орбитальными обстрелами, которые смели их с лица мира, словно никогда и не существовало.

Война, которая началась как конфликт планетарных масштабов, в итоге превратилась в тысячи локальных боев между обособленными боевыми группами. Войска Ультрадесантников сражались в нескольких милях одно от другого, но с таким же успехом они могли находиться на разных планетах, поскольку были не в состоянии оказать поддержку друг другу.

Рему казалось, что он стремительно тонет, космический десантник уже сожалел о своем решении снять Гонорию и выставить его из гранд-стратегиума. Разве он сам не говорил с Баркой о важности надсмотрщика? Разве любой командир не нуждался в несогласном голосе, которые подвергал бы сомнениям его решения?

Он рассматривал карту, ища хоть какой-то проблеск надежды и задаваясь вопросом, где допустил ошибку. Что можно было сделать по-другому? Какой аспект учения примарха он понял неверным образом? Он реагировал на каждый маневр буквальным следованием новой доктрине, и все же Прандиум был в шаге от того, чтобы быть потерянным навсегда.

— Тринадцатой продвигаться вперед, — приказал он, машинально вспомнив другие уроки примарха. — Усильте Семнадцатую и прикажите Одиннадцатой обойти с фланга Пожирателей Миров, идущих на Тардонис. По вступлению в бой прижать их огнем.

— Так точно, — ответил Урат.

— Приказываю восьмой боевой группировке отступить к границам Иксианской провинции. Подразделениям Механикум прикрыть ее, саперам установить временные укрепления, — сказал Рем, когда в его превосходную память потекли новые оперативные переменные. Наконец он увидел закономерность и оценил, в каком шатком положении находились Пожиратели Миров. Чтобы добиться этого, потребовалось много крови и жизней, но теперь Рем увидел, какой сбалансированной была эта грандиозная стратегия.

— Чтобы одержать величайшую победу нужно пойти на величайший риск, — сказал ему примарх на радиоактивных пустошах Калта.

— Вы никогда не рискуете, — возразил Рем.

— Не так, как ты себе это представляешь, — ответил Жиллиман.

Пока обрабатывающий центр сознания Рема переваривал бессчетные ситуационные вероятности, отображенные на картографе, он уже просчитывал необходимые ответные действия и маневры. Некоторые говорили, что величайшие полководцы те, кто допускает наименьше ошибок, но Рем считал это глупостью. Величайшими полководцами были те, у кого имелся план на любой случай и кто знал наверняка, как именно будет сражаться враг. Следя за захватывающей дух красотой и сложностью разворачивающихся в уме стратагем, он не сомневался, что Робаут Жиллиман были именно таким полководцем.

Слова произносились будто сами по себе, используя его как проводник, дабы обрести жизнь.

— Приказываю боевой группировке «Ультима» перегруппироваться вдоль реки Аксиана, — говорил он. — Девятой и Двадцать пятой скорректировать направление наступления. Двигаться на северо-восток по координатам шесть-девять-альфа/восемь-три-дельта.

Капитаны начали выполнять его приказы без лишних вопросов, но Рем еще не закончил. Команды так и сыпались из него, каждая из них была словно отравленный дротик, нацеленный в сердце вражеского командира. Подчиненные едва поспевали за ним, когда он с ошеломляющей скоростью принялся отдавать приказы о маневрах на поле боя. Смятение читалось на их лицах, но когда армии Ультрадесантников начали по всей планете перегруппироваться, он заметил, как это выражение сменилось изумлением.

В центре Территорий Праксоса скопление красных иконок, изображавших одну из главных боевых групп Пожирателей Миров, попало в окружение, когда вокруг них сомкнулись, словно ворота, ранее обособленные подразделения Ультрадесантников, и враг попался в смертельный огневой мешок. Пару минут спустя иконки исчезли под соединенной мощью трех боевых рот Ультрадесантников, накрывших весь район ударами артиллерии, массированным болтерным огнем и обстрелом умело размещенных опустошителей.

Внезапно когорты Пожирателей Миров по всему Прандиуму оказались окружены и отрезаны друг от друга, когда импульсивная агрессивность завела их прямо под шквальный огонь Ультрадесантников. Это было похоже на эффект падающего домино, когда миллион расположенных, казалось бы, случайным образом костяшек начали падать друг на друга, создавая шедевр действия кинетической энергии. Ранее отступавшие роты Ультрадесанта разворачивались и соединялись со своими братьями, а после заключали Пожирателей Миров в смертельные ловушки, из которых не было спасения.

Словно в изящном балете, Ультрадесантники маневрировали в унисон с командами Рема, действуя вместе в превосходной гармонии: элегантная и безукоризненно отлаженная машина для убийств. Красные иконки захватчиков гасли одна за другой, в то время как иконки Ультрадесанта и дальше продолжали синеть на карте. Индикаторы потерь начали падать, пока не достигли нуля. А Пожиратели Миров продолжали гибнуть.

Через час утихли последние бои, и Прандиум был спасен.

— Не могу поверить, — прошептал Урат, когда со всех уголков опустошенного мира стали поступать доклады об окончании сражений.

— Это просто невозможно, — выдохнул Эвексиан. — Так быстро, так безжалостно.

Рем и сам едва верил, что конец наступил так быстро. Одно дело было надеяться на великую работу примарха, но увидеть ее в действии — совершенно другое.

— Уровень оперативной готовности? — спросил Рем.

Капитаны принялись поспешно собирать информацию, отфильтровывая доклады с полей, рапорты о потерях, уровень расхода боеприпасов и коэффициент снижения эффективности подразделений. По картографу потекли доклады — одни красные, другие оранжевые, но большинство насыщенно зеленого цвета. Урат подвел итог нескончаемого потока информации, но Рем не нуждался в объяснении, визуальные результаты говорили сами за себя.

— Семьдесят семь процентов подразделений докладывают о полной боевой эффективности, — произнес Урат. — Восемь процентов находятся на минимальном или небезопасном уровне боеготовности, еще тринадцать процентов на граничных уровнях боевой эффективности. К дальнейшим боевым действиям непригодны только два процента.

— Если бы я не видел это своими глазами… — произнес Эвексиан, озвучивая мнение всех присутствующих.

— И все это благодаря труду примарха? — сказал Урат.

— А ты разве сомневался? — спросил Рем.

— Будь я проклят, но на миг засомневался, Рем, — ответил Урат, вытирая пот со лба. — Если хочешь, можешь сделать мне выговор, но я боялся, что Прандиум потерян. Вместе с большей частью легиона.

— Прандиум считай все равно потерян, — горько заметил Эвексиан. — Посмотрите, что это подонки сотворили со Светлой Девой Ультрамара. Как планета сможет восстановиться после такого опустошения?

— Миры Ультрамара сильнее прочих, Эвексиан, — произнес Рем, облегченно выдохнув и улыбнувшись после одержанной победы. — Прандиум восстановится и станет еще более прекрасным, нежели ранее. Поверь, потребуется нечто больше, чем мясники Ангрона, чтобы разрушить его красоту.

Бой 228

— Не нравится мне это, — проворчал сержант Барка. — Такое чувство, будто мы летим в консервной банке. Я плевком могу пробить фюзеляж.

— Вообще-то у тебя кислотная слюна, — напомнил Рем. — Вряд ли есть корпус или фюзеляж, в котором ты не смог бы проделать дыру.

— Вы меня поняли.

— Да, но не волнуйся. «Громовой ястреб» лишь промежуточный образец. Он не задержится надолго.

— Отрадно слышать, — сказал Барка, осматривая грубую заводскую отделку грохочущего боевого корабля. Его ребра жесткости торчали на виду, а проводка извивалась плотными пучками кабелей из одной части угловатого фюзеляжа в другой. Ультрамар лежал вдали от основных миров-кузниц Механикум, и XIII легион лишь недавно получил новые боевые корабли для флота. Рема раздражала поспешная проектировка, низкокачественная сборка и непрофессиональная разработка этого корабля.

Ни один мастер не счел бы подобную поделку достойной своего имени, и Рема это нисколько не удивляло. Судя по всему, летательный аппарат собрали сервиторы, и то, что капитану приходилось вверять ему свою жизнь, совсем не прибавляло уверенности. На переборке рядом с ним было вытравлено кислотой клеймо Механикум, и Рем коснулся его на удачу.

— Я все видел, — сказал Барка. — Суеверия?

Сержант задал вопрос как бы в шутку, но Рем услышал в его голосе предупреждение и понял, что следует тщательно выбирать слова. Барка будет в своем праве осудить вышестоящего офицера за поведение, недостойное воина Ультрадесанта. Даже сейчас, в боевых условиях.

Особенно сейчас.

— Нет, но мне легче оттого, что Механикум доверяют своей машине достаточно, чтобы отметить ее своей печатью.

— Наверное, благодаря ей корабль еще не развалился, — предположил Барка, когда «Громовой ястреб» заложил вираж вокруг обожженного солнцем агросилоса Квинтарна. Проникающие сквозь иллюминаторы солнечные лучи дрожали от непрерывной болтанки, и Рем ощутил, как что-то отскочило от брюха корабля. Удар или сбой системы? Его сердце екнуло, когда машина резко ушла вниз, крыло прошло в метре от посеребренного силоса.

— Цель прямо по курсу, — прозвучал по воксу голос, кажущийся напряженным от усилия держать трясущийся корабль в воздухе. Судя по его тембру, Рем понял, что экипаж новой машины прикладывал для этого неимоверные усилия. «Грозовая птица» была тяжеловесной, прочной, поэтому на ней было приятно летать, и достаточно безопасной, чтобы доставить убийц-легионеров туда, где в них была необходимость.

Рем подключил загрузочные устройства шлема к пиктерам в носовой части корабля и увидел безупречную симметричность Идрисии, одного из самых больших сельскохозяйственных городов-гидрополисов Квинтарна. И хотя он был полностью ориентирован под хранение и переработку зерновых, город по-своему оставался прекрасным — величественные башни, украшенные колоннами склады, облицованные мрамором здания. Перед взором проносились улицы -искусное сочетание функциональности и эстетики. Как почти везде в Ультрамаре, примарх использовал свой гений для проектировки дизайна и планировки городов.

Плохо, что он не воспользовался им для разработки боевого корабля.

Опорные пункты врага в городе отмечались красным, и Рему хватило одного взгляда, чтобы понять, как глубоко противник запустил свои пламенеющие когти в метрополь. Этот противник более всех преуспел в городских боях из-за приверженности оружию, которое лучше всего действовало на коротких и средних дистанциях и могло с легкостью прожечь даже самое надежное укрытие.

Битва должна была стать самой сложной из всех, в которых ему доселе доводилось участвовать. В предыдущих сражениях они оказались на грани поражения, прежде чем великий труд примарха доказал свою эффективность. Так происходило раз за разом, бой за боем, 4-я рота была единственной, которая имела на вооружении невероятное достижение примарха. Пока 4-я рота приближалась к цели по воздуху, остальные войска сражались с врагом по всему Квинтарну.

Но Рем не сомневался, что за действиями его воинов будут наблюдать пристальнее всего, дабы увидеть, насколько хорошо новые учения закрепились в их сознании.

В определенных кругах они были известны как «Проблемная Четвертая», рота, знаменитая своими отчаянными действиями, героическим безрассудством и личной отвагой воинов. Если творение примаха сумеет прижиться в 4-й роте, то сможет укорениться везде.

А после Калта…

Что бы ни делала 4-я рота, остальные следовали ее примеру.

Рем выключил тактическое изображение, когда корабль содрогнулся, и пилоту пришлось уводить его в сторону серией опасных маневров уклонения. Сигнал готовности над передней штурмовой рампой переключился с красного на зеленый, и Рем ударил по удерживающей сбруе. Захват поднялся над головой, и капитан взял болтер из находившейся рядом ниши. Пусть «Громовой ястреб» и был кучей металлолома, но корабль обладал толковой системой мест для укладки, что хотя бы делало его функциональным.

— Четвертая! — заорал Рем. — Высадка через пятнадцать секунд.

В отсеке «Громового ястреба» находилось тридцать воинов — сила, с высоким уровнем вероятности способная сокрушить большинство противников. И все же Рему было непривычно идти в бой хотя бы без пятидесяти воинов за спиной. Сущность боевых действий состояла не в том, чтобы быть честным или признавать честность врага, но и в том, чтобы подавляющей силой сокрушить его в пыль. Немногие выстояли бы в столкновении с пятьюдесятью Ультрадесантниками.

Если честно, немногие переживут атаку и тридцати, но ему было все равно не по себе.

Рем занял свое место у штурмовой рампы, когда вой двигателей изменился, и пилот посадил машину. Рампа упала, в отсек хлынул сухой жар жженого камня и раскаленного металла. Но какими бы сильными ни были эти ощущения, они не могли перебить вонь синтетических удобрений, химических почвенных добавок, насыщенный аромат вспаханной земли и тысяч акров посевов. Рем ринулся вперед, воины выстроились отделениями по обе стороны за ним. Едва покинув корабль, они рассредоточились, прижимаясь к земле, чтобы не попасть под опаляющие реактивные струи «Громового ястреба».

Они высадились на обожженную до черноты крышу, воняющую горящим топливом. С парапетов свисали неподвижные тела в зеленых доспехах, среди них валялись пусковые установки.

— Неплохо постарались, — сказал Барка, проследив за его взглядом.

— Действительно, — согласился Рем. Он даже не почувствовал, как открыли огонь носовые орудия «Громового ястреба». Высадка в обстреливаемой зоне была сложным и рискованным маневром, но орудия корабля эффективно очистили точку посадки от противников. При последней мысли он едва не запнулся. Было достаточно легко смириться с необходимостью предыдущих боев, но эта операция отличалась от них.

— В чем дело, капитан? — спросил Барка. — Нужно идти. Мы застали ихврасплох, но это ненадолго.

— Все нормально, — заверил его Вентан, бросив последний взгляд на тела и покачав головой. Доселе немыслимое стало вполне реальной угрозой, и именно ему предстояло помнить о том, что находилось на чашах весов. Природа противника не имеет значения. Важен был только конечный итог. Ультрадесантникам пришлось сражаться, и они должны были победить.

Никогда еще ставки не были столь высоки.

Победа обеспечит выживание самого ценного во всей галактике.

Поражение же уничтожит ее навек, и вновь ей уже никогда не появиться. Рем отогнал лишние мысли. Он был капитаном Ультрадесантников, и ему предстояла работа. В этом здании находился командный пункт врага, и его захват занимал ключевое значение в стратегии примарха. После недель зондирования, взлома шифров и интерпретации исходов боевых действий планировщики Ультрадесантников вычислили наиболее вероятное расположение группы командования и управления врага. Пока войне за Квинтарн не было видно ни конца ни края, поэтому пришла пора воспользоваться результатами разведки.

Бронетанковые части атаковали передовые подразделения окопавшихся защитников, а Рем с тридцатью воинами отправился на операцию по ликвидации командования врага. Судя по перехваченным зашифрованным передачам, вражеский командир находился в зоне боевых действий — слишком хорошая возможность, чтобы упустить ее.

Рем знал планировку здания, поэтому незамедлительно повел отряд к бронированному блокпосту, в котором располагалась лестница на верхнюю галерею. Нацелив болтер на дверь, Вентан прижался к парапету, стараясь не высовываться. Противнику не имело смысла выходить наружу, но они не были Ультрадесантниками. Кто знает, что может взбрести им в голову?

Капитан застыл у выступающих компрессорных труб, металл был горячим на ощупь и покрыт конденсатом. Воины занимали позиции, готовясь к штурму блокпоста, и Рем на миг выглянул за парапет.

Вокруг простирался город, закованные в металл башни и блестящие силосы сияли, словно серебро, под солнечными лучами. Ульрадесантники быстро заняли периметр, пока боевой корабль поднимался в воздух, ревя двигателями, будто птица, в честь которой был назван. Рем следил, как машина направилась к группе из двух десятков таких же кораблей. С земли взвились пульсирующие лучи света. Замаскированные батареи открыли зенитный огонь и подбили полдесятка «Громовых ястребов», которые тут же выбились из группы и рухнули на землю.

Рем отвернулся и направился к расположенному в центре крыши блокпосту. Дверь была бронированной и, без сомнения, запертой, но она не вызовет сложности для его штурмовой группы. Нет необходимости в приказах. Перед началом операции капитан провел инструктаж, и каждый воин знал свою задачу. Кроме того, согласно предписаниям великой работы примарха, им следовало знать также и обязанности каждого из братьев. Если один из них погибнет, другому следовало взять обязанности павшего брата на себя.

Рем быстро продвигался вперед, крепко прижимая болтер к плечу. До него доносились отзвуки схваток, кипевших в других зданиях — резкие хлопки болтеров и рев огнеметов. Губы Вентана скривились в усмешке. Подобное оружие могло вселить страх в ксеносов, но едва ли представляло угрозу для воинов, закованных в лучшие боевые доспехи, выкованные мастерами-оружейниками Макрагга.

Сержант Аркон и брат Пилера подбежали к бронированной двери. С отлаженной скоростью они установили на петлях и замке бронебойные заряды, а затем, прикрепив их к отмотанным из перчаток детонационным нитям, заняли места по обе стороны от двери. По кивку Рема бесшумные инфо-выбросы вызвали детонацию зарядов, и дверь прогнулась внутрь, словно в нее врезался колоссальных размеров кулак. Рем с Баркой ринулись вперед и что есть мочи ударили по ней ногами. Металл прогнулся, сложенный невероятной силой едва ли не вдвое.

Искореженная дверь начала падать, но прежде чем она рухнула, двое других Ультрадесантников забросили в дымящийся проем связку гранат. Снизу раздалась серия взрывов, странно приглушенная, словно внутрь бросили петарды. Барка приблизился к сорванному косяку, но Рем поднял кулак, приказав воинам оставаться на местах.

Из блокпоста выплеснулась струя жидкого пламени, ревя от бурлившей в ней мощи, облизывая ступени за дверью. Из-за двери полыхнул огонь, но прежде чем из оружия успели выстрелить вновь, Вентан кивнул Барке. Сержант высунулся в дверь и открыл яростный автоматический огонь из болтера. Грохот стоял оглушительный, звук эхом разносился по лестничной клетке, озаряя ее стробирующими вспышками.

Барка метнулся на лестницу, отделение — следом за ним. Рем возглавил второе отделение, сержант Аркон шел последним. Лестничная клетка почернела и была выжженной дотла, словно жерло вулкана.

«Пусть ублюдки чувствуют себя как дома», — подумалось Вентану.

Лестница выходила на широкую галерею вокруг внутренней части здания. Строение представляло собой полый четырехугольник с внутренним двором, пятьдесят метров в ширину и сотню в длину. Снизу по ним открыли огонь, враг отчаянно пытался перегруппироваться и укрепить оборонительные порядки. Рем заметил три командных танка — два «Носорога» и «Лэнд рейдер», ощетинившиеся лесами антенн. Бронемашины были выкрашены в серо- зеленые цвета с черными драконьими головами на боковых люках.

— Аркон — влево, Барка — вправо! — выкрикнул он.

В приказах не было необходимости — оба сержанта знали, что им следовало делать. Они читали трактат примарха о штурмовых действиях. Из дальних комнат на галерею выскочили облаченные в зеленые доспехи воины с оружием наготове, но было слишком поздно.

Ультрадесантники заполнили двор снарядами, создав такую стену огня, что против нее не могли выстоять даже мастерски изготовленные доспехи. Рем стрелял на ходу, компенсируя дополнительный вес под стволом. Он инстинктивно напряг плечи в ожидании отдачи, прежде чем вспомнил, что в этом не было необходимости. Двое воинов перед ним рухнули — один вывалился через балюстраду во двор, другой упал куда менее зрелищно.

Рем склонился над телом, разглядывая доспехи и символику. Драконы с зазубренными клыками на фоне языков огня в сочетании с символами молота и горна создавали земную, прометеевую атмосферу. Слишком дикие, слишком религиозные, чтобы быть частью Империума. Казалось, словно первобытную культуру вознесли до уровня цивилизации, но которая никогда не станет действительно цивилизованной.

Саламандры. Даже само их имя звучит по-варварски. Легион, названный в честь легендарных огнедышащих чудищ древней эры. В нем не крылось подтекста, и Вентан покачал головой от его примитивной, жестокой сущности.

— Как оно, умирать моим врагом? — спросил Рем упавшего Саламандру.

— Так же, как когда я умирал твоим братом, — ответил воин, а затем его голова повернулась набок.

Рем кивнул, более не обращая на воина внимания.

На взоре начала отображаться оперативная информация. Его воины зачистили верхние уровни дома, и теперь пробивались вниз. Внезапный штурм застиг Саламандр врасплох, но эти огнепоклонники не собирались сдаваться. Вентан сопоставил текущую боевую ситуацию с выученными в совершенстве писаниями примарха, и понял, как они могут прорвать вражескую оборону.

— Сержанты, — произнес Рем. — Северная лестница вот-вот падет. Аркон, веди отделение на южную галерею. Открой огонь на подавление по танкам и воинам во дворе. Барка, мы с тобой пробиваемся на севере, пока Аркон прижимает их к земле.

— Так точно, — ответил сержант Аркон, — выдвигаюсь на позицию.

Рем повел своих людей по галерее. Снизу взвивались языки пламени, то тут, то там через парапет перелетали гранаты. Ультрадесантники швыряли их обратно, но вскоре Саламандры стали выдерживать паузу перед броском. Рем пригнулся, когда в стену недалеко от него ударилась связка гранат. Двое его воинов упали с протестующим визгом доспехов. Над капитаном пронеслась мощная взрывная волна, но ее оказалось недостаточно, чтобы вывести Рема из боя.

— Вперед! — закричал он. — Подъем и вперед!

Ультрадесантники вскочили на ноги и ринулись к лестнице. На противоположной стороне галереи Рем заметил бойцов Барки и, повернув за угол, увидел, как впередиидущие воины его отделения накрыли огнем лестничную площадку внизу. Напротив из-за угла выбежал Барка, и они оба заняли позиции у ступеней.

— Сопротивление? — справился Рем.

— Минимальное, справились без проблем, — прозвучал напряженный ответ.

— Штурм через три, две, одну…

Словно по сигналу из дальней части галереи громыхнул залп тяжелого оружия. Сразу после шипения ракет двор заполонил тарахтящий лай болтеров. Огонь, который велся по лестнице, почти мгновенно ослаб. Рем свернул за угол и бросился вниз во двор, перепрыгивая по две ступени за раз. В проеме внизу возник Саламандра, арочный вход еще искрился от попаданий модифицированных ракетных боеголовок. Воин прицелился в Рема из мелтагана, но Барка метким выстрелом попал ему в голову и сбил с ног. Еще один Саламандра выставил оружие в арку и открыл беспорядочный огонь, но все снаряды пролетели мимо. Доспехи Рема зарегистрировали попадание в правое плечо, но удар был скользящим и даже близко не таким мощным, чтобы остановить капитана.

Рем влетел во двор, на ходу стреляя из болтера по раскрывшимся вражеским воинам. Укрывшись за машинами от огня отделения Аркона, они оказались уязвимы сзади, и Вентан тремя очередями положил двух противников. Он попал и в третьего, но Саламандра смог удержатся на ногах и начал поднимать почерневшую от выстрелов мультимелту. Рем нажал спусковой крючок, и ударник болтера щелкнул в пустом патроннике.

Капитан выругался и бросился за подбитый «Носорог».

Прежде чем Саламандра успел выстрелить, возле него взорвалась ракета, сбив его с ног. Рем приземлился в укрытии, искренне радуясь тому, что хотя бы один из стрелков Аркона приберег снаряд. Вентан ухмыльнулся. Даже книга примарха не смогла полностью искоренить дух Проблемной Четвертой.

Рем загнал новый магазин и осмотрел внутренний двор, выискивая знаки различия или другие виды офицерской символики. Он заметил гравировки клыков, драконьи амулеты и различные символы кузни, но ничего, что указывало бы на соответствующий ранг. Его проинструктировали относительно системы званий Саламандр, но Рем не заметил на покойниках ничего, что напоминало бы высокий командный уровень.

Неужели их разведка ошиблась?

Вентан даже не хотел об этом думать. Одна мысль о том, что Робаут Жиллиман мог ошибиться, казалась смехотворной. Она была еретической, хотя, учитывая текущий бой, отдавало сильной иронией. Рем вновь обратил внимание на поле боя, надеясь, что исход задания окажется успешным. Пока у 4-й роты были лучшие показатели среди боевых рот легиона, и он не собирался испортить их провалом.

Два «Носорога» Саламандр были зарегистрированы как выведенные из строя, их системы управления и контроля полностью уничтожены, но мощный, с бортами, похожими на утесы, «Лэнд рейдер» был только слегка поврежден. Его оружие были нейтрализовано, одна из гусениц ослаблена до предела. Машине не удастся так просто покинуть поле боя, но тот, кто находился внутри нее, был, скорее всего, еще жив.

Словно в подтверждение этого факта, «Лэнд рейдер» развернулся вокруг своей оси, работающая гусеница заскрежетала по плитке, размалывая ее в пыль монструозным весом машины. Передняя рампа упала, и по ней спустились три фигуры, титаны среди смертных, гиганты среди обычных людей.

Терминаторы.

Рем видел терминаторскую броню во время битвы за Калт, могучие комплекты доспехов, настолько колоссальные, что казалось, будто человек не сможет в них ходить. Комплекты были столь новыми и сложными, что носить их была обучена лишь небольшая часть Ультрадесантников из 1-й роты. Дело не в том, что обладать ими были достойны лишь несколько сотен воинов из 1-й, а в том, что масс-траспортеры Механикум только недавно прибыли на Макрагг, когда пришли вести о резне на Исстване-5.

Громадные, закованные в доспехи левиафаны, терминаторы были на голову и плечи выше любого Ультрадесантника, толстые пластины брони отражали болтерный огонь, словно легкую морось. Рему приходилось видеть, что эти воины делали с легионерами из Несущих Слово, и это был опыт, который ему совершенно не хотелось отведать на собственной шкуре.

Один из воинов носил накидку из оливково-зеленой кольчуги на левом наплечнике, а также огромный череп неизвестного зверя с длинными передними клыками поверх шлема, который придавал ему сходство с ужасным варваром-ксеносом. В одной руке он сжимал гигантский, потрескивающий от энергии молот, в другой — щит в форме почетного символа, дававшего ему право носить столь невообразимо мощные доспехи.

Двое других воинов, которые сопровождали этого первобытного боевого лидера — явно командира группировки Саламандр — выглядели как настоящие танки в человеческом обличье, вооруженные необычайно огромными кулаками и громоздким оружием, которое напоминало скрепленные вместе болтеры.

Саламандры открыли ураганный огонь, принявшись поливать двор последовательными очередями. Три Ультрадесантника упали, захваченные в вилку и сраженные преторианцами командира. Это была не безумная пальба, но методичное истребление. Когда снаряды засвистели вокруг Рема, он поспешно прыгнул обратно за «Носорог».

Вражеский командир не ринулся на них, но вместо этого обратил молот против стен рядом с «Лэнд рейдером». Первый взмах оставил в стене дыру размером с человека. Удар смертоносного оружия без труда крошил кладку и стальную арматуру. Еще пару ударов, и вражескому командиру удастся спастись. Отыскать его на улицах Идрисии будет почти невозможно. Доспехи Рема уже регистрировали поток вокс-сообщений вражеского командира, когда он принялся вызывать подкрепления. Через несколько мгновений цель будет потеряна.

— Всем силам, собраться и замкнуть кольцо, — приказал он. — Основная цель уходит.

Ультрадесантники выскочили из укрытий и начали перебежками продвигаться вперед. Обычный противник давно бы под таким обстрелом прижался к земле, терминаторы же стояли во весь рост под концентрированным огнем, которого было достаточно, чтобы разорвать в клочья несколько отделений.

Рем заметил, как в Барку попало несколько снарядов из непомерно больших болтеров. Выругавшись на талассарском, сержант упал на землю и замер. Прижатый к земле, с быстро уменьшающимся количеством воинов, Вентан знал, что у него был только один шанс выиграть бой. Оперативная обстановка подсказывала лишь один выход, и Рем связался с сержантом Арконом.

— Аркон, огонь на подавление. Быстро!

— Капитан, вы окажетесь в зоне поражения.

— Знаю, просто сделай! Накрой здесь все огнем!

Приказ дважды повторять не потребовалось. Аркон понимал, какое место занимает в командной цепочке. Как и Рем. Задание было превыше всего. В писании примарха ясно говорилось, что жизни воинов имели первоочередную важность, особенно жизни легионеров-астартес, поскольку в последующие годы войны их численность сильно сократится.

Но столь же очевидно было то, что войны выигрывались кровью сражавшихся в них солдат. Иногда единственным способом победить было пожертвовать всем.

— Быстрей, Аркон! — закричал он, когда вражеский командир, наконец, разрушил стену, отделявшую его от спасения.

Двор взорвался пламенем посыпавшихся вниз ракет. Загремели тяжелые болтеры, их огонь был безжалостно эффективным и смертоносным. Одна ракета угодила капитану Саламандр в плечо, развернув его, а следующая попала в нагрудник. От силы удара воин упал на колени. Вниз понеслась еще одна ракета, но Саламандра успел закрыться щитом. Отраженный снаряд полетел вглубь двора, где взорвался среди группы Ультрадесантников, которые залегли за невысоким уцелевшим укрытием.

Бесконечная буря огня затопила двор, и Рем ничего не слышал, кроме волнами прокатывающейся сквозь него какофонии звука. Он утратил контроль над ходом сражения, но смог бы восстановить его, если бы знал, что случилось с боевым лидером Саламандр.

Рем пополз по-пластунски вокруг «Носорога», то и дело задевая мусор. Отстрелянные гильзы, раздробленная кладка и тела. В ухе трещал и рявкал вокс: запросы о подкреплениях от ближайших отделений, перехваченные переговоры вражеских подразделений на пути к зданию, предупреждения пилотов «Громовых ястребов». Рем приглушил их, сосредоточившись на цели.

Достигнув края «Носорога», Вентан поднялся на колени. У него не оставалось времени взвесить все варианты или свериться с работой примарха, поэтому он стремительно вывернулся из-за гусеницы машины. Терминатор Саламандр уже поднялся на ноги, хотя визор Рема отображал многочисленные повреждения на его доспехах.

Наверное, боевой лидер Саламандр, почувствовав его присутствие, ибо тут же повернулся к нему. Рем уставился в его глаза, скрытые за линзами шлема. Вентан прицелился из болтера, и хотя перед ним была лишь оскалившаяся маска, ему казалось, будто он видит угольно-черную кожу и инфернально-красные глаза воина. Конечно, это было глупо, но на лицевом щитке воина было слабое место, чем опытный стрелок не преминул бы воспользоваться…

Рем нажал спусковой крючок, и болтер изверг снаряд. Оружие выстрелило со сверхзвуковой скоростью, но ему казалось, будто он может проследить за траекторией полета. Снаряд попал Саламандре прямо в лицо, и Рем увидел, как визор зарегистрировал убийство. Терминатор не рухнул: доспехи были слишком массивные, чтобы позволить своему обладателю упасть даже после смерти.

Рем выдохнул, перекатился на спину и расслабился после напряжения последнего боя. Пусть он и был одним из самых скоротечных, но в то же время оказался одним из самых сложных.

К зданию спускались «Громовые ястребы», словно падальщики, кружащие в преддверии пиршества.

Бой 314

Холодный ветер завывал в базальтовом ущелье, неся пыль с горных вершин Макрагга. Рем вдыхал запахи вечнозеленых растений высокогорья и прозрачных как хрусталь горных озер. Он сидел, низко наклонившись, за каменным дорожным указателем — трехметровым конусом из сложенных вместе кусков вулканической породы, который направлял путников на безопасные горные тропы, к воде и убежищу. Надписи, высеченные древней клинописью, которую понимали только рожденные на Макрагге, были непонятны даже для других обитателей Ультрамара.

Прошло много лет с тех пор, когда Рем, еще мальчик, шатаясь от истощения, бежал от одной такой пирамиды к другой, сражаясь за место в рядах Ультрадесантников. Из всех, кто вышел на тот последний забег, выжил только он. Остальные один за другим умирали от изнеможения, обезвоживания, срываясь с отвесных скал либо же погибая от лап крадущихся по утесам диких горных кошек, которые обитали в местных пещерах.

Когда Рем, пошатываясь, миновал бронзовые врата Крепости Геры, он был встречен капитаном Пендарроном, героем, который сражался рядом с Робаутом Жиллиманом в диких землях Иллириума еще до того, как Галан предал боевого короля Конора. Капитан подхватил его, отряхнул от пыли и отправил в апотекарион, кратким кивком указав, что он принят.

Детское воспоминание вызвало в душе теплую волну эндорфинов, но отрада была мимолетней. Это случилось в прошлой жизни, и теперь почти два века войны отделяли того мальчика от легионера-астартес, которым стал Рем. Впереди его ждали десятилетия тренировок, то были годы нескончаемого давления, страдания и, да, радости. Доказать, что он достоин стать Ультрадесантником, было для него величайшей честью. Вентан до сих пор помнил, с какой нескрываемой гордостью смотрела на него мать, когда он маршировал по улицам Макрагга в ослепительно синих боевых доспехах.

Он больше никогда не видел свою мать, но утрата трогала его не так глубоко, как следовало бы. Разум Рема изменяли бесчисленными способами, и хотя способность грустить и проявлять чувства ему оставили, Вентану требовалось немалое усилие, чтобы вызвать эмоции, связанные с прошлой, смертной жизнью.

От воспоминаний Рема отвлек треск вокс-сети, и, откинув мысли о прекрасных былых днях, он сосредоточился на мрачном настоящем. Текущая кампания была самой жестокой из всех, Сынам Гора всякий раз удавалось победить или переиграть их. В космосе флотам Магистра Войны удалось прорвать сторожевое охранение, корабли противника внезапно атаковали фланги, внося хаос в четкие боевые порядки Ультрадесантников.

Сыны Гора захватывали мир за миром. Тарентус, Масали и Квинтарн пали один за другим, утрата последнего особенно больно ударила по Рему, учитывая, что там 4-я рота сражалась с Саламандрами. Прандиум разрушили окончательно — опустошение, начатое Пожирателями Миров, довершили вирусной бомбардировкой, огненной бурей очистившей планету от всего живого. Теперь от Прандиума осталась лишь голая скала.

Иакс обстреляли зажигательными бомбами, превратив Сад Ультрамара в пепельную пустошь. Ни одна операция Магистра Войны не походила на предыдущую, и до Рема долетели слухи, будто планировщики в гранд-стратегиуме уже не знали, что ему противопоставить. Вентан отказывался верить в подобные сплетни. В писании примарха должен отыскаться способ отразить нападение на Ультрамар, просто он был слишком сложен и всеобъемлющ, чтобы его поняли смертные, даже с улучшенными когнитивными способностями, вроде легионеров-астартес.

До сих пор Робаут Жиллиман не проигрывал войн, не проиграет и эту.

Макрагг не может пасть.

Просто не может.

Вентан не знал, считать это неопровержимым фактом или надеждой.

Барка подполз к нему, стараясь не высовываться из-за выступающих камней, позади которых укрывалось подразделение 4-й роты. В тридцати метрах под ними извивалось серпантином ровное и жесткое дно ущелья. Он находился вдалеке от низин Крепости Геры, где велись основные бои, поэтому командование считало, что Магистр Войны наверняка попытается направить через эти ущелья войска для флангового обхода, чтобы открыть второй фронт против последнего бастиона Ультрадесантников.

Рота Вентана охраняла горные тропы, чтобы этого не произошло.

— Идут, — сказал Барка. — Бронетехника Сынов Гора, со спидерами и мотоциклами в авангарде. Отряд небольшой, но в горах за ним следуют и другие.

Это действительно было так, многочисленные подразделения 4-й роты следили за всеми тайными тропами.

— Насколько они разделены?

— Сильно, — ответил Барка. — Они торопятся. Танки продвигаются с трудом, а мотоциклы сбавили ход, чтобы не оторваться.

Рем выглянул в ущелье, как только до его слуха долетел рев вражеских машин, постепенно приближающихся к ловушке. Горы Макрагга представляли собой совершенно уникальную местность, на которой Сынами Гора прежде не приходилось сражаться. В прошлом здесь сгинуло немало врагов Макрагга. Сыны Гора не станут исключением.

— Слушай мою команду. Огонь открывать по приказу. Цели — ведущий и замыкающий танки. Когда колонна окажется в клещах, расстреливайте остальных.

— Принято, — сказал Барка, но Рем услышал в голосе сержанта нотку раздражения. Подобные действия 4-я рота отрабатывала множество раз, и ему не требовалось напоминать, как организовывать засаду. Рем в последний раз проверил болтер, а затем еще раз высунулся из-за скалы, окинув взглядом словно рассеченное ножом ущелье в скалах. Отсюда каньон просматривался до самого дна, а капитана скрывали из виду тени и чернота скалы.

Вентан спроецировал на ущелье тактическую сетку, определив своих воинов как бледно-синие пятна среди утесов и оврагов. Не осталось ни единого неприкрытого угла, пути для отступления, который не превратился бы в смертельную ловушку, ни одного квадратного сантиметра земли, который Ультрадесантники не накрыли бы огнем.

— Как в тире, — прошептал Рем.

Звук двигателей становился все громче, эхом отражаясь от стен ущелья. Рем различал гулкое пыхтение «Носорогов», глубокое гортанное рычание «Хищников» и громогласный грохот по крайней мере одного «Лэнд рейдера». Еще ближе разносился резкий вой мотоциклов, и Вентан тут же нырнул в укрытие, когда появилась пара спидеров.

Обе машины были выкрашены в цвета морской волны Сынов Гора, передние броневые плиты украшены оком, которое пылало багрянцем. Спидеры остановились, будто собаки, принюхивающиеся к запаху, но Рем знал эти горы, как самого себя, и разместил истребительные команды в надежных укрытиях. Неважно, насколько мощные сканеры были установлены на спидерах, они не смогут обнаружить его воинов.

Спидеры опасливо проникли в ущелье, следом за ними стремительно въехало отделение из пяти тяжело бронированных мотоциклов, оснащенных спаренными болтерами. За ведущим мотоциклом развевалось черное знамя с еще одним символом ока, и Рем с трудом сдержал желание преждевременно открыть огонь по захватчикам.

Затем появились танки — пара «Носорогов», за которыми быстро следовали три «Хищника» и рычащее чудовище — «Лэнд рейдер». Следом двигались еще три «Носорога» и пара «Хищников» арьергарда. Барка назвал это небольшим отрядом, сравнивая, видимо, с масштабами войны, в которой сражался сейчас легион, и все же такое количество единиц бронетехники представляло собой значительную мощь.

Мотоциклы и спидеры двинулись дальше, и Рем понял, что лучшего шанса может уже не представится. Капитан поднялся на колени и прицелился в пилота ближайшего спидера. Ветан нажал на спусковой крючок, и его шлем зарегистрировал убийство. Пилот повалился на панель управления, машину повело вбок. Выстрел Рема стал сигналом, но прежде чем его воины успели открыть огонь, с гор над ними загрохотали болтерные очереди.

Рем пораженно наблюдал, как его люди десятками гибнут под смертельно точным огнем, развернувшись, он заметил среди скал множество вспышек. На визоре одна за другой гасли иконки Ультрадесантников, и этот миг парализующего шока едва не стоил ему жизни. Его доспехи зарегистрировали два попадания, но оба оказались скользящими и недостаточно серьезными, чтобы сразить его. Недолго думая, Вентан метнулся в укрытие из сложенных камней.

— Барка! — заорал он, отстреливаясь. — Ты их видишь?

— Так точно, — раздался по воксу раздраженный голос сержанта. — Лазутчики Сынов Гора. Символика отделений совпадает с теми, что на машинах.

Рем был ошеломлен таким поворотом событий. Как Сыны Гора смогли пробраться им в тыл? Откуда они узнали, что Ультрадесантники готовят засаду?

Между двумя отрядами вспыхнула яростная перестрелка, и Вентан понимал, что вскоре в бой вступит также бронетехника. Сидящие в засаде сами в нее угодили, поэтому бой, который они уже проиграли, продолжать больше не было смысла. Примарх предельно ясно высказывался на этот счет.

Если они набросились сверху, отходи.

— Всем подразделениям! — приказал Рем. — Отступаем на перегруппировку. Сбор в точке Ультима Секстус. Бегом!

Вентан мчался от укрытия к укрытию, отстреливаясь на ходу. Времени прицелиться у него не было, как и надежды, что хотя бы один выстрел попадет в ублюдка из Сынов Гора. Вокруг него с ревом проносились снаряды, словно отовсюду доносилось урчание двигателей и грохот залпов артиллерии, стреляющей по навесной траектории. Вместе с ним бежала изрядно поредевшая группа Ультрадесантников — выжившие из трех отделений, которых ему удалось собрать после бегства из Врат Конора в предгорьях.

У Сынов Гора находился ответ на каждое действие Ультрадесантников. Рем чувствовал себя униженным из-за того, что всякий раз, когда он обращался к мудрости примарха, бой оканчивался прискорбным поражением. Вентан отчаялся выиграть в этом сражении, но ему следовало верить в то, что вскоре откроется некая великая стратагема.

Над головой замелькали лучи света, целые ураганы лазерного огня, когда илоты открыли огонь по передовым подразделениям армии Магистра Войны. Рем не знал оперативную обстановку, выстрел снайпера Сынов Гора повредил ему шлем, и капитану пришлось бросить его в трех километрах позади. Сражаться с незащищенной головой для Рема было непривычно, он был лишен доступа ко всем видам боевой информации, но связь с жестокой природой войны было не так просто разорвать. Едкая вонь ракетного топлива, взрывные волны и запах сожженного воздуха от лазерного огня было весомым стимулом не поднимать голову.

Пот заливал лицо, черная пыль покрыла голову. Небо представляло собой вихрь разноцветных огненных полос и навесных взрывов. Звук не был похож ни на что, с чем ему приходилось сталкиваться прежде — сочетание грохота ручного оружия и гулкого уханья тяжелых орудий, стреляющих в упор.

Сержант Аркон согнулся в импровизированной траншее, его воины укрывались на стрелковых ступенях, когда Сыны Гора пошли в наступление под прикрытием артиллерийского огня. Как и в ущельях на юге, войска Магистра Войны целенаправленно обходили Ультрадесантников с фланга, что казалось таким абсурдным и неправдоподобным, что Рем поражался, не попал ли он в ужасный кошмар, из которого не мог вырваться.

Вентан окинул взглядом скалы и увидел мрачно шагающую волну воинов в доспехах цвета Сынов Гора. У каждого на груди красовалось око Гора, такой же символ повторялся на знаменах, реющих в воздухе над сотнями единиц бронетехники, которые поливали огнем горные склоны.

— Никаких уловок, да? — заметил Барка, упав рядом с Ремом. Как и капитан 4-й роты, сержант лишился шлема, его обветренная кожа стала почти черной, волосы были заплетены косичками в тугой хвост на затылке.

— А им уже и не нужно, — ответил Вентан.

— Вы о чем?

— Что слышал. У нас нет больше вариантов. Магистр Войны схватил нас за горло, и он больше не нуждается в тонкостях. Это смертельный удар.

— Правда? — спросил Барка, и Рем заметил на лице сержанта страх. — Но у нас ведь есть план, как отразить атаку?

— Тогда скажи мне, что нам остается делать? Они смогли противостоять каждой наше стратагеме, сумели предвидеть каждую нашу хитрость. Сейчас нам остается только сражаться, как подобает истинным воинам-королям Ультрамара и забрать с собой столько ублюдков, сколько сможем.

— Но примарх ведь должен был предвидеть подобную ситуацию, — не унимался Барка. — Наверное, вы неправильно истолковали его слова или отдали неверный приказ. Ведь только так мы могли дойти до этого.

Рем покачал головой.

— Считаешь, я не думал об этом с самого начала боя? Я размышлял над этим сотню раз, и я ничего не забыл, все понял верно. Мы сделали все, что могли.

— Тогда почему это произошло?

— Есть кое-что, против чего не помогут никакие планы и подготовка, — ответил Рем. — Некоторые воины достаточно умны, чтобы найти уязвимое место любого плана, и неважно насколько он хорош. Магистр Войны как раз из таких воинов.

— Но примарх Жиллиман…

— Рядом с нами не сражается, — отрезал Рем. — А теперь прекращай говорить и начинай убивать!

Шаг за шагом Ультрадесантники отступали все дальше в горы, оставляя позади себя тысячи павших воинов. За каждый метр Сынам Гора приходилось платить жизнями, но Рем был прав: им нанесли смертельный удар.

Позади них высилась Крепость Геры, и защитники Макрагга приготовились к последнему сражению. Ультрадесантники не собирались отдавать землю предков без боя, и пришло время встретить Магистра Войны за мраморными парапетами и башнями из золота и серебра. Если это конец, то он будет самым славным из всех возможных.

Вентан вместе с 4-й ротой вызвался остаться в качестве арьергарда и занял позиции на Виа Фортиссимус, великой дороге, которая вилась с равнин к мощным бронзовым воротам твердыни легиона. За спинами воинов изрядно поредевшие боевые роты Ультрадесантников поспешно отходили в относительную безопасность Крепости Геры.

Если армии Магистра Войны и заставили их уяснить одну вещь, так это то, что по-настоящему безопасного места не существовало.

Ни на Макрагге, ни где-либо еще в галактике.

Пока Сыны Гора готовились к последнему штурму ворот, Рем заметил, как сквозь их ряды с грохотом прокладывает путь колоссальный «Лэнд рейдер». Он был не крупнее подобных бронемашин, но сейчас казался куда более могучим, нежели его сородичи. Прибытие танка было встречено воинственными криками, и когда на вулканические скалы упала штурмовая рампа, Рем понял, почему транспорт встретили с таким ликованием.

Появившийся из залитого красным светом отсека воин был настолько огромен, что казалось, затмевал собой всех окружающих. Он был закован в доспех цвета чернейшей из ночей, сиявший и блестевший золотыми цепями, поверх которого был накинут отороченным мехом плащом из шкуры летучей лисицы. Шлем, такой идеальной симметрии, что Рему хотелось плакать, скрывал лицо воина, и хотя капитан знал, чье лицо находилось за визором, ему совершенно не хотелось видеть его.

У Рема перехватило дыхание.

Магистр Войны. Гор Луперкаль…

Ярчайший, ублюдочный сын Императора лично прибыл засвидетельствовать окончательное унижение Ультрадесантников.

Сыны Гора взревели как один, звук эхом разлетелся по горам, словно боевой клич какого-то древнего языческого племени. Их крики были проклятьями в адрес забытых кровавых богов, и каждый воин 4-й роты почувствовал, при виде этого воплощения крови и смерти в их сердца закрадывается страх.

Кому под силу выстоять против такого противника?

Какая армия сможет противостоять гению подобного воина?

«Пусть мы не сможем победить его, но будем сражаться до последнего, и за это нас запомнят в веках», — подумал Вентан. — «Будем надеяться, этого хватит»…

— Воины Ультрамара! — прокричал Рем. — Помните, где вы находитесь, и во имя кого сражаетесь. Все вы — герои Ультрамара, величайшие воины и убийцы, чьи сердца крепче стали!

С каждым словом в груди Рема все сильнее разгорался гнев и крепла уверенность, его голос разносился над горами, его слышали и Ультрадесантники, которые отступали к твердыне, и собравшиеся Сынов Гора.

— Лишь в смерти оканчивается наше служение мечте Императора, и лишь с нашей гибелью она исчезнет. Я не дам этой мечте умереть, а вы?

Воины 4-й роты разом закричал «нет!», и голоса их гулко отразились от горных склонов, заставив звучать так, словно некоторые Сыны Гора подхватили его.

Могучий воин в центре вражеских когорт воздел кулак. Солнечный свет блеснул на золотой гравировке, покрывавшей перчатку, и из нее выдвинулись четыре сверкающих когтя. Перчатка резко опустилась, и Сыны Гора ринулись в атаку.

Последовавшая битва была лишена красоты, славы и надежды на победу XIII легиона. Рем следовал каждому слову творения примарха, но все закончилось этой последней отчаянной схваткой. Поначалу бой представлял собой артиллерийский обстрел, затем дуэль на дальних дистанциях, после — перестрелку на ближних расстояниях и, наконец, ураган клинков и кулаков.

Рем давно израсходовал боеприпасы, а потому сражался мечом. Каждый удар он наносил с отчаянным рвением, каждый блок ставил с безумным желанием оставаться в живых и сразить как можно больше захватчиков. Едва две рати схлестнулись друг с другом, сражение утратило всякий намек на упорядоченность.

Воины в сияющих синих доспехах рубились на клинках с предателями в зеленых цветах далекого океана в урагане рукопашной схватки. Ни на миг не отрываясь от боя, Вентан задумался, как эту войну запомнят в истории? Кого будут считать предателями? История пишется победителями, и кто знает, какую роль в ней будут играть Ультрадесантники? Неудавшиеся спасители величественного идеала, погибшие в горах Макрагга, или подлые изменники, высокомерие которых могло сравниться лишь с масштабом их поражения?

Кольцо Ультрадесантников неуклонно сжималось, воины падали один за другим под напором превосходящих сил врага. Словно петлей на шее осужденного, 4-ю роту душили до тех пор, пока не остался один только Рем.

Он отдал все, что у него было, но этого оказалось мало. Сила, которая направляла Рема во время предыдущих боев, покинула его. По нему нанесли столько ударов, что Вентан удивлялся, как столько выдержал. Он рухнул на колени, сломленный непомерным разочарованием, лишенный былой уверенности. Его голова поникла, когда он представил всю величину своего поражения.

На Рема упала гигантская тень, и он поднял глаза.

Магистр Войны, возвышавшийся над ним, высоко поднял перчатку, словно лапу с когтями смертоносного хищника. Вентан ждал удара, который оборвет этот фарс, но вместо того, чтобы принести смерть, когти Магистра Войны втянулись обратно в перчатку. Гор Луперкаль протянул руки к шлему и отсоединил застежки на горжете.

Рем не мог заставить себя взглянуть ему в лицо.

— Посмотри на меня, — раздался золотой от совершенства голос.

— Не могу, — сказал Рем. — Я проиграл.

— Нет, Рем Вентан, — произнес Робаут Жиллиман. — Не ты. Проиграл я.

Рем сидел на выступе скалистого утеса, с которого открывался вид на Крепость Геры. Казалось невероятным, что она выглядит так умиротворенно, когда лишь пару часов назад здесь бушевало ужасное сражение. Илоты и сервы легиона очищали склон от обломков, гильз и помятых частей доспехов, сорванных в пылу боя.

Оружейники легиона уже перекрашивали комплекты боевых доспехов и технику, которые изображали на поле боя Сынов Гора. В залах легиона воняло растворителем и краской, когда «вражеские» цвета и символика в который раз стирались с пластин брони и оружия.

Рем сдал боевые доспехи в арсенал, приказав своему новому помощнику почистить и отремонтировать их. Обычно он обслуживал их сам, но сегодня ему почему-то казалось, что делать этого не следовало. Он сорвал лазерный указатель со ствола болтера и бросил его с утеса, презирая за то, что он собой символизировал, и ненавидя из-за того, что подобное устройство вообще могло им понадобиться.

Рем, одетый в коричневую форму и простой бледно-синий хитон, подставил лицо солнцу и стал ожидать наказания, которое обязательно должно последовать после того, как он не смог отразить атаку Сынов Гора.

Сделал ли он все, что было в его силах?

Существовал ли воин, который смог бы победить Сынов Гора?

Внезапно лицо Вентана озарилось улыбкой, когда он понял, что все же был один воин, который мог изменить ход сражения…

— Ты ничего не мог поделать, — раздался голос позади него, и, обернувшись, Рем увидел Робаута Жиллимана. Капитан поднялся на ноги и в раскаянии склонил голову перед своим генетическим повелителем. Как никто не мог долго смотреть на солнце, чтобы не быть ослепленным его сиянием, так ни один смертный не был в состоянии взирать без слез на Робаута Жиллимана. Воплощение совершенства, классические черты его загорелого лица были ровными, изящно сформированными и гармоничными, словно у одной из статуй вдоль Виа Триумфаль, которая вела к Храму Исправления в сердце Крепости Геры.

Жиллиман шагнул к краю утеса и взглянул на свои владения. Рем встал у плеча примарха, хотя макушка капитана доставала лишь до бицепса властителя. Как и Рем, Жиллиман был одет в легкую тренировочную форму, но Вентан до сих пор не мог забыть, как его примарх носил полуночно-черные доспехи Магистра Войны. Пусть сквозь броню просвечивало голубое сияние, словно солнце в облачный день, воспоминание о столь прекрасном существе, как примарх Ультрадесантников, облаченном в доспехи изменника, уже никогда не оставит его.

— Я наверняка сделал что-то не так, — сказал Рем. — Это единственное объяснение.

Жиллиман покачал головой и печально улыбнулся.

— Напрасно ты считаешь меня безупречным, Рем. Я не идеален. Последний бой должен был доказать тебе это.

— Я не могу с этим смириться, — произнес Рем.

— С чем тебе так тяжело смириться? — спросил Жиллиман. — Ты следовал моим учениям, и они привели тебя к поражению. Если последний бой и Калт чему-то нас научили, так это тому, что нам всегда нужно адаптироваться и не быть закостенелыми в мышлении.

— Но ваше учение…

— Несовершенно, — оборвал его Жиллиман. — Никто, даже я, не в силах предвидеть абсолютно все вероятности. Мои слова не являются неким священным писанием, которому следует беспрекословно следовать. На поле боя всегда должно быть место для личной инициативы. Оба мы знаем, что единственная искра героизма может обернуть вспять исход всего сражения. Подобное знание и личный опыт можно получить лишь кровью, а за полевым командиром всегда должно быть последнее слово относительно того, какому методу следовать.

— Я припомню вам это, когда Проблемная Четвертая вновь окажется в бою.

Жиллиман хмыкнул.

— Обязательно, Рем. Знаю, некоторые считают меня бесчувственным, ожившим древним Талосом, который желает удушить своими инструкциями всяческое свободомыслие. Но нынешние времена не терпят никаких отклонений от заданного курса.

— Так был ли шанс победить в последнем бою?

— Возможно, но ответ тебе придется найти самостоятельно.

— А чем займетесь вы?

— Продолжу писать Кодекс Астартес, — ответил Жиллиман.

— Кодекс Астартес? — спросил Рем. — Вы так назвали книгу?

Примарх улыбнулся и кивнул.

— Да, и надеюсь, название звучит достаточно внушительно? Во времена войны и мира он окажется бесценным хранилищем знаний, но я не хочу, чтобы его рассматривали как замену самостоятельному мышлению и инициативе. Понимаешь?

— Думаю, да, — сказал Рем, и Жиллиман жестом подозвал его к обрыву.

— Для Империума настали темные времена, — произнес примарх, — и я опасаюсь того, что уготовано нам в будущем. Калт потерян для нас, как и Исстван. Кто знает, сколько еще миров сожжет мой обезумевший брат?

— Но у вас ведь есть план, как его победить? — взмолился Рем.

Жиллиман ничего не сказал, словно боялся того, что капитан подумает после такого ответа.

— Да, у меня есть план, и он опасен, слишком опасен, чтобы пока его разглашать, — наконец решился Жиллиман. — Но когда наступит время воплотить его в жизнь, я попрошу всех вас довериться мне, как никогда прежде. Вас нарекут предателями, трусами, неверными и слабовольными, но все это будет величайшей ложью. Я не вижу будущего для Империума, который мы знаем, и именно поэтому я проводил эти постановочные бои. Какими бы ни были условия войны, нам неизбежно придется сражаться с воинами, которых мы считаем братьями. Возможно, даже с теми, кто сейчас противостоит Магистру Войны.

— Не знаю, что это означает, но вы всегда можете рассчитывать на нас, — пообещал Рем.

— Знаю, что могу, — произнес Жиллиман.

— Мы победили всех, кого вы отправляли против нас, и у меня было время подумать над тем, почему мы проиграли Сынам Гора.

— Как быстро.

— Я быстро учусь.

— Правда. И какой вывод? — поинтересовался примарх.

— Бой не был честным.

— Почему же?

— Вы не сражались рядом с нами, — сказал Вентан.

— Думаешь, это имеет значение?

— Уверен, что да, — ответил капитан, вглядываясь в совершенные черты Жиллимана. — И вы также знаете это.

Жиллиман скромно пожал плечами, но Рем видел, что примарх согласен с ним.

Робаут Жиллиман посмотрел в небо, словно стараясь разглядеть далекую истину или сражение, которому лишь предстоит случиться. Наконец Жиллиман обернулся к Вентану, и от капитана 4-й роты не укрылся его затравленный взгляд, словно примарх держался за эту мысль перед лицом зияющей безнадежности.

— Тогда будем надеяться, что в бою с Магистром Войны придется встретиться мне.

Джеймс Сваллоу Доля Лжеца

+++ Радиопередача Минус Зеро Зеро [Солнечная Система] +++

Голос из динамика репродуктора над площадью, доведенный до автоматизма, не отличающийся от каждодневной тональности, повествовал о делах и мирских новостях. Плоские, почти бесчувственные слова звучали по улицам Города Сорок-Четыре, по бульварам и переулкам, над крышами универсальных магазинов и стоянками машин. Потрясенные люди под тенью Небесного Лифта стояли в тишине или блуждали беспорядочно по кругу, от парализовавшего их страха.

Запись закончилась и началась снова.

— Новости Империума, — начал жужжащий, щелкающий голос, сопровождаемый оркестровой музыкой зазвучавшей после вводной фразы. В этот день новости от центра достигли сельскохозяйственной колонии Виргер — Мос II. Часть новостей как и всегда повествовала людям Города Сорок-Четыре и другим колониям, расположенным в болотной местности, информацию о галактике вокруг них.

Сегодня вводная часть сменилась угрожающей нотой, предвещая что-то зловещее. Основная часть сообщения началась; где-то высоко над их головами, на верхнем уровне Небесного Лифта, располагался единственный астропат планеты. Единственная обязанность псайкера состояла в том, чтобы преобразовать новости в приемлемые формы и отправлять их вниз на телеграф.

— Это — сообщение с Терры, с пометкой важно. Оповестите всех граждан и узнайте эту мрачную новость. Сражение за Врата Вечности проиграно. Императорский дворец объят огнем на Терре. Это — наше большое горе, объявить о том, что ЛжеИмператор Человечества погиб от рук Гора Луперкаля, Магистра войны.

Некоторые из горожан начали плакать, другие, схватившись за головы, пытались отрицать услышанные слова. Один человек, не обладающий чувством юмора, рассмеялся, приняв сказанное за шутку. И были другие, которые наблюдали и ничего не говорили, только кивая, как будто всегда знали, что наступит этот день.

Под динамиком громкоговорителя тикали и щелкали вырезанные из дерева таблички, поворачивающиеся и собирающиеся в слова.

— Император присоединился к почётному списку рядом со своими сыновьями: Сангвинием, Дорном, Руссом и Ханом. Остатки его сил теперь предстанут перед судом. Капитуляция завершается. Конфликт внутри легионов исчерпан. Сражение за независимость завершено, Гор окончательно победил. Даже сейчас, корабли посылаются во все уголки, к дальним границам, чтобы укрепить его новое правление как Короля-Императора.

Настал момент тишины, как будто машинный спикер не мог полностью обработать слова, которые он проецировал.

— Знайте это. Война закончена. Гор занял трон.

Репродуктор замолк и паника начала утихать.

В прохладном льдохранилище пристальный взгляд Леона Киитера упал на перевернутые ладони его рук, и он увидел линию небольших белых полумесяцев, продавленных ногтями в собственной плоти. У него кружилась голова, и он чувствовал себя плохо. Молодой человек боялся поддаться страху, он мог бы споткнуться и упасть в обморок на растрескавшееся щебеночно-асфальтовое покрытие бульвара. Это был кошмар; было похоже на сон, не было никакого другого объяснения. Ничто иное не имело больше смысла.

Император мертв? Это было невозможно, невероятно. Птицы в небе заговорили бы на Высоком Готике, и сезоны сменятся прежде, чем такая вещь могла случиться! Леон отказался принять это. Он не мог принять это!

— Гор занял трон…, — он услышал слова, повторенные одной из рабочих с фермы Форрот. Она повторяла фразу, произнося ее громко, чтобы убедиться, что это была не только последовательность бессмысленных слов.

— Он появиться здесь? — спросил кто-то еще, и вопрос походил на искру к воспламенению. Внезапно в городском квартале все сразу заговорили, голоса множились в сердитом беспорядке. Леона будто ударили фрагменты разговоров, раздающиеся со всех сторон.

— …,Как давно это было захвачено?

— … уже на их пути…

— …, но нет ничего для них здесь!

— … он мог быть убит?

— … этот мир попадет под тень Воителя…

Молодой человек нахмурился и поднялся на ноги, быстро проталкиваясь, как будто он мог опередить собственные темные мысли, которые крутились в его голове. Терра в огне. Разрушение дворца. Небо, черное от кораблей. Зона сражения задыхалась с заставленным замолчать оружием.

Он пробивался сквозь массу людей; их должно было быть сотни, почти все население Города Сорок-Четыре сбилось на открытом пространстве, чтобы услышать голос еженедельной радиопередачи. Та же самая сцена, наверное, наблюдалась в любом городке с телеграфной связью, от столицы Ноль — Один до ферм ледяной пшеницы в Восемьдесят — Седьмом.

Леон нашел и проследил линию телеграфных кабелей пристальным взглядом, сеть черных нитей, болтающихся на тонких пластмассовых силовых столбах. Линии, подверженные атмосферному давлению, на окрашенных цвета кости мачтах, уходили из города и исчезали за бесконечным пейзажем полей ячменя. За пределами колонии земля была плоской и невыразительной от горизонта до горизонта, только случайный стальной бункер или линии железной дороги портили пейзаж. Это был статический, неизменный пейзаж, символический относительно непосредственно планеты.

Виргер-Мос II был агро-миром, хлебная колония для оси основных Имперских миров, являясь почти незаметным; тем не менее, это была одна из сотен подобных планет, которые кормили голодную империю, и поэтому, возможно было предположить, что она имеет некоторую незначительную стратегическую ценность. Но это было изолированное место в Доминионе Штормов, располагающимся в Сегментуме Ультима. Отдаленный, незначительный мир, который стал незаметным для остальной части галактики. С населением меньше миллиона человек, живущих на сожженной ветром поверхности второй планеты, все они, так или иначе, работали на обслуживании ферм.

И ни один из них не мог забыть свое место, особенно те, кто жил в Городе Сорок-Четыре. Леон повернул голову, его взгляд приковали силовые башни, черными тенями возвышавшиеся над комплексом обслуживания, расположенным вне квартала, и исчезающие в небе. Слегка наклоняя свою лицевую часть назад, космический лифт казался уменьшающейся в диаметре нитью, уходящей вдаль к орбите. Внутри автоматизированные системы, которые немногие из людей когда-либо видели, работали без паузы, собирая грузовые резервуары, полные зерна, которое прибывало по железной дороге в гудящих поездах, и переносили их в космос. Небесный Лифт был единственной причиной существования Города Сорок-Четыре; в то время как фермеры номинально называли его домом, обитая главным образом на своих ранчо. Колония была для тех, чьи жизни вращались вокруг лифта и его операций; но по правде, их функция была почти косметической.

Леон вспомнил одну ночь, когда его отец, Амес, пришел домой из таверны напившись и преподал мальчику мрачный урок; он сказал ему, что у города нет никакой причины для существования. Каждой системой в Небесном Лифте, от грузовых укладчиков на сложной петле и алмазных веревок, которые поднимали резервуары к месту, управляли автоматы. Каждая душа в Городе Сорок-Четыре могла умереть в своей кровати, и лифт будет продолжать работать, беря зерно и поднимая вверх, туда, где грузовые зажимы могли встретить его на орбите. Урок, сказал Амес Киитер, заключается в том, что даже когда люди ввели себя в заблуждение размышлениями о собственной важности, правда обычно находилась на противоположной стороне.

