Наш современник 2003 № 08 [Журнал «Наш современник»] (fb2) читать онлайн

К 100-летию канонизации иеромонаха Серафима СаровскогоАлександр Суворов • Серафим земли русской (Наш современник N8 2003)

 

 

 

 

 

К 100-летию канонизации иеромонаха Серафима Саровского

 

 

АЛЕКСАНДР СУВОРОВ

СЕРАФИМ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

 

 

 

Знаете ржаное зерно? Будем по зернышку учиться, а там всему научимся и спасемся; земля же под нами вся святая.

Преподобный Серафим Саровский

 

 

Серафим Саровский. Для каждого русского человека, будь он право­славным или неверующим вовсе, имя это овеяно орелом святости. Чем же велик старец Серафим, отчего запал его лучистый образ в самую серцевину, в глубь памяти народной, так что не изгладилась святая тень его и по сей день, в наш меркантильный всепродажный век?

Серафим Саровский (в миру Прохор Мошнин) родился 19 июля 1759 года в благочестивой купеческой семье — в то время еще было возможно на Руси сочетание благочестия и богатства. Сама фамилия — Мошнин происходит от слова “мошна”, что значит кошель. Кровь и род вообще много значат на духовном поприще: благородство души прирастает поколениями предков, точно годовые кольца на древесном срезе. Торговая родительская жилка, однако, Серафиму не привилась — торговать в лавке он невзлюбил. Да никто и не неволил его. Избрал духовную стезю — мать благословила на подвиг иконой Богородицы идти в монастырь. Отец Серафима незадолго до смерти начал возводить на свои средства храм во имя преподобного Сергия Радонежского.

Первоначально юноша направился в Киево-Печерскую лавру, где сподо­бился получить духовное наставление у известного прозорливого старца Китае­вой пустыни, затворника Досифея, который благословил его идти в Саровский монастырь.

Сам по себе первый духовный наставник Серафима, Досифей, — одна из загадочных фигур русского Православия. Дело в том, что затворник Досифей на самом деле был... девицей, в миру Дарьей Тяпкиной, чей знатный род восходил к окольничьему Дмитрия Донского по прозванию “Тяпка”. Девица Дарья, переодевшись в мужское платье, поступила в монастырь под видом юноши и, всю жизнь свою пребывая в затворе, вынуждена была скрывать свой пол из боязни, что ее разыщут и насильно вернут домой. Слава об исключительной благодатной прозорливости Досифея разнеслась в ту пору по всей России. Промыслительно, что отец Серафим становится настоятелем женской Дивеевской обители, сам будучи благословлен на духовный подвиг монахом-девицей.

Преподобный Серафим в монашеской жизни — само смирение. Крестьян­ская кость, плоть от плоти народной, статный, ладный телом, сильная, крепкая порода, незлобивый и простодушный — он являет собой один из вековечных, исконных ликов русского народа. Его противоположность — широкая бунтарская натура, разгул и буйство без границ. Эти два лика русского народа — кроткий и буйный — на самом деле образуют в народной душе нерасторжимое парадоксальное двуединство, в котором практически отсутствует средний психологический тип. Между этими двумя вековечными характерами, как между двумя электрическими полюсами, бьется в страшном, испепеляющем напряжении сам живой искрометный русский дух — история свидетельствует.

Русская женщина, напротив, уравновешенный, сильный тип, определяю­щий гармонию и вековечную стабильность русского общества в его истории и саму консервативную традицию в ее глубинном, “подземном” течении. Великие русские жены — становая жила народа. Оттого-то, быть может, именно женскую обитель создал Серафим в Дивеево, проникнув прозорливой интуицией в таинство исторических судеб России. Он сделал опору на монашество в его женском образе.

Однако от натуры созерцательной до натуры, боговдохновенно созерцаю­щей человеческую судьбу и сам мир, надо сделать шаг над бездной. И Сера­фим совершил его.

Серафим — значит “пламенный”. Однажды на божественной литургии он сподобился лицезреть Самого Спасителя, как Тот шел по воздуху из алтаря через Царские врата. Точно молнией пронзило преподобного это видение — он застыл неподвижно и пребывал так около трех часов, пока монахи не увели его из храма под руки.

Серафим, шестикрылый ангел в иерархии небесных сил бесплотных, носит по заоблачным сферам душу простого русского мужика, постригшегося в монахи, прозорливец лицезреет Господа, Богородицу, ему открывается промысел Божий в человеке и всякой живой твари. И он, словно первый русский летун — Икар, что порхнул с колокольни, только крылья у Серафима не деревянные, а огненные, духовные.

Необузданные, дикие страсти обошли этого добродушного духовного исполина стороной. Младенец сердцем, Серафим всегда искал уединения, где без помех врачевал молитвой свою нежную, ранимую душу — “довлеет дневи злоба его” — и ходатайствовал перед честными силами небесными за весь неугомонный род людской, кипящий суетой и лукавством.

Тонкая, трогательная человечность выделяет преподобного Серафима из всех православных святых суровой аскезы: вплоть до того, что он, словно добрый отец-батюшка, велит дивеевским монахиням держать под подушкой ломоть хлеба, который почитает верным средством от тоски и уныния. Дивеевский духовник строго отчитывает скуповатую монастырскую повариху, настаивая, что в святой обители никто не должен оставаться голоден, и прежде всего — христолюбивые странники, мятущиеся по Руси Божьим промыслом.

Безжалостный к себе, умерщвляющий плоть, каленым железом выжигав­ший собственные слабости, он безмерно, до самоотречения, жалостлив к другим — людям, лошадям, собакам, даже насекомым, ко всякой живой твари: ибо — “всякое дыхание да хвалит Господа!”

Но вездесущее зло настигает и в лесном скиту — на монаха нападают грабители, избивают его до полусмерти и, думая, что он мертв, в поисках денег переворачивают все в лесной избушке вверх дном, но находят там лишь несколько картофелин. После этого Серафим на всю жизнь остается согбенным, а злодеев из окрестных крестьян настигают кары небесные. “Мне отмщение и Аз воздам,” — как глаголет Господь.

Напротив, звери, в отличие от злых людей, не причиняют ему вреда. Они без боязни подходят и берут пищу из рук благодатного старца-отшельника: душа душе благовестит добротой, без которой свет Божий давно бы померк, а мир пожрал бы сам себя, как мифический змей — Уроборос. Живой живого да уразумеет.

О Земле Русской непрестанно молился Серафим-тайноведец, укрывшись от мирских тенет в лесном скиту на холме, который он прозвал Афоном.

Чудом остается в живых Серафим после нападения грабителей — Сама Богородица, представшая ему в видении на смертном одре, исцеляет его, к крайнему изумлению врачей, считавших, что он уже не жилец на свете. “Сей рода моего”, — объявляет своим святым спутникам Приснодева.

Особая тема — почитание Серафимом Богородицы. Преблагая Царица Небесная несет в себе все самое высокое и светлое в женском образе. Она — Мать и Она — Дева в одном лице. Богородица — целомудрие и жертвенная материнская любовь, обращенная к роду людскому. Она родила на свет Бога и сама больше, чем богиня. Серафим почитал Богородицу чувством неземным, он лелеял Ее великий образ в душе более, нежели даже святой образ матери в своей пажити, ведь мать он оставил навсегда, посвятив себя духовному подвигу, избрав удел не от мира сего.

И причина эта выше человеческого волеизъявления. Серафим изначально избран для служения Пречистой Деве, Которая богоматеринским всемогущим духом Своим опекает преподобного с малолетства. Он остается невредим — и когда ребенком оступился и упал с колокольни, да и впоследствии, ведь на протяжении всей долгой жизни благочестивого монаха неотступно терзают разнообразные недуги. “Возропщи на Бога”, — словно бы искушает его враг рода человеческого, как искушал прежде ветхозаветного Иова Многостра­дального. Но, как и Иов, Серафим остается тверд и силен духом. И сатана посрамлен.

Пустынножительство, столпничество (тысячу дней и ночей он молился, стоя на камне), безмолвие, затвор, сугубый пост, непрестанная “Иисусова молитва” — вот лишь краткий перечень монашеских подвигов отца Серафима. Слава о благочестивом старце широко разнеслась по Руси. Его святоотеческого совета ищут равно и сильные мира сего, и простые крестьяне. Великие князья и крепостные стремятся получить напутствие благодатного Серафима, важные государственные дела и поиски пропавшей со двора кормилицы-лошади — такие вопросы приходится решать прозорливому отшельнику, на котором, как на некоем средоточии, исчезает бездна, разделяющая сословия. “До Бога высоко, до царя далеко”, а Серафимушка — вот он, благословляет всех вином, сухариками да добрым вещим словом. До двух тысяч человек принимает он в своей келье по великим, двунадесятым праздникам. Ради служения страждущим по велению Богородицы он выходит из затвора, прерывая свое уединение.

Но не всякого принимает Серафим: он сторонится досужего любопытства, равно как и изобильного в мире многоликого зла. Богоданная прозорливость открывает ему тайники человеческих душ. Так, он отказывает в благословении заговорщикам-декабристам. Избегая праздных посетителей, экзальтированных барынек и господ, падких на все таинственное, он сполна несет духовные дары всем страждущим и малым мира сего. Наставление, утешение и пророчество — вот суть подвига православного старчества и поныне.

В женской Дивеевской обители, которая создается стараниями Серафима, находят приют девы и сироты, наиболее уязвимые и беззащитные в миру. Верховной Игуменьей монастыря он почитает Богородицу, попечению Которой он поручает сестер. Он велит окружить обитель канавкой и валом, уверяя, что по монастырской меже протоптала тропинку Сама Пресвятая Дева и оттого через нее не ступит ни злоумышленник, ни враг рода людского, ни сам антихрист, ибо Дивеево — четвертый удел Богородицы, наравне с Иверией, Афоном и Киево-Печерской лаврой. Как только сестры-монахини заканчивают копать канавку вокруг монастыря — обрывается и земной путь преподобного старца.

Показательно, что в советское время Саров — центр создания и произ­водства ядерного оружия, давшего России (СССР) прерогативу евангельского “Удерживающего”: державы, сохраняющей мир от совершения в нем “тайны беззакония” грядущего антихриста.

Двенадцать раз на протяжении жизни Богородица являлась Серафиму во всей славе в образе Царицы Небесной. Для Нее, Высокой Госпожи, он велит выстроить просторную келью, куда — уже после его кончины — перенесут его любимый образ Богоматери “Умиление”, который он называл “Радость радостей” и перед которым он почил вечным сном, преклонив колени на молитве. По словам святого, Сама Приснодева назвала Себя Верховной Игуменьей Дивеева и передала Серафиму изустно правила и устав монастыря.

Тайну русской святости являет собой преподобный Серафим, он ее воплощение, альфа и омега, начало и конец. Серафим Саровский — последний великий, всенародно почитаемый святой Российской империи, следом за ним начинается плеяда Новомучеников Российских, освятивших своим подвигом исповедничества век ХХ, богоборческий. Новомученики Россий­ские… Тихо, с проникновенной укоризной смотрят они огромными, широко распахнутыми глазами со дна Светлояра, где почил потаенный Китеж-град. Скорбно видеть наше время со стороны. Не приведи Господь.

Батюшка Серафим… Добродушно-доверчивый, дитя дитем, простой, сердечный, словом, русский человек, каков он и в идеале, и в жизни. Оглянитесь вокруг, и непременно увидите такого доброхота-мужичка: душа-человек, с золотым, не испятнанным ложью сердцем. Многие из них опускают руки и спиваются от безысходности жизни в нынешнем историческом тупике. И в каждой такой нежной, беззащитной душе брезжит несостоявшийся, не проявившийся вовне Серафим. Царство Божие, по Евангелию, внутри нас, а Серафим Саровский смог — сподобил же Господь! — вынести его из духовных глубин наружу на своих широких, заскорузлых от крестьянского труда ладонях: “Вот вам, люди, тихое, богоугодное житие!” Он явился в золотой век Российской империи как умудренный праведник и дитя Божие в одном лице. “Стяжай дух мирен, и тысячи спасутся вокруг тебя”, — таковы были слова преподобного Серафима Саровского, в ангельском образе просиявшего.

2 января 1833 года, во время молитвы, он обрел наконец тот вечный блаженный покой, к которому стремился всю жизнь.

Возможен ли Серафим в наше время? Возможен, как и тысячу лет назад, пока плывет над нами в бездонных небесах облачным сияющим островом Святая Русь и живет под этими святыми небесами народ русский в уделе Пресвятой Богородицы.

 

 

(обратно)

Святой Серафим Саровский в царской семье (Из записок А. Ф. Аксаковой) (Наш современник N8 2003)

 

 

Святой Серафим Саровский

в царской семье

(Из записок А. Ф. Аксаковой, урожденной Тютчевой)

 

 

Промыслительно, что в этом году совпал юбилей Ф. И. Тютчева и 100-летие канонизации преподобного Серафима Саровского. Оба этих имени безмерно дороги для всякого русского человека. Святой и поэт равно созидают оплот русского духовного космоса, поэтому мы публикуем воспоминания дочери поэта, Анны Федоровны Аксаковой (урожденной Тютчевой), о встрече с преподобным Серафимом Саров­-

ским, напечатанные в журнале “Русский архив”, 1903 г., № 5.

 

 

Месяцы сентябрь и октябрь 1860 года были ознаменованы для царской семьи важными событиями и сильными душевными потрясениями. 18 сентября маленькая великая княжна Мария Александровна заболела жабой, угро­жавшей опасностью ее жизни. 21-го, когда великой княжне было плохо, импе­ратрица родила великого князя Павла Александровича и еще не оправилась от родов, как изнурительная болезнь, издавна подтачивавшая силы императрицы-матери, приняла тревожный характер.

18 сентября приходилось в воскресенье. Великая княжна, по обыкно­вению, гуляла рано утром с государем, а когда вернулась домой, я нашла ее очень бледной, и она жаловалась на тошноту. К обедне я ее не повела. Ее маленькие подруги, Перовские и Гагарины, пришли как всегда провести с нею воскресенье; но она не захотела играть, легла в постель и проспала большую часть дня. Ночью ее лихорадило, но к утру ей стало лучше, и доктор позволил ей встать. В течение дня, однако, симптомы болезни усилились: все тело ее горело, и она находилась почти постоянно в усыплении; тем не менее мне не удавалось добиться от нее признания, чтобы у нее что-либо болело и что именно.

На другой день, 20 сентября, мне удалось, наконец, открыть, что у нее болит горло, и только потому, что она отказывалась даже от питья, несмотря на снедавший ее жар. Исследовав ее, доктор Гартман нашел в горле свойственные жабе налеты, которые и были прижжены несколько раз, но болезнь не уступала. Государь и императрица находились в крайнем беспокойстве, тем более, что в возрасте великой княжны, приблизительно около 7 лет, они потеряли свою старшую дочь, великую княжну Александру. Императрица, несмотря на свое положение, ежечасно навещала малютку и пришла к ней еще в полночь. Доктор и я умоляли ее отдохнуть несколько часов. Вдвоем мы должны были следить ночью за великою княжной и сообщать императрице о малейшей перемене в ее состоянии. Императрица пошла лечь, но в 5 часов утра спешно прибежали за Гартманом, а в 6 ч. обычные сто пушечных выстрелов возвестили о появлении на свет великого князя, нареченного Павлом. Это было 21-го числа, в день празднования памяти св. Димитрия Ростовского. Поистине странно, что за четыре дня до этого императрица высказывала мне свою уверенность, что она родит в праздник св. Димитрия Ростовского, точно так же, как перед рождением великой княжны она предчувствовала, что ребенок родится в день св. чудо­творцев московских*, к которым она всегда питала особенное благо­го­вение.

Я увидела императрицу 21-го в полдень. Она мне сказала: “Я совсем не занята моим бедным новорожденным, все мои мысли с моей маленькой”. Открыть императрице правду о положении больной я не посмела. Гартман был очень встревожен, так как болезнь, перепончатая жаба, все усиливалась, несмотря на прижигания и на рвотное, которое, подействовав, заставило ребенка жестоко страдать. К вечеру жар удвоился, больная малютка тяжко стонала, воздух при дыхании проходил чрез ее горло с сипящим свистом, похожим на хрип. В смертельной муке сидела я возле нее и поддерживала ее бедную головку. Она то закрывала глаза, словно засыпая, то через пять минут снова открывала их с судорожными движениями, как бы задыхаясь. Государь, бледный как смерть, с мучительной тоской, застывшей на лице, навещал ее каждые полчаса.

Около 10 часов вечера вошла к нам моя сестра Кити** и сообщила, что монахиня Лукерья Васильевна здесь и хочет со мною говорить. Из Дивеевского монастыря, Нижегородской губернии, монахиня эта  была дочерью простого крестьянина и приняла постриг в двенадцатилетнем возрасте. Теперь ей было 40 лет, и она находилась в Петербурге в качестве наблюдательницы за молодыми монахинями, посланными монастырем в столицу для изучения живописи. Великая княгиня Мария Николаевна, пораженная быстрыми успехами этих молодых девушек, вышедших почти все из простонародья, взяла их под свое покровительство и отвела им мастерскую в своем собственном дворце. Там-то я и познакомилась с Лукерьей, поразившей меня своим умственным развитием, совершенно непонятным в женщине, не учившейся ни чтению, ни письму. Слушая ее поэтические рассказы о жизни в Дивеевском монастыре, казалось, что переносишься, среди XIX-го века, в эпоху таинст­венных и прелестных легенд наших Четий-Миней. Она часто говорила мне об отце Серафиме, которого видела будучи ребенком в его уединенной келье, среди векового бора, окружающего Саровскую обитель. Мать Лукерьи, исцеленная от рака на губе молитвами и прикосновением святого отшельника, из благодарности дала обет посвятить на служение Богу младенца, рожденного ею после этого чудесного исцеления. Никогда Лукерья не ела мяса и с ранних лет своего детства была приучаема к молитве и к благочестивым навыкам. Ее большою радостью было сопровождать свою мать к хижине Серафима, к которой вела прелестная тропинка, извивающаяся между гигантскими соснами вдоль прозрачной реки Саров. На этой тропинке каждодневно видны были сотни богомольцев, бредущих к жилищу отшельника, чтобы получить от него исцеление от болезней, утешение в скорби, мудрое руководство в жизни, и почти все возвращались излеченными, утешенными, просвещенными. Святой старец принимал всех с любовью. Приходящим к нему он раздавал или частицы просфоры, или церковные свечи, или немного чистой, как хрусталь, воды из колодца, его трудами выкопанного в годы затворничества, и эти простые дары, полученные от него, обращались в источник благодати для тех, кто принимал их с верой. Его взгляд проникал в глубину сердец, его простая и краткая речь была запечатлена любовью и тою таинственною мудростью, которую душа его приобрела от долголетнего общения с Богом в тиши природы. Там он получил дар прозорливости, поражавший спасительным страхом даже тех, кто приходил в Саровский бор больше из любопытства, чем из благочестия. Когда Лукерье минуло 12 лет, Серафим благословил ее на принятие пострига в  Дивеевском монастыре, основанном под его покровительством в двенадцати верстах от Сарова. Предварительно, однако, Лукерья отправилась пешком в Киев на поклонение мощам, почивающим в пещерах, а затем, со времени принятия ею монашества, вся жизнь ее была длинной вереницей трудов на служение монастырю. Часто исполняла она тягостные обязанности сборщицы подаяний, и благодаря ей воздвигнут большой и благолепный монастырский храм. Эта девушка, никогда не читавшая ни одной книги и почерпнувшая все свое образование из церковных служб, обладала от природы удивительным красноречием, и ее слова по сладости были действительно подобны меду. Она имела дар, когда советовала или утешала, делать это, не впадая в проповеднический тон и не употребляя, подобно лицам ее состояния, обычных общих мест, так мало говорящих чувству; ее речь, напротив, била ключом прямо из сердца и проникала в душу. Поэтому-то я и обрадовалась ее приходу в час мучительной тревоги.

Лукерья принесла мне полумантию Серафима, под покровом которой он провел в молитве многие ночи и в которой, коленопреклоненный, он совершил свое последнее моление, когда душа его вознеслась к Богу. Мантия эта хранилась как священное наследие у старика протоиерея Назария Добро­нравина, друга Серафима и настоятеля дворцового храма в Гатчине. Эту-то святыню и доставила мне Лукерья со своими молитвами. Я тотчас отнесла ее к больной, которую спросила: “Хотите, я вас покрою мантией Серафима?” — “Дайте, — отвечала она и, перекрестившись, совершенно просто произнесла: “Отче Серафим, моли Бога о мне”. После этого она немедленно заснула, и немедленно же ослабел хриплый свист в ее горле; через пять минут она дышала так тихо, что ее не было слышно, а через десять появился обильный пот. Она едва открыла глаза и, сказав мне: “Горло почти совсем не болит”, снова впала в глубокий и спокойный сон. Вошел Государь, я показала ему мантию и в немногих словах изложила ее происхождение. Государь осенил себя крестным знамением. Девочка все продолжала спать. В 3 часа доктор, к своему удивлению, нашел ее всю в поту и без лихорадки. Лукерья, видя меня изнеможенною от трех дней мучительной тревоги и от двух совершенно бессонных ночей, обратилась ко мне со словами: “Усните спокойно, святой Серафим охранит ребенка”. Я заснула у кровати больной таким крепким сном, что не слышала прихода Государя, навестившего рано утром свою маленькую дочь. Мария Александровна проснулась поздно и спросила меня своим обыкновенным голосом: “Где Лукерья?” — “Она у меня и молилась за вас эту ночь”. — “Я хочу ее видеть”. Лукерью ввели в комнату, и великая княжна протянула ей руку, сказала: “Благодарю за то, что вы молились обо мне. Горло у меня очень болело; когда же меня накрыли мантией, все прошло”. Затем она тотчас заснула вновь и проспала почти весь день. Есть она не хотела, а просила пить, неизменно прибавляя: “Но святой воды”, и, выпив, крестилась. Сколько искренности и чистоты в вере детей, и как понятны слова Спасителя, что их есть царство небесное! Какая была радость иметь возможность объявить императрице, что ее дочь вне всякой опасности! Государыня слушала мой рассказ о том, что произошло ночью, много плакала. Впоследствии Государь пожаловал основанному Лукерьей Серафимо-Понетаевскому монастырю 600 десятин земли. Выздоровление великой княжны пошло довольно быстро, и уже 25-го она была в состоянии встать с постели в первый раз.

Невыразимо было счастье императрицы при виде дочери, хотя слабенькой и бледной, но совсем выздоравливающей. Ухаживавшие за великой княжной во время ее болезни служанка и две племянницы камерфрау Тизенгаузен заболели скарлатиной, от которой служанка Пелагея даже чуть не умерла.

В первых числах октября месяца в состоянии здоровья императрицы-матери стали обнаруживаться тревожные явления. Предшествующую зиму она провела в Ницце и вернулась в Россию 26-го июля, нося на лице отпечаток изнурительной болезни, которая вскоре и прекратила ее дни. Как только наступили первые осенние холода, симптомы недуга обострились; доктор императрицы Карель объявил ей, что не может ручаться за ее жизнь, если она будет настаивать на проведении осени в Петербурге. “А если бы я уехала, могли бы вы поручиться за нее?” — “Жизнь в руках Божиих, ваше величество”, — ответил уклончиво доктор. — “Мой добрый Карель, — сказала ему государыня с тем простым величием, которое ее отличало, — русской императрице не подобает умирать на больших дорогах: я останусь”. Говорят, она много плакала, однако, в этот день приняв же решение остаться, вскоре успокоилась.

16-го болезнь быстро пошла вперед. Императрица-мать подвергалась припадкам удушья, за которыми следовал продолжительный и полнейший упадок сил. Очень беспокоились, что государь, которого ожидали к 9 ч. вечера, опоздает и не застанет своей матери в живых. Императрица Мария Александровна, плохо оправившись от родов, так как выздоровление ее замедлилось от почти постоянных душевных тревог, сильно волновалась и, вопреки мнению врачей, непременно хотела поехать в Александровский дворец; получив же весьма тревожную записку от великой княгини Марии Николаевны, сообщавшей, что императрица-мать умирает, она, никого не слушая, поспешила к своей свекрови. Но тревога была напрасная: больная успокоилась и заснула.

Государь приехал вечером, очень усталый и, по виду, очень больной. Ночь он провел в Александровском дворце вместе с императрицей, комната которой была холодная.

1 октября приехали великая княгиня Ольга Николаевна и великий князь Михаил Николаевич; таким образом, все дети императрицы собрались около своей умирающей матери, чтобы получить ее последнее благосло­вение.

18-го государь предложил ей причаститься еще раз. “Возможно ли это? Какое счастье!” — сказала она и причастилась с большим умилением. Великая княгиня Ольга Николаевна и великий князь Михаил Николаевич должны были приехать вечером. Она ждала их с нетерпением и в минуты бреда с тоской призывала их обоих. Для приема Ольги Николаевны она велела подать себе нарядный чепец. Около семи часов больная почувствовала себя очень удрученною и пожелала перейти с кровати на кушетку. Государь и его братья перенесли ее на руках; когда же ее спросили, не утомило ли ее это перемещение, она ответила: “О нет, носильщики были такие милые!” В эту минуту императрицу окружали все ее близкие; она издала радостное восклицание и сделала движение рукой, как бы благословляя их всех. Государю она передала футляр с убором из аметистов, который предназначала императрице Марии Александровне как крестильный подарок; но до передачи она некоторое время держала его в руках и внимательно рассматривала.

Ночь была очень беспокойна: императрица совсем не уснула и в бреду призывала императора Николая, дочь Александру Николаевну, зятя герцога Максимилиана Лейхтенбергского и других умерших членов семьи и обращалась к ним, как бы видя их возле себя.

19-го императрица Мария Александровна, хотя еще очень хворавшая, пожелала с утра вернуться в Александровский дворец. Около часа я получила от нее записку следующего содержания: “Просят мантию Серафима, чтобы успокоить сильное волнение императрицы. Пришлите мне ее”. Час спустя я отвезла великого князя Сергия в Александровский дворец. Там мы застали всех коленопреклоненными в комнате, смежной с той, где лежала императ­рица-мать. Читали отходную. Впоследствии императрица (Мария Александ­ровна) рассказывала мне, что, когда принесли мантию Серафима, государь обратился к своей матери со словами: “Вот святыня, которую Мари вам посылает: она облегчила ее в болезни. Позволите ли возложить ее на вас?” “С радостью”, — ответила больная. Почти тотчас волнение ее успокоилось, и вдруг, как будто мысль о близкой кончине внезапно озарила ее душу, она сказала сыну: “А теперь я хочу тебя благословить и проститься с вами!” Затем она довольно долго говорила с ним, но язык ее уже коснел и речь ее была до того невнятна, что государь разобрал только слова: “Теперь все ляжет на тебя, на тебя одного!” Далее наступило одно из самых величествен­ных и трогательных зрелищ, какое когда-либо приходилось видеть. Умирающая императрица лежала на кровати посреди обширного покоя, боковые двери которого с двух противоположных сторон были настежь отворены, и в течение часа проходили мимо ее смертного одра, один за одним, медленно и торжественно, не только все члены многочисленной царской семьи и друзья дома, но и лица свиты и вся прислуга, до простого истопника включительно. Каждый подходил и целовал в последний раз руку умирающей монархини. Слабым голосом она повторяла: “Прощайте, прощайте все!” К тем, кто ее любил и знал и кто служил ей в течение долгих лет ее молодости, счастья и величия, она обращалась с последним взором любви, с последним знаком благоволения. И это расставанье, величественное и простое, было достойным завершением жизни королевской дочери и царской супруги, сохранившей, среди обаяния могущества, которым окружила ее судьба, смиренное, любящее, доброжелательное и детски чистое сердце.

Было 8 часов, я должна была вернуться к детям, которые вставали в это время; когда я входила, меня остановил камердинер императрицы и сказал: “Для разрешения ее души, прикажите отворить в церкви царские двери”. Молитва перед открытыми царскими вратами облегчает и ускоряет борьбу души с телом. Я зашла к о. Иоанну Васильевичу (Рождественскому) и просила его отворить царские двери. На это утро я пригласила о. Добронра­вина, приславшего мантию великой княжне, отслужить у нее в комнатах панихиду по о. Серафиму, и едва он приехал, как вошел камердинер и доло­жил: “Ее величество скончалась!”

При этом известии о. Добронравин сказал: “Мы будем молиться за нее в одно время с о. Серафимом: пусть первая панихида по ней будет под покровом его молитв”. Божественную службу он совершил одновременно за упокой душ Серафима и императрицы, и, таким образом, на самой первой панихиде по ней ее имя слилось с именем святого, который, быв современником царствования императора Николая, в своем уединении, несомненно, призывал на него и на нее заступничество свыше. Императрица-мать любила Серафима, верила в его святость, говоря о нем, называла его своим добрым старичком и однажды призывала к себе одного из его учеников, иеромонаха Иоасафа, для того чтобы он поведал ей о его жизни и кончине.

 

 

(обратно)

Из книги “Музыка как судьба” (окончание) (Наш современник N8 2003)

георгий Свиридов

 

 

 

 

 

Из книги “Музыка как судьба”

*   *   *

Ни один композитор в истории не насаждался так, как насаждался при жизни Шостакович. Вся мощь государственной пропаганды была направлена на то, чтобы объявить этого композитора величайшим музыкантом всех времен и народов. Надо сказать, что и музыкальная среда охотно поддерживала эту легенду. Он был, в полном смысле слова, государственным композитором, откликавшимся на все важные события общественной и политической жизни не только своими бесчисленными статьями, но и бесконечными сочинениями: от симфоний, ораторий до танцев, песен, песенок и т. д. И, несмотря на это насаждение государственным и “квадратно-гнездовым” способом, народным художником он так и не стал ни в своих ремесленных поделках, ни в своих музыкально-философских концепциях*, хотя, при всем при том, по отборе от него останется много хорошей, а иногда прекрасной музыки. Но народность, в том смысле, в каком ее понимали Глинка, Мусоргский, Бородин, Чайковский, Рахманинов, — это какое-то другое дело. Какая-то особая (высшая, м. б.) форма искусства.

“Способность быть народным — это особый талант и очень редкий”.

 

Белинский

*   *   *

Идет перестройка, больше всех шумят о ней все те же и оне же: поэты-куплетисты Евт, Вознесенский, смертельно всем надоевшие, десятки лет треплющиеся по любому поводу, не могущие найти ни единого свежего слова. Каждое их слово уже по десятку раз продано [деньги давно получены].

*   *   *

Метаморфоза жизни

 

Дети тех , кто сжил со свету Мих Булгакова, теперь ставят Булгакова, пишут о Булгакове, хвалят Булгакова, говорят “наш Булгаков!”, “великий Булгаков” и т. д. Ставят Булгакова, причем ставят на свой лад, переделывая Булгакова, перелицовывая его, меняя смысл его книг на противоположный. Христос у Булгакова — недосягаем в своем страдании и в своем величии. Между прочим, Христос в книге — сириец . Родом из Сирии. Идиоты и сознательные антихристиане уродуют, корежат, извращают книгу Булгакова. Приспосабливают ее для проповеди своих идей, диаметрально противоположных идеям Булгакова.

*   *   *

[Вопросы к беседе]

 

Издавна крестьянский слой служил интонационной опорой музыки. Исчезновение его лишило нашу музыку интонационной опоры. Русский человек ныне поет и пляшет под чужую дудку. Диковина! Боже, как государство охраняет хиппи, “панков” — упаси Бог тронуть их! Между тем, слово “панки” в переводе значит “падшие”, “подонки”. Популярный журнал “Огонек” стал государственным защитником, оберегателем этой городской “рвани”, в среде которой процветает всякая нечистота. Но, оказывается, это не “нечисть”, это — чистота и целомуд­рие. Важно, чтобы молодые люди не задумывались бы над серьезными вопро­сами жизни: как быть дальше, для чего я существую, кто нами правит? и т. д.

*   *   *

Слушал “Кармен-сюиту” (безграмотное название)51. Совершенно ничтожно. Попурри из великолепных мелодий. Умозрительно, как будто бы хорошо продуман оркестровый состав. Но получился малокрасочный — академический оркестр. Краску, столь необходимую Бизе, дают лишь ударные. Это становится похоже на красочность [рекламной бумажки от конфет] парикмахерской рекламы. Вкус автора [сильно] подгулял. Делать обработку надо лишь в том случае, когда увеличивается художественный эффект. Здесь же он — явно умаляется. Есть пословица: “Овчинка не стоит выделки”. Это когда сырье — плохое. Как над ним ни работай, из него нельзя сделать ничего. Здесь — другое: выделка не стоит сырья. Сырье, матерьял требует иной выделки. Бизе прекрасно знал, что он делал.

*   *   *

Целый день танцы и песни молодых людей, дрыганье на месте, декларации (фальшивые). Общие танцы. Поколение смертников. Обреченность, топтание на месте. Мелодий — или нет, или они краденые. Ни одного талантливого певца. Примадонны и солисты почти все из “наших”. Чешка — бездарная певица. Одна девица из Венгрии (с очень истасканным рылом) на вопрос — чего она ждет от новой весны, ответила, что, наконец-то, она хочет “настоящей, большой любви” (все остальное было небольшое и ненастоящее). Ни одной хорошей песни, кроме белорусской из ансамбля “Сябры”. Все похоже одно на другое. Кошмарная своей развязностью еврейка из Риги. Америка съела всех с потрохами. Американизация полная. Духовно мы уже смирились с этим.

*   *   *

Ложные ценности: Эйзенштейн [Демьян Бедный]. Абстрактное искусство, пригодное лишь для обоев и рекламы. Бесконечная цепь реформаторов театра и т. д. Из которых были, есть и остались живыми в своем наследии, в своих последователях (например, Чехов, Качалов — это можно сейчас слушать!) одни лишь Станиславский и Немирович-Данченко, открывшие новые пути, на которых немедленно же обозначились ложные последователи, продолжатели и оппо­ненты, тут же обильно рекламируемые, объявленные подлинно революционными, современными! (и т. д.), а больше всего рекламированные сами .

Станиславский и Художественный театр, в том числе Булгаков, чудом [и силой сопротивления] уцелели от разгрома, да и прямого уничтожения, к чему призывал, например, радикальнейший, бескомпромиссный и такой, по свиде­тельству его друзей, “ранимый”, чутчайший по отношению к собственной персоне, требовавший особого внимания к себе, В. Маяковский. Маяковский — “затрав­ленный”, хочется спросить: кем? Ермиловым, которому он давал сдачи, и это вообще была потасовка друзей при распределении пустых мест в Р литературе без Горького, Бунина, Блока, Есенина и целого ряда блестящих писателей, изгнанных из страны новой троцкистской властью.

Какое существование вел великий живописец М. Вас. Нестеров, семнадцать лет не выставлявшийся, отлученный от выставок, безгласный, пришибленный, казалось бы, окончательно. Нестеров принял постриг, стал священником и тем спас себя и свою душу, и свой великий талант, который снова засиял в его произведениях 30-х годов. Я помню его персональную выставку 1933 года.

Нам открылся благодаря М. Горькому. Сталин упросил Горького вернуться в СССР для важного дела — сохранения, сбережения культурных сил после страшного разгрома, учиненного бандой троцкизма. И Горький постарался выполнить свою историческую миссию. Пусть не все удалось ему спасти, не удалось защитить имя Есенина, не удалось защитить Булгакова, Платонова, возможно, не удалось сделать и многое другое, о чем я, может быть, даже и не подозреваю. Но зверская травля русской интеллигенции была прекращена, получили гражданство в искусстве многие писатели, художники, композиторы. Был снят запрет с исполнения музыки великого Рахманинова, хотя и не целиком.

*   *   *

3 мая 1987

Найти человеку верный путь в жизни — всегда непросто. В наши хаотические дни это стало неимоверно трудно. Масса людей — потерявших всякие ориентиры, мас­са — избравших неверный путь, чреватый большим Злом. Многие живут вообще без пути, без движения, лишь шевелясь на месте, как черви в сортире. Боже! Помоги выйти на дорогу всем близким и любимым, не утратив света во тьме!

*   *   *

Поэты-дегенераты: Хлебников и Маяковский, последние в роду (каждый). Акц общество Бурлюк-Брик и Ко торговали ими, умело эксплуатируя их таланты и болезнь (несомненно свойственную обоим). Бесконечной лестью, ежедневным уверением в гениальности, исключительности, уверением в предан­ности оно изолировало этих стихотворцев от жизни, окутав их лживым фимиамом.

*   *   *

Я принадлежу к числу тех композиторов, чье сочинительство и исполнитель­ская деятельность (довольно большая в последние годы) почти полностью игнорируются журналами, подконтрольными руководству Союза . Мне ежегодно приходилось бывать в эти годы в Ленинграде, куда я часто приез­жал на концерты с крупнейшими артистами: Архиповой, Образцовой, Нестеренко, Вл. Федосеевым и его оркестром. Приезжая в город, мне приходилось читать восторженные статьи о концертах Лен музыки, написанные в самых восторженных тонах, как пишут о высоких произведениях классического искусства.

Между тем концерты эти проходят часто при пустых залах, где присутствуют лишь родственники исполняемых авторов, да несколько случайных людей. В областных газетах появляются восторженные громадные статьи, читая которые можно подумать, что речь идет об исполнении произведений П. И. Чайковского, Шумана или Бетховена. В сущности — позорное явление для нашей государст­венной и партийной печати, которая находится под полным контролем правления ЛОСК почти во всем, что касается музыкальных дел. Задаю ceбе вопpoc: почему это происходит? Потому, что Обком партии целиком и полностью отдал музы­кальное дело в руки Петрова и окружающей его камарильи. Этот государственный и партийный фаворитизм наносит страшный ущерб развитию нашей культуры. Ведь в руках этих людей находится музыкальное образование, особенно композиторское. Вряд ли можно вообразить, что перестали рождаться люди с музыкальным талантом. Но они калечатся смолоду, изначально. Им выворачи­вается голова набок или задом наперед, и с этой вывороченной головой живут, взрослеют и умирают. Государство щедро оплачивает творчество сов композиторов, не жалея средств. Бюджет СК составляет многие десятки миллионов рублей ежегодно. Оба министерства культуры также тратят ежегодно миллионные деньги на государственные заказы композиторам.

*   *   *

1 июня 1987 г.

 

Тридцатые годы — резко делятся на своеобразные периоды.

I — 1929—33. Бурное время, расцвет деятельности ЛЕФа, РАПМа и РАППа, коллективизация, перегибы, “головокружение от успехов”, пятилетка, заводы, Днепрогэс, ускоренное окончание школы, работа на заводе (практика), ликви­дация безграмотности (работа в деревне, от которой я был освобожден, мать достала справку от врача и отнесла в школу, тайно от меня). Занятия в музы­кальной школе, проснувшийся огромный интерес к музыке. Выписывал ноты наложенным платежом; помню покупку слепого клавира “Бориса Годунова” (изд. В. Бесселя), помню — поразили аккорды, неожиданные гармонии. Решение — посвятить себя музыке. Поездки в Ленинград — 1932 г. — новый, совершенно, мир, необъятный как океан.

Трудные, голодные годы 1932—33—34. Новое движение в духовной жизни: ликвидация РАПМа, создание Союза Писателей, огромная и благотворная роль Горького. (Но не было — Есенина, Клюева, Ахматовой, Замятина, Булгакова, Платонова.)

Дальнейшие годы 1934—35—36. Выставка Нестерова, абсолютное отсутствие внимания (в обществе) к Малевичу (его “квадраты” висели в Русском музее, называлось — супрематизм). Идея главная — Гуманизм, потом Пролетарский гуманизм. Музыка — “Леди Макбет” (шла с успехом на огромной рекламе), Прокофьев не был так интересен, казался “салонным”, позднее — яркая “Ромео и Джульетта”, этому была большая оппозиция. Соллертинский бранил: сухо, нет романтизма, любовного всплеска и страстей (а lа Чайковский, подразумева­лось “Итальянское каприччио”), нет толпы, “живописных лохмотьев” (его слова), без которых не существовало стереотипа Италии. Меня это мало интересовало, я был полон пробуждающихся юношеских страстей, очень много поглощал музыки, раннее увлечение музыкой Шостаковича: опера, ф-п концерт, прелюдии для ф-п (поворот к “классическому”).

Кино — многое, что потом хвалилось, в том числе “Чапаев”.

Подъем жизни в искусстве, “Петр I” Толстого (кажется!). Съезд писателей, шумно, иностранцы, которые тогда казались людьми с другой планеты.

1934—35 г. Ленинград, Киров, суды, паспортизация и др.

[C 1936 г. совсем новое, смерть Горького.] Этого я тогда не понимал, живя один в общежитии, весь увлеченный борьбой за существование (жил голодно, ужасно) и поглощением музыки, главным образом, классической.

1935 г. “Пушкинские романсы” — переменили мою жизнь. Знакомство с Иваном Дзержинским — любил его ранние песни (2 цикла), “Весеннюю сюиту” — очень яркую, юную (для рояля), начало “Тихого Дона”. Как это было свежо, казалось свежее Шостаковича, в котором было что-то интонационно-мертвое (так и осталось до конца).

2-я половина 30-х годов — становилось все хуже и хуже. Движение Советского симфонизма, новый академизм, торжество “формы”. Надо было учиться. Увлечение современной музыкой: Стравинский, Хиндемит, Берг (по клавиру “Воццек” и “Лулу”, нравилось первое), Кшенек, так себе, Риети, нравилось. В моде пошло все еврейское.

“Король Лир” Михоэлса, вся кинематография, “Веселые ребята”, Дунаевский был награжден орденом, принят в Союз и назначен его председателем. До той поры Союз возглавляли: Борис Никол.(?) Фингерт, Влад. Ефим. Иохельсон, Бор. Самойлович Кессельман, Лев Моисеевич Круц, Татьяна (?) Яковл. Свирина (фамилия по мужу, страшнейшая баба), еще была машинистка Полина Егинтова, ее супруг впоследствии был секретарем Музфонда — гигантский жулик(мил­лионные дела), был разоблачен молодым следователем из Харькова, пойман с поличным, получил 25 лет лагерей. Всего членов Союза было человек 40 с неболь­­шим! Русских было человек 20—25, кажется.

“Расцвет” кошмарного Утесова, изо всех уличных репродукторов гремело: “Налей же рюмку, Роза, мне с мороза, ведь за столом сегодня — ты да я! Ну где еще найдешь ты в мире, Роза, таких детей, как наши сыновья?!!!”

Знаменитые писатели начала 30-х годов: Бабель, Катаев, Олеша, Никулин, Багрицкий, Тынянов, Козаков, Каверин, Федин, Ильф и Петров, Зощенко. А. Толс­той — был наиболее солиден, очень много писал.

В элиту входили еще кинематографисты, все те же. Маяковский был объявлен “лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи”. Есенин — пока прочно запрещен. В СССР ненадолго заехал шахматный игрок Ласкер. Это подавалось как мировое событие так же, как и успехи Ботвинника — советского чемпиона. Зрело новое поколение поэтов: Кульчицкий и Коган — “ Только советская нация будет и только Советской расы люди!” Чем это лучше германцев?

Дышать становилось все труднее. Обстановка в классе Шостаковича была невыносимой . Всюду “перло” одно и то же — в литературе, поэзии, кино, театре, а главное: газеты, журналы, радио — вся массовая пропаганда, включая ТАСС, местное вещание — все в руках одних и тех же людей. Слово “русский” было совершенно под запретом, как и в 20-е годы. “Россия” — само слово было анахронизмом, да его и небезопасно было употреблять в разговоре.

Вce предвоенные, суровые, мрачные годы, бесконечные суды, процессы, аресты. Жил я очень одиноко, друзей, в истинном смысле слова, не имел, были приятели застольного, “собутыльного” типа.

*   *   *

Есенин — все растет и растет, перерос всех (без исключения). Он попал в эпицентр, в точку пересечения всех линий (скрестившихся) Русской жизни, в центр боли, мук и всех надежд, какие еще остались. Заблудшая Русская душа, найдет ли она выход?

*   *   *

Разговор об интлизме — чаще всего дымовая завеса, ложь, за которой скрывается оголтелый шовинизм, воинствующий и беспощадный.

*   *   *

Люди, давно отвыкшие от русской жизни. Они наблюдают за ней из окна своей супермашины или из заграничной посольской квартиры где-нибудь в Нью-Мексико. Им ненавистно здесь все: наши русские лица, наш родной русский язык, разоренные, потерявшие свое русское имя города, наша хроническая русская бедность, с которой мы уже свыклись [да и не в богатстве, в конце концов, смысл жизни]. Все это им глубоко противно. [Они обещают нас накормить, хотят нами управлять и управляют, но сделать при этом полными, абсолютными рабами.] Русский человек давно отрекся от Бога, он продал свою душу черту за чечевичную похлебку, которой его обещали накормить даром “от пуза”, да и обманули.

*   *   *

Моцарт и Сальери

 

Сальери — не атеист (т. е. не признающий существование Бога), ибо он верит в Рай (занес к нам несколько “Райских песен”). Он — Богоборец, считающий, что Бог создал мир несовершенный, несправедливый, и человек вправе этот мир изменять по своему усмотрению. Позже эта идея будет выражена в словах поэта Коца: “Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем мы Наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем”. И этот мир они построили.

*   *   *

Передачи по радио

 

Ария из “Вертера” Массне в дивном исполнении Лемешева, давно не слышал этой музыки. Большая прелесть, романтизм без напыщенности (иногда свойст­венной Массне) и какое пение! Просто, строго, безыскусственно, трепет соловьи­ного горла. Эту музыку не споешь “обыкновенным” голосом, тут нужен природный дар.

Концерт для фортепиано Грига, какая свежесть, возвышенность, красота и своеобразие в интонации. Но Шуман открыл первым этот внутренний мир — мир прекрасного, глубоко хранящегося в душе .

Рядом с этим стихи Светлова — убогие, заурядные чувства, скверный, ломаный, жаргонный, стертый, плоский язык.

26/VIII-87 1 час дня

*   *   *

“Дети Арбата”52

 

Их родословная, всегда ли они были “детьми Арбата”?

Кто их отцы, населявшие Арбат и др. привилегированные, “престижные” улицы Москвы и Ленинграда?

