Наш современник 2003 № 09 [Журнал «Наш современник»] (fb2) читать онлайн

Андрей Старцев • Чехов на Камергерском (Наш современник N9 2003)

Андрей Старцев

 

ЧЕХОВ НА КАМЕРГЕРСКОМ

 

Прилетевшему на пару дней в Москву Старцеву надо было встретиться с 

        Крупиным. Владимир Николаевич начал рассказывать по телефону, как к нему проехать: дескать, в самом центре столицы найдешь переулок Камергерский, пройдешь во двор такого-то дома, завернешь за такой-то угол, поднимешься по такой-то лестнице, наберешь такой-то код на такой-то входной двери, потом будет еще одна, но уже не такая, а другая дверь...

— Володя, а ты не мог бы выйти из дому и встретить меня? — взмолился Старцев. — Я непременно запутаюсь в этих углах и дверях. Назови любое известное место, в назначенный час я буду там, и ты меня подберешь.

— Ладно, — согласился Крупин.— Давай у памятника Чехову. За полчаса доберешься.

Сказать честно, Старцев не знал, где в Москве памятник Чехову, но — язык до Киева доведет. Спустился в метро, вышел на станции “Чеховская” и начал опрос шагающих рядом москвичей: как пройти к памятнику Чехову? К его изумлению, москвичи тоже этого не знали. К памятнику Пушкину, Гоголю, даже вождю немецкого пролетариата Эрнсту Тельману — пожалуйста, можем подсказать, а вот Чехову — извините! Десятка три жителей столицы с постоянной пропиской, в том числе живущих в домах вокруг метро “Чеховская”, опросил, но никто даже не слышал, чтобы тут где-то был памятник Антону Павловичу! В активных опросах Старцев дошагал до Министерства по делам печати, информации, телевещания и еще чего-то малопонятного, и тут его осенило: где-где, а уж в этом-то министерстве наверняка знают! И открыл массивную дверь. В контакт с ним любезно вошел начинающий седеть симпатичный гражданин, по виду никак не меньше, чем замначальника какого-нибудь сведущего в искусстве отдела. Он тоже не знал, где находится памятник Чехову, но был способен рассуждать логически.

— Тут рядом есть улица, которая раньше называлась Чеховской, может быть, на ней? — рассуждал он. — Улицу переименовали, теперь она называется Малая Дмитровка. Не поискать ли вам там?

— А Камергерский переулок от этой улицы далеко отсюда ответвляется? — спросил Старцев, с беспокойством глядя на часы: времени до встречи оставалось совсем ничего. — Памятник — рядом с этим переулком.

— Камергерский, вы сказали? — опешил симпатичный собеседник. — Но это совсем в другой стороне!

— Так покажите, черт возьми, мне эту другую сторону! — вскричал Старцев. — Туда-то я и двинусь, а не на Малую Дмитровку! Далеко это?

 — Второй поворот направо вот по этой улице. — Симпатичный министерский служащий указал на улицу, которая раньше называлась Пушкинской, и, счастливый, что избавился от назойливого провинциала, растворился в вестибюле.

А Старцев ринулся вперед по указанному маршруту, на бегу размышляя, какому идиоту пришло в голову переименовывать улицы великих русских писателей в какие-то Дмитровки. И что это за памятник Чехову, о котором никто не имеет представления, тогда как малограмотному нерусскому барду Окуджаве собираются соорудить целый мемориальный комплекс... Наконец, взмыленный, он влетел, — правда, не на втором, а на пятом повороте направо, — в Камергерский переулок и через минуту увидел Крупина.

Когда разжались дружеские объятия, Старцев спросил:

— Слушай, а где этот твой памятник Чехову? В Москве никто о нем понятия не имеет! — И без паузы задал еще один вопрос, глядя на возвышающееся в двухстах метрах за плечами Крупина светлое больше­оконное здание, знакомое, наверное, всей России. — По-моему, это Центральный телеграф, я не ошибаюсь?

— Да, это телеграф, — подтвердил Владимир Николаевич. — А памятник Чехову — вон он.

И Крупин ткнул пальцем в угол между двумя зданиями, где скромно приютилась статуя молодого человека, изваянная, как показалось Старцеву, в эллинской манере — идя мимо, едва ли обратишь на нее внимание...

АДМИРАЛ И МАРШАЛ

В День Победы Старцев вместе со всем своим городом возложил цветы к

       памятнику-мемориалу 1200 героям-гвардейцам, после чего напра­вился в толпе других желающих взглянуть на вторую очередь мемориала. Когда миновали мостик, жена спросила:

— Ты видел, кто шел с тобой рядом, плечо к плечу?

— Нет, — ответил Старцев. — А кто?

— Губернатор, — сказала жена. — Адмирал Егоров.

— Что же он не поздоровался? — удивился Старцев. — Шел рядом и не поздоровался, ничего себе!

— А ты почему с ним не поздоровался?

— Но я же его не видел!

— Так, может быть, и он тоже тебя не видел?

— Как это “не видел”? — возмутился Старцев. — Его можно не увидеть, потому что он мелкий ростом. А я-то вон какая дылда! Несмотря на то, что истерся к старости, все равно рост за сто восемьдесят сантиметров! Не увидеть меня адмирал-губернатор не мог, наверняка прикинулся неви­дящим! Недостатки воспитания в детстве!

Спустя неделю Старцев стоял у писательского дома в Хамовниках в Москве, соображая, куда направить свои стопы в первую очередь — к секретарям Союза писателей, в Приемную коллегию или в редакцию газеты “Завтра”, везде ему надо было побывать. Тут из двери дома вышел среднего роста плотно сбитый мужчина с густыми седыми бровями, одетый в светлый костюм. Лицо показалось знакомым, и Старцев буквально вперился в него глазами, пытаясь вспомнить, где мог видеть раньше. Мужчина, удивленный столь непосредственно выражаемым интересом к своей персоне, остановился, ожидая, видимо, что глазеющий на него субъект как-то объяснится; не дождавшись, кивнул Старцеву и с достоинством удалился. И по этому редкому в наше время достоинству Старцев его узнал. Маршал Советского Союза Язов! Старцеву захотелось догнать уважаемого воена­чальника, чтобы извиниться за свое до неприличия откровенное любопыт­ство, но, побоявшись предстать перед маршалом еще более нескромным, он сдержал свой благородный порыв.

— Вот что значит настоящее воспитание! — сказал Старцев жене по возвращении из Москвы. — Маршал меня не знает, однако мимо не прошел, наверное, интуитивно понял: перед ним писатель земли русской, заслужи­вающий приветствия хотя бы кивком головы!

 

(обратно)

"Сражающееся Слово" (Наш современник N9 2003)

 

 

 

“СРАЖАЮЩЕЕСЯ СЛОВО”

 

 

Уважаемая редакция!

 

Прочитала обращение к библиотекам — продлить подписку на 2-е полугодие. У нас в библиотеке “Наш современник” на полках не задерживается. Читают его охотно, на многие волнующие вопросы русские люди находят ответ на страницах журнала. Очень помогают нам статьи о русских писателях, поэтах-классиках и современниках. Я, например, библиотекарь с большим стажем, почти ничего не знала о поэте А. Передрееве.

Единственное пожелание: анонсируйте, если это возможно, статьи, приуроченные к юбилеям. Ведь библиотеки наши бедные, даже выставку к юбилею писателя подготовить сложно. А поскольку журнал мы получаем в конце месяца, многие юбилеи уже проходят. У нас много читателей-школьников и студентов, которым очень нужны материалы по литературоведению. Подписку на журнал мы продлеваем и постараемся продлевать и дальше.

Желаем коллективу журнала “Наш современник” творческих успехов, а самому журналу — роста тиража!

 

От имени коллектива библиотеки-филиала № 35

Домодедовской Центральной библиотечной системы

Егорова Элеонора Михайловна,

Востряково-1 Московской обл.

 

 

Здравствуйте, многоуважаемый журнал “Наш современник”

 и все его сотрудники!

 

Я благодарен вам за ваш нелегкий труд, который очень и очень много несет пользы для души и ума. Когда я получаю журнал, для меня это праздник — праздник души. Вот уже несколько лет я выписываю “Наш современник” и убежден, что его материалы помогают читателю правильно понять — что же происходит сегодня в нашем обществе, в стране…. Из публикаций этого года хотел бы отметить автобиографический очерк народного артиста А. Михайлова и цикл статей “Симулякр, или Стекольное царство” А. Казинцева.… Каждый из материалов журнала дает богатую пищу для размышлений, публицистика информативна и интересна.

Спасибо вам!

Поморов Н. С.,

г. Курск-18

 

 

Здравствуйте, Станислав Юрьевич!

 

Возвращаюсь домой и отвожу душу, читая Вашу книгу, в статьях Вашего журнала нахожу ответы на вопросы, на которые не нашла ответа в своем “хождении” в Москву. Спасибо Вам за веру в народ наш, за свет, пролитый в душу! Стихи же Ваши читаю на одном дыхании, “со слезами на глазах”. Спасибо Вам…...

Жаль, что не доходят до нас ни журнал Ваш, ни книги. Если это возможно и приемлемо для Вас, могу стать распространителем журнала и книг у себя, в сибирских краях. Первое, что сделаю, приехав домой: проведу агитацию за подписку на Ваш журнал. Я думаю, что Ваших читателей у нас могло бы быть гораздо больше, чем в Москве и других крупных городах…

Еще раз спасибо Вам за прекрасные Ваши стихи, журнальные публикации, за помощь и поддержку в Москве.

С уважением и признательностью

 

Кузакова Татьяна Гавриловна,

г. Усть-Кут

 

 

Уважаемый Станислав Юрьевич!

 

Огромное Вам спасибо за присланную книгу! Тем более что достать книги с Вашими произведениями представляется трудной задачей. Впрочем, как и книги Анатолия Передреева, Вадима Кожинова.… С произведениями этих авторов я знаком лишь благодаря Вашему журналу (хорошо, что хоть книги Николая Рубцова в наши дни не такой дефицит). Сейчас, к сожалению, из современной поэзии больше распространены произведения Рейна, Рубинштейна, Кибирова, Иртеньева, Пригова.… Вовсю печатаются книги молодых выскочек из объединения “Вавилон” во главе с Кузьминым, Давыдовым, Львовским.… Обширная пропаганда их творчества проводится на сайтах Интернета. Различные литературные вечера, встречи этих поэтов со школьниками окрашивают современную поэзию в глазах подрастающего поколения в тусклые цвета безыдейных верлибров и непонятных словесных экспериментов. В большинстве своем молодежь (даже та, которая интересуется поэзией) не имеет и представления о произведениях Куняева, Рубцова, Передреева.…

Печально.… Но время все равно отличит истинную поэзию от дешевой подделки и вытравит фальшь из людских сердец, как вытравило не так давно недоразумение имажинизма.

Кстати, прочитал Вашу книгу о Сергее Есенине. Ей-богу, плакал, когда читал последние страницы!

Огромное за все спасибо!

Преданный Вам

Недосеков Илья,

 Москва

 

 

Здравствуйте, уважаемый Станислав Юрьевич!

 

Ваши воспоминания “Поэзия. Судьба. Россия” — книга уникальная!.. Написать сейчас о нашей жизни, о людях, о перипетиях судеб, и написать предельно смело и честно — это многого стоит. “Нравственность есть правда”, — как писал В. М. Шукшин. Ваши книги именно такие! Они сейчас у многих стали настольными (по крайней мере, у моих друзей, кому посчастливилось их достать). Ваши книги, Ваше проникновенное, сражающееся Слово дороги тем людям, для которых Родина — не пустой звук, не абстрактное понятие. Вас уважают не только люди, близкие Вам по духу, но и враги. Да. Смело сказать правду в глаза — это подвиг.

Станислав Юрьевич, у меня просьба к Вам и авторам “Нашего современника”. У нас, в Сургуте, “щупальца” известного дельца и русофоба Д. Сороса проникли уже в библиотеки, гимназии, университет и т. д. Некоторые журналисты (купленные) публикуют материалы о нем, представляя г-на Сороса этаким “благодетелем” для России, “бескорыстным” предпринимателем и филантропом. У нас, к сожалению, нет объективной информации о его “многогранной” деятельности, направленной на духовный распад России. Мы не знаем, кто он, какие силы за ним стоят (это известно только узкому кругу “избранных”). Не могли бы Вы на страницах “Нашего современника” дать подробный материал о Соросе и его делах, рассказать, кого он представляет, какие “идеи” содержатся в его учебниках для наших школ. Короче, показать его истинное лицо. Возможно, в Вашем журнале уже печатались материалы о Соросе, но хотелось бы увидеть новые публикации.

Спасибо Вам еще раз огромное за Ваш труд, за Вашу стойкость и смелость!

 

Лагерев Сергей Алексеевич,

г. Сургут Тюменской обл.

 

 

Уважаемый Станислав Юрьевич!

 

Прочитал с удовольствием Ваши три тома воспоминаний “Поэзия. Судьба. Россия” и постоянно после прочтения обращаюсь к отдельным главам, которые на какой-то данный момент созвучны моим настроениям души. Как я Вас понимаю, это книга воспоминаний и личных впечатлений, оставшихся в душевной памяти за 70 лет жизни.…

Хочу поблагодарить за главу “Русско-еврейское Бородино”. Ваше решение — раскрытие этой темы сегодня — впечатляет: это подвиг.  Быть или не быть России — так, наверное, нужно ставить вопрос.

Несколько слов о русско-еврейском Бородине в других сферах жизни советского общества. Еще во времена “премьерства” Г. Маленкова его жена — проректор МЭИ, когда вступила в эту должность, была поражена количеством еврейских студентов, осваивавших самые престижные специальности (были группы, в которых не было ни одного русского). В профессорско-преподавательском составе представители “избранного” народа также преобладали.… Борьба с засильем “малой нации” закончилась для жены Маленкова печально — она была уволена с должности проректора института (об этой истории в свое время поведал мне секретарь парткома МЭИ З. Н. Лобанов).… В остальных областях трудовой деятельности мы тоже “долго молча отступали”. Это относилось и к предприятиям, институтам, КБ, где, несмотря на ограничения по 5-му пункту (“национальность”), евреи стали доминировать (естественно, в руководстве). Окончив самые престижные вузы страны — МВТУ, ЛЭТИ, МИРЭА, эти местечковые ребята формировали свои научные кадры.…

Я полагаю, что для спасения России необходимо разбудить патриотизм, пассионарность у нашей интеллигенции, творческой и технической, и поднять народ с колен, чтобы он был русской нацией, а не дешевым работником у инородных племен.

С уважением к Вам и коллективу журнала “Наш современник”

 

Быков Валентин Иванович,

Москва

 

Уважаемый господин Куняев С. Ю.!

 

Ваш журнал “Наш современник” для меня является настольной книгой. Это луч света в темной ночи “перестроек” и “реформ”. Спасибо Вам и всему коллективу редакции журнала за Ваш патриотизм, за Вашу стойкую позицию в защите русского человека. Спасибо Александру Ивановичу Казинцеву за его цикл статей “Симулякр, или Стекольное царство”.

25 миллионов русских, оказавшиеся из-за иуды Ельцина вне Родины, ждут своего возвращения. Все зависит от президента России, Думы, правительства, губернаторов. Я родился и вырос в станице Перещепновской Новоанненского района Сталинградской области. Мой отец, Попов Иван Кузьмич, погиб во время Великой Отечественной войны. Моя бабушка — известная донская казачка.… Я писал в родной г. Новоанненск, где в книгу погибших в ВОВ занесен мой отец, чтобы меня приняли на место жительства, — мне ответили, что мигрантов не принимают, нет квот, посоветовав “рассчитывать на свои силы”. А какие силы, если все накопленные сбережения чудовище Гайдар превратил в пыль. Сейчас президент Казахстана Н. Назарбаев во всеуслышание объявил, что индексирует сбережения, но в каких пропорциях? Если раньше, в 1991 г., на 15 000 рублей я мог купить две автомашины, то сейчас на индексированные тенге я даже не смогу купить одного колеса…. Итак, вот Вам наглядный пример — меня, чистого россиянина, которого по воле партии направили восстанавливать окраины СССР, называют мигрантом,

Уважаемые земляки — Станислав и Александр, уважаемые авторы “Нашего современника”! Бросьте клич нашим предпринимателям, депутатам, сенаторам, членам правительства, президентской команде проявить милосердие (где наше меценатство?), взять обязательство помочь хотя бы одной русской семье переехать с ближнего зарубежья в Россию, оформить гражданство, получить жилье и работу.…

Уважаемые авторы и сотрудники “Нашего современника”! Продолжайте сеять ваши зерна в благородную русскую землю. Ваши прекрасные посевы взойдут без сорняков, с богатым урожаем!

Искренне Ваш

 

П. И. Попов,

г. Усть-Каменогорск,

Республика Казахстан

 

 

 

Здравствуйте, уважаемый Эдуард Скобелев!

 

Прочитал Вашу статью “Если славяне выступят” (“НС”, 2003 г., № 3). Приятны знание предмета обсуждения и неординарность выводов. Многие патриотично настроенные наши сограждане обращаются к теме славянского единства, но в большинстве случаев все сводится либо к мечтаниям в маниловском духе, либо к обвинениям в “предательстве”. Кое-кто даже отказывает в принадлежности к славянству неправославным славянским народам….

Да, славяне разные: и интересы их порой противоречивы, и культура неодинакова, и идеологические предпочтения различны, и экономический уровень несхож. Но есть нечто глубинное в национальном характере и русского, и боснийца, и лужичанина, и белоруса, и словенца, и болгарина. Это “нечто” сложно проанализировать и охарактеризовать, это можно лишь ощутить, почувствовать при личном общении, слыша звуки малопонятного, но близкого говора, видя изображения национальных костюмов и предметов быта, вспоминая легенды и сказания, в которых слышны отголоски древнего единства “братьев Леха, Чеха и Руса”. Реальность же такова, что Чех и Лех — в НАТО, а Серб, Хорват и Босняк истребляют друг друга. У Руса, Черкаса и Литвина до поножовщины дело не дошло, но отношения весьма прохладные. В чем же тут дело? Чьи-то иноземные козни мешают славянскому единению? Маловероятно. Дело тут скорее в особенностях национального характера. Гордость и независимость (несмотря на многовековое подчинение иным народам) не позволяют находиться в подчинении хорватам и словенцам — у сербов, словакам — у чехов, украинцам — у русских (было и такое, чего уж там), и полякам у русских, и русским у поляков (вспомним Смуту). Беда в том, что некоторые славянские народы начинают мнить себя старшими братьями по отношению к родственным народам. И рассчитывать на то, что словаки, выйдя из-под опеки чехов, пойдут на поклон к русским, не приходится. Младшим братом быть не хочет никто: “взрослыми” уже все стали и могут быть лишь равноправными.

Можно ли что-то сделать в данной ситуации? Можно. Политическое единство и взаимопомощь возможны на экономической основе. Режим наибольшего экономического благоприятствования для Хорватии, Словении и Словакии? Да Бога ради, не разоримся. Увидя такое, и чехи с поляками задумаются. Посредничество в югославском конфликте, не только с просербских позиций, но и с учетом интересов хорватов и боснийцев (реалистичных и законных, разумеется)? Можно и это. Сербы должны понимать, что и хорваты нам не чужие. Поддержка требований национально-культурной автономии словенцев в Италии и Австрии, а также лужичан в Германии? Возможна? Возможна.… Должна ли Россия стремиться к доминированию в славянском мире? Демонстративно и явно — нет. Российская сторона могла бы подбросить такую идею Чехии, Польше или Украине. А что, пусть потешат самолюбие…. Чем быть на десятых ролях в Евросоюзе, приятнее ощущать себя лидером в Союзе восточноевропейском, хотя и формальном. Со временем почувствуют тяжесть положения, сами России же передоверят (если наша страна сможет выбраться из нынешнего тяжелейшего положения). Пойдут ли западнославянские страны на такой Славянский союз? Сразу нет. Но экономику-то развивать надо, а в единой Европе их товары и услуги особо и не ждут. Нужен ли России такой Славянский союз? Не помешает: на роль сверхдержавы в мировом масштабе претендовать не приходится, а в региональном (в перспективе) — вполне.

Основная задача сейчас сторонников славянского единства (на мой взгляд) — всячески пропагандировать славянскую особость и исключительность среди всех народов этой этнической общности, с опорой на местные особенности, сглаживая межславянские противоречия. Пусть, к примеру, боснийцы (хоть их и 2 млн всего) почувствуют, что они, несмотря на свой ислам, ближе русским, чем православные румыны…...

Возможно, некоторые идеи моего письма могут показаться спорными, но будущее возможного славянского единства мне видится именно таким.

С уважением

Сергей Лебедев,

г. Новосибирск

 

 

Уважаемый коллектив журнала “Наш современник”!

 

Хотел бы поделиться с вами своими размышлениями о наболевшем, о том, что происходит в нашей стране, — поэтому предлагаю небольшую заметку. Надеюсь, что она не останется без вашего внимания.

 

 

Мы такие, как жизнь

 

Ранее с верой отбивались от врагов и с Запада, и с Востока. Сейчас, в эру криминала, битвы идут уже в самом центре страны — между бандами, финансовыми воротилами и их наемниками….

Монголы, немцы, поляки, шведы (а в смутные времена — все сразу) лезли со всех сторон — и получали по зубам. Австрияк с челкой при поддержке толстосумов рвался к мировому господству. Беда была большая, но мы выстояли, победили, восстановили свою страну. Трудно было, но последствия были не столь трагичными, как сейчас, после намеренной продажи и разграбления перекрасившимися партийцами всего народного добра. Рекламная вставка на телевидении “Газпром — национальное достояние” — обман. Посмотрите, кто реально набивает карманы этим достоянием: Абрамовичи, Миллеры, Браверманы и иже с ними. От имени государства подписывает договор с Туркменбаши… Миллер.

Во времена крепостного права русские люди верили в царя и Отечество. Не жалея живота бились с иноземным врагом и побеждали. А сейчас — никакой уверенности в будущем, агрессивность и злость захватили общество. В наше смутное время идут споры об Октябрьской революции. Жалеют царя и прогнившую систему, отвлекая внимание общества от настоящего и будущего. Гнилье царской России доказал уже Порт-Артур, 1905 год, да и 1914 год тоже. Она была лапотная, неграмотная, во многом отсталая, — несмотря на экономический рост в начале века. Шло время.… В спорные и сложные предвоенные годы была ударными темпами осуществлена индустриализация, что позволило нам встретить сильного врага и победить его. В 1949 году американцы не решились напасть на нас, помнили историю — поднявшие меч на Русь погибают. Бряцающие атомной бомбой одумались, увидев у нас оружие возмездия. Однако через 40 лет, после периода “застоя”, ставрополец с отметиной на лбу решил все перестроить, самоокупаемостью и самофинансированием всего и вся, включая рождение ребенка и фундаментальную науку, поставить крест на стране. Он внедрил кооперативы, которые, как кровососы, облепили крупные предприятия. Был подготовлен развал СССР. Начатый бедлам довершил беспалый уралец со товарищи. Народ прочувствовал это через “МММ”, приватизацию, пропажу вкладов. Результат: производство упало в 5 раз, большинство предприятий вообще развалилось, основные фонды изношены на 60—80%, природные богатства присвоены небольшой кучкой лиц.

Сейчас, в год выборов, идет перекрашивание тех лиц и сил, которые приложили руку к доведению России до нынешнего состояния: “Демократическая Россия” Гайдара, СПС, “Единая Россия” — партия власти. А ситуация везде подходит к чрезвычайной, и самым популярным становится МЧС России: пожары, взрывы, наводнения, техногенные катастрофы. 80% населения еле сводят концы с концами, 40 млн человек живут за чертой бедности, 4 млн бомжей, около 4 млн наркоманов, более 4 млн брошенных детей, средний уровень жизни упал почти в 3 раза. Такого не было ни после революции, ни после войны. Так что же сейчас? Все направлено к тому, чтобы осталось не более 50 — 60 млн русских граждан. Как подсчитали демографы, это происходит, когда рождаемость ниже смертности в 2,5 и более раза, к 2050 году нас и будет примерно 50 млн. Это что, социальный заказ? Проведены такие реформы, которые позволили вычерпать наши богатства, отправить за границу более 200 млрд долларов, участвующих там в развитии экономики Запада. Наши нувориши так стремительно обогатились, как нигде и никогда в мире. Но ничто не появляется из воздуха: если один приобрел миллиарды, то они отобраны у тысяч и тысяч других — честно живущих и работающих. В результате разгрома промышленности бюджет России составляет где-то 3% от бюджета США, он меньше бюджета города Нью-Йорка. Вот поистине: “Раздашь ворохами, не соберешь крохами”.

После прошедшей зимы, когда мерзло почти полстраны, занялись реформой ЖКХ. В ней намерены участвовать “Газпром” — детище Черномырдина, и РАО ЕЭС во главе с Чубайсом. В телепередаче “Зеркало” (15 февраля с. г.) Сванидзе, Козак, тюменский Собянин, Сысуев так прямо и заявили, что государство уйдет от огромных затрат на ЖКХ, перекинув все на местное самоуправление, а конкретнее — на жильцов, под девизом: “Жилец — заказчик услуг!” Чубайс в телепередаче “Времена” Познера (13 апреля) “уточнил”, что реформу надо начинать с дома, улицы, создавая товарищества по принципу: “вам надо, это ваши проблемы — вы и раскошеливайтесь”. Надо, чтобы все затраты несло население. Лихо! Неудивительно, что там, где правит Чубайс, всегда холодно и тошно. Президент в начале года заявил, что в последнее время приняли законы, требующие затрат в 6 триллионов рублей. Дал установку: нам это не под силу, не надо брать невыполнимых обязательств, и до 2005 года пересмотреть около 200 законов, чтобы исключить эти затраты.

Для народа одинаково ненавистны губители: что с челкой, что с родинкой, что беспалые, что рыжие.… Не пора ли дружно дать отставку губителям?

 

Н. Баранов,

г. Тула

 

 

Мысли о катынском кладбище

 

Шел 1944 год. Путь хирургического полевого подвижного госпиталя, в котором служили мои родители, пролегал по только что освобожденным от немецкой оккупации населенным пунктам северо-запада страны. Впрочем, населения в них практически не было: кто убит, кто угнан, кто разбежался в леса, подальше от ада боевых действий, и лишь после освобождения возвращался в разоренные жилища, а иные успели вовремя эвакуироваться в глубь страны. Я, мальчишка, помогал скручивать выстиранные автоклавированные бинты, колол дрова на кухне, вытряхивал соломенные матрацы, но хватало времени и на обследование окрестностей госпиталя. Где-то на Псковщине я набрел на немецкое кладбище. Фашисты часто хоронили своих солдат в скверах, на площадях захваченных ими российских городов, предвкушая, видимо, установить здесь впоследствии памятники. Правильные ряды белых березовых крестов с дощечкой, на которой готическим шрифтом выведены фамилии и даты.… Вдруг я наткнулся на четыре могилы, которые немцы в спешке отступления не успели зарыть. На дне их лежали без гробов голые трупы, серые, будто обтянутые перчаточной резиной, во многих местах перебинтованные. Березовые кресты валялись рядом. Я был потрясен, увидев на прибитой к кресту дощечке под фашистским орлом написанные по-русски русские фамилии, имена и заключение: “Погиб в борьбе с большевиками”. Что заставило этих юношей воевать со своим народом? Может, они, пленные, не выдержали лагерной жизни? Или это дети бывших владельцев поместий, дворцов, заводов? Бывшие белогвардейцы, которые пришли с немцами устанавливать на нашей земле “новый порядок”? Все равно они были в моем понимании предателями, раз выступили против своего народа на стороне врага. Но я был ребенком, и меня охватило не чувство ненависти, но жалость к убитому русскому.

Хотя ненавидеть предателей у меня была причина. Перед этим в Белоруссии погиб мой дядя-артиллерист Михаил Совцов. Он был офицером штаба штрафбата, и всех их порубили прорвавшие линию  фронта в кавалерийской атаке власовцы. А ведь дядя был сыном раскулаченного. Остались мыкать горе его жена-полька и малютка сын.

Возникает непростой вопрос: имело ли право пролетарское государство репрессировать потенциальных противников перед грядущей, исключительно тяжелой войной с фашизмом? Не продолжалась ли в нашей стране в скрытой форме гражданская война?

Этот отнюдь не риторический вопрос: волнует меня каждый раз, когда перед великими майскими праздниками с садистским упорством нас ежегодно призывают к покаянию в связи с Катынской трагедией, и, что удивительно, не польские, а российские журналисты, по молодости не рисковавшие своей жизнью в той истребительной войне. Да не виновен я в расстреле царской семьи и катынских офицеров, не навязывайте мне чужую вину. И не фильм о Катыни нам нужен.

По окончании Великой Отечественной войны на всей территории освобожденных от гитлеровцев союзных республик и восточноевропейских стран действовали подпольные военные организации бандеровцев, лесных, болотных и прочих националистических братьев. Партизанская война велась в Германии, в Польше, и… советские воины гибли после Победы. Я хорошо помню, что наш госпиталь, находившийся на окраине города Остров-Мазовецкий, широким кольцом окружала траншея, в которой на ночь размещался дежурный наряд с двумя крупнокалиберными пулеметами по обе стороны здания. 9 июля 1945 года организовали выезд сотрудников на природу для отдыха — отметить 2 месяца Победы. Во время возвращения с пикника одну из машин в лесу обстреляли из автомата. Был ранен начфин и убит двадцатилетний русский парень. В далекой польской земле под прощальный ружейный салют похоронили его, и, наверно, впервые я плакал у солдатской могилы. Кто убил его и должен покаяться? Польские ветераны, еще в 20-е годы сражавшиеся с воинами Тухачевского в армии Пилсудского и потом уничтожившие 60 тысяч русских пленных? Сторонники Бур-Комаровского, совершенствовавшие методы партизанской войны в английских лагерях? Их, убивавших из-за угла наших солдат и офицеров, стригших наголо, а то и вешавших польских девушек за дружбу с русскими, тогда было много. Кто восполнял их ряды, кто руководил? Бывшие офицеры и генералы, цвет шляхты. Кто скажет, чью армию пополнили бы погибшие в Катынском лесу? В начале войны, оказавшись на крупном железнодорожном узле Ртищево, я видел эшелоны с поляками, следовавшие в глубь страны. Это из них было сформировано новое Войско Польское. В момент бегства наших войск в начале войны на смоленских поляков элементарно не хватило бы вагонов, как не хватало их на нас, беженцев. Нельзя оправдать убийство пленных, политика войны не имеет правды, она всегда бесчеловечна. Но сколько бы отцов, дядей, сыновей полегло от пуль из-за угла, в лесах, сколько железнодорожных составов пустили бы под откос, сколько фугасов заложили бы на дорогах (как погиб под Берлином в 1950 году мой одноклассник, ефрейтор Ваня Беззубенко), сколько бы активистов, их жен и детей расстреляли в предрассветной мгле польских, украинских, прибалтийских земель, окажись ярые наши враги на свободе! Построен ли мемориал над могилами погибших в Польше многих тысяч наших солдат, ездят ли туда наши губернаторы, призывают ли они к покаянию?

Пусть  наши штатные журналисты чаще пишут о Ватутине, Черняховском и Рокоссовском, а не о тех, кто с ними воевал, пусть призывают каяться тех, кто сегодня разрушает памятники освободителям от фашизма, а не проливают слезы о том, что “спустя 62 года после трагических событий в Катыни покаяние так и не пришло в сердца россиян”. На чьей стороне в 1941—1948 годах были ксендзы и министры, заказывающие музыку нынешним борзописцам? Почему бы нашим журналистам не рассказать о еврейском погроме 25 июня 1941 года в Едвабне, когда поляки, по свидетельству Я. Этингера, “убивали своих соседей топорами, протыкали вилами, вырезали им языки, выкалывали глаза, топили в пруду, рубили головы. Простые обыватели играли в футбол отрезанной головой учителя иврита. Местный ксёндз отказался остановить кровопролитие, потому что считал всех евреев коммунистами”. Убивали поляки евреев в Радзивиллове, Вонсоши, Визне — около трех тысяч человек. Коммунистов и евреев убивать можно? Лишь в 2001 году, спустя 60 лет, президент Польши А. Квасьневский покаялся за свою нацию, и никто не талдычит, что “покаяние так и не пришло”…

Пора перестать разрушать душевное состояние народа-победителя призывами к покаянию, какие бы политические дивиденды это ни приносило.

Не напоминайте нам, господа “русские” журналисты, о Катыни.

 

В. Багдасарьян,

доцент Смоленской государственной

 медицинской академии

 

 

Уважаемый Станислав Юрьевич!

 

…Еще раз сердечно благодарю за то, что в сложное для Вас время Вы не оставляете нашу скромную обитель без глотка чистого русского слова. Земно Вам кланяюся. Через нашу обитель проходит много солдат, которые, не выдерживая нечеловеческих унижений от командного состава (в основном, дагестанцев), бегут в монастырь. И здесь они впервые попадают в Храм. Учатся простеньким молитвам, ставить свечи, брать священническое благословение. Некоторые принимают Св. Крещение в студеных водах р. Печенги (даже зимой). И здесь они в первый раз берут в руки настоящую русскую классику. И хотя им мало что говорят имена писателей Распутина, Белова, Бондарева, Личутина, но верю — пройдут десятилетия, и сегодняшние пацанята-бойцы будут с гордостью рассказывать своим детям о том, что они воспитывались на живой русской классике и имели честь быть современниками наших несгибаемых борцов за русское слово.

 

Иеромонах Дамиан,

Трифонов-Печенгский

мужской монастырь

 

 

 

Уважаемая редакция журнала “Наш современник”!

 

Мне в свое время была предоставлена честь появиться со своими материалами на страницах “НС”. Хотелось бы еще раз поблагодарить коллектив журнала, а заодно и поделиться своими размышлениями о нашем российском житье-бытье…

К сожалению, мало что изменилось в нашей жизни за последние годы, если и происходят перемены — то в худшую сторону. По-прежнему власть предержащие живут сами по себе; народ так же кувыркается в своих проблемах самостоятельно. Благо хоть, что мы живем в регионе без особых национальных катаклизмов (Ленинградская область). Тем не менее все больше появляется и у нас выходцев из бывших среднеазиатских республик и с Кавказа. На рынке обосновались армяне, азербайджанцы, корейцы, таджики, молдаване. Все — практически на постоянной основе. Лес наш валят и вывозят за границу украинцы, гуцулы. Многие обжились здесь, обзавелись семьями. Как правило, люди эти весьма активны. Они быстро приспосабливаются к местным условиям, обживаются на новых местах. По сути, они выступают своеобразными разведчиками, за которыми тянутся родственники, друзья, знакомые.… При условии, что рождаемость в русских семьях крайне низка, тенденция такова, что лет через 10—15 в исконно русских областях ситуация может начать развиваться по сценарию, схожему с косовским или, в “лучшем” случае, с краснодарским.

Требуется коренной пересмотр национальной и демографической политики, поощрение рождаемости в русских семьях. Пока же нынешним властям это не интересно. Русское население интересует их только как электорат, от выборов до выборов. Политическая же активность населения крайне низка, практически равна нулю. На первомайскую демонстрацию, к примеру, ходят в основном люди пожилого возраста. Молодежь политикой, как правило, не интересуется.

СМИ пропагандируют атомизацию, разобщение народа. Люди устали говорить о засилье на ТВ навязчивой рекламы, об идиотических играх, развращающих фильмах с морем насилия, садизма, порнографии. Но их никто не слушает. Власть предержащие игнорируют общественное мнение. Поощряется лишь ковыряние на земельных участках, пресловутых “фазендах”. Другого выхода из нищеты простой народ, впрочем, и не видит. А так — худо-бедно, но своя картошечка, зелень — невеликое изобилие, помогающее большинству селян выжить….

К “достижениям” либералов в области социальной политики, к маразму одностороннего разоружения можно добавить и полнейший провал в политике внешней, когда с мнением России практически не считается никто: ни главный “друг” Америка, ни разные прочие “шведы” (то бишь датчане)”.

Присутствует фантом, видимость некоторой “стабильности” в стране. Но “стабильность” эта со знаком “минус”, а не “плюс”. Люди не ждут добрых вестей, не верят властям. Зато с размахом проводятся праздники для политической элиты, как это происходило в недавнее время в Петербурге по случаю 300-летия основания города. А в это время текут из страны реки нефти, газа, золота, алмазов, километровые составы леса, других природных богатств. Текут реки слез обездоленных русских, множится число невинно убиенных детей, стариков, ученых, офицеров и рядовых. И пополняются русскими рабынями публичные вертепы всех стран “цивилизованного” мира…. Доколе?!

При всем этом огорчает отсутствие единства среди патриотических сил. Несколько черных “пиарщиков”, умело манипулируя уязвленными амбициями некоторых лидеров оппозиции, в результате оказываются сильнее и оппозиции, и невысказанной воли несомненного большинства народа. Это наш трагический национальный парадокс. Пока патриоты грызутся между собой — властный Васька “слушает да ест”! Через Думу пропрезидентское карманное большинство, да еще г-да “либеральные демократы” и им подобные, проводят все новые и новые антинародные законы. Рейтинги же этих господ тем не менее все “растут” и “растут” (нынешние центры исследования общественного мнения “нарисуют” любые заказные цифры.… Да и избирком, в случае чего, посчитает “так, как надо”)….

И все же, несмотря на весь трагизм нашего положения, хочется верить, что Россия не пропадет, не сгинет в веках, как исчезли многие великие цивилизации. Ведь столько духовности пришло, приходит и, уверен, будет приходить в мир из России. И, надеюсь, дети, да и внуки наши не вырастут иванами, родства не помнящими. Жаль, что лжедемократам удалось на какое-то время смутить и одурманить наш легковерный, добродушный и открытый народ. Но верю: придет время, и он очнется, как некогда очнулся от тридцатилетнего сна богатырь Илья Муромец, очнется и сметет с русской земли всю нечисть!

Позвольте от всей души поблагодарить Вас, дорогой Станислав Юрьевич, за Ваш огромный, такой талантливый и нужный для советских, русских людей труд. Сердечное спасибо за “Поэзию. Судьбу. Россию”. Ваш взгляд на историю страны через призму поэзии, судеб народа и поэта, в их неразрывной взаимосвязи, так точно отражает самоощущение русского человека в стремительно меняющемся мире. Спасибо за Вашу поэзию. Жаль только, что купить книги Ваших стихов в наших лавчонках стало практически невозможно. Рад, что в прошлом году удалось приобрести два тома “Советской поэзии” издательства “Всемирная литература”, где напечатаны восемь Ваших стихотворений.

Хотелось бы высказать много тёплых, благодарных слов выдающемуся поэту современности Ю. П. Кузнецову, особенно за публикацию его  новых поэм. Никто из ныне живущих поэтов за такие высокие темы, по-моему, не брался, а он — смог….

Большой привет А. И. Казинцеву, одному из лидеров отечественной публицистики. Его заметки (в рубрике “Дневник современника”) содержат глубокий анализ современности, пронизаны истинной поэзией, читаются с неослабевающим интересом.

Важно ощущать присутствие единомышленников, хоть и незримое.… И рабо-тать, работать во славу России, объединяясь и поддерживая друг друга. Когда дойдет осознание этой простой, в общем-то, истины  до большинства народа, до всех порядочных людей, мы, безусловно, вытащим страну из той трясины, куда ее завели лжереформаторы.

Поэтому позвольте пожелать всем сотрудникам “Нашего современника” здоровья, стойкости и уверенности в победе вашего (хочется сказать — нашего!) благородного и правого дела — бескорыстного сыновнего служения России. Вы — наша надежда и уверенность в добром будущем страны и русского народа.

Искренне Ваш,

Майсов Виктор Владимирович,

пос. Будогощь

 Ленинградской обл.

 

“Искусство” и духовный кризис в России

 

Любителям отмечать юбилеи я бы напомнил своеобразную “круглую дату”: в 2002 году исполнилось десять лет со дня выхода в свет номера журнала “Знамя” (№ 6, 1992 г.) с литературным анализом состояния “сексуальной культуры” (есть, оказывается, такая!) и с констатацией, что “русский эрос выходит из подполья… и осознает себя незаменимой частью жизни” (Е. Тихомирова). “Сексуальная культура” — это, по существу, “упорядочение”, “систематизация” с помощью литературы половых извращений, сквернословия, мата и прочих “издержек” поставангардистского андеграунда и чернухи. “Почин” журнала “Знамя” был продолжен. В 2000 году “вышедший из подполья русский эрос” с помощью альманаха “Наша улица” (№ 9) уже делится опытом с Европой: “Увидя свет в моем окне, зашел миленок мой ко мне. Зашел ко мне на две минутки — с меня не слазит целы сутки…” (“Частушки Дуньки в Европе”). Подобных примеров эротического “искусства” в сегодняшних российских изданиях — множество. Не будем злоупотреблять терпением читателя и повторять вновь и вновь эту “литературную” грязь. Надоела чернуха и в жизни, и в искусстве. Но не вызывает сомнения, что подобные “творцы”, претендующие на “новаторство”, а по существу служители антикультуры, вложили весомый  вклад в духовный кризис, поразивший Россию сегодня.

Приведем еще один показательный пример.

Государственный Кремлевский Дворец съездов. Выступают “звезды” отечественной эстрады. Весь зал озарен затейливыми переливами, вспышками цветомузыки, в которых теряется фигура певца. Слова песни звучат как что-то прикладное, частное — ко всей этой кутерьме света и оглушительной музыки.… Вокруг певца Филиппа Киркорова извиваются в эротическом танце какие-то черные фурии. И сам он то мечется по сцене, то спускается в зал, вызывая вопли восторга у молодых зрителей. Такими же воплями и рукоплесканиями встречают певицу Лолиту. Зал бурлит, заглушая звуковую оркестровую палитру. Но вот еще более громоподобный гул восторга пронесся по залу. Чем же взволновала певица молодую публику? Хватающей за душу мелодией и словами песни, богатыми вокальными данными? Нет! Молодых людей взволновала экстравагантная выходка певицы, когда она, спустившись в зал и подхватив под руку какого-то старичка, закружилась, выкрикивая в микрофон: “…А ты люби меня, такую грешную, иди за мною в тьму кромешную!”.

О каком искусстве может идти речь, если в подобных артистических “новациях”, называемых “авангардом”,теряется живое Слово, нравственно очищающее, возвышающее душу над бестолковой суетой повседневности? Ведь без этого Слова искусство превращается в пошлятину, удовлетворяющую низменные потребности людей в “сильных ощущениях”, напоминающих наркотическое забытье….

Не должно быть равнодушного отношения к тому, что делает современное “искусство” с сознанием наших людей, особенно молодежи. Ведь существуют силы, старательно изгоняющие из молодых душ исконные русские понятия — Родина, Совесть, которые, по существу, преданы забвению “демократическим” эрзац-искусством, претендующим на “творческие искания”.

И не будут ли в душах молодых ребят преобладать нигилизм, анархическое своеволие, культ грубой силы, чему способствует бездуховное искусство и многие зрелищные мероприятия?

 

Муш Николай Николаевич,

Москва

 

 

 

Уважаемый Станислав Юрьевич!

 

…Прежде всего хочу выразить Вам свою искреннюю, сердечную благодарность за большой, нелегкий, но благородный труд в редактировании и регулярном выпуске ежемесячного журнала “Наш современник”. Скажу откровенно — больше всех изданий по содержанию мне нравится Ваш журнал. Каждый месяц жду очередной номер и почти полностью его прочитываю.

Что мне больше всего нравится в Вашем журнале?

Во-первых, его твердая позиция, идейная убежденность, справедливая оценка нашего прошлого и острая, смелая критика настоящего. Во-вторых, умелый подбор и публикация интересных произведений разных жанров. Понимаю, что без поддержания постоянной связи и взаимопонимания с писателями, авторами это было бы невозможно. В-третьих, оперативность и объективность публицистики, мужество и смелость материалов. В-четвертых, внимание к ветеранам Великой Отечественной войны, публикация их воспоминаний (“Мозаика войны”). В-пятых, уважительное отношение к нашей многострадальной Республике Беларусь, правдивая, объективная оценка деятельности Президента А. Г. Лукашенко.

За последнее время мне посчастливилось прочитать в Вашем журнале такие произведения, как романы А. Проханова, “Бермудский треугольник” Ю. Бон-дарева, “Мой Сталинград” М. Алексеева, “Никто” и “Сломанная кукла” А. Лиханова, “Отступник” Ю. Квицинского, “Миледи Ротман” В. Личутина, “Распятая душа” Е. Шишкина, Ваши воспоминания “Поэзия. Судьба. Россия”, “Загадочные страницы истории ХХ века” В. Кожинова и многие другие публикации, которые оставили неизгладимые впечатления. Сейчас с большим интересом читаю роман А. Воронцова “Огонь в степи”. Где только представляется возможность, стараюсь пропагандировать Ваш журнал, прочитанные в нем произведения.

В 9-м номере журнала за 2002 год на одном дыхании прочитал шестистраничный обзор Сергея Семанова, озаглавленный “Президент Путин в трех измерениях”. Это сильнейший фактический материал, показывающий истинное лицо нынешней российской власти.

Спасибо Вам за это!

С искренним уважением,

 

Жуковский Владимир Иосифович,

участник Великой Отечественной войны,

полковник в отставке,

 г. Борисов,

Республика Беларусь

 

(обратно)

Геннадий Зюганов • Противостояние (Вступление Александра Казинцева) (Наш современник N9 2003)

 

 

 

Г осударственный переворот: 10 лет беспредела

 

 

 

Сохранить правду

 

“В лето 6474. Вятичи победи Святославъ, и дань на нихъ возложи””. История любит округлые фразы. Прочел, перевернул страницу... Какие вятичи, что тебе до них? А ведь, поди, в лето 6474-е побежденные видели происходящее не столь отвлеченно, как летописец. Кровь, огнь, стон, скрежет зубовный...

Вот и 1993-й постепенно становится историей. Настолько отдален-ной, что рупоры официоза позволяют себе толику беспристрастности: садить из танков по собственному парламенту, знаете ли, не комильфо.

Добродушные обыватели, как всегда чутко улавливая генеральную линию, тоже проникаются состраданием к потерпевшим. Более половины москвичей, согласно социологическим опросам, склонны сегодя возлагать вину за трагедию на Ельцина, а не на убитых им защитников Дома Советов.

Но я-то помню огнь и стон,  запах паленого мяса над Москвой 4 октября, когда я, отпраздновав день рождения в спокойной академической Дубне, вер-нулся в столицу. Так они и соединены теперь в моей судьбе: память рождения и память смерти.

Я помню побоища на московских площадях, памятник Пушкину, арестованный, взятый под стражу спецназовцами — нездешними, неземными, в марсианских шлемах, с пластиковыми щитами. О, как эти пришельцы крушили стариков и женщин, годившихся им в матери! Может, и впрямь они высадились с другой планеты: не ведали ни земного сострадания, ни человеческого стыда.

Могу представить и другое: тягостное ожидание где-нибудь в Торжке, Тагиле или Бендерах. Боязнь телефонного звонка — и исступленное ожидание его. Звонка, письма, какой-нибудь весточки от мужа, отца. А он уже неделю лежит в траншее, рве, в братской могиле, расстрелянный на пресненском стадионе, вывезенный ночью на барже по Москве-реке, засыпанный подмосковным суглинком.

Слышите, мне не нужен ваш примиренческий гуманизм, округлые фразы взаимного сострадания и прощения. Я прощать не намерен!

Потому что я помню не только стон и огонь, но и глобальную “цену вопроса”. Модное словосочетание — все сегодня исчисляется в баксах или, на худой конец, в рублях. Вот и подсчитайте, во сколько стране обошелся десятилетний спад, деградация промышленности, развал деревни, уничтожение науки. Сколько триллионов стоили “парад суверенитетов” (помните: “Берите, сколько хотите!”?) и войны, завершившие эту безумную эскападу. Не забудьте присчитать все это, а также тысячи больших и малых катастроф — гибель “Курска”, затопление “Мира” (как символично звучит!), пожар в Останкине — и в десятках детских домов, взрывы в Москве и по всей России, миллионы беженцев, бомжей, беспризорников, миллионы младенцев, убитых собственными матерями, — от нищеты, равнодушия, болезни, сочтите каждую цифру в этом списке, вздымающемся до небес, — и вы получите итог, последствия того, что случилось осенью 1993-го.

Материалы, публикуемые в номере, позволяют восстановить детали трагедии. Лидер КПРФ Геннадий ЗЮГАНОВ передал “Нашему современ-нику” специально отобранный фрагмент воспоминаний из книги “Верность”. В нем говорится о политической обстановке в стране с конца 92-го по октябрь 93-го. Читая эти воспоминания, перемежающиеся фрагментами статей и выступлений того периода, понимаешь, что ни о каком “мирном решении” конфликта не могло быть и речи. Начиная с VII съезда народных депутатов, на котором Ельцин впервые столкнулся с серьезным сопротивлением, президент искал любой повод, чтобы разрушить всю систему Советов. Впрочем, дело даже не в мстительном властолюбце. За ЕБН стояла группа олигархов, совершивших гигантский “хапок” в неразберихе, последовавшей за развалом Союза и провозглашением курса “шоковой терапии”. Депутаты, представлявшие народную власть, могли потребовать вернуть награбленное. Это-то и решило судьбу съезда. Под тем или иным предлогом власть Советов неизбежно была бы демонтирована.

По-своему интересны воспоминания Алексея Залесского. Здесь нет обобщений, чеканных политических формулировок. Это записки простого человека, совершившего, быть может, самый важный выбор в своей жизни. Выбор, неожиданно затянувший его в водоворот большой политики. Тем любопытнее — и ценнее — стремление автора сохранить собственное “я”, свой взгляд на происходящее и тот здравый смысл, который присущ простым людям, но сплошь и рядом недоступен политиканам. Человека пытаются сбить с толку и “правые”, и “левые”, и “защитники Конституции”, и президентская рать. Одни талдычат: вокруг Дома Советов собрались “недобитые коммуняки”. Но он смотрит вокруг, видит черно-желто-белые стяги монархистов, видит прозревших демократов (в основном из числа депутатов) и отказывается верить ельцинской пропаганде. С другой стороны, когда Руцкой кричит: “На Останкино!”, — автор задается вопросом: зачем нужно было ввязываться в кровавую авантюру?

Ах, если бы больше было таких народных Здравомыслов, быть может, им удалось бы встать на пути безумных амбиций политиков и преступных интриг олигархов! Но если предотвратить трагедию им, к несчастью, не удалось, то сохранить правду о ней они сумели.

 

Александр Казинцев

 

 

 

 

 

 

 

 

Геннадий ЗЮГАНОВ

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Проба сил

 

Открывался седьмой Съезд народных депутатов России. Почему вокруг этого, в общем, обычного и давно запланированного события так бушевали страсти? Потому что на исходе 1992 года обстановка в стране была острейшая и развивалась она по-прежнему от плохого к худшему, от кризиса к экономической, социальной и национально-государственной катастрофе. Полное банкротство власти было очевидно. Потерпела крах безумная попытка насаждения на самобытной российской почве либерально-космополитической модели общественного и государственного устройства. Она привела к глубокому расколу общества, утрате страной суверенитета и независимости. Мы переживали не только крах гайдаровских «реформ», от которых уже и сам Международный валютный фонд приходил в ужас, но и крах народной веры в Президента и его команду, в дутые политические фигуры лидеров «ДемРоссии».

Для примера лишь несколько разрозненных цифр и фактов, ибо полная картина развала тщательно скрывалась правительством от общественности.

Гиперинфляция за время «либерализации» цен к концу 92-го года составила 3000 процентов.

Фактическая (скрытая) безработица достигла 20 процентов.

Через систему коммерческих банков похищено 270 миллиардов рублей (для сравнения: годовой бюджет милиции — 65 миллиардов).

Промотаны практически все государственные стратегические резервы, исчерпан золотой запас.

При обвальном спаде производства 60 процентов национального валового продукта перераспределяется в пользу криминально-компрадорского капитала.

Доходы «верхних» десяти процентов населения превышают доходы «нижних» десяти процентов в 50 раз (во всем мире признано, что приемлемый, обеспечивающий социальную безопасность разрыв не должен превышать 8—10 раз).

Отсюда беспрецедентный рост насилия: в 17 раз увеличилось число случаев захвата заложников, в 3—4 раза возросли кражи и грабежи.

В стране уже полтора миллиона беженцев.