Молодой человек не считал этот путь своим. Он не думал о тени Небесного Лифта как о чем-то, что необходимо было ненавидеть, как это делал его отец. Старик бросался на башню как монстр, и он палил в нее каждый день, как будто он хотел разорвать орбитальную привязь и сбросить ее. Нет, Леон видел его как мост кое к чему большему, как памятник человеческой попытке. В тени он чувствовал себя защищенным, как будто так или иначе власть Императора была заключена в ее полумраке

Он чувствовал этот путь до сих пор.

Мысли о его отце тянули Леона назад с небольшого возвышения, ведущего к комнате в общежитии, которое принадлежала его семье уже семь поколений. Он был настолько полон решимости сделать это, что забрел в толпу людей, захваченных напряженной, эмоциональной беседой.

— Не имеет значения, что вы думаете! — Даллон Праель работал старшим солнцезахватчиком в фруктовом саду, где свет от яркого желтого солнца Виргер-Моса захватывался и превращался в энергию для городка. Он был большим человеком, но его габариты были всего лишь иллюзией; Праель был дряблым и испытывал недостаток в мышечной массе или выносливости, которые Леон наблюдал по энергичным играм «Тяни-Толкай» в таверне. Его полные руки переплетались в воздухе. «Все мы слышали телеграф!»

Среди группы собравшихся горожан прозвучали слова одобрения сказанному Праелем. Но человек, к которому он обращался, состроил гримасу на своем лице.

— Так что вы предлагаете, Даллон? — Силас Кинкейд задал вопрос с напором. — Мы стоим вокруг и заводимся? — В отличие от солнцезахватчика, Кинкейд был высоким и гибким, но его реальная сила была скрыта внешним видом. Пожилому отцу Силаса принадлежали стоянки, и его сын занимался там обслуживанием транспортных средств. Леон не мог вспомнить случай, когда у этого человека не были измазанные маслом руки или от него не исходил аромат жидкости аккумуляторных батарей.

Праель и Кинкейд были завсегдатаями таверны, но здесь и сейчас это казалось неуместным. Это не было спором о политике в барном трепе, но чем-то иным, движимым страхом. Напряжение в воздухе было сильным, подобно потрескиванию статики перед штормом. Леон задался вопросом, могли ли бы эти два мужчины вступить в драку; не проходило и недели за прошедшие два года, чтобы кто-то не начинал спор по вопросу гражданской войны, и эти двое часто были у истоков этих разговоров.

— Ты хочешь, чтобы бы мы оставались слепы? — Праель был настойчив. — Я говорил с Яко. Он сказал мне, что все телеграфные каналы умерли. Никакой входящей связи, только тишина. — Он сложил руки на груди. — Какой вывод вы делаете из этого, а? Это — военная доктрина, не так ли? Перерезать линии коммуникаций.

— Что ты знаешь о военной службе? — Кинкейд отступил назад. «Единственный Имперский армейский гарнизон находится в Ноль — Один, а ты никогда не оставлял этот двор!

— Я проходил подготовку!- с жаром парировал Праель. — Когда Имперская Армия пришла сюда и показала нам, как тренироваться, я проходил подготовку в городской страже!

Кинкейд развел руками.

— Это была стража, которой у нас нет, и в которой мы никогда не нуждались?

— Возможно, мы нуждаемся в этом теперь! — сказал один из людей, рыжеволосый человек из медицинского офиса.

Праель кивнул.

— Ага! Если бы я здесь не говорил, то я стирал бы пыль со своей винтовки!

Механик закатил глаза и заметил Леона, обращаясь к нему для поддержки. Юноша смог только напряженно пожать плечами.

— Послушайте, — сказал Кинкейд, пытаясь успокоить свой голос. — Вы знаете, как движется атмосфера. Линии все время обрываются.

В этом он был прав. Одна из особенностей насыщенной минералами почвы колонии вызывала хаос в вокс-передатчиках, поэтому сообщения посылались и принимались исключительно по телеграфным кабелям, протянутым через ландшафт, во все стороны от Небесного Лифта. В городах на Виргер-Мос II, куда не были протянуты провода, использовали почтовых наездников или гелиографы. Богатая почва помогала вырастить поразительный урожай зерновых культур, но также заставляла очищать рокритовые стены каждого здания и вызывала мерзкий кашель, являющийся худшим убийцей колонии. Иногда принесенной ветром пыли было достаточно, чтобы прогрызть линии ограждения, простирающиеся сквозь сельскую местность.

— Если Столица молчит, значит есть рациональное объяснение этому, — продолжал Кинкейд.

Женщина, покрасневшая от близкой истерии, впилась взглядом в него. — Ты не можешь этого знать!

— Мы должны защитить себя, — сказал Праель. — Это то, о чем мы должны думать!

Кинкейд сгримасничал.

— Хорошо, хорошо! Как об этом, тогда? У меня есть свой трайк на стоянке. Как насчет того, если я съезжу к Ноль — Один и узнаю, что происходит? Я могу съездить туда и вернуться обратно перед сумерками.

— Это не безопасно.- Леон произнес слова не подумав.

Механик стрельнул на него взглядом.

— Откуда ты знаешь?

— Парень прав! — продолжал Праель. — Трон и Кровь, разве вы не слышали радиопередачу, Силас? Война…

— Это нас не касается! — Кинкэйд ответил. — Мы находимся в самой заднице Империума, куда ни человек, ни примарх не потрудились бы обратить свой пристальный взор! Таким образом, эта жалкая паника бессмысленна. Лучше мы узнаем то, что случилось, от колониального губернатора непосредственно, да? — человек повернулся к Леону и подтолкнул его в спину к выходу. — Возвращайся-ка домой, сынок. И обратись к своему папочке. — Он поглядел на него и затем ушел. — И то же самое касается остальных!

Праель пробормотал что-то вздыхая, когда раскрасневшаяся женщина вышла вслед за механиком.

— Он всегда кружит вокруг этого города, как будто он сладко пахнет, — протрещала она. — Теперь приказы отдает технарь?

Леон знал, что она смотрела на него, ожидая что он согласится с ней. Ничего не сказав, Леон направился обратно, возвращаясь к рабочему общежитию.

Его отца не было, когда он вернулся. Леон быстро поднялся по лестнице на верхний этаж, проводя рукой по навсегда закрытой двери в комнату его матери, поскольку он воспринимал это как укоренившуюся привычку. Спустившись, он пошел в анфиладу — это было причудливое название для палат, казавшееся слишком громким для неопределенной новой комбинации балкона и спальни. Он постучал по задней двери рукой, громко крича.

— Эсквайр! — Леон колотил часто и настойчиво; других жителей в рабочем общежитии не было уже в течение некоторого времени. Они жили тут одни более месяца, в то время как водители из далеких областей оставались на своих ранчо, а не рискуя находиться под тенью Небесного Лифта. — Эсквайр Мендекс, вы там?

Он услышал движение за дверью, затем она заскользила, открываясь на смазанных бегунках.

— Молодой Леон, — сказал человек, рассеянно приглаживая перед своей туники. — Какая настойчивость.

— Телеграф… — Леон говорил так быстро, что спотыкался в словах и вынужден был набрать воздуха и начать снова. — Телеграф говорит, что Император мертв, а Гор взял Терру! Война закончена! — он мигнул. — Я не думаю, что это может быть правдой…

— Нет? — Мендеск отступил назад в квартиру, и Леон вошел за ним. — Или ты подразумеваешь, что ты желаешь, чтобы это было правдой?

Эсквайр был небольшим человеком, его кожа была бледная по сравнению с загорелыми уроженцами агро-мира, и у него были длинные пальцы, похожие на женские. Однако он держался со своего рода уверенностью, которой Леон продолжал пытаться подражать. У Мендеска была тихая уверенность, которая исходила от него; было необычным, как кто-то, кто на первый взгляд мог казаться непритязательным, при этом мог завладеть вниманием в случае необходимости.

Он налил в рюмку амасека из бутылки на столе и поглядел туда, где стоял Леон. Руки молодого человека продолжали двигаться безостановочно, сопровождая жестикуляцией каждое слово.

Леон повторил сообщение телеграфа еще раз лучше, все, что он запомнил, поток слов выливался из него. Эмоция окрасила каждый слог, и он чувствовал, что его щеки покраснели и стали теплыми, когда он закончил. Мендеск только слушал, делая маленькие глотки напитка из рюмки.

— Военные корабли Гора прибывают сюда,- продолжал Леон. — Они могут быть уже рядом!

— Нельзя ручаться, — выдал Мендеск. — Потоки Варпа странные и непредсказуемые. Течение времени там является несколько гибким.

Леон в разочаровании наморщил брови. Он ожидал от эсквайра какой угодно реакции, только не этой. Человек казался почти… смирившимся.

— …, разве вы не обеспокоены таким поворотом событий? Война приближается к нам! Империум превращается в лохмотья! Разве вы не боитесь того, что случится потом?

Мендекс поставил рюмку с амасеком и подошел к окну. Его пиктер и связка перьев-стилусов лежали там неопрятной грудой.

— Дело не в этом, Леон, — сказал он. — Любой нормальный человек обеспокоен будущим. Но я усвоил, что ты не можешь позволить себе управлять вопросами того, что может случиться. Прожить жизнь в тени невыполненной возможности, является ограничением внутренних взглядов.

Юноша не понимал значение слов человека, который говорил ему их.

Тень тревоги пересекла лицо Мендекса.

— Пылевые штормы, которые прибывают в течение этого сезона. Действительно ли ты боишься их?

— Не совсем так. Я подразумеваю, они могут быть опасными, но…

— Но ты понимаешь их. Ты знаешь, что не можешь изменить их. Таким образом, ты нашел убежище и позволяешь им проходить, а затем продолжаешь свою жизнь и двигаешься вперед, как будто их никогда не было. — Мендеск сделал жест, который охватил их обоих. — Мы — маленькие люди, мой друг. И подобные нам не смогут изменить курс войн, которые охватывают галактику. Мы можем только проживать наши жизни, и принять то, что судьба представляет нам.

— Но Император мертв! — Леон произнес слова, повышая голос. — Я не могу принять это!

Мендеск поднял голову.

— Ты не можешь изменить этот факт. Если это так, ты должен принять его. Какая есть альтернатива?

Леон отвернулся, качая головой и закрывая глаза.

— Нет. Никакой… — Он чувствовал головокружение снова и снова, и ткнулся в драп, отгораживающий перегородкой часть спальни от центральной части комнаты. На мгновение, он изучал спящую область Мендекса. Он увидел низкую, узкую кровать, рельс вешалок.

На кровати был маленький чемодан-контейнер, который эсквайр нес через плечо, когда появился, Леон помнил это — и он лежат открытый. Внутри лежала не одежда или пиктеры, там было многообразие оборудования, которое не было знакомо юноше. Оно не было металлическим и выглядело смазанным как внутренности двигателя вездехода; это производило впечатление того, что оно хрупкое, подобно лопастям из черного гласстика серебряной филигранной работы.

Но затем ход мыслей, формирующийся в уме Леона, был резко прерван резким лающим голосом его отца, отзывающегося эхом вверх на лестнице.

— Парень! Иди сюда!

Он услышал топот ботинок на лестнице.

— Ты должен идти, — сказал Мендекс покорно.

Амес Киитер был внизу, когда Леон вышел из комнаты. Он кратко поклонился постороннему человеку и затем впился взглядом в сына.

— Я же говорил тебе не приставать к эсквайру. Спускайся вниз. — он отвесил Леону затрещину в ухо и юноша, споткнувшись, помчался назад к цокольному этажу.

Отец догнал его и схватил за плечо.

— Куда ты ходил? — потребовал он ответа. — Я сказал тебе оставаться здесь, ждать меня, пока я не приду домой. Вместо этого я возвращаюсь, а ты ушел.

— Телеграф! — Леон вывернулся. — Ты слышал?

Лицо Амеса скривилось и он покачал головой.

— Эта новость взбудоражила тебя, не так ли? Я должен был это знать.

Леон едва мог поверить покорности своего отца о смысле этого сообщения. Сначала Мендекс, а теперь и он?

— Конечно взбудоражила! Война, отец! Война идет сюда!

— Не повышай голос на меня! — Амес отшатнулся назад. — Я слушал эту проклятую бобину. Я знаю, что там сказано! Но я не обмочил свои штаны по этому поводу! — Он выдохнул. — В такое время человек должен быть спокойным. Пойми значения этого дня, когда все вокруг неуправляемы, подобно круглым дуракам.

Леон почувствовал сжимающийся комок холода внутри себя.

— Папа, что случится с нами? — он ненавидел себя за этот вопрос, который заставил его походить на напуганного маленького мальчика.

— Ничего. Ничего, — твердил его отец. — Ты думаешь, что Воитель знает об этом куске дерьма, этой колонии? Ты думаешь, что он даже знает название этой звездной системы? — он нахмурился. — Ты думаешь, что Император это знал?

Непроизвольно Леон сжал ладони рук в кулаки. У него всегда вызывало гнев, когда старик говорил об Императоре таким тоном. Свободно. Непочтительно.

Он открыл свой рот, чтобы огрызнуться, но тонкий крик женщины остановил его. Они оба вышли через парадную дверь после крика, затем на улицу, и увидели людей, указывающих на юго-западный край неба и новый оттенок возникшего страха на их лицах. Леон вышел и повернул голову, чтобы увидеть это.

Солнце заходило за горизонт, и небо было с оттенком глубокого синего цвета, прочерченного несколькими длинными линиями серо-белых облаков. В вышине, луны были видимы как призраки, но что попадалось на глаза, были огни.

На мгновение он не был уверен, что увидел. Это были линии огня, тонкие нити, медленно прочертившие небеса на далеком горизонте. Их было много, дюжина или больше. Было трудно поверить в это. Они отражали солнечный свет, когда упали.

— Вторжение, — сказал кто-то, и слово было почти рыданием.

— Воитель! — Леон повернулся и снова увидел покрасневшую женщину. Она тыкала своим пальцем в воздух. — Он снижается с орбиты!

— Они движутся в направлении столицы, — сказал другой свидетель.

— Разве это не является нападением? Капсулы или как они называют их. Набитые под завязку солдатами и оружием!

— Десантная капсула, — поправил его Леон.

— Ты так думаешь, мальчик?

Леон повернулся к женщине.

— Нет, я подразумеваю, я не думаю…

«Ты внезапно стал экспертом, не так ли?» парировала она, впиваясь в него взглядом.

«Я читал книги», слабо возразил он, поспешив сделать это прежде, чем она могла заговорить снова. «Я подразумеваю, что мы не знаем, что это. Огни в небе… они могут быть метеоритами. Я видел их много…»

Искаженное лицо женщины напряглось. «Не пори чушь!» Она впилась взглядом в отца Леона. «Амес, действительно ли твой мальчик такой же большой дурак, как производит впечатление? Посмотрите же вон туда!» Она продолжала указывать вверх. «Легионы Астартес прибыли!»

Юноша обратился к отцу для поддержки, но Амес покачал головой; и снова горожане заговорили все сразу и независимо от того, что он сказал, все это было бы проигнорировано.

+++ Радиопередача Минус Восемь Недель [Солнечная Система] +++

Поезд из пустых грузовых капсул проходил через ультрафиолетовую антибактериальную зону из узкого прохода Небесного Лифта, комплекс захватов клещевого типа и контакты магнито-рельс, движущихся взад и вперед. Случайные вспышки искр и бегущих огней отбрасывали слабое, спорадическое освещение на пол складских комплексов космического лифта. Идентичный поезд капсул перемещался в противоположном направлении, загруженный вакуумно-запечатанными пачками сушеных сублимированных зерновых культур. С треском механизмов линия из шести капсул сцепилась с линией подъема, и они стали спускаться по крутому склону, пока поезд не встал вертикально. Головная капсула сцепилась, и они помчались вдаль, в ночь. Через два часа они были бы в зоне микрогравитации на станции погрузки на низкой геостационарной орбите. Там механический сервитор разгрузил бы поезд и переместил груз в зону подготовки, готовый ждать прибытия следующего межзвездного фрахтовщика. Операция производилась без участия человека, управляющего процессом.

На другой стороне сортировочной станции, поезд с пустыми капсулами вынужден был внезапно остановиться, по мере того, как они проходили под пристальным оком терагерцового сканера. Аварийный гудок дважды просигналил и поезд, стоящий на запасном пути, автоматически открыл все шесть капсул. Датчики паукообразного манипулятора развернулись с потолка и начали исследовать внутренности капсул, брызгая едкой пеной в темные углы. Датчик обнаружил что-то в одной из капсул, и начал подпрограмму контроля за вредителями. Не было еще такого случая, чтобы иноземные формы жизни проникали в экосистему колонии через процесс «разгрузки-погрузки». Ничто живое не могло пройти через Небесный Лифт, никаких пассажиров, только инертный груз. Место высадки, расположенное в Ноль — Один, являющееся космическим портом, было единственным пунктом контакта между иноземцами и колонией, хотя использовалось очень редко. Транспорты, которые иногда прибывали к правительству планеты, привозили товары, но главным образом они прибывали, чтобы собрать урожай и забрать его. Команды судов не рисковали спускаться вниз на поверхность; они позволяли своим когитаторам вести дела по прибытию и убытию. Никто не хотел приближаться к Виргер-Мосу II ближе, чем это было необходимо.

Датчики нашли свою цель и заключили ее в скобки взрывами горячей жидкости; но форма жизни внутри прорвалась через кипящий дождь и выкарабкалась на пол склада. Автоматизированная система не была запрограммирована, чтобы ожидать что-то похожее на интеллектуальное поведение от ксено-вредителя, и так ничего не сделала, поскольку человек уже снимал одежду, которая защищала его от холода, складывая ее в рюкзак на спине.

Он снял рюкзак, разделил его на две дискретных подсекции и спустя несколько минут подготовки вышел. Вновь прибывший небрежно пробивался через склад, заботясь, чтобы обойти автономные погрузчики, пока не достиг одного из немногих отсеков обслуживания, открытых для людей. Десятилетия он не использовался и потребовалось усилие, чтобы открыть двери; но как только он это сделал, человек пробился из отсека на бульвар.

Поскольку хозяева обучали его исключительно хорошо, никто в Городе Сорок-Четыре не обращал на него внимания; по крайней мере, только когда он хотел этого.

Он переоделся в непримечательную, но хорошо экипированную одежду путешественника, и после пересечения по кругу границ городка, повернулся и приблизился с востока. Могло показаться, что он вернулся с плантаций вечером, разгоряченный и весь в пыли.

Ему не нужно было спрашивать указаний или даже консультироваться с детальной топографической картой, скопированной с файлов Департамента Колоний Терры. Каждый город, как этот, был таким же как и другие; не в буквальном смысле, но одинаковым по характеру проложенных дорог и построенных зданий. Динамика колоний соответствовала множеству других человеческих миров; индивидуальность пространства, из-за отсутствия лучшего слова, была похожей.

Как раз тогда, когда Мендекс позволил себе быть втянутым огнями и шумом, раздающимися из таверны, он открывал свои чувства Городу Сорок-Четыре. Он хотел узнать его; это он делал разными способами.

Он вошел в гостиницу и немедленно узнал о каждой паре глаз, смотрящих на него. Это его не удивило; незнакомый посетитель в отдаленном городке, таком как этот, был схож с незначительным чудом. Как раз когда он пересек комнату к стойке на противоположной стороне, начались разговоры, заполненные предположениями о том, кем он был или откуда он мог бы быть.

Он заказал бутылку грубого местного пива у механического слуги за прилавком, и начал ждать первого из них, у которого есть достаточно смелости, чтобы приблизиться. Он воспользовался замешательством, наливая пиво в стакан и используя момент, чтобы осторожно рассмотреть помещение. Тут и там стояли складные стулья и игорные столы. Регицид оказался популярным в этом месте, и это было хорошо; это давало ему точки соприкосновения с местными жителями, которые он мог эксплуатировать.

Наконец, когда одна треть пива была выпита, человек заговорил с ним.

— Извините, эсквайр, — начал он, склоняя голову. — Силас Кинкейд. Я могу спросить, вы не с ранчо Толливер?

Это был плохо скрытый гамбит, предназначенный, чтобы вытянуть из него, откуда он, но это было именно то, чего он хотел.

— Боюсь, вы ошиблись, — ответил он с улыбкой. — Меня зовут Мендекс. Ах, я уже ухожу.

— О, я вижу, — сказал Кинкейд, хотя было ясно, что он не понял. — Вы путешествуете? У меня есть стоянка с любыми роверами. — Мендекс уловил аромат машинного масла от человека.

Он тряхнул головой.

— Я иду пешком. Из ближайшего поселения.

Глаза Кинкейда расширились.

— Из Два — Шесть? Это действительно длительная прогулка!

— Два — Шесть, — Мендекс с поклоном повторил. -Точно. И там засуха. -Он мягко изменил свой тон, говоря более размеренно, подстраиваясь к манере говора поселенцев, его речь наполнилась грубыми гласными, подражая акценту механика-колониста. -Я предполагаю, что именно это вызвало у меня жажду. — Он отсалютовал ему пивом, и Кинкейд кивнул с ухмылкой, заказывая то же самое для себя.

— Промочить глотку, это правильно.

Мендекс видел, что соотечественник Кинкейда — полный человек, юноша и суровый человек в тунике — сидели без дела за игорным столом, пытаясь казаться не заинтересованными вновь прибывшим.

— Я хотел бы внести свой вклад, — он продолжал, показывая на сумки, которые принес. — Предлагаю немного развлечься.

— Игры? — Кинкейд поднял бровь. — Вы играете в «замки», э? — Это был общий вариант регицида, который появился намного раньше, чем Великий Крестовый поход, Мендеск отлично знал эту игру и много способов жульничества в кругу игроков.

Он кивнул.

— Я любитель.

Кинкейд уже уходил.

— У нас есть лишнее место здесь. Подходите и присоединяйтесь, если вы захотите.

— Безусловно. — Мендекс взял свой напиток и проследовал за ним.

В течение нескольких часов он медленно позволял себе терять небольшое количество Имперских ассигнаций, и взгляды на лицах Кинкейда и его партнеров, когда Мендекс предложил возместить ущерб единственным золотым Троном, сказали ему, что он хотел знать. Он бросил монету на доску и наблюдал ход их мыслей на лицах.

Толстяк Праель видел себя властелином всего, но в действительности он был разрушающейся личностью, важничающим и самоуверенным. Мендекс не сомневался, что другие сидевшие за столом проводят все время с Праелем, в этом маленьком городе не было места, где они не могли избежать его компании и пренебрежительного отношения к себе. Строгий человек, Киитер облизнул губы, при виде монеты; но юноша, его сын, показал совсем другой вид жадности. Мендекс заметил, что мальчик был чужим среди мужчин, и жаждал чего-нибудь интересного.

Они теперь болтали дружелюбно, как хорошие друзья, знакомые в течение многих лет. Это был дар Мендекса, он умел читать людей так же просто, как дышать, и был искусен в вовлечении других в то, что походило на вежливую, случайную беседу. Это факт, людям нравится говорить о себе, и они будут делать это часто, стоит дать им малейшую возможность и подтолкнуть к этому.

Только мальчик продолжал исследовать его; и через некоторое время, Мендекс понял, что пришло время раскрыть немного своих собственных тайн.

— Я путешествую по всем внешним колониям в Доминионе Штормов, — объяснил он. -Я — летописец. — Он поглядел на юношу. — Ты знаешь этот термин, Леон?

Взамен он получил энергичный кивок. — Вы создаете художественные работы для Администратума. Документация славы Империума.

— Слава?- сказал, ухмыляясь, Амес, совершенно не маскируя свою кислую мину. — По большей части ее нет даже поблизости, скажу я вам.

— С уважением, я не соглашусь, — сказал Мендекс. — Золотые океаны зерна, прекрасный синий цвет ваших небес… О, сэр, красота есть и здесь. И это пригодится для всех тех, кто войдет в залы Терры, чтобы узнать об этом.

— Вы… вы были на Терре? — спросил Леон, испытывая благоговение при этой мысли.

Мендекс знал, что этим он покорил юношу.

— Мой молодой друг, я родился там.

— Неужели? — сказал Праель. — Походит на то, что про нее говорят?

Он сделал торжественный поклон, изображая драматичность момента.

— Это так, эсквайр Праель.

— Ка-как вы говорите нам об… этом? — Леон наклонился вперед пристально, ловя каждое его слово.

— О чем?

— Обо всем этом! — волнение юноши не имело пределов. -Я всегда хотел увидеть Солнечную систему!

Мендекс снисходительно улыбнулся мальчику, и мудро, сдержанно кивнул другим мужчинам. «Я планирую остаться здесь на некоторое время. Я уверен, что могу рассказать вам несколько вещей».

Позади него открылась дверь таверны, и комната вновь затихла в течение краткого момента. Мендекс повернулся, чтобы увидеть серьезно выглядящего человека в оранжевой кепке и серых одеждах, идущего через зал. Люди начали отодвигать свои стулья, чтобы встать перед ним, пока он подходил к бару.

— Орен Яко, — объяснил Амес. — Он — телеграфист здесь. Приносит регулярную еженедельную новостную радиопередачу с проводов.

— Это — хорошее место, чтобы развлекать нас, — отметил Праель. — У нас здесь нет проводов к отдельным зданиям, как это сделано в Два — Шесть или столице. Во всяком случае, нет больше места где-нибудь еще для людей, чтобы провести вечер поблизости, хех?

— Интересно. — Мендекс наблюдал, как Яко подключал толстую бобину данных в пульт около бара.

Телеграфист откашлялся.

— В этот день новости от ядра достигают сельскохозяйственной колонии Виргер-Мос II. Это — сообщение с Терры.- он нажал разноцветные кнопки, и из скрытых спикеров в потолке начал говорить синтетически звучащий голос.

Наряду со всеми остальными, Мендекс сидел тихо и слушал успокаивающий поток проимперской пропаганды. Все хорошо. Ренегат Воитель отступает. Есть победы на Калте, Мертиоле и Сигнус Прайм. Вам нечего бояться. Император победит.

Он улыбнулся, поскольку наблюдал, как они ее слушали, и это немного разочаровало его. Здесь ему вызов не бросят. Это будет столь же просто как и везде.

После того, как бобина закончилась, беседа продолжилась о содержании радиопередачи, и Мендекс видел недомолвки и дезинформацию, принятую всеми в таверне, как будто это было истина, не подвергающаяся сомнению. Он симулировал усталость тогда, когда Амес упомянул, что у него были комнаты для аренды. Пара больших золотых тронов скрепила сделку, и унылый человек приказал, чтобы его сын сопроводил летописца назад к общежитию.

Леон запнулся и упал в рвении нести багаж Мендекса, и вместе они пошли назад вдоль бульвара. Тем временем спустилась ночь, и воздух был наполнен свежестью и прохладой.

— Только ты и твой отец живете здесь? — спросил он.

Юноша кивнул.

— Черная пыль убила мою маму несколько сезонов назад.

— Я сожалею.

— Спасибо. — Леон качнул головой. Он не хотел останавливаться на этом. — Где вы родились на Терре? Это был Мерика, или Хай-Бразил? Бания?

— Вы знаете регионы Атлантики? Я вырос в городе немного больше этого, хотя пейзаж весьма отличался, — это была нечастая правда в его арсенале лжи, но такие детали всегда служили основой устойчивой легенды.

— Я знаю, я знаю! — Леон говорил о Великих равнинах огромного мертвого океана и горах, которые разделили его напополам, с энтузиазмом ревностного поклонника. Он повторял механические описания, и Мендекс предположил, что мальчик вспоминал страницы пикт-книг, которые он перечитал раз по сто. Он начал постоянную бомбардировку вопросами, которые сопровождали весь их путь вниз по улице. Мендекс когда-либо был на Луне? Городе Просителя? Каково это, рассматривать императорский дворец? Он когда-либо видел космического десантника?

— Я был в присутствии Легио Астартес не раз. — И примархов, хотя этот факт он придержал в себе. — Они походят на богов войны, сделанные из плоти и металла. Ужасные и красивые.

Леон беззвучно, испуганно выдохнул.

— Я хотел бы их тоже увидеть.

— Действительно ли ты уверен насчет этого? — спросил Мендекс, поскольку они уже вошли в общежитие. — Где шли они, за ними по пятам следовала лишь война. Для этого они и были созданы. — Мальчишка станет его барометром, решил он. Через него он будет в состоянии понять масштаб настроения сообщества, и в дальнейшем, всей колонии.

Юноша тяжело сглотнул.

— Я много читал о них. Я удивлен…, — он поймал себя и остановился перед дверью в комнату для гостей.

— Чем удивлены? — спросил Мендекс, когда взял ключ из протянутой руки Леона.

Леон глубоко вздохнул.

— Как они могут бороться друг с другом? Брат против брата? Это не имеет никакого смысла!

— За этим стоит Гор Луперкаль.

Это имя заставило мальчика вздрогнуть.

— Как? — он повторил. — Какое безумие поразило Легионы и заставляет их нападать друг на друга? Прошло больше двух солнечных лет, и конфликт уже бушует везде. Даже здесь, куда известия о войне никогда не доходили. — Он покачал головой. — Холокост Истваана и все, что следовало за этим, могло быть только работой безумца!

Мендекс взял свои сумки и вошел в комнату. — Я даже не буду пытаться тебя переубедить, — сказал он. — Просто не пытайся представить себе мышление и образ действий воинов из Легионов Астартес, Леон. Они не такие как мы. — Непроизвольная нотка редкого, настоящего страха вкралась в его голос. — Они — на порядок выше нашего незрелого человечества.

Он закрыл дверь в комнату и стоял в тишине, слушая, пока не уверился, что мальчик ушел. Затем он провел целый час, обводя все вокруг прибором ауспика с искусственным свечением, позволяя устройству вдохнуть воздух для исследования электромагнитных волн, тепловых образцов или чего — нибудь еще, что могло бы указать на присутствие подслушивающих устройств. Мендекс знал, что он ничего не найдет, но хорошая специальная подготовка заставляла его делать обследование помещения. Шпионские повадки были тем, что позволяло ему в конце концов оставаться в живых.

Он разложил свой багаж и одежду, обустраиваясь в комнате. Это была гораздо лучшее пристанище, чем он ожидал, скромно, но удобно. Он видел прикосновения пожилых рук женщины к вещам, о которых теперь плохо заботятся. Остаток влияния умершей матери.

Когда он был готов, Мендекс открыл меньший отдел чемодана и расцепил тонкие скрытые застежки тайника под основным отсеком. Он нажал клавиши на кристаллическом пульте и привел внутренние системы в бодрствующее состояние. Автономные программы механизма когитатора провели ряд тестов, чтобы гарантировать, что прибор был в полной рабочей готовности, но он не ожидал проблем. Прибор был очень крепким.

Когда устройство прозвенело, Мендекс расстегнул мундир и вытянул маленький скипетр, спрятанный во внутреннем кармане, и разъединил его с микрофоном, вшитым в манжету. Он развернул дисковидную панель из скипетра, чтобы управлять записью, сжимая и подготавливая ее для передачи. У него была скопирована вся радиопередача Яко, голос и матрица, сделанная в почти безупречных деталях. Когда устройство было готово, он вставил жезл в порт данных и позволил записи передаваться.

Внутренности чемодана были набором продвинутой микроэлектроники и кристаллографической матрицы; оно было многофункционально: вокс-передатчик, прибор переменного диапазона, частотный радиоприбор, прибор контрмер, модулятор, анализатор данных и многое другое. Он сомневался, что кто-то на Виргер-Мос II мог постигнуть истинный потенциал прибора; даже в основных мирах технология этого вида была редка и запрещена.

Жезл испустил мягкий звон, и он удалил его, разворачивая экран из внутренней части чемодана, чтобы исследовать формы волны искусственно воспроизведенного голоса. Мендекс сделал паузу, исследуя образец способом, которым художник рассматривал бы чистый холст, прежде чем нанести первый мазок.

Он сделал паузу; здесь было сухо и тепло, и задача, которую он собирался выполнить, требовала времени. Он сбросил с тела тунику и закатал рукава рубашки для удобства, прежде чем поднял свое редактир-перо.

Если бы кто-то из посторонних был в комнате с Мендексом, видя, как он двигался, то они, возможно, обратили взгляд на изображение, вытатуированное на внутренней части его предплечья зелеными чернилами, символ мифической гидры, ее поднятый хвост и три головы, отклоненные назад и готовые к броску.

+++ Радиопередача Плюс Одиннадцать Часов [Солнечная Система] +++

Пылевой шторм назревал где-то на равнинах, и в то время как он был слишком далеко от Города Сорок-Четыре, чтобы нанести ущерб, его вытянутые края скоблили предместья, затемняя небо и неся небольшие волны песка вниз по улицам.

У некоторых из людей, которые собрались вне станции телеграфа, были приготовлены защитные очки и маски, висящие на шеях; другие уже одели их. Наряду с масками, все были при оружии, которое носили открыто. Главным образом, это были мелкокалиберные стаберр-винтовки и силовые жезлы, используемые для подавления зерновых паразитов. У некоторых были сельскохозяйственные орудия, хотя против какого врага они надеялись защититься ими, было неясно. Это был больше вопрос наличия оружия для тех, кто был там, чтобы успокоить себя, а не чтобы иметь возможность фактически применить его в конфронтации.

У Даллона Праеля была единственная вещь, которую можно было считать «современным» оружием с большой долей вероятности. Лазерной винтовке, которую он крепко держал, было более чем сто сорок лет, завещанной семье Праеля великой прабабушкой, которая служила с честью в Имперской Армии. Реликт мерцал в искусственном освещении, и полный человек нес ее, как будто это был знак его должности.

В Городе Сорок-Четыре никогда не было констебля; никогда не было потребности в судебных приставах для защиты от неожиданного нападения со стороны Ноль-Один. Но Праель видел себя как некого справедливого человека, как будто обладание винтовкой сделало его наследником этого статуса.

Он поглядел на Амеса Киитера, который стоял с неизменным мрачным выражением, свирепо глядя перед собой и сложив руки на груди. Владелец общежития угрюмо кивнул.«Цель этого сбора?»

Праель огляделся вокруг. Никто не делал объявления, но тем не менее большинство жителей собрались, здесь были представители из почти всех семей, которые жили в доминионах. Те, которых не было здесь, обсуждались остальной частью, их имена произносились напрасно. В конце концов, если вы не встали и не пришли, то тогда вы должны скрывать что-либо, не так ли? Вы должны были бояться принять эту сторону.

Никто не делал ничего глупого — ударил кого-нибудь или пугал оружием, но ситуация накалялась. Вопросы и разногласия проносились в головах, жесткие обсуждения добавляли огня для гнева. Праель слушал, рискуя прерывать кого-то, когда он думал, что был в праве объединить всех. Весь разговор разделился на две противостоящих точки зрения, и ересь становилась все больше с каждым мимолетным моментом. Вместо того, чтобы придти к согласию, импровизированный сбор горожан трещал по швам.

Если Император был действительно мертв, как некоторые говорили, то что это означало для людей колонии, этого городка? Что это действительно означало?

Праель в своей душе сомневался, что сообщение по телеграфу было подлинным. В конце концов, существовали механизмы, чтобы удостовериться, что сигналы астропатов из Солнечной системы и основных миров были не искажены. Ему сказали это другие радиопередачи, и он верил этому. Он не должен был знать, как это работало, а только то, что это было правдой. Хотя он не любил природу фанатичного слова, у него была вера.

В сообщении было сказано, что Император мертв; таким образом, он знал правду. И куда человеку подобному Даллону Праелю уходить отсюда? Гор теперь был на троне Терры, и он будет собирать свою новую империю. Они все знали истории миров, обращенных в пепел, которые бросили вызов Воителю — как планеты Таевианских звезд и других соседних подсекторов, сожженных и обращенных в каменные глыбы.

Некоторые голоса призывали к подчинению, для интеллектуального, логического курса действий. Они хотели поднять флаг Воителя, пылающий Глаз Гора на каждом вымпеле. Другой путь состоял в том, чтобы спасти себя, при этом не объявляя их лояльность новому Королю-Императору? Если они выберут иначе, когда легионы Астартес наконец прибудут, то они будут поражены карающим мечом.

Другие высказали отвращение такой идее. Это был имперский мир, в конце концов. Основанный Террой и Императором, приведенным к покорности Империумом, созданный кровью и потом имперских граждан для обслуживания Империума Человечества. Лояльный мир лояльных колонистов, таких, кто должен справедливо плюнуть с ненавистью в глаза убийце-ренегату Гору Луперкалю.

Праель слушал потоки аргументов, но придерживал собственный язык. Система Виргер-Мос была настолько далека от Терры, столь изолирована и отдаленна, что она только названием относилась к Империуму. Он посмел задать себе вопрос — какое это будет иметь значение?

Какое для этого мира имело бы значение, кто управляет отдаленной Террой? Гор или Император? Какое это может имеет значение? Они все еще выращивали бы свое зерно и посылали бы его, они будут все еще рождаться, трудиться и умирать под тенью Небесного Лифта. Единственное изменение было бы цветами на флаге и голосом в радиопередачах.

Итак, его верность ничего не стоит? Лояльность единственной колонии к ее призрачному миру, столь хрупкому и бессмысленному, что она могла быть сломана какими-то огнями в небе и призрачной угрозой репрессий?

— Мы не можем просто отвернуться, как псы! — Праель поразился, позволяя мыслям озвучиться во внезапной вспышке. Его глаза горели силой, внезапно поддавшись эмоциям. — Мы что, так слабы?

— Это не слабость, это — прагматизм! — Амес Киитер передернул затвор, резко возразив, поддержанный горсткой кивающих людей. — Это ничего не значит для нас, находящихся в самой заднице Трона Терры! Таким образом, мы дадим любую присягу, ведь так? По крайней мере, мы выживем! Я не собираюсь потерять все, что я имею во имя кого-то, кого я никогда не видел, кого-то, кто даже не знает, что эта планета существует!

Праель сделал угрожающий шаг к другому человеку.

— Вы не понимаете!

— Это мог бы быть даже не Гор, об этом вы подумали? — парировал Амес. — Возможно, это остатки стойких приверженцев Императора, прилетели сюда, чтобы сделать из планеты оплот павших!

Позади них дверь в офис телеграфа хлопнула, открываясь, и Орен Яко вышел, перемещаясь безжизненно, его лицо было бесцветным. У него все еще был сложный набор наушников в руках, которые он носил во время работы над телеграфным пультом. Свободный провод тянулся за ним, свисающий из имплантанта позади его шеи.

Никто не сказал ни слова, когда Яко побрел вниз по дороге с пустым утомленным лицом. Единственный звуком был скрежет и протяжный звон кабелей, колеблющихся отголосками штормового ветра над их головами.

Наконец, телеграфист заговорил, повышая голос, чтобы его услышали. — В этот день новости от… Новости достигают колонии…- Он пытался сохранять профессиональный тон в своих словах, но потерпел неудачу. Яко сглотнул и начал снова, стараясь избежать формализма. — Фрагментарная радиопередача передана по проводам. Это было сделано по частям, и мне потребовалось много часов, чтобы повторно собрать ее. Спорадические сообщения от Ноль — Девять, Один — Пять и Капитолия.

— Десантные капсулы, — спросила женщина. — Действительно ли это — Сыны Гора?

Поток других вопросов прорвался после нее, и Яко замахал руками, пронзительно закричав.

— Тихо! Тихо! Слушайте меня! — Он дрожал, несмотря на теплоту вечернего воздуха. — Это моя обязанность — сказать вам всем, что уважаемый эсквайр Лиен Тошек, избранный Империумом губернатором колонии Виргер-Мос, покончил с собой в этот день в своих палатах. Там… замешательство в связи с этим продолжается.

Рябь реакции пересекла маленькую толпу. Праель ничего не сказал, его потные пальцы теребили корпус лазерной винтовки. Тошек покончил с собой, не устояв перед вторжением. Сколько других сделало бы то же самое, напуганные Воителем, страшась даже мысли о столкновении с его Легионами?

— Есть другие, — продолжал Яко, встряхиваемый предзнаменованием о его новостях. — Другие городки передают неподтвержденные сообщения… наблюдения. — Он облизнул свои губы. — Массивные фигуры в темной броне были замечены продвигающиеся от города к городу. Те поселения, которые послали такие сообщения, вскоре замолчали после этого.

— Космические десантники, — выдохнул Амес. — Трон и кровь, они действительно здесь. — Он кивнул себе с холодной торжественностью человека, стоящего перед колодой палача. — Я знал это.

— Нет! -скоропалительно выкрикнул Праель. — Нет, мы этого не знаем! Он схватил руку Яко. — Вы сказали «неподтвержденные». Это означает, что это может быть какой-нибудь ошибкой, или…

— Открой свои глаза! — закричала женщина. — К нам вторгаются, ты, идиот! — Ее слова стали искрой к воспламенению, и все на улице закричали и завопили.

Паника поражала Праеля как волна, и он чувствовал крах настроения горожан. Он понял, что если не начнет действовать сейчас, целое поселение развалится. С пыхтящем усилием он поднялся на капот оставленного трейлера и махнул лазганом в воздухе, заполняя свои легкие, чтобы закричать.

— Слушайте меня! — проревел он, привлекая их внимание. — Я жил своей жизнью в этом городке, точно так же как все вы! И Гор Луперкаль может уничтожить все, о чем я забочусь! — Он встряхнул винтовкой, находя новый прилив желания внутри себя. — Я умру прежде, чем позволю ублюдку предателю и его ренегатам забрать мой дом у меня! Я быстрее сгорю, чем сдамся!

Его тупое, но действенное красноречие было встречено рваным хором приветствий из толпы тех, кто чувствовал то же самое, но было все еще большое количество тех, кто наблюдал, глумясь над его словами.

И именно тогда, с его более высокой точки обзора, Праель увидел, что что-то приближается. Огни, качаясь, поскольку они двигались, и звук двигателя позади них. Что-то темное и большое, пойманное в нимбе шторма, спускалось по главной дороге от края города.

— Это — они! — заорал кто-то. -Они уже здесь!

Толпа рассеялась, некоторые из них спотыкались друг об друга в дикой поспешности, другие, бежали, чтобы найти какое-нибудь укрытие от приближающихся.

Движения его рук были автоматическими; Праель схватил лазган, поднимая к плечу, его глаза осматривали железные достопримечательности. Обучение и дни стрельбы опрыскивателем по паразитам не прошли даром. Старая лазерная винтовка нагрелась и ожила. Его палец лег на рифленый пусковой крючок.

Темные фигуры приближались, двигаясь в облаке пыли. Праель задавался вопросом, что было там, позади тех огней. Бронированные танки, огромные транспортные средства? Возможно, это была всего одна линия идущих Легио Астартес? Он слышал, что они делали это, для чтобы скрыть свою численность.

— Праель! — Амес кричал на него, пытаясь стянуть с трейлера. -Спускайся оттуда, ты, ничего не стоящий идиот! Ты убьешь нас всех! Уберите чертово ружье прежде, чем они увидят тебя!

Всю свою жизнь Даллон Праель хотел быть чем-то большим. Быть больше, чем только солнцезахватчик, найти смысл своего существования. Нет, больше чем это. Он хотел быть героем.

Его палец напрягся на спусковом курке. Он был бы героем. Даже если он должен был умереть, чтобы сделать это. Он преподал бы этим захватчикам урок.

Лазган выпустил импульс блестящего красного света с воплем разрываемого воздуха, и выстрел попал в десятку, Праель сделал это.

Он выдохнул и внезапно почувствовал головокружение. Он ждал ответа. И дождался.

Ветер и пыль двигались и проносились мимо него с потрескиванием песка, и Праель спустился вниз, продвигаясь к его намеченной цели. Раздражающий дым вился в воздухе, и он уловил запах сожженной плоти.

Он остановился и посмотрел на лежащий труп Силаса Кинкейда, тело выпало из седла работающего трёхколёсного ровера. Большая часть лица механика была почерневшим куском мяса, лазерный заряд попал чуть выше правого глаза.

Праель начал дрожать, винтовка выпала из обессилевших пальцев.

Наконец Яко попытался организовать окружающих. В то время как Праель побрел на участок, плача как ребенок, телеграфист обращался к горожанам с просьбой найти все, что они могли, чтобы забаррикадировать дороги в и из Города Сорок-Четыре. Они повиновались, главным образом из потребности чувствовать, что они делали кое-что, что имело значение вместо того, чтобы только ждать смерти.

Тело Кинкейда было убрано, кто — то подобрал лазган Праеля. Механик поехал к Ноль — Один в поисках информации, и теперь они никогда не узнают то, что он должен был сказать им; большая часть города уже предположила, что Силас был мертв или боялся, что блуждающие захватчики, там, в темноте, убьют его прежде, чем он когда-либо достигнет Капитолия за горизонтом.

Яко предупредил их, что Легио Астартес прибудут сюда. Это было неизбежно. Небесный Лифт был здесь, и это делало его тактическим местоположением. Они должны были защитить его — или от вторгающейся армии, прибывшей, чтобы поднять свой флаг или для бригады защитников, прибывших, чтобы защитить их от бессердечного диктатора. Космический лифт был всем, что у них было ценного в городке, ради которого их могли уничтожить.

Орен Яко был наиболее обеспокоен вопросом того, что сделает он, когда наконец узнает, кто прибыл на Виргер-Мос II. Силы Императора или Легионы Гора? Однако, какое это имело значение для них?

+++ Радиопередача Минус Две Недели [Солнечная Система] +++

Название книги было «Инсигнум Астартес: Униформы и Регалии космических десантников», и это был реальный том в традиционном значении слова. Не пикт-книга, которую можно прочитать на планшете данных, а физическим объектом, сделанным из пласт-страниц, именно такая, как всегда одобряла его мама.

Леон с большой заботой обращался с ней, поскольку корешок был стар и клей, держащий вместе шероховатые страницы, пожелтел и превратился в порошок.

Он просматривал уменьшенные изображения бронированных воинов, сделанных пиктером или художественные работы, когда они шли по полю битвы как мифические штормовые лорды. Он знал изображения очень хорошо, каждый оттенок, линию и цвет. Он знал каждое слово в книге наизусть. Изношенные перечитыванием страницы изображали детали символов Легионов, баннеров и знаков отличия, основных фактов о природе Легио Астартес и их боевых доктрин. Книга пахла возрастом и торжественностью. Под ногами лежали сделанные от руки эскизы, которые были полны кропотливых деталей, нарисованные на бумажных обрывках, они также лежали грудой под его кроватью.

Наброски Леона были сырыми по сравнению с иллюстрациями в книге, но тем не менее он отражал все свое стремление в них. Лучшие из его работ были прикреплены к стенам в его маленькой, узкой спальне, наряду с пожелтевшими вырезками газетной бумаги, и страницами рекламных листков, выдаваемых колониальными властями. Остальная часть его книг и пикт-слайдов лежали на пластмассовых полках над кроватью. Они стояли рядом с коллекцией статуэток, некоторые были отлиты из металла и ярко разрисованные, другие вырезаны из дерева, которые Леон сделал самостоятельно. Комната юноши была его собственным способом, посвящением большим мечтам об Императоре и его воинах, к их славе и славе человечества.

Главное место занимал единственный цилиндр, крупнокалиберный, сделанный из латуни, отполированный до яркого блеска: использованный болт-снаряд. Он отложил книгу и достал его, зажимая между большим и указательным пальцем, поворачивая так, что поймать свет. Не впервые, Леон задавался вопросом, где был произведен выстрел, кем он был сделан. Он попытался изобразить масс-реактивный выстрел и повреждение, которое он вызвал при попадании. Кто был им убит? Этим вопросом он задавался наедине с собой. Леон попытался вообразить себя там в тот момент, наблюдая, как болт взял жизнь врага Империума.

Дверь в его комнату открылась, и Леон дернулся, вырванный из своих мечтаний. Он был настолько поглощен своими собственными мыслями, что не услышал приход отца; этот человек никогда не имел привычки стучать перед тем, как войти.

Тотчас же он увидел, что болт был зажат в руке Леона, и его лицо скривилось.

— Я вижу, что ты занят.

Леон покраснел, чувствуя себя глупо.

— Что случилось? — Он возился с болтом, не зная, куда его поместить. Человек, который продал ему болт, содрал кучу денег за него, и Амес избил его, когда узнал, сколько ассигнаций он «потратил в пустую» на приобретение; но болт выпал из магазина болтера космического десантника, и Леон Киитер, обладая им, чувствовал себя так или иначе связанным родством с воинами, которых он видел в книгах.

— Это является ничего не стоящим, и ты знаешь это, не так ли? — Отец Леона указал на медный цилиндр. — Он был, вероятно, поднят из грязи под ботинками какого-то идиота из Имперской Армии, ведь так. Космический десантник и на световой год не приближался к этому болту… — Он неодобрительно оглядел всю комнату так, как он всегда делал.

Леон вел себя тихо. Он не хотел верить тому, что сказал Амес. В его глазах болт был реальный и настоящий, и это было всем, что имело значение.

— Я никогда не смогу постичь того, почему ты так много интересуешься этим…, — он глумился над грубыми рисунками на стенах и металлическими фигурками. — Всем этим. — Горечь омрачила тон его отца. — Космические десантники, Император, все они…, они не заботятся о нас столько, сколько ты заботишься о них. Терра ничего не думает о Виргер-Мос или людях, которые живут здесь. Я продолжаю задаваться вопросом, когда ты собираешься вырасти и понять это.

Однако Леон ничего не сказал. Он не хотел повторять тот же самый бессмысленный аргумент, с которым они боролись сто раз.

Амес поднял картинку императорского дворца, вырезанную из брошюры, с потертыми и загнутыми краями. «Я знаю, ты думаешь, что однажды попадешь туда и увидишь это в реальности. Но рано или поздно, ты должен узнать, что этого не случится. Это — фантазия, сын. Ты родился здесь, и ты умрешь здесь. И Империум продолжит жить без тебя. Он не будет заботиться о тебе».

— Что ты хочешь? — Наконец сказал Леон.

Его отец нахмурился и отвернулся.

— Сделай кое-что полезное. Пойди на кухню, почисти горелку.

Леон подождал, пока он не ушел, и затем убрал болт. Он поместил копию Инсигнум Астартес назад на полку, где она будет лежать в безопасности и затем печально отправился выполнять данное ему поручение.

Он шел через пыльный участок травы позади общежития туда, где утроба горелки высовывалась из подземной ямы и пнул решетку, открывая ее ногой. Леон позволил своему уму блуждать, притворяясь вместо этого, что он был на Терре, идя по залам Дворца Императора; но затем зловоние горелки достигло его, и приятная иллюзия была рассеяна реальностью. Хмурясь, он вылил ведро помоев в пусковую трубу и позволил печи начать свою работу.

По привычке он обернулся на Небесный Лифт. В это время дня солнце бросало тень космического лифта непосредственно на здание.

В тени, Леон нашел эсквайра Мендекса, сидящего в стороне со скрещенными ногами на траве с флягой воды и сумкой из ткани. Летописец работал над экраном пикта, перемещая по нему перо. Увидев юношу, он слегка улыбнулся, подзывая его.

Леон оставил ведро и вытер руки об брюки. «Прошу прощения, эсквайр», сказал Леон, когда подошел ближе. «Если от меня немного пахнет. Остатки еды, я избавлялся от помоев».

Мендекс кивнул.

— Это не заметно. Ты в порядке, Леон?

— Нормально. — Он кивнул на переносной экран. — Что это вы делаете?

— Сам посмотри. — Мендекс предложил ему устройство, и Леон взял его осторожно, боясь, чтобы не коснуться любой из клавиш или кнопок вокруг экрана пикта.

Полузаконченное изображение было сосредоточено в середине экрана, эскиз линий городка с мелкого возвышения, где располагалось общежитие. Небесный лифт доминировал над рисунком.

Леон чувствовал краткую вспышку ревности. Навыки владения ручкой Мендекса были на порядок выше грубых попыток юноши, и даже незаконченный набросок заставил его рисунки быть похожими на работу младенца. Он кивнул.

— Это внушительно.

— Это будет основанием для живописной картины, возможно, — сказал Мендекс с легкостью. — Мы увидим это, когда я закончу.

Леон не отвечал, летописец изменил выражение лица, оно нахмурилось. Прохладный, настойчивый пристальный взгляд другого человека, казалось, был направлен на юношу, и он хотел отвести взгляд.

— Твой отец… — Мендекс сделал паузу, ища правильные слова. — У него, кажется, нет чувства прекрасного.

Леон мрачно кивнул.

— Угу.

— Но, несмотря на это, твоя мама все же ценила его.

— Как вы узнали?

Мендекс улыбнулся.

— Поскольку ты делаешь это, Леон. И потому что есть все еще ее слабые следы в вашем доме. — Он остановился, внезапно заинтересованный. — Прости меня. Я говорю не к месту?

Леон покачал головой.

— Нет, нет. Вы абсолютно правы. — Он вздохнул. -Я хотел бы иметь талант, как у вас, но я не могу.

— Я уверен, что твои навыки уравновешены другими способностями,- предположил летописец.

— Мой отец, кажется, так не думает.

Мендекс изучал его.

— У отцов и сыновей всегда непростые отношения. Это правда, которая охватывает галактику. Каждый тянет против другого…, каждый бунтует, бросает вызов… другие попытки держаться за старый устав вещей, вопреки рассудку.

— Мы не все видим одинаково,- Леон вздохнул. — Он думает, что Империум игнорирует нас здесь, на периферии. Он говорит мне, что это — все далеко и недостижимо. Терра и все те вещи.

— Это так же верно, как и ложно,- сказал Мендекс, — но я думаю, что эсквайр Киитер не узнает об этом разговоре…- Он наклонился. — Ты считаешь, что он прав?

— Нет, — немедленно ответил Леон. Он начал медленно закипать внутри. — Он не видит то, что вижу я. Он слеп, слишком уперт в своих убеждениях. И он хочет, чтобы я следовал по его стопам. Я попытался заставить его видеть вещи как я, но он не хочет и слышать этого. Он думает, что…- молодой человек сделал паузу. — Думаю, он полагает, что я отворачиваюсь от него.

— Предатель вашей семьи. — Речь Мендекса звучала непринужденно. — Это странно, не так ли? Как отцы и сыновья могут быть настолько близкими, но в то же самое время такими далекими друг от друга?- Он сделал паузу и отвел взгляд. — Ты предполагаешь, что Гор Луперкаль разделил меру того, что ты чувствуешь теперь, Леон?

— Что?- Вопрос прибыл из ниоткуда, и из-за него Леон чувствовал себя смущенно. — Нет! Я подразумеваю… — Он остановился и покачал головой. -Император и примархи не походят на нас.

Идея казалась смехотворной.

— Нет?- Мендекс возвратился к рисованию эскизов, пером нанося на экран маленькие штрихи. — Даже те, кто превосходит человечество, должны произойти от него. Узы семьи, братства и отцовства… Они все еще существуют в них. Они не могут избежать таких истин. — Летописец оглянулся на него. — Точно так же как ты, Леон. Это то, перед чем должны оказаться все мужчины. Вопрос: я могу бросить вызов своему отцу?

— Вызов Воителя стоил жизни миллионов, — выпалил Леон.

Мендекс отвел взгляд снова.

— У каждого выбора есть своя цена.

+++ Радиопередача Плюс Двадцать два Часа [Солнечная Система] +++

Леон, напряженно слушая, присел на подоконник, свет в его комнате был потушен. Из нижележащего городка доносились звуки бьющегося стекла и треск орудийного огня. Он похолодел изнутри, наблюдая клубы черного дыма, поднимающиеся в вечернее небо. Слабый отблеск огней был виден на улицах и аллеях; он предположил, что универсальный магазин горел, но он не мог понять, почему кто-то захотел бросить в него факел.

Прошло несколько часов с тех пор, как его отец уехал, приказав, чтобы он ни в коем случае не оставлял общежитие. Амес не знал, что его сын видел, как он достал револьвер, который скрывал в подвале, и спрятал его за пояс прежде, чем вышел. Леон попытался понять, что это могло бы значить. Почему его отец нуждался в оружии, если он не знал, что опасность дошла до Города Сорок — Четыре? Или была ли другая причина? Другой вид угрозы?

Руки Леона сжались при осмотре комнаты, слабые легкие тени легли на его картины. Он хотел сделать что-нибудь, но не знал, что именно нужно сделать. Ни одна из его книг или его рисунков не могла дать ему ответ.

Тогда он услышал, как скрипнула дверь внизу. Леон мигнул и всмотрелся в окно; что-то казалось неправильным. Его отец вернулся?

Вместо этого он увидел движущуюся фигуру с места, куда не попадал свет из городка, бегущую от дома. Фигура делала все возможное для пребывания в тени, стараясь не выходить на свет.

Это мог быть только Мендекс; но человек двигался способом, который Леон никогда не видел прежде, почти как будто весь язык его тела прошел тонкое изменение. Подверженный внезапному порыву, юноша поднялся на ноги и последовал за ним.

Курс летописца проходил по окраинам городка, и проживший всю жизнь в пределах его границ Леон скоро понял, куда Мендекс направляется. Улочки и переулки, которыми двигался человек, были частью карты мира юноши, местами, где он бегал ребенком, играя в Большой Крестовый поход с друзьями.

Мендекс достиг основания Небесного Лифта, его путь избегал всех мест, где собрались жители Города Сорок — Четыре. Держась на расстоянии, Леон попытался не позволить окружающему вокруг него отвлекать от преследования; но было нелегко отбросить отблески огня и крики.

На углу Адъюнкта несколько мужчин было повешено на фонарных столбах, они колебались на ветру, шнуры, стягивающие их шеи, скрипели на ветру. Леон узнал лица из таверны, теперь раздувшиеся и бледные. Вверху бульвара было видно, как люди строили баррикады, хотя было слишком далеко, чтобы убедиться в этом. Несколько раз он видел небольшие группы людей, вооруженных всем, что хотя бы отдаленно напоминало оружие, некоторые крались по улицам, другие скрывались и ждали, как будто выжидая и заманивая в засаду. В некоторых зданиях были выбиты окна; он видел одно с именем Воителя, намазанным на парадной двери. Он не мог сказать, было ли это как предупреждение или как знак ненависти. На западной стороне телеграфный столб был срезан цепными пилами, валявшийся там, где он упал с хаотично порванными проводами на вершине.

Леон потерял из виду Мендекса, поскольку летописец приблизился к блоку обслуживания в основании космического лифта. Он был отвлечен сердитыми криками между двумя мужчинами, которые закончились резким треском ружейного огня. Один из голосов был знаком ему: Кал Муудус, сосед через нескольких дверей вниз по переулку. Он вопил что-то об Императоре, но его слова были бессвязны.

Приступ настоящего страха нахлынул на Леона, и это вызвало в нем желание остаться там, где он был в тени, и не бежать впопыхах назад к общежитию.

Он напрягся, стараясь собраться, чтобы найти хоть маленькую толику храбрости в себе. Мир Леона разрушался вокруг него в течение одного дня, и сейчас он начал задумываться, в глубине души сомневаясь, мог ли эсквайр Мендекс иметь некоторое отношение к этому. Напряженные отношения и невысказанные разногласия между поселенцами Города Сорок — Четыре были и прежде, чем Мендекс прибыл; но только после того, как он приехал, они вылезли на поверхность. Только после того, как летописец поселился у них, тьма Великой войны, казалось, дотянулась своими чернильными пальцами до колонии.

Леон собрался и пробежал расстояние до блокпоста обслуживания. Дверь была заперта, но над ней была узкая шахта вентиляции, в которую достаточно тощий юноша мог пролезть.

Он ожидал быть оглушенным тревожными сигналами, но Леон упал на пол, сопровождаемый только грохотом ботинок об палубу. Он вжался в укрытие позади грузовой буровой установки, но звук его прибытия был потерян в устойчивом фоновом шуме внутренних работ Небесного Лифта.

Даже с проблемами в Городе Сорок — Четыре, механизированный лифт продолжал работать независимо, игнорируя человеческую драму вне его, он непрерывно переправлял поезда грузовых капсул к орбитальной станции передачи. Часть Леона была ослеплена собственной смелостью при проникновении через блокпост, и выполнении этого с таким небольшим усилием — но затем он вспомнил, что всех в поселении обучали, предупреждая никогда не входить во внутренние помещения. Просто машины внутри скорее всего убьют их случайно, но сделать так было нарушением колониального договора. Признанные виновными в этом были повторно классифицированы как нарушители договора и высылались в ледяные полярные зоны, чтобы отбыть там несколько десятилетий в наказании. Страх перед таким наказанием держал это место неприкосновенным.

Теперь, когда он был внутри, Леон был очарован тем, что увидел, движение орудий механикум, рельсы и составы поездов. Если муравей мог бы заползти в рабочий двигатель ровера, он возможно, испытал бы те же самые зрительные образы и звуки.

Движение обратило его взгляд к линии шести пустых капсул, их боковые панели заскрипели, открываясь одновременно. В начале линии Мендекс наклонился над пультом управления, работая над кнопками и выключателями ловкими, своеобразными движениями. Сразу же сирена издала низкий крик, и поезд начал перемещаться вперед, люки медленно опускались, запечатывая отсеки. Мендекс схватил свои сумки и бросил их в самый близкий отсек, прежде чем шагнуть туда самому.

Леон выскочил из тени, когда поезд тронулся, промежутки, оставленные дверями люка, становились все меньше с каждой секундой. Он знал, куда контейнеры двигаются, куда Мендекс должен был идти, к станции за пределы мира.

Если бы он ничего не сделал, то он никогда не узнал бы почему, никогда не узнал бы то, что случилось с его городом и его колонией. Но риск… он рисковал сейчас больше, чем когда-либо раньше.

Так или иначе, он понимал это. В последнюю секунду Леон добежал до последнего контейнера поезда и нырнул под закрываемый люк. Контейнер прозвенел, поскольку дверь запечаталась, закрываясь с шипением воздуха.

Мальчик почувствовал резкий толчок ускорения, когда поезд перешел на рельсы подъема; и затем начался вертикальный подъем, Леон упал в угол, ударяясь головой об внутреннюю стену. Световые лампы мелькали в темноте перед его глазами.

Измененная когитатором программа сделала точно то, что хотел Мендекс, шунтируя грузовые контейнеры на запасной путь, как только они вошли в станцию передачи, вместо того, чтобы переместить контейнеры прямо на разгрузку. Он выгрузил и собрал свой механизм, делая паузу только для того, чтобы бросить кривую ухмылку в направлении конца поезда, и затем отошел.

Пластины силы тяжести на палубе станции передачи переместили ориентацию «верх» в «вниз», чтобы колония была фактически под его спиной. Платформа непосредственно, на три четверти длины Небесного Лифта, была плоским диском, сформированным из трех разделенных зубчатых винтов; каждый из зубов винта был автоматизированной воздушной пробкой погрузки для грузовых тендеров, чтобы удержать их, хотя все, кроме одного, были свободны. Судно в занятой воздушной пробке было очень маленьким по сравнению с транспортными судами для перевозки зерна, которые обычно стояли в порту. Это был только простой варп-катер, немного больше чем судно курьера. Мендекс сделал все возможное, чтобы пристыковать его в верхнем ряду так, чтобы любой человек с телескопом на поверхности не был в состоянии увидеть его.

Он не пошел сразу же на свое судно. Сначала он бросил багаж — он не нуждался в нем для последней стадии операции — и направился по спиральной лестнице вокруг диска к помещениям запечатанного астропата.

Лазпистолет он нашел там, где оставил его в прошлый раз, висящим на вытяжном шнуре за люком панели управления. Мендекс вытащил его, проверил обойму как само собой разумеющееся, и затем открыл тяжелую стальную дверь. Он услышал потрескивание энергии декомпрессии, когда вступил внутрь.

Ничего не изменилось; сфера, в которой пребывала астропат, была такой же, какой он ее оставил, люк радужной оболочки широко открыт, данные о падении невесомости внутри менялись вспыхивающими интервалами, отколовшиеся куски лежали там, где они упали, когда он был вынужден выстрелить из пистолета по псайкеру, чтобы показать серьезность своих намерений.

