Песни былого. Из еврейской народной поэзии [Автор неизвестен] (fb2) читать онлайн

- Песни былого. Из еврейской народной поэзии 2.14 Мб, 80с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Автор неизвестен

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Песни былого Из еврейской народной поэзии

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

Устное поэтическое творчество всегда было неиссякаемым источником, питавшим литературу живительными соками, важнейшей частью всего художественного опыта народа. Поэтому каждый раз, когда мы соприкасаемся с только что открытым чистым родником фольклора, мы неизменно испытываем чувство восхищения и благодарности к безымянным творцам волшебного слова.

Горький говорил: «Начало искусства слова в фольклоре». Время, исчисляемое столетиями, совершает свой отбор. Отбор этот строг и неумолим. Право на жизнь получают лишь подлинно поэтические произведения. К суду времени присоединился и высокий поэтический вкус известного поэта Наума Гребнева, который упоенно огранивает произведения устного поэтического творчества народов нашей страны, пропускает через призму своего поэтического видения и предлагает вниманию читатели лишь то, что отмечено знаком поэзии высокого горения.

Поэт, посвятивший свою жизнь благородному делу перевода поэтического творчества многих народов, и на этот раз показал, как много можно сделать, если всем сердцем приобщиться к живому источнику образного мышления. Десятки книг фольклора, классики, современных поэтов — вот творческий актив поэта за сорок лет плодотворной работы, который обогащается ныне еще одной взволнованной книгой. В девяти ее разделах собраны произведения еврейского поэтического творчества. С ними читатель встречается впервые.

Народы моей республики благодарны Науму Гребневу за книги кабардинского и балкарского фольклора, пословиц, современных поэтов.

Уже давно особое пристрастие питает поэт к народному творчеству. Он собрал и перевел лирический фольклор всего Кавказа, всей Средней Азии, некоторых стран Ближнего и Дальнего Востока, восточноевропейских стран.

Теперь Н. Гребнев обратился к фольклору народа, мало известному широкому читателю, и тем значительней и весомей его труд, ибо кто первым сказал, тот сказал вдвое больше сказанного.

В этой книге представлена народная поэзия евреев, населявших разные губернии бывшей Российской империи, отражающая сложную судьбу многострадального народа, среди которого, как среди любого другого, были свои угнетатели и угнетенные, люди хорошие и плохие, добрые и злые, умные и глупые. Беда и радость, нужда маленького человека, тяжкий труд, многие несправедливости — вот что породило песни.

Несколько шуточных строк:

Царь картошку так вкушают:
Стену масла воздвигают,
Выступает рать вперед,
Пушку заряжают
И сквозь масло в царский рот
Картошкою стреляют.
Особое место в книге занимают песни, сложенные узниками фашистских концлагерей. Эти песни известны от тех немногих людей, которые были спасены ценою крови солдат Советской Армии.

Среди тех, кто пролил свою кровь во имя освобождении многих народов, в том числе н еврейского, Наум Гребнев. Он участвовал в боях с первого дня войны, был тяжело ранен, пожизненно стал инвалидом Отечественной войны, но его страстное поэтическое слово остается на вооружении читателя.

Приведу примеры из этого раздела:

Дымны печи в лагере,
В саже все окрест,
И играет шлягеры
На плацу оркестр.
Или:

Рук не опускайте, братья,
Мы сильны и здесь:
В нашем гневе и проклятье
Тоже сила есть.
В этих строках обреченных людей не только гнев, нo и надежда, и призыв к борьбе.

Науму Гребневу удалось почувствовать и передать самобытность еврейского фольклора посредством русского стиха. Он щедро поделился с безымянными авторами песен своим недюжинным талантом, чутким и многообразным опытом художественного творчества.

Я уверен, книга обратит на себя внимание широкого круга читателей.

Алим KEШOKOB


КОГДА ЧЕЛОВЕК РОЖДАЕТСЯ…


КОГДА ЧЕЛОВЕК РОЖДАЕТСЯ…
Когда человек рождается,
Он в колыбели качается.
Юность к нему приходит —
Он прыгает, как козел.
Старость к нему приходит —
Скрипит, как трухлявый ствол.
А после навек уходит
Во тьму, откуда пришел.
В мир, где горе его поджидает,
Является человек.
Когда он зрелых лет достигает,
В поте лица свой хлеб добывает,
Мается человек,
Счастья он ищет, бед избегает,
Старается человек.
Но старость его дугою сгибает,
А после смерть его настигает,
И с белым светом навек
Прощается человек.
* * *
Добрые люди, скажите на милость:
Куда мое счастье запропастилось?
Когда меня мать не на радость рождала,
Уже мое счастье куда-то пропало.
Когда повитуха меня приняла,
Она мое счастье уже не нашла.
К кому-то другому счастье, бывает,
Как к берегу лодка, само подплывает.
А мне, хоть и жду я, его не дождаться,
Хоть всюду ищу я — не доискаться!
СЧАСТЬЕ
Счастье, куда же оно заховалось,
Ужель я счастливым не буду?
Где ни искал я — не отыскалось,
А я искал его всюду.
Однажды было его отыскал я,
Смотрю — оно почивает.
«Проснись, — говорю, — и за то, что ты спало,
Пусть бог тебя не покарает!»
Плывут корабли по белому свету,
Плывут — кто знает куда.
Когда за тридцать, а счастья нету,
Так это уж навсегда!
НУЖДА ЛЮДСКАЯ
Ой, нужда людская,
Наше дело — швах.
Бедность, обитаешь
Ты во всех углах!
Ой, нужда-нуждище,
Если б только мог,
Сам не будь я нищим,
Я б тебе помог!
ГОДЫ МОЛОДЫЕ
Годы молодые, миг короткий,
С вами мне не свидеться опять.
Подрядил я парную пролетку,
Посулил извозчику на водку,
Гонит он, а годы не догнать.
Годы молодые, сколько боли
В том, что не примчитесь вы назад,
Вас вернуть — не в нашей это воле.
Тем вы дале, чем мы скачем доле,
И уставши лошади храпят.
Годы наши, годы, нет возврата,
Я поспеть за вами не могу.
За реку умчались вы куда-то.
Нет моста, а я на берегу.
БОГ ЛЮДЕЙ КАРАЕТ
Бог людей карает
Всех за грех земной,
Этого — болезнью.
Этого — нуждой.
За грехи карает
Всех великий бог.
Тот недужен грешник,
Этот — одинок.
Но иных карает
Бог страшней, чем всех:
Деток забирает
За отцовский грех.
* * *
Два коня в пролетке разной масти.
Вот и и кляну свое житье,
Потому что белый конь мой — счастье,
Черный конь — несчастие мое.
Еду дни и целые недели,
Но с конями мне не совладать:
Белый конь плетется еле-еле,
Черный рвется так, что не сдержать.
СВЕЧА ТУСКНЕЕТ
Свеча тускнеет, мой час настал.
Что я хорошего в жизни знал?
Еще не жил я, а смерть идет,
То, что нажил я, кто сбережет?
Смерть на пороге стоит и ждет.
Кто обогреет моих сирот?
Смерть у порога пришла, стоит.
Молюсь я богу, а бог молчит.
Смерть разлучает меня с людьми,
С моей семьею — с женой, с детьми.
Кто их согреет, моих сирот?
То, чем владею, кто сбережет?
КТО-ТО ХОРОШО ЖИВЕТ
Кто-то хорошо живет,
Кто-то даже лучше.
Кто-то чай с вареньем пьет,
Ну а я за годом год
Не живу, а мучусь.
Этот хорошо живет,
Тот — лучше без сомненья.
Ест он мясо, ест он мед,
Ну а жизнь моя идет,
Как ночь без сновиденья.
Кто-то по пять раз за стол
Каждый день садится.
Ну а я — и бос и гол,
Я всю жизнь свою провел
Будто бы в темнице.
Кто-то хорошо живет…
Кто-то даже слишком.
Рыбку ест, винишко пьет.
Ну а жизнь моя идет,
Будто я за годом год
Проиграл в картишки.
* * *
Плохо ли маминой дочке
Под вишенкою в садочке,
И в белых одеждах чуть слышно
Старик подошел к ней под вишню.
— Здравствуй, красивая девушка!
— Здравствуйте, милый дедушка!
— Не радуйся, девушка, что поутру
Пришел я к тебе, я пришел не к добру.
Сюда я пришел за тобою,
За жизнью твоей молодою.
— Сделайте милость, дедушка,
Пустите, — взмолилась девушка, —
Мать меня любит и обещает,
Что золотой мне кувшин завещает.
— Что с этим кувшином станется,
Там, где стоит, останется!
А я пришел за тобою,
За жизнью твоей молодою!
— Сделайте милость, дедушка,
Пустите, — взмолилась девушка,—
Отец меня любит, балует очень,
Все, что есть в доме, оставить мне хочет!
— Все, что есть в доме, останется,
С добром ничего не станется,
А я пришел за тобою.
За жизнью твоей молодою!
— Так позовите же мать мою бедную,
Пусть облегчит мне минуту последнюю.
Мать меня любит и обещает.
Что золотой мне кувшин завещает.
И позовите отца дорогого,
Пусть он мне скажет прощальное слово.
Отец меня любит, балует очень,
Все, что есть в доме, оставить мне хочет.
— Все: и кувшин, и богатство останется,
Только тебе ничего не достанется.
Я ведь пришел за тобою,
За жизнью твоей молодою!
— Милый жених, как меня ты ни любишь
Время пройдет, ты невесту забудешь.
Если к себе нас земля забирает,
Нас человек на земле забывает.
Тихо уходят последние силы,
Милая мама, тебя я любила.
Вот и молчу я, прощайте, простите,
Прочь ухожу я, свечу засветите!
ПОЖАЛЕЙ НАС БОЖЕ!
Пожалей нас, боже, согрей несчастных нас,
Счастья хоть немножко пошли нам в добрый час,
Боже, сделай чудо, сними хоть часть забот,
Пока я жив, покуда по жилам кровь течет!
Счастье и царстве божьем — будет, но потом.
Только нужно ль счастье нам на свете том?
Дай мне хоть немного счастья на земле,
Чтобы есть досыта, чтобы спать в тепле.
Может, в царстве божьем будет мне покой,
Там мои печали снимет как рукой.
Здесь же я до ночи должен шить и шить,
Самому ж порою нечем стыд прикрыть.
Почему, о боже, я всего боюсь,
Заповеди чту я и тебе молюсь!
Почему я горе и нужду терплю,
Почему, голодный, я других кормлю?
ПЕСНЯ БЕЗДЕТНОГО
О господи боже, прости мой упрек,
За все то плохое, что в жизни было.
Мой голос услышь и в назначенный срок
Не дай бездетным сойти мне в могилу.
Кто век проживет и бездетным умрет,
Несчастней того, кто живой, но бездомный.
Над ним, над умершим, молитву прочтет
Не сын его кровный, а читчик наемный.
Я, может, напрасным упреком грешу.
Но все же не дай пребывать мне в печали.
Все то, что скопил я за век по грошу,
С собою в могилу возьму я едва ли.
Ходил я повсюду, все делал, что мог,
К кому ни взывал я — никто не помог,
И ныне я криком кричу безответным:
«О господи боже, в Назначенный срок
Не дай умереть сиротою бездетным!»
ГИРШЕЛ ЛЕКЕРТ
«Прощай, мой муж», — жена ему сказала,
«Прощай», — сказала Гиршелу родня,
И по дороге вспомнил он сначала
Всю жизнь свою до нынешнего дня.
Вот Гиршел в городской пришел театр.
Купил билет он в первые ряды,
А недалеко, в ложе, губернатор
Глядел на сцену и не ждал беды.
Зажегся свет, все стали расходиться,
И Гиршел потихоньку взвел курок,
В пролетку губернатор стал садиться,
Но пуля вдруг ему попала в бок.
Кричали: «Губернатора убили!»
Квартальные искали, кто убил,
И Гиршела в кутузку посадили,
И к смерти суд его приговорил.
Вот к осужденному раввин казенный
Явился, как судья ему велел,
Но Гиршел, и на гибель обреченный,
С ним разговаривать не захотел.
Сказал жене, когда пришла проститься:
«Прощай, жена, умру я молодым,
Но если сын у нас с тобой родится,
Пусть назван будет именем моим!»

КОМУ ПЕЧАЛЬ ИЗЛИТЬ? СВАДЕБНЫЕ, СЕМЕЙНЫЕ, БЫТОВЫЕ ПЕСНИ


НЕВЕСТКА
— Сыну моему, невестка,
Стала ты женой.
Залезай скорей в повозку,
Поедешь со мной.
Лошади отвязаны,
Оси дегтем смазаны,
Нечего тянуть,
Залезай и — в путь!
— Не могу я торопиться,
Милая свекровь,
Надо мне с отцом проститься,
Я — отцова кровь!
До свиданья, милый тата,
Пред тобой я виновата,
Навсегда я уезжаю,
Дом родимый покидаю!
— Сыну моему, невестка,
Стала ты женой.
Залезай скорей в повозку,
Поедем со мной!
Лошади отвязаны,
Оси дегтем смазаны,
Нечего тянуть,
Залезай и — в путь!
— Не могу я торопиться,
Любезная свекровь,
Надо с матерью проститься,
Я — материна кровь!
Мамочка, я виновата,
Но ведь все равно когда-то
Я уйти была должна,
В том и вся моя вина.
* * *
Сватья родная, ой сватья родная,
Вот мы и породнились,
Дочь отдаю и просить вас должна я,
Чтоб с нею вы не бранились.
Сватья родная, милая сватья,
Если чего некстати
Сделает дочка или же скажет,
Все полюбовно уладьте!
Сватья родная, над милою дочкой
Я слез пролила довольно,
Увидите: любит ее ваш сыночек,
Пусть вам не будет больно.
Дочку мою вы примите с любовью,
Чтобы жила в почете,
А будете ей недоброй свекровью,
Так сами горя хлебнете!
ОЙ, ТИШЕ, СВАТЬЯ
Ой, тише, сватья, что кричать не к месту,
Пора встречать нам сироту-невесту.
Пора спросить вам, дорогие гости,
Невеста побывала ль на погосте,
Могилы близких трижды обошла ли,
Отца и мать на свадьбу позвала ли?
Сегодня то, что должно, пусть свершится,
Пусть ничего худого не случится.
Пусть не случится никогда потом
Быть ей вдовою иль ему вдовцом!
СВЕКРОВЬ, ПОКЛОН ВАМ НИЗКИЙ
— Свекровь, поклон вам низкий
От всех родных и близких.
Вы нам скажите честно:
Вам нравится ль невеста?
— Мне нравится невеста,
Красавица невеста,
Она — калина зрелая,
Она — малина спелая.
ВЫ УЕЗЖАЕТЕ
Милая сватья, вы уезжаете,
Пусть ваше богатство не оскудеет.
В невестки вы дочь мою забираете,
Пусть у вас она не похудеет!
Зять мой любезный, вы уезжаете,
Каждый богат лишь тем, что имеет,
Мое последнее вы забираете,
Пусть моя дочка у вас не дурнеет.
Милая сватья, вы — женщина зрелая,
Вы уж на дочку мою не сердитесь,
Если чего не так она сделает,
Словно с родною, с ней обойдитесь!
Милая сватья, живите счастливо,
Но я вам скажу, не боясь греха,
Все знают, дочка ваша красива,
Но и невестка у вас не плоха!


ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ?
— Хочешь, дочка, за портного?
Чем не муж он, право слово!
— Мамочка, с портным не сладко,
Шьет он, шьет, а все не гладко,
Утюгом ровняет складку,
Наживает лихорадку.
— Что ж, портной не подойдет,
Пусть кузнец тебя возьмет!
— Что вы, мама и отец,
Целый день гремит кузнец
И жену свою, бывает,
Он по матушке ругает!
— Замуж, дочь, тебе пора
Не пойти ль за гончара?
— Нет, гончар — мне не под пару:
Грош — цена его товару.
Если что он разбивает,
Так за то жену ругает.
— А меламед — плох ли зять?
Муж такой тебе под стать!
— За меламеда пойдешь,
Так со скуки пропадешь.
Как детишек в школе учит,
Так жену свою он мучит.
— Не дай бог, ты сгоряча
Выскочишь за скрипача.
— Ой пойду, скрипач играет,
Скучно разве с ним бывает?
Кто захочет — всяк пляши
Да подбрасывай гроши!
ГДЕ ТЫ, ДОЧЕНЬКА, БЫЛА?
— Где ты, доченька, была?
— У родной свекрови!
— Все ли справила дела
Ты у злой свекрови?
— Я стирала, я скребла,
Убирала, пол мела,
Слезы горькие лила,
Вот смотри: ободрала
Руки я до крови.
— Где ты, доченька, была?
— У родной свекрови!
— Ела что и что пила
Ты у злой свекрови?
— Рыбий хвостик со стола
Мне свекровушка дала:
Ешь, мол, на здоровье!
— Где ты, доченька, была?
— У родной свекрови!
— А где, доченька, спала
Ты у злой свекрови?
— Я и спать там не могла,
Я мешок земли клала
Себе в изголовье!
* * *
Лежала в кроватушке, на подушке матушки,
Подходила мать, чтобы мне сказать:
«Спи ты, моя доченька,
Пусть проходит ноченька,
Пора тебе спать, пора тебе спать!»
Лежала в кроваточке, на подушке таточки,
Говорил мне он, говорил мне он:
«Спи ты, моя доченька,
Пусть проходит ноченька,
Пусть приснится сон, самый сладкий сон!»
Лежу непостылая возле мужа милого,
Муж мне говорит, муж мне говорит:
«Ты спокойно спи, моя
Женушка любимая,
Бог тебя хранит, пусть тебя хранит!»
Я кладу головушку на кровать свекровушки,
А свекровь ворчит, а свекровь кричит:
«Вновь подушка мятая,
Невестка проклятая
Только ест да спит, только ест да спит!»
* * *
Свекровь я терплю за какие грехи?
Я клецки леплю — говорит: «Велики!»
Кровать застилаю — не так взбиваю!
Печь разжигаю — дым напускаю!
Когда не спешу я: «Что ты ползешь?»
Быстро иду я: «Обувку порвешь!»
* * *
Ой, мама, попала залетная птица
В край чужой на житье-бытье.
Ой, потеряла залетная птица
Перо золотое свое.
Что горевать о пере золотом,
Горюйте о птице вашей,
Несчастье мое в муже моем,
В мамаше его и папаше.
Мама, кому-то бывает ли хуже,
Чем в бурю летящей птице?
Может ли худшее с кем-то случиться,
Чем жить у постылого мужа?
Бывает даже залетной птице
Плохо в гнезде неродном,
У мужа да свекра мне, молодице,
Плохо в доме чужом.
ЗАХОТЕЛА МЕНЯ МАТЬ
Захотела меня мать,
Захотел отец отдать
В чужое селение.
И дают они наказ,
Чтоб я не казала глаз
К ним семь лет, не менее.
Вот уже проходит год,
Вот уж и второй идет,
К ним я не ходила,
Грусть-тоска меня берет,
Я от горя и забот
Очень загрустила.
Горлинке и той беда
Без родимого гнезда,
Без зеленой ветки.
Спросят: «Как живется мне
На немилой стороне?»
Я скажу: «Как в клетке!»
Я, как рыба без реки,
Пропадаю от тоски
Здесь, в краю далеком,
В доме том, где я жена,
Я как будто бы одна
За столом широким.
Спросит мама у людей:
«Видеть дочери моей
Вам не приходилось?»
«Как же, видели, она
По базару шла одна,
Нам не поклонилась!»
Спросит мама у людей:
«Люди, что случилось с ней,
Скажите на милость?»
«Мы не знаем, но одна
Шла и плакала она,
Людей сторонилась!»
КОМУ ПЕЧАЛЬ ИЗЛИТЬ?
Пред кем мне повиниться,
Кому печаль излить,
Кому могу открыться,
С кем поговорить?
Рассказать отцу родному —
Выгонит меня из дому.
Матери сказать родной?
Скажет: тяжко ей самой!
Пред кем мне повиниться,
Кому печаль излить,
Кому могу открыться,
С кем поговорить?
Брату рассказать хотела,
Скажет: «Мне какое дело!»
Я пошла б к сестре, быть может,
Но сестра мне чем поможет?
Пред кем мне повиниться,
Кому печаль излить,
Кому могу открыться,
С кем поговорить?
Рассказала бы родне,
Да что скажут обо мне?
Мне соседям бы признаться,
Да начнут они смеяться!
* * *
Мать твоя клянется, словно
В нашем горе не виновна.
Что же, я ей не желаю зла,
Но в мой дом она, старушка,
Пусть стучит, как побирушка,
Чтоб не лезла не в свои дела.
И родитель твой считает,
Что не он нас разлучает,
Не кляну я, право, никого.
Но когда ему случится
В богадельне очутиться,
Пусть никто не навестит его!
Твоего послушать брата,
Выйдет, что не виноват он,
И ему я не желаю зла.
Сам пусть в чем-то провинится
И в кутузке насидится,
Чтоб в чужие не встревал дела!
И сестра твоя божится,
Будто не в чем ей виниться,
Даже ей я не желаю зла.
Но, как мне, пусть ей случится
Полюбить и разлучиться,
Чтоб не лезла не в свои дела!
ТАМ В САДУ РАСТЕТ ЦВЕТОК
Там в саду растет цветок,
Жалко, дождь бывает,
Что ни дождь — то лепесток
С розы опадает.
Чем опасть и облететь,
Чем лишиться цвета,
Лучше розе умереть
В молодые лета.
Умереть не страшно ей
Даже молодою.
Что ж страшнее? Стать страшней
Молодой вдовою!
Ой как плохо молодой
Оплакивать мужа,
Стать соломенной вдовой —
Это много хуже.
Если уж беда придет,
Скоро ли, не скоро,
Муж пускай не навлечет
На нее позора.
Пусть господь ее возьмет,
Если уж беда придет
Скоро иль не скоро.
КАРТОШКА
В воскресение всегда — картошка,
В понедельник, вот беда, — картошка.
Вторник и среда — у нас картошка,
И в четверг в который раз — картошка.
В пятницу — картошка, разбирайте ложки,
Наконец, в субботу — кугель из картошки.
Что ни день, всегда у нас — картошка,
В первый раз и в сотый раз — картошка.
Кугель из картошки — нынче ведь суббота.
Скушай хоть немножко, ежели охота.
Масла нет и рыбы нет, зато есть картошка.
Просыпаешься чуть свет — хочешь есть? — картошка.
Завтрак, ужин и обед — лишь одна картошка,
Ничего другого нет — но вот она — картошка.
Кугель из картошки дарит нам суббота.
Ешь большою ложкой! Что-то неохота!
КВАРТИРНАЯ ПЛАТА
К нам приходит в должный срок
Квартирный хозяин,
Говорит: «За ваш должок
Шкаф мы забираем!»
Что поделать, бог, прости,
Всем, проклятым, им плати:
Дворнику, городовому
И хозяину скупому —
Всем плати, плати!
Вот стучатся в дверь опять
Наш хозяин жирный,
Говорит: «Возьмем кровать
За должок квартирный!»
Что поделать, бог, прости,
Всем, проклятым, им плати:
Дворнику, городовому
И хозяину скупому —
Всем плати, плати!
Вновь приходит в должный час
Кредитор всегдашний,
Что теперь возьмет у нас?
Только суп вчерашний?
Что поделать, бог, прости,
Всем, проклятым, им плати:
Дворнику, городовому
И хозяину скупому —
Всем плати, плати!
Вновь хозяин пусть придет
С мордой, бритой гладко.
Что теперь за долг пойдет?
Наша лихорадка!
— Что поделать, бог, прости,
Всем, проклятым, им плати
Дворнику, городовому
И хозяину скупому
Всем плати, плати!
ДОБРОЕ УТРО, ФЕЙГЕ-СОШЕ!
— Доброе утро, Фейге-Соше,
Что печальная вы сидите?
— Ой, проходите, Файве-Иоше,
Так мне хочется, вы уж простите!
— Ой, дорогая Фейге-Соше,
Может, лапши отведать хотите?
— С удовольствием, Файве-Иоше,
Я отведаю, если дадите!
— Дорогая Фейге-Соше,
Кугель поешьте, если охота.
— Давайте попробуем, Файве-Иоше,
Это не грех, ведь сегодня суббота.
— Хотите ли семечек, Фейге-Соше.
Если, конечно, вы их уважаете?
— С удовольствием, Файве-Иоше,
Как не хотеть, если вы предлагаете?
— Не хотите ли, Фейге-Соше,
Пойти погулять, погода прекрасна?
— Я не такая, Файве-Иоше,
Но если с вами, то я согласна!
У МЕНЯ ЕСТЬ ЛАВОЧКА
— У меня есть лавочка,
Маленькая лавочка,
Бегаю — туда-сюда,
Мне не скучно никогда!
— Есть ли в этой лавочке
Изюм да миндаль?
— У меня есть в лавочке
Слезы да печаль!
Многое ты в лавочке
У меня найдешь:
Горя — на червонец,
Товару — на грош!
— Ну а я — портняжка,
Шью штаны, рубашки.
Бегаю туда-сюда,
Мне не скучно никогда!
— Ты, портняжка, толком
Скажи про себя:
Кормит ли иголка
Досыта тебя?
— Я сижу с иглою,
Дни и ночи шью,
С корочкой сухою
Я водичку пью!
— Ну а я — сапожник.
Я себе сапожник.
Бегаю туда-сюда,
Мне не скучно никогда!
— У тебя, сапожник,
Есть что есть и пить?
Денег нет — так можно ль
Где-то одолжить?
— Кто мне что одолжит,
Хоть на малый срок?
Я, сапожник, должен
Бегать без сапог.
— Ну а я — жестянщик,
Я себе жестянщик.
Бегаю туда-сюда,
Мне не скучно никогда!
— Ешь ли ты, жестянщик,
Досыта всегда?
Сколь твоя, жестянщик,
Велика нужда?
— Всем я людям крою
Крыши круглый год,
А дома надо мною
С потолка течет.
ЧТО ОНО ТАКОЕ?
— Вы знаете что-либо
Вот о каких вещах:
О хлебе и о рыбе,
О мясе и сластях?
Хлеб — вы объясните нам, что оно такое?
Хлеб — для богачей — одно, а для нас — другое.
Хлеб для них, для богачей, —
Булка, и большая.
Хлеб для нас, простых людей, —
Корочка сухая.
— Рыба — объясните нам, что оно такое?
— Рыба для одних — одно, для других — другое!
Кто богат, тот может есть
По субботам щуку,
А для нас селедка есть —
Полгроша за штуку.
— Мясо — объясните нам, что оно такое?
Мясо для одних — одно, для других — другое!
Жарьте, богачи, скорей
Жирную индейку,
Покупай, бедняк, костей
На одну копейку!
— Сласти — объясните нам, что оно такое?
— Сласти для одних — одно, для других — другое!
Сладости для богачей —
Это то, что сладко,
А у нас, простых людей,
Что касается сластей —
Так только лихорадка.
ОЙ, ДУНАЙ, ДУНАЙ!
Хозяйка входит не спеша, ой, дунай, дунай,
А ну-ка, мастерицы, ша, ой, дунай, дунай!
Стоит она, глядит на нас, ой, дунай, дунай!
Вот приналяжем мы сейчас, ой, дунай, дунай!
Попробуй угоди-ка ей, ой, дунай, дунай,
Крои живей, проворней шей, ой, дунай, дунай!
Стоит хозяйка у двери, ой, дунай, дунай,
И желчь кипит у ней внутри, ой, дунай, дунай!
Глядит она, склонились мы, ой, дунай, дунай,
Жаль — нету на нее чумы, ой, дунай, дунай!
Глядит хозяйка на шитье, ой, дунай, дунай,
Все десять казней на нее, ой, дунай, дунай!
Глядит, ворчит, обходит зал, ой, дунай, дунай,
Хозяйка, черт ее бы драл, ой, дунай, дунай!
Уходит наш проклятый страж, ой, дунай, дунай!
Теперь вздохнем, теперь шабаш, ой, дунай, дунай!
ЕСТЬ ПРОЛЕТКА У МЕНЯ
Есть пролетка у меня,
Есть пролетка у меня,
Есть хомут и вожжи.
На колесах обода,
Кованые обода,
Верх из черной кожи.
Есть пролетка у меня,
Есть пролетка у меня,
Обода и спицы,
С места сдвинуть бы коня,
Как бы изловчиться!
Нет ни сена, ни овса,
Нет ни сена, ни овса
Для несчастной клячи.
Ей не хочется идти,
Седоков моих везти,
Я стою и плачу.
Я к себе домой в обед,
Я к себе домой в обед
Возвращаюсь грустно,
Дети плачут, хлеба нет,
И в кармане пусто.
Думал я возницей стать
И деньжонок подсобрать.
Да выпали вожжи.
Денег нет и негде взять,
Господи мой боже!
ОЙ, ИГЛА МОЯ, ИГЛА
Стежок, стежок и два стежка,
Как сахар, жизнь моя сладка.
Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку,
Шью и шью, да все без толку!»
На дыры латки я кладу,
А можно ль залатать беду?
Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку.
Шью да шью, а все без толку!»
Наметку вытащу совсем,
Воды попью, селедки съем.
Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку,
Шью да шью, а все без толку!»
И свой субботний лапсердак
Латаю этак я и так.
Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку,
Шью да шью, а все без толку!»
ОЙ, СНЕЖНО, МАМА
Ой, снежно, мама, ой, снова, снова
Идет на улице снег с дождем,
Ужель росла я, чтоб у портного
Сидеть с иголкою день за днем?
Меня ругают, а я — ни слова,
Я, белошвейка, должна молчать.
Ужель росла я, чтоб у портного
Сидеть с иголкою, пропадать.
Ой, снежно, мама, мне зябко снова,
Ой, дождь со снегом идет опять.
Беру иголку я в полшестого,
Ни на минуту не опоздать.
Кричит хозяин, хозяин злится,
Весь день браниться ему не лень,
Мне ни одеться, ни нарядиться,
Ни выйти с сумкой в базарный день.
КУДА ТЫ ЕДЕШЬ, ЭЛИКЕЛ?
— Куда ты едешь, Эликел,
Любезный муженек?
— В Америку, в Америку
Летит твой голубок!
В Америку, голубушка,
Моя хозяйка, любушка,
Любезная жена,
Пока живи одна!
— Что есть я буду, Эликел,
И что я буду пить,
Покуда по Америке
Ты будешь колесить?
— Ешь хлебушек, голубушка,
Моя хозяйка, любушка,
Хлебай чаек одна,
Любезная жена!
— Где хлеб возьму я, Эликел,
Как вскипячу чаек,
Покуда ты в Америке,
Мой милый муженек?
— А ты работай, любушка,
Трудись, моя голубушка,
Пока ты здесь одна,
Любезная жена!
Как говорится, Эликел
Уехал в Новый Свет.
А счастья там, в Америке
Нашел он или нет?
Жена одна осталася.
Что с Эликелом сталося —
О том гадать должна
Любезная жена.
Уехал, сгинул Эликел
На много зим и лет.
И вести из Америки
Чего-то нет и нет.
Есть нечего голубушке,
Его хозяйке, любушке,
Она совсем одна,
Больна и голодна.
* * *
Давно бы нам с тобою попрощаться,
А мы все ходим, все сидим с тобой,
Часы на башне бьют уже двенадцать.
Я говорю: «Веди меня домой!»
Мне вечером домой вернуться б рано,
Ведь запирает на ночь дом родня,
А ты привел меня к себе обманно,
Чтоб сделать несчастливою меня.
Позналась я с тобой себе на горе,
Я плакала, а ты мне о своем:
«Поедем, дорогая, в Бейнозойрес
И там вдвоем на славу заживем!»
И вот мы здесь, и вот прошли недели,
Меня ты бросил и не кажешь глаз.
И в этом Бейнозойресе панели
И кабаки не лучше, чем у нас.
Я и молюсь, и плачу — все напрасно,
Не будет перемен в моей судьбе.
Зачем же сделал ты меня несчастной,
Зачем же я поверила тебе?
ГОРОД БЕЙНОЗОЙРЕС
Ох, проклятый город Бейнозойрес,
Ой, не верит в бога здешний люд.
Девушек красивых в Бейнозойрес
Продают и тысячи гребут!
«Будет все в порядке, — мне сказали, —
Белый свет посмотришь — и домой!»
Мне билет купили на вокзале,
И прощай, Одесса — город мой.
Прибыли мы в город Бейнозойрес.
На вокзале толчея и крик.
Люди здесь такие мне на горе,
Что не понимают наш язык.
Выгрузили скарб мой нетяжелый
И сказали: «Здесь твой дом теперь».
Мне сказали: «Этот дом веселый
Сторожат, и здесь закрыта дверь!»
Если кто в Одессу возвратится,
Так скажите матери о том,
Что родная дочь ее томится
В нехорошем доме под замком.
Здесь и в праздник слова молвить не с кем,
Из дому не выйдешь никуда,
Будь навек он проклят, тот одесский
Жулик, что привез меня сюда!
ПЕСНЯ ПРИСЛУГИ
Жила я у мамы, ела я всласть
В доме родном, хоть бедном,
Мама моя надо мною тряслась,
Как над грошом последним.
Ну, а теперь я ничему не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!
Твержу я хозяйке: мол, голодна,
Что, мол, я кушать буду?
Не слышит, не отвечает она,
Думает: я забуду!
Я молодым годам своим не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!
Хозяйке твержу я: мол, голодна
Есть, мол, кушать должна я.
Не смотрит, не отвечает она,
Будто совсем глухая.
Я молодым годам своим не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!
Но вот и еда, вот мне бурда,
Ставит хозяйка: «Пробуй!»
А про себя говорит: «Беда,
Нет на тебя хворобы!»
Я молодым годам своим не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!
ПЕСНЯ НИЩЕГО
Вас прошу, прошу людей прохожих,
Пожалейте бедного меня.
Я, слепой, чудес не вижу божьих,
Как родился, с первого же дня.
И хоть нету глаз, а все же плачу
Я, старик, который гол и бос,
Сколько видел горя я, незрячий,
Я, доживший до седых волос!
Жил с отцом я, с матерью и хлеба
Не просил в те давние года.
Я весь век благодарил бы небо,
Если жил бы нынче, как тогда.
Посмотрите: видите — я плачу;
Слезы льются из незрячих глаз.
Как вы ни богаты, бог богаче.
Мне подайте, бог одарит вас!
Потрясите, люди, медяками!
От ночей не отличить мне дней,
Но я все-таки слежу за вами,
Мне, слепому, многое видней!
СЛЕПОЙ
Хвала тебе, боже! Замечен тобой
И червь на земле, и мудрец, и герой!
Мы все под тобою,
Ты кормишь и поишь.
Все в мире бывает от божьих щедрот:
И чей-то убыток, и чей-то доход,
И наша работа, и наша забота.
Счастие чье-то, несчастие чье-то.
И суета, и маета.
Зоркость людей и моя слепота!
Дано лишь тебе, всемогущему, знать,
Кому еще жить, а кому умирать.
Ты нам отмеряешь и беды, и годы,
И радости наши, и наши невзгоды.
Тому посылаешь напасти и зло,
Тому назначаешь, чтоб в жизни везло.
Я — тоже твой раб, ты меня наградил,
О боже, ты свет предо мною закрыл!
Так облегчите мое страданье,
Подайте слепому на пропитанье,
Добрые люди!
БЫВАЕТ ГРУША НА ВИД СОЧНА
Бывает груша на вид сочна,
Да мякоть ее горька.
Бывает, что ты, молодая, должна
Идти за вдовца-старика.
Хоть сладко вино, но ему конец,
Если бочка плоха.
Беда, если ходит к тебе вдовец
И другого нет жениха.
Бывает яблочко сладко на вид,
Да червь у него внутри,
Вдовец тебе, может быть, счастье сулит,
Но плакать будешь, смотри!
БЛАГОПОЖЕЛАНИЕ
Господи, всех награди одинаково,
Всех огради от несчастиявсякого!
Чтоб мы не плакали, не скорбели,
Чтоб в меру было еды и забот,
Чтоб радость была и было веселье
У нас на следующей неделе
И гой, что вслед за нею придет.
Не откажи нам, о господи, в милости,
Что ни пошлешь ты, дай силы нам вынести.
Бог наш, сидящий на небе седьмом,
Ныне тебя я прошу об одном:
Эту молитву мою прими,
Сжалься над мужем моим и детьми,
Над отцами, над матерями,
Над братьями, сестрами и друзьями!
Путь укажи, подскажи им, как жить,
Чтобы ничем их не мог ты корить
И наказывать гневно
Завтра и каждодневно!
Нас огради ото лжи и бесчестья,
Вестников шли только с доброю вестью.
Чтоб без подачек жить мы могли,
Здоровых напутствуй, больных исцели,
Нашего дома ты не покинь,
Аминь!
ПРОКЛЯТЬЯ
Чтоб был ты богат, как десять купцов,
Чтобы имел ты десять домов,
Чтоб в каждом из этих домов твоих
По десять было бы комнат больших.
Чтоб было в комнатах этих домов
По десять кроватей и тюфяков,
Чтоб лихорадка могла бы бросать
Тебя с одной на другую кровать,
Бросать и трясти
Ночью и днем
В стенах десяти
Богатых хором.
Чтоб у тебя потрескались губы,
Чтоб у тебя выпали зубы.
Чтобы во рту остался
Зуб лишь один, не боле,
И тот чтоб шатался.
Потому что остался
Он для зубной боли.

СЛУЧИЛОСЬ МНЕ СТАТЬ СИРОТОЮ


* * *
Сын заплаканный кричит, в колыбельке бьется,
Мать недвижная лежит и не шелохнется.
Плохо, если с малых лет
Матери у сына нет.
Ненакормленный зачах, плачет сын чуть слышно.
С черепками на глазах мать лежит недвижно.
Плохо, если с малых лет
Матери у сына нет.
Кто сынку лицо утрет, волосы расчешет,
Кто кроватку уберет, в горе кто утешит?
Плохо, если с малых лет
Матери у сына нет.
И когда он подрастет, кто его нарядит,
К учителю отведет, на скамью посадит?
Плохо, если с малых лет
Матери у сына нет.
Кто от горя защитит, кто тропу осветит,
Кто его благословит и невесту встретит?
Плохо, если с малых лет
Матери у сына нет.
БЫВАЕТ, БОЛЕЕТ КТО-ТО
Бывает, болеет кто-то год или даже два,
Бывает, болит у кого-то рука или голова,
А я больная в кровати лежу и кричу: ой-вей,
Возьми меня, господи боже, в царство свое скорей!
Когда-то была я пригожей, была молодой, ой-вей,
Гляжу, роженица, о боже, последний раз на детей,
Вчера родила я последнего, не ожидала зла,
А вышло, будто сыночку жизнь я свою отдала.
Скорее мужа печального пришлите к постели моей,
Словечко ему прощальное сказать я должна, ой-вей:
Тебе, жена твоя верная, сейчас я скажу «прости»,
Ты будешь грустить, наверное, но ты недолго грусти!
Ты мачеху в скором времени возьмешь для моих детей,
Заранее благословение прими от меня, ой-вей!
Бессильная, что я сделаю, смирюсь со своей судьбой.
Живите, как голуби белые, не хуже, чем мы с тобой.
Я оставляю на свете двух малолетних детей,
Что б ни случилось, пусть лишними не будут они, ой-вей!
Сколько слез за них плачено, знаем лишь мы с тобой,
А из-за этого, младшего, я умру молодой.
Первенца, сына старшего, пришлите к постели моей,
Сыночку слово прощальное сказать я должна, ой-вей!
Прощай, мой сыночек, мой первенец, я сделала, что могла.
Дай, господи, чтобы мачеха к нему не питала зла.
Прощай и ты, сиротиночка, меньший из сыновей,
Ой-вей, ты моя кровиночка, причина смерти моей.
Вез матери ты останешься с самого первого дня
И даже, когда ты вырастешь, не сможешь вспомнить меня!
* * *
Поздно, скользко, дождь идет,///
Никого на свете нету.
Только женщина бредет
И поет кому-то песню эту.
«Дочка, я тебя несу
И слезами обливаю,
Брошу я тебя в лесу,
Кто тебя найдет, того не знаю.»
Если добрый человек
Сжалился бы над тобою,
Взял тебя, чтоб ты навек
Дочерью была ему родною.
Станешь старше и умней,
Ты не спрашивай напрасно
Ни о матери своей
И ни об отце своем злосчастном.
«Много он принес мне зла,
Если б я его не знала,
В лес тебя бы не несла
И слезами бы не обливала».
* * *
Ой, бурлит река бурливая,///
Вдаль она бежит спеша.
Женщина сидит красивая.
До чего же хороша!
Расстегнув свои одежды,
Кормит мальчика она.
«Мой сыночек, нет надежды,
Бросить я тебя должна!»
Что в несчастье сделать можем мы!
Вот и начало светать.
Не дай бог, пройдут прохожие.
Что я им смогу сказать?
В речке быстрое течение,
Глубока вода, светла,
Рыбкам в речке угощение
Я на славу припасла.
Мой сыночек, что поделаешь —
У тебя плохая мать,
Будут в речке воды белые
На волнах тебя качать.
«Может быть, я — мать бездушная,
А хорош ли твой отец?
Глупая, его я слушала,
А теперь всему конец!»
ОЙ, ЗАЦВЕТАЕТ ДЕРЕВЦЕ
Ой, зацветает деревце,
На нем наряд густой.
А сломанная веточка
Осталась сиротой.
Ой, горе, горе горькое,
Я в стороне чужой,
Второе горе горькое —
Нет матери со мной,
А третье горе горькое —
Почил отец родной.
С чужбиной все свыкаются,
Кто попадет туда.
Быть может, распрощается
Со мной моя беда.
А сиротой мне маяться
Всегда.
* * *
На кладбище осенью в час предзакатный
Откуда-то слышится голос невнятный:
— И в вечном покое покой не познала я,
Ой. мачеха мучит дитя мое малое!
Мой муж Мордехай, как случилось, что ныне
Ты будто бы отчим сынку-сиротине?
Был добрым отцом ты и мужем любезным,
Иль стало теперь твое сердце железным?
На кладбище нашем сыночек мой милый
Пришел и стоял над моею могилой,
И слезы сиротские лил мой сынок.
Да так, что мой саван в могиле намок.
Он плакал: «Ох, мама, мне плохо живется,
Кричит моя мачеха, все ей неймется,
Утешь мое горе, мне слезы утри,
А если не можешь — к себе забери!»
Что было мне делать, сыночку сказала я:
«Ступай себе с богом, дитя мое малое,
Воздастся с лихвою за горе-беду сироты;
Дитю твоей мачехи быть сиротою, как ты!»
СТОЮ СРЕДИ БЕЛОГО ДНЯ
Стою среди белого дня
Над камнем, поросшим травою.
Ты слышишь ли, мама, меня,
Сыночка, что стал сиротою?
Лежишь ты в могиле своей,
Захочешь подняться — не сможешь.
Спасти ты не можешь детей,
Смягчить наказание божье.
Как утлые лодки, сейчас
Несет нас по бурному морю,
И старшим и младшим из нас
Досталось достаточно горя.
Нас мачеха мучит и бьет,
Велит нам работать помногу,
На долю несчастных сирот
Пожалуйся господу богу.
Кто нас защитит ото зла,
Кто может за нас заступиться?
С тех пор, как от нас ты ушла,
Кто хочет, над нами глумится.
Ты яблоней белой была,
Растила ты маленьких деток,
А ныне не стало ствола,
И листья отпали от веток.
Над нашей с тобою судьбой
Никто, кроме бога, не властен,
И стынет очаг наш родной,
Погашенный ветром несчастья.
* * *
С тех пор как случилось мне стать сиротою,
Отдали в ученье меня,
И вот пробавляюсь я хлебом с водою,
Не видя ни ночи, ни дня.
Хоть я и мала для нелегкого дела,
Но нету ничьей тут вины,
Не старою мама моя овдовела,
И с нею мы слишком бедны.
Сколь тяжкую мне бы ни дали работу,
Так не был бы долог мой труд,
Но нету у мамы муки на субботу,
И в долг нам муки не дают.
И к вечеру после тяжелой работы
Валюсь я в постель до утра,
Закрою глаза, а меня уже кто-то
«Вставай! — окликает, — Пора!»
Устала я, ноет тело мое,
Пропала я, плохо дело мое!
СОЛОВЕЙЧИК МАЛЕНЬКИЙ
Соловейчик маленький,///
Голосочек тоненький.
Вот и я чуть свет всегда встаю,
Только, жалко, песен не пою.
Сирота, что здесь я делать буду?
Где ни есть я, гонят отовсюду,
Я пойду по кладбищу блуждать,
Там покоятся отец и мать.
Но знакомых лиц я не приметил,
Ни отца, ни мамы не заметил.
А заметил ивушку зеленую,
Над могилой матушки склоненную.
Ивушка, склонись еще немного,
Размягчи ты землю, ради бога,
Чтобы мама из могилы встала,
Путь-дорогу сыну указала.
«Ой, сыночек, я сама готова
Встать, чтобы сказать тебе хоть слово,
Но беда: лежит тяжелый камень
Над моими белыми костями.»
«Что нам делать, мой побег-росточек,
Мой цветочек, сладкий мой сыночек,
В мире горя и беды довольно,
Все, что сыну горько, маме больно!»
В КРАЮ ГЛУХОМ ЗАТЕРЯНО
В краю глухом затеряно
На голой высоте
Молоденькое дерево,
Подобно сироте.
И солнце опаляет
Макушку с высоты,
И дождичек стекает,
Как слезы сироты.
Кто защитит несчастное
Ненастною порой?
Судьба его злосчастная
Сходна с моей судьбой.
У сироты ни спутника,
Ни брата нет с сестрой,
Иного нет заступника
От мачехи лихой.
Легко ей в дни осенние
Босым гонять меня,
Не ей пришлось в мучениях
На свет рожать меня.
Беда неодолимая
Витает надо мной:
В могиле мать родимая,
В тюрьме отец родной.