Тем не менее российское общество еще находило в себе силы к сопротивлению.Народ не взбунтовался — и не потому, что поддерживал «реформы», а потому, что чувство социальной ответственности оставалось сильнее настроений отчаяния. Промышленность свертывалась, но не распадалась, а как бы «окукливалась», стремясь любой ценой сохранить корпус рабочих и управленческих кадров. То же самое происходило с колхозами и совхозами. Перед лицом общей задачи выживания отступали на второй план идеологические разногласия и тактические расхождения — государственно-патриотические силы разных цветов и оттенков объединялись.

Съезд народных депутатов был единственным органом власти, который еще мог поддержать эти прагматические тенденции на государственном уровне, интегрировать их в конституционных рамках, не дать стране сорваться к братоубийственной войне. Да, правы те, кто говорил, что такое многолюдное собрание не может выработать детальной экономической программы, но это и не являлось его задачей. Съезд мог и обязан был сделать другое — принять ряд политических решений, очертить условия, в которых задача преодоления катастрофы станет реальной. Именно этим Съезд был страшен правым радикалам-экстремистам из правительственной команды.

Эта команда сделала все, чтобы разогнать Съезд или, по крайней мере, не допустить его созыва. А когда это не удалось, они сделали ставку на то, чтобы завершить начатый в 1991 году государственный переворот руками самого Съезда и тем самым окончательно добить страну. Горько признавать, но депутаты дали немало оснований для таких расчетов. Не они ли принимали внешне эффектные декларации, подрывавшие Союз ССР, суверенитет России, власть Советов? Не они ли не раз уступали откровенному давлению испол-нительных структур, передавая им свои полномочия для бесконтрольного и безответственного использования?

Поэтому неудивительно, что исполнительная власть предъявила Съезду ультиматум в красочной упаковке «конституционного соглашения» об «особом правовом режиме», как уверял Президент, на ближайшие 1—1,5 года, а на деле — навсегда. Его смысл сводился к двум главным пунктам: передача полномочий Съезда Верховному Совету и продление дополнительных полномочий Президента. Это и стало бы завершением государственного переворота — 18 брюмера Бориса Ельцина. Те, кто по недомыслию или безволию принялись ему содействовать, совершили преступление перед страной, да и перед всем миром.

Чтобы заставить депутатов принять возможный ультиматум, Президент и правительство поочередно демонстрировали им то кнут, то пряник. С одной стороны, в Подмосковье расположились «на отдых» воздушно-десантные части, разоружалась охрана парламента и заменялась «верными» подразделениями. Сотрудникам безопасности выдали премии, неугодные офицеры увольнялись, в Москву прибыл литерный поезд с 500 «делегатами» Кузбасса. С другой стороны, тасовалась колода ближайших помощников Президента, которые только посмеивались, зная, что, пока у Президента есть дополнительные полномочия, они остаются бесконтрольными и безраздельными хозяевами страны. Раздавались обещания всем и вся — в первую очередь, местной бюрократии. Спешно сколачивалась карманная «оппозиция», для чего провоцировался раскол в директорском корпусе, патриотическом и левом движениях, в рядах интеллигенции. Возрождалась «горбачевщина» без Горбачева.

Без всякого сомнения, следовало ожидать, что в случае неудачи тактики ультиматумов, подкупа и запугивания рептильная пресса поднимет вой о том, что Съезд усиливает политическую конфронтацию, дестабилизирует обстановку, не уважает «всенародного Президента». Но с каких это пор введение политического процесса в рамки действующей Конституции и законов являлось конфронтационным шагом?

Минимум, что мог и должен был сделать Съезд, это в полном объеме восстановить конституционный порядок государственного управления. А это, в свою очередь, означало отказ Президенту в продлении его дополнительных полномочий, которыми он не умел пользоваться, и немедленное введение в действие Закона о Совете Министров, ставящего формирование правительства под контроль парламента. Следующий шаг — отставка правительства Гайдара, как некомпетентного и не понимающего национальных и государственных интересов России.

Таким образом, не «конституционное соглашение», подминающее представительную власть под исполнительную, не столь памятное нам правление помощников и наместников, а строгое соблюдение Конституции — вот как мыслила себе народно-патриотическая оппозиция путь к национальному согласию и примирению. Оно могло быть достигнуто в случае реализации ряда основных условий:

— формирование под контролем Верховного Совета коалиционного правительства с преобладанием в нем прагматично настроенных и компетент-ных хозяйственников;

— сохранение и укрепление Советов, восстановление повсеместного контроля с их стороны за исполнительными властями;

— немедленное прекращение преследований по политическим мотивам и втягивания в это силовых структур;

— приостановление деятельности Госкомимущества, которое беззастенчиво проматывало созданное трудом трех поколений народное достояние, формируя экономическую основу для новой гражданской вражды в России;

— предложение со стороны России восстановить в полном объеме порушенные связи с бывшими союзными республиками, в первую очередь с Украиной, Белоруссией, Казахстаном;

— защита прав соотечественников, оказавшихся в «ближнем зарубежье»;

—чрезвычайные меры по борьбе с преступностью, особенно организованной. Привлечение масс к охране общественного порядка;

— требование заслушать отчет генерального прокурора В. Степанкова о состоянии борьбы с преступностью и информацию председателя Конститу-ционного суда В. Зорькина о положении с соблюдением прав граждан и конституционной законности в стране;

— срочные меры по государственной защите интеллектуального и культурного слоя нации, спасению детей, стариков, инвалидов;

— общественный контроль над государственными средствами массовой информации, запрещение пропаганды разврата и насилия, обеспечение равного доступа политических партий и движений на телевидение.

В этих условиях был возможен общественный диалог по животрепещущим экономическим и социальным проблемам, который при наличии воли к соблюдению интересов страны и народа обязательно дал бы плоды. От этого съезда люди ждали очень многого, и возможности его, как никогда, были велики. Упустить последний шанс — значило ввергнуть общество в очередной виток самоубийственной конфронтации. Съезд народных избранников должен был оказаться на высоте своей небывалой ответственности.

А вот и итог моих раздумий — статья по следам завершившегося  VII Съезда, опубликованная в «Советской России».

 

ОПТИМИЗМ И БДИТЕЛЬНОСТЬ?

 

Не начало ли перемен? Этот классический «русский вопрос» вновь встает сегодня в связи с итогами работы VII Съезда народных депутатов Российской Федерации. И отвечать на него нужно осторожно.

Как это ни парадоксально звучит, большим успехом является уже то, что Съезд все же состоялся, вопреки беспрецедентной кампании шельмования и угроз в его адрес, индивидуальному давлению на депутатов, вопреки попыткам сорвать или дезорганизовать работу Съезда. Высший орган государственной власти не поддался ни на какие провокации, начиная с позорной потасовки у стола президиума и кончая призывами уйти из зала, не регистрироваться. Депутаты спокойно встретили ультиматум Президента и не позволили себя шантажировать. Достойно проявили себя Конституционный суд и его предсе-датель.

По сути дела сорван ползучий заговор, направленный на еще большую дестабилизацию обстановки, раскол общества, разрушение России. Его сценарий предусматривал лишить Съезд кворума, организовать «стихийную» волну массового возмущения и на ее гребне установить при поддержке с Запада открытую диктатуру компрадорско-криминальных сил. Подразделения ОМОН и грузовики, груженные железобетонными плитами, вокруг Кремля, митинги по разнарядке, попытки закрыть оппозиционные газеты — все это говорит о том, что страна была на волосок от нового переворота.

Это был Съезд прозревающих людей, осознавших весь драматизм допущенных ранее ошибок и стремящихся их исправить. Резко ускорившая развал Союза декларация о суверенитете, президентские выборы за две недели, дополнительные полномочия Президенту, которыми пользовались его советники, зеленый свет «реформам» Гайдара — совсем недавно против этих решений осмеливались голосовать считанные единицы. Теперь же огромное большинство депутатов признало правоту того, о чем оппозиция твердила весь год. Хасбулатов, Руцкой, Зорькин, почти все ораторы выступали как члены одной партии государственников. С правящего режима была сдернута «демократическая» паранджа, и все увидели его антинародную, антигосударственную личину.

Вместе с тем у прогнившей до основания «ДемРоссии» не осталось никаких идейных резервов, никаких средств борьбы, кроме хулиганских выходок и закулисных интриг. Все их предложения, озвученные на Съезде Ельциным, набирали, в лучшем случае, от четверти до трети голосов. Ельцин оказался Президентом не России, а только этой партии предателей национальных интересов. Впервые не сработала пропагандистская кампания в поддержку губительной политики.

Съезд завершил разоблачение ближайшего президентского окружения, которое составляло тайное политбюро и теневое правительство России. Под напором депутатов Президент вынужден был освободиться от услуг некоторых из этих деятелей. Тем не менее и впредь за ними нужен глаз да глаз — от своей разрушительной возни они отказываться не намерены.

Наконец, народные представители трижды поставили жирный «неуд» Гайдару и его правительству. Не помогли ни угрозы, ни посулы депутатам. Результат мягкого рейтингового голосования, едва не оставивший Гайдара за чертой «тройки призеров», оказался настолько обескураживающим, что Президент не решился назначить его даже исполняющим обязанности премьера. Слишком уж вызывающим выглядел бы такой шаг.

Это говорит об укреплении законодательной власти. В критический день 10 декабря все руководители силовых структур сочли своим долгом заявить о верности Конституции и Съезду народных депутатов. Парламент будет отныне контролировать назначение министров обороны, внутренних дел, безопасности, а также иностранных дел. Но, конечно, главное — это избрание на Съезде подавляющим большинством голосов нового Председателя Совета Министров, В. С. Черномырдина*. Тем самым Съезд, который так долго упрекали в нежелании нести ответственность за положение страны, принял наконец на себя эту ответственность.

Но следует помнить и о том, что этот успех куплен ценой компромисса, который приостанавливает действие некоторых конституционных норм и фактически продлевает дополнительные полномочия Президента. Компромисс мог быть более справедливым. Представители блока «Российское единство» не были приглашены на переговоры, текст соглашения не согласовывался с лидерами фракций и был принят в нарушение регламента без обсуждения. Такие действия Хасбулатова едва не внесли разлад в ряды Съезда, оказавшегося в унизительном положении заложника принятых без него решений. И все же сознание ответственности вновь сплотило Съезд.

Немалая заслуга принадлежит в этом оппозиции. Твердая линия блока «Российское единство» послужила тем стержнем, благодаря которому значительно стабилизировался колеблющийся центр, выступивший единым фронтом с оппозицией при голосовании по целому ряду ключевых вопросов. Блок действовал на Съезде согласованно и профессионально, имея по всем пунктам повестки дня собственную программу и конкретные предложения. У него появились свои яркие лидеры. Был точен и последователен Владимир Исаков, как всегда убедительны Сергей Бабурин и Михаил Астафьев, напористо и аргументированно отстаивали позиции народно-патриотических сил Николай Павлов, Илья Константинов и Геннадий Саенко.

Словом, вес и значение оппозиции на парламентской арене существенно возросли. И тем более ненормально, что на экранах государственного телевидения по-прежнему превалируют примелькавшиеся лица деятелей, чье политическое банкротство уже всем очевидно. Надо надеяться, что созданная Съездом комиссия по средствам массовой информации сумеет добиться, чтобы представительство партий и движений в государственных СМИ соответ-ствовало их реальному удельному весу в общественной жизни.

Нельзя не отметить возросшую роль депутатов-коммунистов. Фракция «Коммунисты России» увеличилась на Съезде вдвое, что, несомненно, связано с начавшимся процессом восстановления российской коммунистической партии. Это будет обновленная партия, закаленная тяжелыми испытаниями минувшего года, очистившаяся от карьеристов и предателей, защищающая интересы трудового народа, исповедующая идеалы социальной справедли-вости и национально-государственного возрождения.

Далеко не все цели, поставленные оппозицией, достигнуты в ходе работы Съезда. Тем не менее его итоги позволяют питать осторожный оптимизм относительно дальнейшего развития событий. Однако для того, чтобы он оправдался, необходимо, чтобы впервые достигнутая совместная ответственность Съезда и Президента за правительство и его курс не осталась пустым звуком.

Парламент вправе и обязан требовать от вновь избранного премьер-министра существенной корректировки стратегии и тактики реформы, поворота к насущным жизненным интересам народа. Тем более, что в решениях Съезда для этого заложена определенная законодательная база. Вопрос о земле решен в пользу тех, кто ее обрабатывает, приоритет в приватизации предприятий отдан их трудовым коллективам. Остро поставлен вопрос о необходимости мобилизации всех здоровых сил на борьбу с преступностью и коррупцией. Съезд обратился к парламентам бывших союзных республик с призывом к восстановлению тесных экономических, социальных, культурных взаимосвязей братских народов на базе политической интеграции конфедеративного типа. Разумеется, выполнение данных задач потребует и обновления правительственной команды.

Большинство вошедших в решения Съезда оценок и предложений исходит от оппозиции, чем и определяется ее дальнейшее поведение. Конкретные действия будут выработаны после детального анализа итогов Съезда. Однако ясно, что при условии действительного поворота правительственного курса в позитивном, отвечающем интересам народа и государства направлении, нынешняя оппозиция намерена перейти к конструктивному сотрудничеству с правительством, не исключающему вместе с тем и критики. Все зависит от тех практических шагов, которые будут предприняты премьером в ближайшее время.

Одновременно мы не питаем никаких иллюзий относительно прочности достигнутого компромисса. Всем хорошо известно, что Б. Ельцин в принципе не терпит никаких компромиссов, болезненно воспринимает свои вынужденные уступки. Без сомнения, будут предприниматься попытки свести их на нет, взять реванш, благо, что позиции у Президента остаются достаточно сильными.Очень опасно, если ареной борьбы за власть станет предстоящий в марте 93-го года конституционный референдум, это может еще больше расколоть общество. Поэтому первоочередной задачей оппозиции продолжает оставаться внимательное отслеживание маневров Президента и его ближайшего окружения, предупреждение возможных новых провокаций. Не исключен, например, прямой саботаж мероприятий нового премьера со стороны остающихся в правительстве активных проводников гайдаровского курса с тем, чтобы окончательно добить экономику, а ответственность за последствия свалить на «партократа». В этой связи уже звучат голоса, что Съезд, мол, поторопился менять Гайдара — надо было дать ему полностью продемонстрировать свое банкротство, а потом уж ставить вопрос о перемене стратегии реформ. Но оппозиция не может позволить себе подобных игр, ибо мы стоим перед рубежом, за которым кризис может стать необратимым. Было бы преступлением перед страной отказываться от малейших возможностей немедленно выправить положение.

Такие шансы сегодня появились. Россия сделала первый шаг к формиро-ванию условий, необходимых для выхода из нынешнего тяжелого положения: преодолению дисбаланса властей, реальной деполитизации хозяйственного руководства, изоляции экстремистских сил. Но впереди еще длинный и сложный путь борьбы и тревог.

 

«Никаких иллюзий относительно прочности достигнутого компромисса...» — вот мой настрой тех дней. Прогноз в точности оправдался. Поэтому накануне следующего, восьмого Съезда народных депутатов понадобился дополнительный анализ еще более осложнившейся ситуации. И это тоже вылилось в очередную статью.

 

 

 

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПЕРЕД НАРОДОМ

 

Анализ ситуации, сложившейся в стране в период после VII Съезда народных депутатов, свидетельствует о том, что в России нет никакого конституционного кризиса. Есть жесточайший, приблизившийся к черте необратимости экономический кризис, полный крах курса гайдаровских «реформ». И есть огромное желание президента и правительства отвлечь от него внимание, изобразить кризис экономики как кризис системы государственного устройства, втянуть общество в новый виток политических игр в референдумы и учредилки, в течение которого страна рухнет окончательно.

Когда Б. Ельцин заявляет, что у него связаны руки,— это ложь и лицемерие. На деле ни законодательная, ни судебная власти пока не сыграли своей роли «сдержек» и «противовесов» по отношению к власти исполни-тельной, не осуществляют за ней эффективного контроля, практически ничего не сделали, чтобы остановить сползание к катастрофе. Вместо того, чтобы употребить данную им Конституцией власть, они позволили завлечь себя на порочный путь обхода Конституции посредством незаконных «конституционных» соглашений…

… А между тем ситуация в экономике еще более усугубилась. Запасов предприятий промышленности хватит лишь на 2—3 месяца работы. Стремительно сокращаются капиталовложения, особенно в агропромышленном комплексе, где падение составляет 60 процентов. Денежная эмиссия уже не помогает, рост цен лишает производителей всяких стимулов к работе, побуждая лишь к спекуляции и разбазариванию основных фондов. Надвигается жестокий энергетический кризис, добыча энергоносителей падает по прямой. При сохранении этой тенденции к лету 93-го года рухнут метал-лургический и химический комплексы, повлекут за собой другие отрасли, вызовут массовую безработицу. В этом году предстоит выплатить 20 миллиар-дов долларов внешнего долга, из которых удастся наскрести не более 4—5. Вместе с тем суточная утечка ресурсов и материальных средств из России за рубеж составляет около одного миллиарда долларов.

В таких условиях собирается VIII внеочередной Съезд народных депутатов Российской Федерации. Если он вновь поддастся президентскому шантажу, если опять увязнет во фракционных противоречиях перед лицом общенацио-нальной катастрофы, если увлечется политическими играми, он сам себя похоронит. Тогда досрочные перевыборы депутатского корпуса хотя и лягут тяжелым бременем на страну, но будут все же меньшим злом, чем бездействие нынешнего состава Съезда.

Что мешает действовать, руководствуясь общими интересами государства и народа? Эфемерные расчеты путем хитроумных комбинаций извлечь из кризиса и хаоса какую-то узкофракционную или узкорегиональную выгоду...

…По мнению коммунистов, отраженному в Программном заявлении II Съезда Компартии Российской Федерации, первоочередными антикризис-ными мерами должны стать: строжайший контроль государства за всеми операциями с иностранной валютой на внутреннем рынке, за деятельностью коммерческих банков, восстановление государственной монополии внешней торговли по целому ряду важнейших позиций, ревизия предприятий совместного капитала, ограничение процента вывоза прибыли за границу.

Затем, очертив таким образом границы экономического организма, необходимо провести его максимально подробную инвентаризацию, выяснить, чем реально располагает страна, сколько раскрадено, какие каналы утечки национального богатства еще не перекрыты и т. д. На основании этих расчетов принять экстренные меры принудительно-государственного характера для помощи ключевым отраслям промышленности, селу, социальной сфере, науке. Пытаться же сделать это, не пройдя предыдущего этапа, значит заниматься подпиткой мафиозного капитала.

И лишь после этого можно приступать к действительному реформированию экономики, сочетая плановые и рыночные рычаги, действуя осторожно и поэтапно. Осуществить все это может только коалиционное правительство национального спасения, состоящее из прагматиков и профессионалов…

 

ДРАМА ВЛАСТИ

 

Седьмой, восьмой и девятый Съезды народных депутатов Российской Федерации можно рассматривать как три части единого драматического действия.

Не слишком ли большая роскошь устраивать такие спектакли в измученной стране, стоящей на краю экономической пропасти? Может быть. Хулители Съезда на это больше всего и напирали. Мол, бесполезная суета, говорильня...Но они не видели и не хотели видеть того, что именно это огромное собрание, часто суматошное, порой почти неуправляемое, впервые показало народу, как на самом деле творится политика, как решаются дела. Не побоялось этого показать.

Съезд в какой-то мере как бы возродил традицию российской соборности, вечевого решения самых насущных и наболевших вопросов. Пожалуй, впервые депутаты осознали себя не «должностными лицами», не «профессиональными парламентариями», опутанными клановыми предрассудками и корпоративными интересами, а народными представителями. Съезд медленно, но верно обретал самосознание, депутаты, прежде чем нажимать кнопки, стали думать и взвешивать каждый свой шаг. Съездом стало невозможно манипулировать, он превратился даже не в некую «сдержку» и «противовес» в системе разделения властей, а действительно в верховный орган, стабилизирующий отношения между всеми тремя властями.

Перипетии четырех дней работы IX Съезда хорошо известны, но все же хотелось бы остановить внимание на одном ключевом моменте, в котором, на мой взгляд, наиболее ярко проявилась новая роль народного предста-вительства. Воскресным утром 28 марта, когда депутаты были готовы уже рассматривать предложенный накануне проект постановления о мерах по сохранению конституционного строя, им был внезапно подсунут совершенно другой документ, в очередной раз грубо попирающий Конституцию.

То, с каким единодушием он был отвергнут подавляющим большинством, показало, что эпоха закулисных игр закончилась и всякий, кто вновь попытается втянуть в нее Съезд, рискует очень многим.

Для импичмента не хватило 72 голосов, что президент и его сторонники расценили как некую «победу».Это явно свидетельствует о потере ими чувства реальности. Ведь 617 поданных против Б. Ельцина голосов — это как раз две трети от принявших участие в голосовании плюс один голос. Если бы удалось собрать на Съезд всех депутатов, Б. Ельцина отправили бы на пенсию еще в 1993 году, несмотря на его широковещательное заявление о том, что Съезду он не подчинится и вновь напрямую обратится к народу.

Наоборот, события подтвердили, что народного мнения президент боялся больше всего. В том проекте постановления, который навязывался Съезду от его имени, пункта о референдуме как раз и не оказалось. И нетрудно понять, почему. Президентская команда намеревалась провести свое особое голосование под общим руководством вице-премьера В. Шумейко. Эти лихие ребята собирались сами назначать избирательные комиссии всех уровней, сами их контролировать, сами финансировать, сами агитировать через послушные государственные СМИ, сами подводить итоги, руководствуясь при этом не Законом о референдуме, а Законом о выборах президента. Готовилась очередная грандиозная фальсификация общественного мнения, которая была сорвана постановлениями Съезда о референдуме и о государственных средствах массовой информации.

Назначен настоящий, а не бутафорский референдум с четко сформулиро-ванными вопросами, исключающими возможность толкования их вкривь и вкось. В таких условиях выторговать у народа поддержку антинародного курса было практически невозможно….

… Думаю, что ни у кого из коммунистов не вызывала сомнений наша позиция по первым трем вопросам референдума. Никакого доверия Б. Ельцину, никакой поддержки его курсу реформ, провести досрочные перевыборы президента. Что же касается целесообразности досрочных перевыборов депутатского корпуса, то здесь нужно было все тщательно продумать и взвесить. Стоило ли сменять законодательную власть, когда она только начинала приобретать профессионализм, проникаться ответственностью за судьбу страны и государства?

Хочу еще раз подчеркнуть: Съезд народных депутатов стал эффективной стабилизирующей силой, что в условиях непрекращающихся попыток свернуть с конституционного пути развития имело решающее значение.

 

ВЕСНА ИЛЛЮЗИЙ

 

Такое название дала редакция «Советской России» фрагментам моего доклада на III пленуме ЦИК КПРФ 20 мая 1993 года. Доклад стал плодом коллективного анализа ситуации, сложившейся после референдума 25 апреля и майских событий в Москве. Мне казалось, он должен был положить начало принципиально новому, свободному от эйфории, деловому подходу к ближайшим задачам партии, включая ее отношение к продолжающимся попыткам неконституционного протаскивания новой Конституции, назначению досрочных выборов и тому подобным попыткам ползучего переворота.

Вы, конечно, хорошо помните, в какой напряженной обстановке завершался наш предыдущий пленум 20 марта. Нам уже было известно основное содержание президентского указа об ОПУСе, ожидалось выступление Ельцина по телевидению, за которым могли последовать дальнейшие авантюрные шаги. Пришлось срочно вырабатывать мероприятия, направленные на предотвращение государственного переворота.

За истекшие с тех пор два с небольшим месяца обстановка не стала ни менее напряженной, ни менее сложной. Партия прошла сквозь полосу нелегких испытаний, которая совпала с периодом ее идейного и организационного восстановления. С точки зрения проверки дееспособности организаций исполнительных органов партии, поиска новых форм и методов борьбы в экстремальных условиях, это оказалось для партии даже полезным. Сегодня нам предстоит проанализировать и критически осмыслить накопленный опыт…

…Но прежде чем переходить к более детальному анализу происшедших событий, хочу остановиться на общем вопросе, касающемся стратегической оценки идущих в стране процессов в экономике, политике, социально-классовых отношениях, общественном сознании. На наш взгляд, именно в стратегической оценке ситуации оппозицией вообще, и коммунистической оппозицией в частности, допущен серьезный просчет, что явилось причиной целого ряда неудач, неадекватности конкретных планов и действий по их реализации.

Оппозиция до сих пор дезориентировала и себя, и своих сторонников, делая ставку на скорый взрыв народного возмущения и падение правящего режима. Мы также придерживались недостаточно обоснованного представления, что режим не имеет сколько-нибудь широкой поддержки в трудящихся массах. Эти иллюзии привели к тому, что в действиях оппозиции преобладали и преобладают краткосрочные, ближайшие планы, в то время как относительно среднесрочных перспектив, не говоря уже о долгосрочных, не было и нет ясности.

Я думаю, пора нам перестать выдавать желаемое за действительное и взглянуть на вещи трезво. Да, страна все глубже погружается в хаос, усиливаются процессы упадка и дезинтеграции буквально во всех жизненно важных сферах. Однако следует признать и то, что организаторы и исполнители распада СССР и России действуют по тщательно разработанному плану, держат его под строгим контролем. Против страны и общества применено невиданное ранее оружие, к отражению которого они оказались совершенно неподготовленными. Здесь задействована особая социальная технология, которую можно назвать технологией «управляемой катастро-фы».

Ее суть заключается в том, чтобы постоянно нагнетать социальную напряженность, в то же время не доводя дело до всеобщего социального взрыва. Вместо взрыва общественная энергия высвобождается преимущественно в форме медленного ГНИЕНИЯ, умело канализируется и даже утилизируется на поддержание заданного темпа и стабильности дезинтеграционных процессов. С этой целью в обществе особым образом организуются и регулируются потоки информации, материальных и финансовых ресурсов.

О механизме подобного регулирования мы знаем очень мало, а потому и не умеем пока с ним эффективно бороться. Наиболее известен и понятен механизм манипулирования общественным сознанием через средства массовой информации, ибо он был приведен в действие в числе первых, еще в начале так называемой «перестройки». О существовании же других мы только начинаем догадываться, а до  выработки действенных контрмер еще очень далеко…

…Причина этого коренится в недостаточной силе оппозиции и особенно в общей слабости Советов, которые только полторанинской пропагандой изображаются красным монолитом, а на деле являются весьма рыхлыми, аморфными образованиями, подверженными сильным конъюнктурным колебаниям. Неудивительно, если учесть, что большинство их депутатов — это вчерашние «демократы». Парламенты действуют решительно только тогда, когда ощущают на себе мощное давление внепарламентской оппозиции. А оно оказалось недостаточным. Поэтому когда один из советников президента сказал во время IX съезда, что в стране идет «советизация власти» и «коммунизация Советов», он явно преувеличил. Но сама по себе эта формула мне нравится и должна быть взята нами на вооружение в качестве формулы нашей главной политической цели.

Так или иначе, но попытка переворота и установления открытой президентской диктатуры была предотвращена совместными усилиями оппозиции здравомыслящих сил в руководстве законодательной и судебной ветвей власти. Однако итог мартовских событий оказался половинчатым. Организаторы переворота не были ни отстранены от своих постов, ни наказаны — все грозные постановления на этот счет повисли в воздухе. Ельцин же добился реализации одной из своих целей — стране был навязан референдум, в преддверии которого президент повысил свой рейтинг в общественном мнении как «гонимый», «великомученик», которому на каждом шагу «мешают».

Здесь в очередной раз проявилась важнейшая особенность тактики президентской команды: требовать сразу очень многого с большим запасом, добиваться некоторых уступок и максимально их использовать в свою пользу. В данном случае такой уступкой стало назначение референдума.

Почему мы говорим, что референдум был стране навязан? Разве мы в принципе против выявления воли народа путем всеобщего голосования?

Нет, конечно, не против. Но чтобы всенародный опрос действительно выявил реальные общественные предпочтения, полемизирующие политические стороны должны находиться в равных условиях и, в первую очередь, должны иметь равные возможности излагать свою точку зрения на государственном радио и телевидении. Именно исходя из этих соображений партия призывала в свое время к бойкоту президентского плебисцита, который намечалось провести под руководством самозванной «комиссии Шумейко», ибо таким руководством благоприятный для президента результат был однозначнозапрограммирован. Тогда в своем намерении бойкотировать плебисцит мы были полностью правы.

Но когда референдум был назначен Верховным Советом, ситуация изменилась. Оппозиция решила призвать своих сторонников участвовать в голосовании только потому, что одновременно с назначением референдума были приняты решения, направленные на ликвидацию президентской монополии в государственных СМИ, на ликвидацию политической цензуры на радио и телевидении, создание наблюдательных советов.

Увы, эти решения остались на бумаге. Для их реализации Советы noчти ничего не сделали, а оппозиция на этот раз не смогла подтолкнуть их к решительным действиям. Когда стало ясно, что Советы в этом отношении безвольны и бессильны, что оппозиция не может сконцентрировать силы и переломить ситуацию, что президентская сторона скорее умрет, чем поступится информационной монополией, когда выявилась вся гнусность и низость всех методов информационно-пропагандистского оболванивания населения, не лучше ли было вновь отказаться от участия в референдуме, призвать к его бойкоту?

Трудно судить задним числом, но ясно, что изменения позиции в этом вопросе были восприняты обществом как колебания, признак нерешительности и сослужили нам плохую службу. Мы не сумели широко и доходчиво разъяснить даже своим сторонникам суть нашей позиции и причины ее изменения, в результате чего настроение граждан, не принимающих нынешнего режима, застыло где-то в промежуточном положении между бойкотом и активным участием…

…Усредненные и округленные результаты голосования по двум первым вопросам таковы:

– поддержали Ельцина и его политику 36 % населения;

– не поддержали (сказали «нет» или испортили бюллетени) 28 %;

– не приняли участие в референдуме 36 %;

– итого в сумме 100 %. Активность населения — 64 %, относительная поддержка Ельцина (то есть от числа принявших участие в голосовании) — 56 %. Каковы могли бы быть результаты в случае, если бы противники президента были более твердо сориентированы нами либо на бойкот, либо на активнейшее участие?

В первом случае, при ориентации на бойкот, достаточно было, чтобы половина из тех 28 процентов, что голосовали против, не пришли на участки и референдум был бы признан несостоявшимся из-за отсутствия кворума.

Достижим ли был такой результат? Я думаю, что при правильной постановке разъяснительной работы, при отсутствии колебаний в агитации за бойкот вполне достижим.

Теперь возьмем второй вариант: четкую, без колебаний, ориентацию на активное участие всех сторонников оппозиции в референдуме.

Как показали надежные социологические исследования в самый канун 25 апреля, среди тех, кто решил игнорировать голосование, противники президентской политики составляли три четверти. Следовательно, из 36 процентов  неучаствовавших насчитывается около 27 процентов потенциальных сторонников оппозиции, но пассивных и уже отчаявшихся изменить что-либо голосованиями. Если бы из их числа нам удалось расшевелить всего одну треть и привлечь на участки для голосования, то итоги референдума имели бы следующий вид:

– поддержало Ельцина — 36 %;

– не поддержало — 37 %;

– не участвовало — 27 %;

– активность населения — 73 %;

– относительная поддержка Ельцина — 49 %, т. е. меньше половины.

Возможен ли был такой итог? Ведь гладко только на бумаге. Чтобы проверить это, нужно обратиться к конкретным результатам референдума.

По нашей цифровой прикидке заложена весьма высокая активность избирателей — 73 %. Поэтому и обратимся к реальным итогам голосования в тех округах, где активность была именно такой (напомню, что в среднем по стране  она составила 64 %). Вот средние суммарные итоги голосования по первому вопросу по РУССКИМ округам (национальные округа не берем, ибо активы голосования в них имели свою специфику), активность в которых составила свыше 70 %. Для наглядности сравнения повторю еще раз результаты нашей арифметической прикидки.

Итак.

Расчет: активность — 73 %, «да» — 36 % , «нет» — 37 %, воздержалось — 27 %, относительная поддержка Ельцина — 49 %.

Реальный результат по активным регионам: активность —73 %, «да» —35%, «нет»—38%, воздержалось — 27 %, относительная поддержка Ельцина —48%.

Как видим, совпадение практически полное.

А теперь для еще большей наглядности — те же показатели, но уже по округам (также русским), в которых активность составила менее 60 %: активность — 58%, «да» — 35 %, «нет» — 23 %, воздержалось — 42 %, относительная поддержка Ельцина — 61 %.

Обращаю ваше особое внимание на то, что абсолютная поддержка президента (от списочного состава избирателей) в обоих случаях одинакова — 35 %; вся разница итогов обусловлена исключительно различной активностью.

Между этими двумя противоположными группами округов лежит вся страна с массой нюансов, которые и дали окончательный результат. Но анализ крайних случаев наглядно высвечивает сквозную тенденцию: чем выше была активность населения при голосовании, тем меньшей поддержкой пользовались президент и его политика. Нужно разобраться, в чем здесь дело, какие объективные и субъективные факторы повлияли здесь на активность.

Перечислю все округа с активностью свыше 70 %. Это Белгород, Воронеж, Калуга, Кострома, Курган, Курск, Пенза, Псков, Рязань, Смоленск, Тамбов. Диапазон активности — от 70,4 % (Кострома) до 78,5 % (Рязань). Из этих 11 областей по первому вопросу поддержали лично Ельцина только Калуга, Кострома и Курган и ни одна не поддержала по второму вопросу.

А теперь пассивные (меньше 60 %) регионы: Приморье, Хабаровск, Астрахань, Иркутск, Кемерово, Магадан, Мурманск, Сахалин, Тюмень. Все 9 регионов поддержали Ельцина по первому вопросу, и лишь Кемерово ответил «нет» по второму. Диапазон — от 55,1 (Приморье) до 59% (Тюмень).

А теперь я предлагаю вам сличить результаты на двух крайних полюсах активности — в Приморье и в Рязани. В Приморье абсолютная поддержка Ельцина составила 35,4 %, что при активности в 55,1 % дало относительную поддержку в 64,3 % (значительно выше средней по стране). В Рязани же, хоть абсолютная поддержка оказалась выше, чем в Приморье — 39,1 %, благодаря высокой активности избирателей относительная поддержка не дотянула до половины и составила 49,8 %.

Я думаю, что даже на слух вы заметили различие между активной и пассивной группами регионов. В первой все области, за исключением Курганской, — это Центральная Россия, исконно русские места с высоким удельным весом аграрного сектора экономики (но Курган — также земледельческий район). Во второй группе все регионы, за исключением Астрахани, относятся к Сибири, Дальнему Востоку, Крайнему Северу. Это преимущественно окраинные сырьевые регионы с развитой добывающей промышленностью, претендующие на статус свободных экономических зон, рассчитывающие на выгодную внешнеэкономическую деятельность…

…Выше я перечислил русские края и области. В них мы либо выиграли полностью или частично (27 регионов), либо, на наш взгляд, вполне реально могли рассчитывать на успех. Остаются регионы, где наше поражение и успех президента были в данной ситуации практически предопределены. Как это ни горько признать, но это промышленные области Центральной России и Урала, в которых проживает львиная доля населения, сосредоточен огромный отряд индустриального рабочего класса, крупнейшие культурные и научные центры. Москва и Петербург с областями, Ярославль, Тула, Нижний Новгород, Самара, Екатеринбург, Пермь, Челябинск и другие. То есть мы однозначно проиграли именно там, где, согласно всем теоретическим представлениям, сосредоточена главная социальная база коммунистической партии.

В чем дело — устарели ли теории, мы ли утратили представление о реальных интересах своей потенциальной базы, или действуют какие-то иные, не вполне ясные факторы?

Очевидно, здесь сыграло роль и первое, и второе, и третье, но ясно лишь одно: если мы не разберемся в этих вопросах на теоретическом и практическом уровне, не обновим свой программный и тактический арсенал, на нас можно будет ставить крест как на коммунистической и даже просто левой партии. Нельзя игнорировать новые реальности и отделываться объяснением, что рабочий класс и население крупных городов подкупаются и подкармливаются режимом. Да, это происходит, но почему такое стало возможным? Почему класс, про который мы не уставали повторять, что он по самой своей природе — коллективист, органически восприимчивый к социалистическим ценностям, дал втянуть себя в процесс разграбления общенародного достояния? И почему крестьянин, традиционно определяемый как потенциальный мелкий буржуа, в массе своей быстро раскусил опасность реставрации частной собственности на землю и выступил против разрушения крупных коллективных хозяйств, против денационализации земли и, следовательно, против политики ельцинского режима?..

…Подводя итог урокам референдума, следует сказать, что он выявил скрывающуюся за средними цифрами весьма противоречивую и пеструю картину общественных настроений, социальных и региональных различий, межнациональных проблем. Он выявил также слабости и недоработки как оппозиции в целом, так и коммунистов  нашей партии.

Мы не сумели пробиться в государственные средства массовой информации и недостаточно влияли на Советы в этом направлении.

Мы не сумели добиться должной активности наших потенциальных сторонников в силу собственных колебаний и применения не самых эффективных средств агитации и пропаганды.

Наконец, мы не сумели противопоставить Ельцину никакой серьезной альтернативы в личностном плане. Социологические исследования накануне референдума показали, что «личная харизма» Ельцина принесет ему голоса лишь 10—15 % граждан, готовых поддерживать его всегда и в любых обстоятельствах слепо и безоговорочно, и еще 20—25 % намерены голосовать за него, ибо не видят ему личной альтернативы. Таким образом, нам не хватает сегодня не только ясной, доходчивой программы, но и лидеров, способных в глазах народа ее эффективно осуществить.

И последнее. В ходе подготовки к референдуму мы допустили очень существенную ошибку тактического и психологического плана — стали культивировать среди своих сторонников шапкозакидательские настроения, убеждать друг друга, что у Ельцина нет никаких шансов и получит он, дай бог, 20% голосов в свою поддержку. И это при том, что за неделю до 25 апреля в нашем распоряжении имелись результаты надежных социологических опросов, довольно точно предсказывающие будущие итоги. Вот данные прогноза, датированного 19 апреля. По первому вопросу: «да» — 60 %, «нет» — 40 %. Но мы продолжали твердить о своем грядущем успехе, рассчитывая тем самым переломить настроение масс в свою пользу. Но вместо этого, похоже, лишь дезориентировали себя и своих сторонников. Отсюда то состояние растерянности и подавленности, если не шока, в котором оказалась оппозиция в понедельник 26 апреля…

Ельцин… после референдума отвел от себя непосредственную угрозу импичмента, сохранил практически безраздельный контроль над СМИ и, самое главное, полную свободу рук для дальнейшего ползучего разваливания государства и его экономики.

Оппозиция же, тесно связавшая свою судьбу с судьбой парламента и Советов вообще, имеет взамен некоторую гарантию на ближайшее время от репрессий, но по-прежнему не имеет никаких рычагов влияния на правительственный курс.

У президента власти немного, она сводится, в основном, к контролю над СМИ и поддержке региональными администрациями курса на ускоренную приватизацию, т. е. расхищение национального достояния.  Но у парламента власти еще меньше. Контроля над прокуратурой и Центробанком хватает ему еще для самообороны и самосохранения, но не для контроля за правительством. К тому же стремление к такому контролю проявляется у руководства Верховного Совета больше на словах, чем в реальных делах, чему свидетельство — неумение (а может быть, и нежелание) решить вопрос о государственном телерадиовещании и пресловутом полторанинском ФИЦе. Таким образом, существует определенный баланс властей. Но равновесие сложилось на крайне низком уровне, позволяющем обеим ветвям власти — точнее, двум агрегатам государственной машины — игнорировать друг друга. Такое положение в целом губительно для государства, ведет, с одной стороны, к анархии и беззаконию, к «разбеганию» регионов, а с другой — к дальнейшему усилению влияния «третьей силы» — мафии.

В таких условиях ответственная оппозиция, т. е. силы, ощущающие свою ответственность за судьбу государства, должны строить свою тактику так, чтобы были сохранены и укреплены базовые ценности российской государст-венности как единственной гарантии возможности возвращения общества на путь независимого и самобытного развития. Иначе говоря, ситуация диктует нам необходимость, не исключая возможности прямой атаки на компрадорский режим, найти гибкие способы противостоять тактике президентской команды, ориентированной на «тихий развал».

Полагаю, что для этого нужны действия, направленные на повышение уровня реальной государственной власти, восстановление управляемости экономики, всех общественных институтов.

Здесь видятся два главных направления работы в общегосударственном масштабе: возвращение влияния и авторитета Верховному Совету и Съезду народных депутатов и упрочение влияния здоровых сил на региональном уровне.

В Верховном Совете в настоящее время сложилось явно ненормальное положение, когда тон в нем задают оппозиционные фракции, а в руководстве парламентом они практически не представлены. В результате создается неизбежная напряженность, вызываемая взаимными подозре-ниями в том, кто кого использует — руководство оппозицию или оппозиция руко-водство.

В таких условиях постоянно сохраняется опасность закулисной сделки парламентского руководства с президентом, например, на почве согласования двух в равной мере негодных проектов новой Конституции. В этом случае вновь воспрянет духом и консолидируется парламентское «болото», а позиции Ельцина укрепятся очень сильно…

…Но даже если отвлечься от этой гипотетической опасности, парламент непозволительно пассивен и лишь вяло отмахивается от льющихся как из рога изобилия всевозможных «инициатив» президента, вроде ОПУСов, референдумов, «конституционных соглашений» и просто конституций.

Здесь партия вправе потребовать значительно большей активности и смелости от коммунистической и других левых парламентских фракций, хотя они формально не входят в структуру КПРФ. Они во многом подчинены стихийному ходу вещей и ограничиваются реагированием задним числом на опережающие ходы президентской стороны, отдавая ей инициативу, а значит, и психологическое преимущество. Так случилось, например, с собственным проектом конституции, извлеченным на свет божий лишь тогда, когда конституционный «процесс пошел».

Второе направление, как я уже сказал, — усиление нашего влияния в регионах и блокирование через них разрушительных последствий правитель-ственной политики. Здесь есть определенные надежды на успех. Как нам представляется, в результате состоявшихся одновременно с референдумом выборов глав ряда местных администраций и депутатов местных Советов (в Туле, Орле, Брянске, Смоленске) вокруг Москвы начал складываться своеобразный «красный пояс». Он может сыграть стабилизирующую роль при условии, если будет налажена координация действий на основе единого партийного влияния. Может быть, стоит подумать о создании с этой целью совета секретарей областных парторганизаций «красного пояса».

Говоря еще шире, затрагивая более далекую перспективу, партия нуждается в собственной региональной политике, предусматривающей меры по расширению реальных прав и самостоятельности регионов при одновременном усилении центростремительных тенденций, укреплении федеративного единства. Эта политика должна быть противоположна нынешней ельцинской региональной политике, опирающейся на местные бюрократии, торгующей государственным единством в обмен на их поддержку в борьбе с оппонентами президента на уровне Центра. Здесь возможны различные варианты в выборе приоритетов и расстановке акцентов. Например, требование уравнивания в правах всех субъектов Федерации, имея в виду повышение статуса русских краев и областей, что уже начинает происходить явочным порядком, в частности в Петербурге, Вологде. К каким результатам это может привести? Хотелось бы услышать мнение представителей с мест по этому вопросу.

Вообще же апелляция к регионам с целью укрепления собственных позиций в Центре, от кого бы она ни исходила, в том числе и от оппозиции, чревата самыми негативными последствиями, и прибегать к ней следует с большой осторожностью. Мы помним, как Горбачев боролся со своими противниками в Центре, заигрывая с республиканским сепаратизмом, как Ельцин боролся с Горбачевым, апеллируя к Союзному Совету Федерации, а в результате развалился Советский Союз. Существует угроза повторения чего-то подобного во всероссийском масштабе.

Наиболее ярко эта тенденция проявляется в затеянном ныне президентом «конституционном процессе». Важно отметить, что анализ, проведенный независимо друг от друга различными группами экспертов в ЦИК партии и в Верховном Совете, пришел к одним и тем же выводам: «конституционный процесс» Ельцина по своим истинным целям и тактическим приемам является точным подобием «ново-огаревского процесса» Горбачева двухлетней давности. Воспроизводится тот же самый сценарий развала страны. Его ключевым пунктом является устранение с политической арены верховного органа законодательной власти советского типа путем выработки в обход него, якобы в виде инициативы «снизу», некоего «судьбоносного» документа. В действительности же этот процесс инсценируется сверху, а сам «судьбоносный» документ играет роль прикрытия, отвлекающего внимание общества от подлинной сути происходящего. Два года назад никто всерьез и не собирался подписывать «новый союзный договор» (хотя лично Горбачев мог и питать в этом отношении какие-то иллюзии). Так и сегодня никто из инициаторов президентского проекта всерьез не надеется, что «Новая Конституция» когда-нибудь реально заработает (хотя у Ельцина также может быть на этот счет собственное превратное мнение), — иначе зачем выдвигать заведомо неприемлемый проект диктатуры латиноамериканского типа? Главная цель здесь — отстранить Съезд, коль скоро это не удалось сделать через референдум. Или, в крайнем случае, отвлечь общество от насущных проблем путем раздувания искусственного «конституционного кризиса». Под его шумок можно будет продолжить постепенный развал страны, превращение России в псевдогосударственное образование…

…В ближайшие месяцы нам придется быть, к сожалению, по-прежнему в качестве обороняющейся и догоняющей стороны, т. е. в стратегически проигрышной позиции. Если же в таком состоянии мы придем и к выборам, которые рано или поздно состоятся, мы рискуем надолго сойти с исторической сцены.

В горбачевские времена была выдвинута оппортунистическая формула: «партия социальной защиты трудящихся». Под этим лозунгом партию разоружили и попытались сдать в архив. Чтобы этого не повторилось, нам нужно реализовать другую формулу: «партия социального наступления трудящихся».

 

Я заканчивал это писать на исходе лета 93-го года и, конечно, не мог знать, какое испытание предстоит пережить оппозиции наступавшей осенью.

А пока мы усиленно занимались объединением по всей стране патриотически настроенных граждан в мощное влиятельное движение под эгидой КПРФ. В феврале товарищи оказали мне огромное доверие: после возрождения Компартии Российской Федерации меня избрали председателем Центрального исполнительного комитета.

 

Расстрел

 

Агония… Иначе невозможно определить то, что последовало вслед за выступлением Ельцина в электронных СМИ в 20.00 21 сентября 1993 г. ...Он объявил о том, что упраздняет конституционный строй, Советскую власть, Конституцию РФ, «разгоняет к чертовой матери» Съезд народных депутатов и Верховный Совет, а до принятия сочиненного «под него» нового «Основного Закона» и избрания Федерального Собрания будет править посредством своих «указов». Я был потрясен цинизмом авторов Указа 1400 от 21 сентября, готовившегося с подачи американцев в аппарате Ю. Батурина (он курировал в администрации правовое обеспечение деятельности исполнительной власти). Эти «правоведы» наименовали его актом «О поэтапной конституционной реформе». Но с первой и до последней строки «указ» последовательно приводил в действие механизм очередного государственного переворота. Перед страной предстал диктатор, узурпировавший одним росчерком пера всю полноту законодательной и судебной власти. Словечки о «конституционных преобразованиях» призваны были лишь подгримировать преступную сущность власти, беспрестанно твердившей о приверженности «демократии» и «свободам». Своим указом Ельцин установил в России режим личной диктатуры.

А накануне я пережил, наверное, самый сильный и вдохновляющий духовный взлет за все предшествующие смутные годы. 20 сентября 1993 года в здании МХАТа Татьяны Дорониной состоялся Конгресс народов СССР. Там присутствовали представители практически всех союзных республик, известные писатели, ученые, военные, общественные деятели. В стенах этого прекрасного здания на Тверском бульваре как будто возродился из пепла Советский Союз, царила атмосфера братства, надежд, готовности к борьбе. Участников конгресса объединяло стремление отдать все силы для восстановления Родины. Люди говорили о том, что наступило время убирать завалы от погрома, учиненного фашиствующими лжедемократами. Обсуждались и намечались возможности консолидации всех патриотов Советского Союза. Многие в тот день ощутили вкус реальной Победы, дух ее витал над головами собравшихся в здании МХАТа, где буквально яблоку негде было упасть. Вечером того же дня на площади перед Верховным Советом состоялся массовый митинг в поддержку Советской власти. Выступали депутаты, руководители парламента, лидеры ФНС*, военные, простые граждане. Море знамен заливало площадь и набережную. Было очень холодно, но люди не расходились. И когда я увидел растерянные лица телевизионщиков, сновавших между митингующими журналистами с микрофонами, — понял: они почуяли, возможно впервые, вызревавшую грозную силу народного гнева.

Эту силу как знак будущего возмездия уловили и «радары» правящей клики. Не сомневаюсь, именно поэтому в Кремле решили форcировать события, ибо каждый последующий день закономерно приближал конец правления Ельцина. Так, через сутки появился Указ №1400…

В правительстве В. Черномырдина нашелся только один министр – Сергей Глазьев, который публично отмежевался от беззакония и подал в отставку. Все остальные, включая премьера и его заместителей — Шумейко, Ярова, Гайдара, Шахрая, Сосковца и пр., — стали участниками, и очень активными, государственного переворота. Особенно усердствовали Ерин, Грачев, Козырев. Огромна роль В. Черномырдина, ведь воинские начальники «демократов» не слушались…

В ту же ночь с 21 на 22 сентября Верховный Совет России, основываясь на заключении Конституционного суда о противозаконном, антиконсти-туционном характере Указа №1400, принял постановление о вступлении в отношении Б. Ельцина в силу статьи 121-б Конституции РФ, которая гласила: «Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов Государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно».

Десятый чрезвычайный Съезд народных депутатов РФ на своем первом заседании в ночь с 23 на 24 сентября 1993 года утвердил это постановление практически единогласно. С этого момента ни один орган исполнительной власти, ни один чиновник, ни один министр не имели права выполнять какие-либо распоряжения и приказы Ельцина. Их к этому обязывал Закон. Однако большинство из них предпочли соучаствовать в преступлении.

О «черном Октябре» написано немало книг, и аналитических, и в виде воспоминаний участников событий. Эти книги, а еще кинохроника, газетные публикации позволяют воссоздать картину «преступления века» во многих подробностях. Добавлю и я несколько штрихов.

Власть в эти дни  вовсе не «валялась под ногами», как полагают некото-рые. Наоборот, все те немногочисленные властные структуры, которые были посвящены в суть происходящего или понимали его, действовали четко и организованно. Кабинет Филатова, по свидетельству очевидцев, напоминал военный штаб, там были все — от Бурбулиса до Макарова… Событиями реально руководили со Старой площади. Только не полностью посвященные, в отличие, например, от Черномырдина или Лужкова, призывали безоружных людей на защиту Моссовета.

Мы в руководстве КПРФ гораздо раньше осени 93-го года поняли: без уничтожения Советской власти Ельцину не обойтись.

Советы являлись единственной институциональной формой, позволяющей строить устойчивую власть народа не на шатком фундаменте парламентской говорильни, на две трети перекупаемой адептами «нового порядка» при первом политическом шторме, но на разветвленной структуре представительных учреждений, которая была понятна на всех этажах многоголосого и много-национального российского дома. Советы — это главная организационная форма, в которой находило свое выражение гражданское самосознание, приоткрывавшая России исторический шанс на социальную альтернативу в глобальном масштабе. Как же было режиму не ликвидировать этот шанс?

В конце мая того же 93-го года мы на своем Пленуме приняли заявление «О борьбе с политическим и государственным экстремизмом». Этот документ с трудом опубликовали одна или две газеты. Почему бы это? Ушлые газетчики наверняка понимали смысл опасений коммунистов: пока не отрубят голову Власти Советов — распродать страну будет невозможно. Вот почему так бесновался Ельцин при любом упоминании депутатов. Однако президент и его команда являлись, скорее, исполнителями замысла разгона Верховного Совета и Съезда, чем его разработчиками. Это очевидно хотя бы уже потому, что новая Конституция, которую они потом, после расстрела Дома Советов, за считанные недели энергично проталкивали, писалась за рубежом, а 1 февраля 1993 года в коротком сюжете на РТР была показана работа представителей США над проектом Конституции РФ. Не знаю фамилий иностранных советников, но имена доморощенных «создателей» Основного Закона страны хорошо известны. Шахрай, Румянцев, Золотухин и Ко второпях «лепили» Конституцию, надергав текст из различных источников. Это была наглая подгонка «политических и социальных свобод» к интересам легализовавшегося воровского слоя и его обслуги.