Страшная участь подлинных “детей Арбата”. Цель романа — свалить с себя вину за истребление людей на одного человека, которому дети Арбата служили за страх и выгоду, они служили бы и за совесть, если б она у них была. [Новый виток лжи.]

*   *   *

Государство через газеты, журналы, особенно радио и TV, проводит уси­ленную, ускоренную американизацию нашей жизни, американизацию молодежи, американизацию (а тем самым, стандартизацию) образа мышления советского человека молодого поколения.

Революция “сверху”, которую открыто прокламирует гос руководство, как видно, заключается прежде всего в “денежном” идеале, даже еще не конкретном, а только лишь обещаемом в необозримом будущем. Но психология “желтого дьявола” уже усиленно и лихорадочно насаждается в обществе. Между тем выдающиеся люди русского образованного общества (в большинстве своем) находили жизнь США богатой, но бескультурной, без­вкусной, бездуховной, убитой страстью к наживе.

Такая же участь ожидает нашу страну и наш народ, который теперь по государственному указу получает прививку духовного СПИДа, который грозит нам окончательной духовной гибелью.

Когда поначалу лидеры Гос объявили “перестройку” и отвержение “застоя”, можно было всячески приветствовать это начинание. Думалось, что это коснется и воскрешения, возрождения духовной жизни, без которой человек — живой труп и подобие механического робота. Но именно такой механический робот, без каких-либо нравственных устоев, без пробужденной души — послушное полуживотное, удовлетворяющее лишь свои примитивные инстинкты: голод, жажду, похоть, желание жить без всяких забот (ибо заботиться о нем будут стоящие во главе жизни “лидеры”, “сверхчеловеки”, которые при ближай­шем рассмотрении — лишь “недочеловеки”, недоучки, с трудом и не всегда еще владеющие русским языком).

Я устал от Пвителей, не умеющих правильно говорить по-русски.

*   *   *

О руководителях Союза Композиторов

 

Лучшие театры Москвы и Ленинграда стали получастными предприятиями нэпманского типа. Они закреплены за Щ, Хр, Петр, которые являются их полными хозяевами, назначающими туда директоров, дирижеров, худо руководителей, режиссеров. Композиторы-бюрократы извлекают, таким образом, из своей деятельности огромные барыши. Это подлинные буржуа от коммунизма, попирающие всех, кто им не угоден, не нравится, чужд, в том числе и подлинно даровитых современных композиторов, зрелых и молодых, чье творчество развивается вопреки деятельности руководителей Союза. Эти композиторы, в известной мере, являются символом нашего трудного времени, символом несоответствия нашей жизни и нашего Государства.

Только как насмешку, как иронию можно оценить тот факт, что именно данные люди стоят теперь во главе Союза и руководят его “перестройкой”. Для того чтобы перестроить к лучшему, усовершенствовать нашу муз жизнь, исправить многие недостатки, нужно, прежде всего, освободиться от людей, подобных Х, Щ, П. Без этого всякое благое начинание превратится в карикатуру, в пародию на “новое мышление”.

*   *   *

Марина Цветаева

 

Не скажу, чтобы я сильно любил эту поэтессу. Стих ее — косноязычен, вторично-литературен, язык не совсем живой, книжный, иногда манерно-архаичный. Строй чувств — вздернутый, истеричный. Не совсем почему-то приятно, когда женщина открыто говорит о своей сексуальной жизни. Удивительное дело, в народном сознании сохранилось сравнительно терпимое отношение к мужскому блуду, хотя церковь, разумеется, строго порицала это. Однако существует пословица: “Быль молодцу не в укор”. Но это не касается женщины, для которой по этому поводу народ нашел особое словь (“блядь”), афористически кратко выразив свое презрение к доступной женщине. И в самом деле, блуд отца еще может быть терпим, хотя вряд ли вызывает уважение. Но материнская греховность — нетерпима, непредставима. Поэтому не люблю, когда женщина открыто пишет о своем блуде, хотя, возможно, по теперешним нормам — ничего уже не страшно!

У Цв есть стихотв о гражданской войне, где она восхваляет “белую”, Добр армию, Ден, Кутепова, Май-Маевского и др. Я — человек старый, не берусь теперь судить в целом о Гр войне, о правых и виноватых в ней. Не берусь! Знаю, что ничего более страшного для жизни нации, для самой ее сущности нет, чем брато­убийственная, неслы­ханная по жестокости резня, когда сын убивает отца, а отец сына, брат встает на брата из вымышленной, вдолбленной в голову “классовой ненависти”. Тогда — беда, нация может надломиться и погибнуть... Но мой отец Вас Гри­г С был ком и после Окт пере­ворота служил на советских должностях в уездном городке Фатеже Курской губернии. Он зани­мал должность заведующего отделом Труда. Когда пришли с Юга белые, отец скрывался, жил в подвале. Один человек по фамилии Марин, рус­ский человек, донес об этом. Отец попал в тюрьму. В это время красные пошли в наступление с Севера, и Добр Армия начала отступление. Перед отступлением неск человек арестованных большевиков были (естест­венно — безоруж­ные) согнаны во двор тюрьмы и порублены шашками. Помню своего отца в гробу с перевязанной нижней частью лица. И сейчас его вижу!

Поэтому вдохновенная поэзия Цветаевой, прославлявшей доблестных солдат и офицеров Белой Армии, не находит во мне отклика. Мне больше нравится ее лирика. Например, вот это:

 

Я любовь узнаю по щели,

Нет! — По трели

Всего тела вдоль...

 

Не правда ли, сильно сказано, особенно впечатляет это — “по щели”!

*   *   *

Верхушка Русского дореволюционного общества: дворянство, придворные круги, военная верхушка — прогнила насквозь. Русская интеллигенция была в большинстве своем настроена против этой, державшей уже ослабевшую власть, беззаботной “верхушки”, но, в свою очередь, сама была подвержена нравст­венному гниению и не имела позитивной программы. Всем хотелось перемен, да не знали каких, и думали, что все они к лучшему. Была лишь одна, сплоченная сила, которая знала, чего хотела: привилегий для своей нации, власти и притом всеобщей, т. е. государственной, полицейской, контроля над образованием, захвата промышленности, а главное — власти над землей. Той самой Русской землей, которой обещали в изобилии снабдить русского легковерного мужика-дурака и которую у него отняли.

 

 

 

 

Тетрадь 1988

 

*   *   *

Начало сезона

 

Концерты: Бах-Шнитке, Губайдулина, Денисов. Бедный Щ остается лишь в качестве государственной ширмы (сидящий сразу на многих стульях). Именно это творчество есть наиболее полное выражение “застоя”, идейного тупика, в который зашла наша жизнь, тупика, из которого Гос и все мы ждем выхода, “перестраивая свои ряды”, но еще не обретя новой идеи движения или стыдливо боясь произнести сокровенное слово “капитализм”, признав, что десятки миллионов загубленных людей, океан пролитой крови — все было как бы зря. Но эти жер принесены не зря. Есть среди них те, кто получил гигантскую выгоду, обрел власть и т. д.

*   *   *

Воскресенье, 9 окт

 

Сегодня еще слышал новинку — “Концерт для альта с оркестром” Шнитке в исполнении Башмета, редкого виртуоза. Концерт имел большой успех. Что сказать о музыке? Шикарная, отлично выполненная (в своем роде) партитура. Отработанная, умело сделанная конструкция, не лишенная, впрочем, длиннот, главным образом, по причине неяркости интонационной сферы. К сожалению, нет своей речи, своей интонации. Компилятивная музыка, смесь самого разного, слышанного уже многажды (в том числе и самого тривиального). Опора, уже заранее, на эклектику: Малер (многозначительные длинноты в духе заключения “Песни о Земле”), Берг, Шостакович (в смысле формы), но дряблый, вялый, куски общеупотребительной музыкальной ткани (Европейских образцов — то ли из Баха, то ли из Венявского или еще откуда).

Комиссионный магазин: все добротное, шикарное, но все ношеное, подер­жанное, подновленное, чужое [с чужого плеча. Музыка эпохи застоя, тупика]. [Все клочковато, музыка много раз прекращается.] В гигантском количестве нот нет ни одной своей . Какое-то пышное, торжественное эпигонство. Длиннющее заключение, когда слушать уже давно нечего: альтист тянет свои ноты до бесконечности, дирижер показывает руки, перстень на пальце отдельно; потом оба — солист и капельмейстер — склоняют головы, потрясенные музыкой, и стоят так минуты полторы. Картина!

Все это похоже по смыслу на музыку самодовольного Ант Рубинштейна, усовершенствованную и цивилизованную в соответствии с движением музыкаль­ного прогресса. Все это — plusquamperfekt! Симфонизм, гальванизированный Шостаковичем (ненадолго), все же отдает трупным запахом. Музыкальная трупарня, музыкальный морг.

Имитация музыки . Как будто бы есть все (или многие) ее элементы, но нет ее самое . Все вторичное, ни о чем нельзя сказать — вот это такой-то. Комис­сионный магазин: все шикарное, но не первородное, не свое, уже ношеное, как говорится — бывшее в употреблении, все с чужого плеча.

*   *   *

Чтение Набокова “Другие берега”

 

Очень словоохотливый автор. Бесконечное, утомляющее количество рассуждений “обо всем решительно”, на любую тему, “a parte”. Большой цинизм, похожий на снобизм, и преувеличенная какая-то “культурность”. Все это можно бы объяснить “эмигрантским” положением равно всему чужого человека, чужого и по своему ощущению окружающих людей, инстинктивно настороженных к иностранцу. Все это родило особую психологию “изгоя”, равно чужого всем человека, существа “иной” общности, какую Набоков ощущал в контакте с русскими людьми. Но тут были свои претензии, свои амбиции. Эти амбиции и есть главное в писателе, что он талантливо в своем роде и выразил. Многое от Пушкинского Онегина, денди лондонский (в сущности же “русский денди”). Много тонкости, наблюдательности, изысканности, но, как ни странно , переизбыток слов, переизбыток культурных ассоциаций делает эту прозу несколько безвкусной.

Новое в нем для Русской традиции идет от М Пруста . Что у Пруста было следствием болезни, у Набокова — здорового, спортивного (теннис, шахматы) — приобретает налет снобизма, снобизма здорового, спортивного в сущности организма. Безлюбая душа, эгоистичная, холодная.

*   *   *

Владимир Набоков — литература для сытых, равнодушных, эгоистичных, “избранных”.

*   *   *

Величайший музыкальный гений России

 

Мусоргский и другие наши композиторы-классики оставили в наследство нам не только свои бессмертные творения. Они оставили потомкам прекрасный, выразительнейший русский музыкальный язык — неоценимое богатство.

Как же мы, современные музыканты, живущие в России, обращаемся с этим языком? Приумножаем ли его ценности как таланты, потребительствуем ли как эпигоны или пренебрегаем им как нувориши, хамы, плюем и гадим в эту сокровищницу, истребляем ее как завоеватели? Вот вопрос, который я хочу задать прежде всего музыкантам [и слушателям, тем, кто слушает классическую музыку]. Ответить на него я сам не в силах.

 

 

Заметки 1989—1993

*   *   *

Есть люди, перед которыми раскрывается душа, расцветает, точит чувство как источник. Подчас человек сам даже не знает, что у него в душе, чем полна она, и общение с ценным, хорошим, добрым человеком помогает твоей душе раскрыться, расцвести. Вот это и есть любовь, ценнейшее чувство на свете, чувство Христа. Без него невозможна жизнь на земле. Человек иссыхает, погибает, каменеет.

Но есть люди, от природы сотворенные с каменной, безответной душой. Общение с ними, особенно длительное, — гибель. Они обладают способностью запирать твою душу на дьявольский замок, движимые либо прямым злом в его концентрации (таких озлобленных людей теперь множество), либо железным своим равнодушием и тупостью. Равнодушные лишены всякого творческого начала. Более того, они гонят от себя любую мысль о созидании, о сотворении чего бы то ни было, даже самой маленькой малости... Они лишены какого-либо творческого чувства, лишены радости сотворения. Их душа никогда не устрем­ляется в этом направлении.

Хороший образ для железных людей: “Борона на морозе”. Это пришло мне в голову лет 15 назад. Мы знаем, по крайней мере, двух железных людей: “Железный Феликс” и “Железная Леди” из Англии.

*   *   *

Вернувшись в сталинскую Россию , лишенный подпоры, он и здесь оказался несколько иностранцем . Его русскость была слишком “бутафорской”, “плакатно-национальной”, религиозный колорит совершенно внешний, да и вся его “русскость” — внешняя, театрально-костюмная.

Здесь уже сформировался новый гений, выразитель настроений “советской” интеллигенции — , с тайной ненавистью (а иногда и явной) к России и презрением к ее народу. За Русскую бутафорщину Прокофьев и награждался, и премировался: “Русская увертюра”, обработки русских песен, “Иван Грозный”, “Александр Невский” — талантливая бутафория музыкальная.

*   *   *

Концерты С. Прокофьева — виртуозная музыка, пустая, малосодержательная в тематизме, скучная. Трючки все устарели, какие-то обрывки, лохмотья музыкальной ткани. Сухость души, механичность. Это совершенно невозможно сравнить с концертами Рахманинова, не говорю уже Шопена, Шумана — более сильными и благородными по чувствам, более захватывающими по мелоди­ческому напору, более яркими по материалу. Прокофьев весь как-то высох. Куски из “Александра Невского” = слабо, немощно, стилизовано. Фанера.

*   *   *

Заведомо, заранее объявляются людьми — “сверхчеловеками”. При содейст­вии мощнейших средств массовой информации внедряются в сознание миллиар­дов людей “избранные” имена, олицетворяющие духовную жизнь человечества. Если раньше таковое происходило во многом стихийно, медленно, путем проверки временем и жизнью, то ныне это “по команде” делается за короткий срок. Месяцами, годами ежедневно в головы масс вбиваются эти имена “деятелей” самых разных областей жизни, подчас совершенно ничтожных зауряд-художников, зауряд-политиков, чудовищных палачей, изображаемых благо­детелями жизни, святыми и т. д.

*   *   *

Все убытки и протори в области искусства списаны на Сталина и Жданова, на Государство. Но дело [во много] в миллион раз сложнее. Государство давало лишь сигнал к атаке: “Можно травить! Ату их!” Травлю же и все злодейства по истреблению культуры творила, главным образом, сама творческая среда, критики-философы, хранители марксистских заветов, окололитературные, околомузыкальные, околохудожественные деятели и т. д. Вот эти “полуобразо­ванные” держат в своих руках всю художественную, всю интеллектуальную жизнь, всю культуру и, что самое страшное , всю машину ежедневного, ежечасного воздействия на совершенно беззащитные головы подданных, обитателей государства. Нет ничего , что можно было бы противопоставить ежедневному присутствию в каждой семье, в каждом доме всех этих пропагандистов, исполь­зующих эту пропагандную машину для ломки, оболванивания человека, для систематического внушения ему чувства полного своего ничтожества, неве­жества, тупости, извечной бездарности России и нашего народа.

Можно подумать, что это не Россия была почти тысячу лет хранителем высо­чайших религиозных истин, дала миру великую литературу, музыку, живопись, театр, дала гениальную философскую мысль, непосредственно вышедшую из Евангельского вероучения, не Россия создала великое государство [крупнейшее, величайшее на земле], подданные которого... ...

Критицизм Русской философской мысли исходил из Христианского веро­учения, из Идеала недожимого Христа, и только этим объясняется крити­цизм литературы русской, творившей в сознании недосягаемого величия Божества.

*   *   *

Первый год обучения

 

Жил я в общежитии 1-го техникума (впоследствии им. Мусоргского) в большой (ужасной) комнате на 15—20 кроватей. По вечерам все собирались: кто приходил с работы из фойе кинотеатров, из ресторанов, пивных (реже!), где подхалтуривали, так как на стипендию 30 рублей существовать было трудно, почти невозможно. Приходил и я после занятий в свободных классах, где разрешалось студентам играть до 10 часов вечера. Начинались разговоры, толки про разные случаи, анекдоты — невинного, в “гражданском” смысле, характера, но иногда и с эротическим “перцем”. Рассказывалось и содержание нового кинофильма, и бытовые дела, и остроты.

После своего прихода я быстро раздевался и ложился (хотя сразу уснуть, конечно, было невозможно), стараясь не вникать в ерунду и сохранить некоторые впечатления от найденных звуковых сочетаний (искалась “свежесть”, ее мы ценили более всего, на конструкцию обращали внимание меньше). Некоторые закусывали, ужинали — хлеб, стакан горячего чая с сахаром (ужин!). У меня же никогда почти не оставалось на вечер еды, и голод был крайне неприятен, хотя я и привык к нему.

*   *   *

Зощенко-писателя (его я очень любил, у меня были почти все его книги, в том числе одну толстую он преподнес мне с трогательной надписью)... Помню, я зашел к нему за книгой домой, меня поразила бедность обстановки, железная кровать с суконным одеялом. Но это мне понравилось. Сам я тоже жил бедно и деньгам, а особенно роскоши, не придавал значения. Все книги я растерял в житейских своих неурядицах, но — Бог с ними, никогда об этом не жалел. То, о чем я в них прочел, я хорошо держал в памяти — этого было достаточно.

Недостаток у Зощенко был в его отвратительном, на мой взгляд, отношении к религии и, особенно, к священникам. Он издевался над ними с удивительным постоянством, и я бы сказал, что талант писателя здесь не проявлялся. Это было тупо, гадко, цинично. А главное ведь — эти несчастные попы сотнями тысяч уничтожались вместе с семьями. Откуда у русского писателя эдакая мерзостная кровожадность? Увы, она была свойственна писателю. Он как-то слишком прямолинейно “осоветился”. Писал о “беломорканальской” перестройке сознания и пр. Это делали многие. Многие и ездили на Беломорканал, в том числе и мой педагог Д Д, который мне рассказывал, что исхлопотал у Вышинского (поляка) амнистию для какого-то мужика-заключенного. И это, наверное, было правдой.

 

Для беседы по ТV

 

О том, что, возможно, нашему времени не нужен крупный художественный талант. Во всяком случае, крупных художественных созданий как-то не видно и не слышно. Возможно, однако, что они создаются. Бывают времена, когда место художника в катакомбах. Так уже бывало, истина жила в Римских катакомбах и лишь потом распространилась в мире.

Однако теперь — расцвет, я бы сказал разгул, антихристианских тенденций. На поверхность творческой жизни всплывают совершенно сомнительные фигуры, и те, на ком уже пробы негде ставить, занимают главенствующее положение.

Особо сложное, запутанное положение в русской жизни. В России как раз царят антинациональные, антирусские тенденции или, как их называют, “русо­фобские”. Выразителями национальных настроений России служат люди, наподобие некоей m-m Боннэр.

*   *   *

В 60-е годы

 

Шостакович был музыкальным аналогом так называемой эстрадной поэзии [Евтушенко и Вознесенского], получившей огромный резонанс в обществе. И совершенно не случайно, конечно, их плодотворное сотрудничество: 13-я сим­фония, “Казнь Степана Разина”, лирические канцоны (Микеланджело Буонарроти в переводе Вознесенского).

*   *   *

Герой Зощенко

 

Зощенко — поэт Зиновьевско-Кировского Ленинграда. Это не только социальный герой (пролетарий), не только герой 20-х послереволюционных лет. Он еще и местный , типичный лишь (главным образом) для Ленинграда герой. Ведь именно Петроград-Ленинград остался почти без своего “коренного”, что ли, населения. Сотни тысяч жителей в годы Владычества Троцкого и Зиновьева были: а) убиты (расстреляны); б) выселены (арестованы, сосланы в лагеря); в) мобилизованы; г) бежали от страха, умерли от голода.

Зиновьев и его сатрапы — такие же палачи — заселили город “своими”. Произошла массовая депортация евреев с юга, из бывшей “черты оседлости”, из Прибалтики, из Риги, Киева, Одессы, Белорусских городов: Гомель, Витебск, Рогачев, станция Быхов, Шклов, Могилев, Бердичев и т. д.

Городские низы: пролетарии и люмпены, пригородное мещанство стали обитателями бывших барских, а ныне коммунальных квартир. Вот быт Зощенко. Это не Петербуржцы-Петроградцы, это именно Ленинградцы, а еще вернее сказать — Зиновьевцы.

*   *   *

Из “Воспоминаний”.

Ленинградская консерватория

 

…Но что творилось после того, как вторая и третья части моего концерта отзвучали, особенно когда я вышел на эстраду кланяться. Это была — буря. Ведь в зале сидели нынешние студенты, их многочисленная родня и друзья. Я был для них — свой, человек их поколения, с которым связывались все наши надежды, вся будущая жизнь. Восторгам и реву не было конца, особенно ввиду моего возраста. Я стеснялся ужасно, меня выталкивали на сцену, выводили вперед. Я кланялся и тихо-тихо говорил “спасибо”, которое, конечно, никто не слышал из-за страшного шума, ведь в зале было много молодежи.

Через несколько дней в газете “Ленинградская правда” или “Вечерней” была заметка о концерте, где было следующее: “Присутствующие в зале устроили овацию молодому композитору Г. В. Свиридову, Фортепианный концерт которого исполнялся во 2-м отделении”. Эти слова я читал на улице, по бедности я не выписывал газет, предпочитая знакомиться с их содержанием... Газет было много, они наклеивались на досках прямо на улице, обычно на перекрестках. Эту фразу я читал раз десять, все не мог отойти от газеты, зачарованный этими словами. Да не подумает читатель, что я был какой-то “непомерный честолюбец”. Но жил в бедности, человеком без дома, без угла, в общежитии, где большинство студентов глумливо относились к моим занятиям композицией. (Увы! Это характерно для русских, пишу об этом с большим огорчением.) Вместо того, чтобы ободрить человека, в котором пробудился творческий дар (пусть даже совсем малый, некрупный, небольшой, уж не говорю “великий”), окрылить его, наоборот, на каждом шагу я слышал унизительные прозвища (гений, Чайковский и т. д.), сознательное и даже злобное пренебрежение, желание ущемить в самых мелких житейских мелочах, унизить своего же товарища, такого же “русского нищего”, как и они сами.

Хвала евреям, которые (кого я знал!) с интересом, с уважением, а подчас и с чувством гордости за “своего”, говорили о тех, кто сочинял, стараясь поддержать в них дух созидания и внушить окружающим сознание серьезности дела, о котором идет речь. И это не значит, что речь шла о великом , нет! Но само это сочинительство инстинктивно расценивалось как чудо, как некая “божественная отметина” на лбу человека, которой Господь метит своего избранника. У нас же, у русских, это вызывает чувство злобы: “ишь — захотел выделиться!”, выскочка и пр. За это — бьют, ненавидят. Все это я испытал с детства, занимаясь музыкой, которая считалась зазорным, никчемным делом в народе. Единственное, что их примиряет с этим — если они узнают, что такой человек зарабатывает много денег. Но тут вступает в силу иной тип зависти, к которой примешивается уже раболепие, лесть и т. д. Всего же лучше быть “средним”.

*   *   *

30 июля 1989 г.

 

Сегодня днем слушал по радио лит передачу из Лондона (не с начала), беседа англ корреспондента (конечно же, эмигранта) с какой-то женщиной из Сов Союза. Дама эта говорила очень возбуж­денно, очень напористо (агрессивно), тон — своего рода интеллигентская вульгар­ность, нечто похожее, с одной стороны, на моск лит даму, а с другой стороны, на торговку с киевского Подола (типа Татьяны Рябовой, но культур­ней). Но тон... высокомерие... всезнайство... не описать моим бледным пером.

Смысл беседы: лучшая литература (всех времен) создавалась эмигрантами . Пушкин вообще с детства не знал русского языка, Гоголь “Мертв души” сочинял в Риме, что верно, Тургенев — весь в Европе (с моей точки зрения, даже и в ущерб творчеству, ибо не так глубоко вник в открытый им “нигилизм” и вообще по сути не понял грядущего, не ощутил его), конечно же, Герцен, Л. Толс­той и т. д. Английские совр писатели ( классики , как она говорила, перечислив примерно пять фамилий, мне совсем незнакомых) все живут вне Англии , в основном на берегах Средиземн моря (неплохие, кажется, места...).

К чему все это? К тому, что лучшая литература — это создающаяся за рубежом: самая ценная, обогащающая русскую сокровищницу знанием Америки, Англии и т. д.: Аксенов, еще кто-то, живущие в Париже, Германии и т. д.

Все это говорилось необыкновенно наглым тоном. В конце оказалось, что это была советская писательница Толстая, внучка Алексея Толстого, который считал себя “русским писателем” и в таковом амплуа выступал всегда перед обществом (считая, напр, Шолохова — казаком, русским, но как бы областного масштаба), себя же подразумевая как представителя именно России. Такой человек был очень удобен, выгоден Сталину, который оказывал в нем внимание как бы целому русскому народу, представленному б графом (хотя и сомнительным), т. е. представителю высокого сословия б Русс империи.

Говорят, что писатель когда-то поучал своего старшего сына: “Бойся комму­нистов, сионистов и педерастов! Ба-а-льшая сила!” Сын и принес ему — выше­упо­минаемую внучку. И в этом есть — возмездие .

*   *   *

D-r S. Атомный маньяк, эту свою манию он принес теперь в полит деятельность. Никто не может мне доказать, что человек, созна­тельно посвятивший свою жизнь и отдавший весь свой ум, энергию, силы и знания делу человекоистребления, создавший чудовищную бомбу, при испы­тании которой погибло около ста человек и, таким образом, d-r S — их убийца (мне об этом известно от наших ученых, наблюдавших за испытанием оружия).

Теперь этот изверг становится учителем морали нашего несчастного народа, над которым глумятся уже три четверти века все, кому не лень: бесчисленные самозванцы, тупые, безграмотные вожди, ни один из которых не умел говорить по-русски.

Мы лишились своей исторической столицы, которая стала чужим для нас городом, где русские люди нужны только в качестве рабочей силы на заводах, в том числе (и особенно) — на вредных производствах, в качестве прислуги в домах советской буржуазии. Вся обслуга, уборщицы, ассенизаторы, водители мусорных машин, грузчики и т. д. Это трудные профессии — малооплачиваемые, обрекающие русского человека на полуголодное существование, вынуждающие его вечно искать приработок, чтобы свести концы с концами и не помереть с голоду.

*   *   *

Недостойно и нельзя супруге, жене парт вождя хвастаться перед женой б Ам през, этой заезжей обшарпанной пигалицей, драгоценностями из ограбленных и разоренных Православных церквей. На этих ценностях — кровь сотен тысяч людей, убитых большевиками за веру православную, в том числе и отцов Р П Ц, пастырей нашего народа, который без веры, без идеи бредет по свету и с которым можно делать все, что угодно, ибо он утратил высший смысл сущест­вования и обеспокоен лишь заботой о куске хлеба. Это — великое унижение, в которое впал наш народ, и пока он не возьмется за ум, не стряхнет с себя рабство и жирных пауков, присосавшихся к его телу, он останется униженным рабом и будет истреблен, что может произойти гораздо быстрее, чем мы думаем.

Пауки, присосавшиеся к телу народа, хорошо видны. Это — бездельные чиновники, бюрократы, спекулянты — лихие кооператоры, разный преступный элемент и т. д. Но сейчас на сцену жизни вышел новый тип пауков — это те, которые хотят сами захватить власть, так называемые “прорабы перестройки”.

Это, мне кажется, самый страшный вид пауков. Они натравливают народ, указывая на многие недостатки жизни, но сами являются наибольшей опасностью для народной жизни. Это зловещие фигуры: коммунисты-расстриги , ученый Сахаров (изобретатель водородной бомбы), ловкие юристы-дельцы, “аблакаты с нанятой совестью”, как их называли раньше, бесчестные журналисты и газетчики, в руки которых отдана руководителями Перестройки почти вся Советская печать: газеты, журналы, TV и Радио. Эта печать ведёт активную противорусскую кампанию. Демонстративно, все как один, клянясь в верности Г, они очерняют наш народ, унижают его культуру и тем самым его достоинство, подрывают его веру в свои силы.

*   *   *

История С В еще не написана, это дело будущего, хотя уже сейчас во всем мире эта история пишется и вряд ли она будет беспри­страстной. Мы живем в эпоху нар и религиозных войн. Посмотрите, какое Гос основали Е на земле Палестины. Это антипалестин­ское Государство, которое управляется при помощи автоматов. С их помощью ведется разговор с Арабами, и весь мир равнодушно смотрит на этот клочок земли, который превращен в бойню, где истребляют помаленьку, но ежедневно целый народ. Притом большой народ истребляется маленьким народом.

*   *   *

Недиктаторской власти теперь вообще нет. Она отличается лишь внешним театральным механизмом, выборами, свободой абсолютно несвободной печати и пр. Все эти марионетки, сбрасываемые и назначаемые подлинной властью мира — концерном богачей, отравлены ядом честолюбия, больны СПИДом власто­любия. За “место в истории” они продают все: отца, мать, самого Бога (у некото­рых из них он есть “для виду”, другие же обходятся вообще без этого уста­ревшего атрибута, который теперь, впрочем, понемногу входит в моду), продают госу­дарства, народы вместе с их древней землей, доставшейся им в наследство или завоеванной. Все это идет с молотка... за “место в истории”. Какая череда этих властителей хотя бы в одной России и сколько их, один ничтожнее другого, превосходящих друг друга только в количестве проливаемой крови.

*   *   *

Разница между трагическим у Блока и Ахматовой

 

Трагизм у Ахматовой имеет какие-то конкретные, личные причины: расстре­ляли мужа — прекрасного поэта Николая Степановича Гумилева, в каторгу попал ее сын, сама жила в постоянном страхе, видя вокруг себя истребление людей, несчастья, беспрерывно льющуюся кровь. Все это сообщило ее поэзии мрачные, трагические ноты. Но людей она мало знала. В ее высокомерии есть нечто скрытое, таинственное. По всей вероятности, она была близка с кругом масонов. Это мое глубокое убеждение. Отсюда постоянное стремление к тайне, к таинственному, шифрование произведений, знаки, инициалы — все это прони­зывает ее стихотворения на каждом шагу. Сама ее жизнь есть свидетельство того, что она (как и Пастернак) была под неусыпной охраной. Их нельзя было трогать! И страх ее, думаю, был преувеличен.

О Блоке: Трагическое он носил в самом себе изначально и таким видел мир — органично . Не нужно было никаких особых потрясений, кроме обычных для человека — крах любовной мечты, развал семьи, относительного благополучия, нищета и пр. Слава поэта была, что называется, весьма небольшой, не всерос­сийской и уж совсем не всемирной. Такой и сейчас нету! И не надо. Великому национальному поэту совершенно не нужна мировая слава. Она — пустой звук.

Постоянное упоминание имени — избавляет от прочтения стихов, от вникания в их глубины. А стихи Блока — истинной глубины . Глубины сердечного чувства, глубины мысли, глубины души. Никаких особых потрясений не испытав, он носил в себе неблагополучие мира, видел, чувствовал его близкую гибель.

Теперь об Ахматовой.

Кажется, что именно она была тесно связана с Масонством. Круг людей, особенно в Англии , — центр масонства (Ротшильд остается королем мира, несмотря ни на каких нувомиллионеров: Хантов, князьков из Арабских Эмиратов и пр.). Все знакомые: Анреп, сэр Исайя Берлин, Рандольф Черчилль, вопящий во дворе так называемого “Фонтанного дома”, культ дома, культ нищеты ( аристокра­ти­ческой ), культ якобы Духа, большие знания, постоянное стремление к Тайне. “Твардовский — так себе поэт, в нем нет тайны” — весьма глупые слова, между прочим. Яркий, крупный человек всегда несет в себе тайну. А как раз в поэзии Ахматовой нет творческой тайны, нет ничего неожиданного. Хороший социалисти­ческий реализм. Знаки. Сама ее премия в захолустной академии, как видно, устроенная масонской ложей, что характерно для Италии.

Подозрителен и Чук со своими связями. В этот же круг попал и Шостакович под конец жизни.

Анреп  — также художник-мозаичист 53 (?). Это, конечно, вовсе не художник. Напол­нитель, наноситель знаков, в библиотеке, на полу. Мощнейшая органи­зация, страшная. Отсюда ее связь с еврейскими поэтами. Карьера Бродского , Поэма Рейна и пр. Был в этой компании один поэт с русской фамилией, также эмигрировавший, сделавший в Америке скромную карьеру54.

 

 

 

 

 

Тетрадь 1989—1990 (I)

 

*   *   *

24 мая 1989 г.

 

Журнал “Огонек” со статьей некоего Эдварда (!) Радзинского об истреблении Царской семьи (Екатеринбург, 1918-й или 19-й? год)55. Густая пелена лжи, какие-то случайные люди (стрелочники), механические исполнители-Палачи , истреби­тели, да и то не все.

журнал “Огонек” предпринимает попытку навести колер на это чудо­вищное дело.

*   *   *

О Федоре Абрамове

 

До сих пор в памяти моей хранится не иссякая первое впечатление от чтения книги Федора Абрамова. Это было начало романа “Две зимы и три лета”, деревня Пекашино, стоящая на берегу. Деревянная Северная Русь, так много говорящая сердцу, пароход идет, приплывает по реке, зелень, кажется, что весенняя. Славные, живые люди, родное русское племя, столь много претерпевшее, и неизвестно — на сколько еще веков запасаться терпением молодым поколениям Русских людей, если они хотят остаться русскими (впрочем, многие уже готовы продать себя за деньги, за иную жизнь). А ведь дело идет к тому, что их уже воспитывают, как рабов — на чужой воле, на чужой вере, на чужом хлебе, на чужом искусстве. И совершенно неважно, какой самозванец на данный момент стоит у кормила нашего корабля. Все равно, команда, которая им правит, составлена из людей одного покроя, одного типа, одного образа мыслей.

*   *   *

Есенин

 

Блок и он первыми откликнулись на революцию и первыми же погибли. Дружная ненависть к Есенину всей литературной “интеллигенции”. Ахматова и Пастернак — люди весьма и весьма хладнокровные, прагматические. Деловые качества их, умение приспособиться к жизни (выбрать позицию!) поразительны.

У Ахматовой — умозрительное. Ахматова — шахматная королева, на 90% состояла из осанки и высокомерия. Снизошла к народу во время блокады. Люди, жившие с привилегиями даже в эпоху разнузданного террора, ибо он (террор) продолжался всегда (усиливаясь и ослабевая), даже в лагерях с привилегиями. Примеров масса. И сама м-м Ахматова обращалась к Ст через Пастер­нака (через презираемую алкоголичку Сейфуллину, которая бегала передавать чекисту письмо для Сталина; сама, очевидно, чекистка56), за Ахматовой был прислан спецсамолет (от Сталина лично) вывезти ее из блокадного Ленинграда57. Эти люди чувствовали себя “избранными” всегда.

*   *   *

Музей Георга Отса

 

Об этом м-м Архиповой можно не беспокоиться. Эстонцы — народ, не потерявший ни своей веры, ни чувства человеческого и национального достоин­ства. Они сумеют сами позаботиться о своих талантливых людях, живых и мертвых. Этот народ хранит память о прошлом, свою историческую память. Это только в РСФСР, где коренной русский народ унижен ниже всякой меры, лишен исторической памяти и всякое упоминание о ней называется фашизмом.

*   *   *

Русским композиторам стыдно стоять спиной к родному народу, с улыбкой к заграничному импресарио .

*   *   *

В 1946 году мне была присуждена Ст премия I степени (за 1945 год) за фортепианное трио. Жил я тогда скверно, бедно, пробавляясь случайными заработками. Время было послевоенное, жаловаться на жизнь, естественно, не приходило в голову: уцелел — и слава Богу! Радость моя была недолгой. Через несколько месяцев, я жил тогда в Ленинграде, состоялось собрание литераторов, проработка Зощенко и Ахматовой. Сведения о собрании я получил из первых рук. Это было, несомненно, ужасно, хотя обстоятельства того времени и особенно, конечно, близость Войны не то чтобы смягчали ударную силу, но как-то люди привыкли уже к беде.

*   *   *

Перестройка — это пока всего лишь реверанс в сторону интеллигенции (реверанс весьма глубокий, впрочем). Тут и большое количество денег, на которые можно было бы безбедно жить по крайней мере сотне гениальных музыкантов (если бы они были). Но при наших условиях это — даром траченное достояние, на которое лучше бы построить больницы или дороги, или еще что-либо народно-необходимое.

*   *   *

Хозяева жизни “консультанты”

 

Во главе дела стоит человек-ширма, обычно с русской фамилией, типа Анкудин Пафнутьевич Заговёнкин. За его широкой спиной располагается и действует целый штат “консультантов”, которые говорят, что он должен делать, пишут ему речи, доклады, которые он произносит якобы от своего имени. Эти консультанты устраивают ему печатание его мнимых трудов в наших и иностран­ных издательствах, благодаря чему он, кроме советской валюты, имеет еще и кругленький счет в иностранном банке или банках. Трудам этим обеспе­чивается звонкая реклама. На валюту покупаются и заграничные газетные хозяева, с которыми у “консультантов” отличные отношения.

Налогоплательщики всех стран и наций обеспечивают процветание всей этой камарильи, набросившей сеть на всю мировую жизнь. В этой сети барахтаются чуть ли не все народы мира, кроме, кажется, великого Китая — этого последнего национального монолита, сокрушение которого есть главная задача “консуль­тантов”, после чего они установят свою полную власть над миром.

Основу благосостояния будут составлять рабы всех наций и рас. Эти рабы будут сытыми рабами: соя, кукуруза, пшеница, смешанные с химическими элементами; свиньи и куры, выращенные на бройлере или искусственном азоте,— будут служить синтетическим кормом для этих недочеловеков, роботов. “Духовную” пищу их составят разные виды такой же “синтетической” музыки: рок-песни, “одесские куплеты”.

Одесские куплеты воцарились во всем мире благодаря TV, радио — этим могучим силам подавления человеческой психики. Наше Государство использует все эти силы для пропаганды лжи и обмана.

Культ Сталина-“сверхубийцы”, на которого сваливаются все преступления правящей олигархии, служит для того, чтобы обелить истинных преступников и врагов человечества, которые сами же исоздали этот культ Вождя.

*   *   *

Китай — останется, видимо, последним оплотом национальной независи­мости, несмотря на все изъяны своего государственного строя. Остальной мир — будет завоеван так называемым демократизмом, несущим всем народам стереотипное рабство.

*   *   *

Есенин

 

Есенин — лакмусовая бумага. Русский Гений, голос России, а иногда — Вопль и Рыдание истребляемого народа. Есенин — народная любовь к нему неистребима. Его имя было опорочено Властью и ее представителями типа Врага Народа Бухарина. Его амнистирование сегодняшней властью, властью Г и Як — наследников Тр и Б, Зин.

Вы сами будете раб. Вами будут командовать такие люди, как отец Водородной бомбы Сахаров. Вас накормят кукурузным хлебом и соевой кашей, бройлерной курицей со свининой, которая выращена на искусственном азоте.

Ваши дети будут такими же рабами, как вы сами, они не смогут стать ни профес­сорами, ни академиками, ни людьми других престижных и высокооплачи­ваемых профессий.

*   *   *

Ненависть в литературной среде к Астафьеву, Абрамову, Белову, Распутину — это ненависть к народному сознанию, народному строю чувств и мыслей .

*   *   *

По радио выступал Бродский под титулом “великий русский поэт”. Нечто невообразимо надутое и грязное, исполненное непомерных претензий. Один из участников передачи рекомендовал его в качестве нового еврейского пророка, 19-летнего “сопливого Моисея”, как он выразился.

Все это напоминает сцены из Шолома-Алейхема, но от этого густо пахнет кровью. Мир становится (стал) гигантской Касриловкой.

*   *   *

Я отрицаю художественную ценность Эйзенштейна. Ведь его “искусство” давно уже попросту не существует, не живет. Искусство — то, чем питаются духовно.

*   *   *

Солженицын, Абрамов, Астафьев, Белов, Бондарев, Распутин, Крупин, Личутин, Коржев, Солоухин, Куняев, Клюев, Рубцов, Есенин — словом, все те, кто пламенно защищают свое понимание России, которая превращена в безликое рабское государство под руководством ренегатов коммунизма из Европы, из выгоды и за карьеру продающих все на свете, людей без понимания.

Новый этап истребления избранной русской интеллигенции...

*   *   *

Октябрь 1990 года

 

Новые записи

Рынок, торгаш, доллар, спекулянт, кооператор, ростовщик — уважаемые, лакомые слова. Их с упоением превозносят. Реставрация Капитализма стыдливо называется рыночной экономикой. Слова: базар, рынок, ярмарка — всегда были презренными в устах замечательных людей. “Ярмарка тщеславия” Теккерея, “«На рынок!» — там кричит желудок” (А. Фет).

*   *   *

Мы должны знать не только о “преследовании” Шостаковича, которое все помнят, но и о его положении государственного Фаворита, увешанного наградами и пропагандируемого государством более, чем какой-либо иной композитор за всю историю музыки. Ш занимал должность и место Государственного композитора, стоявшего совершенно особняком над всеми.

Он занимал место первого музыканта, в то время как не было ни второго, ни третьего, ни десятого... Ни о какой критике его музыки нельзя было даже помышлять. Премьеры его сочинений, далеко не всегда удачных, художественно полноценных (особенно под конец жизни, когда он продолжал беспрерывно писать, но не создал ничего интересного). Все это — не более чем музыка “хорошо набитой руки”, лишенная ценного тематического материала, сделанная по болванке, по стереотипу.

Это был культ личности не меньший, чем культ Ст, правда, в небольшой, но зато глобально насаждаемой области.

Все, что было в музыке тех дней иного, не замечалось вовсе, третировалось беспо­щадно. Все раболепствовало, все пресмыкалось. Это поветрие очень любопытно! Тогда как он писал свои большие, яркие симфонии, пробивая свою дорогу.

*   *   *

В Ленинграде более сотни композиторов. Это очень много, даже для большого города. Есть среди них и талантливые люди, мастера своего дела. Над всеми царит Петров — фаворит правящего в Ленинграде наместника, его дитя, его выкормыш, увешанный знаками отличия. Его музыка затопила Мариин­ский театр подобно тому, как если бы в нем лопнули канализационные трубы.

 

 

 

 

Записи 1989—1990, (1996)

*   *   *

Мои записи 5 февраля 1989 года

 

Постановления 1948 и 1958 годов

 

Сумбурные документы. Несколько верных в основе и глубоких мыслей соединены с примитивным, конъюнктурным [отношением к искусству, полити­зированным до конца, до полного истребления всякого искусства] толкованием искусства, выраженным в самой грубой, почти “военной” форме. Нынешний этап нашей музыкальной культуры — свидетельство полного торжества отрицавше­гося “антинародного” направления58.

Политики, направляющие мировое движение, оказались сильнее Сталина. Его неудачливые диадохи сдались теперь на милость победителя.

Банкир с атомной бомбой купил все и всех. Р пошла с молотка со всеми своими мессианскими затеями.

Это — просто давно завоеванная территория, которую хотят разумно колонизи­ровать. Бывшему р народу уготована уже роль рабочего слоя, прислуги, исполнителя полицейских и жандармских функций.

*   *   *

В дураке вызревает гигантская биологическая энергия. Его не одолевают ни совесть, ни сомнения. Особенно опасен, даже страшен, “культурный”, “образо­ванный” дурак, опирающийся на знания и авторитеты. Самолюбие его безмерно, мораль ему неведома. Он может сделать все, что угодно, особенно влечет дурака страсть к разрушению, к переделке мира. Я думаю, что мир будет разрушен “культурными идиотами” типа физика Сахарова.

12/I-90 г.

*   *   *

О тайне

 

Для серьезного, глубоко мыслящего человека мир полон тайн, тогда как образованный, культурный обыватель думает, что он знает все на свете. Священные книги древности полны тайн. Самая же великая тайна есть — Христос.

*   *   *

О театре

 

Весь пафос Любимова и др. — “кукиш в кармане” парт чиновнику. Самое интересное, что этот парт чиновник был так туп, так глуп, что более всего на свете любил этот дерьмовый театр. Поистине, “русский дурак” — самый монументальный дурак на свете. Теперь весь этот театр, , ищет новую платформу, новую идею. Но он не способен ничего найти.

*   *   *

О Пастернаке:

 

пишет его падчерица Емельянова (“Наше наследие” № 1 1990 год).

В гробу сравнивает его вид с мертвым Блоком и мертвым Толстым (мания возвеличения, род салонной болезни...). Люди, съеденные тщеславием... Между тем знаменитый и разрекламированный роман — сильно уязвим по собственно литературной части59. Язык неточный , эклектичный, лишенный сочности, самобытности, общеинтеллигентный жаргон. Народные сцены попросту никуда не годятся. Военные сцены фальшивы насквозь, да и как их мог написать человек, не бывший под огнем, не “нюхавший пороха”, что называется...

Аля Ефрон, тоже как будто бы несчастная, судя по всему крепко связанная с Чекой. (Отец, возлюбленный Муля, устраивающий попавшей в беду любовнице “комфортабельную” ссылку.) Отношение дочери Цветаевой к такой же несчастной деревенской бабе, сосланной на холодный север, на край света, без всякой уже надежды выбраться оттуда, без знакомого Пастернака, который присылает по 1000 рублей. Я думаю, таких денег старуха и не видывала никогда. Как же называет эта молодая особа русскую старуху-крестьянку? “Кулачка”! Т. е. — преступница, потому что она — Русская60.

*   *   *

Русская поэзия и стихи на русском языке

 

Первая — выросла из самой народной почвы, из самой русской земли. Ее путь — от древних песен, былин, духовных стихов и т. д. (Пока этот вид народного поэтического искусства не изничтожился в частушке , в куплете под гитару; целый сонм Одесских куплетистов, песенных блатарей вроде Утесова, Бернеса, Высоцкого etc.)

 

 

 

 

Тетрадь 1989—1990 (II)

 

TV

 

Спектакль “Аарон и Моисей” Шенберга в день открытия в Израиле суда над Эйхманом. Весь цвет Парижского Еврейства. Дамы в драгоценностях. Театр оперы Западного Берлина (кажется?), дирижер Герман Шерхен. Впечатление, я бы сказал, изрядное, но тяжкое, густое, кровавое действо, половые акты на сцене, жертвоприношения, сливание крови из тел в сосуды и прочие иудейские прелести. После окончания спектакля в ушах стоял 12-звучный аккорд, долго не мог избавиться от него — несколько часов. Танцы — слабенькие, под воздействием “Весны Священной”, но более хилые.