СЛУЖБУ СЛУЖИМ В ЦАРСКОЙ РАТИ РЕКРУТСКИЕ И СОЛДАТСКИЕ ПЕСНИ


* * *
Залиты слезами улицы в местечке,
Столько слез, что можно плавать словно в речке.
Забирают мальчиков — чье на нас проклятье? —
Берут без сочувствия, берут без понятья.
Мальчиков из школы вырывают силой,
В сапоги, в шинели обряжают силой.
Головой кивают старосты общины.
Нас не защищают мудрые раввины.
Богатей Раковер семь сынков имеет,
Все они здоровы, каждый сын — жиреет,
А у бедной Леи единственного сына
В списки те проклятые занесла община.
Бедняков в солдаты — нечем откупиться.
Бедняков в солдаты — не важные птицы.
Что же получается? Не годны в солдаты
Бугаи здоровые, чьи отцы богаты.
* * *
Я в доме соседа хотел схорониться,
Сказал мне хозяин: «Здесь быть не годится!»
Сказал мне хозяин, что сам он боится,
Сказал, что надежней всего — откупиться.
Но чтоб от солдатчины мне откупиться,
Должно хоть немного деньжонок водиться.
Когда ж откупиться никак невозможно,
Так в погребе спрячусь, местечко надежно.
И вот я спустился в тот погреб холодный,
Сижу я, дрожу, одинокий, голодный.
Проходят три ночи, проходят три дня,
Нет мочи, хозяин забыл про меня.
Забыли меня в этой смрадной темнице,
Никто не дает ни поесть, ни напиться.
Когда я зачахну, о господи боже,
Никто не узнает, никто не поможет.
Пусть будет что будет, спасения нет.
Из ямы холодной я вылез на свет.
«Почтенный хозяин, хозяюшка Роха,///
Вы что же, не знали, как было мне плохо?»
«Вы что же, совсем про меня позабыли,
Еды и воды мне три дня не носили?»
Увидела Роха, что стало со мною,
И хлеба достала, и кружку с водою.
Умыться иду перед скудной едою,
А мнится мне, будто приходят за мною.
Чтоб вытереть руки, тряпицу мне дали,
А мнится: мне руки цепями сковали.
К столу подошел я и начал молиться.
Да в двери, почудилось, кто-то стучится.
Поел и опять помолился я богу,
Да впрямь хапуны подступили к порогу.
«Я знаю, не в гости пришли вы, евреи, ///
Пришли вы за жизнью несчастной моею.»
«Что делать, мне нечем от вас откупиться.
И нету защиты, и некуда скрыться».
Худую мою одежонку сорвали,
Мне руки и ноги цепями сковали.
Как зверя, в телегу меня погрузили,
Под стражею в город меня проводили.
Несчастная мать побежала в общину,
Да только слезами поможет ли сыну?
Сказала старуха: «О господи боже,///
Единственный сын мой, кормилец, надежа!»
«Единственный сын мой, а в список проклятый
Его записали, как будто он пятый».
Угрюмо община трясла бородами:///
«Старуха, ты сына спасешь ли слезами!»
«Ты лучше молчи, не кричи ты покуда,
— Ты глупою речью не сделала б худа!»
ЛЕСТНИЦУ ПРИСТАВЛЮ К ЧЕРНОЙ ТУЧЕ
— Лестницу приставлю к черной туче,
Доберусь до бога самого
И скажу: «Любимого не мучай,
От солдатчины спаси его!»
— Лестницы не ставь ты к черной туче,
Господу не надо досаждать,
Ты сама подумай: разве лучше
Лезть на небо, чем солдата ждать!
— Милый, будет все, как пожелаешь,
Буду ждать и год я, и другой.
Но ты сам себе не представляешь,
Как несладко быть всю жизнь одной!
НЕТУ МНЕ СОЧУВСТВИЯ
Нету мне сочувствия, утешенья нет,
В воинском присутствии ждут тебя чуть свет.
Лучше пусть случится меньшее из зол,
Чтобы хоть по хворости ты не подошел!
Милый мой расстанется с молодой со мной,
И вдовой останусь я, не побыв женой.
То, что нам назначено, видно, не к добру.
Потому заплачу я завтра поутру.
С вами не случится пусть горя, что со мной,
Быть мне не девицею, не мужней женой.
Ты уходишь, милый мой, а придешь когда,
Буду ли красива я, буду ль молода?
Нету мне сочувствия, утешенья нет,
В воинском присутствии ждут тебя чуть свет.
Что мои моления, плакала я зря,
Нету мне спасения от батюшки-царя.
* * *
Наверху комиссия,
Нас ведут туда,
Дружно головами
Кивают господа.
В комнату приводят,
Ставят у стола.
«Ну ка раздевайся,
Парень, догола!»
Ой, мне горе, ой, беда,
Нет дороги никуда.
Стану я солдатом,
Мне спасенья нет,
В том я виноватый,
Что мне двадцать лет.
Мерят грудь и плечи
Всем парням подряд.
Откупиться нечем,
«Годен», — говорят.
В комнату другую
Вводят в тот же день.
«Вот штаны солдатские, —
Говорят, — надень!»
Ой, нам горе, ой, беда,
Нет дороги никуда.
Будем мы солдатами,
Нам спасенья нет.
В том мы виноватые,
Что нам по двадцать лет.
* * *
Ой, в присутствии топят печи,
Дым идет из высоких труб.
Ой, себя мне утешить нечем,
Потому что солдат мне люб.
Над присутствием все в тумане,
Горько катятся слезы из глаз.
Бьют часы моих тяжких страданий,
Что ни миг — то двенадцать раз.
Бьют и в доме часы двенадцать,
Спать пора в этот час ночной,
А глаза мои все слезятся,
Все мой рекрут передо мной.
Плачьте, птички, со мною вместе,
Не унять нам его тоску.
Все ж с какой-нибудь доброй вестью
К моему летите дружку.
Птички, птички, сделайте милость,
Полетите, дождавшись дня.
С той поры, как в него влюбилась,
Отвернулись все от меня.
Дождь идет и пройдет когда-то,
Может, высохнет в лужах вода.
Что же я полюбила солдата,
Погубила себя навсегда.
БАШМАКИ БЕЗ КАБЛУКОВ
Башмаки без каблуков
В моде, как когда-то,
Нынче в моде — женихов
Забирать в солдаты.
Забирают молодых,
Статных да пригожих,
Утешал меня жених, —
Дескать, бог поможет.
Бог помог, и милый мой
В дом свой воротился.
Но ко мне он ни ногой.
Может, ходит он к другой,
Может, загордился.
ПОГОДА СОВСЕМ ПЛОХА
Погода совсем плоха.
Гуляешь — и то не в охоту,
Служить моего жениха
Послали в девятую роту.
Пришел он, мой дорогой.
Там стали кричать, ругаться,
Он заскучал, и домой
Ему захотелось податься.
Вернулся мой дорогой,
Теперь ему прятаться нужно,
Теперь у меня он трефной,
Сбежал он от царской службы.
Все вроде сходило с рук,
Но как-то его, беднягу,
Выследил Полещук:
Показывай, мол, бумагу!
Нахмурился мой дорогой:
«Теперь пропаду я безвинно,
Ведь нету бумаги другой,
Кроме рубля с полтиной».
Бумагу взял Полещук
И, в шапку деньги ховая,
«Сиди, — сказал Полещук, —
А я тебя знать не знаю!»
Терплю я немало мук,
Спасая его, бедолагу.
Повадился к нам Полещук
Ходить, проверять бумагу.
* * *
И вам придется несладко сейчас,
Хоть ваши отцы богаты,
Теперь уже скоро потянут и вас,
И вы попадете в солдаты[1].
Пускай твой отец хоть богач, хоть купец,
Теперь без почтенья былого
Тебе придется несолоных щец
Хлебнуть из котла полкового.
Охотников лямку тянуть за вас
Теперь уже не найдется,
И плача слушать дурацкий приказ
Вам уж самим придется.
В домах богачей, как в дому бедняка,
Кто-то заплачет тоскливо.
Богач бедняка, как свояк свояка,
Поймет хоть во время призыва.
Не плакали вы о своих сыновьях.
Вы, богачи, откупались,
И в дни, когда плакали в наших домах,
В ваших домах смеялись.
Когда мы наших любимых сынков
Из дому провожали,
Когда их вели, как на бойню быков,
Вы этого не замечали.
Бог вас хранит от тюрьмы и сумы,
Но, хоть единое, все же
Горе, которое знали лишь мы,
И вам достанется тоже.
Сынки ваши сладкое вспомнят житье,
Когда без былого почтенья
Фельдфебель разбудит их криком «В ружье!»
И поведет на ученье.
Бог упаси, не стращаю я вас,
Но будьте немного потише.
Сами читайте — вот он, указ,
По милости царской вышел.
Не то что я радуюсь вашей беде,
Я вам не желаю несчастья.
Но общее горе всегда и везде
Людей утешает отчасти.
* * *
Старикам скажите, чтоб не ждали,
Что в казенном доме их сынков
С тощими невестами венчали.
Не спросив согласья женихов.
Нас в казарме окрутили ловко
С помощью казенного писца,
И жена по имени Винтовка
Путь со мной разделит до конца.
Я смирился со своей судьбою,
Делать нечего — что есть, то есть.
После свадьбы с молодой женою
Повезут меня куда, бог весть.
* * *
— Что вы делаете, братья?
Что вы делаете, братья?
— Службу служим в царской рати,
Службу служим в царской рати!
Наша кровь — царю водица,
А куда это годится?
— Трудно ли служить в пехоте,
Где, солдаты, вы живете?
— Мы живем в казарме, братья,
В каменной казарме, братья!
Здесь со стен течет водица,
Жизнь такая не годится.
— Ночью где вы спите, братья?
Вы на чем лежите, братья?
— На неструганых полатях!
На неструганых полатях!
Ни раздеться, ни укрыться.
Разве этак спать годится?
— Ну, а если в брюхе пусто?
Ну, а если в брюхе пусто?
— Хлеб едим да щи с капустой,
Черный хлеб да щи с капустой,
Хлеб да щи — одна водица!
Это, братья, не годится!
— Как несете службу, братья,
Как несете службу, братья?
— Офицеру — чистим платье,
Чистим сапоги и платье,
Чистим мы, а он бранится,
Эта жизнь куда годится?
ГОД ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
Год четырнадцатый, год проклятый,
Год четырнадцатый, год проклятый,
Запасных нас всех берут в солдаты, ой!
Мы пехота, мы идем в болота,
Мы пехота, мы идем в болота,
Рвется все кругом, а жить охота, ой!
Все гудит, гремит, а жить охота.
Все гудит, гремит, а жить охота.
Рядом справа умирает кто-то, ой!
Примет он последние мученья,
Примет он последнее мученье
И останется без погребенья, ой!
Из груди солдата кровь сочится.
Он лежит, из сердца кровь сочится.
Птица на лицо ему садится, ой!
Птица, птица, ты лети за горы,
Птица, птица, ты лети за горы.
Передай, что я вернусь не скоро, ой!
Птица, птица, прочь лети отсюда,
Птица, птица, прочь лети отсюда,
Матери скажи: я жив покуда, ой!
Ты не говори ей, что со мною.
Ты не говори ей, что со мною,
Ей бездетной быть, жене вдовою, ой!
Ты не говори, она заплачет.
Ты не говори, она заплачет.
Пусть соседи, как хотят, судачат, ой!
Говорят, увижусь я с женою
И увижусь с матерью родною,
Если камень потечет рекою, ой!
Вот уже течет поток кровавый,
Смешан камень и песок кровавый.
Но не возвращаюсь я со славой, ой!
Я без савана и без молитвы,
Я без савана и без молитвы
Буду гнить в земле на поле битвы, ой!
Не оплакан матерью родною.
Не оплакан молодой женою.
Пусть хоть ветер плачет надо мною, ой!
* * *
Как живу я, мама? Понемногу.
Вот я и письмо пишу домой.
Отняли мне руку, слава богу,
Я теперь почти совсем слепой.
Плачет милосердная сестрица,
И качает лекарь головой.
Что-то мне не спится, не лежится,
Что-то плачу я, едва живой.
Передать прошу такое слово
Я невесте дорогой моей:
Пусть меня забудет и другого
Жениха найдет, поздоровей.