В самые золотые августовские дни, как по команде, ужесточилась лексика информационного сообщества в отношении Верховного Совета. Впрочем, так и положено перед бомбардировкой или наступлением. ФНС набирал в свои ряды все больше сторонников, и президент вместе с челядью очень торопились. Они всячески демонизировали оппозицию. Вовсю трепалось впервые брошенное, кажется, Козыревым, определение — «красно-коричневые».

До сих пор уверен: и после объявления Указа №1400 оставалась возможность избежать лобового столкновения, если бы президентская сторона этого пожелала. Председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин, как оказалось, человек очень мужественный, дал согласие собрать в КС представителей противоборствующих сторон и по инициативе целого ряда региональных руководителей провести «согласительное совещание». Ведь как тогда Зорькина «трамбовала» Администрация президента, чтобы не допустить переговоров, но он выдержал этот жесткий прессинг. Нашлись в обществе мощные силы, готовые сесть за общий стол: разобрать взаимные обвинения, договориться и подписать решения, которые позволяли избежать стрельбы. Можно и нужно было предотвратить кровавую развязку. Зорькин, Королев, нынешний губернатор Липецкой области, представители других областей взяли на себя миссию собрать руководителей регионов. Все было готово к этой встрече, и ее назначили на середину дня 4 октября. Более того, Патриарх приветствовал именно такой путь разрешения конфликта. 29 сентября прозвучало его веское пастырское слово, он предложил свое посредничество на переговорах. И тут же Г. Попов на встрече  объединений демократических организаций с президентом заявил: на переговоры не идти, никакого посредничества не принимать. Главное для них было — добить несогласных. И это хорошо выразила Новодворская: в «августе 91 года мы не добили коммунистов, и если в 93-м мы не добьем Советы – грош нам цена». В МК писали: «По улицам должны ездить казачьи сотни и оперативно реагировать на каждый красный флаг».

Думаю, когда президентская сторона увидела, что если соберутся главы субъектов Федерации (а выразили желание приехать 62 руководителя), представители из состава депутатов, то Верховный Совет будет невозможно обуздать. И самое для Ельцина страшное – счет будет предъявлен за все…

У меня нет сомнений в том, что действия президента, начиная с Указа №1400 и заканчивая танковым расстрелом Дома Советов, убийством до сих пор точно не установленного количества безоружных граждан, — грандиозная и четко спланированная провокация.

Указ был обнародован 21 сентября, а телекамеры, которые демонстрировали «образцовое наказание» на всю планету, — задача-то была не только расстрелять парламент, хотели еще и морально-психологически сломать нацию, — так вот, камеры эти, в том числе иностранных компаний, заказали до этой даты и установили их на самых выгодных точках обзора. Вот еще факт: когда 3 октября колонна манифестантов с Октябрьской площади двинулась  на поддержку депутатов, на прорыв осады вокруг  Дома Советов, то за милицейским кордоном, преградившим людям путь, из подъехавшего грузовика высадилась группа крепких молодых ребят, и, доставая из сумок камни, они начали кидать их через головы ОМОНа прямо в первые ряды колонны. Это достоверный факт, есть пленки. То же самое было проделано и 1 мая того же года на Ленинском проспекте, только там бросали не камни, а бутылки. В результате началась потасовка, сожжение машин, разгром палаток. Погиб милиционер, очень многие были ранены. Так сознательно «заводили», «распаляли» молодняк, провоцировали на противоправные действия, чтобы потом все свалить на «экстремизм» оппозиции.

2 октября на Смоленскую площадь разгонять обычный мирный митинг послали свердловский ОМОН. И там тоже совершенно без всякого повода омоновцы начали молотить людей, старика-инвалида забили насмерть…

В прокуратуре, надеюсь, до сих пор существует экспертиза тел погибших на Краснопресненской набережной и вокруг парламента. Ни один человек не был застрелен из оружия, которое находилось в Доме Советов. Все убиты оружием ельцинских наемников. И это тоже не версия, а факт: стреляли также чужие, профессионалы, которых доставили в Москву с европейских натовских баз. Они-то и спровоцировали у Дома Советов первую перестрелку.

В ночь со 2 на 3 октября я лично встречался с Руцким. Предупредил его, в частности: в Останкино уже сидит спецназ на бронетехнике с полным боекомплектом, с приказом стрелять на поражение. Никаких походов за  оцепление! Есть реальная возможность принять политические решения, так как на понедельник в КС назначено авторитетное собрание по урегулированию конфликта.

У меня сложилось впечатление, что он соглашался со мной, но когда я на следующий день увидел в «Новостях» на телеэкране, как он кричит: «Вперед, на Останкино!» — отчаянию моему не было предела. Все было кончено. Теперь я твердо знал: впереди — большая кровь…

Но зачем было направлять людей под пули в Останкино, если пульт управления телевещанием расположен совсем в другом месте? Разве Руцкому, недавнему вице-президенту страны, это было неизвестно? 3 октября президентская сторона находилась в патовой ситуации. Нужно было, как воздух, обоснование для ввода в столицу армейских частей. События у Останкино программировали. Ведь здание Минсвязи оборудовано специальной техникой, позволяющей обеспечивать автономную работу Центрального TV от Останкино и Ямского поля. Как потом выяснилось, министр связи это и предлагал Ельцину в ночь с 3 на 4 октября. Но такой исход не устраивал президентскую команду, необходимо было создать впечатление «штурма», «захвата», вынужденного обрыва телевещания. Но даже и тогда армейское руководство не соглашалось вводить в город танки. Всю ночь Ельцин и его подручные «ломали» коллегию Министерства обороны. Генерал Кобец с кейсами денег ездил по двум элитным подмосковным частям, нанимая «расстрельщиков»… Где-то теперь все эти «доблестные вояки», сделавшие «грязную работу» для «святого президента на Святой Земле»?..

Я знаю, некоторые меня упрекают, что я незадолго до расстрела парламента обратился к своим сторонникам с призывом не выходить на улицы. Скажу больше: в тот же день я вместе с председателем Моссовета Н. Гончаром встречался с прокурором Москвы В. Пономаревым и представителем «ДемРоссии» в надежде предотвратить ожидающиеся столкновения. Это был труднейший момент для меня: с одной стороны, оставалась капля надежды, что собрание в Конституционном суде все-таки состоится, с другой — я уже начал отчетливо различать замысел всей этой изощренной, кровавой президентской игры. Хотя, конечно, мне не было известно на тот момент ни о наемниках Кобеца, ни о зарубежных снайперах… Но я отчетливо осознал: одно острие президентской расправы нацелено на Советскую власть, а другое — на компартию, чтобы разгромить ее теперь уже окончательно. Вот из чего я исходил, делая свое заявление на телевидении 1 октября. Но у меня до сих пор нет ответа на вопрос: из чего исходили в руководстве Верховным Советом, когда, по сути, зная о предстоящем утреннем штурме, они в категорической форме не потребовали, чтобы их защитники, прекрасные, самоотверженные люди, ночевавшие на улице у баррикад и костров, ушли в здание?

Именно эти безоружные герои, беззаветно преданные своей Великой Родине, первыми пали от пуль отрабатывавших полученные сребреники иуд.

 

Каждый год прихожу я 4 октября на панихиду по убиенным в Доме Советов. И когда иду в общем траурном шествии, то при взгляде на открывающийся среди деревьев белоснежный верх величественного здания не могу отделаться от образа гигантского саркофага, теперь вечно хранящего пепел безымянных безвинных жертв…

(обратно)

Алексей Залесский • Конец Дома Советов (Наш современник N9 2003)

Алексей ЗАЛЕССКИЙ

Конец Дома Советов

(воспоминания очевидца)

 

Трудно быть зеркалом, отражать события так, как они происходят. Память работает избирательно, удерживая в первую очередь то, что больше всего поражает, и пропуская мелочи, которые могут впоследствии оказаться важнее того, что представлялось самым главным. Фильтры сознания… Совершенно объективным не может быть ни один человек. И все же постараюсь не столько оценивать и судить, сколько описывать то, что видел, не слишком доверяя тому, что слышал.

Не хочу причислить себя ни к одной партии. Я за тех, кто защищал закон. Но когда   с в о и   делают роковые ошибки, не могу замалчивать, а тем более оправдывать их. Иногда я позволяю себе размышлять над увиденным, пытаюсь сделать вывод, но не решаюсь произнести окончательного приговора. Может быть, для очевидца и этого достаточно.

 

*   *   *

Я вернулся в Москву из отпуска в пятницу, 24 сентября, и по дороге домой решил посмотреть, что делается у Верховного Совета после указа Ельцина о его роспуске.

У троллейбусной остановки “Площадь Свободной России” перед кордоном милиции толпился народ. К Дому Советов не пускали. Свет в здании, кажется, тогда еще не был отключен полностью: некоторые окна светились, а на набережной у парадной лестницы развевались красные и черно-желто-белые монархические флаги, под которыми шевелились едва заметные в наступающей темноте фигурки людей. Шел митинг. Кто-то сказал, что пускают со стороны “Краснопресненской”. Было холодно, время от времени хлестал короткий, но сильный дождь, и я решил придти завтра.

 

*   *   *

В субботу погода совсем другая: тепло и солнечно. За метро “Красно-пресненская”, между стеклянным салоном-парикмахерской и стадионом,— милицейское оцепление. Но как раз в тот момент, когда я подошел, из-за поворота высыпала толпа с красным флагом; впереди, пятясь, кучка репортеров с телекамерами и фотоаппаратами. Возгласы: “Руцкой! Руцкой!”. Перед Руцким милиция расступилась, и я влился в хвост шедшей за ним толпы. Как выяснилось позже, Руцкой обходил посты милиции и ОМОНа, окружавшие Белый дом, и с помощью громкоговорителя своим резким голосом, чеканя каждое слово, убеждал не оказывать сопротивления законной власти. Милиционеры слушали его, как мне показалось, внимательно, но, как только он удалялся на значительное расстояние, немедленно смыкали свои ряды перед желавшими последовать за ним. Эта игра продолжалась не один день. У стен Дома Советов я встретил депутата Верховного Совета отца Алексея Злобина, секретаря комитета, в котором я работал. На мои расспросы батюшка ответил: “Пока сидим. Не знаем, что будет завтра”. Этих слов было достаточно, чтобы решить мою судьбу. В это трудное время я не мог остаться в стороне от тех, с кем связывало меня общее дело — защита прав верующих.

 

*   *   *

На следующий день, в воскресенье, я на работе. Кроме депутатов на местах часть аппарата — отдел кадров, бухгалтерия. Открыты буфеты. Но не работает почта, отключены телефоны. Съезд заседает каждый день, депутаты здесь и ночуют, потому что не знают, что ждет их на следующее утро. Кстати, этот съезд принял подготовленный нашим комитетом Закон о свободе совести. Он призван был ограничить деятельность иностранных проповедников, заполонивших в последнее время наш эфир.

 

*   *   *

На подступах к Дому Советов — палатки и баррикады добровольных его защитников. Около палаток костры. На них кипятят воду для чая и варят супы. Над палатками преимущественно красные флаги и транспаранты — белым по красному: “СССР”, “РКП” и другие подобные. Много пожилых женщин. Они следят за кострами, убирают территорию перед зданием, откуда-то волокут дрова. Одна из них с девочкой лет трех-четырех. По ночам холодно, почти все время идет дождь, — неужели девочка и на ночь остается в палатке? Но говорят, что ночевать ее забирают на нижний (цокольный) этаж, куда открыт доступ всем желающим и где организован отдых для добровольцев. Милицейский пост перенесен к лестнице, ведущей на второй этаж. На полу постелены ковровые дорожки, на которых люди спят. Отопление отключено, но все же здесь можно хоть немного согреться по сравнению с улицей. Неподалеку от палаток сооружено нечто вроде церковного алтаря. Большой деревянный крест, и перед ним на составленных вместе столах — иконы, свечи, фотографии царской семьи. В дождь все это накрывается полиэтиленовой пленкой. Здесь служат молебны, читают акафисты. Отсюда вокруг здания отправляются крестные ходы.

Постоянно присутствующих священников Московской Патриархии двое: депутат о. Алексей Злобин и иеромонах о. Никон. Приходили и еще какие-то батюшки, но я видел их мельком, два или три раза. Больше всех запомнился мне худощавый, аскетического вида священник Катакомбной или Русской Православной церкви за границей о. Виктор. На вид ему 30—35. С густой бородой и длинными волосами, как и положено немодернизированному православному батюшке. Приехал, как он сам рассказал, с Украины, бросил дома хозяйство, даже бураки не выкопал. Он все время среди народа. Молится, проповедует, беседует, одобряет. Говорят, что у нас тут коммунистический мятеж. Так почему же он, представитель церкви, наиболее непримиримой к коммунистам, никогда не признававшей советскую власть, сорвался с насиженного места и прилетел сюда как на крыльях? И сейчас как будто вижу перед собой его высокую черную фигуру во главе крестного хода. За ним идут пять или шесть его неизменных спутниц с иконами, усердно поющих. А дальше уже кто придется — сегодня одни, завтра другие. Их мочит дождь, обдувает холодный ветер, под ногами лужи. Гаснут и вновь зажигаются тонкие желтые свечки. Так слабые огоньки людских сердец, колеблясь, под ледяным дыханием мира сего поднимаются к Богу…

У отца Виктора нет враждебности к Русской Православной Церкви. Но служить вместе с нашими священниками он отказывается: “Узнает наш Синод, отлучит”. Отказывается он и от нашего предложения переночевать в относительном тепле в одном из наших кабинетов. “Я уж с народом”.

*   *   *

Баррикады очень примитивные, из всякого рода железок и деревяшек. Кажется, любой бульдозер, не говоря уже о танке, может запросто их снести. Около баррикад тоже костры, потому что там дежурят круглые сутки. Оружие — железные и деревянные палки, аккуратно сложенные в кучки булыжники, вывороченные из мостовой, да несколько бутылок с бензином на случай, если ОМОН начнет атаку, ведь у них автоматы. Из наших автоматы имеет охрана внутри здания и те из защитников-добровольцев, которым дано право носить оружие. Как объяснял Руцкой на одной из пресс-конференций, где присутствовало много иностранных журналистов, оружие выдавалось в обмен на паспорт и регистрировалось в специальном журнале.

Между баррикадами и передвижным железным ограждением, поставлен-ным милицией, — нейтральная полоса. Сюда по молчаливому согласию можно выходить и нам, и им. За этой полосой “их” цепь — в бронежилетах, со щитами, дубинками, некоторые с автоматами. ОМОН в первые дни менялся каждые полтора часа, затем, наверное, из-за дождя, — каждые сорок минут. Интересно было наблюдать смену караулов: подходившая или отходившая (часто бегом) колонна, в плащах, с огромными четырехугольными белыми щитами и дубинками вместо мечей, напоминала сошедших с коней средне-вековых рыцарей-крестоносцев.

Основной пункт сосредоточения милиции и ОМОНа — это гостиница “Мир” рядом с мэрией. Раньше она принадлежала Верховному Совету, а теперь используется для его осады. Туда то и дело подъезжают милицейские машины и автобусы сподкреплением. Но  потом эти силы стали подвозить на больших, крытых брезентом военных грузовиках. Каждое утро грузовики медленно вползают со стороны Садового кольца по узкому Девятинскому переулку и, разгрузившись, выстраиваются напротив стены американского посольства. Вечером они уезжают. Я насчитал их более шестидесяти. Подступы со стороны Нового Арбата и гостиницы “Украина” перегорожены поливальными машинами. У мэрии куча городских маршрутных автобусов, также используемых для перевозки милиции. Неужели своего транспорта у МВД не хватает? Тут же стоят две пожарные машины с размотанными шлангами. Для чего они здесь? Против огня или против людей? Но наибольшее внимание привлекает БТР желтого цвета (другие, зеленые, подошли позже), который впоследствии окрестили “Желтым Геббельсом” или “Желтой жабой”. Расположившийся перед гостиницей “Мир” носом к баррикадам, широкий, приземистый, он действительно напоминает огромную жабу, готовую к прыжку. Сначала думали, что он будет таранить баррикады, но назначение его оказалось совсем другое — пропагандистское. Отсюда и кличка “Геббельс”. С помощью мощнейшего громкоговорителя, от звуков которого на расстоянии нескольких десятков метров болят уши, он призывает к спокойствию, сдержанности и благоразумию, а также сулит блага земные тем, кто перейдет на сторону президента. Депутатам обещают выплату годичного оклада (около двух миллионов рублей), пользование ведомствен-ными лечебно-курортными учреждениями и квартиры в Москве, а работникам аппарата — трудоустройство с зарплатой, не меньше прежней.

В перерывах между соблазнительными предложениями заводят соблазнительные песенки. Музыкальная программа началась с “Путаны”, песни про проститутку, услышанной мною впервые из коммерческого ларька. “Путану” крутят постоянно. Что этим хотели сказать устроители концерта? Вернее всего, просто досадить нам, потому что знали, что у патриотов, пришедших защищать Белый дом, такая музыка не в почете. В последующие дни репертуар несколько расширился, но “Путана” преобладала. Даже когда милиция объявила траур по своему товарищу, погибшему во время одного из столкновений в Москве, эта песня продолжала звучать между скорбными сообщениями. Это вывело из терпения о. Виктора, который, поднявшись на баррикаду, сказал через громкоговоритель: “Вы чтите память вашего погибшего товарища и в то же время заводите такие песни. Это кощунство”. После этого “Путану” временно сняли с репертуара.

С нашей стороны тоже организована агитация. Выступают депутаты, ветераны войны, священники, простые люди. Обращаются и к уму, и к сердцу, и к совести. Читают стихи собственного сочинения. Поют песни: “Бьется в тесной печурке огонь”, “Выходила на берег Катюша”, “Широка страна моя родная”. Наши громкоговорители слабее, но слова сильнее, ибо идут от сердца. В них и слезы матерей, и гнев отцов, и ласка, и угроза. Примеры из истории, разъяснения законодателей, воспоминания о былой славе Родины и сокрушение о ее сегодняшней немощи. Высокий стиль оратора и соленая шутка остряка. Разве можно сравнить эти живые голоса, говорящие в большинстве своем без подготовки, с монотонно и нудно повторяемой магнитофонной записью вымученных, казенных фраз, сочиненных где-то в глуши чиновничьего кабинета. Если бы люди в погонах, как они сами себя называли, находившиеся по ту сторону баррикад, были способны воспринять искренность, заключенную в этих речах, стихах, песнях и шутках, то, скорее всего, они перешли бы на нашу сторону или, по крайней мере, оставили свои посты. Но нет, не в коня корм. Один милиционер с их стороны заявил в разговоре с нашим агитатором, что он не ельцинист, но он за порядок, и что не надо было в свое время парламенту голосовать за суверенитет России, то есть за противопоставление ее Союзу. Так какого же шута он не на нашей стороне? Любопытно, что значительная часть милиции воспитывалась еще в советском, или, точнее, в коммунистическом духе, но сейчас она стоит за Ельцина и Гайдара, то есть за капитализм. Про прусского солдата говорили, что он больше боится палки капрала, чему пули неприятеля. Чего боится русский милиционер?

Бабушка-агитатор распространяет документы съезда и указы Руцкого, напечатанные на миниатюрных листках. Милиционеры, стоящие в оцеплении с автоматами, усмехаются: “Вы бы нам лучше поднесли чаю или чего-нибудь еще погорячее”. Сердобольная старушка принимает это всерьез: “Ну, выпить у нас нету, а вот чаю сейчас организуем”. И бежит к костру доставать чай для противника. “Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас…”

От нас выпускают всех желающих, а к нам не пускают почти никого. Однако немногим, в основном женщинам, удается правдами и неправдами пробиться сквозь несколько рядов оцепления. Упрашивают милиционеров, говорят, что идут в соседний с Верховным Советом дом к больной дочери или сестре. Одна старушка с туго набитой сумкой рассказывает, тяжело дыша: “Еле прошла, зато поесть вам принесла. Один милиционер говорит мне: “Стрелять в таких надо”. А я ему: “На! Стреляй в свою мать!”.

Есть у нас и свои Гавроши. На одном из заседаний съезда Хасбулатов рассказал про мальчишку, который вызвался пронести громкоговоритель нашим сторонникам, тщетно пытавшимся прорваться через стену ОМОНа. “Как же ты пронесешь его, ведь у тебя его отнимут”. — “А я его в большую сумку запрячу”. Я видел двух таких ребят, лет 12—13, отчаянные, уже курят. Но чем-то напоминают Ваню Солнцева из повести Катаева “Сын полка”. Ребята постарше, 16—18 лет, работали в разведгруппе. Следили за передвижением милицейских машин и БТРов.

 

*   *   *

За неделю осады бронетехники прибавилось. Сначала рядом с “Желтой жабой” появились две зеленые — якобы для охраны мэрии. Затем подогнали еще один БТР к баррикаде на Рочдельской улице и целых пять или шесть в узкий проход между жилыми домами и стадионом (Дружинниковская ул.). Еще раньше там был поставлен водомет для разгона толпы, напиравшей со стороны метро “Краснопресненская”.

Там казачья застава. Бородачи в диковинной форме, с нагайками и шашками командуют разношерстными отрядами ополченцев, неумело, но старательно марширующими перед Домом Советов. Две баррикады, расположенные одна за другой на Дружинниковской улице, как клещами, охвачены ОМОНом со стороны стадиона и скверика, называемого парком им. Павлика Морозова. Подходящее место для людей, воюющих против своих отцов, матерей и братьев. Здесь опаснее, чем где бы то ни было. Баррикады легко отрезать от остальной территории. Зато у казаков костер и гитара. На заставе не унывают.

*   *   *

С этой стороны  нас опоясали колючей проволокой. Это не привычная с детства прямая ржавая проволока с тупыми колючками, а серебристая, в виде колец, с тонкими лезвиями, которые, говорят, режут, как бритва. Похоже, импортная. Со стороны американского посольства проволоки нет: стыдно. Но вездесущие журналисты все же ее сфотографировали. Да еще Руцкого на ее фоне. Редкий кадр! Но кто увидит его в нашей стране?..

 

*   *   *

В первые дни блокады внутри здания все как обычно: чистые лестницы с красными бархатными дорожками, тишина кабинетов и даже буфеты работают. Только ассортимент не тот — исчезли пирожные, конфеты, различные салаты, а также вкусные пирожки и булочки, приготовленные в собственной пекарне. На витрине одни бутерброды: на черном хлебе два тоненьких ломтика вареной колбасы или сыра. Вода минеральная и клюквенный напиток. Тем же кормят в столовой на шестом этаже, где организовано трехразовое бесплатное питание для добровольцев, несущих дежурство на баррикадах, депутатов и работников аппарата. Норма — по три бутерброда и по стакану воды на завтрак, на обед и на ужин. Горячая, вернее, чуть теплая пища (суп и одна сосиска с кашей) появилась, когда по инициативе Патриарха начались переговоры между Верховным Советом и правительством. Тогда же и включили свет.

Электричество, горячая вода и центральное отопление были отключены в начале второй недели блокады. Вечерами в непривычной темноте длинных коридоров люди передвигались вдоль стен, рискуя столкнуться друг с другом, если нет в руках свечи или электрического фонарика. Такая роскошь далеко не у всех, правда, на постах охраны и в служебных кабинетах свечей хватает. Вместе с освещением исчезли чистота и строгость государственного учреж-дения. Консервные банки с окурками у окон, мусор и грязь в туалетах, которые пришлось убирать на общественных началах. Вызвались несколько добро-вольцев, в их числе и я. Женщины, не исключая депутатов, помогают мыть посуду в буфетах и в столовой. Холодной водой — другой нет. Кипяток для чая можно получить в ограниченном количестве у костров. Но кто-то догадался разжечь во дворе костер специально для буфета — и появился чай. Служба питания работает почти круглые сутки. Говорю знакомой буфетчице: “Вы герои”. В ответ она пожимает плечами и говорит грустно: “Кому нужно такое геройство!”

 

*   *   *

При свечах и лампах-вспышках фоторепортеров проходит Съезд депутатов. Заседания короткие. Заслушивают сообщения о политической обстановке. Принимают постановления, обращения. Съезд продолжается, несмотря на блокаду. Правда, депутатов поубавилось. С каждым днем все больше пустых мест в зале. Кто-то перебежал на сторону Ельцина, кто-то пытается работать “на воле” — в Краснопресненском райсовете, кто-то просто ушел в кусты и отсиживается у себя дома.

Голосуют руками, хотя на табло загораются фамилии выступающих. Электроэнергию экономят для самых крайних случаев. Здание снабжено автономной электростанцией, работающей на солярке. Но машины с топливом, конечно же, не пропускают. Свечи — у каждого депутатского места и симметрично расставленные на столе президиума. Раньше я мечтал попасть на заседание съезда в Кремль, но не удалось. А теперь работникам аппарата позволено сидеть рядом с депутатами. Что ж, этот съезд стоит всех кремлевских.

В перерыве между заседаниями депутаты и аппарат собственными силами устраивают концерт. Отыскиваются и поэты, и композиторы, и исполнители. Душа концерта — депутат Челноков. У него прекрасный голос и организаторские способности.

Наверное, это единственный в мире парламент, который пел во время осады и который столь необычная судьба связала особыми, почти кровными узами. Не знаю, сохранится ли эта связь, когда судьба вновь рассеет депутатов по разным уголкам России.

 

*   *   *

Ночью обычно спалось плохо. Холодно и жестко лежать на составленных вместе стульях. Хождение по коридорам ограничивалось — можно было ожидать всякого. Иногда в темноте перед тобой вспыхивает фонарик внутренней охраны, у тебя проверяют документы и требуют пройти на твое рабочее место. Отсиживаться можно в буфете, откуда по ночам не выгоняют, и на нашем (третьем) этаже у окна рядом с лестничной клеткой, где дежурят знакомые охранники. Отсюда хорошо видно, что делается на улице. Напротив темнеют окна гостиницы “Мир”, набитой вооруженными людьми. Оттуда тоже за нами наблюдают. Время от времени ярко, точно просверливая нас, загораются фары приближающихся к нам со стороны города милицейских машин. В просвете между домами, на далеком Садовом кольце, как чиркающие спички, мелькают огоньки городского транспорта.

В эти долгие осенние ночи в коридорах завязываются разговоры на самые разные темы. Вспоминаю спор о религии с одним из дежуривших по ночам охранников. Этот человек не принимал Православия, оно представлялось ему слишком примитивным, потому что в молитве нужно было, по его мнению, все время просить у Бога каких-то благ. Он верил в космический разум, в перевоплощение душ, в пришельцев из других миров, часто ссылался на науку, роль которой он сильно преувеличивал, как и все далекие от науки люди. Но рассказал случай из своей жизни, который считал вмешательством чего-то сверхъестественного. Во время прохождения службы в армии он шел однажды в колонне солдат, как вдруг кто-то окликнул его: “Эй!”. Он оглянулся — никого. Потом еще раз то же самое. Тогда он поменялся местами с рядом идущим солдатом, чтобы лучше слышать этот голос и увидеть, кто его зовет. Но никого не обнаружил. И вдруг через несколько минут в колонну врезался грузовик и насмерть задавил солдата, занявшего его место. “Это твой ангел-хранитель тебя звал”, — сказал я милиционеру. Потом я попытался объяснить ему, что иногда в разных религиях одни и те же духовные явления объясняются и называются по-разному. Например, то, что одни называют Богом, другие называют Абсолютом или Мировым Разумом. Люди как будто общаются с духовным миром на разных языках. Эта идея ему понравилась. Я не пытался убеждать его в истинности Православия, так как чувствовал, что все равно сейчас он не примет моих доводов — слишком рационалистично, рассудочно было его мышление. Но я старался показать, что в Православии есть не менее глубокие идеи и проникновения в духовный мир, чем в восточных религиях. Мы расстались более близкими по взглядам, чем в начале диалога. Я предложил при случае побеседовать еще раз. Но случай не представился. Через два или три дня был штурм. Где сейчас этот мыслитель в милицейской форме с его крупицей духовного опыта? Может быть, уже в другом мире. Завеса плоти упала перед ним, и его проблемы получили неожиданное, но ясное, как день, решение.

*   *   *

Каждый вечер перед сном я выхожу погулять к баррикадам. С наступ-лением темноты в огромном здании Дома Советов становится скучно и уныло. А примыкающая к нему площадь вся в огнях. Высокие уличные фонари ровно льют свой холодный свет. А костры у палаток и баррикад манят к себе теплом и уютом. Около них всегда толпится народ. Обрывки разговоров, шутки. Рядом с незнакомыми, но близкими тебе из-за общей судьбы людьми не чувствуешь себя одиноким. И темень ночи вместе с думами и тревогами о завтрашнем дне, обступающая тебя со всех сторон, как и невидимые в ней враги, как будто отодвигается и готова совсем рассеяться. Правда, когда идет дождь, долго не погуляешь. Но в последнее время распогодилось, хотя и похолодало. Луна выглядывает в разрывах облаков.

Мраморная стена у четырнадцатого подъезда сплошь заклеена листов-ками, ксерокопиями документов съезда, вырезками из оппозиционных газет, а также произведениями народного творчества — карикатурами и сатири-ческими стихотворениями, главный герой которых — Ельцин. Его изображают увенчанным шестиконечной звездой, с бутылкой водки и стаканом в руках. Постоянные спутники президента — сионисты, американские дядюшки и т. п.

Крупными буквами — проклятия президенту, правительству, демократам. Тут же наклеены старые плакаты или газетные листы с изображениями Ленина и Сталина. Российские трехцветные флаги у подъезда заменены красными советскими.

Читая эти настенные надписи, представляешь себе мутные волны с желтоватой пеной, плещущиеся где-то внизу о борт огромного корабля. Корабль российских законов, олицетворяемый Домом Советов! Как хотелось бы, чтобы волны классовой и национальной розни, волны мелкой обывательской злобы и мести (неизбежные в любом государстве) не поднялись слишком высоко и не захлестнули тебя и тех, кто управляет тобой. И чтобы борьба против беззакония, против диктатуры не обернулась бы борьбой коммунистов против демократов или русских против евреев.

Именно в такой вечер, дня за два до штурма, произошел инцидент с баркашовцами. Баркашовцы — это что-то вроде военизированной партии. По слухам, они откололись от васильевской “Памяти”, когда обнаружилось, что Васильев получает деньги из каких-то темных источников. Распространяют газету “Русский порядок”. На первом листе газеты и на рукавах защитных курток баркашовцев — красный знак, напоминающий свастику. Они очень дисциплинированны. Время от времени их отряд марширует перед Домом Советов, поражая своей (не сравнить с другими отрядами ополченцев) чисто военной выправкой.

Около них все время крутятся иностранные журналисты с телекамерами и фотоаппаратами. Баркашовцев называют русскими фашистами.

И вот часов около девяти вечера они выстроились напротив четырнадцатого подъезда, на этот раз с автоматами, и промаршировали сначала к одной, затем к другой баррикаде. Их руководитель — не знаю, сам ли Баркашов или кто другой, — повернувшись спиной к стоявшей невдалеке цепи милиционеров и лицом к своему отряду, выбросил вперед руку, как в фашистском приветствии, и крикнул “Слава России!”. Отряд в один голос повторил. Потом то же движение рукой и выкрик: “Смерть Ельцину!”. Один немецкий журналист в восторге от этого выступления поднес три сложенных пальца к губам и причмокнул, как будто конфетку съел.

Но стоявшие на постах у баррикады ополченцы были отнюдь не в восторге, особенно когда через несколько минут “Желтый Геббельс” объявил: “В связи с демонстрациями оружия у Белого дома мы приводим наши силы и боевую технику в состояние повышенной боевой готовности”. С нашей стороны послышались недовольные голоса: “Зачем это надо было делать? Похоже на провокацию!”. Подошел Бабурин. Ему рассказали о неуместности выходки баркашовцев. Но Бабурин, выслушав замечания, не придал этому особого значения и вскоре удалился.

Не помню, в тот же вечер или в следующий была объявлена тревога. В сторону казачьей заставы пустили газы. Люди стали надевать противогазы, и часть ополченцев, вооруженных железными прутьями, бросилась к заставе. Но, как потом выяснилось, был произведен лишь один выстрел “черемухой” и, так как ветер дул в сторону ОМОНа, газовая атака не удалась. Штурма в этот день не предполагалось, еще шли переговоры. Тогда зачем газы? Вероятно, проба нервов…

 

*   *   *

Сейчас официальная пресса много шумит о красно-коричневых, объединившихся вокруг Дома Советов для свержения власти президента. Не было красно-коричневых как единой организованной группы. Под красно-коричневыми я понимаю приверженцев коммунистических идеалов и национальной исключительности. Были красные и коричневые. О последних я только что сказал, их насчитывалось не более сорока. Красных было гораздо больше. Но разных оттенков: от коммунистов зюгановского толка, доброжелательно относящихся к Православию, до непримиримых твердокаменных марксистов, ворчавших при упоминании о религии и церкви. Приходилось слышать, например, и такое: “Не надо нам попов. Не Русская Православная Церковь отстояла Сталинград, а русский народ”. Однако прямых оскорблений в адрес присутствовавших священников я не слышал. С одним из них произошел спор, когда батюшка пожелал установить на баррикаде российский флаг. “Это власовский флаг”, — говорили защитники баррикады. “Нет, — возражал батюшка, — Власов его опозорил, но он не власовский. Белые сражались под этим флагом. Мне, например, он нравится”. Никто не посмел отнять флаг у священника. Но когда он ушел, флаг немедленно убрали.

Выступая с балкона на одном из митингов, проходивших в эти дни, Алкснис обратился к депутатам с просьбой поднять над зданием красный флаг — флаг Союза ССР — рядом с флагом России. Но его просьбу не выполнили.

Были и сталинисты, в основном люди пожилого возраста, для которых Сталин означает счастливое детство, победу над фашизмом и ежегодные снижения цен. Были, наконец, просто недовольные высокими ценами, ростом преступности, порнографией, обилием спекулянтов и грязью на улицах. Этих с некоторой натяжкой тоже можно причислить к красным, ведь, по их мнению, раньше (при коммунистах) жилось лучше.

Но никак не назовешь красными монархистов разных толков, христианских демократов и казаков. Это белые.

И были просто граждане России, возмущенные попранием конституции и разгоном плохих или хороших, но избранных народом депутатов. Таких людей, пришедших сюда не по вызову политической партии, а по велению гражданского долга, тоже было немало.

Однажды с балкона выступал депутат Моссовета: “Я демократ, — начал он свою речь. — Но я пришел сюда, потому что считаю несправедливыми действия Ельцина”. Из толпы раздались свистки. Теперь слово “демократ” действует на кого-то, как красная тряпка на быка. Как, впрочем, и слово “патриот” — по ту сторону баррикад.

Между группами, придерживавшимися столь различных взглядов, не могло быть полного единства. И в кулуарах Верховного Совета, и на площади перед зданием не раз разгорались жаркие споры, доходившие порой до ругани. И всегда находился кто-нибудь, кто пытался успокоить и помирить ссорящихся: “Не надо, сейчас не до этого! Вот когда победим, тогда будем разбираться между собой”. Не победили, но расстались или умерли примиренными. А если бы победили?..

 

*   *   *

Накануне погода улучшилась, потеплело, выглянуло солнце. Еще шли, хотя и с трудом, переговоры с правительством. Камнем преткновения оказался вопрос о сдаче оружия. Правительственная сторона требовала сдачи оружия ей. Верховный Совет и Руцкой предлагали сдать его под контролем двухсторонней комиссии на склад Дома Советов, то есть туда, где оно хранилось раньше, снять милицейское оцепление и предоставить парламенту эфир для объяснения народу своей позиции. Говорили, что готовы собраться или уже собрались военные эксперты обеих сторон, чтобы детально обсудить условия перемирия. В здании включили электричество. В буфетах вновь появился горячий чай и кофе, бутерброды с копченой колбасой. С утра через пропускной пункт хлынул нескончаемый поток журналистов. Потеплело и на душе. Хотя не было уверенности, что произошел поворот в лучшую сторону. Но так уж устроен человек: пока живет, надеется.

В воскресенье, 3 октября, на втором этаже приготовили две комнаты для богослужения: малую церковь и исповедальню. Принесли иконы, свечи и священническое облачение. И вот в помощь о. Алексею из Свято-Данилова монастыря приезжают монахи. Привозят антиминс, без которого не может проходить православная служба. У престола микрофон, а рядом в коридоре у широких открытых окон устанавливаются громкоговорители для трансляции службы на улицу. Литургия в осажденном Доме! Поначалу как-то не ощущаешь огромности этого события. Слишком мы поглощены политикой. И мало кто предполагает, что на другой день начнется бой и что эта церковь закроется навсегда.

Обычный служебный кабинет. Встроенные шкафы, письменные столы золотистой окраски, паркетный пол. И вот здесь — храм. Алтарь без иконостаса. Вспоминаются домашние богослужения Катакомбной церкви… Как только открылась дверь, в небольшое помещение набилось столько журналистов с телекамерами, что они оттеснили молящихся. Пришлось постепенно выпроваживать эту публику, не уважающую наших святынь. Некоторые репортеры, чтобы лучше снимать, залезали на подоконник, откуда их, как назойливых мух, было нелегко согнать. Не помогают увещевания священника и депутатов. Но в конце концов журналисты один за другим сами исчезают. В самом деле, не всю же службу снимать. Больше становится молящихся, и вместе с ними в комнату входит молитвенное настроение. Рядом с депутатом буфетчица или бухгалтерша. Здесь все равны. Но как жаль, что из двух тысяч человек, находящихся в стенах Верховного Совета, действи-тельно молящихся не набралось более пятидесяти. Некоторые остаются в коридоре, слушают невнимательно, разговаривают, постоят немного и уйдут. Наверное, если бы весь Дом молился так, как молились во времена Минина и Пожарского, исход этого “смутного времени” был бы другой.

В молитву то и дело вторгаются какие-то суетливые мысли. А хорошо ли слышно на улице? Не выдерживаю и спускаюсь вниз. Убеждаюсь, что хорошо. Кое-кто стоит и молится, кое-кто просто слушает. Но народу под окнами тоже немного. У гостиницы “Мир” прекратили музыку. Тоже уважают богослужение, или приказали уважать? А солнце сияет. Светлое Христово воскресение!

Дым от костров стелется по площади. Ходят люди туда и сюда. Кто-то разговаривает — неверующие. Милиция стоит с автоматами. А дальше, за оцеплением, Москва живет своей обычной жизнью. Машины, автобусы и троллейбусы. Прохожие…

Исповедовался, но не причащался. Не приготовился. Не думалось, что завтра будут умирать люди, что я сам могу завтра умереть. И что Дом Советов, такой нарядный и торжественный, такой невоенный — с коврами, картинами, зеркалами, огромными окнами, журналистами, беззаботно распивающими кофе в буфетах, превратится в пылающий факел.

Работать в этот день не хотелось. Убирать мусор, когда вокруг все празднично, когда сама погода, кажется, свидетельствует о перемене к лучшему! Да, ведь в этот день Русской Православной Церкви передали из Третьяковской галереи на несколько часов Владимирскую икону Божией Матери, чтобы москвичи могли помолиться перед ней “О еже сохранитися граду сему от губительства, огня, меча, нашествия иноплеменников и между-усобныя брани”.

Но неисповедимы пути Господни!

 

*   *   *

Накануне, в субботу, на Смоленской площади была схватка ОМОНа с митингующими. Не обошлось без жертв… Мы заметили, что в той стороне что-то горит. Черный дым поднимался над домами. Может быть, случайный пожар. Но слишком долго не гаснет. Несколько человек, в их числе и я, решили подняться на семнадцатый этаж, надеясь оттуда хоть что-нибудь разглядеть. Долгим был этот подъем — ведь лифты не работали. Наконец добрались. У одного из нас подзорная труба. По очереди смотрим в нее из какого-то кабинета, в котором — как ни странно в этот момент — сидят за письменными столами и работают люди. Видим, что рядом с Министерством иностранных дел улицу перегородили омоновцы с белыми щитами, а чуть дальше — толпа с красным флагом. Но движения никакого не видно. Схватка, наверное, уже кончилась.

Сегодня опять митинг. На этот раз еще дальше от нас: на Октябрьской площади. Но никаких вестей оттуда… В течение почти всей последней недели ОМОН безжалостно избивал людей, пытавшихся прорваться к ним с разных сторон. Очевидцы рассказывают, что особенно охотно били тех, кто не мог оказать сопротивления — женщин, стариков, инвалидов. Загоняли в тупики, сталкивали вниз по эскалатору на станции метро “Баррикадная”. Люди помоложе и посильнее вступали в драку, но толпу всегда удавалось оттеснить. Думали, что так будет и сегодня. И вдруг около четырех часов крики: “Прорвались! Прорвались!”. Со стороны набережной появляются какие-то люди. У некоторых в руках палки и, видимо, захваченные в бою резиновые дубинки, решетчатые щиты. Редкие красные флаги.

Пробиться сюда с Октябрьской площади, когда в Москве десятки тысяч милиции и ОМОНа, кажется настолько невероятным, что кто-то из депутатов предостерегает: “Подождите, это, может быть, провокация”. Но непохоже. Людей все больше и больше. Они улыбаются, приветствуют нас, обнимаются с нами, показывают кровоподтеки от ударов омоновских дубинок. Все больше флагов, изредка монархических. Появляются транспаранты “Трудовой Москвы”. Хочу посмотреть, что делается на набережной и на Новом Арбате. Направляюсь вдоль стены навстречу прорвавшимся людям. И в этот момент начинается стрельба. Такое впечатление, что стреляют откуда-то сверху. Автоматные очереди. Заговорил крупнокалиберный пулемет (кстати, очень удачное выражение: заговорил). Журналист с фотоаппаратом ложится на асфальт. А я нагибают голову, хотя понимаю, что это не спасет. Никогда не был под обстрелом. Позже говорили, что стрельба велась преимущественно поверх голов. Но я сам видел, как в медпункт пронесли одного раненого с пулевым ранением.

Мимо мэрии проходит БТР. На нем несколько человек в солдатских шинелях и без шапок. Крики: “Наш БТР!” За ним едут несколько грузовиков — тоже наши. Стрельба вскоре прекращается. Правительственный БТР, охранявший гостиницу “Мир”, и “Желтая жаба” с громкоговорителем уезжают без боя. Отступает и скрывается куда-то милицейское оцепление. Новые волны народа заполняют площадь, теперь уже со стороны зоопарка.

Хотя выстрелов больше не слышно, говорят, есть опасность, что из гостиницы “Мир” снова откроют огонь. Берусь помогать нашему врачу, который с санитарной сумкой расположился невдалеке от двадцатого подъезда. Подходят пострадавшие. Пулевых ранений больше нет, но есть ушибы и переломы, полученные в рукопашном бою. Приношу из здания стул, затем тащим с кем-то бачок с водой. Продвигаемся ближе к мэрии, но пострадавших больше не видно. Мэрия молчит. Похоже на нашу победу. Подъезжают новые захваченные машины. Появляются милиционеры, пере-шедшие на нашу сторону. Им аплодируют. Площадь перед балконом Верховного Совета заполняется народом. Царит радостное возбуждение. Кто-то советует занять круговую оборону. “Какую там оборону! — возмущаются в ответ. — Мэрию надо брать”.

Начинается импровизированный митинг. Выступают депутаты. Неизвестно откуда появившаяся Сажи Умалатова предостерегает от эйфории: “Это еще не победа”. Другие говорят в том же духе. Но как гром с ясного неба раздается резкий голос Руцкого: “Будем брать мэрию и Останкино!”. После него выступает кто-то другой с призывом формировать добровольческие отряды для захвата телецентра. Вскоре над нами в начинающем темнеть небе проходят, как мне показалось, в сторону Останкина три вертолета. Думаю: как быстро реагирует правительство!.. Трофейные машины начинают наполняться добровольцами. Грузовики с порванным брезентовым верхом и разбитыми стеклами кабин, автобусы, битком набитые молодежью, опьяненной воображаемой победой, отъезжают без всякого порядка. Из окон торчат красные и монархические знамена. Похоже на семнадцатый год, как его изображают на картинах, — грузовики с вооруженными рабочими. Только здесь на двух или трех человек с автоматами полсотни безоружных юнцов. И так лихо, так радостно, по пути махая или грозя прохожим, мчались они через весь город на верную смерть.

Только потом, когда все было кончено, появились вопросы: зачем? На что надеялся Руцкой и окружавшие его опытные, убеленные сединами военные? Не лучше ли было бы не распылять силы, а до конца стоять вокруг Дома Советов? Если бы на нас напали в ночь с третьего на четвертое или утром, то было бы ясно, что правительство, а не мы, начало бойню. Пусть бы мы погибли, но женщины и безоружные мужчины, стоявшие на баррикадах, стали бы вечными свидетелями обвинения против правительства.

Рассказывали, что перед штурмом Останкина между Макашовым и Брагиным велись переговоры о предоставлении Верховному Совету часа эфирного времени. Но если бы даже Макашов со своей группой проник в телецентр, то неужели группа “Витязь”, охранявшая этот объект, вкупе с техническими специалистами не сумела бы отключить электричество или каким-нибудь другим способом помешать передаче? Стоила ли игра свеч? Ходили слухи, что командиры воинских частей, расквартированных в Москве и Подмосковье, обещали придти на помощь Руцкому, если он захватит Останкино. Но слухи о военной помощи ходили еще до 3 октября. То якобы Псковская десантная дивизия идет на помощь, то Северный флот грозит Ельцину своим вмешательством, если прольется хоть одна капля крови.

Сколько ее пролилось у метро “Баррикадная”, на Смоленской площади, в других местах! Но никто не пришел. Можно ли было после всего этого верить обещаниям? Если военные действительно хотели помочь, то пусть бы пришли к Дому Советов и встали на его защиту. Какой-то близкий к Руцкому человек вспоминает: “Руцкой призывал штурмовать мэрию. Это была истерика, эмоциональный взрыв. Разум его помрачился”. (“Мы и время”, 1 ноября 1993 г.). Но имел ли право на такие эмоции человек, которому поручено управление государством? Не будем судить Руцкого, это сделают другие. Но все те, кто его окружал… Почему они не удержали его от такого шага? Или это была коллективная истерика?

Захват мэрии длился не более получаса. Там хозяйничали баркашовцы. Они перекрыли вход для случайных людей, объясняя это начавшимся мародерством.

По площади провели каких-то арестованных милицейских чинов. Толпа порывалась бить их, но охрана надежно защищала. А за гостиницей “Мир” шла беседа с пленными омоновцами. Оказалось, что это были не профессионалы, умеющие одним ударом сбивать с ног и ломать ребра, а призванные в армию деревенские парни из Липецкой или Воронежской области, на которых напялили бронежилеты и дали им в руки дубинки и щиты. “Мы ничего не понимаем”, — жалобно говорили они. Командовавший ими офицер хотел было погрузить их в автобус вместе со снаряжением и убраться восвояси, но ему не дали этого сделать. Какой-то человек с бородой, помахивая трофейной дубинкой, объявил: “Ребята, мы никого из вас не принуждаем. Даем вам несколько минут на размышление: или переходите на нашу сторону, или можете возвращаться в казармы. Но автобуса, щитов и бронежилетов мы вам не отдадим. Учтите, что по дороге толпа может вас избить. Думайте сами”. Через несколько минут солдаты, посоветовавшись, вяло согласились перейти на нашу сторону. Дали команду: “Батальон, строиться!” И батальон, а вернее, оставшаяся от него рота зашагала в сторону Дома Советов. “Молодцы!” — приветствовала их толпа. Кто-то из нашего начальства обещал их накормить. Не знаю, выполнили ли это обещание, так как в центре всеобщего внимания стоял захват Останкина.

Мне до боли жаль этих ребят. Уж лучше бы их отпустили. Лучше бы они не соглашались переходить. Ну что же, избили бы их по дороге. А может быть, нет. А теперь их, наверное, ждет трибунал. Вспоминаю, как один из них к концу следующего дня, бледный, совершенно подавленный обстрелом и будущей расправой, робко попросил у меня гражданскую одежду. Сохрани его, Господи!

Победители! Не жалейте нас, но пожалейте хотя бы своих, не выдержавших “боевого крещения”. Ведь они действительно ничего не понимали.

 

*   *   *

Ничего не понимали и прохожие, появившиеся около мэрии после снятия оцепления. Мы с отцом Никоном в первый раз вышли прогуляться за пределы баррикад. “Походить по свободной земле”, — так, кажется, сказал отец Никон. Прохожие спрашивали: “Батюшка, объясните, что здесь происходит?”. И батюшка пытался как можно доходчивее и короче объяснить ситуацию. Подъехал к машине грузин, как он сам сказал, из беженцев и обратился ко мне с таким же вопросом. Я объяснил, как умел. “А что мне делать?” — спросил он. “Если не знаете сами, что вам теперь делать, то поезжайте-ка лучше домой. А то машину могут отобрать в такое время”. Мой совет пришелся по душе, и он тотчас же отъехал. Наша прогулка мало чем напоминала хождение по свободной земле. Страшила неопределенность. В наступивших сумерках стали появляться подозрительного вида подростки с папиросами в зубах, подвыпившие. Может быть, они пришли стянуть под покровом темноты что плохо лежит. За баррикадами я чувствовал себя безопаснее, чем в “вольной” Москве.

Я вернулся в свой темный двадцатый подъезд (Лужков к тому времени уже успел дать команду снова отключить в здании свет). Сюда начали привозить раненых из Останкина. Владимир Георгиевич, врач, которому я помогал несколькими часами раньше, распорядился готовить доски для фиксации переломов конечностей. Этот человек отличался удивительным спокойствием и чутким, ласковым отношением к пациентам. В минуты, когда всех волновал лишь один вопрос: что будет дальше? — его, казалось, интересовали только раненые и ничто другое. Они молча лежали на полу в полутьме (вновь зажглись свечи и фонарики), в холоде, бледные, осунув-шиеся. Только один, совсем молодой, с перевязанной ногой, сидевший в кресле у окна, все время пытался встать и истерически кричал: “Дайте мне автомат, дайте автомат!”. Казачка с забинтованной головой вырвало. Раненых “скорая помощь” отвозит в разные больницы. Но оставят ли их там в покое хотя бы до выздоровления? Вряд ли. Будут спрашивать, допрашивать…

На скамейках у стен сидят люди, пришедшие с улицы отдохнуть. Тут тревожно. Ждут ответного удара. Рассказывают друг другу, что сейчас (по слухам) происходит в Останкино, делятся прогнозами на будущее, по большей части мрачными. Надежда на скорую победу угасла. Чувствуешь себя как в мышеловке. Выхожу на улицу. Здесь повеселее. Ярко горят фонари и костры. Народу еще много, но после первого порыва энтузиазма люди постепенно расходятся по домам. Когда стало ясно, что штурм Останкина не удался, понимаешь, что одним присутствием безоружных людей не остановить удара. В силу вступали законы войны. И чем меньше здесь останется народу, тем меньше будет жертв. Умом это понимаешь, а сердцем не соглашаешься, — известно: на миру и смерть красна. И все-таки с освещенной площади маленькие ручейки людей неумолимо утекают в ночь…

Заставы и костры выдвинулись далеко за баррикады: на набережную, на Новый Арбат. Мост через Москву-реку перегородили захваченные нами поливальные машины. Казак, действуя нагайкой, как милицейским жезлом, поворачивает направляющийся к мосту транспорт назад, и автомобили, скользнув по асфальту длинными полосами света от фар, похожими на заячьи уши, исчезают… Говорят, что угнали наш единственный БТР. С наступлением ночи чувство безнадежности нарастает. В буфете на шестом этаже за столами рядом с неубранными стаканами и блюдцами дремлют или вполголоса что-то обсуждают несколько человек. Холод и бесцельное ожидание. За окнами под огнями фонарей совсем уже пустынная площадь. И костров стало меньше: два или три, около них еще копошатся люди. Никто не приходит — ни друзья, ни враги. Вспоминаются слова из песни: “Осень, что же будет завтра с нами…”. Иду спать в свою комнату. Догорает свечка в баночке с песком перед иконой. Как это ни странно в такую тревожную ночь, быстро засыпаю.