Астропат тоже была там. Безмолвная, сжавшаяся в комок, с болезненным лицом и гривой спутанных локонов, смотрящая безучастно в потолок. Мендекс поднял голову, наблюдая игру зелено-оранжевого света, который нимбом окутывал женщину, исходящим из железного куба размером в человеческий рост. Стазис-генератор отлично выполнил свою функцию. Он опустился на одно колено и исследовал астропата. За блестящим стазис-полем она напоминала изображение видео-сюжета, замороженного в посреди движения. Мендекс не понимал технологию работы устройства, знал только, что течение времени может задержать объект в определенной области и пределах того барьера в тот момент, когда устройство было запущено.

Для женщины прошли только секунды, хотя он был на Виргер-Мос II в течение почти двух солнечных месяцев. С ее точки зрения он никуда не уходил.

Мендеск спустился вниз и коснулся регулятора, чтобы дезактивировать область. Она замигала и псайкер вернулась к жизни.

— Пожалуйста, не убивайте меня! — завопила она, возобновляя беседу, которая началась неделями ранее и все еще продолжалась для нее.

— Я позволю тебе жить, если ты сделаешь кое-что для меня, — сказал он ей. — Пошлите сообщение. Только и всего.

Астропат покачала головой, и он поднял лазпистолет, тыкая ей в лицо. Она отвела взгляд, а затем вздохнула.

— Это не может быть сделано по прихоти. Должны быть приготовления. Необходима определенная готовность…

Мендекс выставил на показ свои руки.

— Не лги мне. Ты можешь передавать в кратчайшие сроки в случае необходимости. Я не один из адептов Администратума, которому ты не желаешь раскрывать тайны своего таланта. — Он приставил ствол пистолета к ее виску. — Я знаю, как вы работаете.

Ее глаза расширились.

— Без соответствующей подготовки я могу пострадать! Варп сожрет неподготовленный ум. Пожалуйста, не вынуждайте меня!

Она была псайкером с незначительными способностями; это было бесспорно. То, что она была приписана сюда, в это болото вместо звездного корабля или колонии, имеющей реальное значение, подтверждал этот факт. Дни астропата были однообразной, утомительной последовательностью разбора новостей из центра и случайного общения с товарищем на борту мимолетного судна. Неожиданное прибытие Мендекса было подарком.

Он приставил дуло лазпистолета к ее щеке и спокойно взглянул на нее.

— У меня есть другие средства послать сообщение на мое судно, — сказал он, -но я предпочту, чтобы это сделала ты. Если твоим ответ останется «нет», то это закончится быстро.

Наконец женщина смирилась.

— Очень хорошо. Куда именно вы желаете, чтобы я отправила сообщение? — Мендекс размотал ленту пространственных координат и передал их в ее память, затем наблюдал, развлекаясь, как выражение лица псайкера стало шокированным. — Туда?- она спросила. — Но это так далеко…, это для его ушей?

Мендекс поклонился ей.

— Воителю, ага, некоторым образом. — Он помахал оружием. — Пошли это в точности, и ничего более. Семь слов.

— Говори, я слушаю, — сказала она, смотря на него с негодованием.

— Миссия завершена. Готов приступить к следующей цели. Мендекс.

Леон не был уверен в том, что случиться сейчас.

Он никогда прежде не был так близко к псайкеру, даже не видел его во плоти; в завершении всего он даже не был над поверхностью его домашнего мира перед этим днем, и теперь он присел, пытаясь слиться с тенями в коридоре перед палатой астропата.

Проснувшись от толчка, когда грузовой поезд прибыл на остановку на станции передачи, юноша был пронзен страхом, который вызвал отвращение почти на грани рвоты. Он чувствовал себя странно, сила тяжести давила на него необычно, светильники горели слишком ярко на потолке, холодный воздух имел искусственный привкус.

Он скрылся в контейнере, испугавшись, что Мендекс вернется, чтобы найти его, ожидая, пока шаги летописца не стихли. Когда он собрал остатки своей храбрости, Леон осмелился выйти и продолжить преследование со всем своим умением. Методом проб и ошибок он нашел свой путь сюда — но прежде он не оказывался в порту обозрения, который представил ему вид его планеты и бесконечную пустоту, которая окружала ее.

Леон изучал черноту и понял, что никогда не боялся так за всю свою жизнь. Он увидел тьму и хрупкую массу Виргер-Мос II и внезапно понял, что его отец был прав все это время. Вселенная за его домом, которую они знали, была обширным и незаботливым местом; один проблеск этого ужасного зрелища показал правду тех слов.

Он осмелился выйти из укрытия, поскольку Мендекс проговорил свое собственное имя, держа тонкий пистолет в руке, направленной на телепата. Женщина делала что-то странное, и воздух вокруг нее, казалось, заколыхался и изгибался как змея. Острая, грязная инфекция текла через палату, покалывая его кожу. Леон почувствовал прикосновение паутины к своему телу и почти закричал. Это был варп. Грани пространства кровоточили вокруг астропата, когда она послала сигнал.

Юноша начал дрожать, качаясь назад и вперед, прося у судьбы заставить ощущение уйти; и затем, так быстро, как прибыло, оно рассеялось.

— Сделано, — женщина заговорила и ее голос донесся до него. — Продажная сволочь.

Мендекс отстранился и фыркнул.

— Это — очень упрощенное представление, — ответил он. — Лояльность — упругое понятие. Ты была бы удивлена, на что способны некоторые, учитывая достаточное количество стимулов.

— Вам ничего не удастся, — плюнула псайкер. -Я знаю, кто вы. Я вижу клеймо. Альфа-Легион. — она указала на его руку, где татуировка высовывалась из-под его рукава. — Вы — инструмент монстров и ренегатов. Лгун, несущий неправду!

— Я преуспею, — возразил Мендекс. — Я преуспел. Здесь, на Виргер-Мос II и множестве других миров, на всех подобных вашему. Это не первая планета, которую я привел к краху, ни последняя.

— Если…, если ваши владельцы прибудут, чтобы вторгнуться, их заставят заплатить за то, что они сделали. Легионы Астартес Императора прибудут сюда и вернут мир!

Он покачал головой, слабо улыбаясь.

— Ты не понимаешь. Позволь мне пояснить тебе, прояснить твой разум. Я один являюсь вторжением. И моя работа сделана. Не будет никакого массированного нападения со звезд, никаких бомбардировок и борьбы с флотом.

— Но Гор…

Мендекс рассмеялся.

— У Воителя есть более важные дела, чем посылать своих людей в этот тоскливый угол галактики. Действительно ли ты столь высокомерна, чтобы думать, что это стоило бы усилий примарха? Ты действительно полагаешь, что он бы передал корабли для захвата фермы? — Последние слова он выплюнул с резкой насмешкой. Мендекс был воодушевлен предметом разговора; Леон признал ту же самую манеру в его речи, с которой человек разговаривал с юношей, рассказывая о своих путешествиях. — Флот Гора очень большой, но он не может быть сразу повсюду. Но посеять страх в сердцах лоялистов, как будто он может появиться, легко. Ты видишь? Я — только один из множества сотрудников, посланных Альфарием, чтобы создать инакомыслие и разложение в галактике. — Он кивнул. — Ты полностью права. Я действительно лгун, и один из самых сильных. Я узнал сигналы, которые ты посылаешь вниз населению, скопировал их, подражал им. Затем, это был только вопрос вставки их в сеть телеграфа, и я позволил паранойе и мелким страхам этих провинциальных дураков сделать всю работу за меня. Горстка маленьких астероидов, захваченных у облака Оорт, направленных в атмосферу беспилотными самолетами-дронами, и огни были зажжены. — он усмехнулся. — Я обрушил их с небес.

С каждым произнесенным этим человеком словом, ярость Леона возрастала. Его страх уступал дорогу возмущению, твердому негодованию его предательством. Наконец, он не смог больше сдерживаться, вырвался из своего укрытия и бросился на Мендекса, проклиная его имя.

Летописец — нет, шпион — позволил ему добежать, и в последний момент поднял лазпистолет и использовал его, чтобы ударить мальчика в лицо. Леон закричал от боли, поскольку задник оружия сломал ему нос, и опрокинувшись, упал на пол.

Не останавливаясь, Мендекс повернулся к астропату и устранил ее, звук единственного лазерного выстрела резонировал в палате, когда заряд поразил сердце псайкера, убив ее мгновенно.

Леон поднялся на ноги, поднимая руки в бесплодном жесте самозащиты, закрывая рот от запаха сожженного мяса. Мендекс проигнорировал его, вместо этого наклонившись, чтобы поднять устройство в форме куба, лежащее на полу. Он убрал оружие в кобуру и ушел.

Он почти вышел из комнаты, прежде чем Леон сообразил прокричать ему в след.

— Она была права, вы — негодяй! Вы — маньяк!

Мендекс остановился на пороге.

— Это не так, Леон. Я взял только одну жизнь, когда прибыл на эту планету. — Он кивнул на мертвого псайкера. — Это люди являются убийцами. Люди там, в Городе Сорок-Четыре и в любом точно таком же месте, как это. Люди, как твой отец и Праель, и все остальные. Они позволяют управлять собой, потому что в глубоко внутри, они хотят быть правыми. Они хотят осуществить свои самые темные страхи, обосновать свою ненависть к своему существованию здесь.

— Вы сделали все это!- закричал Леон. — Вы фальсифицировали десантные капсулы в небе; вы использовали эти вещи в своих целях, чтобы извратить радиопередачи…, вы повернули соседей друг против друга вашей ложью и пропагандой!

— Именно так. И я буду снова, и снова…

Плечи Леона опустились.

— … Теперь вы собираетесь убить меня?

Мендекс покачал головой.

— Нет. Я знал, что ты следуешь за мной. Я хотел увидеть, как далеко ты зайдешь.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Это развлекло меня. У меня так редко есть свидетель всего масштаба моей работы. — Человек кивнул в направлении станционного ядра передачи. — Ты достаточно умен, чтобы найти ряд грузовых контейнеров на пусковых рельсах. Они отвезут тебя домой.

Леон с трудом поднялся на ноги.

— Когда я вернусь, — прошипел он, — я расскажу всем, что вы сделали. Я остановлю вас. Я удостоверюсь, что все другие миры предупреждены!

— Нет, ты не сможешь. — Мендекс отвернулся. — У тебя есть выбор, Леон. Ты должен поклясться в своей лояльности Гору Луперкалю и отвергнуть власть Императора. Поскольку к тому времени, когда Небесный Лифт отнесет тебя вниз на поверхность, колония Виргер-Мос II будет принадлежать Воителю. Ее захватят не силой оружия, а из-за слабости людей, которые живут там. Поскольку они не справились со своим страхом перед одной вещью, они никогда не справятся со страхом в будущем. — Он бросил на юношу один последний взгляд. — И если ты не присоединишься к ним, то они будут теми, кто убьет тебя.

Варп-катер отделился и повернулся вокруг оси, сверхсветовые двигатели включились, чтобы унести судно вдаль от колонии.

В модуле кабины Мендекс закончил последние из записей в его регистраторе миссий, делая паузу, чтобы изучить детали добывающей заставы на расстоянии шести световых лет, где он начнет свою работу снова.

Удостоверившись, что готов, он устроился на противоперегрузочной кушетки и дотянулся до стазис-генератора. Он включил ключом таймер дезактивации, чтобы проснуться через неделю орбитального полета, так, чтобы у него было время, чтобы перехватить вокс-передачи заставы и начать работу над новым хитроумным планом.

Мендекс закрыл глаза и щелкнул выключателем; он проснется как бы секунду спустя и начнет все сначала.

Это было то, в чем он был лучшим.

Леон Киитер наклонился вперед, и, коснувшись лбом холодного бронированного стекла, оперся разведенными в стороны руками на экран.

Он смотрел вниз, не смея отвести взгляд от угрожающей тьмы, наблюдая агро-мир под ним. Ночь скрывала пейзаж, но свет был тут и там, хаотичные группы и слабые цветные пятна.

Свет от огней горящих городов, желто-оранжевых и адских оттенков, видимый всюду, куда бы он не бросал свой пристальный взгляд.

В холоде и тишине, Леон наблюдал распространение огня вдали.

Джон Френч Последний летописец

«В эру тьмы правда должна умереть»

Слова неизвестного ученого древней Терры

Они убиликорабль-нарушитель на границе Солнечной системы. Он летел в космосе, километровой длины шип из зубчатого металла, оставляя за собой след сгорающих предсмертных газов, словно обрывки савана. Подобно львам, бросающимся на раненого зверя, два золотобортных корабля зажали гибнущее судно. Каждый из них походил на монолит сверкающей брони, несущийся сквозь пустоту на конусах раскаленного, будто звездное ядро, пламени. Они несли оружие, которое могло сровнять с землей целые города, а на их борту находилось несколько рот величайших воинов. Их задачей было уничтожить любого противника, который посмеет вторгнуться на охраняемую ими территорию.

Эта звездная система являлась престолом Императора человечества, сердцем Империума, преданного ярчайшим из его сыновей. Здесь не место пощаде. Корабль появился без предупреждения и соответствующих позывных сигналов. Ему предстояло погибнуть пред ликом солнца, освещавшего зарождение человечества.

На корпусе корабля-нарушителя расцвели взрывы, его обшивка пошла рваными ранами, из которых в космос полетели умирающие члены команды и расплавленный металл. Охотники прекратили вести огонь и запустили абордажные торпеды. Первая бронированная стрела вонзилась в палубы управления корабля, ее бронированная рампа направленным взрывом пробила брешь и распахнулась, и сквозь рев пламени по ней спустились воины, закованные в янтарно-желтые доспехи.

В каждой абордажной торпеде сидело по двадцать легионеров-астартес из Имперских Кулаков, генетически улучшенных воинов, облаченных в силовые доспехи и не ведающих ни страха, ни жалости. Их враги носили символы верности Гору, сыну Императора, который отвернулся от своего отца и втянул Империум в гражданскую войну. Корпус корабля и плоть членов команды были покрыты красными глазами со змеиными зрачками, оскалившимися звериными мордами и иззубренными восьмиконечными звездами. Воздух был затхлым, стоявший смрад проникал даже внутрь герметичных доспехов Имперских Кулаков, которые проникли вглубь корабля. С янтарно-желтых доспехов капала кровь, на цепных мечах висели ошметки плоти. Команда корабля состояла из тысяч человек — матросов, сервиторов, офицеров, техников и силовиков. Им противостояла лишь сотня Имперских Кулаков, но исход сражения был уже предрешен. Астартес никого не оставят в живых.

Спустя двадцать две минуты после начала абордажа Имперские Кулаки нашли запертые двери. Они были втрое выше человеческого роста и шириной не уступали танку. Воины не знали, что находится внутри, но это не имело значения. То, что хранится под такой защитой, наверняка представляет огромную ценность для врага. После взрывов четырех мелта-зарядов в двухметровой толще металла образовалась пылающая дыра. Сквозь все еще мерцавшую вишневым цветом брешь прошел первый Имперский Кулак с болт-пистолетом наготове.

За дверями находилась пустое помещение, достаточно высокое и широкое, чтобы в нем уместилось четыре «Ленд рейдера» в ряд. Воздух внутри был чистым, словно комната была изолирована, его не коснулась прогорклая вонь, наполнявшая остальной корабль. Пол не украшали зазубренные звезды, со стен не взирали красные глаза. Поначалу она казалась пустой, а затем воины заметили в центре комнаты человека. Имперские Кулаки осторожно пошли вперед, красные руны наведения на дисплеях шлемов замерцали на сгорбленном мужчине в неброской серой одежке. Он сидел на полу, вокруг него валялись остатки пищи и скомканный пергамент. Его исхудалые ноги были прикованы толстыми цепями к палубе. В одной руке он сжимал ворох пожелтевшего пергамента, в другой же находилось самодельное перо из куска металла, его кончик был черным.

Сержант абордажного отделения приблизился к человеку на длину клинка. Остальные воины с оружием наготове обступили их со всех сторон.

— Кто ты? — прорычал сержант сквозь решетку шлема.

— Я — последний летописец, — ответил человек.

Безымянная крепость скрывалась от солнца на ночной стороне Титана, словно не желая показывать свой лик свету. Диск из камня и брони шириной в километр висел в космосе над желтым спутником. Свет, отраженный от гигантской сферы Сатурна, падал на верхушки орудийных башен, отбрасывая резкие тени. Это была оборонительная станция, часть сети, защищавшей подступы к Терре. Теперь же после предательства Гора у нее появилось еще одно предназначение. В одиночных камерах выпытывали секреты из подозреваемых изменников и предателей. Тысячи тюремщиков не давали своим узникам умереть, пока в них не отпадет надобность и с ними не закончат работать дознаватели. Существовало множество вопросов, на которые требовалось получить ответы, поэтому камеры никогда не пустовали.

Рогалу Дорну предстояло стать первым примархом, который ступит на территорию безымянной крепости. Подобная честь была едва ли ему по душе.

— Ужасно, — сказал Рогал Дорн, наблюдая, как на обзорном экране в пустоте вырастает крепость. Он сидел на металлической скамье, положив подбородок на сжатую в кулак бронированную перчатку. В отсеке штурмового корабля «Грозовая птица» царил сумрак, обзорный экран отбрасывал на лицо примарха мертвенно-холодный свет. Темные глаза над заостренными скулами, линия носа, в профиль продолжавшая линию лба, рот с опущенными уголками, волевая челюсть. Это было совершенное лицо, разгневанное и будто высеченное из камня.

— Это неприятно, но необходимо, мой лорд, — раздался голос из мрака позади Дорна. Это был низкий, глубокий голос, в котором ощущалась тяжесть прожитых лет. Примарх не обернулся к говорившему, серой тени, стоявшей на границе света. Кроме них в отсеке никого не было. Рогал Дорн командовал обороной Терры и миллионами солдат, но прибыл сюда лишь с одним соратником.

— «Необходимо», в последнее время я часто слышу это слово, — проворчал Дорн, не отрывая взгляда от ожидающей крепости.

Закутанная в тени фигура позади Дорна сместилась вперед. Холодный электрический свет упал на испещренное морщинами и шрамами лицо. Как и примарх, человек был облачен в доспехи, от их граней отражался свет, но цвет оставался невидимым.

— Враги среди нас, мой лорд. Они не только сражаются с нами на поле брани, но скрываются среди нас, — произнес старый воин.

— Значит, на этой войне никому нельзя доверять, капитан? — спросил Дорн, его голос походил на далекий раскат грома.

— Я говорю правду так, как ее понимаю, — ответил воин.

— Скажи, если бы его не захватили мои Имперские Кулаки, я бы узнал, что здесь заключен Соломон Восс? — Дорн отвернулся от экрана и взглянул на старого воина. Глаза примарха скрылись в тенях. — Что бы с ним стало?

Мерцающий синий свет от обзорного экрана озарил старого воина. Серые доспехи без каких-либо отличительных знаков, видневшаяся за плечами рукоять двуручного меча. На миг свет выхватил призрачный символ на сером наплечнике.

— То же, что должно произойти и сейчас: следует узнать правду, а после этого сделать то, чего потребует эта правда, — произнес старый воин. Он чувствовал исходящие от примарха эмоции, ожесточённость, заключенную за каменным фасадом.

— Я видел, как мои братья сжигают миры, которые мы создали рука об руку, посылал своих сынов против сынов братьев. Я разрушил сердце отцовой империи и заковал его в железо. Думаешь, я желаю избежать реальности?

Старый воин подождал мгновение, прежде чем ответить.

— И все же вы прилетели сюда, мой лорд. Вы прибыли, чтобы встретиться с человеком, которого, скорее всего, совратил Гор и стоящие за ним силы.

Рогал Дорн не шевелился, но в этой неподвижности старый воин чувствовал опасность, примарх походил на льва, изготовившегося для убийства.

— Осторожнее, — шепот Дорна походил на звук, с которым меч выходит из ножен.

— Доверие — слабость в нашей броне, лорд, — произнес воин, глядя прямо на примарха. Дорн сделал шаг вперед, пристально разглядывая серую поверхность доспехов, на которой следовало находиться символам легиона.

— Странно слышать подобные слова от тебя, Йактон Круз, — сказал Дорн.

Старый воин медленно кивнул, вспомнив об идеалах и нарушенных клятвах, которые в конечном итоге и привели его сюда. Когда-то он был капитаном легиона Лунных Волков, легиона Гора. Он был едва ли не последним из своего рода, у него не осталось ничего, кроме обета служить Императору и лишь ему одному.

— Я увидел цену слепого доверия, мой лорд. Его следует оправдать.

— И поэтому мы должны бросить идеалы Империума в пламя? — спросил Дорн, наклонившись к Крузу. От подобного движения большинство смертных рухнуло бы на колени. Круз решительно встретил взгляд примарха. Он понимал свою нынешнюю роль. Он дал обет момента следить за решениями Рогала Дорна. Ему вменялось в обязанность анализировать любое его решение.

— Вы вмешались, а потому решение относительно этого человека следует принять вам. Его жизнь в ваших руках, — произнес Круз.

— Что если он невиновен? — отрезал Дорн. Круз устало улыбнулся.

— Это ничего не доказывает, мой лорд. Если он представляет угрозу, его следует устранить.

— Так ты для этого здесь? — сказал Дорн, кивнув на рукоять меча за спиной Круза. — Дабы быть судьей, присяжным и палачом?

— Я здесь ради того, чтобы помочь вам в принятии решений. Я делаю это для Сигиллита. Это его владения, и я действую здесь от его имени.

Когда Дорн отвернулся от Круза, на его лице промелькнуло нечто, напоминающее неприязнь.

Обзорный экран заполнила стена безымянной крепости, в которой, подобно пасти, распахнулась пара зубчатых створок. Круз увидел огромную посадочную палубу, освещенную ярким светом. На ней рядами стояли сотни солдат в матово-красной броне и шлемах с серебряными визорами. Это были тюремщики безымянной крепости. Они никогда не открывали своих лиц и не имели имен, каждый обозначался только порядковым номером. Среди них отдельными группами стояли сгорбленные дознаватели, лица которых были скрыты под капюшонами, а из рукавов красных одеяний торчали иглы и лезвия.

«Грозовая птица» опустилась с урчанием антигравитационного поля. Теплый воздух встретился с холодным после пребывания в вакууме металлом, и обтекаемый корпус и крылья машины покрылись влагой. Под носом «Грозовой птицы» с шипением гидравлики опустилась рампа, и Рогал Дорн шагнул в резкое освещение. Примарх сиял, свет отражался от его блистающих золотых доспехов и горел в рубинах, которые сжимали когти серебряных орлов. С его плеч ниспадала черная с красными полосами и блекло-желтыми краями мантия. Люди на посадочной палубе как один преклонили колени, палуба зазвенела от ударов тысячи ног. Рогал Дорн прошествовал мимо рядов склонившихся тюремщиков, не одарив их и взглядом. Вслед за ним, словно тень за солнцем, шел Йактон Круз в призрачно-серых доспехах.

В конце строя алых стражей примарха ожидали трое стоящих на коленях людей. Они были облачены в такие же матово-красные доспехи, что и тюремщики, их склоненные лица были скрыты под тусклыми серебряными масками. Это были ключники безымянной крепости. Круз был одним из немногих, кто видел их лица.

— Аве Преторианец, — грохочущим механическим голосом произнесла одна из фигур. Люди в зале хором повторили приветствие.

— Отведите меня к летописцу Соломону Воссу, — в унисон с затихающим эхом сказал примарх.

Когда дверь камеры открылась, человек писал. Свет люмисферы у него над головой создавал грязно-желтый круг света, вокруг которого все, кроме простого стола и сидевшего за ним человека, утопало в тенях. Узкие плечи сгорбились над куском пергамента, перо в худой руке выводит черные слова. Он не поднял глаз.

Рогал Дорн вошел в камеру. Перед этим он снял доспехи и теперь был в черном табарде, перепоясанном поясом с золотым плетением. Даже без силовых доспехов он словно заставлял темные металлические стены камеры раздвигаться от одного своего присутствия. Следом за ним появился Круз, так и оставшийся в доспехах.

— Соломон Восс, — мягко произнес Дорн.

Человек посмотрел на них. У него было плоское, привлекательное лицо, гладкая кожа, покрытая морщинами в уголках глаз. Седые, цвета стали, волосы были стянуты в хвост, опускавшийся до грубой одежды. В присутствии примарха многие люди не могли выдавить и слова. Человек кивнул и устало улыбнулся.

— Привет, старый друг, — произнес Восс. — Я знал, что кто-то да придет.

Его взгляд упал на Круза.

— Но, как погляжу, ты не один, — Круз почувствовал неприязнь в словах человека, но на лице старого воина не дрогнул ни единый мускул. — Мне откуда-то знакомо твое лицо.

Круз ничего не ответил. Конечно, он знал этого человека. Соломон Восс, автор «Грани Просвещения», свидетель первых завоеваний Великого крестового похода, как говорили многие, лучший сказитель эпохи. Когда-то давным-давно, в иные времена, Круз встречался с Воссом. С тех пор старый воин многое пережил, поэтому воина удивило то, что его лицо смогло пробудить в летописце хотя бы слабое воспоминание.

Восс кивнул на серые доспехи Круза.

— Цвета и символика легиона всегда являлись предметом гордости. Что же означает неприметный серый цвет? Не стыд ли?

Круз ничем не выразил своих эмоций. Когда-то такие слова разозлили бы его. Теперь же в нем не осталось ложной гордости, которую можно было бы уязвить. Он давно оставил позади свою прошлую жизнь в качестве Сына Гора или Лунного Волка.

Дорн взглянул на Круза, его лицо было непроницаемым, но голос оставался уверенным.

— Он здесь, чтобы наблюдать, вот и все.

— Безмолвная длань правосудия, — Восс кивнул и вернулся обратно к пергаменту. Перо вновь заскрипело. Дорн подтянул металлический стул к столу и сел на него, отчего тот жалобно заскрипел.

— Я — твой судья, летописец, — тихо произнес Дорн. В голосе примарха появилась нотка, которую Круз, как не силился, распознать не мог.

Восс не отвечал, пока заканчивал строчку. Он тихо присвистнул, подбирая нужное слово. Крузу показалось, будто он видит играющие на лице летописца чувства, смесь вызова и понимания. Затем одним росчерком Восс завершил строчку и отложил перо. Он кивнул высыхающим словам и улыбнулся.

— Готово. Честно говоря, думаю, это моя лучшая работа. Готов поклясться, вы не найдете ей равных даже среди творений древних, — он обернулся, чтобы посмотреть на Дорна. — Конечно, ее никто не прочтет.

Дорн слабо улыбнулся, будто не слышал последних слов и кивнул на груду пергамента, покоящуюся на столе.

— Так они дали тебе пергамент и перо?

— Да, — вздохнул Восс. — Хотелось бы думать, что это был жест доброй воли с их стороны, но, полагаю, они сделали это лишь для того, чтобы позже выведать секреты. Понимаешь, они не могут поверить, что я говорю им правду, но в то же время не могут перестать надеяться, что это действительно так. Информация о твоем брате, видишь ли. Я буквально чувствую их голод.

Круз заметил, как при упоминании брата лицо Дорна слегка напряглось.

— Тебя уже допрашивали? — спросил Дорн.

— Да. Но ничего серьезного они не использовали. Пока, — Восс невесело рассмеялся. — Чувствую, ждать этого осталось недолго. Пока они перестали задавать вопросы и просто оставили меня здесь.

Восс вопросительно приподнял бровь.

— Твоя работа?

— Я бы не допустил, чтобы великий Соломон Восс сгинул в камере для допроса, — сказал Дорн.

— Я польщен, но здесь сидит множество других заключенных, тысячи, должно быть, — Восс оглянулся на металлические стены, словно мог видеть сквозь них. — Иногда я слышу крики. Наверное, они считают, что так нас будет легче допрашивать.

Восс умолк.

«Этот человек сломлен», — подумал Круз, — «внутри Восса что-то умерло, от него осталась одна лишь оболочка».

Дорн наклонился к Воссу.

— Ты был не простым летописцем, — произнес примарх. — Помнишь?

— Когда-то был, — кивнул Соломон, все еще глядя во тьму. — Когда-то. Еще до Улланора, когда летописцев не было, когда они были лишь идеей.

Восс покачал головой и посмотрел на пергамент перед собой.

— Хорошей идеей.

Дорн кивнул, и Круз заметил, как по обычно мрачному лицу примарха промелькнула тень улыбки.

— Твоей идеей, Соломон. Отправить тысячи творцов запечатлеть правду о Великом крестовом походе. Идея, достойная Империума.

Восс слабо улыбнулся.

— И вновь я польщен, Рогал Дорн. Но это была не только моя идея, как ты помнишь, — Дорн кивнул, и Круз уловил страстную нотку в голосе Восса. — Я был всего лишь сказителем, которого сильные мира сего терпели лишь потому, что я мог облечь их деяния в слова, ширившиеся подобно огню.

Глаза Восса заблестели, словно отражая свет ярких воспоминаний.

— Не так, как слова итераторов, не так, как слова Зиндермана и его манипуляторов. Имперская правда не нуждается в манипуляциях. Она должна отражаться в Империуме словами, изображениями и звуками.

Он замолчал и взглянул на темные чернильные пятна, покрывавшие его тонкие пальцы.

— По крайней мере я тогда так считал.

— Ты был прав, — произнес Дорн, и старый воин услышал в словах примарха убежденность. — Я помню манускрипты, которые ты предоставил Императору в Цюритзе. Написанные твоей рукой и оформленные Аскарид Ша. Они были прекрасны и правдивы.

Дорн медленно кивнул, словно пытаясь добиться ответа от Восса, который все еще разглядывал свои руки.

— Прошение о создании ордена творцов для «засвидетельствования, сохранения и отражения света правды, которую несет Великий крестовый поход». Орден, который заложит фундамент воспоминаний для будущих поколений Империума — вот что, по твоим словам, требовалось создать. И ты был прав.

Восс медленно кивнул, а затем поднял взгляд. В его глазах сквозила пустота. «Это взгляд человека, который утратил все», — подумал Круз. Он знал. У него самого был подобный взгляд в темные часы минувших лет.

— Да, то были хорошие времена, — согласился Восс. — Когда Совет Терры утвердил создание Ордена летописцев, на миг мне показалось, будто я понимаю, что чувствовали ты и твои братья, видя, как ваши сыны несут в галактику просвещение.

Он отстраненно хмыкнул.

— Но ты здесь не потому, чтобы льстить мне, Рогал Дорн. Ты здесь, чтобы судить.

— Ты исчез, — произнес Дорн тем же мягким голосом, которым начинал разговор. — Сразу после предательства ты исчез. Где ты был?

Какое-то мгновение Восс молчал.

— Я говорил правду с тех самых пор, как твои сыны забрали меня с корабля, — сказал он и взглянул на Круза. — Уверен, об этом упоминается в их докладах.

Круз оставался безмолвным. Он знал, что сказал Восс нашедшим его Имперским Кулакам, а также дознавателям. Круз знал, знал и примарх, но Дорн молчал. Молчание длилось до тех пор, пока Восс не посмотрел на Дорна и не сказал то, чего примарх ждал все это время.

— Я был с Магистром Войны.

Йактон Круз стоял в стороне, пока примарх смотрел на далекие звезды. Они находились в куполе-обсерватории, пузыре из кристаллического стекла на самом верху безымянной крепости. Над ними висел Сатурн, кольца мутных цветов напоминали Крузу прослойки жира в мясе. Дорн прервал дознание Соломона Восса, пообещав вскоре вернуться. Примарх сказал Крузу, что ему нужно подумать. Поэтому они пришли сюда, дабы размышлять под сенью звезд и ока Сатурна. Крузу казалось, будто Дорн надеялся на то, что летописец откажется от своих ранних слов, и он найдет способ освободить его.

— Он остался таким же, каким я его помнил, — вдруг сказал Дорн, глядя на рассыпанные по небосклону звезды. — Постарел, выглядит усталым, но он не изменился. На мой взгляд, ни единого признака порчи.

«Я должен исполнить свой долг», — подумал Круз, — «даже если это означает вонзить меч в незажившую рану». Он сделал глубокий вдох, прежде чем заговорить.

— Да, мой лорд. Но, возможно, вы видите то, что хотите видеть, — примарх не пошевелился, но Круз ощутил, как в стылом воздухе повисла опасность.

— Ты слишком много предполагаешь, Йактон Круз, — тихо прорычал примарх.

Круз осторожно приблизился к Дорну.

— Я ничего не предполагаю, — спокойно ответил старый воин. — У меня не осталось ничего, кроме нерушимого обета. Согласно этого обета я должен говорить подобное.

Примарх обернулся и выпрямился так, что Круз смотрел теперь ему в глаза.

— Даже вам, лорд.

— Ты хочешь сказать что-то еще? — проворчал Дорн.

— Да. Должен напомнить, что враг хитер, и у него в арсенале достаточно оружия. Мы можем защититься, лишь подозревая всех вокруг нас. Возможно, Соломон Восс остался таким же, каким вы его помните. Возможно, он все тот же человек. Возможно, — слово повисло в воздухе. — Но одного «возможно» недостаточно.

— Ты веришь ему? Что все это время он был с Гором?

— Я верю фактам. Восс был среди врагов, по собственному ли желанию или в качестве пленника. Он находился на корабле Гора, отмеченном символами наших врагов. Остальное же…

— История, — мрачно кивнул Дорн. — Он был величайшим сказителем из всех, кого мне приходилось встречать. Миллиарды жителей Империума знают о наших деяниях только благодаря его словам. Думаешь, он сейчас создает новое повествование?

Круз покачал головой.

— Не знаю, лорд. Я здесь не для того, чтобы судить, а чтобы задавать вопросы.

— Тогда исполняй свой долг и спрашивай.

Круз сделал глубокий вдох и принялся перечислять все по пунктам, поочередно поднимая пальцы.

— Почему он отправился к Гору, если не был предателем? Гор уничтожил остальных летописцев во время чистки легионов. Зачем ему был нужен один из них живым?

Дорн не прерывал Круза, поэтому тот продолжал.

— И вражеский корабль с единственным важным человеком на борту не мог попасть в Солнечную систему просто так.

На миг он остановился, обдумывая то, что волновало его сильнее всего. Дорн все еще смотрел на Круза, молча внимая его словам.

— Это была не случайность. Его нам вернули.

Дорн кивнул, обращая тревогу Круза в вопрос.

— А если так, то зачем?

— Почему ты отправился к Гору? — спросил Рогал Дорн.

Они вернулись обратно в камеру. Примарх сидел за столом напротив Соломона Восса, Круз стоял у двери. Восс отхлебнул ароматный чай из помятой металлической кружки. Он попросил его, и Дорн не смог ему отказать. Летописец с наслаждением проглотил напиток и облизал губы, прежде чем начать.

— Я был на Гаттусе с 817-м флотом, когда услышал о восстании Гора против Императора. Поначалу я не мог в это поверить. Пытался понять причины, вплести это в некий контекст, докопаться до сути. Мне не удалось. Но когда я понял, что не улавливаю смысл, то догадался, что следует предпринять. Нужно было узреть правду воочию. Я бы стал ее свидетелем и понял смысл увиденного, а затем бы облек это в слова так, чтобы и другие смогли разделить мое знание.

Дорн нахмурился.

— Ты сомневался в предательстве Гора?

— Нет. Но я был летописцем, величайшим летописцем. Моим долгом было запечатлевать великие исторические события. Я знал, что другие станут сомневаться или не верить в то, что величайший сын Империума восстал против него. Если это было правдой, то я хотел, чтобы она кричала из работ каждого летописца.

Круз заметил, как в глазах Восса мелькнула вспышка вдохновения и огня. На мгновение усталость испарилась, и ее место заняла убежденность.

— Ты слишком много на себя взял. Ты хотел понять смысл бессмысленного, — сказал Дорн.

— Летописцы превратили события Великого крестового похода в реальность. Если бы не мы, кто бы о них вспомнил?

Дорн покачал головой.

— В войне легионов нет места творцам.

— А другие войны, которые мы запечатлевали, разве они были более подходящими? Когда все построенное тобой, нами оказалось под угрозой, где еще мне следовало быть? Я был летописцем, и моим долгом было стать свидетелем этой войны.

Восс поставил кружку на стол.

— Я принялся составлять план, как, используя контакты и знакомства, добраться до Исствана-5, — Восс скривился, словно пережевывая горькие слова. — А затем появился «Эдикт о роспуске». По приказу Совета Терры летописцев более не стало. Нас предстояло интегрировать в обычное общество. Те, кто в это время находились в составе флотов, лишились права запечатлевать события.

Круз чувствовал горечь его слов. После известий о предательстве Гора в Империуме многое изменилось. Одним из таких изменений была отмена официального статуса летописцев. Одним росчерком пера их более не стало.

«Лучше уж это, чем то, что могло с ними случиться», — подумал Круз. Перед его глазами возник образ мужчин и женщин, гибнущих под болтерным огнем бывших братьев. Это случилось давно, но кажется, будто только вчера. Круз моргнул и вновь оказался в застенках тюрьмы.

— Но ты не подчинился, — произнес Дорн.

— Я был зол, — выплюнул Восс. — Я был отцом Ордена летописцев. Я был свидетелем Великого крестового похода с момента его начала на Терре. Я видел полубогов и кровопролитие среди звезд, ознаменовавшее рождение Империума.

Он поднял руку, словно указывая на звезды и планеты у себя над головой.

— Я сделал эти события реальными для тех, кому не суждено их увидеть. Я облек их в слова так, чтобы эти войны эхом отдавались в будущем. В последующие тысячелетия появятся дети, которые будут слушать, читать об этом и чувствовать в моих словах значимость тех времен.

Он фыркнул.

— Мы, летописцы, служим просвещению и правде, а не прихотям совета чинуш.

Восс покачал головой, на миг скривился, а затем моргнул.

— Аскарид была со мной, — тихо произнес он. — По ее словам, это была невыполнимая затея, опасная и ведомая моим эго. Паломничество гордыни, как она сказала.

Летописец улыбнулся и закрыл глаза, вспоминая былое счастье.

Круз знал, что Аскарид Ша была просветителем и каллиграфом. Она заносила творения Восса в свитки и тома, столь же прекрасные, как и его слова.

— Твоя помощница? — вопрос сам сорвался с уст Круза. Дорн бросил на него суровый взгляд.

— Да, она была моей помощницей во всех смыслах, — вздохнул Восс и посмотрел на плескавшиеся в кружке остатки чая.

— Мы спорили не один день, — тихо добавил он. — Мы спорили до тех пор, пока не стало ясно, что я не изменю своего решения. Я знал, что смогу добраться до Исствана-5. У меня были свои люди во многих флотах, по обе стороны фронта. Я знал, что смогу сделать это.

Восс замолчал, уставившись в пространство, словно оттуда на него смотрел кто-то из далекого прошлого. Дорн безмолвно ждал. Пару секунд спустя Восс продолжил.

— Аскарид отправилась со мной, хотя и опасалась того, чем все может закончиться.

— И чем все завершилось? — спросил Дорн. Восс посмотрел на примарха, его зрачки все еще были расширенными от нахлынувших воспоминаний.

— А разве это не тебе решать, Рогал Дорн?

— Он был прав насчет «Эдикта о роспуске», — произнес Дорн. Восс сказал, что хочет спать, поэтому примарх оставил его. Они вернулись в кристаллический купол под пологом звезд. Круз чувствовал мрачное настроение примарха, пока тот наблюдал за космосом.

— Конец летописания? — произнес Круз, вопросительно подняв бровь. — Думаете, им следовало разрешить наблюдать за ходом войны? Сохранить память о нашем позоре в картинах и песнях?

В куполе повисло молчание. Круз ожидал очередной приступа гнева, но Дорн ничем не выдал своих чувств, кроме медленного сопения.

— У меня были сомнения насчет необходимости этого эдикта, — ответил Дорн. — Но, как показало время, Совет поступил совершенно логично. Мы воюем сами с собой и не знаем, как глубоко пустило корни предательство моего брата. Сейчас не время для того, чтобы кучка творцов свободно бродила по легионам. Это не та война, о которой нужно говорить в поэзии. Я понимаю, что…

— Но если не затрагивать логику, то вы испытываете сомнения, — заметил Круз. Внезапно ему стало казаться, будто он понял, почему Рогал Дорн, Преторианец Терры, прилетел увидеться со старым летописцем в тюремной камере.

— Не сомнения, но грусть, — Дорн обернулся, указывая на звезды по ту сторону кристаллического стекла. — Мы завоевывали галактику во имя просвещения, взяли с собой лучшим творцов, дабы они отражали в своих работах ту правду. Теперь же наши сражения останутся позабытыми и невоспетыми. И о чем это нам говорит?

Дорн опустил руку.

— Это реальность, с которой мы столкнулись. Существование правды, за которую мы боремся, требует своих жертв, — ответил Круз.

— Жертв, скрытых тенями и молчанием? Деяния, которые нельзя вспоминать и судить? — Дорн отошел от стекла, его шаги вздымали с пола клубы пыли.

— Выживание или забвение — вот как история будет судить нас, — сказал серый воин.

Дорн оглянулся на Круза, на его лице промелькнула тень ярости.

— И единственный путь для Империума — это превратиться в безжалостную машину из железа и крови? — грозным шепотом спросил примарх.

— У будущего есть своя цена, — сказал Круз, не отходя от обзорного окна. Дорн молчал. На мгновение Крузу показалось, будто он заметил отчаяние в глазах примарха. Позади него сверкали планеты Солнечной системы, холодные точечки света за башнями безымянной крепости.

— В кого мы превратимся, Йактон Круз? В кого нас обратит будущее? — спросил Дорн и, не оглядываясь, ушел.

— Когда мы добрались до Исствана-5, резня уже закончилась, — продолжал Восс. — Мне так и не представилась возможность попасть на поверхность, но космос вокруг планеты был заполнен различными обломками. Они пролетали мимо иллюминатора моей каюты, еще остывающие фрагменты, огни, питающиеся кислородом, который оставался в обломках кораблей.

Дорн кивнул, его лицо было непроницаемым, пока он слушал летописца. После возвращения с палубы-обсерватории в примархе что-то изменилось. Казалось, он начал ограждать стеной нечто внутри себя. Это напомнило Крузу врата крепости, которые со скрежетом закрываются перед лицом приближающегося врага. Если Восс также это заметил, он ничего не сказал.

— Сыны Гора пришли за нами. И только увидев их, я начал понимать, что неверно воспринял сущность этой гражданской войны, — Восс взглянул на Круза, и у старого воина внутри похолодело. — Металл, море зеленого металла, окаймленного бронзой, покрытого красными глазами. Их доспехи были заляпаны высохшей кровью. На цепях висели головы. От воинов разило железом и кровью. Они приказали идти с ними. Одна женщина осмелилась спросить зачем. Мне хотелось бы узнать ее имя, но в тот момент я желал лишь, чтобы она замолчала. В ответ один из воинов оторвал ей руки, и она еще долго вопила на полу. После этого мы пошли с ними.

Восс замолчал и уставился в пространство, будто вновь увидел ту женщину, умирающую в луже собственной крови.

Руки Круза непроизвольно сжались в кулаки, у него один за другим вспыхивали гневные вопросы. Кто именно это был? Кто из его бывших боевых братьев сделал это? Знал ли он его? Нравился ли он ему когда-то? Он вспомнил миг, когда понял правду о тех, кого называл боевыми братьями. «Прошлое все еще может причинить нам боль», — подумал Круз. Старый воин тихо вздохнул, отпуская боль. Он должен слушать. Сейчас от него требуется только это.

— С тобой было много летописцев? — спросил Дорн.

— Да, — вздрогнув, ответил Восс. — Мне удалось уговорить некоторых пойти со мной. Согласившиеся летописцы также хотели познать правду эры заката. Со мной отправились двадцать один человек. Были и другие, покинувшие корабли легионов, которые перешли на сторону предателей.

Восс облизал губы, его взор блуждал.

— Что с ними произошло? — спросил Дорн.

— Нас привели в зал для аудиенций на «Мстительном Духе». Когда-то мне приходилось бывать там, давным-давно, — Восс слабо покачал головой. — Место изменилось. С обзорного экрана все еще можно было увидеть звезды, словно из огромного ока, стены, как и раньше, уходили во тьму наверху. Но на свисавших с потолка цепях раскачивались существа, иссохшие покалеченные существа, на которых мне совершенно не хотелось смотреть. Металлические стены были покрыты изодранными, испачканными темными пятнами знаменами. В зале было жарко, словно в пещере у костра. В воздухе стоял запах раскаленного железа и сырого мяса. Я видел застывших у стен Сынов Гора, неподвижных, ожидающих. А в центре зала стоял Гор.

— Полагаю, тогда я еще думал, что увижу жемчужно-белые доспехи, мантию цвета слоновой кости и лицо друга. Я встретился с его взглядом. Мне захотелось бежать, но я не мог, я боялся даже дышать и мог лишь смотреть на лицо, окаймленное броней цвета морского шторма. Он указал на меня и произнес: «Все, кроме него». Его сыны сделали остальное.

— Три секунды грохота и крови. Когда наступила тишина, я стоял на четвереньках. У моих пальцев собиралась кровь. Вокруг меня была лишь кровь и растерзанная плоть. Тогда я думал только о том, что рядом со мной стояла Аскарид. Она сжала мою руку как раз перед началом стрельбы.

Восс закрыл глаза, заломив руки. Круз понял, что не может отвести взгляд от покрытых чернильными кляксами рук, кожа была морщинистой, пальцы стискивали друг друга, словно ускользающее воспоминание.

— Но он пощадил тебя, — сказал Дорн, его голос был ровным и тяжелым, будто молот, падающий на камень.

Восс поднял глаза и встретился с взглядом примарха.

— О да. Гор пощадил меня. Он приблизился ко мне, и я ощутил его присутствие, заключенную в нем ярость, словно жар плавильной печи. «Посмотри на меня», — сказал он, и я повиновался. Он улыбнулся. «Я помню тебя, Соломон Восс», — продолжил Гор, — «я очистил свои корабли от твоих собратьев, от всех них, кроме тебя. Никто не причинит тебе вреда. Ты увидишь все». Он расхохотался. «Ты будешь летописцем», — добавил он.

— И что ты сделал? — спросил Дорн.

— Единственное, что умел. Я был летописцем. Я видел каждый кровавый миг, слышал слова ненависти, обонял смрад смерти и безумия. Наверное, на какое-то время мой рассудок помутился, — Восс хохотнул. — А затем я понял, что значит правда этой эры. Я нашел ту правду, за которой пришел.

— И какова же она, летописец? — спросил Дорн, и Круз услышал в словах примарха опасность, острую, подобно кромке меча.

Восс усмехнулся, словно от глупого детского вопроса.

— Будущее мертво, Рогал Дорн. Оно прах, утекающий сквозь наши пальцы.

Дорн оказался на ногах прежде, чем Круз успел вздрогнуть. От него исходила ярость, словно жар от огня. Круз отшатнулся от захлестнувших комнату, подобно грозовой туче, эмоций Дорна.

— Ты лжешь! — взревел примарх голосом, способным испугать целые армии.

Круз ожидал удара, после которого от летописца останется лишь кусок окровавленной плоти на полу. Удар так и не последовал. Восс покачал головой. Крузу вдруг стало интересно, что же пришлось повидать летописцу, если ярость примарха казалась ему не более чем легким дуновением ветерка.

— Я видел, во что превратился твой брат, — сказал Восс, тщательно подбирая слова. — Я смотрел твоему врагу прямо в глаза. Я знаю, что должно произойти.

— Гор будет побежден, — выплюнул Дорн.

— Да. Да, возможно, так и будет, но я все еще говорю правду. Будущее Империума уничтожит не Гор. Это сделаешь ты, Рогал Дорн. Ты и твои соратники.

Восс кивнул на Круза.

Дорн наклонился так, чтобы заглянуть летописцу прямо в глаза.

— Когда война окончится, мы отстроим Империум.

— Из чего, Рогал Дорн? Из чего? — осклабился Восс, и Круз заметил, что слова летописца причиняют примарху боль. — Оружие эры тьмы — молчание и тайны. Просвещение имперской правды — вот идеалы, за которые ты сражался. Но теперь в тебе не осталось доверия, а без доверия эти идеалы умрут, старый друг.

— Почему ты это говоришь? — прошипел Дорн.

— Потому что я летописец. Я отражаю правду времен. Но в новой эре правду вряд ли захотят слышать.

— Я не боюсь правды.

— Тогда пусть мои слова, — Восс постучал по пергаменту, — услышат все. Я записал здесь все, что видел, каждый темный и кровавый эпизод.

Круз представил, как слова Соломона Восса разлетаются по Империуму благодаря авторитету своего автора и силой заключенного в них послания. Они будут подобны яду в душах тех, кто сопротивляется Гору.

— Ты лжешь, — осторожно сказал Дорн, словно эти слова служили ему щитом.

— Мы находимся в тайной крепости, возведенной на подозрениях, над моей головой занесен меч, и ты еще говоришь, что я лгу? — Восс безрадостно засмеялся.

Дорн издал тяжелый вздох и отвернулся от летописца.

— Я говорю, что ты обрек себя.

Дорн направился к двери.

Круз собирался было пойти следом, когда Восс опять заговорил.

— Думаю, теперь я понял. Почему твой брат держал меня, а потом дал вернуться к тебе, — Дорн обернулся. Восс смотрел на него со слабой улыбкой. — Он знал, что его брат захочет сохранить меня как память о прошлом. И также он знал, что после всего увиденного меня никогда отсюда не выпустят.

Восс кивнул, и улыбка исчезла с его лица.

— Гор хотел, чтобы ты почувствовал, как идеалы прошлого умирают у тебя на руках. Он хотел, чтобы ты смотрел им прямо в глаза, когда будешь убивать. Он хотел, чтобы ты понял, что вы похожи друг на друга, Рогал Дорн.

— Принесите мои доспехи, — приказал примарх, и из мрака выступили закутанные в красные одеяния слуги с частями золотых лат. Некоторые элементы были настолько огромными и тяжелыми, что их приходилось нести сразу нескольким людям.

Дорн и Круз вновь вернулись в купол-обсерваторию. Единственным источником света в широком круглом зале было звездное поле у них над головами. Дорн не обронил ни слова с тех пор, как покинул камеру Восса, а Круз не осмеливался заговорить первым. Слова летописца потрясли Круза. Он не выкрикивал безумные тирады и не восхвалял Гора. Нет, куда хуже. Слова Восса ширились внутри него, словно лед, сковывающий воду. Круз сражался с ними, сдерживал внутри стен собственной воли, но они не шли у него из головы. Что если Восс говорил правду? Ему стало интересно, был ли этот яд достаточно сильным, чтобы выжечь разум примарха.

Дорн всматривался в звезды больше часа, прежде чем потребовать принести доспехи. Обычно Дорна одевали слуги, часть за частью заковывая примарха в пластины брони. В этот раз он предпочел делать все самостоятельно, скрывая плоть под громоздкой адамантиевой кожей, а каменное лицо за золотом — бог войны собственноручно восстанавливает свое тело. Крузу примарх напоминал человека, готовящегося к последнему бою.

— Его совратили, мой лорд, — мягко сказал Круз. Примарх замер, собираясь надеть на руку перчатку, украшенную серебряными орлиными крыльями. — Гор прислал его, чтобы уязвить и ослабить вас. Восс сам это сказал. Он лжет.

— Лжет? — спросил примарх.

Круз глубоко вдохнул и задал вопрос, тревоживший его с тех пор, как они покинули камеру Восса.

— Вы боитесь, что он прав? Что идеалы правды и просвещения мертвы? — спросил Круз с ноткой тревоги в голосе.

Едва сказав это, ему уже не хотелось услышать ответ. Дорн надел перчатку, зажимы щелкнули на его кисти. Он сжал закованную в металл руку и посмотрел на Круза. Холод в его взгляде напомнил старому воину лунный свет, отражающийся в волчьих глазах глубокими зимними ночами.

— Нет, Йактон Круз, — произнес Дорн. — Боюсь, их никогда и не существовало.

Дверь камеры открылась, на полу возникли тени Рогала Дорна и Йактона Круза. Соломон Восс сидел за столом и смотрел на дверь, словно ожидая их прихода, последний манускрипт лежал возле него. Примарх вошел внутрь, тусклый свет блеснул на краях его доспехов. «Он выглядит», — подумал Круз, — «словно ожившая статуя из сверкающего металла». В комнате были слышны лишь неспешные шаги примарха и гудение люмисфер.

Круз прикрыл за собой дверь и отошел в сторону. Потянувшись за плечо, он взялся за рукоять меча. Клинок вышел из ножен с тихим стальным шелестом. Выкованный лучшими военными кузнецами Малкадора Сигиллита, Регента Терры, обоюдоострый меч был размером с обычного человека. На его покрытой серебром поверхности были выгравированы кричащие лица, обвитые змеями и рыдающие кровавыми слезами. Имя меча было Тисифона в память о древней богине мести. Круз опустил оружие острием вниз, его руки сжали рукоять на уровне лица.

Восс взглянул на облаченного в доспехи Рогала Дорна и кивнул.

— Я готов, — сказал он, после чего встал, пригладил одежду на костлявом теле и прошелся рукой по седым волосам. Он посмотрел на Круза. — Ты дождался своего часа, серый страж? Этот меч давно ждет меня.

— Нет, — раздался голос Дорна. — Я буду твоим палачом.

Примарх повернулся к Крузу и протянул руку.

— Меч, Йактон Круз.

Круз вгляделся в лицо примарха. В глазах Дорна читалась боль, непереносимая боль, которая на миг мелькнула сквозь трещину в возведенных Дорном внутри себя стенах из камня и железа.

Круз склонил голову, чтобы не встречаться взглядом с Дорном и протянул ему меч рукоятью вперед. Примарх взял оружие одной рукой, словно оно было невесомым. Рогал Дорн выставил клинок между собой и Соломоном Воссом. Силовое поле меча активировалось с треском заключенных молний. Полыхание лезвия озаряло лица человека и примарха смертельно-белым цветом и скрывало их в тени.

— Удачи, старый друг, — попрощался Соломон Восс и смело встретил удар меча.

Какое-то время Дорн просто стоял, у его ног собиралась кровь, в камере царила тишина. Затем он подошел к столу, где аккуратной стопкой лежал пергамент. Примарх щелкнул переключателем, и поле, окутывающее лезвие, исчезло. Медленно, будто прикасаясь к ядовитой змее, Дорн острием перевернул страницу. Он пробежался взглядом по первой строчке. «Я видел будущее, и оно мертво».

Выронив меч из рук, Дорн пошел к двери камеры. Уже открыв ее, он оглянулся на Круза и указал на пергамент и тело на полу.

— Сжечь, — приказал Рогал Дорн. — Сжечь все.

Крис Райт Перерождение

Я не знаю, сколько пробыл без сознания. Хотя должен — благодаря улучшенной памяти и каталептической функции я мог бы вспомнить хоть что-то, но все покрыто мраком.

Думаю, это часть процесса. Они хотят посеять во мне сомнения, вынудить спрашивать себя, почему я здесь. Если так, тогда они преуспели. Абсолютная неспособность вспомнить хотя бы что-нибудь не дает мне покоя. Я не могу жить в неведении. Мне кажется, словно я продолжительное время об очень многом не знал.

Но я пока жив, а мои сердца бьются. Для начала неплохо. С тех пор, как я пришел в сознание, у меня была пара минут, чтобы собраться с мыслями. Это неплохо, хотя, без сомнения, также часть коварного плана.

Я обращаю внимание на основы, физические условия своего заключения. Благодаря этому могу сосредоточиться. Я чувствую, как понемногу начинает возвращаться ясность мыслей.

Сижу на стуле. Обнажен. Мои запястья, колени, шея и грудь скованы железными оковами.

Нет, не железными — их я смог бысломать. Чем-то столь же грубым и неподатливым.

Света почти нет. Я могу лишь рассмотреть свои руки. Дышать мне удается с трудом, а за сросшимися ребрами чувствуется застарелая боль. Мое второе сердце пока бьется, подтверждая то, что я исцеляюсь после обширной травмы или истощения. Я не чувствую на теле каких-либо значительных ран, хотя на нем есть множество синяков и ссадин, говорящих о том, что мне недавно пришлось побывать в бою.

Я лишен внутреннего взора. Не чувствую поблизости ни одной души. Я вспоминаю, впервые с тех пор, как вступил в ряды легиона, что значит остаться наедине со своими мыслями. Сначала это кажется удивительно приятным, словно наткнуться на радостный миг из детства.

Но это длится недолго, поскольку физические ощущения не настолько урезаны. Когда тело начинает приспосабливаться, а способности возвращаться, я понимаю, что не один. Во мраке комнаты есть кто-то еще. Я не вижу его, зато чувствую и слышу. Его руки обагрены кровью, из-за которой воздух в комнате стал резким и неприятным. Его дыхание прерывистое и неровное, словно у зверя, который остановился после долгого бега.

Пока я чувствую лишь это. Еще какое-то время мы оба молчим, и я пытаюсь вспомнить предшествующие события. Воспоминания возвращаются медленно и обрывками.

Ему нужно много времени для того, чтобы заговорить. Когда он все же решается, его голос застает меня врасплох.

Он звучит величественно. В нем чувствуется едва сдерживаемая дикость, утробное рычание, которое окутывает слова и подчеркивает их точно отмеренной толикой угрозы. Подозреваю, что я чувствую себя неуютно не от смысла слов, но просто из-за того, как говорит мой дознаватель.

Итак, допрос начинается так же, как начинались все подобные действа, как миллионы дознавателей начинали с самого момента зарождения организованного насилия.

— Назови свое имя и роту, — говорит он.

И в один миг, один ужасный миг я понимаю, что не могу этого вспомнить.

«Геометрический» бесшумно, отключив бортовые огни, вышел на высокую орбиту. Планета, лежащая в двухстах километрах внизу, была почти столь же темной. Она была черной, словно пустота, испещренная ярко-красными прожилками там, где по земной коре текла магма или что-то горело.

Стоявший на командном мостике эсминца брат-капитан Менес Каллистон наблюдал за сближением через иллюминаторы реального космоса. Воин был облачен в полные боевые доспехи, за исключением шлема. Его темные глаза неотрывно следили за горизонтом планеты, которая теперь заполняла большую часть плексигласовых экранов у него над головой. На его грубоватом, строгом лице, как обычно, не проявлялось никаких эмоций. Тонкий патрицианский нос делил широкие скулы. Его кожа казалась сухой, будто старый пергамент, а волосы цвета жженой умбры были коротко подстрижены. Единственная татуировка, символ атенейского культа-дисциплины, отмечала его правый висок.

Его доспехи были выкрашены в насыщено-красный глянцевый цвет, а на наплечниках белой и золотой краской выведены символы и числа Четвертого братства Пятнадцатого легиона астартес, Тысячи Сынов. Пока он стоял в раздумьях, к нему приблизился другой воин. Новоприбывший был ниже ростом, более жилистый и энергичный с виду, его лицо казалось воплощением среднестатистического астартес: бычья шея, квадратная челюсть, тугие мышцы плотно прилегают к крепким костям. Он мог быть и моложе первого, но из-за превратностей генного кондиционирования об этом было сложно судить.

— Вражеские сигналы? — не оборачиваясь, спросил Каллистон.

— Нет, — подтвердил брат-сержант Ревюель Арвида.

— А ты ничего не чувствуешь?

Арвида, являвшийся корвидом, скорбно улыбнулся.

— Теперь это не так просто, как раньше.

Каллистон кивнул.

— Да, не так.

На колонне управления слева от Каллистона замерцало несколько рун. Над ней возникло гололитическое изображение в форме вращающейся сферы, на которой были отмечены вычисленные траектории снижения на планету.

— Транспорт готов, капитан, — доложил Арвида. — Мы можем спуститься, когда пожелаете.

— А ты все еще сомневаешься, следует ли нам делать это?

— Вы же знаете, что да.

Лишь тогда Каллистон отвернулся от иллюминаторов и посмотрел в глаза своему подчиненному.

— Ты будешь нужен мне внизу, — сказал он. — Чтобы ни говорили авгуры, там будет опасно. Но если ты этого не хочешь, то так и скажи.

Арвида не отвел взгляд, и на его лице мелькнула тень улыбки.

— Значит, я имею право выбора?

— Я не буду тебя заставлять.

Арвида покачал головой.

— Так не пойдет. Куда вы, туда и я вместе со всем моим отделением. Вам удалось их уговорить.

— Им требовалось немного убеждения.

— Нам предстоит многое понять, но я не понимаю, как наше прибытие поможет в этом.

Каллистон позволил мимолетному раздражению скользнуть по строгому лицу.

— Нам нужно с чего-то начать.

— Я знаю. И как уже сказал, если вы уверены насчет этого, тогда я с вами. Можете не сомневаться во мне.

Каллистон вновь взглянул на порталы реального космоса. Планету окутывала аура смерти, которую смог бы ощутить даже самый невосприимчивый к варпу смертный. Области между реками огня имели цвет воронова крыла, они казались провалами, ведущими в никуда. Здесь случилось нечто грандиозное и кошмарное, и эхо этого события еще не успело угаснуть.

— Я не сомневаюсь, брат, — уверенно произнес он. — Нас оставили в живых по какой-то причине, и это возлагает определенные обязанности. Мы высадимся на ночной стороне терминатора.

Его темные глаза сузились, пристально всматриваясь в увеличенное изображение полушария планеты. Казалось, он пытается сопоставить то, что он видит, с чем-то давно забытым, с чем-то уничтоженным.

— Прошло всего полгода с тех пор, как нам приказали улететь, — сказал он, обращаясь к самому себе. — Трон, Просперо изменился.

— Менес Каллистон, капитан, Четвертое братство, Тысяча Сынов.

Я вспоминаю это через пару мгновений, и слова быстро слетают с моих пересохших губ. Думаю, именно это и требуется говорить — имя, звание, порядковый номер.

Наверное, мне не следует говорить больше, хотя я чувствую странное нежелание молчать. Они могли ввести мне сыворотку правды, хотя сомневаюсь в этом. Пока я не вижу причин молчать. Кроме того, понятия не имею, зачем я здесь, что происходит и сколько мне еще осталось жить.

— Что ты делаешь на Просперо? — спрашивает он.

— Могу спросить тебя о том же.

— Можешь. А я могу убить тебя.

Думаю, ему хочется убить меня. Присутствующее в голосе непреодолимое желание выдает его с головой. Он сдерживает себя с огромным усилием. Полагаю, он космический десантник. Подобный голос едва ли можно с чем-то спутать, он поднимается из увеличенных легких, покрытого мышцами горла и бочкообразной груди, словно вода в мельнице.

Мы считаемся братьями.

— Что ты знаешь о причинах гибели планеты? — спрашивает он.

Пока он не повышает голос. Воин говорит осторожно, сдерживая рвущуюся из него приливную волну насилия. Но чтобы преодолеть эту дамбу не потребуется много усилий.

— Нам приказали покинуть орбиту полгода назад, — отвечаю я. По крайней мере пока говорить правду кажется наилучшим выходом. — Некоторые оспаривали приказ, но не я. Я никогда не сомневался в словах своего примарха. Лишь позже, когда нам не удалось выйти на связь, мы начали подозревать неладное.

— Насколько позже?

— Спустя пару недель. Мы находились в варпе.

— Почему вы не вернулись сразу?

О, да. Я спрашивал себя о том же множество раз. После каждого нового вопроса я вспоминаю все больше. Но тем не менее я до сих пор не могу вспомнить, как попал сюда. Абсолютная пустота, словно прошлое скрыто за стальным занавесом. Чтобы создать подобный занавес, требуется великое мастерство, освоить которое под силу далеко не каждому. Я начинаю понимать, какой силой обладают те, кто взял меня в плен.

— Я хотел, но другие — нет. Мы пытались выйти на связь с помощью астропатов, но наши боевые пароли оказывались неверными всякий раз, когда мы пытались установить контакт. Вскоре после этого наши корабли атаковали. Полагаю, это были вы или те, кто был с вами в сговоре.

Неужели моя догадка верна? Я приближаюсь к истине? Мой дознаватель ничем не выдает себя. О его присутствии свидетельствуют лишь запах крови и горячее дыхание во мраке.

— Сколько вас выжило?

— Не знаю. Нам пришлось разделиться.

— Значит, твой корабль прибыл сюда один.

