зима, когда Такуи только-только пошла. Так отмечают время и американские индейцы. Не лучше ли это, чем различать время подробно, следить за его ходом до последней минуты? И лучше, и нет.
Сам я во всяком случае предпочитаю следить за каждым днем достающегося мне времени, для меня это необходимо, и дело с концом. Создается ли этим разница? Для меня — создается, притом не только большая, но и желательная мне разница. Я всегда был полон самой твердой решимости понять, уяснить себе все, что имело место. Настоящее мгновение слишком стремительно, чтобы успеть человеку в нем разобраться. Завтра оно приобретет свои очертания и смысл, через год прояснится его истинное значение, через десять лет оно составит полезную часть не развернувшейся еще формы, замысел которой, однако, созреет и претворится.
Вчера, занимаясь чисткой своих ботинок, я спрашивал себя с удивлением: «Ну, не пустая ли трата времени для писателя — сидя за столом, мазать ваксой ботинки? Разумеется, я сам полирую свои ботинки не затем, чтобы сэкономить монету на чистильщике. И разумеется, не ради сбережения денег я никогда не заводил себе, скажем, секретаря да и вообще кого-нибудь, кто бы заботился о деталях заведенного порядка вещей. Но в таком случае почему я не делал этого?»
И вот единственный ответ, который я нахожу: я предпочитал прожить свою жизнь сам, ничего из нее ни на кого другого не перекладывая, ибо жизнь, в сущности, и так проживается слишком легко. И еще: мне всегда хотелось делать все то, что занимает большую часть времени большей части населяющих мир людей.
Всю минувшую ночь, все сегодняшнее утро мне снилось время — прибывающее, проходящее, уже прошедшее, оживающее в памяти, совсем позабытое. Мне вспоминалась и его смена, и ожидание, предвкушение. Это был замечательный сон, похожий на сны, которые снятся в отрочестве и юности, с той разницей, что не было в нем женщин.
Но зато в моем утреннем сне сегодня весь мир был как единственная желанная женщина. И еще мне припоминалось в моих сновидениях, как удивительно все девушки, которых я знал, были похожи на те места, где они мне встречались, — каждая из них была как тот город, та улица, тот дом, та комната, где мне случилось когда-то встретить ее.
* * *
Ну вот.
Еще несколько последних часов, и год завершится вместе с завершением очередного оборота Земли.
Моя пора — лето, и лето во Фресно в 1968-м было прекрасное.
Я наблюдал, как цвели и одевались листвою деревья, которые я сам здесь посадил, как появлялись и созревали на них плоды, и когда приходило время, я снимал с ветвей абрикосы, персики, яблоки, груши, сливы, орехи, миндаль, апельсины.
Но главным деревом, с которого я собрал плоды, была моя белая маленькая олива. Она появилась у меня так: в масличном саду неподалеку от моего дома я срезал веточку, принес к себе и просто-напросто воткнул ее в землю — веточка пустила корни, выросла и дала плоды.
Я решил про себя в Париже в 1967-м, что в скором будущем поселюсь в соседстве с деревьями и все лето буду собирать и есть их плоды. Я не ожидал тогда, что это осуществится следующим же летом, но так оно, к моей радости, обернулось. Всего лишь крохотный клочок земли в этих местах Калифорнии может создать и сколько угодно деятельности, и сколько угодно прекрасных вещей, которые сладостно и созерцать и вкушать.
Здесь мало что осталось от города моего детства и юности.
Здесь уже не побродишь в свое удовольствие — какая уж там прогулка в изломанном нагромождении всего, что составляет нынешний город, — и все-таки я прошелся сегодня в западную сторону от Первой авеню вниз по Туларе-стрит к А-стрит, воскрешая для себя многое из истории моей жизни, многое из хранилища моей памяти.
Последние комментарии
4 часов 56 минут назад
4 часов 58 минут назад
17 часов 40 минут назад
20 часов 29 минут назад
2 дней 6 часов назад
2 дней 15 часов назад