Будит меня голос диктора по внутреннему радио: “Внимание, внимание! К Дому Советов подтягиваются войска. Депутатам и работникам аппарата оставаться на своих местах. Защитникам без команды огонь не открывать!” “Довоевались!” — говорит ночевавший со мной в комнате депутат. Уже совсем светло. Семь часов утра. За окном, во внутреннем дворе-колодце трещит мотор захваченной накануне военной радиостанции. Успею ли умыться? А то ведь неизвестно, что будет. Может, повезут в тюрьму, если останусь в живых. Выхожу в коридор. Кого ни встречу по дороге к умывальнику — у всех какое-то иное, чем вчера, выражение лица. Не беспокойство, не страх читаю я на этих лицах, а обреченность. Каждый как бы мысленно надел белую рубаху смертника. На нашем этаже двое охранников, положив автоматы на колени, вполголоса поют какую-то песню. Работники нашего комитета по-христиански попросили друг у друга прощения.

Отдельные события этого дня сместились в моей памяти относительно друг друга. Не помню, в какой момент — до или после начала стрельбы, — я успел исповедоваться и причаститься у отца Алексея. Тогда все лишнее отпало, как шелуха. Хотя в течение дня не раз возвращалось. Например, желание поесть, покурить, посидеть. Перед лицом смерти чувствуешь свою слабость и ничтожество. Боишься, что в тебя выстрелят, что будут бить, что умрешь не сразу, а будешь корчиться от боли при ранении. Боишься, что скоро умрешь… Жена и детишки… Почему в последние дни так мало о них думал? Теперь так ясно их всех вижу — далеких и близких… Что будет после смерти? Достоин ли я, несмотря на причастие, сразу, сейчас же пойти к Богу? Слишком легкий конец. Помучиться еще надо, чтобы искупить хотя бы малую толику грехов. Но мучиться не хочу — страшно… Зачем я сюда пришел?..

Умывшись, возвращаюсь по коридору в своей кабинет. По пути останавливаюсь у окна лестничной клетки и вижу, как из-за поворота, со стороны набережной, выскакивают бронемашины. На броне гвардейские значки: красная звезда и красное знамя на белом фоне. Наша красная, советская армия идет против нас. Та армия, к которой мы с детства привыкли из книжек и кино как к нашей защитнице. Потом нам рассказали, что только боевая техника была армейской. В машинах сидели и стреляли в нас другие, нанятые за деньги люди. Но когда впервые увидел эту технику, мне и в голову не приходило, кто ею управлял. Даже шевельнулась нелепая надежда: а вдруг это нам на подмогу.

Первая БМП, на большой скорости пройдя вдоль здания, резко повернула и легко проскочила через баррикаду (на этом месте вчера был сделан проход для трофейных машин). Но как пустынно вокруг; у палаток ни одного человека — наверно, я не слышал первых пулеметных очередей. Со стороны нашего подъезда в БМП бросили бутылку с горючим. Бутылка вспыхнула, разбившись о броню, не причинив машине ни малейшего вреда. Нет, это уже точно не нам на подмогу. Вдруг с разных сторон, как по команде, началась стрельба. Частые выстрелы и очереди.

Медпункт и отец Алексей со святыми дарами перебазировались в глубь здания — там безопаснее. Покидаем наши кабинеты. Может быть, в последний раз видим эти привычные стены, столы, стулья… Вскоре приносят первых раненых. Помогаю передвигать столы, готовить место для перевязки. Батюшка со своею “малой церковью”, то есть с чашей, крестом, Евангелием, иконами и свечами, разместился в соседней с медпунктом комнате.

Стрельба усиливается и учащается, похоже на дождь или град по железной крыше, на удары множества молотков, забивающих мелкие гвозди. И еще — что особенно жутко — на аплодисменты. Кто-то огромный, немой и безликий — не человек, а дьявол — без умолку аплодирует смерти… Аплодисменты в театре военных действий. Или в анатомическом театре — в здании полно трупов. Тяжело забарабанил крупнокалиберный пулемет. Еще и еще. Страшно ухнула пушка — стены трясутся. После выстрелов — звон бьющегося стекла. Окна зашторены, но в щелочку видно, что даже во дворе асфальт усыпан стеклянной крошкой. Одиноко стоят брошенные легковые машины. А радиостанция все работает, трещит мотор. Во дворе ни души: вся территория простреливается с верхних этажей мэрии и с крыш соседних зданий. Но вдруг вижу, как из какого-то внутреннего подъезда выходят двое солдат с ведром и спокойно, как будто стрельба их не касается, заправляют мотор радиостанции бензином. Потом не спеша уходят. И опять никого. Как томительно долго тянется стрельба! То затихает, как бы обещая совсем умолкнуть, то нарастает с новой силой. Отец Алексей, двое депутатов и я стоим на коленях и молимся. Батюшка читает акафисты один за другим. Помню, два раза повторялся акафист святителю Николаю. Перед нашими глазами лики Христа и Богоматери на иконах, озаренные трепещущими огоньками свечей. Что сказать в молитве? Чтобы Бог сохранил мне жизнь? Или чтобы убили сразу? Толпятся, лезут друг на друга неясные мысли, неуверенные просьбы… Бегу к Богу… Жизнь между страхом и надеждой… Кто на море не бывал, тот Богу не моливался (пословица). “Кто тебя научил молиться?” — “Бесы!” (из патерика). А меня научил штурм.

В повести Зазубрина “Щепка” приговоренный к расстрелу, стоя у стенки,мечтает превратиться в муху, в жучка, уползти и забиться в щелку. Я испытал это чувство. Но не уползешь! Твое тело — большая мишень… Так хочется еще раз увидеть жену и детей. А может быть, это лишь предлог, чтобы зацепиться за жизнь? Странно: когда смерть близка, упираешься руками и ногами, чтобы не идти ей навстречу, а когда она удаляется от тебя, теряешь интерес к жизни. Слишком тошно, противно становится от того, что делается вокруг.

Бог сохранил меня на земле — зачем? Для чего-то еще я нужен или просто из милости? Когда выстрелы немного утихают, слышу, как стоящий рядом со мной депутат дает обет: если останется жив, стать священником. А мне какой дать обет? Я не могу быть священником по каноническим причинам. Спрашиваю отца Алексея. Он говорит: “Обещай, что будешь работать только в церкви”. Обещаю…

Приходит отец Никон. Он потерялся, когда мы переходили на новое место, а вот теперь нашел нас. Рассказывает, что пытался говорить с атакующими, наверное, по радио; просил разрешения выпустить из здания женщин и безоружных, но в ответ его обозвали коммунистическим попом Гапоном и покрыли матом. Обращение отца Никона впоследствии передавали по телевидению, но ответ, естественно, опустили.

Депутатам и работникам аппарата велено собраться в зале Совета национальностей: он без окон. Мы решили остаться в той комнате, где молились. К отцу Алексею постоянно приходят причащаться или креститься, а иногда зовут в соседнюю комнату причащать раненых. Причащаются и крестятся депутаты, работники аппарата, охранники, военные, штатские, казаки. Он до конца выполняет свой пастырский долг…

Только на сцене или в романах воюют и умирают красиво. На самом деле смерть отталкивает: и своя, воображаемая, и чужая, реальная. Рядом с нами от потери крови умер человек, пуля задела ему артерию. Он долго стонал, и через открытые двери и коридор до нас явственно доходили его стоны, усиливавшие общий страх. Но за несколько минут до смерти он успокоился, даже сказал, что ему стало хорошо. Я помогал оттаскивать его труп от медпункта. Труп — это уже не человек. Рот открыт, лицо побелело и заост-рилось. Оболочка человека. Накрыли его сначала курткой, потом нашли белую простыню… Где его родные, узнают ли о нем?

Мелькнет мысль: почему бы сразу не сдаться, чтобы не было трудно? Ведь сопротивление с самого начала было бесполезно. Но разве нам предлагали сдаваться? Огонь открыли вскоре после семи часов утра, а переговоры о сдаче начались где-то около полудня. Тогда стрельба прекра-тилась, но очень ненадолго — минут на сорок.

После передышки канонада возобновляется. Неожиданно наступает полное равнодушие: пусть стреляют. Хочется спать. Умереть во сне. Вдруг опять тишина. Кто-то говорит: “Надо перекусить”, и всем сразу захотелось есть. Достаем еду, неизвестно как здесь оказавшуюся, — буженину, колбасу, печенье, белый хлеб — как вкусно! Наливаем горячий чай из принесенных нами раньше термосов. Даже Владимир Георгиевич, до сих пор ни на шаг не отходивший от раненых, позволяет себе на несколько минут расслабиться. Но и тут он пытается услужить другим: нарезает хлеб, масло. Отец Алексей ходил в зал Совета национальностей на разведку и принес вот какие новости: с группой “Альфа”, не желающей участвовать в кровопролитии, ведутся переговоры о том, чтобы вывести из здания женщин и безоружных людей; их доведут или довезут на автобусах до ближайшей станции метро, а дальше безопасность не гарантируют. Сидим и ждем. Даже молиться уже нет сил; ноги отяжелели, не хочется подниматься с кресла.

В нашу комнату заглядывает высокий молодой человек с бегающими глазами и возбужденно говорит: “Первый этаж уже взяли. Там какой-то народ ходит. Никто не стреляет — можно выходить”. И проходит дальше. Не верится, что все так легко и просто закончится. Уж не провокатор ли это? Хотят выманить нас наружу? Преодолевая страх, возвращаюсь в свой кабинет взять какие-то вещи. В коридорах никого, дырки от пуль в окнах, выходящих на улицу. Битое стекло хрустит под ногами. В туалете кто-то сжигает документы. По пути захожу в кабинет отца Алексея, где я причащался. Окно цело, но в его углу у самой рамы дырка от пули. На улице, прямо против окна, стоит БТР. Но не стреляет. Затишье.

Возвращаюсь к своим. Появляются санитары “скорой помощи” и уносят раненых. Один с легким ранением ноги упорно отказывается уходить: “Я останусь здесь до конца, у меня автомат есть!” Но, кажется, его все-таки уговорили уехать.

Один из наших врачей тоже уезжает со “скорой помощью”. Владимир Георгиевич остается: он собирается идти по этажам искать раненых, которым еще не оказана помощь. “Ну, долгие проводы — лишние слезы”, — говорит он. Коллеги обнимаются. Хочу заставить себя остаться с Владимиром Георгиевичем, но не хватает мужества. Впереди долгая ночь. В темных коридорах, вероятнее всего, будут добивать тех, кто остался. Я медлю, скрываюсь в медпункте, надеясь, что, когда наши будут уходить, я останусь незамеченным и потом буду помогать доктору. Некоторое время пережидаю, но затем не выдерживаю и выхожу в коридор. Наши (отец Алексей, отец Никон и депутаты) еще на месте. Вдруг окрик: “Стоять! Руки на затылок!”. Оборачиваюсь и впервые близко вижу врагов: они в пятнистой форме (камуфляж), в шлемах с забралом из оргстекла и с какими-то странными ружьями в руках. Выстраивают нас в коридоре и проверяют комнаты. Один из них говорит: “Батюшку не трогать”, и тут я соображаю, что это не враги, а группа “Альфа”, взявшаяся нас вывести. Батюшка сообщает, что всех будет около ста шестидесяти человек: русские и иностранные журналисты, обслуга и несколько депутатов. Нас ведут по коридору. Встречаюсь с Владимиром Георгиевичем, который идет нам навстречу. Значит, остается. А я?.. Не решаюсь смотреть ему в глаза, а только пожимаю ему руку и тихо говорю: “До свидания!”. За короткое время я успел полюбить этого человека, который сейчас уходит все дальше, уходит на подвиг, уходит, может быть, в вечность…

 

*   *   *

Спускаемся по лестнице в вестибюль двадцатого подъезда. Его не узнать: мебель перевернута, на стенах следы от пуль, на полу осколки стекла. Предлагают нам сесть на пол и поодиночке не выходить на улицу — там еще стреляют. Полчаса ждем. Наконец бойцы “Альфы” приводят еще каких-то людей с шестого этажа, и вот мы на улице. Тепло, как летом. Напротив БТР с задранным кверху стволом пулемета и цепь автоматчиков в касках и бронежилетах. Дула автоматов тоже направлены вверх. У Горбатого моста небольшая толпа. Нас проводят сквозь нее. Кто-то кричит: “Козлы!”. Другой с деланным удивлением: “А вот как батюшка сюда попал, не могу понять!”. Третий тихо: “Я за вас”. Кто эти люди? Как их пустили сюда?

Проходим мимо стены американского посольства и стадиона. Еще одна цепочка: на этот раз милиция. И перед зоопарком еще одна. Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Дом, — он хорошо виден в розоватых лучах заходящего солнца. Центральная его часть горит, из окон с обеих сторон на уровне двенадцатого-четырнадцатого этажей — огромные крылья огня. Белый дом — черный дом!

Перед зоопарком стоит БМП. Дуло орудия грозно направлено на людей, смотрящих из зоопарка на пожар. На Малой Грузинской последняя цепочка милиции. Пройдя ее, мы постепенно расходимся в разные стороны. Отец Алексей с депутатами берут подвернувшуюся легковую машину, а я иду пешком к Белорусскому вокзалу — там сяду на метро. Только теперь замечаю, что вокруг Дома Советов опять идет стрельба. Навстречу много народа, просто прохожих. Одни указывают на горящее здание, обмениваясь замечаниями. Другие совершенно равнодушны; идут с работы, по магазинам, по домам. Наверное, за день успели привыкнуть к стрельбе. Как быстро русский человек ко всему привыкает! Смотрю на часы: около шести вечера. Бабка у дверей магазина возмущается: “Ельцин и Хасбулатов ссорятся, а сколько людей положили!”. Выстрелы хорошо слышны даже от Белорусского вокзала. Бьют крупнокалиберные пулеметы…

 

 

 

 

(обратно)

Александр Панарин • Горизонты глобальной гражданской войны (Наш современник N9 2003)

Александр ПАНАРИН

ГОРИЗОНТЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

 

От холодной войны — к мировой войне богатых

против бедных

 

Многие реалии современности склоняют к мысли о том, что мы слишком рано отбросили идеологический опыт прошлых поколений. В частности, предыдущее поколение еще помнило, что холодная война двух сверхдержав являлась превращенной формой гражданской войны: СССР в той войне представлял лагерь бедных, США — лагерь богатых. В этом смысле поражение СССР было поражением бедных в их борьбе с богатыми; победа США и их продолжающееся мировое наступление — победой и наступлением богатых. Тот факт, что большинство из нас сегодня считает такие идентификации устаревшими и стыдится классовой идентификации вообще, говорит лишь о том, что и в мире символических значений победу одержала партия богатых, сумевшая не только физически восторжествовать над своим традиционным противником, но и дискредитировать его интеллектуально и морально, шантажируя его потенциальных защитников зачислением в лагерь “агрессивных традиционалистов”.

На самом деле осознание  с о ц и а л ь н о г о  контекста новейшей мировой войны и стоящей за нею истории классового противостояния позволяет увидеть логику в событиях, казалось бы, лишенных всякой логики, и увеличивает нашу способность анализа и предвидения. Социальный контекст мировой войны, или  с о ц и а л ь н а я  п а р а д и г м а  видения, не только дополняет недавно возобладавшую геополитическую парадигму, но и корректирует диктуемые ею стратегии. Геополитическое видение только по претензии является глобальным; на самом деле его квазинатуралистические, квазигеографические дифференциации и противопоставления зиждутся на презумпции укорененности в почву, в территорию. Социальная парадигма позволяет увидеть в поведении участников их транстерриториальные, транснациональные мотивы: здесь африканец может выступать в союзе с европейским безработным и против соплеменника и единоверца, находящегося по ту сторону гражданской (классовой) границы. Совсем не случайно все успешные “рыночники” (рынок — категория, скрывающая буржуазную идентичность) в странах не-Запада, как правило, выступают в роли сторонников американского “нового мирового порядка”. Иными словами, эти рыночники приберегли для себя классовое сознание и классовую позицию в развернувшемся глобальном конфликте, одновременно запрещая сделать это тем, кто находится по другую сторону противостояния.

Все репрессалии новой символической (духовной) власти, насаждающей выгодную господам мира сего картину, направлены против того, что может служить основой социальной солидарности глобально притесняемых.

Присмотримся к основным понятиям, выдаваемым новой либеральной идеологией за свидетельство современной позиции или за пропуск в современность. Одно из первых мест здесь занимает понятие индивидуализации*. Оно призвано совершить переворот как в социальной онтологии (учении о мире), так и в аксиологии (учении о морали). Индивидуализация включает презумпцию, что всякие коллективные сущности, относящиеся к реальности надындивидуального существования, всегда были или по меньшей мере сегодня стали мифом и единственной действительной реальностью современного общества является отрешившийся от всяких прочных социальных связей индивид. А из этого онтологического вывода следует и моральный: всем отверженным, униженным и обездоленным некого винить в своей доле, кроме самих себя.

Ясно, что это — классовая стратегия тех, у кого есть основания затушевать свою ответственность за происшедшие социальные обвалы и катастрофы. “Реформаторам”, повинным в этих управляемых катастрофах, крайне выгодно, чтобы энергия социального возмущения целиком ушла в личные комплексы, а жертвы их бесчеловечных экспериментов обратили все свое раздражение на самих себя, превратив социальный протест в мазохистское самоистязание. В современной России этот прием используется применительно к целому народу — в основном к русским. Четвертая власть, находящаяся на услужении у глобальной власти, ежедневно по каналам телевидения, на радио, в газетах и журналах насаждает определенный тип видения, направленный на трансверсию энергии законного народного протеста в мазохизм разрушительных самооценок и комплексов неполноценности. Вся история России подается как оскорбительное для всякого нормального человека недоразумение, как сплошная серия неудач, обрамляемая патологической коллективной наследственностью. И весь “этот народ”, и отдельные его представители, в сумме составляющие “неприспособленное большинство”, сами повинны в своем нынешнем социальном положении; их постоянно суют носом в их “проклятое прошлое”, что должно внушить им комплекс непол-ноценности и отвратить от протеста, эффективность которого как раз и связана с верой в собственные возможности, в историческую альтернативу.

Недавние исследования, проведенные под руководством профессора И. А. Гундарова во Всероссийском государственном научно-исследовательском центре профилактической медицины, открыли неожиданный факт: оказывается, главным деструктивным фактором, вызывающим преждевременную смертность людей и снижение общей продолжительности жизни в национальном масштабе, являются не материальные лишения сами по себе, а чувство закрытой перспективы, исторической безнадежности. Исследования ведут к выводу о   д у х о в н о й   д е т е р м и н а ц и и   здоровья нации. Материальное положение населения СССР в военном 1945 г. по сравнению с 1940 г. было несравненно хуже (потребление мяса сократилось на 62%, молока — на 51%, яиц — на 72%, сахара — на 55%, картофеля — на 54%). Тем не менее смертность у женщин (в отличие от воевавших мужчин) и обычная заболеваемость у мужчин значительно уменьшились**. “…Оздоровительной силой стала энергия надежды, рожденная Сталинградской битвой… После войны в странах Восточной Европы, образовавших социалистическую систему, наблюдалось почти двукратное снижение смертности к середине 1960-х годов. Объяснять этот эффект ростом материального благосостояния невозможно, так как в Западной Европе, где достаток повышался значительно быстрее, такого улучшения здоровья не наблюдалось… Основное различие заключалось в том, что народы стран Варшавского договора устремились строить новое, как им тогда казалось, более справедливое общество, и эта духовная энергия оказала мощный оздоровительный эффект. Наоборот, вслед за окончанием хрущевской “оттепели” разочарование “застоем” привело после 1964 года к ухудшению здоровья и росту смертности. Неблагоприятные демографические процессы 1970-х годов разворачивались в странах социалистического лагеря на фоне непрерывного улучшения уровня жизни населения”*. В СССР, как отмечается, этот фактор “веры и надежды” породил своеобразную циклическую динамику в демографической области.

Перестройка создала новый климат “весенних ожиданий” в обществе, что немедленно сказалось в виде нового снижения смертности населения. Очередной кризис ожиданий, перерастание перестройки в “катастройку”, в ситуацию перманентного распада немедленно отразилось на демографических показателях, приведя в конечном счете к нынешней демографической катастрофе. Этим фактором современные политические технологи научились управлять, введя его в общий реестр “управляемого хаоса”.

Создается впечатление, что многие “переходные процессы” в России совершались в присутствии ревнивого наблюдателя, исполненного решимости не дать стране подняться. В середине 90-х годов Россия включила новые резервы выживаемости, преодолев растерянность, вызванную шоковой терапией. Страна еще раз продемонстрировала свою живучесть и замечательные адаптационные способности. В период между 1995-м и 1998-м г., до новой управляемой катастрофы, вызванной дефолтом, уменьшилась смертность от всех основных заболеваний: сердечно-сосудистых — на 12%, психических — на 52% и т. д. На фоне прекращения финансирования санитарно-эпидемиологических программ и увеличения в 1,3 раза бактерионосительства произошло парадоксальное уменьшение инфекционной заболеваемости и смертности”. Дело в том, что русский человек совсем было принял решение о смене идентичности в рамках системы модерна: модель Просвещения, задающую программу овладения знаниями и наукоемкими профессиями, он сменил на модель рынка, задающую программу примитивной экономической оборотистости. Это подтверждают исследования динамики социальных предпочтений, приведенные в указанные годы Российским независимым институтом социальных и национальных проблем.

Но судьба сулила русскому человеку иное: не роль подручного глобальной рыночной системы, а роль ее парии. Дефолт 1998 г. означал, что правящие верхи общества никак не заинтересованы в экономической стабильности России в любом ее качестве — советской, антисоветской, либеральной, постлиберальной и т.п. Им нужна слабая и деморализованная Россия. Это подтверждает направленность современной массированной пропаганды. Если бы речь в самом деле шла о модернизации, пропаганда работала бы в общем контексте “модели успеха”, совершая соответствующую переакцентировку массы происходящих в повседневности событий. События, свидетельствующие о положительной динамике, подтверждающие презумп-цию доверия к нации и ее самодвижения, выносились бы на поверхность, поощряя новую либеральную веру. Но мы видим нечто прямо противоположное. Кредо новой пропаганды — до предела сгущенный негатив. Либеральные пропагандистские СМИ своими ежедневно обрушивающимися негативными репортажами убеждают нас в том, что в пространстве “этой” страны и культуры, в зоне обитания “этого” народа ничего позитивного и обнадеживающего в принципе случиться не может. Все происходит так, будто правители всеми силами борются не за судьбу данного народа, а за судьбу данной территории, которую предстоит от него очистить. Народу объявлена война, и ведется она не только пропагандистскими средствами.

Другим направлением этой гражданской войны является экологическое. Новое рыночное экономическое пространство на глазах превращается в пространство для привилегированного меньшинства. Речь идет уже не об экономической демократии массовых потребителей, которым становится доступно то, что прежде было достоянием избранных, а о настоящей экономической контрреволюции, о восстановлении экономики для немногих. Но прежде, когда наряду с товарной экономикой существовала народная экономика натуральных хозяйств, недемократический характер рыночной системы не означал массового геноцида. То, что простой человек не был в состоянии купить, чаще всего выходило за рамки повседневного спроса, удовлетворяемого в рамках натурального хозяйства или примитивного локального обмена. Ситуация в корне изменилась в ходе тотальной индустриализации и урбанизации. Они отдали судьбу населения на откуп современному массовому производству. Но именно это производство реформаторы решили свернуть в ходе запланированной деиндустриализации.

Впрочем, переворот этот — не местный, а глобальный. Как пишет З. Бауман, в мире совершается переворот, угрожающий судьбе и самому существованию той самой массы, которая вызвана к жизни массовым промышленным производством классического модерна. Первая настоящая реалибитация массы в рамках буржуазной картины мира была совершена Генри Фордом, создателем первой конвейерной промышленной системы. Это он заявил в свое время: “Всех покупок богатых недостаточно для того, чтобы обеспечить сбыт любой отрасли современной промышленности. Класс, который покупает нашу продукцию (автомобили. — А. П. ) — это рабочие; нужно, следовательно, чтобы они имели деньги и досуг для соответствующего потребления”*. Новейший переворот в буржуазной картине мира камня на камне не оставил от этого потребительного демократизма массовой экономики. Новейшая стратегия состоит в переходе от производства прибыли в ходе массовых дешевых продаж к производству ее в рамках нового экономического феодализма. Обслуживание одного богатого клиента может дать прибыль, превышающую продажу дешевых товаров и услуг сотне бедных клиентов; при этом совершается еще и невиданная экономия усилий и времени.

Буржуа, наследующие архетипы старой религиозной культуры (протестантской, католической, православной, старообрядческой) способны были вставать в пять утра и весь долгий день посвящать хлопотливой работе с массовым клиентом. Ленивый буржуа нового, постмодернистского образца решительно к этому не способен. Он желает получать прибыль, не затрачивая особенных усилий, а для этого переориентируется на элитный спрос. Носителей массового спроса новая либеральная экономика просит ей не докучать. Она создает в современных городах особое элитарное экономическое пространство, заведомо недоступное для обескураженного человека массы. Это по сути — новая феодализация экономики, брезгливо отвернувшаяся от массового потребителя. Последний вытесняется в контрмодерн, в маргинальное пространство полунатуральных хозяйств, периодической занятости, более или менее случайных пособий и подачек и — беспросветного нищенства. Современное состояние 358 наиболее богатых “глобальных миллиардеров” равно общему богатству 2,3 млрд бедняков, составляющих 45 процентов населения планеты**. Это означает, в известном контексте, что вместо того чтобы заниматься трудным делом обслуживания 2,3 млрд бедняков, новой либеральной экономике достаточно обслужить всего несколько сотен богачей — прибыль будет той же, и без всяких неприятных социальных контактов. Ясно, что мы имеем дело с системой экономического геноцида. Эта система уже сложилась, и вопрос о том, в какой мере она будет пущена в дело, есть уже вопрос политический и психологический, относящийся к деликатной сфере взаимоотношений элиты к своему или не совсем к своему, а “этому” народу. Если в буржуазную эпоху исторически унаследованным, обремененным “сантиментами” связям в самом деле суждено окончательно исчезнуть, то тогда вопрос о существовании того или иного народа упирается в то, насколько нужен, полезен этот народ для новых хозяев мира.

Прежде экономическая “полезность” народа держалась по меньшей мере на трех основаниях. Народ представлял собой массовую рабочую силу, то есть олицетворял одну из трех составляющих буржуазного производства, требующего сочетания земли, труда и капитала. Далее, народ в новой экономике спроса олицетворял собой массового потребителя, доказывающего свою экономическую полезность своей активностью как покупателя. Но теперь “бедняки не представляют ценности и в качестве потребителей: они не купятся на льстивую рекламу, у них нет кредитных карточек, они не могут рассчитывать на текущие банковские ссуды, а товары, в которых они более всего нуждаются, приносят торговцам мизерные прибыли или даже не приносят таковых вообще. Неудивительно, что этих людей переквалифицировали в “андеркласс”: они уже не временная аномалия, ожидающая исправления, а класс вне классов, группа, находящаяся за пределами “социальной системы”, сословие, без которого все остальные чувствовали бы себя лучше и удобнее”*.

Наконец, еще одно основание “предельной полезности” народа для буржуазных хозяев мира — это массовая национальная армия защитников Отечества. Но новая глобализирующаяся буржуазия не имеет отечества, она — экстерриториальна. Она кровно заинтересована в том, чтобы все имеющиеся в мире отечества были как можно более открытыми для экономических экспериментов международных спекулянтов и авантюристов и как можно менее защищены, в том числе и в военном отношении. Что касается специфических интересов защиты буржуазной собственности, то эту заботу лучше доверить не демократической армии ревнивых бедняков, а наемникам, хорошо обученным и оснащенным профессионалам. Следовательно, и в этом отношении “этот” народ оказывается лишним.

Разработанная на опыте транснациональных корпораций промышленно-экономическая концепция глобального оборонного цеха, отдельные технологические узлы которого компонуются в разных странах и континентах, получает свое законченное политико-экономическое выражение в концепции современного глобализма. Не случайно либеральная теория демонстрирует откровенную идеосинкразию на само слово “народ”. Народ в его субстан­циональном качестве стихийного продукта истории, самоценного и незаменимого, никак не устраивает глобалистов, подходящих к населению той или иной страны с известной технологической избирательностью конструкторов, монтирующих нужные им системы из материала разных стран и наций. Вся нация, со всеми ее “случайными”, незапланированными особенностями никому не нужна. Взгляд на мир народов с остраненных позиций глобального конструктивизма неизбежно замечает массу лишнего, нефункционального. Функционального оказывается не так уж много, но и его приходится высвобождать из-под всякого “исторического хлама” непонятных традиций, неразумных обрядов и вообще всего нерационального и невнятного. Очерчивая круг рационально оправданного, по счету глобального мира, мы можем видеть, что у некоторых народов добрая половина их культурного багажа, вместе с его носителями, попадает в этот круг, а у некоторых почти все остается за его пределами — за пределами функционально оправданного. Ясно, с позиций глобализма, что этим народам нужны особо несентиментальные правители, способные самым решительным образом расчистить местную почву от всего лишнего, в том числе и лишнего человеческого материала.

Говорят же нам вполне  откровенно: настоящий рынок и настоящая демократия в России придут только после ухода “этого” поколения, оказавшегося непригодным для нового либерального будущего. Мы почему-то пропускаем мимо ушей эти слова, не вдумываемся в их настоящий смысл, а ведь это такое содержание, которое надо   т е м а т и з и р о в а т ь.   Скрытой от нас темой — ибо нам мешают ее воспринимать прежние презумпции гуманистической морали — как раз и является  т е м а   г е н о ц и д а.

Даже тема мирового заговора отнесена к числу запрещенных тем, а уж тема геноцида тем более. Между тем есть один народ, которому позволено поднимать и ту и другую тему — это евреи. Евреям позволено говорить о геноциде евреев, о холокосте как о чем-то таком, что свидетельствует о неизбывной виновности населяющего нашу землю большинства по отношению к еврейскому меньшинству. В нашем же контексте тема геноцида затрагивает виновность “нового” меньшинства перед “старым” большинством. Поэтому этот контекст не может быть признан либеральными конструкторами нового мира. Другое дело — еврейская тема холокоста. Назначение ее сегодня состоит в том, чтобы заклеймить традиционалистски ориентированное большинство, создать презумпцию его виновности. Еврейский холокост выступает в новом либеральном сознании уже не как улика против фашизма и соответствующих группировок и власти, но как улика против “темного национального большинства” вообще. Если это большинство не разоружить, не лишить опор в виде национальной государственности, крепкой национальной экономики и боеспособной народной армии, то будущие холокосты окажутся возможными или даже неизбежными, ибо болезнь агрессивного традиционализма уже признана неизлечимой мягкими средствами просвещения. Она лечится лишь жесткими средствами изоляции потенциальных преступников, то есть народов, находящихся на подозрении, и их насильственным тотальным разоружением.

Не приняв эти рассуждения всерьез, мы не примем всерьез и новую реальность — гражданскую войну, которую ведет новый либеральный истеблишмент с народным большинством нашей страны. Тема холокоста — лакмусовая бумажка нового либерального сознания, посредством которого распознаются свои в ведущейся гражданской войне. Те, для кого холокост — главная реальность новейшей истории, способны вести гражданскую войну с “традиционалистским большинством”, то есть являются “своими” для новой власти глобалистов; те, кто проявляет “преступное равнодушие” к этой теме, должны быть зачислены в число подлежащих интернированию. Холокост, таким образом, становится новой идеологией классовой непримиримости — в отношении традиционалистского большинства. Не будь холокоста, традиционализм так и остался бы в ведении не идеологии, а социологии, не теории беспощадной борьбы и беспощадного выкорчевывания, а теории модернизации. Еврейскому меньшинству удалось второй раз на протяжении XX века превратить теорию модернизации в идеологию беспощадного классового геноцида.

В начале XX века евреи придали рыхлому социал-демократическому эволюционизму апокалиптическо-катастрофические черты классово беспощадной профилактики и окончательного решения классового вопроса, связанных с физическим уничтожением “реакционных сословий”. На рубеже XX—XXI веков им снова удалось наделить социальный эволюционизм и модернизацию демоническими чертами беспощадной классовой чистки — освобождения нового мира от балласта старых людей — традиционалистов, вина которых оказалась куда выше, нежели это представлялось прежним модернизаторам и реформаторам. Те, кто способен поверить, что традиционализм не просто затрудняет приобщение к ценностям либеральной толерантности и глобальной открытости, но закономерно порождает старые и новые холокосты, признаются годными стать в ряды строителей нового глобального мира. Тех, кто демонстрирует преступное благодушие в этом вопросе, ожидает известная по прошлому судьба “уклонистов” — беспощадный приговор новых комиссаров глобализма.

С этой и только с этой точки зрения этими комиссарами оценивается и роль Америки. Модернизаторы и реформаторы прежнего “рыночного” идеологического типа преимущественно видели в Америке блестящий пример для подражания, а самое большее — носителя мировой экономической рыночной революции. Новые, обученные непримиримому отношению к традиционализму, желают видеть в ней прежде всего военную силу, способную физически сокрушить “агрессивный традиционализм”, в каком бы обличье и в какой бы точке земного шара он себя ни проявил. Для того чтобы эти новые полномочия Америки были приняты самим Западом, требуется новая чистка и новое размежевание внутри Запада. Запад, населенный персонажами М. Вебера и В. Зомбарта, далекими от нового милитаристского этоса бюргерами, верящими в силу экономического соревнования и примера, уже отнесен к старой формации, нуждающейся в решительной реконструкции. Лакмусовой бумажкой отбора новых людей, пригодных для нового глобального общества, является отношение к иммигрантам и к социальному государству. В прежней системе жизнестроения роль иммигрантов оценивалась в рамках известной социально-экономической концепции замещения: по мере того как ряд прежних массовых профессий утрачивал привлекательность для западной молодежи, но  сохранял свою экономическую необходимость, непритязательным иммигрантам предстояло подхватывать эту эстафету. Сосуществующие рядом, в одном экономическом пространстве, предындустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества наполнялись людьми разного этнокультурного происхождения: анклавы предындустриализма — цветными выходцами из незападного мира, индустриализма — наиболее отсталыми, преимущественно сельского происхождения слоями самого западного общества, постиндустриализма — людьми современной формации. Новая теория расовой чистоты пространства обосновывает необходимость решительного размежевания в глобальных (континентальных) масштабах. Сохранившая функциональную необходимость предындустриальная и раннеиндустриальная экономика, основанная на примитивном труде, должна стать уделом третьего мира, индустриальная — уделом новых индустриальных стран, выбившихся из среды бывших изгоев, а собственно постиндустриальная должна быть сосредоточена в избранном и защищенном от проникновения извне пространстве первого мира. В этой картине мира цветные на Западе не нужны, а потому не нужна стала  культура расовой и межэтнической терпимости. Прежний железный занавес, отделяющий Восток от Запада, рухнул. Новый, еще более непроницаемый, возводится уже на новой идеологической основе — обыкновенном расизме.

По-новому воспринимается теперь и социальное государство. Прежде его научно-образовательные программы могли восприниматься как инвестирование в “систему роста”, его покровительство незащищенным и малообеспеченным, в особенности в молодежной среде, — как вложение в человеческий капитал и систему социальной стабильности. Теперь, когда новая экономика метрополии ориентируется не на малоквалифицированное большинство, а на высококвалифицированное меньшинство, забота о бедняках снова стала восприниматься как чистая благотворительность. Но одно дело — восприятие такой благотворительности в климате общества, еще не утратившего традиции христианской впечатлительности и сострадательности, другое — восприятие их с позиций нового, материалистически (экономически) мыслящего язычества. Приходится признать, что марксистский материализм еще не был по-настоящему последовательным. В его классовой материи еще проступали спрятанные черты христиански волнительной социальности. Иное дело — новый экономический материализм либералов-рыночников. Как пишет З. Бауман, “в наши дни трудно прочитать и услышать о тех сотнях и тысячах людей, кого заботливые социальные работники оттащили от последней черты безысходного отчаяния или краха; о тех миллионах, которым лишь предоставление социальных пособий позволило сменить безысходную нужду на приличное существование; или о тех десятках миллионов, которым сознание того, что помощь придет, если в ней возникнет нужда, позволило противопоставить жизненным бедам мужество и решительность... Но приходится много читать и слышать о тех сотнях и тысячах, которые сидят на шее и мошенничают, злоупотребляют терпением и доброй волей общественности и властей; и о тех сотнях тысяч или, возможно, миллионах, которых “жизнь на пособие” превратила в бесполезных и ленивых бездельников (либеральная гипотеза “добровольной безработицы”. — А. П. )... В популярных американских работах замученные нищетой люди, матери-одиночки, школьные недоучки, наркоманы и условно освобожденные перечисляются через запятую и едва ли отделимы друг от друга. Их объединяет и делает неразличимыми в общей массе лишь то, что все они, независимо от причин, являются “бременем для общества”. Нам бы жилось лучше и счастливее, если бы все они каким-то чудом исчезли”*.

Так мыслят уже люди новой западной формации, пережившие вторую секулярную волну. Первая секуляризация, породив формацию вольнодумных атеистов или скептиков, дала в качестве компенсации левую идею, на которой базировалась новая, постхристианская социальная впечатлительность. Вторая секуляризация, устранив “левый рецидив” в западной культуре, кажется, устраняет социально впечатлительных вообще. У этих новых язычников бедные и недостаточные вызывают уже не сострадание, а только отвращение, часто смешанное со страхом. Но эти новые чувства требуют уже не социального государства, а милитаристского, то есть демократии нового меньшинства, “умеющего себя защищать”. И поскольку речь идет не о национальной, а о глобальной “демократии”, определяющейся как экстерриториальная общность, то и защищать ее может не национальное, а глобальное государство. На роль такого глобального защитника демократии, ставшей уделом избранного меньшинства человечества, и претендуют Соединенные Штаты.

Итак, пресловутое дерегулирование жизни оказалось блефом. Экономическое дерегулирование, проведенное в пользу тех, кого стесняли прежние социальные и национальные нормы, оборачивается новым милитаристским, геополитическим регулированием, связанным с расширением жизненного пространства людей первого мира за счет жизненного пространства всех второстепенных людей, которым предстоит вкусить все прелести новой сегрегационной политики в глобальном масштабе.

Ясно, что это новое расовое государство, идущее на смену социальному государству, может быть принято только людьми определенного духовного склада. Жесткость соответствующего размежевания на Западе — между людьми старой Европы и людьми новой глобальной Европы — усугубляется тем фактом, что, как уже было сказано, социальное сочувствие утратило рациональное, с буржуазной точки зрения, оправдание, перестало сопрягаться с понятием социального инвестирования. “После ста с лишним лет счастливого семейного сожительства этики и рационально-прикладного разума второй партнер предпочел уклониться от семейных уз, предоставив этике одной справляться с некогда совместным хозяйством”*. Ясно, что такое хозяйство не по плечу современному “вторично секуляризированному” сознанию позднелиберального типа. Требуется давно, с первохристианских времен, невиданная радикализация либерально-религиозного сознания для того, чтобы заново реабилитировать новых неприкасаемых, более не имеющих никакого экономического алиби, и осудить новых хозяев мира, перед наглостью которых прагматический разум, кажется, капитулировал полностью и окончательно.

Прагматическое сознание имеет совсем иные заботы, в отличие от прежнего, христианского по своим корням: оно занято не тем, как помочь новым беднякам, а тем, как понадежнее от них защититься. Торговля с Западом, если речь идет о заказах всех этих “новых русских”, “новых украинцев” и т. п., напоминает поставки вооружений для воюющей стороны. В импорте непрерывно растет доля техники, предназначенной для повседневной войны и защиты от социально неприспособленных. Особые секретные запоры, устройства для крепостных стен, оружие, пуленепробиваемые стекла и противоугонные устройства, хитроумные приспособления двойной и тройной защиты — все это траты, которыми новая буржуазия рассчитывается за демонтаж социального государства и невиданное еще дистанцирование от обездоленных соотечественников. Но эти войны повседневности рано или поздно будут признаны безнадежным дилетантством. Вместо того чтобы защищаться порознь, на свой страх и риск, новый класс глобальных компрадоров подходит к идее концентрированной глобальной защиты на действительно профессиональной основе. Подобно тому как на исходе средневековья концепция сепаратной защиты посредством покровительства отдельных сеньоров была оставлена в пользу коллективного защитного органа в лице централизованной абсолютной монархии, сегодня, на исходе эпохи модерна, в воздухе витает идея мирового абсолютизма в лице безраздельного имперского господства США как мирового полицейского, защищающего новых избранных от своих и чужих “варваров”.

 

Грядущая биполярность: сверхдержавность богатых и

сверхдержавность бедных

 

Мы ничего не поймем в сути наступившего века, если не уясним самого главного: не демократия сегодня борется с тоталитаризмом, не модерн — с традицией. Сегодня сталкиваются два имперских проекта: империя богатых, ставшая их  д и к т а т у р о й, их ограждением от мира отчаявшейся нищеты, и империя обездоленных, которая должна стать их защитой и их карающим мечом. Нет абсолютно ничего стратегического в выкладках, касающихся количества ракет у США и их потенциальных и актуальных соперников, плотности систем ПВО, технологических возможностей стратегических наступательных вооружений. Это — упражнения технократического, “обслуживающего” разума, от которого ускользают истинные социальные смыслы и исторические цели.

Но точно так же уже мало стратегического и в собственно геополитических подходах, в военно-политической мистике Пространства, мобилизующего то демонов Моря, то берегинь Суши. Сегодня не Запад борется с Востоком, а новые богатые, начисто порвавшие с традицией продуктивной экономики, борются с новыми бедными, экспроприированными в ходе всемирной либеральной реформы и уничтожения большого социального государства. Вот истинный смысл открывшегося глобального противостояния. США — это сверхдержава, призванная стать глобальной “пиночетовской” диктатурой богатых, вытесняющей всех обездоленных из “цивилизованного пространства” в резервации. Следовательно, подлинным антиподом этой сверхдержавы, ее соперником по счетам истории и метаистории может быть только сверхдержава бедных, призванная стать глобальной диктатурой обездоленных. Любые другие варианты надо списать на переходный период, на историческое недоразумение, на постмодернистскую эклектику.

Действительный стратегический вопрос состоит в том, кто, какие народы, какие державные объединения и федерации послужат сырьем для образования грядущей сверхдержавы обездоленных. Протест экспроприируемого большинства планеты может вылиться в две различные формы: форму нового красного интернационала или форму новой красной сверхдержавы. Эти два альтернативных проекта столкнулись на рубеже 20—30-х годов XX века. Троцкизм выразил абстракцию всемирной беспочвенной бедноты, лишенную каких-либо примет национальной, этнографической, географической конкретики. Это было своего рода абстрактное искусство всемирной пролетарской революции. Сталинизм выразил альтернативную версию антибуржуазного сопротивления, в которой революционная протестная энергия соединялась с великой державной традицией византизма, извечно оппозиционного Западу.

Тому и другому социал-демократический Запад противопоставил идею  с о ц и а л ь н о г о  г о с у д а р с т в а, социализирующего пролетариев, приобщающего их к буржуазной цивилизации со всеми ее возможностями и соблазнами. Сегодня социальное государство еще сохраняется на Западе. Но, во-первых, оно вынуждено переходить к глухой обороне и непрерывно свертывать свои социальные фланги и полномочия. Во-вторых, обнажилась его ограниченность по критериям социал-расизма: это не просто государство, формирующее социальные программы для бедных, но для  с в о и х  б е д н ы х, принадлежащих к избранному пространству западного белого человека.

Дело не только в Шенгенских соглашениях, ограждающих социальное пространство благополучной Европы от незаконной инфильтрации неприкасаемого планетарного большинства. Дело в обнаружившейся скупости прогресса как такового,натолкнувшегося на ресурсную ограниченность планеты. Прогресс обретет милитаристское лицо: прежде чем прогрессировать, то есть перерабатывать природные ресурсы в социальные блага, эти ресурсы надо экспроприировать у тех, кому они достались по “историческому недоразумению” и кто сегодня признан недостойным ими пользоваться. Новый прогресс, обретший мальтузианскую прозорливость, предполагает отлучение недостойных, что требует их предварительной дискредитации. Сверхдержава, становящаяся планетарной пиночетовской диктатурой богатого меньшинства, должна не только вести геополитические войны по перераспределению дефицитных  планетарных ресурсов, но и идеологическую войну с бедным большинством, призванную обосновать статус неприкасаемых, недостойных пользоваться богатствами нашей слишком маленькой планеты. Поэтому бедность наделяется признаками опасной агрессивности. Бедные не только бедны; они органически не способны воспринимать либерально-демократические ценности плюрализма, толерантности, согласия. Они несут с собой неизлечимую тоталитарную наследственность, которая может уйти из современного мира только вместе со своими физическими носителями.

Не преувеличивая, можно сказать, что сегодня каждый западник-либерал выступает как генетик и евгеник, умеющий “копать глубже” собственно социального анализа. Новейшие западники утратили веру в антропологическое единство человечества и стали сторонниками расовой “демократии меньшинства”. Но поэтому ясно, что истинными оппонентами пиночетовской диктатуры глобального меньшинства могут стать только защитники человеческого достоинства изгойского большинства. Грядущая, но уже сегодня, после нового американского наступления на мир, заказанная  б и п о -л я р н о с т ь  будет выстраиваться не в геополитической, а в  с о ц и а л ь- н о й   и   м о р а л ь н о й  логике. Действительным оппонентом гегемонистской сверхдержавы может выступить не новая сверхдержава-гегемон, соревнующаяся в физическом величии, а держава — социальный антипод, представляющая интересы униженных и оскорбленных. Вот по какому критерию надо высматривать будущих соперников Америки, а не по критериям экономической, технологической и военной мощи. Это не значит, что банальное — то есть вмещающееся в прежнюю парадигму “реальной политики” имперского соперничества —  противоборство держав Востока и Запада, Моря и Континента и т.п. не будет проявляться в грядущие десятилетия. Несомненно будет, но истинно стратегическое противоборство, определяющее смысл и логику новой эпохи, станет протекать не в этом русле. Не геополитики, а сохранившие социальную впечатлительность социологи и “традиционные” моралисты будут выступать действительными экспертами нового планетарного военно-политического процесса, ибо речь идет именно о  г р а ж д а н с к о й  планетарной войне, сталкивающей новых богатых с новыми бедными.

Речь идет о борьбе принципиально разнородных коалиций: на одной стороне — круговая порука тех, кто выступает в роли эзотериков глобализма, решивших прибрать планету к рукам, пользуясь неосведомленностью и растерянностью профанного большинства, на другой — солидаристская этика обездоленных, ведущих свою духовную родословную от предшествующих модерну великих монотеистических традиций. Ясно, что все актуальные и потенциальные носители и соискатели геополитического влияния и державной мощи хотя и будут замешаны в грядущем конфликте, все же составят его периферию. Истинными оппонентами американского глобализма могут стать не националисты-державники и даже не цивилизационные “сверхдержавники” Востока, а лишь те, кто идентифицировал себя с миром новых обездоленных и считает себя их уполномоченными в новейшей истории. Те из нынешних носителей державной независимости, кто воспримет новые социальные импульсы века — импульсы глобальной социальной солидарности притесненных, получат новые исторические полномочия и принципиально новые возможности. Их борьба будет развертываться уже не только в геополитическом пространстве, но и в формационном историческом времени, ход которого имеет свой вектор, не совпадающий с вектором устремлений амбициозной физической мощи. В логике пространства закономерно побеждают физически сильнейшие; в логике метаисторического времени, открытой мировыми религиями, торжествуют униженные. Реальная политическая история мира располагается между этими двумя полюсами: в ней соискателям земной мощи и успеха никогда не суждено отпраздновать свою “полную и окончательную” победу, но в ней же не могут найти свое полное подтверждение и духовные упования носителей идеи справедливости, ибо сама эта идея в конечном счете выводит нас из исторического горизонта в метаисторический.

Итак, на наших глазах вскоре произойдет роковая встреча двух типов сознания, двух типов вдохновения: вдохновленные моралью успеха перейдут в лагерь меньшинства, вооружившегося идеологией нового социал-расизма, вдохновленные солидаристской социальной этикой станут защитниками изгойского “молчаливого большинства”. Что произойдет с этим большинством, какой реальный проект, реальная стратегия будет выбрана на базе его протестной энергии? Ясно, что нынешние акции движения антиглобалистов лишены настоящей эффективности. По критериям эффективной политики превосходство будет у глобалистов — держателей реальных средств и реальной инфраструктуры — экономической, политической, административно-управленческой, медийной.

Подобно тому, как в начале ХХ века захлебнулась мировая пролетарская революция, но зато образовалась пролетарская сверхдержава, ставшая удерживающей силой для всех носителей неоколониальной “миссии белого человека”, весьма вероятно, что мировая революция антиглобалистов станет лишь фоном для образования новой антиглобалистской удерживающей силы. По своим физическим потенциям на первое место среди претендентов на роль этой исторической силы сегодня выдвигается Китай. Китай соединяет нерастраченный человеческий капитал традиционного общества с возможностями общества индустриального и постиндустриального. Здесь, как в промышленной социологии труда, действует особая закономерность: надежнейшей социальной базой промышленности являются не изнеженные горожане второго-третьего поколения, а сохранившие традиционную аскезу вчерашние крестьяне. По этому критерию Китай и Индия выступают в качестве стран, сохранивших самую большую социальную базу продуктивной экономики в лице аграрного большинства населения, поставляющего материал для гигантских промышленных армий. На Западе, где процесс урбанизации давно завершился, такая социальная база уже утрачена. Горожане третьего-четвертого поколения стали дезертирами продуктивной экономики, предпочитающими легкий хлеб новых рантье, держателей ценных бумаг и азартных игроков глобальных финансовых рулеток (“пирамид”).

Любопытна и специфическая социальная перекличка новой Азии с новой Европой. Как уже отмечалось, предпринимателей этой новой Европы не устраивает классическая средняя прибыль в объеме 5—7% годовых. В качестве гедонистов постмодерна они требуют прибыли в сотни и даже тысячи процентов, причем без особых предпринимательских усилий. Поэтому свои предпринимательские услуги они уже адресуют не массовому потребителю, а миру богатых с их элитарным спросом. На этой основе и произошла трансконтинентальная встреча массового потребителя Запада с массовым производителем Востока (главным образом тихоокеанской Азии), еще сохранившим верность продуктивной экономике. Сегодня массовый спрос в США на добрую треть удовлетворяется за счет китайского импорта и без него вообще уже удовлетворен быть не может. В этом кроется первая тайна того, почему США вкладывают свои капиталы в китайскую экономику и вообще признают суверенитет Китая как экономического партнера, несмотря на то, что его правящая элита так и не перешла на позиции западничества.

Но кроме этой тайны имеется и другая, относящаяся уже к собственно историческому опыту Запада. Дело в том, что, с точки зрения Запада, в китайской истории гораздо меньше настораживающего, чем в российской истории. Если Китай и выступал в роли большой империи, то все же это была империя, основанная на идеологии великоханьского эгоизма, национализма и изоляционизма. Китай никогда не выступал в роли объединителя угнетенных мира сего, тогда как Россия — выступала. Китайская история свободна от мистических прорывов в метаисторию, в обетованное царство угнетенных и страждущих. Россия и сегодня в этом качестве остается на глобальном подозрении.

Совсем не случайно, что именно против нее направлен главный удар. Стратегический замысел американского глобализма состоит в том, чтобы полностью изолировать Россию в Евразии, противопоставив ее бывшим союзникам и соседям. Правящие атлантисты в России обязались поддерживать глобальную антитеррористическую инициативу американского президента, направленную против наиболее после­довательных сторонников мусульманской идентичности. Ясно, что это выстраивает новый, убийственный для России имидж трусливого геополитического дезертира Евразии, за гроши продавшегося американским гегемонистам. Другой удар по российско-мусульманскому стратегическому альянсу — организованное атлантистами дезертирство России из нефтяной коалиции стран не-Запада. Американцы навязали России постоянную роль саботажника коллективных решений стран ОПЕК, направленных на поддержание мировых цен на нефть на выгодном для добывающих стран уровне. Этим убивают сразу двух зайцев: противопоставляют Россию наиболее богатым и влиятельным странам мусульманского мира, находящимся в авангарде борьбы за экономическое равенство Востока с Западом, и одновременно окончательно подрывают позиции России на мировом рынке энергоносителей. Государства ОПЕК могут наказать Россию за саботаж коллективных решений, попросту вытеснив ее с мировых рынков. Для этого им достаточно временно снизить цены на нефть до 14 долларов за баррель — уровень себестоимости российской нефти, делающей ее продажу бессмысленной. Это не говоря уже о том, что российский бюджет сегодня верстается из расчета восем­надцатидолларовой  цены за баррель нефти. Падение цен ниже этого уровня означает новый секвестр и так смехотворно низкого — на уровне крошечной Ирландии — годового бюджета РФ. То, что правители России не отступают перед столь губительной перспективой, означает только одно: что их “глобальная” солидарность с американской правящей элитой не только выше всякой другой солидарности, способной обеспечить Россию союзниками, но и выше собственно национальных интересов.