— Да.

Может, мне не стоит говорить столь прямо? Я не знаю. У меня нет ни плана, ни цели. Информация, которую я даю ему, не кажется важной. Хотя, вспомни я обстоятельства своего пленения, это было бы не так.

Мой внутренний взор все еще окутан тьмой. Быть ограниченным пятью чувствами, данными мне от рождения, кажется неестественным. Я понимаю, что если не буду стараться, все станет еще хуже. Не знаю, останется ли эта блокировка навсегда, особенность ли это комнаты, в которой я нахожусь, или же временная рана. Как атенеец, я привык видеть ментальные отражения людей, подобно свечам, которые мерцают за занавесом.

Я плохо переношу его отсутствие. Из-за этого я испытываю желание говорить, лишь чтобы заполнить возникшую пустоту. Но сейчас мне не нужны психические чувства, чтобы заметить отчаяние моего дознавателя. В нем скрывается неимоверная ярость, жажда насилия, и ему едва удается держать себя в руках. Я смогу либо воспользоваться этим, либо же оно подвергает меня ужасной опасности.

— Но даже в этом случае вам потребовалось много времени, чтобы вернуться, — замечает он.

— Мы задержались из-за варп-штормов. Они многие месяцы были непреодолимыми.

Мой дознаватель смеется — кошмарный звук, похожий на треск голосовых связок.

— Так и было. Уверен, ты знаешь причину.

Я ощущаю, как он наклоняется ко мне. Я ничего не вижу, но его дыхание становится громче. Я представляю себе широкий, наполненный зубами рот с высунутым черным языком, хотя не представляю, так ли это на самом деле.

— Вы либо благословлены, либо прокляты, раз сумели прорваться сквозь них, — говорит он, и я чувствую, что ему нравится управлять моей судьбой. — Пока я не решил, что же именно, но мы еще вернемся к этому вопросу.

В отсеке не осталось «Грозовых птиц», а на «Геометрическом» никогда не было «Громовых ястребов», поэтому спускаться им пришлось в войсковом транспортнике. От штатной команды эсминца остался лишь самый необходимый костяк — пару сотен смертных, некоторые из них все еще были в форме Стражи Шпилей. В иные времена, готовя транспортник, они смотрели бы на своих хозяев астартес с благоговением, но события последних месяцев пошатнули их веру. Они увидели руины Просперо, и это окончательно сломило их дух.

Когда на планету обрушился рок, у многих из них оставались там семьи. Каллистон знал, что подобные связи важны для смертных. Сам он не мог вспомнить значение подобных отношений, но ощущал потерю иначе.

После запуска транспортник неуклюже пролетел сквозь сгущающуюся атмосферу, повинуясь командам пилота, словно чрезмерно ретивая лошадь. Колонна управления предназначалась не для рук космического десантника. В воздухе все еще кружились облака пепла, которые яростные бури разносили над континентами.

Транспортник снижался тяжело, вжимая экипаж в удерживающие клети, пока маневровые двигатели боролись с инерционным падением. За все время спуска никто из членов отделения не обронил и слова. Клети поднялись, позволяя воинам взять оружие. Каллистон, Арвида и остальные боевые братья в десантном отсеке плавными движениями магнитно закрепили болтеры и силовые клинки, после чего открылись задние двери.

Десантный отсек наполнился воздухом Просперо. Сквозь ребризер шлема Каллистон ощутил жар, будто исходящий от котла. Воздух все еще был теплым, прогорклым от пыли с руин.

Наступила глубокая ночь. По темно-красному, цвета застарелого шрама, небу то и дело пробегали грязные тени от облаков дыма. Во все стороны тянулись развалины зданий, остовы библиотек и сокровищниц, оружейных и исследовательских лабораторий. Тишину нарушали лишь стихающий рев двигателей транспорта и слабые порывы раскаленного ветра.

Каллистон первым спустился по рампе. Когда он сошел с нее, под его ботинками раздался хруст. Он посмотрел вниз. Земля Просперо блестела. Она вся была покрыта глубоким и ровным, словно упавший снег, ковром из битого стекла.

Когда-то здесь все было из стекла. Пирамиды, библиотеки, галереи. Теперь это — прах.

— Обыскать местность, — приказал Каллистон по воксу. — Приготовить оружие. Встреча в точке «Алеф».

Космические десантники медленно разошлись во все стороны. Двое воинов, которые пилотировали корабль во время спуска, остались охранять его, расположившись у рампы в задней части фюзеляжа. Семеро остальных подняли болтеры и, стараясь производить как можно меньше шума, двинулись по мерцающей стеклянной пыли. Они выстроились грубым полукругом, каждый брат направился к одному из виднеющихся впереди зданий. Воины оставались в пределах ста метров друг от друга, таким образом сформировав широкую сеть. Они принялись прочесывать опустошенные улицы.

Каллистон моргнул-щелкнул на руну, чтобы усилить режим ночного видения. Местность вокруг него засверкала ложными цветами контуров. Он не видел рун целей, жизненных показателей или предупреждений о приближении. Из туманной мглы перед ним выступали лишь оголенные остовы разрушенных домов.

По комм-связи никто не переговаривался. Боевые братья с почтением шли вперед. Они ступали по могилам родного мира.

Каллистон приподнял голову и заметил вздымающуюся из тьмы длинную металлическую балку. Она протянулась на более чем сотню метров в высоту, но была тонкой, словно обожженный древесный ствол. Некогда балка поддерживала массивную конструкцию, но теперь торчала в одиночестве — редкая выжившая после огненных бурь, бушевавших в Тизке.

Город Света. Дом наших людей.

— Есть что-то, брат-капитан? — раздался по личному каналу голос Арвиды.

Сержант шел немного впереди, из-за чего выбивался из общего построения. В другое время Каллистон скорее всего сделал бы ему за это выговор.

— Никак нет, — ответил Каллистон, стараясь сдержать эмоции. Даже на расстоянии в сотню метров он чувствовал скептицизм Арвиды. Когда капитан вновь оказался на Просперо, способность читать разум полностью вернулась, и ему стало ясно настроение каждого боевого брата отделения.

— Возможно, здесь уже ничего не осталось, — заметил Арвида.

— Возможно.

— Так сколько еще мы будем искать?

— Это решать мне. Побереги энергию для охоты, брат.

С этими словами Каллистон отключил комм-канал.

Отделение продолжало идти, все сильнее углубляясь в разрушенный город. Тьма собиралась у оснований обвалившихся стен и окаймляла навесы выжженных плазмой дверных проемов, уводивших в никуда.

Каллистон почувствовал, как его ботинок с хрустом наступил на что-то ломкое, и посмотрел вниз. Он только что раздавил хрупкую и почерневшую, словно уголь, грудную клетку. Судя по размерам, она принадлежала не взрослому.

Он перевел взгляд на раскинувшуюся перед ним улицу. Куда ни кинь взгляд, везде валялись человеческие кости.

Вдруг на дисплее его шлема что-то мелькнуло. Каллистон мгновенно насторожился, хотя сигнал — руна угрозы на самой границе дальности детекторов его доспехов — погас практически мгновенно.

— Капитан, — произнес по воксу Фэрет, один из воинов отделения, — вам стоит взглянуть на это.

Каллистон моргнул-щелкнул подтверждение. Руна угрозы больше не появлялась на дисплее. Возможно, ложная тревога или сбой авгуров дальнего радиуса действия, встроенных в его доспехи.

Маловероятно. Каллистон держал болтер наготове, пока шел к позиции маркера Фэрета, а все его чувства были настороже. Он прекрасно осознавал опасность, а также вероятность.

На Просперо был еще кто-то живой.

— Как ты себя чувствовал, увидев, что стало с твоим миром?

Вопрос удивляет меня. Какая разница, что я вообще чувствую? Проводись это дознание представителем оккупировавших планету войск, мне бы следовало ожидать вопросов относительно расположения остатков моего легиона, о незначительных возможностях выживших воинов — по крайней мере относительно военных аспектов.

Но этот допрос довольно странный. Меня мучают сомнения, что я здесь не просто ради информации. Нет, мой невидимый собеседник жаждет чего-то другого.

— Неудобно, — отвечаю я. — Но ничего более. Мы знали, чего ожидать. Мой сержант — провидец, и он в общих чертах описал, что произошло.

При упоминании Арвиды мне стало интересно, жив ли он еще. Возможно, его сейчас допрашивают в такой же камере или же он лежит бездыханный в стеклянной пыли города.

— Неудобно? — повторяет он.

Слова, похоже, раздражают дознавателя, и его дыхание становится неровным.

— Вы — слабаки, — выдыхает он, и голос становится резким и обвиняющим. — Вы вернулись сюда, чтобы собрать обломки того, что позволили уничтожить. Будь это мой мир, я бы никогда не покинул его. Я бы убил любого врага, посмевшего приблизиться к нему, и плевал бы на приказы примарха. Вы были слабы, капитан Каллистон. Слабы.

Он акцентирует внимание на этом слове, будто выплевывая его. Я ощущаю приближение дознавателя. Теперь он стоит прямо возле стула, едва вырисовываясь во тьме. Меня обдувает горячим и едким, похожим на собачье, дыханием.

— Если бы мы знали… — начинаю защищаться я. Не знаю, почему чувствую необходимость в этом. Неважно, что собеседник думает обо мне, ибо совесть моя чиста.

— Если бы вы знали! — взрывается он, прерывая мой правдивый ответ. На мое лицо летят капли слюны. На мгновение кажется, будто он впал в ярость, но я затем понимаю, что воин смеется. — Только послушай себя, Тысячный Сын. Вы всегда были такими надменными, исследуя миры, которые другие легионы завоевали благодаря своей доблести, и бахвалясь пониманием того, что мы нашли для вас. Вы никогда не любили марать руки кровью. О, нет. За вас это всегда делали другие, чтобы вы больше времени могли проводить в своих библиотеках. Вы хоть знали, какими ничтожествами мы вас считали?

— Прекрасно знали, — отвечаю я.

Это действительно так — мы понимали, насколько сильно наши братья не доверяли нам, и поэтому старались не провоцировать их. Он глубоко заблуждается, говоря, что мы бахвалились своим пониманием. Вместо этого мы скрывали свои знания, пытаясь не демонстрировать их без лишнего повода. Как оказалось, наши инстинкты лишь усугубили положение вещей.

— Вы знали? Вы могли сражаться как воины вместо того, чтобы использовать колдовство. У вас ведь был выбор. Я не понимаю вас.

А был ли у нас выбор? Просперо был миром, пропитанным психическими возможностями Великого Океана. К худу или добру, он коснулся всех нас. Не думаю, что мы могли бы отказаться от данных нам возможностей, хотя понимали, что при этом раздражаем другие легионы.

Но теперь этот вопрос уже лишен всяческого смысла. Мы сделали то, что сделали, и ни одна сила во вселенной не способна изменить прошлое.

— Мы сражались, — говорю я, вспоминая завоевание Сорокопута, когда сам Магнус вел нас в бой. Он был величественен и могуч, как Русс или Лоргар, каждой своей частичкой походя на воплощение мечты Императора о возлюбленном сыне. — Мы играли свою роль.

— Больше нет, — звучит ответ, грубый от нескрываемого торжества. — Ваша роль подошла к концу. Ваши пирамиды разрушены, а хребет вашего примарха-ублюдка сломан.

Он ненавидит нас. Даже после укрощения моего легиона его ненависть не угасла. Возможно, именно поэтому он привел меня сюда. Чтобы позлорадствовать. Мой внутренний взор постепенно возвращается, и я ощущаю бурлящее в дознавателе раздражение. Его оставили здесь, в то время как остальные направились для дальнейших завоеваний. Это один из источников его злости. Вскоре он выплеснет ее на меня.

Но не верю, что все дело только в этом. Я понимаю, сколь много пока скрыто от меня. Почему Просперо был уничтожен? Кто именно обрек нас на эту участь? Неведение для меня большая пытка, чем все, что приготовил дознаватель. Умереть, так и не узнав истину, будет самым печальным исходом, который лишь подтвердит сомнения Арвиды в отношении необходимости нашего возвращения.

Могу ли я воспользоваться неуравновешенностью дознавателя в собственных интересах? Выдаст ли он секреты, если мне удастся вывести его из себя? Это опасный путь. Его едва сдерживаемый гнев схож со звериным, он дикий и всепоглощающий. Но мне нечего терять. Мой легион рассеян, примарх исчез, родная планета превращена в безжизненную скалу. Мне хотелось бы услышать пару ответов перед тем, как он утратит контроль над полыхающим внутри него пламенем и завершит этот разговор.

— Магнус не умер, — говорю я. — Я бы понял, если бы он погиб. Мы вернулись именно в надежде отыскать его. Но, похоже, тебе и так известно все о нас и о том, что случилось с этой планетой. Ты намекаешь на нечто большее, о чем я могу только догадываться. Но раз тебе известно столь много, а мне так мало, не думаешь ли ты, что вопросы следовало бы задавать мне?

В кромешной тьме я заметил лишь мимолетную вспышку грязно-серого цвета. Вырвавшаяся из тьмы перчатка схватила меня за шею. Пальцы болезненно сомкнулись под подбородком и над металлическими узами, удерживающими мою голову.

— Ты для меня всего лишь добыча, предатель, — донеслось до меня грозное рычание. — И ничего больше. Только попробуй забыть об этом, и твоя смерть будет мучительной.

Я не особо боюсь его угроз. Хотя, пытаясь вдохнуть, я понял кое-что другое. Мои черпаемые из эфира силы возвращаются. Пока они слабы, но это ненадолго. Возможно, он знает об этом, а может быть и нет. В любом случае у меня появился крошечный шанс. Чем дольше будет продолжаться допрос, тем сильнее я буду становиться. Возможно, лишь возможно, мне удастся сломать оковы.

Бездарные Воины всегда недооценивали способности разума, скорее всего из-за того, что мы, Одаренные, старались не пользоваться ими без нужды.

Он разжимает кулак, и я глубоко вдыхаю насыщенный кровью воздух. Дознаватель делает шаг назад, хотя я все еще слышу его тяжелое дыхание. Ему с трудом удается усмирить гнев, но тот словно дикий хищник, рвущийся с ослабленного поводка.

— Сколько человек было в твоем отделении? — спрашивает он, с трудом взяв себя в руки.

Это хорошо. Надеюсь, у него много подобных вопросов. Я буду отвечать на них как можно подробнее, позволяя в это же время возвращаться контролю над эфиром.

— Девять, — отвечаю я, и хотя говорю сердито и неохотно, во мне просыпается радость в преддверии грядущего. — Нас было девять.

Когда Каллистон подошел, Фэрет сидел у основания колонны. Она возвышалась на два метра, остальная же ее часть была разрушена, усеивая окружающую землю обломками. Неподалеку виднелись другие останки зданий, от некоторых из них остались лишь висящие над краями воронок раскачивающиеся балки.

— Что там? — спросил Каллисон, приблизившись к Фэрету.

Тот без лишних слов указал на землю.

Среди битого камня лежала перчатка. Каллистон поднял ее и повертел на свету. Цвета латуни, она могла в любой момент развалиться на куски. Перчатка явно была от комплекта силовых доспехов легионеров астартес — ни один смертный не смог бы носить ее. У нее отсутствовали два пальца, и пустые обрубки почернели от гари. На тыльной части, там, где основная керамитовая пластина защищала кулак воина, была нанесена руна. Она не казалась здесь неуместной. Даже Каллистон, которого едва ли можно было назвать экспертом в искусстве, признал, что ее вырезали с великим мастерством.

— А какие наши братья пользуются рунами? — спросил он самого себя.

Каллистон опять вспомнил нападение на Сорокопут, название, которое его легион дал Заливу Ковчега Секундус. Именно там Магнус впервые столкнулся с Руссом, чтобы сохранить библиотеки авенианцев. Это был ужасный день. Каллистон своими глазами видел, как Русс с неутолимой жаждой разрушения в глазах мчался по дороге, и казалось, что космические десантники вступят в бой со своими братьями. Он помнил чистое величие Волков Фенриса, заключенную в их гигантских телах потрясающую мощь. Да, на какое-то время их удалось задержать с помощью колдовства, но в конечном итоге они бы сломали барьер. Волки продолжали бы идти, несмотря на потери, словно вылетевший из орудия снаряд.

Беспощадность. Сила, которую однажды выпустив, уже не остановить.

— Это их рук дело, — юный голос Фэрета стал сиплым от кипевших внутри воина эмоций. — Волки Фенриса.

Каллистон поднялся, не отрывая глаз от перчатки.

Они всегда были главными подозреваемыми. О давней вражде Магнуса и Русса знали все, как и о внезапных и непредсказуемых приступах жестокости Волков. По слухам, суд на Никее был проведен по требованию Русса. Ненависть Волчьего Короля к колдовству дала ему повод, и он, судя по всему, пошел на поводу своей нетерпимости.

Но как он мог осмелиться на подобное? Неужели Русс сошел с ума, предавшись дикости, которая всегда горела в его варварской душе? Или это произошло с соизволения некой высшей силы?

Чем дольше Каллистон смотрел на перчатку, вглядываясь в одну-единственную руну, вырезанную на керамите, тем больше у него появлялось вопросов. Узнать исполнителя это одно, но вот понять причины, которые побудили его на это — совершенно другое.

— Капитан, — доложил по воксу Арвида, нарушив ход мыслей Каллистона. — Доказательство. Мы нашли следы Космических…

— Знаю, — со смертельной усталостью в голосе ответил Каллистон. — Руссовы псы.

— Части доспехов, — подтвердил Арвида. — Они оставили знаки на стенах. Некоторые из них… непристойные.

Тогда Каллистон ощутил укол злости. Волки были дикарями, столь же ограниченными и необузданными, как зеленокожие. Он никогда не понимал их значения в Великом крестовом походе, кроме как осквернять славу просветленного человечества и порочить достижения Объединения. Хуже их были только берсерки Ангрона, но их по крайней мере Магистр Войны взял под свою опеку. Только для Волков Фенриса не нашлось такой же разумной и сдерживающей руки, и теперь они, похоже, утратили последнее подобие контроля.

— Мы находим все больше доказательств, — ответил Каллистон, обращаясь ко всему отделению через канал миссии. — Перегруппируемся у пирамиды Фотепа.

Фэрет тут же поднялся на ноги, когда Арвида еще раз включил комм-связь.

— На планете все еще могут оставаться Волки, — предупредил он. — В этой зоне целей не обнаружено?

— Я ничего не вижу, — сказал Каллистон, выдавая свое раздражение. Арвида всего лишь выполнял свой долг, но что-то в мелочном скептицизме сержанта выводило его из себя. — Выдвигаемся…

В этот момент голова и плечи Фэрета исчезли в вихре доспехов, осколков кости и крови. По улице эхом разнесся грохот тяжелого оружия, сопровождаемого резким треском болтерного огня.

Каллистон метнулся за колонну и почувствовал, как дрожит и разлетается камень под ударами реактивных снарядов. Капитан отполз назад, подальше от огненного шквала под укрытие более прочного участка стены. Вокруг него рвались снаряды, разбрасывая во все стороны мерцающие волны стекла.

По комм-связи раздались тревожные крики и слабые отзвуки болтеров. Его отделение накрыли огнем. С дисплея его шлема исчезли еще две руны жизненных показателей.

Трон, откуда они стреляют?

— Нас прижали сильным огнем! — доложил Орфид в двухстах метрах от него. — Множественные…

Затем его сигнал мигнул и погас, оставив на канале лишь шипение статики.

— Отступайте к моей позиции! — приказал Каллистон, оглядевшись на окружающую его местность. Среди разрушенных зданий было много мест для укрытия, но все они едва ли выдержали бы концентрированный огонь. — Отступайте ко мне. Повторяю, отступайте ко мне.

Он рискнул выглянуть через дыру в стене, стараясь держать голову как можно ниже. На дисплее шлема все еще не отображались руны целей, но их ауспики могли глушить.

В двухстах метрах, у дальнего конца пустынной улицы он впервые заметил движение. Нечто бледно-серого цвета быстро перебежало в укрытие, пригнув голову. Его силуэт угадывался безошибочно — силовые доспехи космического десантника. Других Каллистон не заметил, хотя знал, что их там куда больше. Он проверил магазин и счетчик патронов. Его сердца вошли в быстрый и равномерный ритм, предвосхищавший скорое сражение. Капитан ощутил знакомое пощипывание кожи, когда стимуляторы попали в его кровеносную систему и приготовили мускульно-нервные разъемы панциря.

— Это мой мир, псы, — яростно взревел он. — Так что вам придется сразиться за него.

— Девять, — говорит он. — Девять глупцов. Похоже, у вас не было другого плана, кроме как рыскать среди руин в поисках мусора. Разве вам не приходило в голову, что разрушители Просперо могли оставить на планете войска?

— Конечно, приходило.

— Но вы все же рискнули.

На краткий миг задаюсь вопросом, не попытать ли удачи вновь. Я с легкостью могу вывести его из себя, но главное — время. Пока я сдерживаюсь.

— Да. Но у нас не было иного выхода. Мы были одни, далеко от остатков флота. Оставаясь в неведении, мы были уязвимы. Я решил искать выживших на Просперо, возможно, самого примарха. Мы понимали, что вряд ли кого-то найдем, но у нас были и другие причины, как ты сказал, рыскать среди руин.

Доселе мерное дыхание моего дознавателя замерло на крошечный миг.

— Другие причины?

Я решаю и дальше говорить правду. Допрос в любом случае скоро закончится.

— Из всех человеческих миров Просперо был величайшим хранилищем знаний, — говорю я, не пытаясь скрыть гордость в голосе. — Здесь были библиотеки, которые по полноте могли соперничать даже со знаниями древних рас. В наших хранилищах содержались тайны и секреты, которые не могли полностью разгадать даже мы. Пока вы бороздили звездное море с одним лишь желанием грабить и убивать, мы учились.

В этот момент я вспоминаю, что использовал те же слова, чтобы доказать Арвиде необходимость вернуться сюда. Тогда сержант внимал с так же, как и мой собеседник сейчас.

— Ты говоришь о колдовстве, — говорю я и отваживаюсь на нечто большее. — Но ты ничего о нем не знаешь. Великий Океан представляет собой настолько тонкую материю, что постичь ее можем только мы. Мы смотрим в само вещество варпа и понимаем его сущность. Мы видим проблески будущего, возможности столь грандиозные, что их нельзя описать словами.

На ум мне приходят чудесные картины. Я вспоминаю устройства, которые мы использовали для учения, поиска знаний, исцеления и об их невероятном потенциале. Мы походили на детей, попавших в страну чудес, наши глаза блестели от грез о грядущей славе.

— Я думал, что нам удастся спасти хотя бы что-нибудь из уцелевшего. Если судьба предопределила, что нам следует уйти, то мы могли бы по крайней мере оставить после себя инструменты, которые успели собрать.

— И много вам удалось найти?

Теперь он жаждет получить как можно больше информации. Насмешка в его голосе сменилась чем-то, напоминающим нужду. Возможно, он не понимает, что я вижу его насквозь. Странно, что он такой хрупкий. Мне всегда казалось, что Волки более уверены в себе.

— Нет, — говорю я, разбивая его надежды так грубо, как только могу. — У нас не было времени. И в любом случае едва ли что-то могло уцелеть после принесенного вами разрушения. Вы уничтожили все. Если бы я знал, что за всем этим стоите вы, то ничего другого бы не ожидал. Вы — мясники и психопаты, садисты и глупцы, нижайшие из…

Я знаю, что делаю. Его образ мыслей становится мне все понятней. Я пробуждаю в нем надежду, а затем рушу ее. Я ощущаю хрупкость его разума и бью туда, где боль окажется сильнее всего.

Я замолкаю лишь тогда, когда в мою челюсть с силой врезается кулак. Хотя я привычен к физическому шоку, удар затмевает мои чувства. Дознаватель движется быстро, куда быстрее, чем сумел бы я. Я чувствую, как с хрустом ломается моя челюсть, а голова бьется о металлическую спинку кресла. Внутри вспыхивает горячая яркая боль. Затем мое лицо охватывает вторая волна агонии.

— Ты ничего о нас не знаешь! — ревет он, и в его голосе просыпается ярость.

Постепенно я начинаю понимать, что высвободил нечто невероятной мощи, и все внутри меня сжимается.

Он наносит мне еще один удар, и голова болезненно дергается в оковах. И без того слабое зрение заволакивается красно-черной крапчатой дымкой. Нечто другое — ботинок? -врезается в мою оголенную грудь, ломая и вбивая внутрь спаянные ребра.

— Ничего! — кричит он, и на мои разбитые щеки падает густая слюна. Он орет прямо мне в лицо.

Мне нечего ему противопоставить. Я сделал ход слишком рано, и теперь он точно убьет меня. На меня падают новые, тяжелые словно молоты удары, которые рвут кожу, терзают мускулы и ломают кости. От непрерывных смертоносных ударов голова шатается из стороны в сторону, будто волчок. Если бы не оковы, мою голову уже наверняка бы оторвало.

Затем он останавливается. Благой Трон, он останавливается.

Я слышу, как он все еще ярится, в бешенстве выплевывая неразборчивые слова. Он ходит по комнате, стараясь обуздать спущенные мной темные силы. Я пытаюсь вдохнуть воздух, чувствуя, как натужно работают пробитые легкие. Голова кажется распухшей от крови. Мир вокруг меня словно кружится, густой и размытый от боли.

Его дыхание похоже на звериное, обрывистое и утробное. Долгое время он не говорит. Не думаю, что он способен на это. Ему требуется время на то, чтобы погасить ярость.

— Ты ничего о нас не знаешь, — вновь рычит он, и в его голосе слышится ужасающая урчащая угроза.

Я не могу ответить. Мои губы распухли и растрескались, и я ощущаю, как в ранах скапливается кровь.

— Такой самоуверенный, — сплевывает он, и я чувствую на своем теле густую маслянистую слюну. — Такой чертовски самоуверенный. Но, как выяснилось, ты знаешь даже меньше, чем думаешь.

Он опять приближается, и я чувствую его горький запах. Он о многом говорит. В нем есть что-то звериное, сравнимое с мокрой шерстью охотничьей собаки, но есть и нечто еще. Химическое, скорее всего.

— Ты все еще не знаешь, почему я привел тебя сюда, — говорит он. Я ощущаю его презрение. — Пора пролить немного света.

С этими словами вспыхивают вмонтированные в стены лампы. Внезапный свет приносит лишь новую боль, и мои распухшие веки с трудом закрываются. Из-за запекшейся на них крови мне требуется некоторое время, чтобы хоть немного приоткрыть их.

Я впервые могу разглядеть своего дознавателя. Когда я смотрю на его размытое и плывущее от резкого освещения лицо, мне, наконец, удается рассмотреть некоторые детали.

И именно тогда я начинаю понимать, что действительно ничего не знаю.

Пригнув голову, Ревюель Арвида бежал очень быстро, стараясь при этом смотреть под ноги. Он достиг своей цели — высокой наполовину расплавленной металлической колонны в углу того, что некогда было пересечением двух магистралей.

Сержант прыгнул за колонну и рискнул выглянуть за угол. Посреди улицы лежало тело Орфида. По обе стороны от тела вдоль длинного авеню тянулись пустые остовы зданий. Кругом никого не было.

Сержант взглянул на счетчики дальности на дисплее шлема. Вражеских сигналов все не было, а три его боевых брата уже погибли. Три других активных сигнала приближались к позиции Каллистона в паре сотен метров от него. Арвида находился дальше всех, отрезанный от остальных и блокированный.

Город безмолвствовал, но усилители ауры Арвиды уловили тихий шорох в дальнем конце улицы. К нему что-то приближалось, прячась за дымом и развалинами.

Сержант присел и оперся о колонну. Арвида был из корвидов, мастеров распознавания изменчивого будущего. Вновь оказавшись на родной планете, в окружении знакомого резонанса, он чувствовал себя особенно могущественным, и позволил своему сознанию стремительно подняться по исчислениям.

Арвида узрел расходящиеся перед ним пути, наложенные на схему близлежащих улиц. Многие вероятности были очевидными, они бежали вместе, словно стадо паникующих, мечущихся жертв. Некоторые пути были темными, но большинство — явными. Сержант увидел врагов, их действия и тактику. Они окружали Каллистона. Их были десятки.

— Брат-капитан, — доложил он по воксу. — Советую вернуться к транспортнику. Здесь слишком много…

Арвида умолк, увидев быстро приближающиеся шаги. На самом деле их пока не было, но они скоро послышатся. Ощущение будущего затемняло окружающий мир, показывая течение ближайших событий в призрачном наложении на настоящее.

Сержант поднялся и отступил туда, откуда пришел. Он шел быстрым шагом, держа болтер на уровне груди.

Каллистон молчал. Возможно, их комм-связь глушат. Похоже, врагу известны все их слабые места. Как долго они скрывались, планируя все это?

Арвида добрался до конца еще одного разрушенного авеню. Здесь сходились четыре дороги, на пересечении которых стояла почерневшая статуя Кераса Епистима. Обугленные глаза взирали на восток, весь камень был покрыт маслянистыми потеками.

Арвида видел грядущие следы противников, будто гололиты, и действовал соответствующе. Они двигались наперехват. Некоторые шли по улице, на которой лежал Орфид. Двое других стремительно приближались к его позиции в обход, через жилой блок.

Сержант скользнул под сень статуи, ожидая, пока враги окажутся перед ним. Воины появились пару мгновений спустя, прямо вслед за своими грядущими следами, словно знали, что их двойники находились от них на расстоянии клинка.

Арвида дал им пройти мимо, а затем резко развернулся, выскочил из укрытия, прицелился и сделал два выстрела. Они были направлены в головы врагам, каждому по одному. Первый снаряд идеально попал в свою цель и разорвался, врезавшись в заднюю часть заляпанного кровью светлого шлема. Жертва пошатнулась, сделала еще шаг вперед и тяжело свалилась на землю, разметав во все стороны осколки стекла.

Но предсказания не бывают идеальными. Второй снаряд скользнул по доспехам другого космического десантника, отчего тот дернулся, но не упал. Воин практически мгновенно восстановил равновесие, а затем оглянулся и резко развернулся. В Арвиду полетел луч раскаленной добела плазмы.

В это время корвид уже начал двигаться, бросившись под защиту статуи, прежде чем камень содрогнулся от энергетического импульса. От второго выстрела она раскололась, полностью развалившись на куски. Арвида выскочил из-под падающих обломков, на ходу выпуская очередь из болтера.

Враг также не стоял на месте. Он рванулся в ближний бой. В левой руке враг сжимал цепной топор, который гудел словно рой разъяренных насекомых. Его движения были мощными и стремительными, идеально выверенными и ведомыми всесокрушающей силой. Цепной топор летел, метя в грудь, но затем резко дернулся к шее Арвиды.

Без помощи предсказания он был бы уже мертв. Его противник был быстрее и сильнее. Но когда оружие изменило траекторию, Арвида уже двигался, уклоняясь от предначертанного пути кромсающих зубьев. Умело сместив вес под промчавшимся над головой навершием топора, сержант ушел от удара и трижды выстрелил в лицо врагу. Болт-снаряды мгновенно взорвались, разбросав обоих воинов в разные стороны.

Арвида тут же вскочил на ноги, держа болтер наготове. Но необходимости в этом больше не было. Лицо врага превратилось в пустую скорлупу из крови, фрагментов шлема и осколков кости.

Какой-то миг сержант стоял над поверженным воином, чувствуя, как по сосудам пульсирует кровь. Только что он впервые столкнулся так близко с теми, кто охотился за его отделением.

Стоило ему взглянуть на символы на наплечниках, его удовлетворение от убийства сменилось шоком. Но затем в его ощущении будущего эхом, словно отголоски сна, разнеслись звуки погони. Остальные воины быстро приближались.

Арвида бросился бежать в сторону транспортника, петляя между нависающими обломками зданий. В одиночку ему не пробиться к позиции Каллистона, а своей бессмысленной гибелью он не принесет никакой пользы. Единственным выходом было поднять корабль в воздух и попытаться вытащить остальных.

Скрываясь среди теней, словно гуль, сержант пытался осмыслить увиденное.

Но в этом не было смысла. Вообще никакого смысла.

Доспехи моего собеседника, которые в кромешном мраке казались серыми, на самом деле грязно-белого цвета. Некогда его наплечники были выкрашены ярко-синим, хотя теперь каждая видимая поверхность его доспехов покрыта толстым слоем коричнево-красной грязи.

Так он — Пес Войны. Или, как они стали называть себя, Пожиратель Миров. Принятое имя нелепо, ибо оно искажает все, за что должны бороться легионеры астартес. Хотя, насколько я понимаю мировоззрение воинов других легионов, оно прекрасно отображает сущность. Они пожирают планеты. Мне приходилось слышать истории о погромах, учиняемых безумными последователями Ангрона, от которых все внутри меня сжималось. Единственный легион со схожей репутацией — Волки, поэтому неудивительно, что сначала я подумал, будто меня удерживает один из Руссовых псов.

Пребывая во мраке, я представлял, что мой дознаватель будет походить на зверя, мечущегося на грани безумия. Практически так и оказалось. Пожиратель Миров стоит с непокрытой головой, демонстрируя совершенно искаженные черты лица. Его кожа бронзовая и гладкая, под бровями таятся глубокие тени. У него длинные скулы и массивный подбородок. Его полностью обритая голова целиком покрыта шрамами. Вдоль висков через равные промежутки торчат железные штифты. В другом легионе они бы указывали на срок службы, но я знаю об их истинном предназначении. Как и в случае со всеми Пожирателями Миров, это вживленные под кожу имплантаты, давно запрещенные Императором. Их запретили не просто так. Они ускоряют приступы гнева и усиливают его, превращая и без того накачанную тестостероном машину смерти в настоящего уничтожителя всего живого.

Но есть кое-что еще. Стоящий передо мной космический десантник не простой Пожиратель Миров, если подобное о них вообще можно так сказать. Некоторым избранным воинам из этого вселяющего ужас легиона удалось прославиться даже вне пределов своего замкнутого братства. Он — один из них. Даже без помощи ослабленного внутреннего взора я понимаю, что нахожусь в присутствии Кхарна, капитана восьмой штурмовой роты и советника примарха. Если мне нужно подтверждение того, что смерть моя близка, то оно перед глазами.

Он смотрит на меня. Его глаза желтого цвета, словно скисшее молоко, с красными кругами там, где веки оттянуты назад. На висках пульсируют вены, темными петлями бугрясь на натянутой коже. На подбородке все еще висит слюна. Если мнекогда-нибудь захочется представить психопата, то я непременно вспомню этот образ. Кхарн кажется практически пародией на самого себя, апофеозом смертоносного безумства, ходячий котел рвущейся наружу жажды крови.

Он не всегда был таким. Даже в историях, которые мне приходилось слышать, он был яростным, но не безумным. Что-то изменило его. Что-то ужасное.

— Почему я здесь? — спрашиваю я.

Кхарн улыбается, но без насмешки. Кажется, будто его лицевые мускулы сами по себе искривились в оскале, который он уже не может сдерживать.

— Я здесь по той же причине, что и ты, — говорит он. — Чтобы копаться в обломках, выискивая что-нибудь ценное.

Даже в моем ослабленном состоянии эта картина вызывает удушающий горький смех. Я не могу представить, как Пожиратели Миров что-то ищут. Они — лишь машины разрушения и ничего больше.

— И ты нашел то, что искал?

Кхарн кивает.

— Глубоко под Тизкой есть одна каверна. Ты знаешь ее — Отражающая Пещера. Мы предполагали, что, несмотря на тщательность Волков, они могли забыть о ней. Я приказал оттуда кое-что вынести.

Кхарн достает из доспехов железный кулон. Он имеет форму волчьей головы, воющей на фоне полумесяца. Металл черный, словно его слишком долго продержали в огне.

— Лунный Волк, — говорит Кхарн. — С его помощью твой примарх связывался с Гором. Когда-то он был частью доспехов Магистра Войны, поэтому они обладают симпатической связью.

Он говорит так, будто эти слова могут для меня что-то значить, хотя я изо всех сил стараюсь понять их смысл.

— Им можно воспользоваться вновь, а Гор пока не желает вступать в разговоры. Кулон будет уничтожен, и тем самым закроется еще одна потенциальная брешь в нашей защите. Затем, хвала богам, я смогу заняться более полезной работой.

— Не понимаю, — говорю я, и от упоминания богов мне становится неуютно. — Причем здесь Гор? Что здесь случилось?

На этот раз Кхарн не улыбается, но я чувствую внутри него злобное удовлетворение. Даже больше. Он сгорает от агонии, агонии, которую можно заглушить лишь убийством. Кхарн прибыл на Просперо не только ради Лунного Волка.

— Ты и правда ничего не знаешь, — говорит он. — Я хотел выпытать что-нибудь полезное, но вижу, ты ничего не знаешь. Поэтому я буду мучить тебя иначе.

Он наклоняется вперед, и я отшатываюсь от его дыхания, воняющего сырым мясом.

— Слушай меня, Тысячный Сын, и я расскажу тебе историю. О великих переменах, происходящих в галактике, о крушении всех надежд твоего примарха и финальном триумфе благородного сильного над трусливым слабым. А затем, прежде чем убить тебя, о последней цели этого крестового похода, который люди в своем бесконечном неведении начинают звать Ересью.

От стрельбы закладывало уши. Болтерные снаряды разрывались в окружающих стенах, размалывая их в пыль. Враги также подтянули тяжелое оружие. Над головой Каллистона пронеслась ракета и врезалась в каменную балюстраду в пяти метрах от его позиции.

Капитан Тысячи Сынов лежал в старой воронке где-то в районе центра города. Вместе с ним у самого края вздыбленной земли прятались два воина его отделения, их плечи сотрясались раз за разом, когда они выпускали во мрак очереди реактивных снарядов. Вражеский огонь был настолько плотным, что им едва удавалось отстреливаться, и теплый ночной воздух то и дело прошивали летящие в их направлении трассирующие снаряды. На дне воронки неподвижно лежало четвертое тело.

— Приготовиться к отступлению, — приказал Каллистон, наблюдая за тем, как заканчиваются снаряды в магазине. У него не оставалось иного выбора. Из-за темноты и расстояния он не мог определить количество врагов, но, судя по всему, к ним приближалось не менее тридцати космических десантников. Эту позицию им не удержать.

— Куда, брат-капитан? — спросил Леот, один из двух выживших Тысячных Сынов. В его голосе не чувствовалось страха, но звучал укор. Он понимал, насколько малы их шансы.

— К транспортнику, — ответил Каллистон, заменяя магазин. — Но не напрямик. Прорвемся к колоннаде, а оттуда пойдем в обход.

По болтерным вспышкам он вычислил ближайших врагов, затем вылез на край воронки, выпустил прицельную очередь и закатился обратно в укрытие. Едва капитан приземлился, как толстый слой земли, стекла и мусора, на котором он лежал еще мгновение назад, разметало вражеским огнем. Затем в его сторону понеслись новые болтерные снаряды, а над головой просвистела вторая ракета.

— Пошли, — произнес Каллистон, приказывая бойцам двигаться вперед, пока сам он прикрывал отступление.

Стараясь держаться в тени воронки, оба космических десантника побежали к дальнему краю кратера. Взобравшись наверх, они бросились вперед. Каллистон добрался до склона, выпустил еще одну очередь и рванул следом. Он стремительно поднимался по неровной земле, ощущая, как та дрожит от рвущихся вокруг снарядов.

Затем Каллистон оказался на уровне улицы и бросился за боевыми братьями, высматривая по пути укрытие.

Слишком поздно капитан понял, что оттуда, куда они направлялись, к ним приближались новые враги.

— Нас атаку… — начал было он, но умолк, заметив клубящийся шлейф ракеты.

Она врезалась в землю прямо перед ним, ввергнув его в ревущую смесь боли и кувырков. Каллистон почувствовал еще несколько ударов по доспехам, один из которых пришелся ему в грудь. От близких взрывов тело капитана подбросило вверх, а затем он врезался во что-то неподатливое. Его спина болезненно выгнулась, и он почувствовал, как дробятся кости правой ноги. Зрение Каллистона помутилось, а окружающий мир окрасился плывущей смесью цветов.

До него смутно донесся топот приближающихся шагов и обрывистый рев болтеров. К его лбу приставили ствол, который резко звякнул о гладкую поверхность шлема.

— Нет, — раздался неподалеку голос, похожий на звериный и наполненный едва сдерживаемым желанием убивать. — Живым.

Затем тело Каллистона, словно грозовой молнией, обожгло болью. Он начал соскальзывать в забытье. Его поглотила тьма.

Я всегда почитал за дар возможность проникнуть в человеческий разум, ценил способность понимать, говорит мой собеседник правду или же лжет, тогда как неодаренные смертные узнают это по учащенному пульсу, потоотделению или бегающим глазам. Подобная сила кажется мне одной из ценнейших в арсенале, еще одно свидетельство неизбежного прогресса, который человечество совершает на пути к божественности.

Теперь я понимаю цену такой проницательности. Я не могу усомниться в том, что мне говорят. Я не могу сказать себе, что Кхарн скрывает от меня правду, ибо его разум похож на прозрачную чашу, в которой ничего не утаить.

Поэтому я должен верить. Должен верить, когда он говорит о завершении Великого крестового похода и обращении примархов к тьме, о надвигающемся шторме, который уже тянется к Терре. Должен верить, что мой генетический отец, которого я почитал вместе со всеми боевыми братьями, оказался виновным в ужасной ошибке и сбежал из физической вселенной вместе с остатками нашего легиона. Должен верить, что моя жизнь теперь бессмысленна, что она — последний отголосок войны, в которой я так и не принял участия.

Пока он говорит, я начинаю приходить в себя, а мои способности возвращаются быстрее прежнего. Мое тело вступает в стремительный процесс исцеления, ставший возможным после того, как в него имплантировали улучшенные органы. Я готовлюсь выживать дальше и противостоять всему, что встанет у меня на пути.

Вот кем я стал — машиной выживания. Невзирая на тяжелые травмы, моя кровь продолжает свертываться, сухожилия — срастаться, а кости — заделывать трещины. Рассказывая в столь мучительных подробностях, он дарит мне драгоценное время. У меня есть оружие. Я могу причинить ему вред, а, возможно, и убить его. Знает ли он об этом? Или же я настолько ослаб, что Кхарн не видит во мне угрозы?

Наверное, он прав. Мой дух, моя уверенность — они исчезли. Поступки Магнуса либо слишком хитры для понимания, либо же попросту злы. В любом случае я могу сконцентрироваться только на предательстве.

Почему он отослал нас? Магнус понимал, что мы постараемся вернуться или что мстительные силы, разрушившие этот мир, начнут преследовать нас в пустоте. Он был величайшим из нас, магусом, который яснее всех прозревал изменчивые пути Океана. Поэтому я не могу списать все на простое упущение. Здесь есть некий план. Во всем есть некий план.

— Итак, Тысячный Сын, — спрашивает мой мучитель. — Что ты из этого понял?

Он наслаждается моим унижением. Это отвлекает его от собственных мучений. Старый как мир способ — сильный причиняет боль, чтобы самому отвлечься от нее.

Это не сработает. В конце боль все равно вернется, даже если перед этим он убьет все живое в галактике.

— Вы вступили в союз с предателем, — говорю я, чувствуя, как в моих словах звенит пустота.

— Ты зовешь его предателем. История же наречет его искупителем.

— И ты говоришь, что Волки Фенриса сделали это, дабы наказать нас за предательство? Тогда почему вы охотитесь за нами?

— Они пришли за вами потому, что считали, будто вы переметнулись на сторону врага. Мы же пришли за вами потому, что знаем — это не так. Не по-настоящему. Не наверняка. Наша цель требует полной самоотдачи.

— Так вы никогда не верили в Объединение? Оно всегда было для вас тяжким бременем?

Кхарн кривится. Он похож на ребенка, его эмоции легко читаются. Мой внутренний взор здесь не требуется — теперь его может прочесть даже самый захудалый практикус.

— Мы верили в него, — рычит он, и в его голосе снова пробуждается жестокость. — Никто не верил в него сильнее нас. Никто не прилагал больших усилий, чем мы.

Он приближается ко мне. Из-за яркого света его глаза блестят.

— Мы были бойцами, — говорит он. — Мы сотворены по образу и подобию нашего примарха так же, как вы являетесь сынами своего, но его предали и бросили, едва власть над галактикой перешла от воинов к хозяевам рабов.

Я не знаю, кто такие хозяева рабов, но это не важно, ибо Кхарн говорит уже не со мной.

— Они вновь призовут нас, чтобы мы сражались в их битвах, пока сами будут посмеиваться в своих хоромах. Они — публика, которая с ужасом будет взирать, как мы поднимаемся к ним наверх. Мы сделаем с ними то, что Ангрону следовало сделать в Деш’еа. Мы высвободим заключенный в нас потенциал.

Я вижу, как бегают его глаза, и могу лишь догадываться, какие перед ним предстают видения. Подобно пророку, увязшему в собственных грезах, Кхарн заперт в мире хрупких воспоминаний и паранойи. Его разуму нанесен колоссальный урон. Вся его энергия и мощь оказались заключены заключены в безумной машине.

Довольно. Пришло время показать, насколько много я понимаю.

— Ты прибыл сюда не ради Лунного Волка, — как можно тише говорю я. — Ты здесь, потому что знаешь об устройствах, некогда существовавших на Просперо. Ты надеялся найти лекарство.

Это заставляет его замолчать. Он смотрит на меня, на его губе, словно бриллиант, сверкает капля слюны.

— Время еще есть, — говорю я, хотя понимаю, в каком опасном положении нахожусь. Мне интересно, был ли бой запланирован заранее. — Устройства уничтожили, но я могу восстановить их, могу исцелить твой разум, могу извлечь имплантаты и вернуть тебе покой, могу погасить огонь, все время ведущий тебе вперед и заставляющий тебя делать то, что ты считаешь презрительным. Я знаю, что даже сейчас частичка твоего разума презирает себя за содеянное.

Слюна свисает с его застывшего лица.

— Я могу помочь тебе, брат. Могу исцелить твой разум.

Он закрыт от меня и замер в нерешительности. Будь я корвидом, то смог бы увидеть, как перед ним разветвляются пути будущего. Сейчас он на распутье, то, что древние называли кризисом. Он может выбрать — отступить или очертя голову броситься вперед. Я не могу вмешиваться. Малейшая попытка вызовет взрыв, который снесет меня, словно хворостинку во время бури.

На один удар сердца я осмеливаюсь поверить в него. Он смотрит на меня, и я вижу доказательство своих предположений. Он погружен в мир боли, которая лишь временно заглушается убийствами. Я знаю, что мои слова достигли частички его старого «я», которое еще теплится в нем. Знаю, он слышит меня.

И сейчас мы наедине где-то среди руин Просперо, крошечное отражение битвы воли, разворачивающейся сейчас по всей галактике.

И на одно-единственное мгновение я осмеливаюсь поверить.

— Колдун! — затем ревет он, и с его губ слетает слюна. — Тебе не исцелить это!

Словно добыча, которая срывается с копья, он высвобождает свой гнев, мотая головой из стороны в сторону, с его бронзовой кожи летит пот. Он сжимает массивные кулаки, и я понимаю, что вскоре они дотянутся до меня. Его лицо искажается гримасой ожесточенной ярости, выражение, которое наверняка останется на нем еще долгие тысячелетия, если мне не удастся остановить воина сейчас.

Он принял решение.

Я выкрикиваю слова силы, слова, которые считал забытыми до этого момента. Я слаб и пленен, но уроки продолжительного кондиционирования все еще сильны.

Я — атенеец, мастер скрытых путей разума, и знаю, что в галактике есть иное оружие, помимо клинков и кулаков.

Оковы распадаются, освобождая меня. Я поднимаюсь со стула, окутанный вспышками высвобожденного эфира, невзирая на протестующие стоны сломанных конечностей.

Пожирающий Миры бросается на меня, и в его покрасневших глазах видна жажда убийства. Показав источник его злобы, я причинил ему боль, и теперь он не остановится до тех пор, пока стены не покроются моей кровью.

Но мы находимся на моей планете, древнем источнике могущества моего легиона, и сам прах Тизки подпитывает мою силу. Я намного сильнее, чем он думает.

Кхарн кричит, это чудовище с разрушенной психикой, когда с грохотом несется ко мне. Я принимаю вызов, ибо совесть моя чиста.

Я не могу излечить Кхарна, поэтому мне придется убить его.

Арвида прибыл к месту высадки как раз вовремя.

Как раз вовремя, чтобы увидеть, как тела пилотов тащат по земле, оставляя следы крови на острых осколках. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как на корпус транспортника устанавливают бронебойные заряды. Как раз вовремя, чтобы услышать сиплый смех берсерков, вылезающих из машины.

Вокруг опустевшего десантного отсека собралось двадцать семь Пожирателей Миров. Один из них лежал в пыли с пробитыми болтерными снарядами доспехами. Другими жертвами были лишь двое воинов Тысячи Сынов, которых оставили охранять транспортник. У них не было шансов выстоять.

Арвида пригнулся, спрятавшись за спутанным ограждением из наполовину расплавленных балок в тридцати метрах от них. На глазах сержанта с его братьев сорвали шлемы. Берсерки принялись раз за разом наносить удары по ничем не защищенным лицам. Их головы безжизненно мотались из стороны в сторону, превращаясь под бессмысленным градом ударов в сгустки крови и выпирающих хрящей. Пожиратели Миров вновь и вновь взрывались смехом, радуясь каждому меткому удару.

Арвида отвернулся. Он чувствовал злость, но не на воинов Ангрона. Они были обычными дикарями и давным-давно утратили все, кроме бессмысленной жестокости. Настоящая злость сержанта была направлена на Каллистона, который привел их сюда вопреки его совету. Капитан всегда слишком сильно верил в судьбу. Саму мысль о том, что Магнус может ошибаться или что лидерские качества примарха переоценены, он категорично отвергал. Так оно и было. Им следовало оставаться в космосе, пытаясь найти других выживших, после чего восстановить легион. Просперо был лишь кладбищем.

Но даже сейчас многое оставалось неясным. Арвида еще мог понять, почему на Просперо побывали Волки, но с Пожирателями Миров все обстояло совершенно иначе. Эти два легиона действовали заодно? Против Тысячи Сынов обратились все остальные легионы? Если так, то почему сейчас? И для чего? Пожиратели Миров сорвали с поверженных воинов остальные части доспехов, после чего началось настоящее осквернение. Крики и рев разорвали безмолвие мертвого города.

Арвида взглянул на дисплей шлема. Все его отделение погибло, маркеры их жизненных показателей погасли. Он остался один на один с врагом, которого ему не одолеть.

Безопаснее всего было бы отступить, скрыться по тихим улицам и ждать изменений. Он понимал, что довольно скоро ему придется уйти, но творившееся у него перед глазами изуверство оскорбляло все законы честного ведения войны. Его легион никогда их не нарушал.

Сержант поднялся из-за укрытия и плавным движением вскинул болтер. Прицелившись, Арвида увидел путь, который в будущем проделает снаряд, и несколько успокоился из-за того, что выстрел окажется метким. Он нажал на курок, затем стремительно развернулся и бросился в тень.

Арвида не увидел, но услышал, как капитан Пожирателей Миров рухнул на землю с расколотым надвое шлемом. Затем сержант услышал яростный рев и топот сорока ботинок, когда банда помчалась на звук выстрела.

Он бежал, стараясь не поднимать голову, ныряя и уклоняясь от болтерных снарядов. Резкие и свирепые звуки погони громом раздавались у него в ушах. Если Пожиратели Миров поймают его, то ему повезет, если он умрет быстрой смертью.

Арвида побежал еще быстрее, едва замечая уходящие в ночь остовы зданий вокруг. Он знал, что этот выстрел был необдуманным. Даже глупым.

Но по крайней мере на какое-то время он испытал облегчение.

От его силы захватывает дух. Кажется, будто от легионера астартес в нем осталась лишь безудержная ярость. Его кулаки размываются в воздухе, ведомые огромной физической мощью могучего тела. Он безоружен, но это и не важно. Он создан для того, чтобы крушить врагов голыми руками.

Кхарн постоянно атакует, используя малейший шанс пробить защиту. Я отбиваюсь изо всех сил, целясь в его единственное уязвимое место. Я вижу его разум таким, каким он станет в будущем — источником неутолимой и вечной жестокости. Краткий миг, в котором я видел иного Кхарна, ушел безвозвратно, и теперь осталась лишь его извращенная часть. Я могу атаковать его разум, напрягая телепатические мускулы так, как он свои невообразимо мощные физические мышцы, хотя, боюсь, мои атаки едва ли наносят ему сколь-либо ощутимый урон.

Он уворачивается от порожденных варпом ударов, которые сразили бы более слабых противников. Я понимаю, что наношу ему раны, но он не обращает на них внимания. Скорее всего, мне не удастся причинить ему боли сильнее той, которую он наносит себе сам.

— Колдун! — вновь ревет он и идет на меня, размахивая руками.

Я отпрыгиваю в сторону и врезаюсь в металлическую стену камеры, еле уклонившись от его кулака. Тогда я высвобождаю все, что у меня есть — вихрь выжигающей память боли, способный разорвать человеческий рассудок и растворить его, словно магнезий в воде.

Но рассудка в нем осталось так мало, что он едва пошатнулся.

Я пытаюсь воспользоваться уязвимостью и наношу тяжелый удар в голову. Мой кулак попадает в цель. Удар хорошо поставлен, и я бью изо всех сил. Его голова запрокидывается назад, и кровь смешивается в воздухе со слюной.

Затем мне приходится уклоняться от яростного ответного удара. Он подобен вихрю, буре ударов. Я чувствую сильную боль, когда его ботинок попадает мне в бедро. Слышится громкий хруст кости.

Я отползаю от него, распластавшись по полу. Меня вновь бьют ногой, ломая бедренную кость. Без доспехов я с трудом могу противостоять столь мощным атакам. Мое отрицание очевидного достойно лишь смеха.

Я перекатываюсь на спину, и кулак с силой врезается в пол рядом с головой.

Кхарн возвышается надо мной. Из его рта идет пена, глаза вылезают из распухших глазниц.

Меня погубила моя же жалость. Жалость — единственное чувство, которого он больше не может выносить, ведь она напоминает о том, кем он некогда был. Не предложи я ему исцеление, возможно, он бы оставил меня в живых. Наверное, он сумел бы доказать мне правоту своей цели, и я бы присоединился к освобождению галактики, как он выражался.

Но меня не оставляет мысль о том, что все же следовало попытаться. Когда я смотрю на маску безумной лихорадочности, то вижу, какая судьба постигла бы меня, присоединись я к этому темному крестовому походу. Он потерял самого себя, а то, что от него осталось, едва ли можно назвать человеком.

Сжатый кулак в перчатке врезается мне в лицо. И без того ослабленные кости вминаются внутрь. Я чувствую, как затылок оставляет вмятину в металлическом полу, и липкую кровь, когда голова попадает туда во второй раз.

У меня все кружится перед глазами. Смутно ощущаю второй удар по ребрам. Мое тело взрывается сплошным хором боли, разносящимся нестройным многоголосием.

Затекшими кровью глазами я вижу, как ко мне несется последний удар. Хорошо, что я вижу причину своей смерти. Как верный сын Империума, я никогда не желал иного.

Прежде чем наступит смерть, у меня остается время для одной-единственной мысли.

Я дал тебе выбор, Кхарн. После моей гибели, после того, как пройдет приступ бешенства, ты вспомнишь об этом. Ты мог все изменить.

Уверен, это знание будет преследовать его. Мне страшно подумать, во что он превратится, когда пелена безумия спадет с его глаз, и ему придется столкнуться с этим.

Могу лишь догадываться. Скорее всего, его ничто более не сумеет сдержать, и он станет бросаться на всякого, кто попытается использовать его ради собственных целей. Никто не будет повелевать им, ибо он утратит контроль над самим собой.

Когда его кулак достигает цели, это все, о чем я думаю. Эта мысль не приносит удовлетворения. И, конечно, удовлетворения более не будет ни в чем.

Арвида продолжал бежать. Мертвый город кишел отделениями Пожирателей Миров, которые рыскали среди жилых кварталов, подобно бандам из подулья. Пока он опережал их. Сержант знал Тизку куда лучше и прекрасно помнил хитросплетение ее улиц. Более того, ощущение будущего все еще действовало, заранее предупреждая его о тупиках и не давая совершить ошибку.

Долго так продолжаться не могло. Через какое-то время ему придется отдохнуть, поспать и поесть. Его улучшенное тело могло действовать много дней без единого признака усталости, но не вечно. Волки сожгли Просперо практически дотла, поэтому найти здесь хоть что-то будет задачей не из легких.

Чтобы выжить, нужно было оставаться в городе, скрываясь от погони и пытаясь найти транспорт, на котором удалось бы убраться с планеты. Скорее всего, «Геометрический» все еще находился на орбите, хотя все попытки послать сообщение оказались безуспешными. Корабль был хорошо вооружен, но ему вряд ли удалось бы пережить столкновение с крупным боевым кораблем Пожирателей Миров.

Итак. Варианты ограничены, а выживать придется долгое время.

Каллистон был глупцом. Возвращение на Просперо было явной ошибкой, вызванной чрезмерной верой в примарха. Арвида никогда не разделял подобного мнения, даже в лучшие времена легиона. Какой бы катаклизм здесь не произошел, Магнус был не в силах воспрепятствовать ему, поэтому продолжать верить в его стратагемы по крайней мере глупо. Всякий выживший после Просперо теперь оказался в одиночестве, разбросанная по галактике кучка воинов, сравнимая с обломками потерпевшего крушение галеона.

Арвида не знал, скольким его братьям удалось выжить. Возможно, сотням. Возможно, он остался один.

Сержант взобрался по длинному пологому подъему, ведущему из руин центральной части города. Затем Арвида бросил взгляд на проделанный путь. Отсюда он видел весь центр Тизки. Звездный свет заставлял стеклянные поля сверкать, словно жемчуг. Он был прекрасен.

Город Света.

На мгновение сержант замер, вспоминая, каким тот некогда был. Все замерло. Даже облака дыма, казалось, застыли в кратком миге спокойствия.

Лишь в одном он был уверен. Арвида знал, как может знать только корвид, что смерть настигнет его не на Просперо. Вряд ли сержант искал именно такое утешение, но по крайней мере благодаря этому он понимал, что есть смысл рассчитывать следующий ход.

Он выживет. Найдет истинные причины гибели легиона и будет продолжать жить, чтобы сразиться с виновниками. Не остановится и не отступится до тех пор, пока ему не откроется все, и не получит оружие против врага.

— Знание — сила, — прошептал он.

С этими словами Арвида отвернулся и бесшумно заскользил к руинам. По дороге тусклый свет магмы на мгновение озарил его наплечник, на котором была нарисована змеиная звезда, обвивающаяся вокруг черной головы ворона, символа его культа-дисциплины.

Затем он исчез, превратившись в тень среди теней.

Гэв Торп ЛИК ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Искусственные глаза осматривали космос, выискивая предательское отраженное излучение, выглядывая яркую точку, выслеживая малейший намек на тепло среди холода. Где-то там, в тени колец Исствана-6, затаился враг. Мельчайшие частицы льда и пыли обеспечивали надежное укрытие для звездолета, особенно учитывая радиацию и облака остаточной плазмы после прошедшего недавно сражения.

Пустоту бороздило шесть кораблей. Первой двигалась боевая баржа «Гнев Посвященный», за ней, рассредоточившись на несколько сотен тысяч километров, флотилия из двух ударных крейсеров, гранд-крейсера и еще двух эсминцев. Они осторожно приближались к Исствану-6, не зная, сколько врагов смогло ускользнуть из первой битвы. Отключив плазменные реакторы, корабли по инерции шли в сторону границы системы — вся мощность была перенаправлена на ряды антенн-сканеров в носовых частях.

На командном мостике «Гнева Посвященного» капитан-лейтенант Най Уош Делеракс неотрывно следил за главным экраном. По огромному монитору, занимавшему едва ли не всю дальнюю стену мостика, бессистемно бежали строчки данных проверки и результаты сканирования. На нем был изображен Исстван-6, чьи золотисто-синие кольца холодно сверкали в тусклых лучах местного светила.

— «Усердный» докладывает о возможном положительном результате сканирования в секторе восемь-тета, — доложил один из находящихся у консоли сканнера помощников. Хотя он и не принадлежал к числу легионеров, ему провели аугметическую операцию, а левый глаз заменили бионическим имплантатом, который мерцал красным цветом в ярком свечении экрана. — Для астероида объект слишком крупный, но, возможно, это просто неизвестный нам спутник.

Делеракс перевел взгляд на указанную область в верхней части экрана. Бессмысленная затея, осознал он, даже его усиленные глаза ничего не заметят раньше систем боевой баржи, особенно учитывая то, что визуальное изображение на мониторе основывается на поступающей информации. Если «Гнев Посвященный» не видел врага, то не увидит и он.

— Передай «Усердному», приблизиться к источнику на расстояние в пятьдесят тысяч километров, — произнес Делеракс, оторвав взгляд от экрана. — «Справедливому Агрессору» — перейти на тригонометрический пункт.

— Слушаюсь, капитан-лейтенант, — ответил помощник.

При мысли о том, что он может настичь жертву, Делеракса пробрала дрожь возбуждения. Он уже не один день тщетно прочесывал внешние пределы системы Исстван, и почти смирился с тем, что здесь никого не было.

Предкортикальный имплантат тут же отреагировал на смену настроения. Устройство слабо завибрировало, посылая в мозг Делеракса волну химикатов. Все его чувства обострились в мгновение ока. Он ощутил запах пота людей у консолей и масла в оборудовании. Почувствовал статику на экранах и легкие колебания воздуха от вентиляторов над головой. Сине-белые цвета доспехов стали ярче, каждое шипение, писк и вдох на мостике громом отдавались у него в голове.

— «Усердный» подтверждает контакт, — радостно воскликнул помощник. — Идентификация успешно завершена. Это корабль Саламандр, классификация — ударный корабль.

— Наконец-то! — Делеракс выплеснул давно сдерживаемое раздражение, после чего развернулся и прошел к пульту связи. — Сигнал флотилии. Выполнить маневр для немедленной атаки. Врагу передать следующее: говорит капитан-лейтенант Делеракс из Пожирателей Миров. Не открывать огонь и приготовиться к нашей высадке. Неподчинение карается смертью. Это первое и последнее предупреждение.

— Они пытаются сбежать, — воскликнул офицер у сканнера. — Отступают от Исствана-6, набирают скорость.

— Флотилии двигаться на перехват, — сказал Делеракс. — По возможности целиться в двигатели. Если они уйдут, вы ответите передо мной лично!

Теперь имплантат Пожирателя Миров работал на полную мощь, ускоряя ток крови и усиливая тело в преддверии сражения. Это походило на удивительную смесь ясности и эйфории: общее ощущение живости, приятно затуплявшее мысли капитан-лейтенанта, в то время как инстинктивные реакции все ускорялись, захлестывая Делеракса чувственной волной.

Когда флотилия Пожирателей Миров активировала двигатели, крейсер Саламандр развернулся в сторону границ системы и на полной скорости направился к следующему укрытию — скоплению астероидов в пятистах тысячах километров от Исствана-6. Корабли Пожирателей Миров, словно стая гончих, рванули следом, благодаря более мощным двигателям «Гнев Посвященный» оказался впереди.

— Варп-торпеды к бою, максимальный разброс, — приказал Делеракс, когда расстояние до крейсера Саламандр стало сокращаться. Если тот успеет скрыться в астероидном поле, неповоротливая боевая баржа вероятнее всего упустит добычу, а Делеракс лично жаждал нанести добыче смертельный удар.

Саламандры все еще находились в нескольких тысячах километров от спасительного убежища, когда артиллерийский капитан доложил, что они вышли на предельное расстояние полета торпед. Делеракс пока не отдал приказа открыть огонь, посчитав расстояние слишком большим. Он нетерпеливо мерил шагами мостик, решив выпустить торпеды так, чтобы у врага не оставалось времени на размышления, и он не успел бы достичь астероидного поля.

