Старина Седой и Калле-малыш [Муйя Веэтамм] (fb2) читать постранично, страница - 2

— Так я и хожу из класса в класс, вот и к вам зашёл, чтобы узнать, кто затеял вчерашнюю историю. А если учащиеся тут ни при чём, то, может быть, кто-нибудь видел виновников. — Сказав это, он замолчал и, выжидающе глядя на класс, остановился возле учительского стола.

Был Седой высок и худ, возрастом — под семьдесят, но держался он прямо и в движениях обнаруживал гибкость. Голову он остригал наголо, но всё-таки по краям на ней серебрилась кое-какая растительность. Уши у Седого чуть оттопыривались, а большие серые глаза выглядели круглыми. Поэтому когда он пристально смотрел на кого-нибудь, то действительно; оправдывая своё прозвище, казался филином.

Сейчас он, заложив руки за спину, долгое время стоял неподвижно и попеременно смотрел то на школьников, то на носки своих ботинок, начищенных до блеска. Чем дольше он ждал, тем всё больше наливался сталью его поначалу добродушный взгляд. Наконец он приподнял кусты поседевших бровей и слегка разочарованно сказал:

— Стало быть, вам нечего мне сказать?

Девочки шевельнулись. Они сказали бы, но им не хватало смелости. А мальчишки, словно не расслышав вопроса, весьма сосредоточенно занимались кто чем: один — ногтями, которые вдруг понадобилось чистить, другой разглядывал испещрённую зарубками и кляксами парту, третий смотрел на небо, всё более светлевшее за окном.

— Ну так скажите по крайней мере, кого из вас оставили вчера после уроков? — попытался Седой вызвать ребят на разговор.

Тут у девочек сразу развязались языки.

— Мальчишек оставили. Мальчишек. Всех! — кричали они с таким пылом и так тянули вверх правую руку, что казалось, вот-вот вспорхнут с парт.

— Тише, тише! — И учитель успокоительным жестом утихомирил их рвение. — Зачем так шумно? Пусть встанут те, кого оставили после уроков.

Но так как мальчишки пропустили мимо ушей это приказание, сделанное косвенным образом, то ему пришлось обратиться непосредственно к ним и строго повторить:

— Я сказал, чтобы те, кто остались после уроков, встали.

Один за другим поднялись все мальчики. И тогда учитель задал им новый вопрос:

— Кто из вас после наказания не пошёл домой, а гулял по школьному двору?

Никто из мальчиков не ответил.

— Ну, скажите честно. Не подводите меня, старика, — настаивал Седой.

Мальчики снова промолчали. Лица у них разрумянились. Словно сговорившись, они, как один, насупились и, хмуря брови, уставились глазами в пол. Учитель посверлил стоявших пристальным взглядом, но нажимать на ребят больше не стал, а только потешно вздохнул.

— Так… Скорее, видно, мёртвый заговорит, чем вы рот раскроете. Ладно, садитесь.

Мальчики живо и шумно расселись, как будто побаивались, что учитель изменит своё решение. Но тот перестал обращать на них внимание. Заложив руки за спину, он сначала принялся тихо ходить взад и вперёд по классу, а после, остановившись возле девчоночьих рядов, быстренько, словно случайно, смерил испытующим косым взглядом мальчика, сидевшего на первой парте, за которой начинались парты, отведённые девочкам.

Этот мальчик, прозванный школьниками Калле-малыш, был самым низкорослым в классе. Круглое курносое лицо его осыпали веснушки, рыжие волосы курчавились, брови и ресницы выглядели так, словно их посыпали золотой пылью. Ощутив на себе взгляд учителя, мальчик залился краской и почему-то в свою очередь посмотрел на Ильми, которая сидела в смежном ряду, сразу позади Калле.

Учитель перехватил этот взгляд, хотя тот длился всего лишь мгновение, и вспомнил, что на последнем школьном вечере Ильми была, пожалуй, единственной ученицей из всего класса, которая не отказывала Калле — страстному охотнику до танцев — и не стыдилась быть его партнёршей, хотя ростом была почти на голову выше. Очевидно вспомнив про этот вечер, учитель обратился именно к Ильми:

— Ильми, можешь ты мне сказать, как бы ты назвала гуляку, который не признаётся в том, что он гулял?

— Могу, — ответила Ильми вставая.

— Ну?

— Трусливой шкурой!

Мальчики шевельнулись, заскрипели было партами, но смолчали. Калле, однако, не выдержал. Словно подброшенный вверх пружиной, он вскочил с места и голосом, дрожащим от нанесённого оскорбления, бросил в лицо Ильми:

— Кто это трусливая шкура? Кто?..

Ильми взглянула на учителя, как бы прося позволения ответить Калле. Седой кивнул, и тогда она, делая ударение на каждом слове, сказала:

— Тот, кто во всём — тишком да тайком.

— А что я утаил, что?

В ответ Ильми сделала многозначительную гримасу.

— Ну скажи, скажи, ежели ты человек! — воинственно требовал Калле.

Маленький и разъярённый, он стоял, расставив ноги и колесом выпятив грудь. Кудри его распушились, и весь он напоминал собою петушка, только что