Пока еще нам трудно понять друг друга. Россия , если ей еще суждено существовать, изжила “левизну”, которая ей обошлась очень и очень дорого. У французов есть еще и Шартрский собор, и церковь Троицы, и Мадлен, и святой Августин. У них еще все впереди! Вот когда на месте Нотр-Дам де Пари будет зловонная яма с подогретой (водой) жижей для небрезгливых купальщиков и купальщиц, тогда мы будем разговаривать, понимая друг друга.

*   *   *

Запись в Дневниках (или Записных книжках) Ал. Блока, сделанная во время мировой войны: “Придут немцы, установят порядок ...” Это конечно же — от отчаяния, от сознания безвыходности русской жизни, от ее хаоса, нелепости, несправедливости, которая казалась тогда “чудовищной”. (До подлинно чудовищного он не дожил, хотя и предчувствовал его.) Но сама мысль — любопытна. Тогда немцы многим еще казались воплощением порядка. Теперь же всё смешалось в кучу и лишь голова “Золотого Жида” торчит и возвышается над хаосом мировой жизни, измельчавшей до комариного бытия, до существо­вания “поденки”, до балагана парламентаризма, верховных советов, больших и малых курулданов , национальных собраний и пр., и пр.

А над всем этим царит “Золотой Жид” в алмазной короне с лицом Ирода.

*   *   *

Эпоха “Застоя”

 

Эпоха Брежневского консерватизма была не так уж плоха. Это была эпоха глубоких предчувствий. В ней вызревала большая национальная мысль, находившая себе сильное творческое выражение. Я имею в виду творчество Ф. Абрамова, В. Шукшина, плеяды поэтов: Н. Рубцова, А. Передреева, С. Куняева, А. Прасолова, Вл. Соколова, О. Чухонцева (еще кто?), Викт. Астафьева, В. Белова, Ю. Бондарева, Е. Носова, В. Крупина, В. Распутина, русскую критику: В. Кожи­нова, М. Лобанова, В. Гусева и др. Деятельность этих людей невозможно сбросить со счетов.

Я уже не говорю о Солженицыне, чьи первые же сочинения были подобны ударам в болевые точки Русской жизни: государственный деспотизм, разорение Русской деревни.

Идея национального братства зародилась на полях сражений (но не в тылу, где террор ложного партинтернационализма господствовал над всей жизнью). Эта идея зародилась вопреки идее ложного партинтернационализма.

*   *   *

Возвращение государства к капитализму, к демократии, раю для богатых, обслуживающему их гос аппарату, технократии и развлекаю­щему их искусству, обозначает не шаг, а скачок назад. Можно сказать, что мечты великих людей об искусстве народном, искусстве возвышенном, как, например, Бетховен, Вагнер, Толстой, Блок, Мусоргский, Шуман — всех гениев, ненавидевших и презиравших филистерство, сытое, самодовольное мещанство, — разлетелись в прах. Мечты о коммунистическом рае выродились в желание мещанского “благополучия” для, по существу, полуобразованных людей, обывателя и сознание избранности для денежных или политических деляг.

 

 

 

 

Тетрадь 1990—1991

 

*   *   *

Шостакович — цикл на слова Микеланджело61. Голые декларации. Мертвая музыкальная ткань, бездушие. Скульптор пытался делать из мертвого камня — живые изваяния, и это ему удавалось (хотя и не всегда). Здесь же материя музыки обращена в сухую мертвечину. Ни одной живой ноты, ни одной живой интонации. Мертвецкая . Сколько такой музыки теперь пишется!

*   *   *

Великий писатель, человек великой судьбы, проповедующий правду, любовь к людям, наконец, Христианское сознание, мир и добро, изгнан из нашей страны. А правду и мораль проповедует Доктор Сахаров — изобретатель чудовищной водородной бомбы. Он представляет теперь правительство нашей страны. Что может быть хуже? Это все равно, как гений Франции представлял бы не Виктор Гюго, а доктор Гильотен — изобретатель революционной машины для отрубания голов. Ибо отрубание голов — это главное дело всякой революции.

*   *   *

Бывшая русская земля, собственность на которую отнята у народа, стала предметом торговли. Она, вместе со своими недрами, своими полезными ископаемыми, т. е. драгоценностями, со всем, что на ней растет, живет, стала предметом торговли и пущена правительством “с молотка” по дешевке.

 

 

 

 

Тетрадь 1991

 

*   *   *

Кающиеся Разбойники

 

Тяжкое впечатление производит лицезрение многолетних партийных власти­телей страны, Государства и партии, недавних членов Политбюро, ныне стоящих со свечой на публичном молебствии. Кого может обмануть этот бесстыдный маскарад, он позорит и Церковь. Люди без каких-либо принципов, безо всякого подобия совести, голое честолюбие и властолюбие.

Я могу понять заблуждение, иди — покайся. Вчера он держал в руке партийную нагайку или наган, сегодня — свечу, завтра он отдаст приказ уничто­жить страну: свою или чужую, ему все равно. Честолюбивый глупец способен на все, он может спалить Рим, отсечь голову кому угодно: своему приятелю [или великому человеку], священнику.

У него нет ничего своего, его потребности: жрать и командовать. Для удовлетворения этих страстей он способен сделать что угодно. Такой человек не имеет ни ума, ни воли, он не произнес ни одного серьезного слова.

Это кукла, надутая дурным воздухом. Игрушка, марионетка в руках всемирных палачей, уничтожающих целые народы и, прежде всего, русский народ.

*   *   *

Разговоры о России, о Санкт-Петербурге — это чудовищный обман русских людей, которым хотят сменить лишь форму рабства , не более. Нас ждет большая беда. За свою бесценную землю, залитую кровью наших предков, народ получит соевую похлебку и американскую консервированную тушенку. Нового русского “Дядю Тома” надо подкормить, чтобы он получше работал.

Практически целыми страницами, систематическими передачами и каналами владеют несколько людей, например: “Взгляд”, “Браво”. Расистские вкусы и симпатии. Вы не увидите здесь достойного, приличного человека. Неимоверное богатство русской культуры обращено в якобы ненужный хлам.

Систематически просвещает нас литературный критик Лакшин, театровед Н. Крымова. Это люди специфического образа мышления. Они заряжены ненавистью к...

Откуда они взялись за последнее столетие, по чьей команде они наводнили нашу страну и завладели всеми “узлами” жизни — властью, прессой, торговлей, искусством, к которому они абсолютно бездарны, неспособны произвести...

Хозяева Мира, а они — есть , и не надо кричать о “демократических свобо­дах”. Всему миру известно, что демократическая Америка является суперколо­ниальной державой, кровью и деньгами устанавливающей мировое Господство, не останавливаясь перед истреблением целых народов.

*   *   *

22 авг. Жуткие, мрачные события последних дней, потрясающие, кроме прочего, чудовищным скудоумием, какой-то фантастической легкомыслен­ностью. Люди — по ту сторону добра и зла (но, может быть, и не все, правда). Неустойчивость жизни ужасающая, речи — полнейшая безграмотность, явление “шпаны” стало всеобщим: в семье, на работе, среди так называемой “интелли­генции”, в политической жизни, в искусстве, которое все заражено шпанскостью, и даже в церкви это есть вроде Варлаама на митинге.

*   *   *

Идет скоропалительное создание класса паразитов.

Смысл, сама идея их существования: борьба за власть над другими, над всеми, среди которых они находятся, за власть путем вооруженной силы, силы денег, золота, коварства и обмана; доказательство любым способом того, что они всегда правы, что бы они ни говорили, что бы ни доказывали или кричали в виде лозунгов, всегда лживых, ибо в основе их существования лежит одна и та же идея. Неспособные к созидательному труду, ничтожные в творческом отношении, они способны лишь уничтожать, разрушать.

*   *   *

Падение России — как смерть Христа, убитого римлянами и евреями на наших глазах. Теперь эти собаки делят его тело и одежды. Кроят карту мира.

 

Демократия

 

Итак, Демократия — т. е. власть демоса — народная власть.

В который раз, господа, она возглашается? За свою жизнь я слышу ее беспрерывно, безостановочно, неумолимо, каждый раз она подразумевает как будто бы разное, а в самом деле абсолютно одинаковое. Прежде всего — единообразие и диктаторскую неумолимость. Только демократия и ничего более. Кто же доказал, что она — единственный выход из создавшегося тупика, главное — единственный и притом знаемый безошибочно вождями, а главное — возгла­шателями-пропагандистами.

Демократия и ничего более. Любая другая точка зрения — подозрительна, враждебна, отрицается, подлежит громкому посрамлению, искоренению , уничто­жению. Сколько людей за эти годы, высказывавшие хоть какое-либо сомнение в абсолютной верности избранного пути, изгоняются из полити­ческой и из общественной жизни, сходят на нет, да просто ли изгоняются? За судьбой их интересно было бы последить. Какова она есть или будет — эта судьба?

Открытые работники служб ЦРУ, вроде дикторов по TV, состоящие в услужении пропагандистской , построенной по типу откровенно фашистскому — желанные гости, перешли на работу в радио и TV бывшего Советского Союза, а ныне неизвестной страны, не имеющей опять даже названия, кроме аббревиатуры РСФСР.

*   *   *

Главной пружиной перестройки становится делец, капиталист, приобрета­тель, биржевой маклер, Чичиков... со своей таинственной шкатулкой — Сатанин­ская фигура, исчадие ада в сущности. Гоголь все это почувствовал и ужаснулся.

Достоевский же придал этому явлению вполне конкретные черты: “Настоящий хозяин в Европе — жид и его банк” (“Записки писателя”). С той поры это гибельное для мира явление выявилось в очевидности. Оно приобрело уже территориально-государственные черты и нависло над миром в образе ново­явленного Иуды: в одной руке (левой) — звенящий кошель с тридцатью серебрениками, в другой руке — ядерная бомба.

*   *   *

В 1991 году исполнилось 170 лет со дня рождения и 110 лет со дня кончины Ф. М. Достоевского. О его значении говорить много не приходится. Преследуемый русскими прогрессистами (замечу к слову, не всегда русскими), сторонниками прогресса, улюлюкающими ему при жизни, участник и действующее лицо общественно-литературной борьбы, занимавший в ней крайне правое крыло, церковник и монархист, друг Константина Петровича Победоносцева, впоследст­вии руководителя Синода, кажется, помните, того самого, который “простер над Россией совиные крыла” — эффектно сказано Блоком, мишень всяческих карикатур, шаржей, литературных “хохм” бульварных остряков, Достоевский сошел в могилу за два месяца до злодейского убийства императора Александра II бесами того времени: С. Перовской, распутной дочерью, производителем бомб Желябовым, метателями поляками Гриневицким, Кибальчичем, Рысаковым, Гесей Гельфман — беременной девицей, собиравшей бомбы.

Эта банда убийц увековечена во всем русском обществе, во всей России (уже гиблой): в названиях улиц, площадей, больниц, школ и т. д. при обязатель­ном изучении всеми русскими детьми ее биографии и исторического подвига. Ибо убийство, само по себе, стало предметом восхищения и подражания, предметом воспитания: герой — сын, предающий отца (кинофильм знаменитого Эйзенштейна), стихотворение Симонова “Убей немца!”.

Стихотворения чекистских поэтов — Михаила Светлова (Шейнкмана), “Красный судья Горба” Михаила Голодного (Эпштейна), осуждающий на смерть всех, кто предстает перед его красным столом, в том числе и родного брата, что особенно поощрялось вождями и руководителями. В основе этого супертеррора лежали не только классовые интересы. Да и о каких “классовостях” у Зиновьева, Троцкого, Каменева, Свердлова можно говорить?

Несомненно — в основе геноцида, истребления христианских (главным образом) народов лежали мотивы Религиозного подвига, завоевания земли, истребления иных, иноверных племен, борьба с иноверцами-христианами. Никакими классовыми признаками нельзя объяснить неслыханные за последние 2000 лет казни: дворян, купечества, фабрикантов, помещиков, высокого духовенства и простых монахов, рабочих и десятков миллионов крестьян, солдат и матросов, генералов и офицерского корпуса, армии и флота. Истреблялись не сословия, а народы. И если бы не нужен был рабский слой для рабского труда, были бы истреблены все русские до единого человека, за исключением немногих, связанных семейным родством с ними, и то — строго по выбору.

Бесовский шабаш по Достоевскому, вечер (в присутствии начальства) его памяти. Выступления “писателей” Карякина, Адамовича, Евтушенко.

*   *   *

“Шпана” — словцо Як — есть род самокритики. Кому, как не ему, знать эту среду до тонкости, он один из ярких представителей этой категории.

*   *   *

В течение 6—7 лет воспитывается агрессивное поколение здоровых, но слепых, послушных молодых людей, готовых на все, знающих ложь и зло, выдаваемые им за правду, добро и истину.

Так было в самом начале 30-х годов. Я сам принадлежал к людям этого возраста. Мне стоило огромного труда и великих усилий найти в себе волю противостоять этому. Мне помогло занятие чтением, искусствами, особенно, конечно, музыкой, которой я тогда самозабвенно увлекся.

*   *   *

Чудовищные передачи о певцах “Битлз”. Исчадия ада. Они помогают держать мир в рабстве. Сгнившие на корню молодые поколения, теперь это пришло к нам. Гибнут не только поколения, гибнут целые народы. Железная организация зла, держащая в руках страны и континенты.

*   *   *

Люди у власти, не имеющие никакой власти, шурупы со свинченной резьбой, ни к чему не пригодные. Существуют для видимости. Тяжелые, опаснейшие времена впереди. Не знаешь, что и делать! Работа кажется бессмысленной, ненужной, никчемной. Между тем волчок может закрутиться в обратную сторону. Но мир, кажется, уже необратимо катится в пропасть.

*   *   *

“Кто дал меду корец, стал родной нам отец, кто дал каши котел, тот за князя сошел”. В наше время таких людей стало великое множество и тон здесь задают государственные люди, получающие за продажу целых народов миллионные суммы, а если надо — и миллиардные, под видом авторского гонорара за их “книги”, сочиняемые услужливыми “авторами”.

*   *   *

Некто Гефтер, выступающий по TV с лекциями, — это новый вид антихрис­тиан­ского террора, пришедший на смену террору Губельмана-Ярославского, Троцкого-Бронштейна, Кольцова-Фридлянда.

*   *   *

Полная растерянность русских, расчлененность их на части, на крошечные партии с ничтожными, якобы социальными программами, в то время как им противостоят большие, цельно-устремленные коллективы, объединенные не только своей национальной принадлежностью, но и символами своего религиоз­ного верования.

Я не говорю уже о солидарном, слитном, спаянном, по-военному организо­ванном еврейской диаспорой национальном ядре — государстве, обладающем атомным арсеналом, разведкой “Моссад”, ныне блестяще разгромившей, вместе с ЦРУ, наше военное устройство, нашу государственную безопасность.

*   *   *

Радости перестройки — потеряна Россия, прекратилась ее история, потеряна Русская земля, потерян (и это — главное!) народ русский . Русских в стране как будто бы и вовсе нет. Татары населяют Татарстан, узбеки — Узбекистан, таджики — Таджикистан, черкесы — Черкесию, грузины — Грузию, латыши — Латвию. Русский же народ, давший свое имя (Россы) стране, ныне уравнен в правах по названию: все — Россияне. Но россияне — это не национальность, это всего лишь знак проживания в определенном месте.

Таким образом, народ наш, уже во второй раз в нашем столетии, лишен национального признака. В первый раз это было после Октябрьского переворота, ныне отвергаемого теми, кто на деле совершил его вновь, выполняя замысел уничтожения России как Государства и истребления нас как нации, целиком. И выродившиеся русские поощряют самоистребление в своей тупости, низости и слепоте.

*   *   *

О продажности

 

Она достигла за это столетие размеров общего бедствия. За деньги люди готовы на все. Деньги — Кумир, Божество. Мнится, что над миром во весь рост возвышается какой-то гигантский ИУДА, потрясающий своим кошельком с тридцатью серебрениками. Утеряно всякое чувство стыда, всякое (самое даже малое) чувство уважения к своей стране и народу. Наоборот — поощряется всяческая продажность.

*   *   *

Сейчас торгуют людьми. В прямом смысле слова, без всякой аллегории. Специальные торговые агенты, под видом конкурсов красоты, собирают женщин (главным образом русских) для морганатических забав людей относительно богатых и среднего достатка. Так это афишируется. Для публичных домов, стриптиза и разнообразного разврата. От русских девиц — отбоя нет! Десятки, сотни охочих продаться. Тургеневские девушки.

Россия медленно зрела до рассвета, а погибает стремительно.

*   *   *

Мы переживаем эпоху третьей мировой войны, которая уже почти заканчи­вается и прошла на наших глазах. Страна уничтожена, разгрызена на части. Все малые (а отчасти и большие) народы получают условную “независимость”, безоружные, нищие, малообразованные. Остатки бывшей России будут управляться со стороны — людьми, хорошо нам известными. Русский народ перестает существовать как целое, как нация. И это при том, что имели 6 лет назад относительно боеспособную армию, ядерное оружие, танки, авиацию и ракеты.

Как быстро все произошло. С какой быстротой оказалась завоевана “Великая” держава. Чудны дела твои, Господи.

Начальные деятели перестройки, заработавшие миллионы и миллиарды на этом страшном деле, частично переселились в Америку. Подготовка тотальной войны велась здорово: всеми средствами массовой информации, дипломатией и прочим.

Угодили в “крысоловку”.

*   *   *

Петушиное слово атеизм на деле означает дикарство, преступное отношение к человеческой жизни и всякой жизни вообще. Рассадником преступности в духовном смысле служат и средства массовой информации, особенно дикторы TV, открыто призывающие народ к смуте и крови, к убийству, к уничтожению.

Глубокое отвращение и брезгливость вызывает деятельность руководителей TV типа Попцова и Яковлева — гигантские провокаторы, чья деятельность является преступлением против человечества. Иначе я назвать их и не могу.

*   *   *

Я устал от беспочвенных воплей и сетований по поводу “нецивилизованности” России, “нецивилизованности” русских, главных образом. Странно слышать, когда так говорят соотечественники Менделеева, Гоголя, Склифосовского, геометра Лобачевского, Лермонтова, Тютчева, Есенина, Достоевского, П. Чайковского.

Правда, я говорю о культуре, а не о цивилизации, о Слове о полку Игореве, а не о позолоченном унитазе.

Можно, разумеется, понять эти сетования, нужда ужаснейшая, но ведь нищета на улицах есть всюду, в том числе и в “цивилизованных” державах, отлично живущих без высоких запросов. И не надо обольщаться обилием денежных знаков, их сознательное мельтешение перед глазами тех, кто смотрит TV, родит лишь злобу и раздражение против всех и вся.

Но, как видно, руководитель TV, являющийся и руководителем небольшого (пока) газетного концерна, ведом революционной идеей, запах русской крови, видно, особо сладок.

*   *   *

30 ноября 1991 г.

 

Вечерний ежедневный шабаш по TV. Ликующие дикторы Центрального и Российского вещания: “развал Империи”, “гибель Империи”, смакование “конфликтов”, умело направляемых в своем развитии, поддержание постоянно тлеющего огня. Все это для отвлечения мыслей русского человека в сторону, в стороны от того факта, что он, этот русский человек, потерял все: Землю Русскую, завоеванную и освоенную его предками, государственное устройство, всякую защиту себя и своих близких — это народ на грани полного, почти физического уничтожения. Он уже не способен, терроризируемый и уничтожаемый как личность, как человек, он содержится на границе голода, которым его все время вдобавок пугают, и не в состоянии ничего понять под воздействием титанической силы госпропаганды (радио, TV, газеты, журналы, кино и пр.), находящейся всецело почти в руках известных людей.

Незначительные малочисленные органы печати (несколько газет и журналов, постоянно преследуемых, третируемых, существующих под угрозой ареста) — общественно-политическое гетто для русских не имеет никакого значения для общественной жизни ввиду своей малочисленности, малотиражности и тонет в океане лжи.

*   *   *

Постоянно торчит в TV-ящике академик Лихачев, выступающий против госу­дарства с преобладающим религиозным сознанием. Где и когда оно было иным?

*   *   *

Новый фашизм родил новый тип войны . Война-истребление , война-мясорубка, война-бойня почти без всякого риска для фашистской стороны , на основе материального, технического превосходства, когда нападающая сторона агрессоров теряет 200 человек, а нация — жертва, обречена на заклание. Воскрешение древних дохристианских идей — религиозного истребления целых народов, приносимых в жертву новым мировым владыкам, злодеям, которых еще не знал мир. По сравнению с Бушем или Шароном и Т, и Сталин, при всей своей беспощадности, кажутся мальчишками, играющими в оловянных солдат.

*   *   *

Итак, Третья мировая война началась и Советский Союз уже проиграл ее, сдав страну почти без боя, погубив наш русский народ, его вековую историю, которая закончилась так позорно и бесславно. Вечное проклятие апостолам зла и сатанизма и всем их пособникам.

*   *   *

Для того чтобы завоевать Россию окончательно, надо еще многих из нас просто перебить, как собак, к чему, как видно, идет дело. Но для этого требуется время, которое у них есть, кажется, в избытке. Буш, однако, торопит закруглиться к Новому году, чтобы успеть еще обеспечить победу на новых президентских выборах. Миром владеют мировые разбойники, уничтожающие целые народы. И большие народы, целые православные, инорелигиозные государства.

Гигантская мировая мистификация. Старшие поколения обрекаются на нищету и быструю гибель, молодым приготовлена рабская участь.

*   *   *

Пушкинский цикл

 

Одна из лучших моих вещей. Его бы надо назвать “Бедная юность”. Именно такой была моя юность. Бедная, нищая (с той поры я навсегда смирён с нищетою, никогда на нее не обижался, не сетовал), бесприютная, бездомная. Такой стала вся моя жизнь и жизнь всей России, всего русского народа, лишившегося дома, крова над головою каждого человека. Надежды сулила лишь сама жизнь, судьба, бессознательная надежда на Бога. А помощи было ждать неоткуда. При первой же возможности я сам стал помогать бедной моей матери. В последние дни стал много о ней думать, вспоминать ее... Наверное — зовет меня!

“Зимний вечер” надо сделать заново, по смыслу. Вьюга за окном тихая, негромкая (скрытая сила), буря жизни окружает человека со всех сторон. Образы Пушкина — от Русской природы и сходной с ней жизни. Жизнь всякого человека связана с Природой, со сменой времен года, со сменой дня и ночи (а в России много ночи, много ночного).

Боже, как печальна моя жизнь, как одинока, бездомна (всегда была!), бесприютна.

*   *   *

1 мая 1994 г.

 

Помню, неимоверное количество народу на всех улицах, вокруг церкви на улице Пестеля-убийцы (Пантелеймоновской) до перекрестка с Гагаринской. Была смертельная усталость людей, но и Надежда. Теперь надежда лишь в спокойствии и ТЕРПЕНИИ (опять и опять). Кажется, что это есть в церковных людях. Терпение, но и действие. Пошли, Господи, блага и здоровья всем близким. Помилуй нас!

*   *   *

Несмотря на свои слабые силы, набравшись смелости, он все же решился (через головы своих знаменитых предшественников) протянуть руку Глинке и Чайковскому, Даргомыжскому, Мусоргскому, Бородину, Корсакову и Рахманинову.

*   *   *

Искусство нашего века несет большую ответственность за то, что оно настоя­тельно и талантливо проповедовало бездуховность, гедонизм, нравственный комфорт, кастовую, интеллигентскую избранность, интеллектуальное наслажден­чество и еще того хуже: упоенно воспевало и поэтизировало всякого вида зло, служа ему и получая от этого удовлетворение своему ненасытному честолюбию, видя в нем освежение, обновление мира. Все это, несомненно, нанесло огромный вред человеческой душе...

Дело добра могло бы казаться совершенно безнадежным, ибо души, подверг­шиеся столь сильной обработке и омерщвлению, воскресить, пожалуй, уже невозможно. Но мудрость жизни заключена в ней же самой: новые поколения приходят в мир вполне чистыми, значит, дело в том, чтобы их воспитать в служении высокому добру...

Моя музыка — некоторая маленькая свеча “из телесного воска”, горящая в бездонном мире преисподней.

*   *   *

Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть — вот что Россия принесла в мировое сознание. А ныне — есть опасность лишиться этой высокой нравственной категории...

Комментарии

 

51 Полное название балета Р. Щедрина: “Кармен-сюита”. Транскрипция фрагментов оперы “Кармен” Бизе для струнных и ударных. Балет в одном действии.

52 Отклик на роман А. Рыбакова.

53 См. об Анрепе в мемуарах “Рассказы об Анне Ахматовой” (А. Найман. “Новый мир”, 1989, № 1).

54 Видимо, Свиридов имеет в виду литератора Д. Бобышева. См. “Рассказы...” А. Наймана.

55 Э. Радзинский. “Расстрел в Екатеринбурге” (“Огонек”, 1989, № 21).

56 См. Э. Герштейн (в кн. “Воспоминания об Анне Ахматовой”, М., СП, 1991).

57 См. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М., Книга, 1989.

58 Свиридов с иронией использует здесь расхожие слова из постановления 1948 г.

59 Речь идет о романе “Доктор Живаго”.

60 Имеется в виду характеристика, данная Ариадной Эфрон хозяйке квартиры в Туруханске: “Бабка — старая, потомственная кулачка” (“Нева”, 1989, № 4, с. 147).

61 Перевод А. Эфроса.

 

Подготовка текста

Александра Сергеевича Белоненко

(обратно)

Александр Казинцев • Симулякр, или Стекольное царство (продолжение). “Военно-развлекательный комплекс”. Война как симулякр (Наш современник N8 2003)

Александр КАЗИНЦЕВ

СИМУЛЯКР,

или СТЕКОЛЬНОЕ ЦАРСТВО

“Военно-развлекательный комплекс”.

Война как симулякр

 

Всполохи взрывов, озаряющие горизонт, внезапно выступающий из тьмы причудливый силуэт восточного города и не смолкающие ни на минуту голоса муэдзинов — плывущие над ночным Багдадом певучие суры Корана, призы­вающие Всевышнего защитить правоверных.

На исходе марта мир припал к телевизорам: ВОЙНА.

Наблюдатели сразу же окрестили ее самым освещаемым конфликтом за всю историю. Полчища корреспондентов следовали в походных порядках англо-американской коалиции. А на другой стороне сотни журналистов обосновались в стоящих бок о бок гигантах — багдадских гостиницах “Палестина” и “Шератон”.

Когда я обдумывал мою работу, об Ираке еще не кричали на всех перекрестках. Однако теперь исследование окажется неполным без отчета о последней войне в Заливе. Скажу больше — никогда еще пресловутый симулякр не выступал с такой наглядностью в качестве универсальной категории современного мира, как в дни наступления на Багдад.

“Военно-развлекательный комплекс” — мрачное прозрение американского фантаста Брюса Стерлинга. Его соотечественники в погонах и без реализовали писательскую метафору, создав принципиально новую концепцию войны. Вооруженный конфликт трактуется как “мессидж”, семиотический документ, послание.

Вы думаете, это бомбы сыплются вам на голову? Простофили! Это Соеди­ненные Штаты обрушивают с небес свои неотразимые аргументы.

Именно в таком духе еще в 1965 году высказался министр обороны США Р. Макнамара. Он назвал “бомбовые атаки во Вьетнаме, в результате которых погибло около двух миллионов человек, средствами коммуникации”. Бомбы стали “метафорами”, а американские самолеты, сбрасывающие их на жителей, “служили не столько военным, сколько риторическим целям”   (З и а у д д и н   С а р д а р,   М е р р и л   В и н   Д э в и с.   Почему люди ненавидят Америку. Пер. с англ. M., 2003)*.

Далее все развивалось по законам жанра. Средства коммуникации призваны не только нести информацию. Их работа должна быть   з р е л и щ н о й.   Теперь уже недостаточно “вбомбить противника в каменный век” и тем самым растолковать упрямцу непродуктивность сопротивления. Требуется создать   о б- р а з  п о б е д ы,  передать динамику борьбы, заснять ее во всех мыслимых и немыс­лимых ракурсах. Контролируя 80 процентов мировых информационных ресурсов, американцы уверены: люди на всех континентах увидят происходящее так, как это заснимут операторы Си-эн-эн. Так, как это выгодно Соединенным Штатам.

В иракской бойне Сентком — Центральное командование армии США — в целом оказался на уровне современных требований. Он раздавал право на трансляцию боев, точно так же, как МОК распределяет вещание с Олимпиады. Не прошло и трех дней с начала вторжения, а информагентства “выстрелили” новость: “Си-эн-эн и Би-би-си получили эксклюзивное право трансляции взятия города Басра” (NEWSru.com).

Правда, с “падением” Басры вышла заминка: вооруженное одними “кала­шами” народное ополчение — “федаины Саддама” — продержалось еще две недели. Это была беспримерная битва не только с превосходящими англо-амери­канскими силами, но и с принципом механического расчета, учитывающего соотношение вооружений — калибры снарядов, дальность и скорострельность стрельбы, толщину брони и быстроходность танков, но ничего не знающего о духе — стойкости солдат, жертвенности народа. Две недели двухмиллионный город, лишенный света и воды, не сдавался захватчикам, лишая корреспон­дентов американской и британской телекомпаний возможности воспользоваться “эксклюзивным правом”...

Зато в Багдаде они взяли реванш. Именно Си-эн-эн и Би-би-си вели прямую трансляцию победного шоу с площади перед гостиницей “Палестина”. Свержение статуи “тирана” было преподнесено как падение режима. Мастерство постано­вочной части заслуживает особого разговора.

Влияние Голливуда сказывалось во всем. Начиная с оформления пресс-центра Сенткома в Катаре — известный голливудский оформитель Джордж Эллисон был приглашен для создания декораций, в которых генералы Пентагона должны были докладывать телезрителям об успехах агрессоров (стоимость проекта 200 тысяч долларов). Журналисты загодя обсуждали неминуемую технологическую победу Америки: иракцы будут зачитывать боевые сводки на фоне национального флага (что расценивалось как постыдная архаика), тогда как американские стратеги задействуют огромные плазменные экраны и два 70-дюймовых проекционных телевизора, позволяющих демонстрировать карты, диаграммы и видеокадры прямо с театра боевых действий. “Сигнал из пресс-центра, — уточняли специалисты, — доступен почти во всех известных форматах — для того, чтобы превратить войну в хорошее, качественное и интересное шоу” (“Независимая газета”.  21.03.2003).

Зрелищным был и финал кампании. Примчавшись на истребителе, Буш буквально свалился на головы ревущего от восторга экипажа авианосца “Авраам Линкольн”. Перед строем моряков, только что вернувшихся из Залива, президент объявил о победе.

О таких мелких киношных эффектах, как слезы в глазах английского премьера Тони Блэра, навернувшиеся весьма кстати, когда его спрашивали о жертвах войны, упоминаю вскользь. Правда, корреспондент Би-би-си уделил эмоцио­нальной сцене подобающее внимание: “Ни для кого в Британии не секрет, что именно мораль — самая тонкая его струна, его болевая точка. В эту-то точку и ударил на днях один их самых известных политических обозревателей, когда в прямом телеэфире спросил премьера, как соотносится его христианская вера со стремлением начать войну против Ирака — войну, в которой неизбежно погибнут невиновные. Оператор свою работу знал на “пять”: он показал глаза Блэра. В них стояли слезы” (BBC Russian.com).

По большому счету, мир не слишком-то интересовала плаксивость британ­ского премьера: инициативу развязывания войны взял на себя Вашингтон. Единственное, с чем следует согласиться, — имиджмейкеры, привлеченные к освещению конфликта, и впрямь сработали на отлично. Они сделали все, чтобы превратить в “хорошее, качественное и интересное шоу” убийство тысяч людей, транслировавшееся по всем континентам в прямом эфире.

Тактика англо-американских “хозяев дискурса” сводилась к эффектному комбинированию красочных телекартинок, словесной эквилибристики, безудержных фантазий и ... умолчаний.

Умалчивали о важнейшем. О роли нефти. Хотя она была столь очевидной, что вовсе замолчать нефтяную тему не получилось. О стремлении США контроли­ровать недра Ирака писала и российская пресса. А вот о том, что нефтяные магнаты помогали планировать военную операцию, известно немногим. Англо-голландская Shell, английская ВР, американская компания Halliburton консуль­тировали военных.

Halliburton, которую до 2000 года возглавлял нынешний вице-президент США Д. Чейни, в течение нескольких месяцев перед войной участвовала в разработке планов восстановления иракской нефтяной инфраструктуры. Компания получила подряд на тушение скважин. Формально она выиграла тендер, однако информация о нем не была своевременно предоставлена другим фирмам. В связи с чем конгрессмен-демократ Генри Ваксман направил запрос главе инженерной службы армии США, “чтобы узнать, почему администрация безальтернативно отдала контракт, который может стоить десятки миллионов долларов, подразделению компании Halliburton “(NEWSru.com).

Еще более жестко табуировалась израильская тема. А она существенна для понимания закулисной стороны конфликта. Я был в Ираке и знаю, что прежнее руководство страны рассматривало американо-иракское противостояние в контексте борьбы Израиля и арабского мира. Как выяснилось теперь, той же точки зрения придерживались в Вашингтоне. 23 марта 2003 года журнал “Американский консерватор” опубликовал статью Патрика Бьюкенена “Чья война?”. Развернутый пересказ материала дан в газете “Завтра” (№ 15, 2003). Из него российский читатель впервые узнал об ультиматуме, с которым сорок видных еврейских политиков Америки обратились к президенту Бушу сразу после терактов 11 сентября. Они требовалинанести “удар возмездия” не по Афганистану, а по Ираку, а также Сирии и Ирану — странам, активно противостоящим Израилю. “... Отказ от удара по Ираку будет означать капитуляцию в борьбе с международным терроризмом”, — утверждалось в послании.

Если сопоставить эти сведения с информацией из других источников, можно предположить, что в 2001 году план израильского лобби не осуществился из-за вмешательства английского премьера. По словам бывшего посла Великобритании в Вашингтоне сэра Кристофера Майера, Буш собирался напасть на Саддама, однако Блэр уговорил его “оставить Ирак на потом” (BBC Russian.com).

Скорее всего, это свидетельствует о разномыслии в среде мировой закулисы. Английские политики традиционно тесно связаны с силами, которые в обиходе именуют “мировым правительством”. Близки к ним и руководители экономического форума в Давосе, где в этом году звучала беспрецедентно резкая критика в адрес США. Надо полагать, и Ширак со Шредером устроили “праздник неповино­вения” с оглядкой на мировых заправил...

“Старая Европа” ценит политическую стабильность выше, чем нефть. И уж тем более она не склонна выполнять грязную работу за упертого Ариэля Шарона, устраняя геополитических соперников Израиля. В Берлине и Париже (а отчасти и в Лондоне) видят гибельность “войны цивилизаций”, прологом к которой стало вторжение в Ирак.

Европа — в отличие от США — граничит с арабским миром и потому гораздо более уязвима для ответного удара. Ведя маккиавелиевскую игру, Соединенные Штаты, помимо прочего, стремятся “подставить” и ослабить своих европейских конкурентов. Вот почему один из самых информированных французских политологов Мишель Шнейдер в статье, появившейся в Интернете сразу же после бомбардировки Багдада, утверж­дал: “Война против Ирака, конечно, будет направлена в первую очередь против арабов, но, главным образом, это будет война против Европы”.

В закулисную борьбу втягивали и Россию. Блэр и американцы заявлялись к Путину сразу же после его встреч с Шираком и Шредером. А не так давно в российской прессе промелькнул любопытнейший документ. Тоже своего рода ультиматум, скромно подписанный политическим экспертом Джеймсом Шерром. Однако обращается этот клерк напрямую к президенту России. Он предупреждает, что часть американской элиты (надо полагать, те же сорок подписантов, грозив­шие Бушу) не доверяет Москве и внимательно следит за ее попытками сформули­ровать собственную позицию в конфликте вокруг Ирака. Шерр настоя­тельно советует Путину отказаться от независимой политики и присоединиться к англо-американской коалиции. Более того, подобно библейской Эсфири, Шерр требует “головы Амана” — в частности, увольнения министра иностранных дел Игоря Иванова, видимо, за его неуступчивость во время дебатов в ООН по Ираку. “...Выразительным сигналом стало бы устранение Путиным того круга советников и приближенных, которые завели его в сегодняшний тупик” (“Независимая газета”. 25.04.2003).

“Выразительные сигналы”, само собой разумеется, адресуются лишь посвященным. Широкая публика ни о чем таком не услышит! Зато словесная эквилибристика предназначена именно ей.

Первые лица США, как фокусники, жонглировали словами. И каждое приобретало иной, вымороченный, прямо противоположный смысл.

15 марта в радиообращении к нации Буш заявил: “Правительства во всем мире продемонстрируют, являются ли их слова о приверженности миру и безопасности пустым звуком, или же убеждениями, на основании которых они будут действовать” (BBC Russian.com). Любой нормальный, но не искушенный в политике человек решил бы, что эта декларация означает отказ от военных действий. Однако не прошло и недели, как американский президент послал самолеты бомбить Багдад. Слова о “приверженности миру” следовало толковать как готовность к войне.

После победы Буш и Блэр обратились к иракцам с совместным заявлением: “Бы будете свободны, вы сможете строить себе новую, лучшую жизнь” (BBC Russian.com). Тема свободы занимала ключевое место в англо-американской пропаганде. Достаточно сказать, что операция носила двойное название: для западной аудитории оно звучало как “Шок и трепет”, для иракской — “Свободный Ирак”. Когда жители Багдада решили воспользоваться дарованной свободой и попытались сформировать городскую администрацию для решения неотложных проблем, английский генерал Альберт Уитли, прикомандированный к коман­дую­­щему сухопутными войсками США в Ираке Маккирену, с солдатской прямотой рубанул: “Пока не сказал генерал Маккирен, власти нет ни у кого...” (там же).

Видимо, для того чтобы иракцы крепче усвоили эту истину, союзное командо­вание арестовало самопровозглашенного мэра Зобейди. Зато губернатора Мосула Машана эль Губури, назначенного американцами, доблестные джи-ай защищали настолько яро, что открыли огонь по демонстрантам, возмущенным его проаме­риканскими заявлениями. По меньшей мере 10 человек были убиты, несколько десятков получили ранения (“Независимая газета”. 16.04.2003).

28 апреля, выступая перед американцами арабского происхождения, Буш утверждал, что Вашингтон станет “верным другом иракцев”. На следующий день американские военные расстреляли демонстрацию в городе Эль-Фаллуджа. Погибли 13 человек, 75 ранены (“Независимая газета”. 30.04.2003). 30 апреля во время похорон убитых американцы вновь стреляли по толпе. 2 человека погибли, 4 ранены (NEWSru.com). 2 июня оккупанты открыли огонь по демонст­рации в городе Рамади. 3 человека убиты, несколько ранено (там же).

Выворачивая наизнанку гуманные лозунги, коалиция в своей пропаганде не чуждалась и безудержных, болезненно-разнузданных фантазий. Телекомпания “Фокс ньюс” — одна из наиболее влиятельных в Америке — на полном серьезе уверяла зрителей, что любимое занятие Саддама Хусейна принимать душ из крови своих жертв.

Впрочем, стоило ли удивляться буйному воображению журналистов, если сам госсекретарь Колин Пауэлл, выступая с ежегодным докладом о состоянии прав человека в мире, утверждал, будто иракский режим “отрезает языки тем, кто пытается сопротивляться” (BBC Russian.com).

В сущности, столь же лживыми оказались обвинения в обладании оружием массового поражения. А ведь то был ключевой пункт западной пропаганды. Именно угроза химической или биологической атаки, якобы исходящая из Багдада, стала предлогом для англо-американской агрессии. И до сего дня не утихают споры: обладал ли Хусейн ОМП? И если да — куда оно подевалось?

Попробуем разобраться. Не столько в раздутом вопросе о запрещен­ном оружии. Война фактически ответила на него: трудно сомневаться, что, если бы Саддам обладал ОМП, он — хотя бы в конце войны — не устоял перед искушением применить его в попытке переломить ход кампании. Обстоятельный анализ шумихи позволяет разобраться в оружии иного рода — информационном. Понять, как, в каких масштабах и — главное —   к т о   его применяет.

Для начала повторим известные факты. Инспекторы ООН по разоружению работали в Ираке три месяца. 14 марта Ханс Бликc, выступая перед Советом безопасности, заявил, что “он и его коллеги не нашли убедительных доказа­тельств того, что Багдад располагает оружием массового поражения” (BBC Russian.com). Уже после войны Бликc сказал, что склонен “поверить заявлениям иракской стороны об отсутствии в стране ОМП” (там же).

Великобритания и США всячески старались скомпрометировать миссию Бликса. С этой целью сначала Блэр, а затем Пауэлл представили доклады об иракских химических и биологических военных программах. Однако конкретных фактов не привели.

С досье Блэра вообще случился конфуз. Корреспонденты выяснили, что большая часть 19-страничного документа списана с работы калифорнийского аспиранта, пользовавшегося данными периода первой войны в Заливе. “Там одни и те же грамматические и пунктуационные ошибки, — констатировали журналисты. — Он (аспирант) указывает на то, что пользуется информацией 12-летней давности, британское правительство в своем досье ни слова oб этом не говорит” (BBC Russian.com). Другая часть документа была позаимствована из статьи, напечатанной в журнале “Джейнс интеллидженс ревью” шесть лет назад. И такое старье британский премьер пытался видать за новейшие донесения разведки!

Столь же шарлатанским было выступление Пауэлла в ООН. Госсекретарь подвизался в роли лицедея. Потрясая пробиркой, он восклицал: “Здесь помещается чайная ложка спор сибирской язвы. Ее было достаточно, чтобы блокировать осенью 2001 года работу всего сената США. У Ирака есть десятки, десятки, десятки тысяч таких чайных ложек этих спор” (там же).

Приведенная информация общедоступна. А вот о существовании так называемой “Уолдорфской стенограммы” до недавнего времени никто не подозревал. Ее публикация в газете “Гардиан” в конце мая стала сенсацией. (Впрочем, до России шум разоблачений так и не докатился.) “Уолдорфская стенограмма” — это запись беседы Пауэлла с министром иностранных дел Великобритании Джеком Стро. Она состоялась в нью-йоркском отеле “Уолдорф” незадолго до выступления Пауэлла перед Совбезом. Оказалось, министр иностранных дел Британии высказывал обеспокоенность тем, что заявления, сделанные Блэром и Бушем, не могут быть доказаны. “Проблема, пояснил Джек Стро, заключается в отсутствии свидетельств, подтверждающих эти заявления”. Что же ответил Пауэлл? Внимание! — “Госсекретарь США разделил эти опасения” (NEWSru.com) . Иными словами, потрясая колбой перед Совбезом, Пауэлл попросту дурачил мировое сообщество.

Размышляя над крутыми поворотами истории, невольно задумаешься: какие грубые приемы, какое откровенное вранье используются для того, чтобы столкнуть ее с накатанного пути! Наперсточники и те работают тоньше, артис­тичнее...

И все же ООН не согласилась поддержать американскую резолюцию о вторжении в Ирак. Неприятие планов Буша было настолько резким, что США даже не решились представить документ в Совет безопасности.

Сомнения прозвучали и в самой Америке. Газета “Вашингтон пост”, обычно выступающая как рупор Белого дома, задала “крамольный” вопрос: “На каких основаниях Соединенные Штаты готовы прекратить деятельность инспекторов на полпути и начать военные действия против Ирака? Только в том случае, если истинной целью правительства США является не разоружение г-на Хусейна, а скорее устранение его от власти...” (28.01.2003).

После оккупации Ирака американцы, по сообщениям информагентств, “будут искать следы ОМП с утроенной силой”. Они уже не раз заявляли, что нашли бочки с тем или иным “страшно ядовитым” веществом. Однако лабораторные анализы показывали, что содержимое никакого отношения к ОМП не имеет.

Впрочем, раз ищут, значит, это кому-нибудь нужно. И этот кто-то — президент Буш. Ради такого босса можно и постараться. Наблюдатели уже высказывали подозрения, что американцы могут   п о д б р о с и т ь   в страну запрещенные вещества. Но такая находка не будет убедительным аргументом для мирового сообщества. Даже ближайший союзник Америки — британский министр обороны Д. Хун отметил: “Я поддерживаю принцип, что необходим сторонний представитель для наблюдения за происходящим” (NEWSru.com). Но как раз “сторонних представителей”, а именно инспекторов ООН, Вашингтон не желает пускать на завоеванную территорию.

Но самое важное даже не это. В середине апреля обнаружилось: обвиняя Ирак в хранении химического оружия, Соединенные Штаты планировали использовать собственные отравляющие вещества против Багдада. Об этом заявил министр обороны Доналд Рамсфелд, выступая перед Комитетом по вооруженным силам палаты представителей. По странному стечению обстоятельств это заявление было сделано в тот самый день, когда Колин Пауэлл потрясал колбой перед Советом безопасности...

Трудно представить более наглядную иллюстрацию наличия двойных стандартов: Соединенные Штаты имеют право использовать химическое оружие для нападения на Ирак, но Ирак лишен даже гипотетической возможности применить такое же оружие для защиты...

Не напоминает ли эта ситуация грустный анекдот, популярный в среде европейских интеллектуалов: “Террорист — это тот, у кого есть бомба, но нет авиации”? У Соединенных Штатов с авиацией все в порядке. Так же, как и с информационным ресурсом. Поэтому, сколько бы городов ни разбомбили американские летчики, США будут оставаться “бастионом свободы”. А Ирак, независимо от того, найдут ли на его территории ОМП или нет, останется “угрозой человечеству” или “прибежищем террористов”.

Кстати, о терроризме. На волне возмущения после 11 сентября Буш пытался приписать Хусейну связь с “Аль-Кайдой”. Однако эта затея казалась еще менее перспективной, чем поиски иракского ОМП. Даже соратники Буша по партии не поверили ему. Так, сенатор-республиканец Линкольн Чаффи заявил, что его “не убедили попытки... связать Ирак с террористической сетью “Аль-Кайда” (“Немецкая волна”. 6.02.2003).

