Незадачливый убийца [Рене Реувен] (fb2) читать постранично, страница - 3

высказыванием всего, что на душе. Помимо того, я приучила называть себя просто по фамилии — Лавалад, без имени и даже без «мадемуазель». Впрочем, все эти меры мало помогли мне избежать эпизода, упомянутого выше.

Директору, удивленному моим уходом, я объяснила, что слишком стара для флирта, но еще слишком молода, чтобы пополнять любовную коллекцию нетерпеливых мартовских котов. Когда я начну совсем уж сильно краситься, тогда и найду время интересоваться кем помоложе.

Итак, я поступила в контору адвоката, уже хорошо известного на Лазурном берегу и лишь недавно бросившего якорь в Париже. Занимается он гражданскими делами. Это место мне устроила Сюзанна Браш, ныне Дюбурдибель. Помнишь ли ты эту дылду, чьи чрезмерные добродетели были притчей во языцех в нашем пансионе? Она вышла замуж — и удачно — за директора очень крупного агентства по продаже недвижимости, он же двоюродный брат моего патрона. По слухам, этот двоюродный брат вконец несчастен с Сюзанной. Страдалец не может найти утешения даже в том, что делит еще с кем-нибудь тяжесть своих супружеских цепей. Сюзанна погрязла в абсолютной нравственности, всем нам известной, и которую время бессильно было расшатать. Впрочем, чтобы обманывать своего мужа, нужен третий, а ведь если Сюзанне удалось склонить одного мужчину разделить с ней ложе — разумеется, в священных рамках брака, — то это повод сказать, что чудо случается только раз.

Что касается моего нового патрона — лучше всего описать его, процитировав из одной газетки несколько строк в рубрике, относящейся к Лазурному берегу: «…адвокат блестящий, но с ленцой, тридцати шести лет, значительное личное состояние, перспективы к увеличению его еще более значительны, постоянные доходы, частный отель в Ницце, живет в западном предместье Парижа, охота на тетеревов осенью, рыбная ловля летом и женщины — круглый год…»

Ты спросишь себя, как, выпутавшись только-только из одной истории, я решилась вверить свое время, а может быть, и честь человеку со столь ненадежной репутацией? Все очень просто, дорогая. В моем возрасте, и играя к тому же роль буки, я буду куда спокойней здесь, чем у какого-нибудь господина со столь ограниченными способностями к обольщению, что он свои ищущие взоры обращал бы лишь на одну меня, находящуюся, так сказать, всегда под рукой.

А теперь представь себе крупного мужчину, которому можно дать его годы плюс несколько килограммов — это и есть мэтр Манигу. В Ницце он немного занимался каратэ, чтобы поправить урон, наносимый фигуре вкусной едой, до которой он охотник; здесь, в Париже, он этот спорт оставил. Небольшая полнота сообщает определенную грацию его несколько неуклюжей — вразвалочку — походке. У него полное лицо с ямочками, не лишенное юношеской свежести. Острота его ума, признанная всеми, умеряется иной раз удивительной наивностью, о которой спрашиваешь себя, до какой степени она не притворна и не призвана укрепить его арсенал искусителя (ведь в каждой из нас дремлет мать). Я вспоминаю по этому поводу слова Люсиль Рожерон, той, чьи аборты свидетельствуют о практическом освоении науки любви: «Мужчины, как правило, куда менее наивны, чем об этом думают женщины, но гораздо более, чем полагают они сами».

Сейчас я не знаю, разглядел ли что-нибудь наметанный глаз моего патрона под личиной официальности, которую я ношу, но он не позволяет себе ни малейшей вольности, пусть даже в речах. Я думаю, что в общем-то у этого ловеласа к его отношениям с враждебным полом примешивается некая тайная стыдливость (в явном противоречии с тем, что о нем известно). Он принимает каждую женщину такой, какой она хочет быть, такова его манера уважать нас. Не улыбайся, милая змейка, и давай поговорим о других моих сослуживцах.

Это два адвоката-стажера. Фамилия первого Дюран. Имя Жюль, но он просит называть себя Робер. Я-то скорее сменила бы фамилию, но на вкус и цвет… Кажется, его детство прошло в каком-то приюте; своему теперешнему положению он обязан исключительно личным дарованиям. Он холостяк, впрочем, знаю я его мало, ибо и говорит он мало. Этот молодой человек и заикается, и скрытен — все сразу; оба эти недостатка едва ли не хуже, чем сама немота. Иногда мне кажется, что это тактическая уловка. В той мере, в какой внешность отражает ум человека, можно сказать, что за его молчанием скрывается немалая духовная глубина.

Второй стажер, Патрис Добье, если и поживей Дюрана, то ненамного, но его можно извинить: за несколько недель до женитьбы у него погибла невеста. Щетка жестких волос и форма челюсти дают основание думать, что не так скоро он забудет покойную. А если серьезно, Патрис — парень с головой и хорошим будущим. Ну и напоследок, упомяну бабушку моего адвоката. Как-нибудь потом я напишу тебе больше об этой старушке, которая мне почему-то несимпатична. У меня о ней смутное и, может быть, неточное представление, как о гигантской паучихе, затаившейся в своем семейном отеле в Ницце. Она никогда сюда не звонит, презирая такой способ общения.