Переориентация на Америку — не просто неожиданно опрометчивый зигзаг международной политики нового режима, но шаг, соответствующий основному стратегическому замыслу новых хозяев мира: не допустить появления новой антизападной, антиамериканской солидарности, которая без участия России повисает в воздухе. Чем же обусловлена незаменимая роль России в рамках движения антиколониальной солидарности? Почему даже нынешние гиганты Евразии, далеко превзошедшие Россию не только по численности населения, но уже и по военно-экономической мощи, пока что не в состоянии ее заменить в роли интегратора мировых антиглобалистских сил?

Большевистская индустриализация, оказавшаяся на удивление затратной по человеческому критерию, в конечном счете вывела Россию из состава стран — держателей гигантских человеческих ресурсов. Вместо ожидаемых 550—600 млн человек к концу ХХ века в России в прежних имперских границах оставалось вдвое меньше, в новых границах — вчетверо меньше населения. Причем по своему социально-психологическому складу оставшиеся представляют тех самых горожан третьего-четвертого поколения, которые оказались способными внимать либеральным призывам дезертирства из промышленности. Социально-демографическая и социокультурная база массовой продуктивной экономики на сегодня оказалась существенно подорванной в России. И в этом отношении Россия не способна представить настоящую альтернативу виртуальному миру спекулятивной глобальной экономики.

Почему же Россия тем не менее остается главной мишенью глобальных разрушений, чего они в ней так опасаются? Ответ напрашивается один: они опасаются России как потенциального носителя протестной солидаристской этики, объединяющей слабых и гонимых всего мира. Русский человек в качестве до-, вне- и постэкономического не является “работником” в том смысле, в каком сегодня выступает аскетичный трудоголик-китаец, — он является  с о ц и а л ь н ы м  работником или носителем дефицитной  с о ц и а л ь н о й  р а б о т ы  в нынешнем глобальном мире. Как известно, социальная работа в современном смысле слова связана с социальной реабилитацией и социальной помощью. Объективные масштабы этой работы в мире растут беспрецедентными темпами, ибо такими же темпами растет число экономически и социально не адаптированных, отступивших в бродяжничество, в наркоманию и алкоголизм, в нижние этажи теневой экономики и антиэкономики. Но наряду с обычными объектами социальной работы и адресатами социальной помощи мы сегодня встречаемся и с другими, глобальными продуктами новых социальных огораживаний. То глобальное перераспределение планетарных ресурсов, которое ныне инициировано странами победившего первого мира во главе с США, обещает нам появление сотен миллионов людей, согнанных с привычной территории, лишившихся привычных источников существования, равно как и оснований для самоуважения. Исторически новая форма нищеты, которая поджидает массу людей, не идет ни в какое сравнение с традиционной нищетой. Там речь шла о нищете привычной, нищете людей, которые ничего лучшего от рождения не знали. Здесь речь идет большей частью о нищете как социальной катастрофе, постигшей людей, знававших лучшие времена, имевших и неплохую работу, и социальный статус, и даже досуг, достаточный для повседневных игр и иронических стилизаций. “Кухонная оппозиция” советских времен объединяла именно таких ироников, которые, имея определенные базовые позиции и гарантии существования, в то же время ощущали свое интеллектуальное превосходство над власть предержащими и вооружались непобедимой иронией против догматически неповоротливого официального идеологического разума.

Обрушившаяся на этот недавно стремительно растущий класс носителей научно-технического модерна нищета, подорвав основы существования, подорвала и здоровый дух иронии, помогающий более слабым торжествовать над физически или политически сильнейшими. Уже не ирония, а отчаяние поселилось в душах новых бедных, преданных тем самым прогрессом, которому они отдали столько усилий и столько восторженности. Вдобавок ко всем бедам у них еще есть основание подозревать, что все случившееся с ними — не просто результат новой социальной стихии. Они чувствуют, что пришедшие к власти силы  исполнены не только алчностью, но и идеологическим злорадством, что они что-то такое не простили  своим жертвам и намерены не прощать и впредь. Идеология новых “реформ” несет следы этой мстительности, и несложный анализ достаточен, чтобы их выявить.

Во-первых, идеология реформ несет следы западного мщения Востоку, который недавно, в советское время, имел достаточно сил, чтобы пугать Запад не только военной мощью, но и потенциалами экономического и культурного роста. Этого бунта Востока “белый человек” не простил; признаками его злорадного реванша явно отмечена новая либеральная идеология. Во-вторых, идеология реформ несет следы откровенной русофобии: в нее явно внесли лепту люди, чувствительные к теме “русского бунта” или “русского реванша” в истории. Согласно презумпциям людей этого типа, русскому человеку положено было оставаться незадачливым традиционалистом с мотыгой или балалайкой в руках (в зависимости от того, в какой роли — трудовой или досугово-культурной — он выступает). Но чтобы в руках русского человека появились ракеты или средства наукоемкого производства, этого допускать никак не следовало. Соответствующие настроения выразил небезызвестный Альфред Кох в рассекреченном интервью: “Верхняя Вольта с ядерными ракетами” — такой увидели советскую Россию представители западного политического истеблишмента, и содержащаяся в данном определении несопоставимость терминов должна была быть снята: признаки Верхней Вольты оставить, признаки русского космизма — убрать. Отсюда и парадокс новейших “реформ”: почему-то пресловутый либеральный секвестр затронул в первую очередь не устаревшие производства и отрасли, как это следовало бы по логике модернизма, а как раз самые передовые, наукоемкие. Наконец, в идеологии реформ присутствует и мотив старого классового снобизма богатых, возмущенных социальными дерзаниями бедных — их идеологически оформленной мечтой о светлом будущем. Казалось бы, в наше время практически не осталось тех богатых, родословная которых дает право на аристократический снобизм. Но следует помнить, что такой снобизм как раз и является компенсаторной уловкой хамского сознания, возомнившего себя “панским”. Многочисленные первые буржуа, вооружаясь атрибутами престижного образа жизни, одновременно вооружаются и старым классовым снобизмом, вставая в позу “прекрасных и проклятых” Скотта Фицджеральда.

Таким образом, в развернувшейся гражданской войне идет спор не только о материальных ресурсах, незаконно приватизированных новым меньшинством в ущерб социальным перспективам большинства, — идет спор о человеческом достоинстве, о праве оказавшихся внизу на человеческое признание, оспоренное носителями нового расизма. Заново разоряемое большинство не только экспроприируется материально, но и репрессируется морально, неся на себе идеологически сфабрикованное клеймо социально не приспособленных, неприкасаемых. Если прежние бедные, объединенные идеологией Прогресса (в частности, в его левых, особо потакающих версиях), были преисполнены исторической надежды, выражающейся как в индивидуальном честолюбии “двужильных” и напористых, так и в коллективном революционном реванше, то новым бедным в качестве последнего утешения припасены виртуально-наркотические грезы, грозящие побегом из общества без возвращения. И поскольку новый расизм алчет богатств всей планеты, а большинство ее нынешних насельников ему не нужны ни в каком качестве — даже в качестве рабов, — то вопрос стоит так: либо история предложит незадачливому большинству новые эффективные способы социальной реабилитации, либо уделом большинства станет подпольное существование исчезающего вида. Речь идет об особой “популяции большинства” и угрожающей ему судьбе.

В этих условиях встает вопрос о специфической разновидности необходимого общественного времени — наряду с экономически необходимым временем материального производства. Прежде, в условиях стихийно высокой рождаемости, цивилизация получала необходимый человеческий материал в лице “бесплатно появляющихся” новых поколений. Отныне новые поколения уже не появляются бесплатно: стихийных демографических даров новый социум уже лишен. Мало того: даже сознательное стимулирование рождаемости дает все меньше результатов, ибо сегодня, кажется, уже нет тех материальных благ, которые современные индивидуалисты не готовы обменять на свое право жить только для себя. Но на демографическое стимулирование могут рассчитывать лишь те народы, правители которых сохранили патриотические сантименты: для того чтобы стимулировать рождаемость в данной социальной среде, эту среду надо считать своей, возлагать на нее свои надежды. Отношение нынешних реформаторов к своему народу явно не таково; сама идеология реформ питается откровенной этнофобией — страхом и ненавистью к среде, зараженной “генами традиционализма”. Отчаяние и социальная неуверенность внизу, плохо скрываемое человеконенавистничество вверху — это сочетание дает мало надежд на благодетельные действия демографической стихии, в давние времена действительно не раз спасавшей человеческую историю. Новая демография должна будет питаться не столько родительской любовью к собственным новорожденным, сколько немыслимыми в сегодняшнем климате общественными авансами доверия к тем, кто сейчас стремительно опускается и деградирует.

Ни одна из светских идеологий современности (не говоря уже о либерализме, который ставит экономическую целесообразность выше всех социальных и моральных критериев) не способна реабилитировать новых бедняков. Дело в том, что даже прежние, “гуманные” светские идеологии замешены если не на экономическом, то на историческом расчете: они делают ставку на исторически перспективные классы, способные не тормозить, а двигать прогресс. Только христианство возлюбило тех, кому носители светской морали отказали в сочувствии. Оно возлюбило  б е з н а д е ж н ы х  и тем самым совершило чудо: безнадежные стали носителями новой человеческой надежды. Сегодня требуется аналогичный поворот: от любви по прогрессивному, “модернизационному” расчету, от ставки на наиболее адаптированных перейти к любви к неадаптированным и на них возложить миссию. Миссия милосердия, если оно подлинно, рождает в среде тех, к кому она обращена, носителей новой перспективы и нежданных альтернатив. Спасенный наркоман может стать спасителем, которому дано больше, нежели холодным профессионалам медицинской реабилитации. Спасенный бомж может стать истовым социальным работником, спасенный преступник — проповедником, несущим спасительное слово арестантам. Масштабы нового социального бедствия, касающегося “порчи человека”, ныне достигли такого уровня, что ставят вопрос о планетарных судьбах хомо сапиенс. Самое зловещее состоит в том, что это человеческое падение происходит на глазах заинтересованных наблюдателей — расистов глобального мира, уже задавшихся вопросом — куда девать лишних людей планеты. Если лишние зарекомендуют себя при этом еще и в качестве носителей опасного девиантного поведения, у сторонников нового геноцида будут развязаны руки — они наденут на себя личину спасителей цивилизации от новых варваров. Чтобы избежать нового геноцида, человечеству понадобятся новые источники гуманистического вдохновения, уже иссякшие в среде носителей рационализированного светского сознания. Время требует появления нового вида общественного производства — социального, специально обращенного на человека. Социальная реабилитация, как и социальная защита, перестают быть чем-то вспомогательным, лишь дополняющим магистральные направления общественной практики. Объективно растет, причем невиданными темпами, социально необходимое время, потребное для реабилитации социально потерпевших и деградирующих. В морально-психологическом отношении это оправдано тем, что в данном случае речь идет не о собственной вине потерпевших людей или об особенностях их биографии, а о свалившихся на них последствиях новых огораживаний, называемых рыночными реформами. Огораживателей развелось много, и они достаточно стимулируются экономически и политически, тогда как носителей реабилитационно-спасательной миссии в отношении терпящего большинства явно не хватает. Носителям миссии спасения ныне требуется больше, чем прежний исторический оптимизм, — требуется христианская любовь. Прежние миссии революционного спасения осуществлялись в горизонте восходящей истории — “кто был ничем, тот станет всем”. Ныне горизонт иной: спасать надо не только исторически перспективных, разглядывая в них черты будущего исторического авангарда, но и неперспективных. Для этого надо увидеть в них уже не авангардно-классовые, а просто человеческие черты. Не всякая культурная традиция формирует эту способность. И здесь надо сказать о русской духовной традиции.

Да, Россия уже вряд ли может стать сверхдержавой, объединяющей перспективных и могущественных. На это в мире даже помимо Америки претендентов окажется достаточно. Но сверхдержавой неперспективных, достойных одной только человеческой жалости и сострадания, способна стать только Россия. Ее духовная, ее литературная традиция являются залогом этого. Одно дело — геополитическая борьба за пространство, в которой могут участвовать более или менее равновеликие государственные силы и коалиции. Другое дело — борьба за судьбу неприкаянных и нуждающихся в социальной реабилитации. Здесь требуется сверхдержавность особого рода. Требуется подняться над национальным эгоизмом, то есть стать особой империей, открытой “нищим духом”. Требуется подняться выше критериев морали успеха, ныне безжалостно отметающей тех, кто обнаруживает признаки социальной неадаптированности. В свое время Америка заявила о себе как империя, куда со всех концов света стекались искатели успеха и “джентльмены удачи”. Так образовался один из полюсов современного мира — полюс неугомонно напористых и неумолимо прагматичных. В современном мире стремительно образуется и другой полюс — неудачливых и незадачливых, отлученных новой либеральной  церковью. Сегодня они ищут поле своей идентификации, свое отечество, свою сверхдержаву, от которой требуется, чтобы она не уступала по некоторым критериям сверхдержаве, находящейся на противоположном полюсе. Кроме России такой сверхдержавы в мире нет. Свое сакральное отечество неприкаянные жертвы глобализации могут найти только в ней.

Россия по недоразумению не раз пыталась соревноваться с первым миром по его собственным критериям успеха и могущества. Но это — не ее призвание. Она призвана создать свое пространство “нищих духом”, в котором суждено обрести человеческое достоинство всем тем, кому первый мир и первая сверхдержава в нем окончательно отказали. И чем большего успеха достигают глобалисты в своем стремлении сегрегировать людей и огородить пространство, где царит мораль успеха, от людей, отмеченных печатью неуспеха, чем больше последних в мире, тем шире социальная база русскости, база русской идеи. В этом смысле русская идея отнюдь не национальная — это идея всемирной империи новых бедняков, новых неудачников, новых изгоев мира сего. Это новая держава появляется в особом, надматериальном, метафизическом пространстве. Прежде чем Россия сумеет практически принять, помочь, обустроить неприкаянных мира сего, их окормляет дух русской культуры, принципиально обращенный к неудачникам.

Лукавят либеральные господа, когда обвиняют русскую традицию в потакании “культуре пособий”. Это обвинение имело бы смысл, если бы целью нового либерального порядка была социальная реабилитация неприспособленных, направление их на стезю успеха. Но в пространстве, захваченном современными либералами, возобладал  антропологический пессимизм: неприспособленные в большинстве своем признаны неперевоспитуемыми и неисправимыми. Реальная перспектива, которую им готовит новый мировой порядок, — выталкивание в резервации и тихий экономический геноцид. В этих условиях русская духовная традиция — традиция сострадательности — на самом деле препятствует не либеральному перевоспитанию большинства, которое отныне уже не планируется элитой, а угрозе геноцида, нависшей над этим морем новой нищеты и неприкаянности. Лицемерие либерализма, сетующего на русское потакание неприспособленности, — это лицемерие палача, у которого хотят отнять жертву: не для перевоспитания он требует ее голову.

Сегодня уже ясно: если неприспособленные мира сего хотят спастись, у них должна быть своя сверхдержава, и этой сверхдержавой может стать только Россия. Китай, Индия, другие гиганты Евразии в будущем могут соревноваться с нынешним мировым гегемоном по критериям державной мощи и геополитическим амбициям. Нет претендентов на другую альтернативу: на роль страны — убежища слабых, которым все инстанции мира сего, кажется, успели отказать. Только великая русская духовная традиция обещает сохранение этой христианской миссии. Как только все неприспособленное большинство планеты заново уяснит себе, что, кроме России, у него нет надежды — все остальные предпочитают любить сильных и дружить по расчету, — заказ на ее роль  о с о б о й  с в е р х д е р ж а в ы  будет сформирован.

Сверхдержава, уберегающая народ от либерального геноцида, вряд ли снова примет облик “диктатуры пролетариата”. Дело в том, что большевизм в некотором смысле выступал в качестве разновидности прагматической морали успеха: если либерализм печется об экономической эффективности, то большевизм пекся о политической эффективности. Сами по себе бедные и неприспособленные — вне критериев политической эффективности, и логики приращения властного политического капитала его не интересовали. Пожалуй, новый человек большевизма был склонен презирать их не меньше, чем новые супермены рынка, — ницшеанская мечта о сверхчеловеке, отвергающем христианскую “мораль слабых” в свое время повлияла на формирование организаторов партии нового типа. Но сегодня истинная человеческая задача состоит в том, чтобы реабилитировать неэффективных — будь то в экономическом или в политическом измерении. У человечества осталось слишком мало исторического времени, чтобы дожидаться их окончательного перевоспитания в школе успеха. Да и ставшая предельно хрупкой природа планеты не выдержит нового исторического напора “эффективных”. Действительная стабилизация планеты Земля придет тогда, когда арену займут люди, согласные довольствоваться немногим и переставшие мерить себя критериями успеха.

Здесь нас и в самом деле ожидает новый человек, отложивший в сторону заповеди и обольщения модерна. Но сформировать человека этого типа можно только в “русской школе” — в духовной традиции того типа, который умел дарить человеку достоинство помимо каких бы то ни было намеков на его будущий экономический и социальный успех. Русская духовная традиция по сей день остается единственной светской альтернативой достижительной морали, на одной стороне плодящей хищников, на другой — самоистязательных мазохистов.

Поэтому именно русская духовная традиция обещает нам насытить пространство будущей сверхдержавы неприспособленных новой реабилитационной способностью, касающейся уже не удачливого меньшинства, а незадачливого большинства. Мы не можем сказать сегодня, как будет организовано это пространство в административно-политическом и военном отношениях, в какие социальные технологии и практики конвертируется идея торжества “нищих духом”. Это — дело будущих поколений. Но об одном можно заключить с уверенностью: такой сверхдержаве для неприспособленного большинства негде появиться, кроме как в нашей огромной Евразии, причем в ареале влияний той страны, духовная традиция которой прямо к этому обязывает. Крушение большого социального государства на Западе, инициировавшее соответствующий демонтаж солидаристских институтов во всем мире в ходе материальных реформ, требует компенсации в виде появления сверхдержавности совершенно особого типа, являющегося последним прибежищем отчаявшихся всего мира.

Замечательно, что соответствующие предчувствия, касающиеся появления такой сверхдержавы вообще и роли России в этом качестве, в частности, живут в мире, несмотря на злостное нарушение новой официальной Россией всех своих традиционных союзнических обязательств.

В ожиданиях загоняемого в резервации большинства наряду с физическим пространством светских империй присутствует особое метафизическое пространство — обетованная земля бедных, в которой они найдут защиту и признание. Такое метафизическое пространство всегда присутствовало в еврейском сознании, что поддерживало эзотерический оптимизм евреев, непонятный профанному окружению. Сегодня эта эзотерика обетования и спасения становится достоянием изгоев глобального мира — надеждой, которую они прячут как беглянку из стана победителей. Цензура нового светского сознания — а либеральное сознание демонстрирует высший градус светского — преследует этот утопизм бедняков. Сначала поводом для такого преследования было то, что утопизм мешает бедным приспосабливаться, осваивать мораль успеха, сегодня же обнаружилось, что преследуется исторический оптимизм отверженных, помогающий им выжить перед лицом политики геноцида. Следовательно, сверхдержава бедных обязана появиться: без нее новым беднякам не устоять перед социальной и исторической безысходностью.

 

 

Американизм и антиамериканизм

 

Гражданские войны непременно сопровождаются идеологическими. Здесь физическим столкновениям неизменно предшествуют и сопутствуют кампании морального уничтожения противника. В каких идеологических терминах находит свое самовыражение нынешняя гражданская война — глобальное столкновение нового богатого меньшинства с новым бедным большинством? Этими терминами сегодня являются “американизм” и “антиамериканизм”. Почему именно американизм — неуемное идеологическое восхваление Америки как неоспоримого авторитета и непревзойденного образца для всего человечества — стал идеологией сегодняшних новых богатых?

В первую очередь потому, что они, не имея настоящей внутренней опоры среди собственных народов, возлагают на Америку все свои надежды как на гаранта выгодного им внутреннего и мирового порядка. Иными словами, американизм есть идеология компрадорских кругов, чувствующих свой отщепенческий статус на родине и конвертирующих свои классовые страхи в идеологию внутреннего расизма (когда собственная нация выступает как воплощение ненавистного традиционализма или тоталитаризма). Со своей стороны Америка решилась доверить работу уничтожения своих международных союзников пятой колонне новых либералов, не имеющих отечества. Для нее национальная беспочвенность реформаторов, их зависимость от внешней поддержки — полезнейшее качество, превращающее новые элиты в орудие саморазрушения некогда великих наций. Провозглашенное либералами открытое общество — это общество, открытое внешней силе и внешним влияниям, словом — подготовленное для внешнего управления.

Тот факт, что именно американизм стал идеологией компрадоров-глобалистов, переориентированных с национальных интересов на вненациональные, имеет несколько оснований. Историческое основание нового либерализма как идеологии американизма связано с тем, что США как страна, населенная иммигрантами, раньше всех противопоставила рынок как технологию самоутверждения лиц без корней “сковывающей” силе культурных традиций. В Америке как стране белых пришельцев-авантюристов не было ни первого, ни второго сословия, поэтому американцы стали идентифицировать себя как третье сословие. Здесь правящие круги ждало одно неудобство: позиция несобственнического большинства, которое могло идентифицировать себя и как четвертое, пролетарское сословие, враждебное третьему. Ответом на эту угрозу стали две стратегии. Первая — стратегия искусственного перечеркивания качественных социальных и социокультурных различий людей. Сведя все различия к чисто имущественным, количественным, можно было скорее подойти к перспективе “единого среднего класса” как идентификационной категории, в которой не содержится никакой культурно-исторической памяти.

“Сколько стоит данный человек?” — этот американский вопрос о человеке, взывающий к финансовой ведомости, шокирует одних, но радует других. Американизация как идеология количественных (денежных) идентификаций людей в первую очередь устраивала тех, кто по тем или иным причинам не любил вспоминать о своем происхождении и источниках своего богатства. Разумеется, здесь многое зависит от того, как расставлены акценты. Ведь вопрос о происхождении ваших денег — это не обязательно снобистско-аристократический вопрос, имеющий целью изобличить в вас выскочку. Он может иметь и совсем другую нагрузку, относящуюся к социальной и моральной реабилитации ваших доходов: трудовые они или паразитарные, законные или незаконные, связанные с трудными заработками в области продуктивной экономики или легкими заработками в области экономики теневой? Двести лет назад, в период борьбы третьего сословия с аристократией, стратегия социального забвения включала обще-демократическое содержание: “третье сословие”, самоутверждаясь по чисто количественному, денежному счету, позволяло аналогичным образом самоутверждаться и наиболее предприимчивым выходцам из низов общества. Но сегодня эта стратегия забвения понадобилась третьему сословию для того, чтобы никто не заметил переворота, затрагивающего его социальный и моральный статус: переход из сферы продуктивной экономики в спекулятивно-ростовщическую, “виртуальную”.

Американский способ идентификации личности сегодня пришелся как нельзя кстати всем тем, кто хотел бы всячески замазать различие между социально оправданными доходами и богатством, за которым стоят социально продуктивные функции, и асоциальными, за которыми стоят деструктивная и контрпродуктивная практики. Вот почему новые буржуа, все заметнее рвущие с продуктивной экономикой и законными социальными практиками, предпочитают американский способ идентификации личности по доходу как таковому, а не по социально-профессиональной стратификации, способной изобличить происхождение этого дохода. И адресован этот новый прием уже не лицам из четвертого, трудового сословия, а прежде всего всяким асоциальным элементам, привыкшим не стесняться в выборе средств обогащения.

Второй стратегией, призванной оправдать идею американской нации как единого “третьего сословия” или единого среднего класса, стал империализм. Идентификация американского “мы” стала осуществляться на основе высокомерного противопоставления внешнему окружению как среде неполноценных, неудачливых или прямо зловредных, называемых “они”. Но, разумеется, империализм является отнюдь не только социально-психологическим феноменом, замешанным на процедурах противопоставления и принижения внеположных “они”. Это и социально-экономический феномен, связанный с круговой порукой нации, задумавшей расширить зону своих национальных интересов за счет потеснения других и перераспределения сфер влияния. Чем шире зона новых национальных интересов Америки, тем менее значимыми, по замыслу, должны стать внутренние социальные различия между американцами, выше их консолидация. В тот момент, когда зоной американских национальных интересов станет весь мир, призванный всеми своими богатствами обслуживать “американскую мечту”, внутренние различия между американцами исчезнут вовсе и американский народ обретет статус новой высшей расы.

Итак, в глазах людей окружающего мира американизм, с одной стороны, есть идеология культурно безродных и беспамятных, не любящих упоминаний о происхождении — своем собственном или своих богатств, с другой — идеология, оправдывающая капитуляцию перед американским капиталом посредством понятий “открытого общества”. “Демократические реформы” в странах периферии тоже выступают под знаком американизма. В первую очередь они связываются с ограничением вмешательства государства в экономическую и социальную жизнь. Предполагается, что это и есть “американский стиль” экономического поведения, характеризующийся неподопечным существованием индивидуалистов, которым нет нужды обращаться за государственной помощью. Никто нам при этом не признается, что американский стиль в том отношении переменчив: в той мере, в какой США чувствовали (или чувствуют) экономическую уязвимость той или иной отрасли своей промышленности, они не стесняются прибегать к протекционистским мерам. Но другим это в любом случае запрещается не только посредством прямого политического давления, но и посредством идеологической цензуры нового великого учения, в верности которому все реформаторы на местах клянутся под страхом отлучения.

Проходит совсем немного времени, и изумленное население убеждается, что идеология экономически (равно как и политически, и культурно) открытого общества в зависимых странах оборачивается практиками контрмодерна и отлучения от современности. Когда местная промышленность гибнет либо в результате иностранных экономических интервенций, либо прямо свертывается реформаторами под предлогом своей малой рентабельности, местный рабочий класс превращается в безработных или полубезработных люмпенов, которым к тому же теперь отказано во всякой государственной социальной помощи под предлогом борьбы с патернализмом, этатизмом и социальным иждивенчеством. А когда рушится промышленность, повисают в воздухе такие подсистемы просвещения, как наука и образование. Уполномоченные американизмом реформаторы не просто свертывают их под предлогом нерентабельности и избыточности, но занимаются их дискредитацией, выискивая в них следы устаревших идеологий и антидемократических традиций. И речь идет не просто об импровизациях местных западников, резвящихся на развалинах национальной культуры, а о политике, жестко диктуемой “реформаторам” влиятельнейшими международными организациями — МВФ, МБ, ВТО, за которыми стоят США. Ясно, что в этих условиях идеология американизма выступает как новый колониализм, призванный отбросить некогда самостоятельные и развитые страны к третьемировскому статусу.

Американизм выступает как идеология нового расизма, превращающая прогресс из достояния всех народов в новую привилегию избранного меньшинства, охраняемую продуманными правилами новых глобальных центров  власти. Мало того, что американизм как новое великое учение плодит лишенцев прогресса, он еще и оправдывает все “реформаторские” узурпации и экспроприации ссылками на плохую наследственность экспроприируемых, недостойных иной участи. Чем дальше заходит процесс ликвидации былых цивилизационных завоеваний трудящегося большинства, тем больше это сопровождается кампаниями дискредитации туземного населения, не отвечающего идеологическим эталонам американизма. Чем больше американские хозяева мира пользуются услугами местных либеральных реформаторов для разрушения потенциальных оппонентов и конкурентов, тем больше их война обретает признаки  г р а ж д а н с к о й  в о й н ы, ведущейся не с армиями, а с народами, с мирным населением, лишаемым привычных прав. Гражданские права, о которых печется американизм, все больше выступают как права компрадорскогоменьшинства, пользующегося экстерриториальностью и неподотчетностью собственной нации. Неудивительно, что во имя этих прав США готовы бомбить территории стран с “недемократическими режимами” — они таким образом ограждают свою пятую колонну на местах. Ясно, что все эти причины сообщают американизму особый облик в глазах населения стран мировой периферии: облик новой расистской идеологии, обосновывающей монополию меньшинства на богатство, демократию и просвещение.

Вот в чем ошибаются стратеги американизма: воспевая на все лады могущество Америки, уповая на ее вооружения, они забывают о том, чем современная Америка вооружает обездоленное большинство мировой периферии — она вооружает их страстным антиамериканизмом, нетерпеливым желанием дождаться унижения и краха “супердержавы”. Чем больше местные реформаторы, уже уличенные народами в недобросовестности, в ненависти к собственной стране, клянутся именем Америки, тем больше несмываемых пятен ложится на это имя. Новый антиамериканизм питается не только национально-патриотическими, но и социальными чувствами, возбуждаемыми социальной поляризацией реформируемых либералами обществ, возвращением давно забытого социального бесправия и нищенства. Учитывая это, можно сказать, что современный антиамериканизм подпитывается не только импульсами местной архаики, но и импульсами модерна, в свое время давшего массам то, что ныне у них отбирается под видом  либерального секвестра и “дерегулирования”.

В этом смысле антиамериканизм имеет значительно более широкую социальную базу, чем порознь взятые национализм, коммунизм, фундаментализм или неоархаизм. Он вполне может стать не только лозунгом туземных низов-изгоев, но и знаменем оскорбленных в своем достоинстве и пониженных в статусе наиболее развитых в профессиональном отношении групп общества, вчера еще связанных с системой наукоемких производств, а сегодня вынужденных подвизаться в роли рыночных поденщиков, живущих случайными заработками. Эти группы и выдвигаемые ими контрэлиты способны заново реинтерпретировать демократию равенства, дискредитированную американизмом. Ибо одно дело — демократия равенства как оправдание тоталитарной казарменной уравнительности, направленной против наиболее инициативных, другое — как оправдание наших законных претензий на равное достоинство, на свою долю в достижениях модерна, на защищенность от дискриминационных практик внешнего и внутреннего расизма.

Положение усугубляется тем, что американизм в нынешних странах вторичной модернизации выступает как кредо вчерашней номенклатуры, пользовавшейся огромными привилегиями в недавнем прошлом и стремящейся в новой форме продлить их в будущем. Когда все эти номенклатурные реформаторы и приватизаторы, бывшие сотрудники тайной полиции, идеологические надсмотрщики и бюрократические держиморды, говорят нам, что они — против демократии равенства, то нам понятно, что они — за неприкосновенность своих привилегий, сохраненных посредством конвертирования старой власти в новую собственность. Они сделали все для того, чтобы не допустить подлинно демократических революций снизу, способных передать собственность “не в те руки”. И поскольку за этими номенклатурными реформаторами и приватизаторами изначально стояла американская поддержка, то ясно, что куплена она одной  ценой — обязательствами новых элит служить не своему Отечеству, а заокеанским покровителям и “гарантам”. Поэтому ясно, что современный антиамериканизм имеет оппозиционно демократическое, антиноменклатурное содержание и здесь — залог того, что он станет платформой новых международных коалиций и народных фронтов, объединяющих различные группы населения: старых и молодых, страдающих от недостатка образования и квалификации и страдающих от их невостребованности в новом рыночном обществе, создающем массовый спрос на одних только бесправных поденщиков.

Если случилось так, что Америка возглавила гражданскую войну новых, глобализированных богатых против новых бедных, то и сопротивление такой Америке превышает масштабы обычного военного сопротивления внешней силе и становится массовым гражданским сопротивлением людей против узурпаторов их национальных и социальных прав. Тираноборческие упования, мечты и мифы большинства — это нечто гораздо более разнообразное и масштабное, чем воинская доблесть частей, оказывающих сопротивление внешнему агрессору. Если Америка приращивала свои силы посредством вербовки местных компрадоров, организующих антинациональные и антидемократические “реформы”, то антиамериканизм приращивает свои силы посредством вербовки всех движений социального протеста, присоединяющихся к протесту национально-патриотическому.

Ясно, что тем самым в недрах антиамериканизма зреют по меньшей мере два мощных социальных заказа: заказ на демократический антиамериканский интернационал, организующий гражданское сопротивление узурпаторам демократии, направляемым США, и заказ на новую сверхдержаву, способную организовать эффективную геополитическую контратаку американской планетарной экспансии. Для того чтобы конкретизировать содержание указанного социального заказа, полезно дать классификацию видов антиамериканизма — этой судьбы, которой политическая культура ближайшей эпохи уже не сможет избежать. Выделим вначале антиамериканизм стихийный, низовой, плебейский. Он уже сегодня выплескивается наружу в арабских странах. После израильских бесчинств в Палестине, тайными подстрекателями которых выступают США, задумавшие заново дестабилизировать ближневосточный регион, по улицам Каира, Александрии, Дамаска уже не может спокойно проехать машина американского производства или с американским номером. Все американское немедленно провоцирует народную реакцию; потребители бойкотируют американские товары, молодежь выкрикивает антиамериканские лозунги. Наряду с этим народным антиамериканизмом в современном мире вызревают ростки интеллектуального антиамериканизма гуманитарной элиты, оскорбленной и шокированной американским примитивом. Причем, по мере того как этот примитив из безыскусного, связанного с интеллектуальными границами самой культуры янки, постепенно превращается в умышленный, намеренно оскверняющий все высокосложное и рафинированное, и гуманитарная критика американского примитива как культурно-исторического феномена становится более последо-вательной и зоркой, докапывающейся до соответствующих корней и подтекстов. Не за горами то время, когда одного только опасливого интеллигентского конформизма будет вполне достаточно для того, чтобы демонстративно дистанцироваться от всего американского как несущего печать компромата.

Еще более значимым явлением современности становится и станет антиамериканизм морализирующий, связанный с неизбежной реакцией на предельную нравственную распущенность вестерна. Вестернизация как вызов общечеловеческой морали и как вызов религии, как осквернение святынь и источник духовной деградации непременно станет объектом обличения новых харизматиков и народных пророков, защитников оскорбленной нравственности. Когда говорят о фундаменталистской реакции в странах Востока, нередко забывают о том, что эта реакция спровоцирована наступлением вестерна и без него вряд ли была бы  явлена миру. Тем, кто бросил вызов, незачем удивляться ответу: действие равно противодействию — таков закон культуры, пока еще она сохраняет свою витальность.

Здесь особо надо сказать о культурных фазах и инверсиях. Американизм, в значительной степени питаемый реакцией на тоталитарные крайности коммунизма, сегодня сам вызывает реакцию культуры, оскорбленной его крайностями. Неумеренная гордыня и самовосхваление, демонстративное беспамятство, оскорбительные “двойные стандарты”, вездесущая бесцеремонность — все эти черты нового “американского века” не могут не сокращать историческое время, ему отпущенное. В культуре зреет новая мощная инверсия — реактивный поворот к противоположному полюсу. Эта реакция имеет стратегическое значение, ибо подтачивает все твердыни не только извне, но и изнутри, поражая недугом скепсиса и уныния самих стражников американской крепости. Инверсионное культурное проникновение, в самом сознании меняющее плюсы на минусы, превращающее недавнюю восторженность в отвращение, веру — в злорадную недоверчивость, действует подобно радиации: по видимости не затрагивая вещество учреждений, меняет поле человеческого сознания, что превращает людей в тайных саботажников своих официальных ролей. Некогда на этом подорвался коммунизм, сраженный всепроникающей радиацией либерализма. Завтра на этом подорвется сам американизированный либерализм — его адепты слишком расточительно и безмерно пользовались его символическим капиталом, который всего за одно  посткоммунистическое поколение оказывается растраченным.

К слову сказать, механизм культурных инверсий действует не совсем анонимно. Есть особые категории людей, выполняющие роль идеологических стражей и добровольных цензоров нового культурного порядка. Со времен зарождения модерна роль его неусыпных евнухов, подсматривающих в замочные скважины на предмет выискивания там скрытых уклонений, чаще всего играли евреи. После наполеоновского поражения, когда Россия попала под подозрение как страна, на которой держится мировая политическая реакция, именно  еврейские интеллектуалы взяли на себя роль осведомителей Запада, всюду выискивающих проявления агрессивного русского традиционализма. Как известно, грешил этим и пророк мирового пролетариата К. Маркс. Нужно обладать большим досугом, большим темпераментом и особой мстительной бдительностью, чтобы неусыпно осуществлять функцию идеологических психоаналитиков, раскрывающих за внешне безобидными формами подавленные или превращенные импульсы злокачественной традиционности. Этими качествами еврейские  идеологи модерна обладали в избытке. Роковой вопрос: как поведут себя эти добровольные цензоры великих учений на следующей, инверсионной фазе мирового социокультурного цикла, которая, как уже ясно, будет пронизана антиамериканизмом? Одно из двух: либо эта фаза обойдется банальной цензурой здравого смысла, не дойдя до психоаналитических проникновений в греховные подтексты и глубины преследуемого американофильского сознания, либо активистами в этой фазе снова станут еврейские интеллектуалы. В последнем случае им придется в очередной раз свалить с больной головы на здоровую и найти корни агрессивного американизма в культуре тех самых народов, которые сегодня как раз и являются его жертвами. Поскольку евреям мало просто выживать на очередном новом витке истории — им надо еще и идеологически владычествовать, то роли заводил антиамериканизма им никак не избежать в грядущей инверсионной фазе политико-идеологического и культурного цикла.

 

 

(обратно)

Двенадцать вопросов сенатору (Беседа Станислава Куняева с членом Совета Федерации Виктором Колесниковым) (Наш современник N9 2003)

 

ДВЕНАДЦАТЬ ВОПРОСОВ СЕНАТОРУ

 

Беседа главного редактора журнала “Наш современник”,

почетного гражданина Калужской области Станислава Юрьевича Куняева с членом Совета Федерации

Виктором Михайловичем Колесниковым

 

 

Я давно знаю этого человека. В середине 90-х годов не раз заходил к нему в его кабинет председателя Законодательного Собрания Калужской области. В разговорах с ним радовался его искренности, прямоте, его озабоченности судьбой крестьянства, о котором в ельцинские времена социального и хозяйственного разрушения почти никто не вспоминал.

Слушая его, я думал о том, что не все “высокопоставленные” тех времен погрязли в коррупции, казнокрадстве и аферах, что еще остались среди них честные люди с народным пониманием жизни.

Ему чужда шумная политическая атмосфера виртуальных битв, замешенных на саморекламе или скандале. Что касается парламентского смысла работы в составе Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, то он для него весьма прагматичен. Всякий действующий закон должен выполнять свою основную задачу: улучшать нашу жизнь, помогать честному предпринимателю, препятствовать грабительскому бизнесу, ставить общий интерес выше частного. Принятый закон — это не отчет о проделанной работе, а только предпосылка, наиболее благоприятные варианты возможностей для правительства, каждого гражданина, сознающих свою ответственность за судьбу России.

Именно к такому поколению политиков принадлежит заместитель председателя Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике, кандидат экономических наук, вице-президент Международного клуба менеджеров имени Петра Великого В. М. Колесников.

 

— Вы много лет успешно действующий член Совета Федерации. Для многих неожиданно Ваше решение пойти на выборы в Государственную Думу. Чем это вызвано?

 

— Прежде всего моей неудовлетворенностью тем, что состав палаты регионов не избирается, а формируется практически на основе процедуры назначения. Ранее существовавшее представительство глав исполнительной и законодательной властей от каждого субъекта было более совершенным.

Я убежден, что для утверждения демократических начал управления страной необходим двухпалатный парламент. Но он должен быть всенародно избранным. Рано или поздно именно так и будет. Большинство моих коллег — грамотные, серьезные люди, имеющие большой опыт государственной работы, многих я знаю как принципиальных и честных представителей своих регионов, где они в свое время прошли большую школу жизни на ответственных должностях. Именно за эти личные качества их ценят и направили в Москву, чтобы они достойно отстаивали интересы своих регионов не в ущерб интересам всей России, нашего многонационального государства.

К сожалению, в Совете Федерации есть немало людей случайных, мотивы их делегирования в верхнюю палату порой размыты, а то и с налетом политической авантюры, характерной для наших дней.

Истины ради  хочу отметить, что руководство Совета Федерации стремится сделать его работу более динамичной и эффективной, тесно сопряженной с законодательными органами регионов. Выстраивается скоординированная вертикаль законотворчества снизу доверху, что весьма существенно для укрепления подлиного федерализма.

Вместе с тем буквально удручают, к примеру, криминальные факты из биографии представителя в палате регионов от Липецкого облсовета, притязающего на должность аудитора Счетной палаты. Боюсь, что это не единичный факт.

Нашествие подобных “политиков” подрывает авторитет Совета Федерации.Они ориентируются на интересы, далекие от народных. Такой трансформации Совета Федерации я органически не приемлю.

В последнем президентском послании совсем не случайно говорится о так называемой административной ренте, в которой просматривается лоббирование некоторыми парламентариями определенных интересов и давление на конкурирующих участников рынка.

Что касается Государственной Думы, где осуществляется процедура принятия законов, то вовсе не считаю, что ее работа совершенна. Там пока превалируют партийные интересы и политическая борьба, а не здравый государственный интерес. До сих пор практически отсутствует механизм ответственности за несоблюдение законодательства. У меня наработан и политический, и законотворческий потенциал, ориентированный на здравый смысл, интересы народа и России. Поэтому я сделал свой выбор; совпадет ли он с выбором избирателей — хочу на это надеяться.

 

— Весьма заметны на протяжении Вашей работы активные действия по созданию Союзного государства Беларуси и России. Вас наградили Почетной грамотой Парламентского Собрания под номером “один”. Виктор Михайлович, я недавно беседовал с президентом Беларуси Александром Григорьевичем Лукашенко (беседа опубликована в июньском номере журнала) и убедился в том, что президент — человек прямой, за словом в карман не лезет. Но именно за каждым его словом живет тревога за судьбу Беларуси, своего душевного, доверчивого народа. Он — за объединение двух государств, но чтобы это не принесло никаких тотальных разрушений в жизнь его народа.

Почему так долго и трудно идет процесс объединения двух братских народов?

 

— Я довольно регулярно выступаю в СМИ по вопросам интеграции двух братских государств. Поэтому не буду останавливаться на многообразных аспектах наших отношений. Отмечу лишь следующее. Процесс интеграции несколько затянулся. И в эту “брешь” устремились политические доброхоты с необоснованными и попросту провокационными нападками. Какого только негатива не вылито на президента Беларуси и Союзный договор! Информационная война ведется скоординированно и с обеих сторон. Этим и объясняется затягивание процесса объединения. Только обоюдная политическая воля лидеров двух государств может ускорить процесс. Наши народы давно готовы к этому.

Градус дискуссий о судьбах российско-белорусского союза практически не снижается с лета 2002 года, когда в одностороннем порядке, вы это хорошо помните, было заявлено предложение о “вхождении” одного суверенного государства в состав другого. Я уже высказывал свое негативное отношение к этому дипломатическому казусу.

Дело в том, что белорусское руководство выбрало модель развития, сходную с той, которую осуществили в Китае и добились за два десятилетия небывалых в мировой истории успехов в социально-экономическом развитии. Основные черты этой модели: сочетание регулирующей роли государства с рыночной экономикой, сохранение основных социальных программ и гарантий, поддержание на высоком уровне науки, образования, здравоохранения, передовых технологий, культуры. В Беларуси не допустили колоссального разрыва в доходах между богатым меньшинством и бедными слоями общества.

Рост реального  производства в Беларуси гораздо предпочтительнее, чем у нас: ВВП вырос на 4,7 процента, промышленность — на 4,3 процента. В сельском хозяйстве восстановлено поголовье крупного рогатого скота до уровня августа 1991 года.

Должно быть достигнуто и признано не только равенство двух экономических укладов, но и их взаимообогащение, даже взаимное соревнование для выявления наиболее эффективных форм и методов хозяйствования.

Известно, что с 1 января 2005 года намечено введение единого платежного средства — рубля, а с 2008 года должна быть создана единая валюта Союзного государства. Это не обязательно будет российский рубль, может быть, например, и союзный рубль. На мой взгляд, это откроет дорогу для вступления в наш Союз другим государствам СНГ. Например, Украине, Казахстану, Армении, Молдове.

Если говорят, что Восток — дело тонкое, то создание Союзного государства требует и тонкости, и честности, и большого ума, и дипломатического такта. Какие-либо политические игры недопустимы.

Мне, как заместителю председателя Парламентского Собрания Союза Беларуси и России, довелось работать в специальной комиссии по доработке Конституционного акта. На это ушло много сил и времени, мы с коллегами не жалели ни того ни другого. Этот основополагающий документ подготовлен. Предстоят выборы в Союзный парламент, он будет напоминать евросоюзовский при двухпалатной системе. Нижняя палата будет избираться по соответствующим квотам, верхняя — формироваться из представителей депутатского корпуса парламентов двух государств. Создание Союзного государства нового типа — живой, динамичный процесс сотрудничества и развития.

Построение социально ориентированной рыночной экономики — одна из важнейших причин наших совпадающих интересов на международной арене. Беларусь и Россия исторически едино выступают за повышение координирующей роли в мировой политике международных организаций: ООН — в мировом масштабе, ОБСЕ — на Европейском континенте.

И, наконец, о региональном сотрудничестве.

В областной администрации создана и действует комиссия, которая отслеживает все этапы взаимовыгодных экономических связей, пытается  благотворно влиять на динамику их развития. На сегодняшний день Беларусь занимает второе место, после Германии, среди внешнеторговых партнеров Калужской области. Я, как председатель Калужского отделения общероссийского движения “Союз”, инициировал создание торгового дома “Беларусь”, способствую активной интеграции наших предприятий с партнерами из братской республики. Региональное сотрудничество приближено к людям, реальным результатам их труда. Десятки наших предприятий имеют прямые двусторонние связи. Правительство Калужской области заключило соответствующие соглашения о взаимном сотрудничестве с областями Республики Беларусь, которые активно включились в интеграцию.

Торговый дом “Беларусь” является и дилером, и дистрибьютором продукции калужских и белорусских предприятий, содействует партнерским отношениям хозяйствующих субъектов, поставкам белорусской продукции в регионы Центрального федерального округа. Осуществляется инвестирование в производство, социальную инфраструктуру, создано и эффективно функционирует торговое совместное предприятие “Росбел”.

Общий объем вывезенных товаров предприятиями и организациями области в Республику Беларусь в 1998 — 2003 годах составляет около миллиарда рублей. Примерно таков результат в товарообмене со стороны наших партнеров.

 

— Сельское хозяйство и социальные проблемы села — сфера Вашего постоянного внимания. Что беспокоит, просматривается ли тенденция к улучшению положения в АПК, жизни сельчан?

 

— В земельные отношения упираются многие факторы: проблемы эффективности сельхозпроизводства, продовольственной безопасности, демографического воспроизводства, вопросы социально-политической стабильности государства. В последние годы особенно заметна тенденция техногенной, экономической и демографической деградации российской деревни. Увеличение более чем в десять раз  числа землепользователей в России привело к разрушению высокотехнологичного индустриального земледелия, распылению материально-технических ресурсов, снизился к.п.д. сельхозтехники, из оборота выпало более 30 млн га сельхозугодий, поголовье крупного рогатого скота опустилось до уровня первых послевоенных лет. На сегодняшний день хозяйства обеспечены техникой всего на 50 процентов, износ ее достигает 60 — 80 процентов. А экспорт зерна в прошлом году (около 14 млн тонн) обернулся 15-процентным подорожанием хлеба. Деградирует и та пашня, которая еще используется, но не получает необходимого ухода. Маломощные раздробленные хозяйства не имеют средств для приобретения минеральных удобрений, основная их масса продается за рубеж.

Велика доля убыточных хозяйств. Соответственно низка оплата труда сельского труженика. Демографическая ситуация в деревне еще хуже, чем в городе, число заключаемых браков на селе падает, заболеваемость растет. Сокращение численности сельского населения наблюдается в 75 регионах России. Это удручающие факты. Мы должны их знать и ни в коем случае не полагаться на то, что одним приемом приватизации или созданием искусственного рынка движения земли с помощью банковской стимуляции залога, аукциона, кредитования и т.п. можно разрубить узел созданных проблем. Я сторонник интенсивной законодательной деятельности в аграрной и всей экономической сфере, позволяющей сделать принципиальный поворот от прямого государственного управления к нормативно ориентированному, где основное место отводится регулированию порядка, правил и процедур экономической деятельности хозяйствующих субъектов агрокомплекса в условиях рынка.

Пока мы видим, что слабость федерального правительства в решении проблем села вылилась в невиданные ранее по масштабам закупки продовольствия за наши проданные нефтяные, газовые и другие невосполнимые ресурсы. В прошлом году продуктовый импорт России стоил нам десятки миллиардов долларов.

Заявленные цели о возрождении крестьянства и деревни пока расходятся с реальной политикой и практикой. Не только с потребностями продовольственного производства, с историческими традициями, духовностью и культурой крестьянства, но и с мировой практикой.

А она имеет две тенденции: первая — права землевладельца  сводятся к функциям землепользования, и вторая — регулирование земельных отношений через абсолютизацию прав собственников  земли. Первая тенденция дает устойчивый рост эффективности производства. Этим курсом следуют США, Европа и Китай. Последствия второго курса — спад сельхозпроизводства, продовольственная зависимость от импорта.

Вовсе не нужна реставрация прошлого, но необходима существенная корректировка реформ. Поддержка аграрного сектора государством, активная социальная политика, направленная на развитие сельского сообщества — особого пласта нашей жизни. Главный смысл любых преобразований в том, чтобы сделать жизнь человека лучше, достойнее.

Назову основные направления проблем: формирование системы государственного протекционизма в отношении села; создание крупного индустриального товарного производства; развитие индивидуального жилищного строительства и газификации. Кстати, в нашей Калужской области газификации села уделяется первостепенное значение. Это твердая позиция губернатора области А. Д. Артамонова. И далее — адресность социального посыла, развитие местного самоуправления. Эффективной социальной программой стала программа “Школьный автобус”, я бы уточнил — “Сельский школьный автобус”, которая решает задачу огромной социальной важности. Уже эти два факта свидетельствуют о стратегически выверенном курсе на возрождение калужского села, что, несомненно, дает отдачу уже сегодня. Основой социально-экономических преобразований в аграрном секторе должна быть многоукладная экономика со всем многообразием форм собственности.

А государство в лице правительства обязано оказывать селу поддержку за счет научно обоснованного регулирования цен, тарифов, квот и льгот на производимую продукцию.

На весеннем заседании Совета Федерации мы приняли обращение к президенту В. В. Путину в связи с кризисом в сельском хозяйстве. Коллеги поддержали предложение нашего Комитета образовать Совет при президенте Российской Федерации по аграрно-продовольственной политике, определить указом президента меры по стабилизации и развитию сельского хозяйства (списание пени и штрафов за просроченные платежи уже произведено указом президента), правительству осуществить меры по оптимизации ценовых соотношений между продукцией сельского хозяйства и поставляемыми ему материально-техническими ресурсами, ввести тарифное регулирование и квотирование импорта, увеличить в 2004 году расходы на поддержку сельского хозяйства и социальное развитие села.

Хочу высказать еще одно соображение. Зачастую не нужно ждать решений на федеральном уровне. Необходимо знать опыт, например, орловчан, белгородцев и все пригодное для себя использовать с учетом местных условий. И очень прошу средства массовой информации отрешиться от  излишнего негатива и иронии в отношении нынешнего села, широко освещать положительный опыт.

 

— Какую оценку можете дать работе правительства России, его региональной политике?

 

— Частично я уже ответил на этот вопрос. А добавить могу следующее. Председатель правительства в июне дважды отчитывался в Федеральном Собрании. Главная тема обоих выступлений — правительственные меры по увеличению темпов роста ВВП. В Совете Федерации М.Касьянов сосре-доточился на поддержке правительством регионов. Могу сказать, что доклад изобиловал благополучным цифрами. Прогноз роста ВВП, по его словам, в этом году увеличится с 4,6 записанных в бюджете  до 5 — 7 процентов.

Оказывается, что пока вся страна растет в экономическом развитии, отдельные регионы смирились с неуклонным падением производства; таковых отстающих он назвал 16.

Однако заметим, что уровень экономического развития регионов сильно разнится: в 2002 году самые богатые из них превосходили самые бедные в 32 раза. По бюджетному обеспечению на душу населения между регионами разрыв 22-кратный.