ПОЙДЕМ, КРАСАВИЦА! ПЕСНИ ЛЮБВИ


* * *
— Милая и славная,
Хилая ты, слабая,
Ты себя погубишь, коль пойдешь со мной.
Что ты делать будешь в стороне чужой?
— Допоздна не спать я буду.
На людей стирать я буду,
Мне бы только быть с тобою,
Мне бы рядом жить с тобою!
— Милая и славная,
Хилая ты, слабая,
Ты себя погубишь, коль пойдешь со мной.
Где стирать ты будешь в стороне чужой?
— Воду пусть таскать придется
Из реки или колодца.
Мне бы только быть с тобою,
Мне бы рядом жить с тобою!
— Милая и славная,
Хилая ты, слабая.
Ты себя погубишь, негде будет жить.
Да и где бельишко будешь ты сушить?
— Хоть последнюю обновку
Я продам, куплю веревку.
Мне бы только быть с тобою.
Мне бы рядом жить с тобою.
— Милая и славная,
Хилая ты, слабая,
Ты себя погубишь, коль пойдешь со мной.
Чем кормиться будешь в стороне чужой?
— Буду есть и пить не вволю,
Черствый хлеб посыплю солью,
Мне бы только быть с тобою,
Мне бы рядом жить с тобою!
— Милая и славная,
Хилая ты, слабая,
Ты себя погубишь, коль пойдешь со мной.
Спать на чем ты будешь в стороне чужой?
— Я согласна спать не в доме,
В поле, на гнилой соломе,
Мне бы только быть с тобою,
Мне бы рядом жить с тобою!
— Милая и славная.
Хилая ты, слабая,
Чем лицо умоешь, коль пойдешь со мной?
Чем себя укроешь в стороне чужой?
— Горькой я слезой умоюсь,
Божьего росой накроюсь,
Мне бы только быть с тобою,
Мне бы рядом жить с тобою!
ФАРТУК
Пшеницы в полях уродилось немало,
А Ривка свой фартук уже потеряла,
А Янкель нашел этот фартук в пшенице,
Они потому и должны пожениться.
Сидит перед зеркалом статная Рива
И косы свои заплетает,
К ней Янкель подходит, ей сзади шутливо
Руками глаза закрывает.
Не только соседям, но всем уж известно,
Что свадьба их не за горами.
Что Янкель и Ривка — жених и невеста,
Они не скрывают и сами.
Родня приготовит закуски немало,
Польются наливка и водка.
Ведь Ривка свой фартук уже потеряла,
А Янкелю фартук — находка.
По что ж это, Янкель гуляет с другой
И к Ривке несчастной теперь ни ногой.
Ой, Янкелю к Ривке ходить не пристало,
Ведь Ривка свой фартук уже потеряла.
Так что же ей делать, о господи боже,
Ведь Ривка еще молода и пригожа!
Ей выпало горе с девических лет —
За бедною Ривкой приданого нет.
И где же она новый фартук возьмет,
И где потеряет, и кто подберет?
ДВЕРЬ ОТКРОЙ МНЕ, БРЕЙНДЕЛЕ!
— Кто это стучится в дверь?
— Это я — твой Береле!
— Что ты, милый, ночь теперь!
— Дверь открой мне, Брейнделе!
— Спит отец мой, бог с тобой.
Не одна я, Береле!
— Ты не бойся, дверь открой,
Дорогая Брейнделе!
— Не могу, проснется мать,
Я ведь знаю, Береле!
— Я всего минут на пять,
Дорогая Брейнделе!
— Брат со сна бывает злым,
Бойся мести, Береле!
— Отвори — и посидим
Честь по чести, Брейнделе!
— Что ты, я сестры боюсь,
Не открою, Береле!
— Я неслышно проберусь
За тобою, Брейнделе!
Я ГОВОРИЛА
Я говорила тому, кто мне мил,
Чтобы с другою гулять не ходил.
Если уж ходит, пусть ходит с одной,
Если со мною, так только со мной.
Где эта улочка, где этот дом,
Где этот мальчик, что был мне знаком?
Нету той улочки, дома того,
Мальчика нету и нет никого.
Бедные девочки, в чем наше зло?
Взгляд да улыбка, а там и пошло.
Хоть мы умны, но, по малости лет.
Милый поманит — и разума нет.
РАЗМЕНЯЙТЕ ЧЕТВЕРТНУЮ
Разбейте четвертную мне
И дайте медяками,
Я музыкантам заплачу,
Я слушать музыку хочу
И топать каблуками.
Возьмите четвертной билет
И дайте мне рублями,
Я музыкантам заплачу,
Я слушать музыку хочу,
Что б ни случилось с нами!
Разбейте четвертную мне,
На трешки разменяйте,
Я слушать музыку хочу,
Я музыкантам заплачу.
Усерднее играйте!
Возьмите четвертной билет,
А мне пятерки дайте,
Я слушать музыку хочу,
Я музыкантам заплачу,
Играйте, не смолкайте!
Разбейте четвертной билет.
Пожертвую десяткой,
Я музыкантам заплачу,
Я слушать музыку хочу
И слезы лить украдкой.
Разбейте четвертной билет
На звонкие десятки.
Я жениха завлечь хочу.
Я музыкантам заплачу,
И будет все в порядке.
ДВОЙРЕЛЕ И ВЕЛВЕЛЕ
Вот что в Белостоке приключилось.
Выслушайте, люди, право слово.
Очень сильно Двойреле влюбилась
В Велвеле — красавца молодого.
— Ты меня возьмешь ли в жены, Велвеле?
Если не возьмешь — так я пропала!
— Как же взять могу тебя я, Двойреле,
Если ты себя не соблюдала!
— Ты меня возьмешь ли в жены, Велвеле?
Если не возьмешь — так отравлюсь я!
— Бог с тобою, дорогая Двойреле,
Как на дочке бедняка женюсь я?
В полночь привезли ее в больницу,
Что теперь, о боже, будет с нею?
Перед окнами народ толпится,
Смотрят, как лицо ее чернеет.
Утром прибежал в больницу Велвеле,
Посмотрел и понял — плохо дело.
— Ты скажи мне, дорогая Двойреле,
Отчего лицом ты почернела?
Из больницы вышел бледный Велвеле.
Друга повстречать ему случилось.
— Что это с тобою, бедный Велвеле,
Что ты плачешь так, скажи на милость?
— Как не плакать, — отвечает Велвеле, —
Умирает милая в больнице,
Скажут люди, что убил и Двойреле.
Если с Двойреле беда случится!
В нашей речке утопился Велвеле,
Плавает теперь он там, где рыбы,
И все время плачет: «Где ты, Двойреле,
Быть с тобой мы счастливы могли бы!»
ПОЙДЕМ, КРАСАВИЦА!
— Пойдем, красавица, скорей,
В саду поспели груши!
— Нет, я боюсь чужих парней,
Ты честь мою порушишь!
— Пойдем, красавица, пойдем,
Там яблоки в садочке!
— Негоже с парнем быть вдвоем
Мне, маменькиной дочке!
— Бежим скорей на огород,
Там красная морковка!
— Нет, парень, дело не пойдет,
Хоть говоришь ты ловко!
ВЕТЕР НАД МОРЕМ
Ой, ветер веет над морем.
Над морем,
А волн не видно,
В тебя влюбилась на горе,
Признаться стыдно.
Ты, милый, кораблик строил,
Строил
Кораблик нескладно,
Ты был любви недостоин.
Вот что досадно!
Разбойник нож свой железный
Вонзает
В спины людей.
Ты резал меня, не дорезал.
Разбойник и тот добрей!
Ой, ветер веет над морем,
Над морем,
А волн не видно.
В тебя влюбилась на горе,
Признаться стыдно.
* * *
Я вышла на крылечко,
Чтоб стало веселей.
Я вышла на крылечко,
Чтоб стало веселей.
Вдруг прилетела птичка
И села меж ветвей,
И мне кивнула птичка
Головкою своей.
Взлетела ловко птичка,
Кивнула на крыльцо,
Своей головкой птичка
Кивнула на крыльцо.
И мне плутовка птичка
Метнула письмецо.
Я до последней строчки
Письмо прочла к слезах.
Я до последней строчки
Письмо прочла в слезах.
Прочла письмо до точки —
Мой миленький зачах.
Подруги, ведь бывало,
Несчастье жгло и вас.
Бывало, слез немало
Текло из ваших глаз.
О том, что мне послала
Судьба в недобрый час.
О том, что я узнала,
Поплачьте и сейчас.
ГОДЫ ПРОХОДЯТ, ГОДЫ УХОДЯТ
Годы проходят, годы уходят,
Сходит и наша любовь на нет.
В первый раз за многие годы
Ты уезжаешь завтра чуть свет.
Если решил уезжать, так прощайся,
Скитайся, иди не зная куда,
Ты возвращайся иль не возвращайся.
Только меня не забудь никогда!
Если ж, по свету кочуя где-то,
Забудешь меня, другую найдешь.
Судьба покарает тебя за это.
Она не прощает измену и ложь.
БЫВАЛО, ХОДИЛИ МЫ…
Бывало, ходили мы целыми днями,
И молнии небо метали над нами.
Кого-то на счастье они миновали,
А мне эти молнии в сердце попали.
Ой, мамочка, мама, была ты права,
Были твои золотыми слова.
Доченька, дочка твоя непослушная,
Плачу теперь, никому я не нужная.
Мне подарил он кольцо золотое.
Одно говорил он — думал другое.
То, что по глупости днем мне казалось,
Темною ночью потом оказалось.
Милый надел, чтобы стала добрее,
Белое мне ожерелье на шею.
Но оказалось, когда рассвело,
Черным все то, что казалось бело.
Мамочка, с телом прощается дух,
Доктора мне приведи или двух.
Но от болезней все их лекарства,
Не от любви и не от коварства.
* * *
Мне слушать бы, что мама говорила.
Вовек бы я с тобою не ходила,
А я не слушала, тебя любила
И жизнь свою несчастную сгубила.
Ту пятницу я помню, как сейчас,
Когда мы повстречались в первый раз.
Зачем трубишь ты городу всему:
«Гулять — гуляю, в жены не возьму!»
Больная пролежала я в постели.
Пришел ли ты хоть раз за три недели?
Меня в свободный час ты навестил ли?
Что у меня болит, хоть раз спросил ли?
Как будто бондарь бочку обручами,
Беда сжимает сердце мне ночами.
Ужель была во всем моя вина
И никому я верить не должна?
ЧАСЫ ПРОБИЛИ ЧАС
Часы пробили раз.
Часы пробили час.
От горя мне теперь спастись едва ли.
Спокойной ночи вам,
Спокойной ночи вам,
И дай бог вам вовек не знать моей печали.
Часы пробили два,
И я едва жива,
Ой, горе мне, ой, горе, я пропала!
Спокойной ночи вам,
Спокойной ночи вам,
Дай бог вам не узнать того, что я узнала.
Часы пробили три,
Недолго до зари,
Ой, горе, горе мне, зачем я полюбила?
Спокойной ночи вам,
Спокойной ночи вам,
Ведь это же не вы, а я себя сгубила.
Часы четыре бьют,
Людской и божий суд
Не страшен мне теперь, и я прощаюсь с вами.
Спокойной ночи вам,
Спокойной ночи вам,
Мне скоро на столе лежать к дверям ногами.
БЫЛИ Б КРЫЛЬЯ У МЕНЯ
Были б крылья у меня,
Я б к тебе помчалась.
Цепь была бы у меня,
К тебе приковалась.
Тополь, тополь за рекой,
За рекой маячит,
За рекой мой дорогой
Вдаль глядит и плачет.
Что нам плакать, все равно
Горю не поможем.
Если все черным-черно.
Что мы сделать можем?
НАМИЛОВАЛИСЬ, НАЦЕЛОВАЛИСЬ
Намиловались, нацеловались,
Пока по улице шли на вокзал.
А расстались, вагоны умчались,
И сгинул милый, будто пропал.
В озере, мама, плавают утки,
Нырнут и выплывут снова на свет,
Милый приехал бы хоть на сутки
Или хотя бы прислал мне привет.
Где-то в овраге ходят медведи,
Как ты хочешь, так и живи,
Если милый мой не приедет,
Значит, нет на свете любви.
ВСЕХ ТЫ КРАШЕ И СТРОЙНЕЙ
Всех ты краше и стройней,
Ждать тебя я буду,
Обними меня скорей.
Мы одни покуда!
По воде ты поплывешь —
Выплывешь, сумеешь,
И в огонь ты попадешь —
Тоже уцелеешь.
Если ж в дальней стороне
Встретишься с другой,
Может, будешь верен мне,
Только мне одной.
Я САМА НЕ ЗНАЮ
Я стала бледной и больной,
Хожу я как шальная,
Все спрашивают, что со мной,
А я сама не знаю.
Чтоб милого спасти от зла,
Куда пойти должна я?
Все сделала бы, что могла,
Что делать, я не знаю.
Я не такая, как была,
Теперь совсем иная,
Что надо, все бы отдала,
Но что отдать — не знаю.
Передо мною свет дневной
Померк, и я стенаю.
Пусть милый знает, что со мной,
А я сама не знаю.
* * *
Он с прутиком в руке сюда
Приводит мне на горе,
Потом с другою — вот беда!
Идет, меня позоря.
Ко мне приходит он порой,
Подарками смущает,
А от меня идет к другой —
На танцы приглашает.
Приходит он ко мне сюда,
И речь как речка льется,
Потом идет бог весть куда
И надо мной смеется.
О прежней суженой своей
Он сплетни мне приносит,
А пред соперницей моей
Потом меня поносит.
class="stanza">
Ходи, люби, любовь не грех,
Дай бог тебе здоровья.
Но лишь кого-то, а не всех
Дари своей любовью.
Люби одну, ходи с одной,
Я тоже молодая.
И если ходишь ты со мной,
Зачем тебе другая?
* * *
Гулять мы, бывало, с тобою ходили.
И ты меня за руку брал,
Ты за руку брал, целовал меня, милый.
Слезами меня обливал.
Так что же теперь ты, мой милый, мой сладкий,
Со много ходить перестал?
Иль, может быть, кто-то чего-то украдкой
Тебе про меня нашептал?
На Малой Базарной гадалка сказала,
Когда мою руку взяла:
«Того не вернешь ты, кого потеряла,
Кого удержать не смогла!»
* * *
Господи, любовь мне сердце жжет,
Нет ни на минуту мне покоя,
Может статься, тот меня поймет,
Кто когда-то сам узнал такое.
Жизнь свою кляну я с юных лет,
Кто укажет: что мне делать, бедной?
Лучше б я не родилась на свет,
Чем любить любовью безответной.
Ну а ты получишь все сполна
За мои страданья; если даже
Бог тебя при жизни не накажет,
То потом накажет сатана.
* * *
На улице туман и мгла,
А в доме разве лучше?
Вся молодость моя была
Чернее черной тучи.
И день, когда я родилась,
Сплошная мгла застлала,
Но все же раз блеснул алмаз,
И тот я потеряла.
И хоть алмаз бесценный мой
За дальними горами,
Он все ж норой во мгле ночной
Сверкает пред глазами.
На улице сплошная мгла,
Все в тучах, — эка жалость! —
Его любовь ко мне — прошла,
Моя к нему — осталась.
Пусть жизнь не будет хороша
У тех, что ухмылялись,
Когда, как тело и душа,
Мы с милым разлучались.
Я плакала, ждала его,
К земле, как ветка, гнулась.
Любила я и оттого
Так просто обманулась.
В кульке печенье и миндаль
Он приносил, бывало,
Была любовь, пришла печаль,
Ой, если бы я знала!
* * *
В день проклятый мать меня рожала,
Не было б вовек такого дня,
Лучше в детстве мать бы потеряла,
Чтобы не найти потом меня.
Жжет меня любовь, она, как пламя,
Разгорелась в сердце у меня,
И моими горькими слезами
Не залить мне этого огня.
Броситься бы девочкой мне в воду
Или от рожденья быть слепой,
Чтоб моим глазам не видеть сроду,
Как идет с другою милый мой.
— Милая, люби меня, как брата,
И любовь, и горе — все пройдет.
Вышло так, невесту я просватал,
Кто-то, может, и тебя возьмет.
— Пусть меня засватает могила,
Потому что жить я не хочу.
В день веселья твоего, мой милый,
Помолившись, дух я испущу.
Милый мой, дай бог тебе удачи,
Позабудь меня и не грусти.
Но за мной в день погребенья, плача,
Ты пройди хотя бы полпути.
ТРУДНО ЛЬ ЗЕМЛЮ БОРОНИТЬ?
Трудно ль землю боронить,
Сеять трудно ли пшеницу?
Трудно ль дуру соблазнить,
Обещать, да не жениться?
Видно, дурой я была.
Слушала тебя с охотой,
С твердого пути сошла,
Угодила я в болото.
Чем в болоте пропадать,
Ждать и слезы лить в печали,
Я пойду тебя искать,
Да найду тебя едва ли.
Я в далекий путь пущусь,
А пути не одолею,
Так в колодце утоплюсь.
Камень привяжу на шею.
На цепочке золотой
Я часы тебе купила,
Вынимая их порой,
Вспомнишь ли меня, мой милый?
Не расстанься мы с тобой,
Все бы вышло по-иному…
А разлучник наш с сумой
Ходит пусть от дома к дому.
* * *
Бумага бела, да не белы чернила.
Сама ты мила, да житье мне постыло,
Не мне тебя сватать, не мне тебя брать,
Желанные губы не мне целовать.
На свадьбу чужую гляжу я в окно,
Красива невеста, красавиц полно.
Красивы девицы на свадьбе чужой,
И все ж ни одна не сравнится с тобой.
Горят твои щеки, и голос хорош,
А что на душе, то не сразу поймешь.
Горит мое сердце нещадным огнем,
А теплится ль что-нибудь в сердце твоем?
О господи боже, меня не суди,
За то, что люблю я, карать погоди.
Я — тополь зеленый, не дай мне упасть,
Не дай мне засохнуть, не дай мне опасть.
Ты, господи, счастье не равно даешь,
Кому на червонец, кому ни на грош.
А мне бы лачугу с травою и садом,
Да хлеба с водою, да милую рядом.
ЛЮБИЛ Я ДЕВУШКУ
Любил я девушку, любил, любил,
Любил я девушку, за ней ходил.
Судьба назначила нам испытанье:
Уехал, помахал ей па прощанье.
Что же я сделал, ведь она, бедняжка,
Со мной в разлуке заболела тяжко.
Я в городе далеком нынче летом
Письмо но почте получил об этом.
Я сам не свой помчался в край родимый,
Едва живой пришел к своей любимой.
Она мне прошептала: «Здравствуй, милый,
Надежды мало, ждет меня могила!..»
Я стал кричать: «Скорей гасите свечи.
Уже дышать моей любимой нечем!»
И тихо тронул лоб ее горячий,
А сам без сил стою и горько плачу.
Я ничего не помнил в час прощанья,
Лишь помню, что не смог сдержать рыданья.
И над холмом, над свежею могилой
«Мы скоро встретимся», — сказал я милой.
Без милой и двух дней я не прожил,
Я сил лишился, дух я испустил.
И люди даже верить не хотели:
«Подумать, оба на одной неделе!»
Чернеют рядом свежие холмы,
Скорбеть не надо: неразлучны мы.
Ведь над холмами нашими, над нами
Два дерева растут, сплетясь ветвями.
* * *
С тех пор как я влюбился.
Совсем лишился сна,
Покоя я лишился,
А в чем я провинился,
Тяжка ль моя вина?
Мне предлагают сваты
Красавиц молодых,
Богатых, небогатых,
Но мне нужна одна ты.
Не надо мне других.
А если ты откажешь,
Мне злое слово скажешь,
Умру я молодой,
Но как смогу в бессилье
Лежать в сырой могиле.
Когда с тобой другой?
Пусть бог меня накажет
Любой иной бедой,
Тюрьмой или даже
Болезнью иль сумой.
Пусть только не накажет
Разлукой с тобой.
В МОЛОДОМ ЛЕСОЧКЕ
В молодом лесочке
Деревца, кусточки —
Все весной цветет.
Молодой портняжка,
Мучусь я, бедняжка,
Боль мне сердце жжет.
В молодом лесочке
На ветвях листочки,
Птичка меж ветвей.
А меня украдкой
Тянет к сладкой, сладкой
Дорогой моей.
Молодой портняжка.
Как живу я тяжко.
Свет померк дневной.
У соседки Иты
Двери в дом закрыты
Только предо мной.
ДОЖДИ ИДУТ УНЫЛЫЕ
Дожди идут унылые,
На улице — тоска.
Сладка была мне милая,
Любовь была горька.
Была любовь с горчинкою,
А все-таки была,
Любовь была с кислинкою,
Но и она прошла.
Прошла любовь украдкою.
Я упустил свой час.
Была любовь не сладкою,
А слаще ль мне сейчас?
Я к милой возвратился бы,
Да нет дороги к ней,
Я, может, повинился бы,
Беда — стыжусь людей.
Не знали мы заранее,
Что впереди нас ждет.
Печально расставание,
Как смерть, что к нам идет.
Прощай, моя сердечная,
Дорога далека,
Любовь бывает вечная,
А наша — коротка!
* * *
К речке я с ведром бегу,
Чтоб зачерпнуть водицы,
Там стоит на берегу
Красивая девица.
— Можешь зверя ты поймать, —
Мне говорит девица,—
Научить его читать
Иль листать страницы?
— Можно зверя научить,
Чтоб листал страницы,
А сможешь ты детей родить,
Оставшись девицей?
— Что ж, рожу, как ты велишь,
Дети будут с нами,
Если люльки смастеришь
Голыми руками.
— Семь кроваток для детей
Руками сделать можно,
Ты же семь рубах мне сшей
Без ниток и без ножниц!
— Все исполню, бог с тобой,
Стану я стараться,
Ты же лестницу построй,
Чтоб до небес добраться!
— Можно лестницу возвесть,
В небеса взойдешь ты,
Если звезды все, что есть,
На пальцах перечтешь ты.
— Звезды в небе мы сочтем, —
Говорит девица, —
Чтобы нам с тобой потом
Взять да пожениться!
* * *
— Эй, красавица, эй, молодайка,
Вот тебе загадка — отгадай-ка!
Ты скажи, что выше крыши,
Кто, скажи, проворней мыши?
— Глуп ты, парень, был бы чуть умнее,
Задал бы загадку потруднее.
Дым над крышей выше крыши,
Серый кот проворней мыши.
— Эй, красавица, эй, молодайка,
Вот еще загадка — отгадай-ка!
Желчь горька, а что еще горчей,
Что бездонней всех земных морей?
— Глуп ты, парень, был бы чуть умнее,
Задал бы загадку потруднее.
Желчь горька, но горше смерть родных,
Память глубже всех морей земных.
— Эй, красавица, эй. молодайка.
Вот еще загадка — отгадай-ка:
Где король, что властью не гордится?
Без песчинок где она, водица?
— Глуп ты, парень, был бы чуть умнее
Задал бы загадку потруднее.
Нечем карточному королю гордиться.
Без песчинок лишь в глазу водица.
— Эй, красавица, эй, молодайка,
Вот тебе загадка, отгадай-ка:
Что это за мельник без занятья,
Что это за нож без рукояти?
— Глуп ты, парень, был бы чуть умнее
Задал бы загадку потруднее.
Мельник-погорелец без занятья,
Ножик сломанный — без рукояти.