Делеракс стал слушать, как один из помощников отсчитывает оставшееся расстояние, временами поглядывая на главный экран. Местоположение ударного крейсера было на прицеле, но сам корабль находился пока слишком далеко, чтобы его можно было увидеть даже при максимальном увеличении.

— Наш гость желает ознакомиться с текущей обстановкой.

Делеракс обернулся и встретился взглядом со своим заместителем, капитаном Алтиксом Кордассисом, который только что вошел на мостик. Его сине-белые доспехи были украшены золотом, а правая рука представляла собой механический протез, также выкрашенный в цвета легиона. Но более всего в глаза бросалось то, с каким неприкрытым отвращением капитан говорил об эмиссаре Магистра Войны.

— Он может следить за вокс-передачей, как и всякий другой, — прорычал Делеракс. — Я занят.

— Он требует личный доклад, — извиняющимся тоном сказал Кордассис.

— Еще чего, — отрезал Делеракс. Пока у него в крови текли боевые стимуляторы, его не волновали жалкие просьбы посланника Гора. Даже при одной мысли о космическом десантнике, низведенном до роли посла, Делеракс дрожал от гнева.

— Что мне ему сказать? — спросил Кордассис.

— Что хочешь, — бросил Делеракс, отвернувшись назад к главному экрану. — Мне все равно.

Кордассис подождал еще пару секунд, пока не понял, что это было последнее слово командира.

— Тогда с таким же успехом я могу остаться здесь и насладиться зрелищем, — высказался капитан.

— Располагайся, — произнес Делеракс. — Займи орудийную станцию.

Когда расстояние стало оптимальным, капитан-лейтенант отдал приказ произвести торпедный залп. Боевая баржа содрогнулась, извергнув огромные ракеты. На экране возникли четыре желтых плазменных огня, которые, впрочем, тут же исчезли, когда активировались варп-двигатели.

То исчезая, то вновь появляясь в реальном пространстве, торпеды оставляли за собой след из разноцветных сполохов. Они летели по дуге, медленно приближаясь к кораблю Саламандр, который пытался уйти от них. Затем торпеды полностью пропали из поля зрения, превратившись в сигналы варп-эха на сканнерах.

— До цели двенадцать тысяч километров, — взглянув на мерцающий зеленый экран, доложил офицер целеуказания. Его звали Сканда Виор, он также был Пожирателем Миров. В отличие от Делеракса и Кордассиса, большая часть его силовых доспехов была выкрашена красным. Дань ширящейся в легионе традиции — принадлежность к воинскому культу Ангрона.

— Одиннадцать тысяч километров, — спустя пару секунд вновь сказал он.

Отсчет продолжился, и когда расстояние сократилось до семи тысяч километров, Делеракс застыл в ожидании.

— Шесть тысяч километров, — продолжил офицер целеуказания. — Переключение на бортовые инфо-сканнеры, подготовка к разделению.

В углу главного экрана возникла небольшая картинка с черно-красным монохромным изображением с торпед. На нем кружились странные тени, и Делеракс понял, что камеры, наверное, включились, когда ракеты еще находились в варпе. Мгновение спустя они вновь появились в реальном космосе, и капитан-лейтенант увидел непосредственно сам ударный крейсер.

Корабль был длинным и узким, с расположенной в верхней части взлетной палубой. Там, словно искры, то и дело вспыхивали плазменные точки двигателей боевых шаттлов Саламандр, которые взлетали для перехвата торпед.

— Пять тысяч километров, разделение, — объявил офицер.

Когда торпеды разделились, изображение на пару секунд исказилось от статических помех. Каждая из ракет запустила в крейсер Саламандр четыре сотни боеголовок. На возобновленной передаче было видно лишь облако из шестнадцати сотен мерцающих зарядов. Корабль открыл огонь из всех орудий и лазерных установок, и взрывы боеголовок затмили собою звезды. Когда же сами торпеды, в каждой из которых находился ядерный заряд мощностью в пять мегатонн, приблизились к ударному крейсеру, в бой вступили оборонительные башни судна. Экран наполнился росчерками плазменных выстрелов и вспышками высокоскоростных снарядов, которые на полпути взрывали боеголовки.

Теперь торпеды приблизились достаточно близко, чтобы передавать прямое изображение. Картинку, созданную на основе схемы корабля, заменил вид ударного крейсера в реальном, правда, с некоторой задержкой, времени. Судно было темно-зеленым, покрытое желтыми полосами, возле носа в белом круге виднелся символ легиона. Расстреливая боеголовки, корабль начал разворачиваться — капитан пытался сузить его профиль, чтобы уклониться от торпед. В дыму взрывов плазменные двигатели засверкали, подобно звездам, несколько размываясь от мерцания энергетических щитов.

— Глупец, — бросил Делеракс, улыбнувшись офицеру целеуказания. — Примитивная ошибка. Разворачиваться нужно в сторону торпедной атаки, чтобы обезопасить двигатели. Новичок, не иначе.

Щиты ударного крейсера полыхнули синими и фиолетовыми молниями, когда с ними столкнулись несколько сот уцелевших боеголовок. Корабль утонул в столь яркой вспышке взрывов, что казалось, будто на главном экране родилась новая звезда. Щиты исчезли от перегрузки, и оставшиеся боеголовки попали в бронированный корпус корабля. Из топливной системы двигателя захлестала плазма.

Мгновение спустя взорвались торпеды, и мини-экран почернел и исчез.

— Сканирование подтверждает тяжелые повреждения двигателя и средние — орудийных палуб правого борта.

— Приказать флотилии идти на сближение, — ответил Делеракс.

— Входящее сообщение от командования легиона, — объявил помощник-связист. — Скреплено приоритетным субсигналом.

— Вывести на громкоговорители, — сказал Делеракс, не отрывая взгляд от экрана.

Мостик заполнило шипение статики, которая сменилась последовательностью закодированных гудков и жужжаний, после чего сквозь шум прорвался глухой бас. Внимание Делеракса тут же переключилось на послание, все остальные мысли были забыты, когда он узнал голос Ангрона, примарха Пожирателей Миров.

— Трусливые сыны Коракса продолжают ускользать от этого неуклюжего инженера Пертурабо. Магистр Войны развязал мне руки, и я за несколько дней расправлюсь с этими отбросами с Освобождения. Приказываю всем кораблям вернуться на орбиту для поиска. Ко мне, мои дикие гончие! Мы обрушим свой гнев на Гвардию Ворона и сотрем ее со страниц истории. Приказ исполнить незамедлительно.

— Мы возвращаемся? — спросил Кордассис.

— Нет, — ответил Делеракс. Он взглянул на ударный крейсер, который, оставляя за собой след расширяющейся плазмы, тяжело уходил к астероидному полю: хищник увидел, что его добыча ранена и готова к смерти. — Пусть пока остальные ищут Гвардию Ворона в горах. Пару часов ничего не изменят. Мне еще нужно убить Саламандру.

Бран нахмурился и вновь посмотрел на отчет о результатах сканирования. Но даже после второго просмотра смысла в нем не прибавилось. Он обернулся к своему спутнику, префекту Имперской Армии Марку Валерию.

— Огромный остаточный след плазмы и радиации, а также рассеянное скопление обломков, — произнес командор Гвардии Ворона.

— Космическое сражение? — спросил префект.

— И притом крупное, — уточнил Бран. — Слишком крупное.

— О чем вы? — не понял Валерий.

Бран протянул ему отчет и прошел к консоли сканнера, его тяжелые шаги приглушались густым ковром, укрывавшим палубу.

— Остальной флот подтвердил данные?

— Да, командор, — ответил старший помощник. — В пределах стандартных параметров результаты сканирования одинаковые.

— Что вы имеете в виду под «слишком крупное»? — еще раз спросил Валерий.

— Десятки уничтоженных кораблей, — ответил Бран. — Больше, чем во всем флоте Лунных Волков.

— Возможно, среди них есть корабли Имперской Армии, которые переметнулись к Магистру Войны, — предположил помощник. — Ах да, а они разве теперь не Сыны Гора?

Префект постоянно теребил красную перевязь на груди, символ благородного происхождения рода. Валерий успел ее основательно измять за время длительного варп-прыжка от Освобождения к Исствану. Нервность префекта была понятна, хотя она и несказанно раздражала Брана. Поручившись своей жизнью, Валерий вынудил командира Гвардии Ворона покинуть гарнизонный пост на Вороньем Шпиле и прибыть на Исстван. Бран без лишних раздумий забрал бы причитающееся, если все это окажется ловушкой.

— Но даже в таком случае сканирование указывает на практически полное уничтожение флота, — произнес Бран, не обратив внимание на префекта. — Такое количество кораблей указывает на куда более крупный масштаб сражения.

— И что нам делать? — спросил Валерий.

Бран обдумал все возможные варианты. Его флот, состоящий из боевой баржи Гвардии Ворона, двух ударных крейсеров, а также горсти транспортников и фрегатов Имперской Армии, вошел в систему Исстван перпендикулярно плоскости эклиптики. Он взглянул на монитор, на который было выведено схематическое положение его флота. Предполагаемый курс был обозначен пунктирной линией вокруг солнца Исствана к планетам, которые сейчас находились на противоположном краю системы.

— Активировать протоколы глушения сенсорных сигналов, — приказал командор. — Поднять отражающие щиты для незаметного приближения. Подойдем как можно ближе к звезде, чтобы скрыть нашу сигнатуру. Не хочу, чтобы нас засекли.

— А что насчет моих кораблей? — спросил Валерий. — У них нет подобных приспособлений.

— Тогда пусть они двигаются так тихо, как это возможно, — ответил Бран. — Пока мы не выясним, что здесь произошло, я не хочу, чтобы нас кто-нибудь заметил.

— Но наша скорость значительно снизится, — заметил Валерий, и у него дернулась щека — за это время он успел заработать и нервный тик. — Что если из-за чрезмерных предосторожностей мы прибудем слишком поздно?

— Поздно для чего? — раздраженно спросил Бран, устав от постоянных вопросов префекта. — Битва уже отгремела, Марк. Чтобы здесь не произошло, оно уже окончилось.

В пяти днях полета от Исствана-5, около которого, судя по всему, состоялся самый масштабный бой, в личные покои Брана пришел сигнал о входящем сообщении с флагмана Валерия.

— Переключите на мой личный канал связи, — приказал Бран, отложив в сторону инфопланшет с отчетами сенсорного сканирования. Все доклады лишь подтверждали первичные результаты. Вокруг Исствана-5 и до самого Исствана-6 несколько дней длилось космическое сражение или, точнее, серия сражений, в которых принимало участие около сотни кораблей.

— Командор Бран, мы засекли код сигнатуры, — из-за шипения на канале связи голос Валерия казался тонким и слабым. — Согласно ей, корабль принадлежит Железным Рукам. Название — «Слава Победы». Код передается в автоматическом режиме. Пытаемся отследить сигнал.

— Отставить, — отрезал Бран. — На связь не выходить. Хочешь, чтобы все в системе узнали о нашем прибытии?

— Прошу прощения, командор, — извинился Валерий. — Тем не менее, узкочастотный сигнал засечь непросто. Возможно, Железные Руки смогут рассказать нам, что здесь произошло.

— Отставить, — повторил Бран. — Продолжай отслеживать другие сигналы.

— Но если им нужна помощь? — спросил префект.

— Мы не можем им доверять, — ответил Астартес.

— Не понимаю, командор, — удивился Валерий. — Мы не можем доверять Железным Рукам?

— Мои специалисты анализируют ход сражения, — объяснил Бран. — Мы пока не знаем наверняка, но, судя по всему, флот, которому предстояло уничтожить Гора, раскололся и между его частями разгорелся бой. Боюсь, против нас теперь не только Лунные Волки. Пока не известно наверняка, кто остался лояльным, мы не можем доверять никому.

Комната наполнилась шипением статики, пока Валерий пытался осмыслить услышанное. Наконец, когда офицер заговорил вновь, его голос походил на едва различимый шепот.

— Но если это так, что тогда случилось с Гвардией Ворона? — спросил он.

— Твои сны все же могут оказаться вещими, Марк, — признал Бран.

— Значит, набираем полную скорость?

— Нет, пока нет, — Бран сделал глубокий вдох, смирившись с мыслью, которая терзала его с тех самых пор, как он начал подозревать о масштабе предательства на Исстване. — Нужно быть осторожными. Возможно, мы последние выжившие из Гвардии Ворона.

Когда до Исствана-5 оставалось три дня полета, флот Брана все еще крался на минимальной скорости, каждый свободный ватт энергии поступал из реакторов на сенсорную аппаратуру и устройства связи, дабы получить ответы на страшные вопросы. Доказательства были налицо: у Гора были союзники во флоте, которому поручили его уничтожить.

Большую часть времени Бран проводил на мостике боевой баржи «Мститель». Последние два дня он держал Валерия рядом с собой на случай, если что-то пойдет не так. Офицер Имперской Армии нервно грыз ногти за консолью связи. Префект представлял собою жалкое зрелище — впалыещеки, обычно гладко выбритое лицо потемнело от щетины. Он следил за экраном уставшими, покрасневшими глазами, под которыми виднелись черные круги. Бран догадывался, что Валерия все еще терзали ночные кошмары, хотя он не упоминал о них с тех самых пор, как флот покинул Освобождение.

— Засекли какой-то закодированный сигнал, — доложил один из помощников. Валерий резко выпрямился и оглянулся на Брана. — Судя по протоколам, Пожиратели Миров. Пытаюсь расшифровать, командор.

— С кем они говорят? — спросил Бран.

— Передача ведется по общему каналу легиона, — ответил помощник. — Регистрирую также сигналы Несущих Слово и Детей Императора. Похоже, все они общаются с Сынами Гора.

Валерий побледнел еще больше, если такое было вообще возможно. Он обвел мостик затравленным взглядом.

— Пожиратели Миров, Дети Императора и Несущие Слово? — спросил он. — Все они предали?

Бран промолчал, с трудом веря в это. Он пытался придумать иное объяснение случившемуся, но тщетно. Это было не просто восстание — они стояли на пороге гражданской войны.

Бран сел на командный трон, сервоприводы доспехов взвыли и заскрежетали, когда воин сомкнул пальцы на подлокотниках. Склонив голову, он попытался разобраться в происходящем и придумать дальнейший план действий. Но то, что случилось, не имело логического объяснения, и в мыслях Бран постоянно возвращался к этому вопросу.

— Что насчет нашего примарха и легиона? — тихо спросил он.

— Сигналы Гвардии Ворона пока не обнаружены, командор, — ответил связной. — Мы просканировали все частоты легиона, но знакомых сигнатур пока не засекли.

Бран вздохнул. Похоже, его опасения, как и тревожные сны Валерия, оказались правдивыми. Гвардии Ворона более не существовало.

— Передать флоту приказ о смене курса, — сказал он.

— Что? — спросил Валерий, вставая из-за консоли. — Куда?

— Подальше отсюда, — ответил Бран. — Мы опоздали.

— Но могли остаться выжившие, — произнес Валерий, умоляюще протянув руки к командору. — Нужно хотя бы подойти ближе, чтобы выяснить правду.

— Ее мы узнаем позже, — сказал Бран. — Главная задача — покинуть систему так, чтобы нас не засекли. А тогда и будем разбираться, что же здесь произошло.

— Командор, принимаем передачу на широкочастотном канале с поверхности Исствана-5, — вдруг отозвался связист.

— Она адресована нам? — спросил Бран, откинувшись на спинку трона.

— Нет, командор, открытая. Уровень шифровки — минимальный. Вам стоит ее послушать.

— Отлично, — сказал Бран, подавшись вперед.

Из громкоговорителей загрохотал голос, в котором слышались нотки безумия, каждый издаваемый им звук походил на ругань.

— … и мы полностью сокрушим заблудших сынов Коракса! Они думают, что могут скрываться от нас вечно? Они ошибаются! Я выслежу и лично убью Коракса! Гвардии Ворона больше некуда бежать. Через два дня мы одержим полную победу, и Пожиратели Миров добьют последних выживших. Победа требует крови, и она потечет рекой!

— Это наверняка Ангрон, — произнес Бран, когда передача оборвалась. С одной стороны, он обрадовался тому, что Коракс и легион уцелели, но с другой, долго им не продержаться.

— Сможешь вычислить источник передачи? — спросил Астартес, поднимаясь с трона.

— Даже больше, командор, — ответил техник. — Вместе с сигналом для орбитальной поддержки транслируются планетарные координаты, где будут атаковать Пожиратели Миров.

Забыв о всяких сомнениях, Бран начал обдумывать ситуацию. В голове у него тут же возник план, хотя и очень рискованный. Он вновь проанализировал варианты, но пришел к тому же выводу. И даже после третьего раза он не увидел никакой альтернативы.

— Марк, передай приказ своему флоту, — сообщил Бран. — Идти на всей скорости к Исствану-4.

— Исстван-4? Почему не Исстван-5? Если пойдем на полной скорости, то нас обнаружат все сканнеры в пределах досягаемости.

— Именно это мне и нужно, — ответил Бран.

— Приманка, — бесцветным голосом выдавил Валерий, словно лишившись последней капли эмоций. — Вы хотите использовать мои корабли и людей в качестве приманки.

Бран просто кивнул. Валерий закрыл глаза и потер переносицу, будто у него вдруг ужасно разболелась голова. А затем, крепко стиснув зубы, он кивнул.

— Хорошо, — согласился префект. Он открыл глаза и обреченно посмотрел на командора Гвардии Ворона. — Я вернусь на флагман и прослежу за подготовкой.

— Нет, ты останешься здесь, — произнес Бран. — Как и было условлено, ты не покидаешь меня.

— Вы все еще не доверяете мне? — тяжело вздохнул префект. — Какие еще доказательства вам нужны?

— Я начну доверять тебе лишь тогда, когда примарх и мои братья окажутся на борту, — ответил Бран. — А до тех пор ты не уйдешь с этого корабля.

— Вы планируете провести эвакуацию в боевых условиях, — сказал Валерий. — Я прикажу переправить со своих транспортов на ваши корабли столько шаттлов и десантных кораблей, сколько сможет здесь уместиться.

— Это было бы хорошо, — согласился Бран. — Будем надеяться, что они понадобятся нам все.

Зарычав, Делеракс ткнул в кнопку передачи.

— Меня не волнует, какие у вас там проблемы, — проревел он. — Реакторы должны работать на сто двадцать процентов мощности.

— Есть риск плазменной экстраполяции, капитан-лейтенант, — ответил инженер. — Это может вызвать сбой всей системы.

— Скоро на Исстване-5 случится величайшее сражение в истории Пожирателей Миров, — закричал капитан-лейтенант. — Думаешь, мне хочется опоздать на него? Выполнить приказ немедленно.

Делеракс прервал связь и резко обернулся к штурманам.

— И вы! — бросил он. — Я больше не желаю слышать ни о каких гравитационных колодцах и зонах безопасного полета. Приведите меня к Исствану-5 кратчайшим путем. Отговорок я не потерплю!

Рулевой нервно кивнул и перевел взгляд обратно на панель управления. Делеракс ходил взад-вперед по мостику, пытаясь придумать способ поскорее добраться до поля боя. Через шесть часов Ангрон пойдет в последнюю атаку на Гвардию Ворона, и Делеракс был решительно настроен принять в ней участие. Остальная флотилия плелась в полдне пути от более мощной боевой баржи. Несмотря ни на что, «Гнев Посвященный» низвергнет пламя на остатки легиона Коракса. Если все пойдет по плану, то Делеракс даже успеет присоединиться непосредственно к сражению. Десантные капсулы уже готовили к боевому запуску.

Пожиратель Миров улыбнулся при мысли о том, как убьет нескольких Гвардейцев Ворона. Кордассис заметил выражение лица командира и приблизился к его трону.

— На этот раз мы не упустим свой шанс, — произнес капитан. — Мы восстановим честь, запятнанную в зоне высадки.

— Разве ты не слышал слов Магистра Войны? — тихо ответил Делеракс, и его губы скривились в усмешке. — Принять участие в космическом сражении было великой честью, ибо оно сыграло немаловажную роль в победе.

— Это было оскорбление, — стоял на своем Кордассис. — Наш примарх понял суть вещей и поступил так, как должно. В том, чтобы просто уничтожить врага издали, нет славы. Какая в этом честь, если не видишь, как в глазах павшего врага угасает жизнь, не ощущаешь запаха его крови?

— Ее нет, — согласился Делеракс. В ответ на смену настроения его имплантат начал жужжать, притупляя мысли Астартес. — Мы покажем трусам из Гвардии Ворона настоящий лик войны.

— А что с посланником Магистра Войны? — прошептал Кордассис. — Если он вновь решит вмешаться?

— Один в поле не воин, — ответил Делеракс. — Он не будет нам помехой.

— Понимаю, — сказал Кордассис. — Мне разобраться с ним сейчас?

Это предложение позабавило Делеракса — смертоносный импульс, вызванный имплантатом. Он вздрогнул, представив, как искалеченный представитель Гора валяется у его ног, но сумел взять себя в руки.

— Нет, — сказал он Кордассису. — Как бы мне ни было это приятно, но мы не можем рисковать навлечь на себя гнев Магистра Войны. Будь готов прикончить его по первому моему слову.

— Буду, — ухмыльнулся Кордассис. — Можешь не сомневаться.

Делеракс вновь сверился с хронометром. До начала атаки оставалось четыре часа. Он обрадовался, понимая, что успеет за это время достичь орбиты и принять участие в бою. Десантные капсулы уже приготовили к немедленному спуску, двадцать телохранителей Делеракса также были наготове.

Капитан-лейтенант сидел на троне, пытаясь собраться с мыслями. Задание было не из легких — то и дело ему мерещились видения о том, как он расправляется с Гвардией Ворона. Имплантат же за каждую подобную мысль вновь и вновь награждал Делеракса потоками химических стимуляторов.

— Входящее сообщение от командования легиона, — объявил Кордассис. Прочитав послание, он злобно зарычал. — Капитан-лейтенант, возле Исствана-4 засекли вражеский флот. Нам приказано немедленно сменить курс и атаковать его.

— Сменить курс? — взревел Делеракс. — Сейчас? Но что с Гвардией Ворона? Мы не можем оставить свой легион без поддержки с орбиты.

— Приказ поступил от самого Магистра Войны, — произнес Кордассис, многозначительно взглянув на капитан-лейтенанта.

— Приказывать мне может лишь мой примарх, — зло ответил Делеракс.

— Командование легиона подтвердило приказ, — сказал Кордассис и печально покачал головой. — Его подтвердил Ангрон.

— Пусть остальной флот разбирается с этой проблемой, — произнес Делеракс. — Мы там не нужны.

Внезапно ожил внутренний коммуникатор, и ответ Кордассиса был на полуслове прерван чуждым металлическим голосом.

— Я ознакомился с сообщением командования вашего легиона, — произнес он. — Почему мы до сих пор не легли на новый курс?

Капитан-лейтенант непроизвольно стиснул кулаки, борясь с желанием разбить громкоговоритель. Лоботомизатор впрыснул ему в мозг очередную волну гормонов и химикатов, так что Делераксу пришлось сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Пожиратель Миров не без труда разжал пальцы и включил устройство связи.

— Меня лишили возможности сразиться в зоне высадки, и я не позволю случиться подобному вновь, — заявил он эмиссару Гора. — Да и с тактической точки зрения моему примарху понадобится орбитальная поддержка.

— Ему помогут флоты других легионов, — возразил космический десантник по ту сторону вокс-канала. — Вам дали предельно ясный приказ, капитан-лейтенант. Выполняйте его.

— Тогда пусть флоты других легионов и разбираются с ситуацией возле Исствана-6, — отрезал Делеракс. — Пожирателей Миров должны защищать их братья.

— Вы — часть альянса, капитан-лейтенант, — произнес голос. Его абсолютное спокойствие и уверенный тон еще больше разозлили Делеракса. — Каждый из нас вносит свой вклад в победу. На данный момент вы должны присоединиться к остальному части своего флота и направиться к Исствану-6. Не забывайте, что вы — легионер Астартес. Соблюдайте дисциплину и исполняйте приказ.

Бран с тревогой следил за тем, как на сенсорном экране с орбиты Исствана-5 уходят мигающие точки, обозначающие корабли. Еще до того, как флотилия вошла в систему, его мучили сомнения, но с тех пор, как он понял истинный размах свершившегося здесь предательства, они стали постоянными спутниками командира. По крайней мере он, в отличие от Валерия, сохранял хоть какое-то подобие самообладания.

Префект балансировал между ступором и откровенной паникой. Сейчас же он забылся сном прямо за монитором, то и дело что-то бормоча себе под нос. Иногда его пальцы судорожно скребли по металлу консоли, на которой он спал. Бран мог лишь догадываться о тех кошмарах, которые мучили Валерия, одновременно радуясь тому, что легионеры Астартес не видят снов.

— Флот Пожирателей Миров меняет курс, — огласил один из специалистов за сканнером. Взглянув на дисплей, Бран увидел, что сигналы кораблей отходят от Исствана-5 внутрь системы.

— Сработало, — сказал он. Бран кивнул в сторону префекта. — Разбудите Марка.

Один из помощников аккуратно потряс офицера Имперской Армии за плечо. Валерий со стоном проснулся и испуганно оглядел мостик. Через пару секунд он пришел в себя и посмотрел на Брана.

— Что происходит? — спросил он, искусанными ногтями почесав небритую щеку.

Бран указал префекту на экран.

— Сработало? — не веря своим глазам, произнес префект. Затем он довольно улыбнулся и радостно взглянул на командира Гвардии Ворона. — Они проглотили наживку. Они проглотили ее!

— Да, именно так, — ответил Бран. — У нас осталось меньше двух часов, чтобы выйти на орбиту. Через час флот перестраивается для планетарного десантирования. Сообщи об этом командам своих шаттлов.

— Сей момент, — сказал Валерий, медленно и устало направляясь к выходу.

— Но, думаю, для начала тебе стоит привести себя в порядок, — добавил Бран.

Префект окинул взглядом свою измятую форму и провел рукой по подбородку. Затем он кивнул и поправил перевязь. Нервно кашлянув, Валерий скрылся за дверью. Когда он ушел, Бран переключил внимание обратно на мостик.

— Перехватили еще какие-то сообщения? — спросил он.

— Да, но в них вряд ли есть хорошие новости, командор, — сказал связной. Он нервно сглотнул, боясь встретиться взглядом с Астартес. — Судя по всему, численность Гвардейцев Ворона менее десяти тысяч. Ангрон по всем частотам клянется, что уничтожит наш легион.

— Этому не бывать, — произнес Бран и обернулся к сенсорной консоли. — Что у Пожирателей Миров осталось на орбите?

— Ничего, командор, — ответил специалист. Он вытер пот с лысой головы и откинулся на спинку кресла. — Ничего, что мы могли бы засечь.

— Возможно, это хитрая ловушка, — задумчиво произнес Бран. — Их корабли уже могут поджидать нас. Возможно, они все время следили за нами, стараясь заманить поближе.

— Маловероятно, командор, — сказал помощник. — На таком расстоянии даже при минимальном сканировании мы засечем плазменные следы. Благодаря отражающим щитам они не смогут нас заметить. У Пожирателей Миров ничего подобного нет.

— Но это же бессмысленно, — задумался Бран, вернувшись на командный трон. — Зачем оставлять брешь в блокаде? Хоть какие-то корабли идут на помощь Ангрону?

— Никак нет, — сказал офицер за сканнером. — Единственный корабль в относительной близости от нас — боевая баржа Пожирателей Миров, но и она ложится на новый курс.

Гвардеец Ворона мгновенно насторожился. Вряд ли космические десантники могли допустить подобную ошибку.

— Наземная оборона в данном районе? — спросил он.

— Если и есть, то мы о ней не знаем, — ответил офицер. — Архивы по Исствану-5 устарели. Горный район был слабо заселен, обороны практически никакой. Мы пока находимся слишком далеко, чтобы просканировать местность без риска обнаружения.

Но сколь бы тревожным не казалось столь явное упущение, такую возможность нельзя было отбрасывать. Бран вновь сверился с экраном, просчитав радиус действия сканеров и скорость вражеских кораблей. Те уже находились слишком далеко, чтобы вовремя отреагировать на присутствие флота Гвардии Ворона. Чем дольше они будут ждать, тем большими становились шансы того, что Пожиратели Миров пойдут в атаку раньше времени. Уж кто-кто, а Ангрон никогда не славился терпением. Скрытностью они уже воспользовались. Теперь пришло время для стремительности.

Бран обернулся к связистам.

— Передать приказ флоту. Опустить отражающие щиты и перевести всю энергию на двигатели и навигационные системы. Всем взлетным палубам и десантным шлюзам готовиться к немедленному запуску. Пусть враг знает, что Гвардия Ворона еще жива!

Покои Делеракса содрогались от металлического звона. Под ударами Пожирателя Миров стальные стены гнулись и разрывались, осыпаясь кусочками металла. Он рычал и пыхтел, при каждом ударе издавая исполненный ненависти вой. Его разум горел от гнева, подпитываемого коктейлем стимуляторов.

Оба его сердца колотились с такой силой, что он едва слышал рев сирены по системам связи. Делеракс не обращал на него внимания, продолжая изливать свой гнев на разбитые стены, раз за разом вбивая растрескавшиеся перчатки в металл, пока под ним не проступил слой рокрита.

Затем в его сознание ворвался уже более настойчивый звук: боевая тревога. Системы связи вновь заревели.

Дрожа от злости, Делеракс так сильно ткнул пальцем в панель связи, что едва не разбил ее вдребезги. Из громкоговорителя посыпались искры, но он все еще работал, и сквозь пульсирующую в ушах кровь Пожиратель Миров услышал голос главного офицера сканирования.

— Капитан-лейтенант, мы засекли вражеский флот, выходящий на орбиту Исствана-5. Он движется к позициям легиона!

— Разворачиваемся, всю энергию переключить на двигатели! — проревел Делеракс. Он понятия не имел, ни как эти корабли смогли пройти незамеченными, ни их принадлежность. Под напором жажды мести его злость ту же угасла.

Он выбежал из покоев и широким шагом двинулся к лифту, который доставит его прямиком на мостик. В ухе раздался звон личного вокса.

— Капитан-лейтенант, какие будут приказания? — спросил Кордассис. — Судя по показаниям сенсоров, это боевая баржа Гвардии Ворона и два крейсера.

— В атаку! — прокричал Делеракс, забежав в лифт. Он нажал кнопку «на мостик». — Двигаться на полной скорости для перехвата флагмана.

— Разумно ли это? У них численный перевес.

— Прояви хоть какую-то гордость, Кордассис. Из-за трусливой беготни Коракса мы все выглядим дураками. Мы пойдем в атаку, как и положено Пожирателям Миров.

Вдруг в ухе Делеракса раздалось еще одно подключение к каналу связи за секунду до того, как прозвучал голос представителя Гора.

— Почему мы меняем курс, капитан-лейтенант?

— Ты что, уснул там у себя? Гвардия Ворона пытается сбежать.

Достигнув уровня мостика, лифт вздрогнул, а затем двинулся в сторону носа боевой баржи.

— Это не ваша забота, капитан-лейтенант, — ответил представитель Гора. — С вражеским флотом уже разбираются.

— Как? — зло спросил Делеракс. — Наш корабль единственный, у кого есть шанс перехватить эвакуационный флот.

— Ваш приказ остается без изменений, капитан-лейтенант. Если вы собираетесь и дальше проявлять неподчинение, я отстраню вас от командования.

— Это мой корабль, и я не потерплю на нем угроз, в особенности от таких, как ты, — ответил Делеракс. С этими словами он вынул вокс-бусинку из уха и яростно швырнул ее в металлическую стену. Несколько секунд спустя двери лифта разошлись в стороны, и Пожиратель Миров оказался в коридоре, который вел к мостику.

Внутри его уже ожидал Кордассис в полном боевом облачении, его шлем висел на поясе. Капитан улыбнулся, и шрамы на его лице сморщились.

— Все-таки не послушал надзирателя? — спросил Кордассис.

— Он не сможет меня остановить, — Делеракс приблизился к штурманам. — Когда мы достигнем кораблей Гвардии Ворона?

— Через двадцать шесть минут, капитан-лейтенант, — ответил один из них. — Двадцать, если перегрузить реакторы.

— Сделайте это. Каждая лишняя минута увеличивает шансы Гвардии Ворона избежать гнева Ангрона.

Делеракс взглянул на офицера связи.

— Есть сообщения от командования легиона или примарха?

— Нет, капитан-лейтенант, — ответил специалист. — Они могут даже не подозревать о прибытии вражеского флота.

— Тогда доложи им об этом, а также о том, что мы собираемся атаковать врага, — произнес Делеракс. Бросив быстрый взгляд на Кордассиса, он обратился ко всему мостику.

— После сегодняшнего деяния наши имена занесут в почетные списки Пожирателей Миров. Именно мы нанесем смертельный удар Кораксу и его легиону!

— Есть контакт с примархом! — сообщение Валерия о том, что Коракс еще жив, вызвало на мостике радостные возгласы и крики. — Десантные корабли уже приземляются.

Бран кивнул и посмотрел на главный экран. Курс боевой баржи Пожирателей Миров отмечался красной пунктирной линией. Она направлялась прямиком к «Мстителю».

— Когда завершится эвакуация? — спросил он.

— Минимум через тридцать минут, — ответил Валерий.

— Слишком долго, — пробормотал Бран. Нажатием заключенного в броню пальца он переключился на общую флотскую частоту: — Командор Бран — всем кораблям. Оставаться на позициях. Эвакуация на первом месте.

Ответом послужила серия подтверждений. Бран начал опасную игру. Корабли находились слишком низко на орбите и близко друг к другу, чтобы эффективно атаковать приближающуюся боевую баржу, но если они рассредоточатся, эвакуация займет гораздо больше времени. Лишь после того, как все шаттлы и десантные корабли окажутся на борту судов, Гвардия Ворона сможет отразить атаку и уйдет отсюда.

— Первый корабль загружен и взлетает, — доложил Валерий.

Один из связистов засмеялся.

— Слушайте! — крикнул он, переключив передачу на громкоговорители.

— … пают! За ними, мои Пожиратели Миров, не дайте им уйти! — разнесся по мостику звериный, наполненный яростью вой. — Коракс! Я знаю, ты меня слышишь! Вернись и сражайся как космический десантник, трус! Я пообещал твою кровь своему клинку, а голову — Магистру Войны, и не собираюсь отступать от клятвы. Сразись со мной, бесчестный ублюдок!

Голос Ангрона превратился в рычание и бессловесные хрипы. Бран приказал офицеру выключить передачу.

Минуты текли медленно. Бран восседал на командном троне, бросая взгляд то на хронометр, то на метку расположения вражеской боевой баржи. Она была уже довольно близко.

— Коракс на борту последнего десантного корабля, — произнес Валерий. Он рухнул в кресло и посмотрел на Брана. — Теперь вы мне верите?

Гвардеец Ворона подошел к префекту и аккуратно взял его за красную перевязь.

— Теперь твоя жизнь вновь принадлежит тебе, — сказал Бран. С этими словами он отпустил перевязь и провел по ней рукой. — Честь твоей семьи осталась незапятнанной. Прошу прощения за свое недоверие, Марк.

Валерий вздохнул и просто кивнул.

— Но на самом деле это ведь ничего не значит? — произнес он, взявшись за перевязь. — Честь, верность, семья. Для Гора уж точно.

— Именно поэтому они для нас важны, даже более, чем всегда, — ответил Бран. — Особенно верность.

Вдоль бортов «Гнева Посвященного» распахнулись орудийные люки, явив жерла макропушек, плазменных орудий и ракетные шахты. Корабль походил на дикую гончую, которая обнажила клыки. На верхней части корпуса завращались бомбардировочные турели, орудия которых поднимались из бронированных башен. По всей длине боевой баржи включились двигатели обратной тяги, замедляя скорость для атаки, и корабль грациозно лег на правый борт так, чтобы расположенные там орудия смогли открыть огонь.

Делеракс стоял за командным троном, сжимая его спинку. На экране мигали сигналы, которые обозначали позиции кораблей Гвардии Ворона и возвращающихся шаттлов. Пожиратель Миров высчитывал угол атаки, благодаря которому он сможет встать между боевой баржей врага и флотилией десантных кораблей.

Он услышал, как с рычанием открылись двери на мостик и, обернувшись, увидел вошедшего эмиссара Гора. Как обычно, лицо космического десантника было скрыто шлемом. Доспехи его были выкрашены в синий цвет, иные же опознавательные знаки отсутствовали.

— Отставить атаку, капитан-лейтенант, — раздался из внешних систем связи его спокойный голос, в котором чувствовалась искусственная модуляция.

Делеракс рассмеялся и обернулся обратно к экрану.

— Коракс и его легион обречены, — произнес он. — Смотри сам. Менее чем через десять минут мы откроем огонь и уничтожим их навсегда.

— Я говорю от имени Магистра Войны, — ответил космический десантник. — Прекратить атаку немедленно.

— Здесь его приказы ничего не значат, — сказал Делеракс. С этими словами он повернулся и встал в боевую стойку. — Если хочешь, чтобы тебе подчинялись, возвращайся в свой Альфа-легион.

— Было решено, что Кораксу еще предстоит сыграть свою роль, — произнес Альфа-легионер. — Было решено, что ему пока разрешат жить.

— Кем решено? Тобой? — вопрос Делеракса прозвучал презрительно резко. — Да кто ты такой, чтобы принимать подобные решения?

— Я — Альфарий, — ответил легионер.

— Убирайся с моего мостика, или отсюда уберут твой труп.

Краем глаза Делеракс увидел, как Кордассис слева от него достает из кобуры болт-пистолет. Пожиратель Миров улыбнулся Альфа-легионеру, но улыбка исчезла сразу, когда к его щеке приставили холодный ствол. Чуть повернув голову, Делеракс увидел, что Кордассис держит пистолет у его головы.

— Что это? — прошипел капитан-лейтенант. — Что ты делаешь, Кордассис?

— Я не Кордассис, — произнес космический десантник. — Я — Альфарий.

Делеракс дернулся и попытался выбить пистолет из рук предателя. Пожирателя Миров ослепило вспышкой, и мгновением позже он почувствовал, как взрывается часть его черепа.

Бран стоял на посадочной палубе, наблюдая за приземлением десантных кораблей. Из первых транспортников уже высаживались пассажиры. По рампам устало спускались выжившие Гвардейцы Ворона.

Они представляли собою ужасное зрелище. Большинство из них были ранены. Их доспехи походили на лоскутные одеяла — тут сверкнул серебром щиток Железных Воинов, там мелькнул серый нагрудник Несущих Слово. Броня была потрескавшейся и разбитой, покрытой кровью и грязью, и на каждом лице, в которое смотрел Бран, были видны следы безмерной усталости. Последние выжившие в резне у зоны высадки невидяще брели по посадочной палубе, приветствуемые улыбками и радостными возгласами воинов Брана.

Приземлился последний шаттл. Командор тут же оказался рядом с ним, как только начала опускаться рампа. Первый вышедший космический десантник едва держался на ногах, его доспехи представляли собой смесь красок и голого керамита. От первоначального комплекта брони у него остался лишь левый наплечник с символом легиона. Он снял шлем и бросил его на палубу.

— Агапито! — рассмеялся Бран и похлопал по груди своего настоящего брата. — Я знал, что ты выживешь. Слишком упрямый, чтобы дать чему-то подобному прикончить себя.

Бран пристально посмотрел на брата. От правой щеки до горла тянулся новый шрам, но, несмотря на это, перед ним было то же лицо, которое он знал всю жизнь. В ответ Агапито лишь слабо улыбнулся и одарил Брана теплым взглядом темно-карих глаз. Затем взял Брана за затылок и притянул к себе. В знак товарищества и взаимоуважения они коснулись лбами.

— Вижу, тебе не терпелось влезть в неприятности, Бран.

Отступив от Агапито, командор увидел, как по рампе спускается Коракс. Примарх возвышался над остальными легионерами Астартес, на его черных доспехах было столько же вмятин и выбоин, как и у воинов под его началом.

— Я отслеживал ваши передачи, — произнес Коракс. — Почему враг передумал атаковать?

— Не могу знать, лорд Коракс, — ответил Бран. — Возможно, они поняли, что атаковать сразу три корабля будет не лучшей идеей.

— Где они сейчас? — спросил примарх.

— Отступили на сто тысяч километров, — сказал командор. — Не похоже, что они попытаются вновь напасть на нас.

— Странно, — задумчиво произнес Коракс. Он покачал головой, словно отгоняя мысль. — Прикажи остальному флоту идти к Освобождению.

— Так точно, лорд Коракс, — сказал Бран, прижав кулак к груди. — А куда направимся мы?

— На Терру, — ответил примарх. — Мне нужно поговорить с Императором.

Из черепа Делеракса вытекали кровь и мозг. Капитан-лейтенант Пожирателей Миров чувствовал, как жизнь постепенно покидает его. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не ощущал ничего ниже шеи. Даже дышать ему удавалось с трудом. Он поднял глаза на Кордассиса, задаваясь вопросом, на кого же смотрит в действительности.

— Почему? — едва слышимо прошептал Делеракс.

Перед ним возник Альфа-легионер. Пожиратель Миров увидел свое отражение в темных линзах шлема Астартес. Эта безликая маска полностью скрывала мысли и чувства космического десантника.

Его металлический голос казался бесконечно далеким, когда Делеракс издал последний судорожный вздох.

— В подобные времена даже за самым знакомым лицом может таиться предатель.

Дэн Абнетт МАЛЕНЬКИЙ ГОР

«Похож на невинный цветок,

Но таиться под ним змее»

Лит, примечания

Давайте поговорим о Маленьком Горе, Маленьком Горе Аксиманде. Его символ — полумесяц, а сам он, поговаривали, бывал подвержен меланхолии. Многие считали, что именно благодаря ей он всегда ходил опечаленный, терзаемый внутренними противоречиями, хотя практически всегда он это отрицал. «Меланхолический настрой зачастую неверно понимают», — говорил Аксиманд. «Вы мыслите слишком узко. На самом деле он чем-то напоминает осень. Это дух созерцательного изменения, ускоритель смерти, начало и начал, и концов. Осень очищает мир, чтобы на его месте смог возникнуть новый. Такова моя цель. Я не печалюсь».

Конечно, после пересборки его лица он всегда казался злым.

На их пути находился Двелл, который требовалось просветить. Двелльцы уже сталкивались со старыми верованиями. С тех пор, как тридцать лет назад отсюда изгнали тени Долгой Ночи, они всегда были покорными. Они дали в армии Крестового похода восемьдесят прекрасно подготовленных верных полков.

Тем не менее, Исстван еще не померк в памяти живущих, кровавые слухи о бесчестье ширились, подобно пожару. По секторам Момед, Инстар и Окует пронеслась череда яростных сражений. Их возглавлял командир Десятого легиона Железных Рук, избавленный от плоти полководец клана Сорргол по имени Шадрак Медузон, который повел лоялистов на приближающийся флот 63-ей экспедиции Магистра Войны. Медузон с войсками так и не успел прийти на помощь своему Железнорукому повелителю на Исстване-5. В его легированном сердце дымились ярость и расчетливая месть. Он собрал восемьдесят восемь полков Имперской Армии, банды из пустотных ульев Момеда, флотилию осадных скитальцев Нахан Инстара, остатки сил Саламандр, несколько клавов Механикум и рейдерские силы Белых Шрамов, присоединившихся к нему вместо того, чтобы вернуться на Чондакс.

Двелл со своими укрепленными городами, орбитальными батареями, флотскими училищами и восемью миллионами превосходных солдат должен был стать краеугольным камнем обороны Медузона. И любому дураку было понятно, что старейшины Двелла вовек не восстанут против Трона.

Главнейшая задача состояла в том, чтобы как можно скорее просветить их невежество, пока они не успели полностью встать под стяги решительного сына Медузы.

Аксиманд получил прозвище благодаря своему лицу, хотя он был не единственным из Шестнадцатого легиона, кто походил на примарха. Очень многие, включая самого Первого капитана, стали такими же благодаря элективной генетике. Они были сынами, истинными сынами, среди Сынов.

Но Аксиманд походил на него более всех остальных. И дело было даже не в лице — он был схож с ним по духу.

Конечно, он также звался Гором — благодаря примарху это имя обрело среди хтонийцев особую популярность. В конце они все стали Сынами Гора.

Маленький Гор. Вот как его называли, одновременно ласково и насмешливо — Маленький Гор Аксиманд.

Но он был далеко не маленьким. Капитан Пятой. Член Морниваля.

«Тот, кто служит в Морнивале капитаном, среди других будет походить на самого примарха», — говорил Абаддон, и в первую очередь эти слова касались Аксиманда.

Пересборка оставила шрам. Она целиком изменила черты его лица, деформировала мышцы. Но каким-то образом эта неправильность, несовершенство делали его еще больше похожим на Гора.

Сталь, выкованная на Медузе, была действительно острой.

Ему снился сон, который он никогда никому не рассказывал. По словам Первого капитана Абаддона, сны были слабостью, от которой следовало очиститься всем Адептус Астартес. Лишенные сновидений Лунные Волки наверняка были безупречнее всех.

Но времена меняются. Лунные Волки превратились в Сынов Гора. Они восстали против братьев. Всевышний Отец людей стал врагом. И после Исствана Маленький Гор Аксиманд начал видеть сны.

По сути сны не отличались друг от друга. Аксиманду снились события прошедшего дня. Сны в мельчайших подробностях походили на реальность, вот только в них присутствовал некто еще. Там был кто-то еще, незваный гость, остававшийся вне поля зрения, в отдаленных тенях или в другой комнате. Аксиманд не видел лица незваного гостя, но знал, что он постоянно был там.

Маленький Гор чувствовал на себе его взгляд. Слышал его дыхание.

Поначалу Маленький Гор боялся снов. Боялся того, что скажет Абаддон, если узнает, что всякий раз, стоило ему уснуть, за ним наблюдает безликий гость.

Но он не боялся изменений. Изменение, по его словам, было частью властного характера.

«Меланхоличный настрой многогранен», — говорил Аксиманд. «Он напоминает осень. Она преобразующая, ускоритель смерти, начало и начал, и концов. Осень очищает мир, готовый к обновлению. Такова моя цель. Я не боюсь».

И вновь, после пересборки его лица, он больше никогда не походил на себя прежнего.

Еще одно изменение, вызванное Исстваном — исчезновение Морниваля. Изменение названия Шестнадцатого, изменение цвета доспехов — на эти превращения Сыны Гора пошли охотно, дабы еще больше укрепить свою решимость. Они никогда не изменяли своим клятвам верности: они всегда служили Гору и Империуму.

Но вот Морниваль, тот был болезненной потерей. Небольшая группа сынов, лордов, братьев, избранных, чтобы помогать Магистру Войны, всегда играла жизненно важную, органическую роль.

Маленький Гор до сих пор носил над правой линзой шлема знак полумесяца.

Когда флот вышел из варпа в систему Двелл, он решился заговорить об этом с Абаддоном.

— Морниваль изжил себя, — сказал Первый капитан. — Видишь, какую дурную службу он сослужил нам на Исстване?

— Дурную службу сослужили нам люди, — ответил Аксиманд, — а не Морниваль. От него всегда ждали обдуманных советов. В нем мы должны были дискутировать и не сходиться во взглядах, чтобы должным образом обсудить каждый вопрос и прийти к разумному выводу.

Абаддон неуверенно взглянул на него.

Маленький Гор улыбнулся в ответ.

— Правду говорят, — добавил он, — что принятые нами на Давине и Исстване решения были столь радикальными, а расхождение…

— Каким?

— Значительным. Тот, у кого не осталось доводов, не имел права остаться в живых. Таков порядок вещей. Когда дело имеет чрезвычайную важность, те, кто выступают против него, становятся нашими врагами. Они должны были ответить «нет», ибо их «нет» освятило наше «да».

Они. Абаддон и Аксиманд более не вспоминали эти имена. Только предыдущих членов Морниваля: Берабаддона, Сиракила, Янипура и возлюбленного Сеяна. О них говорили, как о дорогих сердцу предшественниках. Но имена двух последних более не произносились всуе. Воспоминания были слишком болезненны даже для транслюдей.

— Механизм никогда не отказывал, — поднажал Аксиманд, понизив и так тихий голос до шепота, подобно шелесту листьев на ветру, вынудив Абаддона склониться поближе, чтобы расслышать его. На огромном мостике внизу бурлила деятельность.

— Механизм никогда не отказывал, даже когда нам довелось убить непокорных. Морниваль — ценный и действенный орган. Он обеспечивает баланс и гарантирует принятие верных решений.

— Значит, ты хочешь восстановить его? — спросил Эзекиль.

— Он никуда и не исчезал, — ответил Аксиманд. — В нем просто освободились места.

— И кого бы ты выбрал? — произнес Абаддон.

— А ты?

Первый капитан хмыкнул.

— Таргост.

Аксиманд пожал плечами.

— Неплохой выбор. В душе Сергар Таргост такой же, как мы, вот только он — Магистр ложи. Для ее нужд требуется ясный рассудок, не занятый проблемами Морниваля.

Абаддон понимающе кивнул.

— Фальк Кибре, — произнес он.

— Хммм, — вновь улыбнулся Маленький Гор. Головорез Кибре был истинным сыном, но также капитаном Юстаэринцев, то есть заместителем Абаддона. Таким образом в одних руках сосредоточилась бы слишком большая власть.

— Кибре — отличный воин, — начал он.

— Каллус Экаддон, — сказал Эзекиль, прежде чем Аксиманд успел закончить.

Экаддон. Капитан отделения Катуланских Налетчиков. Еще один выходец из роты Абаддона. Маленький Гор поинтересовался, понимает ли Эзекиль суть баланса.

— Тогда решай ты, — отрезал Первый капитан.

— Тибальт Марр.

— Другой? Хороший десантник, но не подходит для этого дела. Он еще не вышел из тени Моя. Вот Кибре — прекрасный…

— Иеррод, — сказал Аксиманд.

— После смерти Седирэ он по горло занят проблемами Тринадцатой, — ответил Эзекиль.

— Из него бы вышел толк.

— Не спорю, но у него появились новые обязанности, — произнес Абаддон.

— Граэль Ноктуа, — произнес Маленький Гор.

— Из Обвенчанных с Войной Двадцать пятой?

— Да.

— Он всего-навсего командир отделения.

Пожав плечами, Аксиманд взял со стола серебряную чашу и немного пригубил из нее.

— Нет такого правила, по которому членами Морниваля могут быть только старшие воины или капитаны. По правде говоря, если бы он состоял исключительно из старших, какой в нем был бы смысл? Цель Морниваля — баланс и достижение единого мнения. Разве чутье умелого командира не дополнит мнение капитана?

— Ноктуа — хороший солдат, — задумался Абаддон.

— В будущем сможет стать капитаном.

— Но он еще молод.

— Все мы когда-то были молодыми, Эзекиль.

Абаддон взял собственную чашу, но вместо того, чтобы испить, начал задумчиво вертеть ее в руках.

— К тому же, прецедент уже был, — напомнил Аксиманд. — Сиракул был командиром отделения, когда Лит предложил его кандидатуру. Он был перспективным. Молод, да, но Лит, тем не менее, разглядел в нем задатки. Ты сам говорил, что Сиракул станет Первым капитаном, если доживет.

— Подобное можно сказать о многих, — ответил Абаддон. — Нужно посоветоваться с Луперкалем и…

— Зачем? — спросил Маленький Гор. — Морниваль всегда был обособленной организацией. И Луперкаль никогда не возражал против этого.

Абаддон нахмурился.

— Да, наверное. Итак, Кибре и Ноктуа?

— Да.

— Тогда ты посмотришь на Ноктуа, а я прощупаю Кибре.

— Согласен.

— Возьми его с собой на Двелл, — сказал Абаддон. — Проверь в последний раз. Знаешь старую поговорку? Дважды отмерь, раз отрежь.

Мавзолейный Двор считался одной из трех основных целей, наряду с главным портом и городом Старейшин. Двор находился на высоком плато, с которого открывался вид на Тийюн и море Энны. Внутри его огромных каменных зданий покоились мертвые Двелла, каждое последующее поколение хоронили при помощи ритуальной кибернетизации, чтобы любой человек мог получить доступ к общим мыслям, воспоминаниям и собранным за жизнь знаниям, подобно книгам в библиотеке.

Захватить Мавзолейный Двор поручили Аксиманду. Первая рота возглавит атаку на город Старейшин. Литонан, действующий лорд-командующий Армии, захватит порт, а на острие его атаки пойдет Тринадцатая Иеррода.

— Я буду разочарован, если мы потеряем такую ценность, как Мавзолейный Двор, — сказал Магистр Войны Маленькому Гору. — Но еще больше я буду разочарован, если мы проиграем этот бой. Сожги Двор лишь в том случае, если не останется иного выбора.

— Да, мой повелитель, — произнес Аксиманд.

— Я буду разочарован, если мы потеряем такую ценность, как Мавзолейный Двор, — сказал Магистр Войны Маленькому Гору. Комнату освещал только потрескивающий огонь в большой каменной чаше. — Но еще больше я буду разочарован, если мы проиграем этот бой. Сожги Двор лишь в том случае, если не останется… Аксиманд?

— Да, мой повелитель? — задумчиво произнес Аксиманд.

— Похоже, ты меня не слушаешь.

— Простите, Луперкаль. На секунду…

— Что?

— Мне послышалось дыхание, мой повелитель.

Магистр Войны удивленно взглянул на него.

— Мы все дышим, — хмыкнул он.

— Нет, я имею в виду… Разве вы не слышали?

— Сейчас я слышу лишь слабость, — ответил Магистр Войны. — Откуда в тебе взялась эта неуверенность, Аксиманд? Ты какой-то нервный.

— Мой повелитель, в этих покоях есть кто-то еще?

— Нет. Здесь никого нет. Я в этом уверен.

Аксиманд встал.

— Тогда кто это? — спросил он. — Мой повелитель, кто же тогда стоит по ту сторону костра?

— Маленький Гор, — произнес Магистр Войны, — в тебе начинает говорить безумие.

И как только Аксиманд понял это, то проснулся.

Собрав командиров отделений, он ознакомился с оперативными сводками. Возможно, Аксиманд был самым скрупулезным капитаном Шестнадцатого легиона. В этом он отличался, к примеру, от Таргоста, который изучал лишь общую информацию о цели, с раздражением отбрасывая все лишние подробности. Аксиманд же хотел знать все, каждую деталь. Он просмотрел климатические карты. Выучил названия и фазы восемнадцати лун Двелла. Изучил полученные от шпионов планы Мавзолейного Двора, по которым стратеги-архитекторы воссоздали его сенсорную симуляцию, чтобы Аксиманд смог по нему пройтись.

Он запомнил названия вражеских подразделений. Тийюнатские Срочники -высококлассная церемониальная стража, традиционной обязанностью которой была защита Двора. Цепная Вуаль — элитный корпус, названный так в честь окружающей троны старейшин Двелла ритуальной вуали, который, по слухам, усилил оборону Мавзолейного Двора.

Подтверждение тому, что Медузон или его соратники достигли Двелла, пока не поступило. Если он опередит 63-ю, то маловероятно, что его штаб расположится во Дворе. Скорее всего, это место доверят одному из его избранных командиров, вроде Биона Хенрикоса, или одному из капитанов Белых Шрамов, таким как Хибу-хан или Кублон Беск.

— Будем надеяться на Пятый легион, — высказался Лев Гошен, капитан Двадцать пятой роты, командовавший второй волной наступления, которой предстояло идти следом за Аксимандом. — Они не любят статическую оборону и сойдут с ума от нетерпения раньше, чем мы начнем их зондировать.

— Не стоит недооценивать Шрамов, — сказал Граэль Ноктуа, сержант тактического отделения Обрученных с Войной.

Гошен оторвал взгляд от дисплея стратегиума, взглянул сначала на Ноктуа, а затем поймал на себе взор Аксиманда.

— Значит, у него есть голос, — отметил он.

Не всем старшим офицерам легиона понравилось решение Аксиманда о том, что на время штурма Мавзолейного Двора Ноктуа будет его заместителем.

— Мне посоветовали распорядиться им как можно мудрее, капитан, — сказал Ноктуа. Его скрытность и сдержанность кое-кого напоминали Аксиманду. Ноктуа обладал лицом истинного сына, но вот характер у него был самым обычным — расчетливый ум в ущерб высокомерной харизматичности. По словам Абаддона,Ноктуа был скорее клинком, нежели болтером.

Гошен ухмыльнулся.

— Что ж, тогда говори, Ноктуа, — произнес он.

— Семь лет назад во время приведения к Согласию системы Тирада я имел честь сражаться вместе с подразделением Пятого легиона. Их искусство ведения боевых действий поразило меня до глубины души. Они напоминали мне Волков.

— Лунных Волков? — спросил Гошен.

— Волков Фенриса, сэр, — ответил Ноктуа.

— Ты упомянул уже двух врагов, Ноктуа, — сказал Гошен. — Надеюсь, ты понимаешь, что мы сражаемся против них?

— Я понимаю, что они смертоносны, — ответил Ноктуа. — Разве не должны мы превыше всего уважать сильные стороны врагов?

На лице Гошена промелькнула неуверенность.

— Эта терраса и колоннада, — сказал он, вернувшись к карте. — Чтобы до них добраться, нам понадобится прикрытие с воздуха.

Совещание продолжилось. На мгновение Аксиманду почудилось, что кое-кто захотел что-то добавить, человек, пришедший в комнату последним, и который стоял сейчас за спинами офицеров.

Но там было пусто.

— Слышал, вы рассматриваете кандидатуры Кибре и Ноктуа? — спросил Магистр Войны.

— Вам, как всегда, обо всем известно, — ответил Аксиманд.

— Значит, не Таргост?

— У него есть и другие обязанности, — сказал Аксиманд, — нам бы не хотелось отвлекать его.

Магистр Войны понимающе кивнул. Он передвинул еще одну резную костяную фишку на доске между ними. Аксиманд любил стратегические игры больше, чем все его сыны. Вся прихожая была заставлена превосходными наборами, по большей части подарками от военных командующих или братьев-примархов. Среди них был регицид, шатрандж, чатуранга, го, хнефатафл, шахматы, махнкала, затрикион… не было родного мира примарха, на котором не возникла бы настольная военная игра.

— Эзекиль выдвигал Таргоста, не так ли? — спросил Магистр Войны, пока Аксиманд изучал обстановку и готовился сделать свой ход.

— Это так, сэр.

— И отговаривая его от этого выбора, назвал ли ты ему истинную причину или же выдумал то, что ему было приятно услышать?

Аксиманд заколебался. Он вспомнил тот разговор с Абаддоном, во время которого решил не говорить, что Таргост, капитан Седьмой роты, не был сыном, истинным сыном. Он был хтонийцем. Аксиманд решил умолчать эту часть правды.

— Я не с… — попытался ответить Аксиманд.

— Не сказал ему? — перебил его примарх.

— Я не… понимал настоящих мотивов, которые двигали мною, — неохотно ответил Аксиманд.

— Мне интересно, когда же ты их понял? — спросил Магистр Войны, откинувшись на спинку кресла. — Ты, Эзекиль, Головорез и Ноктуа — все вы… как ты это называешь? Истинные сыны?

— Истинные сыны, — эхом отозвался Аксиманд.

— Но в чем же причина? — рассмеялся Магистр Войны. — В виде знакомого лица? Или есть лицо, которого тебе не хочется видеть?

Сухой холодный воздух, со слабо уловимым запахом соли. Внизу, в рифтовой долине, блестит море Энны, словно стекло в кульверте. Вдоль его берега, словно прибивший морской мусор или цветастая галька, раскинулся огромный город Тийюн. По ту сторону вяло катящего волны моря, на другом краю гигантской долины, возносится ввысь угольно-черная в рассветном свете монолитная стена. В лиловых небесах сверкают звезды и луны. На севере виднеется слабый блеск восходящего солнца. На востоке переливается ложная заря порта, который горит еще с полуночи. Дело рук Иеррода и Тринадцатой роты.

Строения Мавзолейного Двора возвышались в лучах рассвета, подобно каменным ангарам для огромных кораблей. Прямоугольные, выдержанные в строгом стиле, они были облицованы желтым камнем, который в утреннем солнце походил на золото. Кое-где их соединяли высокие колоннады или портики, покрытые золотом колонны которых были высотой с древние секвойи. Пол был уложен стальной, отполированной до зеркального блеска гравированной плиткой. В воздухе сухо потрескивали статические разряды, словно неподалеку работали огромные электромагнитные устройства.

Действия хваленой Цепной Вуали пока не было видно. Ее солдатам удалось ненадолго задержать продвижение Абаддона в Город Старейшин. Первый капитан сжато и сдержанно сообщил об их решительном сопротивлении. Гошен захватил бастион к западу от города, его защитники называли себя Цепной Вуалью, хотя Лев был уверен, что все же сражался с обычными солдатами, которые просто хотели казаться более грозными.

Как бы то ни было, он вырезал их до последнего человека.

Но основой обороны были ослепительные в серебряно-багровой форме Тийюнатские Срочники, вооруженные длинными силовыми мечами, энергетическими секирами и пиками, пулеметами, акустическими ракетными установками, плазменным оружием и лазерными винтовками. В бою они использовали персональные сегментированные силовые щиты — поглощающую свет дымку, от которой тускнела их яркая форма, и заставлявшую их выглядеть так, словно каждый из них был окутан небольшим штормовым облачком.

Щиты оказались довольно эффективными, на определенном расстоянии отражая большую часть выстрелов. Если болтерные снаряды пробивали их, неважно, напрямую или найдя слабину в сочленениях, Срочника внутри разрывало, а его кишки заляпывали внутреннюю часть щита, словно фрукт, взорванный петардой в бутылке. Звук при этом был глухим, отдаленным, как удар по завернутому барабану.

И это вызывало ярость. Закрепившись вокруг виднеющихся вдали зданий Двора, Срочники до сих пор сдерживали наступление легионеров Астартес. Они не уступали Шестнадцатому ни пяди земли.

Но они были людьми. Всего лишь людьми. Аксиманда мучило чувство несправедливости. За свою жизнь ему доводилось сталкиваться с куда более совершенными силовыми щитами, но из-за их мобильности и портативности Срочники сопротивлялись Сынам Гора. Подобное могло произойти лишь благодаря чистому стечению обстоятельств. Человеческие солдаты, неважно, насколько хорошие, не могли противостоять трансчеловеческим воинам. Аксиманду хотелось сокрушить их, стереть в порошок за подобную дерзость, вызвать на них орбитальную бомбардировку, артиллерийский обстрел или даже один из дивизионов сверхтяжелых танков, которые ждали неподалеку, подобно греющимся под лучами солнца огромным крокодилам.

Тем не менее, эти действия повлекут за собою уничтожение и самого Двора. Срочников защищали строения, которые они обороняли. Аксиманд мог действовать по своему усмотрению, но он хотел доказать, что сможет справиться своими силами.

Менее чем через двадцать минут после высадки штурм Мавзолейного Двора стал захлебываться. Сыны Гора и ауксиларии из Армии утратили инициативу, продвижение замедлилось, а все преимущества сошли на нет вследствие удачного размещения солдат.

Джаде Дурсо, второй капитан роты Аксиманда, проклинал по воксу всех духов мести и судьбы, но Маленький Гор понимал, что на самом деле тот клянет его. Хачари Сципион из Металлунских Разбойников доложил, что принимает командование над отделением. Его сержант, старый Гаспир Юнквист, погиб. Голос Сципиона пылал гневом, когда он звал апотекария. Зеб Зеноний из тактического отделения Бедствие доложил о двух погибших.

Откуда-то раздалось дыхание.

Бросившись в укрытие, Аксиманд взглянул на небо над плато. Оно все еще было подернуто чернильно-черной дымкой ночи, но с каждой секундой оно становились все светлее. Он уже мог различить четыре луны Двелла: одну крупную, а три остальных не намного больше далеких звезд. Из-за своего расположения, все они находились в разных фазах: полная, серповидная, неполная, новая.

Его гнев на мгновение угас. Что это было? Знак? Знамение?

В ухе щелкнул вокс. Визор идентифицировал канал связи с Граэлем Ноктуа.