Граждане по Конституции нанимают чиновников для исполнения определенных функций, добровольно делегированных государству. Вполне согласен с мнением коллег, что мы не услышали ничего о том, что предпринимает правительство по выполнению своих основных функций в долгосрочном плане. Это использование природных богатств, которые отдаются за незначительные деньги, а следует давно перейти к публичной продаже прав на срочное пользование ресурсами, их свободный оборот. Ресурсы — это не только нефть и газ, но и лес, водные богатства, частотные и спутниковые возможности связи и т.д. Граждане, их здоровье и знания — это тоже ресурсы. Государство обязано их обучать и лечить. Пока всего этого мы не наблюдаем. Сегодня в Думе доминирует правящая партия власти, она заявляет  о том, что во всем поддерживает президента. Так пусть правящая партия поможет президенту в построении социального государства.

Финансовое положение товаропроизводителей подрывается опережающим ростом цен и тарифов энергетических, транспортных монополий. Олигархи за 10 лет, не создав никакого производства, вошли в десятку мировых миллиардеров. Они не сознают себя частью общества. Их жизненная стратегия — обогащение и вывоз капиталов, покупка футбольных клубов в Европе и прочие экзотические забавы. Преимущественным в социальной сфере стало перекладывание федеральных обязательств на регионы и плечи граждан. Экономика “трубы” не позволит достигнуть стратегических целей.

Поэтому бессмысленно оценивать программу правительства: она  про-ходит мимо жизни основного пласта населения.

 

— Как начинался Ваш трудовой путь на Калужской земле, как складывалась жизнь?

 

— После окончания в 1970 году Курского сельскохозяйственного института был направлен на работу в Калужскую область. Сначала был молодым специалистом, а потом  возглавлял межколхозное научно-производственное объединение “Протва”, районное отделение “Сельхозтехники” в Жуковском районе, работал директором Детчинского совхоза-техникума. С 1985 по 1990 год избирался  первым секретарем Юхновского и Дзержинского райкомов КПСС, а затем был избран первым заместителем председателя Калужского облисполкома (вел вопросы аграрного сектора экономики).

Эти годы подарили встречи с замечательными людьми, у которых научился многому и главному: производственная проблема любого масштаба решается успешно тогда, когда и трудовой коллектив, и руководители — каждый честно несет свою ношу, объединены стремлением творчески и рационально достичь поставленной цели. Наши люди по преимуществу склонны к большой самоотдаче, творческому самовыражению при условии справедливости и доверия в дружной работе. Для русского человека фактор одухотворенности труда, атмосфера искренности и уважения играют существенную роль.

Всегда стараюсь помогать людям, быть с ними, что называется, в одной упряжке.

В эти годы я женился, вырастил дочь, сейчас она учится в московском вузе, жена — домохозяйка.

С 1994 года, в переломную эпоху России, началась и продолжается моя депутатская деятельность: был избран в Законодательное Собрание области, дважды коллеги доверяли мне пост председателя областного парламента, с марта 2001 года я член Совета Федерации, заместитель председателя комитета, возглавляю комиссию СФ по международному техническому и гуманитарному сотрудничеству, руководитель проекта “Региональное экономическое развитие и антикризисные стратегии”, кандидат экономических наук. Дорожу доверием людей, стараюсь его оправдывать.

 

— На что Вы никогда не пойдете, даже если от этого будет зависеть Ваша дальнейшая карьера и судьба?

 

— В любых ситуациях и жизненных передрягах предпочитаю оставаться таким, каким был всегда. Никогда не пойду на предательство. Предатели и перебежчики — хуже врагов. Презираю тех “патриотов”, которые говорят, что они “за Россию”, а деньги вывозят на Запад.

 

— Почему Вы вне какой-либо партии, кто Вы — коммунист или демократ?

 

— Прежде всего я русский человек. Профессионализм, честность, патриотизм, здравый смысл ставлю выше всего. Моя позиция неизменна: по мере сил помогать людям достойно жить, воспитывать детей, трудиться и не бедствовать. Российское государство должно вернуть себе уважение мирового сообщества и по праву быть одним из лидеров глобального человеческого прогресса. Политические конъюнктурные соображения я отодвигаю на второй план. Как известно, с политического процесса начался развал Союза. Разделение на коммунистов и демократов — опасный посыл. Бескорыстный деятельный прагматизм может спасти Россию и каждого из нас, это сейчас самое главное.

 

 

— Кого из коллег, руководителей российских регионов считаете авторитетными для себя, у кого можно многому научиться?

 

— Круг авторитетных, известных людей, с которыми знаком и которых уважаю, довольно широк. Но сейчас хочу сказать о двух. Это Егор Семенович Строев, возглавлявший Совет Федерации в самые опасные для страны годы ельцинского правления, и в это же время  председатель аграрного Комитета СФ  губернатор Белгородской области Евгений Степанович Савченко. Русская стойкость, высокий интеллект и гражданская ответственность присущи этим людям. Первый постарше, как старший брат для меня, другой несколько моложе, как младший брат. Поверьте, без них обоих  я сам как бы неполный. Общение, личное знакомство с этими людьми придает силу,  вселяет уверен-ность, оптимизм и веру в то, что Россия выстоит и будет возвышаться. А ведь ее взяли ох на какой излом!

Всегда помню замечательные слова Егора Семеновича: “Я — Строев. У меня собственное мнение, которое я никогда и нигде не боялся высказать. Я всегда говорю: “в моей стране”. На этом распутье мы выбираем свою родную, отечественную дорогу, по которой мы шли и будем идти, используя все политические ветры. Иногда ведь парусники и против ветра ходят”. Это жизненное кредо крестьянского сына, настоящего великоросса. Нам всем надо быть такими!

 

— Что Вам дают встречи с калужанами в районах и на личных приемах? Какой из праздников для Вас главный?

 

— Что касается главного праздника, то таковым для меня является День Победы, объединяющий многие поколения людей. Низко кланяюсь ветеранам и тем, кто навсегда остался молодым, защищая Родину. Я родился на земле Курской битвы в первый послевоенный год. Но война прошла через сердце моего поколения. Я понял главное: поодиночке можно сломать каждого, народ — никогда. Так будем едины, ведь нас большинство!

Когда я общаюсь с людьми, то вижу перед собой не абстрактный электорат, а конкретных людей, своих земляков, с их заботами и проблемами. Хочу пожелать им удачи и счастья во всех житейских делах. Всегда готов помочь им. Мучаюсь и переживаю, когда не все удается. Встречаясь с людьми, яснее чувствую пульс жизни, свою причастность и ответственность за их судьбы.

 

— Почему Совет Федерации одобрил много неэффективных, плохо работающих законов?

 

— Кому должен служить закон? Одни считают, что бизнес-сообществу, это оно, дескать, мотор рынка. Другие говорят, что законы должны служить интересам всех граждан. А я полагаю — тем и другим. Важно не допустить перекоса, который возникает при рьяном участии лоббистов. Отвечая на Ваш первый вопрос, я говорил о нынешнем составе Совета Федерации. По-моему, в Государственной Думе властвует стихийное законотворчество, системного пока не выработано. И потом — законы у нас в большинстве огромного объема, напоминающие подробную инструкцию, писанную наукообразным языком, порой с двояким толкованием основных положений. Проходит год-два, и следуют поправки почти такого же объема, а то и новая редакция.

Субъектами законотворчества по Конституции могут выступать и президент, и правительство. Зачастую усиление госвласти с целью собственного сохранения входит в противоречие с интересами общества. Создание федеральных округов, назначение сенаторов — все это не проходит бесследно.

В Госдуме утвердилась практика законотворческого снобизма, едва ли можно назвать хоть один закон, принятый по инициативе того или иного субъекта Федерации. Законом у нас “награждают” сверху. В последнее время не помню случая преодоления “вето” палатами Федерального Собрания. Почему-то эта конституционная норма считается предосудительной в отношении президента.

Недавно в Академии госслужбы состоялась первая научно-практическая конференция на тему изучения правового пространства и правоприменительной практики. Выводы неутешительны: к каким последствиям приведет принятие того или иного закона, не знают порой даже его разработчики. Лавина правовых актов захлестнула страну. Ведь известно: каждый пишет, как он дышит, не дай Бог, если еще старается какому-то ведомству угодить. Нельзя, как у нас, проводить 19 различных правовых реформ, часто противоречащих друг другу.

Законы должны помогать людям жить и работать. И ни в коем случае не давать возможности чиновникам регулировать суть законов своими подзаконными решениями. Надо добиваться прямого действия всех законодательных актов.

 

— Виктор Михайлович, если , конечно, Вы станете депутатом Государственной Думы, то придется заниматься общероссийскими законотворческими делами, что будет забирать у Вас и время и силы. Но Вас будут избирать калужане, и об этом забывать нельзя.

Наверняка у Вас есть мысли и проекты, касающиеся малой родины. Что Вы хотели бы в ней обустроить, каким слоям населения и сословиям помогать? Да, времени для подобной деятельности будет немного, но ведь и возможности будут другими и, как сказано у Некрасова: “Не может сын глядеть спокойно на беды матери родной”.

 

— Четыре года назад, накануне выборов в Госдуму, ко мне обратились представители трудовых коллективов, уважаемые, известные люди, с предложением дать согласие баллотироваться по Дзержинскому избирательному округу. Они приводили свои аргументы и соображения, будучи уверены в том, что я, как никто другой, буду отстаивать интересы региона, не изменю своим жизненным принципам, не предам идеалы.

Я старался и стараюсь сделать все возможное для выполнения воли избирателей. Но в то время я был председателем Законодательного Собрания области. Устраниться от этой работы на полпути считал для себя невозможным. Тогда я искренне поблагодарил земляков за доверие и  одобрение моей  работы.

Теперь же я готов защищать интересы жителей избирательного округа, всех жителей области в Государственной Думе, на уровне Федерации. Я не терял времени попусту, мною наработан законотворческий потен-циал,установлены деловые связи и контакты, которые использую в интересах региона. Это и разносторонняя социальная гуманитарная и техническая помощь, привлечение деловых инвесторов и, конечно, все, что связано с развитием АПК, обустройством села. Я критически оцениваю работу не только правительственных структур, но и свою собственную. Поэтому строю работу так, чтобы уходить от ненужной конфликтности между ветвями власти. Наоборот, извлекать на основе делового уважительного сотрудничества как можно больше пользы для жителей области. Политические дрязги мне ни к чему. Время — это деньги,  говорят американцы. А я говорю: время — это конкретное дело во имя дальнейшего социально-экономического развития региона, всей России. Это время пришло. Надеюсь, что потенциал моей деятельности на благо Калужской области еще не исчерпан.

 

— Наша беседа будет опубликована в самом популярном и много-тиражном литературном журнале писателей России. А поэтому —  как не спросить: кто Ваши любимые русские писатели и поэты? Чьи книги из русской классики чаще других достаете с книжной полки? Какие имена писателей-современников близки и дороги Вам?

 

— У моего поколения отношение к художественному слову освящено доверием, глубоким душевным сопереживанием.

Любимые писатели и поэты со мной на протяжении многих лет. Глубокий реализм их творчества помогает в трудные минуты обрести силы, укрепить веру в светлое начало. Из классиков это Пушкин, Некрасов, Толстой, Лесков, Есенин, Шолохов. Из современных — Белов, Распутин, Богомолов, Твардовский, Рубцов.

Слежу за периодикой. Много талантливых авторов печатается в Вашем журнале.  Желаю Вам и Вашим коллегам творческих удач и крепкого здоровья, оптимизма и стойкости.

Благодарю Вас, Станислав Юрьевич, за беседу. Мы коснулись многих аспектов нашей непростой жизни. Как будем работать — так и будем жить.

 

— Существует, Виктор Михайлович, и обратная закономерная связь: как живем — так и работаем. Я желаю Вам успехов в выборной кампании. До встречи, надеюсь, уже в новом качестве.

 

 

Записал

Рудольф Панферов

(обратно)

Николай Бурляев • Летопись "Золотого витязя" (окончание) (Наш современник N9 2003)

Николай Бурляев

Летопись “Золотого Витязя”

 

1997 год

 

После довольно спокойной подготовки к прошлому “Витязю”, когда мы постоянно ощущали за спиною поддержку Белоруссии, этот год был особенно тяжёлым, полным небывалых перегрузок и трудностей. В предисловии к фестивальному каталогу, которое писалось за 45 дней до открытия кинофорума, я говорил о том, что “обычный высокий праздничный стиль приветствия участникам Всеславянского кинофорума вряд ли удастся выдержать. Ибо сегодня положение предстоящего фестиваля почти безнадёжно. Быть или не быть “Золотому Витязю”? Этот вопрос стоял перед нами с момента рождения фестиваля, возникал ежегодно, и каждый раз, надеясь на чудо, мы это чудо обретали, “Золотой Витязь” в последний момент вновь был спасаем промыслом Божиим”.

И вот, когда была собрана программа из 120 конкурсных фильмов и своё участие подтвердили 250 кинематографистов и представителей СМИ из 26 стран мира, наступил этот последний момент . Речное пароходство уже не могло больше верить нашим бесконечным обещаниям об оплате и грозилось отдать теплоход “Фёдор Шаляпин” другим арендаторам. Не могла больше ждать и дирекция Колонного зала. Когда всёопять было против нас — вновь свершилось: председатель Российского Славянского фонда Г. В. Боголюбова взяла на себя дорогостоящую аренду Колонного зала, а А. И. Лебедь помог решить проблему с теплоходом.

И еще одно радостное событие случилось в моей жизни накануне открытия фестиваля: 13 марта 1997 года в 15 часов 15 минут у меня родился пятый ребёнок — дочка Дария. В моём, Бурляевском, полку — прибыло!

И наступило наконец солнечное утро 24 мая 1997 года, когда участники кинофорума собрались на праздничный молебен в Успенском соборе Кремля и Святейший Патриарх Алексий благословил меня, недостойного, в алтаре у Святого Престола. Святейший держал мою руку всё время нашей беседы и сердечно смотрел на меня. Мы говорили о том, как правильнее построить очерёдность выступлений. Патриарх предложил мне выступить первому. Когда я дерзнул высказать своё мнение о том, что первым должен говорить и благословить участников кинофорума Святейший, Отче Всея земли Русской внимательно выслушал меня и согласился с моим вариантом.

А вечером величественный зал Благородного Собрания, слышавший голоса Пушкина и Лермонтова, внимал голосам “Золотого Витязя”, голосу Святейшего Патриарха Алексия, который, благословляя Всеславянский кинофорум, говорил: “Отрадно быть свидетелем мужания доброго кинемато­графического воина, “Золотого Витязя”, который не только выстоял в тяжёлое время смут и нестроений, но стал ярким и насущным явлением культурной жизни славянских и христианских народов. Сегодня “Золотой Витязь” — это действительно духовный, значительный кинофорум, попасть на который — честь и событие для каждого уважающего себя деятеля экрана. Кинемато­графисты многих стран стали соизмерять своё творчество с высоким девизом “Золотого Витязя”, стремясь к тому, чтобы их творения были достойны показа на конкурсе Всеславянского христианского кинофорума. В то время, когда иные кинофестивали идут по пути вседозволенности, демонстрируя низменное и недостойное, содействуя грехопадению человека, растлению нравов, не задумываясь над Евангельским предупреждением: “Горе тому человеку, через которого соблазн приходит” (Мф.18:7), “Золотой Витязь” строго следит за духовной экологией своего экрана”.

Сюрпризом для меня стало появление на кинофоруме моего давнего приятеля, выдающегося польского режиссёра Кшиштофа Занусси, предста­вив­шего на конкурс свой новый фильм “Галоп”. На открытие кинофорума в Колонный зал Кшиштоф приехал несмотря на напряжённый график своего пребывания в Москве и сломанную руку, покоившуюся на элегантной перевязи. После его приветственного выступления я подошёл к другу, обнял и помимо прочего поблагодарил за то, что в своем варшавском доме и на съёмках фильма он принял почти всех моих студентов-практикантов с курса авторской кинорежиссуры.

— Спасибо большое за вашу заботу, — сказал я.

— Это вам спасибо, — неожиданно сказал Кшиштоф, — за таких хороших ребят.

Золотые медали С. Ф. Бондарчука “За выдающийся вклад в славянский кинематограф” были вручены в этот день замечательным русским артистам Г. С. Жжёнову и Т. В. Дорониной. По окончании церемонии торжественного открытия автобусы доставили всех до речного порта, где под звуки духового оркестра, провожавшего кинофорум знаменитым агаповским маршем “Прощание славянки”, гости и участники фестиваля отчалили на теплоходе “Фёдор Шаляпин”, отправившемся в необыкновенное плавание по Москве-реке и Волге.

На четвёртом часу плавания, когда мы уже отошли от Москвы на приличное расстояние, меня срочно вызвали на палубу. И что же я увидел — у костра на берегу несколько человек изо всех сил размахивали руками и скандировали здравицы в честь “Золотого Витязя”, его президента, участников кинофорума... Оказалось, что супруг одной из журналисток, плывущей с кинофорумом, сел, проводив её в Москве, с друзьями в машину и, проехав более сотни километров, дождался появления “Шаляпина” с женой и “витязями” на борту.

Надо сказать, что жизнь и работа в замкнутом пространстве корабля с его двумя просмотровыми залами и постоянным общением друг с другом гостей и участников — почти идеальная форма проведения фестиваля. Именно здесь, на корабле, президиум МОК СПН* принял предложенную Маргаритом Николовым поэтическую, на светлую утопию похожую Программу спасения и развития национального киноискусства славянских и православных народов “Кинематограф созидающего духа”. А принимали её вовсе не утописты, но практики и профессионалы кинематографа России, Украины, Белоруссии, Грузии, Казахстана, Польши, Югославии, Болгарии, Чехии, Румынии, Швейцарии, Австралии... Приняли — единогласно.

Наш дружный “Ноев ковчег спасения кинематографа” прошёл по волжским городам — Углич, Кострома, Ярославль, Мышкин... И всюду радушные встречи на пристанях и в кинозалах... просмотры... встречи с главами администраций... журналистами... экскурсии по древним русским городам... застолья, на которых хлебосольные хозяева частенько нарушали “сухой закон”, царивший на корабле. Надо сказать, что на теплоходе подавалась лишь медовуха “Золотой Витязь”, изготовленная костромичами по рецепту XV века.

 

1998 год

 

Завершив наш очередной кинофорум, я принял приглашение посетить в качестве гостя Киевский кинофестиваль “Стожары”. В гостинице соседствовал с Марком Рудинштейном. Как-то он заглянул ко мне и спросил:

— Почему ты не приезжаешь на “Кинотавр”?

— А что мне у тебя делать... Тусоваться на ярмарке тщеславия... Слушать пошлые шутки сатириков, их надоевший “одесский юмор”... Песенки эстрадных пошляков... “О Голливуд! О Голливуд!”... на канкан полуголых девиц и халяву прикормленных кинокритиков смотреть? Это не для меня, я не люблю тусовку.

Марк возразил, что “Кинотавр”, мол, уже не тот, каким однажды я его видел. Разговорились... Он сказал, что относительно своего фестиваля он теперь спокоен: был у Чубайса (в те годы — вице-премьера), добился строки в бюджете для “Кинотавра”.

До меня докатывались слухи об этом. Мне говорили, что и “Золотой Витязь” тоже будет удостоен строки. Я спросил:

— А “Золотой Витязь”?

— Нет, — ответил Марк, — решено поддержать только четыре кинофести­валя, тебя там нет.

Я задумался.

Вернувшись в Москву, навёл справки у знакомых депутатов Госдумы. Оказалось, что услышанное было неправдой, никакой отдельной строки в бюджете ни у одного российского кинофестиваля нет. И тогда у меня родилась дерзкая идея изменить ситуацию — добиться отдельной строки в государст­венном бюджете для “Золотого Витязя”. Я и сам не верил в возможность благополучного исхода этой затеи, ведь ни один кинофестиваль ни в одной стране мира никогда не имел отдельной строки в государственном бюджете. Но... “глаза боятся, а руки делают”... Я начал зондировать почву в Государст­венной Думе. Поговорил с председателем правового комитета, опытным юристом и замечательным человеком В. Б. Исаковым. Он ободрил меня тем, что считает кинофорум “Золотой Витязь” вполне достойным отдельной строки в бюджете государства. Спросил, какие у меня отношения с С. Говорухиным, возглавлявшим тогда Комитет по культуре. Я сказал, что отношения у нас самые лучшие, что “Золотой Витязь” два года подряд, в самую трудную для опального Говорухина пору, поддерживал его высокими наградами. В. Б. Исаков рекомендовал мне непременно встретиться с Говорухиным, так как именно он как руководитель профильного Комитета может внести на рассмотрение Думы бюджетную поправку о “Золотом Витязе”. Он помог мне составить эту поправку и приготовить грамотное Постановление Думы.

Говорухин принял меня в своём думском кабинете. Моя просьба не вызвала в нём бурной радости и желания содействовать. Напротив, он остудил мой пыл холодным замечанием о том, что Госдума не имеет права поддер­живать общественные организации. Обещал, однако, разобраться с моим предложением. И разобрался.

Вскоре я узнал, что Говорухин выступил против поправки о поддержке “Золотого Витязя”. Известие об этом поразило меня до глубины души. Я отказывался верить тому, что мой “единомышленник” Станислав Говорухин, человек, которому “Золотой Витязь” старался помочь в самое трудное для него время, сегодня встал на нашем пути. Я снова навестил своего “друга”. Задал, глядя в глаза, прямой вопрос:

— Почему именно ты выступил против поддержки “Золотого Витязя”? Ведь ты был на нашем кинофоруме. Ты же видел, что это не еще одна алкогольная кинотусовка, а единственное соборное место позитивных сил кинемато­гра­фистов планеты. Сейчас у тебя есть возможность помочь “Золотому Витязю”, проложить дорогу всем тем, кто пойдет следом за нами. Учти, даже если ты не поможешь, я всё равно этого добьюсь.

— Какая же у тебя пробивная сила, — процедил Говорухин, не вынимая трубки изо рта.

— Какая там сила... Мне бы уйти от всех вас да жить где-нибудь в келье... Но я должен это сделать — и сделаю это.

— Ты хочешь сказать, что твой фестиваль самый лучший?

— А ты этого ещё не понял?

— А что я отвечу Марку Рудинштейну?

— Ответишь, что если и “Кинотавр” будет работать в том же духовном направлении, Дума его тоже поддержит.

— Нет. Я не могу этого сделать. Я общественный человек.

Противодействие этого “общественного” человека не только отрезвило, но и раззадорило мою казацкую натуру: “Есть упоение в бою”. Я решил не отступать, повоевать за “Золотого Витязя” в Думе до победного конца, хотя противостояние руководителя “профильного” комитета сводило мои шансы на победу к нулю.

Я провёл в Думе много часов, дней, месяцев. Встречался с лидерами фракций, юристами, членами бюджетного комитета. Заручился поддержкой нескольких десятков депутатов. Но кроме формальной поддержки необходимо было, чтобы кто-то из депутатов постоянно “озвучивал” и доказательно отстаивал “строку «Золотого Витязя»” в бюджетном комитете. Эту миссию взяла на себя замечательная женщина, член бюджетного комитета Нина Григорьевна Данилова. Благодарность моя этой прекрасной и бескорыстной русской женщине безмерна. Судьба “Золотого Витязя” решилась в зале пленарных заседаний Думы 14 ноября 1997 года. Депутат А. Н. Грешневиков настоял на рассмотрении поправки по “Золотому Витязю”. Председательствующий С. Н. Бабурин поставил поправку на голосование, и депутаты почти единогласно проголосовали за поддержку Международного кинофорума “Золотой Витязь”. Принятое Постановление Государственной Думы гласило:

“Учитывая исключительное значение Международного кинофорума славянских и православных народов “Золотой Витязь” для возрождения и укрепления высокой духовности, идеалов добра и справедливости, межнацио­нального христианского единства, Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации   п о с т а н о в л я е т:

Рекомендовать Правительству Российской Федерации предусмотреть выделение финансовых средств на государственную поддержку Между­народного кинофорума славянских и православных народов “Золотой Витязь” в проекте федерального бюджета на 1998 год   о т д е л ь н о й   с т р о к о й...”.

Это была победа. Полная и безоговорочная. Впервые в истории мирового фестивального движения государство в лице Парламента России выделило кинофестивалю отдельную строку в своем бюджете, тем самым придавая кинофоруму “Золотой Витязь” статус государственного.

Новость эта мгновенно стала общеизвестной: порадовала и окрылила сторонников “Витязя”, а многих моих коллег шокировала. На посвящённой фестивальным проблемам коллегии Госкино, куда меня, как обычно, не пригласили, они сокрушались: “А как же мы?.. Почему строку дали только “Золотому Витязю”?..”. М. Рудинштейн сказал: “То, что нам не дали, это, конечно, обидно, но Бурляев —  п р о д ю с е р...”.

Встретив Рудинштейна в Доме кино, я не отказал себе в удовольствии задать ему вопрос: “Ну как твоя строка?” На что он усмехнулся и ответил: “Ну, ты... продюсер”.

Имея в этом году гарантированную государственную поддержку, очередной кинофорум я решил провести на Украине — зафрахтовать теплоход и пройти по всем главным городам Приднепровья до самого Севастополя.

 

Идея проведения Всеславянского кинофорума на Украине не встретила поддержки у украинского руководства. В ответ на моё предложение министр культуры Украины ответил, что на май текущего года в Киеве намечено много разнообразных акций, в том числе конгресс Международного валютного фонда, и он полагает нецелесообразным проведение в столице ещё и Международного кинофорума “Золотой Витязь”. Только не учёл этот министр, что “Золотой Витязь” не просит у Украины ни гривны, но готов принести в дар Украине целый Международный кинофорум, собор славянской культуры. Я не стал ждать милости от украинских руководителей. Арендовал теплоход “Маршал Кошевой”, здание Театра Ивана Франко, автотранспорт и всё, что требовалось для успешного проведения кинофорума. Соучредителями “Золотого Витязя” на Украине согласились стать Украинский фонд культуры, возглавляемый депутатом Верховной Рады Украины писателем Б. И. Олейником, и Культуро­логический центр Украинского Общества охраны памятников истории и культуры.

Понимая, что каталог кинофорума — это его лицо, я ежегодно старался выделять на издание немалые средства, и вряд ли преувеличу, сказав, что каждый год книги-каталоги “Золотого Витязя” восхищают читателя своей фундаментальностью, красочностью, обилием приветствий известнейших деятелей культуры и духовных размышлений выдающихся деятелей церкви, кинематографа, литературы. В том году родился, пожалуй, самый красивый и насыщенный каталог, посвящённый теме “смысл творчества”. На просторах 320 страниц приведены размышления о сущности творческого служения Св. Климента Александрийского, Св. Григория Богослова, Св. Григория Паламы, И. А. Ильина, С. Булгакова, Н. Бердяева, Святейшего Патриарха Алексия, предстоятелей Украинской, Белорусской, Эстонской, Чешской, Польской, Молдавской, Латвийской, Грузинской православных церквей, президентов Белоруссии, Молдавии, Республики Сербской, деятелей культуры Н. С. Михалкова, Л. А. Кулиджанова, В. П. Розова, В. Г. Распутина, В. Н. Крупина, Г. Н. Селезнёва, Кшиштофа Занусси, В. В. Гостюхина...

 

В день открытия фестиваля в Союзе кинематографистов Украины состоя­лась пресс-конференция, равных которой по масштабности я не видел ни на каком другом кинофестивале. В зале собралось около 300 человек. А церемония торжественного открытия Всеславянского кинофорума состоялась в Театре Ивана Франко, на сцене которого мне приходилось играть вместе с великим Николаем Мордвиновым в 1964 году, во время гастролей Театра Моссовета. Никто из высоких руководителей Украины не почтил Всеславянский кинофорум ни своим присутствием, ни приветствием — если не считать мэра Киева, речь которого зачитал его помощник. Но кинофорум благословил Митрополит Киевский и всея Украины Владимир, присутствовал и наш дорогой соучредитель, председатель комитета верховной Рады Украины по между­народным делам, выдающийся писатель Б. И. Олейник. Прилетел на открытие и Никита Михалков. Он прибыл на один только день, блистательно выступил на открытии и утром должен был уже улетать. После окончания церемонии и состоявшегося на теплоходе приёма, уже во втором часу ночи, Никита неожи­данно спросил: “А нет ли супчика?” Увы, его не оказалось, и мы отправились искать в ночном Киеве этот самый “супчик” — и нашли его в ресторане, который уже был закрыт, но широко распахнул свои двери, стоило владельцам узнать, какие гости к ним пожаловали.

Наше паломничество по Днепру от Киева до Севастополя было светлым и красивым. Сотни людей встречали нас на пристанях хлебом-солью, с любовью, песнями и танцами, с заверениями в неразрывности наших братских уз.

Эпохальным стал этот Днепровский путь и лично для меня. Ведь впервые за 37 лет, прошедших после съёмок “Иванова детства”, я вновь увидел дорогой моему сердцу Канев, могилу Тараса Шевченко, песчаную косу, на которой проходили съемки, и гостиницу над Днепром, в которой жила наша кино­группа. За эти годы продуваемое днепровскими ветрами здание обветшало и обезлюдело. Я заглянул в свой номер, в номер Андрея Тарковского, где мы провели столько светлых вечеров, где пелось столько песен и было столько тепла и радости...

В Запорожье нас повезли на казачий праздник. Глядя на лихих наезд­ников, с гиканьем проносившихся мимо наших трибун, я не выдержал, попросил коня и саблю: показал, что и московские казаки не лыком шиты. Здесь, в Запорожской Сечи, на родине моего прапрадеда, казачьего полков­ника Бурляя, во мне заговорила казачья кровь...

А пройдя по Днепру ещё несколько десятков километров и попав в родные места С. Ф. Бондарчука, я сделал неожиданное открытие — да ведь мы земляки!.. Так вот откуда наше взаимное расположение друг к другу и духовное родство!

Седьмой “Золотой Витязь” для нас, организаторов, был, пожалуй, самым спокойным и, благодаря поддержке Государственной Думы, материально обеспеченным. Мы наконец вздохнули... вздохнули глубоко и спокойно. Но за вздохом последовал выдох...

 

1999 год

 

Само собой разумеется, отдельная строка “Золотого Витязя” в государст­венном бюджете не оставила моих коллег равнодушными... Были предприняты все меры, чтобы не допустить повторения подобного в дальнейшем. На переднем крае борьбы с “Золотым Витязем” красовалась фигура “общественного человека” с утомлённым взором и трубкой в зубах. Мой коллега и “соратник” Станислав Говорухин начал подготовку к отпору загодя. Он засылал своих помощников в бухгалтерию Госкино покопаться в финансовых отчётах МКФ “Золотой Витязь” — надеялся найти промахи бухгалтерии, однако отчёты наши считались по полноте образцовыми и всегда ставились в пример бухгалтерией Госкино. Говорухин выступал против “Золотого Витязя” по телевидению и в газетах не только сам, но с помощью своих друзей. А когда я посетил заседание Комитета по культуре, он обронил упрёк в том, что организаторы фестиваля обзавелись под шумок личными компьютерами и сотовым телефоном...

Поток грязи, выливаемой на “Золотой Витязь”, был столь обильным, что я решил выполнить просьбу моих сотрудников и выступить в “Парламентской газете” с открытым письмом С. Говорухину. В этом письме, озаглавленном “Есть чувство правды в сердце человека”, говорилось следующее: “Эта поэтическая строка принадлежит перу М. Ю. Лермонтова. С “чувством правды” бороться практически невозможно. Сколько бы ни старались извратить, очернить, надругаться над правдой проводники лжи, сердце человека безошибочно ощущает пробивающийся сквозь тьму луч Правды.

Именно поэтому я не собирался пускаться в публичные объяснения с С. Говорухиным и его компанией. Но поскольку грязь, выплеснутая ими, касается не только лично меня, но и Всеславянского кинофорума “Золотой Витязь”, за честь которого мы в ответе, Международный оргкомитет кинофорума просил меня высказать свое отношение к происходящему.

Лично для меня нет ничего нового и неожиданного в совершаемой С. Гово­рухиным, или руками Говорухина, попытке уничтожить неизвестно как прорвавшийся на оккупированную кинорастлителями территорию Между­народный Кинофорум славянских и православных народов “Золотой Витязь”. Всё это мы проходили ещё 12 лет назад с фильмом “Лермонтов”, распинаемым приятелями С. Говорухина за “чрезмерную любовь к Отечеству”. И тогда эти “приятели” восклицали: “И не предвидели! А надо было предвидеть!” И было это в тех же “Известиях”, ныне ополчившихся и на “Витязя”.

Да, господа, вы не могли и не можете “предвидеть” того, что возрождение России происходит по своим, неподвластным вам, объективным законам. Вы не могли прогнозировать, что само время востребует, призовёт, родит такое явление, как Международный кинофорум славянских и православных народов “Золотой Витязь”. Вы не могли “предвидеть”, что вопреки вашей воле, сметая со своего пути ваше агрессивное сопротивление, Всеславянский кинофорум будет год от года возрастать и укрепляться, вовлекая в свой мощный восходящий духовный поток всё больше сторонников во всём мире. (На первом фестивале в 1992 году — 30 участников из 7 славянских стран. На седьмом кинофоруме в 1998 году — 300 участников из 28 стран.) И по обычаям широкого славянского сердца здесь с любовью принимают всех: украинцев, белорусов и сербов, китайцев, американцев, немцев, евреев, испанцев, японцев, австралийцев, корейцев, казахов, калмыков, литовцев, латышей, эстонцев, французов, итальянцев, англичан, венгров, румын, греков, грузин, армян... Впрочем, нужно ли перечислять все способные снимать кино народы планеты?..

Вы не могли “предвидеть”, что всё то же “чувство правды в сердце” депутатов Государственной Думы, частенько непримиримо враждующих друг с другом на политическом фронте, подвигнет их, невзирая на ваш протест, признать государственным кинофорумом России оболганный “демократи­ческой прессой” и лишённый “телевизионной раскрутки” МКФ “Золотой Витязь”. Этим легендарным уже Постановлением от 14 ноября 1997 года Парламент России впервые признал приоритет в области денационализированного перестройкой кинематографа   н а ц и о н а л ь н о й   п р о г р а м м ы,   ориентированной на духовное, нравственное возрождение нашего народа и народов планеты.

Вместо того чтобы порадоваться за небывалый кинематографический прорыв “Золотого Витязя” на законодательном уровне, за то, что впервые нам, кинематографистам, удалось привлечь внимание законодателей к потерявшему всякое самоуважение кинематографу, вместо того  чтобы понять, что признание первого, пусть пока единственного в стране кинофорума, подаёт надежду на признание и других достойных поддержки государства кинофес­тивалей, господин Говорухин объявил “Золотому Витязю” войну. Только, видать, маловато в его компании борзописцев, если уже два года подряд он, накануне принятия Госдумой очередного бюджета, с помощью одной и той же журналистки из газеты “Известия”, госпожи Юферовой, выливает на Всеславянский кинофорум поток грязи.

Учитывая своё поражение в прошлом году, господин Говорухин ныне утроил натиск. Подговорил выступить всё в тех же “Известиях” режиссёра В. Мотыля (чей фильм не прошёл в прошлом году международную отборочную комиссию и не был допущен на конкурс “Золотого Витязя”). Господин Говорухин вывел на телеканал “Культура” своего единомышленника из фракции КПРФ Т. Гудиму, коммунистку, подпевающую С.Говорухину по всем вопросам, даже касательно легализации в России проституции и порнографии. Неудивительно, что для поборников проституции и порнографии идеи и девиз “Золотого Витязя”: “За нравственные, христианские идеалы. За возвышение души человека” — неприемлемы. Их раздражает то, что “Золотой Витязь” — единственный кинофестиваль в России, благословлённый Святейшим Патриархом, что на кинофоруме присутствует духовенство, что атмосфера Всеславянского кино­форума несравнимо пристойнее, нежели на других, более близких Говорухину курортных кинотусовках. Здесь нет привычного для кинобогемы разгула и пошлости, здесь не подают водки, здесь (о, ужас!) многие кинематографисты начинают и завершают день молитвой.... И всё же вызывает удивление столь страстное желание Г—Г и компании очернить едва народившийся государст­венный кинофорум “Золотой Витязь”. В ход пускается испытанный способ — убеждение россиян в том, что немалые народные деньги отнимаются у кинематографа и тратятся на “многодневную гулянку”. Расчёт безошибочен: учитывая то, что СМИ частенько писали о “гулянках” на других кинофестивалях, публика автоматически поверит в то, что и на “Золотом Витязе” происходит нечто подобное.

 

Теперь несколько слов о “немалых народных деньгах”. Почему С. Гово­рухин не стал поднимать вопроса о трате действительно “немалых народных денег” на прошлый Московский международный кинофестиваль (ММКФ), руководит которым его друг Сергей Соловьёв?

Что ж, придётся, видно, сравнить затраты на два государственных кино­фестиваля — ММКФ (Московский международный) и МКФ “Золотой Витязь”, но прежде следует очертить масштабы каждого из них.

 

Московский международный кинофестиваль (фестиваль игрового кино) имеет одно международное жюри (7—9 человек), оценивающее один-единственный конкурс, на котором в этом году было представлено 14 художест­венных фильмов из 14 стран мира.

На ММКФ было затрачено 6 000 000 долларов.

 

МКФ “Золотой Витязь” включает в себя шесть международных кинофести­валей (игровой, документальный, телевизионный, анимационный, студен­ческий и отдельный сценарный конкурс) с шестью международными жюри (33 человека), оценивающими 140 конкурсных фильмов из 28 стран мира — 16 игровых, 40 документальных, 40 телевизионных, 20 анимационных, 24 сту­денческих и 30 сценариев.

Кроме того, на “Золотом Витязе” было показано свыше 40 внеконкурсных фильмов, включая отдельную программу для детей.

В рамках Всеславянского кинофорума был проведён Первый съезд кинематографистов славянских и православных народов, принявший Программу спасения и развития национального кинематографа — “Кинемато­граф созидающего духа”, проведена международная конференция “Духовные традиции. Кинематограф христианского мира”.

При столь разительном количественном (о качественном — не говорим) перевесе Всеславянский кинофорум “Золотой Витязь” запрашивал всего 6 000 000 рублей (в 6 раз меньше средств, чем Московский международный кинофестиваль), а реально получил лишь 4 300 000 рублей.

 

А посему, уважаемые господа Г—Г, у “Золотого Витязя” не было столь тревожащих вас “спутниковых телефонов, телефаксов и ризографов”, и зарплата у бескорыстных сотрудников кинофорума, работающих круглый год, начислялась лишь за 4 месяца.

Господа Г—Г особенно акцентируют тот факт, что “Золотой Витязь” проходил на теплоходе, преподнося духовно насыщенную и подчас изнурительную (особенно для жюри) работу кинофорума как развлекательный круиз. Любому профессионалу-экономисту понятно, что арендовать теплоход в несколько раз дешевле, нежели размещать сотни именитых гостей в “Метрополе” и “Президент-отеле”, что мог позволить себе Московский международный кинофестиваль. Кроме того, плавающий кинофорум смог посетить множество городов.

А теперь об участниках и фильмах Всеславянского кинофорума.

За 7 лет своего существования “Золотой Витязь” показал на своих конкурсных экранах более 1000 фильмов, что превосходит количество всех показанных за это же время фильмов на всех, вместе взятых, кинофестивалях России. Уровню картин и участников Всеславянского кинофорума, его уникальному журналу-каталогу завидуют устроители многих фестивалей, которые не могут похвастаться и тем, что в их мероприятиях принимали участие такие мировые светила, как Сергей Бондарчук и Никита Михалков, Александр Сокуров и Бата Живоинович, Тео Ангелопулос и Анджей Вайда, Кшиштоф Занусси и Горан Паскалевич, Ян Кольский и Юрий Ильенко, Резо Чхеидзе и Виктор Туров...

Были времена, когда и сам господин Говорухин, сделав политическое сальто и временно изменив своим прежним друзьям и убеждениям, став “патриотом и оппозиционером”, создал фильм “Великая криминальная революция”, который был искренне поддержан лишь “Золотым Витязем”.

Сегодня же господин Говорухин сетует, что теплоход Всеславянского кинофорума прошёл по всей Украине, посетив с миссией славянской дружбы города Канев, Днепропетровск, Кременчуг, Херсон, Запорожье, Одессу, Севастополь... Он упрекает “Золотой Витязь” в том, что зрителями государст­венной Российской программы “явились граждане Украины”. Достаточно странное для политика-славянина непонимание важности акции, осуществ­лённой “Золотым Витязем” на украинской земле. Следовало бы выразить благодарность коллегам-кинематографистам за то, что они пытаются укрепить разрушаемые политиками контакты между братскими народами, предот-вращая, быть может, тем самым возможные в будущем междоусобные столкно­вения славян.

Весьма показательно “коленце” коллеги Говорухина, демонстративно закрыв­шего свой “парламентский киноклуб”, когда по решению комитета Думы для ознакомления депутатов с многообразной коллекцией фильмов Всеславян­ского кинофорума в парламенте был открыт “Киноклуб “Золотого Витязя”.

Итог. В бюджете 1999 года кроме Всеславянского Кинофорума “Золотой Витязь” удалось прописать ещё 11 российских кинофестивалей. И мы с Вами, уважаемый Станислав Сергеевич, можем поздравить с этой победой и друг друга, и наших коллег-кинематографистов. “Золотой Витязь”, грудью проло­живший дорогу к этой победе, не станет обижаться на Вас, если победу эту Вы отнесёте только на свой счёт.

“Есть чувство правды в сердце человека”.

Российскому кинематографу предстоит трудный этап воскрешения, возрождения, подъёма на основе духовности, нравственности и традиций русской культуры. В авангарде этого процесса, по единодушному мнению большинства кинематографистов и простых россиян, ещё семь лет тому назад встал Всеславянский кинофорум “Золотой Витязь”, за что и был поддержан, вопреки Вашим стараниям, Парламентом России. Духовные процессы в российской культуре крепнут, усилия подвижников национальных традиций соединяются в единый восходящий поток. Задержать его не под силу никому. Мне искренне будет жаль Вас, если Вы отстанете от этого потока и по привычке прильнёте к тем, о ком писал 160 лет тому назад замечательный русский поэт Николай Михайлович Языков в поэме “К ненашим”:

 

...Вам наши лучшие преданья

Смешно, бессмысленно звучат;

Могучих прадедов деянья

Вам ничего не говорят;

Их презирает гордость ваша.

Святыня древнего Кремля,

Надежда, сила, крепость наша —

Ничто вам! Русская земля

От вас не примет просвещенья,

Вы страшны ей: вы влюблены

В свои предательские мненья

И святотатственные сны!

 

Хулой и лестию своею

Не вам её преобразить.

Вы, не умеющие с нею

Ни жить, ни петь, ни говорить!

Замолкнет ваша злость пустая,

Замрёт неверный ваш язык:

Крепка, надёжна Русь Святая,

И русский Бог ещё велик!”

 

По благословению Святейшего Патриарха Алексия и Высокопреосвящен­нейшего Митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла восьмой Всеславянский Кинофорум было решено провести в Смоленске.

Лишённый поддержки Думы “Золотой Витязь” вновь вступил в привычное состояние  в ы ж и в а н и я. Не раз Владыка Кирилл буквально спасал фестиваль, содействуя его продвижению к заветному дню торжественного открытия.

 

24 марта 1999 года два десятка “цивилизованных” стран объявили войну маленькой Югославии: авиация НАТО начала бомбить непокорных сербов. Узнав об этом из телевизионных новостей, я немедленно позвонил Йовану Марковичу в Белград. Йован взволнованным голосом сказал: “Коля... Только что у нас объявили воздушную тревогу... Вот, послушай...”.

Видимо, он поднёс трубку к раскрытому окну, и я отчётливо услышал пронзительный вой сирены. Каждый вечер я звонил в Белград, и каждый раз Йован говорил мне: “Ты как будто чувствуешь, когда нас начинают бомбить... Только что объявлена тревога... Я вижу, как ракета попала в здание справа от нашего дома... Полыхает нефтехранилище... Зарево над аэропортом... Нам советуют спуститься в бомбоубежище, но мы останемся дома... Что будет, то будет...”.

В начале апреля я решил прорваться в Белград. Получил приглашение министра культуры Сербии Желько Симича посетить Югославию с миссией дружбы для символического вручения сербскому народу статуи “Золотого Витязя”. Ни воздушного, ни железнодорожного сообщения с Югославией не было. Добраться до Белграда можно было только через Болгарию. В Софии ко мне присоединился мой дорогой друг Маргарит Николов, твёрдо решивший следовать со мной. Для болгарина Маргарита это был серьёзный поступок: накануне министр МВД Болгарии выступил по Софийскому телевидению с заявлением о том, что всякая поддержка Югославии будет расцениваться как предательство Родины. Друзья из Российского центра науки и культуры в Софии доставили нас с Марго до болгаро-сербской границы. Здесь Марго, не имевшего визы, остановили болгарские пограничники. Маргарит взял их на абордаж, показывая на меня: мол, “Вот президент Международного объединения кинематографистов. Я — вице-президент. Вы не можете меня не пустить!” Озадаченные таким напором пограничники пробовали объяснить, что сербы не пропустят его без визы. Но Марго был непоколебим, и пограничники махнули рукой: “Идите, всё равно вас вернут”. И мы с Маргаритом, взяв в руки тяжёлые вещи (один “Золотой Витязь” весил 10 кг), пешком пошли через нейтральную зону. Шли наудачу, не зная, удастся ли дойти без потерь. Прошли километра два, вот и сербская граница. Сербы, конечно, пропустили нас обоих, так как о нашем прибытии их оповестили из Белграда и чёрный “БМВ” министра культуры подъехал почти без опоздания.

Радость от осознания того, что мы всё-таки прорвались в Сербию, заглушала чувство тревоги, царившее вокруг. Мы ехали по безлюдным сербским автострадам. На протяжении нескольких сотен километров нам попались считанные машины. Проблемы с топливом и со спутниковым слежением...

— Вон там, — водитель указал вдаль рукою, — три дня назад ехал джип. Его накрыло ракетой... Пять трупов...

Пожалуй, лишь после этой фразы, сказанной спокойным голосом, пришло осознание реальности нависшей над каждым из нас угрозы. Мы едем на министерской машине, никого не видим, но нас на своих мониторах наверняка прекрасно видят наши потенциальные палачи, ведущие свою компьютерную игру. Одно нажатие кнопки...

По дороге водитель завёз нас в городок, по которому натовцы вчера выпустили две ракеты — они разорвались в центре мирного селения. Жители молча, сосредоточенно разбирали обломки зданий. Меня поразила и ободрила эта удивительная способность сербского народа к регенерации, к восстановлению... к жизни. Командование НАТО заявило потом, что ракета попала в мирное селение случайно...

Одна — “случайно”, а вторая?

В одном из селений нас поджидали Йован и переводчица Майя. По дороге они рассказывали нам свои “фронтовые новости”. Говорили о том, как не спят по ночам во время бомбёжек, бросаются к окнам, прислушиваясь к каждому подозрительному шипению за окном: что это — шум проехавшей мимо машины или шелест пролетающей ракеты?

В Белград мы въехали как раз в момент объявления воздушной тревоги. Впервые в жизни я услышал душераздирающий звук настоящей войны — пронзительный вой сирены. За окнами машины зияли разбомблённые здания, одно из них, генштаб, совсем неподалёку от гостиницы, в которой разместили нас с Маргаритом.

Я остался один в своём номере. Вой сирены, казалось, раздается прямо на крыше над моей головой. Как проведу я эту первую в моей жизни ночь на войне? Буду бросаться к окну от каждого шороха? “Нет! — сказал я себе. — Это недостойно казака”. Я буду спать. И будь что будет.

...В торжественной обстановке, при большом стечении представителей всех центральных СМИ Югославии, мы с Маргаритом вручили министру культуры Сербии наш символический дар сербскому народу — статуэтку “Золотой Витязь”, сразу же переданную в Белградский музей на вечное хранение.

Мы пробыли в Белграде ещё шесть дней и ночей. Нам приходилось много выступать, встречаться с деятелями культуры и простыми людьми. Вместе с тысячами белградцев мы обороняли мост через Дунай. Часто, когда мне предоставляли на митингах слово и я начинал говорить, вновь взвывала сирена.

В пасхальную ночь мы присутствовали на литургии, которую совершал Патриарх Сербский Павел, а наутро узнали, что в эту ночь натовская ракета разрушила очередное здание и унесла десять сербских жизней. Надпись на ракете-убийце гласила: “Вот вам пасхальный привет”. Одной из жертв этой “пасхальной” ракеты стала шестилетняя девочка.

Утром после литургии мы с Маргаритом выступали на легендарной белградской площади, ежедневно собиравшей тогда до ста тысяч людей. Играли оркестры, певцы из разных стран сменяли друг друга. Я видел эти поразительные манифестации в Москве по телевидению, теперь увидел воочию. Обратился к собравшимся словами послания Тютчева “Славянам”.

Я вглядывался в лица людей на площади: старики и дети, юноши и девушки... на всех лицах, во всех взглядах — молодой задор, бесстрашие, свет, любовь и непостижимая в подобных обстоятельствах — радость жизни. Это был —  н а р о д! Тогда я подумал: неужели же нас, славян, нужно довести до предела, до грани, до последнего вопроса — быть или не быть, неужели нужна смертельная угроза, чтобы мы стали народом?..

Под обстрелом мы провели внеочередной президиум Международного объединения кинематографистов славянских и православных народов, на котором постановили посвятить предстоящий VIII Международный кинофорум “Золотой Витязь” великому сербскому народу.

Когда я обратился к коллегам-сербам с вопросом, приглашать ли кинематографистов из стран НАТО, они единодушно ответили: “Приглашать непременно”.

Парадоксально, но я не хотел уезжать из Белграда. А вернувшись в Москву, написал в готовящийся фестивальный каталог своё обращение к участникам предстоящего “Золотого Витязя”:

“Дорогие братья и сестры! Эти слова пишутся за месяц до открытия VIII Всеславянского кинофорума и через месяц после начала террористической кампании НАТО в суверенной Югославии.

В гордыне своей мировые агрессоры, презирая уроки истории, уже в третий раз за нынешнее столетие готовы запалить на Балканах пожар третьей мировой войны. По их планам Косово должно стать триумфальной аркой для вхождения орды нового мирового тоталитарно-фашистского порядка в Югосла­вию, которая, в свою очередь, послужит триумфальной аркой для вторжения этой орды в Россию. В XX веке мы уже дважды проходили это — в 1914 и в 1941 годах.

Новая военная разминка, генеральная репетиция натовских дракул перед походом на Восток поражает весь мир своей виртуальной абсурдностью и безнаказанной кровавой противоправностью, в результате которой погибают ни в чём не повинные люди, разрушаются сотни школ, жилых домов и фабрик.

Американские стратеги просчитали всё, кроме одного — свободолюбивого духа сербского народа. Мне пришлось убедиться в этом воочию, побывав в распинаемой Югославии. Десятки тысяч белградцев ежедневно выходят на главную площадь столицы, где проходят концерты лучших артистов Юго­славии. Все лица в этом огромном людском море озарены внутренним светом любви к своей Родине. Глаза детей, юношей и девушек, мужчин и женщин, пожилых людей излучают единую энергию человеческой красоты и непобе­димости соборного духа нации. В этих глазах нет агрессии, в них — свет и любовь.

Сейчас на планете нет народа прекраснее и мужественнее, чем сербы. Такой народ никто и никогда не сможет победить. По вечерам белградцы заполняют мосты столицы, надеясь, что живой щит спасёт мосты от натовских ракет. Бесстрашные люди, спасающие мост, обороняют не только все мосты Югославии, но все мосты России, Украины, Белоруссии, мосты всего мира, по которым, как показывают закулисные устроители “нового мирового порядка”, в любом месте и в любой момент может быть нанесён удар.

2000 лет назад на Голгофу взошёл Спаситель рода человеческого.

2000 лет мир не может до конца постичь искупительной жертвы Христа.

Сегодня сербы — небольшой, но великий народ — восходят на мировую Голгофу. Готовые к самопожертвованию, они спасают все народы планеты. Понимает ли это мир?”

За несколько дней до начала кинофорума я позвонил Йовану в Белград, и он вновь ободрил меня: “Я не знаю как, но мы — приедем”.

Рискуя быть уничтоженной по дороге в Россию натовскими ракетами, большая сербская делегация благополучно преодолела на автобусе тысячи километров и прибыла в Смоленск.

Сербы были героями смоленского “Золотого Витязя”. Их с любовью встречали жители Смоленщины. Они выступали в воинских частях. Их приняли губернатор и Владыка Кирилл... Сербы привезли десятки новых фильмов, повествующих об агрессии НАТО в Югославии. Эти кинодокументы открывали глаза людям, рассказывая правду о мировом злодеянии на Балканах. Сотни кассет были розданы кинематографистам и представителям СМИ из 22 стран мира, а позже были показаны по телевидению этих стран.