ВИДАНО ЛЬ ТАКОЕ? ШУТОЧНЫЕ ПЕСНИ


Я ВАС УЗНАЛ
— Ай-ай-ай-ай,
Нижайший вам поклон,
Я вас узнал, вы — здешний смологон.
— Ой-ой-ой-ой,
Но я — не смологон,
И все мы испокон
Не этим занимались.
Покойный мой отец
И дед мой, наконец,
Смолой не пробавлялись,
Вы просто обознались!
— Ай-ай-ай-ай,
Поклон вам, как живете?
Я вас узнал — вы здесь веревки вьете!
— Ой-ой-ой-ой,
Веревок я не вью,
Взять нашу всю семью,
Так, может, мы сто лет
Пенькой не занимались.
И мой отец, и дед
Не этим пробавлялись,
Вы просто обознались.
— Ай-ай-ай-ай,
Я путал до сих пор,
Теперь я вас узнал: вы — здешний вор!
— Ой-ой-ой-ой,
Мне горе и позор!
Я, право же, не вор,
Не этим промышляли
Мой дед, и мой отец,
И прадед, наконец.
Вовек не воровали,
Меня вы не узнали.
— Ай-ай-ай-ай,
Я виноват премного.
Теперь я вас узнал, простите, ради бога,
Вы кантор наш, вот ваша синагога.
— Ой-ой-ой-ой,
Ой, вы не обознались,
Я — кантор много лет,
И мой отец и дед
Лишь этим занимались.
Но как вы догадались?
КАК ЦАРЬ ВКУШАЮТ ЧАЙ
— Господа, господа, мудрейшие на свете
Я вопрос вам задам, а вы мне ответьте!
Как чаек вкушают царь,
Всемогущий государь?
— Если царь захочут чаю.
То прислуга, сбившись с ног,
В глыбу сахара вливает
С пудом чая кипяток.
Там, где глыба сверху тает.
Ложкой золотой мешают.
Получается чаек.
Так чаевничают царь,
Всемогущий государь.
— Господа, господа, мудрейшие на свете
Я вопрос вам задам, а вы мне ответьте!
Как едят картошку царь,
Всемогущий государь?
— Царь картошку так вкушают:
Степу масла воздвигают,
Выступает рать вперед.
Пушку заряжают
И сквозь масло в царский рот
Картошкою стреляют.
Так едят картошку царь,
Всемогущий государь.
— Господа, господа, мудрейшие на свете,
Я вопрос вам задам, а вы мне ответьте!
Как вкушают мед наш царь.
Всемогущий государь?
— Так обычно мед вкушают
Государь великий:
В залу улей доставляют
И пчелу на нос сажают
Грозному владыке.
А с пчелы стекает мед,
Попадает в царский рот.
Вот как мед вкушают царь,
Всемогущий государь!
Господа, господа, мудрейшие на свете,
Я вопрос вам задам, можете — ответьте:
Как, скажите, спят наш царь,
Всемогущий государь?
Для царя, для властелина
Тащат в комнаты перины,
И стоят солдаты в ряд,
Вверх палят, на всех кричат:
«Тише, мать вас, перемать,
Царь изволят почивать!»
Так и почивают царь,
Всемогущий государь.
ФЕЙГЕЛЕ
Когда стала Фейгеле замуж собираться.
Начали над Фейгеле люди потешаться.
Дескать, не умеет делать наша Фейга
Ни субботний кугель, ни пятничный тейгахц.
Людям интересно, людям делать нечего,
И с утра воскресного до пятничного вечера
Бедная стояла у плиты невеста,
Лапшу нарезала и месила тесто,
Жарила и парила, пекла наша Фейга
И субботний кугель, и пятничный тейгахц.
Семья собиралась, шуточное ль дело!
Но, как оказалось, в печке все сгорело.
Оставила в печке, задумавшись, Фейга
И субботний кугель, и пятничный тейгахц.
ВАРЕНИЧКИ
Люди, где мне доску взять.
Чтобы тесто раскатать
И сварить варенички?
Без мучнинки, без дрожжинки,
Без сластинки и солинки,
Без единой творожники
Иль какой другой начинки
Как сварить варенички, вкусные варенички?
Где найти мне нож и место,
Чтоб скорей нарезать тесто
И сварить варенички?
Без мучнинки, без дрожжинки.
Без сластинки и солинки,
Без единой творожники,
Иль какой другой начинки
Как сварить варенички, вкусные варенички?
Где мне, люди, взять горшок.
Чтобы за короткий срок
В нем сварить варенички?
Без мучнинки, без дрожжинки,
Без сластинки и солинки.
Без единой творожники.
Иль какой другой начинки
Как сварить варенички, вкусные варенички?
Где найти бы ухажёра,
Чтоб не слышать мне укора
За мои варенички?
Без мучнинки, без дрожжинки,
Без сластинки и солинки,
Без единой творожники
Иль какой другой начинки
Вкусные варенички, вкусные варенички!
ИЦИК ЖЕНИТСЯ
Тихо женщина стучится
В дверь соседскую чуть свет:
— Правда ль, что решил жениться
Сын мой младший, сын мой Ицик?
— Правда! — говорит сосед.
Мать не верит и стучится
И к другим соседям в дверь:
— Правда ль, что решил жениться
Мой сынок, послушный Ицик?
— Правда, ты уж нам поверь!
Мать стучится, хоть боится,
К ребе старому в окно:
— Правда ль, что решил жениться
Мой сынок, мой милый Ицик?
— Да женился он давно!
ПЕСНЯ О КАНТОРЕ
К нам кантор проявил почтенье,
Поклон ему земной.
И собралась вся знать селенья,
Не кто-нибудь иной,
А чеботарь — ценитель пенья,
Извозчик и портной.
Сапожник в пенье понимает,
Сапожник головой кивает:
«Ой, что за голосок,
Как будто дратву продевает
Наш кантор сквозь сапог!»
От счастья и портняжка тает:
«Такого чуда не бывает,
Поет наш кантор так,
Как будто бы кроит, латает
Субботний лапсердак!»
Извозчик слезы утирает:
«Ой, кантор, всех нас ублажает
Ой, радует людей.
Поет, как будто погоняет
Хороших лошадей!»
ОЙ, В ОДЕССЕ
Ой, в Одессе, я в Одессе
Пришел на Молдаванку,
Пригласил на полонез я
Одну шарлатанку.
Ой, Одесса, милый край,
Ой, цай-церидерай!
Пойдем, милая, со мной
По улице городской! Ой, ой, ой!
Ой, Одесса, ой, Одесса,
Здесь, на Молдаванке,
Я пропал от интереса
К одной шарлатанке.
* * *
Мной такое размышленье
Овладело в воскресенье:
В понедельник соберусь я,
А во вторник в путь пущусь я
Или лучше я поеду
В среду!
Нет, в четверг потороплюсь
Или пятницы дождусь.
Но за пятницей — суббота,
Ехать грех и неохота.
ЧТО ЗАЖУРИЛСЯ, НАХИМКЕ?
— Что зажурился, Нахимке, что ходишь сам не свой?
— Я полюбил красавицу, отец мой дорогой!
— Есть ли за ней приданое, богатство, дом большой?
— За нею нет приданого, отец мой дорогой!
— Не дам благословения тебе, сыночек мой!
— А мы без разрешения, родитель дорогой!
— Тогда я на венчание к вам не приду, сынок!
— Тогда на обрезание ты явишься, даст бог!
— Когда же свадьба ваша, скажи, сынок родной?
— Я внука за тобой пришлю, родитель мой!
ДЕРЖИТЕ ВОРА!
Ловите же, хватайте,
Держите, не пускайте,
Вяжите и — в подвал,
Чтобы впредь не воровал!
Грабитель, все украл он,
Мой дом обворовал он.
Все семь моих рубашек грабитель утащил.
Три латаных и старых,
Две рваных, две линялых.
Ловите же, хватайте,
Держите, не пускайте,
Меня он разорил, по миру пустил!
Ловите же, хватайте,
Держите, не пускайте,
Вяжите и — в подвал,
Чтоб впредь не воровал!
Грабитель, все украл он,
Мой дом обворовал он,
Все семь моих подсвечников грабитель утащил
Два сломанных, два ржавых,
Три вовсе без подставок,
Ловите же, хватайте,
Вяжите, не пускайте,
— Меня он разорил, по миру пустил!
ЭЙ, ДЕДУШКА ЛЮБЕЗНЫЙ!
— Эй, дедушка любезный,
Хоть ты озяб, болезный,
Что на печи лежать!
Вот шапка меховая,
Совсем недорогая,
Могу тебе продать!
— Куда уж там, сыночек,
Я старый, хворый очень,
Мне ль шапку покупать!
— Эй, дедушка любезный,
Хоть ты озяб, болезный,
Что на печи лежать!
Вот меховая шуба,
Недорогая шуба,
Могу тебе продать!
— Куда уж там, сыночек,
Я старый, хворый очень,
Мне ль шубу торговать?
— Эй, дедушка любезный,
Хоть ты озяб, болезный,
Спускайся, старина!
Красивая девица,
Ты можешь подивиться.
Бери, когда нужна!
— Спасибочко, сыночек,
Я стар, но, между прочим,
Где, говоришь, она?
* * *
Я еду на старой телеге своей,
Везет ее пара коней,
А вьюга метет все сильней и сильней,
И нам все трудней и трудной.
Эй, вперед, мои лошадки,
Может, будет все в порядке,
Мы попьем и поедим,
Седоков моих везите,
Их, пузатых, растрясите,
Чтобы пусто было им!
Один мой седок говорит: «Побыстрей
Гони, тороплюсь я домой!»
Другой меня просит: «Потише, ой-вей,
Ты мой растрясешь геморрой!»
Эй, вперед, мои лошадки,
Были б седоки в порядке,
И в порядке будем мы,
А о чьем-то геморрое
Даже говорить не стоит.
Нам добраться б до корчмы!
А вот и корчма, вот ворота и вход.
Шепнул корчмарю я словцо.
Он пот утирает, за стойку встает
И нам наливает винцо.
Ой, корчмарь, на деньги падкий,
Может, будет все в порядке,
Долгих лет вам, господин,
Вы налейте, не жалея,
Мне стаканчик пополнее,
А потом еще один!
Корчмарь мне стаканчик налил пополней,
А после налил мне другой,
Я пропил телегу и пропил коней,
С кнутом возвращаюсь домой.
Эй, жена моя, хозяйка,
Мужа пьяного встречай-ка
И при этом тихо, ша!
Бог даст день и даст работу,
А пока у нас в субботу
Денег ни гроша!
ПАЛЬТО ИЗ СУКНА ДОРОГОГО
Есть у меня пальто, оно из сукна дорогого,
А если честно сказать, нет пальто никакого,
И все-таки я решил: потрудиться денек.
Из своего пальтеца сделаю пиджачок.
Теперь у меня пиджачок, он из сукна дорогого,
А если честно сказать, нет пиджака никакого.
Но я, подумав, решил: встану-ка я чуть свет,
Из пиджака сошью новый себе жилет.
Теперь у меня жилет, он из сукна дорогого,
А если честно сказать, жилета нет никакого.
Но все-таки я решил: встану-ка спозаранку,
Чтобы жилет перешить на шапку-ушанку.
Шапка теперь у меня, она из сукна дорогого,
А если честно сказать, нету добра никакого.
И все-таки я — это я, все я на свете умею,
Выйдет из шапки платок, им повяжу я шею.
Теперь у меня платок, он из сукна дорогого,
А если честно сказать, нету платка никакого.
Но все-таки я решил, что из платка своего.
Изо всего, что есть, сделаю — ничего.
Теперь у меня ничего есть из сукна дорогого,
А честно сказать, так нет ничего никакого.
Но вот раскинул умом, все я перекроил,
Из этого ничего песенку сочинил.
МОГУ Я НАРЯДИТЬСЯ
Могу я нарядиться в свой новенький пиджак,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля,
Но мне он не годится, не лезет он никак.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля!
Надо мне решиться пиджак перекроить,
Чтобы нарядиться, сюртук я должен сшить!
Могу я нарядиться в свой новый сюртучок,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля.
Но он мне не годится — не лезет, видит бог.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля.
Должен я решиться сюртук перекроить,
Чтобы нарядиться, штаны мне надо сшить.
Я буду наряжаться, надену я штаны,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля,
Штаны мне не годятся: узки они, длинны.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля.
Должен я решиться, штаны перекрою.
Чтобы нарядиться, камзол себе сошью!
Могу я нарядиться, надену я камзол,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля.
Камзол мне не годится, и вновь я бос и гол.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля!
Должен я решиться, камзол перекроить,
Чтобы нарядиться, жилетку надо сшить.
Могу я нарядиться, могу надеть жилет.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля.
Жилет мне не годится: мал и застежек нет.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля, ой, тра-ля-ля-ля.
Мне решиться надо жилет перекроить:
Из его подклада добротный саван сшить.
ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ СИЖУ?
— Почему я здесь сижу,
Почему я здесь сижу,
Вы знаете едва ли, знаете едва ли.
Я об этом вам скажу,
Я сейчас вам расскажу,
Чтобы вы узнали, чтобы вы узнали,
— Ой, скорее расскажите,
Глупым, объясните нам,
Почему вы здесь сидите,
Здесь сидите, а не там?
— Я — меламед, дело знаю,
Я детишек обучаю!
И скажу я вам, и скажу, я вам —
Здесь сижу я не от скуки,
А преподаю науки
Трем ученикам, трем ученикам!
Вижу, вы спросить хотите,
А хотите, так спросите:
Сколь успех велик, сколь успех велик?
Что он знает, чем владеет,
Делать что уже умеет
Каждый ученик, мой каждый ученик?
— Ожидаем с нетерпеньем,
Глупых, вразумите нас,
Об успехе в их ученье
Расскажите нам тотчас!
— Тот уже считать умеет,
Этот воровать умеет,
Третий тем гордится.
Что готов жениться!
— Если только вам известно,
Расскажите нам скорей,
Какова его невеста,
Что назначено за ней?
— Я скажу вам, что берет
Этот самый обормот
Невесту такую, невесту такую:
Дочку банщика берет,
Хромую, кривую, хромую, кривую,
Что за ней отец дает,
Я вам растолкую, я вам растолкую;
Дочку банщик обожает
И поэтому за ней
Пятьдесят сулит рублей.
Пятьдесят он обещает,
Сорок подразумевает,
И копеек пятьдесят
Женишок возьмет навряд;
Ведь полтинничек и тот
Тесть его скупой зажмет.
ЧЕР-БИМ-БОМ-БОМ!
Подойди, мудрец, как знать,
Ребе наш, быть может,
В жизни кое-что понять
И тебе поможет.
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом-бом,
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом!
Ты придумал пароход
И гордишься очень,
Ребе ж по воде идет,
Разостлав платочек.
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом-бом,
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом!
Ты придумал поезда,
А ребе не едет
И не ходит никуда.
Разве что к соседям!
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом-бом,
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом!
Телескопы ни к чему,
Не о звездах в небе —
Что поесть дадут ему? —
Думает наш ребе.
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом-бом,
Чер-бим-бом-бом, чер-бим-бом!
* * *
Задарма, задешево,
Просто так в наследство
Ремесло хорошее
Мне досталось с детства.
Чтили все, бывало,
Нашу маму Златку,
Враз она вскрывала
Хоть лабаз, хоть лавку.
Но вовек воровкой
Мама не была,
Что хватала ловко,
Все взаймы брала.
Был в почете, в славе
Мой отец законный,
Промышлял в Варшаве
Он по части конной.
Но, упаси боже,
Он не воровал.
Брал взаймы он тоже
И не отдавал.
Не сболтну я лишку,
Но была шустра
Ента-коротышка,
Родная сестра.
Была она скромной,
А случалось брать,
Так брала заемно,
Чтоб не отдавать.
Сам я, право слово,
Честный человек.
Я добра чужого
Не украл вовек.
Никакую малость
Сроду не украл,
Врал взаймы, случалось,
И не отдавал.
Как всему на свете,
Мне придет конец,
Наставленье детям
Дам, как мне отец:
«Вы хапать — хапайте,
Но — не воровать!
Просто занимайте,
Чтоб не отдавать!»
ВИДАНО ЛЬ ТАКОЕ?
Видано ль такое,
Чтоб средь бела дня
Везли огонь с водою
Телегу без коня!
Чудище несется
И никого не ждет.
Вода в утробу льется,
А сверху дым идет.
Черный уголь в топке
Для него еда,
А взамен похлебки
Ему нужна вода.
Чудище несется,
Гудит, летит вперед.
Вода в утробу льется,
А сверху пар идет.
О, прояви заботу
О нас, великий бог,
Чтоб поезд хоть в субботу
Людей возить не мог.
Но он гудит, несется,
Вперед идет, вперед.
Вода в утробу льется,
А сверху пар идет.
ПЕСНЯ НЯНЬКИ
Чтоб твоя гуляка мать
Так была здорова,
Как хочу сейчас качать
Я тебя, грудного,
Баю-баю, ай-люли,
Папа, мама — все ушли.
Засыпай, моя душа,
Тихо-тихо, ша-ша-ша!
Чтоб хозяйка так жила,
Как со мной считается,
После ужина ушла
И не возвращается.
Баю-баю, ай-люли,
Папа, мама — все ушли.
Засыпай моя душа,
Тихо-тихо, ша-ша-ша!
Бело у тебя лицо,
Нет на свете краше.
Пусть придет, скажу словцо
Я твоей мамаше!
Баю-баю, ай-люли,
Папа, мама — все ушли.
Засыпай, моя душа,
Тихо-тихо, ша-ша-ша!
Танцевать бы и сосать
Мне конфетки разные,
Но тебе должна стирать
Я пеленки грязные.
Баю-баю, ай-люли,
Папа, мама — все ушли.
Засыпай, моя душа,
Тихо-тихо, ша-ша-ша!
Мне б самой под ручку взять
Парня молодого,
Я ж всю ночь должна качать
Крикуна чужого.
Баю-баю, ай-люли,
Папа, мама — все ушли,
Засыпай, моя душа.
Тихо-тихо, ша-ша-ша!
ЯНКЕЛЕ
Кто его не знал, был ловок мой сыночек,
Янкеле родной.
Среди бела дня вскрывал любой замочек
Янкеле родной.
Кто его ловил, тот его и бил,
Янкеле родного,
Вдоволь синяков Янкеле нажил,
И ничего иного.
Всем, кто знал его, большое уваженье
Янкеле внушал.
Где он ни бывал: на свадьбе, на рожденье,
Что-нибудь да брал.
Кто его ловил, тот его и бил,
Янкеле родного.
Вдоволь синяков Янкеле нажил,
И ничего иного.
КОФИЙ
Пан Прокофий
Крикнул: «Люди.
Где мой кофий,
Скоро ль будет?»
Отвечают люди:
«Барин,
Кофий будет
В шесть поджарен,
В семь разделим,
В восемь смелем,
В девять, барин,
Кофий сварим,
А в десять часов —
Глядишь — и готов!»
ХОРОШО, НО ПЛОХО
Толпятся люди, их столько, что тесно,
Сегодня ярмарка, надо спешить.
Хорошо — три дочки мои — невесты,
Плохо — каждую надо кормить.
Люди приходят, уходят снова,
Нечего есть у нас, нечего пить,
Хорошо, что есть у меня корова,
Плохо, что надо ее доить!
СИЖУ Я НОГИ СВЕСИВШИ
Сижу я ноги свесивши
И разеваю рот,
Пою себе я песенку
Сладкую, как мед.
Красивою и скромною
Любовь моя была,
Но щеголя никчемного
Она себе нашла.
Однажды мне попался он,
Я дал ему понять,
Что на того нарвался он.
Кому нельзя мешать.
ХАСИД
Хасид сидит, талмуд листает,
Соблазн не спит, его смущает.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Хасид идет в корчму поспешно,
Корчмарь нальет, чтоб выпил грешный.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Хасид глотнул немного водки
И подмигнул одной молодке.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Хлебнул еще немного зелья,
Поднес молодке ожерелье.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Зайду, мол, станет потемнее —
На том и сговорился с нею.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Пришел хасид, хмельной от водки,
Да на запоре дверь молодки.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Хасид к молодке в дом стучится,
Та за дверьми кричит, бранится.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
«Ступай, блудливый старичишка,
Видать, в корчме ты выпил лишка!»
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
Ничем хасиду не разжиться,
Как псу, когда народ постится.
Говорит хасид: «Бим-бом!»
Что он говорит? «Бим-бом!»
ЧТО СТАНЕТ С НАШИМ РЕБЕ
Что с нашим ребе произойдет,
Когда благодать на землю сойдет?
Для нашего ребе водка с вином
Польется с неба обильным дождем.
Водка с вином польется рекой
Иль дождиком, может быть,
Вот до жизни какой, вот до жизни какой
Нам предстоит дожить.
Ребе одарят коровой, наверно, —
Внучкой библейской коровы кошерной,
И ребе в карету ее запряжет,
Когда с небес благодать сойдет.
Водка с вином польются рекой
Иль дождиком, может быть.
Вот до жизни какой, вот до жизни какой
Нам предстоит дожить.
В этой карете будет, быть может,
Навес из пергамента, а не из кожи,
Из кипариса колеса согнут,
Сплетут из нитей шелковый кнут,
Водка с вином польются рекой
Иль дождиком, может быть,
Вот до жизни какой, вот до жизни какой
Нам предстоит дожить.
И булки будут зреть на ветвях,
И люльки будут висеть на суках,
Листья табачными будут сплошь.
Хочешь не хочешь, люльку набьешь.
Водка с вином польются рекой
Иль дождиком, может быть,
Вот до жизни какой, вот до жизни какой
Нам предстоит дожить.

ЧУДО_ПРЕЧУДО ДЕТСКИЕ ПЕСЕНКИ


СТАРАЯ ПЕСЕНКА
Так споемте песенку, дорогую самую,
Песенку, которую в далекие дни
Пели папа с мамою, пели папа с мамою,
Когда еще маленькими бегали они.
И хоть песенки слова простые
Сложены давным-давно до нас.
Пусть покажется, что мы впервые
Эту песенку ноем сейчас.
Так споемте песенку про ладушки-ладушки.
Песенку, которую в далекие дни
Пели наши дедушки, пели наши бабушки.
Когда еще маленькими бегали они.
И хоть песенки слова простые
Сложены давным-давно до нас,
Пусть покажется, что мы впервые
Эту песенку поем сейчас.
Так споемте песенку, встанем рядом парами.
Песенку, которую в далекие дни
Пели ребе старые, наши ребе старые,
Когда еще мальчишками бегали они.
И хоть песенки слова простые
Сложены давным-давно до нас,
Пусть покажется, что мы впервые
Эту песенку поем сейчас.
* * *
Спи, мальчик мой родной,
Сыночек дорогой,
Здесь над твоей кроваткой,
Хороший мальчик мой,
Сижу я с песней сладкой.
Сыночек мой родной,
Бьет час, идет второй,
А ты не спишь, о боже!
Мой мальчик, что с тобой,
Иль сглазили, быть может?
Я двери затворю,
Тебя заговорю
От порчи и от сглаза.
Пусть и колдуньи спят,
А порча и зараза
От сына улетят!
* * *
Мой Янкель, моя розочка,
Пришла к нам в гости козочка.
Для нашего детки
Принесла конфетки.
А дедушка малышке
Подарил две книжки.
Будет Янкеле читать,
Будет Янкеле писать,
Радовать отца и мать.
ЧУДО-ПЕРЕЧУДО
Мой медведь, известно,
Месит, режет тесто.
Вот так чудо,
Перечудо.
Я его прошу
Нарезать лапшу.
Вот какое чудо,
Вот какое чудо!
Мне мой вол, бывает.
Полы подметает.
Вот так чудо,
Перечудо.
Как волы метут полы,
Вычищают все углы?
Вот какое чудо,
Вот какое чудо!
Белый мой баранчик
Мне детишек нянчит,
Вот так чудо,
Перечудо,
Может ли баранчик
Ребятишек нянчить?
Вот какое чудо,
Вот какое чудо!
Две мои собачки
Нагружают тачки.
Вот так чудо,
Перечудо,
Как это собачки
Нагружают тачки?
Вот какое чудо,
Вот какое чудо!
Мои голубицы
Кроят рукавицы.
Вот так чудо,
Перечудо.
Как же голубицы
Кроят рукавицы?
Вот какое чудо,
Вот какое чудо!
А мои две квочки
Сажают цветочки,
Вот так чудо,
Перечудо.
Как же это квочки
Сажают цветочки?
Вот какое чудо,
Вот какое чудо!
А две мои кошки
Мне пекут лепешки,
Вот так чудо,
Перечудо.
Как же это кошки
Могут печь лепешки?
Как же это квочки
Сажают цветочки?
Как же голубицы
Кроят рукавицы?
Как этособачки
Нагружают тачки?
Может ли баранчик
Ребятишек нянчить?
Могут ли волы
Подметать полы?
И медведь, известно,
Месить не может тесто.
Что это за чудо,
Чудо-перечудо?
РЫБКА В ОЗЕРЕ ПЛОДИТСЯ
Рыбка в озере плодится,
Что ни слово, врун божится.
Есть охота — хлеб жуют.
Пить охота — воду пьют.
— Эй, мальчишки, пить хотите,
Эй, девчонки, есть хотите?
Подходите!
ЭЙ, СОСЕД, СКАЖИ НА МИЛОСТЬ
— Эй, сосед, скажи на милость,
В доме за день что случилось?
— За день утка в пруд упала,
Наша бабушка пропала!
Ножик сломанный и ржавый
Вдруг исчез, о боже правый!
— Ты не лгун, сосед, а все же
Правды нет в словах твоих.
За день в доме быть не может
Три таких беды больших.
ИДУТ СТАРУХИ БАБКИ
Идут старухи бабки

И злые старики.

Несут они в охапке

Большущие мешки.


И злые люди эти

Шныряют там и тут

И, если плачут дети,

Их в мешок берут.