— Отставить болтеры, — произнес Ноктуа. — Клинки.

— Думаешь? — спросил Аксиманд.

— Подойди вплотную — у глупцов не останется ни единого шанса, — бросил Ноктуа.

Аксиманд улыбнулся.

— Клинки наголо! — проорал он. Закрепив болтер на поясе, он вытащил меч из ножен. Обоюдоострый силовой клинок из хтонийской вороненой стали, вдоль дола которого вилась гравировка. Он назывался Скорбящий. Боевой щит уже находился на его левой руке.

Он не взглянул, как исполняется его приказ. Аксиманд выскочил из укрытия, и по щиту с поножами тут же забили лазерные лучи. Двигаясь быстро, опустив голову и выставив перед собою меч, он в два огромных скачка оказался за колоннадой. Впереди показались первые скрытые в дымке щитов Срочники, прятавшиеся среди колонн, которые тут же открыли по нему огонь. Он увидел их перекошенные от страха побледневшие лица.

Трансчеловеческий ужас. Аксиманд слышал, как итераторы говорили о подобном явлении. Об этом говорили офицеры Армии. Один лишь вид Адептус Астартес внушал трепет: выше и крупнее даже самого рослого человека, облаченный в доспехи, подобный полубогу. Его единственное предназначение становилось понятным с первого взгляда. Адептус Астартес был создан, дабы уничтожать все на своем пути. Если ты увидел Адептус Астартес, знай — ты в беде. Одно лишь его появление вселяет в человеческие сердца страх.

Но увидеть его в движении. Вот в этом-то вся и суть. Ничто человеческое не может быть настолько быстрым, грациозным, могучим, тем более, когда оно больше двух метров ростом и облачено в доспехи, которые не поднять даже четырем обычным людям. Просто увидеть Астартес это одно, но увидеть его в движении — совершенно иное. Психологи называли это трансчеловеческим ужасом. От него человек беспомощно застывал на месте, его разум цепенел, он полностью утрачивал над собой контроль. На тебя движется нечто гигантское и воинственное. Нечто гигантское и воинственное движется со скоростью атакующей змеи, и в этот момент ты начинаешь понимать, что среди людей действительно ходят боги, что существуют такие сила и скорость, которых вовек не достичь простым смертным, что пришел твой смертный час, но, если повезет, ты еще успеешь напустить в штаны.

Аксиманд заметил ошарашенный взгляд на лицах двелльцев, которых намеревался потрошить и расчленять. Он услышал позади шаги остальных воинов Пятой роты и возрадовался тому, что был сыном Гора.

Ноктуа не ошибся. С болтерами они просто впустую теряли бы здесь время. Щиты какое-то время могли противостоять стрелковому оружию. Могли они остановить и клинки. Штыки. Древковое оружие. Саблю. Возможно даже силовой меч.

Но только не силовой меч в руке трансчеловека.

Щиты раскололись. Они треснули и разлетелись со звуком бьющегося стекла. С каждым ударом на микросекунду воздух наполнялся эфемерными кусочками сегментов щита, а после и телами внутри них: сначала силовая оболочка, а вслед за ней и мясо. Из разверзнувшихся ран в рассветное небо била фонтаном кровь, забрызгивая Аксиманда и колонны вокруг. От каждого удара мечом в алой дымке вылетали внутренности, словно кто-то взорвал пакет с кровью.

Какими бы навыками не владели Тийюнатские Срочники, они растеряли их в тот миг, когда лучшие воины Империума вспомнили, как сражаются исстари: клинок к клинку, в поединке, где главную роль играет сила и мастерство фехтования.

Пятая ворвалась во Двор менее чем через пять минут после вдохновительной атаки Аксиманда.

Маленький Гор бросился в бой вместе с тремя сынами: Зенонием из Бедствия, Гер Гераддоном и Мир Аминдазой, оба из штурмового отделения Титония. Они добрались до конца огромной колоннады, до врат под названием Арка Ответов. Под ее широкой сенью сосредоточились двелльские Срочники, готовые до последней капли крови защищать обращенные к солнцу входы в Восточный Мавзолейный Зал.

Вокруг, подобно горизонтальному неоновому дождю, проносились лазерные выстрелы. Особенно ярко в тени арки сверкали энергетические лучи и трассирующие снаряды. Сыны набросились на порядки солдат с поднятыми щитами, враз откинув Срочников, подобно рвущейся толпе бунтовщиков. Двелльцы откатились, их щиты все еще работали, поэтому они перекатывались и кувыркались в них, словно снаряды. Многотысячная масса тел столкнулась с оглушительным ударом. Под ногами лежали тела. Руки цеплялись за топтавшие их ноги. Воины стреляли в упор.

Сыны вклинились глубже. Их щиты были плугами и таранами. Мечи — косами и пиками. Срочники валились наземь, из-за раскалывающихся с шипением щитов ручьями хлестала кровь, заливая поле боя. Клинки врубились в следующий ряд людей, отчего те с криками полетели над головами товарищей, падая на головы остальным солдатам. Некоторые под давлением толпы продолжали стоять даже в смерти. Кровь лилась на отполированные до зеркального блеска плиты. Под массой сражающихся воинов натекала огромная лужа крови, которая постепенно заливала гравированную сталь. Алая под лучами солнца, багряная в тени, она растекалась у основания колонн, подобно морю вокруг островков плинтов и столбов.

Крики Срочников глушились щитами-коконами или превращались в металлические неразборчивые хрипы в воксах легионеров. Аксиманд по большей части слышал лишь хряск ударов, которыми он резал, валил и рассекал вражеских солдат. На лезвии Скорбящего шипела дымящаяся кровь. Рука Маленького Гора стала багровой по самый локоть, с его наруча текли алые струйки. Из умбона щита капали кровь и остатки мозгов.

А на фоне этого он слышал дыхание.

Мимо него с воздетым щитом пронесся Зеноний, размашистыми горизонтальными ударами разрубая бедра и тазовые кости, рассекая тела, круша щиты. Его меч опускался с механической опустошительной эффективностью, Астартес скорее орудовал как жнец, нежели воин. Он прорубал себе путь сквозь вражеские ряды, чтобы добраться до Мавзолейных залов. Замахиваясь от плеча своим длинным мечом, он косил врагов одного за другим, подобно рабочему в поле.

Слева же от Маленького Гора Аминдаза скорее действовал как спортсмен. Его клинок был короче, и с каждым Срочником, который встречался ему по пути, он словно пытался сыграть, дабы в поединке проверить его навыки. Он без устали искал, с кем бы скрестить клинки. Но никто не осмеливался принять вызов. Все Срочники старались как можно скорее убраться подальше с его пути. Аминдаза предпочитал наносить мощные, рубящие удары сверху, из-за плеча, которые буквально разрывали его противников и валили на землю у его ног. Аксиманд слышал, как он призывал Срочников сразиться с ним. В его глазах он видел презрение. Но тот продолжал убивать людей, неважно, пытались они сразиться с ним или нет.

Аксиманд же, как и Гераддон, предпочитал классический вариант массированного штурма: щит на уровне глаз, используется в качестве тарана; острие меча нацелено на уровне груди, бьет и колет, подобно поршню из-за обода щита. Аксиманд был безжалостен. Он походил на шар, разбрасывающий в стороны ряды игрушечных солдатиков.

Атака была столь яростной, что в рассветное небо поднимался коричневатый кровавый туман.

Зеноний первым добрался до входа в Восточный Зал, вырезав десяток Срочников вокруг декоративного бассейна с фонтаном в широком, залитом лучами солнца вестибюле. Остальные когорты роты Аксиманда уже миновали колоннаду. Озеро крови становилось все глубже и разливалось, словно под давлением, все шире. Тела на гладком отполированном полу слабо покачивались на его течениях, будто ветки среди вышедшей из берегов реки.

Аксиманд последовал за Зенонием в вестибюль. Высота белых стен зала поражала воображение, хотя само помещение представляло собою небольшой квадрат с фонтаном посередине. Потолок отсутствовал, поэтому солнечный свет беспрепятственно освещал полированный пол, чистую воду и чашу фонтана, украшенную восхитительной резьбой.

Весь пол был залит кровью, скапливающейся лужицами вокруг лежащих тел и сломанного оружия. Бортики фонтана были измазаны кровавыми отпечатками рук, когда люди из последних сил цеплялись за него, пытаясь подняться на ноги. На покрытых гравировками стенах брызги крови стекали длинными дугами, огромными хвостами или ветвями папоротника. Некоторые измазывали белые стены на пять или шесть метров.

Аксиманд осторожно шел вперед. В зале царили тишина и спокойствие. Из-за стен грохот битвы снаружи звучал здесь, словно рокот далекого шторма. Зеноний шагал впереди него, останавливаясь лишь затем, чтобы добить раненых Срочников. Из дальнего конца вестибюля на свет вышел Аминдаза, на клинке которого шипела дымящаяся кровь. Судя по всему, он вошел через другой вход. К нему бросились двое Срочников и лектор Двора, и он тут же обернулся к ним, подняв меч.

Аксиманд вновь услышал дыхание. Теперь оно раздавалось ближе, куда ближе, чем когда-либо прежде, и громче биения собственного сердца. Дыхание, ощущение присутствия последовали за ним из снов в реальность. Оно все приближалось и приближалось, пока не стало доноситься прямо у него из-за плеча. Еще миг — и оно зазвучало будто из его шлема, словно в нем находилось сразу две головы. Аксиманд задержал дыхание, чтобы понять, были ли это просто акустические отзвуки, эхо его собственного дыхания.

Тишина.

Он уже собирался вновь набрать воздух в легкие, когда чуждое дыхание послышалось опять — тихое, и в то же время близкое, медленное и спокойное, как ласковый шепот моря.

— Где ты? — спросил он.

— Повторите! — протрещал по воксу голос Аминдазы.

— Кого ищете, сэр? — связался с ним Гераддон.

— Ничего, ничего! — ответил Аксиманд. — Продолжайте.

Как же глупо с его стороны было повестись на подобную уловку. Заставить заговорить об этом вслух. Он разговаривал сам с собой, обманутый разумом. Он разговаривал всего лишь со своим страхом.

Адептус Астартес не должны ведать ни страха, ни снов.

А Аксиманд ощущал страх, как и то, что тот будет преследовать его, пока он не узнает незнакомца, пока не увидит лицо незваного гостя. Маленький Гор Аксиманд не боялся ничего, кроме неизвестности.

Из тени на него с копьем наперевес набросился Срочник. Фотонный наконечник оружия сверкал синеватым цветом.

Аксиманд ушел в сторону и щитом повалил человека на пол. Удар разбил окружавший Срочника щит и сломал ему руку. Солдат заорал от боли. Маленький Гор уже собирался придавить его ногой, когда на него налетело еще двое. В этот раз Аксиманд развернулся быстрее, взмахнув вокруг себя Скорбящим, и сломал тянувшиеся к нему клинки. Об его керамитовые доспехи лишь бессильно звякнули рукояти. Он тут же разрубил одного солдата на части, сокрушив его щит и выпотрошив человека внутри. Другого Аксиманд оттолкнул ногой, вбив согнувшегося от боли человека вместе энергетическим коконом в стену. Удар был такой силы, что от растрескавшегося камня во все стороны полетели осколки. Шагнув вперед, Аксиманд пронзил солдату грудь. Скорбящий пробил оболочку щита, человека и стену позади него. Какую-то секунду Срочник висел на нем, подобно наколотому насекомому на фетровой подкладке, его щит замерцал и исчез.

Аксиманд выдернул меч, и человек повалился у его ног.

Дыхание было таким близким.

Через высокую арку Аксиманд вошел в один из главных Мавзолейных Залов. Огромная комната купалась в желтом свете. Он словно оказался в раю. Повсюду вокруг в стеклянных колбах, которые удерживались внутри колонн света в горизонтальном положении, бессловесно стояли тонкие, облаченные в погребальные одеяния мертвецы Двелла. Миллионы тел, заключенные в свет, стекло и гравиметрическую энергию, объединенные кибернетизацией.

На полу лежал Зеб Зеноний из тактического отделения Бедствия. Его доспехи были вскрыты, подобно раковине моллюска.

При виде тела Аксиманду следовало сразу насторожиться. Но дыхание звучало теперь еще громче, и, невзирая на зов трансчеловеческих инстинктов, он попытался разглядеть, откуда оно исходит.

Первый удар застал его врасплох. Нападавший нанес его сбоку, и лишь по чистой случайности он пришелся на щит Аксиманда. Меч нападавшего расколол щит и впился в руку Аксиманда. Воин отшатнулся, разгневанный и удивленный.

Разгневанный своей невнимательностью.

Удивленный огромной силой напавшего.

Аксиманд быстро среагировал и парировал удар собственным мечом. Он оказался лицом к лицу с легионером Астартес, избавленным от плоти воином-гигантом, вороненые с блестящим отливом доспехи которого были переплетены аугметическими системами и украшены ярко-белым символом старшего капитана Десятого легиона, Железных Рук с Медузы. На мгновение Аксиманд подумал, что это был сам Шадрак Медузон. Воин походил на полководца и носил отличительные знаки клана Сорргол. Но визуальная метка на визоре определила противника как Биона Хенриксона, избранного командира Медузона. В руке воин держал длинный клинок из медузианской стали усиленной прочности.

Обмениваясь ударами, они кружились по кибернетическому залу, будто танцоры. Хенрикос был большей угрозой, чем все Срочники, с которыми сегодня расправился Аксиманд, вместе взятые. Медузианец был потрясающим мечником. Его аугметическая сила намного превосходила силу Маленького Гора. От его скорости захватывало дух.

И вдруг в один момент Аксиманд задался вопросом, мог ли он познать трансчеловеческий ужас?

Они оказались в центре зала, где, подобно храмовому алтарю, возвышался позолоченный и покрытый изображениями ангелов биостазисный генератор. От него во все стороны расходились ряды заточенных в стекле тел. Перед центральным блоком почтительно преклонили колени гигантские белые статуи, полубоги, закутанные в яркие, словно первый снег, плащи.

В странном свете Двора серебряно-черные доспехи воина Железных Рук блестели, как пролитое масло. Его клинок походил на луч света. Аксиманд сумел пробить искусную защиту Хенрикоса и нанес удар рукоятью, от которого треснул нагрудник врага. Хенрикос сместился, чтобы сохранить равновесие, и, когда их клинки сомкнулись в грубом подобии креста, изо всех сил толкнул Аксиманда плечом.

Маленький Гор повалился на ближайший ряд кибернаторов. Стеклянные оболочки разлетелись в граде осколков, сверкавших в лучах света, словно весенние лепестки. Кибернетические колбы начали разбиваться друг об друга. Некоторые выпали из гравиметрических удерживающих полей прямо на полированный металлический пол. Реле питания замкнулись. В воздух, будто вязанки хвороста, полетели иссохшие тела покойников.

Бион Хенрикос, приближаясь к Аксиманду, переступил через битое стекло и выбеленные кости. Руками он отталкивал со своего пути висящие в воздухе стеклянные оболочки. Аксиманд попытался встать. Из разрушенного ряда летели искры темного и болезненного для глаз цвета, вспыхивая подобно потревоженным синапсам. Внутри светло-золотых слоев неповрежденной структуры кружились и пылали разноцветные всплески. Зал наполнился передававшимися по шипящему воксу странными пульсирующими звуками, похожих на слабое причитание тысяч голосов.

Хенрикос приблизился вплотную к Аксиманду. Маленький Гор наотмашь рубанул воина Железных Рук мечом, расколов ему глазную линзу и рассек живот и бедро. В ответ Хенрикос нанес удар, который снес бы ему голову с плеч, окажись он чуть ближе. Аксиманд толкнул медузианского полководца на ковер из битого древнего стекла и мумифицированных останков. Следующим ударом он поразил Хенрикоса в плечо. Из раны потекло нечто серебристое, похожее на ртуть.

Хенрикос швырнул его на землю. Казалось, от удара у Аксиманда мозг перемешался в голове, а рот и нос наполнились кровью. Оглушенный и ошеломленный, он валялся на земле, пытаясь нащупать вылетевший из руки меч.

Аксиманд поднял взгляд, удивляясь, почему Хенрикос еще не прикончил его. Ему на выручку пришел Аминдаза из отделения Титония. Аминдаза ворвался в Зал, а вслед за ним — Гераддон. Громкая перестрелка у входа свидетельствовала о том, что атакующие добрались до центра Двора, вынудив Срочников отступить.

По дороге в зал Аминдазу ранили, из-за чего его рука реагировала медленнее обычного. Его появление и нападение на Хенрикоса спасли Аксиманда, но одновременно обрекли самого Аминдазу. Хенрикос был куда лучшим воином. Прежде чем Аксиманд, сплевывая кровь, тяжело поднялся на ноги, воин Железных Рук раскроил Аминдазу от левого плеча до правого бедра. Одним ударом его просто-напросто рассекли по диагонали. Части воина с лязгом упали на пол, извергнув при этом мощный поток крови.

На Хенрикоса набросился Гераддон, но тот взмахом руки отбросил его в сторону. Воин врезался в еще один ряд хранилищ.

Аксиманд вонзил Скорбящего в спину Хенрикосу, острие которого раскололо аквилу на нагруднике медузианца.

Хенрикос рухнул на колено, а затем — на живот. Аксиманд прижал ногою ему спину и сорвал с него шлем. Побледневший Хенрикос лежал щекою на полу, на коже виднелись темно-красные пятна крови.

— Лучше бы тебе умереть сейчас, предатель, — сказал Аксиманд. — А то мы не будем столь милосердными.

Хенрикос что-то хрипло пробормотал в ответ.

— Что? — спросил Аксиманд, прижав лезвие к шее полководца Железных Рук.

— Ты не тот трофей, на который мы рассчитывали, — прошептал Хенрикос.

— Трофей?

— Мы знали, что не сможем победить вас, поэтому хотели нанести как можно больший вред. Мы думали… думали, что его главным приоритетом станет Мавзолейный Двор, и он лично возглавит атаку на него.

— Так это была ловушка для Луперкаля?

— Да гореть ему вечно.

Аксиманд рассмеялся.

— Но твой хозяин — трус и предатель, — пробормотал Хенрикос, — и послал всего лишь тебя.

— Этого оказалось вполне достаточно, — ответил Аксиманд. — На что ты рассчитывал?

Хенрикос закашлялся.

— Я спрашиваю, что может один избавленный от плоти воин?

Хенрикос не ответил. Из него вытекли последние капли жизни.

Аксиманд поднялся и пнул труп.

Наконец, Гераддон сумел встать на ноги.

— О чем он говорил? — спросил воин.

— Чепуху, — ответил Аксиманд, — обычную чепуху. Он был в отчаянии.

— Если это была ловушка, — произнес Гераддон, — то почему он был один?

Аксиманд вновь услышал дыхание. Он медленно обернулся и понял, что это был всего лишь фоновый шум Мавзолейного Зала, медленное пульсирующее бормотание кибернетической системы. Пульс спящих мертвецов.

Аксиманд чувствовал себя дураком. Когда операция закончится, он будет медитировать. Очистит свой разум от страхов и снов, которые успели там накопиться. Очистит помыслы и искоренит слабости. Дабы служить Магистру Войны, он должен быть идеальным оружием.

Аксиманд слишком расслабился. Но со временем он придет в себя и вновь будет верно служить мечте Луперкаля.

Аксиманд по воксу проверил войска. Шестнадцатый легион захватил большую часть Двора. Граэль Ноктуа доложил, что Западный Зал и подходы к нему взяты под контроль. Аксиманд приказал отделениям выдвигаться в Восточный Зал, к его позиции, и перекрыть все подходные пути.

Он бросил взгляд на окружавшую его кибернетическую систему. К счастью, она не слишком пострадала. В целом устройство осталось неповрежденным, и если должным образом надавить на техноадептов Двелла, они вскоре устранят неполадки.

Гигантские белые статуи, почтительно преклонившие колени перед центральным биостазисным блоком, полубоги, закутанные в яркие, словно первый снег, плащи, исчезли.

— Погоди-ка… — произнес Аксиманд.

На них налетели Белые Шрамы. Пятеро убийц из Пятого легиона разом сбросили скрывавшие их белоснежные плащи. С помощью меловой пыли или погребального пепла они замазали багровые края наплечников. Их шлемы типа «Корвус» представляли собою вороньи черепа. Похоже, Лев Гошен сильно ошибался. Белые Шрамы прекрасно умели ждать. Если в чистом поле они пользовались тактикой «ударил-отступил», то в городских условиях предпочитали скрытность и засады.

Предупреждение Граэля Ноктуа оказалось верным.

Первым до него добрался Хибу-хан. Аксиманд узнал его по ротным и служебным штифтам. Это называлось буркутчи, или «отрезание голов». Термин пошел от чогорианского искусства охоты с орлами, великими аквиллухами, которые загоняли или отбивали от остального стада быка-вожака. Со смертью быка стадо распадалось само по себе.

Они намеревались обезглавить Шестнадцатый, но когда им это не удалось, взялись за иную добычу: других быков, молодых быков, ротных капитанов.

Аксиманд отбросил Хибу в сторону, сломав Скорбящим клинок Белого Шрама. К нему метнулся еще один Шрам. Аксиманд парировал удар, когда услышал крик Гераддона, пронзенного сразу двумя клинками. Аксиманд опустил меч на скрытый под снежно-белым плащом вороний череп ближайшего к нему воину. Белые доспехи Шрама вдруг стали ярко-красными. Аксиманд потянулся к болтеру.

В Мавзолейном Дворе началась перестрелка. Внезапно со всех сторон атаковали Белые Шрамы и отступники из Железных Рук. Воины роты Аксиманда, не колеблясь, открыли по ним огонь. Несмотря на то, что их превосходили числом, он успел убить еще одного Шрама, выстрелив из болтера прямо тому в линзу шлема. Аксиманд проорал по воксу Ноктуа и остальным командирам приказ как можно скорее завершить бой.

Чтобы знали, что враг собирает головы их капитанов в качестве трофеев, и помнили, что теперь они сражаются не с Тийюнатским Срочниками или Цепной Вуалью.

Они сражались с трансчеловеческими Адептус Астартес.

Хибу-хан поднялся на ноги. Вместо собственного сломанного клинка Белый Шрам схватил длинный меч из медузианской стали, принадлежавший Хенрикосу. Первым ударом он отразил Скорбящего, а вторым — пробил защиту Аксиманда.

Третий удар пришелся вертикально по щеке Маленького Гора, линией, которая начиналась над правой линзой, где был изображен символ Морниваля. Многослойный керамит шлема, видимо, не стал преградой для медузианского оружия.

Аксиманд упал. Откуда-то хлынула кровь, он не мог определить место раны. Перед ним на гравированном стальном полу что-то лежало.

Визор и забрало его шлема, вся лицевая часть. Ее будто отсекли промышленным резаком.

И она была не пустой.

Пересборка оставила по себе шрам. Она целиком изменила черты его лица, деформировала мышцы. Но каким-то образом эта неправильность, несовершенство делали его еще больше похожим на Гора.

Граэль Ноктуа в стремительной контратаке привел свои отделения к Восточному Залу, остановив тем самым буркутчи. Хибу-хану не удалось завершить работу. Большую часть лояльных Трону космических десантников загнали под прицельный огонь отделений терминаторов Льва Гошена.

Хибу-хан скрылся, убив перед этим двенадцать воинов роты Аксиманда, и тем самым заработал место в его черном списке.

Аксиманду выковали новый шлем, с таким же полумесяцем над правым глазом. Оружейники уже гравировали символ Морниваля на шлемах Граэля Ноктуа и Фалька Кибре. Когда Аксиманду показали обломки его шлема, он увидел, что клинок рассек полумесяц на две половинки.

Будь Аксиманд человеком, верившим в суеверия или дурные предзнаменования, то наверняка не увидел бы в этом ничего хорошего. Но он не боялся изменений. Он даже не был человеком.

Лежа в стазисной дреме под скальпелем хирурга, он видел последний сон. Наконец, Маленький Гор увидел лицо незваного гостя. Аксиманд немного опасался, что оно окажется его собственным или хотя бы похожим на него, и что вслед за этим ему потребуется длительная психологическая реабилитация.

Но нет. Пока ему восстанавливали лицо, ему снилось лицо другого.

Лицо Гарвеля Локена.

Проснувшись, Аксиманд чувствовал счастье и облегчение. Человеку не стоило бояться мертвецов, а Локен ведь погиб.

Он не боялся изменений. Изменение, по его словам, было частью властного характера.

«Меланхоличный настрой многогранен», — говорил он. «Он напоминает осень. Она преобразующая. Она делает из меня ускоритель смерти, начало и начал, и концов. Я был создан, чтобы очистить этот мир, готовый к обновлению. Отбросить ложное и принять истинное. Такова моя цель. Я не боюсь».

И теперь, после пересборки его лица, он всегда казался непобедимым.

Роб Сандерс Железо внутри

Железо внутри. Железо снаружи. Железо повсюду. Галактика пронизана его холодом. Знаете ли вы, что Святая Терра состоит в основном из железа? Наша родина Олимпия тоже. Большинство обитаемых планет и лун состоят из него. Истина в том, что мы — Империум железа. Умирающие звезды сжигают железные сердцевины. В это время тяжелые металлические ядра молодых миров создают пространства, которые защищают жизнь — иногда человеческую — от разрушающего сияния таких древних звезд.

Смысл империи — не просто в количестве завоеванной земли. Каждый Железный Воин знает это. Ее смысл — в сердцах, которые бьются во имя общей цели, стучат в унисон в космосе. В крови, которая проливается из тел наших Легионес Астартес, красная из-за железа и непокорности судьбе. Это — железо внутри, и мы можем ощутить его металлический привкус, когда вражеский клинок или пуля выводят нас из строя. Тогда железо внутри становится железом снаружи, как и случилось в тот день — день, который, как мы сейчас понимаем, стал началом Великой осады Малого Дамантина…

Кузнец Войны шагнул на наблюдательную платформу, и толстый решетчатый пол застонал от шагов его бронированных ног. Керамитовые плечи Железного Воина сгорбились под грузом ответственности, словно космодесантника тяготило нечто гораздо большее, чем вес доспеха «Тип III». Он пересек платформу с решимостью полубога, но то, как его клепаные перчатки сжали внешние перила, выдавало опасение, что он мог и не преодолеть это пространство вовсе. Гигант заскрежетал, вынужденный остановиться.

Резкий кашель сотряс глубины его бронированной груди, она тяжело поднималась и опускалась с каждым измученным, прерывистым вздохом. Часовые Имперской Армии из 9-го охранного полка Ангелов Адамантифрактов смотрели на мучения Кузнеца Войны, не зная, что им делать. Один даже вышел из строя и приблизился, опустив расширенное дуло тяжелого карабина и протянув руку в чешуйчатой перчатке.

— Милорд, — заговорил солдат в маске, — может мне послать за вашим апотекарием или Железным Палатином…

Лорд Барабас Дантиох остановил адамантифракта, предупреждающе выставив ладонь. Пока Кузнец Войны боролся с приступом кашля, один палец сменил всю пятерню.

Затем, даже не глядя на солдата, огромный Легионес Астартес выдавил: — Отставить, солдат.

Тот отошел, и легкий ветерок пробежался по изорванному плащу Железного Воина с мозаикой из черных и желтых шевронов. Ткань скользила по застывшему великолепию его силового доспеха; тускло блестевшую броню покрывали ржавчина и следы преждевременного износа, придававшие доспеху коричневый оттенок. Дантиох не носил шлема. Лицо и череп были заключены в железную маску, изготовленную самим Кузнецом Войны. Лицевая пластина была сработана с грубой красотой, отражая отличительный знак легиона — эмблему железной маски, украшавший его наплечник. Маска лорда Дантиоха была угрюмой личиной, на которой застыло выражение суровой стойкости, с решетчатыми прорезями для рта и суровых темных глаз. В галереях и на стенах ходили слухи, что Кузнец Войны носил маску с тех пор, как вытащил ее раскаленной из горна, придал форму вокруг своего бритого черепа, после чего погрузил голову и железо в ледяную воду, навсегда закрепив кованый металл вокруг таких же мрачных черт лица.

Сжав поручни платформы, Дантиох поднял голову меж сутулых, массивных плеч и жадно впился взглядом в безумную гениальность своего творения. Шаденхольд(1): неприступная крепость, построенная по уникальному и смертоносному плану, названная в честь бедствий, за которыми Дантиох и его Железные Воины смогут наблюдать, если какая-нибудь вражеская армия будет достаточно глупа, чтобы напасть на твердыню. В ходе приведения к Согласию согласно стратегии Императора и его священному декрету на тысячах планет возводились тысячи бастионов и цитаделей, откуда организаторы Великого Крестового похода могли бы следить за своими завоеванными владениями и новыми вассалами постоянно расширяющегося Империума. Многие из этих галактических фортов, замков и крепостей были спроектированы и построены братьями Дантиоха — шла ли речь о захвате крепости или ее защите, IV Легион не знал равных в искусстве осадной войны. Тем не менее, галактика не видела ничего подобного Шаденхольду — в этом Дантиох был уверен.

Под маской бледные губы командира Железных Воинов бормотали Нерушимую литанию:

— Владыка Император, сделай меня орудием твоей твердости. Где тьма бесконечна, благослови наши стены холодным презрением; где глупые враги слабы, прикажи нашим рядам наступать; где есть ужасное сомнение, позволь править решимости…

Кузнец Войны наделил Шаденхольд всеми современными укреплениями: концентрическими горнверками; блокгаузами и зонами поражения; орудийными площадками и смертоносными башнями. Крепость представляла собой исполинский образец осадного искусства 30-го тысячелетия. Однако для Дантиоха на первом месте стояла дислокация. Без естественных преимуществ в материалах, высоте и особенностях окружающей обстановки все другие архитектурные задачи были просто неважны. Крепость, построенная в стратегически уязвимом месте, была обречена на падение. В самом начале Согласия многие собратья Дантиоха из других Легионов познали эту истину на собственном опыте. Даже у Имперских Кулаков были неудачи.

Дантиох возненавидел Малый Дамантин с того момента, как ступил на эту ужасную скалу и тут же ощутил, что это чувство взаимно. Планета словно не желала видеть его здесь, и тактическое чутье Кузнеца Войны сразу отреагировало на это: он мог использовать враждебность окружающей среды Дамантина в свою пользу. Маленький планетоид был расположен в плотном поле вращающихся обломков камня, металла и льда, из-за чего с самого начала казался несформировавшимся и опасным. Крейсеры 51-й Экспедиции, доставившие сюда Кузнеца Войны и его Железных Воинов, с трудом преодолели поле. Хотя планета обладала приемлемой гравитацией и приповерхностным слоем кислорода, что делало возможным создание аванпоста, на ней бушевал адский шторм ураганных ветров, хлестали молнии, а небо затягивал покров сильно коррозийных, кислотных облаков. Ничто не жило на ней: ничто не могло выжить на поверхности. Кислотная атмосфера разъедала орудия и броню, как голодный зверь, быстро сдирая ее слой за слоем, пытаясь уничтожить кожу и мягкие ткани тел Легионес Астартес под ней. Даже обладая самой крепкой броней, можно было рассчитывать протянуть на поверхности считанные минуты.

В результате единственной дорогой вниз было отвесное пикирование на «Грозовых птицах» — и то если пилот был достаточно опытен, чтобы пробиться сквозь слой облаков и войти в один из узких, бездонных карстовых колодцев, которые пронизывали скалистую поверхность. Из-за какого-то природного каприза на ранней стадии формирования Дамантина планетарная кора изобиловала воздушными карманами, полостями и огромными открытыми пространствами, образуя пещерную систему, потрясающую своими размерами и запутанную до безумия. Дантиох выбрал самый центр этого безумного лабиринта в качестве идеального месторасположения своей крепости. Сводчатое подземное пространство было столь колоссально, что имело собственную примитивную климатическую систему.

— Из железа рождается сила. Из силы рождается воля. Из воли рождается вера. Из веры рождается честь. Из чести рождается железо. Это Нерушимая литания. Да будет так вечно. Dominum imperator ac ferrum aeturnum(2).

Железные Воины были не первыми, кто сделал Малый Дамантин своим домом. Под поверхностью скалистого мира кипела жизнь, которая развивалась в глубине и мраке. Единственной реальной угрозой для избранников Императора были мегацефалоподы: чудовища, которые крались по пещерам на извивающихся щупальцах и могли протиснуть свои эластичные тела через самые извилистые туннели, создавая новые проходы титановыми клювами. В первые несколько лет на Малом Дамантине Легионес Астартес объявили войну на уничтожение этим ксенотварям, которые, казалось, были полны решимости разрушить любое сооружение, которое IV Легион пытался возвести.

После того как угроза чужих была ликвидирована, Дантиох начал строительство своего величайшего творения — Шаденхольда. В то время как Железные Воины сражались с подземными чудовищами за господство над планетой, Дантиох приказал своим апотекариям и советникам из Адептус Механикус серьезно потрудиться над созданием рабочей силы, которая построит его мегакрепость. Лаборатории Железных Воинов усовершенствовали генофонд солдат-рабов, в просторечье известных под именем Сынов Дантиоха. Хотя многие годы лицо Кузнеца Войны было скрыто за железом бесстрастной маски, его черты легко узнавались в облике ужасных гигантов, которые построили Шаденхольд.

Выше и шире космодесантников, генопотомки использовали грубую силу своих чудовищных тел, чтобы добывать, перемещать и дробить камень, из которого была создана крепость. Солдаты-рабы, помимо физической мощи, унаследовали от своего генетического отца холодное, техническое мастерство, и Шаденхольд был больше, чем поспешно возведенное каменное сооружение: он был гигантским образцом искусства стратегии и ведения осады. Когда крепость была закончена, Сыны Дантиоха взяли на себя обслуживание и основные работы в цитадели; их также использовали в качестве ударных частей ближнего боя для концентрических огневых мешков, которые усеивали крепость. Больному Кузнецу Войны нравилось, что он окружен грубыми образцами своей ушедшей молодости и физического превосходства, а солдаты-рабы в свою очередь почитали своего генетического отца с простой, непоколебимой верой и преданностью: верность Императору как отцу примарха и примарху — как собственному отцу.

— Это зрелище мне никогда не надоест, — голос прорезал темноту за спиной. Это был Зигмунд Тарраш, Железный Палатин Шаденхольда. Дантиох заворчал, закончив бормотать свои молитвы. Наверное, адамантифракт послал за ним; или же у Железного Палатина были новости.

Космодесантник присоединился к Кузнецу Войны у перил и посмотрел на великолепие крепости над ними. Хотя Дантиох был Кузнецом Войны и вышестоящим Легионес Астартес по званию в гарнизоне из тридцати Железных Воинов, оставленном 51-м Экспедиционным флотом, состояние здоровья вынудило его переложить ответственность за крепость и ее повседневную защиту на другого. Он выбрал Тарраша в качестве Железного Палатина, потому что тот обладал и силой воли, и воображением. Холодная логика IV Легиона хорошо служила Железным Воинам, но даже среди них были те, чей вклад в Согласие был больше, чем просто жажда завоевателя, кто ценил красоту человеческих усилий и достижений, а не просто тактическое удовлетворение победой и неистовое наслаждение битвой.

— Напоминает мне ночное небо, — сказал Тарраш Кузнецу Войны. Железный Палатин кивнул собственным словам. — Я скучаю по небу.

Дантиох прежде никогда не думал о Шаденхольде таким образом. Крепость, несомненно, выглядела впечатляюще, в том числе и благодаря последнему штриху в искусном замысле Кузнеца Войны: двое Железных Воинов стояли на круглой наблюдательной платформе, расположенной вокруг шпиля высочайшей башни Шаденхольда, только башня не была направлена в небо или даже к потолку пещеры — она указывала вниз на ее дно.

Шаденхольд был вырублен в гигантской конической скале, выступающей из потолка пещеры. Дантиох сразу же оценил открывающиеся возможности и поручил своим солдатам трудное и опасное задание по созданию перевернутой цитадели. Она висела верхом вниз, но все помещения, лестницы и внутренняя архитектура была ориентированы вверх. Коммуникационные шпили и башни-сканеры в самом низу крепости висели в нескольких тысячах метров над огромным озером естественного происхождения, наполненным сырым прометием, который поднимался из глубин планеты. На самом верху крепости находились донжоны и темницы, расположенные высоко под сводом пещеры.

Когда Дантиох бросил усталый взгляд на верхнюю часть сооружения, он понял сделанное Железным Палатином сравнение. В холодной тьме колоссальной пещеры яркое сияние прожекторов крепости и точки слабого света, льющегося из амбразур, казались созвездием в ночном небе. Этот эффект усиливали фосфоресцирующие бактерии, пирующие на полевом шпате на потолке пещеры, и тусклый блеск, отражающийся от блестящей черной поверхности прометия внизу: оба источника свечения создавали иллюзию все более далеких звезд и галактик.

— У тебя новости? — обратился Дантиох к Таррашу.

— Да, Кузнец Войны, — доложил Железный Палатин. Космодесантник также был в полном доспехе, отмеченном эмблемами легиона, за исключением перчаток и шлема, который сжимал в одной руке. Бдительность (или паранойя, как считали некоторые другие легионы) Железных Воинов была хорошо известна, и гарнизон Шаденхольда находился в постоянной боевой готовности. Тарраш провел рукой по бритой голове. Его темные глаза и кожа повторяли черты примарха — благословение его сыновьям. Когда Кузнец Войны повернулся и свет наблюдательной платформы прошел через прорези железной маски, Тарраш мельком увидел проблеск желтоватых, налитых кровью глаз и морщинистую кожу, выцветшую от возраста.

— И?

— Флагман «Бентос» приветствует нас, милорд.

— Итак, 51-я Экспедиция вернулась, — заскрежетал Дантиох. — Они на наших радарах несколько дней. Почему медленно приближаются? Почему нет связи?

— Они сообщили, что у них проблемы с пересечением поля обломков, — доложил Железный Палатин.

— И они вызывают нас только сейчас? — раздраженно ответил Дантиох.

— «Бентос» случайно задел одну из наших орбитальных мин, — сообщил Тарраш своему господину. Дантиох почувствовал, как подобие улыбки скривило закрытый лицевой пластиной рот.

— Зловещее начало для их визита, — сказал Кузнец Войны.

— Они останутся на месте, пока не закончат ремонт, — добавил Железный Палатин. — И они просят координаты для высокоскоростного выхода на поверхность.

— Кто их просит?

— Кузнец Войны Крендл, милорд.

— Кузнец Войны Крендл?

Тарраш кивнул.

— Похоже на то.

— Значит Идрисс Крендл теперь командует 14-й Великой Ротой.

— Даже под вашим командованием, — сказал Тарраш, — он был не более чем воплощением неограниченных амбиций, облаченным в полированный керамит.

— Ты мог бы прямо сейчас получить свое ночное небо, мой Железный Палатин.

— Думаете, мы могли бы воссоединиться с легионом, сэр?

Очень долго Дантиох не отвечал — Кузнец Войны погрузился в воспоминания и размышления. — Искренне надеюсь, что нет, — наконец ответил он.

Казалось, ответ обеспокоил Железного Палатина. Дантиох положил руку на плечо Тарраша: — Отправь «Бентосу» координаты Орфеевых Врат и прикажи двум нашим «Грозовым птицам» ждать у поверхности для эскорта наших гостей.

— Орфеевы врата, сэр? Несомненно…

— Давай развлечем нового Кузнеца Войны: покажем ему некоторые из наиболее впечатляющих пропастей и пещерных систем, — сказал Дантиох. — Проведем живописной дорогой, если угодно.

— Как пожелаете, милорд.

— А пока, пригласи капеллана Жнева, полковника Круйшанка, Почтенного Вастополя и клирика с Большого Дамантина встретить нас в Главном Реклюзиаме. Мы примем наших гостей там и узнаем от олимпийцев, что братья делают в наше отсутствие…

В Главном Реклюзиаме раздался страшный кашель Кузнеца Войны и удары молота его капеллана. Зал с легкостью мог вместить тридцать Железных Воинов гарнизона Шаденхольда и предоставлял достаточно места для церемоний и ритуалов их культа. В действительности, из-за постоянной повышенной боеготовности крепости, на службе обычно присутствовало не более десяти Легионес Астартес.

Дантиох и его капеллан не позволили такому ограничению отразиться на планировке и атмосфере зала. Железных Воинов на Малом Дамантине было немного, но у них были большие сердца, наполненные возвышенной верой и преданностью своему Императору. Поэтому Главный Реклюзиам был самым большим залом крепости и мог служить духовным нуждам воинов, десятикратно превосходящим нынешнюю численность. Со сводчатого каменного потолка свисал черный лес железных прутьев, которые раскачивались над проходом к центральному алтарю. Они усиливали звуковой эффект культовых обрядов, молитвенных и хоральных песнопений маленького гарнизона до величественного гула. Все это поддерживалось ревом церемониальной кузни в возвышенной передней части зала и ритмичными ударами молота по железу перед алтарем-наковальней.

Приделы по обе стороны алтаря были украшены скульптурной композицией, которая тянулась по всей длине Главного Реклюзиама, поднимаясь с пролетом алтарных ступеней и заканчиваясь на дальней стене. Возвышаясь над залом, скульптуры из чистого железа изображали напряженную, изматывающую битву: герои Железных Воинов, штурмующие позиции варварской армии на возвышенности. Примитивные великаны представляли собой титанов, олицетворяющих древность: бастионы мифов и суеверий, которые разбились о броню и силу IV Легиона, опирающуюся на технологию и разум. Композиция была не просто вдохновляющей диорамой — она создавала иллюзию, что собравшиеся в Реклюзиаме находятся в центре битвы, где и предпочли бы оказаться люди Дантиоха.

Позади скульптур неровные каменные стены с обеих сторон зала были облицованы полированным металлом, на котором выгравированные схемы и структурные чертежи перекрывались, образуя фреску Императора, гордо взирающего на паству с запада, и примарха Пертурабо — с востока.

— Милорд, они приближаются, — сообщил Тарраш, и Кузнец Войны, до этого почтительно преклонивший колено, с трудом выпрямился. Тени и звуки самоуверенных шагов наполнили большой арочный вход в Реклюзиам. Железный Палатин повернулся и встал рядом с Кузнецом Войны, в то время как полковник 9-го охранного полка Ангелов Адамантифрактов Круйшанк топтался неподалеку в полном обмундировании. Покончив с ритуальными ударами, капеллан Жнев отцепил молот-реликвию от гибкой бионической замены своей правой руки и плеча. Он вручил крозиус арканум громадному генномодифицированному рабу, чьей обязанностью было поддерживать работу церемониальной кузни. Жнев важно спустился по ступеням, кивнув единственному участнику собрания, который не принадлежал гарнизону Шаденхольда: клирику, облаченному в диковинную сапфирово-золотую мантию с капюшоном.

— Они идут, — пробормотал Жнев, когда делегация вошла в его Реклюзиам и направилась вверх по длинной дорожке к ступеням алтаря.

Впереди шагал Идрисс Крендл, новый Кузнец Войны 14-й Великой Роты. Энергия сурового олимпийского взгляда меркла из-за шрамов, исполосовавших его лицо. За ним следовал облаченный в красную мантию последователь Адептус Механикум, чье лицо растворялось в темноте капюшона. Из трех бионических окуляров, вращающихся, как линзы объектива микроскопа, исходил слабый желтый свет. Рядом с ним был Сын Гора. Изображения глаза на наплечниках и груди прекрасного доспеха бледно-зеленого цвета с черной отделкой нельзя было ни с чем спутать. Его неулыбчивое лицо было смуглым и хмурым, будто в постоянном размышлении. С обеих сторон шла в ногу почетная стража Крендла: четверо ветеранов-астартес в блестящих, серых доспехах «Тип-IV» «Максимус», отмеченных золотом и витиеватостью.

— Кузнец Войны, — Крендл холодно поприветствовал своего бывшего господина у подножья алтарных ступеней.

Прошло мгновенье под выгравированными глазами Императора.

— Крендл, — ответил Дантиох.

Железный Воин скривил искалеченные губы, но никак не отреагировал на отказ признать его новое звание.

— Вас приветствует 51-я Экспедиция. Позвольте представить адепта Гракха и капитан Сынов Гора Гасдрубала Сераписа.

Дантиох не поздоровался и с ними тоже. Кузнец Войны издал короткий кашель и небрежно махнул перчаткой за спину.

— Ты знаешь моих людей, — сказал Дантиох. Затем добавил, — и твоих.

— Действительно, — сказал Крендл, подняв рваную бровь. — Мы доставили новые приказы от твоего примарха и твоего Магистра Войны.

— А что с приказами Императора? От него ты ничего не доставил? — спросил Дантиох.

Крендл напрягся, затем, кажется, расслабился. Он оглянулся на Сераписа, но выражение лица капитана не изменилось.

— Император давно пожелал, чтобы его любимые сыны под верховным руководством наиболее любимого — Гора Луперкаля — вели Великий Крестовый поход к его неотвратимому завершению. Здесь, среди завоеванного космоса, слова Магистра Войны — закон. Ты знаешь это, Дантиох.

— Здесь, во тьме Востока, мы слышим тревожные слухи об этом завоеванном космосе и опасностях принятого там курса, — прошипел Дантиох. — Ректор, выйди вперед. Можешь говорить.

Клирик в сапфирово-золотых одеяниях шагнул вперед с извиняющейся нерешительностью.

— Этот человек, — пояснил Дантиох, — прибыл к нам с Большого Дамантина с печальными новостями.

Жрец, тут же оказавшийся в центре пристального внимания сверхлюдей, съежился, еще глубже спрятавшись под капюшоном. Первые слова прозвучали вяло и невнятно, но затем он вернул себе уверенность.

— Мои лорды, я — ваш покорный слуга, — начал ректор. — Эта система — конечный пункт малоизвестного торгового пути. Купцы и пираты, как чужие, так и люди, перевозят товары между нашей глубинкой и галактическим ядром. За последние несколько месяцев они принесли ужасные новости, важные для Ангелов Императора здесь, на Малом Дамантине. Новости о гражданской войне, пылающей в Империуме, о гибели целых легионов космодесантников и немыслимом — убийстве одного из сынов Императора! Только этих трагических сведений было бы достаточно, чтобы я прибыл сюда: космодесантники на этой скале долгое время были нашими друзьями и союзниками в битве с зеленокожими захватчиками. Но я узнал и другую ужасную новость, в которую не хотел верить, тревожась за моих владык Железных Воинов. Олимпия — их родной мир — стала жертвой мятежа и возмездия. Планета разрушена до скалистого основания; горы охвачены огнем, а народ порабощен. Это разбивает мне сердце, но Олимпия — теперь не более чем преисподняя цепей и тьмы, погребенная под сгнившими телами и позором.

— Я слышал достаточно, — предостерег Серапис.

Крендл повернулся к Кузнецу Войны:

— Твой примарх…

Дантиох прервал его:

— Мой примарх, я полагаю, приложил руку к рассказанным трагедиям.

— Ты впустую тратишь наше время, Дантиох, — сказал Крендл, его рваные губы ощерились, произнося твердые согласные в имени Кузнеца Войны. — Тебе и твоим людям будет дано другое задание. Ваша охранная функция здесь завершена. Твой примарх и Легион Железных Воинов теперь сражаются за Гора Луперкаля, и все наличные войска и ресурсы, включая формально находящиеся под твоим контролем, необходимы для наступления Магистра Войны на древнюю Терру.

Слова Крендла, полные жестокой правды, эхом разнеслись по Реклюзиаму. Минуту все молчали, онемев от столь дерзкой ереси, прозвучавшей в священном месте.

— Прекрати это безумие! — взмолился со ступеней капеллан Жнев, свет кузни отразился от его серебристо-черного доспеха.

— Крендл, подумай, что ты делаешь, — присоединился Тарраш.

— Теперь я — Кузнец Войны, капитан Тарраш! — взорвался Крендл. — Каким бы рангом ты ни обладал в этом варварском месте, ты будешь обращаться ко мне, используя заслуженное мной звание.

— Заслуженное чем? — спросил Дантиох. — Как награда за провал? Ты командуешь просто потому, что тебе не хватает отваги быть верным.

— Не говори мне о провале и нехватке отваги, Дантиох. В них тебе нет равных, — резко произнес Крендл. Он кивнул Серапису, и осколки гранаты, все еще остававшиеся в тканях его лица, блеснули в свете зала. — Вот как великий Барабас Дантиох дошел до того, что его оставили охранять столь бесполезную скалу. Этот фаворит лорда Пертурабо умудрился потерять Крак Фиорину, Стратополы и мир-крепость Голгис во время миграции хрудов в Проливе Вульпа.

Когда Крендл прорычал эти слова, Дантиох вспомнил последние темные дни на Голгисе. Хрудские ксеноотбросы. Нашествие невидимых. Ожидание и смерть, когда гарнизон Дантиоха превращался в пыль и кости, их доспехи ржавели, болтеры заедали, а крепость рушилась вокруг них. Только после того, как интенсивное энтропийное поле, созданное мигрирующими стаями хрудов, превратило камень и плоть в прах, позвоночные твари выползли из каждого угла, из каждой щели и атаковали, пронзая и разрывая жертву своими ядовитыми когтями.

Ярче всего Дантиох помнил, как они ждали «Грозовую птицу», которая должна была забрать выживших из руин Голгиса: сержанта Золана, воина-поэта Вастополя и технодесантника Таварре. Сердца Золана перестали биться на борту «Грозовой птицы», через несколько минут после взлета. Таварре умер от старости в лазарете крейсера, незадолго до прибытия на Малый Дамантин. Вастополь и Дантиох считали, что им сравнительно повезло, но оба стали калеками с дряхлыми сверхчеловеческими телами.

— Тогда он посчитал это мудрым, — продолжил Крендл с кислым отвращением, — усомниться в том, как его примарх ведет кампанию по уничтожению хрудов. Несомненно, так он хотел оправдать потерю половины своей Великой Роты и при этом не возложить ответственность на того, кто был действительно виновен: на Императора с его неумелой попыткой завоевать галактику и на себя — за свое собственное неудачное участие в ней. IV Легион разбросан по звездам. Бесчисленное множество крошечных гарнизонов удерживают ненадежное Согласие после того, как Крестовый поход слепо двинулся дальше. Наши некогда гордые Железные Воины низведены до уровня планетарных тюремщиков.

— Примарх был неправ, — сказал Дантиох, покачав головой в железной маске. — Кампания по истреблению скорее подтолкнула миграцию, чем остановила ее. Пертурабо заявил, что галактика очищена от хрудов, но если это так, что тогда так незаметно уничтожает миры Согласия в Течении Коронадо?

Новый Кузнец Войны проигнорировал вопрос.

— Ты разочаровываешь и раздражаешь его, — сказал Крендл Дантиоху. — Своего собственного примарха. Твоя слабость раздражает его. Твоя уязвимость — оскорбление его генетического наследия. У всех нас есть шрамы, но только на тебя он не может смотреть. Из-за этого ты надел маску? — насмешливо улыбнулся Крендл. — Жалкая попытка. Ты — оскорбление природе и законам, которые правят галактикой: сильный выживает, слабый погибает. Почему ты не уполз куда-нибудь и не умер, Дантиох? Почему цепляешься за жизнь, преследуя остальных, как плохое воспоминание?

— Если я столь неприятен, чего же ты и примарх хотите от меня?

— Ничего, калека. Я сомневаюсь, что ты переживешь путешествие к месту сбора. Пертурабо нужны его Железные Воины — все его истинные сыновья — для наступления Магистра Войны. Гор поведет нас к самым стенам Императорского Дворца, где невообразимые укрепления Императора будут проверены на прочность нашей отвагой и где будет твориться история.

— Император долго отвлекался на свои исследования на древней Терре, — злобно заявил Гасдрубал Серапис. — Империуму не нужны советы, правительство и бюрократия, которые он создал в своем отшельничестве. Нам нужен лидер: Великий Крестовый поход должен вновь обрести смысл и цель. Император больше не достоин вести человечество к следующему этапу его естественного господства над галактикой. Напротив, его сын — Гор Луперкаль — доказал свою пригодность для этой задачи.

— Кузнец Войны Крендл, — сказал Жнев, перебив Сына Гора и сделав несколько угрожающих шагов вперед. — Если ты остаешься в стороне и ничего не делаешь, пока Магистр Войны планирует отцеубийство и вливает яд в уши своего брата-примарха, значит, ты тоже планируешь убийство собственного отца. Пертурабо — наш примарх. Мы должны помочь нашему благородному лорду увидеть ошибку его решения — а не усугубить ее своим беспрекословным согласием.

— Лорд Пертурабо действительно твой примарх. Это так трудно — подчиниться приказу своего примарха? — удивился Серапис Железным Воинам. — Или же мятежная олимпийская кровь все еще горит в ваших венах? Крендл, мятеж на вашем родном мире в ваше отсутствие — уже достаточный позор. Полагаю, ты не позволишь повториться этому среди воинов собственного Легиона.

— Хватит, священник, — рявкнул Крендл на капеллана. — Я выслушал аргументы. Вскоре у легиона будет мало нужды в тебе подобных. — Кузнец Войны обратился к молчавшему Дантиоху, который кипел от гнева. — Ты немедленно передашь мне командование этой крепостью и войсками.

Мгновение оба Железных Воина смотрели друг на друга в холодной ярости.

— А если я откажусь?

— Тогда ты и твои люди будут считаться предавшими своего примарха и его Магистра Войны, — пообещал Крендл.

— Как ты и твой хтонийский друг предали Его Величество Императора?

— Твоя крепость будет превращена в пыль, и предатели вместе с ней, — сказал ему Крендл.

Дантиох обратил мрачную железную маску к полковнику Круйшанку, капеллану Жневу и своему Железному Палатину, Зигмунду Таррашу. Их лица были такими же мрачными. Позволив глазам на секунду задержаться на приезжем ректоре, Барабас Дантиох вернул взгляд к своему неудержимому противнику. Крендла переполняли страх и неистовость. Серапис просто смотрел: холодный наблюдатель — кукловод с веревочками. Адепт Гракх ритмично булькал и вращал свой триокуляр, пока линзы не нацелились на Дантиоха. Почетная стража Кузнеца Войны стояла как статуи, с болтерами наизготовку, их стволы были наведены на хранителей Шаденхольда.

— Вастополь, — заговорил Дантиох. — Что ты думаешь?

Вокс-рев пророкотал по залу, отчего подвешенные над Реклюзиамом железные прутья затряслись и заплясали. Что-то большое и неуклюжее двигалось среди гигантских железных скульптур бокового нефа диорамы. Самые первобытные инстинкты самосохранения вынудили Крендла и его почетную стражу в шоке повернуться. Одна из скульптур ожила. Среди других титанов композиции она казалась маленькой, но рядом с ошеломленными Железными Воинами превратилась в массивную громаду.

Перед Легионес Астартес предстал их собрат. Дредноут. Медлительный металлический монстр, столь же огромный в высоту, как и в ширину, оснащенный комплектом тяжелого оружия. Почтенный Вастополь, наряду с Кузнецом Войны последний выживший Железный Воин с мира-крепости Голгис. Дантиох заключил истерзанного ужасными ранами и преждевременной старостью космодесантника в доспех дредноута, чтобы воин мог продолжать служить и хранить историю роты. Боевая машина была спешно окрашена в черный цвет для того, чтобы слиться с окружающей диорамой, и когда дредноут начал двигаться, за ним остался след черных капель свежей краски.

Видя, что на них надвигается стена из керамита и адамантия, вооруженные охранники Крендла попытались воспользоваться болтерами. Зияющие спаренные автопушки Почтенного Вастополя уже были заряжены, приведены в боеготовность и нацелены прямо на них. Оружие загрохотало, обрушив огонь на двух стоящих сзади космодесантников и наполнив зал невыносимой какофонией битвы. На такой короткой дистанции тяжелое оружие превратило двух Легионес Астартес в пятна крови и разорванной брони.

С большей плавностью и координацией, чем можно было ожидать от массивной машины, атакующий дредноут повернулся и отшвырнул третьего Железного Воина в противоположный неф конечностью с силовым когтем. Великолепный доспех «Максимус» смяло, и Легионес Астартес закричал, когда треснули его кости и разорвались органы. В то время как Крендл и Серапис попятились в укрытие, забыв о своих пистолетах, а адепт Механикум упал на пол Реклюзиама, оставшийся почетный страж Кузнеца Войны бросился на дредноута. Подняв болтер над головой, Железный Воин поливал огнем бронированный склеп Почтенного Вастополя.

Из адамантиевого корпуса дредноута посыпались искры. Вастополь активировал штык цепного кулака, подвешенного под автопушками. Набросившись на Железного Воина с этим зазубренным кошмаром, боевая машина смяла оружие космодесантника, после чего разрезала его доспех от челюсти до живота. Из рваной раны вывалились внутренности, почетный страж упал на колени и умер. Отойдя от стены со скульптурами, дредноут позволил смятому Легионес Астартес, которого он пригвоздил к безжалостному железу, рухнуть на пол. Подняв огромную металлическую ногу, Вастополь наступил на шлем Железного Воина, забрызгав полированный камень мозговым веществом и положив конец страданиям истерзанного космодесантника.

Когда Дантиох пошел вперед, сопровождаемый с одной стороны Таррашем и Жневом, а с другой — ректором и полковником, Крендл и Сын Гора отступили: на их исказившихся лицах были заметны гнев и ужас. Оба Легионес Астартес пятились шаг за шагом к выходу из Главного Реклюзиама, их пистолеты были наведены на безоружного Кузнеца Войны и его тяжеловооруженного дредноута. Однако Крендл и Серапис были политиками и знали, что лучший способ для них уйти живыми из крепости заключался в угрозах, а не в пистолетах.

Почтенный Вастополь оторвал Гракха от пола лезвиями силового когтя, держа адепта Механикум за покрытую капюшоном голову, как куклу ребенка. Бледно-желтые линзы триокуляра техножреца панически вращались, а трубки респиратора неистово булькали.

— Подозреваю, Кузнец Войны Крендл привел тебя с заданием оценить наши укрепления, — обратился Дантиох к подвешенному Гракху, — чтобы ты мог вернуться с данными о наших возможностях выдержать осаду. Конечно же, более искусный Кузнец Войны, чем он, сделал бы это сам. Вастополь был летописцем нашей роты, но теперь он не особо общительный. Вастополь, — обратился Дантиох. — Как закончится история адепта Гракха?

Силовой коготь дредноута начал вращаться на кисти, вырвав голову техножреца в капюшоне из плеч. Его тело рухнуло на ступени алтаря, из разорванного обрубка шеи била смесь крови и ихора.

— Безумие! — заорал Крендл приближающемуся Дантиоху. — Ты — покойник!

Начались угрозы.

— Капитан Крендл, — прошипел Дантиох. — Это крепость Железных Воинов. Она не служит и никогда не будет служить изменнику Магистру Войны. Мой гарнизон и я верны Императору: мы не разделим твое проклятье. — В мрачных глазах Дантиоха блеснула холодная гордость — характерная черта для Легиона и его железного отца. — Похоже, у меня есть последняя возможность доказать мою ценность примарху. В этот раз я его не подведу. Шаденхольд никогда не падет. Ты слышишь меня, Идрисс? Эта крепость и защищающие ее люди никогда не будут твоими. Железные Воины на Малом Дамантине сражаются за Императора и за меня. Ты потерпишь провал, и настанет твой черед предстать перед разгневанным примархом. А теперь беги, трус. Возвращайся на свой предательский флот и забери этого еретического пса с собой.

Отступая через арку Главного Реклюзиама вместе с настороженным Сераписом, ошарашенный Крендл ткнул пистолетом за спину, а затем в Железных Воинов и их дредноута.

— Все вы, — Крендл обвел дулом болт-пистолета вокруг, — превратитесь в прах. Ты слышишь, Дантиох? Превратитесь в прах.

— Давай, попробуй, — с вызовом заревел Дантиох, но захлебнулся хриплым кашлем. Когда Кузнец Войны упал на колени, тяжело дыша, Тарраш схватил руку Дантиоха. Похлопав по керамитовому плечу Железного Палатина, Кузнец Войны перевел дыхание. Тарраш отпустил его, но обессиленный командир Железных Воинов остался на коленях с опущенной головой. Он медленно повернулся к ректору в капюшоне.

— Итак, — сказал клирик, — ты сам это услышал: прямо из уст предателя. Сердца наших братьев погрязли в уродливом предательстве. — Ректор засунул руку внутрь богатой мантии. Тихий гул смещающего поля, почти незаметный раньше, стих, сняв маскировку жреца и открыв его истинные размеры. Когда клирик опустил капюшон, на миг реальность вокруг огромной фигуры расплылась, после чего вернулась ясность.

С их разумов спала пелена, и обитатели Шаденхольда увидели брата-космодесантника в богато украшенном доспехе темно-синего цвета, поверх которого был наброшен сюрко. Он держал под рукой шлем с плюмажем, на бедре висели ножны с гладием. Броню, сработанную мастером-оружейником, покрывали замечательный орнамент, знаки боевых отличий и награды. Символ на правом наплечнике указывал, что воин — Ультрадесантник; украшенный драгоценностями крукс ауреас на левом — что он чемпион Легиона, тетрарх Ультрамара и один из почетного караула самого Робаута Жиллимана.

— Ты хорошо сыграл свою роль, тетрарх Никодим. Ультрадесантники часто прибегают к такой театральности? — спросил Дантиох.

— Нет, милорд, не часто, — ответил чемпион, его коротко стриженые волосы и приятные патрицианские черты отличали элитного воина Ультрамара. — Но сейчас необычные времена, и они требуют необычной тактики.

— Позволь мне быть откровенным, Ультрадесантник. Когда ты прибыл на Малый Дамантин со своими инсинуациями и сомнительными данными, я чуть не приказал Вастополю сбросить тебя со стен Шаденхольда. — Кузнец Войны поднялся с колен, снова при помощи Тарраша. Тетрарх бросил на него жесткий взгляд; один из глаз окружала аккуратная татуировка в виде символа его ордена.

— Для Железного Воина нелегко слышать о слабости своих братьев, — продолжил Дантиох. — В этом я согласен даже с Идриссом Крендлом. Ты опорочил моего отца-примарха и опозорил IV Легион обвинениями в мятеже, ереси и убийстве. Мы позволили твоим оскорблениям остаться безнаказанными; ты позволил нам роскошь услышать об измене братьев из первых уст. Наше единство скреплено истиной. И что хочет от нас Робаут Жиллиман?

Тауро Никодим оглядел собравшихся. В Тарраше и Жневе читалась та же суровая гордость, что и в их Кузнеце Войны; Почтенный Вастополь существовал только ради битвы, а верность полковника Круйшанка была написана у него на лице — в беде преданность Императору служила ему утешением.

— Ничего такого, что бы вы уже не дали, — заявил Никодим. — Откажите Магистру Войны в ресурсах и подкреплениях. Держитесь так долго, как сможете. Усилия немногих верных смогут замедлить наступление предателя. Минуты. Дни. Месяцы. Лишь бы дать Императору время укрепить Терру перед грядущей бурей, а моему лорду — пробиться через посеянное Гором смятение и подготовить ответ лоялистов.

— Если мы пойдем на это, Железный Воин против Железного Воина, тогда было бы неплохо узнать, что у Жиллимана есть стратегия, — сказал Дантиох.

— Да, милорд. Как всегда, у лорда Жиллимана есть план, — спокойно ответил ему чемпион Ультрадесантников.

Когда собравшиеся уже покидали залитый кровью Главный Реклюзиам, Дантиох окликнул его: — Никодим?

— Да, Кузнец Войны?

— Почему я?

— Лорд Жиллиман знает о твоем искусстве и опыте в деле осады. Он полагает, что эти навыки будут крайне необходимы.

— На мое искусство он мог рассчитывать, но на мою верность? — настаивал Дантиох. — В конце концов, мой Легион считается изменившим присяге.

— Ты прежде говорил открыто, милорд. Позволь мне сделать то же самое?

Дантиох кивнул.

— Магистр Войны смог использовать слабость твоего примарха — его гордыню, — осторожно пояснил тетрарх. — Твоя история с Пертурабо — не секрет. Лорд Жиллиман убежден, что тоже может надеяться на такую же слабость в тебе.