Нельзя забыть ночь после торжественного закрытия кинофорума, когда мы провожали сербов в тревожный обратный путь. Слезы... объятия в свете автобусных фар... песни... десятки видеокамер...

 

2000 год

 

И вновь “Витязь” пришёл в Москву. Учитывая, что в прежние годы наш Всеславянский кинофорум проходил в самых лучших залах столицы — ГЦКЗ “Россия”, Колонный зал, — в этом году мы решили провести торжественную цере­монию в Государственном Кремлёвском Дворце, вмещающем до 6000 зри­телей.

Несмотря на все усилия, добиться у кремлёвской администрации привет­ствия кинофоруму от недавно избранного президента В. В. Путина мне не удалось. Да и сам Кремлёвский зал мы арендовали не без труда. Нынешний “Золотой Витязь” был включён в программу Патриархии по празднованию 2000-летия Рождества Христова, и сам Святейший Патриарх намеревался присутствовать на нашем открытии.

Председатель Госкино России А. А. Голутва рассказывал мне о том, как на приёме у Патриарха он рассказывал Святейшему о современном россий­ском кинематографе. Патриарх выслушивал молча и спокойно до тех пор, пока Александр Алексеевич не произнёс слов “Золотой Витязь”.

— Тут в глазах Патриарха появился интерес, и он спросил: “Ну, как там наш “Золотой Витязь”?” И я понял, что придётся вам давать хороший грант.

Из 28 российских кинофестивалей “Золотой Витязь” получил второй по величине после “Кинотавра” грант.

В конкурсной программе должен был участвовать новый фильм Никиты Михалкова “Сибирский цирюльник”. В России этот фильм был представлен Никитой только на нашем фестивале. Однажды во время телефонного разговора он сказал мне: “Только что у меня была пресс-конференция. Мне задали вопрос — почему я отдал свой фильм не на “Нику”, не на “Кинотавр”, а предста­вил на “Золотой Витязь”? Знаешь, что им ответил? Я ответил — есть фестивали, на которых показывают фильмы про уродов, и есть фестивали, где показывают про людей. Так вот я отдал туда, где показывают про людей”.

Готовясь к фестивалю, увидел по телевидению фильм Ежи Хофмана “Огнём и мечом”. Картина понравилась мне, и я позвонил своему старому приятелю в Варшаву, высказал свой восторг и пригласил Ежи сфильмом на конкурс. Понравился мне и новый фильм моего белорусского друга Михаила Пташука “В августе 44-го”. Я позвонил ему в Минск и пригласил участвовать в конкурсе. Миша с радостью согласился, но между нами в который раз встал мой конкурент Марк Рудинштейн. Он, как обычно, поставил перед продюсером фильма условие до “Кинотавра” на другие фестивали картину не давать, и продюсер, мой приятель Владимир Семаго, сделал выбор в пользу Сочи.

Накануне открытия обнаружилось, что один из основных спонсоров нас подвёл... Рухнула почти половина бюджета фестиваля. Проведение кинофо­рума оказалось под серьёзной угрозой.

Однако открытие в этот раз получилось особенно грандиозным. С приветствием выступил председатель Государственной Думы Г. Н. Селезнёв. Митрополит Сергий вручил мне, недостойному, высшую награду Русской Православной Церкви — Орден преподобного Сергия Радонежского. Вице-мэр Москвы В. П. Шанцев, отметив в своём выступлении важное значение “Золотого Витязя” для духовной жизни Москвы и России, сообщил, что “Золотой Витязь” скоро получит в столице свой кинотеатр. Это известие зал, конечно, приветствовал бурными аплодисментами. Прославленный ансамбль Игоря Моисеева во главе со своим легендарным руководителем, сидевшим в первом ряду, подарил нам два искромётных танца. Спустя 14 лет после записи музыки Бориса Петрова к фильму “Лермонтов” с дирижёром Сергеем Скрипкой и оркестром кинематографии я смог исполнить своё давнишнее желание: разыскал в архивах “Мосфильма” ноты и пригласил С. Скрипку с оркестром исполнить в Кремлёвском Дворце четыре больших номера. Музыка изуми­тельная — настоящая русская классика. Вот такой подарок я сделал и себе, и зрителям в день открытия IX “Витязя”.

Впервые в истории отечественного фестивального движения церемонии открытия и закрытия полностью транслировались в прямом эфире в Интернете.

Не обошлось и без накладок: по моему замыслу, увенчать открытие должно было исполнение сводным хором, состоящим из пяти коллективов, “Славы земле Русской”. Все получилось, вот только помощники мои вывели всех исполни­телей — 180 человек — на сцену с самого начала, и им пришлось стоять буквально “до упаду”.

А на третий день фестиваля мне сообщили, что завтра нам будет не на что кормить участников кинофорума. Что делать? Где занимать деньги? Позвонил Никите. Он среагировал мгновенно, без долгих объяснений понял, что “Витязя” надо спасать. Распорядился немедленно перечислить со счёта своей “Три Тэ” необходимую сумму.

В этом году конкурсные программы “Золотого Витязя” проходили в залах Киноцентра на Красной Пресне. Параллельно с Москвой Кинофорум принимали Одинцово и Сергиев Посад.

Никто из гостей, кажется, даже не почувствовал наших организационных тревог и перегрузок. Кинофорум завершался столь же красиво, как и начался. Узнав о решении жюри вручить Гран-при (впервые присуждаемый в этом году) Никите Михалкову, а диплом “За лучшее исполнение роли второго плана” его дочери Анне, я позвонил и поздравил своего друга с победой. По моим расчётам, момент вручения Гран-при должен был наступить около 20 часов. Никита обещал приехать к этому моменту в Кремлёвский Дворец.

В 19.30, в самый разгар торжественного вечера, я, чувствуя неотвратимое приближение кульминационного момента, позвонил из зрительного зала Никите:

— ...Ты где?

— В Фонде культуры, — тихим голосом ответил он, — вручаю награды детям.

— Ты помнишь, что через полчаса ты должен быть в Кремле?

— Помню.

— Если будешь опаздывать, я потяну время оркестром...

Перегнувшись через барьер оркестровой ямы, я сообщил А. И. Полетаеву, что оркестру придётся играть, пока не появится Никита. Анатолий Иванович с улыбкой успокоил меня, сказав, что музыки хватит до утра.

В 19.55 я в тревоге снова набрал номер Никиты, услышал голос его помощника.

— Вы где?

— Входим в зрительный зал...

Я оглянулся — по залу двигался Никита с двумя помощниками.

Председатель жюри художественных фильмов Юрий Ильенко приступил к оглашению итогов. Вручил наших обновлённых скульптором Сергеем Полетаевым прекрасных “Витязей”: “Бронзового” — греку Костасу Капакасу, “Серебряного” — грузину Кахи Кикабидзе, “Золотого” — поляку Ежи Хофману и Гран-при — Никите Михалкову.

 

2001 год

 

По предложению нашего белорусского друга, председателя Союза кинематографистов Белоруссии Юрия Марухина, мы пригласили на прошедший IX кинофорум Благочинного Мичуринского Благочиния протоиерея Александра Филимонова. Отец Александр был настолько воодушевлён увиденным, что по возвращении домой не только рассказал о виденном и пережитом на “Золотом Витязе” правящему архиерею, архиепископу Тамбовскому и Мичуринскому Евгению, но и попросил благословения на проведение в Тамбове и Мичуринске акции “Эхо Международного кинофорума “Золотой Витязь”. Владыка Евгений получил согласие губернатора Тамбовской области Олега Ивановича Бетина, и в конце октября 2000 года большая делегация Всеславянского кинофорума в составе 21 кинематографиста из 7 стран прибыла в Тамбов. Тамбовская администрация подготовилась к нашему приезду так серьёзно, будто бы принимала сам кинофорум “Золотой Витязь”: рекламные растяжки, транспаранты и плакаты висели по всему городу. Нас постоянно сопровождал эскорт милиции, всюду нам давали “зелёную улицу”. За три дня состоялось множество встреч в Тамбове, Мичуринске и других городах, тепло встречавших замечательных артистов: Екатерину Васильеву, Александра Михайлова, Аристарха Ливанова, Дмитрия Золотухина, Ингу Шатову, белорусов — Александра Котенёва, Татьяну Мархель, украинцев — Игоря Черницкого и Николая Романова, серба Йована Марковича, итальянца Анжело де Дженти... За три дня на наших встречах побывало около 20 000 там­бовчан.

Губернатор Олег Иванович Бетин явно не подозревал, давая своё согласие принять “Эхо «Золотого Витязя»”, какой мощный духовный заряд принесёт с собой это мероприятие. Мне пришлось быть ведущим заключительного гала-концерта и увидеть, как каждый из артистов зажигался от коллеги, покидаю­щего сцену под аплодисменты, высоким духовным подъёмом и старался не уронить планку. Все они, казалось, творили своё самое сокровенное, лучшее в жизни выступление. Сердце губернатора Олега Ивановича широко открылось Всеславянскому кинофоруму. Прощаясь, он предложил провести в Тамбове в мае 2001 года грядущий X МКФ “Золотой Витязь”.

 

24 мая 2001 года 250 кинематографистов из 26 стран мира прибыли в Тамбов. Как ни старались мы ограничить количество фильмов, повышая требования к их художественному уровню, конкурсная программа Кинофорума получилась обширной и в этом году — 200 картин. Свои фильмы представили Кшиштоф Занусси — “Жизнь как смертельная болезнь...”, Виталий Мельников — “Луной был полон сад”. Среди документалистов были такие мастера, как Юрий Шиллер, Николай Ряполов, Борис Криницын, Людмила Коршик, Андрей Осипов, Тенгиз Семёнов, Александр Александров, Вячеслав Орехов, Тофик Шахвердиев, Валентин Курбатов, Евгения Головня... Как всегда сильную сербскую программу собрал Йован Маркович.

Утром 24 мая, в день открытия кинофорума, мы совершили ставший традиционным Крестный ход. Четыре колонны, вышедшие после литургии из четырёх тамбовских храмов, слились в единый поток и вышли к главному кафедральному собору, перед входом в который Владыка Евгений совершил молебен о Всеславянском кинофоруме и предоставил слово Олегу Ивановичу и мне. Следуя совету Библии, я никогда не пишу заранее своих речей — надеюсь на то, что придёт миг и Господь откроет мои уста, и найдутся нужные слова. В это солнечное утро, вглядываясь в глаза дорогих моих коллег, застывших среди тамбовчан, благоговейно внимающих совершающемуся на их глазах светлому соборному действу, я не мог говорить обыденно, радостные и печальные эмоции переполняли моё сердце. (Господь умудрил меня говорить об ответственности грешных кинематографистов перед народом и о нашей перед ним вине, об очищении, покаянии, смирении своей гордыни и тщеславия, о том, что мы стоим у открытых дверей Храма и молим Господа освятить нас верою, укрепить наши сердца, помочь нашему неверию...)

 

Оперативное руководство кинофорумом было в руках директора “Золотого Витязя” Валентины Алексеевны Степановой и начальника управления культуры Тамбовской области Александра Николаевича Кузнецова. Оргко­митет работал как часы — слаженно и чётко. Казалось, что адми­нистрация области мобилизо­вала в распоряжение Всеславянского кинофорума сотни и сотни помощников. К каждому артисту, к каждой делегации были пристав­лены свои опекуны, свои машины. Все участники фестиваля отмечали заботу организаторов о каждом из них, все чувствовали себя действительно желанными гостями.

И торжественная церемония открытия кинофорума, которую вели наши постоянные ведущие Аристарх Ливанов и Инга Шатова, была, пожалуй, одной из лучших за эти 10 лет. Правда, перед самым началом встревоженная Инга подошла ко мне и сказала, что Ливанова не могут найти. Я просил её быть готовой взять всю церемонию на себя. Для Инги это было серьёзным испытанием, но она промолчала.

Инга — единственная из тех, кто, начиная в 1992 году “Золотой Витязь”, и по сей день работает со мной. Многое менялось за эти годы, лишь она неизменно была рядом. Признаюсь, что при первой же нашей встрече она поразила меня своей русской утончённой красотой и скромностью. Ей, окончившей ГИТИС с красным дипломом, прочили большое актерское будущее, однако вместо этого она согласилась помогать мне готовить фестиваль, заняться неблагодарной работой порученца. А вскоре стала моей женой, родила мне сына Илию и дочь Дарию...

К счастью, Аристарха Ливанова нашли, и церемония открытия началась.

Торжественно и горячо встречали зрители каждого из участников кино­форума, которых через весь зал за руку вели дети: Георгия Жжёнова, Евгения Матвеева, Лидию Федосееву-Шукшину, Ларису Лужину, Валентину Теличкину, Ивара Калниньша, Ивана Жигона, Анжело де Дженти, Здравко Велимировича, Йована Марковича, Игоря Масленникова, Владимира Грамматикова, Виктора Мережко, Сергея Жигунова, Станислава Микульского, Барбару Брыльску... С какой любовью приветствовали их люди, поднявшись со своих мест!

В этом году медали имени С. Ф. Бондарчука “За выдающийся вклад в славянский кинематограф” были вручены Евгению Семёновичу Матвееву и моему дорогому другу Йовану Марковичу, сделавшему за эти годы так много для становления “Золотого Витязя” и развития славянского кинематографа в целом.

Е. С. Матвеев произнёс замечательную речь в память о великом С. Ф. Бон­­дар­чуке. Он говорил настолько эмоционально и страстно, что за сценой у него стало плохо с сердцем.

А Йован Маркович перед выходом на сцену получил известие о том, что скончался его отец, поэтому он должен был немедленно вылететь в Белград. Слова Йована о том, какое значение имеет для него вручаемая именно в этот день награда, были особенно понятны тем, кто знал о постигшем любящего сына горе. В новом каталоге, который я считаю самым красивым и лучшим из всех изданных нами за эти годы, Йован писал: “Десять лет существования “Золотого Витязя” — это 10 лет моей жизни, моей души. Когда фестиваль открывается в Кремле или где бы то ни было, зажигаются прожектора, затихает гул в зале — наступает момент, по степени охватывающего тебя волнения схожий с мгновением перед прыжком с самолёта. А потом открывается парашют, и вы парите. Драма перед прыжком. Для нас, стоявших у истоков “Золотого Витязя”, он всегда — драма перед прыжком.

Так получилось, что в течение этих 10 лет драма разыгрывалась и в моей стране. 10 лет войны. Почти весь мир осудил и отверг нас... Драма во мне. От “Витязя” к “Витязю” есть только этот прыжок, а потом я парю между небом и землёй.

Я постоянно спрашиваю себя, чего мы добились, создав наш фестиваль?

Из-за войн и этой драмы я постоянно вспоминаю “Илиаду”. Несмотря на описываемые там бои, колесницы и военные корабли, “Илиада” прежде всего — история о любви во всех её проявлениях. Я всё время думаю о самом стран­ном, но и о самом человечном проявлении любви, описанном в “Илиаде” — когда Ахиллес сжалился над своими врагами, отдал им тело Гектора и запла­кал... На самом деле он показал свою любовь к врагам.

Почему я думаю об этом сейчас? Разве мы, славяне, православные, русские, сербы, не окружены сегодня врагами, которые хотят уничтожить нас? И чего мы добиваемся, проводя наш “Золотой Витязь”?

И я понял: мы тем самым показываем свою любовь к врагам.

Может быть, так мы спасём и их, и себя”.

 

И ещё одного серба, Зорана Костича, настигло в Тамбове горе — у Зорана в этот день умерла мать. И поскольку он тоже должен был немедленно покидать фестиваль, мы решили сразу вручить Зорану его высокую награду: “Золотой Витязь” за лучший сценарий фильма. “Трепетова” — это рассказ о жене Зорана Костича, русской актрисе Елене Трепетовой, награжденной нами, кстати, в 1992 году премией “За лучшую женскую роль” в фильме “Зверь, выходящий из моря” В. Жалакявичуса. А в 1993 году, когда я привёз Елену в составе нашей киноделегации в Нови Сад, Зоран сделал ей предложение, Елена согласилась, и вскоре у них родилась дочь.

 

Тамбовское открытие было грандиозным. Концертные номера тамбовчан, их оркестр, ансамбли, танцоры достигали высочайшего профессионального уровня, ничуть не уступавшего уровню столичных артистов.

Впервые после фестиваля в Нови Саде 1993 года телевидение в полном объеме транслировало церемонии открытия и закрытия, освещало каждый шаг кинофорума. Правда, это касалось лишь телевидения Тамбова — центральные каналы вновь не проявили к “Витязю” особого интереса.

Мы провели Третий съезд Международного объединения кинемато­графистов славянских и православных народов. Ввели в состав президиума новых коллег: от Грузии вице-президентом МОК СПН стал Реваз Чхеидзе, от Польши — Барбара Брыльска и Малгожата Потоцкая. Съезд принял решение о создании Российского национального киноцентра.

Каждый день различные делегации разъезжались во все концы Тамбов­ского края. Радушие, гостеприимство, цветы, слезы и слова благодарности зрителей, которым “Золотой Витязь” возвращал веру и надежду на нравст­венное возрождение кинематографа. За 10 фестивальных дней состоялось более 50 встреч с более чем 100 000 зрителей. А если прибавить полтора миллиона телезрителей Тамбовщины, то получится абсолютный зрительский рекорд “Витязя” за всё десятилетие его существования.

Ещё при проведении “Эха “Витязя” в Тамбове в прошлом году руко­водство администрации, узнав о наших планах создания национальной киностудии и киноакадемии, обмолвилось о том, что готово предоставить в распоряжение “Золотого Витязя” имение Воронцовых-Дашковых в селе Новотомниково и выделить 30 000 гектар земли. Меня отвезли тогда на место, показали дворцовый комплекс, парк, предоставили возможность облететь на вертолёте предлагаемые нам 30 000 гектар земли. Заворожённый красотою, смотрел я на леса, поля, озёра, извивы реки в солнечном сиянии... Здесь можно строить киностудию, снимать фильмы для нашего народа, воспитывать кадры и возрождать национальный кинематограф. В день закрытия кинофорума мы с губернатором Олегом Ивановичем Бетиным подписали договор о создании в селе Новотомниково инфраструктуры Российского национального кино­центра. Мэры четырёх городов Тамбовской области объявили общественности о готовности предоставить “Золотому Витязю” свои кинотеатры.

Значит, пришло время “Золотому Витязю” начинать прокатную дея­тельность.

Вернувшись в Москву, я пришёл с просьбой поддержать наше начинание к заместителю председателя правительства России В. И. Матвиенко, к пред­седателю Госдумы Г. Н. Селезнёву, полпреду президента Г. С. Полтавченко. Все они выразили одобрение и готовность поддержать...

Спустя несколько месяцев О. И. Бетин навестил меня в Москве и сказал, что получил отписку министра культуры М. Швыдкого — Минкульт, мол, и без того оказывает поддержку “Золотому Витязю”. Олег Иванович сказал, что этого следовало ожидать, не надо расстраиваться, нужно действовать потихо­нечку, поэтапно...

Самое трогательное в этой нашей встрече было то, что Олег Иванович неожи­данно сказал мне:

— А помните, как мы с вами шли по улице после закрытия фестиваля из зала филармонии в администрацию и группа юношей и девушек благодарили нас за устроенный праздник?

Уста его говорили от избытка сердца, в глазах его я увидел слёзы. Слёзы в глазах крепкого русского мужика, действующего губернатора... Значит, не всё еще потеряно на Руси.

2002 год

 

О. И. Бетин посоветовал своему соседу, рязанскому губернатору Вячеславу Николаевичу Любимову, пригласить очередной “Золотой Витязь” в Рязань, и он так и поступил. Прибыв на переговоры в рязанскую администрацию, я с восторгом рассказал им о том, что прошлый тамбовский кинофорум был из всех — самым лучшим, а связанная с проведением кинофорума работа их тамбовских коллег велась на высочайшем профессиональном уровне. Рязанцы, с улыбкой выслушав меня, сказали с уверенностью: “У нас будет не хуже!”.

Понимая, что нужно расширять деятельность “Золотого Витязя” не только в России, но и за её пределами, я подал заявку на имя первого заместителя министра культуры А. А. Голутвы с предложением провести Дни российского кино и “Эхо «Золотого Витязя»” в 11 странах мира. Александр Алексеевич Голутва поддержал моё предложение. Нашим партнёром стал Росзарубеж­центр, с готовностью предоставивший для проведения всех мероприятий свои российские центры науки и культуры за рубежом.

Первой была Югославия, а точнее, Косово и Метохия, по дорогам которых мы ехали в зашторенном военном автобусе под охраной двух бэтээров и 23 итальянских солдат. Потом последовали Болгария, Польша, Китай, Финляндия. В своей поездке мы показали 35 лучших российских фильмов: 15 художественных и 20 документальных. Их увидело около 150 000 000 теле­зрителей. Были открыты российские киноклубы “Золотого Витязя” в косовской Митровице, Плевне, Кракове, Пекине, Хельсинки, Брно и Праге, всюду подарены десятки видеокассет для начала работы. Наши программы, озаглавленные “Возрождение российского кино”, неизменно удивляли зрителей своим разнообразием, высоким художественным уровнем и нравственностью содержания, пробуждали интерес и доверие к России в этих странах. Не последнюю роль играло и то, что моё имя было хорошо известно зрителям по фильмам Андрея Тарковского, почитаемого в мире режиссёром № 1... Но внезапно, когда готовились очередные поездки в Чехию и Южную Америку, новый заместитель министра культуры К. В. Молчанов распорядился прекратить поддержку этой программы. Я не имел чести знать нового зам­министра и решил познакомиться с ним лично, посмотреть в глаза чиновника, столь спокойно отказывающегося от международной кинематографической программы, серьезно повышающей имидж России за рубежом... Он отказался меня принять. Я навёл справки. Выяснилось, что это весьма молодой человек, перешедший на новое место из администрации президента. Стали ясны и эстетические привязанности нового замминистра: запретив поддержку международной программы “Золотого Витязя”, он решительно поддержал программу “кинематографиста”-шоумена Стаса Намина.

Впрочем, это облегчало мою жизнь: мотаться по миру и альтруистически поднимать кинематографический престиж России довольно утомительно, мне же не 20 лет, а 56! Если без моих трудов и моего имени Министерство культуры обойдётся — я тем более переживу. У меня и в России дел по горло.

В начале 2002 года Святейший Патриарх удовлетворил моё представление о награждении девятнадцати сотрудников киностудии “Отечество”, внесших особый вклад в создание русского православного документального кинемато­графа, высшими наградами Русской православной церкви. Вручение состоялось в величественном трапезном зале храма Христа Спасителя.

Вновь, как и прежде, самый тяжёлый этап нашей жизни и подготовки к “Золотому Витязю” наступил сразу же по окончании тамбовского “Витязя” и продлился до апреля 2002 года, когда, за месяц до открытия кинофорума, начали поступать бюджетные средства. Так тяжело не было даже в годы “ельцинского режима”: 8 месяцев и я, и все мои сотрудники жили без зарплаты, побив все прежние рекорды выживания.

Первым, кто пришёл нам на помощь, был председатель телерадио­вещательной организации Союза Белоруссии и России Валентин Валентинович Лазуткин. Много добрых слов я слышал о нём от моего старого друга Саввелия Ямщикова, который и рекомендовал мне обратиться к этому человеку. Впервые встретившись друг с другом, мы с Валентином Валентиновичем долго говорили, словно старые друзья. Поддержка последовала незамедлительно. Благодаря этому оргкомитет “Золотого Витязя”, пусть и с большим опозда­нием, но приступил к подготовке очередного кинофорума, успев в срок.

Вновь было собрано 200 конкурсных фильмов. И гостей в Рязань из 28 стран мира приехало более 300 человек. И каталог выпустили красивый, хотя и скромнее предыдущего — двухцветный. Перед самой отправкой макета в типографию мне в руки попал отрывок из дневника моего дорогого Андрея Тарковского — слова, которые я так ожидал услышать от него. Слова о Боге, о вере, слова христианина, раба Божьего Андрея. Отмечая память и 70-летний юбилей своего Учителя и друга, я успел поместить эти слова, похожие на молитву, в наш каталог:

“Образ — это впечатление от Истины, на которую Господь позволил взглянуть нам своими слепыми глазами.

Более! Чувствую приближение Твоё, чувствую руку Твою на затылке моем, потому что хочу видеть Твой мир — каким Ты его создал, и людей Твоих, какими Ты стараешься сделать их.

Люблю Тебя, Господи, и ничего не хочу от Тебя больше.

Принимаю всё Твоё, и только тяжесть злобы моей, грехов моих, темнота низменной души моей не дают мне быть достойным рабом Твоим, Господи!

Помоги, Господи, и прости! 10 февраля 1979 года”.

Вот это и есть настоящий Андрей Тарковский, с этим он жил, грешил, творил... Именно это и есть ключ к пониманию сути его страстной души и его великих фильмов.

Замечательно писал о своем друге Андрее и Савва Ямщиков, которому я обязан ролью литейщика колоколов Бориски в “Андрее Рублёве”. Именно Савва, консультант фильма, уговорил Андрея попробовать меня на нее. Сегодня с ним, нашим выдающимся искусствоведом, реставратором-подвижником древнерусской живописи, произошло чудо: после десятилетнего недуга и домашнего затвора он возродился, стремительно вернулся в активную жизнь. В Рязань он приехал на один только день, на церемонию открытия “Золотого Витязя”, и успел за это время несколько раз блистательно выступить на площади и на пресс-конференции, дал десяток интервью и метеором умчался в Москву, обещая приехать на церемонию закрытия, и — приехал...

Подлинным героем одиннадцатого МКФ “Золотой Витязь” стал выдаю­щийся грузинский кинорежиссёр, бессменный директор легендарной кино­студии “Грузия-фильм” Реваз Давидович Чхеидзе. Именно он, создатель великого фильма “Отец солдата”, был в этом году председателем жюри художественных фильмов и был удостоен золотой медали С. Ф. Бондарчука “За выдающийся вклад в кинематограф”. Кроме того, именно он получил “Золотой Витязь” за лучший сценарий.

По единодушному решению руководителей всех пяти международных жюри, Гран-при был присуждён нашему прошлогоднему лауреату, ученику С. Ф. Бондарчука Сергею Роженцеву за телевизионный фильм “Миротворцы”, трагическую фреску на тему чеченской войны.

И вновь, как и в прошлом году в Тамбовском крае, наши встречи в Рязани и Рязанской области посетили около 100 000 зрителей.

 

 

Спустя восемь лет после моего первого обращения к мэру Москвы Ю. М. Лужкову с просьбой о предоставлении помещения для создания на его основе Нацио­нального киноцентра “Золотой Витязь”, управление культуры столицы предложило мне стать директором кинотеатра “Эльбрус”. Делая мне это предложение, чиновник предупредил, что второго подобного случая я могу не дождаться. Я не стал раздумывать — согласился и 1 апреля 2002 года вступил в должность директора кинотеатра “Эльбрус”.

Правда, кинотеатр этот город предоставил мне без киноэкрана, кино­проек­торов, без звука, без света... и в придачу — с большими долгами и замороженным счётом, да еще с арендатором, оккупировавшим фойе сроком на 9 лет и немедленно объявившим мне войну.

28 июня 2002 года я устроил первое мероприятие в поддержку создания Нацио­нального киноцентра “Золотой Витязь”. Июнь, пятница, жаркий вечер... Я ожидал, что из 1200 мест зрительного зала едва ли будет занята треть... Зал был полон. У входа зрителей встречал оркестр ВМФ, а музыка была слышна еще за несколько кварталов от кинотеатра, на сцене весь вечер играл еще один замечательный оркестр под руководством А. И. Полетаева. Зрительный зал не раз взрывался аплодисментами, приветствуя выступления Е. С. Матвеева, И. К. Скобцевой, А. Я. Михайлова, С. К. Шакурова, B. C. Золо­тухина, И. М. Лиепы, Бисера Кирова. Благословение Святейшего Патриарха Алексия нам привёз и зачитал Высокопреосвященнейший Митрополит Солнечногорский Сергий.

Признаться, этот вечер по своему творческому уровню и духовному подъёму не уступал торжественным церемониям “Золотого Витязя”.

Вслед за ним я провёл вечера, посвящённые Косово и чеченской проблеме. В день гибели М. Ю. Лермонтова состоялся вечер “Тайна гибели пророка России” с показом фильма “Лермонтов”. У нас уже появились постоянные зрители, приезжающие на все наши мероприятия не только с разных концов Москвы, но и из области. И всё же я вынужден был временно остановить процесс показа фильмов, поскольку на каждый просмотр приходилось арендовать видео- и аудиоаппаратуру, а средств на оплату техники не хватало. Городские власти помощи не обещали, советуя спасаться самостоятельно. Кроме того, на первый же вечер из цикла “Возвращение на Родину”, проводимый в нашем кинотеатре замечательной певицей Линой Мкртчан, нагрянул налоговый инспектор и арестовал всю нашу выручку в счёт погашения долгов прежнего руководства кинотеатра. Я сообщил об этом зрителям, что вызвало праведное негодование, а Лина Мкртчан обратилась к зрителям с предложением пожертвовать на возрождение киноцентра “Золотой Витязь”, и, кажется, весь зал ринулся к сцене со своими пожертвованиями. В моей жизни это было первое жертвенное волеизъявление зрителей в помощь “Золотому Витязю”, ведь никогда раньше я не обращался к людям с подобной просьбой. А теперь стоял на сцене, смотрел на людей, охваченных искренним желанием помочь “Золотому Витязю” выстоять в его тяжёлой борьбе за существование, и слезы подступали к горлу от избытка чувств и радости осознания, что не всё потеряно в России, раз случаются еще такие мгновения.

А потом посыпались предложения из разных городов России с просьбой провести у них “Эхо «Золотого Витязя»”. Мы посетили Магадан, Иркутск, Петропавловск-Камчатский, не забывали и о Подмосковье, начав с Александ­рова. Мэр Иркутска В. В. Якубовский подтвердил своё намерение отдать один из кинотеатров Иркутска под программу “Экран «Золотого Витязя»”, руково­дители кинопроката Иркутской области сообщили, что готовы ориенти­ровать под кинопоток “Золотого Витязя” все 370 оставшихся в их распоряжении киноустановок. Учитывая аналогичные намерения администрации Тамбовской и Рязанской областей, а также намерение министра культуры Белоруссии предоставить под нашу программу один из лучших кинотеатров Минска, мы решили, что настала пора для “Золотого Витязя” заняться профессио­нальной прокатной деятельностью, попытаться создать в России систему альтернатив­ного кинопроката.

14 сентября учредили прокатную организацию “Золотой Витязь”. Я впервые выступил перед российскими кинопрокатчиками. Говорил о том, что для меня кино и рынок — вещи несовместные, о том, что, посещая в последние “перестроечные” годы различные города России и видя повсюду на экранах кинотеатров засилье низкопробного американского кино, я задавал вопрос директорам этих кинотеатров: “Почему вы показываете всё это безобразие? Разве у вас нет детей? Ведь вы калечите их души!” И везде я получал один и тот же ответ: “У нас есть дети, и мы их должны кормить. Поэтому мы вынуждены показывать это”. Я привёл собравшимся слова, крик 18-летней девушки Оли, письмо которой я прочитал в одной из московских газет. Девушка умирает от СПИДа. Она бросает слова проклятия нам, взрослым людям: отцам и матерям, бабушкам и дедушкам... всем, кто худо-бедно прожил свою жизнь, но допустил, не смог остановить приход на экраны и в жизнь нашей молодежи всего этого бесовства, безобразия, грязи, патологии. Я привёл собравшимся евангельское предупреждение: “Невозможно не прийти в мир соблазнам. Они должны прийти. Но горе тому человеку, через которого соблазн приходит”.

Все это повторил и на коллегии Министерства культуры, куда был впервые приглашён на обсуждение вопроса о фестивальном движении в России. Обращаясь к М. Е. Швыдкому, я сказал: “Не выдавливайте кинематограф в акционирование и приватизацию. Пусть президентом России уже подписан указ, пусть процесс пошел. Но не всё можно отдавать в частные руки. Атомную бомбу — нельзя, энергетику — нельзя, экран — тоже нельзя. Потому что это — духовно-стратегическое оружие государства”.

Не знаю, как прозвучал “глас вопиющего в пустыне”... Да и что могу я один, когда все вокруг или молчат, или поддерживают курс министра на приватизацию российской киноиндустрии...

 

12 августа меня приняла вице-премьер Москвы Л. И. Швецова. Я принёс ей два письма — с предложением совместного проведении XII МКФ “Золотой Витязь” в Москве и о реконструкции кинотеатра “Эльбрус” с дальнейшим преобразованием его в Национальный киноцентр “Золотой Витязь”. Людмила Ивановна была любезна, показала интерьеры мэрии, обещала постараться помочь. В конце ноября пришло письмо из аппарата мэрии с отказом в финансировании предстоящего кинофорума. В эти же дни я впервые в жизни загремел в больницу с почечной коликой. Причиной почечных болезней, говорят психологи, является чрезмерное волнение или страх за дело. Неудивителен поэтому мой недуг: 16 последних лет приходится сражаться и бесконечно переживать то за опального “Лермонтова”, то за непокорного “Витязя”. Болезнь я с Божьей помощью одолел, но тут пришел новый отказ из Управления делами президента РФ — в ответ на просьбу о проведении церемоний открытия и закрытия в Кремлёвском Дворце. В полученном письме сообщалось, что моя просьба “рассмотрена в установленном порядке. Принято решение о нецелесообразности рассмотрения в настоящее время вопроса о предоставлении Кремлёвского Дворца для проведения данных мероприятий”. Вот так, люди русские, вот так, славяне: не хотят видеть вас в русском Кремле завладевшие административными креслами временщики-иуды. Еврейскую хануку в Кремле проводить “целесообразно”. Расшатывать стены Кремля и России рок-шабашами, гомосексуальными шоу и коленцами “мадам Брошкиной” — можно, а Всеславянский кинофорум, служащий под покровительством Святейшего Патриарха духовному спасению народа, пускать сюда — “нецелесообразно”!

Целый год готовили мы “Эхо “Золотого Витязя” в Петропавловске-Камчатском, куда по приглашению губернатора и епископа Петропавловского и Камчатского Игнатия я прибыл вместе с моими друзьями, народными артистами России Николаем Олялиным, Аристархом Ливановым, Дмитрием Золотухиным и Татьяной Петровой. Цель нашего приезда — поддержка строительства в Петропавловске кафедрального собора. Мы привезли с собой пять художественных и десять документальных фильмов, показывали их в трёх уцелевших кинотеатрах Камчатки. Кроме того, все артисты выступили в двухдневном телерадиомарафоне, трансли­ровавшемся по двум телеканалам. Два дня в течение пяти часов на каждом канале я был ведущим этого марафона, был свидетелем происхо­дящего на наших глазах чуда. Организаторы опасались, что зрители, звонящие в прямой эфир, будут жаловаться на лишенные отопления дома, на задержку зарплаты... Ни один позвонивший не коснулся подобных проблем! Многие не скрывали слез волнения и благодарили нас, говорили, что на протяжении двух дней они слушают выступления артистов, епископа Игнатия, простых людей, смотрят фильмы, которые привёз “Золотой Витязь”, и не хотят переключаться на другие каналы, сочащиеся пошлостью и грязью. По предварительным подсчётам, за несколько дней на строительство храма было перечислено более двух миллионов рублей. В эти дни далёкий обезлюдевший восточный рубеж нашей Родины показал пример истинно духовного телеэфира, после которого не захочется смотреть телевидение американофилов, сатириков, “Брошкиной” и Моисеева...

 

22 декабря 2002 года губернатор Калужской области А. Д. Артамонов принял решение проводить XII МКФ “Золотой Витязь” в Калуге.

Каждый очередной “Золотой Витязь” прописывается по новому адресу с помощью нового энтузиаста. На сей раз им стал первый заместитель директора департамента культуры и искусства правительства Калужской области П. И. Зюсь­ков. Он, по промыслу Божьему, был одним из зрителей на церемонии открытия IX “Витязя” в Кремлёвском Дворце и загорелся с тех пор идеей приглашения Всеславянского кинофорума в Калугу. Приехав гостем кинофорума от Калужской администрации в Рязань, позже он информировал Анатолия Дмитриевича Артамонова о фестивале, а мне рекомендовал безотлагательно встретиться с архиепископом Калужским Климентом. Владыка сразу же принял меня и благословил на проведение “Золотого Витязя” в Калуге. В тот же вечер, встретившись с губернатором, Владыка Климент поддержал идею проведения фестиваля, и уже спусти два дня, 20 января 2002 года, я был приглашён в Калугу на встречу с А. Д. Артамоновым. Всё, как обычно, произошло в послед­ний день перед вскрытием конкурсных конвертов в Минкульте, где я должен был объявить нашего главного соучредителя.

С Н. Н. Майданской, нашим новым директором, мы провели в Калуге шесть рабочих часов: посовещались с П. И. Зюськовым в управлении культуры, оговорили главные вопросы, встретились с губернатором Анатолием Дмитрие­вичем Артамоновым, в деловом ритме проглядели 10-минутную запись о предыдущих “Золотых Витязях”, обсудили финансовые и технические вопросы. Анатолий Дмитриевич дал команду проводить кинофорум, и мы простились.

Пришла наконец пора, когда мне уже не нужно долго рассказывать и убеждать. Одиннадцать лет мы работали на “Золотой Витязь”, теперь “Золотой Витязь” сам работает на себя...

(обратно)

Виктор Потанин • Учитель наш — язык! (Наш современник N9 2003)

Виктор ПОТАНИН

УЧИТЕЛЬ НАШ — ЯЗЫК!

 

О нашем великом и могучем языке сказано много, написано еще больше. Мне же хочется сейчас вспомнить слова Проспера Мериме. Великий француз однажды так выразился о русском языке: “Это прекраснейший из всех европейских языков, не исключая и греческого”. И тут же добавил, что язык этот “необыкновенно хорошо приспособлен к поэзии”. И для этого есть много причин. А главная причина все же в том, что “педанты не успели ввести в него (в язык. — В. П. ) свои правила и свои фантазии”. Слова эти не нуждаются в комментариях, хотя комментаторов нынче хоть пруд пруди. Даже наша Государственная Дума сказала свое веское слово и приняла Закон “О русском языке”. Но все законопроекты, принятые Госдумой, должны проходить своего рода экспертизу в Совете Федерации. Так вот, закон этот наши сенаторы отклонили и отправили его на доработку. Это случилось совсем недавно, и с тех пор в нашей печати не стихают дискуссии по проблемам русского языка. Впрочем, такие страсти кипели и раньше, наше общество давно уже тревожится за его судьбу. Еще во времена Пушкина и Гоголя передовая общественная мысль мучилась вопросом — сохранится ли живое русское слово под напором различных запретов и предписаний, выдвигаемых академической наукой. И нужен был могучий талант Пушкина, чтобы сломать все схоластические запруды, чтобы соединить живую стихию народной речи с языком литературным. При этом Пушкин никогда не забывал, что Слово — это великая тайна и разгадать эту тайну вряд ли возможно.

Да, это правда. И потому давайте повторим вслед за поэтом, что Слово — это величайшая тайна и еще — великая надежда. Ведь каждый народ надеется не затеряться в веках, потому именно в словах и в грамматических формах проявляется душа народа, которая бессмертна. Впрочем, можно сказать и по-другому — Слово запечатлевает события истории, заглядывает в будущий день, говорит о прошлом. И это — тоже правда, потому что именно в прошлом были такие моменты, когда рушились целые цивилизации, исчезали народы, оставляя после себя только десяток слов. И этой капельки потом хватало ученым, чтобы восстановить в нашем сознании те далекие эпохи. Но, к сожалению, случалось и такое, когда народы проваливались в небытие, ничего после себя не оставляя. Ни единого слова, ни единого шороха на просторах вселенной. И тогда наступало забвение… Вот почему каждый народ сохраняет свой язык, боясь любого насилия над ним. Сказать проще, любой народ по отношению к своему языку стоит на консервативных, охранительных позициях. И это происходит на уровне инстинкта. Мы как бы не думаем о языке, но при этом остаемся на страже. Это можно сравнить с дыханием. Разве замечает человек, как он дышит? Но стоит только нам простудиться, подхватить какую-нибудь инфекцию — сразу же учащается пульс, сбивается дыхание, — и вот уже мы побежали к врачу. Мне кажется, наша Госдума, принимая закон о языке, как раз и присвоила себе функцию врача и стала ставить диагнозы. Впрочем, такое рвение наших депутатов я нисколько не осуждаю. В конце концов, депутаты выполняют волю своих избирателей, а наше общество давно уже ставит очень болезненные, почти роковые вопросы. И, может быть, самый главный из них — не превратится ли наш язык в мертвый, засыхающий на корню, сохраняющийся только в письменных источниках? С этим больным вопросом смыкается и другой — почему наш язык с неистовой готовностью обслуживает массовую культуру, разрушая при этом свою грамматику, свой словарный состав и фразеологию? Приметы такого языкового оскудения становятся все более заметными в нашей разговорной речи, в газетных публикациях и даже в песнях. Да, стыдно сказать, даже в песнях. Недавно “Литературная газета” привела одиозный пример, как в одном из новогодних концертов пропелись такие книжные, почти механические слова, как “процедура”, “явление”, “обусловить”. А сколько языковых вольностей проскальзывает в различных ток-шоу, в беседах за “круглыми столами”, в прямом радиоэфире. В этом новом, как бы “современном” русском языке исчезают многообразие оттенков, стилисти-ческая наполненность и глубина нашего родного слова. Налицо болезнь, которую уже не скроешь. И потому давайте назовем эту болезнь, ведь она давно известна. Она началась и бурно распространилась в последнее десятилетие, когда наши либеральные реформы решительно покачнули Россию в сторону Запада. Толчок был настолько сильным, что началась деформация — в экономике, в нравственности, в языке. В русский язык, подчеркиваю, родной наш язык, мощным потоком хлынула иностранная лексика — названия фирм, офисов, атрибуты деловой документации, рекламы и даже бытовой жаргон. Да что говорить: изменился даже внешний вид наших городов и самой столицы. Для многих Москва перестала быть русским городом: там повсюду рекламные щиты с латинскими буквами, повсюду вывески на чужих наречиях. С такими картинками давно уже смирилась московская мэрия, понемногу привыкают к этому и сами москвичи. Но только почему? Неужели некому заступиться за наши традиции, за нашу тысячелетнюю историю? Думаю, ответить на такие вопросы однозначно нельзя. Правда, один из ответов все же напрашивается. Он как бы витает в воздухе. Так вот: давно замечено, что во власть чаще всего попадают или сильные, или мудрые, но в последние годы попадают и богатые. И вoт эти самые богатые, как правило, далеки от нашей культуры, от наших православных традиций. Далеки потому, что рыночную экономику они считают началом всех начал, главной целью общества, а в конце этой цели, естественно, возвышается доллар, приносящий обогащение. А раз так, то следует распахнуть все двери, открыть любые щелки для новых слов и обозначений, которые обслуживают доллар. А если кто-то против — то он ретроград и консерватор. И вместо галош он хочет напялить на ноги те самые мокроступы. И так постепенно чисто лингвистические споры перерастают в политические. Именно в этом состоит момент истины, а дальше уже рутина и повседневность. Ведь главное уже сделано — выиграна или почти выиграна битва за доллар. И после этого хоть трава не расти, потому что начинается полнейшая зависимость от доллара. И экономическая, и одновременно духовная, потому что одного без другого не бывает. И все же духовная зависимость пострашнее. Поэтому я и мучительно переживаю, что мой родной язык в последние годы вместил в себя такие слова, как “саммит”, “пиар”, “консенсус”, “электорат” и еще десятки подобных. Но только запретительные параграфы здесь не помогут. Помните, как один смешной человек сражался с ветряными мельницами? Здесь тот же случай. Но я думаю о другом: пройдет время, и эти слова естественным путем выпадут в осадок и исчезнут навсегда, потому что существуют их русские аналоги, которые еще постоят за себя.

Но справедливости ради следует заметить, что очень схожая ситуация в русском языке уже была. И об этом очень подробно писал наш земляк Алексей Кузьмич Югов в своей известной книге “Думы о русском слове”. С болью и горечью вспоминал писатель о тех временах, когда наш великий русский язык подобострастно уснащали “нахватанной иностранщиной”. Не могу не привести целиком всю цитату: “Не только от невежества и от претензий стоять над трудовым народом, кичиться и чваниться перед ним произошло это бедствие, поразившее сперва дворянские круги и проявившееся у одного в галломании, у другого в англомании, а у иного и в германомании…” И далее А. К. Югов с присущим ему мужеством продолжает: “Давно уже пришло время открыто признать вредным для культуры народа противоестественный обычай: чуть что — сейчас же хватать иностранное обозначение для любого отечественного изобретения, открытия, установки… Да и наконец пора подумать о том, не наносит ли это ущерб достоинству русского народа, его духовномуздоровью и самосознанию! Думать об этом надо, ибо на нас лежит ответственность и перед будущими поколениями за великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!..” Трудно что-либо добавить к этим словам. Разве только то, что такую же точно позицию занимал отец и наставник русской лингвистики Владимир Даль. Правда, сам он постоянно подчеркивал, что он совсем не учитель и не наставник, а только ученик, собиравший всю жизнь по крупице то, что слышал от учителя своего — живого русского языка. Борясь против искажения русской речи наплывом переводной книжности, иностранщины, Владимир Даль предупреждал, что разрыв между литературным языком и живым языком народа постоянно возрастает. И это тревожно. А потому нужно стремиться к тому, чтобы литература постоянно вбирала в себя живую народную речь, ведь “наши местные говоры — законные дети русского языка и образованы правильнее, вернее и краше, чем наш письменный жаргон”. Аналогичные суждения высказывал и друг Владимира Даля великий Пушкин. Всю свою жизнь поэт ратовал за воссоединение “просторечия” с языком литературным…

А теперь давайте вновь вернемся в сегодняшний день. Свою статью мы начали с упоминания очень знакового закона, принятого недавно Государственной Думой. Закон называется очень просто и внятно — “О русском языке”. И все же закон вызвал много разных дискуссий. Споры вызвали наиболее острые положения данного документа, в частности — об ограничении хождения в языке иностранных слов при наличии русских аналогов и о запрещении употребления в публичной речи ненормативной лексики. Так вот: по первой проблеме, надеюсь, мы высказались вполне определенно и конкретно. Труднее делать прогнозы насчет ненормативной лексики. Она и так у нас как бы запрещена обществом: не станет же образованный человек публично ругаться матом или прибегать к нецензурщине. И все же вопрос о ненормативной лексике нельзя сводить только к бытовому анекдоту. Ведь часто такая как бы ненормальная лексика рождается в ненормальных условиях. Давайте вспомним войну. Наши люди тогда были вырваны из своего естественного состояния — они вдруг оказались в окопах, под пулями и снарядами. Добавьте к этому голод и холод, гибель близких... Об этом удивительно правдиво рассказал писатель Виктор Астафьев в своих повестях и романах. Рассказал неповторимым астафьевским слогом, способным то восхищать, а то и обескураживать.

Да, у этого пронзительного языка много горячих поклонников, но не меньше и оппонентов. Они-то и упрекают писателя в пристрастии к ненормативной лексике, к диалектному слову. В широкой печати появился ряд публикаций, где критики Виктора Астафьева идут еще дальше: они обвиняют писателя в пренебрежении к своему народу и к родному языку, в забвении многих патриотических традиций. Конечно же, я не буду сейчас защищать Виктора Астафьева. И все же у меня есть что сказать оппонентам писателя. Начну с того, что его литературные герои живут и действуют в экстремальных условиях, и потому их речь похожа на осколки гранат и снарядов. А что касается диалектной стихии, то здесь Астафьев идет следом за Буниным, который считал диалектное слово праматерью литературного языка. И основой метафоры. А без метафоры любая речь станет стерильной, серенькой и потеряет свою глубину. А это страшно, потому что все пустоты мгновенно заполняются словесной требухой, среди которой будут все те же иностранные слова и разные новации. Так что же делать? Нужно слушать живой язык и учиться у него. Вспомним, как Пушкин советовал молодым писателям: “Читайте простонародные сказки… чтоб видеть свойства русского языка”. Вспомним, как еще совсем недавно Максим Горький обращался к своим современникам: “Я очень рекомендую для знакомства с русским языком читать сказки русские, былины, сборники песен, библию, классиков... Вникайте в прелесть простонародной речи, в строение фразы в песне, в псалтыре, в Песне Песней Соломона... Вникайте в творчество народное, это здорово, как свежая вода ключей горных, подземных, сладких струй. Держитесь ближе к народному языку, ищите простоты, краткости, здоровой силы...” Согласен с Горьким и наш земляк Алексей Югов, который утверждал, что только народ — наш великий языкотворец и учитель.

Как это хорошо — “только народ”!.. Но сохранится ли сам народ в эпоху наших жестоких либеральных реформ, есть ли продолжение у нашего народа? Вопрос этот отнюдь не праздный. И ответить на него однозначно нельзя. И я начну с того, что, конечно же, народ наш совершенно обескровлен губительными “реформами”, он во всем разуверился, он чувствует себя обманутым. И, как следствие, наиболее чуткая и нетерпеливая часть народа — интеллигенция — стала порой впадать в нервную депрессию, апатию. Некоторые стали просто ныть и брюзжать, пьянствовать и рвать на себе рубаху. Думаю, именно таких людей и имел в виду все тот же Виктор Астафьев, когда вдруг начал обвинять народ во многих грехах. Да, это верно: Виктор Петрович Астафьев даже на голубом экране иногда иронизировал по поводу патриотизма. Но разве не то же самое делал Лев Толстой, который невзлюбил и само слово “патриотизм”? Нашему классику явно не нравилось, что к этому святому слову примазываются разные дельцы и карьеристы, духовные проходимцы. Но вспомним другое! Во всей русской, да и в мировой литературе нет ничего более патриотического, чем “Война и мир”. Вот и в современной прозе мало найдется художественных произведений, так неистово, так последовательно защищающих русский народ, как это делает Виктор Астафьев в “Последнем поклоне” и в “Царь-рыбе”. А разве “Кража” и даже “Печальный детектив” — это не горькое и печальное повествование о том, что теряет человек, порывая с традициями своего народа?

Все произведения Виктора Астафьева написаны на чистейшем и превосходном русском языке, который задевает самые сокровенные струны нашего сердца. Таким же родниковым слогом написано и письменное завещание писателя: “Если священники сочтут достойным — отпеть в ограде моего овсянского дома. Выносить прошу меня из овсянского дома по улице пустынной, по которой ушли в последний путь все мои близкие люди. Прошу на минуту остановиться возле ворот дедушкиного и бабушкиного дома, также возле старого овсянского кладбища, где похоронены мои мама, бабушка, дедушка, дядя и тетя. Если читателям и почитателям захочется проводить поминки, то, пожалуйста, не пейте вина, не говорите громких речей, а лучше помолитесь. На кладбище часто не ходите, не топчите наших могил, как можно реже беспокойте нас с Ириной (дочь писателя. — В. П. ) Ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-нибудь переименовывать, особенно родное село. Пусть имя мое живет в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей. Желаю всем вам лучшей доли, ради этого и жили, и работали, и страдали. Храни вас всех, Господи”. Проникно-венные христианские слова. И произнести их мог только сын своего народа, по-настоящему большой писатель, исповедующий могучий и беспредельно богатый русский язык.