ВОТ СТОИТ ИЗБУШКА
Вот стоит избушка,
Там живет старушка,
И всегда при ней
Семеро детей.
Вот с такими носами,
Вот с такими глазами,
Вот с такими ушами,
С такими головами!
С такими волосами,
С такими бородами,
С такими животами,
Вот с такими боками,
Вот с такими руками.
Вот с такими ногами.
Пить они не хотят,
Есть они — не едят.
Детки весело живут,
Детки песенки поют —
Про большого лгуна.
Про злого колдуна,
Про проворного конька
И про черного щенка.
Будем с ними вместе
Петь мы эти песни,
Эти песенки,
Эти песенки!
ДЕТКА МОЯ, ДЕТОЧКА
Детка моя, деточка,
В саду нашем — веточка.
Для тебя, бедняжки,
Есть немного кашки.
Где невеста? Плачет.
Где лошадка? Скачет.
Где сваты? Ругаются.
Где люлька? Качается,
Играют цимбальчики,
Радуются мальчики.
Плуги поле пашут,
Жених с невестой пляшут.
ЗВАТЬ МЕНЯ ЗАЛМАН
Звать меня Залман,
Звать отца Калман,
Деда звать Борех,
Брата звать Зорех,
Маму звать Бейла,
А сестру — Кейла,
Звать котенка Мирка,
Лошаденку — Сирка,
Бабушку звать Броха.
Вот и вся мешпоха!
НАШ ПАПА
Вот стоит под красной крышей
Маленький наш дом,
Маленький наш дом,
И деревья, ниже, выше,
Зелены кругом.
Папа, мама, в доме этом,
И сестра, и я,
И сестра, и я.
Здесь живет зимой и летом
Наша вся семья.
Папа пилит и строгает,
Ходит но домам,
Ходит по домам
И порою покупает
Кое-что и нам.
Нам купил он лошаденку —
Черные бока,
Нам купил он собачонку
И при ней щенка.
Гуся с шеей, белой очень,
Задранною ввысь,
Задранною ввысь,
Курицу, что громко квохчет,
Прежде чем снестись.
ПТИЧКА, ПТИЧКА
— Птичка, птица,
Тлём-тлём-тлём.
Где отец?
— В краю чужом,
Возвратится
Завтра днем.
— Что с собой он
Принесет?
— В двух бочонках
Пиво-мед!
— Куда спрячет?
— В шкаф большой!
— Кто их выпьет?
— Мы с тобой!
* * *
Вот посылают работника в сад:
«Яблок нарви и приди назад!»
Но яблок работник не хочет рвать,
И сами они не хотят опадать.
Тогда собаку решают послать,
Чтобы работника наказать.
Но собака не хочет кусать
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
Палке тогда говорят: «Скорей
В сад отправляйся, собаку побей!»
Но палка не хочет собаку бить
За то, что не хочет она укусить
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
Тогда огонь решают послать.
Чтоб палку негодную покарать
За то, что палка не хочет побить
Собаку, что не могла укусить
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
Но и огонь не хочет палить
Палку за то, что не хочет побить
Пса, который не хочет кусать
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
Тогда посылают воду со зла,
Чтобы вода огонь залила.
Но не хочет вода заливать
Огонь, что не хочет палку сжигать
За то, что палка не хочет карать
Пса, который не хочет кусать
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
Тогда говорят быку: «Поспеши,
Выпей всю воду, ручей осуши!»
Но бык не хочет ручья осушать,
Который не хочет огонь заливать,
Который не хочет палку сжигать
За то, что не хочет пса побивать
За то, что пес не хочет кусать
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
И в сад мясника решают послать,
Чтобы ему быка напугать.
Мясник не хочет быка пугать,
Который не хочет ручей осушать,
Который не хочет огонь заливать,
Который не хочет палку сжигать
За то, что палка не хочет карать
Пса, который не хочет кусать
Того, кто не хочет яблоки рвать,
Что сами с ветвей не хотят опадать.
И ангел смерти является в сад,
Ко всем, что слушаться не хотят.
Едва появиться ему случилось,
Как все, что было, переменилось.
И все готовы послушными стать:
Мясник согласен быка напугать,
Бык согласен ручей осушить,
Вода готова огонь погасить,
Огонь согласен палку спалить,
Палка спешит собаку побить,
Собака — работника укусить,
Тот бросился яблоки рвать поскорей,
Но сами они опадают с ветвей.
ДЕСЯТЕРО БЫЛО
Десятеро было, было нас немало,
Мы торговали чем-то в добрый час.
Одного не стало, будто не бывало.
И девять лишь осталось нас.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Девятеро было, было нас немало,
Мы продавали старый тарантас,
Одного не стало, будто не бывало,
И восемь лишь осталось нас!
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Восемь душ нас было, было нас немало,
Шелка мы продавали и атлас,
Одного не стало, будто не бывало,
Лишь семеро осталось нас.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Семеро нас было, было нас немало.
Ненужным торговали мы тряпьем.
Одного не стало, будто не бывало,
И мы остались вшестером.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Шестеро нас было, было нас немало,
Мы продавали чай на этот раз,
Одного не стало, будто не бывало,
И пятеро осталось нас.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Пятеро нас было, было нас немало,
Вразнос мы продавали хлебный квас,
Одного не стало, будто не бывало,
И четверо осталось нас.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Четверо нас было, было нас немало,
Мы репой торговали — смех и грех, —
Одного не стало, будто не бывало,
Трое осталось изо всех.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Трое нас было, нас осталось мало,
Всяким промышляли мы старьем.
Одного не стало, будто не бывало,
Остались мы теперь вдвоем!
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И нам, и себе.
Двое нас было, нас осталось мало.
Что мы продавали? Ничего,
Одного не стало, будто не бывало,
Остался я один всего.
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
И мне, и себе.
Я один остался, а мне горя мало,
Чем я торговал, не знаю сам.
И меня не стало, словно не бывало,
Лишь песенка осталась вам!
Шмереле на скрипочке,
Янкель на трубе,
Сыграйте эту песенку
Людям и себе.

ПЕСНИ СКОРБИ, ПЕСНИ БОРЬБЫ


ЗВАЛИ МЕНЯ «ЗЯМОЧКА»
«Дорогой мой Зямочка»,  —
Говорила мать,
Мама моя, мамочка,
Где тебя искать?
Говорил мне «деточка»
Мой отец родной,
А теперь я веточка,
Увядшая весной.
Как меня любила
Старшая сестра,
Где ты, Эстер милая?
Увезли вчера.
Брат на той неделе,
Шлемеле, шалил.
Играл, где не велено, —
Стражник застрелил.
Дымны печи в лагере,
В саже все окрест.
И играет шлягеры
На плацу оркестр.
Что ж это, что ж это,
Откуда эта мгла?
Посмотри, о боже мой,
На свои дела!
ПОСЛЕДНЯЯ СТАНЦИЯ
Гремят составы, заглушая стоны,
Они идут на запад и восток,
И каждый божий день приходят эшелоны
В наш маленький несчастный городок.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются спутники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Локомотив пыхтит, состав трясется,
А там хрипят и проклинают свет,
Ребенок мать зовет, а мать не отзовется,
Ей хорошо, ее на свете нет.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Плетется паровоз, хрипит устало,
Он никогда не вез так много бед.
С тех пор как мир стоит, такого не бывало
За много сот, за много тысяч лет.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Пусть камешки положат на могилы.
Чтоб их живые сосчитать могли б,
Чтоб этих камешков не меньше было,
Чем нас, кто здесь и кто не здесь погиб.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Пусть тот из нас, из смертников, который
Отсюда все же вырвется живым,
Придет глядеть на каменные горы
И горы те показывать другим.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Когда уже закончатся все битвы,
В которых нам с тобой не уцелеть,
Нам всем заупокойные молитвы
Еще лет двести ветер будет петь.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
РОДНАЯ РЕЧКА
Бялка — речка белая в Осове,
Там, как здесь, журча течет она,
Бялка белая красна от крови,
И вода, как в море, солона.
Там, в Осове, на краю местечка,
Мать моя, старуха, до зари
Ждет меня, но ты, родная речка,
Злую правду ей не говори!
Промолчи о том, как мне живется.
Что я на снегу стою босым.
Ты солги, что сын ее вернется,
Что придет он цел и невредим.
ГОРОД МОЙ, Я ПЛАЧУ О ТЕБЕ
Мой родной, мой бедный городок,
Ты далек отсюда, ой далек!
Город детства, ты — моя отрада!
Мне б вернуться, что еще мне надо?
Город мой, я плачу о тебе!
Я отца и матери лишился,
Я навек с любимой разлучился,
Город мой, мне от всего лишь малость  —
Только фотография осталась,
Город мой, я плачу о тебе!
Затемно спускают нас в «Янину»,
В шахте той до ночи гнем мы спину.
Чтоб потом опять в кромешном мраке
На холодных нарах спать в бараке,
Город мой, я плачу о тебе!
Труд мой тяжек, надзиратель злится,
Мука долго ли моя продлится?
У меня теперь одно моленье —
Жду погибели, как избавленья,
Город мой, я плачу о тебе!
ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ
Не надо, но надо, не надо унывать,
В гетто к нам комиссия прибыла опять.
Еврейская полиция сгоняет нас спеша,
Пока проверка длится — тихо, ша!
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть,
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
В гетто мы работаем и ночью, и днем,
Вяжем мы, и штопаем, и кроим, и шьем.
Работу готовую примут и сочтут,
В Ойшвиц нам путевочку за нее дадут.
Может, скоро с нами  случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть,
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
А во вторник нынешний, едва рассвело,
Гляжу — плетутся люди, тащат барахло,
«Что все это значит?» — спросил я у людей,
Говорят мне, плача: «Прячься поскорей!»
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
А сегодня, в пятницу, в двери к нам стучат,
Людей выгоняют, всех, кто есть, подряд,
По буханке хлеба дает нам юденрат,
Из мест, куда нас гонят, нет пути назад.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
Улица вокзальная, здесь пути конец.
Нас толпой на площади сбили, как овец,
Погнали в вагоны, словно скот в загоны,
Вот и замелькали столбы да перроны.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
Фюрер Адольф Гитлер уверял людей:
«Не будет смеяться ни один еврей!»
Но что нам остается — лишь не унывать.
Нынче тот смеется, кому завтра умирать.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
СПАТЬ ПОРА
— Сынок мой, шалунишка,
Пора, усни, сынок.
Тебе свое пальтишко
Я подоткну под бок!
— Ах, мама, здесь, в подвале.
Мне холодно лежать.
Я здесь усну едва ли,
Я буду папу ждать!
— Мой сын, моя отрада.
Уже все дети спят,
А папу ждать не надо:
Он не придет назад.
Все, что ты днем увидел,
Забудь, ты должен спать.
Не то начальник Фридель[2]
Придет, чтоб нас забрать.
Ворвется к нам охрана
И скажет: «Есть приказ!
В Освенцим утром рано
Отправить вас!»
* * *
Было все, была свобода,
А давно ль? Тому три года,
И семья была, и дом,
Были живы мать с отцом,
Было все на белом свете:
Добрый муж, живые дети.
Я была сама собою,
Я ходила без конвоя,
Я белила, я месила,
Где моя былая сила?
Где все те, кого любила?
Нету ничего, что было!
Мне б от прошлого хоть малость,
Да ни крохи не осталось.
Все застлало черной тучей
За проволокой колючей.
Что прошу — сама не знаю
Чем дышу — не понимаю.
Лишь луна одна сияет,
И она не понимает
Ничего.
ВАШИ ГЛАЗА
О наши братья, сестры наши бедные,
Опередили вы немного нас,
Стоим мы, видим лица ваши бледные
И боль еще живую ваших глаз.
Уже заледенели ваши лица,
Но полон скорби ваш застывший взгляд,
И хоть слезам из глаз уже не литься,
Последней болью все ж они горят.
И до того, как в общую могилу
Вас, отошедших за ночь, сволокут,
Мы будем видеть взгляд, где боль застыла,
Как будто бы глаза еще живут.
НА СЕДЬМОЙ ПЛОЩАДКЕ[3]
Ой, что вам сказать и словами какими,
Когда и детей зарывали живыми!
Стреляли в людей на площадке седьмой,
Всех в яму бросали — живой, неживой.
Мучителям нашим, наверно, казалось:
Евреев в живых никого не осталось.
Но крик из могил доносился подчас:
«Живые, врагам отомстите за нас!»
Того, кто свершает деяние злое,
Возмездье найдет не сейчас, так потом,
И пусть мы до этого не доживем,
Нам силу дает утешенье такое.
УЖЕ ЗА ПОЛНОЧЬ…
Уже за полночь, первый час,
Утихли крики, свет погас,
Сливненский лагерь на запоре,
Там до зари уснуло горе.
Там люди снят тяжелым сном.
Намаявшись сегодня днем.
Они в холодных волнах Буга
Шли, наползая друг на дуга,
И груз тащили непосильный,
И пот стекал, их пот обильный,
И кнут взлетал над головой,
И «Шевелись!» — кричал конвой.
Порт Николаев вдалеке
Стоит на этой же реке.
Там грузят корабли большие,
Им плыть наперекор стихии.
И плещется на мачте флаг,
И как паук — проклятый знак.
Чуть только поредеет мрак.
Опять поднимут наш барак,
В ряды построят всех по пять.
Чтоб корабли грузить опять.
Опять погонят всех туда,
Где берег, стража и вода.
Так будет утром, а покуда
Здесь тьма, и тишина, как чудо,
И плеск волны, и свет луны,
Как будто в мире нет войны.
И лагерь наш в пустынном поле —
Заброшенный погост, не боле.
Но, автоматами бряцая,
Повсюду ходят полицаи.
Им смертью не грозит война,
Что им беда, беда чужая,
И кормят сладко полицая,
И даже поят допьяна.


ПЕЧЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ
Что со всеми и со мной случилось,
Выслушайте, окажите милость.
Окажите мне такую милость.
Только можно ль внятными словами
Рассказать, что приключилось с нами.
Что в Печерске приключилось с нами.
Из родных домов нас всех, невинных,
Выгоняли, гнали, как скотину.
Нас, невинных, гнала, как скотину.
К площади, где старый санаторий,
Всех согнали нас на наше горе,
Всех как есть согнали нас на горе.
И погнали дальше нас куда-то,
К нам Степанский вышел с автоматом.
Главный наш мучитель с автоматом.
Пули он пустил в толпу, не глядя,
Семерых убил забавы ради.
Семерых людей забавы ради.
Всех как есть в барак потом загнали.
Там ни пить, ни есть нам не давали,
Ничего совсем нам не давали.
Сторожили стражники ворота,
Что ни час, из нас кончался кто-то,
Каждый час из нас кончался кто-то.
Приказали бить нас без пощады,
Вот и били всех, приказу рады.
Убивали нас, приказу рады!
Фронт тем часом подходил все ближе.
Как его мы ждали, те, кто выжил.
Ждали те немногие, кто выжил.
И красноармейцы к нам прорвались,
И спасли немногих, что остались.
Нас, совсем немногих, что остались.
ВОЗНИЦА
Если едешь в Беланивку,
Не объедешь Авадивку,
Лагерь здесь и есть,
Лагерь здесь и есть.
Горе правит этим краем.
Здесь живем мы, пропадаем,
Не дают нам есть,
Нечего нам есть.
Старому Авраму-Ице
Приказали быть возницей,
И без лишних слов,
И без лишних слов.
Он и грузчик, он и кучер,
На своем возу скрипучем
Возит мертвецов,
Возит мертвецов.
Не легка его работа,
Минул час, и умер кто-то.
Края не видать,
Края не видать.
Он на кладбище в Бершади
Избавляется от клади,
А потом опять
Набирает кладь.
Бедному Авраму-Ице
Спать бы ночью, да не спится.
Мнится: он идет,
Мнится: он идет
Рядом со своею клячей,
Плачет он, да не оплачет
Тех, кого везет.
Всех, кого везет.
* * *
Сейчас, мой дом, тебе я знаю цену.
Там боль и радость — было все подчас.
Твои деревья, окна, двери, стены
Мне не увидеть вновь хотя бы раз.
Чем в отчем доме, где бывает лучше?
А здесь нам всем погибнуть предстоит,
Здесь жестки нары, проволока колюча,
И «Шнеллер, юде!»[4] — конвоир кричит.
Вода течет со стен и камень точит
В подвале, где набилось нас битком,
Где плачем мы или со сна бормочем
В последнем обиталище своем.
* * *
Я помню: в четверг наша свадьба была,
А в пятницу утром беда к нам пришла.
И в речке несчастной у нас в воскресенье
Красным от крови стало теченье.
Ни старых, ни малых враги не щадили,
Кого застрелили, кого потопили,
Душили отца моего и смеялись,
Убили свекровь, над сестрой надругались.
А мужу на вид добродушный капрал
Дал скрипку и песни играть приказал.
В кого-то стреляли, где-то стонали,
Людей убивали, а песни звучали.
Одна лишь спаслась я и здесь очутилась,
Я мертвой среди мертвецов притворилась.
И вот я теперь — сирота и вдова —
Пою эту песню, живая едва.
ПОНАР[5]
Ты не плачь, сыночек милый.
В этот час ночной,
Множатся, растут могилы
На земле родной.
Всех в Понар ведет дорога,
Там пути конец.
Наших там осталось много,
Там и твой отец.
Тише, сын мой, тише, тише,
Плач нас не спасет,
Если часовой услышит,
Разве он поймет?
РУК НЕ ОПУСКАЙТЕ, БРАТЬЯ!
Что бессильны мы, едва ли
Наша в том вина.
Для людей теперь настали
Злые времена.
Черные плывут куда-то
Тучи на восток,
Даже фараон когда-то
Не был так жесток.
В нашем гетто полицаи
Не щадят людей.
Здесь мы гибнем, опадая,
Как листва с ветвей.
Сколько нас ни гибнет, все же
Не всесильно зло.
И для нас еще, быть может,
Может быть светло.
Рук не опускайте, братья,
Мы сильны и здесь:
В нашем гневе и проклятье
Тоже сила есть.
ЕВРЕЙСКИЕ БРИГАДЫ
Взамен всего, чем обладали,
Чего теперь уж не вернуть,
Листы рабочие нам дали
И звезды желтые на грудь.
Еврейские бригады,
Не просим мы пощады,
Чтоб ни было нам суждено,
Мы будет тверды все равно.
И пусть вы нас загнали в гетто
И мы для вас бездушный скот,
Пусть в жизни нашей нет просвета,
И льется пот, и кровь течет,
Еврейские бригады.
Не просим мы пощады,
Что б ни было нам суждено,
Мы будем тверды все равно.
Не всем дожить до дня расплаты,
А может быть, и никому,
И пусть пред нами форт девятый[6],
Где всем конец, конец всему,
Еврейские бригады,
Не просим мы пощады,
Что б ни было нам суждено,
Мы будем тверды все равно.
НЕ ВАШЕ СЧАСТЬЕ
Под вечер бригада вернется с работ,
Обыщут рабочих у главных ворот,
Обыщут рабочих у главных ворот,
К врачу или фельдшеру Янкель пойдет.
Попросит он: «Справочку дать не могли б —
Лопатой ефрейтор мне ногу зашиб!»
Посмотрят на него с участьем
И скажут: «Надо потерпеть,
Освобождать не в нашей власти,
И разрешать себе болеть —
Не ваше счастье, не ваше счастье!»
Под вечер бригада вернется с работ,
Обыщут рабочих у главных ворот,
Обыщут рабочих у главных ворот,
К врачу или фельдшеру Идель пойдет.
Он скажет, что с крыши сегодня упал,
Чтоб справочку дали — он ребра сломал.
Посмотрят на него с участьем
И скажут: «Надо потерпеть,
Освобождать не в нашей власти,
И разрешать себе болеть —
Не ваше счастье, по ваше счастье!»
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Мой сыночек, ты и мал, и тих,
Ты настолько глуп, что сам едва ли
Можешь знать о всех грехах своих,
Их тебе с рожденья приписали.
Лю-лю-лю.
Что с тобою ставят нам в вину —
Этого и сами мы не знаем.
Иль фашистов ввергли мы в воину,
А теперь им победить мешаем?
Лю-лю-лю.
Мой сыночек милый, может быть,
Мы с тобой и правда виноваты,
Что не могут всех людей убить
Добрые фашистские солдаты,
Лю-лю лю.
Нет, сынок, твоим грехам конца,
Потому тебя и ждет расплата.
Потому и нашего отца
Нынче ночыо увели куда-то.
Лю-лю-лю.
Спи, мой маленький, пройдут года,
Может, выживешь и станешь старше,
Может статься, отомстишь тогда
Ты за ложь, за кровь, за слезы наши.
Лю-лю-лю.
СПИ, СЫНОЧЕК!
Спи, сыночек, ветер воет,
Нет ему конца.
Мы теперь одни с тобою —
Увели отца.
Нас беда осиротила,
А была семья,
Семеро вчера нас было,
Нынче — ты да я.
Мой сынок, твою одежку
Я еще в пути
Выменяла на картошку,
Ты меня прости!
Здесь живем мы голодая,
Но, поверь, нужда —
В наше время не такая
Страшная беда.
Спи, не плачь, уже не рано,
Полицай не спит.
Он всегда стреляет спьяну,
Если кто кричит.
* * *
Мамочка милая, ради бога,
Ты не сердись и мне объясни:
Почему нас было так много,
А теперь мы с тобою одни?
Почему под этою крышей
Тесные нары — наша кровать?
Доброго слова мы здесь не слышим,
Здесь умеют только кричать.
Мама, что значит слово «облава»?
Почему, как только солнце взойдет,
Кого налево, кого направо —
Всех у ворот разделяют, как скот.
Мама, когда мы уйдем отсюда?
Но почему же ты плачешь опять?
Хочешь, спрашивать я не буду,
И не надо мне отвечать!
В БЕЛОСТОКСКОМ ГЕТТО
Плачут люди, вещи собирают.
Нас, евреев, в гетто всех сгоняют.
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.
Для работ бригады формируют,
Кто идти не хочет — тех мордуют.
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.
Мы назад приходим, бьют нас снова.
Если что-нибудь несем съестного.
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.
Полицаю попадешься сдуру,
Тащит он тебя в комендатуру.
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется.
Хоть отмечен желтою заплатой.
Есть базар большой и в нашем гетто,
Там что хочешь, только денег нету.
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется
Хоть отмечен желтою заплатой.
Правда ли, что есть на свете где-то
Край, где нет ни стражников, ни гетто?
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется
Хоть отмечен желтою заплатой.
Кто отравится или удавится,
От неволи, может быть, избавится.
А пока за проволокой проклятой
Мы гадаем, что же с нами станется.
Ох, навряд ли тот живым останется,
Кто отмечен желтою заплатой.
КАК СИНЕЕ НЕБО ПРЕКРАСНО ВЕСНОЮ
Как синее небо прекрасно весною,
Так что ж твои очи подернуты тьмою?
Весеннее солнце нам светит из дали,
Так что же в глазах твоих столько печали?
Что делать нам? Быть и не может иначе,
Па синее небо мы смотрим и плачем.
Что нам, обреченным, до ясного света,
Хоть он и доходит до нашего гетто?
Наш свет, что ни день, все чернее, чернее,
Чем небо светлее, тем сердцу больнее,
Весна проникает и в нашу темницу,
И чуда мы ждем, но оно не вершится.
Весна пронесется, и лето настанет,
И дождик прольется, а легче не станет,
И осень, что сменит недолгое лето,
Осыплет деревья на улицах гетто.
Ни летнее солнце, ни ветер осенний
Из нас никому не сулят избавленья,
И хоть нам известно, что будет потом,
Во что-то мы верим, чего-то мы ждем.
И если свобода спасти нас не может,
Пусть смерть от страданий спастись нам поможет.
Лишь смерть нам желанна, хотя и страшна,
Гонимым дает избавленье она.
В КАЗАРМАХ
При казармах черные рабочие,
Мы в порядке — люди говорят.
Всё они увидели б воочию,
С нами поменялись бы навряд.
Наши, моя, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп,
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
Нашим старым говорят родителям.
Мол, у нас там сытная еда.
Вы завидуете? Не хотите ли
С нами поменяться, господа!
Наши, мол, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп.
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
Все над нами: штатские, военные,
Обер-комендант и юденрат,
Бьют нас полицаи здоровенные,
Песни петь веселые велят.
Наши, мол, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп,
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
Чуть рассвет — уже в грязи по горло мы.
Так недели, месяцы подряд.
Вот бы все начальство перемерло бы —
Обер-комендант и юденрат.
Наши, мол, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп.
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
ПЕСНЯ ГРОДНЕНСКОГО ГЕТТО
Небо серее стало,
И на душе тяжелей.
В гетто согнали немало,
Много тысяч людей.
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть,
Забрали, что было лучшее,
Сказали: «Живите здесь!»
Горе нам, и горе кругом,
Что было, того не стало,
Всего, что нажили мы с трудом,
Нынче как не бывало.
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть.
Забрали, что было лучшее,
Сказали: «Живите здесь!»
Всех нас, старых и малых,
Силой втолкнули сюда,
И заняли мы подвалы,
Где каплет со стен вода.
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть,
Забрали, что было лучшее,
Сказали; «Живите здесь!»
Куда ни посмотришь — очередь.
Люди бранятся днем
И засыпают ночью
В постели одной ввосьмером.
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть
Забрали, что было лучшее
Сказали: «Живите здесь!»
* * *
Евреи, нам не жить в родном дому,
Загнали нас в проклятую трясину,
Евреи мы, и только потому
Летят нам пули и проклятья в спину.
И я еврей, еврей всему виной,
Уже могилы вырыты умело,
Эсэсовцы уже идут за мной,
Привычно им палаческое дело.
Немало тех, что нас убить хотят.
Ну что ж, на смерть готовы мы с тобою.
По доброй воле сами встали в ряд,
Изгои мы, а может быть — герои.
Мы смертники, и мы на смерть идем,
Мы мстители, солдаты, партизаны,
Из нас, быть может, кто-то в отчий дом
Живым вернется поздно или рано.
КРОВЬ
Кто в счастье верит, кто верит в удачу.
Мне не во что верить, лежу я и плачу.
Кто хочет, нас все унижают и мучают,
И нету теперь пути никуда,
Недаром проволокой колючею
Опутали гетто в четыре ряда.
Ах, мама, утешь меня, дочку свою,
Скажи мне: в каком обитаешь краю?
А мы тут вповалку лежим в сарае,
Над нами над всеми нависла беда.
Кого-то каждую ночь забирают,
Уводят, и льется кровь, как вода.
Что с нами будет? Пред нами тьма,
Лучше не думать — сойдешь с ума.
Но как нам не думать, каратели вновь
Ночью займутся привычным делом.
И через край перельется кровь
В ямах, что выроем перед расстрелом.
По всей земле и грохот, и смрад,
Дымят поезда, и колонны пылят.
Из Киева, Винницы, Минска и Вильно
Везут эшелоны людей на убой.
И кровь наша льется, густа и обильна.
Но мы со своей не смирились судьбой.
Кто жив останется, отомстит
Тем, кто наши мученья творит.
За кровь, что льется и будет литься,
Мучители наши заплатят потом.
И нашим врагам ничего не простится.
Хоть мы до победы и не доживем.
ВЫШЕ ГОЛОВЫ, РЕБЯТА!
Дождь идет, и ветер веет,
Смерть нас косит, не жалеет.
Стражники не дремлют у ворот.
Жжет нас зной, морозят стужи,
Было плохо, будет хуже,
Впереди нас только горе ждет.
Хоть бедой земля объята,
Выше головы, ребята,
Мы едины все, рука в руке,
Переполнившие чашу,
Стали гневом слезы наши,
И надежда светит вдалеке.
Рук не опускайте, братья,
Вы ль не слышите проклятья —
Мертвые взывают из могил.
Старые они и молодые —
Заклинают: «Слушайте, живые,
Отомстите тем, кто нас убил!»
ЗА ОРУЖЬЕ МЫ ВЗЯЛИСЬ
Брат, не думай, как спастись,
Потому что нет спасенья.
Хоть ты прячься, хоть молись.
Лишь борьба да единенье
Нам даруют избавленье.
За оружье мы взялись.
Нету нам пути назад.
Становись и ты, наш брат,
С нами в ряд!
Ты послушай наше слово:
Враг коварен и суров.
Пусть нам не увидеть снова
Края своего родного,
Лес — наш дом, земля — наш кров.
Но ведь нет пути иного.
Выходи на этот зов.
Нету нам пути назад.
Становись и ты, наш брат,
С нами в ряд!
НАСМЕРТЬ БУДЕМ БИТЬСЯ
Слезы горькие льются,
Мы — отверженный люд.
Те над нами смеются,
Эти жить не дают.
Не живем мы, а мучась
Прозябаем в беде.
И решат нашу участь
Нам неведомо где.
Пусть не сбудется чуда,
Пусть беда велика.
Есть надежда покуда:
Мы ведь живы пока.
Далека ли дорога.
Смертный близок ли час,
Но изгоев нас много
И не все против нас.
Чтоб за нас не стыдиться
Нашим внукам потом,
Насмерть будем мы биться,
Цепи наши порвем.
А когда не случится
Нам живым воротиться,
Так хоть с честью умрем.
ПОМЯНИТЕ НАС
Пусть, как ныне весь гонимый люд,
Прячусь я, сижу в сыром подвале,
Но друзья, что бой уже ведут,
Ждут меня, они меня позвали.
Пусть у нас еще не много силы,
Места хватит нам в лесах родных.
Пусть СС готовит наммогилы,
Но покорно мы не ляжем в них.
Мы врагу на милость не сдаемся,
Мы еще с победою вернемся,
Хоть пред нами и нелегкий путь.
Ну а если все же не случится
Нам домой живыми воротиться,
В час победы иль когда-нибудь
Тех, кто вышел за свободу биться,
Вы не позабудьте помянуть.