Кузнец Войны снова кивнул — Никодиму и себе.

Я был там. На этом крошечном мире, в забытой системе, в далеком уголке галактики, где был нанесен могучий удар по ренегату Магистру Войны и его альянсу потерянных и проклятых. Там, на Малом Дамантине. Я был среди немногих, выступивших против многих. Братом, пролившим кровь братьев. Сыном, изменившим слову заблудшего отца. И этим словом была… ересь.

Мы сражались целый старотерранский год и еще один день. Только олимпийцы. Железные Воины, ответившие на призыв своего примарха и своего Императора. Холодные глаза обоих следили за нами издалека. Оценивали. Ожидали. Они заставляли Железных Воинов продолжать бой — как невидимые боги, привлеченные в мир смертных запахом битвы, смрадом крови и дыма, который нельзя ни с чем спутать.

Я был там, когда Кузнец Войны Крендл наслал на нас рой «Грозовых птиц». Выпущенные из массивного крейсера «Бентос» и загруженные под завязку солдатами и артиллерией, самолеты затмили звезды и обрушились на наш мир как стая крылатых молний. Если бы им удалось прорваться через толстый покров над враждебной поверхностью Дамантина и пролететь через пещерные системы, «Грозовые птицы» выгрузили бы ужас, который несли на борту, на наши подготовленные позиции. Но Кузнец Войны Дантиох приказал разрушить Орфеевы врата за час до этого, и все, что «Птицы» нашли там, — это камень и разрушение, когда они, одна за другой, поражали поверхность планеты.

Я был там, когда могучие божественные машины Легио Аргентум, которым тоже не позволили войти во врата, шагали через кислотные адские штормы Малого Дамантина. Как слепые, затравленные чудовища, они спотыкались и падали под напором шквалов и циклонов; бронированные панцири покрывались ржавчиной, гигантские компоненты ходовых системы выходили из строя из-за коррозии. Печально известный «Омниа Виктрум», разрушитель сотен миров, был одной из трех военных машин, которые смогли доковылять до карстовой воронки, достаточно большой, чтобы вместить их. И там орущие орды, составлявшие экипажи божественных машин, столкнулись с неизмеримым лабиринтом колоссальной пещерной системы планеты и фактом, что они могут навечно потеряться в темных глубинах.

Я был там, когда Кузнец Войны Дантиох приказал запустить гигантские земляные насосы, и озеро сырого прометия вздулось, затопив пол нашей огромной пещеры потоком черного ихора. Я смотрел, как юнтарианцы из 4-го Надир-Мару и бессчетное количество осадных пушек утонули в приливной волне нефти и смерти. Я тревожно закричал, когда колонны моих братьев-изменников прошли к насосам через отмели, чтобы вывести из строя огромные машины. Я радостно заревел, когда мой Кузнец Войны приказал поджечь сырой прометий вокруг них. Огонь был столь ярок, что не только изжарил Железных Воинов внутри их доспехов, но и принес в пещеру свет, которого ее глубины никогда не знали.

Я был на стенах Шаденхольда, когда наши артиллерийские установки превратили резервные «Грозовые птицы» Кузнеца Войны Крендла в огненные шары обломков. Я видел, что небольшие армии, которые высадились на наших донжонах и башнях, падали навстречу смерти, не сумев удержаться на перевернутой крепости. Я сражался вместе с Сынами Дантиоха — генетически модифицированными громилами чудовищных размеров; они разрывали на части солдат 4-го Юнтарианского полка Надир-Мару, загнав их в огневые мешки и внутренние дворики. Я был среди Ангелов Адамантифрактов полковника Круйшанка, когда их дисциплинированный лазерный огонь освещал бастионы и разрезал противников на тлеющие куски. Я смотрел сверху на крепость, охваченную резней, где нельзя было пройти из-за трупов и дышать из-за крови, которая висела в воздухе, как смертоносный туман.

И наконец, я сражался в узких коридорах и ужасающих строениях работы Кузнеца Войны. Забирал жизни в огромных количествах, лицом к лицу с моими братьями Железными Воинами. Убивал во имя Императора, не уступая братьям в холодной решимости. Убивал с той же бесстрастной логикой и огнем внутри меня, что и мой враг. Измерял свою силу в пролитой крови предателей, чья сила должна была быть измерена моей. Я был там. В Шаденхольде. На Малом Диамантине. Где немногие выступили против многих, где среди братоубийственного кошмара битвы братья истекали кровью, где ересь обрела свои очертания.

Шаденхольд задрожал.

С низкого потолка посыпалась пыль, а на полу башни запрыгали крупицы песка. Из подземного блокгауза донеслись раскаты выстрелов. Хриплый рокот стрельбы резал слух, а пламя из раскаленных стволов слепило глаза. Барабас Дантиох беззаветно верил в планировку своей кошмарной крепости. Он сказал Идриссу Крендлу, что Шаденхольд никогда не будет принадлежать ему. Даже на этом этапе — триста шестьдесят шестом старотерранском дне убийственной осады — он мог рассчитывать, что крепость не подведет. Хотя титаны предателей и боевые машины Механикум блуждали по пещерам, рои «Грозовых Птиц» атаковали башни цитадели и вражеские Легионес Астартес штурмовали нагромождение ее стен, он знал, что жестокая логика планировки и скала, из которой была создана твердыня, не позволят Шаденхольду пасть. Тактический гений Дантиоха простирался намного дальше безжалостных внешних укреплений крепости. Жизнь, прожитая в осаде, научила Железных Воинов тому, что врагов нельзя недооценивать и любая крепость падет, рано или поздно. Дар Кузнеца Войны был в том, чтобы отодвинуть это событие как можно дальше. Блокгауз был прекрасной иллюстрацией этого принципа в действии.

По всей цитадели, на каждом уровне и в каждом секторе, был блокгауз. Второй рубеж обороны для гарнизона Железных Воинов: каждое убежище было снабжено собственными спрятанными запасами еды, воды и боеприпасов, а также элементарным медицинским и коммуникационным оборудованием. Каждое помещение само по себе было изолированным, со своим уникальным дизайном и планировкой. Ни одну смертельную возможность не оставили неиспользованной, и каждый сектор обстрела и угол стрельбы были идеальны выверены. В каждом блокгаузе Кузнец Войны создал ловушку из узких проходов, скрытых позиций и огневых мешков, которые в спокойные мирные часы использовались в качестве тренировочных объектов для Легионес Астартес.

Блокгаузы не только предоставляли находящемуся в тяжелом положении гарнизону Дантиоха передышку и запасы, но также расстраивали все надежды Кузнеца Войны Крендла на быструю победу, с тех пор как его силы вторжения пробили главные, внешние укрепления. Бои внутри Шаденхольда были такими же кровавыми, как побоище на стенах. Крепость провоняла горячим металлом и быстрой смертью. Каждую стену изрешетили болтерные снаряды, всюду пятна крови, пол в каждом помещении был устлан телами в доспехах.

С трудом опустившись на одно колено, Дантиох задумался над кипой смятых, запачканных кровью схем. Планы Шаденхольда покрывали весь пол амбразурной платформы и были перепачканы чернилами. Стратегические пояснения Дантиоха почти скрыли детали главного плана крепости. Вокруг Кузнеца Войны шаркали ноги космодесантников, а воздух гудел от беспрестанного треска стрельбы. Рядом рухнул один из Ангелов Адамантифрактов, из рваной раны в груди вырывался воздух. Рядом истек кровью другой, пока хирургеон Имперской Армии суетился над обрубком его руки. Края пергамента, на котором была изображена схема, намокли в растущей луже крови, но Кузнец Войны, держа перо у ротовой решетки шлема, был так увлечен трехмерным представлением двухмерных изображений, что едва обратил на это внимание.

— Прикажите отделению Секундус отступить к опорному пункту этажом выше, они почти отрезаны, — распорядился Дантиох.

Пока адамантифракты поливали лазерным огнем своих карабинов ведущий к блокгаузу длинный коридор, старший по званию офицер Ангелов в блокгаузе — лейтенант Кристофори с бесполезной, искалеченной рукой на перевязи — исполнял обязанности тактика и связиста. Оперируя маленьким, но мощным вокс-модулем, установленным в амбразурной стене, Кристофори был глазами и ушами Кузнеца Войны в Шаденхольде. Пока лейтенант передавал приказ по большой вокс-трубке, Дантиох отфильтровывал поток докладов, поступающих по вокс-каналам отдельных Железных Воинов и от радиостанций различных блокгаузов. Положив трубку на место, лейтенант приложил палец к наушникам и кивнул.

— Сэр, Девять-Тринадцать докладывает о вражеских подкреплениях на ангарной палубе, — передал лейтенант.

— Легионес Астартес? — спросил Дантиох. В это трудно было поверить. Если судить по количеству трупов, Крендл должен был к настоящему времени задействовать половину Великой Роты. Шаденхольд кишел потомками Пертурабо.

— Имперская Армия, мой лорд. Похоже, пехотные части Би-Ниссальских Адъютантов.

Дантиох позволил себе скрытую улыбку. Свежая кровь. Видимо, Крендл получил подкрепления. Это одновременно обрадовало и обеспокоило Кузнеца Войны. Крендла послали сюда за подкреплениями для примарха и Гора Луперкаля, а не тратить ценные людские ресурсы Магистра Войны. Само по себе это уже достаточный повод для досады. Проблема с подкреплениями означала, что Крендла обеспечили всем необходимым для завершения начатого. Гор не мог позволить, чтобы известия о сопротивлении Малого Дамантина и верности Железных Воинов достигли других Легионов. Конец был близок.

— Девять-Тринадцать отбросили к топливному складу. Ожидают приказов, — добавил Кристофори.

Дантиох заворчал.

— Скажи их старшему по званию, что у него есть разрешение использовать оставшиеся детонаторы Девять-Тринадцать на цистернах прометия. — Кузнец Войны начертил крест на ангарах «Грозовых птиц» Шаденхольда. — Они нам не пригодятся, так не отдадим их и врагу. Девять-Тринадцать может отступить поэтапно к этому техническому каналу, — продолжил он, ткнув кончиком пера в пергамент. — Затем пусть идут к сержанту Аскветалу в блокгаузе Север-4.

— Сэр, еще одно — блокгаузы Юг-2 и Восток-3 докладывают, что у них кончаются боеприпасы.

— Стяните всех наших людей на уровнях два и три к опорному пункту полковника Круйшанка в узле коммуникаций, — прорычал Дантиох сквозь звуки стрельбы.

— Полковник мертв, сэр.

— Что?

— Полковник Круйшанк мертв, сэр.

— Проклятье, тогда к капитану Галлиопе! У них все еще есть немного запасов.

— Да, милорд, — невозмутимо произнес Кристофори и начал передавать приказы Кузнеца Войны.

Таков был порядок вещей, сколько себя помнили обитатели Шаденхольда: битва координировалась едва ли не под болтерным огнем. Хотя возвышенная амбразура давала ценную возможность осмотреться, Железным Воинам, адамантифрактам и великанам приходилось сражаться среди питаемого адреналином безумия внизу. Каждый знал, что его жизнь зависит от безжалостного убийства врага, и нигде это не было так очевидно, как рядом с узким входом в блокгауз. Бесконечный поток болтерных снарядов и лазерного огня раскрошил камень, сгладил очертания стен и превратил вход в зияющий провал в скале, какими изобиловала система пещер за ним. С потолка лилась кровь тех, кто не смог пробиться в зал; пол представлял нагромождение изрешеченных тел и растоптанных доспехов.

В центре блокгауза стоял Почтенный Вастополь. Дредноут был слишком велик, чтобы использовать предусмотренные в здании укрытия, и вместо этого удерживал позицию, словно одержимый, уничтожая любого атакующего бешеным огнем из раскаленных стволов автопушек. Военная машина несла на себе главную тяжесть обороны блокгауза; тем не менее, усиленная броня ее саркофага была раскалена и отмечена многочисленными попаданиями болтерных снарядов. Чудовищная машина стояла в луже собственной гидравлической жидкости, а из одной ее громоздкой ноги сыпали искры. Дуло нижней пушки было оторвано, а под ней колючим клубком висел искалеченный штык цепного кулака. Вокруг дредноута из бойниц и полукруглых амбразур в стенах стреляли его сверхчеловеческие родичи. Будучи экспертами в искусстве создания преград, Легионес Астартес гордились своими умениями: каждый обороняющийся Железный Воин должен убить столько своих братьев-предателей, чтобы это соответствовало уравнениям Кузнеца Войны, исчисляемым во времени и крови.

— Ракетная установка! — завопил Тарраш с пола зала. Когда Легионес Астартес и адамантифракты убрали стволы и спрятались за защитными укрытиями, ракета пролетела через проход внутрь блокгауза. Ударив в стену с бойницами, снаряд взорвался, разбросав острые осколки над головами укрывшихся защитников.

Меткая стрельба Ангелов Адамантифрактов выжигала весь подход к блокгаузу, барабаня по броне атакующих Железных Воинов и разрезая на куски противников из Имперской Армии — пушечное мясо из юнтарианцев Экспедиционного флота. Те, кто смог прорваться к входу, сталкивались с новым шквалом: дисциплинированным, экономным огнем боевых братьев гарнизона. Легионес Астартес из числа осаждающих, ворвавшись в помещение, отпрыгнули от опустошительного огня автопушек и лазерных лучей, и разошлись по сторонам, отчаянно ища укрытия. Стремление закрепиться в блокгаузе привело их прямиком под удар Железного Палатина и его штурмовиков.

Сыны Дантиоха — покрытые шрамами увальни, накачанные до пределов гормонами и пылкой верностью, — атаковали ворвавшихся громадными рабочими инструментами — молотами с диамантиновыми наконечниками, зазубренными лопатами и кирками. Словно этого кошмара было недостаточно для нападающих, атаку возглавляли Железный Палатин, капеллан Жнев и Ультрадесантник Тауро Никодим.

Один из Железных Воинов черно-желтым пятном метнулся прочь от гибнущего под обстрелом отряда. Под градом снарядов, которые рикошетили от его доспеха, он оттолкнулся от одной стены, затем от другой, после чего неуклюже перекатился по полу. За ним последовали двое других предателей, которые вели непрерывный огонь из болтеров, и группа воспользовавшихся ситуацией юнтарианцев.

Генопотомки обрушились на первого космодесантника, их кирки и лопаты выбивали искры из его покореженного керамита. Второй обратил свойболтер на Никодима, лазурный блеск доспеха Ультрадесантника сразу же привлек внимание воина. Жнев не стал тратить время с третьим, активировав поршни в искусственном плече. Его крозиус арканум в форме молота просвистел в воздухе непредсказуемой дугой и пробил шлем Железного Воина. Расколов броню и кости на стыке шеи и плеча космодесантника, капеллан снова задействовал механизм, быстро возвращая священную реликвию в боевое положение. Раскрутив крозиус, Жнев яростно заревел и снес голову еретику.

Тарраш пронзил вырвавшуюся из тела космодесантника кровавую пелену снарядами своих болт-пистолетов, скашивая солдат Надир-Мару, которые непрерывным потоком врывались в блокгауз. Смуглые, лоснящиеся лица под нелепыми тюрбанами скалили белые зубы на Железного Палатина. Бывший капитан Железных Воинов рявкнул указания Ангелам Адамантифрактам у бойниц и Сынам Дантиоха внизу убить юнтарианцев.

Когда вражеские Легионес Астартес устремились к нему, брат Никодим Ультрамарский сделал несколько пробных взмахов сверкающим клинком гладия. В другой руке он держал огромный штормовой щит. Щит был высотой с Ультрадесантника — прямоугольная пластина, изогнутая, полуцилиндрическая поверхность которой потрескивала защитным энергетическим полем. Чемпион отгородился им, словно перегородкой воздушного шлюза.

В рукопашной Железные Воины не уступали по свирепости неодолимым Пожирателям Миров или Кровавым Ангелам, полным верноподданнического пыла. Но если загнать их в угол, они становились еще смертоноснее — бесстрастные машины, воплощение ужаса и решимости. Никто из них не обладал такой отточенностью движений и подлинным искусством владения клинком, которые демонстрировал Никодим. Тетрарх отбил болтер Железного Воина в сторону шипящим щитом, после чего разрубил оружие убийственным нисходящим ударом своего гладия. Прежде чем ошеломленный Железный Воин смог схватиться за молот на поясе, Ультрадесантник рассек доспех противника мечом. Клинок просвистел сквозь нагрудник и шлем Железного Воина, забрызгав помещение олимпийской кровью.

Неподалеку космодесантник, который возглавлял отчаянный штурм, прорывался через толпу генетических рабов. Цепной топор визжал, рассекая массивные тела. Железный Воин вырвался из окружения мускулистой плоти, снося головы и громадные конечности Сынов Дантиоха, оказавшихся на его пути. Крозиус капеллана Жнева просвистел в воздухе на маятниковом креплении, разнеся моторизованный корпус топора на куски. Железный Воин ответил немедленно, выхватив из кобуры болт-пистолет. Прежде чем он смог покончить с капелланом, Тарраш обрушил на еретика неистовый град снарядов из своих пистолетов. Угол стрельбы был выбран в спешке, и ни один из снарядов не пробил доспех «Максимус». Тем не менее, атака отрезала космодесантнику путь к спасению, и жаждущие реванша генетические увальни схватили Железного Воина. Один монстр обхватил рукой шею Легионес Астартес, в то время как двое других схватили руки. Великаны со звериной силой потянули за конечности предателя, и внезапно зажимы доспеха и тело внутри с тошнотворным хрустом разорвались на части.

На противоположной стороне входа в блокгауз генетические братья великанов с равным удовольствием убивали юнтарианцев Надир-Мару. Когда лазерный огонь стих, а темные лица расступились, появились еще две фигуры в доспехах. На их броне были изображены шевроны и желтые полосы, а на спине у каждого, по бокам силового ранца, висела пара медных контейнеров с прометием. Переступив через юнтарианцев, Железные Воины навели на врага длинные стволы, заканчивавшиеся короткими и широкими опаленными соплами.

Тарраш повернулся к блокгаузу со всего двумя словами на устах: «В укрытие!»

Ударная волна извергнувшегося ада сбила Железного Палатина с ног. Внутри помещения тяжелые огнеметы нанесли максимальный урон. Все превратилось в обжигающий жар и дым, чернильный мрак рассеивался слепящими потоками нагнетаемого прометия. Когда разрушительные струи нащупали путь через оборонительные сооружения, шум и запах стали почти непереносимыми. Сквозь гул огнеметов Железных Воинов все еще раздавался стрекот болтеров, но слышнее всего были сдавленные крики объятых огнем людей: Ангелов, генепотомков и воинов Надир-Мару. Доспехи не спасали от этого жара, и Железные Воины брели сквозь огненную бурю в поисках передышки.

Возможно, это был болтерный снаряд, выпущенный вслепую в темноту, или луч из ствола лазкарабина или лазпистолета. Вероятнее всего, это была очередь из неистовых автопушек Почтенного Вастополя, но что-то поразило одну из топливных канистр. Серия взрывов пронеслась сквозь густой дым, опрокинув оставшихся в живых навзничь. Пламя прокатилось по потолку и полу, по всем укрытиям в блокгаузе, затем выплеснулось через узкий вход и устремилось дальше, вдоль забитого людьми коридора.

Перчатка Дантиоха, словно якорь, вцепилась в верхний край стены у амбразурной платформы. Кузнец Войны поднялся на дрожащие ноги в клубящемся дыму, затоптав небольшое пламя, охватившее его схемы. Кристофори погиб, как и раненые адамантифракты и его хирургеон. Когда дым начал рассеиваться, Дантиох посмотрел на пол блокгауза. Повсюду были тела, как лоялистов, так и предателей, — слой спаленной брони и обуглившейся плоти. Такое же опустошение протянулось по коридору до входа. Однако там кто-то двигался, и нападающим не потребуется много времени, чтобы организовать атаку и воспользоваться результатами произошедшего.

Опираясь на стену, Кузнец Войны спустился по ступеням.

— Тарраш! — позвал Дантиох. Среди сажи и дыма вдруг что-то зашевелилось.

— Сэр, — раздался ответ Железного Палатина. Взрыв оглушил Железного Воина ударом о стену. Его голос дрожал, но космодесантник был жив.

— Все кончено. Нас победили. Враги надвигаются. Поднимай выживших.

— Да, милорд.

Пока Тарраш брел по месту бойни в поисках выживших, Дантиох провел пальцами по стене. Кузнец Войны начал стучать по камню, идя вдоль стены. Удовлетворенный результатом, он остановился и повернулся к массивному дредноуту, который все еще стоял на страже в центре блокгауза с автопушками наготове.

— Вастополь, ты все еще с нами, мой друг? — спросил Кузнец Войны.

Объятый пламенем дредноут не ответил. Взрывы не нанесли машине вреда, только опалили его адамантий и подожгли свитки, знамена и декоративную отделку, которые украшали тяжелый корпус.

— Перестань, — сказал Дантиох. — Все кончено. Мы могли бы сражаться до последнего, но что это даст?

Дредноут по-прежнему стоял неподвижно.

— Это не Голгис, — сказал Дантиох боевому брату. — Это прерогатива Кузнеца Войны — решать, когда сражаться, а когда нет. Здесь нас разбили. Время дать бой где-нибудь в другом месте. Теперь иди сюда и помоги мне; может быть, ты еще будешь рассказывать эту историю.

Пока Почтенный Вастополь волочил свою искалеченную и искрящуюся ногу по телам на полу блокгауза, Тарраш пробрался среди погибших и умирающих. Все Ангелы погибли, как и оставшиеся Сыны Дантиоха. Разбушевавшийся ад покончил со всеми ними, и только горстка Легионес Астартес, защищенных от взрыва своими доспехами, пережила катастрофу.

— Противник наступает! — крикнул Тарраш со стороны входа.

— Вперед, вперед! — Дантиох подстегивал космодесантников, появившихся из дыма и руин.

Тауро Никодим внезапно оказался рядом с ним: его безупречный доспех был перепачкан копотью и забрызган кровью.

— Я думал, что это последний рубеж обороны, — сказал тетрарх. Ультрадесантник смирился с тем, что умрет здесь, забрав столько жизней предателей, сколько сможет.

— Игра не окончена, — сказал Дантиох. — Соберите оружие.

— Куда мы направляемся?

— Через эту стену.

Дантиох постучал по участку стены блокгауза. Спланированный конструктивный недостаток.

— Вастополь.

Дредноут, прихрамывая, подошел к стене и пробил кладку массивным плечом. Камни и пыль осыпали боевую машину. Вастополь выбрался из неровной бреши, пропуская выживших Легионес Астартес: Кузнеца Войны, Железного Палатина, брата-сержанта Ингольдта, братьев Толедо и Баубистру, Ультрадесантника и капеллана Жнева. За отверстием тянулся широкий пролет крутой, каменной лестницы, поднимающейся вдоль стены внутрь изобилующего пещерами потолка-основания Шаденхольда. Легионес Астартес пошли впереди Почтенного Вастополя, с трудом преодолевающего ступени: изувеченная нога дредноута делала его неуклюжим и затрудняла подъем.

Лестница задрожала.

— Что это было? — отозвался Тарраш. Одно мгновенье все стояли молча в темноте. Затем по камню вокруг них прокатилась дрожь. Ступени под ногами затряслись, и в потолке и стенах лестницы появились трещины.

— Это «Омниа Виктрум», — сказал Дантиох. — Крендл в конце концов вывел своих титанов на позицию. — Кузнец Войны попытался представить изъеденные кислотой колоссы — оставшиеся боевые машины Легио Аргентум. «Омниа Виктрум» был титаном типа «Император». Гора проржавевшей брони, шагающая по пещере как мстительный бог. Он нес оружие грандиозных размеров: чудовищные инструменты разрушения, способные стирать с лица земли города и повергать вражеские божественные машины. На его сутулых плечах располагался целый маленький город: комплекс из изъеденных коррозией шпилей, башен и платформ — операционная база и мобильные казармы ожидающих своего часа подкреплений.

— Он обстреливает южный фас Шаденхольда из орудий и турболазеров, после чего высадит войска. — «Император» был огромен и, безусловно, достаточно высок, чтобы стоять рядом с цитаделью Железных Воинов и под ней. Он мог выгрузить орду Железных Воинов-предателей и пехотные части Би-Ниссальских Адъютантов, которые закончат осаду. Когда свежая кровь ворвется через южный сектор Шаденхольда, соединившись с потрепанными частями Крендла на севере, сопротивление лоялистов будет сокрушено. Даже хитроумные блокгаузы второй линии Дантиоха не смогут спасти защитников от всеобщей бойни, которая тогда начнется.

По лестнице еще раз пробежались толчки, сбив с ног нескольких космодесантников. Дантиох упал на Тарраша, который поддержал Кузнеца Войны, но большинство уставились на потолок. На Железных Воинов сыпались камни и пыль, а стены дрожали.

— Проход обрушивается, — закричал Никодим, держа над головой штормовой щит.

— Он выдержит, — заверил Дантиох. Они были в основании пещерного потолка Шаденхольда. Артиллерийский обстрел «Омниа Виктрум» должен был принудить цитадель капитулировать, и вся крепость сотрясалась до самого скалистого основания. У подножья лестницы вновь раздался треск стрельбы: болтеры и лазкарабины в руках предателей Легионес Астартес и солдат 4-го Юнтарианского полка Надир-Мару. Хлынувший в пустой блокгауз противник последовал за ними через отверстие в стене. Взбирающиеся по лестнице воины Крендла вели огонь по лоялистам.

— Вперед! — закричал Дантиох и продолжил подъем.

— Кузнец Войны, — услышал он зов Тарраша и, повернувшись, увидел, как его Железный Палатин сбегает вниз по ступеням к Почтенному Вастополю. Хотя южная стена выдержала, часть ее обвалилась, создав затор, через который широкое тело дредноута не могло пройти. Его наклонившиеся плечи застряли между стен, и боевая машина оказалась в западне: крепко удерживаемая скалой и неспособная найти опору для искалеченной ноги.

Вражеский огонь обрушился на бронированную спину дредноута. Брат-сержант Ингольдт и Железный Палатин схватили конечности боевой машины и изо всех сил потянули металлического монстра. Несмотря на то, что Почтенный Вастополь стал мишенью, а интенсивность стрельбы увеличилась, Железные Воины старались освободить своего товарища. Вокс-передатчики дредноута дрожали от стонов воина внутри, когда безжалостный лазерный огонь и болтерные снаряды кромсали заднюю плиту Вастополя.

Баубистра и капеллан Жнев сбежали по ступеням к боевой машине. Брат Баубистра прыгнул на переднюю часть саркофага и вскарабкался по громоздкому оружию. Между могучими плечами дредноута и потолком лестницы Баубистра нашел отверстие для своего болтера и начал отвечать экономными очередями. Жнев, целясь в центральную колонну Вастополя, с разбегу врезался в дредноута в надежде, что удар сможет освободить боевую машину. Капеллана постигла неудача. Почтенный Вастополь оказался полностью обездвижен. Только неодолимая сила солдат Крендла сдвинет его, а до той поры дредноут Железных Воинов будет стеной из адамантия и керамита, разделяющей обе стороны.

Тарраш услышал знакомый вой.

— Ракета! — закричал он.

Ракета врезалась в спину дредноута, сбросив Баубистру с его насеста и вызвав у Почтенного Вастополя вокс-рев предсмертной муки. За ней последовали еще две — они разрушили бронированную оболочку гиганта. Теперь стоны Вастополя стали непрерывными: массивное металлическое тело Железного Воина отказывало. Дантиох спустился по ступеням к дредноуту.

— Извлеки его, — приказал Кузнец Войны.

— Он умрет, — ответил Жнев сквозь грохот битвы.

— Выполняй.

Тарраш посмотрел на Дантиоха и его капеллана. Потом на Тауро Никодима, ждавшего чуть выше по лестнице.

— Милорд, — сказал Тарраш, — для такой процедуры нам нужны специальные инструменты и магос-генетор Уркварт.

Дантиох положил руки на холодный металл саркофага Почтенного Вастополя. Железный Воин продолжал стонать через вокс-динамики.

— Вастополь, послушай меня, — сказал Кузнец Войны. — Мы не оставим тебя, мой друг. Нам нужно вытащить тебя. Ты поможешь нам?

Между ними медленно поднялась силовая клешня дредноута. Находясь в наклонном положении, боевая машина все еще могла двигать этой конечностью, хоть и слабо. Соединив кончики когтей в виде шипа, дредноут пробил оружием бронированную обшивку своего саркофага. Магна-поршни и гидравлика сдвинулись и зафиксировались в руке, разомкнув коготь. Могучим усилием конечность стала выходить. Бронированное тело дредноута отшатнулось назад, сопротивляясь акту самоистязания, но, в конце концов, плита отделилась от испещренной попаданиями оболочки.

Амниотическая жидкость саркофага вылилась из капсулы, забрызгав ступени и космодесантников поблизости. По разрушенной секции пробежали электрические разряды, а изнутри валил пар. Вонь была невыносимой. Наружу вырвалось небольшое пламя, провода и кабели дымили и искрились. То, что осталось от бывшего брата Вастополя, лежало погребенным, подобно утробному плоду. Воин-поэт был едва жив. Его тонкая кожа сморщилась и сжалась, а руки атрофировались. Он давно лишился ног, а тело превратилось в каркас из костей, заполненный трубками жизнеобеспечения и импульсными контактами, которые проходили между пожилым Легионес Астартес и его металлическим склепом.

— Извлеките его, — приказал Дантиох.

Капеллан Жнев и брат Толедо вытащили останки Железного Воина из саркофага, извлекли трубки, вставленные меж сморщенных губ и желтых зубов, и отключили пилота от нейроимпульсного интерфейса, который связывал его с разбитым корпусом дредноута. Двое Железных Воинов несли Вастополя между собой; его руки лежали поверх керамитовых наплечников, а голова, покрытая влажной старческой кожей, прислонилась к капеллану.

Новые ракеты поразили пустую оболочку дредноута, и Железные Воины побежали вверх по каменной лестнице. Несмотря на утомление, космодесантники двигались быстро, их замедляла только слабость Вастополя, состояние которого ухудшалось, и отрывистый кашель Кузнеца Войны, который выводил его из себя своей регулярностью. На вершине лестницы они наткнулись на железный люк в потолке. С трудом преодолев последние несколько ступеней, Дантиох приказал открыть люк, и Железные Воины прошли внутрь.

Комната за ним была большой и темной. Кузнец Войны дернул вниз большую рукоятку в каменной стене, и лампы начали мигать. Застоявшийся воздух вокруг Легионес Астартес пришел в движение с грохотом мощных генераторов.

— Запечатай его, — сказал Дантиох брату Баубистре, указав на люк. Дантиох прошел через комнату, вслед ему посыпались вопросы. Комната не была блокгаузом, хотя в ней размещался небольшой арсенал: болтеры на стеллажах, ящики с боеприпасами, гранаты и несколько доспехов «Тип III». Кузнец Войны проигнорировал вопросы своих братьев и приступил к работе на ближайшем руническом модуле.

— Сержант Ингольдт, брат Толедо, будьте добры, облачите Почтенного Вастополя в один из тех запасных доспехов.

— Это не спасет его, — сообщил Жнев Кузнецу Войны.

— Капеллан, пожалуйста. Пока еще есть время.

— Кузнец Войны, я должен потребовать от тебя объяснений, — сказал Тауро Никодим, оглядевшись. — Я думал, мы отступаем к следующему опорному пункту.

— Для чего, Ультрадесантник? — задал встречный вопрос Дантиох; его руки заскользили по глифам и рунам пульта управления. — Шаденхольд потерян. Оставшиеся в цитадели лоялисты будут разгромлены подкреплениями Крендла, а «Омниа Виктрум» превратит остальное в развалины. Эта крепость дала Императору и Робауту Жиллиману триста шестьдесят шесть старотерранских дней — дней, купленных олимпийской кровью, чтобы они могли подготовить ответ Ереси, лучше укрепить Императорский Дворец и рассчитывать на более благополучный исход, чем наш.

— Каков план, милорд? — сказал Тарраш, озвучивая мысли всех присутствующих.

Дантиох оглядел похожий на пещеру зал.

— Это последняя из секретных стратегий Шаденхольда, — сказал Кузнец Войны. — Последнее решение в любой осаде и ответ любому врагу, который смог бы довести нас до этого.

— Ты сказал, что крепость потеряна, — сказал Никодим.

— В битве есть много моментов, когда мы можем использовать слабость нашего врага. Мы за время осады использовали почти все. Ирония в том, что враги наиболее слабы именно в момент победы: когда все их силы брошены в бой и рассеяны по занятой территории. Сейчас мы воспользуемся этим.

— Как? — настаивал чемпион.

— При осаде надо в первую очередь думать о ее конце. Мы должны смириться с возможной гибелью и подготовиться к ней. Этот зал был одним из первых, который я создал, когда строил Шаденхольд. Он расположен в потолке пещеры, прямо в скалистом основании крепости, и содержит два важных устройства, связанных с общим пультом: можно сказать, спусковой крючок для обоих. Первое — это небольшой телепортариум с генераторами, необходимыми для питания такого оборудования. Второе — это детонатор, подключенный к взрывчатке, расположенной в ключевых уязвимых пунктах в основании цитадели. Гравитация закончит остальное. — Дантиох подождал, давая остальным время оценить грандиозность его плана. — Капеллан Жнев, пожалуйста, начинайте процедуру телепортации. Наше путешествие будет коротким, но цель — важна.

Капеллан пошел к телепортационным площадкам, а Тарраш помог Ингольдту и Толедо поднять едва дышащего Вастополя, запечатанного в доспехе.

— Каков пункт назначения? — спросил Никодим Кузнеца Войны. Ультрадесантник не привык находиться в тактическом неведении.

— Враг направил все, что у него есть, на захват этой крепости, несомненно, оставив свою слабой. Мы собираемся телепортироваться на «Бентос» и захватить мостик, используя силу и эффект внезапности. Братья, время пришло. Пожалуйста, займите свои позиции.

В то время как Тарраш и двое Железных Воина понесли бронированное тело Почтенного Вастополя к площадкам переноса, Никодим прицепил свой штормовой щит к плечевому креплению. Ультрадесатник колебался.

Стоявший у люка Баубистра сказал:

— Думаю, они прорвались, Кузнец Войны. Враги приближаются.

— Очень хорошо, брат Баубистра; теперь присоединяйся к своим братьям.

Когда Баубистра прошел мимо, Дантиох перевел в боевое положение заряды, установленные глубоко в скалистом потолке основания Шаденхольда. Затем он активировал каналы связи на всех уровнях и вокс-мегафоны цитадели.

— Идрисс Крендл, — прошипел Дантиох. — Капитан, это твой Кузнец Войны. Я знаю, что ты здесь, где-то в моей крепости. Я знаю, что ты окружен предателями и стоишь в тени божественных машин Коллегия Титаника. Столкнувшись со столь неравными силами, я обращаюсь к тебе в последний раз. И я снова говорю тебе, что эта крепость не будет служить интересам нашего жестокого отца и его Магистра Войны, ставшего изменником. Но, капитан, я был неправ, когда говорил тебе, что Шаденхольд никогда не падет. Идрисс, он падет…

С этими словами Кузнец Войны отключил каналы связи и включил пусковой механизм телепортатора и детонаторов. Заняв место рядом с Никодимом и Железными Воинами на площадках переноса, Дантиох поправил свою мантию. Кузнец Войны активировал герметизацию маски и моргнул в темноте. Он ощутил, как с противоестественной силой варп втягивает его в себя. Ему показалось, что где-то вдали звучат первые взрывы: колоссальные детонации, разрывающие стратегические уязвимые места в основании крепости. Посреди ужаса переноса Дантиох закрыл глаза и представил себе то, что, как он думал, никогда не сможет увидеть.

Падение Шаденхольда. Его буквальное падение со свода пещеры. Триллионы тонн скалы и каменных построек рухнули вниз, забрав с собой тысячи предателей — Железных Воинов и имперских солдат, которые все-таки захватили Шаденхольд. Последний ответный удар крепости, воплощенный в гравитации, огне и камне: рухнувшая твердыня уничтожила, похоронила под лавиной крови и обломков и могучий «Омниа Виктрум», и другие божественные машины, которые вынесли ей приговор.

Разгерметизировав маску, Дантиох бросил взгляд на полетную палубу флагмана «Бентос». Палуба была почти пуста; большая часть «Военных ястребов» и «Грозовых птиц» крейсера участвовали в развертывании войск и воздушных атаках на Шаденхольд. Бледно-зеленая «Грозовая птица», вокруг которой материализовались Железные Воины, носила символы и обозначения Сынов Гора. Это была личная машина Гасдрубала Сераписа.

Тарраш спустился по рампе «Грозовой птицы», неся маяк телепорта. Дантиох приказал скрытно установить устройство на корабле во время встречи с Крендлом и капитаном Сынов Гора в Главном Реклюзиаме.

— Как мы собираемся добраться до мостика? — спросил капеллан Жнев.

— По возможности, с наименьшим кровопролитием, — сказал ему Кузнец Войны. — Это флагман 51-й Экспедиции. Железные Воины — обычное зрелище на палубах. Станем этим обычным зрелищем.

— А как же он? — спросил Тарраш о Тауро Никодиме. Под слоем копоти и засохшей крови можно было разглядеть блеск доспеха Ультрадесантника.

— Экипаж не станет задавать вопросы Легионес Астартес.

Дантиох целенаправленно шел по полетной палубе в сопровождении своих соотечественников-лоялистов. Космодесантники побороли желание держать болтеры в боеготовности и вели себя более небрежно и естественно. Брат Толедо и сержант Ингольдт несли обмякшее тело Почтенного Вастополя, отчего лазутчики еще меньше походили на ударный отряд.

Фактически на борту корабля не осталось астартес: почти каждый Железный Воин был направлен в недра планеты. На пути космодесантников попадались только полковые штабисты и члены экипажа; из-за жестоких порядков, установленных Крендлом, немногие решались задержаться взглядом на полубогах, и путь лоялистов на командную палубу прошел без происшествий. Поступок Дантиоха был столь дерзким и смелым, что никто на борту «Бентоса» даже на секунду не подумал о том, что на них напали.

Их молчаливое, напряженное приближение было нарушено неожиданным ревом клаксонов. Железные Воины вскинули болтеры и немедленно заняли позиции для обороны.

— Отставить, — приказал Дантиох. Впереди послышался грохот бронированных ботинок по палубе. — Нас не обнаружили и нас не атакуют.

Борясь с инстинктами и чувством опасной уязвимости, которое вызывало их положение, Железные Воины снова опустили стволы. Небольшое подразделение ветеранов 14-й Великой Роты Крендла прошло по пересечению коридоров впереди них. Когда их шаги стихли, Дантиох повернулся к своим ветеранам.

— В этот момент, — сказал он им, — выжившие на Малом Дамантине докладывают о разрушении внизу, гибели Крендла, сил Магистра Войны и «Омниа Виктрум». Кто бы ни командовал, он захочет визуального подтверждения этого невероятного доклада. Ряды врагов уменьшились еще на пять братьев Легионес Астартес.

Дантиох повернулся и уверенно зашагал по ступенькам к мостику в сопровождении брата Баубистры и Железного Палатина. Когда Кузнец Войны добрался до вершины и посмотрел вниз на обширный мостик «Бентоса», у него снова начался приступ кашля, который привлек к себе внимание.

Мостик «Бентоса» кипел активностью: младшие офицеры и бледные сервиторы работали среди лабиринта рунических модулей, когитаторов и пультов управления, которые заполняли командную палубу. Двое Железных Воинов в доспехах «Максимус» стояли на страже у арочного выхода, а лорд-коммандер Варсанг Габрун из 4-го Юнтарианского полка Надир-Мару переговаривался с офицерами в тюрбанах из его тактического штаба. Лорд-коммандер остался таким же, каким его помнил Дантиох: он все так же бессознательно теребил завитки бороды и бросал на подчиненных пронзительные взгляды, полные желчного скептицизма и недовольства.

Эпицентром активности — точкой, куда стекались все доклады, данные и информация — были трое Сынов Гора: смуглые хтонийцы с надменными усмешками и нахмуренными бровями. Среди них был тот, кто сразу распознал то, что не увидели остальные на борту «Бентоса»: угроза перед ними, и это вражеский Кузнец Войны Барабас Дантиох.

Баубистра и Тарраш ворвались на мостик вслед за своим господином. Приставив стволы к вискам часовых-предателей, они прорычали своим олимпийским братьям бросить оружие и встать на колени. Оставив свой груз, сержант Ингольдт и Толедо вышли вперед с поднятыми болтерами и прицелились в Сынов Гора. Двое предателей рядом с Гасдрубалом обнажили болт-пистолеты, и активность на мостике затихла, сменившись напряженным оцепенением. Капитан предателей, не веря своим глазам, что-то возмущенно кричал, в то время как Железные Воины и Сыны Гора следили друг за другом. Пока капеллан стоял на коленях рядом с умирающим Вастополем, а Дантиох опирался на сводчатую стену в приступе кашля, Тауро Никодим нашел выход из тупика.

Чемпион Ультрадесанта шагнул вперед. Он был единственным, кто двигался на пораженной командной палубе. Неустрашимый Никодим прошел мимо разъяренного лорд-коммандера Габруна, который закричал непримиримым полубогам: «Не стрелять на мостике!» Лицо Гасдрубала исказилось от гнева и замешательства. Разрушение Малого Дамантина и появление Дантиоха и его Железных Воинов на мостике само по себе было достаточно шокирующим, но теперь перед ним стоял один из сынов Жиллимана: таинственный Ультрадесантник, который вмешался в дела Магистра Войны и, несомненно, приложил руку к сопротивлению Железных Воинов на планете.

Гасдрубал отступил к одному из больших стрельчатых экранов, возвышающихся над мостиком: толстое стекло было единственной преградой, отделявшей капитана космодесантников от враждебного вакуума снаружи. Его телохранители оставались на месте, отслеживая приближение Никодима болт-пистолетами. Гасдрубал посмотрел на Железных Воинов, взявших под прицел мостик и его самого. Габрун продолжал выкрикивать предостережения. Гасдрубал кивнул, уверенный, что Железные Воины не настолько глупы, чтобы выстрелить и уничтожить обзорное окно, приговорив всех на мостике к смерти в космосе.

— Убейте этого проклятого Ультрадесантника, — вскипел Гасдрубал.

Сыны Гора открыли огонь. Железные Воины навели болтеры с намерением ответить тем же.

— Не стрелять! — скомандовал Дантиох в промежутках между раздирающими тело конвульсиями. Так как его Железные Воины стояли лицом к стрельчатым экранам мостика, он не мог позволить случайному выстрелу пробить корпус корабля.

Никодим снял с плеча огромный штормовой щит и вовремя повернул его, чтобы принять первые болтерные снаряды космодесантников-предателей. Когда выстрелы ударили в блестящую лазурь щита, тетрарх активировал защитное поле. Меткость Сынов Гора была превосходной. Каждый болтерный снаряд попал в цель, и если бы не штормовой щит, которым прикрывался Никодим, он бы оказался изрешечен безжалостным потоком бронебойных снарядов.

Когда он приблизился к предателям, дальность действительного огня сократилась, и энергетическое поле штормового щита не выдержало. Один из снарядов с адамантиевым сердечником прошел сквозь бронированное покрытие и вскользь задел плечо Ультрадесантника. Когда чемпион Жиллимана продолжил наступать, лицо Гасдрубала еще больше исказилось от ярости и неверия. Сыны Гора выбросили пустые магазины, вставали новые и продолжили стрельбу. Но Никодима ничто не остановило бы.

Когда космодесантники Гасдрубала опустошили магазины во второй раз, Никодим получил попадания в бедро, грудь и в плечо. В этот раз адамантиевые снаряды нашли свою цель и пробили щит и доспех Ультрадесантника. Энергетическое поле зашипело от перегрузки, и все, что теперь отделяло Никодима от врагов, — это изрешеченный болтерными снарядами щит. Пробежав последние метры командной палубы, Ультрадесантник сошелся с Сынами Гора.

Отчаявшись, предатели схватились за свои хтонийские клинки. Никодим уже извлек гладий. Броня на его ладони была скользкой от крови, которая стекала по руке из серьезной раны в плече. Развернувшись между двумя Легионес Астартес, Никодим обрушил штормовой щит на одного из них. Он почувствовал удар вражеского клинка по потрепанному щиту и ударил Сына Гора снова. Вытянув руку и отведя щит в сторону, как открытую дверь, Ультрадесантник позволил предателю один необдуманный выпад. Меч метнулся в открытое пространство между локтем чемпиона и бедром. Никодим махнул гладием сверху вниз, отсекая предплечье космодесантника. Перчатка и клинок упали с лязгом на палубу.

Ультрадесантник развил свое преимущество: один почетный гвардеец против другого. Он оглушил предателя серией ударов штормового щита, его край и так и сяк бил по шлему. Почти потеряв сознание, Сын Гора поскользнулся в собственной крови и упал на палубу. Никодим ткнул ногой в лицевую пластину предателя и перевернул его, а затем, возвышаясь над распростертым противником, занес нижний край прямоугольного щита над горлом космодесантника. Он посмотрел на Гасдрубала и его последнего охранника, который вызывающе стоял между ним и своим господином. Никодим опустил штормовой щит с тошнотворным хрустом. Герметическая перегородка между шлемом и доспехом треснула, и край щита перерубил шею предателя.

Ультрадесантник, тяжело дыша от напряжения, одно мгновение переводил дух, после чего поднял могучий щит и побежал прямо на Сына Гора. И снова Никодим почувствовал, как более легкий хтонийский клинок бессильно скользит по покореженной снарядами пластине. В этот раз Ультрадесантник не остановился. Он вбил Сына Гора прямо в толстое стекло стрельчатого окна. Зажатый между наблюдательным окном и Ультрадесантником, предатель бросил оружие и попытался схватить край щита защищенными керамитом пальцами. Никодим ударил его о стекло во второй и третий раз. В конце концов Сын Гора смог вцепиться в щит и уже собирался оттолкнуть его в сторону и схватить Ультрадесантника за горло.

Такого шанса он так и не получил. Замахнувшись, Никодим вогнал острие клинка во внутреннюю часть штормового щита и пронзил космодесантника за ним. Последовал вздох. Легкий. Почти неслышимый. Вытянув меч, Никодим отошел в сторону и позволил щиту и Сыну Гора упасть на пол мостика.

Гасдрубал отвернулся. Как и все на мостике, капитан полагал, что Ультрадесантник собирается швырнуть космодесантника прямо через окно, разбив толстое стекло и впустив вакуум внутрь. Капитан испуганно смотрел на чемпиона Жиллимана. Никодим расхаживал перед ним с перепачканным кровью гладием. Он расстегнул шлем и снял его. Не было больше отточенности движений, от патрицианского спокойствия не осталось и следа. Никодим сплюнул кровь на палубу. В руке Гасдрубала дрожал болт-пистолет. Их окружили Железные Воины, наставив болтеры на предателя.

— Все кончено, — заявил Дантиох, его мрачная настойчивость пробилась через какофонию шума на мостике. Гасдрубал повернулся от разъяренного Ультрадесантника к холодной, зловещей маске Дантиоха. — Ты проиграл, — уведомил Кузнец Войны своего врага.

Болт-пистолет Гасдрубала выпал из его керамитовых пальцев. Когда Толедо и сержант Ингольдт взяли пленника под стражу, Никодим вложил в ножны гладий и захромал по мостику. Лорд-коммандер Габрун все еще выкрикивал свои протесты. Полубог заставил офицера замолчать, медленно приложив палец к его губам.

Никодим присоединился к Дантиоху на палубе, рядом с Почтенным Вастополем. Кузнец Войны приказал Таррашу принять командование на мостике. Ингольдту и Толедо было приказано охранять Гасдрубала и приготовить его к допросу. Капеллан Жнев и брат Баубистра были приставлены к Варсангу Габруну, чтобы убедить оставшихся солдат лорд-коммандера и экипаж «Бентоса» принять быструю и сравнительно бескровную смену власти и новые приказы, которые последуют за ней.

Стоя над двумя выжившими с мира-крепости Голгис, Ультрадесантник спросил:

— Я могу чем-нибудь помочь, Кузнец Войны?

Дантиох не смотрел на тетрарха — глаза Кузнеца Войны были обращены на Вастополя. Древний лежал неподвижно в боевом доспехе на полу, прислоненный к стене. Серую кожу черепа покрывали тонкие пряди седых волос, а лицо отмечали морщины преждевременных веков. Молочно-белые глаза дергались и блуждали между Дантиохом, Никодимом и мостиком.

— Наш благородный брат уходит, — сказал Дантиох. Его слова звучали глухо и отдавали одиночеством и простой печалью утраты. Почтенный Вастополь не только пережил ужасных хрудов на Голгисе. Он сопротивлялся холодному зову смерти и прошел через муки старения, чтобы еще раз послужить своим братьям. Преждевременно вырванный из своего металлического чрева, Вастополь по-прежнему цеплялся за жизнь. До сих пор.

— Он был нашим летописцем, — сказал Дантиох, — и хранил память о наших триумфах. Однажды на Голгисе он сказал мне, что эти истории прошлого готовят нас к трудностям настоящего, как укрепление или цитадель, построенная на фундаменте древней скалы. Я не обладаю его искусством — я создаю в железе и камне то, что он выразил бы в словах. Тем не менее, я живу, чтобы рассказать историю о последней победе Железных Воинов: последнем триумфе IV Легиона на службе Империуму. Он бы хотел, чтобы история продолжалась. Увы, его история, — сказал мрачно Дантиох, — как и история нашего Легиона, подошла к концу.

— Кузнец Войны, — медленно начал Никодим, — в этом нет необходимости. Я однажды заверил тебя, что у лорда Жиллимана есть план. Ты безупречно исполнил свою роль в нем, Железный Воин. Лорду Жиллиману по-прежнему нужна такая находчивость и такое мастерство. Империум слаб, Дантиох. Глаз Железного Воина сможет заметить такую слабость, а верная рука — исправить ее.

— Что еще ты хочешь от меня? — спросил Кузнец Войны.

— Встать плечом к плечу с лордом Жиллиманом и помочь ему укрепить Императорский Дворец.

— Укрепить Дворец… — повторил Дантиох.

— Да, Железный Воин.

— Пертурабо заставит нас заплатить за такие фантазии.

— Возможно, — серьезно сказал Никодим. — Но я считаю, что залог твоей сегодняшней гениальной победы был в признании факта, что Шаденхольд, при всем его неприступном великолепии, падет. Лорд Жиллиман разделяет твой взгляд. От такой вероятности зависит будущее человечества. — Ультрадесантник смолк, давая остальным время осознать это чудовищное предположение.

Дантиох не ответил. Вместо этого он смотрел, как оставшиеся крупицы жизни покидают тело его друга и боевого брата. Покрытые коркой веки Вастополя задрожали, затем глаза закатились и мягко закрылись, и сухой шелест предсмертного вздоха покинул губы воина-поэта.

Последнее, что Почтенный Вастополь услышал, прежде чем затих в вечном сне, это слова Дантиоха, обращенные к Ультрадесантнику:

— Ты говоришь об искусстве разрушения. В этом потомки Пертурабо не знают равных: они неукротимы в битве и несравненны в науке осады. Покажи мне дворец, и я скажу тебе, как Железный Воин сможет захватить его. Затем я покажу, как ты можешь остановить меня. Я не знаю, сколько еще буду служить Империуму, но обещаю тебе вот что: сколько бы железа ни осталось внутри этой старой брони, оно твое…

Железо внутри. Железо снаружи. Железо повсюду. Империи возникают и разрушаются. Я сражался с древними расами галактики, и мои братья Легионес Астартес будут и далее сражаться, встречая новые угрозы и опасности, пока еще не известные. Мы — Империум железа, а железо — вечно. Когда наша плоть давно забудется, став жертвой врага внутри или врага снаружи, железо будет жить дальше. Наши ульи падут, а могучие флоты обветшают. После того как наши отполированные временем кости от легкого ветерка распадутся в прах, наше оружие и доспехи еще многие годы будут целы. Следы воинственной расы: железо лоялистов и предателей. Они расскажут нашу историю — предостерегающую повесть для потомков. Железо не заботит ни вера, ни ересь. Железо вечно.

Наши доспехи, клинки и болтеры потускнеют, покроются коррозией и сгниют в песках какого-нибудь далекого мира. Их тусклый блеск скроется под ржавчиной и исчезнет. Серое станет бурым, а бурое — красным. В забытом ржавеющем осколке нашей павшей империи железо вернется в свое изначальное состояние, возможно, чтобы когда-нибудь снова послужить другой глупой расе. И хотя слабость моей плоти подвела меня, как и слабость плоти моих братьев в конце концов подведет их, наше железо будет жить дальше. Потому что железо — вечно.

Из железа рождается сила. Из силы рождается воля. Из воли рождается вера. Из веры рождается честь. Из чести рождается железо. Это Нерушимая литания. Да будет так вечно.


1. Schadenhold — от нем. Schaden — вред, ущерб и англ. Hold — крепость

2. Государь Император и железо вечны (лат.)

А. Дембски-Боуден Грозное оружие

Создав их для того, чтобы оберегать человечество,

мы породили легион нелюдей, чья единственная цель -

защищать то, что им более не понятно.

Долг свой они выполняют с гордостью,

проклятие сносят с честью;

но пусть никогда не будет забыто то, что

мы сделали с лучшими сынами Калибана.

Империум в своей бесконечной жажде власти

взрастил не воинов с человеческой добротой в сердце -

он создал ангелов с сердцами холодными, как сталь.

Ни одна душа, столь сильно измененная, никогда вновь не обретет то,

что утратила. Ни одно оружие, столь грозное,

нельзя использовать, не заплатив при этом положенную цену.

- Лютеровские поправки к «Изречениям», глава I, «Грозное оружие»

I

В этом сне зверь никогда не умирает.

Он видит, как тварь крадется между деревьев, прижимаясь гибким телом к земле, каждое движение — омерзительно плавное, словно в звере нет костей. Уши прижаты к черепу, когтистые лапы бесшумно ступают по снегу. Зверь охотится, увлеченно, но бесстрастно, и его мертвые кошачьи глаза блестят безжалостным голодом.

Мальчик стреляет, но промахивается.

Холодную тишину разрывает хлопок выстрела, тварь вертится на снегу, с призрачной легкостью ступая по земле и рыча на врага. Черные иглы, подрагивая, поднимаются из белого меха, более плотного на спине и шее — инстинктивная реакция защиты. Хлесткий хвост зверя двигается в угрожающем темпе, сворачиваясь и резко распрямляясь в такт сердцебиению мальчика.

На мгновение он видит то, о чем говорили старшие рыцари, то, что он сам всегда считал выдумками дряхлеющих воинов, которые приукрашивают свою меркнущую славу напускным красноречием.

Но что-то есть в черных глазах зверя, что-то помимо элементарного желания выжить. Он смотрит прямо в эти глаза и понимает: это примитивный разум, разум злой, несмотря на свою животную простоту. Это длится лишь миг; затем зверь выплескивает наружу ярость, издавая что-то между влажным львиным рыком и хриплым ревом медведя, и звук звонко разносится в холодном воздухе.

Мальчик стреляет снова. Еще три выстрела эхом отзываются в лесу, и с ветвей падают снежные шапки. Дрожащие пальцы силятся перезарядить примитивный пистолет, но зверь бросается всей тяжестью мускулистого тела на грудь мальчика, отшвыривает его назад, опрокидывает на скованную морозом землю. Падая, мальчик чувствует, как массивные снаряды выскальзывают из ладони и рассыпаются по снегу. Туша, придавившая его сверху, лишает сил, не дает вздохнуть. Легкие с трудом вбирают в себя воздух, пропитавшийся зловонным дыханием зверя; он затылком чувствует каждый выдох, горячий и влажный, смердящий, как распадающаяся опухоль. Чем бы ни была эта тварь, она гниет изнутри. Тонкая струйка слюны капает с челюстей на голую шею мальчика.

Замахнувшись через плечо, Корсвейн изо всех сил бьет пистолетом по черепу твари. Слышится глухой треск проломленной кости и жалобный, почти кошачий визг. Зверь отшатывается от него, и мальчик ползет прочь по снегу, поднимается на ноги, бежит, спотыкаясь. Шепот стали — он обнажает меч почти с себя ростом, держит его обеими трясущимися руками. Зверь подкрадывается ближе, злой голод в глазах уступил место животной настороженности. Хлопья снега медленно падают на клинок и замерзают холодными бриллиантами.

— Давай же, — шепотом выдыхает мальчик. — Давай…

Зверь прыгает; мальчик опять падает от сильнейшего удара в грудь, как если бы его лягнул жеребец. Он не может удержать меч, и тот вонзается в снег, словно могильный крест. В груди что-то хрустит, боль тупая, и в легкие будто насыпали сухих листьев. Он знает, что сломаны ребра, но почти ничего не чувствует.

Тварь навалилась на него всем телом, но он напрягает молодые мускулы до предела и старается пережать горло, покрытое густым мехом. Иглы на загривке втыкаются в руки, на каждой игле — капля прозрачного, жгучего яда. Токсины проникают в кровь, и он чувствует, что руки дрожат.

Он начинает кашлять, и желчь горьким потоком течет изо рта, с шипением капает на снег, как кислотой разъедая смерзшийся наст. Мальчик не замечает, что его обессилевшие руки уже не сжимают шею зверя, не замечает, что пальцы скрючились, словно от артрита.

Еще три удара сердца — и все его тело корчится в судорогах. Яд проник повсюду. Он кричит, но губы лишь беззвучно двигаются.

А потом мир вокругбледнеет и гаснет. Он чувствует, что кто-то волочит его по жесткому снегу, но появляются и другие — настоящие — звуки: пощелкивание вентилятора в воздушном фильтре; тяжелые шаги на палубе над ним; вездесущий гул работающих двигателей.

Наконец он открывает глаза.

Раз от раза сон не меняется. Зверь никогда не умирает.

II

На утренней вигилии его мысли витали где-то далеко. Преклонив колени вместе с братьями и прижав лоб к эфесу меча, Корсвейн выглядел как рыцарь, погрузившийся в прилежные размышления о предстоящем крестовом походе, но на самом деле погружен он был в воспоминания. Его мысли возвращались домой, к планете, которая его ненавидела.

Калибан.

Это название заставило его улыбнуться, но улыбку скрыл капюшон, отбрасывавший тень на лицо. Калибан, смертоносный рай, где опаляюще жаркое лето сменяется яростным холодом зимы; где под полог бесконечного леса никогда не проникает солнечный свет, а защитой древним деревьям служит ядовитый сок; где добыче не уйти от охотника, наделенного или страшными когтями, или фантастическим проворством, или прожигающим плоть ядом. Жала насекомых переносят мор, который выкашивает целые селения за считанные дни. Каждый год саранча стрекочущим роем осаждает деревни и города, оставляя после себя безжизненную землю.

И каждый год рыцарские ордены, взяв на себя эту печальную обязанность, предают опустошенные поселения огню. На Калибане количество смертей в метрических свитках не уступало количеству рождений. В имперских регистрах эта планета была помечена In Articulo Mortis — «на грани вымирания» — или, попросту говоря, «мир смерти». Корсвейн расхохотался, когда в первый раз натолкнулся на такую формулировку в каком-то архиве.

Согласно бюрократическим определениям, планета была признана не имеющей ценности и неподходящей для дальнейшей колонизации. Калибан освободили от уплаты имперской десятины, хотя ростовщические тенденции на Терре требовали ее со всех остальных миров; единственную дань планета платила своими сыновьями, отдавая их в добровольное рабство в Первом легионе Императора.

Негативным факторам в описании Калибана не было числа: суровые погодные условия мешали работе чувствительной аппаратуры на орбитальных спутниках связи; древесина из материковых лесных массивов не годилась к использованию из-за нестабильной биохимии, свойственной всей флоре планеты; фауна же, как гласили многочисленные свидетельства, была одной из самых агрессивных среди всех колонизованных планет: начиная с самых мелких вредителей, не выказывавших никакого страха перед человеком, и кончая огромными зверями, которые, к счастью, уже почти вымерли.

Все это — и кое-что похуже — было Корсвейну известно. Но Калибан был и его домом — домом, который он не видел вот уже три долгих десятка лет. Домом, в который он и не надеялся вернуться. Во время утренней вигилии он улыбался, но в этой скрытой улыбке радость соседствовала с горечью.

Как только бдение завершилось, его окликнул Алайош. Остальные рыцари один за другим покидали зал размышлений; белые сюрко, надетые поверх доспехов, не могли полностью скрыть боевые шрамы, оставшиеся у каждого на черной броне.

«Мы ведем эту войну уже два года, и я помню каждый день, каждую ночь, каждый приказ обнажить оружие, каждый сделанный выстрел».

Два года. Два года минуло с тех пор, как Хорус совершил свое первое безумство. Два года назад VIII и I легионы получили приказ вступить в космическую войну за право обладать целым субсектором. Если одна из сторон в этом противостоянии уступала часть территории, то сразу же отвоевывала другую; если одна из сторон переходила в атаку, то неизбежно оставляла неприкрытым фланг, на который обрушивался ответный удар. И ни один, ни другой легион не проигрывал, когда в бой его вел сам примарх.

«Два года гражданской войны. Один мир против другого, флот против флота, брат против брата».

— Приветствую, — сказал Алайош, и Корсвейн кивнул в ответ.

— Что-то случилось?

Как и остальные братья, Алайош под белым сюрко был облачен в полный доспех; черты лица скрывал низко надвинутый капюшон.

— Нас призывает Лев.

Корсвейн проверил оружие.

— Очень хорошо.

III

Как стало обычным за последнее время, повелитель Первого легиона проводил ночь, сидя на богато украшенном троне из слоновой кости и обсидиана. Опираясь на резные подлокотники, он держал соединенные кончики пальцев у самых губ. Глаза, пронзительно-зеленые, как леса Калибана, не мигая смотрели прямо, следя за мерцанием далеких звезд. Иногда по его фигуре проскальзывала тень движения: едва заметное пожатие плеч под тяжелой броней, или мимолетное движение век, или покачивание головы в молчаливом отрицании.

Доспех примарха был того же густого черного цвета, что и космическая пустота снаружи. Рычащие львы на нагруднике и поножах были выполнены из красного золота — редчайшего из металлов, добываемого из иссохшей коры Марса; оскалившиеся звери следили за командой мостика, прилежно исполнявшей свои обязанности.

В моменты отдыха примарх снимал шлем, но и сейчас непокорная грива пепельно-светлых волос была стянута в тугой хвост, а смуглое чело венчал простой золотой обод. Эта полоска металла, лишенная всяких украшений, была лишь данью традиции, практиковавшейся среди ныне распущенных рыцарских орденов мира, ставшего Льву домом. Когда-то эти непритязательные короны отмечали сюзеренов Калибана.

Алайош и Корсвейн вместе приблизились к трону; одновременно обнажили мечи, одновременно преклонили колени перед своим сеньором. Лев принимал эти знаки почтения с бесстрастием, а когда заговорил, то голос его прозвучал, как раскат далекого грома — не было сомнения в его нечеловеческой природе.

— Встаньте.

Они подчинились, синхронным движением вернув мечи в ножны. Алайош, чье лицо все еще было скрыто капюшоном, смотрел только на своего повелителя, не обращая внимания на суету, царившую на командой палубе. Корсвейн держался непринужденнее и скрестил руки на груди; в отличие от остальных, его доспех украшала белая шкура, наброшенная на спину. Клыкастая голова зверя, которому когда-то принадлежала шкура, покоилась на наплечнике, скрепляя этот импровизированный плащ.

— Вы звали нас, сеньор?

— Да. — Лев даже не пошевелился. — Два года, мои младшие братья. Два года. Едва ли я могу одобрить такое положение дел.

Корсвейн позволил себе улыбнуться:

— Сеньор, я думал о том же всего лишь полчаса назад. Но почему вы говорите об этом сейчас?

Теперь Лев поднялся, оставив длинный меч и шлем лежать на изогнутых подлокотниках трона.