Правда, в конце апреля появились сообщения, что в Багдаде обнаружены документальные свидетельства возможного сотрудничества иракского режима с организацией бен Ладена (NEWSru.com). Однако эти заявления вызывают множество сомнений. Во-первых, документы нашли журналисты (английские), а не те, “кому положено” искать и кто наверняка искал с предельным рвением. Во-вторых, они обнаружены не в тайных сейфах, а, как сообщали,   н а   р а з- в а л и н а х   министерства безопасности. Кто угодно мог принести туда бумаги любого содержания. В-третьих, найденные листки ничего не доказывают. Это сообщение о встрече иракских официальных лиц с неким представителем “Аль-Кайды”, чье имя якобы замазано белой краской. Даже если встреча действительно имела место — в 1998 году, она вряд ли может расцениваться как факт “сотрудничества”. Что же тогда сказать о США, чьи представители неоднократно встречались с самим бен Ладеном — последний раз летом 2001 года, за несколько месяцев до взрывов в Нью-Йорке.

Между прочим, английские журналисты в ходе антииракской кампании не раз засветились в качестве поставщиков сомнительной информации, “сливае­мой”, скорее всего, спецслужбами США и Великобритании. К примеру, газета “Индепендент” 19 февраля 2003 года опубликовала сенсационное сообщение: иракское ОМП спрятано на трех судах. “Суда вышли в плавание через несколько дней после прибытия в Ирак бригады инспекторов Ханса Бликса”. Далее следовало впечатляющее описание: “Сейчас корабли находятся в Индийском океане, где вот уже несколько недель описывают круги все увеличивающегося размера”.

В то же время журналисты не могли ответить на элементарные вопросы: из какого порта и даже из какой страны корабли вышли в море? почему они не были досмотрены американцами или англичанами, патрулирующими район Залива? Ну а после окончания операции впору задать последний вопрос: куда же подевались “летучие голландцы”? Не иначе как растворились в тумане газетного вранья.

В конечном счете, несмотря на все пропагандистские ухищрения, Буш и Блэр не смогли подтвердить выдвинутые против Саддама обвинения. Как показали опросы общественного мнения, проведенные накануне вторжения, 60 процентов британцев считали, что лидерам коалиции не удалось доказать наличие ОМП у Ирака (BBC Russian.com).

Впоследствии сомнения скептиков подтвердил заместитель министра обороны США Пол Вулфовиц — один из авторов еврейского ультиматума президенту Бушу после 11 сентября, главный идеолог вторжения в Ирак. Когда Багдад уже лежал в руинах, Вулфовиц в присущей ему вызывающей манере заявил: “Мы выбрали вопрос оружия массового уничтожения, потому что это был единст­венный повод, с которым согласились бы все”.

Развивая тему на Азиатском саммите по безопасности, заместитель министра обороны США расставил точки над i: “Давайте посмотрим на это проще... Страна (Ирак . — А. К. ) утопает в море нефти... Мы не настолько заинтересованы в контроле над ОМУ, как в контроле над нефтью” (NEWSru.com) .

Заявления Вулфовица подтвердили худшие из опасений тех, кто выступал против агрессии, — констатировала английская “Гардиан”. Газета отметила, что признания прозвучали в самый неподходящий момент: в начале лета в США и Великобритании разгорелся грандиозный скандал по поводу правительственных манипуляций разведданными о наличии в Ираке запрещенных вооружений. В Лондоне парламенту удалось преодолеть отчаянное сопротивление Блэра и передать вопрос на рассмотрение специально созданной комиссии. Расследо­вание начал и конгресс США*.

Первые же данные ошеломляют. Сведения о том, что Хусейн обладает запрещенным оружием, исходили прежде всего из разведотдела Пентагона (BBC Russian.com). Более объективные донесения ЦРУ администрация Буша фильтровала, удаляя из них все сомнения и нюансы (“Уолл стрит джорнэл”. 5.07.2003). Кто же курировал разведчиков из Пентагона? Пол Вулфовиц, призывающий ныне “проще” смотреть на проблему...

Правительственной редактуре подвергались и сведения британских разведчиков. По данным Би-би-си, кабинет Блэра “возвращал отчет по Ираку в Комитет по разведке шесть или восемь раз с просьбой использовать более жесткие определения”. “Может, общественность заставили поверить в необхо­димость войны под ложным предлогом?” — задается запоздалым вопросом корреспондент корпорации и подводит итог: “Теперь у Блэра от этого горят уши”.

Итог, прямо скажем, не слишком впечатляет: Ирак разнесли в щепу, убили тысячи мирных жителей, оккупировали территорию. А когда выяснилось, что все это совершено под абсолютно лживым предлогом, покаянно заметили: у премьера горят уши...

Впрочем, так ли уж “горят”? Блэр упрямо цепляется за официальную версию, отказываясь признать факт фальсификации разведданных. А его ближайший сподвижник Джон Рид (занявший место лидера фракции лейбористов в парламенте Робина Кука, подавшего в отставку в знак протеста против вторжения в Ирак) заявил даже, что в британской разведке, по существу, разоблачившей манипуляции политиков, орудуют “подрывные элементы” (BBC Russian.com). В ответ лидер консерваторов Иэн Смит пожелал узнать, кого именно Рид называет “подрывными элементами”. Прибавив: “Никто не верит ни единому слову премьер-министра” (там же).

Увы, теперь это разговоры в пользу бедных. Агрессия осуществлена. Цели провокаторов достигнуты. Ничего не доказав почтенной публике, Буш и Блэр элементарно запугали своих обывателей.

Эффект достигался на удивление просто. Блэр вывел на улицы Лондона танки (якобы для защиты от террористов): столичные жители, отродясь не видывавшие ничего подобного, затрепетали. Бушу не пришлось прибегать и к таким сильно­действующим средствам. Он просто объявил о повышении уровня опасности с желтого до оранжевого (следующий — красный — означает нападение на Соединенные Штаты). Этого оказалось достаточно — ужас сковал Америку.

Атмосферу, царившую в американских городах весной 2003 года, выра­зительно характеризует корреспондент Би-би-си в Вашингтоне Мэт Фрай. Позволю себе полностью привести его материал, в котором острая наблюдатель­ность сочетается с мягким английским юмором.

“Женщина средних лет, стоящая рядом на платформе в метро, сжала мою руку. “Смотрите, — сказала она, показывая на только что прибывший поезд. — Там заснуло слишком много людей. Их, наверное, отравили газом”, — почти шепчет она.

Двери открылись, я зашел в вагон, оставив женщину на платформе. Я огля­нулся и увидел, что из 15 пассажиров, ехавших в вагоне, половина действительно спит.

Меня осенило. Сейчас — девять утра, и метро должно быть под завязку заполнено людьми. В это время — час пик в четверг — люди обычно толкаются локтями, чтобы освободить немного места и распря­мить затекшие конеч­ности.

Но сегодня в метро было еще меньше пассажиров, чем бывает по воскре­сеньям. Я почувствовал себя неуютно. Жена говорила мне: “Не нужно ехать в метро, поймай такси”. “Нет, — подумал я, — я не позволю диктовать, как мне добираться на работу”.

До моей станции четыре остановки. Только четыре, но я считал их одну за другой. Неожиданно поезд дернулся и остановился в тоннеле между “Ван Несс” и “Кливленд парк”.

Наверное, мы где-то под Коннектикут авеню — возле городского кинотеатра. Там все еще идет “Властелин колец”, хотя сейчас в кино почти никто не ходит. Это замкнутое пространство, и оно прекрасно подходит для газовой атаки. Впрочем, как и метро.

Моя остановка. Я выхожу из-под земли, поднявшись по сломанному эска­латору, и натыкаюсь на человека с Библией в руках. Он вещает через мегафон: “Мы все прокляты! Вас всех ждет ад!”

Пластиковая  пленка —

больше, чем жизнь

Лондонский офис Би-би-си просит меня сделать репортаж о “панических закупках” пластиковой пленки и липкой ленты. Панические закупки? Конечно, ничего такого здесь нет. Я звоню жене на мобильный телефон, ее голос едва слышен за всеобщим галдежом.

“Ты где, дорогая?”. “Я в Строснидерс”, — кричит она. “Строснидерс” — это наш магазин хозяйственных товаров. “Тут такое творится! У них заканчивается пластиковая пленка”.

Отлично. Вместе с телевизионной съемочной группой мы приезжаем в магазин. Моя жена ушла, но магазин заполнен домашними хозяйками, буквально разметаю­щими упаковки с пленкой так, как будто от этого зависит их жизнь. Возможно, так и есть.

В отделе, где продают клей, продолжается жаркая дискуссия. “Ради бога, не делайте “безопасную комнату” в подвале. Он находится на нижнем уровне”, — говорит один из покупателей. “Химикаты не подни­маются, они скапливаются внизу. Вот так и погибали курды в Ираке”.

Позже я вернулся домой. Моя жена уже подготовила сумку с запасами одежды для детей и пеленками. В каждой комнате — по фонарику, в квартире достаточно батареек, чтобы осветить всю округу. Еще у нас есть 50 литров минеральной воды и три мотка липкой ленты.

Эвакуация?

Я рассказываю жене о сцене в “Строснидерс”. Но ей совсем не смешно, она спрашивает: “И сколько рулонов пленки ты купил?” “Ни одного, — пришлось признаться мне. — Я забыл”.

Жeнa смотрит на меня с упреком, как бы говоря: “Разве ты не беспокоишься о наших троих детях?” Я пытаюсь перевести разговор на другую тему: “А что у нас на обед?”. “Не трогай консервы, — отвечает она. — Это наш неприкосно­венный запас”.

Остаток дня мы провели, составляя план эвакуации. Жена говорит, что господствующие ветры направлены на север. Следовательно, мы должны идти на запад — в Западную Виргинию или Кентукки. Но у нас есть только карта Мэрилэнда, и это север.

Я включаю радио. На местной станции выступает какой-то полковник в отставке, которого представляют как “наш консультант по борьбе с терроризмом и безопасности”. Взволнованный слушатель из Арлинг­тона спрашивает о последствиях взрыва “грязной бомбы”.

“Я могу вас уверить, Джин, — говорит полковник, — что, если “грязная бомба” взорвется за полмили от этого здания, вы больше повредите здоровью, если будете курить на улице”.

Я смотрю на свою “Мальборо”, горящую в темноте, и не знаю, плакать или смеяться”.

Свидетельства других журналистов, в том числе из американских изданий (таких, как “Вашингтон пост”), подтверждают: Мэт Фрай не впал в преувеличение, не сгустил краски ради “красного словца”. Усилиями президента и его пропаган­дистской машины Америка накануне войны пережила приступ паранойи.

Который — по законам манипулирования сознанием — сменился столь же безосновательной эйфорией, когда Буш объявил о начале войны. Только что англо-американская пропаганда наделяла Саддама Хусейна чертами фантасти­ческого монстра, угрожающего существованию западной цивилизации, и вдруг, как по мановению волшебной палочки, иракский диктатор (вместе со своими помощниками) предстал абсолютно беспомощным, уязвимым, жалким, не вызывающим ни опасения, ни сострадания.

— Да был ли Саддам? — хотелось воскликнуть, обнаружив подобное превращение. “Саддам разбомблен в своем бункере в первую же ночь войны”, — поспешили отрапортовать 20 марта англо-американские информаторы. 21 марта новое сообщение: Хусейн ранен во время бомбежки его дворца. И еще сколько раз после этого хоронили Хусейна, его сыновей, вице-президента Таха Ясира Рамадана, вице-премьера Тарика Азиза, “химического” Али и других иракских лидеров…...

Нечто подобное происходило и с иракскими городами. Умм-Каср — крошечный городок на границе с Кувейтом — англо-американские войска “освободили” в первый же день войны. Затем в течение недели поступили еще три сообщения о “падении” Умм-Касра. Басра “капитулировала” в субботу 22 марта. На следующий день Сентком объявил, что второй по величине город Ирака “не представляет стратегического значения”, а потому войска коалиции и не собирались его штурмовать…...

Густое вранье пронизывало информационное поле, обволакивало крупицы правды, свидетельства о стойкости народа, чуть ли не с голыми руками (мы еще поговорим о причинах такого положения) выступившего на защиту родной земли.

Иракцам было отказано не только в праве на героизм или хотя бы просто на человеческое достоинство. Изображая их, англо-американская пропаганда пыталась лишить этих людей обыкновенного здравого смысла. Еще 12 марта —   з а   н е д е л ю   д о   н а ч а л а   в о й н ы   — корреспондент Би-би-си сообщил: “...Услышав, как британские десантники проводят учебные стрельбы на иракской границе, группа иракцев решила, что война уже началась, и пришла сдаваться в плен. Их попросили придти попозже” (BBC Russian.com).

Классический английский анекдот. Однако Британская радиовещательная корпорация, рекламирующая себя как источник независимой и достоверной информации, распространяла его на полном серьезе.

Признаюсь, и я — казалось бы, специалист! — купился. И даже не полюбопытствовал узнать,   о т к у д а   прислана корреспонденция. Потом все-таки посмотрел — из Нью-Йорка. Вот, оказывается, как далеко видно с “Эмпайр стейт билдинг” — аж до границы с Ираком...

22 марта тот же журналист — Владимир Козловский повторил байку об иракских простофилях, сдавшихся еще до начала войны. Однако он, верно, подзабыл свою предыдущую корреспонденцию и на этот раз датировал “сдачу” 19-м марта. Впрочем, кто бы стал придираться к подобным мелочам. Тем более что Козловский ошеломлял новостью — на второй день войны сдалась целая дивизия во главе с генералом: 8 тысяч человек.

Информация для размышления: после оккупации Д. Рамсфелд сообщил, что за все время боев было пленено 7 тысяч иракцев, включая гражданских функционеров партии БААС (BBC Russian.com).

Уместно упомянуть об условиях содержания пленных. Союзники утверждают, что соблюдены все статьи Женевской конвенции. Британцы помимо этого ссылаются на “этический пакет”, регулирующий поведение солдат армии Ее величества.

А вот что рассказывает об американском лагере шиитский лидер шейх Мухаммед аль-Фартуси. Ему есть с чем сравнивать — при Саддаме, находясь в оппозиции, он сидел в тюрьмах диктатора. “Мучения, которым меня подвергали американские военные, были более жестокими, чем то, что творил режим Саддама Хусейна”,— заявил он арабской газете “Аль-Шарк Аль-Авсат” (24.04.2003). “Нам запрещали все, даже самые простые вещи: выпить воды, справить нужду…”...

Оккупанты не церемонились и с мирными жителями. Вот несколько “рядовых” сообщений из Интернета: “Морские пехотинцы расстреляли под Багдадом такси... 2-летний мальчик, водитель и мужчина, сидевшие впереди, погибли в результате обстрела американских военных”; “на одном КПП в Ираке американцы убили двух детей по ошибке. Водитель микроавтобуса, в котором сидели два ребенка, не успел остановиться в ответ на требования американцев, и морпехи расстреляли машину, опасаясь возможной атаки камикадзе... Капитан Джей Делароса... назвал инцидент досадной ошибкой”; “в понедельник семь иракских мирных женщин и детей погибли и еще два человека получили ранения в результате обстрела американскими военнослужащими автобуса на скоростном шоссе в районе города Неджеф, сообщает АР... Когда стрельба закончилась, американские солдаты вошли в автобус. Семь женщин и детей были мертвы, двое раненых лежали на полу автобуса. Четыре человека не пострадали. Они также валялись друг на друге на полу машины, трясясь от страха” (NEWSru.com).

Прошу читателей обратить внимание на   т о н   корреспондента американского агентства. Никакого сострадания! “Валялись друг на друге... трясясь от страха”. Интересно, а как бы вели себя американские women, если бы на скоростном шоссе возле Нью-Йорка их автобус прошили автоматные очереди? И как бы повествовал об этом сотрудник Ассошиэйтед пресс?

По контрасту с неприязнью, звучащей в рассказе о трагедии иракских женщин, патока репортажей об освобождении рядовой Джессики Линч ошеломляет. Свершилось! Сценарий фильма, ставшего самой впечатляющей рекламой американского гуманизма, осуществился в реальной жизни. Спецназовцы вызволили рядовую из плена. Можно подумать, она страдала в Майданеке. На самом деле ее лечили в госпитале города Насирия. Нелишне было бы узнать, скольких врачей и медсестер положил американский спецназ в ходе освобождения...

Случай с Джессикой Линч показывает, как симулякр определяет течение реальной жизни, а та, в свою очередь, превращается в симулякр. Операцию, конечно же, проводили с оглядкой на знаменитый фильм Стивена Спилберга. Нечасто выпадает такой идеальный случай воплотить пропагандистскую сказку в реальность. А теперь два американских телеканала — NBC и CВS наперегонки бросились создавать фильмы о спасении Джессики. При этом мелодраматическая история о помощи сознательного аборигена, показавшего американцам, где “мучают” несчастную пленницу, настолько беллетризирована, что трудно провести границу между телерепортажами и телесценарием...

Пропаганда нередко граничила с абсурдом. Тех, кто следил за ходом боевых действий, поражало, что в первые дни войны, объявляя о потерях англо-американской коалиции, Сентком объяснял их исключительно   т е х н и ч е с к и м и   неполадками и так называемым “дружественным (?!) огнем”. 21 — 22 марта США потеряли три боевых вертолета, Великобритания — два, однако коман­дование союзников упрямо твердило, что ни один из них не был сбит иракски­ми ПВО.

В российской прессе появился даже едкий анекдот на сей счет. Иракские военные утверждают: “Мы сбили английский вертолет”. “Неправда, — кричат американцы, — это мы его сбили!”

Иной раз звучали и вовсе диковинные заявления. Утверждали, например, что американский морпех застрелил себя во сне — его автомат внезапно выстрелил. Конечно, всякое бывает... Но тогда не стоило бы прибавлять: “Морской пехотинец погиб смертью храбрых”.

Только после боев под Насирией и Неджефом, где счет убитых американцев пошел на десятки, Сентком отказался от версии жертв “дружественного огня”.

Очевидно, занижалось и количество потерь. Так, по утверждению Сенткома, в ходе боев за багдадский аэропорт погибло 320 иракцев и лишь 2 американца (BBC Russian.com). Совершенно неправдоподобное соотношение, особенно если учесть, что в этом сражении обе стороны задействовали большое количество бронетехники и артиллерии. Более достоверными выглядят данные иракской стороны: 50 погибших американцев (NEWSru.com).

Об уроне, понесенном союзниками, приходилось судить на основании случайных проговорок. К примеру, в интервью, показанном по одному из российских телеканалов, британский военный хирург сказал, что в полевом госпитале под Басрой за неделю было сделано 400 операций. Четыре сотни раненых в ходе недельных боев за крупный город — это похоже на правду.

Между прочим, в адрес американцев и прежде звучали обвинения в сокрытии потерь. До данным пакистанского агентства “Онлайн”, “на военной базе ВВС Пакистана Шахбаз в провинции Синд находятся тела сотен американских и британских военнослужащих, погибших в Афганистане”(NEWSru.com). По утверждению агентства, Вашингтон и Лондон “припрятали” около 500 трупов в специальном морге, чтобы не сообщать общественности о столь крупных потерях. Не исключено, что подобное имело место и в Ираке.

Вот она — оборотная сторона симулякра. Бравые рапорты о бескровных победах, а за размалеванным задником пропагандистских кулис штабеля замороженных трупов. Люди, лишенные последнего из прав — на достойную смерть. На погребение. На прощальную слезу у дорогого для кого-то же гроба.

Но зачем понадобились эти чудовищные ухищрения? Стремление занизить потери поддается логическому объяснению. А вот желание списать жертвы на бардак в собственных рядах озадачивает. В конце концов, потери от “дружест­венного огня” — все равно потери. Гибель мужа или отца не перестает быть трагедией для родных, независимо от того, поразила его иракская или американская ракета.

Такова нормальная человеческая логика. Но читатели, я думаю, уже уяснили: там, где начинается симулякр, нормальная логика, нормальная жизнь заканчиваются. Тут другая игра.   Д р у г а я   именно потому, что   и г р а.   Человеческие судьбы в ней ничего не стоят и не значат. Так же, как и правда событий.

Имиджмейкеры коалиции все просчитали. И даже пошли на определенные издержки: многочисленные жертвы “дружественного огня”, конечно же, свидетельствовали о неразберихе в войсках союзников. Зато достигалась   г л а в- н а я   цель — тотальная   д е г е р о и з а ц и я   противника. Ни одного точного выстрела! Полная несостоятельность в военном противостоянии.

Веками война воспринималась как противоборство достойных соперников. Ее смысл и заключался в том, чтобы выявить,   к т о   из них сильнее, чья воля к победе крепче. Пасть в сражении с противником, не уступающим в мужестве и мастерстве, не считалось зазорным. Наоборот, все народы воспевали такую смерть как высшее проявление героизма.

Однако концепция войны как   з р е л и щ а   в корне меняет традиционные представления. Подлинность и драматизм оказываются несовместимыми с жанром военно-развлекательного шоу.   Б о р ь б а,   чей исход до самого конца нельзя считать предрешенным, подменяется   о х о т о й   — занятием, конечно же, суровым, требующим и напряжения сил, и известного мужества, но основанным на   и з н а ч а л ь н о м   п р е в о с х о д с т в е   охотника над дичью.

“Хозяева дискурса” представляли войну в Заливе как охоту. Вот типичный репортаж с поля боя: “Я сам видел, как иракцы с белыми флагами в руках переходят в расположение войск коалиции. Впрочем, сдаются не все. Мы видели тела нескольких иракцев, ставших жертвами первых часов этой войны” (BBC Russian.com). Арабам надлежало быть либо пленными, либо мертвыми. Сражаю­щийся иракец не вписывался в концепцию надменных англо-саксов.

Правда, вскоре им самим пришлось почувствовать себя в роли беспомощных мишеней. “Это отстрел индюшек. Это не бой. Ты только принимаешь огонь и пытаешься проехать как можно быстрее”, — так морпех Крис Меркл охаракте­ризовал сражение под Насирией корреспонденту “Вашингтон пост”.

Американские и английские газеты были переполнены душераздирающими историями, которые поведали участники боя. “О Боже, я умру”, — цитировала лондонская “Дейли телеграф” слова некоего сержанта Чарльза. “Это было как в кино. Я закричал: “РПГ!” — и тут меня выбросило из машины” (28.03.2003).

Можно понять потрясение американских вояк. Им-то внушали, что иракцы не способны на сопротивление. Что джи-ай в сравнении с аборигенами всесильны, чуть ли не бессмертны. И вдруг охотники превращаются в дичь!

Но самое поразительное — даже такое потрясение не смогло сломать рамки жанра, в которые направили войну опытные пропагандисты. Вслушайтесь в реплики солдат: “Отстрел индюшек” (знаменитое американское состязание в стрельбе), “как в кино”. И в том и в другом случае это игра, перформанс, вир­туальный ужастик. Все, что угодно, только не то, чем является война на самом деле, — не человеческая трагедия.

Вершиной военно-развлекательного шоу стала сцена “победы”, поставленная на центральной площади Багдада. К слову, и прежде на ней разыгрывались театрализованные представления — с профессиональными актерами, а не солдатами в главных ролях. Я наблюдал одно, когда жил в гостинице “Шератон”.

Примерно за неделю до событий “Вашингтон пост” опубликовала статью, где рассказывалось о совместных проектах имиджмейкеров и президентской администрации. “Уже несколько месяцев планировщики работают над тем, чтобы определить содержание победы, и, как выразился один чиновник, “просчитывают, на что она должна быть похожа” (4.04.2003).

Если читатели до сих пор не уяснили, что же, собственно, кроется за против­ным словечком “симулякр”, рекомендую пример, ставший отныне хрестома­тийным. Образ победы, сконструированный в Вашингтоне. Как явствовало из газетной статьи, для его презентации не требовалось ни пленения Хусейна, ни капитуляции войск, ни — даже! — установления полного контроля над иракской столицей. “Наша цель заключается не столько в том, чтобы захватить здания или оккупировать территории, — цитирует “Вашингтон пост” высокопоставленного офицера, — сколько в том, чтобы донести до людей факт свержения режима”.

Военная задача подменялась информационной. Это вполне соответствует концепции войны как зрелища.

9 апреля американцы с размахом и блеском осуществили задуманное. Несколько танков выкатилось на площадь перед гостиницей “Палестина”, набитой журналистами со всего мира. На это и был расчет. Если бы перформанс осущест­вили на другой площадке, о нем бы сообщили двумя-тремя строчками в длинных сводках боевых новостей. Но поскольку представление разворачивалось перед сотнями телекамер, его тут же увидели люди во всех уголках земли.

Дальнейшее слишком хорошо известно. БМП, лебедка, американский флаг, налепленный на лицо бетонного Хусейна. И “ликующие иракцы”, приветствующие падение диктатора. Так они и прошли по всем новостным каналам — ликующей толпой. Потом выяснилось, что низвержение памятника приветствовали “около сотни иракцев” (NEWSru.com). Между прочим, население Багдада — 5 миллионов человек... Как группка оказалась на площади, блокированной американскими танками, можно только догадываться. Скорее всего, использовали обслугу из “Палестины” и “Шератона”.

От начала до конца — постановочная сцена. Вплоть до того, что американский флаг на статуе в последний момент политкорректно заменили на иракский. Джи-ай не просто победили, но “принесли в Ирак свободу”.

Если вдуматься в увиденное, миру не показали ничего, кроме разрушения монумента — варварской акции, свидетельствующей о низком культурном уровне ее участников и постановщиков. Варварской и аморальной. Три недели Багдад подвергался бомбардировкам. Были разрушены жилые кварталы, бомбы попали в роддом, разнесли два столичных рынка. Корреспондент Би-би-си побывал на одном из них: “...То, что я увидел, было по-настоящему ужасно. На земле образовались две огромные воронки. Машины и деревья все еще горели, повсюду были разбросаны части человеческих тел”. По свидетельству сотрудников Международного комитета Красного Креста, в период пика бомбардировок больницы Багдада принимали пострадавших со скоростью 100 человек в час (BBC Russian.com). И после этого мир пытались убедить, что люди, пережившие подобное, будут   л и к о в а т ь,   встречая своих убийц...

“Вашингтон пост” писала, что над сценарием “победы” трудились несколько месяцев. Наверняка постановщики рассчитывали на быстрый триумф, на переход войск и населения на сторону коалиции. Ликование толпы, пусть и срежисси­рованное, хорошо вписывалось в этот сюжет. Но после бойни оно не могло восприниматься иначе, как надругательство — и над человеческим достоинством, и над здравым смыслом.

Если оценивать шоу с военной точки зрения, оно было, по крайней мере, преждевременным. Еще держались миллионные города на севере — Мосул и Киркук, американцам предстояло штурмовать твердыню Хусейна — Тикрит. До середины апреля авиация союзников совершала по 700—800 вылетов в день (NEWSru.com). Война продолжалась!

Казалось, затея вашингтонских режиссеров обречена на провал. Однако они прекрасно знали законы политического перформанса. Они знали, что телекамеры страшнее пушек, что миром правят яркие образы и двухсложные слоганы, что информационные войны разрушительнее традиционныx: убивают не только тела, но и души, сковывая их пассивностью и апатией, лишая воли к сопротивлению.

Казалось бы — ерунда, дешевая пропаганда, спектакль. А вот поди ты ж! 9 апреля свалили не только монумент — режим Хусейна. Тихо, без сопротивления пали Киркук и Мосул (а может, там и сражались и гибли сотнями, но это уже никого не интересовало — мир   в и д е л   американскую победу!). Капитулировал “неприступный” Тикрит. Слиняли, растворились в воздухе грозные дивизии Республиканской гвардии. Будто симулякром были они — бравые усачи в лихо заломленных беретах, а не призрачная американская Виктория.

Виртуальная реальность оказалась сильнее живой жизни — и пожрала ее!

На этом можно было бы поставить точку в пропагандистской войне. Но не таковы американцы — и их виртуальное детище. Симулякр не только питается реальной жизнью, но и профанирует, предельно снижает ее, заляпывает грязью.

Показав 9 апреля триумф Америки, мировые телеканалы в течение недели демонстрировали унижение Ирака. Ловили в объектив группки людей, выносящих из разрушенных зданий всякую ерунду — диванные подушки, кресла, шляпы. Крупным планом снимали голые стены музеев, из которых мародеры вынесли бесценные экспонаты. Нацеливали оптику на клубы дыма над сожженной багдадской библиотекой. Погромщик, мародер вырастал в фигуру национального масштаба. Между ним и всяким жителем Ирака возникал незримый, но явственный знак равенства.

Не стану винить иракцев — за три недели войны эти люди пережили столько, сколько американцам и западным европейцам не пережить за всю жизнь. Причем самое страшное им, может быть, только предстояло. После оккупации Багдада цена бутылки питьевой воды поднялась до 10 долларов. Напомню — средняя зарплата в стране 4—5 долларов. И та не выплачивалась с начала боевых действий. В этой ситуации так ли уж непонятно желание запастись хоть чем-то на черный день. А то, что люди тащили всякий хлам, типа шляп и диванных подушек, показывало: они не вполне отдавали отчет в своих действиях. Говоря языком медицины, переживали психологический шок после бомбежек и танковых дуэлей в жилых кварталах.

Я обвиняю тех, кто не просто довел их до такого состояния, но прямо провоцировал на мародерство. Что же, западные пропагандистыполагают, будто уже никто не помнит выступления министра обороны Великобритании Джеффри Хуна в парламенте, где он назвал расхищение собственности свергнутого режима “освобождением имущества”, “перераспределением его среди иракского народа” и “хорошей практикой” (NEWSru.com. 7.04.2003) .

По свидетельству независимых наблюдателей, британские военные в Басре чуть ли не открыто подбивали население на грабежи. И надо думать, небескорыстно. Во-первых, значительную часть награбленного (то, что имело реальную ценность) население тут же продавало “освободителям”. Во-вторых, в атмосфере всеобщего погрома они и сами могли “попользоваться”.

Сообщения из Басры были скупы и редки. А вот из Багдада не раз поступали сведения об участии войск коалиции в грабежах. “В понедельник подразделения 3-й пехотной дивизии атаковали один из дворцов Саддама Хусейна, — сообщал 10 апреля немецкий журнал “Фокус”. — Они... обзавелись пепельницами, подуш­ками, бокалами и другими сувенирами”. Впрочем, что такое пепельница — даже из драгоценного металла! Ерунда. Один американский солдат украл и отправил домой в посылке “позолоченный автомат” (BBC Russian.com). Четверо других обвиняются в попытке присвоить 900 тысяч долларов (там же).

Засветились и корреспонденты. Одной рукой строчили репортажи об иракских мародерах, другой прибирали все, что плохо лежит. У сотрудника телекомпании “Фокс ньюс” (главного рупора ястребов) американские таможенники конфиско­вали 12 картин, похищенных из президентского дворца.

Предприимчивый служитель Гермеса, являющегося, как известно, покрови­телем и журналистов, и воров, заложил еще одного щелкопера. После чего в аэропорту был задержан сотрудник газеты “Бостон геральд”. У него обнаружили картины и настенные украшения. “Картины, кобура, нож и иные трофеи были отобраны и у нескольких других корреспондентов, приземлившихся в аэропорту Даллеса” (BBC Russian.com).

Впрочем, таможенникам удалось задержать лишь малую часть награбленного. По сообщениям из Вашингтона, “200 экспонатов из иракских музеев всплыли в Америке” (“Новости”. ОРТ. 24.04.2003).

Как и всякое грязное дело, война, тем более захватническая, притягивает нечистых на руку людей. Не только солдат и журналюг. Официальный Вашингтон сотрясают скандалы, связанные с первыми лицами Пентагона. Обвинен в финансовой недобросовестности и ушел с поста главы консультативного совета министерства обороны один из идеологов войны в Заливе Ричард Перл. Обвинения в “злоупотреблениях служебным положением” выдвинуты в адрес генерала Томми Фрэнса, руководившего битвой за Ирак (BBC Russian.com) . Внутреннее разби­рательство по поводу “служебных злоупотреблений” проводилось и в отношении министра армии США (командующего сухопутными силами) Томаса Уайта. Он вынужден был уйти со своего поста сразу после падения Багдада (NEWSru.com) .

Высокопоставленные мерзавцы обделывают свои делишки за плотно закрытыми двойными дверями правительственных кабинетов. Их не показывают бегущими по улице с тачкой награбленного. В них не тычут пальцем высоконравственные обыватели, рассевшиеся у телевизора. А жаль!

...Представление, устроенное на земле Шумера и Ассирии американцами, было лишь первым контуром   в о е н н о г о   с и м у л я к р а.   Существовал и другой — собственно иракский. Нет, я не имею в виду победные реляции министра информации Мухаммеда Ас-Саххафа. Они-то как раз никого не могли обмануть.

Я говорю об обстоятельствах, которые позволили наблюдателям назвать новую войну в Заливе   “с т р а н н о й”   (лондонская газета “Индепендент”. 4.04.2003) и даже   “д о г о в о р н о й”   (“Независимая газета”. 18.04.2003).

Первыми о контактах с “представителями высшего иракского руководства” проговорились американцы. Сразу же после налета на Багдад генерал Томми Фрэнс заявил, что интенсивность бомбардировок будет зависеть от хода переговоров (NEWSru.com). Однако после победы факт сделки в Вашингтоне яростно отрицали. “Сделка, подкуп и т. д. — все это дикий нонсенс и выдумки”, — утверждал высокопоставленный дипломат (“Независимая газета”. 15.04.2003).

Зато о закулисных договоренностях — и прямо о “предательстве” — заговорили арабские и российские СМИ. Так, выходящая в Лондоне газета “Аль-Кодс” писала: “Некоторые представители режима уже давно поддерживали связи с секретными службами США и Великобритании” (30.04.2003). А российская телепрограмма “Вести недели” (РTP. 13.04.2003) высказала мнение, что группа ЦРУ еще до войны договорилась в Багдаде, что Ирак сдастся.

В пользу такой версии говорят, в частности, перемещения лиц, близких к руководству США и Ирака. Что делала накануне войны в Аммане (Иордания) дочь вице-президента Чейни — одного из наиболее ярых сторонников войны? Действительно ли хотела присоединиться к “живому щиту” в Багдаде, как утверждали корреспонденты? Тогда куда же исчезла в решающий момент? С какой целью вице-премьер Ирака Тарик Азиз посещал Рим? Только ли для того, чтобы встретиться с папой? Тогда почему он не вернулся в Багдад сразу же, а провел в Италии еще несколько дней?

Любопытно и то, что Т. Азиз, долгие годы курировавший внешнюю политику Ирака, одним из первых (24 апреля)   д о б р о в о л ь н о   сдался союзникам, заключив с ними сделку, условия которой не разглашаются. Накануне в руках американцев оказались глава военной разведки генерал Зухайр Саттар и руководитель американского отдела внешней разведки Салим аль-Джумяли. Лица, отвечающие за внешнюю политику и разведку, вполне подходят на роль тайных переговорщиков...

Еще трех кандидатов в предатели называет арабская электронная газета “Алефийя” (26.05.2003). Среди них — племянник Саддама генерал-лейтенант Махер Суфьян Ат-Тикрити. В качестве помощника Кусая Хусейна он фактически командовал Республиканской гвардией. По некоторым сведениям, США еще год назад заключили с ним сделку о том, что Республиканская гвардия не будет участвовать в боях, отмечает газета. 4 апреля Ат-Тикрити якобы отдал приказ не принимать бой за аэропорт и отойти, а 7 апреля приказал иракским военным оставить позиции. По официальной версии, генерал погиб, однако, как утверж­дает газета, 8 апреля его вместе с семьей вывезли на самолете C-130 на одну из американских баз за рубежом.

На этом список кандидатов не исчерпывается. Накануне падения Багдада американский журнал “Тайм” опубликовал аналитическую статью, где рассматривались “четыре варианта” для Хусейна — “забиться в убежище”; “пуститься в бега”; “прибегнуть к выбору библейского Самсона, обрушившего храм на себя” (проще говоря, заставить союзников заплатить слишком высокую цену за взятие столицы); применить ОМП (“если, конечно, оно у него есть”, — прибавлял журнал). Рассмотрев все сценарии, “Тайм” отмечал — возможен и пятый: “Он может прибегнуть к переговорам о своем уходе. Согласно этому сценарию он создаст видимость подготовки к кошмарному последнему бою, оставив в последний момент дверь открытой для сделки: всех ужасов можно избежать, если дать ему уйти” (7.04.2003) .

Статья появилась в понедельник, когда иракцы обещали превратить Багдад во второй Сталинград. С ними соглашались и западные военные аналитики: взять штур­мом такой громадный город практически невозможно. В среду американская бронемашина волочила статую Саддама по багдадской площади. Живой Саддам исчез...

Но довольно предположений. И без того достаточно фактов, свидетельст­вующих, что оборона Ирака была организована, мягко говоря, несерьезно. В отличие от 91-го года, не укрепили границу с Кувейтом. Ни противотанковых рвов, ни минных полей. Судно, нагруженное минами, стояло в порту Умм-Касра, однако акватория так и не была заминирована.

Особое беспокойство союзников вызывала гидросистема Ирака. Путь к Багдаду преграждали Тигр и Ефрат. Между ними лежала сеть ирригационных каналов и заиленная, а местами заболоченная равнина Месопотамии. Три дамбы позволяли контролировать территорию на сотни километров вокруг. “Если он даст приказ взорвать дамбы, то сможет, действительно, остановить наше наступление и создать нам множество проблем”, — утверждали американские офицеры (NEWSru.com).

Иракцы не только не взорвали дамбы — они не тронули ни один мост. К услугам войск коалиции оказались отличные иракские автострады, ведущие прямиком к столице...

До поры казалось, что все это — часть стратегического плана Хусейна. Он, мол, хочет заманить американцев в Багдад, а там в упор расстрелять поте­рявшие маневренность бронированные чудовища — ударную силу интер­вентов.

Правда, когда телекорреспонденты показывали улицы иракской столицы с блок-постами ополченцев, возникало сомнение: неужели эти мешки с песком, за которыми не могли поместиться и четверо федаинов (они позировали перед камерами, боясь двинуться, тесно прижавшись друг к другу), неужели эти игру­шечные укрепления и есть оборонительные сооружения “второго Сталинграда”? Не было ни противотанковых рвов, ни ежей, ни дотов, ни дзотов — ничего, что могло бы задержать победное шествие американцев.

Самое странное: в боях не участвовали целые роды вооруженных сил, причем наиболее действенные. Иракская авиация (газеты писали о 300 боевых самолетах) не сделала ни единого вылета! Специалисты объясняли это синдромом первой войны. Тогда американцам удавалось засекать и уничтожать самолеты Саддама на подлете к Кувейту. Однако в боях на подступах к Багдаду авиация могла действовать в радиусе нескольких десятков километров — никакие средства обнаружения не помешали бы ей поразить наземные цели.

Куда делись 5000 единиц бронетехники? После решающего сражения в районе шоссе Кербела — Багдад, открывшего 3-й механизированной дивизии США путь к столице, на поле боя, как показала съемка со спутника, осталось 80 унич­­тоженных “бронеобъектов” (“Завтра”. № 17, 2003). А что же остальные?

Впрочем, легкой прогулки по пустыне у союзников не получилось. Но не благодаря усилиям иракских генералов и элитной Республиканской гвардии. На пути бронированных армад Запада встали добровольческие формирования — “федаины Саддама”. Крестьянские недокормыши, получавшие на обед чашку риса, вооруженные одними “калашами” и зачастую не имевшие даже военной формы, три недели сдерживали напор самой вооруженной, самой трениро­ванной, самой-самой армии мира.

...Ситуация, поразительно напоминающая ту, что сложилась в первые месяцы Великой Отечественной войны. Вялое, безынициативное поведение кадровой армии — вооружение и подготовка которой потребовали от СССР колоссальных усилий — и героическое сопротивление добровольцев — “усвятских шлемо­носцев”, легендарных “сибирских дивизий”, подчас добывавших оружие в рукопашных схватках с противником. Тут есть над чем подумать не только военным стратегам, но и политологам, историкам, философам...

Столкнувшись с сопротивлением, генерал-лейтенант Уильям Уоллес, командующий вооруженными силами в Персидском заливе, раздраженно бросил: “Враг воюет немного не так, как мы предполагали, — и все из-за этих добро­вольческих формирований” (“Коммерсантъ. Лента новостей”. 3.03.2003).

Когда сегодня, задним числом “разбирая полеты”, аналитики пренебре­жительно цедят: ну что, Ирак — развалился под ударами американцев, — они забывают о том, что эта небольшая страна, отставшая от СШA на два поколения в вооружениях и навсегда в экономике, продержалась три недели. Почти столько же, сколько Франция во Второй мировой войне. А ведь французы — в отличие от иракцев — не уступали немцам в вооружении.

Вспомним и арабо-израильские войны. Все они были скоротечны. При том, что за арабами стоял тогда могучий Советский Союз. Три недели сопротивления — великолепный результат! Им Ирак обязан федаинам. Они спасли честь страны, честь арабской нации.

Можно только догадываться, каким был бы итог войны, если бы регулярная армия Саддама оказалась достойной ополченцев...

И, наконец, последняя деталь иракского симулякра. Нефть. О ее значении в развитии конфликта написано предостаточно. Но мало кто знает, что именно накануне войны жизнеспособность экономики США зависела от поставок иракской нефти. 24 процента американского импорта обеспечивал Саддам (BBC Russian.com). Такое положение создалось в результате рабочих волнений на нефтяных месторождениях в Нигерии и “всеобщей” забастовки в Венесуэле, так некстати инспирированной ЦРУ.

В феврале возникла ситуация, когда Ираку достаточно было завернуть нефтяной кран, и экономика США встала бы. К марту на полную мощь заработала венесуэльская нефтянка, но зимой Буш зависел от Хусейна. И танкеры с нефтью шли в Америку вплоть до   а п р е л я,   когда в Заливе вовсю гремели взрывы (“Независимая газета”. 25.04.2003).

Хотя гремели не везде. Союзники не тронули нефтяные поля. Понятно — берегли нефть для себя. Но вот что удивительно — их не тронули и иракцы. Подожгли всего 6 скважин, хотя Саддам грозил “морем огня”.

И еще один выразительный штрих напоследок. Известно, что здания всех официальных ведомств в Багдаде были разграблены мародерами. А до этого разрушены авиацией союзников. Не пострадало (ни от бомб, ни от грабителей) лишь одно министерство. Догадайтесь, какое? Правильно — нефти (“Монд”. 25.04.2003)...

Существует и третий контур   в о е н н о г о   с и м у л я к р а.   Конфликт поставлял живую кровь и нефть в количестве, достаточном для возведения самых причудливых, избыточно усложненных конструкций. Возведением еще одной занималось “международное сообщество”. Не забыли — антивоенная коалиция, пафосные заявления Франции, Германии и России о необходимости совместно защитить международное право.

Однако, едва пал Багдад, министр иностранных дел Франции Доминик де Вильпен — самый горячий защитник Ирака — заявил, что рад свержению “диктаторского режима Саддама” (BBC Russian.com). Наперегонки со своими французскими партнерами президент В. Путин поспешил уверить Буша, что не желает поражения Америке. Фактически это означало, что он желает поражения Ираку…...

Атмосфера двусмысленности сгустилась настолько, что ее ощутили даже политики — люди, которых обычно не интересует ничего, кроме курса акций и партийных рейтингов. По словам премьер-министра Люксембурга Клода Юнкера, он никогда еще не видел “столько лицемерия” (“Независимая газета”. 24.03.2003). Разумеется, морализаторство могли себе позволить лишь руководители экзотических государств вроде Великого герцогства Люксембургского.

Пожалуй, самым постыдным было поведение арабского мира. Сколько громких и гневных слов! “Это война против арабов, против арабской чести”, — трезвонила выходящая в Лондоне газета “Аль-Араб аль-Аламия”. “В арабской душе столько гнева”, — вторило ей влиятельное египетское издание (BBC Russian.com). Серьезные аналитики выражали опасение, что разгневанные народные массы — так называемая “арабская улица” — могут свергнуть прозапад­ные режимы в своих странах в попытке спасти Ирак.

А в результате? Из арабских государств только Сирия какое-то время пыталась поддержать соседа. Но и Дамаск, напуганный окриком Колина Пауэлла, поспешил прекратить опасную фронду. В других столицах, в том числе в Каире, Эр-Риаде, Триполи, равнодушно наблюдали, как бомбы коалиции разрушают древнюю столицу когда-то единого Халифата.

Никак не проявила себя “арабская улица”. Несколько бурных демонстраций в первые дни войны. Телекамеры крупным планом выхватывали пылающие гневом глаза, разверстые в крике рты, сжатые кулаки, воздетые над головой. Казалось, еще мгновение — и толпа, как огненная лава, сметет все на своем пути. Но появлялась жиденькая цепочка полицейских с длинными дубинками — и протестующие толпы испуганно разбегались по подворотням.

Прошло несколько дней, и демонстрации прекратились...

…Работа “военно-развлекательного комплекса” невозможна без активнейшей информационной поддержки. Мы уже говорили о новации Сенткома — журналистов сотнями внедряли в войска. Появился специальный термин — embedded (“внедренный”), определяющий условия аккредитации.

“Мы хотим, чтобы свободная пресса видела то, что видим мы, и знала то, что знаем мы. Это одна из причин, по которой журналисты находятся там”, — с неистребимой вашингтонской высокопарностью изрек пресс-секретарь Белого дома Ари Флейшер (NEWSru.com).

Однако сами “внедренные” журналисты жаловались: “Конечно, очень сложно работать в ситуации, когда солдаты говорят, куда тебе идти, когда проверяют текст твоих сообщений”. Продолжая сетования, корреспондент Би-би-си пояснял, что за три недели “внедрения” он “смог поговорить только с одним иракским жителем” (BBC Russian.com).

Британцу вторил корреспондент израильского телеканала “Эр-ти-ви-ай” Сергей Гранкин: “Пожалуй, первый раз, когда я почувствовал этот прессинг, — это было в Косово...… Любая картинка, на которой был изображен американский солдат, а на его фоне — горящий дом, она просто не проходила цензуру” (там же).