Да, беспредельно богатый, глубинный! И богатств этих хватит еще на многие века, если нам удастся отвести от нашего языка любые скоропалительные реформы и нововведения, любое механическое вторжение в живую плоть родного слова. Кто-то скажет, что все это чувства, эмоции. Конечно! Но это потому, что для меня мой родной язык — как мои родители, как отец и мать. А с ними разве можно без чувств? И все же порой чувства мешают. Иногда хочется успокоиться, отвлечься от всех споров, а потом медленно, очень медленно задуматься и задать себе вопрос — какие же все-таки процессы происходят в сегодняшнем языкознании? А ведь они действительно происходят — язык живет, меняется и пульсирует, потому что волнуется общественная жизнь. Конечно же, я не ученый-лингвист и мои наблюдения над этими процессами будут чисто внешними, взятыми из моего литературного опыта. Правда, опыт свой литература всегда берет из жизни, а жизнь нынче во многом суровая, даже печальная. Думается, такие же печали коснулись и нашего языка. Мне даже кажется, что интерес к русскому языку нынче убывает, по крайней мере,убавляется. Эти процессы начались еще в девяностые годы, когда стала разрушаться наша экономика, когда страна перестала быть великой державой. Именно в эти годы судьба забросила меня в университет Вирджинии, где я провел маленькое социологическое исследование. В большой студенческой аудитории собралось около двухсот человек, и я обратился к ним с простейшим вопросом — кто из вас изучает русский язык? Поднялось только три руки, но одна рука вскоре стыдливо опустилась. Признаться, я ждал другого. И тогда студенты мне разъяснили: Россия нынче стала бедной, ее экономика вялая, разрушенная, и потому торговать с нею еще долго не придется. Другое дело — Германия и Япония! Потому они дружно учат немецкий и японский языки. Конечно, я молча проглотил обиду. Кто-то скажет мне: но это же Америка, она же за океаном. А вот возьмите очень близкую к нам страну — Финляндию. Хорошо, принимаю вызов. Правда, оговорюсь еще раз, что мои наблюдения чисто внешние, сиюминутные. Но вначале соглашусь с тем, что Финляндия — самый близкий сосед России. Однажды она чуть не стала нашей союзной республикой. Так вот: в этой стране мне тоже пришлось побывать вместе с делегацией Союза писателей. На финский язык даже была переведена одна из моих повестей. И что же: я убедился, что русский язык в этой стране изучают очень немногие. Зато финская молодежь очень активно учит английский, немецкий. Причина та же — Россия нынче в экономическом отношении малопривлекательная страна. Ведь от былого могущества не сталось и следа, зато Германия!..

А теперь опять о процессах, точнее, о явлениях. Да, мне кажется, что это уже стало явлением, и называется такое очень просто — безграмотностью нашего населения. Говорить об этом тяжело, но не говорить преступно. Ведь еще немного, и беду эту вряд ли можно будет поправить. Думаю, быть абсолютно безграмотным — так же страшно, как быть наркоманом или алкоголиком. И потому нужно лечить как первых, так и вторых, и третьих. Лечение будет, конечно, трудным, болезнь зашла далеко. Да что говорить! Даже наши депутаты-думцы, по сообщениям печати, не могут осилить самого простенького диктанта. Даже студенты-филологи делают по тридцать ошибок на трех страничках, если пишут на слух. Явление это с каждым годом углубляется, и подпитывают его наши СМИ, Интернет, но особенно — безграмотная реклама. Кто-то спросит меня с обидой в голосе — так что же, снова вводить ликбезы? Думаю, такой вопрос предполагает очень длинный ответ — это тема для отдельного разговора. Скажу только с полной ответственностью, что в такой тяжелейшей ситуации помочь должны государство и, конечно же, школа. А школе, думаю, помогут хорошие, настоящие книги, то есть писатели. Но не те писатели-говоруны, которые с завидным постоянством смешат нас с телевизионного экрана, методично и целенаправленно высмеивая нашу отечественную историю и национальный характер. Таких писателей можно смело относить к шоуменам. Они давно уже кем-то куплены за тридцать сребреников, проще говоря, приватизированы. Так что с ними все ясно. Но все же хочется на эту тему высказаться чуть-чуть поподробнее.

Для меня давно уже все писатели делятся на две категории: первых я читаю, покупаю их книги и даже портреты, вторые — мне любопытны, читаю рецензии на их произведения, реже сами тексты. Продолжая дальше свои откровенности, хочу признаться в своей неизбывной любви к Валентину Распутину и Василию Белову, Александру Солженицыну и Евгению Носову, к Юрию Казакову и Сергею Залыгину, к Виктору Лихоносову и Виктору Астафьеву... Все эти писатели создали яркую, немеркнущую отечественную прозу, все они являются писателями-языкотворцами, борцами за народность современного литературного языка. Именно о таких писателях сказал как-то Чехов в письме к Суворину: “Писатели, которых мы называем вечными и просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий весьма важный признак: они куда-то идут и вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая недаром приходила и тревожила воображение… Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас”. Здесь каждое слово — правда. Произведения таких “вечных” писателей, конечно же, помогут нашей школе защитить детскую душу от всего тупого и низкопробного, помогут и выставить прочные заслоны разрушителям нашего родного русского языка. И вот сейчас предчувствую возражение — почему вы, мол, советуете читать только Распутина и Астафьева… ведь у нас писателей — добрый легион. Теперь даже есть писатели, которые названы критикой новыми, сверхсовременными. Согласен, есть такие писатели. Именно их-то чисто арифметически я и причислил ко второй категории. Я также убежден, и в этом меня поддержат многие, что у этих писателей есть своя аура и свой язык. И в этом языке сильна мода на сниженную лексику, на разные приблатненные интонации, на показной пофигизм по отношению к правилам общества и даже правилам грамматики. При чтении таких авторов вдруг замечаешь, что перед тобой развертывается какой-то стилистический невроз, от которого действительно заболевают нервы. И все-таки среди этих новых писателей есть уже очень модные и именитые, о которых спорят и выясняют отношения такие же именитые критики. Эти споры, естественно, доходят и до нас. Недавно, к примеру, наши журналисты меня спросили: “Вспомните недавний скандал вокруг писателя Владимира Сорокина, раздутый движением “Идущие вместе”. Как вы относитесь к подобным явлениям современной прозы? Читаете ли вы Сорокина?” На все эти вопросы я очень откровенно ответил, но такие вопросы продолжаются и по сей день, потому и хочется кое-что повторить: уж очень вышел странный, скажу больше, нескладный скандал. Разные СМИ из кожи вон лезли, чтобы осветить его. И в результате — огромная реклама для самого писателя. Повторяю, никакого ущерба, но зато теперь Владимир Сорокин — элитный, престижный писатель, его теперь переведут на многие европейские языки. Сказать откровенно, такие истории меня уже утомляют. Ведь именно так, на моей памяти, раскручивали некоторых эстрадных звезд и даже кандидатов в депутаты Госдумы. И в этом я тоже вижу влияние западных технологий на наш российский менталитет: слово-то какое механическое — мен-та-ли-тет. Но ведь и у него есть тоже русский аналог. И потому я повторяю снова свою изначальную мысль: я верю, надеюсь, что пройдет время, и все эти неуклюжие заимствования — “нахватанная лексика” — самым естественным путем выпадут в осадок и забудутся навсегда, ведь наш язык — живой и самоочищающийся организм. И все же… все же зло наступает. Оно всегда активней добра, и у него всегда тысячи лиц и выражений. И потому давайте вспомним Сенеку. Как-то философ заметил, что убедительней самой красноречивой проповеди будет конкретный пример. Так вот, однажды в моем родном Утятском сельском клубе с трибуны громко и внятно было произнесено слово “электорат”. И сразу же с первых рядов докладчику было замечено, что у них с электричеством все в порядке и в клубе свет, слава Богу, не выключается. Выпалил это наш деревенский зубоскал, но я его не осуждаю. Однажды и сам я попал в смешную ситуацию. Из одного московского издательства мне позвонили и сообщили, что они хотят пролонгировать со мной договор, и спросили, согласен ли я. Я ответил, что согласен. Но положил телефонную трубку и впал в отчаяние. Что же я наделал? Может быть, я одобрил согласие на арест своей будущей книги? Или на что-то другое, такое же ужасное, нелепое. Смешно? Но так и было. Правда, помог мне тогда словарь иностранных слов, который все и объяснил.

С тех пор прошел не один год. Я обзавелся уже многими словарями. Они помогают мне разобраться с разного рода негативными явлениями в языке. Так что покупайте словари! Мне даже кажется, что сейчас наступает время словарей. Недавно из центральной прессы я узнал, что готовится большой учебный словарь “Трудности русского языка для школьников”. Такой словарь я бы всячески приветствовал. Из таких же газетных сообщений мне стало известно, что недавно появился новый “Орфографический словарь-справочник”, создается “Комплексный словарь русского языка” и т. д. Жаль только, что все наши словари очень дорогие и потому практически недоступны ни студенту, ни школьнику. Да и сами учителя по той же причине их редко держат в руках. Так что же делать? Может быть, и не нужно никаких резких телодвижений? Само время все расставит по своим местам. Ведь язык, я опять повторяюсь, — живой самоочищающийся организм и потому сам справится со своими бедами. А однажды у одного публициста я прочитал, что язык наш, как река, а раз так, то он сам может очистить себя. Справляются же реки даже с радиоактивными отходами... В другом издании было написано, что все проблемы с языком решит наша литература. Ведь именно язык литературы един и органичен. В конце концов, ведь именно литература стремится выработать язык всем понятный и всюду признанный. Сознаюсь, такие высказывания меня очень сильно греют и даже вдохновляют. Вот на этом бы и поставить точку в нашей статье… Однако жизнь часто не оставляла камня на камне от многих надежд. Начнем с того, что преподавание литературы в нынешней школе пущено на самотек. Уроки литературы потеряли свою былую престижность, на эти уроки порой не хватает учебных часов, обделены они и административным вниманием. И как результат, нынешние школьники катастрофически мало читают. Презрение к книге и родной речи культивирует и Центральное телевидение. Впрочем, это уже стало общим местом. Бывая часто в учительской среде, я вижу, что эти люди просто отчаялись в своем желании хоть что-то изменить на телевизионном экране. Создается впечатление, что российское телевидение пригвоздило нас навеки смотреть насквозь безнравственные фильмы, общаться с бандитами и проститутками, с ворами и наркоманами. А если по ТВ преподносится русская классика и русская история, то в таком ироничном и истерзанном виде, что хочется разрыдаться. Но слезы здесь не помогут. Нужно выключать телевизор. Многие так и делают, но только не дети и не школьники. Телевизор для них — слишком дорогая игрушка, и они не хотят расставаться с ним ни на минуту.

И  все же я оптимист. Думаю, что наш язык выдержит все перегрузки. Нам же нужно помогать ему сохраняться. И в помощь следует призвать все наши вековые традиции, нашу христианскую сущность. И хорошо бы обо всех наших лингвистических бедах говорить в широкой печати. Вот и эта статья — тоже попытка высказаться по самым острым проблемам. К сожалению, эти проблемы не убывают, а прибавляются. И наше общество по-прежнему серьезно озабочено судьбами родного русского языка. Потому хочется, чтобы об этом чаще говорили не только писатели и журналисты, но и учителя, и ученые, и правоведы. И хорошо бы сам Закон “О русском языке”, который мучительно долго ходит по коридорам Госдумы и Совета Федерации, тоже сделать максимально прозрачным и доступным для каждого россиянина. Ведь, в конце концов, от этого закона зависит — оставаться России могучей и суверенной или следует потихоньку примерять на себя колониальный халатик.

 

 

 

(обратно)

Дмитрий Черный • Молодежь: направо или налево? (Наш современник N9 2003)

Дмитрий ЧЕРНЫЙ

Молодежь: направо или налево?

(О молодежных организациях России)

 

С началом военной операции в Ираке стала совершенно очевидной провинциальность российского общественного мнения. При том что более 90% россиян не поддерживали агрессоров, выразить свой протест у посольства США в столице РФ смогли лишь сотни, в основном немолодые люди. А с посольства заблаговременно сняли американский флаг — от протестующей толпы даже наши стражи порядка ожидали большего гнева. Может, вспоминали милиционеры, как летел град чернильниц в эти стены, когда США атаковали Кубу, или выстрел из гранатомета, когда Белград бомбили? В то же время даже в странах-агрессорах — США, Великобритании, Испании — ежедневно протестовали тысячи и миллионы. Попадали за решетку, вылетали с работы за свой протест.

Однако на нашем местечковом ТВ, с небывалым вдохновением демонстрировавшем кровавые американские фильмы в дни агрессии, все же мелькнули молодые ребята, сжигающие звездно-полосатый флаг. Кто эти смельчаки, и что вообще думает сегодня молодежь? С какими мыслями служат в армии, учатся в старых советских и новых коммерческих институтах, кричат на митингах левой и правой оппозиции те, кому завтра в России жить? Организуется ли молодое поколение по идейным соображениям, или только пресловутое “Клинское” — этот “жезл демократии” — является главным средством молодежной идентификации и объединения? И какой сегодня, в период явного дефицита патриотизма, видят и мыслят молодые люди свою Родину?

Если судить по прессе, создается впечатление, что в стране живут только “правильные”, неполитизированные рекруты организации “Идущие вместе”, у которых “все путём”, или буйные “хулиганс”, футбольные фанаты, часто вбирающие в свои группировки представителей скинхедов. Засветились и леворадикалы, партийную принадлежность которых установить сложно. Зато внешний их облик уже давно сформирован (часто во время акций-демонстраций за такой вид без объяснения арестовывают в метро): майка или нашивка Че Гевары на “джинсовке” или “косухе”, серпасто-молоткастая бандана (косынка) на голове, камуфляжные брюки и неотъемлемые “гриндера”. Как раз такого вида ребята и жгли американский флаг. В Москве и регионах действуют несколько радикальных молодежных организаций, к которым могут принадлежать такие товарищи.

Молодежные организации и самоорганизации часто не имеют водораздела: перетекая друг в друга, правые левеют, и наоборот. Все это происходит вследствие все той же идеологической дистрофии, которой поражено молодое поколение “россиян”. Отличать направленность протестных движений или же объединяться под общими лозунгами (например: “Даешь студентам бесплатный проезд!”) молодые люди в массе пока не научились. Большинство российской молодежи сегодня вообще находится вне партий и мыслит свое будущее вне политики. Эта проблема двусторонняя — самих представителей поколения “next”, плывущих по течению, ничего хорошего их родине не сулящему, и политических организаций, не освоивших молодежный язык и стиль. Однако последние события в мире указывают на то, что в скором времени все “россияне”, и молодые в особенности, будут вовлечены в политическую практику будней.

Так все же, что это за организации, пока что собирающие под свои знамена лишь самое, модно говоря, “пассионарное”, то есть беспокойное, непримиримое меньшинство российской молодежи? И смогут ли они в дальнейшем стать фундаментальными течениями, векторами для борьбы молодежи за мировую молодость? Хотелось бы рассмотреть весь спектр таких организаций, учитывая заодно и меру их политизированности — начиная с право- и заканчивая леворадикалами.

 

Поколение “next” — пароль “следующих”

 

О них можно не говорить ничего или говорить очень много. Так как они — большинство. Это и школьники, пьющие американскую газировку и выводящие латиницей замысловатые каракули, катающиеся на роликах и скейт-бордах подростки, и пьющие пиво студенты, а также девчата и юноши, не щадя телес содрогающиеся на ночных дискотеках: в общем, это все “нармальна” проводящие время молодые люди. Вспомним, что сам термин “поколение next” был введен компанией Пепси-колы: для того чтобы сделать напиток знаком определенного стиля жизни. Персона из “поколения следующих” и есть, образно говоря, вочеловечившийся итог краха всей советской цивилизации: подросток, смакующий заморский напиток на руинах своей Родины. Встряска начала 90-х научила его сторониться политики и искать выживания в одиночку. “Разделяя, властвуй” — велит капитал. Вот вам образ этого поколения: не знаю уж как там пресловутый “совок”, но вот крепкий советский веник или даже метлу, которая когда-то по молодости своей хорошо мела и выметала за пределы Родины ее врагов, сегодня разделили на отдельные прутики, которые легко вплетаются в новую систему или ломаются. “Поколение следующих”, самых сильных из них, таким образом, логично вплетается в “поколение менеджеров”. Менеджеров по продаже Родины. (Как иначе, например, назвать двух “новорусских” господ, как-то раз остановивших Василия Семеновича Ланового в его родном Староконюшенном переулке словами: “А знаете, товарищ Лановой, ведь есть и такая профессия — продавать свою Родину!”?) Можно ли точнее охарактеризовать мировоззрение, порожденное у нас реставрацией капитализма?

 

Hooligans (Футбольные фанаты)

 

О том, что футбольные фанаты — хорошие бойцы, известно всем и давно. Способность спортивных состязаний собирать вокруг себя молодую буйную энергию в буржуазном обществе вряд ли недооценивается. “Уж лучше пусть бьют друг друга за победы или проигрыши своих команд, чем начнут думать о политике”, — так, вероятно, рассуждают власть предержащие. Но заметим, что ребят собирает не только и не столько само спортивное действо, сколько идея. Да, именно идея: “поддержать своих”, “Россия, вперед!”. Не забудем, что погром, случившийся летом на Манежной площади, был вызван проигрышем нашей сборной по футболу. И иномарки буржуа, витрины бутиков пострадали оттого, что взрывоопасной массе российских ребят впервые так остро было “за Державу обидно”. Правда, обида эта выплеснулась мгновенно и не заставила задуматься молодых дебоширов о причинах других поражений Державы своей бывшей — исторических. Масса “хулиганс” тогда клокотала в том числе и со скинхедами: под триколорами виднелись вскинутые руки. Внешний вид “хулиганс” зачастую совпадает со скинхедовским.

 

 

Nazi skins (Скины-нацисты)

 

Как ни странно сегодня это услышать, скинхеды появились на волне антивоенных и пацифистских выступлений поколения “детей цветов” в Европе конца 60-х. Первые скины увлекались восточной философией и потому избрали моду на выбритые лбы, свободные, широкие одежды. Но вскоре экзотика из движения выветрилась, и британские бритоголовые, представляя собой довольно неплохо обеспеченный слой общества (как правило, дети военных чинов и буржуа), стали применять кулаки в пабах (пивных) по поводу и без. К “золотой” сердцевине движения, наблюдая за их кулачными победами, присоединялись и “дети рабочих окраин”. Когда эйфория хиппи утихла вовсе, в середине 70-х скины перестали брататься с представителями темнокожих рас и вместе курить наркотики, но стали с “черными” драться. Так движение скинхедов приобрело расистский толк. Британские скинхеды (от которых наши и унаследовали свое название: skin — кожа, head — голова) избивали наводнивших лондонские трущобы негров — показали силу, которая у их “братьев” рабочие места отнимала. Немецкие скины вынуждены были вести себя поскромнее, так как еще не выветрился антифашистский — советский и союзнический — антисептик, отбивший хмельные пары “фатерляндии”. Однако с годами лицо бритоголового движения становилось все более отчетливо карательным. Но лишь немногие из скинхедов занимались только битьем инородных лиц. Существуя в собственной субкультуре, они совместно посещали рок-концерты конца 70-х, где исполня-лась их любимая брутальная музыка “Ой” — стилистическое ответвление панк-рока. Кстати, скины неплохо сперва относились и к панкам, но представителей хиппи всегда избивали как пацифистов, то есть идейных врагов.

Фетишистское отношение к нацистской символике, тяжелые военные ботинки, одежда, в которой легко драться, — вот до сих пор стиль скинов. Черные или зеленые скользкие куртки-“бомберы”, выброшенные “на волю” подтяжки (это от англичан, означающее: “мы — местные, из дому выбежали морды вам бить, даже одеться не успели”), белые (цвета расы) майки, завернутые почти до голеней штанины светлых джинсов — так выглядят и сегодняшние российские скины. “Носить не шмотки, а лейблы” — тоже их принцип. Они носят одежду только определенных фирм, с определенными бирками, словно воинское обмундирование, — джинсы “белых производителей” Lee, английские ботинки Grinders и пр. Стилистически они унаследовали большей частью именно эстетски-гитлеровский оттенок: эпатирующую рыночное изобилие унифицированность, униформность.

Боль от капиталистического передела нашей Родины ощущалась в России сперва именно как национальная обида, “обман кощеев”, а не как классовая трагедия — историческая утрата социалистических завоеваний. Да и искать виновного в бедствиях российских рядом, на рынке, проще, чем на Уолл-стрит. По-житейски мысля, гнев этого сегмента молодежи понятен. Картина окружающего мира меняется вовсе не в их пользу. Мафиями “национальных меньшинств” они лишены возможности хорошо зарабатывать, ходить с самыми красивыми девушками (их соседки предпочитают более богатых и шикарных парней, все той же мафией выкормленных). Кстати, именно по этой причине многие скины пополняют “коренные” криминальные группировки, пытающиеся на рынке “черных строить”.

 

Red skins (Красные скины)

 

Но и среди этих в основе правых группировок есть так называемые “красные скины” (red skins), настроенные антифашистски, — еще они называют себя “Rash” (Red Army of Sharp skins — красная армия истинных скинов). Это малые группировки, по Москве — считанные десятки человек. Они не чураются самообразования и изучения работ левых теоретиков, посещают митинги левых, поэтому ненавидят внешне на них похожих “наци-скинс”, но в битвы вступают с ними редко, по причине малочисленности. Вот в Италии, к примеру, красные скины уже прочно зарекомендовали себя как лучшие охранники порядка на массовых мероприятиях левой организации.

В России после обрушения СССР не оказалось собственного стиля сопротивления, внешних опознавательных знаков молодого человека, который причисляет себя к борцам за определенные идеалы. И поэтому стиль скинов, полученный с Запада в одном комплекте с панковским, рокерским, рэпперским и пр., так хорошо прижился среди нашей культурно обездоленной молодежи. Ну не надевать же сегодня молодому оппозиционеру буденовку или красноармейскую шинель? В ней просто неудобно будет двигаться, драться.

Об идейной подоплеке движения скинхедов. Она небогата и на нашем ландшафте исчерпывается программными лозунгами какой-нибудь национальной партии: “Россия — русским!”, “Бог, Монарх, Отечество”, “Власть — белым”, “Убей чурку!”. Идеологический лексикон скинов довольно-таки всеяден. Зато у скинов широкая почва для деятельности: принцип обобщения “наш — не наш” дает возможность скинам драться часто и по любому поводу — засучив, как у них водится, свою джинсу. Они организуются по бандитским канонам: дворами, подъездами, микрорайонами. Крупные группировки насчитывают по 3—5 десятков человек, именуют себя “фронтами”.

Сами скины любят говорить, что они вне политики. Вроде бы политика — это “там, наверху”. А они внизу проводят, тем не менее, свою национальную политику. И что скрывать, среднероссийский обыватель, который любит всякий, его не касающийся “экшн” (действие), в глубине бездонной своей души сопереживает и симпатизирует нарождающемуся движению скинов. К сожалению, приток инородцев  в Первопрестольную, то есть самые что ни на есть реалии рыночной экономики, пока что не рождает в народных массах адекватного идеологического противоядия, но, наоборот, провоцирует косвенное укрепление нового порядка: метя в “лица кавказской национальности”, скины на самом деле бьют не по голове, не по причине, а по следствию капиталистического передела Родины. Таким образом, они ни себе, ни своим “коренным” соседям по подъезду, району, городу не завоевывают рабочих мест и прочего “жизненного пространства”, а только сами попадают в тюрьмы; защищаемые же соотечественники продолжают спиваться и сбомжевываться.

Слоняясь по городам России мелкими группками, скины, тем не менее, постоянно попадают в объективы телекамер, совершая очередное преступление. “Демократическое” ТВ, похоже, отдает им свое эфирное предпочтение. И это понятно: скинхеды являют собой как раз предельную степень растерянности молодежи, факт “непреемственности” поколений — фашисты в стране, победившей фашизм. Хотя неверно это. Не в той стране, не в СССР они живут — так что, возможно, и претензии антифашистского свойства к ним излишни. “Врожденный порок” скинов в том, что все они кончают уголовщиной и пафос их “национально-освободительной борьбы в отдельно взятом микрорайоне” сводится к поножовщине, далеко не всегда с облагораживающими ее обстоятельствами — нетрезвостью нападающего и т. д. Скинхеды не стали в России чем-то “своим”, серьезным, обнадеживающим, не нашли себе идейного вожака-объединителя и вливаются своими остатками в остатки же “дедушкиных” националистических партий — в ННП, РНЕ, НДПР и пр.

 

Лимоновцы, НБП (Национал-большевистская партия)

 

Партия Эдуарда Лимонова, декларирующая национал-большевизм и прославившаяся вместе с ее отцом-основателем среди молодежных группировок как самая артистичная и радикальная — это, безусловно, яркое и самобытное явление в молодежной политической среде последнего десятилетия. Ведь партия эта только из молодежи и состоит, причем в подавляющем большинстве из маргинальной, перепробовавшей все допинги — от пацифистского (“хипповского” или “панковского”) расширения сознания с помощью наркотиков до скиновского сужения и сжимания его в кулак, бьющий по лицу нацмена. В НБП приходят ребята разные: рафинированные студенты, угрюмые бритоголовые, разгильдяи-панки и обычные дети из неблагополучных семей. Они стремятся к чувству локтя, в свой микросоциум, понимающий их проблемы, которые порождены, конечно же, всем обществом и властью, а не только их родителями или ими самими. У лимоновцев есть в Москве свой штаб — “бункер”, в котором живет маленькая молодежная коммуна. Курить и выпивать там запрещено, питаются вместе в установленное время, проводят занятия по боевым искусствам, мат — норма общения. Актив “бункерфюрера”, московского лидера НБП Анатолия Тишина, насчитывает не более пятидесяти человек. Лимонов сам, по-писательски не скрывая ничего от своего читателя, рассказывает о былых случаях наркомании в “бункере”, от одного такого укола умер его партийный “секьюрити”. Такой вот национал-большевизм.

Лозунги НБП всегда отдавали неполитическим нонконформизмом и абсурдизмом, хотя некоторые сентиментальные представители старшего, фундаменталистски настроенного поколения всерьез верят в национализм лимоновцев, а порочного сквернослова Эдичку прочат чуть ли не в спасители России. Нацболы ведут себя по западным стандартам полит-арта (политического шоу): бомбят генсека НАТО или Никиту Михалкова помидорами. Ненавидят всех действующих лиц политического бомонда. Ругают Зюганова, Анпилова, Баркашова. Любят только своего лидера. Так и кричат на демонстрациях: “Наше имя — Эдуард Лимонов!”. Политического просвещения НБП среди своих партийцев не ведет, от этого национал-большевизм ее не выигрывает. А ведь термин данный рожден умами сильными, а не Лимоновым вовсе: в 1920—30-е гг. поверившие в “большевизм с национальным лицом” русские эмигранты вели бурные дискуссии о национал-большевизме. Но этот национал-большевизм с лимоновским не имеет ничего общего.

Не стальная мощь колонн физкультурников, шагающих перед Мавзолеем Ленина, а инфантильный, на все обиженный анархизм и отчаяние маргиналов, прячущихся под устрашающую эстетику, — вот это больше похоже на национал-большевизм по-лимоновски. И рассуждать об идеологии НБП — занятие из малоперспективных, так как предмет обсуждения отсутствует. Можно лишь говорить о субъективном наборе заменяющих эту идеологию убеждений и впечатлений или, если угодно, степени идейности вождя НБП Лимонова. А он считает себя современным националистом, что уже, по большому счету, не оставляет никакого простора для пресловутого “левого романтизма” в НБП. Рожденная под знаком парадокса (серп и молот в нацистской трактовке на знамени), партия Лимонова, возможно, так и сгинет в прошлом вместе с ее автором, но вот политизированный и стремительно левеющий слой молодежи, который безрезультатно возделывал своим европеоидным “национализмом” Лимонов, останется и, возможно, вольется в идейно сильные организации левой оппозиции.

 

Анпиловцы, АКМ (Авангард красной молодежи)

 

Внешне напоминают нацболов, но только не идеями. Талантливый журналист и оратор Виктор Анпилов неплохо просвещает свою молодежь. Они изучают на воскресных занятиях основы марксизма-ленинизма, считают себя интернационалистами, поклоняются Че Геваре. Но наибольший вклад в их революционное воспитание внесла группа “Гражданская оборона”, концерты которой сами же АКМовцы и устраивают. Проводят яркие акции, зачастую вырывающие из рядов АКМ его членов, оказывающихся в “обезьянниках”. Непримиримые борцы с буржуазным режимом: их главный и фирменный лозунг, который уже успело умыкнуть на свои рекламные щиты “Русское радио-2”, — “Наша родина — СССР!”. После скандала с бомбистом-химиком, членом АКМ Игорем Федоровичем, АКМовцы прорвались на ТВ. Еженедельно в организацию теперь вступают от 3 до 5 человек — все те же панки и школьники из бедных семей. Одеты в вышеупомянутом стиле, что-то от скинов, что-то от панков, что-то от красноармейцев.

В этой организации значительно выше развита идеологическая рефлексия на текущие политические и общественные события. Московский актив организации приближается к сотне человек, региональные организации АКМ слабее и малозаметнее московской. Существует и принятая форма приветствия на собраниях, строгая дисциплина, регламент. Научившись у НБП методической стороне радикальной жизнедеятельности, АКМ поддерживает стиль “партии прямого действия”, долго не собирается, а работает “с лету”. У организации есть признанный молодежью вождь, как говорят теперь, харизматический лидер — Сергей Удальцов, 26 лет.

Однако, в силу ли молодости или по другим причинам, АКМ не ставит перед собой задач прямой идеологической пропаганды среди ровесников. В организацию приходят уже готовые к борьбе и лишениям представители обездоленного и заново угнетенного “новорусской” буржуазией класса, фактически это “новый пролетариат” молодежи, у которой в этом обществе уже нет перспектив на благосостоятельное трудоустройство. Организация “питается” и в культурном развитии личного состава ограничивается в основном анархическим элементом. И если НБП, забирая неблагополучную молодежь в мрачные рамки своей абсурдистской мифологии, запрещает в бункере пить и курить, то АКМ предоставляет ей полную свободу действий: от принятия спиртных напитков, не отходя далеко от штаба, до непринужденности “клуба по интересам”. Все это, впрочем, не влияет на собранность бойцов АКМ в минуты совместного действия, акции. Их братство, зачастую переходящее в неформальные связи, тем не менее, в минуты испытаний крепко. Так, они прорывались на Красную площадь в 2001-м, бились в 2002-м вместе с НБП на Триумфальной с ОМОНом.

 

СКМ РФ (Комсомол КПРФ)

 

Организация стоит на порядок выше по численному и качественному составу среди объединений, упомянутых прежде: Союз Коммунистической Молодежи представлен практически во всех регионах, насчитывает более 42 тысяч человек и де-факто является правопреемником ВЛКСМ. В отличие от единообразных АКМовцев это совершенно разные ребята, да и могут ли быть они одинаковы в разноудаленных от федерального центра точках России? Но их всех объединяет, как раньше объединяла ВЛКСМ, верность советским нравственным и общественным идеалам, борьба за социалистическое будущее России. Организация существует с 1999 года и за прошедшее время успела не только достичь сорокатысячной численности, но и пройти определенный путь идейного становления.

Замышлялся СКМ просто как “молодежная секция КПРФ” — так и назывался он вплоть до 99-го, до I Учредительного съезда. Однако за прошедшие годы СКМ сменил внутри себя не одно и не два поколения. После очевидного краха оппозиционного парламентаризма и при возросшей в левой молодежной среде апатии на смену карьеристам в организацию пришли самые отъявленные радикалы, которые, как это ни удивительно, в ней прочнее других прижились. Достаточно отметить, что начинал в середине 90-х создавать организацию (как “секцию”) такой известный молодежный бюрократ, как Игорь Маляров, подвизающийся сейчас при “Новых коммунистах” Андрея Брежнева, а ныне в качестве секретаря округа и члена бюро Московского горкома СКМ работает известный уличный боец из среды тех самых “хулиганс” Мурат Шабанов.

СКМ РФ в пропаганде стоит на позициях советского патриотизма. Годы либеральных реформ, сопровождающиеся в буржуазных СМИ безжалостным очернением социальных и культурных достижений советского периода, и особенно сталинской эпохи, сформировали в молодом поколении, еще помнящем социализм 80-х, определенного рода иммунитет. И даже аппетит к поиску “от противного”. Если власти новых капиталистов так ненавистны Ленин, Сталин и советская власть — значит, что-то в ней есть такое, чего нет у буржуев, что они хотели бы навеки “забыть” вместе со своими подданными. Молодежный нонконформизм, близкий к анархизму, который еще в начале 90-х был на стороне антисоветчиков, сегодня видоизменился и встал на сторону поруганной и затоптанной “демшизой”, вроде Новодворской, советской эпохи. Не случайна широкая популярность среди молодежи маек с советской символикой, развившаяся буквально за последние два года. И за этим, возможно, кроется нечто большее, нежели мода.

Через возобновление советской идентичности в молодежной среде СКМ сообщает твердость и оптимизм утерявшим единство ровесникам. Да и сами по себе все больше и больше молодых граждан РФ сегодня смотрят на опыт СССР без омрачающей оптики, навязанной “западными коллегами” и силами “отцов российской демократии”. Под знамена советского патриотизма готово встать большинство обеспокоенных судьбой Родины в условиях транснационального империализма ребят. При этом немаловажно, что СКМ РФ открывает перед молодежью перспективы не только уличной, но и легальной борьбы завласть.

 

“Идущие”, “Единые” и прочие хунвейбины

 

Говорят, что всякое новое — это хорошо забытое старое. В отношении организации “Идущие вместе” это стопроцентно справедливо. Нынешнему подрастающему поколению россиян вряд ли известно, кто такие хунвейбины. Зато телепрограмму “Культурная Россия” и вышеупомянутую организацию они “на слуху”, как говорится, имеют. Да и кто сегодня вспомнит, что были в Поднебесной красной империи Мао такие хунвейбины, молодые рекруты, чьими руками в период культурной революции осуществлялись кадровые чистки в 60-х годах минувшего века. “Хунвейбин” и означает “идущий вместе”.

Смысловая параллель между китайскими и нашими хунвейбинами серьезна и комична одновременно. Как и у Мао, наши хунвейбины организованы “свыше”. Но в отличие от Китая наши рекруты возглавляются как раз той “промежуточной и приспособленческой” бюрократией, против которой боролся Мао. Хунвейбины били “стариков” суровой партийной критикой, причем первым и самым прочным аргументом в их устах была буржуазность вытесняемого поколения. “Идущие” скорее аккомпанируют, создают молодежную массовку, поддерживающую любые общественные и экономические реформы, которые продвигает в массы Кремль. А самая что ни на есть буржуазия выделяет в “Фонд поддержки молодежных инициатив Президента РФ” субсидии на эту молодежную музыку. Явка каждого участника на акцию пополняет на 100 рублей счет организации. Членов организации по протекции трудоустраивают, а сговорчивые московские работодатели, в свою очередь, имеют налоговые поблажки у городских властей. И т. д.: фитнесы, бассейны, проезд, сотовая связь за здорово живешь — все это предлагается вступающим в “Идущих”.

Но не одни хунвейбины обретаются в думских и кремлевских коридорах. У них есть конкуренты, тоже имеющие высоких покровителей и хорошие средства на жизнь. Это организация Молодежное “Единство”. Таким образом, кремлевская симфония исполняется “правильной” молодежью в четыре руки. Наперебой мостятся “Единые” и “Идущие” к мемориальным мероприятиям, более того, устраивают встречи с ветеранами войны, называя себя современным комсомолом. Но все это, как говорится нынче, “пиар”. С него начинается и им же заканчивается. Якеменко, Буратаева — ба, знакомые все лица! Неужели их всерьез обеспокоила вдруг молодежная политика РФ, проблема надклассовой пропаганды среди всех слоев подрастающего ныне “всяк на своем шестке” — и в роскоши, и в нищете — поколения россиян? Да и как объяснить рядовому члену “правильной” организации (студенту) размер месячного дохода их лидера — той же Буратаевой или Якеменко?

 

Мы видим растущие толпы футбольных фанатов, скинов, леворадикалов, что стихийно уничтожают витринную роскошь и иномарки в центре Москвы. И тут же — маленькие группки учителей-добровольцев от “идущего” студенчества под голубыми знаменами плюс лики официальных лидеров официальных молодежных организаций, на иномарках разъезжающих. В каком же обществе мы живем — в том, что нарисовано в пастельных тонах на интернет-сайтах “Единых” и “Идущих”, или в том, что порождает бунты малообеспеченной молодежи с рабочих окраин, подобные случившимся на Триумфальной или Манежной?

 

 

(обратно)

Валентин Новиков • Могучее древо русской мысли (Наш современник N9 2003)

Могучее древо русской мысли

 

“Из русской мысли о России”. М. — Калининград. Изд-во “Янтарный сказ”. 2003.

 

Эта книга — с изображением на обложке иконы “Борис и Глеб на конях” — привлекает не только образцовым полиграфическим исполнением. Знакомство с ее содержанием предвещает радость приобщения к высотам отечественной мысли о самом дорогом для нас, дарованном Богом Отечестве — о нашей России. Книга так и называется — “Из русской мысли о России”. Это сборник, составленный из фрагментов важнейших произведений и писем выдающихся отечественных религиозных мыслителей, общественных и государственных деятелей — от идеолога славянофильства Ивана Аксакова до известного политического лидера дореволюционной России, принимавшего отречение последнего Российского Царя, активного участника белого движения, а затем эмигранта — Василия Шульгина, арестованного в 1944 году и после долгой отсидки ставшего гостем XXII съезда КПСС.

Некоторые из представленных в сборнике имен уже вошли в обиход нашей духовной и культурной жизни, хотя и не во всей полноте их творчества. Другие — только в недавние годы обрели известность в читательской аудитории. Какую же цель ставил перед собой составитель сборника Игорь Янин, какой принцип отбора материала положен в основу его труда?

Нельзя мечтать о возрождении России, не зная духовного наследия, которое оставили нам ее лучшие люди: литераторы, мыслители, духовные подвижники, — справедливо отмечает в своем предисловии И. Янин. Новую Россию нельзя построить на ветхом или, что еще хуже, на чужом, заемном фундаменте. В основе Русского дела должна лежать Русская Мысль. Опыт нашего самопознания призван помочь дать ответы на вопросы: кто мы? откуда мы? куда идем? И потому в книге И. Янина собраны высказывания тех людей, чьи мысли и дела давно его занимают, “сопровождают по жизни, вызывают в уме и сердце непосредственный отклик, влекут на сопереживание и сораз­мышление”.

О круге этих мыслей и дел, занимающих его, можно судить по делам самого составителя книги. Игорь Янин — доктор исторических наук, секретарь Союза писателей России, заслуженный работник культуры РФ, обладатель многих других титулов и творческих премий.

— Игорь Трофимович — очень многогранная личность, — говорит предсе­датель Союза писателей России Валерий Ганичев. — С одной стороны — это талантливый ученый, в трудах которого отражается связь культурно-истори­ческой ситуации в России конца XIX и конца XX веков, что представляет несомненный  научный и практический интерес. С другой — он блистательный организатор журналистской и издательской деятельности, выпустивший в содружестве с калининградским издательством “Янтарный сказ” ряд собраний сочинений отечественных классиков. В этом же издательстве вышел и его сборник. За последние полгода, когда он возглавил газету “Гудок”, она совершила невероятный подъем в духовном направлении за счет усиления внимания к проблемам литературы, культуры и православных основ жизни Отечества...

...Ко всему сказанному В. Ганичевым можно добавить, что после недавнего Всемирного Русского Народного Собора, рассмотревшего тему “Вера и труд”, “Гудок” объявил на эту тему творческий конкурс. Проведена также масштабная благотворительная акция для военнослужащих в Чечне, к которой были привлечены организации ряда областей, многие известные отечественные деятели, и среди множества подарков, собранных для русского воинства, была и денежная часть Булгаковской премии министра путей сообщения РФ Геннадия Фадеева.

Как известный общественный деятель, И. Янин, будучи президентом Фонда культурных инициатив “Взаимодействие”, стал в 2001 году, совместно с СП России, главным учредителем общероссийской премии “Сын Отечества”, присуждаемой выдающимся деятелям России за существенный вклад в утверждение и укрепление идей патриотизма, державности, за сбережение исторической правды и памяти, недавно врученной новым лауреатам.

...Итак, содержание сборника составляют мысли выдающихся людей о России, способные вызвать у читателей соответствующее сочувствие и сомыслие. Но составитель не ставил, как представляется, такой задачи, чтобы их мысли были отобраны и выстроены в определенном аспекте — например, только с православной позиции понимания России, восприятия ее истори­ческой миссии, выражаемой нередко в таких определениях, как “Святая Русь” или “Дом Пресвятой Богородицы”. Главное — как они по-своему понимали и воспринимали Россию, хотя в большинстве своем были глубоко религиозными людьми. А выдающиеся личности, мыслившие весьма своеобразно, являлись великими и в своих прозрениях, и в заблуждениях. И здесь читателю предстоит нелегкая работа по отделению в каждом случае зерен от плевел, ибо в кратких аннотациях, предваряющих извлечения из трудов разных представленных авторов, сообщаются, как правило, лишь самые общие сведения биографи­ческого характера. Например, можно условно говорить о целостности мировоз­зрения таких гигантов, как Пушкин, Данилевский, Достоевский, Иван Ильин, хотя их восприятие жизни складывалось не в одночасье и, естественно, претерпевало существенные изменения взглядов на определенные явления.

Вот Данилевский. На недавно состоявшейся научно-практической конфе­ренции, посвященной 180-летию со дня рождения великого русского ученого, практически не издававшегося до последнего времени, с особой ясностью выявилось судьбоносное значение открытых им законов развития и взаимо­действия культурно-исторических типов, непреходящей ценности каждого из них. В свете этих законов со всей очевидностью выявляется несостоятельность теории “общечеловеческих ценностей” и “общечело­вече­ской цивилизации”, сменившей теорию общественно-формационного развития человеческой истории. А как актуально для наших скорбных дней разъединения звучат слова из его главной книги “Россия и Европа”: “Исторический народ, пока не соберет воедино всех своих частей, всех своих органов, должен считаться полити­ческим калекой”. (Здесь нелишним будет заметить, что в понимании славян, и особенно русских, как неисторических народов, “навоза истории” очень тесно смыкаются такие известные деятели, как Гегель, Маркс и Гитлер, а также нынешние радикально настроенные “демократы”.)

И уж никак нельзя выключить из русской души и сознания таких гигантов, как Федор Достоевский и выдающийся мыслитель русского зарубежья Иван Ильин. Федор Михайлович в своих трудах пророчески обрисовал картину устройства общества в случае прихода к власти социалистов-сатанистов; а Иван Александрович определил перспективы общественного переустройства после падения созданного ими режима, причем еще в ту пору, когда этот режим находился в пике своего величия и казался незыблемым.

Бесценны для нашей современной жизни труды религиозного философа, автора книг по историософии, праву и иконописи Евгения Трубецкого; выдаю­щегося поэта, мыслителя, государственного деятеля Федора Тютчева, тоже вошедшие в сборник.

Известно, что в каждой исторической личности содержатся определенные моменты внутренней противоречивости, объясняемые как обстоятельствами происхождения и воспитания, своеобразием развития жизненного пути, так и воздействием разных соблазнов, в особенности масонского толка. В нередких случаях человеческая натура приходит даже к раздвоению, что отмечал Достоевский в своих размышлениях об Аполлоне Григорьеве. Иногда наблюдается и более трагический результат, когда человек и вовсе отвергает отеческую веру, утрачивает понимание смысла исторического пути своего народа, его Божьего предназначения. Как, например, впавший в католичество Чаадаев, фанатически поверивший, по словам упомянутого А. Григорьева, в красоту и значение западных идеалов как истинно человеческих.

“Философические письма” отставного ротмистра Чаадаева, в которых он унижает русский народ и его историю, приобрели такую же скандальную известность, как и книга его французского масонского “брата” маркиза де Кюстина, проникнутая ненавистью к России и ее великому монарху Николаю I, раздавившему масонский бунт декабристов и отсрочившему кровавую революцию на целый век. И недаром при подготовке и организации всякой новой смуты в России их имена непременно всплывают рядом — как было и в годы “перестройки”.

Могучую отповедь Чаадаеву дал Пушкин, написавший ему письмо незадолго до своей гибели, в котором содержатся пронзительные, гениальные строки, ставшие характеристикой и самого поэта: “Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератор — я раздражен. Как человек с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал...”

Не хотелось бы, но следует коснуться темы двойственности личности гениального русского писателя Льва Толстого. О всемирном значении его как творца “Войны и мира”, других художественных произведений сказано сверхдостаточно. Но известен и другой Лев Толстой, переживший в начале 80-х годов XIX века глубокий духовный кризис, результатом которого стал его переход на антихристианские позиции, что вызвало резкий отпор у выдающихся духовных подвижников и лучших умов России. Достаточно вспомнить о гневной реакции Достоевского в адрес Толстого по поводу его антиславянской и антинациональной позиции, занятой им во время русско-турецкой войны. Или глумливое отношение Толстого к сущности патриотизма, чем воспользовались всякие ничтожества во время перестройки, объявляя патриотизм, с подачи Толстого, “прибежищем негодяев”.

Не удержусь от приведения характеристики этой стороны деятельности Льва Николаевича, данной выдающимся русским философом Константином Леонтьевым. “И старый безумец Лев Толстой продолжает безнаказанно и беспрепятственно проповедовать, что Бога нет, что всякое государство есть зло и, наконец, что пора прекратить существование самого рода человеческого на земле.

И он не только жив и свободен, но и мы сами все, враги его бредней, увеличиваем его преступную славу, возражая ему!...”

Серебряный век, сложнейший период развития русской культуры конца XIX — начала XX веков, отмечен прежде всего духовным влиянием известного философа Владимира Соловьева, окутан густым туманом мистицизма, теософии, декаданса. И все это ныне пытаются превознести как величайшую вершину духовного развития России!

Конечно же, это далеко не так. Именно в недрах Серебряного века процветало богохульное “богоискательство”, культивировались идеи смешения добра и зла, раздавались призывы к общественным “великим потрясениям”. И лишь когда они свершились, многие из творцов Серебряного века, оказавшись в эмиграции и влача жалкое существование, опомнились и стали страстно раскаиваться в прежних заблуждениях. Но было уже поздно.

*   *   *

Предыдущие размышления о некоторой противоречивости мыслей выдаю­щихся деятелей Отечества совсем не снижают общее значение сово­купного духовного наследия тех, для кого судьба России была первостепенной заботой. И оно в современной России становится все более востребованным.

В короткой аннотации к сборнику, любовно и тщательно составленному И. Яниным, Валентин Распутин отметил, что свода подобных рассуждений еще не было. И что древо, взращенное русской мыслью, представленное в этом своде, получилось живым и могучим.

К этой справедливой мысли хочется добавить, что на каждом древе вызревают разные плоды. И читатели будут пробовать их на вкус и отбирать в меру своей душевной и духовной наклонности. А ориентир отбора ненавяз­чиво обозначен в оформлении книги. В ее начале представлен образ Троице-Сергиевой лавры — столицы русского Православия. А в самом конце — скромный пейзаж Бялыницкого-Бирули “В конце зимы”, воспринимающийся как намек на наше начинающееся возрождение. Прямо же об этом говорится в эпиграфе к сборнику из Ивана Ильина: “Я глубоко и непоколебимо верю, что русский народ... восстановит и возродит свои духовные силы и возобновит свою славную национальную историю”. Пусть же эта книга, возрождая интерес к национальным духовным богатствам, поспособствует сему святому делу.

 

Валентин НОВИКОВ

 

(обратно)

Ирина Стрелкова • Из истории допутинского времени (Наш современник N9 2003)

ИЗ ИСТОРИИ ДОПУТИНСКОГО ВРЕМЕНИ

 

Владимир Фомичев. “Пульс Тушина”: слово редактора. Публицистика.

М.: Голос-Пресс. 2003.

 

Заголовок этой рецензии навеян мне листовкой, опущенной в мой почтовый ящик. Вернее, тиражом листовки: 25 миллионов! Ее рассылает Народная партия России, возглавляемая Г. И. Райковым (портрет в левом углу). И там выделено шрифтом: “Только с приходом В. В. Путина власть начала проводить курс, ориентированный на государственные интересы России ”. Конечно, не Райков первым особо отделяет курс Путина от предыду­щего десятилетия. Но какова энергия слов: “Только с приходом Путина...” И каков тираж!.. Напомню, что в статьях о школьных учебниках истории, опубликованных в “Нашем современнике”, я писала об угодливом восхвалении тех, кто пришел к власти в 1991-м. И спрашивала: надо ли вообще доводить школьный курс истории до самой новейшей? Но теперь, кажется, отечест­венная политическая элита устанавливает удобную периодизацию: “время Путина” и “время до Путина”.

Так вот, книга Владимира Фомичева — как раз про “допутинский период”, на который, как все понимают, приходится и начало политической биографии нынешнего президента. В 1989 году на самом высшем уровне было принято решение издавать в каждом из московских районов свою газету. В осуществ­ление горбачевской гласности появились столичные “районки”, публико­вавшие разную информацию местного значения и не вызвавшие никакого общественного интереса. По-другому получилось в Тушине, где поэт Владимир Фомичев, работавший до этого редактором “Московского литератора”, стал выпускать газету “Пульс Тушина”, тут же завоевавшую огромную популяр­ность. “Пульс Тушина” читала вся Москва, читали в Подмосковье и развозили по всей стране. В условиях растущего национализма и сепаратистских устремлений в республиках Советского Союза “Пульс Тушина” первым заявил о правах русского народа. Патриотические публикации столичной “районки” тут же были оценены как “антисемитизм”. И это стало поводом для судебных преследований редактора. Даже несмотря на то, что “Пульс Тушина” поддер­жал один из самых уважаемых у нас евреев — генерал Драгунский, председа­тель Антисионистского комитета советской общественности, всегда высы­лавший в адрес газеты важнейшие документы этого комитета. Впоследствии генерал Драгунский и Владимир Фомичев одновременно получили знаки высшей доблести палестинского движения сопротивления — медали “Интер­националист-боец за правое дело палестинского народа”.

Цену горбачевской гласности Владимир Фомичев ощутил уже через год после выхода первого номера “Пульса Тушина”. Районная администрация отреклась от своей газеты — конечно, не без давления сверху. Но редакция уже добилась самоокупаемости благодаря тиражу в 40 тысяч. И “Пульс Тушина” продолжал выходить, публикуя самые смелые материалы — о памятной поездке Ельцина в США, где будущий президент, извините, помочился при публике на колесо самолета, об уничтожении ядерного щита страны, о предательской деятельности последнего генсека...

Тем временем редактора газеты таскали по судам. В апреле 1991-го Фомичев подал в партийную организацию московских писателей заявление о выходе из КПСС: “…ибо она даже не ставит своей целью прекращение геноцида в отношении русского народа, а значит, неспособна противостоять уничтожению нашего многонационального государства”. В апреле это было написано, а не в августе 1991-го! Ну, а уголовное преследование закончилось в 1994-м. Владимир Фомичев с благодарностью пишет в своей книге о помощи, которую ему оказал в годы преследований Э. А. Хлысталов, юрист, заслуженный работник МВД, известный своим уникальным расследованием обстоятельств гибели Сергея Есенина. Мытарства, выпавшие на долю редактора “Пульса Тушина” в годы перестройки и гласности, полезно будет сопоставить с надрывными воспоминаниями тех деятелей культуры, которые умеют приспособиться к любым временам, — о том, как не давали коман­дировку за рубеж или еще что-то, очень просимое.

В книге “Пульс Тушина” Владимир Фомичев совсем немного рассказал о себе, об отце, погибшем на войне, о матери, вырастившей детей в тяжелей­шие годы. И все же у него получилась книга о русском поэте, о его характере патриота и борца. В книгу вошли газетные статьи, судебные протоколы, письма в редакцию — от друзей и от врагов, публикации в других патриоти­ческих изданиях. Во всем — драматизм начала 90-х, который не должен быть забыт. Для исследователей “допутинского времени” книга Владимира Фомичева будет оставаться ценной и годы спустя.

 

Ирина СТРЕЛКОВА

 

 

 

(обратно)

Оглавление

Андрей Старцев • Чехов на Камергерском (Наш современник N9 2003)

"Сражающееся Слово" (Наш современник N9 2003)

Геннадий Зюганов • Противостояние (Вступление Александра Казинцева) (Наш современник N9 2003)

Алексей Залесский • Конец Дома Советов (Наш современник N9 2003)

Александр Панарин • Горизонты глобальной гражданской войны (Наш современник N9 2003)

Двенадцать вопросов сенатору (Беседа Станислава Куняева с членом Совета Федерации Виктором Колесниковым) (Наш современник N9 2003)

Николай Бурляев • Летопись "Золотого витязя" (окончание) (Наш современник N9 2003)

Виктор Потанин • Учитель наш — язык! (Наш современник N9 2003)

Дмитрий Черный • Молодежь: направо или налево? (Наш современник N9 2003)

Валентин Новиков • Могучее древо русской мысли (Наш современник N9 2003)

Ирина Стрелкова • Из истории допутинского времени (Наш современник N9 2003)