— Уж поверь, Кор, не потому, что твое нетерпение передалось мне.

Алайош хмыкнул. Корсвейн широко улыбнулся.

— Идите со мной, — пригласил Лев ровным тоном, и три воина подошли к гололитическому столу в центре командного зала. По приказу Льва облаченный в мантию сервитор включил проекторы, и возникшее изображение, мерцая, отбросило на стоявших рядом блики призрачного зеленого света. Сводная карта, появившаяся в воздухе перед ними, показывала солнца субсектора Эгида и их планетные системы. Геральдор и Трамас светились ярче остальных: в обеих системах выделялось беспорядочное скопление рун, обозначавших Адептус Механикус.

Ничего нового Корсвейн не увидел. Длинная дуга пульсировавших красным миров представляла системы, поднявшие открытое восстание: эти планеты отринули Империум и встали под знамена Хоруса Луперкаля и Ордо Механикус Старого Марса. Целые солнечные системы пошли против воли Императора; но не меньше планет сохранили верность и сейчас молили Империум о помощи, надеясь на подкрепление с Терры.

— Партак пал чуть раньше этим вечером, — Лев указал на одну из планетных систем, окруженную марсианскими глифами. — Четыре часа назад наместник-фабрикатор Гулгорада объявил о победе. — Веселье, охватившее примарха, было заметно только тем, кто хорошо его знал. — Его радость поубавилась, когда я сказал, что в своем стремлении взять Партак любой ценой он оставил без защиты Йаэлис. Менее часа назад Йаэлис был захвачен мятежниками.

— Он не рассчитал свои силы, — Корсвейн, некоторое время понаблюдав за мигающими глифами, посмотрел на сеньора. — Снова.

Прежде чем Лев успел ответить, заговорил Алайош:

— Он принес извинения за то, что не прислушался к вашему совету, когда вы говорили, что все так и будет?

— Нет, конечно же. — Лев склонился над столом, опираясь кулаками на гладкую поверхность. — И вы здесь не из-за этого, так что не тратьте время на праведное негодование, даже если для него есть повод.

— Установлена связь с Империумом? — В голосе Алайоша слышалась надежда.

— Нет. — Глубоко задумавшись, Лев провел рукой в латной перчатке по мерцающему гололитическому изображению. — Нет, наши астропаты все еще немы из-за возмущений в варпе. Насколько помню, последний запротоколированный сеанс связи состоялся четыре месяца и шестнадцать дней назад. — Пристальный взгляд холодных зеленых глаз примарха был устремлен на гололитическую картинку. — Два года космических схваток, два года планетарных осад, два года глобальных вторжений и столь же глобальных отступлений, бои на орбите и операции по спасению экипажа… И теперь у нас появился шанс разом покончить со всем этим.

Корсвейн прищурился. Раньше он никогда не слышал, чтобы примарх говорил о шансах и вероятностях: его высказывания всегда были продиктованы практическими соображениями, всегда основывались на работе аналитического ума. Каждый приказ был логически обоснован и отдавался, лишь когда были взвешены все факторы.

— Керз, — предположил Корсвейн. — Сеньор, мы засекли местоположение Керза?

Лев покачал головой.

— Наоборот, — он вновь указал на гололит, — мой ядоточивый брат обнаружил нас.

Со слышимым щелчком проектор переключился, и одно изображение, замерцав, сменилось другим.

— «Серафическое бдение», один из наших сторожевых кораблей, получил это сообщение с маяка для дальней космической связи, который оставили на пути его патрулирования.

Корсвейн прочитал искаженные изображением слова, проговаривая каждое про себя, и по коже побежали мурашки.

— Не понимаю, — признался он. — Одна из Лютеровых поправок к «Изречениям». Не самая известная, кстати. Зачем оставлять ее в качестве послания?

Когда Лев заговорил вполголоса, соглашаясь с Корсвейном, казалось, что это рычит хищник:

— Чтобы мы клюнули на эту приманку. Он насмехается над нами, используя слова, которые, как он считает, нам подходят. Помимо сообщения, маяк передавал еще и координаты. Кажется, мой возлюбленный братец наконец хочет встретиться.

— Это наверняка ловушка, — сказал Алайош.

— Конечно, — с легкостью согласился Лев. — Но в этот раз мы все же полезем в пасть зверя. Мы не можем вечно вести эту бессмысленную войну, на которую уже ушло несколько лет. Этот крестовый поход закончится, только когда мы с братом встретимся лицом к лицу.

— Тогда давайте продолжим охоту, — предложил Алайош. — Будем перехватывать их флотилии…

— Так же часто, как они перехватывают наши. — Лев говорил сквозь зубы; плечи под броней поднимались в такт тяжелому дыханию. — Я гонялся за ним двадцать шесть месяцев. Двадцать шесть месяцев он ускользал от меня, сжигая целые планеты раньше, чем мы успевали прибыть, перекрывая пути снабжения, уничтожая аванпосты Механикус. Он обходит все наши засады, выворачивается, остается невидимым. На каждую нашу победу Керз мстит поражением. Это не охота, Алайош. Пока живы примархи обоих легионов, эта война никогда не закончится, а погибнуть один из нас может только от руки другого.

— Но, сеньор…

— Молчи, девятый капитан. — Голос Льва оставался негромким и ровным, но в глазах лихорадочным блеском зажегся холодный гнев. — Мы — один из последних легионов, кто сохранил полную численность и при этом остался верен Империуму. Но сейчас мы в одиночку пытаемся удержать целое царство, а внимание остальных сосредоточено на Терре. Как вы думаете, неужели я не хочу вместе с Дорном защищать дворец моего отца? Вы и вправду считаете, что я хочу и дальше торчать здесь, в пустоте космоса, пытаясь собрать вместе эту развалившуюся империю? Мы не можем добраться до Терры. Мы пытались. Не получилось. Предательские течения варпа не позволяют нам принять участие в той войне. Но тьма накрывает и другие части галактики, и, возможно, мы единственный легион, который еще несет свет Императора этим далеким звездам.

Лев снова выпрямился; в глазах его все еще читалась с трудом сдерживаемая ярость.

— В этом наш долг, Алайош из Девятого ордена, и наш легион всегда исполнял свой долг. Мы должны выиграть эту войну. Целый субсектор истекает кровью, миры-кузницы тратят интеллектуальные и материальные ресурсы, только чтобы выжить, — а ведь они могли бы поддержать имперские силы. То же происходит на рыцарских мирах, и на мирах жатвы, и на мирах воинств, и на рудных мирах. Чем быстрее мы закончим этот крестовый поход, тем скорее эти ресурсы пойдут на укрепление других секторов Империума — и тем скорее мы сможем отправиться на встречу с Жиллиманом, — тут Лев вздохнул, — где бы он ни был.

Корсвейн слушал, не перебивая, а когда прозвучали, обнадеживая, последние слова, прокашлялся, собираясь заговорить.

— Я понимаю, сеньор, почему вы собираетесь ответить на вызов, брошенный примархом Керзом. Но зачем вы позвали нас?

Лев медленно выдохнул и указал на планету, находившуюся на периферии гололитической карты Восточной Окраины.

— Координаты ведут к этой системе. Я не могу рисковать и выводить из боевых действий весь флот легиона, только чтобы решить семейные неурядицы. — На этот раз его улыбка не имела ничего общего с легкой и искренней усмешкой, обычной для Льва: это был оскал тигра, показывающего клыки. — Я возьму с собой только одну роту и несколько военных кораблей, которые будет сопровождать небольшой флот поддержки. Этого хватит, чтобы защититься и уйти в случае предательства, и ничто не будет угрожать нашим позициям в этом бессмысленном и бесконечном противостоянии, если окажется, что мы идем по ложному следу.

Алайош с готовностью отсалютовал примарху:

— Сеньор, Девятый орден почтет за честь, если вы возьмете нас в качестве личной гвардии.

— Это будет честью для меня, — подчеркнул, одобрительно кивая, Лев. — Кор, братишка, ты выглядишь задумчивым.

— А как называется эта планета?

Лев сверился с данными на экране, установленном с его стороны стола.

— Тсагуальса. Судя по описаниям, это бесплодный мир, непригодный для колонизации. Свидетельств заселения во время Старой ночи не обнаружено.

— Итак, кровный враг назначил нам встречу на поверхности безжизненной глыбы на самом краю галактики, — Корсвейн покосился на Алайоша. — Если там собрался весь флот Повелителей Ночи, у тебя будет шанс во второй раз скрестить клинки с Севатаром.

Капитан откинул капюшон, открывая изуродованное лицо. От его прежнего облика почти ничего не осталось: бугры рубцовой ткани теперь соседствовали с лоскутами бесцветной синтекожи, швы вокруг которых так полностью и не срослись. Зубы заменили стальные штифты, вживленные в восстановленные десны.

— Хорошо, — Алайош прищурил глаза — они единственные остались незатронуты страшными изменениями. — У меня перед ним должок.

IV

Ударный крейсер «Неистовство» появился во внутренних пределах системы один. Под стон перегруженных двигателей он ворвался в тишину материального пространства и начал торможение, оставив позади прореху в реальности. Включились гасители инерции, установленные в носовой части и в диаметральной плоскости; вспомогательные тормозные двигатели натужно взревели, останавливая поступательное движение.

В космической пустоте маневр по замедлению хода казался плавным и бесшумным; для тех, кто был на борту, содрогающийся корпус и вой двигателей лишали эту картину всякого изящества. Сотни человек в залах инжинариума, обливаясь потом, поддерживали функционирование гигантских плазменных двигателей; офицеры командной палубы по очереди вызывали каждый отсек, требуя отчета. Трон Льва на борту «Непобедимого разума» по величественности намного превосходил обстановку на мостике «Неистовства», и потому примарх не стал занимать место капитана, предоставив Каллендре Врэй официально командовать кораблем. Капитан — седеющая женщина, чьи волосы были стянуты в строгий хвост — осталась сидеть на скромном троне, а Лев встал рядом и, скрестив руки на груди, устремил взгляд на оккулус.

Перед ним в пустоте космоса вращалась Тсагуальса — серый, безрадостный мир; лишь тонкая завеса облаков виднелась на обращенном к ним полушарии.

Корсвейн и Алайош, стоя в стороне от примарха, тоже внимательно изучали планету.

— Разрешите обратиться, сеньор.

— Говори, Кор, — Лев кивнул, не отводя глаз от экрана.

— Враг назначил нам встречу в адской дыре.

Губы Льва изогнулись в улыбке — людям на мостике она показалась холодной и презрительной, но его воины заметили в ней скрытое веселье. — Так и запишем в хрониках этой кампании. Ауспексы?

Офицер у ауспекс-поста посовещался с тремя сервиторами, напрямую подключенными к консоли, и мгновением позже доложил:

— Судя по показаниям приборов, планета необитаема, милорд. Разреженная атмосфера пригодна для дыхания, но сколь-либо значительных следов жизнедеятельности в ней не обнаружено. На поверхности есть слабый радиационный фон естественного происхождения. С ночной стороны на высокой геоцентрической орбите дислоцирован флот, который опознан как принадлежащий Астартес.

— А они не выходят из образа, — прорычал Лев. — Численность флота? Боевой порядок?

— С поправкой на погрешности ауспексов дальнего действия и отраженные сигналы варпа, похоже, что там семь кораблей. Один крейсер и шесть вспомогательных судов, все в стандартном боевом порядке.

Лев опустил руку на навершие меча, все еще остававшегося в ножнах.

— Когда наши суда снабжения завершат переход, приближаемся разомкнутым строем. Старший вокс-офицер, вызовите вражеский крейсер, как только мы подойдем на достаточное расстояние.

Флотилия Ангелов, и так скромная по размерам, совершала переход по частям, что в общей сложности заняло три часа. Когда «Седьмой сын» — эсминец, последним прибывший в систему — занял свое место в строю, двигатели «Неистовства» вновь заработали, и флагман повел остальные корабли к мертвому миру.

— Нас уже вызывают, — доложил старший вокс-офицер. — Есть только аудиосигнал.

Лев кивнул офицеру, и через секунду из громкоговорителей мостика донесся тихий голос, перекрываемый треском помех:

— Так, так, посмотрите-ка, кто пожаловал.

— Узнаю этот голос, — ледяным тоном парировал Лев. — Прекращай гавкать, пес, и скажи, где мне искать твоего хозяина.

— Разве так приветствуют любимого племянника? — Шепот сменился коротким смешком. — Мой хозяин готовится к высадке на планету, ибо он ждет вашей встречи. В доказательство добрых намерений наш флот уйдет с орбиты за пределы дальности, необходимой для стрельбы по поверхности. А пока просканируйте этот мир сами. В северном районе крупнейшей из западных континентальных плит вы обнаружите основание, заложенное для будущей крепости. Там вас и встретит мой примарх.

— И все равно, попахивает засадой, — предупредил Алайош.

Лев ему не ответил, но обратился к собеседнику по воксу:

— Почему бы мне просто не открыть огонь по этим координатам с орбиты?

— О, безусловно, открывайте. Делайте все, что нужно, чтобы развеять ваши подозрения. А когда закончите паниковать и палить по призракам, то свяжитесь со мной. Я попрошу моего повелителя подождать.

— Севатар. — Корсвейн никогда не слышал, чтобы Лев вкладывал в одно слово столько угрозы.

— Да, дядя? — Тихий голос опять захихикал.

— Передай своему хозяину, что я встречусь с ним там, где он хочет. И скажи, чтобы он ограничил свиту до двух воинов — я поступлю так же.

Лев провел большим пальцем поперек горла, приказывая прервать связь; затем он взялся за шлем, обратив взор холодных глаз на самых приближенных из своих сынов:

— Алайош. Корсвейн. Вы идете со мной.

V

Как же он это ненавидел.

— Позвольте говорить откровенно, сеньор.

Теперь Лев был в полном боевом доспехе; шлем с оскалившейся личиной и гребнем воздетых крыльев скрывал его черты, но раскосые красные линзы глядели неодобрительно — это было ясно еще до того, как раздался глубокий баритон примарха:

— Не сейчас, Кор. Сосредоточься.

Меч на поясе примарха был длиной в рост воина-Астартес в силовом доспехе; левая рука Льва лежала на эфесе, и было в этой позе что-то и от лиходейской удали разбойника, и от сдержанной величавости рыцаря, готовящегося к поединку.

Корсвейн, стоявший с болтером в руках, промолчал. В зале, где они находились, практически не было готического декора: поверхность стен и потолка занимали глухо гудящие приборы, соединенные переплетающимися кабелями, — телепортационные генераторы Механикус. По причине, Корсвейну неизвестной, из-под кожухов некоторых генераторов почти непрерывной струей вырывался пар.

— Начинайте, — скомандовал Лев.

Техники в мантиях с капюшонами, стоявшие по периметру зала, опустили пусковые рукоятки и взялись за огромные бронзовые колеса, которые затем со скрипом провернули. При этом каждый повторял нараспев, словно какую-то странную матросскую песню, строки бинарного кода.

Корпусы генераторов завибрировали, застонали: роторы механизмов вращались все быстрее. Хор из девяти астропатов, стоявших на приподнятой над полом платформе, начал петь, не открывая глаз. Их литургические песнопения пугающе контрастировали с отрывочным бормотанием техников.

Такой способ перемещения в пространстве Корсвейн ненавидел больше всего. Спускаться на планету в десантном отсеке «Грозовой птицы», с ревом несущейся сквозь нижние слои атмосферы прямо на наземную артиллерию врага, — это без проблем. Вывалиться в десантной капсуле из брюха корабля, пролететь несколько километров с орбиты и приземлиться, пропахав на поверхности длинную борозду, — на это он был готов без единой жалобы.

Но телепор-

VI

— тация — совсем другое дело.

Еще не успела погаснуть бело-золотая вспышка, а он уже чувствовал слабое дыхание ветров этой планеты: их силы едва хватало, чтобы потревожить складки его сюрко и свитки обетов, прикрепленные к наплечникам. Всего несколько секунд потребовалось, чтобы развеялся пахнущий химикалиями туман после телепортации, и к этому времени Корсвейн уже держал болтер наизготовку. В ушах все еще гудело от искусственного грома, вызванного вытесненным воздухом, но при перемещении авточувства шлема приглушили этот звук до терпимого уровня.

Завеса из клубящегося тумана продержалась бы дольше, если бы не ветер. Какое-то мгновение Корсвейн просто стоял, ощущая под ногами твердую почву, чтобы убедиться, что остался цел и невредим; затем, сжав зубы и чувствуя холодок, бегущий по коже, он осмотрелся в поисках целей.

Сквозь пыль, которая шуршала по поверхности визора, он провел перекрестье прицела по линии горизонта. Они материализовались на дне кратера, который был по меньшей мере два километра в диаметре. Из земли выступали чернокаменные плиты, они выглядели новыми и явно не были частью каких-либо развалин. Эти низкие стены и колонны должны были стать фундаментом огромного здания. Повелители Ночи что-то строили на этом месте. Крепость?.. Рабочим бригадам, судя по всему, приказали уйти, чтобы не мешать встрече.

Ни шороха вокруг. Ни звука.

— Все чисто, — доложил Корсвейн, и в тот же миг аналогичное сообщение пришло и от Алайоша.

Подойдя к одной из черных колонн, Лев провел латной перчаткой по резной поверхности. Корсвейн не сомневался: от внимания примарха не ускользнуло, что камень для колонн был добыт на другой планете и привезен сюда именно для этой стройки.

— Что-нибудь слышите? — спросил Лев.

Алайош обернулся к примарху:

— Только ветер, сеньор.

Корсвейн же ответил не сразу. Неужели рецепторы его шлема уловили что-то, кроме настойчивого шороха ветра? Что-то помимо его собственного размеренного дыхания и механического тиканья индикатора пульса в левом углу ретинального дисплея? Движением век он отключил активный ретинальный экран.

Остался только вой ветра.

— Только ветер, сир.

— Очень хорошо, — ответил Лев. — Тогда будем ждать.

VII

Прошло две минуты; на третью раздался еще один звуковой удар от вытеснения воздуха — верный знак, что прибыли враги. Туман из атмосферы корабля, перенесенный в момент телепортации, постепенно рассеивался, и Корсвейн вгляделся в тающую дымку. Линзы шлема не успели полностью отфильтровать излучение, и ему пришлось моргнуть, чтобы восстановить зрение после телепортационной вспышки. На глаза навернулись непрошенные слезы — не от боли или эмоций, но как простая физиологическая реакция на раздражение.

— Опустите оружие, братишки, — Лев предвидел, что он собирался сделать, и отдал приказ, едва рыцарь напрягся, готовясь к бою.

— Да, сеньор, — пробормотал Алайош, не скрывая досады.

Корсвейн едва справился с благоговейным страхом, охватившим его при виде того, кто стоял перед ним. Безжизненный бог, облаченный в полночь; на каждом пальце латных перчаток — длинный как коса, потрескивающий энергией коготь. Черные волосы развевались на ветру, открывая лицо бледное, как у трупа. Подвешенные на цепях черепа с глухим стуком ударялись о доспех, покрытый гравировкой: рунические письмена, воспевающие расправы прошлых лет и зверства, обращенные против человечества. И этот призрак былого благородства, этот изможденный кадавр, в котором осталась лишь тень величия, обнажил зубы, заточенные в клыки, и распростер руки для радушного объятия:

— Брат мой, — прошипел Конрад Керз, примарх VIII легиона, и улыбка его была улыбкой змеи: такая же хищная, такая же бесстыдная в своей кровожадности. — Я соскучился.

Лев колебался. Наконец он поднял руки к вороту доспеха, деактивировал скрытые в нем замки и снял шлем. В его чертах читалось откровенное удивление, но все равно это было лицо ангела, прекрасное не той неземной красотой, о которой говорили древние религиозные мифы, но красотой, знакомой истинному терранскому искусству: словно высеченное из золотистого мрамора, с проницательными изумрудно-зелеными глазами и губами, так и не привыкшими выражать чувства.

Керз же, в представлении Корсвейна, был жалок и отвратителен. По сравнению с благородным рыцарем — ужасная пародия на человека, когти — против аристократичного меча.

— Керз? — спросил Лев, не веря своим глазам и говоря тише, чем обычно. — Что с тобой случилось?

Повелитель Ночи проигнорировал вопрос и продолжал говорить со столь откровенным лицемерием, что у Корсвейна заныли зубы:

— Спасибо, что пришел. Твой вид согревает мне сердце.

Плавным, четким движением Лев обнажил меч, но не стал поднимать его для защиты или чтобы нанести удар. Вместо этого он, сжав рукоять черными латными перчатками и подняв оружие вровень с лицом, пристально посмотрел на брата поверх крестовины.

— Спрашиваю первый и последний раз: почему ты предал отца?

— Я задам встречный вопрос, брат, — Конрад широко улыбнулся, демонстрируя ряд заточенных зубов. Глаза его лихорадочно блестели, выдавая скрытую болезнь. — А ты почему не предал?

Поприветствовав противника, Лев опустил клинок: правила рыцарского этикета были соблюдены.

— Отец приказал мне вернуться на Терру с твоей головой.

— Отец ничего тебе не приказывал — он прячется в своих подземельях, коллекционируя загадки вселенной и ни с кем ими не делясь. Лоргар и Магнус увидели все, что так старался скрыть наш отец, поэтому не вздумай прикрываться этой жалкой ложью, Лион. Ты — ищейка Дорна и примчался сюда, на Восточную Окраину, только потому, что он тебе приказал. — Керз облизнул острые зубы. — Ну же, брат, давай окажем друг другу услугу и будем честны. Я знаю Дорна. — Тут губы Повелителя Ночи опять растянулись в мертвом оскале. — Он поручил тебе сделать то, что боится сделать сам.

— Конрад, я пришел сюда не для того, чтобы устраивать словесную перепалку. Я пришел, потому что хочу закончить этот крестовый поход.

Повелитель Ночи покачал головой; в слабом свете луны его мертвенно-бледное лицо казалось серым. Только губы сохранили еще какой-то цвет, но и они казались синеватыми, безжизненными.

— Давай поговорим, брат. Выслушаем друг друга, ответим на все вопросы, а потом решим, стоит ли нам продолжать эту войну.

— Лживыми речами ты не склонишь меня на свою сторону.

Ничуть не удивленный, Керз кивнул. На мгновение его злодейская маска спала, и он вновь стал воином, которым был когда-то, — небезупречным, несвободным от внутренних терзаний, но способным на другие чувства, кроме этой презрительной горечи. Морщины, которые боль оставила на его челе, сгладились, с губ исчезла змеиная усмешка. Голос его все еще был хриплым и надорванным, но теперь в нем слышалась печаль.

— Знаю. А потому какой вред может быть, если мы просто побеседуем — в последний раз?

Лев кивнул.

— Ждите здесь, — приказал он своим сынам. — Я скоро вернусь.

VIII

Оба Повелителя Ночи не нуждались в представлениях: каждый из миллиона Астартес знал их имена. На шлемах у обоих был нарисован череп; доспехи их были увешаны огромными черепами и шлемами Темных Ангелов, прикрепленными к бронзовым цепям. Оба стояли свободно, наблюдая за воинами Первого легиона сквозь красные линзы окуляров. Один опирался на древко длинной алебарды — оружия, которое его прославило. Второй, в наброшенном на плечо черном плаще, держал у груди болтер.

— Кажется, я вас знаю, — сказал первый воин. — Мы встречались у Крууна, да?

— Точно, встречались, — проворчал, не трудясь говорить громче, Алайош.

— Да, теперь я вспомнил. — Смешок Повелителя Ночи был похож на слабый шелест. Он поднял алебарду, имитируя рубящий удар; цепное лезвие топора более метра длиной сейчас было деактивировано и скалило неподвижные зубы. — Я удивлен, что ты выжил, Ангел. Как неосмотрительно с моей стороны. А что с лицом?

Корсвейн шагнул к брату и, положив руку на его болтер, обратился к нему по внутренней вокс-связи, чтобы их не услышали Повелители Ночи:

— Успокойся, капитан. Не позволяй его задиристым словам задеть тебя.

Алайош кивнул и ответил, когда Корсвейн уже отошел:

— Все прекрасно зажило. Какое-то жжение от твоих неумелых царапин все-таки чувствовалось, правда, недолго — несколько минут.

— Рад слышать. Правильно делаешь, что не снимаешь шлем, кузен. В последний раз, когда я видел твое лицо, большая его часть лежала мокрыми полосками кожи у моих ног. Моим братьям из Первой роты очень нравится эта история, ведь в тот раз я впервые начал свежевать одного из Ангелов, когда тот был еще жив.

Алайош рыкнул в ответ; его руки едва заметно дрожали, порываясь схватиться за болтер и открыть огонь.

— Я убью тебя, Севатар, жизнью клянусь.

— Ах, кузен, кузен… Я же старше тебя по званию. Тебе, маленький Ангел, ко мне следует обращаться «первый капитан Севатар».

— Тише, — сказал по воксу Корсвейн. — Тише, брат. Время для мести придет, и из-за сегодняшних событий она будет только слаще.

На этот раз заговорил воин в плаще:

— Ты. Да, ты, Ангел в мехах. Ты меня знаешь?

Корсвейн повернулся к ним обоим. Он почувствовал, как усилился ветер, ероша белый мех шкуры на его плечах.

— Да, Шенг, я тебя знаю.

— Эта шкура, которую ты носишь как трофей, я ничего подобного раньше не видел. Что это был за зверь?

Корсвейн широко улыбнулся.

— Зверь, который никогда не умирает в моих снах.

— Это что, образчик топорной калибанской поэзии? На нашей родной планете было немного поэтов, но их произведения заставили бы тебя разрыдаться. Наш язык идеально передает мелодику прозы.

— Nath sihll shah, vor’vorran kalshiel, — без запинки сказал Корсвейн на ностраманском. Шенг и Севатар хором рассмеялись.

— У тебя чудовищный акцент, — признал Севатар, — но сказано хорошо. Какая жалость, что, когда настанет время, вас обоих придется убить. Здесь, на земле, принадлежащей Восьмому легиону, я клянусь, что мы сохраним ваши шлемы как трофеи. Меньшего вы не заслуживаете.

— Какое утешение, — Корсвейн сухо засмеялся, вторя им. — У меня тоже есть вопрос.

Севатар изобразил ироничный поклон:

— К твоим услугам, кузен.

— Твои латные перчатки, — только и произнес Корсвейн.

Все еще опираясь одной рукой на алебарду, Севатар поднял другую: перчатка резко контрастировала с остальным доспехом, темным как полночь. Пластины его брони были глубокого синего цвета с нарисованными на них разрядами молнии, а латные перчатки — цвета артериальной крови.

— В нашем легионе это знак позора, — судя по тону, Повелителя Ночи этот разговор забавлял, а не вызывал сожаление. — Воин носит такую отметину на латных перчатках в том случае, если он сильно подвел примарха и заслужил за это смерть. Пятно позора остается на его руках до самой казни, время которой выбирает примарх.

Корсвейн посмотрел на вражеского капитана через ретинальные датчики захвата цели.

— Интересный обычай.

— Возможно. Не менее интересный, чем ваша привычка прятать доспех под рясой.

Корсвейн заметил, что вновь улыбается.

— Это рыцарская традиция нашего родного мира.

Севатар кивнул.

— А наша традиция родилась среди банд Нострамо. Предателям и дуракам их же семьи наносили на руки татуировку красными чернилами, тем самым давая им метку смертников. Она означала, что никакая банда и никакая семья не простят столь серьезный проступок, но что у приговоренного еще были незавершенные дела, с которыми он должен разобраться до того, как ему позволят умереть.

— И кто же ты, предатель или дурак?

Хотя шлем скрыл улыбку Повелителя Ночи, она чувствовалась в его голосе:

— И то и другое.

Терпение Алайоша истощалось.

— Зачем ты зубоскалишь с этими негодяями? И что ты там сказал на их змеином языке?

— Я сказал, что знаю, что они совокупляются со свиньями.

— Безумие какое-то. Разве у них нет чести? Как они могут отвечать смехом на подобное оскорбление?

— Потому что они не рыцари. У них есть понятие чести, но оно отличается от нашего.

— Пожалуй, тебе не стоит просиживать столько времени в архивах, изучая язык и обычаи убийц. — В голосе Алайоша слышались весьма недвусмысленные нотки упрека — или даже осуждения.

— А как же «познай своего врага»? Возьми себя в руки и не забывай, что я на твоей стороне. — Корсвейн посмотрел на восток, откуда медленным шагом приближались примархи, все еще тихо беседовавшие. — Лев возвращается. Приготовься.

В ответ Алайош опять коротко рыкнул — у него было слишком плохое настроение, чтобы тратиться на слова.

IX

Воины умолкли, завидев своих повелителей, — они еще были далеко, но обрывки разговора уже можно было расслышать. Лев приветствовал своих воинов коротким кивком, на что они ответили знамением аквилы. Керз же на своих сынов не обратил внимания и продолжал говорить с братом:

— Хорус поручил мне передать тебе эти слова, — сказал он. Если раньше примарх Повелителей Ночи походил на покойника, то теперь он выглядел как покойник, некоторое время пролежавший в могиле. Белки глаз, и так практически невидные из-за расширенных черных зрачков, неестественно налились кровью. Изможденное лицо чуть заметно блестело от липкого пота, из носа текла струйка темной крови, которую Керз вытер тыльной стороной ладони.

— Все мы — грозное оружие, слишком опасное, чтобы не думать о последствиях. Только это сохранит о нас история. И ты, Лион, даже ты — не исключение.

Лев покачал головой, увенчанной короной:

— Ты недооцениваешь империю нашего отца.

— А ты переоцениваешь человечество. Посмотри на нас. Посмотри, какую космическую дуэль мы устроили в эти последние два года. Крестовый поход, столкнувший два легиона и бесчисленное количество планет — а ведь это только начало. Два года ты искал меня в сотнях сражений, а почему вы встретились сегодня? Только потому что я этого захотел.

Лев слегка склонил голову, признавая правдивость этих слов.

— Ты прячешься, как паразит с приходом зари.

Керз дернул плечом — едва заметное движение наплечника.

— Ты не успеешь вовремя вернуться на Терру, чтобы защитить ее, брат. Варп тебе не позволит, не позволит эта война. Я тебе не позволю. Как думаешь, историки будущих поколений простят тебе твое отсутствие?

Керз прервал свою диатрибу, чтобы вытереть вновь потекшую кровь.

— Или же человеческие потомки этого Империума обратят внимание на связанные с тобой легенды, шепотом говорящие о сомнении? Не зададутся ли они вопросом: почему ты не участвовал в битве за Тронный мир? Вероятно, они будут повторять все те же лживые слова: что Лев на самом деле не был так же верен, так же надежен, как могучий Рогал Дорн. Может быть, Лев и его Темные Ангелы выжидали в глубинах космоса, следили и подслушивали, чтобы выявить, кто будет победителем, и лишь тогда вступить в бой на его стороне?

Глаза Повелителя Ночи вновь блеснули — и весело, и грустно.

— Вот твоя судьба, Лион. Вот твое будущее.

— Прости меня, брат.

— За что? — Керз вопросительно склонил голову.

Хотя Корсвейн не сводил глаз с обоих примархов, он так и не заметил, что именно случилось, — с такой скоростью двигался Лев. Мгновением раньше братья беседовали; на лице Льва мрачная задумчивость, в глазах Керза — нервный блеск от предвкушения столь постыдной участи, ожидающей противника. А в следующий миг черты Керза исказились в гримасе боли, и между судорожно сжатых челюстей потоком хлынула кровь. Лев крепко сжимал рукоять меча, по самый эфес погрузившегося в живот брата. Из спины Керза, пробив доспех, торчало больше метра сверкающей, окровавленной стали.

— Это бесчестный удар, — прошептал Лев в бледное, залитое кровью лицо Керза, — но мне все равно, кто будет знать правду сейчас, завтра или через десять тысяч лет. Верность сама по себе награда.

Лев высвободил клинок. Повелитель Ночи упал навзничь.

И в тот же миг огрызнулось, оживая, цепное лезвие на алебарде Севатара.

X

Перемахнув через невысокую стену, Корсвейн припал к земле и прицелился поверх кромки укрепления. Изображение на визорном экране соответственно скорректировалось, и прицельная сетка заметалась из стороны в сторону, но так ни на чем и не зафиксировалась. Как только был нанесен первый удар, Севатар и Шенг исчезли. Алайош и Корсвейн вскинули оружие к бою, но сражаться было не с кем. Керз, хромая, отступал, и Лев последовал за ним, оставив своих воинов позади.

Алайош, вжавшись в колонну и тяжело дыша, передал по воксу:

— Я не заметил, куда они делись.

— И я, — признался Корсвейн. — Корсвейн из Девятого вызывает «Неистовство». «Неистовство», ответьте.

— Говорит «Неистовство», это Врэй. — Как же спокоен был ее голос; Корсвейн чуть не засмеялся.

— Бойтесь предательства на небесах, — сказал он. — Мы вступили в бой с врагом.

Среди поросли колонн он заметил Льва: тот теснил Керза, и за одну секунду они успевали обменяться несколькими ударами.

— Вам нужна обратная телепортация? — прозвучал ответ капитана-смертной.

Корсвейн решился еще раз глянуть поверх стены, но не увидел и следа Севатара или Шенга. Они затаились где-то среди каркаса будущей крепости — невидимая, но от этого не менее болезненная заноза.

— Нет. Нам нельзя оставаться на одном месте. Вы не сможете удерживать наводящий сигнал.

Алайош многозначительно посмотрел на него из-за колонны:

— Пошли.

Пригнувшись, Корсвейн последовал за ним, надеясь, что шум ветра заглушит его шаги.

XI

Примархи продолжали поединок, не обращая внимания на охоту, которую вели друг на друга их сыны. Клинок Льва двигался в изощренном танце, Керза же подстегивала боль. Повелитель Ночи не замечал кровоточащей раны в животе, предоставив скрытым генетическим механизмам самим справиться с повреждениями. Он дрался так же, как и всегда, — как бандит, загнанный в угол. Из огромных латных перчаток выскользнули когти-косы, и воздух зазвенел от ударов металла о металл, наполнился шипением от столкновения силовых полей.

Лев высвободил меч из захвата, и серебристый клинок обрушился на противника серией резких рубящих ударов с такой скоростью, что его очертания слились в одну сплошную дугу, сверкающую в лунном свете; но когти Керза блокировали каждый удар. Оба воина двигались слишком быстро для простых смертных, и человеческий глаз не смог бы за ними уследить. Но один из них был рыцарем, другой — всего лишь убийцей. И в лучшие времена улыбка Керза была лишь хрупкой маской; теперь же эта маска была не прочнее стекла.

— Мы с тобой никогда не устраивали тренировочных боев, да? — Лев, слова которого все еще слышались по воксу, казалось, начинал скучать. С каждой новой секундой на доспехе Керза или на его лице появлялся очередной глубокий порез. Он был достаточно быстр, чтобы избежать смерти от руки Льва, но недостаточно умел, чтобы полностью отразить каждую атаку.

— Мечи меня никогда не интересовали. — Керз качнулся в сторону, увернувшись от занесенного над ним клинка, и в ответ ударил обеими когтистыми руками. Лев отклонился назад, со сверхъестественной точностью сохраняя равновесие. Когти Керза искромсали табард цвета слоновой кости, но едва поцарапали многослойный керамит доспеха.

— В тебе нет ни капли благородства. — Лев повернул меч, одним клинком парируя следующий двойной удар. — И ни капли преданности. Какое-то время я считал, что из всех братьев ты мне ближе всего. Никто из нас больше не рос вдали от цивилизации — только ты и я.

Щурясь от напряжения, Керз облизал клыки.

— Ты должен быть с нами, брат. Даже твой легион это чувствует. Магистр войны знает о раздорах внутри Первого легиона.

— Нет никаких раздоров.

В этот миг их оружие вновь соединилось, и меч Льва оказался заперт в скрещенных когтях Керза.

— Нет? — Повелитель Ночи бросил это слово резко, как ругательство. — И нечего бояться, что светлые Ангелы падут? Когда ты последний раз бывал на Калибане, а,гордец?

Впервые на памяти Керза Лев улыбнулся, но это не придало его прекрасному как древнее изваяние лицу никакой теплоты. Сам камень показался бы добрее по сравнению с этой усмешкой. Другого ответа от примарха Ангелов не последовало.

Тогда улыбнулся и Керз — так же неискренне, так же безжизненно. А затем он прекратил бой, перестал парировать атаки и просто прыгнул на брата с протяжным воем. Если раньше дуэль примархов была демонстрацией всего лучшего, что было достигнуто в человеческом искусстве войны, то теперь выправка, умение и изящество движений Льва враз потеряли всякое значение. Они дрались, как обычно дерутся братья, вцепившись друг другу в глотку и катаясь по земле.

Наконец они остановились, и Керз оказался сверху Льва. Капая розоватой слюной, он склонился над братом и сжал его горло когтистыми перчатками, намереваясь задушить — самый медленный, самый личный вид убийства, когда убийца и жертва смотрят друг другу в глаза.

— Умри, — выдохнул Керз. Отчаяние превратило его голос в хриплый скрежет, и слова с трудом срывались с кровоточащих губ. — Зря ты все-таки выжил на той порченой планете, которую зовешь домом.

Латные перчатки Льва сомкнулись на горле Керза, повторяя его движения, но у Повелителя Ночи было неоспоримое преимущество. Он встряхнул противника раз, другой, так, что голова брата снова и снова ударялась о каменистую почву.

— Так умри сейчас, брат. Тогда история пощадит тебя.

XII

Он слишком оторвался, петляя в лесу каменных колонн и рокритовых стен, и Алайош предостерегающе окликнул:

— Осторожнее, брат. На нас охотятся.

— Почему ты еще не вызвал Девятый орден?

Алайош хмыкнул в ответ.

— Уже. Они десантируются в капсулах, но чтобы добраться до нас, им понадобится семь минут.

Корсвейн метнулся к следующей колонне; в сумерках его табард казался желтоватым, а линзы светились красным.

— Я иду на помощь Льву.

— Корсвейн… — Алайош снова одернул его. — Он прикончит этого мертвяка и без нас.

— Он повержен, я видел. — Корсвейн еще раз выглянул из укрытия. Фундамент будущей крепости был настоящим лабиринтом, а из-за завывания ветра не было никакой надежды услышать гудение, которое издавали доспехи Повелителей Ночи.

— И что ты видел? — Судя по тону, теперь Алайош колебался, одолеваемый сомнениями.

— Призрак набросился на Льва, и они оба упали. — Корсвейн прислушался к ветру; шлем приглушал звук до монотонного гула. — Кажется, я их вижу. Прикрой меня.

— Подожди!

Но ждать он не стал. Он рванулся через строительную площадку, но почти сразу же оказался под вражеским огнем. «Шенг». А кто же еще. Корсвейн начал петлять, игнорируя предостережения Алайоша. Несколько выстрелов попали в цель: осколки черного керамита рикошетили от стен, а на поверхности доспеха остались выбоины. Попадание каждого разрывного снаряда сопровождалось толчком таким же сильным, как если бы Корсвейна лягнул боевой конь, но, даже теряя равновесие, он мог думать лишь о том, что Лев повержен наземь, а горло его сжимают руки еретика.

Огонь противника прекратился.

— Я… убью Шенга, — задыхаясь, передал Алайош по воксу. Его слова прерывались звоном клинков: капитан уже вступил в бой с Повелителем Ночи. — Позади тебя! — быстро предупредил он опять.

Корсвейн, мчавшийся к своему распростертому на земле сеньору, услышал, как за спиной, ускоряясь, взревело цепное лезвие. Севатар наконец явил себя, но он не стал оборачиваться и продолжал нестись сломя голову.

— Я бегаю быстрее, — прошептал Корсвейн по воксу. Рычание цепной алебарды уже становилось тише. Оба его сердца стучали гулко, как копыта боевого коня по промерзшей земле. Он мчался, петляя между колонн, перепрыгивая через невысокие стены — делая все, что мог, на случай, если Севатар решит стрелять.

Позади — только тишина. И звон клинков по воксу.

— Брат, — произнес Алайош, — не останавливайся.

Тон, которым он это сказал, заставил Корсвейна обернуться на бегу. Перелетев через очередную стену, он бросил взгляд через плечо — как раз вовремя, чтобы увидеть, как умирает его капитан.

XIII

Помимо девятого капитана, Алайош был много кем еще: преданным сыном; благочестивым рыцарем; талантливым тактиком; воином, хорошо управлявшимся со всеми тонкостями планирования и организации кампании. Он также был одним из лучших мечников в легионе и однажды в тренировочном поединке с примархом продержался почти целую минуту.

Среди Астартес из других легионов, как он подозревал, нашлось бы едва ли двадцать воинов, способных его победить. Один из них — Эзекиль Абаддон из Сынов-предателей, другой — Джубал-хан из Шрамов, а также храмовник Сигизмунд из Кулаков.

А еще Севатар. Он вошел в число знаменитостей, о которых говорили по обе стороны фронта гражданской войны, охватившей Империум; некоторые говорили с восхищением, некоторые — проклинали.

Шенг был всего лишь трущобным отребьем и не представлял особой угрозы, хотя и числился личным воином примарха. Когда Алайош заверил Корсвейна, что убьет его, это не было пустой бравадой. Ему это было по силам, и именно так он намеревался поступить. Первый же обмен ударами сказал Алайошу все о стиле Шенга: тот был убийцей, предпочитавшим нападение, его любимыми были колющие, а не рубящие удары, и он стремился уклониться от ответной атаки, а не блокировать ее. Эти предпочтения и были его слабостями, которыми мог воспользоваться тот, кто знал, на что обратить внимание. Шенг был медленнее Алайоша. Слабее. Менее опытным. Когда он уворачивался от удара, то терял равновесие. Парируя, он всегда ставил клинок под слегка неверным углом.

На редкость отвратительная работа мечом. Он не продержится и нескольких минут. Алайош ничуть не сомневался в своей победе и, вступив в бой, сразу же показал, на что способен.

Когда Севатар вынырнул из укрытия и устремился за Корсвейном, Алайош тихо предупредил брата. Корсвейн предпочел бежать дальше. Севатар, будь он проклят, предпочел не продолжать преследование. Алайош видел, как быстро удаляется, не сбавляя темпа, Корсвейн, и как крадучись возвращается Севатар — на помощь своему мерзкому брату, Шенгу.

Он отступил от объединившихся воинов и поднял клинок, защищаясь от выпадов мечом со стороны Шенга и от скрежещущей алебарды Севатара. Повелители Ночи медленно наступали; трофейные черепа и шлемы Темных Ангелов болтались на цепях, постукивая о керамит доспехов.

Подчиняясь внезапному порыву, Алайош резким движением снял шлем. Если в конце этого поединка его ждет смерть, то, во имя крови Императора, он встретит ее достойно. Он поднял меч, салютуя обоим противникам, и поцеловал рукоять, как предписывала традиция. Враг приближался.

Он опустил клинок, готовый к атаке.

— Я Алайош, капитан Девятого ордена Первого легиона. Брат всем рыцарям, сын одного мира и вассал одного сюзерена.

Севатар опустил алебарду для колющего удара, держа ее как копье; зубастое лезвие рассекало воздух с нетерпеливым стрекотом.

— Я Севатар Осужденный, — прорычал он, — и еще до того как небо окрасится зарей, я сделаю себе плащ из твоей кожи.

— Тогда начнем, — усмехнулся Алайош, хотя именно сейчас ему меньше всего хотелось смеяться.

Оба противника бросились на него одновременно; одновременно ударили и короткий меч, и копейное острие. Ангел едва смог блокировать атаку, с остатками былой грации перехватив оба удара клинком длинного меча. Он отступал шаг за шагом, уводя Повелителей Ночи за собой.

В родном легионе лишь два рыцаря смогли победить его в тренировочном бою. Первым был Астелан, который уже несколько лет не участвовал в Великом крестовом походе. Вторым был Корсвейн, паладин Девятого ордена, носитель Мантии защитника.

Смерть самого Алайоша сохранит ему жизнь.

— Брат, — произнес он по воксу, — не останавливайся.

XIV

Ретинальный дисплей Корсвейна на мгновение потерял резкость, меняя фокусировку. Авточувства, подчиняясь сигналу, отслеживали движение вдали и, увеличив масштаб изображения, остановились на Алайоше, отступавшем под напором врага. Все закончилось до унизительного быстро, хотя капитану удалось всего за несколько секунд парировать серию ударов. Даже на этом расстоянии в зернистом режиме ночного видения можно было разглядеть, как Севатар, в движении сливаясь в одно размытое пятно, рубит и режет противника алебардой, с каждым ударом приближаясь к тому, чтобы пробить доспех Ангела.

Исход поединка стал ясен, когда клинок Шенга вонзился в бедро Алайоша, и рыцарь был вынужден опуститься на одно колено. Ответный удар Ангела перебил предплечье Повелителя Ночи, отсекая кисть, державшую меч. Шенг, шатаясь, попятился, а затем опустилась алебарда Севатара.

На глазах у Корсвейна голова его брата слетела с плеч: так свершилось убийство, которое не удалось несколько месяцев назад.

Он отвернулся и вновь побежал, огибая последнюю из колонн. Смерть Алайоша подарила ему несколько бесценных секунд форы. Он воспользовался ими, чтобы броситься на спину примарха и вогнать меч в позвоночник одного из сынов Императора.

XV

Обратив мертвенное лицо к небесам, Керз закричал. Кровь снова полилась с бледных губ, а невыносимое давление в его спине и грудной клетке все нарастало, пока с резким звуком, громко раздавшимся в ночи, не треснул нагрудник. Схватившись за острие меча, показавшееся под ключицей, раненый полубог заорал, словно человек, облитый зажигательной смесью. Это был не просто крик боли — это была звуковая атака, которая отбросила Корсвейна назад. Рыцарь выпустил меч и отчаянно пытался ухватиться хоть за что-нибудь. Одной рукой он вцепился в прямые черные волосы примарха, другой держался за толстую цепь, свисавшую с оплечья.

Керз с трудом встал, заодно поднимая и цепкого воина. Корсвейн резко дернул голову примарха назад, вырвал целый клок спутанных волос, а другой рукой оторвал цепь от наплечника. Она-то и стала его оружием; но вместо того чтобы хлестать ею, как кнутом, по голове примарха, он перекинул цепь вокруг его шеи и изо всех сил потянул на себя. Чем больше метался Керз, стараясь освободиться, тем плотнее затягивалась металлическая гаротта. Корсвейн дернул за концы цепи еще резче и услышал за хриплым дыханием примарха, как с тихим, влажным треском ломаются позвонки.

Во время обучения на Калибане Корсвейну доводилось объезжать лошадей. В первый раз, когда лошадь начала брыкаться, он инстинктивно напряг все мускулы, и норовистая тварь немедленно его сбросила. Приучение лошади к ездоку — особенно если речь шла о боевых конях, которых так ценили рыцари той планеты — требовало в равной степени как грубой силы, так и особого внимания и терпения. Все получалось, если всадник мог двигаться вместе с животным, сохраняя равновесие и не напрягая мышцы, чтобы контролировать свое тело и подстроиться под любой финт, который конь решит выкинуть. Корсвейн давно уже не вспоминал те дни, но вновь оседлав того, кто постоянно взвивался и брыкался, он мгновенно вспомнил все до малейших деталей. Умом он понимал, что вряд ли поездка на спине примарха длилась больше нескольких секунд, но казалось, что прошла вечность.

Керз опять извернулся, на этот раз так энергично, что Ангел выпустил из рук тяжелую цепь. Корсвейн кубарем скатился на землю и остановился лишь, налетев на колонну с такой силой, что от прочного камня откололся кусок. Его просто стряхнули, как назойливое насекомое. Даже задыхающийся, избитый, израненный и истекающий кровью, Керз отбросил его от себя играючи.

Больно. Кровь Императора, как же больно. Но он все равно встал на ноги и потянулся к мечу, валявшемуся в грязи. Если бы он только мог…

Его накрыла тень. Что-то — горная лавина, судя по силе — ударило в левый бок, и Корсвейна подбросило в воздух. Мир вокруг завращался, земля и небо поменялись местами, а потом слились в одно. Корсвейн чувствовал, что скользит по каменистой почве; а потом он врезался в стену.

На какое-то счастливое мгновение он потерял чувствительность к боли в истерзанном теле и не видел ничего, кроме пыли, не ощущал ничего, кроме вкуса крови.

Но оглушение прошло, с ним исчезла и временная неуязвимость, и повреждения заявили о себе. Голова, казалось, превратилась в распухший шар, полный тупой боли и не лопнувший только потому, что мешал шлем. Вместо силы в его теле поселилось страдание; весь левый бок, по-видимому, был разбит, в буквальном смысле расколот на мелкие кусочки. Когда он поднялся на ноги, то не удержался от крика, вызванного болевым спазмом. Более-менее двигались только правые рука и нога. В одном треснувшем окуляре еще было искаженное, рассинхронизированное изображение. Другой же не показывал ничего; он ослеп на этот глаз и чувствовал в изуродованной глазнице что-то мокрое, горячее и бесполезное. Со вторым криком изо рта выпали три зуба и со стуком скатились к вороту шлема.

Он увидел уцелевшим глазом, что сеньор его вновь на ногах. Лев, похожий на кровоточащую статую, снова надвигался на Керза с мечом в руке. Керз приготовил когти для ответного удара; некоторые из клинков сломались, и обломки усеяли землю. Противники опять скрестили оружие, высекая из сверкающей стали искры.

Все мышцы Корсвейна ныли от внезапного выброса химических стимуляторов: внутренние системы доспеха делали все, чтобы поддержать в нем жизнь. Он не был уверен, что их действия хватит надолго. Что-то плотное и тяжелое угнездилось у него в груди, отчего при каждом вдохе казалось, что он дышит огнем. Что-то внутри лопнуло, без сомнения. Едкая слюна капала с губ, собираясь в лужицу у ворота шлема. Если в ближайшее время он не снимет шлем или хотя бы не разгерметизирует дыхательную решетку, то захлебнется собственной кровью и слюной.

Чья-то фигура заслонила от него примархов. Фигура, державшая в руках копье.

— Не много-то от тебя осталось, — потрескивающий вокс донес тихий, смеющийся голос Севатара.

— Луны плачут, — выдохнул Корсвейн и рухнул на колени. Туманящийся взор его единственного глаза был устремлен в небо, где луны роняли огненные слезы.

XVI

Первая десантная капсула врезалась в щебнистый склон, отчего во все стороны разлетелись пепельно-серые камни. Термозащитное покрытие на корпусе еще светилось, перегревшись во время спуска через атмосферу, из воющих турбин с шипением вырывался пар. С треском, похожим на выстрелы, высвободились запорные болты, и стенки капсулы раскрылись с грубым изяществом механического цветка. Показавшиеся Темные Ангелы уже держали болтеры наготове и немедленно открыли огонь.

Вторая капсула приземлилась точнее; за ней последовали третья и четвертая. Все они опустились в разных частях кратера, и вскоре рыцари заполонили всю строительную площадку.

— Какой неожиданный поворот событий, — на лице Корсвейна, скрытом под шлемом, появилась широкая и кровавая улыбка.

Тени исчезли. Севатар и Шенг скрылись так же быстро, как и появились.

Грохоча как град, с неба продолжали падать десантные капсулы. Черный цвет одних был знаком различия, у других — результатом прохождения атмосферы. Обе флотилии, оставшиеся на орбите и сейчас, несомненно, вступившие в бой, послали на поверхность своих воинов. Здесь же, на земле, Корсвейн практически ничего не мог разглядеть. По несмолкающему болтерному огню и по характерному звуку, с которым пробуксовывает цепное лезвие, натолкнувшееся на керамит, он догадывался о том, что два легиона дерутся друг с другом, но увидеть толком ничего не мог. Рукой, которая еще слушалась, он стянул с головы шлем и поморщился, когда холодный воздух прикоснулся к израненному лицу.

Лев, окруженный своими закованными в черное воинами, был в столь же плачевном состоянии. Рана на затылке обильно кровоточила, и кровь жидким плащом падала на плечи. Корсвейн не представлял, как можно выжить с практически раздробленным черепом.

Керз засмеялся — или по крайней мере попытался это сделать, — но его воины уже оттаскивали его назад; в свою очередь, Ангелы оттащили прочь Льва. Шатаясь, примархи расходились, поверх голов собственных сыновей поливая друг друга проклятиями; оба обессилели и двигались с трудом из-за тяжелейших ран, и в воздухе чувствовался резкий запах их генетически божественной крови.

Двуручный меч, выпав из рук Повелителя Ангелов, вонзился в землю; Керз уже не мог поднять когтистые руки.

Корсвейн попытался подойти к своему примарху, но почувствовал, что опять медленно падает. Сильные руки подхватили его, поставили прямо, заставили сделать то, что отказывались делать мышцы его тела. Он повернул голову так, чтобы видеть уцелевшим глазом.

— Алайош, — сказал он.

— Капитан мертв, Ваша Светлость. Это я, сержант Траган.

— Тут Севатар. Остерегайся его. Клянусь, он где-то рядом. Он убил Алайоша. Я видел это своими глазами.

— Да, Ваша Светлость. Идемте… сюда. «Громовые ястребы» вот-вот прибудут. — Затем он крикнул по воксу, обращаясь ко всем, кто был еще жив: — Первый легион, отступаем!

Корсвейн ковылял, опираясь на брата, и отстраненно размышлял о том, что, наверное, умирает. Судя по ощущениям, так и есть, хотя раньше ему умирать не приходилось, и это была только догадка.

— Вы не умираете, Ваша Светлость, — теперь смеялся уже сержант Траган. Корсвейн и не заметил, что начал говорить вслух.

Последним, что он увидел, были примархи: оба почти что на коленях, оба — в окружении все большего числа своих воинов. Огрызаясь и изрыгая проклятия, Керз тянулся когтями ко Льву, но был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление своим легионерам, которые старались оттащить его с поля боя. Лев, словно отраженный в кривом зеркале, вел себя так же, и из-за его величественности эти движения казались еще омерзительнее. С кровоточащих губ на его ангельском лице сыпались ругательства, и его собственные сыны уводили его силой.

Сквозь шум битвы Корсвейн услышал крик Севатара:

— Смерть Ложному Императору! Смерть его Ангелам в черном!

От этих слов мороз подирал по коже. Сколько в них уверенности. Сколько ненависти.

— Трамасский крестовый поход, — вздохнул Корсвейн. — Они правы, они все правы. Эта война только начинается.

— Ваша Светлость?

— Мой меч, — Корсвейн вытянул руку, как будто мог дотронуться до воинов противника.

— Где он?

— Потерян, — Корсвейн закрыл единственный глаз. — Я оставил его в спине примарха.

XVII

В этом сне зверь никогда не умирает.

Он видит, как тварь крадется между деревьев, прижимаясь гибким телом к земле, каждое движение — омерзительно плавное, словно в звере нет костей. Уши прижаты к черепу, когтистые лапы бесшумно ступают по снегу. Зверь охотится, увлеченно, но бесстрастно, и его мертвые кошачьи глаза блестят безжалостным голодом.

Мальчик стреляет, но промахивается.

Холодную тишину разрывает хлопок выстрела, тварь вертится на снегу, с призрачной легкостью ступая по земле и рыча на врага. Черные иглы, подрагивая, поднимаются из белого меха, более плотного на спине и шее — инстинктивная реакция защиты. Хлесткий хвост зверя двигается в угрожающем темпе, сворачиваясь и резко распрямляясь в такт сердцебиению мальчика.

На мгновение он видит то, о чем говорили старшие рыцари, то, что он сам всегда считал выдумками дряхлеющих воинов, которые приукрашивают свою меркнущую славу напускным красноречием.

Но что-то есть в черных глазах зверя, что-то помимо элементарного желания выжить. Он смотрит прямо в эти глаза и понимает: это примитивный разум, разум злой, несмотря на свою животную простоту. Это длится лишь миг; затем зверь выплескивает наружу ярость, издавая что-то между влажным львиным рыком и хриплым ревом медведя, и звук звонко разносится в холодном воздухе.

Мальчик стреляет снова. Еще три выстрела эхом отзываются в лесу, и с ветвей падают снежные шапки. Дрожащие пальцы силятся перезарядить примитивный пистолет; но в цель свою мальчик попал, и пистолет, когда-то принадлежавший его отцу, пропел свою песню смерти. Зверь теперь может только хромать, с трудом неся на лапах изуродованное, обреченное тело.

Мальчик чувствует, как массивные снаряды выскальзывают из ладони и рассыпаются по снегу. Слишком холодно: его пальцы онемели, полностью потеряв чувствительность. Он роняет и пистолет, но не из страха и не от боли — для того, что вот-вот случится, ему понадобятся обе руки.

Шепот стали — он обнажает меч почти с себя ростом, держит его обеими трясущимися руками. Зверь подкрадывается ближе, жестокий голод в глазах уступил место животной настороженности. Он умирает, но это только придает ему смелости. Его отвратительный разум знает, что теперь терять нечего. Зверь продолжает охоту, движимый только злобой.

Хлопья снега медленно падают на клинок и замерзают холодными бриллиантами.

— Давай же, — шепотом выдыхает мальчик. — Давай…

Зверь прыгает; мальчик падает навзничь от сильнейшего удара в грудь, как если бы его лягнул жеребец. Он и весит столько же; извивающаяся туша прижимает к земле худое тело мальчика. В груди что-то хрустит, боль тупая, и в легкие будто насыпали сухих листьев. Он знает, что сломаны ребра, но почти ничего не чувствует. От крови, стекающей по клинку ему на руки, идет пар.

Наконец зверь затихает. Мальчик собирается с силами и считает до трех, а потом спихивает воняющую тушу на бок. Иглы все еще дрожат и испускают прозрачную жидкость. Он соблюдает осторожность, стараясь их не касаться.

Из-за того, что кровь зверя уже начала сворачиваться, рукоятка меча прилипла к пальцам. Он высвобождает руку, бросает меч в снег и достает из сапога зазубренный нож для свежевания. В ветвях над ним поют птицы, хотя птичье пение на Калибане никогда не отличается мелодичностью: хищники вызывают друг друга на бой, а падальщики каркают, предвкушая мертвечину.

А потом мир вокруг бледнеет и гаснет, но появляются и другие — настоящие — звуки: пощелкивание вентилятора в воздушном фильтре; тяжелые шаги на палубе над ним; вездесущий гул работающих двигателей.

Наконец он открывает глаза.

Оба глаза. И оба видят. Он смотрит на светосферы на потолке, от которых исходит холодное свечение, улавливает едкий запах дезинфектанта, обычный для медицинских залов.

Корсвейн поднимается со стоном боли и говорит:

— Воды.

XVIII

На утренней вигилии его мысли витали где-то далеко. Преклонив колени вместе с братьями и при этом двигаясь неуклюже из-за тупой боли в покрытом синяками теле, он заметил, что добиться состояния целеустремленности, лишенной сомнений, стало необычайно трудно.

Склонив голову и прижав лоб к эфесу меча, Корсвейн выглядел как рыцарь, погрузившийся в прилежные размышления о предстоящем крестовом походе, но на самом деле погружен он был в воспоминания. Его мысли возвращались к планете, которая его ненавидела.

Тсагуальса.

Это название заставило его презрительно усмехнуться, но усмешку скрыл капюшон, отбрасывавший тень на его лицо. Тсагуальса, мертвый мир, который присвоили Повелители Ночи; мир, в котором примархи превратились просто в орущих друг на друга братьев; мир, где когда-нибудь будет возведена крепость, которая станет оплотом врага.

Как только бдение завершилось, его окликнул Траган. Остальные рыцари один за другим покидали зал размышлений; белые сюрко, надетые поверх доспехов, не могли полностью скрыть боевые шрамы, оставшиеся у каждого на черной броне.

— Ваша Светлость, — приветствовал Траган, как только он приковылял ближе.

Корсвейн улыбнулся в ответ.

— Не надо больше так меня называть, капитан. Что-то случилось?

Как и остальные братья, Траган под белым сюрко был облачен в полный доспех; капюшон был откинут, открывая лицо с четкими, орлиными чертами.

— Нас призывает Лев.

Корсвейн проверил бы оружие, будь оно все еще при нем.

— Очень хорошо.

XIX

Как стало обычным за последнее время, повелитель Первого легиона проводил ночь, сидя на богато украшенном троне из слоновой кости и обсидиана. Опираясь на резные подлокотники, он держал соединенные кончики пальцев у самых губ. Глаза, пронзительно-зеленые, как леса Калибана, не мигая смотрели прямо, следя за мерцающим гололитическим изображением охваченных войной звезд.

Траган и Корсвейн вместе приблизились к трону. В их движениях не было и намека на синхронность: капитан обнажил меч и преклонил колени перед сеньором, и Корсвейн последовал за ним, но медленнее — его тело все еще плохо слушалось, мышцы все еще с трудом выполняли то, что от них требовалось. Лев принимал эти знаки почтения с бесстрастием, а когда заговорил, то голос его прозвучал, как раскат далекого грома — не было сомнения в его нечеловеческой природе, и бледный шрам на смуглой шее никак не мог смягчить его интонации.

— Встаньте.

Они подчинились. Корсвейн держался напряженно и скрестил руки на груди; в отличие от остальных, его доспех украшала белая шкура, наброшенная на спину. Клыкастая голова зверя, которому когда-то принадлежала шкура, покоилась на наплечнике, скрепляя этот импровизированный плащ.

— Вы звали нас, сеньор?

— Да. — Лев даже не пошевелился. — Установлена связь с имперскими силами.

— Новые приказы? — спросил Корсвейн, чувствуя, как быстрее забилось сердце. — Нас призывают?

— Ни то и ни другое. Мы продолжим Трамасский крестовый поход, пока эти системы не станут нашими. Само выживание Империума зависит от того, чего мы добьемся среди этих далеких звезд. Нет смысла защищать Терру, если вся остальная империя обратится в пепел.

— Я не понимаю, сир. Кто именно с нами связался?

Лев покачал венценосной головой, не отводя взгляда от гололита. В его глазах отражалось свечение, которое исходило от звездных скоплений и планетных систем, а голос был необычно мягок:

— Мы связались с несколькими из моих братьев и их легионами. В первый раз с тех пор, как мы расстались с Волками.

— Так это Волчий Король, сир? — Корсвейн и не пытался скрыть неприязнь. Прощание Ангелов и Волков едва ли можно было назвать братским.

— Нет, Кор. Сигнал пришел от Жиллимана и наших кузенов в Тринадцатом легионе. Повелитель Ультрамара знает, что мы не можем добраться до Терры, и, судя по всему, хочет, чтобы мы присоединились к нему.

Прежде чем воины ответили, Лев прищурил по-калибански зеленые глаза. «Империум в своей бесконечной жажде власти взрастил не воинов с человеческой добротой в сердце — он создал ангелов с сердцами холодными, как сталь». Он поднялся с трона и двинулся вокруг гололитического стола, глядя, как планеты вращаются вокруг своих солнц.

— Сыны мои, — улыбнулся он, и в этой улыбке не было и тени теплоты. — Кажется, Хорус не единственный, кто возомнил себя наследником империи.


Оглавление

  • Грэм Макнилл Правила боя
  •   Бой 94
  •   Бой 136
  •   Бой 228
  •   Бой 314
  • Джеймс Сваллоу Доля Лжеца
  •   +++ Радиопередача Минус Зеро Зеро [Солнечная Система] +++
  •   +++ Радиопередача Минус Восемь Недель [Солнечная Система] +++
  •   +++ Радиопередача Плюс Одиннадцать Часов [Солнечная Система] +++
  •   +++ Радиопередача Минус Две Недели [Солнечная Система] +++
  •   +++ Радиопередача Плюс Двадцать два Часа [Солнечная Система] +++
  • Джон Френч Последний летописец
  • Крис Райт Перерождение
  • Гэв Торп ЛИК ПРЕДАТЕЛЬСТВА
  • Дэн Абнетт МАЛЕНЬКИЙ ГОР
  • Роб Сандерс Железо внутри
  • А. Дембски-Боуден Грозное оружие
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   XII
  •   XIII
  •   XIV
  •   XV
  •   XVI
  •   XVII
  •   XVIII
  •   XIX