Статус embedded предполагал, что журналист видит войну только с одной стороны. В том свете и ракурсе, который выгоден коалиции.

Даже в самих Соединенных Штатах такая установка вызвала возмущение правозащитников. Они пикетировали вашингтонское бюро телекомпании “Фокс ньюс”, превратившееся, по сути, в правительственный рупор. “Сейчас это самый провоенный телеканал в США, — утверждали правозащитники. — Они позабыли, что в основе журналистской работы лежит объективность. Они не сообщают о потерях, они не сообщают о гибели мирных граждан, а также об ущербе, нанесенном хозяйственной структуре Ирака”.

Однако правительство и медийные боссы были непреклонны. Журналистов, не пожелавших поступиться объективностью, увольняли безжалостно, невзирая на популярность и опыт. Еще до начала войны Эн-би-си уволила знаменитого Фила Донахью, известного русским зрителям по “телемостам” СССР—США, которые он вел вместе с Познером. Ветеран американской тележурналистики позволил себе выразить сомнение в необходимости вторжения...…  В ходе операции Эн-би-си уволила еще одну звезду — Питера Арнета — “за проиракскую и антиамериканскую точку зрения”. Поводом стало интервью Арнета иракскому телевидению, где он заявил, что в Америке “растут сомнения в отношении президента США Джорджа Буша и того, как ведется война” (NEWSru.com).

Уволен был и фотокорреспондент газеты “Лос Анджелес таймc” Брайн Волски. Фил Смакер из бостонской “Крисчианс сайнс монитор” и Джеральдо Ривьеро с телеканала “Фокс ньюс” отделались легче. Их просто отозвали из Ирака.

Если уж американцы так жестко преследовали своих соотечественников, то иностранным щелкоперам они и вовсе спуску не давали! Военная полиция США задержала корреспондентов португальского телеканала РТП Луиса Кастро и Виктора Сильва. По сообщениям информагентств, “американцы надели им наручники и, бросив на землю, избивали ногами. Полицейские конфисковали их джип, телеоборудование и видеозаписи. Четыре дня журналисты провели в камере, где им не давали воды и еды, а затем отправили в Кувейт” (NEWSru.com).

Кастро — ветеран журналистики. Он освещал 10 войн. Три раза его аресто­вывали в Африке — ему было с чем сравнивать. По словам Кастро, нигде с ним не обращались так жестоко. “Американцы называют себя освободителями и борцами за свободу, но, посмотрите, что они с нами сделали”, — заявил он (там же).

Жертвой американских вояк стал и корреспондент иранского телеканала Аль-Алем Абдоллах Али Зигами. Он был арестован в городе Эль-Кут без объяснения причин, когда готовил репортаж.

Настоящую охоту устроили американцы на журналистов арабских телеканалов Аль-Джазира (Катар) и Абу-Даби (Объединенные Арабские Эмираты). Дело в том, что благодаря спутниковому вещанию этим телекомпаниям удалось составить конкуренцию американским гигантам. Альтернативная информация стала распространяться по всему миру. Проиграв соревнование в профессионализме, американцы ответили в их излюбленной манере — силовым ударом.

8 апреля под Багдадом джи-ай обстреляли машины с журналистами Аль-Джазиры и Абу-Даби. В тот же день ВВС США разбомбили багдадский офис Аль-Джазиры. Погиб корреспондент, а один из сотрудников получил ранение. Тогда же американская артиллерия обстреляла представительство телекомпании Абу-Даби. Здание было блокировано. Корреспонденты послали сигнал SOS и обратились с просьбой о помощи к Международной федерации журналистов и ряду других организаций с просьбой вмешаться и спасти их.

Однако вершиной американской войны со свободой слова стал обстрел гостиницы “Палестина”. “Я заметил, как один из танков поднял ствол и направил его на здание, — рассказывал один из проживавших в отеле журналистов. — И сразу после этого раздался жуткий грохот. Очень сильный взрыв, который потряс гостиницу” (NEWSru.com).

Погиб корреспондент агентства “Рейтер” и телеоператор испанского канала Теле 5. Ранено трое журналистов. На вопрос, как могло такое случиться, представитель Сенткома дал издевательский ответ: союзники “не знают места проживания журналистов в Багдаде”. Им “известны места нахождения только журналистов, сопровождающих силы антииракской коалиции” (там же).

Провести расследование потребовали международная организация “Репортеры без границ”, Союз журналистов Германии и даже берлинский МИД. Пентагон ограничился отписками.

Драматические события происходили не только на месте боев. Весна 2003 года стала “моментом истины” и для самого западного общества. Все противоречия и загнанные в подполье проблемы, о которых мы говорили в предыдущих главах, выступили наружу.

Пугающим открытием стал, в частности,   р а з р ы в   между правящими элитами и народами. В странах коалиции большинство населения выступало   п р о т и в   в о й н ы   (или готово было поддержать ее лишь с существенными оговорками). В Испании против операции высказались 91 (!) процент опрошенных (NEWSru.com). В Великобритании голоса распределились так: 41 процент — категорически против, 39 — готовы одобрить операцию, но   т о л ь к о   при наличии мандата ООН, и лишь 10 процентов безоговорочно стояли за войну. В Соединенных Штатах — 21 процент не одобряли вторжения, 34 допускали его с санкции ООН и 33 процента (всего треть) безо всяких условий одобряли боевые действия (BBC Russian.com).

Тем не менее Буш, Блэр и испанский премьер Аснар начали бойню. “Я чувствую себя бессильной перед лицом войны, — призналась участница пацифистской манифестации. — Иногда накатывает ощущение, что в одиночку ты ничего не можешь сделать. Можно ходить на митинги, писать своему депутату в конгрессе, но все же...” (там же).

Было от чего придти в уныние. И если бы все ограничивалось глухотой властей! Нет, глухота вскоре сменилась намеренной жестокостью, вызывающей агрессией правящих элит против рядовых граждан . В Портленде американская полиция расстреляла демонстрацию пацифистов резиновыми пулями. Ранено 18 человек. В Сан-Франциско 20 марта полиция арестовала   т ы- с я ч у   демонстрантов. Законодатели штата Орегон предложили судить участников антивоенных выступлений как террористов. Минимальный срок наказания — 25 (!) лет (NEWSru.com). В Испании на подходе к штаб-квартире правящей Народ­ной консервативной партии демонстрантов встречали бронетранспортеры и танкетки, полиция резиновыми пулями разгоняла людей (BBC Russian.com).

Власти надеялись подавить у людей волю к сопротивлению. Загнать в бетонные норы, усадить перед телеящиками, с экранов которых ведущие “Фокс ньюс” и прочих проправительственных каналов будут втолковывать им “правиль­ные” мысли.

Гражданское общество подошло к грозному испытанию — войной. От результата зависела судьба западной демократии со всеми ее атрибутами: выборной системой, свободой слова, правом непри­косновенности — личной и жилища, независимостью судебной системы и пр. и пр. В предыдущих главах мы прослеживали, как подтачиваются эти основы Запада. Подменяются виртуальными миражами. Превра­щаются в симулякр. И вот — черта, за которой: быть или не быть.

Общество приняло вызов. Никогда еще отпор планам власть имущих не был столь решительным и массовым. День за днем на Европу и Северную Америку накатывали волны многотысячных демонстраций. На пике протеста в них ежедневно принимали участие до 10 миллионов (!) человек.

Я уже писал о февральских демонстрациях, участники которых стремились предотвратить войну. А вот хроника выступлений одного дня — 21 марта. Реакция на начало боевых действий. Данные с сайта NEWSru.com.

И т а л и я.   В Милане под знаменами крупнейших профсоюзных объединений встали 150 тыс. манифестантов. Столько же демонстрантов собралось в Эмилии, 60 тыс. — в Болонье. В антивоенном митинге в Риме принял участие бывший президент Скальфаро и нобелевский лауреат Рита Монталчини... В Венеции рабочие заблокировали пирс. В Турине в полдень зазвенели все колокола на всех церквях, а в демонстрации, прошедшей через весь город, приняли участие 80 тыс. человек. Многолюдный митинг прошел во Флоренции...

Б е л ь г и я.   В Брюсселе в акциях протеста против войны в Ираке приняли участие около 3 тыс. человек... После того, как примерно 500 участников демонстрации начали забрасывать посольство США камнями и банками с красной краской, полиция была вынуждена применить слезоточивый газ и водометы...

Г е р м а н и я.   В течение четверга антиамериканские и антивоенные акции протеста прошли примерно в 150 городах Германии. Утром и днем в качестве их организатора выступало общественное объединение “Молодежь против войны”. По его данным, “намного больше 100 тыс. студентов и старшеклассников, скандируя антиамериканские лозунги, вышли на улицы...” Вечером в четверг на центральные площади немецких городов вышли уже демонстранты постарше, те, кто днем был на работе. Они последовали призыву профсоюзов, различных партий и общественных объединений, а также церкви и конфессиональных обществ. Так, на Александер-плац в Берлине, по первым данным правоохрани­тельных органов, собрались 40 тыс. человек. Из Лейпцига сообщили, что в центральной части города... собрались также 40 тыс. ... …В Дрездене вечером сос­тоялся антивоенный митинг... О многотысячных демонстрациях сообщается также из Франкфурта-на-Майне, Гамбурга, Дюссельдорфа, Бремена, Франкфурта-на-Одере и Котбуса...

И с п а н и я.   С самого утра проходят многотысячные демонстрации против войны в Ираке. Десятки тысяч студентов и преподавателей Мадрида и Барселоны перекрыли центры этих городов, выступая под лозунгом: “Остановим страну, чтобы остановить войну!”... В Барселоне около 50 тыс. студентов и преподавателей провели демонстрацию у здания консульства СШA, забрасывая его яйцами и помидорами, требуя отставки правительства...

А в с т р а л и я.   По всей стране прошли акции протеста против начала военной операции в Ираке и участия в ней Австралии. Во всех крупнейших городах страны на улицы вышли десятки тысяч австралийцев. Самая крупная демонстрация состоялась в Сиднее. Число участников акций приближалось к 20 тыс. Они прошли по центральным улицам города с требованиями прекратить войну и вернуть на родину австралийских военнослужащих. Центральная часть города в течение нескольких часов была почти полностью парализована. Ожесточенные драки демонстрантов с полицейскими происходили перед офисом премьер-министра Джона Говарда...

П о л ь ш а.    Более 80 женских организации Польши, входящих в Предвыборную коалицию женщин, протестуют против направления польских солдат в зону боевых действий...

Г о л л а н д и я.   Многочисленные демонстрации и митинги протеста прошли в ночь на пятницу... По данным последних социологических опросов, свыше 50 про­центов голландцев считают виновником войны США...

Ш в е й ц а р и я.   Начало военной операций США и их союзников в Ираке вызвало массовый протест в Швейцарии... В четверг в 30 крупнейших городах страны под лозунгами “Нет войне!”, “Нет кровопролитию ради нефти!”, “Мир Ираку!” прошли антиамериканские манифестации, в которых приняли участие около 40 тыс. человек, в основном молодежь... Как сообщается, военная операция США, “поставивших силу выше права”, в четверг подверглась осуждению со стороны всех ведущих политических партий страны, представленных в федераль­ном парламенте...

Ф р а н ц и я.   Крупнейшая за всю историю антиамериканская манифестация прошла в четверг в Париже. Она собрала у посольства США более 40 тыс. человек — молодежи, политиков самых разных спектров... Война в Ираке для американцев — лишь повод завладеть нефтяными богатствами этой страны, — уверено боль­шинство манифестантов. Крупная манифестация прошла сегодня и перед зданием консульства США в Марселе.

Ч е х и я.   В Праге в четверг прошла манифестация протеста против войны в Ираке, организованная по инициативе антивоенных молодежных органи­заций...

П о р т у г а л и я.   Более тысячи человек приняли в четверг участие в антивоенной демонстрации у американского посольства в Лиссабоне. В рядах манифестантов преобладали красные и белые знамена, различающие сторон­ников компартии и профсоюзов.

Ф и н л я н д и я.   Демонстрация протеста... прошла в четверг вечером в столице Финляндии. В манифестации, организованной гражданской коалицией “Нет атаке на Ирак”, в состав которой входят более 50 общественных органи­заций, приняли участие около 3 тыс. человек. Демонстрации прошли также в таких крупных городах, как Оулу, Турку, Ювяскюля... Против войны выступили родственники жертв терактов 11 сентября. В заявлении группы “Семьи 11 сентября за мирное завтра”, распространенном в четверг, нападение на Ирак расцени­вается как “незаконное, безнравственное и необоснованное”...

И сегодня я слышу в этих сообщениях дыхание живой жизни. Разноязыкие голоса свидетельствуют, что человечество не впало в покорность, апатию, спячку. Что гигантская пропагандистская машина, день и ночь промывающая мозги, бессильна перед ясным рассудком, твердыми убеждениями, волей к жизни и борьбе.

Скептики возразят: ну и что же дали протесты? Выпустили пар. Но не помешали Соединенным Штатам захватить Ирак и установить контроль над вторым в мире резервуаром нефти.

Решительно не согласен! Во-первых, если уж говорить об эффективности, агрессию не смогли остановить и такие авторитетные международные организации, как ООН и великие державы — Россия, Франция, Китай, Германия, выступавшие против войны. Нелепо требовать большего от манифестантов, не обладающих ни силами военного сдерживания, ни экономическими рычагами, ни международным авторитетом.

Во-вторых, даже в этих обстоятельствах их действия нельзя назвать неэффективными.   О н и   п р и н я л и   б о й.   Кстати, в отличие от ООН и великих держав, которые отказались созвать экстренное заседание Генеральной ассамблеи. В условиях однополярного мира и американского диктата трудно переоценить сам факт   о т к р ы т о г о   п р о т е с т а.   Тем более, если протестуют миллионы.

А теперь самое главное. Не предотвратив войну, протестующие не допустили самого худшего — сползания мира к диктатуре, превращения его в очередной “скотский хутор”, где заправлять будут люди типа Вулфовица.

Конечно, до победных реляций далеко. Антивоенное движение объединило — на мгновение! — множество различных политических сил. Но не нашло   н и   о д- н о й,   которая бы смогла представлять его интересы в   б о л ь ш о й   п о л и- т и к е.   Сказалась   и з м е н а   партий системы, о чем я писал в первой главе. Большинство англичан не одобряло агрессии, а обе ведущие партии — лейбористы и консерваторы — ее поддерживали. Популярный английский писатель Джон Ле Карре назвал это “трагедией Британии”.

Но и здесь сопротивление общества привело к определенным сдвигам. Прошедшие в мае местные выборы в Великобритании ознаменовались “забоем” лейбористских кандидатов. Однако и консерваторы не слишком увеличили свое представительство. Зато рекордное количество голосов (30 процентов) получила либерально-демократическая партия. Извечный аутсайдер парламентских гонок в глазах разочарованных избирателей предстал в качестве искомой “третьей силы”. Скромного успеха добилась и внесистемная Британская национальная партия, о которой я упоминал в первой главе*.

До сих пор мы говорили о   к р и з и с е   гражданского общества. Многомиллионные демонстрации в Европе и Соединенных Штатах показали: у гражданских прав и свобод есть немало защитников. И пока они готовы отстаивать их, выходя под резиновые пули, гранаты со слезоточивым газом и сбивающие с ног струи водометов, свобода не превратится в юридическую абстракцию, а живая человеческая солидарность не умалится до декларативной толерантности.

Должен признать, протестный потенциал, продемонстрированный Западом весной 2003 года, заставил меня скорректировать отношение к гражданскому обществу. Если в первой главе “Симулякра” я писал о нем не иначе, как с иронией, то теперь мужество его защитников заставило меня с уважением взглянуть на само явление.

Особенно на фоне мертвого (повторю это вновь!) молчания России. Нельзя же считать народным протестом заорганизованную “антивоенную” демонстрацию в Москве. Запоздалую (9 апреля!), робкую и до того почтительную к кремлевскому начальству, что ее, скорее, следует назвать пропутинской, нежели антиамери­канской.

Ах, как хотелось бы противопоставить энтузиазму западных пацифистов какой-то   р е ш и т е л ь н ы й   шаг России! Мол, что там у вас — какие-то 10 мил­лио­нов. Глядите —   в е с ь   н а р о д   вышел на улицу, не приемля войны ради выгоды, убийства ради наживы.

Увы! Полное равнодушие не только к   ч у ж и м,   но и к   с в о и м   жертвам! Нет, я не о реакции на обстрел американскими танками российской диплома­тической колонны. Хотя и такой вызов мог бы взорвать менее безучастное общество — вспомним бурные демонстрации в Китае после того, как американ­ская ракета попала в посольство КНР в Белграде... События, о которых я упоминаю, не имеют отношения к войне. Но с предельной (тягостной) нагляд­ностью характеризуют   н р а в с т в е н н у ю   атмосферу сегодняшней России.

Весной 2003-го по стране прокатилась волна поджогов детских домов. Журналисты насчитали более полутора десятков случаев. В огне гибли подростки, и так лишенные всего — семейного тепла, здоровья (горели в основном интернаты для сирот-инвалидов). Акция неслыханной подлости и жестокости! И что же? Доблестные спецслужбы не решились даже заикнуться о   д и в е р с и и.   Хотя в нескольких случаях были пойманы   п о д ж и г а т е л и.   Но еще постыднее вело себя общество. Оно просто   н е   з а м е т и л о   трагедий.

А посему будем с почтением относиться к тем, кого даже чужая боль побуждает выйти на площадь. Помните старую песню? Как бы ее ни оценивать, мерило гражданской зрелости общества — и каждого человека! — остается неизменным: “Сможешь выйти на площадь?”

Не собираюсь записываться в адепты гражданского общества. Это сугубо западное явление. Отношение к нему и его неизменному спутнику — правовому государству — русская мысль сформулировала давно. Достаточно вспомнить работы Бориса Чичерина, Павла Новгородцева, Семена Франка, Михаила Меньшикова и, конечно же, Ивана Ильина. Нынешние российские либералы, почитающие западные образцы за венец истории, скорее всего, даже не слыхали о книгах великих отечественных мыслителей. Так же, как и значительное число патриотов, чей общественный кругозор не простирается дальше “сильной руки”.

Напомню, выдающийся русский правовед Павел Новгородцев писал, что гражданское общество и правовое государство “не есть последний идеал нравственной жизни... Право по отношению к полноте нравственных требований есть слишком недостаточное и грубое средство, неспособное воплотить чистоту моральных начал”. Но — читайте внимательнее — мыслитель не отвергает право и основанных на нем институтов. Он точно определяет их место в качестве   “п о д- ч и н е н н о г о   с р е д с т в а”   в осуществлении общественного идеала (Н о в г о р о д ц е в  П.  Сочинения. М., 1995).

Дай Бог России окрепнуть. Построить общество более нравственное, отзывчивое, чем западное. Более стойкое, готовое к вызовам современного мира. Но, честно сказать, я бы не хотел, чтобы из него выпало “подчиненное средство” — правосознание, уважение к человеческой личности, гражданское мужество и ответственность, социальная солидарность. Русская традиция указы­вает нам идеал —   с о б о р н о с т ь.   Пусть же это будет соборность свобод­ных, деятельных, готовых постоять за себя и за справедливость людей.

...Но мы отвлеклись. О чем бы я ни писал, меня, как магнитом, притягивает русская судьба, Россия. Вернемся к событиям военной весны.

Против войны выступали две силы. Об одной — манифестантах — я уже говорил. Второй была... природа. Обычно мы вспоминаем о ней, слушая прогноз погоды. Но размыслите хорошенько, разве не прав поэт:

 

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик —

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

 

Я вспомнил Тютчева, рассматривая фотографии, появившиеся 5 мая на сайте Би-би-си. Американские города, разрушенные торнадо. По свидетельству корреспондента, “ветер буквально разрывал жилые дома на части”. Снимки поразительно напоминали те, что заполонили Интернет месяцем ранее: иракские города, разбомбленные американцами... К слову: в налетах принимали участие самолеты “Торнадо”.

Метеорологи сообщали: за неделю на США обрушилось 300 торнадо. “Абсо­лют­ный рекорд” за все время наблюдений. 43 человека погибли (ТВС. 11.05.2003).

Как известно, главной ударной силой США в иракской войне была авиация. В марте аэропорты на атлантическом побережье Соединенных Штатов были парализованы сильнейшими снегопадами. Американский климат намного теплее российского: снег весной — невиданная редкость. А тут величина снежного покрова доходила до полутора метров*.

Если американских обывателей природа решила подморозить, то амери­канских вояк в Ираке она поджаривала. Весной в Заливе установилась необычно жаркая, даже для этих мест, погода. Под Басрой термометр зашкаливал под 50 градусов. Жару дополняли песчаные бури. “В сообщениях из иракского города Кербела к югу от Багдада говорится о почти полной темноте средь бела дня, когда видимость не превышает одного метра” (BBC Russian.com). Американская военная техника вышла из строя. Наступление на Багдад приостановилось на несколько дней...

Говоря “природа”, я сознательно использую эвфемизм: “Не поминай имя Господа твоего всуе”. Но разве можно вычленить из войны в Заливе   с а к р а л ь- н ы й   аспект? Решающее сражение за ресурсы одновременно было битвой за землю, где, по преданию, находился Эдем.

Разумеется, аномальные явления природы можно объяснить атмосферными процессами. Однако войне предшествовал ряд событий, которые верующие люди не могут расценить иначе, как   з н а м е н и я.   В феврале в странах “третьего мира” (выразительная подробность!) — от Бангладеш до Венесуэлы — заплакали статуи Девы Марии (BBC Russian.com).

Не педалирую эту тему. Верить или не верить — самый глубокий (а потому наименее публичный) выбор человека. О вере не кричат на перекрестках. Тем более не навязывают другим.

Тем, кому чужда метафизика, предлагаю обратить внимание на беспреце­дентно плотный ряд техногенных катастроф в Америке, предшествующих нападе­нию на Ирак. 1 февраля — гибель шаттла “Колумбия” — символа американской научной, технической и военной мощи. В середине месяца авария на химическом комбинате. А дальше несчастья посыпались, как из ящика Пандоры. 18 февраля — пожар в ночном клубе в Чикаго. 21 человек погиб. 20 февраля — пожар в ночном клубе города Уэст-Уорвик. 96 погибших, около 160 ранено и обожжено. 21 февраля — взрыв на танкере и пожар на нефтеперегонном заводе на окраине Нью-Йорка. Город в пелене дыма. Си-эн-эн целый день ведет прямую трансляцию с места катастрофы. 2 человека погибли. 22 февраля — рухнула крыша в магазине детских игрушек. Есть пострадавшие. 25 февраля — разбился военный вертолет Black Hawk. 4 члена экипажа погибли. 26 февраля — пожар в доме престарелых в штате Коннектикут. 10 человек погибли, столько же ранены.

Русские читатели, привыкшие к тому, что у нас каждый день что-нибудь взрывается, горит, рушится, могут спросить: а что необычного в приведенном перечне? Отвечу: необычно то, что это происходило не в РФ, с ее раздолбанной инфраструктурой (хотя неплохо было бы задуматься и о   п р и ч и н а х   бесконечной лавины наших бед), а в Америке, где все отлажено, как машина.

Нелишне вспомнить и об эпидемиях экзотических, смертельно опасных болезней. Нынешним летом в США зарегистрированы вспышки “обезьяньей (так!) оспы” и “западно-нильской” лихорадки (NEWSru.com)*.

В этом контексте новое истолкование получает и тема пресловутого “дружественного огня”. Несомненно, командование коалиции использовало этот термин, чтобы приуменьшить свои потери от иракской армии. И все же случаи “дружественного огня” повторялись столь часто, что следует признать: хотя бы   ч а с т ь   из них действительно имела место. Союзники поражали друг друга. Не напо­минает ли это ситуации, неоднократно упоминаемые в Библии и в отечест­венных священных преданиях? Например, чудо, связанное с иконой Божией Матери “Знамение”: “...На врагов напал ужас, и они стали побивать друг друга...”.

Думаю, сказанного достаточно, чтобы подтвердить старую, как мир, истину: ни одно преступление не остается безнаказанным . Как правило, не прихо­дится даже высчитывать срок жизни библейских “семи колен”. Наказание следует   с р а з у   за преступлением.

Это подтверждает и недавнее сообщение из Великобритании. В начале июня грузовик, перевозивший бронетехнику,   в е р н у в ш у ю с я   и з   З а л и в а,   потерпел аварию. По свидетельствам очевидцев, “прицепы военного грузовика оторвались друг от друга, один из них начал крутиться, протаранил забор между дорож­ными полосами, и из него на дорогу начали вываливаться танки. Они просто смяли все на своем пути, превратив автомобили в кучу металлолома. Кровавая бойня — вот точное слово, которым можно описать то, что произошло” (BBC Russian.com).

А как же вы думали? Уселись в кресло,   п о с м о т р е л и   в о й н у   по теле­визору, щелкнули тумблером — и все? Вы что же, на полном серьезе полагали, что кровавые трагедии заканчиваются за тысячи километров от ваших домов, как по волшебству укладываясь в жанровые рамки “военно-развлека­тельного комплекса”?

Корыстные “хозяева дискурса” хотели бы поставить знак равенства между жизнью (шире — историей) и симулякром. Однако, несмотря на их ухищрения, подмена все-таки не проходит.“История есть суд Божий”, — ко времени напомнил протоиерей Валентин Асмус (“Завтра”, № 11, 2003).

Статью, посвященную американскому вторжению в Ирак, маститый пастырь заключает провидческими словами. Дерзну повторить их, чтобы подвести итог сказанному в этой главе: “В страшные дни новой мировой схватки христианам всех стран остается молиться о скорейшей погибели Америки — средоточия мирового зла. Нe нужно придумывать слова этих молитв — достаточно взять указатель к Библии и собрать всё, что сказано о Вавилоне: “Горе тебе, Вавилон, город крепкий! Пал Вавилон великий”.

 

(Окончание следует)

 

 

(обратно)

“Сызрань сильна вековыми традициями” (Беседа поэта О. Портнягина с главой города Сызрань В. Яниным) (Наш современник N8 2003)

 

“Сызрань сильна

вековыми традициями”

С главой города Сызрани Василием Яниным

беседует поэт Олег Портнягин

 

— Василий Григорьевич, на одной из недавних встреч с горожанами Вы сказали примерно следующее: флоту страны, российской печати, Санкт-Петербургу — по 300 лет, а Сызрани — 320! Что это: “знай наших!” или нечто большее?

— Говорю это прежде всего для наглядности. Одно дело сказать “более трех веков”, но совсем другое — соотнести прошлое Сызрани с историей государства Российского, со знаковыми событиями, каковыми, несомненно, являются и рождение Санкт-Петербурга, и выход по указу Петра Первого газеты “Ведомости”, и создание флота. Все, что происходило и происходит в стране, в той или иной мере касалось и касается Сызрани. Важно понимать это, чувствовать неразрывную связь с минувшим, о чем, кстати, много говорилось на прошлогоднем съезде глав исторических городов России, делегатом которого мне довелось быть. Но мало сегодня только произносить правильные слова, надо еще и конкретными делами участвовать в возрождении духовности, укреплении страны.

— И что же тут может сделать Сызрань — сравнительно небольшой город?

— А давайте вернемся к истории флота. Сызранцы за минувшие три с лишним века послужили, конечно же, на всех морских рубежах России. И вот пару лет назад мы задумались: а почему бы какому-нибудь из военных кораблей не присвоить имя нашего города? Поиски, переговоры завершились тем, что в октябре 2002 года на борту гидрографического судна ГС-39 появилось новое название: “Сызрань”. На церемонию переименования на Балтику вместе со мною выезжала представительная делегация города. Моряки во главе с капитаном корабля Игорем Ёлкиным гостили и у нас. Службу там уже несут сызранцы. Вот и судите сами, что это: “знай наших!” или нечто большее?

— Да, нельзя не гордиться тем, что один из боевых кораблей носит имя города с такой славной историей. Сызранцы-то ее знают неплохо, но, может быть, расскажем немного о ней и читателям “Нашего современника”?

— В 1683 году на берегу реки Сызран, неподалеку от места ее впадения в Волгу, поднялась небольшая крепость. Дворяне, стрельцы и казаки под руководством симбирского воеводы Григория Афанасьевича Козловского, которого мы и считаем основателем города, построили ее всего за несколько летних месяцев. Она прикрыла от лихих степняков и волжских разбойников южные подступы к Самарской Луке с ее богатыми соляными варницами, рыбными ловлями, тучными черноземами, вековыми лесами. Крепость быстро росла. В 1695 году сызранцы наблюдали, как мимо них проплывали струги Петра Первого, шедшего осаждать Азов. Позднее царь, ставший уже Великим, еще раз проследовал вниз по Волге — начиналась война с Персией.

Вообще история Сызрани во многом связана с именами самодержцев российских. Екатерина II “подарила” городу герб — “черный бык на золотом поле”, символизирующий торговлю скотом и хлебом. В 1904 году Сызрань посетил император Николай II, провожавший войска, формировавшиеся и у нас, на Дальний Восток, где шла война с японцами...

— Тогда в Сызрани насчитывалось всего несколько десятков тысяч человек, а сегодня?

— Сегодня это третий по величине промышленного потенциала, числен­ности населения — около 200 тысяч человек — город Самарской губернии. В истории Сызрани отмечаются два этапа существенного экономического роста. Первый связан с прокладкой железной дороги во второй половине XIX века, второй — с размещением на территории города большого количества эвакуи­рованных предприятий в годы Великой Отечественной войны. У нас произ­водится многое из того, что необходимо людям в повседневной жизни — от продовольствия, мебели, одежды, обуви до продуктов химии и нефтепере­работки, автомобилей, сельскохозяйственной и космической техники, уникального оборудования для электростанций. У предприятий города налажены внешнеэкономические связи более чем с 20 странами, не считая ближнего зарубежья.

— Экономика Сызрани действительно впечатляет. Есть откуда пополнять местный бюджет. И на что же расходуется городская казна?

— Прежде всего — на людей. За 2002 год на реализацию мероприятий комплексной программы социальной поддержки населения из городского бюджета было направлено 222,6 миллиона рублей. Льготами по оплате жилья за этот период воспользовались свыше 23 тысяч человек. Более четверти населения Сызрани имеет право бесплатного проезда в городском общест­венном транспорте — представляете, какая это нагрузка на местный бюджет! Всего же из него на социальные нужды тратится до 40 процентов всех наших средств.

— Судя по этим цифрам и фактам, основная часть городского бюджета исполь­зуется на выполнение социальных программ. Но, насколько я знаю, и затраты на культуру тоже немалые. Ведь в Сызрани есть муниципальный театр имени Алексея Толстого, краеведческий музей, сеть ДК, колледж искусств, десятки библиотек. Кроме того, в городе проводятся не только местные, но и областные, всероссийские, даже международные фестивали, конкурсы...

— Верно сказано: не хлебом единым... Но ведь и зрелища — это лишь часть культуры. На мой взгляд, важнее другое: чтобы сызранцы не чувствовали себя оторванными от остального мира. Чтобы мы жили в одном культурном пространстве со всей нашей страной и даже с зарубежьем. Потому-то и сами выезжаем в другие города, в том числе в Москву, за границу, и рады гостям. У нас проходили всероссийские фестивали народной и колокольной музыки, камерных ансамблей, детского и юношеского творчества “Роза ветров”, “Хра­ни­тели”, “Серебряные трубы Поволжья” — с участием французов, народных видов спорта и творчества. Проведение всех этих форумов требует, разу­меется, немалого количества сил и средств. Но зато какая отдача! Где еще сызранцы смогли бы увидеть, например, двукратного олимпийского чемпиона по боксу Бориса Лагутина или летчика-космонавта СССР Павла Поповича, бывших почетными гостями наших фестивалей? Всего же на культуру город тратит ежегодно около 15 процентов своего бюджета.

— Среди таких крупных культурных акций — и большие праздники отечест­венной словесности, на которых в Сызрани вручаются всероссийские литературные премии имени Алексея Толстого и Ивана Дмитриева — наших земляков. В 2001 году среди лауреатов первой из них был прозаик Василий Белов из Вологды. В 2002-м мы поздравляли с аналогичной наградой московского поэта Олега Шестинского. В нынешнем году подобный праздник будет проводиться в честь 320-летия города и 120-летия со дня рождения Алексея Толстого. Зачем это нужно Сызрани и сызранцам?

— А зачем людям нужны свет, воздух, вода? Помнится, Александр Солже­ницын, когда вернулся в Россию из эмиграции, заглянул и к нам в Сызрань. И вот идем мы с ним по историческому центру города, а тут зазвонили колокола нашего Казанского кафедрального собора. Так Александр Исаевич аж просле­зился...

Конечно, нам приятно принимать известных писателей — они дают хоро­ший духовный заряд местным любителям литературы. Но ведь и самим нашим гостям это нужно, чтобы лучше узнать, чем живет российская глубинка, чтобы подышать воздухом провинции.

В этом году к Всероссийскому литературному празднику “Писатель и время” мы приурочим проведение театрального фестиваля, посвященного 120-летию со дня рождения нашего земляка Алексея Толстого. На него ожидается приезд артистов из Ульяновска, Казани, Нижнего Новгорода, Саратова. Отрадно, что соискателем Всероссийской премии имени Толстого стал спектакль нашего театра “Любовь — книга золотая” по пьесе Алексея Николаевича в постановке сызранского режиссера, заслуженного деятеля искусств России Александра Ривмана.

Премии имени Алексея Толстого и Ивана Дмитриева, учрежденные нашей городской администрацией совместно с Союзом писателей России, мы будем вручать и впредь. Ведь на таких праздниках сызранцы имеют редкую возможность познакомиться поближе с известными прозаиками и поэтами страны.

— Произведения сызранских прозаиков и поэтов неоднократно публиковались в различных изданиях Поволжья, Москвы. И вот — выход на “Наш современник”. Какие чувства испытываете Вы, когда узнаёте, что творения местных писателей становятся известными также в других “градах и весях” России?

— Прежде всего, конечно, гордость. Есть у нас таланты, их много, в том числе и в литературе. По мере сил мы им помогаем. Однако, на мой взгляд, нужна продуманная государственная политика в области поддержки культуры. Одни местные власти этот воз не вытянут. Но их долг — не растерять то ценное, что пришло к нам из глубины веков, сохранять добрые традиции и способст­вовать становлению новых талантов, где бы они ни проявляли себя — за токарным станком или писательским столом.

— Василий Григорьевич, в России — сотни больших и малых городов. У них много общего: улицы, площади, парки, скверы... Но обычно у каждого есть и свои “изюминки”...

— У Сызрани, разумеется, они тоже имеются. Кое о чем я уже сказал, но, конечно, не обо всем.

У нас, например, единственное в стране месторождение сланцев. Правда, недавно шахту “Кашпирская”, занимавшуюся их добычей, законсервировали до лучших времен. Но ведь они — есть!

Сызрань — родина некогда знаменитого на всю Россию “бочкарёвского письма”. Создатель его — наш земляк Александр Архипович Бочкарёв — потомственный иконописец старообрядческого поморского согласия. Образа исполнялись на кипарисовых ковчежных досках по золоту. “Бочкарёвское письмо” отличается особой стойкостью и свежестью красок. В 1896 году на выставке в Нижнем Новгороде Александр Архипович получил Похвальную грамоту от царя Николая II.

В конце XX века, наследуя традиции “бочкарёвского письма”, в Сызрани начала действовать культурно-просветительская организация “Возрождение”, руководимая Леонидом Глуховым. Ее работу благословил святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в октябре 1999 года во время своего визита в Самарскую область. Кстати, тогда я самолично и преподнес ему в дар икону “Спас Нерукотворный” возрожденного “бочкарёвского письма”.

У нас на реке Сызранке до сих пор дает электроэнергию ГЭС — из тех, что строились по плану ГОЭЛРО. Ее водохранилище — одно из любимейших мест отдыха наших жителей. А на его берегу раскинулся лесопарк Монас­тырской горы — “легкие” города.

Или взять праздник “Сызранский помидор”. Славятся своим вкусом нежинские огурчики, камышинские арбузы. Наши помидоры — тоже нечто особенное, отличное от того, что едят под названием этого овоща большинство россиян. Говорят, почва и вода благоприятно сказываются. Вот мы несколько лет назад и решили провести в городе праздник, посвященный этим красно­боким красавцам. Успех — ошеломляющий! И себя, и гостей города потешили так, что об этом рассказали областные, даже центральные СМИ.

Еще одна “изюминка” — наш сызранский кремль. Он настолько уникален, что когда два года назад о нем сказал Путину — тот отдыхал неподалеку от Сызрани, в санатории “Волжский Утёс”, — губернатор Самарской области Константин Титов, Владимир Владимирович тут же распорядился: “Едем!”.

— В сентябре нынешнего, 2003 года город будет отмечать свое 320-летие. Кого из гостей Вы хотели бы увидеть на торжествах по этому случаю?

— Персональные приглашения, разумеется, разослали многим известным людям России — в Москве, Поволжье, Самаре. А вот кто из них сможет приехать — это другой вопрос. Ждем, конечно, в гости моряков Балтики. Хотели бы увидеть на юбилее и потомков некогда знаменитой семьи сызранских купцов Пережогиных, живущих сейчас в Уфе. Рады будем всем. Приезжайте, люди добрые! Наш город всегда славился хлебосольством.

(обратно)

Рой Медведев • Иосиф Сталин и Иосиф Апанасенко (вступление Ст. Куняева) (Наш современник N8 2003)

 

Жизнь учит…

 

В начале шестидесятых годов в московских либеральных кругах ходила по рукам и пользовалась большой популярностью рукописная книга историка Роя Медведева “К суду истории” — о Сталине и сталинизме. Она до сих пор стоит в моей библиотеке — толстый том с пожелтевшими машинописными страницами в кустарной дерматиновой обложке. Книга не выделялась ни глубиной анализа эпохи, ни объективностью, ни фактологическим материалом — она была обычным диссидентским антисталинским сочинением, весьма поверхностным, а порой и просто искажавшим историю. Подобных сочинений в те годы было написано немало, особенно людьми, которых так или иначе коснулись репрессии 30-х годов. Вспомним хотя бы книги Антонова-Евсеенко, Авторханова, Икримова, Юрия Трифонова… Жажда взять у тени великого вождя реванш, хотя бы задним числом, толкала “детей ХХ съезда” в объятья антисталинской хрущевской пропаганды, к вольной или невольной подтасовке фактов, к опоре на слухи, мифы и всяческие недобро­совестные источники. Большинство этих сочинений были столь же исторически некорректны и даже абсурдны, как и доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС. Но вот прошло с той поры более 40 лет, и братья Медведевы издали в 2001 году книгу “Неизвестный Сталин”…

Читаю ее — и глазам своим не верю… “Действительно, глубокое понимание эпохи Сталина и его роли в мировой истории только начинается”.

“Сталин был не только вождем, диктатором и тираном. За внешней оболочкой культа личности жестокого деспота существовал и обычный человек, думающий, размышлявший, имевший огромную волю, большое трудолюбие и немалый интеллект. Он был также несомненно патриотом исторической российской государственности”…

“Для таких людей, как Ленин и Сталин, невозможно определить, сыграли ли они в судьбе человечества отрицательную или положительную роль. Они сыграли историческую роль. Советский Союз не был аномалией исторического развития. Это был шаг вперед из того тупика, в который завела мир Первая мировая война”.

Вот как, почти на 180о изменились исторические оценки бывших крутых диссидентов, сыновей бригадного комиссара Медведева, погибшего в 1941 году на Колыме… Жизнь, как говорится, учит.

А сколько в книге “Неизвестный Сталин” частных выводов, противоречащих расхожим антисталинским байкам и анекдотам, которыми питались умы либералов-шестидесятников: “Выступление Сталина по вопросам языкознания имело в целом положительное значение”. “Политическую недальновидность при разработке первой Конституции Союза проявил Ленин, а не Сталин”, и даже: “Следует признать, что как редактор Сталин не только улучшил доклад Лысенко, сделав его формулировки менее резкими и менее антизападными, но и устранил принципиально ошибочное деление наук на советские и буржуазные…”

Вот какая эволюция в сторону здравого смысла произошла с тех пор с братьями Медведевыми. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Случай весьма поучительный, особенно на фоне “антиисторических” сочинений о Сталине Волкогонова, Радзинского, Александра Яковлева недавнего времени.

Чтобы читатель сам убедился в правоте наших выводов, мы публикуем заключительную главу, написанную Роем Медведевым, из книги “Неизвестный Сталин”, в которой автор сумел и с добросовестной объективностью историка взглянуть на так называемый “пакт Молотова—Риббентропа”, на то, как Сталину удалось избежать войны на два фронта и победить фашистскую армаду под Москвой в декабре 1941 года…

 

Станислав Куняев

роЙ МЕДВЕДЕВ

Иосиф Сталин

и Иосиф Апанасенко

 

Обстановка на восточных границах Советского Союза была в конце 30-х годов более напряженной, чем на западных рубежах. Оккупировав Маньч­журию, японская военщина начала не только захватывать одну за другой более южные провинции Китая, но и готовилась к нападению на СССР. Созданная на севере Китая японская Квантунская армия постоянно проводила разведку боем, и разного рода нарушения советской границы были на Дальнем Востоке обычным делом. После нескольких крупных военных провокаций Сталин предложил преобразовать Дальневосточный военный округ (ДВО) и Особую Краснознаменную Дальневосточную армию (ОКДВА) в Дальневосточный фронт (ДВФ), что и было сделано еще в 1938 году. Уже в июле-августе 1938 года в районе озера Хасан этот фронт принял боевое крещение, здесь произошло крупное и кровопролитное сражение, о котором тогда много говорили и писали. Но Сталин был недоволен его исходом: хотя японские войска были отогнаны, их полного разгрома не получилось, и наши потери были очень велики. Это стало одним из поводов проведенных осенью массовых репрессий среди командного состава ДВФ. В числе пострадавших был и первый командующий фронтом маршал Василий Блюхер, который уцелел в период массовых репрессий военных руководителей в 1937 году, но был по личному указанию Сталина расстрелян 9 ноября 1938 года. В мае 1939 года крупная военная группировка Квантунской армии вторглась на территорию союзной нам Монголии. Бои шли здесь в районе реки Халхин-Гол несколько месяцев. В конечном счете японские части были окружены и разгромлены. Военные действия были прекращены, однако лишь осенью 1939 года по просьбе японской стороны. В Западной Европе уже шла война, и Сталин не хотел втягиваться в затяжные военные действия на востоке. Хотя внимание Сталина было обращено в 1940-м и в начале 1941 года к событиям на Западе, прини­мались меры и к укреплению обороны Дальнего Востока. К середине 1941 года в состав ДВФ входили десятки хорошо вооруженных и подготовленных дивизий, танковых, артиллерийских и авиационных частей с общей численностью личного состава в 704 тысячи человек1. Однако и численность Квантунской армии была доведена Японией до 700 тысяч человек личного состава.

Укрепление ДВФ сопровождалось, однако, многими перемещениями и репрессиями. Генерал армии Г. К. Жуков, руководивший разгромом японских войск у реки Халхин-Гол, был назначен начальником Генерального штаба и вступил в эту должность 1 февраля 1941 года. Но в том же январе был арестован и расстрелян участник боев у озера Хасан и у реки Халхин-Гол генерал-полковник Г. М. Штерн, сменивший Блюхера на посту командующего Дальне­восточным фронтом. Новым командующим фронтом был назначен генерал-полковник Иосиф Родионович Апанасенко, которого Сталин знал еще по годам Гражданской войны. Сталин вызвал И. Апанасенко из Ташкента, где он коман­довал Среднеазиатским военным округом, чтобы лично объявить ему свое решение и дать соответствующее напутствие. Апанасенко было присвоено звание генерала армии.

Не буду излагать здесь детали военной карьеры И. Апанасенко, которая началась для него еще в 1914 году на фронтах Первой мировой войны. В годы Гражданской войны он быстро поднялся до должности командира дивизии в Первой Конной армии. В 20—30-е годы Апанасенко служил на разных постах в Ленинградском, Белорусском и Киевском военных округах. Сталин познакомился с Апанасенко еще во время боев под Царицыном в 1918 году, но вспомнил о нем лишь в начале 1938 года, пригласив в Кремль перед назначением в Ташкент. Позднее Сталин встречался с Апанасенко много раз и доверял ему. Тем не менее имя И. Р. Апанасенко почти неизвестно за пределами родного ему Ставропольского края2. Перечисляя полководцев, отличившихся в годы Отечественной войны, советские историки не упоминают Апанасенко. В 12-томной “Истории Второй мировой войны”, которая создавалась в 70-е годы, имя генерала армии И. Апанасенко не упомянуто ни разу. А между тем этот генерал является безусловно одним из героев Отечественной войны.

Командиры частей и штабов в ДВФ не без тревоги встретили известие о назначении к ним И. Апанасенко, о нем в армии шла слава как об очень грубом генерале. Известный правозащитник 60—70-х годов генерал Петр Григоренко, служивший в 1941 году в звании подполковника в штабе Дальневосточного фронта, писал позднее в своих мемуарах: “За несколько месяцев до начала войны командующим Дальневосточным фронтом был назначен генерал армии Апанасенко Иосиф Родионович. Даже внешностью своей он был нам неприятен, не говоря уж о том, что за ним и впереди него шла слава самодура и человека малообразованного, неумного. По внешности он был как бы топором вырублен из ствола дуба. Могучая, но какая-то неотесанная фигура, грубые черты лица, голос громкий и хрипловатый, в разговоре имеет часто какой-то издевательский оттенок. Когда ругается, выражений не выбирает, как правило, делает это в оскорбительном тоне и с употреблением бранных слов. Может быстро прийти в бешенство, и тогда виновник пощады не жди. Шея начинает краснеть. Даже глаза наливаются кровью. В общем, все мы были не в восторге от смены командующего. Однако очень скоро те, кто стоял ближе к Апанасенко, убедились, что идущая за ним слава во многом ни на чем не основана. Прежде всего, мы скоро отметили колоссальный природный ум этого человека. Да, он необразован, но много читает и, главное, способен оценить предложения своих подчиненных, отобрать то, что в данных случаях наиболее целесообразно. Во-вторых, он смел. Если считает что-то целесообразным, то решает и делает, принимая всю ответственность на себя. Никогда не свалит вину на исполнителей, не поставит под удар подчиненного. Если считает кого-то из них виновным, то накажет сам. Ни министру, ни трибуналу на расправу не даст”3. Вместе с И. Апанасенко на Дальний Восток приехало много работников высшего звена фронтового управления, которых он отбирал самолично, и почти все они были сильными и компетентными командирами.