СЛОВО-ЗОЛОТО ПОСЛОВИЦЫ


* * *
Хоть слово и немудрено,
Но если с уст сойдет
И если доброе, оно
Всем радость принесет.
* * *
Он все земли обошел,
То искал, что сердцу мило,
А вернулся — не нашел
И того, что дома было.
* * *
Жизнь — это сон для смертного любого,
Но сон хороший лучше сна плохого.
* * *
Быть слишком приторным не надо,
И горьким стоит быть навряд:
Легко съедают то, в чем сладость,
В чем горечь — выплюнуть спешат.
* * *
Дни даже горькие цени:
Не возвратятся и они.
* * *
Хоть кричи, что мир тебе не мил,
Он останется таким, как был.
* * *
Без платы здесь от века
Нам только смерть дается.
И то от человека
В уплату жизнь берется.
* * *
Камень упал на кувшин —
Горе кувшину.
Кувшин на камень упал —
Горе кувшину.
* * *
Всяк человек, и бедный и богатый,
В своей судьбе чему-нибудь не рад:
У той на бусах перлы мелковаты,
У этой суп перловый жидковат.
* * *
Любой из нас готов считать,
Что у него ума палата,
И доброты не занимать,
И лишь богатства маловато.
* * *
Из тех, кто власть стремится взять
Над нами,
Не все отнюдь достойны стать
Панами.
* * *
Любой орел, конечно б, мог
И мухой поживиться.
Но для того ль назначил бог
Ему орлом родиться?
* * *
Уж лучше быть гонимым, чем гонителем.
И притесняемым, чем притеснителем.
* * *
Тот, кто дается, чтоб его взнуздали,
Убережется от кнута едва ли.
* * *
Не молись о том творцу,
Чтобы кончились печали.
Если кончились печали,
Значит, жизнь пришла к концу.
* * *
Хоть из любопытства, может быть,
Как ни трудно, все же стоит жить.
* * *
Чем жизнь, в любые времена
Бесценней не владеть нам даром.
Хотя, быть может, лишь она
Одна нам и дается даром.
* * *
Коль держать закрытым рот,
Муха в рот не попадет.
* * *
В том велико ли счастье курам
И утешенье индюку,
Что не на седер, а на пурим
Им, бедным, отсекут башку.
* * *
Слыхал один глухой,
Как говорил немой,
Что, мол, видал слепой,
Как побежал хромой.
* * *
Каждый на себя наслать
Может столько зла,
Сколько вражеская рать
Вряд ли бы могла.
* * *
Дело доброе вершишь — так и ни к чему
Спрашивать: зачем, кому и почему.
* * *
Правда хороша крылами,
И крыла ее уносят вдаль.
Только кривда остается с нами:
Нет у кривды крыльев, вот печаль.
* * *
Недобрым взглядом поглядишь
На друга своего —
И в нем недоброе узришь,
И больше ничего.
* * *
Так как пчелы без жала не бывало,
Не надо меда нам, не надо жала.
* * *
Пусть пред тобой закрыты все врата,
Дверь милосердья все же отперта.
* * *
Порой пред тем,
Как рассвести должно,
Становится совсем
Темно.
* * *
Есть правда лишь одна,
И, как ни велика,
Судьба ее сходна
С недолей бедняка.
* * *
Если нам случится падать,
То не только все вокруг,
Нам грехи припомнить рады
Даже муха и паук.
* * *
Кто вдаль идет прямой дорогой, тот
Воротится домой, не упадет.
* * *
Легко о правде посудачить праздно,
А высказать ее трудней гораздо.
* * *
Тому, что ты однажды увидал
Хотя б единым глазом,
Верь больше, чем тому, что услыхал
Двумя ушами разом.
* * *
Язык в единственном числе,
Во множественном уши.
Чтоб нам, живущим на земле,
Поменьше говорить, побольше слушать.
* * *
Говорящий нам в глаза
Правду-матку режет,
Говорящий за глаза,
Как собака, брешет.
* * *
Когда немому речь была б дана,
Он сразу превратился б в болтуна.
* * *
Живет бедняк — он говорить робеет,
Умрет бедняк — и вовсе онемеет.
* * *
Думает болтун, что бог
Дал ему язык,
Чтобы он, болтун, не мог
Замолчать на миг.
* * *
Слово и одно ценней,
Если вовремя сказали,
Всех словес и всех речей,
Что хоть малость опоздали.
* * *
Слетались на своих крылах
К нам ангелы в былые дни,
А нынче и на небесах
Перевелись они.
* * *
Едина правда; если рассечешь,
Ее любая половина — ложь.
* * *
Грязь снаружи всем видна,
От нее отмоешь тело,
А когда грязна душа,
Отмывать — пустое дело.
* * *
Порой и богатей,
От чьих щедрот даянье,
Рад более людей,
Тех, кто берет даянье.
* * *
Равно из мусора и злата можно
Извлечь то, что велико и ничтожно.
* * *
За что обычно ценят нас,
За что нас люди судят?
За то, что в нас уже сейчас,
А не за то, что будет.
* * *
Даже тот, кто слаб умом,
Все равно
Не в своем дому — в чужом
Бьет окно.
* * *
Кто, танцуя краковяк,
В такт не попадает,
Тот ворчит: «Скрипач не так
Музыку играет!»
* * *
Всяк человек, каким рожден
На белый свет,
Таким и остается он
На склоне лет.
* * *
Мы все на то бываем падки,
Чтоб не искать грехов своих,
А видеть только недостатки
У всех других.
* * *
Кто без нужды на дню сто раз
Выглядывает за ворота,
Тому и попадает в глаз
Дурное что-то.
* * *
Чем дерево моложе,
Чем ветви зеленей,
Тем больше козы гложут
Кору его ветвей.
* * *
Коль от роду таким ты был,
Что и собаки хуже,
Хоть постарайся в меру сил
Не быть свиньей к тому же.
* * *
Если берегусь, корят:
«Не идешь ты, а ползешь!»
Если тороплюсь, кричат:
«Голову себе свернешь!»
* * *
Проку нет, что яблоко красиво.
Если сердцевина в нем червива.

* * *
Один плохой белок или желток
Испортит супа полный котелок.
* * *
Не та красива, что красавица,
А та, что любящему нравится.
* * *
Сам никому не верит тот,
Кто часто врет.
* * *
Где балагуле ум найти,
Когда ума нема,
Когда на всем его пути
Что ни верста — корчма.
* * *
Кровь холодна того, кто сед,
Кровь горяча у молодого.
Жаль, что порой причина бед
Она для юноши иного.
* * *
Скакун из лучших скакунов
От табуна и отобьется,
Но все равно на первый зов
К хозяину вернется.
* * *
Шинкарь якшаться с пьяницей не прочь,
Но он за пьяницу не выдаст дочь.
* * *
Дума горбуна любого
Менее мрачна,
Если где-то он другого
Видит горбуна.
* * *
Если это все твое — для чего хватать?
Ну а если не твое, так не надо брать!
* * *
Человек, известный тем,
Что встает чуть свет,
Может не вставать совсем
Иль вставать в обед.
* * *
Хоть и не хороша молодка —
Годится для потаскуна.
Какая-никакая водка
Равно для пьяницы годна.
* * *
Быть не внутри и не снаружи —
Нет ничего на свете хуже.
* * *
Если у коня изъянов нет,
То ему споткнуться не во вред.
* * *
Скупец не прочь назваться сватом
И борова, что стал богатым.
* * *
Потеря денег — полпотери,
Но если потерял ты честь
И если потерял доверье,
То потерял ты все, что есть.
* * *
Золотом горит зерно,
Хоть оно
В поле, что черным-черно,
Рождено.
* * *
Усердно ищем счастья мы подчас,
А хорошо б — оно искало нас.
* * *
Даже если вырыта могила
Пред тобой,
Все ж надежда свет не погасила
Пред тобой.
* * *
Если будет суждено
Утонуть вам непременно,
То затянет вас на дно
Даже лужа по колено.
* * *
Неудачливый начнет
Саванами торговать,
Так вокруг него народ
Перестанет умирать.
* * *
Если уж нельзя иначе,
Выбор очень прост:
Без хвоста уж лучше кляча,
Чем без клячи хвост.
* * *
Будь, одноглазый, тем и жив,
Что ты не слеп, а только крив.
* * *
Хоть ты и бос, и гол,
Но если повезет,
Тебе и старый вол
Теленка принесет.
* * *
Носить свой горб весь век судьба
Тому, кто не избег горба.
* * *
Кому везет и кто в удачу верит,
Тот и не целясь попадает в зверя.
* * *
Когда беда далека,
Подмога всегда близка.
* * *
Уж если и сырые
Дерева горят,
Останутся сухие
Целыми навряд.
* * *
Кому легко живется,
Кому во всем везет.
Тот, смотришь, и споткнется
Там, где совсем не ждет.
* * *
В конечном счете куш срывали
Не все, кому везло вначале.
* * *

Если отыскалось
То, что потерял,
Думай: эту малость
Бог тебе послал.
* * *

Если лошадь упадет,
Если воз перевернется.
Кто сидит всех выше, тот
Всех больнее ушибется.
* * *
Мечтать по меньшей мере не умно
О том, чем обладать нам не дано.
* * *
У горя нашего и моря
Особенность одна:
У горя нашего и моря
Ни края нет, ни дна.
* * *
Не приведи, о боже, пережить
И ту беду, что можем пережить.
* * *
Счастье наше только в том,
Чтобы зла не видеть,
Хлеб добыть, построить дом,
Дочку замуж выдать.
* * *
Кто в этот мир придет,
С годами станет сед
Скорее от забот,
Чем от прожитых лет.
* * *
Мы, люди, с нетерпеньем ждем:
Настанет Новый год.
А горя нового не ждем —
Оно само придет.
* * *
С утра из нас иной,
Бывает, что смеется,
А сам порой ночной
Слезами обольется.
* * *
Великих горестей людей
Исчислить невозможно.
И все ж своя беда больней,
Хотя она ничтожна.
* * *
Хоть бадхен потешает всех искусно,
Но самому ему бывает грустно.
* * *
Голод подведет живот,
Съешь щепотку соли,
Жажда, может быть, спасет
От голодной боли.
* * *
Как мы смеемся в светлый час,
Пусть видит каждый зрячий,
Но пусть никто не видит нас,
Когда мы горько плачем.
* * *
Кто на каждой свадьбе пляшет,
Ест и пьёт во всех домах,
Пусть со всеми вместе плачет
И на всех похоронах.
* * *
Как живем мы здесь, не видит бог;
Очень уж высок его чертог.
* * *
Меньше изо всех вестей
Верь вестям хорошим.
Весть обычно тем верней,
Чем плоше.

Покуда вовсе не смежим мы глаз,
Забота наша не оставит нас.
* * *
Когда жена с меламедом повздорит,
Его ученикам беда и горе.
* * *
После празднеств остаются споры,
Грязное белье и кредиторы.
* * *
В беде из нас всех плоше, может быть,
Тем, кто не может бед переносить.
* * *
От счастья до несчастья —
Недалеко идти.
До счастья от несчастья —
Не одолеть пути.
* * *
Если все мы собственные беды
Понесли б однажды на базар.
Пренебрег бы всяк бедой соседа
И домой унес бы свой товар.
* * *
Во все века мечтают люди,
Чтоб так все было, как не будет.
* * *
Нет от горестей земных
Избавленья даже в смерти:
Беды гложут нас живых,
После смерти гложут черви.
* * *
Если спрашивают: «да» иль «нет»?
Много проще «нет» сказать в ответ.
* * *
За исключением ума
Все в этом мире продается.
Что до ума, он задарма
Дается или не дается.
* * *
Пьяный пьян не без конца,
Он проспится, протрезвится,
А кто глуп, тот в мудреца
Никогда не превратится.
* * *
Коль умному в дороге дальней
Сойтись с неумным суждено,
То станет умному печально
И станет глупому смешно.
* * *
Явь сладка для дурака,
Мир прекрасен, жизнь легка.
* * *
Что все он знает, глупый говорит,
Лишь то, что знает, умный говорит.
* * *
В деле, где мозгами
Надо шевелить,
Вряд ли кулаками
Что-нибудь добыть.
* * *
Совет кому-то можно дать,
Не утрудив себя при этом.
Труднее самому познать
Науку следовать советам.
* * *
Когда чужой дурак — потешаются.
А если свой дурак — его стесняются.
* * *
И человек, что глуп не очень,
Начнет такую глупость несть,
Когда умней прослыть захочет,
Чем он на самом деле есть.
* * *
Яйца иногда умней, чем куры,
Потому что куры просто дуры.
* * *
Дурак достиг всех благ давно,
А все ж дурак он все равно.
* * *
Хороший друг хорош во всем
На этом свете и на том.
* * *
Где пятерым еды с лихвой,
Там будет сытым и шестой.
* * *
Как ни прекрасен рай, что столь далек,
И там не сладко тем, кто одинок.
* * *
Пока есть силы, сохраняй

Все то, чем ты владеешь.

О том, что знаешь, не болтай

И делай, что умеешь.