Начав знакомиться с делами фронта и оперативными планами, Апана­сенко обнаружил, что вдоль большей части Транссибирской железной дороги, с ее десятками мостов и тоннелей, нет надежной автомобильной трассы, которая шла бы параллельно железной дороге. Это обстоятельство делало войска фронта крайне уязвимыми, так как линия железной дороги проходила подчас совсем недалеко от границы. Японцам достаточно было взорвать несколько мостов или тоннелей, чтобы лишить армии фронта и свободы маневра, и надежного снабжения. Апанасенко тут же приказал начать строительство надежной дороги протяженностью почти в тысячу километров, используя при этом не только строительные подразделения фронта, но и население прилегающих районов. Срок для этой огромной работы был установлен предельно кратким — пять месяцев. Забегая вперед, нужно сказать, что приказ Апанасенко был выполнен, и дорога от Хабаровска до станции Куйбышевка-Восточная была построена к 1 сентября 1941 года.

 

Искушения для Японии

 

В первые месяцы 1941 года, когда И. Апанасенко принимал срочные и решительные меры по укреплению Дальневосточного фронта, в самой Японии: в правительстве, генеральном штабе и в окружении императора — шли тайные совещания и острые дискуссии по поводу главных направлений и целей японской военно-колониальной экспансии. Планы на этот счет имелись самые грандиозные, но порядок и последовательность их выполнения еще не были определены. Еще в 30-е годы у власти в Японии возобладали милитаристские группировки: здесь создавалась громадная и хорошо вооруженная армия, большой флот, военная авиация, особое значение придавалось авианосцам. Однако в Японии не было такого единоличного лидера, обладавшего тотальной властью, какими являлись Гитлер в Германии, Муссолини в Италии, а Сталин в Советском Союзе. Император и его семья, командование сухопутной армией и командование флотом, дипломатическое руководство не всегда придер­живались одинакового мнения. Поэтому все вопросы в Японии решались коллегиально, путем обсуждений и консультаций, главным образом в совете старейшин при императоре. В 1940 году в совет старейшин было решено вклю­чать и всех бывших премьеров, что создавало необходимую преемст­венность власти, но создавало и трудности в слишком сложных ситуациях.

Общее направление военной и политической агрессии Японии и Германии было определено еще в конце 1936 года “Антикоминтерновским пактом”, к которому присоединилась в 1937 году и Италия. В документах этого Тройст­венного союза прямо говорилось, что он направлен против СССР и Комму­нисти­ческого Интернационала, а тайные соглашения предусматривали и разные формы сотрудничества и поддержки в “случае войны одного из участников пакта против СССР”. Такое направление германской и японской экспансии вполне устраивало господствующие круги Великобритании и Франции, которые поэтому не только не препятствовали вооружению Германии, но во многом содействовали ему. Политика невмешательства и уступок позволила Германии аннексировать Австрию и Судеты и привела к победе Франко в Испании. Гитлер был не против похода на Восток, но не слишком торопился. Япония вела себя даже активнее, и она кроме Квантунской армии на Маньчжурском плацдарме начала готовить и Курильско-Сахалинский плац­дарм, на котором, по данным советской военной разведки, проводилось развертывание нескольких дивизий.

Война стояла на пороге, и генеральные штабы и разведки всех крупных стран лихорадочно просчитывали разные варианты. При этом одним из наиболее вероятных направлений агрессии Тройственного союза было нападение Германии на Польшу и Прибалтику с выходом на границы СССР, а затем и нападение на СССР. Одновременно должно было начаться и нападение Японии на СССР с востока. Во всяком случае, именно на такое развитие событий надеялись в Париже и в Лондоне, и планы на этот счет имелись в Берлине и в Токио. Все изменилось, однако, в течение нескольких дней. Пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом, или пакт Молотов—Риббентроп, который был подписан в конце августа в Москве, был полной неожиданностью не только для Англии и Франции, но и для Японии. Переговоры в Москве происходили слишком стремительно, и у Германии не было ни времени, ни желания проводить на этот счет какие-либо консультации с Японией, хотя это предусматривалось заключенными ранее между ними тайными соглашениями. Японское правительство, возглавляемое бароном Хиранумо, ушло в отставку, направив перед этим ноту протеста Берлину, в которой говорилось, что советско-германский договор о ненападении противоречит секретному протоколу к “Антикоминтерновскому пакту”. Растерянность в японских верхах была столь велика, что за год в Токио сменилось еще два кабинета, пока в октябре 1940 года совет старейшин при японском императоре не назначил главой правительства принца Коноэ. Быстрый разгром и капитуляция Франции, а также тяжелое поражение британского экспедиционного корпуса летом 1940 года были также большой неожиданностью для Японии. В Юго-Восточной Азии остались “бесхозными” колонии Франции, прежде всего Индокитай. Япония решила прибрать этот полуостров к рукам и оккупировала его в начале 1941 года. Но в крайне трудном положении оказалась и администрация многочисленных британских колоний в Азии — Индии и Бирмы, Сингапура и Гонконга, Малайзии и Цейлона. Для Японии, которая уже вела войну в Китае и которая создала очень большую и сильную армию, а также многочисленный и мощный флот, возникало искушение, против которого трудно было устоять. Советский Дальний Восток казался более трудной добычей. К тому же СССР был велик и силен, а Британия стояла на краю гибели, и ее участь казалась предрешенной. Неудивительно, что в конце 1940 года японский посол в Москве передал советскому правительству предложение от принца Коноэ — заключить между СССР и Японией пакт о нейтралитете. Переговоры на этот счет начались, но они велись не столь стремительно, как это было на переговорах о пакте Молотов—Риббентроп.

Прежде чем принимать окончательное решение, японское правительство сочло необходимым направить в Европу для оценки обстановки и для переговоров со своими союзниками министра иностранных дел Ёске (Исико) Мацуока. Это был весьма влиятельный в правящих кругах политик и дипломат, который еще в 1933 году представлял Японию в Лиге Наций, а в 1936 году уже в качестве министра иностранных дел подписал “Антикоминтерновский пакт”. Мацуока отправился в свою поездку 12 марта 1941 года через Советский Союз. В Кремле внимательно следили за движением поезда с японским министром, и когда он 25 марта достиг Москвы, Мацуока был приглашен в Кремль и имел двухчасовую беседу со Сталиным и Молотовым. Известие об этой встрече вызвало беспокойство в Берлине, но Мацуока заверил немецкого посла в Москве графа Шуленбурга, что о всех подробностях своей беседы со Сталиным он расскажет Риббентропу. Японский министр прибыл в Берлин 27 марта. Он имел здесь несколько встреч и бесед с Риббентропом, а затем был принят Гитлером. Перед Мацуока раскрыли если и не все, то очень многие карты. В марте 1941 года Германия была на вершине своего могущества, под ее властью была практически вся континентальная часть Западной Европы. Вопрос о нападении на Советский Союз был уже решен, и по всем линиям шла энергичная подготовка к этому походу на восток, который должен был стать новым триумфом германского оружия и армейского духа. Готовился блицкриг и быстрый разгром Красной Армии. Гитлер и Риббентроп были настолько уверены в успехе, что не просили от Японии никакой помощи в войне с СССР. Но они просили Японию рассмотреть вопрос о войне против Англии и особенно о быстрой атаке на Сингапур. Англия слишком занята в Европе, и у нее нет сил для обороны своих колоний в Азии. Если Япония нанесет там удар, то и в Европе Англия не сможет долго держаться, и ее можно будет разгромить еще до конца 1941 года. Уже после войны на международном судебном процессе по делу главных японских военных преступников, а также из публикаций японских секретных документов, осуществленных госдепартаментом США, стали известны подробности японо-германских переговоров весной 1941 года. Уже в первой беседе с Мацуока Риббентроп сказал, что договор о ненападении с Советским Союзом — это всего лишь тактическое соглашение, которое может быть нарушено в любой момент, когда этого захочет Гитлер. “Германия уверена, — сказал Риббентроп, — что русская кампания закончится абсолютной победой германского оружия и полным разгромом русской армии и русского государства. Фюрер убежден, что в случае действий против Советского Союза через несколько месяцев от великой русской державы не останется ничего”4. Уже в апреле, после поездки в Италию, Мацуока снова встретился с Гитлером и Риббентропом. Он посетовал, что в Японии нет такого единства в руковод­стве, когда во главе страны стоит один человек с необычайной силой воли. Но Япония постарается не упустить свой шанс, который случается всего раз в тысячу лет. Если будет нужно, Япония готова решительно атаковать. Риббен­троп советовал Мацуока не останавливаться на обратном пути в Москве и не вести там никаких переговоров. Но у японского министра имелись другие инструкции.

В Москве Мацуока ждала очень теплая встреча, и он провел здесь неделю, несколько раз встречаясь с Молотовым и со Сталиным. Эти беседы вызвали тревогу как в Берлине, так и в Лондоне. Лишь утром 15 апреля Мацуока сообщил германскому послу в Москве, что Япония и СССР подпишут в 2 часа дня пакт о нейтралитете. Сталин был очень доволен этим пактом, и он решил показать свое удовлетворение необычным в дипломатической практике образом. Поезд, в котором японский министр должен был отправиться в дальний путь, был задержан на час. Неожиданно на Ярославском вокзале появились Сталин и Молотов. Сталин тепло приветствовал Мацуока и сопро­вождавших его японцев и после короткого разговора пожелал им счастливого пути. Затем Сталин попросил подозвать к нему графа Шуленбурга, обнял его за плечи и сказал: “Мы должны оставаться друзьями. Вы должны сделать все, чтобы добиться этого”. Столь же тепло Сталин приветствовал и герман­ского военного атташе полковника Кребса. Разумеется, этот эпизод нашел отражение в дипломатической переписке всех находившихся на вокзале дипломатов.

В японских верхах подробно обсуждали все детали миссии Мацуока. Япония была готова атаковать британские колонии в Азии, но ее беспокоила позиция США. Секретные переговоры, которые велись в Вашингтоне, зашли в тупик, так как требования США казались для японских лидеров неприемлемыми. В Токио начала складываться идея о необходимости нанести США внезапный и мощный удар. В 1941 году США не казались многим серьезной военной державой: в Америке не было даже крупной сухопутной армии. Конечно, США располагали громадными потенциальными возможностями. Но в 1941 году все думали о блицкригах: на суше и на море. У США имелся большой военно-морской флот, отдельно на Тихом и на Атлантическом океане. При этом почти весь Тихоокеанский флот США базировался на Гавайских островах в Пёрл-Харборе. Это создавало еще один соблазн для японских военных. Все войны, которые в XX веке вела Япония, она начинала внезапным нападением на противника.

Мировая война расширяется

 

Нападение Германии на Советский Союз не было неожиданностью для Японии, хотя подробности здесь узнавали из разных источников. Уже 22 июня в Токио было проведено специальное совещание правительства, на котором был обсужден и уточнен имевшийся здесь план нападения Квантунской армии на СССР. Этот план предполагалось, однако, ввести в действие после решаю­щих побед германской армии. Еще через несколько недель на заседании правительства в присутствии императора было решено, что Япония будет придерживаться заключенного ею с СССР пакта о нейтралитете, но будет продолжать активную подготовку для движения на юг. Были сторонники и немедленного нападения на СССР, этого требовал и Мацуока. Однако он не был поддержан другими лидерами.

Летние сражения на советско-германском фронте можно рассматривать как поражение Советского Союза, германская армия захватила большую часть Украины, Белоруссию, Молдавию и Прибалтику. Однако Гитлер не сумел добиться своих главных целей: сражения под Одессой, Киевом, Смоленском сорвали германский блицкриг. Германская армия была остановлена у стен Ленинграда и на дальних подступах к Москве. Она начала готовиться к новому наступлению, намеченному на начало октября.

В Японии внимательно следили за всеми событиями на советско-герман­ском фронте, и голоса в пользу немедленного нападения на СССР усиливались. Однако возобладала другая точка зрения. Как раз в октябре, в разгар сражений на дальних подступах к Москве, правительство принца Коноэ ушло в отставку и к власти пришло новое правительство, возглавляемое генералом Хидеки Тодзио, который не без труда убедил императора Японии и принцев в необходимости нападения на Пёрл-Харбор, а также на британскую военно-морскую базу в Сингапуре. Началась подготовка большой эскадры, главной ударной силой в которой были авианосцы. Ожидалось, что разгром американ­ского флота произойдет почти одновременно с захватом гитлеров­цами Москвы и Ленинграда. Как известно, японцам полностью сопутствовал успех, чего нельзя сказать о Гитлере.

Генерал Апанасенко и битва под Москвой

 

Еще в июле и августе с Дальнего Востока на западные фронты было переброшено несколько стрелковых бригад. Но это была очень малая часть сил ДВФ. Сталин очень опасался войны на два фронта, а, по данным советской разведки, численность и вооружение Квантунской армии непрерывно увеличивались. К отправке в Маньчжурию готовились и несколько тысяч опытных железнодорожников, а это означало лишь одно — японские войска готовятся взять под свой контроль Транссибирскую магистраль.

Новое наступление немецких войск на Москву встретило ожесточенное сопротивление, однако на многих участках фронта немцам удалось прорвать фронт и продвинуться далеко на восток. Многие из советских дивизий были окружены под Вязьмой. Дорогу на Москву прикрывали плохо вооруженные и наспех собранные части, а также несколько дивизий народного ополчения. В середине октября началась эвакуация из Москвы, которая не всегда проходила организованно. Большая часть министерств и ведомств переводилась в г. Куйбышев на Волгу. Хотя от Рихарда Зорге из Токио приходили сведения о том, что Япония пока не собирается нападать на СССР, все могло измениться в случае падения Москвы. В составе Западного фронта уже воевали дивизии, переброшенные сюда с Урала, из Западной Сибири, из Средней Азии и Казахстана. Но многие из них понесли существенные потери. А между тем на Дальнем Востоке находились десятки боеспособных дивизий и большое число боевой техники.

Мысли о переброске частей ДВФ на западные фронты возникли не только в Москве, но и на Дальнем Востоке. Многие офицеры-дальневосточники просили отправить их в действующую армию. 10 октября 1941 года первый секретарь Хабаровского крайкома ВКП(б) Г. А. Барков отправил Сталину большое письмо с предложением немедленно перебросить для обороны Москвы не менее десяти дивизий из состава ДВФ. “Наши дальневосточные рубежи, — писал Барков, — охраняет огромная армия, численно доходящая до миллиона обученных и натренированных бойцов. Большую часть этой армии можно экстренными маршрутами перебросить на решающие участки Западного и Южного фронтов, оставив на Дальнем Востоке только необходимый минимум прикрытия, авиацию и часть Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Военное руководство Дальневосточного фронта будет, очевидно, возражать против этого предложения, да и сам я прекрасно понимаю, что здесь имеется большой риск — спровоцировать Японию на военное выступление. Но без риска в войне обойтись нельзя, ибо если мы потерпим поражение на западных фронтах, одному Дальнему Востоку не устоять. При таком положении нас могут разбить по частям. Г. Барков”5.

Еще до получения этого письма Сталин вызвал в Москву И. Апанасенко, а также командующего Тихоокеанским флотом И. С. Юмашева и первого секретаря Приморского крайкома ВКП(б) Н. М. Пегова. Их встреча состоялась в кабинете Сталина в Кремле 12 октября. Беседа была долгой, но решений в этот день не было принято. Однако обстановка под Москвой продолжала ухудшаться, и всего через несколько дней Сталин позвонил Апанасенко и спросил, сколько дивизий он смог бы перебросить на запад в конце октября и в ноябре. Апанасенко ответил, что могут быть переброшены до двадцати стрелковых дивизий и семь-восемь танковых соединений, если, конечно, железнодорожные службы смогут предоставить необходимое количество составов.

Переброска войск с Дальнего Востока началась почти немедленно и прохо­дила под личным контролем И. Р. Апанасенко. Генерал А. П. Белобородов, командовавший тогда одной из уходящих на запад дивизий, писал позднее в своих воспоминаниях: “Железнодорожники открыли нам зеленую улицу. На узловых станциях мы стояли не более пяти-семи минут. Отцепят один паровоз, прицепят другой, заправленный водой и углем, — и снова вперед! Точный график, жесткий контроль. В результате все тридцать шесть эшелонов дивизии пересекли страну с востока на запад со скоростью курьерских поездов. Пос­лед­ний эшелон вышел из-под Владивостока 17 октября, а 28 октября наши части уже выгружались в Подмосковье, в г. Истре и ближайших к нему станциях”6. В ноябре дальневосточные дивизии уже вели оборонительные бои под Москвой или готовились к наступлению, начавшемуся 6 декабря. Без этих свежих и хорошо подготовленных дивизий выиграть битву под Москвой в декабре 1941 года было бы, вероятнее всего, невозможно.

 

Смелые инициативы генерала И. Апанасенко

 

Отправляя дивизию за дивизией на запад, И. Апанасенко не мог оставаться спокойным. И он принял решение, которое на его месте поос­терегся бы принять другой командующий. Апанасенко решил на те же самые позиции, на которых стояли уходившие на запад полки и дивизии, ставить новые полки и дивизии, причем под прежними номерами. Это было смелое решение, так как самодеятельные военные формирования были в то время строжайше запрещены, и органы снабжения и тыла Красной Армии не выде­ляли на новые дивизии ДВФ ни оружия, ни продовольствия, ни одежды. Конечно, в Москве не могли не знать о смелой инициативе командующего фронтом. На нее смотрели как бы сквозь пальцы. Она не была ни одобрена, ни осуждена. По свидетельству бывшего начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР генерала армии М. А. Моисеева, у Ставки и Гене­рального штаба просто не было необходимых ресурсов для  оснащения новых, не предусмотренных централизованными планами военных формирований. Позицию Москвы можно было бы определить примерно так: мы не возражаем против инициативы Апанасенко, но пусть он сам находит выход из трудного положения.

И генерал Апанасенко развил бурную деятельность. Была расширена подготовка новобранцев, молодые призывники прибывали в части ДВФ даже из Москвы. На Дальнем Востоке и в Сибири стали призывать на военную службу мужчин 50—55-летнего возраста, всех тех, кто мог носить в руках оружие. По условиям военного времени командующий Дальневосточным фронтом являлся главным носителем власти в прилегающих областях. Его распоряжения были обязаны выполнять работники всех уровней, включая секретарей обкомов и крайкомов. При поддержке хозяйственных и партийных работников Апанасенко организовал на Дальнем Востоке новые военные производства. Здесь переделывали тысячи учебных винтовок в боевые, ремон­тировали орудия, наладили производство минометов, мин и снарядов, патронов и радиостанций. Мобилизовывался и ремонтировался автотранс­порт, при войсках создавался конный парк. По свидетельству П. Григоренко, Апанасенко разослал наиболее активных офицеров даже по многим лаге­рям Колымы и всего Дальнего Востока с поручением — выявить и вернуть в армию способных командиров и комиссаров, ставших жертвами репрессий 1937—1938 годов. Это вызвало протесты начальников лагерей и всего руководства Дальстроя НКВД. На Апанасенко шли жалобы в адрес Л. Берии и Сталина. Но Сталин в эти месяцы воздерживался от вмешательства в приказы Апанасенко и не давал его в обиду. Кконцу 1941 года Сталин начал изменять свое отношение к командующим фронтами, а Апанасенко он доверял и раньше. На Дальнем Востоке была расширена созданная еще при Блюхере система “военных совхозов”, которая помогала обеспечивать армию провиантом. Здесь было много свободных земель, но мало рабочих рук, и работу “военных совхозов” обеспечивала сама армия.

Зимой 1941/42 года Япония воздержалась от нападения на СССР не только потому, что ее войска были заняты на других фронтах. Квантунская армия продолжала усиливаться. Предполагалось, что она начнет действовать после решающих побед Германии и при условии сокращения советских дивизий на Дальнем Востоке и в Сибири с 30 до 15, а авиации, бронетанковых сил и артиллерии — на две трети. Но никакого видимого сокращения войск на Даль­нем Востоке не происходило. По данным немецкой разведки, дальневосточные дивизии уже воевали на Западном фронте. Однако японская военная разведка докладывала своему командованию, что все дивизии ДВФ занимают прежние позиции, проводя постоянные учения и тренировки. После войны стали известны многие документы о подготовке Квантунской армии к войне с СССР и планы “освоения” советской территории. Так, например, в “Плане управ­ления территориями в сфере сопроцветания Великой Восточной Азии”, разработанном военным министерством и министерством колоний Японии к началу 1942 года, указывалось: “Приморье должно быть присоединено к Японии, районы, прилегающие к Маньчжурской империи, должны быть включены в сферу влияния этой страны, а Транссибирская железная дорога должна быть отдана под полный контроль Японии и Германии, причем Омск будет пунктом разграничения между ними”7.

Нападение Японии на США и Великобританию в декабре 1941 года облегчило все же положение Германии. Для США, а частично и для Велико­британии центр тяжести военных действий переместился на Тихий океан и в Юго-Восточную Азию. Планы второго фронта в Европе были отложены, и Германия, не слишком беспокоясь за свои тылы, смогла развернуть новое большое наступление на Восточном фронте. Немецкие войска вышли на Волгу у Сталинграда и развивали успех на Северном Кавказе. Временами положение казалось катастрофическим, и падение Баку и Сталинграда могло повести к тяжелейшим последствиям. Ставка опять начала брать войска с Дальнего Востока. На западные фронты шли новые полки и дивизии Дальневосточного фронта. Подсчитано, что в первые два года войны из состава ДВФ было отправлено на запад 17 стрелковых, 3 танковые, 2 кавалерийские дивизии, 2 воздушно-десантные и 4 стрелковые бригады, десятки бомбардировочных и истребительных полков, частей и подразделений специального назначения8. И в это же время личный состав частей ДВФ не уменьшился. 22 июня 1941 года в составе фронта числилось 703,7 тысячи человек личного состава. На 1 июля 1942 года здесь числилось уже 1 миллион 446 тысяч личного состава, а на 1 июля 1943 года — 1 миллион 156 тысяч9. Труднее всего было накормить эту массу людей. Еще несколько лет назад я получил письмо от старого солдата и ветерана Дальневосточного фронта К. Н. Соловьева, проживающего в г. Пяти­горске. Он писал, что в 1942—1943 годах солдаты фронта просто голо­дали, а некоторые из них были так истощены, что не могли нести службу. В этом случае их отправляли на несколько месяцев в колхозы края или в “военные совхозы” — на поправку. И тем не менее Соловьев свидетельствует, что армия в целом “была подкована, так как в ней было много старых солдат, прошедших и мировую войну 1914—1918 гг., и гражданскую войну”.

Осенью и зимой 1941 года Германия не просила Японию о помощи в войне против СССР. Но осенью 1942 года Германия была заинтересована не только в косвенной, но и в прямой помощи Квантунской армии. По данным немецкой разведки, у Советского Союза уже не осталось боеспособных дивизий на Дальнем Востоке. Германия объявила войну Соединенным Штатам и топила везде, где могла, американские корабли. Но Япония не топила американские корабли с товарами по ленд-лизу, так как эти корабли шли в дальневосточные порты под советскими флагами. По японской версии, советские войска на Дальнем Востоке не ослабли, а усиливались. И действительно, по приказам и под личным наблюдением Апанасенко на ДВФ непрерывно совершенствовалась оборона и возводились более прочные инженерные сооружения. Если в 1941 году здесь были созданы батальонные районы обороны — 3—4 километра по фронту и 1,5—2 километра в глубину, — то к концу 1942 года фронт располагал по всей приграничной полосе глубокой многоступенчатой обороной, причем особое внимание уделялось противо­танковой обороне и сооружению оборонительных объектов на основных доступных для противника направлениях. Укреплялась оборона главных городов Дальнего Востока: Хабаровска, Владивостока, Благовещенска. Дальний Восток действительно превращался в крепость, и нападение японских войск не могло быть для советских полков и дивизий неожиданным и внезапным. Чтобы одержать победу на Дальнем Востоке, Квантунская армия, рассредо­точенная на тысячи километров вдоль границы, не имела ни достаточных сил, ни резервов. Поэтому даже осенью 1942 года, то есть в пору наибольшего продвижения германской армии на Восточном фронте, Япония предпочла сохранять вооруженный нейтралитет. Но нужно ясно сознавать, что японских милитаристов связывал в этом отношении не заключенный в апреле 1941 года пакт о нейтралитете, а сила Дальневосточного фронта. В этой силе японцы могли убедиться не раз, так как подразделения Квантунской армии очень часто нарушали советскую границу, ведя настоящую разведку боем.

Между тем Сталин и Генеральный штаб продолжали и в первые месяцы 1943 года забирать на запад также и созданные по инициативе Апанасенко дивизии второй очереди, стоявшие на позициях вдоль советско-китайской границы. Но и в этом случае генерал Апанасенко не оголял позиции, а стал прилагать усилия по созданию дивизий третьей очереди. Там, где не было возможности поставить дивизию, формировалась стрелковая бригада. Но теперь это стало делать проще. Ставка не могла держать на западе две дивизии с одинаковым номером. Пришлось признать “самодеятельность” Апанасенко. Всем новым дальневосточным дивизиям, бригадам и полкам были присвоены новые номера и выданы воинские знамена. Эти части становились на централизованное довольствие.

Гибель генерала Апанасенко

 

Иосиф Апанасенко встречался со Сталиным в октябре 1942 года. Сталин вызывал командующего ДВФ в Москву в январе, а затем в феврале 1943 года. Апанасенко очень просил Сталина направить его в действующую армию на один из фронтов. Сталин обещал подумать. Но только 25 апреля 1943 года Апанасенко получил приказ сдать дела на Дальнем Востоке и отбыть в Москву в распоряжение Ставки. Новое назначение, однако, задерживалось, и генерал решил напомнить о себе письмом. Он писал Сталину: “Я Ваш солдат, товарищ Сталин. Вы знаете, что с Дальнего Востока мы послали на запад немало стрел­ковых дивизий, отлично выученных и вооруженных, а также артиллерийских и авиаполков. Вместо отправленных я тотчас старался сформировать и быстро обучить новые. Докладываю, что войска Дальневосточного фронта оставляю крепко боеспособными. Хозяйство тоже хорошо подготовлено. Промышлен­ность и сельское хозяйство Приморского и Хабаровского краев выглядят неплохо. Ругать не будут”10.

В конце мая 1943 года Апанасенко был назначен заместителем командую­щего войсками Воронежского фронта генерала армии Н. Ф. Ватутина. “Ты не обижайся, — сказал ему Сталин. — У тебя нет еще опыта современной войны. Повоюй немного заместителем командующего, а потом я дам тебе фронт”. Но судьба распорядилась иначе. Всего три месяца Апанасенко находился на своем новом посту. 5 августа 1943 года, в разгар Курской битвы, Иосиф Родионович был смертельно ранен и, не приходя в сознание, скончался. По его ранее высказанной просьбе генерал армии Апанасенко был похоронен на родине, в г. Ставрополе. В Великой Отечественной войне он не отличился в боях, в наступлениях и отступлениях. Но то, что он сделал для общей победы на Дальнем Востоке, позволяет назвать его имя в числе имен выдающихся военачальников Великой Отечественной войны.

 

Литература

 

1 История Второй мировой войны. 1939—1945. — М., т. XI, 1980, с. 184.

2 Л ы с е н к о   А.   Иосиф Апанасенко. — Ставрополь: Ставропольское книжное издательство, 1987.

3 Г р и г о р е н к о   П е т р.   В подполье можно встретить только крыс. — М.: Звенья, 1997, с. 192.

4 Ч е р ч и л л ь   У.   Вторая мировая война. Книга V. — Нью-Йорк: Издательство им. Чехова, 1956, с. 201.

5 “Известия ЦК КПСС”, 1990, № 12, с. 213.

6 “Советская Россия”, 20 октября 1989 г.

7 Р о г и н с к и й   М.   Ю.,   Р о з е н б л и т   С.   Я.   Международный процесс главных японских военных преступников. — М. — Л.: Издательство юридической литературы, 1950, с. 246.

8 История Второй мировой войны, 1939—1945, т. XI, 1980, с. 184.

9 Краснознаменный Дальневосточный. — Хабаровск, 1978, с. 139.

10 Л ы с е н к о   А.   Иосиф Апанасенко. — Ставрополь, 1987, с. 331.

 

 

(обратно)

Андрей Воронцов • “Пражская осень”: мифы и реальность (Наш современник N8 2003)

Андрей ВОРОНЦОВ

“ПРАЖСКАЯ ОСЕНЬ”:

МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

 

35 лет назад, в конце августа 1968 года, войска СССР и его союзников по Варшавскому договору вошли на территорию Чехословакии. Знаменитая “Пражская весна”, захватившая и календарное лето, сменилась “осенью”... Эти события, как стало ясно позже, при распаде “восточного блока”, оказались для нас не менее, а, может быть, даже более важны, чем для Чехословакии. За минувшие десятилетия они обросли многочисленными мифами, привед­шими к тому, что руководство СССР при Горбачеве безоговорочно признало историческую вину советской стороны “за грубое попрание норм между­народного права”.

Вот миф первый, самый распространенный. Считается, что военное вмешательство СССР покончило с демократическим руководством ЧССР во главе с Дубчеком.

Но советские войска вошли в Чехословакию 21 августа 1968 года, а первый секретарь ЦК КПЧ Дубчек ушел в отставку в апреле 1969-го, председатель Национального собрания Смрковский — в январе 1969-го, глава правительства Черник — в январе 1970-го, а президент Свобода вообще оставался до 1975 года, хотя весной 1968-го поддерживал Дубчека. А радикальный реформатор Б. Шимон возглавил делегацию КПЧ на праздновании 51-й годовщины Октября в Москве 7 ноября 1968 года, целовался с Брежневым... Более того, именно упомянутые товарищи дали 26 августа добро на “временное”, “до нормализации”, размещение советских войск в ЧССР.

Миф второй. Советский Союз остановил экономические реформы в ЧССР.

Он их не только не останавливал, а предоставил Чехословакии полную свободу в их проведении по “кадаровскому” (венгерскому) варианту при условии юридического признания советского военного вмешательства и прекращения антисоветской пропаганды. Это отмечено в совместном заяв­лении от 26 августа 1968 года на встрече в Кремле руководства КПСС и КПЧ. Чехи приняли условия советской стороны, но реформы проводить не стали. Почему — это надо спросить у них самих.

Миф третий. Торжество демократии в январе 1968 года, когда Дубчека выбрали первым секретарем ЦК КПЧ.

Дубчека никогда никто бы не выбрал, если бы не холодные отношения между Брежневым и тогдашним чешским партийным лидером Антонином Новотным. Они не заладились сразу после 14 октября 1964 года, когда был смещен Хрущев и Брежнев сообщил об этом по телефону всем руководителям стран Варшавского договора. Вот что сказал Новотный (запись самого Брежнева): “Немножко для меня сразу неожиданно, не думал так. У нас будет шум. Говорю вам откровенно. Это так неожиданно. Так я думал, что Вы будете руководить по партии, а т. Хрущев предс. Сов. Министров.

Но затем поздравил меня и т. Косыгина. Сказал — ну что же, люди приходят и уходят, а идеи остаются...” В общем, сказал, как плюнул. Брежнев этого не забыл. Эта холодность между ним и Новотным не осталась не замеченной карьеристами из ЦК КПЧ — Гендрихом, Коуцким, Кригелем, Цисаржем, Пеликаном, Шиком, Смрковским и другими. Они понимали, что если советский руководитель не расположен к их начальнику, то долго ему на высоком посту не протянуть. Но кто придет ему на смену? Человек, равный по авторитету Новотному, в Чехословакии был один. Но это был вовсе не Дубчек, а опальный Густав Гусак, который еще в 1944 году руководил Словацким национальным восстанием, а после войны возглавлял правительство Словакии, хотя коммунисты там проиграли выборы. Гусак, с одной стороны, недолюбливал чехов, а с другой — являлся автором идеи вхождения Словакии в СССР (без Чехии). Он имел множество врагов среди евреев в руководстве КПЧ (начиная с генерального секретаря Сланского), так как считал их “небла­го­надежными”, — наверное, потому, что большинство евреев-коммунистов в 1939—1945 годы находились в эмиграции на Западе. В 1951 году Рудольфа Сланского и его соратников арестовали (между прочим, среди них были будущие сподвижники Дубчека — председатель Национального собрания Смрковский и министр внутренних дел Павел). Эта история получила широкую известность, но весьма одностороннюю, как вообще всё в “чехословацких делах”. Госбезопасность ЧСНР действовала в духе Берии: “выбивала” не только “космополитов”, но и “патриотов”. В 1951 г. взяли и Гусака по доносу партийного руководителя Словакии Широкого, приговорили к пожизненному заключению. На свободу он вышел только в 1963 году. По свидетельству деятеля “Пражской весны”, секретаря ЦК КПЧ З. Млынаржа, Гусак “был сам по себе личностью, превосходившей своими способностями большинство тогдашних коммунистических лидеров”. Но именно поэтому его боялись как огня и «консерваторы», и «прогрессисты» в руководстве КПЧ. Первые его просто «зажимали», а последним пришла в голову мысль, что, пока Гусак не встал крепко на ноги и не занял место Новотного, следует посадить на это место своего человека. Но кого, они долго не могли договориться. Помощник Брежнева Александров-Агентов записал смешную сцену: “... когда секретарю Президиума ЦК КПЧ Гендриху Брежнев прямо задал вопрос, кто, по его мнению, мог бы с успехом и достаточно авторитетно заменить Новотного на его постах (секретарском и президентском), Гендрих, не моргнув глазом, немедленно ответил: “Я”. Когда он вышел, Брежнев только покачал головой и сплюнул”.

На этих переговорах в конце декабря 1967 года, которые продолжались 18 часов без перерыва, Брежневу больше других претендентов (Гусака, впрочем, среди них не было) понравился первый секретарь компартии Словакии Александр Дубчек, или попросту Саша, как он его называл. “Наш Саша”. Саша был сравнительно молод, во время войны жил у нас в Казахстане, учился в Москве и, кроме того, растрогал Брежнева, когда в откровенной беседе пустил слезу и сказал, что его, давнего друга СССР, самодур Новотный не взял с собой в Москву на празднование 50-летия Октября. Брежневу подобные переживания были близки и понятны со времен Хрущева. Вот что он, например, написал в тезисах своей речи на памятном заседании Президиума ЦК 13 октября 1964 года, когда снимали Никиту Сергеевича (сохранено А. Александровым-Агентовым): «Как вы отзываетесь о товарищах о Секретариате? Вы ведь не знаете работу секретариата он ведет большую работу. А вы говорите что мы как кобели сцим на тумбу» (сохранены особенности орфографии и пунктуации оригинала).

По официальной версии, Брежнев сам предоставил чехам решать, кому ими руководить (“Это ваше дело”), а по неофициальной, если верить тому же Млынаржу, дал понять, что не против кандидатуры Дубчека: “Наш Саша все же хороший товарищ”. Вскоре, в январе 1968 года, Дубчека выбрали первым секретарем.

Миф четвертый. “Социализм с человеческим лицом”.

Никакого “нового дыхания” социализм при Дубчеке по сравнению с социализмом Новотного не получил. Была лишь либерализация прессы, отмена запретов в искусстве, как и в СССР при Горбачеве. Короче, “глас­ность”. Вожди КПЧ красовались на публике, боролись за рейтинги, как и нынешние политики, но “сближаться с народом” не торопились. Об отмене привилегий партноменклатуры не шло даже речи. Удивительно, но и “неформальная” чехословацкая пресса не писала об этом, в отличие от “демократической” при Горбачеве! А все потому, что газетчикам за это сразу могли свернуть головы, невзирая ни на какую “весну”. Было за что! Привилегии, которыми обладало тогдашнее руководство КПЧ, по-моему, даже превос­ходили советские (хотя, естественно, не мне их сравнивать). Секретарю ЦК, например, полагались отдельные особняки в городе и за городом. Мог он жить и в спецдоме, принадлежащем ЦК. Квартплата была символической, а за закуски, напитки, сигареты, подававшиеся у него в кабинете, вовсе ничего платить было не нужно. Огромная зарплата, в сущности, складывалась в чулок. “На сбережения, накопленные за полгода с секретарской зарплаты, я смог относительно безбедно прожить три года...” — пишет Млынарж. Он получал 14000 крон, из которых 6000 не облагались никаким налогом. Секретари, которые были одновременно членами Политбюро, получали еще больше. Жалованье самого Дубчека, “нашего Ленина” (как писала о нем чехословацкая пресса), составляло 25000 крон. А средняя зарплата в ЧССР была 1400 крон.

“...То был демократизм рациональный, в какой-то мере даже аристо­кратический, а потому сентиментальный и уж совсем не бескорыстный”, — пишет З. Млынарж.

Показательна история, случившаяся с автором красивого лозунга “социализм с человеческим лицом”, неким Радованом Рихтой, членом ЦК КПЧ при Дубчеке. В начале 70-х годов довелось ему подвозить на своей машине незнакомую девушку. По пути они обогнали колонну советских военных грузовиков с солдатами. Девушка вдруг плюнула в них через окно. Рихта затормозил и приказал девушке выйти. Ему бы сделать это подальше, ведь опле­ванная колонна их уже нагоняла... Ничего, конечно, наши солдаты девушке не сделали бы, скорее всего, даже не остановились бы, но каково “человеческое лицо” Рихты!

Видимо, чешские коммунисты-демократы были не так уж сентиментальны, как пишет Млынарж. Отсюда и:

Миф пятый. Дубчековское руководство не держалось за свои посты и уходило в отставку с гордо поднятой головой, не в силах мириться с советской оккупацией.

Никто из них добровольно не подал в отставку. Между тем, если бы они сделали это сразу после ввода войск, то создали бы для СССР большую проблему. Представьте, если бы оплотом сопротивления стала местная компартия! А дело к тому, между прочим, шло.

22 августа 1968 года в пражском рабочем районе Высочаны, в огромной столовой завода ЧКД, под охраной вооруженных рабочих из отрядов Народной милиции, начал свою работу XIV чрезвычайный съезд КПЧ. В основном на нем присутствовали представители столичных парторганизаций. Этот съезд, собравшийся столь оперативно, сделал практически невозможным создание подконтрольного Москве Революционного рабоче-крестьянского правительства (вроде венгерского в 1956 году). На съезде был избран новый Президиум ЦК, в котором зарезервировали места для уже переправленных в СССР старых руководителей. Обязанности первого секретаря ЦК возложили на некого Венека Шилгана, профессора Высшей экономической школы. Новый Президиум ЦК был “дубчековским” по своей окраске, но в него, однако, вошли и такие люди, как Густав Гусак.

Высочанский съезд обратился за помощью к международному комму­нистическому движению, потребовал вывести иностранные войска с терри­тории ЧССР и возвратить в Прагу руководителей страны. Правда, предложение о денонсации ЧССР Варшавского договора и провозглашении нейтралитета не было поддержано большинством съезда. Но это, конечно, являлось слабым утешением для Москвы, потому что получалось: от чего уехали, к тому и приехали.

Что было делать в этой ситуации советской стороне? Разгонять высочан­ский президиум ЦК, неминуемо вступая при этом в вооруженный конфликт с рабочей милицией? Но на этом пути можно было больше потерять, чем обрести. Конкретно — потерять компартию Чехословакии. Пришлось бы с нуля создавать новую, которая не пользовалась бы никаким авторитетом в обществе.

Второй путь — договориться со старыми руководителями КПЧ и ЧССР, заставить их принять советские условия. Если Дубчек и прочие вернутся в Прагу в прежнем качестве, то высочанскому президиуму ничего не останется, как им подчиниться.

Москва выбрала второй путь. У Дубчека и его соратников появилась хорошая возможность маневрировать, добиваться от советской стороны уступок в условиях, когда в Праге действует параллельный ЦК. Но они почему-то этого не сделали. Согласно подписанному в Кремле 26 августа 1968 года протоколу, советские войска должны были находиться в ЧССР “временно”, до наступления “нормализации” (срок не оговаривался), а вопрос об окку­пации страны чешская сторона снимала с повестки дня Совета Безопасности ООН. В качестве уступки советской стороной было заявлено о поддержке политической линии январского и майского пленумов ЦК КПЧ. Но это на самом деле мало что значило, потому что главный партийный документ “Пражской весны” — “Программа действий КПЧ” — был принят на апрельском пленуме, а о нем в совместном протоколе не было ни слова.

Чешская делегация настаивала еще на одной уступке: чтобы Советский Союз отказался от создания новых руководящих органов в ЧССР (имелось в виду т. н. Революционное рабоче-крестьянское правительство главе с Биляком и Индрой). Советская сторона моментально заявила в ответ, что в таком случае и XIV Высочанский съезд следует признать недействительным. Чехам было крыть нечем, и они согласились. Это вроде бы выглядело обоюдным компромиссом, а на самом деле Брежнев и компания блестяще блефовали: высочанский президиум ЦК реально существовал, а вот никакого Рабоче-крестьянского правительства ЧССР еще не было! Но делегация КПЧ об этом не знала... Учитесь, как надо вести переговоры, господа со Смоленской площади!

Дубчек, Черник, Смрковский, Шимон и другие не просто просчитались — они, по существу, предали тех, кто их спас как политиков, собравшись в Высо­чанах. Если бы не было чрезвычайного съезда, то, возможно, действи­тельно возникло бы Революционное рабоче-крестьянское правительство с революционным же трибуналом, как в Венгрии в 1956-м. И этот трибунал, как и в Венгрии, мог бы кое-кого расстрелять...

Но не только страх за свои жизни руководил Дубчеком и прочими. Они боялись и спасителей своих — делегатов съезда в Высочанах. А вдруг Москва признает руководство В. Шилгана и поведет переговоры исключительно с ним? Делегация КПЧ вернулась в Прагу и аннулировала решения чрезвычайного съезда. Тогда-то, 31 августа 1968 года, приказали долго жить “Пражская весна” и “социализм с человеческим лицом”. В дубчековский президиум из высочанского президиума было включено всего 7 человек. “Высочанские” были пощедрей: зарезервировали 15 мест для отсутствующих...

Миф шестой. Советский Союз, войдя в Чехословакию, поставил мир на грань ядерной войны, а мировое сообщество решительно осудило действия СССР и его союзников.

На самом деле введению войск в ЧССР предшествовали консультации с основным нашим соперником — США. Вот что сообщил об этом на переговорах 26 августа Л. И. Брежнев (в записи З. Млынаржа): “Итоги Второй мировой войны для нас незыблемы, и мы будем стоять на их страже, даже если нам будет угрожать новый конфликт”. Он совершенно недвусмысленно заявил, что военное вторжение в Чехословакию было бы предпринято ценой любого риска. Но затем добавил: “Впрочем, в настоящее время опасности такого конфликта нет. Я спрашивал президента Джонсона, признает ли и сегодня американское правительство в полном объеме соглашения, подписанные в Ялте и Потсдаме. И 18 августа я получил ответ: в отношении Чехословакии и Румынии — целиком и полностью, обсуждения требует лишь вопрос о Юго­славии”.

Все остальное было лишь эмоциями и сотрясением воздуха. Те, кто ссылается на “нормы международного права”, которые СССР якобы нарушил в августе 1968 года, “забывают” сказать, когда эти нормы были приняты. Может быть, с точки зрения Хельсинкского акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года Советский Союз кое-что и нарушил, но в 1968-м действовали другие нормы: Ялтинского и Потсдамских соглашений 1945 года. А по этим соглашениям, страны “восточного блока”, с одной стороны, и Западная Германия и Италия, с другой, обладали, по сути, ограниченным суверенитетом, так как входили в сферы влияния союзников по антигитлеровской коалиции. Об этом и шла речь в переписке Брежнева и Джонсона.

Миф седьмой. Советский Союз повел себя как слон в посудной лавке, применив силу там, где нужны были осторожность и терпение.

Советский Союз, напротив, терпел необычайно долго. Это объяснялось тем, что Брежнев после теплой встречи с Дубчеком в январе 1968 года поверил ему и защищал перед другими членами Политбюро. Когда же его надежды не оправдались, стало ясно, что Дубчек — это его личная ошибка, причем из разряда серьезных. А признавать свои ошибки Брежнев не любил. Поэтому с марта по август велись долгие, тяжелые переговоры с участием руково­дителей других союзных компартий. В конце июля отношения так обострились, что потребовалась “фронтальная” встреча двух Политбюро прямо на границе, в маленьком клубе на чехословацкой станции Чиерна-над-Тисой. Чехи на этой встрече вели себя вызывающе. Особенно отличался некто  Ф. Кригель, совер­шенно не скрывавший своих антисоветских убеждений. Когда же П. Шелест запальчиво объявил, что этот “галицийский еврей” для него не партнер, деле­гация КПЧ демонстративно покинула зал и больше в него уже не возвращалась. Брежневу пришлось, забыв про гордость, идти через границу к Дубчеку в его вагон. После трудного разговора договорились о новой встрече — в Братиславе, с представителями других союзных компартий. Я видел чешскую хронику об этой встрече. Брежнев со своим Политбюро появился в зале раньше Дубчека, что довольно странно, учитывая, что они — гости. Делать Брежневу было нечего, он курил (сигареты “Новость”), беседовал о чем-то с Косыгиным, пялился на корреспондентов. Наконец вошла делегация КПЧ. Чехи даже и не подумали поздороваться с гостями: спокойно расселись с непроницаемыми лицами.

На заседании приняли документ общего характера с обязательными в таких случаях заверениями в нерушимости социалистического лагеря. Негласно делегация КПСС договорилась с чехами «прекратить полемику». Но, как писал А. Александров-Агентов, “в тот же самый вечер, когда окон­чилась работа “шестерки”, на одной из центральных площадей Братиславы был организован грандиозный митинг “в защиту Дубчека”. Выступая с балкона перед десятками тысяч людей, Смрковский произнес истерическую речь, подогревая настроение масс против СССР и его союзников, и для пущего эффекта разорвал на себе рубашку при свете мощных прожекторов”.

17 августа Брежнев написал письмо Дубчеку, в котором доказывал, что антисоветская, антисоциалистическая пропаганда в ЧССР не прекращается и что это противоречит договоренностям, достигнутым в Чиерне и Братиславе. Дубчек на это письмо не ответил. А 18-го Брежнев получил уже известное нам письмо от Джонсона. В ночь с 20 на 21 августа страны Варшавского договора ввели в Чехословакию войска.

Закономерен вопрос: а что же во всей этой истории — не мифы, а реаль­ность?

Это, по-моему, показал дальнейший ход истории стран соцлагеря. Если бы в августе 1968 года СССР и его союзники не ввели войска в Чехословакию, случилось бы то же самое, что случилось в ЧССР после “бархатной революции” 1989 года. В конечном счете Прага вступила бы в НАТО. “Социализм с человеческим лицом” везде — в Польше, Венгрии, Румынии, ГДР, Болгарии, Литве, Латвии, Эстонии — заканчивался одним и тем же. Только едва ли можно сказать, что у НАТО, куда они так рвутся или уже вступили, “челове­ческое лицо”. А ведь именно об угрозе разрушения европейской и мировой системы безопасности руководители КПСС настойчиво предупреждали руководителей КПЧ с марта по август 1968 года. Кто здесь прав, а кто виноват? У великой державы — своя правда, у маленькой страны — своя. И вместе им, видимо, трудно сойтись.

(обратно)

Николай Бурляев • Летопись “Золотого витязя” (Наш современник N8 2003)

Николай Бурляев

Летопись “Золотого Витязя”

 

Сколько раз на протяжении одиннадцати лет жизни “Золотого Витязя” я думал о необходимости ведения летописи фестиваля! Вполне осознавая значение Всеславянского кинофорума для истории культуры России и мира, я понимал, что пожалею однажды, когда придет пора вспоминать, а память, по своему обыкновению, многого уже не сохранит...

Вот и настало время восстанавливать летопись “Золотого Витязя” по крупицам. Начнем по порядку...

 

 

1992 год

 

Шестой год “перестройки и демократизации”. Вокруг развал великой страны, великого кинематографа. Читаешь сводную киноафишу — и здесь разгул демократии, от одних названий оторопь берёт: “Поджигатели”, “Бабник”, “Охота на сутенёра”, “Бомж”, “Клещ”, “Саранча”, “Шкура”, “Дрянь” “Фуфло”, “Псы”, “Шакалы”, “Живодёр”, “Метастазы”, “Только для сумасшедших”, “Кома”, “Шок”, “Палач”, “Автопортрет в гробу”, “Катафалк”, “Распад”, “Нечистая сила”, “Бес”, “Бля”, “Сатана”, “Нелюдь”... — приехали! Государство выпустило из рук кинематограф, а свято место пусто не бывает, на кинорынок пришёл грязный торгаш.

Всюду тотальное предательство, торжество иуд, продающих державу, разворовывающих дом, торгующих во храме искусства.

Радио “Свобода” не стесняясь вещает на русском языке с лёгким картавым акцентом: “Цель перестройки состоит в том, чтобы приблизить русских к западным стандартам... в том, чтобы произошла мутация русского духа. Нужно русских выбить из традиций ”.

...Несколько лет назад “прорабы перестройки” Горбачёв и Яковлев вызвали в Кремль председателя Госкино СССР Ф. Т. Ермаша и потребовали от него план перестройки кинематографа. Тот возразил, что система кино­производства и кинопроката отлажена идеально (что приносит 6 миллиардов рублей ежегодной прибыли), являясь второй после водки статьей государст­венного дохода. Ермаша сняли, поставили более “современного” руково­дителя.

Обезумевшие от вседозволенности секретари Союза кинематографистов СССР и обслуживающие их “киноеды” неистово ринулись выполнять заокеанскую программу: добить, вытеснить из кинематографа лидеров традиционного национального кино: Бондарчука, Кулиджанова, Ростоцкого, Озерова, Чухрая... Принялись разворовывать студии и разваливать систему кинопроката. Кинулись снимать фильмы в соответствии с новым принципом: “Ассу в массы — деньги в кассу”.

Сколько было раздумий и бессонных ночей, неуклонно подводивших меня к необходимости создания в России нового кинематографического предприя­тия, ориентированного на национальные традиции и высокие идеалы. Я понимал, что условий для осуществления моей затеи нет практически никаких. Буквально все против нас, против подобного начинания. Но есть в человеке тайная сила, влекущая его вперёд даже во времена всеобщего умопомра­чения. “Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю... Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, бессмертья, может быть, залог, и счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог”, — так восклицал Пушкин. “Есть чувство Правды в сердце человека...” — говорил Лермонтов.

Прежде чем взяться за дело, я посетил Троице-Сергиеву лавру. Приехал, не надеясь на благословение своего кинематографического начинания, зная о негативном отношении Церкви к нынешнему кинематографу. Однако, выслушав меня, старец неожиданно благословил: “Попробуй. Если не получится — уходи”.

В начале 1992 года я создал Киноцентр “Русский Фильм”. Средств на счёте нет, снимать фильмы — никакой возможности. Решил для сбора кинематографистов-единомышленников организовать кинофестиваль. И снова бессонные ночи — я пытался увидеть будущий фестиваль, наметить основные его принципы... Искал название... девиз...

Хотелось назвать красиво, мощно, по-русски...

Так родился “Золотой Витязь”.

Теперь необходимо было сформулировать задачу, идею фестиваля, основные критерии отбора фильмов — и закрепить все это в девизе. Что ж, основой фестиваля могли стать лишь те идеи, что я унаследовал от моих великих учителей Тарковского, Бондарчука, Мордвинова, Завадского, Кулиджанова — тех, кто творил в традиции великой русской культуры и великого русского кинематографа, кто всю жизнь свою в искусстве боролся — “за нравственные идеалы, за возвышение души человека” .

Так родился девиз “Золотого Витязя”.

Заглянув в те дни к своему другу, скульптору Вячеславу Михайловичу Клыкову, узнал, что 24 мая в Москве должен состояться Праздник славянской письменности и культуры. Я предложил провести в рамках праздника фестиваль славянских фильмов “Золотой Витязь”. Идея понравилась Клыкову, и он обещал рассмотреть это предложение на заседании оргкомитета праздника, в состав которого, к счастью, входил. Спустя несколько дней В. М. Клыков обрадовал меня: “Предложение принято, фестиваль “Золотой Витязь” внесён мэром Москвы в план основных мероприятий праздника с выделением бюджетных ассигнований”. Только вот беда — на дворе апрель, до открытия фестиваля остался всего только месяц.

С группой единомышленников-энтузиастов (среди которых были литерату­ровед, поэт, режиссёр, киновед, актриса), решивших бескорыстно, безогляд­но, по-русски взяться за незнакомое доселе дело — организацию международного кинофестиваля, — я принялся за работу. Мои внутренние переживания и сомнения в дни подготовки к фестивалю были сродни страху моего героя Бориски, отливавшего в “Андрее Рублёве” свой первый колокол: я объявил девиз, добился поддержки “князя”, оповестил общественность... “А колокол-то и не зазвонит...” Найду ли я в наше время фильмы, соответствующие девизу фестиваля? Найду ли возможность их показать?

Глаза боялись, а руки делали: мы договорились с директором кинотеатра “Мир” Флоридой Васильевной Мельниковой (оказавшейся таким же, как и мы, патриотом национального кинематографа) о проведении у неё конкурсных показов. С помощью сотрудников посольств отобрали фильмы Словакии и Болгарии, договорились с белорусскими, украинскими, литовскими и сербскими коллегами. Набрали в результате 14 конкурсных фильмов из 7 стран, 15 фильмов решили показать вне конкурса. Старейший скульптор Ф. В. Викулов совершил подлинный творческий подвиг, всего за три дня создав три статуэтки Витязей — призов нашего фестиваля, — и мы не только успели отлить в бронзе этих 20-килограммовых красавцев, но даже покрыли сусальным золотом Золотого Витязя. Он достался Рените и Юрию Григорьевым за фильм “Мальчики”, снятый по 10-й главе “Братьев Карамазовых” Ф. М. Достоевского.

И хотя первый МКФ “Золотой Витязь” был объявлен фестивалем художест­венного кинематографа, я решил показать вне конкурса две заинтересовавшие меня своей проблематикой и эстетическими достоинствами документальные картины: сербский фильм Милорада Баича “Яма”, повествующий о геноциде сербского народа во время Второй мировой войны, и фильм студента бело­русской киноакадемии Юрия Азарёнка “Меня хотят убить” — кинемато­графическую версию убийства Сергея Есенина.

В ходе подготовки фестиваля неоднократно пришлось столкнуться с опасениями коллег, отговаривающих меня от того, чтобы я называл свой Киноцентр —   “Р у с с к и й   ф и л ь м”,   а кинофорум — “Фестивалем   с л а в я н- с к и х   ф и л ь м о в”.   “Не надо дразнить гусей”, — шептали друзья. “Каких гусей? Разве мы не дома? Не в России? И почему мы, русские, всё время живём с комплексом вины, тревожно озираясь, как... незаконнорожденные?”

Любопытно, что даже приглашённым к нам на конкурс кинорежиссёрам недоброжелатели нашёптывали: “Куда вы едете?.. Это фестиваль шови­нистов... славянофилов...” Об этом мне рассказывал ленинградец Виктор Бутурлин, который преодолел давление шептунов, приехал в Москву и, как многие другие, навсегда отдал своё сердце “Золотому Витязю”.

Особое уважение и благодарность вызвал во мне поступок выдающегося литовского режиссёра Витаутаса Жалакявичуса, создавшего в то время фильм по произведению В. Замятина “Зверь, выходящий из моря”. Эту картину рекомендовал мне мой друг, замечательный белорусский режиссёр Виктор Тимофеевич Туров, в творческом объединении которого на “Беларусьфильме” я незадолго до того завершил постановку картины по роману В. И. Белова “Всё впереди”. Мы неоднократно говорили с Туровым о необходимости создать альтернативный воцарившейся кинематографической мерзости национальный кинофестиваль. И вот, узнав о моём решительном намерении провести первый “Золотой Витязь”, он всемерно начал мне помогать. Позвонил в том числе и в Литву Жалакявичусу, укрепил его намерение приехать в Москву со своей картиной. В те годы это был серьёзный политический и гражданский поступок для кинорежиссёра-литовца. При получении приза Хрустальной розы “За лучшую режиссуру” Жалакявичус говорил о том, что он воспитанник русской культуры, что всем сердцем желает “Золотому Витязю” стойкости. Узнав же во время прощального застолья о сроках подготовки нашего фестиваля, Витас искренне поразился: “Международный кинофестиваль... за месяц?! Неве­роятно!”.

Первый “Золотой Витязь” останется в моей памяти как праздник со слезами на глазах. Никто из официальных лиц не почтил своим присутствием наш фестиваль, не было никаких высоких приветствий. Более того, и обещанные бюджетные средства мне с трудом удалось выбить лишь под самый занавес — тогдашний министр культуры Е. Сидоров явно не был поклонником моих начинаний. В 1986 году, за пять лет до описываемых событий, он (тогда — заштатный литературный критик) принимал участие в судилище, устроенном Союзом кинематографистов надо мною и моим фильмом “Лермонтов”. И это позорное событие, хоть при дальнейших встречах мы о нём не поминали, незримо стояло между нами.

Не баловала нас своим вниманием и пресса. На первой пресс-конферен­ции в холле кинотеатра “Повторного фильма” собралось всего семь журна­листов-патриотов. Представители СМИ Москвы проигнорировали новорожденный фестиваль. Одна только молодая журналистка телепрограммы “Время” приехала для короткого интервью. С тех пор, кстати, она ежегодно делает все возможное, чтобы информировать зрителей ОРТ о работе фестиваля — преодолевая порой серьезное противодействие со стороны своего руководства.

И все же поддержка была — да еще какая! Поддержать наш фестиваль приехали митрополит Питирим, Государственный академический концертный оркестр “Боян” под руководством выдающегося русского музыканта А. И. Поле­таева, народные артисты Татьяна Доронина, Александр Михайлов, Зинаида Кириенко, Аристарх Ливанов, Татьяна Петрова, писатели Владимир Максимов и Владимир Крупин.

Поддержку деятелям подлинного русского искусства постарались в свою очередь оказать и мы. Вручены были наши первые премии “За выдающийся вклад в славянский кинематограф” великим мастерам С. Ф. Бондарчуку, Т. Ф. Макаровой, Н. А. Крючкову, М. Н. Ладыниной. Все они, тяжело пережи­вавшие распад страны и кинематографа, были глубоко тронуты этой наградой, вновь подтвердившей их великую роль в русском искусстве.

Закрытие фестиваля проходило всего через несколько дней после позорного предательства министром иностранных дел России Козыревым братской Югославии. Предательства, включившего Россию в блокаду едино­кровного и единоверного сербского народа. Особым решением жюри сербскому режиссёру М. Баичу был вручён приз “Хрустальный меч” за документальный фильм “Яма”.

Подготовив в кратчайшие сроки фестиваль и успешно проведя его, мы не успокоились на достигнутом, но обратили свои взгляды в будущее национального кинематографа: в помещении кинотеатра “Повторного фильма” была устроена учредительная конференция, на которой было принято важнейшее решение о создании Международного товарищества кинемато­графистов славянских народов — но пока в перспективе; на практике эту идею мы смогли осуществить лишь спустя пять лет.

А пока я увидел, что “первый блин” получился отнюдь не комом, понял, что начатое дело вполне нам по плечу, и самое главное — “Золотой Витязь” нужен людям, всем тем, кто просил нас не останавливаться на достигнутом.

Главным мотивом первого “Золотого Витязя” для меня навсегда останутся стихи Николая Языкова, прозвучавшие на открытии фестиваля:

 

О бранный витязь! ты печален,

Один, с поникшею главой,

Ты бродишь, мрачный и немой,

Среди могил, среди развалин;

Ты видишь в Родине своей

Следы пожаров и мечей.

 

И неужель трава забвенья

Успеет вырость на гробах,

Пока не вспыхнет в сих полях

Война решительного мщенья?

Или замолкла навсегда

Твоя за Родину вражда?

 

Не гордый дух завоеваний

Зовёт булат твой из ножон:

За честь, за веру грянет он

В твоей опомнившейся длани...

 

Неисповедимы пути Господни. Осенью 1992 года мне с первыми лауреа­тами “Золотого Витязя” довелось сопровождать В. М. Клыкова в блокадную Югославию, на открытие в Нови Саде памятника преподобному Сергию Радонежскому, а также для проведения “Эха «Золотого Витязя»” с показом награжденных фильмов. И чуть ли не в день отъезда мы внезапно решили попробовать провести второй “Золотой Витязь” — в 1993 году — в блокадной Югославии, в городе Нови Сад. Вот имена инициаторов этой идеи с сербской стороны: журналист Владо Мичунович, поэт Зоран Костич, профессор Радмило Мароевич и, конечно же, главный исполнитель нашей затеи — кинодраматург и продюсер Йован Маркович.

Сказано — сделано.

 

1993 год

 

Второй Международный кинофестиваль славянских фильмов мы провели с размахом, в два этапа. Первый — московский отборочный, второй, спустя месяц в Югославии, — основной. В Москве всё прошло спокойно, уверенно и даже, пожалуй, привычно. У входа в кинотеатр “Мир” играл духовой оркестр, и многие пускались в пляс прямо на Цветном бульваре. В фойе выступали фольклорные ансамбли, широко развернулась выставка народных промыслов.

Журналистов на посвященной открытию кинофорума пресс-конференции было уже в пять раз больше, чем на первом фестивале. Телевидение и радио полмесяца рассказывали о “Золотом Витязе” — фестиваль был замечен. Благодаря этому “Витязь” дал нам возможностьпостоянно напоминать общественности о нашем несогласии с блокадой и травлей Югославии.

Честь быть показанной на открытии фестиваля выпала документальной картине талантливого ленинградского режиссёра Александра Сидельникова “Вологодский романс”. Наград “За выдающийся вклад в славянский кинематограф” были удостоены Н. В. Мордюкова, В. М. Тихонов, И. В. Мака­рова, Б. С. Ступка (Украина), В. Т. Туров и С. М. Станюта (Белоруссия).

Всего же за 14 дней мы показали 60 картин, то есть состоялось 60 премьер! Шестидесяти режиссёрам и тысячам зрителей мы смогли подарить радость и надежду на то, что русский, славянский кинематограф будет жить. Чувство­валось, что “Золотой Витязь” буквально на глазах обретает уверенность в своих силах, растёт...

Одной из несомненных побед второго “Золотого Витязя” я считаю возвращение в разраставшуюся семью славянского кинематографа наших ближайших братьев — отпавших было от нее с завоеванием “незалежности” украинских кинематографистов. Готовясь к фестивалю, я понимал, насколько важно участие в грядущем кинофестивале украинских мастеров экрана — какой же славянский фестиваль без Украины? Но Украина в то время резко рванула в сторону от России и переживала бурный этап опьянения свой новообретенной “незалежностью”. К счастью, я сохранял дружеские отношения со многими ведущими украинскими кинематографистами. Я позвонил в Киев кино­режиссёру Юрию Ильенко и актрисе Людмиле Ефименко, пригласил их в Москву. Предложил приехать и выдающемуся украинскому актёру Богдану Ступке, кинорежиссёрам Леониду Осыке и Михаилу Ильенко, ведущим украинским киноведам Светлане Мусиенко и Валентине Слободян (ставшей впоследствии украинским оргсекретарём “Золотого Витязя”). И все они откликнулись на моё приглашение. Правда, Людмила Ефименко призналась мне потом, что когда в ее квартире раздался мой звонок, она подумала: “Ну вот... опять Москва... Только оторвались от неё, и снова...”. Ехали они с тревожным чувством, которое развеялось без следа, стоило им окунуться в сердечную атмосферу кинематографического братства. И украинцы оставались с “Золотым Витязем” все эти сложные годы: были в блокадной Югославии, в непризнанном Приднестровье, плыли с нами по Волге и Днепру. Вклад наших друзей в укрепление межславянского единства и популяризацию на Украине светлых идей “Золотого Витязя” огромен.

 

Представив москвичам конкурсную программу, я без промедления отправился в Нови Сад — готовить почву для прибытия на второй МКФ “Золотой Витязь” в блокадную Югославию основной киноделегации —  55 деятелей русского, украинского и белорусского кинематографа.

В Чоп поезд пришел с трехчасовым опозданием. Глубокой ночью я вышел на безлюдную привокзальную площадь — никакого встречающего автобуса, конечно, не было и в помине. С трудом нашёл тележку для груза, помолился за благополучное продолжение пути и только начал перегружать коробки с фильмами, как из ночи возникла фигура. Человек неторопливо подошел ко мне и тихо спросил:

— Вы в Югославию?

— Да.

Нашу границу и Венгрию промахнули без трудностей — если, конечно, не считать изнурение бессонной ночной дорогой. А вот при въезде в Югославию пограничник содрал с водителя 3 миллиона динар за ввоз киноплёнок. Я крепко расстроился: от “своих” такой подлости не ожидал.

В Нови Саде тоже поводов для радости было немного: из-за парализо­вавшей страну блокады подготовка к кинофестивалю еще даже не начиналась, власти города нашему оргкомитету никак не помогали. Выбранный мною директором югославского “Золотого Витязя” журналист Владо Мичунович, никогда раньше не занимавшийся организацией кинофестивалей, понятия не имел, что делать для спасения “Витязя”. Был, однако, среди югославских организаторов профессионал: арт-директором фестиваля согласился стать кинодраматург, продюсер и президент кинокомпании “Филм и тон” Йован Маркович. Он сказал, что всё зависит от завтрашнего приёма у мэра города: либо мы прорвемся, либо придётся капитулировать. Йован специально пригласил на эту встречу представителей СМИ и объяснил мне, что нужно говорить.

На следующий день я рассказал всем пришедшим на встречу о ходе московской подготовки фестиваля и об успешном отборочном туре МКФ “Золотой Витязь” в Москве. О том, что СМИ России уже рассказали миру о предстоящем кинофестивале в Югославии, о том, что я уже привёз 30 кон­курсных фильмов и 12 двадцатикилограммовых Витязей, о том, что следом за мною едут 55 выдающихся кинематографистов России, Украины и Белоруссии. Выполняя просьбу Йована, осторожно намекнул в своей речи на нереши­тельность югославских коллег.

В ответном выступлении мэр Нови Сада заверил меня и собравшихся, что власти города осознают всю лежащую на них ответственность, берут ситуацию под свой контроль и обещают, что второй МКФ “Золотой Витязь” в Нови Саде — с о с т о и т с я.

Прорвались.

Далее всё благополучно шло в соответствии с нашим планом: москвичи, киевляне и минчане добрались до пограничного Чопа, куда сербы пригнали свой автобус и откуда через Венгрию повезли делегацию в Югославию. Все границы благополучно удалось пересечь, несмотря на несколько просроченных заграничных паспортов участников фестиваля. На усыпление бдительности пограничников бросили авангард кинодесанта, и перед обаянием популярных артистов во главе с Владимиром Гостюхиным и Аристархом Ливановым не смогли устоять ни русские с украинскими, ни венгерские с сербскими стражи.

 

И грянул бой, наш сербский бой!

Кроме русских, украинских и белорусских кинематографистов в Нови Сад прибыла греческая киноделегация во главе с директором Международного кинофестиваля в Салониках Мишелем Демопулосом, были здесь и десятки лучших кинематографистов и представителей СМИ Югославии. А болгарские и румынские власти своим кинематографистам в выдаче виз отказали.

Второй МКФ “Золотой Витязь” расширил свой регламент, учредив конкурсы не только художественных, но и документальных, телевизионных, анимационных и студенческих фильмов. Всего было показано 199 картин.

В ходе международной конференции-дискуссии с участием всех гостей фестиваля, после замечательных выступлении Виктора Турова, Юрия Ильенко, Владимира Гостюхина, Йована Марковича, Мишеля Демопулоса, я впервые публично сформулировал мысль о том, что “Золотой Витязь” доказал появление в мире нового явления славянской христианской кинемато­графи­ческой культуры.

О “Золотом Витязе” рассказывали все СМИ Югославии. Фестиваль стал центральным культурным событием блокадной страны. Торжественные церемонии открытия и закрытия транслировались по телевидению в прямом эфире, а когда на сцену пригласили всех участников кинофестиваля, они выстроились перед зрителями в четыре плотных — от края до края — ряда. На последовавшем приеме в честь открытия фестиваля на вертеле жарили барана, играл оркестр. Всё получалось без присущего иным кинотусовкам “халявного” душка — красиво, степенно, по-славянски. Трудно было предста­вить, что этот праздник совершается в стране, которой весь мир объявил блокаду.

Приза “За лучшую режиссуру” был удостоен наш Саша Сидельников за свою документальную картину “Вологодский романс”. Никто и предположить не мог, что Саше остается жить немногим больше ста дней и суждено погибнуть 4 октября 1993 года у горящего после танкового обстрела московского Белого дома. И сейчас передо мною его восторженное, одухотворённое лицо, глаза воина, горящие радостью от осознания сопричастности всеобщему славянскому прорыву, великой сербской эпопее “Золотого Витязя”. Последний раз я говорил с Сашей по телефону второго октября, сразу после возвращения в Москву. Он позвонил из Ленинграда и попросил помочь ему пробраться в окруженный Белый дом. Я сказал, что только приехал и ещё не знаю, как это сделать. Обещал разузнать и сообщить ему. Но Саша не стал дожидаться. В тот же вечер, вопреки не благословившему на поездку духовному отцу, он сел в поезд и прибыл в Москву. Ранним утром 4 октября, при начале штурма Белого дома, Саша с видеокамерой в руках был сражён предательской пулей в затылок. Господь судья убийце Александра.

 

1994 год

 

Я принял предложение президента Приднестровской Молдавской Респуб­лики А. Н. Смирнова провести третий МКФ “Золотой Витязь” в Тирасполе — в дни празднования годовщины ПМР в сентябре. Как и в прошлые годы, программу отбирал лично. Посетил Минск, Киев, Афины, Софию, Белград, провёл в просмотровых залах десятки часов, просмотрел сотни фильмов, стремительно теряя зрение.

Посмотрел фильм С. Говорухина “Великая криминальная революция” — ярчайший документ эпохи, решительное обвинение преступного режима. И это после его предыдущего фильма, открыто содействовавшего приходу к власти Ельцина! Поразительная метаморфоза произошла с Говорухиным — режиссёром и человеком — резкий переход с правого фланга на левый. Фильм, естественно, никто не желает ни замечать, ни показывать, а я непременно покажу его на “Золотом Витязе” — и обязательно отмечу призом. Надо поддержать Говорухина. Пусть наши отношения с ним и не складывались: много лет тому назад я пробовался у него в картине на роль Пятницы, но дальше проб знакомство не пошло. А последние годы он тёрся в нашем продажном кинобомонде, был своим среди тех, кто чужд мне.

Я позвонил Говорухину, поздравил с фильмом. Встретились у него дома. В ответ на протянутую руку я сказал: “Давайте по-русски”, и мы трижды поцеловались.

В преддверии фестиваля состоялись, кроме того, еще две исторические для меня встречи: первая за 15 лет (после нашей размолвки на съёмках “Обломова”) встреча с другом детства Никитой Михалковым и последняя — с С. Ф. Бондарчуком.

Эти события я зафиксировал в дневнике.

“7 июня. В переполненном зале Киноцентра смотрел премьеру нового фильма Никиты “Анна. От 6 до 18”. Ожидал увидеть на экране документальную семейную фиксацию роста его дочери. Фильм обрадовал и потряс меня. Я увидел стержневую, чёткую по гражданской позиции исповедь кинорежиссёра Никиты Михалкова, который лично для меня с этой картиной вышел на новую ступень своего творчества. После просмотра я обнял его крепко, сказал: “Я открыл тебя заново”. Трижды поцеловались. Договорились, что я приеду к нему на дачу, там и поговорим”.

“12 июня. Приехал утром к Никите на дачу. Застал его лежащим на полу, делающим зарядку. Мы провели вместе три часа. Показал ему видеофильм “Золотой Витязь” в Сербии”. Он смотрел внимательно, молча. Увидев кадр из фильма-призёра фестиваля “После войны мир”, в котором паровоз неожиданно объезжает бегущего ему навстречу по рельсам весёлого человека, искренне, эмоционально воскликнул: “Класс! Гениально! Прекрасно! Класс!”.

Я сказал: “Следующий “Витязь” пройдёт в Приднестровье”.

— А почему там? — спросил присутствовавший при нашей встрече украинский оператор Вилен Калюта.

— Правильно, что в Приднестровье, — определённо поддержал Никита.

— Ты представишь на конкурс свою картину? — спросил я.

— Конечно.

— Какую?

— “Анну”.

— А сам приедешь?

— А когда фестиваль?

— Открытие 2 сентября.

Никита задумался.

— В конце августа и начале сентября я в Париже... Придётся закончить поездку на два дня раньше... Я приеду.

— С этого года я решил не возглавлять жюри. Но знаю всю программу и думаю, что “Золотой Витязь” — твой.

— Дай расписку! — в обычной своей манере съюморил Никита и сам засмеялся.

Говорили о кино, о политике и политиках, о безверии, о необходимости спокойного, неустанного труда...

— Я должен покаяться, — сказал я Никите. — Наблюдая за тобою эти годы издали, я, как и многие, грешным делом решил было: “Удачник, благополучен, барин...”. А то, как ты все эти годы жил и страдал, я увидел лишь в “Анне”.

Я оставил Никите кассету с моим “Лермонтовым”, и мы тепло простились до встречи в Тирасполе”.

 

Забегу вперёд. Прошло три месяца. Наступило 2 сентября, день тор­жественного открытия “Золотого Витязя”. Никиты нет. Ну, думаю, не приедет. Да это и понятно: станет он прерывать триумфальную поездку по Франции, где его за “Утомлённых солнцем” на руках носят, и помчится через три границы в Тирасполь...

Спускаюсь в гостиничном лифте вниз. Двери раскрываются, передо мною — Никита с перекинутым через плечо костюмом на вешалке.

— Приехал?! — изумился я.

— А х... ли? — с ходу парировал Никита. — Я ж обещал.

 

“19 июня. Поезд Москва—Киев.

Только что состоялась встреча с С. Ф. Бондарчуком. С сыном Иваном приехал в московскую квартиру  д е д а.  До отхода моего поезда в Киев было около полутора часа. Попили чаю с ним, Ириной Константиновной, Алёной. Забежал на пять минут Фёдор, и все схлынули — кроме С. Ф. и И. К. Я показал видеофильм о “Золотом Витязе”, пригласил Сергея Фёдоровича возглавить жюри фестиваля. От председательства в жюри он с юмором отказался: “Я старый... Кино я не люблю... А первый приз — Никите... Да... А что?! хороший фильм... я видел... Нет, в жюри не надо... Гостем приеду... посижу в кресле...”.

Иван на прощанье порадовал своего деда игрой на фортепьяно: фрагмен­тами Первого концерта Чайковского, а потом “Риголетто” Листа—Верди. Хозяева дважды аплодировали.

И я, и Ваня нежно обняли Сергея Фёдоровича на прощанье. И “дед” нежно прижал нас по очереди к себе. Он заметно сдал — постарел, похудел, но по-прежнему величав и красив, и очень дорог моему сердцу.

Говорили и о Сербии. Он только что оттуда. На пороге ещё раз одобрил увиденное в фильме о “Золотом Витязе”: “Хорошее дело ты затеял... Хороших людей собрал... Да... у вас совсем другое кино, чем на Кинотавре”.

Это были последние слова, сказанные мне великим Бондарчуком, последнее напутствие.

В Приднестровье он приехать не смог. Смертельная болезнь брала своё. Осенью С. Ф. Бондарчука не стало”.

 

“21 июня. Киев.

С Божьей помощью, легко и привычно, в два дня отобрал на фестиваль программу украинских фильмов, предложенных дорогим моим украинским оргсекретарём фестиваля, доцентом Киевской киноакадемии, киноведом Валентиной Романовной Слободян.

Работал я в том же кинозале министерства культуры Украины, что и в прошлом году, с сердечной, творческой помощью того же трогательного киномеханика Григория Александровича Добровольского. Он не только осмысленно, по-редакторски чередовал фильмы, но и заботливо носил мне в зал кофе и чай — работал я без перерыва на обед, лишь трижды выходя из зала для интервью. В зал то и дело забегали режиссёры, проведавшие про отбор на “Золотой Витязь”, просили посмотреть их картины.

Документальные фильмы, с которых мы начали отбор, так же порадовали меня, как разочаровали потом игровые. В четырёх из шести художественных картин в сознание зрителя упорно внедрялась одна и та же идея: НКВД — главный враг украинского народа. НКВДисты все до одного русские (и актёры их играют русские — чего не сделает сегодня актёр за хоть какие-то гроши?!) с соответствующими фамилиями типа “Уралов” или “Москвин”... И вот эти злыдни бьют и насилуют красивых украинских женщин, пытают и расстре­ливают их. Бездарная режиссура бессовестно отрабатывает свои 30 сребре­ников, полученные от режима зарвавшихся “незалежников” за иудино предательство единокровного брата. Так мои дорогие украинские коллеги сеют на Украине заразу русофобии. Об этом я открыто заявил во всех трёх интервью по телевидению и радио Украины: “Как вы будете смотреть в глаза своим русским друзьям и коллегам, когда минет чума распада и предательства?” Расстроенный вакханалией украинского “художественного кино”, вечером зашёл в Дом кино на последний (в прямом и переносном смысле) украинский художественный фильм — “Записки курносого Мефистофеля”. И немного утешился — хоть один пристойный фильм!

И всё же к.п.д. командировки в Киев — высокий: программа на фестиваль отобрана, блокада “Витязя” украинскими СМИ прорвана, интерес украинских коллег к фестивалю резко возрос.

Вручил премии и грамоты киевлянам — лауреатам второго (Югославского) “Золотого Витязя”. Вечером зашёл в гости к Юрию Ильенко и Людмиле, вспо­минали поездку в Сербию, говорили о предстоящем Тираспольском “Витязе”.

 

“24 июня. Москва—София.

Передохнув денёк в Москве, снова в дорогу — в Болгарию.

Еду спустя четверть века знакомым маршрутом, но вижу совсем другой мир: грязные пейзажи Румынии, мусорные картины Болгарии. Болгарский таможенник-пограничник отобрал у меня приглашение, сказал:

— Недействительно. У вас два дня, если задержитесь дольше — штраф 6000 левов (100$).

— Приглашение по факсу всюду считается документом, — возразил я.

— А у нас — нет. Это — Болгария. — И добавил: — 80 долларов, и мы оформим как надо.

— Для вас же стараюсь, — говорю, — для Болгарии, для вашего кинемато­графа...

Никакого эффекта... Вот вам и “братья-братушки”. Печально.

Впрочем, скоро — София, а там — мой друг Марго (сокурсник Никиты Михалкова по ВГИКу Маргарит Николов, режиссёр, в первом фильме которого “Стихове” (“Поэзия”) я играл 25 лет тому назад). Надеюсь, что он не изменился...”.

 

“28 июня. София.

Милый мой друг Марго — золото! Взматерел за четверть века, утучнился, полысел, но все так же соответствует прозвищу “чайник”, которым я наградил его когда-то за темперамент — открытый, возвышенный, поэтический. Такое ощущение, словно сегодня мы продолжили разговор, прерванный вчера. А ведь прошло 25 лет!

Маргарит организовал отбор фильмов столь верно, что мне оставалось только смотреть и утверждать предлагаемую им программу.

До ночи, окрылённые духовным подъёмом и осознанием грандиозности нашего славянского дела, снуем по Софии, по просмотровым залам киноакадемии, киностудии, Болгарского киноцентра, Российского культур­ного центра... перекусываем в забегаловках на замусоренных улицах, среди цветочной торговли и запаха роз. Годы не изменили нашей сущности. Марго, ставший за прошедшие 25 лет лауреатом высшей государственной награды Болгарии — Премии Георгия Димитрова — и профессором Болгарской киноакадемии, выпустившим сотни учеников из двух десятков стран мира, и сегодня остается все тем же восторженным неимущим болгарским интелли­гентом, каким был в пору нашей молодости. Да и я все на том же уровне благосостояния — нулевом...

Позвонил в Белград Йовану Марковичу, договорились, что через неделю я приеду в Югославию на отбор программы.

Забежали с Марго в югославское посольство к знакомому Марго консулу. Высокорослый общительный серб по фамилии Попович с ходу распорядился поставить мне визу до конца года.

— 25 раз вы можете съездить туда и обратно, — с улыбкой сказал консул, вручая мне паспорт.

 

Фильмы смотрю десятками, треть отбираю: есть очень интересные. Фильмы молодого ученика Маргарита, его ассистента по академии Николая Йотова, например: “Прости меня, поэзия” и “Свобода Санчо” о русском эмигранте Лобанове-Ростовском. А замечательный документальный фильм “Охотники за снами” полностью соответствует задаче, поставленной нашим фестивалем — укреплению с помощью кино славянского единства. Это, пожалуй, первая в истории кинематографа попытка объединить принадле­жащих к разным конфессиям славян — православных и католиков, сербов и хорватов с помощью искусства: так похожи, оказывается, по внутренней сути своей их песни, живопись и поэзия... Каждая новая талантливая картина укрепляет и меня. С Божьей помощью дело, начатое мною два года назад на пустом месте, начинает разрастаться и крепнуть “не по дням, а по часам”. На призывный клич “Золотого Витязя” отзываются укрепляющие душу мощные волны духовной славянской энергии. Всё очевиднее правильность зачина “Золотого Витязя”.

1 июля интервью в прямом эфире Болгарского национального радио. Говорил о цели своего визита, о “Золотом Витязе”, о том, что вот уже тридцать лет приезжаю в Болгарию, люблю ее. Последний раз был здесь 10 лет назад. За это время цветущая, райская страна, кормившая овощами и фруктами Россию и пол-Европы, стремительно пришла в упадок и теперь сама ввозит овощи из Греции. Мне больно видеть, что некогда чистая и опрятная Болгария превратилась в замусоренную колониальную санитарную зону. Вирус болезнетворной западной “демократии” и интервенция американских стандартов быстро стирают национальную самобытность Болгарии. От моих слов диктор и переводчица были в шоке.

— А раньше мы были оккупированы своим “старшим братом” — Россией, — вставил наконец диктор.

— Не думаю, что вы правы. Раньше мы помогали друг другу и были по-славянски близки духовно. А вот теперь Болгария действительно оккупи­рована. Впрочем, оккупационные режимы царят сейчас и у вас, и у нас. И здесь, и в России в общественное сознание внедряется русофобия, население дезинформируется и зомбируется СМИ на поклонение западной “демократии”. Нас уничтожают по единому сценарию. Если мы, славяне, не будем едины, станем предавать друг друга, нас поочерёдно сотрут с лица земли.

Хозяева слушали в оцепенении, не в силах прервать.

Как оказалось, эту передачу услышали многие. Десятки людей говорили мне потом, что за последние 10 лет ни разу не слышали ничего подобного в болгарском эфире.

 

Дело в Болгарии сделано, программа отобрана, теперь — в Югославию.

По природе я — цыган. Люблю дорогу. В длительных поездках хорошо думается. Читаю “Выбранные места” Гоголя. Боже, как актуально:

“Всяк должен подумать теперь о себе, именно о своём собственном спасении... Не бежать на корабле из земли своей, спасая своё презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей должности и службы должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя на Кормщика небесного. Служить же теперь должен из нас всяк не так, как бы служил он в прежней России, но в другом, Небесном государстве, главой которого уже Сам Христос...

И уж нечего теперь глядеть на какие-нибудь щелчки, которые стали бы наноситься от кого бы то ни было, нашему честолюбию или самолюбию, нужно помнить только то, что ради Христа взята должность”.

“Наша брань не против крови и плоти, но... против мироправителей тьмы века сего. Против духов злобы поднебесных”. (Из послания ап. Павла).

Привожу в порядок мысли, обдумываю дальнейшие шаги, составляю в уме первый каталог “Золотого Витязя”, который, даст Бог, в этом году напечатаем. Как говорил Йован: “Есть каталог — есть фестиваль. Нет каталога...”. Мозг работает интенсивно: созидает новый фестиваль, складывает из разрозненной мозаики программ и участников единую фреску Всеславянского кинофорума.

Я единственный знаю всю картину фестиваля в целом, внутренним взором вижу всю духовную мощь того грядущего события, которое многие оценят лишь потом, только когда третий “Золотой Витязь” состоится, запечатлеется в сознании его свидетелей и на видеоплёнке, станет нашим прошлым, фактом нашей кинематографической истории.

Собираю в уме составы пяти международных жюри, прикидывая их мировоззренческие установки и психологическую совместимость. Зная всю конкурсную программу, мысленно распределяю награды, стараясь быть справедливым.

В Югославии меня догнало сообщение из Москвы: Союз кинематогра­фистов Молдавии намерен направить мне официальный протест против проведения “Золотого Витязя” в Приднестровье. На это Йован привёл сербскую поговорку: “За хорошим скакуном поднимается пыль”. Узнав о том, что министром кинематографа Греции является мой старый знакомый, кинорежиссёр Манос Захариос (в фильме которого “На углу Арбата и улицы Бабулинас” я играл много лет назад, когда он еще жил в Москве), я направил ему факс с предложением участвовать в “Золотом Витязе” и отобрать фильмы других греческих режиссеров. Воистину: не имей сто рублей, а имей сто друзей!

Смотрели с Йованом по карте маршрут машины с сербской делегацией в Приднестровье. Непросто будет им попасть из блокадной Югославии через недружелюбную Молдову в Тирасполь.

— Не знаю как... но мы — приедем, — с улыбкой сказал Йован.

Вскоре после возвращения в Москву выступил на одном из телевизионных каналов с рассказом о предстоящем “Золотом Витязе”, почти сразу после этого дома раздался телефонный звонок. Моя давняя знакомая, журналистка Галина Кожухова, жена замечательного русского артиста Алексея Петренко, сказала, что Алексей видел интервью, целиком разделяет мои устремления, просит считать его соратником “Золотого Витязя” и надеется на приглашение в Приднестровье. В нашем полку — прибыло!

Своё благословение “Золотому Витязю” прислал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий, и дело пошло ещё радостнее.

“Тверьуниверсалбанк” со скрипом, но помогал, и это давало нам возмож­ность шаг за шагом продвигаться к намеченной цели, удивляясь на ходу, что всё, хоть и в последний момент, но получается, и третий “Золотой Витязь” собирается, поднимается на глазах: программа отобрана — 130 фильмов на 51 час просмотрового времени; призы в отливке; дипломы печатаются; каталог готовится, да ещё какой — цветной, на лучшей бумаге; вагоны заказаны... В Тирасполь приедут гости из 16 стран мира — и какие гости!..

 

Ночью первого сентября приднестровцы с оркестром встречали наш звёздный поезд. Невыспавшиеся, но радостные актёры давали свои первые интервью прямо на платформе: Г. С. Жжёнов, А. В. Петренко, В. В. Гостюхин, А. Е. Ливанов, Н. С. Бондарчук, Р. С. Макагонова... Все говорили о душевном подъёме, о надежде на светлые дни фестиваля...

А потом прибыло подкрепление — Никита Михалков.

В день открытия фестиваля кинематографисты шли “по главной улице с оркестром”. Тысячи людей встречали их со слезами на глазах, кричали слова благодарности любимым артистам: “Спасибо, что вы нас не забыли!”, бросали под ноги цветы, на ходу целовали, пожимали руки... Кинемато­гра­фи­ческий десант “Золотого Витязя” встречали, словно армию освободи­телей...

Открытие прошло красиво, празднично и торжественно. Фестиваль напутствовал президент ПМР И. Н. Смирнов. Каждого участника зал встречал щедрыми аплодисментами, а когда объявили, что на фестиваль в Тирасполь прибыл Никита Михалков, взорвался долгой овацией.

Мы вручили две премии “За выдающийся вклад в славянский кинемато­граф” — Никите Михалкову и Юрию Ильенко. Я осознанно свёл их на одной сцене после восьми лет взаимного отчуждения, начавшегося в 1986 году, на 5-м съезде кинематографистов в Кремле. Предварительно я подготовил каждого из них к предстоящему событию, сказав добрые слова в адрес другого...

Йован Маркович исполнил обещание, прорвавшись в Приднестровье с “блокадной” сербской делегацией. Вот только на открытие они не успели: микроавтобус сломался в молдавской деревушке под Тирасполем, и до нас они добрались только к ночи.

Конечно же, не все желающие смогли попасть на торжественное открытие. Мы предвидели это и установили на площади большой экран, благодаря которому сотни людей наблюдали за происходящим в зале, пели, танцевали и веселились прямо под открытым небом. А по окончании церемонии открытия небо Тирасполя заполыхало красочным салютом. Приднестровцы праздновали двухлетие со дня окончания войны. Открытие “Золотого Витязя” совпало с Днём Победы. Я не припомню такого яркого праздника даже в лучшие советские времена.

Встречи со зрителями Тирасполя, Бендер, Дубоссар, просмотры, пресс-конференции, интервью, приёмы, щедрые застолья, собрания оргкомитета, ночные бдения — спать удавалось 2—3 часа в день.

Было очевидно, что “Золотой Витязь” стал самым ярким и запоминаю­щимся событием в жизни республики, его положительно оценили все местные СМИ, и только газета 14-й армии генерала А. И. Лебедя высказала негативное отношение к проведению в Тирасполе III МКФ “Золотой Витязь”. Посвященная событию статья была напечатана под заголовком “Пир во время чумы”. Несмотря на наше приглашение, не приехал на открытие и А. И. Лебедь. Ну что ж, если гора не идёт к Магомету... Первыми наведались в 14-ю армию Г. С. Жжёнов с В. В. Гостюхиным — и были приняты самым радушным образом. Вслед за ними с неменьшим успехом у Лебедя побывали Н. С. Михалков и А. В. Петренко.

Накануне закрытия фестиваля командующего 14-й армией навестил и я вместе с духовником фестиваля архимандритом Иннокентием. Александр Иванович принял нас в своей маленькой комнатке отдыха по соседству с его кабинетом. Предложил чаю с конфетами и сразу — “быка за рога”. Темпераментно, не стесняясь в выражениях, громогласно стал обвинять руководство ПМР во всех смертных грехах: “пьяницы... воры... я их... как г... по стенке размажу...” и т. д.

В ответ я сказал, что не раз уже общался с руководителями ПМР и ни разу не видел их нетрезвыми. Сказал о том, что, на мой взгляд, руководители ПМР решили в Приднестровье самое главное — национальный вопрос: русские, украинцы и молдаване равны и каждый может свободно говорить на своем языке...

Лебедь взвился, резко оборвал меня:

— Достаточно! Всё понятно! Нам не о чем больше говорить!..

Встреча грозила завершиться скандалом, но положение спас отец Инно­кентий.

— Александр Иванович, дорогой, — начал он нежным, успокаивающим тоном. — Вы такой открытый, прямой человек... Вот и Коленька... Он тоже такой открытый, прямой... Ну что же вы будете ссориться...

Не помню, какие ещё слова нашёл отец Иннокентий, только буквально через минуту после этого в ответ на моё настойчивое приглашение на завтрашнее закрытие фестиваля и слова о важности именно его, Лебедя, присутствия, Александр Иванович сказал:

— Ладно... Я буду.

 

Навсегда останется в моей памяти тот момент закрытия третьего “Золотого Витязя”, когда Алексей Петренко пел сербскую песню “Тамо далэко...”. Я был ведущим, находился за кулисами и не видел того, что происходит в зале. Внезапно раздался странный шум... Перед началом мне говорили о том, что возможна диверсия, могут минировать зал, была долгая проверка здания. Я выглянул в зал и увидел, что под воздействием патриотической сербской песни и необыкновенного её исполнения Алексеем Петренко весь зал поднялся в едином порыве.