* * *
Работа — нету лучше
Пути к благополучью.
* * *
Не может быть труднее дела,
Чем целый день ходить без дела.
* * *
Весною сани отдохнут.
Зимой пролетке — благо,
Не отдыхает только кнут,
Извозчик да коняга.
* * *
Кто весь день лежит, скучает,
Не делая ничего,
Тот не бублик получает,
А лишь дырку от него.
* * *
Коль чужая борода.
Без труда освоишь стрижку.
Не великая беда,
Если и отхватишь лишку.
* * *
Немножко да еще немножко,
Глядишь, полна до краю плошка.
* * *
Как надо музыку играть,
Глухому нарисуйте,
Как радугу нарисовать,
Слепому растолкуйте.
* * *
Хоть нищий и проявит прыть,
Не сможет он при всем старанье
В один и тот же час просить
На двух базарах подаянье.
* * *
Даже плод очищенный и тот
Сам не попадет лентяю в рот.
* * *
Дышло так поворотится,
Как надумает возница.
* * *
Дверь входная широка
У иного дела.
Дверь для выхода узка,
Выходи умело.
* * *
Хотя ленивый и здоров,
Ему работать лень.
Верней, работать он готов,
Но лежа целый день.
* * *
Можем позабыть мы все, что есть,
Только не попить и не поесть.
* * *
Из поросячьего хвоста ермолку
Захочешь сшить — не будет толку.
* * *
Паршивая собака громко лает,
Но дом, однако, плохо охраняет.
* * *
При стаде может волк навряд
Хорошим быть вожатым.
И парень, если не женат,
Быть вряд ли может сватом.
* * *
Хоть резник в деле и мастак,
Он вряд ли изловчится
И курицу зарежет так.
Чтоб крови не пролиться.
* * *
И коня и фаэтон —
Все он промотал,
Но себя возницей он
Мнить не перестал.
* * *
Трудов не пожалеть,
Не полениться,
В танцора и медведь
Превратится.
* * *
Хоть богатство с бедностью не схоже,
Их сближает общая беда:
Словно бедность, нас богатство тоже
Разума лишает иногда.
* * *
Между вещами связь
Шатка довольно часто:
Богатство — это грязь,
Но грязь — не есть богатство.
* * *
Богатство, бедность — эти два плода
Единый ствол рождает иногда.

Любой из нас поймет, пожалуй,
В суть не вникал глубоко,
Что лучше бедности немалой
Богатство, что невелико.
* * *
Если вниз бросали бы
Камни с облаков,
Камни попадали бы
Только в бедняков.
* * *
Есть охота у кого-то,
Да где взять ему, что есть?
А кому-то неохота
Есть, хоть еда и есть.
* * *
Денег нет, так нет, а есть, так есть.
Бедность — не порок, но и не честь.
* * *
Когда бесправен человек,
Богатство — словно в марте снег.
* * *
Беднякам к чему излишек?
Был бы хлеб, не надо пышек.
* * *
Деньги не спасут от боли,
А безденежье тем боле.
* * *
И деньги для кого-то
Обузой могут быть:
Их трудно заработать,
Труднее сохранить.
* * *
Хоть, может, и любит господь бедняка.
Щедра к богатею господня рука.
* * *
Отказывай себе во всем,
Откладывай любую малость,
Чтобы, когда умрешь, потом
Транжире все добро досталось.
* * *
Тот, кто розы продает,
Может аромат вдыхать.
Продающий сладкий мед
Может ложку облизать.
Что же делать должен тот,
Кому нечем торговать?
* * *
Кто беден был, кто был богат —
В одной земле теперь лежат.
* * *
Человеку есть охота —
Так не спится.
Даже если и заснет он,
Кугель снится.
* * *
Взял в жены маму папа мой,
Он мог ли ошибиться?
А мне на женщине чужой
Приходится жениться.
* * *
Дети в колыбели —
Спать не дают.
Дети повзрослели —
Жить не дают.
* * *
Смеется, плачет ли малыш в кровати,
Родитель горд разумностью сынка.
А постарел отец, и сын некстати
Смеется тугоумью старика.
* * *
Всяк человек родню находит.
Ей рад бывает и не рад.
Кто беден — тот далекий родич,
А кто богат — родней, чем брат.
* * *
Нам в люди выводить,
Воспитать детей
Труднее, может быть,
Чем рождать детей.
* * *
У стыдливых людей
Не бывает детей.
* * *
Отец десятерым сынам своим,
Что им потребно, все дает с лихвою.
Но об отце потом десятерым
Заботиться им недосуг порою.
* * *
Иной родитель встал бы из могилы,
Увидел бы, каков его сынок,
И так бы стало все ему немило,
Что снова он в свою могилу б лег.
* * *
И женщины, что неумны,
Двумя владеют языками:
Язык невесты и жены
Не сходны при общенье с нами.
* * *
Хоть сболтнет, чего не знает.
Хоть солжет, а все ж
Свата бог не покарает
За такую ложь.
* * *
К жене пришедший в дом,
Живущий с тестем вместе,
В тебе мы и в самом
Найдем повадки тестя.

В доме никогда гостей не видеть —
Дочку замуж никогда не выдать.
* * *
Из всех замужних и женатых
Свою беду поймут скорей
Мужья, чьи жены глуповаты,
И жены дураков-мужей.
* * *
Когда в дому раздор, то нам вне дома
Не видно молний и не слышно грома.
* * *
Свекровь бывает зла,
Забыв, что и она
Невесткою была
В былые времена.
* * *
Что мужем все восхищены —
Не радость для его жены.
* * *
Иных из нас господь карает
Тягчайшею из бед:
От жен любимых забирает
На склоне наших лет.
* * *
Тем, в чьем дому я гость желанный,
Боюсь, что надоем.
К тем, для кого я гость незваный,
Я не стучусь совсем.
* * *
Ни там, ни тут
Не равен дому дом:
Там ложкою дают,
Здесь черпаком.
* * *
Нигде так сладко не ноешь ты, кроме
Как в собственном своем, хоть бедном, доме.
* * *
Гость приходящий мил,
Он нам дарует радость,
Пока не зачастил
И тем не стал нам в тягость.

Если гость захмыкает уныло,
Значит, гостю ложки не хватило.
* * *
Нам шкуру и вола
Зимой носить не тяжко,
А летом тяжела
И легкая рубашка.
* * *
Бесчестия оберегись,
А что касается почета,
За ним не очень-то гонись:
Заслужишь — сам тебя найдет он.
* * *
По какой бог весть причине
Сам раввин хлебнет вина,
А велит и всей общине
Песни петь, плясать спьяна.
* * *
У людей подчас
Сердце зорче глаз.
* * *
Нам мнится: у другого краше,
Чем то же самое, но наше.
* * *
Выслушай совет, что враг дает,
Чтобы сделать все наоборот.
* * *
Кто извозчика ругает,
Тот за дрожками,
Утирая пот, шагает
Ножками.
* * *
Иной еврей хорош
Тем, что за все берется.
Получше позовешь —
И кормилицы наймется.
* * *
Свинину есть еврею не пристало.
Но, если ест, так пусть уж до отвала.
* * *
Ты с ярмарки идешь с удачей,
Как не хлебнуть в корчме вина?
Ты с ярмарки уходишь плача,
Как не напиться допьяна?
* * *
Кошка, если бы неслась,
Тоже курицей звалась.
* * *
Лучше то, что нам не мило,
Лишь бы все не так, как было.
* * *
Те деньги, что зимою
Уходят на дровишки,
В жару идут порою
На глупые делишки.
* * *
Не износит человек
Дорогих своих сапог,
Только если он вовек
Не выйдет за порог.
* * *
И так селедка солона,
Не надо соли к ней нимало,
И шкварка без того жирна,
К ней добавлять не надо сала.
* * *
Если вешаться решишься вдруг,
Так уж выбери повыше сук.
* * *
Не по чести слава иногда
Хуже и бесчестья и стыда.
* * *
Купить возможно все, что ни на есть.
Но разве можно ум купить и честь?
* * *
Должны ль мы, люди, почитать козла
За то, что борода его бела?
* * *
Сколько бы покупщиков
Вещь ни торговали,
Лишь один купить готов,
Да и то едва ли.
* * *
У кого с общиной целой
Распри и вражда,
Не выигрывает дела
Никогда.
* * *
Яблоки, что лучше всех на ветках.
Достаются свиньям, и нередко.
* * *
Кажется, что у других людей
И еда жирней, и дом теплей.
* * *
Мед для мыши горек неспроста —
Горек потому, что мышь сыта.
* * *
Когда б не сотворил красавиц бог.
И дьявол искусить бы нас не мог.
* * *
Едва хозяин и мясник уйдут.
Собака у колоды тут как тут.
* * *
Дорогой зачем нам мед,
Если сахар в чай идет?
* * *
Когда больших овец стрижешь.
Ягнят охватывает дрожь.
* * *
Забрасывать туда
Бадейку не умно,
Где не течет вода
Уже давным-давно.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Война началась для меня с первого ее дня. Я был сержантом артиллерии и большую часть из тех двух с половиной лет, которые провоевал, находился на наблюдательных пунктах, готовил данные, чтобы батареи, расположенные в трех — пяти километрах позади нас, вели огонь.

Я не видел лиц людей, в которых стрелял. Я видел противника в лицо, только когда кто-либо из немецких солдат попадал в плен. В положении пленных эти растерянные люди, в первую очередь, были людьми, попавшими в беду. Это были не гитлеры, не гиммлеры,

В начале войны пленных я не видел. Но потом, особенно в Сталинграде, их было множество. Они брели без конвоя, по сталинградским снегам, замерзшие, понурые, обуреваемые страхом, потому что их пропаганда изображала нас варварами. И все-таки в глазах некоторых из них, мне казалось, я видел облегчение. Что бы гам ни было, но для них война кончилась.

Я помню одного солдата в какой-то из последних дней Сталинградской битвы. Он внешне совершенно не отвечал представлениям об арийской расе. Он был, как и я сам, невысок ростом, темноволос и, видимо, как и я, не был рожден для того, чтобы стать солдатом. Он был ранен в бок, ему помогали идти два его товарища. Они остановились передохнуть, и раненый сел в сугроб. Лицо его было прекрасным, может быть, потому, что уже было отмечено «потусторонним светом». Надо сказать, что ровно через год я тоже был ранен в живот и тоже те часы, когда смерть была так близка от меня, были единственными часами моей жизни, когда я был красив. Итак, я подошел к своему поверженному врагу, перевязал его индивидуальным пакетом. Раненый посмотрел на меня благодарно, взглядом, озаренным страданием.

Он прошептал: «Danke. Wer bist du?»

Я ответил: «Ich bin ein Jude».

Он помолчал немного и сказал: «Ich bin Mensch, du bist Mensch»[7].

На этом мы расстались и, конечно, больше никогда не видели друг друга. Я пишу это не для того, чтобы похвалиться, какой я хороший, а чтобы лишний раз повторить то, что меня утешает и придает силы: даже фашистский тоталитаризм превращает в нелюдей не всех тех, на кого распространяется его власть, и даже в крайних обстоятельствах человек остается человеком. В конце концов, я не сделал ничего особенного, между тем как немецкий солдат проявил героизм: он в присутствии двух свидетелей сказал то, что по меркам гитлеровских времен было крамолой, а потому преступлением. До конца войны оставалось два с лишним года, и этот солдат не мог предвидеть ее исхода.

Как я уже говорил, через год после Сталинграда я был ранен. После скитаний по многим госпиталям возвратился домой, в Москву, окончил Литературный институт и всю жизнь занимался только тем, что переводил стихи, будучи уверен, что перевод произведений литературы, особенно народного творчества, — это одно из тех дел, которые рождают добрые чувства, помогают людям разных языков и культур понять, а значит, и полюбить друг друга.

Конечно, ни одно литературное произведение не предотвратило войны. Даже великие писатели в критических ситуациях не могли изменить хода событий. Войны были и при Гёте, и при Льве Толстом. Перед второй мировой войной тоже раздавались голоса, учившие добру и любви. Они не уберегли мир от войны, но, может быть, их заслуга в том, что я перевязал раненого солдата, а он сказал мне: «Ich bin Mensch, du bist Mensch».

Так я думаю и говорю сейчас, а в то время, когда заканчивалась Сталинградская битва, уже в течение нескольких лет осуществлялась нацистская идея об уничтожении покоренных народов, так называемых низших рас, и в том числе об «окончательном решении еврейского вопроса». Большая часть Европы была оккупирована. На полную мощность работали газовни и крематории, а миллионы людей, загнанные в лагеря и гетто, ждали своей очереди.

И тут мне хочется повторить: даже в самых нечеловеческих условиях люди остаются людьми. А человек не может жить без поэзии. Даже более того: возможно, когда люди оказываются в крайних обстоятельствах, песня им нужнее, чем когда-либо. И песни эти должны быть о их сегодняшней жизни, о нынешних горестях и бедах…

Во многих лагерях и гетто были сложены такие песни. Они-то и составили целый раздел книги, которую вы прочли. «Песни скорби, песни борьбы» безымянны, так же как могилы их создателей. Те, кто сложили эти песни, не были профессиональными стихотворцами. Горе сделало их поэтами, у которых не было иных песен, кроме лебединых. Зачастую песни возникали так: сочинялись слова на известный мотив. Например, песню «Родная речка» пели на мотив «Катюши», а песню Вильнюсского гетто «Еврейские бригады» — на мотив широко известной до войны песни «Болотные солдаты», которую исполнял популярный немецкий певец Эрнст Буш. У меня есть пластинка, где Слава Пшибельска в сопровождении ансамбля Войска Польского поет еврейские песни времен фашистской оккупации. Одна из этих песен, которая стала как бы гимном Варшавского гетто, была сложена на мотив нашей песни «То не тучи — грозовые облака».

Я был во многих переделках, был в окружении, из которого вышел, но мог и не выйти. Тогда я оказался бы там, где страдали и умирали создатели этих песен.

В свое время в журнале «Советише Геймланд» была опубликована первая подборка песен, созданных мучениками фашистских лагерей и гетто. Эта публикация пробудила во мне желание собрать и перевести на русский язык то, что сложили люди на пороге гибели. Материал я почерпнул не только из книг. Бывшие узники, которых я искал повсюду, напели или пересказали мне то, что было сочинено в те годы.

Однако книга, задуманная мною, разрасталась, и «Песни скорби, песни борьбы» — это лишь один из ее разделов. Все остальное, если не считать пословиц, — песни дореволюционных городишек и местечек Российской империи, губерний, где разрешалось жить евреям, песни того мира, который ныне не существует.

Революция упразднила «черту оседлости», и люди стали покидать места, где они родились, где большинство из них познали нужду и горе. Молодежь, да и не только молодежь, потянулась к образованию. Прошло время, и для многих из этих людей обиходным языком стали русский, украинский, белорусский, польский, литовский. Но и еврейский язык не умер. На языке идиш существовала и ныне существует обширная литература. Многие новые стихи и песни, которые, возникнув раньше, могли бы распространяться только изустно и потому остались бы безымянными, теперь публикуются, подписанные именами своих авторов.

Однако фольклор не утерял своего особого значения и смысла как энциклопедия народной жизни. Здесь и колыбельные песни, и песни-плачи, песни о любви и о горькой доле маленького человека, о его тяжелой работе и каждодневной нужде. Пусть не удивляет вас, что большая часть народных песен — песни печальные. Что делать, тяжелой была жизнь и создателей этих песен, и тех, кто в течение многих десятилетий эти песни пел. И все-таки нередко искрятся они юмором, нет-нет да и проскользнет лукавая шутка. Люди посмеиваются над собой и над теми, кто притеснял их.

Интересно отметить сходство некоторых еврейских песен с песнями русскими, польскими, украинскими. Порой это совпадение почти буквально.

Где эта улочка, где этот дом,
Где этот мальчик, что был мне знаком?..
Как похожи эти строки еврейской песни на строки известной русской! Впрочем, здесь нет ничего удивительного: слишком тесно люди разных национальностей соприкасались друг с другом, и взаимовлияние естественно.

Трудно определить, когда была создана та или иная песня. Можно лишь с уверенностью сказать, что большинство песен, составляющих раздел рекрутских и воинских, были сложены после царского закона 1827 года, по которому еврейских юношей и даже подростков брали на двадцатипятилетнюю солдатскую службу. Это давало возможность для всяческих злоупотреблений как царской администрации, так и главам еврейских общин. Закон породил новую профессию, так называемые «хапуны» искали и выдавали за вознаграждение молодых людей, которые скрывались в надежде избежать практически пожизненной солдатчины.

Как было сказано, мир местечек поредел, но до второй мировой войны старые народные песни довольно широко бытовали в местах бывшей «черты оседлости»: на Украине, в Белоруссии, Польше, Литве и других краях.

Что касается меня, то лишь однажды мне случилось видеть селение, которое, по моим представлениям, могло быть похоже на старые места «черты оседлости».

В конце 1940 года я был призван в армию и служил в конном полку неподалеку от Бреста. Жили мы в пограничном лесу, выкопав там землянки и построив конюшни. Штаб нашей дивизии располагался в городке Высокое, и я несколько раз сопровождал отправлявшегося туда командира, ординарцем которого состоял недолгое время.

Это не было чисто еврейским местечком,там бок о бок жили евреи, поляки, белорусы. Когда мы проезжали по главной, единственной мощеной, улице этого городка и копыта наших коней с цоканьем ударялись о камни мостовой, в окнах приземистых домов отодвигались занавески и нам вслед глядели местные девушки.

Надо сказать, что мой командир ездил в город не только по долгу службы. У него были там и личные дела. Поэтому иногда он довольно надолго отлучался, и я, привязав лошадей к коновязи на опустевшей в вечерний час базарной площади, терпеливо ждал. В один из таких вечеров, ожидая своего командира, я услышал еврейские песни. Видимо, в каком-то доме был праздник, хотя песни, которые доносились оттуда, не казались веселыми.

До войны оставались считанные недели, и я до сих пор думаю с ужасом о судьбе тех, кто пел эти песни, кто глядел нам вслед из-за сдвинутых занавесок.

Потом, уже в 1944 году, на Украине, мне случилось быть в селении, которое до войны было наполовину украинским, наполовину еврейским. Ко времени, когда мы освободили эту деревню, еврейских семей уже не было, и хозяйка дома, где мы ночевали, рассказывала о трагической участи тех, с кем она по-соседски прожила нею жизнь.

В годы войны большая часть евреев на оккупированных фашистами землях была уничтожена, и таким образом мир, породивший песни, составляющие эту книгу, окончательно перестал существовать, но сами песни остались, хотя многие из них утратили музыкальную часть своего бытия.

Я долгие годы собирал, обрабатывал и переводил эти стихи. Как я уже сказал, источником мне служили многие книги, вышедшие в разное время, а также тексты, продиктованные или пересказанные теми, кто еще помнит старые еврейские песни.

Как уже известно из предисловия, я в своей жизни составил и перевел десятки фольклорных книг. И вот я представил на суд читателя лирику народа, к которому принадлежу сам.

Наум ГРЕБНЕВ

ПРИМЕЧАНИЯ

Бадхен — профессиональный шутник, забавлявший гостей — обычно на свадьбах — шутками, рассказами, анекдотами.

Балагула — возница.

Бейнозойрес — искаженное название города Буэнос-Айрес.

Казенный раввин — в отличии от духовного — чиновник, утвержденный губернатором.

Кантор — человек, читающий нараспев молитвы у аналоя во время службы.

Кугель — субботнее блюдо вроде бабки.

Лапсердак — верхнее длиннополое платье, которое в старину носили евреи.

Меламед — учитель в религиозной школе.

Мешпоха — вря большая семья.

Ойшвиц, Аушвиц, Освенцим — разные транскрипции названия фашистского лагеря уничтожения в период второй мировой войны.

Пурим — весенний еврейский религиозный полупраздник за месяц до пасхи.

Ребе — учитель начальной религиозной школы. Этим же словом называли раввина и вообще почтенного человека.

Сейдер — вечерняя пасхальная трапеза.

Талмуд — собрание религиозно-этических канонов иудаизма.

Тейгахц — изделие из теста.

Трефной — непригодный в пишу по религиозным законам; и переносном значении — то, что вне закона.

Хапуны — так презрительно называли тех, кто за плату искал и выдавал еврейских юношей, прятавшихся от рекрутчины после закона 1827 года (см. послесловие переводчика).

Хасид — приверженец хасидизма — одного из религиозных течений иудейской религии. Хасиды отличались фанатичностью.

Юденрат — еврейское самоуправление в гетто, служившее фашистским оккупантам.

Примечания

1

Эта песня сложена после реформы 1874 года о всеобщей воинской повинности, которая вселяла тщетные надежды на то, что будут устранены злоупотребления глав общин, назначавших юношей в рекруты, Такое положение давало возможность откупаться от рекрутчины или нанимать бедняков, чтобы те шли в солдаты вместо сынков богачей.

(обратно)

2

Фриц Фридель — представитель Берлина по делам евреев в Белостокском гетто. После войны приговорен к смертной казни.

(обратно)

3

Седьмая площадка — место за городом Белая Церковь, где 6 сентября 1941 года были зверски убиты многие евреи.

(обратно)

4

Быстрее, еврей (нем.).

(обратно)

5

Понар (Панеряй) — пригородный поселок вблизи Вильнюса, превращенный гитлеровцами в место массовых убийств.

(обратно)

6

Девятый форт — место уничтожения обитателей Вильнюсского гетто. Там было расстреляно 70000 человек.

(обратно)

7

«Спасибо, кто ты?» — «Я еврей», — «Я человек, ты человек».

(обратно)

Оглавление

  • ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
  • КОГДА ЧЕЛОВЕК РОЖДАЕТСЯ…
  • КОМУ ПЕЧАЛЬ ИЗЛИТЬ? СВАДЕБНЫЕ, СЕМЕЙНЫЕ, БЫТОВЫЕ ПЕСНИ
  • СЛУЧИЛОСЬ МНЕ СТАТЬ СИРОТОЮ
  • СЛУЖБУ СЛУЖИМ В ЦАРСКОЙ РАТИ РЕКРУТСКИЕ И СОЛДАТСКИЕ ПЕСНИ
  • ПОЙДЕМ, КРАСАВИЦА! ПЕСНИ ЛЮБВИ
  • ВИДАНО ЛЬ ТАКОЕ? ШУТОЧНЫЕ ПЕСНИ
  • ЧУДО_ПРЕЧУДО ДЕТСКИЕ ПЕСЕНКИ
  • ПЕСНИ СКОРБИ, ПЕСНИ БОРЬБЫ
  • СЛОВО-ЗОЛОТО ПОСЛОВИЦЫ
  • ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
  • ПРИМЕЧАНИЯ
  • *** Примечания ***