Вот в четвёртом ряду, справа — президент И. Н. Смирнов, в этом же ряду, но слева — А. И. Лебедь... Непримиримые враги... И у того и у другого, как у большинства зрителей, в глазах — слезы.

 

Третий “Золотой Витязь” закончился триумфально.

А в Москве меня ожидал удар — предательство “соратника”. Своего молодого помощника Колю Мельникова я пестовал три года, выводил на орбиту активной творческой жизни, абсолютно доверял ему и сделал поэтому директором не только фестиваля, но и кинотеатра “Повторного фильма” — чудесным образом обретенной крыши над головой “Витязя”. Осознав свою юридическую власть над кинотеатром и возможность “стричь” с него “живые” деньги, Коля украл его у “Золотого Витязя”, указав мне на дверь.

Долго я не мог оправиться от этого удара. В голове не укладывалось, что вот так просто, из корысти, можно спокойно запятнать своё имя позором, превратившись из “патриота и поэта” в мелкого воришку. Ребята из “Альфы” предлагали мне силовое решение вопроса, но я отказался. Пусть остаётся наедине со своею совестью.

Однако надо жить и работать дальше.

 

 

 

1995 год

 

Езжу по миру, собираю единомышленников. Побывал в Греции у своего старого коллеги по “Мосфильму”, а ныне одного из руководителей греческого кинематографа Маноса Захариоса. Он помог мне устроить отбор фильмов в Греческом национальном киноцентре. На грядущем фестивале в нашем конкурсе будет фильм выдающегося греческого режиссёра Тео Ангелопулоса “Замедленный шаг аиста” (“У черты”) с Марчелло Мастрояни в главной роли. Сам Манос Захариос обещал приехать в Москву в качестве члена жюри.

А Йован в Белграде познакомил меня со многими своими замечательными друзьями, выдающимися личностями сербской культуры. Со Стево Жигоном, великим театральным режиссёром и актёром, и его дочерью актрисой Иваной Жигон, которой отец привил свою всепоглощающую любовь к России. “Без России я бы был никто”, — утверждает он. В конце 40-х годов Стево был студентом Ленинградского ГИТМИКа, ставил спектакли у Товстоногова в БДТ и у Царёва в Малом театре, поставил на сербской сцене почти всех крупнейших русских драматургов и классиков литературы.

Статный, аристократичный, высокорослый красавец и подлинный витязь Драган Кресоя — один из трёх лучших кинорежиссёров сербского кино, даже в условиях блокады ставящий по фильму в год. И каждый его фильм (“Оригинал фальсификата”, “Тёмная ночь”) — это мощная эпическая фреска о прошлом и настоящем Югославии. Я счастлив, что в нашем фестивале принимает участие столько ярчайших, талантливейших людей. Как жаль, что их совершенно не знает Россия — что ж, мне предстоит устроить знакомство.

 

Давно не бывал я в Польше. Остановился в доме моей дорогой партнёрши по фильму “Легенда”, тогда, в 70-м году — выпускницы польской гимназии, ныне — известной польской актрисы и режиссёра Малгожаты Потоцкой. Она смиренно и с радостью приняла на себя обязанности оргсекретаря “Золотого Витязя” в Польше.

Малгожата показала мне свой светлый документальный фильм “Магические голоса Болгарии”. Она — полька, католичка, сняла такой сердечный фильм о духовном православном песнопении Болгарии, что я вновь открыл и еще сильней полюбил столь знакомую мне страну. Малгожата организовала встречи с моими старыми знакомыми: Анджеем Вайдой, Кшиштофом Занусси, Беатой Тышкевич, Даниэлем Ольбрыхским. В доме Даниэля мы вспоминали 1972 год, когда познакомились с ним в кавалерийском полку под Киевом, где трениро­вались в езде на лошадях, готовясь каждый к своей картине: он — к “Потопу”, я — к “Как закалялась сталь”, где должен был играть Павла Корчагина. Даниэль водил меня по своему дому, с азартом показывал сабли, сёдла, награды... А потом, когда я рассказал ему о “Золотом Витязе”, с жаром сказал: “Я обязательно приеду в жюри. Я буду в русском православном храме креститься справа налево... Мы должны быть вместе — ты, я, Никита...”. Правда, поддавшись ходившим по Польше сплетням о “Золотом Витязе”, он всё же не приехал в Москву, сказав мне спустя несколько недель по телефону: “Ты поддерживаешь сербов, а они агрессоры...”. И сколько я ни убеждал его в важности того, чтобы мы, представители различных государств, по-разному относящиеся к этой проблеме, он — католик, я — православный, объединились на глазах у мира, уговорить Даниэля мне всё же не удалось.

 

Программу для фестиваля я отбирал на Польском телевидении — главном производителе кинопродукции в стране. По просьбе Малгожаты мне помогала сотрудница международного отдела ПТ пани Барбара Фундалинская. Она любезно, но без лишних эмоций провела меня в комнату с телевизором и принесла несколько видеокассет с отвечающими, по её мнению, критериям “Золотого Витязя” фильмами. Первый же — “Янчо Водолей” молодого режиссёра Яна Якуба Кольского (о нем Малгожата говорила мне как об одном из самых ярких режиссёров Польши) — глубоко тронул меня. Я сидел в пустой комнате, смотрел на экран телевизора, и не было нужды скрывать слезы счастья: я нашёл в современной Польше режиссёра-собрата, полностью созвучного моему сердцу.

Я выслал Яну Кольскому официальный факс с приглашением участвовать в “Золотом Витязе”. Он прилетел в Москву. Мы обнялись как братья. Потом Ян рассказал мне, что в Токио, где он был на фестивале, ему пришло два приглашения на одну и ту же дату: ко мне, в Москву, и на фестиваль в Америку. Несмотря на то, что близкие в Варшаве отговаривали его от визита в Москву, сердце выбрало “Золотой Витязь”. Через несколько дней, оглядевшись в Москве и на фестивале, показав свой фильм и устроив мастер-класс моим студентам, влюбившимся в него с первого взгляда, Ян Кольский говорил на пресс-конференции о том, что считает “Золотой Витязь” лучшим кинофестивалем в мире, потому что здесь проповедуют высокие нравственные идеалы. Рассказал и о том, что из Варшавы ему звонят и спрашивают: “Уж не принял ли ты православие?”.

 

Новый каталог фестиваля начинался словами Ф. М. Достоевского: “У России есть две всемирно-исторические задачи: это славянство и Право­славие”. В своём обращении к участникам фестиваля я писал: “Мы собрались в четвёртый раз, воплощая в реальность вековечное стремление духовных апостолов православия и славянства к нашему единению.

“Золотой Витязь” — кинофорум ясной, чёткой идеи, выраженной в девизе: “За нравственные христианские идеалы. За возвышение души человека” (отныне, по благословению Владыки Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, мы добавили в наш девиз слово “христианские”). Мы внимательно следим не только за творческим уровнем нашего фестиваля, но и за духовной экологией конкурсного экрана, так как понимаем, что высшая цель искусства — возведение души к Богу. Желающих участвовать в “Золотом Витязе” год от года становится всё больше и больше.

На четвёртом году жизни “Золотой Витязь” начал, пожалуй, выполнять главную свою задачу — многие авторы и режиссёры стали соизмерять своё творчество с критериями Всеславянского кинофорума и снимают картины с прицелом на участие в “Золотом Витязе”. Наш кинофорум, следуя заповеди преподобного Сергия Радонежского “Любовью и единством спасёмся”, ищет мира и согласия всего православного славянского братства; ищет того же, что искали, о чём мечтали наши славные пращуры: “Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? Вот вопрос...”. И вопрос этот заботил не только Пушкина. Следом за ним Ф. И. Тютчев взывал к славянскому племени:

 

Хотя враждебною судьбиной

И были мы разлучены,

Но всё же мы народ единый,

Единой матери сыны;

Но всё же братья мы родные!

 

Вот, вот что ненавидят в нас!

Вам не прощается Россия,

России — не прощают вас!

 

Смущает их, и до испугу,

Что вся славянская семья

В лицо и недругу и другу

Впервые скажет: — Это я!

 

И мы должны наконец впервые сказать перед лицом всего мира — ЭТО МЫ! У нас единые корни, мы понимаем друг друга без переводчиков, понимаем сердцем. У нас есть наша единая по глубинной сути и многооб­разная славянская культура, под её светом, по её заповедям мы хотим воспитывать наше потомство. Хотим, чтобы наш славянский кинематограф ни перед кем не заискивал и хранил свои традиции”.

Новый каталог был наполнен высказываниями замечательных кинемато­графистов, а предваряло их благословение Святейшего Патриарха Алексия: “За нравственные, христианские идеалы. За возвышение души человека”. В этом критерии, на мой взгляд, проявляется беспокойство и забота устрои­телей кинофорума о духовно-нравственном состоянии славянских народов... Верю, что Господь укрепит вас на пути возрождения и творческого обновления духа наших народов. Призываю на вас благословение Божие и Его всесильную помощь”.

А. Г. Лукашенко (президент Республики Беларусь): “Вы, деятели высокой культуры, посредством киноискусства делаете всё возможное и невозможное, чтобы в человеке возобладал   ч е л о в е к,   чтобы великие идеи красоты, добра и духовности не угасли в наших современниках, а продолжали жить и развиваться на благо дальнейших поколений, на благо всего человечества”.

Никита Михалков: “Я бы хотел пожелать фестивалю “Золотой Витязь” плавного поступательного движения... Покоя и мудрости, когда внутренней молитвы нам достаточно, чтобы бороться с теми, кто нас не любит”.

Кшиштоф Занусси (кинорежиссёр, Польша): “В год столетия кино “Золотому Витязю” желаю успеха, надеясь, что будет не только первое столетие, но и второе, и третье...”.

Георгий Жжёнов (киноактёр, Россия): “Считаю, что встреча представи­телей славянского кинематографа разных стран своевременна и необходима. Нам очень нужно поговорить о том, что происходит в отечественном кино”.

Юрий Ильенко (кинорежиссёр, Украина): “На многих фестивалях я старался смотреть как можно больше фильмов, но такой вдохновенно талантливой коллекции я давно не встречал. И становится обидно — какое количество невостребованного таланта! Это всё выброшено с экрана. И он оккупирован насилием, развратом — полностью, тотально”.

Владимир Гостюхин (киноактёр, Белоруссия): “Этот фестиваль для меня главный, потому что его принцип, его девиз близки мне по духу как художнику и актёру”.

Виктор Туров (кинорежиссёр, Белоруссия): “Золотой Витязь” пытается вернуть духовность, нравственность на экран, он напоминает зрителям, кто мы, откуда мы, где наши корни”.

Йован Маркович (кинодраматург, Югославия): “Золотой Витязь” должен продолжать свой путь. Должен бороться — с мужеством одинокого рыцаря”.

Ян Якуб Кольский (кинорежиссёр, Польша): “Весьма таинственным способом я отказался от поездки в Америку и приехал сюда. Мне потребуется много времени, чтобы осмыслить то, что со мной происходит. Я задал себе вопрос: как я выступлю здесь — как поляк, как католик или как кинемато­графист? Я узнал, что часть моих коллег, которые собирались сюда приехать, отказались это сделать, потому что начали сомневаться — не будет ли это политической акцией. Когда я побывал в посольстве, эхо подобных рассуж­дений коснулось и меня. Убежден, что здесь я прежде всего как кинемато­графист. Я обращаюсь к своей душе и не могу делить: вот — православный фильм, а вот — католический. Из Польши до меня дошли домыслы, будто я перешёл в православие. Хотел бы успокоить своих коллег, которые волнуются за меня: я не перешёл в православие, но утвердился в том, что занимаюсь самым прекрасным делом в мире — делом, благодаря которому встретился с “Золотым Витязем”.

Вахтанг Кикабидзе: “Создание подобного кинофорума — большой подвиг. Приветствую тех, кто осуществил его. Без культуры нет будущего. Мне очень нравится название “Золотой Витязь” — звучит красиво...”.

Реваз Чхеидзе (кинорежиссёр, Грузия): “Это особый фестиваль”.

Станислав Говорухин: “Сегодня объединение здоровых сил очень важно, и энтузиасты, работающие на этой ниве — герои. И фестиваль “Золотой Витязь” — замечательное дело, ведь, может быть, получится собрать именно ту часть творческой интеллигенции, от которой, в конечном счёте, всё и зависит...”.

Эльза Дильмухамедова (кинорежиссёр, Казахстан): “Фестиваль в этом году получил государственную поддержку, но, как мне кажется, он и без того пользуется покровительством высших сил. Я уверена, очень скоро он станет главным российским киносмотром, ибо люди повсеместно ищут веру,нащупывают дорогу к Богу. А “Золотой Витязь” на эту дорогу уже давно вышел”.

Стево Жигон (режиссёр, актёр, Югославия): “XX век можно назвать если не славянским, то во всяком случае русским... И вот в этом XX, русском, веке русские и их братья по судьбе в истории и культуре должны терпеть унижения, выслушивать проповеди о превосходстве западной мещанской демократии, о благоустройстве капиталистического рынка и “правах человека”... Эпоха славян только начинается. Я уверен, что именно мы найдём ту меру ума и сердца, успеем составить всё то, чем умел одарить человечество так шикарно умирающий капитализм и чем одарил человечество так бессмысленно умерший социализм. Мы все должны собраться и душой и телом, чтобы наши потомки могли продолжить то, что славяне начали уже давным-давно, когда Русь обороняла Европу от татар, а Сербия — от турок”.

Леонид Филатов: “К фестивалю “Золотой Витязь” у меня особое отношение, особое отношение и к позиции Николая Бурляева, к его усилиям, к самой идее. Хочешь не хочешь, но на фоне происходящего она единственная жизнеспособная. Она необходима и рождена не болтовнёй, но самой жизнью”.

Людмила Чурсина: “На сегодняшний день для меня по-прежнему остается вопросом: сохранит ли наш кинематограф верность самому себе, сохранит ли свое русское, российское лицо? Веками передаваемый опыт, культура, традиции — всё сметено. Вводится какая-то непонятная, чуждая нашему ритму, нашему географическому пространству жизнь. Чтобы не раствориться в чужой культуре, не погубить и не растоптать своё — надо учиться отличать, что для нас приемлемо, а что — нет”.

Михаил Ножкин: “Я поддерживаю “Золотой Витязь”, который выполняет миссию объединения всех добрых сил на огромной исторической территории”.

Николай Ерёменко (младший): “Происходит конверсия души, вкуса, требовательности, необходимости ума как инструмента человеческой жизни. Это конверсия духа. Русского духа... Молодые режиссёры снимают “европейское кино”, не понимая, что всегда и во всём мы будем интересны только тогда, когда будем самобытны. И русский кинематограф выживет уже хотя бы потому, что он нужен русскому народу”.

Владимир Заманский: “Тема православия имеет кардинальное значение для сегодняшней России. Только вокруг идеи православия люди могут объединиться, чтобы противостоять разрушительным силам. Если на фестивале появятся хотя бы 2—3 картины, через которые голос православия, христианства дойдёт до народа, то фестиваль выполнит свою миссионерскую задачу”.

Борис Карпов: “IV Всеславянский фестиваль православных фильмов показал, что начался процесс осознания действительности. Но наша жизнь светская и наша жизнь церковная идут, к сожалению, раздельно. Соединить эти два направления жизни крайне важно. Не случайно говорят порой, что мир — это тело, а церковь — душа. Когда душа поёт Богу осанну, тело здрав­ствует и поступки праведны и верны — как у человека, так и в государстве”.

Сергей Бондарчук: “И всё-таки я верю в будущее России. Она не раз уже переживала смутные времена, стояла на грани краха, исчезновения, но каждый раз находила в себе силы для возрождения. Ведь жизнь народа идёт своим чередом, и нередко вне зависимости от действий политиков”.

Эти слова звучали завещанием великого режиссёра. Мы решили, что отныне высшая награда “Золотого Витязя” премия “За выдающийся вклад в кинема­тограф” будет носить имя С. Ф. Бондарчука.

И ещё одно завещание, прощальное напутствие было помещено в нашем каталоге — это последние слова учительницы С. Ф. Бондарчука, выдающейся русской актрисы Т. Ф. Макаровой: “Фестиваль славянских и православных фильмов “Золотой Витязь” — необычайно благородное дело. Оно перспективно именно тем, что фестивалю удалось найти свою стезю, по которой он идёт и развивается. Он несёт в себе благородный посыл. Объединить людей может только добро, а направление, выбранное фестивалем, несёт в себе добро, очень благородно и цельно”.

Свои добрые слова в адрес “Золотого Витязя” написали и Юрий Соломин, Инна Макарова, Нонна Мордюкова, Вячеслав Тихонов, Василий Лановой, Сергей Шакуров, Наталья Варлей, Сергей Никоненко, Александр Михайлов, Клара Лучко, Аристарх Ливанов, Богдан Ступка, Николай Олялин, Ада Роговцева, Юрий Назаров, Ренита Григорьева, Алексей Петренко, Беата Тышкевич, Екатерина Васильева, Владимир Меньшов, Алексей Жарков, Вадим Юсов, Раиса Недашковская, Николай Ерёменко (старший)... “Золотой Витязь” собирает свою рать.

 

Рать-то готова стать под знамёна... 150 гостей из 16 стран мира подтвер­дили свою готовность прибыть в Москву и уже заказали билеты, через неделю должно состояться торжественное открытие фестиваля на одной из лучших площадок столицы — в Государственном концертном зале “Россия”... а на счету фестиваля — пусто. Бюджетные средства как всегда запаздывают, но и их будет недостаточно, чтобы заплатить за аренду зала, гостиницу, питание, транспорт и многое другое... Наступил последний календарный день, когда нужно перечислить аванс за все это, иначе “Витязь” рухнет, а денег — нет. Боже! Только мне известно, как много было и прежде, и потом таких критических мгновений в жизни “Золотого Витязя” — когда всё висело на волоске. Но всегда какая-то чудесная сила вела вперёд, и несмотря на то, что глаза боялись — руки с упованием на помощь Господа делали. И спасение приходило.

Вот и в это майское утро, за семь дней до открытия кинофорума, когда оставалось только молиться и надеяться, я приехал в нашу трёхметровую комнатку Киноцентра и узнал, что из Минска на наш счёт поступили средства, ровно столько, сколько необходимо для проплаты аванса. Александр Григорьевич Лукашенко и его помощники спасли четвёртый “Золотой Витязь”. Промыслительно и то, что рука какого-то неведомого минского чиновника ошибочно перечислила сумму не в белорусских “зайчиках”, а в рублях, что составило сумму большую, чем предполагали отправить нам минчане, но как раз необходимую для спасения “Витязя”.

Каждый раз после окончания очередного “Золотого Витязя” я думаю: “Ну, лучше быть уже не может”. Так было после первого “Витязя” в Москве, но последовал замечательный прорыв в Югославию и праздник гостеприимства в Нови Саде, а потом ещё более впечатляющий кинофорум в Приднестровье... И вот снова Москва. Трёхтысячеместный зал ГЦКЗ “Россия” полон. Василий Лановой (Россия), Владимир Гостюхин (Белоруссия), Николай Олялин (Украина) вносят на сцену флаг “Золотого Витязя”. Хор Духовной академии запел молитву, и весь зал поднялся. Тысячи разных людей — православные, католики, мусульмане, верующие и атеисты — стояли плечо к плечу, вознося Создателю свой благой порыв. Когда видишь подобное, когда кожей ощу­щаешь этот мощный восходящий энергетический поток, тогда перехватывает дыхание и слезы светлой очищающей радости готовы пролиться из твоих глаз. Ты понимаешь тогда, что все твои лишения и тяготы на протяжении целого года стараний по созиданию этого чуда, по отливке очередного колокола увенчались победой — колокол зазвонил.

Праздник состоялся, и впервые на закрытии кинофорума мы смогли определенно объявить место проведения следующего фестиваля: по приглашению А. Г. Лукашенко пятый “Золотой Витязь” пройдет в Минске.

 

1996 год

 

Хорошо работать с уверенностью в завтрашнем дне, в поддержке президента Белоруссии. И вдруг невероятное! — Ельцин издает отдельный указ о выделении средств на проведение V МКФ “Золотой Витязь” из резервного президентского фонда и присылает приветствие кинофоруму. Об указе президента я узнал из слухов и, конечно, не поверил. Сам указ почему-то от меня долго скрывали. В Петербурге на состоявшейся накануне открытия фестиваля встрече с председателем Госкино Арменом Медведевым я задал прямой вопрос:

— Правда ли, что существует президентский указ о “Золотом Витязе?

— Да.

— А почему же мне не сообщили об этом?

— Я сам узнал о нём недавно.

Присутствующий на приёме сотрудник администрации президента подошёл ко мне и надменно сказал:

— Вот видите. Вы ругаете президента, а мы вам деньги выделяем...

Позднее я узнал о реальной подоплёке этого чуда.

Ельцин подписал этот указ по рекомендации А. Г. Лукашенко.

И уже на следующий год приветствия президента России в адрес кинофорума мы не дождались. На мой запрос в администрации президента ответили: “Мы же уже посылали приветствие в прошлом году...”. Послали, получается, разок — и хватит.

В Минске совершилось то, к чему я готовился с самого первого “Витязя”. На пятый год существования фестиваля мы провели учредительную конференцию и приняли единогласное решение о создании Международного объединения кинематографистов славянских и православных народов. Президентом избрали меня, утвердили кандидатуры вице-президентов и членов президиума — 20 замечательных кинематографистов из 15 стран мира. Согласился войти в состав президиума и выдающийся русский писатель В. Г. Распутин, неоднократно уже принимавший участие в работе кинофорума.

Так из недр фестиваля “Золотой Витязь” поднялось международное кинематографическое движение. На конкурс начали приходить достойные второй части нашего девиза — “За возвышение души человека” — китайские, японские, монгольские, французские, английские, американские, немецкие, итальянские и другие фильмы. Не отступая от своих славянских и право­славных основ, но и не желая отталкивать наших иноземных единомышленников из-за различий в менталитете и религиозных воззрениях, мы решили утвердить новое название кинофорума. Отныне наш фестиваль становился Международным кинофорумом “Золотой Витязь”.

Некоторые мои коллеги забеспокоились — уж не предаём ли мы своей православной основы, столь широко распахивая двери нашего кинофорума. Я постарался успокоить “опасающихся” (к счастью, их было очень немного) и убедить их в том, что совершенство в себе и в искусстве посредством кинематографа ищут во всех странах мира, и мы не можем закрывать наши двери перед искателями — вне зависимости от их национальности и рели­гиозных воззрений. Лично для меня как для руководителя “Золотого Витязя” основополагающими в этом вопросе стали слова великого русского мыслителя И. А. Ильина: “Плох тот художник, который не требует от своего создания художественного совершенства. Но каждое касание к совершенству приводит человеческую душу к дверям Царства Божия. Вот почему всякий истинный художник творит дело религиозное и есть Божий слуга, независимо от своей конфессиональной принадлежности и независимо от того, как он сам про себя осмысливает своё дело” .

Премии “За выдающийся вклад в славянский кинематограф” и золотой медали С. Ф. Бондарчука на пятом “Золотом Витязе” были удостоены Николай Николаевич Ерёменко (старший) и Владимир Васильевич Гостюхин, в Белграде мы вручили ту же награду великому сербскому актёру Бате Живои­новичу.

Весьма показательным для меня стало присутствие на кинофоруме наших польских коллег. Не один только Ян Кольский, но, я уверен, каждый из поляков, приглашённых на Кинофорум православных народов “Золотой Витязь”, задавался вопросом, что же это за фестиваль и каково ему здесь придется. Многие ехали с изначальным предубеждением. Я пригласил на наш фестиваль в Минск упоминавшуюся выше сотрудницу Польского телевидения пани Барбару Фундалинскую, которая чрезвычайно корректно, но, ощущалось, без сердечного тепла помогла мне в Варшаве отобрать фильмы на конкурс, исполняя таким образом свой служебный долг. В Минске я наблюдал за ней с особым интересом и увидел совершенно другую пани Барбару. Я видел, как день за днём сердце её оттаивало, бледность щёк сменил румянец и улыбка почти не сходила с её уст, глаза излучали сердечное тепло и нежность. Она открывала необыкновенно добрый и духовный мир “Золотого Витязя”, купалась в той атмосфере подлинной любви, которой лично я, так же как и она, как и все поляки, не встречал раньше ни на одном фестивале мира. Когда мы прощались, в глазах этой уже немолодой женщины стояли слезы. А любимица всех советских зрителей актриса Барбара Брыльска откровенно сказала в одном из выступлений: “Я была на многих фестивалях, но “Золотой Витязь” — это лучший фестиваль в мире. Как жаль, что поляки этого не знают”.

На “Золотом Витязе” никто ни на кого не давит, не насилует сознание другого, не обращает в свою веру... Но не скрою, что мне было очень приятно, когда не раз уже побывавший у нас режиссер Гжегож Линковский представил на очередной “Золотой Витязь” свой новый фильм, повествующий о жизни русского православного монастыря в Польше. Это было свободное проявление его авторской воли, его сердца.

Замечательные слова сказал ныне живущий в Америке популярный польский актёр Марек Пробош, молодой голубоглазый и русоволосый мудрец, похожий на Есенина: “Перед самым наступлением 2000 года, в период угасания духовного импульса в жизни и в искусстве, когда общество раздирает погоня за деньгами, я хотел бы пожелать фестивалю “Золотой Витязь”, чтобы его золото никогда не означало политики обогащения, но оставалось чистым светом, иконой Бога, и при помощи целлулоидной плёнки, движущейся со скоростью 24 кадра в секунду, служило совершенствованию в этом мире универсальных духовных принципов. От всего сердца желаю вам и в белый день, и в тёмной ночи выдержать!!! Выстоять!!! Выжить!!! Пусть ценою собственной плоти дух сохраните!”.

Подобные пожелания, похожие на заклинания, на мольбу, высказывались многими нашими коллегами. Я приведу лишь несколько из них, ибо они неожиданно превратились в завещания — тех наших друзей, для которых пятый “Золотой Витязь” стал последним.

Виктор Туров (Белоруссия): “Наберитесь мужества и сил, не бросайте это дело, привлекайте людей, потому что это крайне важно и необходимо...”.

Витаутас Жалакявичус (Литва): “Лев Толстой в 1908 году писал, что человек, который познал свою духовность, выше всяких бедствий, которые могут его посетить. Я думаю, что наш фестиваль — ещё один шаг к осознанию своей духовности, каждого из нас и всех нас”.

Николай Йотов (Болгария): “Идеалы “Золотого Витязя” — за нравственное возвышение души человека — пусть будут для нас, братья во Христе, братья по душе, братья по возможности противостоять агрессии и насилию, пошлости и бездуховности, пусть эти идеалы будут для нас упованием и силой, нашим путеводным лучиком в этом мире...”.

Драган Кресоя (кинорежиссёр, Югославия): “Кинофестиваль “Золотой Витязь” мы ощущаем как настоящее, которое смотрит в будущее киноискусства и сохраняет при этом культурное наследие наших народов”.

Прощаясь со своим другом Драганом, Стево Жигон писал: “Драган Кресоя — лауреат Золотого, Серебряного, Бронзового Витязя и многих других наград — погиб. Погиб он на работе вместе со своим сыном, молодым и одарённым оператором. С ним в вертолёте в эту пору было всё, что он любил: сын, камера, взгляд на Белград, который он как раз снимал, пролетая над гладью Дyная. Погиб Драган из-за того, что хотел сделать еще один невиданный доселе кадр. Начинался вечер, и он не мог отказаться от попытки снять освещённый новым светом, заблиставший перед заходом солнца Белград. Дунай поглотил его, и его сына, и камеру, и солнце. Погиб Драган так, как и жил: ради нового взгляда, ради нового света, ради нового видения красоты. Погиб большой художник, поэт и мечтатель, охотник за красотой и наш с вами брат — брат по искусству — витязь, веривший в нашу славянскую правду-истину”.

В этом же году мы потеряли и ещё одного нашего лауреата, талантливого белорусского режиссёра-документалиста Валерия Басова.

Рать “Золотого Витязя” лишилась пятерых светлых воинов. Вечная им память, они навсегда останутся в истории становления Всеславянского кинофорума “Золотой Витязь”.

Жизнь периодически напоминает нам о своей скоротечности, и нужно не тратить драгоценное время своей жизни впустую, беречь друг друга.

 

(Окончание следует)

 

Всеславянского кинофорума в Калугу. Приехав гостем кинофорума от Калужской администрации в Рязань, позже он информировал Анатолия Дмитриевича Артамонова о фестивале, а мне рекомендовал безотлагательно встретиться с архиепископом Калужским Климентом. Владыка сразу же принял меня и благословил на проведение “Золотого Витязя” в Калуге. В тот же вечер, встретившись с губернатором, владыка Климент поддержал идею проведения фестиваля, и уже спусти два дня, 20 января 2002 года, я был приглашён в Калугу на встречу с А. Д. Артамоновым. Всё, как обычно, произошло в послед­ний день перед вскрытием конкурсных конвертов в Минкульте, где я должен был объявить нашего главного соучредителя.

С Н. Н. Майданской, нашим новым директором, мы провели в Калуге шесть рабочих часов: посовещались с П. И. Зюськовым в управлении культуры, оговорили главные вопросы, встретились с губернатором Анатолием Дмитрие­вичем Артамоновым, в деловом ритме проглядели 10-минутную запись о предыдущих “Золотых Витязях”, обсудили финансовые и технические вопросы. Анатолий Дмитриевич дал команду проводить кинофорум, и мы простились.

Пришла наконец пора, когда мне уже не нужно долго рассказывать и убеждать. Одиннадцать лет мы работали на “Золотой Витязь”, теперь “Золотой Витязь” сам работает на себя...

(обратно)

Аркадий Макаров • Задонское повечерье (Наш современник N8 2003)

Аркадий МАКАРОВ

ЗАДОНСКОЕ ПОВЕЧЕРЬЕ

 

…И от сладостных слов не успеваю ответить,

К милосердным коленям припав.

Иван Бунин

 

В Богородичном храме светло. Там солнышко играет. Поднимешь взгляд — зажмуришься. Певчие на хорах в канун праздника Иоанна Предтечи ему славу возносят — словно хрусталь звенят голоса. Двери храма распахнуты настежь. Вечерний воздух столбом стоит. Свечи горят ровно, пламя не колышется. Высок купол — глазу не достать. Дышится легко и радостно. Велик и богат храм. Золота не счесть! Тонкой работы золото, филигранной. Одежды настоятеля серебром шиты, новые. Нитка к нитке. Где ткали-шили такую красоту — неизвестно. Женская рука терпелива. Тысячи серебряных ниток вплести надо, узор вывести. Серебро холодком отдает, голубизной воды небесной, свежие и чистые ключи которой из-под самого зенита льются, душу омывают. Всякую пену-нечисть прочь относят.

Богородичный храм при мужском монастыре стоит.

Краеугольным камнем при том монастыре, отцом-основателем, был Господен угодник, чудотворец Тихон, на земле Задонской просиявший. Вот и реликвии его здесь, рака с мощами, одежды ветхие церковные, икона его — с виду могучий казак, борода смоляная, глаза острые, пронзительные, все видят, каждый закоулок сердца как рентгеном просвечивают. Спрашивают: “Кто ты? Для чего в мире живешь? Какой след после себя оставишь? Как по жизни ходишь — босиком по песочку белому донскому или в кирзовых сапогах слякотных — да по горенке?..”

Стою, смотрю — душа замирает! Монахи в одеждах черных, вервием опоясаны, и старые, и молодые, но молодых поболе, взгляд у них посветлее, не печальный взгляд умудренного затворника-старца, а человека мирского — не все еще в душе улеглось, умаялось.

Вон стоит один невысокий плотный парень, скуфья на нем тесная, еще не застиранная, тело на волю просится…

Стоит, перебирает четки с кистями из черной шелковой пряжи, с крупными, как мятый чернослив, узлами. За каждым узелком — молитва Господу. Рука у монаха широкая, пальцы татуировкой окольцованы, видно, не одну ходку сделал в места далеко не святые. Но сам взгляд чистый, умиротворенный, наверное, сломал он в себе ствол дерева худого, неплодоносящего, сумел сжечь его, лишь только седой пепел во взгляде просвечивает, когда он, видя мою заинтересованность собой, посмотрел на меня и, вздохнув, отвернулся, продолжая передвигать узлы на четках и что-то шептать про себя.

У Христа — все дети, и нет разницы между праведником и мытарем. Простил же Он на Кресте разбойника, утешил, не отвернулся. Раскаявшийся грешник, как блудный сын для отца своего, вернувшийся домой. Как говорит апостол Павел в послании к коринфянам: “Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом… Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины”.

Не знаю, долго ли пробудет сей монах в послушании, но знаю точно: в новые меха старое вино не вольется. Причастность к святыне выпрямила путь его, поросший терниями.

Двери храма враспах, как рубаха у казака в жаркий сенокосный день. В алтаре Христос-Спаситель на верховном троне восседает. Вседержитель. Глаза тянутся смотреть туда, прощения просить за жизнь свою непутевую, за расточительство времени, отпущенного тебе, за содеянные неправедности, и сладко тебе, и стыдно тебе, и горько за утраты твои. Неверным другом был сотоварищам, нерадивым был для родителей. Не согрел старость их, слезы матери-отца не отер, в ноги не поклонился… Суетился-приплясывал по жизни. Рукоплескал нечестивому, в ладони бил. Просмотрел-проморгал молодость свою, весну свою невозвратную. Цветы благодатные срывал, раскидывал. Руки не подал просящему. Со старыми — неугодливый, с молодыми — занос­чивый…

Блистает храм. Пылает огнем нездешним, неопалимым. Свет горний, высокий. Оглянулся — отец Питирим стоит, преподобный старец тамбовский, земляк мой. В руке посох сжимает. Укор в глазах, Серафим Саровский рядом, борода мягкая, округлая, взгляд милостивый, всепрощающий. Он не укоряет, а словно ласково по голове гладит незримой ладонью благословляющей. Хорошо под ней, уютно. Сбоку ходатай перед Господом за землю Русскую, за отчизну многострадальную Сергий Радонежский, прям и статен, как трос­тинка над речным покоем. Молитвенники и утешители наши. Отцы пресвет­лые. Воистину Просветители. Как же мы забыли заповеди ваши? Землю свою, Родину ни во что не ставим. Ворогу славу поем, шапки ломаем…

Так думал я, стоя в Богородичном храме Задонского мужского монастыря. До того у меня о Божьей Церкви было другое представление: полумрак, старушечий шепоток в бледном отсвете лампад, черные доски икон, прокопченные свечами, тленом пахнет, мертвой истомой, а здесь — торжество воздуха и света, торжество Жизни Вечной.

Стою, а свет по плечам льется из просторных окон, цветными стеклами перекрещенных. Торжество во всем, величие веры православной!

Местных прихожан мало, все больше люди заезжие, модно одетые. Задонск стоит на большой дороге, соединяющей юг России с Москвой. Люди рисковые, серьезные, милостыню подают, не мелочась, бумажными день­гами. У самых ворот монастыря бойкие “фольксвагены”, респектабельные “вольво”, даже один белый “мерс” подкатил, когда я замешкался у входа. Высокий парень лет тридцати, потягиваясь, лениво вышел из престижной “тачки”. Нищенка к нему подбежала. Парень порылся, порылся в широких карманах, не нашел наших “деревянных” и сунул ей долларовую бумажку, зеленую, как весенний лист. Та обрадованно закивала головой и стала мелко-мелко крестить спину удачливого человека, тот даже не оглянулся и напо­ристым шагом прошел в монастырь.

Бабушка не удивилась заграничному листочку, на который разменяли Россию, и тут же спрятала в пришитый к байковой безрукавке, в виде большой заплаты, карман. Как будто стояла она у стен вашингтонского Капитолия, а не в заштатном городке Черноземья возле толстой и все повидавшей на веку монастырской стены.

Задонск поражает приезжего человека прежде всего обилием церквей, большинство которых после десятилетий безверия опять весело посверкивают своими куполами, и вряд ли найдется хоть один русский человек, которого не тронули бы эти столпы православия. И я, кажется, на уровне генной памяти почувствовал свою принадлежность к некогда могущественному народу, великому в его христианской вере. Ни один проповедник не в силах сделать того, что делают эти молчаливые свидетели истории. Они даже своими руинами кричат о вере и милосердии, к которому призывал две тысячи лет назад Сын Человеческий из Назарета.

Вечер под Ивана Купалу каждым листочком на придорожных деревьях лепетал о лете, и я, присоединившись к группе паломников, отправился к Тихоновской купели под зеленую гору, по соседству с которой встает из праха и забвения еще один монастырь — женский.

Дорога туда столь живописна и притягательна, что, несмотря на сопро­вождавшую меня “Волгу” с приятелем за рулем, я отправился пешком. Парив­шая днем жара спала. Кипящее знойное марево потянулось вслед за солнцем, а оно уже цепляло верхушки деревьев, проблескивая сквозь листву красками млеющего заката: от голубого и палевого до шафранного и огненно-красного, переходящего в малиновый.

Заря вечерняя…

Выйдя на пригорок, я закрутил головой в разные стороны, упиваясь представшей панорамой русского пейзажа. Взгляд ласточкой скользил над полями созревающего жита, взмывая вверх к дальнему лесному массиву, где в лучах закатного солнца на темной зелени бархата огромным рубином алела куполообразная кровля какого-то сооружения: то ли еще одного храма, то ли силосной башни. Но так как рядом других строений не было, то это, скорее всего, был еще один поднимающийся из пучины забвения купол православной церкви на месте какой-нибудь пустыни.

Сходя в тенистую долину, я ощутил на себе объятия благодати и торжест­венности того, что мы привычно называем природой. Каждый трепещущий листок, каждая травинка были созвучны моему вдохновенному воспарению души после изумившей меня вечери в Богородичном храме. Душа моя плескалась в этой благодати. Мириады невидимых существ несли ее все выше и выше, туда, в купол света и радости.

Когда-то здесь преподобный Тихон Задонский построил свой скит, освятив это место своим пребыванием, своей сущностью святой и чудотворной. Утешитель человеков, здесь он утирал слезу страждущему, здесь он поил иссохшие от жизненных невзгод сердца из своего источника добра и милосердия. И я теперь чувствовал своей заскорузлой в безверии душой его прохладную отеческую ладонь.

Дорога оказалась перекрытой. К знаменитому источнику и купели прокладывали асфальтовое полотно, утюжа его дорожными катками. Мы остановились, окруженные вдруг странными людьми. Пожилые и совсем юные, они махали руками, что-то говорили на своем детском наречии, смотрели на нас невинными глазами, восторженными и печальными, беспечными и озабоченными. Одного не было в их взгляде — угрюмости и ожесточенности. Они лепетали, как вот эти листочки на раскидистом дереве. В их лепете слышалось предупреждение, что дальше машины — гу-гу-гу!, что дальше дорога перекрыта и — руки, руки, руки, протянутые с детской непосредст­венностью в ожидании подарка, гостинца от приезжего родственника.

Выяснилось, что рядом располагался интернат для душевнобольных людей, безнадежных для общества. Но это как сказать! Пушкин в “Борисе Годунове”, помните: “Подайте юродивому копеечку!”. Недаром говорили в старину русские, что на убогих да дураках мир держится. Они взяли на себя страдания остального, здорового и довольного жизнью, человечества, чтобы я или ты могли наслаждаться литературой, музыкой, искусством, любовью, наконец. Вдыхать аромат цветов и любоваться красками заката. Как сказал один из великих русских поэтов: “Счастлив тем, что целовал я женщин, мял цветы, валялся на траве…”

Я не знаю, случайно или нет выбрано место для дома скорби, но символично то, что именно здесь, под сенью святителя Тихона Задонского, под его неусыпным покровительством в этом животворном уголке России нашли приют убогие и страждущие, нищие духом вечные дети земли.

Протянутая рука по-детски требовательная, и я в эту руку, пошарив по закоулкам карманов, высыпал незначительную мелочь, символичные деньги, осознав со стыдом и смущением, что это все, что у меня нашлось.

В дыму и гари от кашляющей и чихающей техники, от грейдеров, само­свалов, бульдозеров, следуя за всезнающими попутчиками, бочком, бочком, забирая влево от грохота и скрежета железа, асфальтного жирного чада, я оказался, как у Господа в горсти — в зеленой ложбине, под заросшей вековыми деревьями горой, из сердца которой бьет и бьет неиссякаемый ключ. Почему-то всплывают в памяти слова Иисуса из Евангелия от Иоанна: “…кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек: но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную”. Так говорил Спаситель из Назарета.

Из сердца горы истекает Святой ключ. Вода в ключе настолько холодна, что, опустив в нее руку, тут же выдергиваешь ее от нестерпимой ломоты в пальцах. Отфильтрованная многометровой толщей песка и камня, вобравшая в себя живительные соки земли, она чиста и прозрачна. Целебные свойства источника известны давно, сюда приходят и приезжают с бутылями и флягами, чтобы потом по глоточкам потчевать своих близких чудесной влагой Задонского источника, который в долгие часы одиночества наговаривал святителю Тихону вечные тайны жизни и смерти.

Вера в чудотворную силу этой воды заставила и меня зачерпнуть пригоршню, припасть губами и медленно, прижимая язык к небу, цедить эту сладчайшую на свете влагу.

После жаркого дня ледяная вода источника действительно вливает в каждую клеточку твоего тела силу и бодрость. Вон пьет ее большими глотками разгоряченный тяжелой физической работой дорожный рабочий в оранжевой безрукавке. Вода скатывается по его широким ладоням, по синеватым набух­шим жилам, скатывается на поросшую густым, с проседью, волосом грудь и застревает там, капельки путаются в волосах и светятся холодными виногра­динками в пыльной и мятой поросли.

Рядом, напротив источника, как таежная банька, в которой однажды в далекой Сибири выгоняла из меня опасную хворь старая кержачка, срублена небольшая купальня, где переминалась с ноги на ногу очередь желающих омыть свое тело живительной ключевой водой.

Веруй, и будет тебе! Вода источника обладает чудодейственной силой и может снять бледную немочь с болезного и страждущего по вере его. Если трижды осенить себя трехперстием и трижды окунуться с головой в его воду, как говорят люди в очереди, сосущая тебя хворь поглотится этой влагой и потеряет свою губительную силу.

Не знаю, как на самом деле, но, как говорится, глас народа — глас Божий, и я тоже стал в очередь.

Стоять мне пришлось недолго, в это время в купальню как раз заходила группа мужчин, и женщины, стоявшие впереди меня, подсказали, что и мне тоже можно войти в купальню с этой группой. Неумело, наспех перекрес­тившись, я нырнул во влажный полумрак. На уровне пола тяжело поблескивала темная вода в небольшом проточном бассейне, по бокам — маленькие, как в общественной сауне, раздевалки, открытые, с гвоздочками вместо вешалок.

Раздеваясь и торопливо крестясь, один за другим прыгали с уханьем и выныривали из бассейна с глухим постаныванием совсем на вид здоровые мужики, обнаженные и загорелые.

Тысячи маленьких стальных лезвий полоснули мое тело, когда я со сдавленным дыханием ушел с головой на дно, и вода сомкнулась надо мной. Трижды поднявшись и трижды опустившись на бетонное ложе бассейна, я, путая слова, читал про себя непростительно забытую с детства главную молитву всякого исповедующего веру во Христа — “Отче наш”. Суставы заломило так, что я, не окончив молитвы, пробкой выскочил из воды.

То ли от чудодейственной силы Тихоновского источника, то ли от его ледяной свежести действительно каждый мускул моего тела радостно звенел подобно тугой пружине. Легкость необыкновенная! Кажется, я навсегда потерял свой вес. В тот миг словно ослабло земное притяжение, и я, казалось, из-за одного нерасчетного движения могу взмыть к потолку.

Быстро натянув рубаху, я вышел из купальни на воздух, на вечер. Темная зелень деревьев стала еще темнее, прохладнее и таинственнее. Грохот машин и железа унялся, воздух очистился от смрада, выдыхаемого десятками стальных глоток тяжелой техники. Слышались отдаленные голоса людей. Кто-то звал кого-то к туристическому автобусу, плутая в тихом вальсе вековых стволов могучих деревьев — свидетелей Тихоновских таинств и чудотворения.

Было уже довольно поздно, и мне пора было возвращаться домой в село Конь-Колодезь соседнего района. “Волга”, наверное, уже ждала меня на спуске к источнику, а водитель, нетерпеливо посматривая на часы, поносил меня за медлительность. У него хозяйство, земля, жук колорадский, паразит, замучил, свиноматка на сносях… Жизнь! Поесть-то все любят!

Я поднял руку, чтобы узнать время, но на запястье у меня часов не оказалось. Часы были дорогие, японские, настоящий “Ориент”, игрушка, а не часы. Автоматический подзавод, водонепроницаемые — неоценимая вещь. Браслет с титановым напылением. Жалко, одним словом.

После меня в купальню прошла большая группа женщин. Ждать, пока они покинут купальню, и пошарить в раздевалке — безнадежное дело. Мне ничего не оставалось, как, вздохнув, направиться к машине.

Ну да ладно! Забытая вещь — примета скорого возвращения, что меня несколько утешило. Мне действительно очень хотелось побывать еще здесь, надышаться, наглядеться, омыть задубелую в грехе душу, потешить ее, освободить от узды повседневности, будней, отпустить на праздник.

Позади я услышал какой-то возглас. Оглянулся. Меня догнала немолодая запыхавшаяся на подъеме паломница и почему-то взяла за руку. Я в смущении остановился. Денег у меня не оставалось, и мне нечего было дать ей. Однако она ничего не просила, а лишь вопросительно заглянула мне в глаза и вложила в ладонь мою заграничную игрушку с текучим браслетом. Непотопляемый хронометр! Мой броневик! Моя похвальба!

— Господь надоумил. Часы-то, никак, дорогие. Чьи бы это? Глядь, а вы руку трете, хотели время посмотреть, а рука-то пустая. Сокрушаетесь, поди.

Мне нечем было отблагодарить старую женщину, и я прикоснулся губами к тыльной стороне ее ладони, сухой и жухлой, как осенний лист.

Женщина, как от ожога, отдернула руку и часто-часто перекрестила меня.

— Что вы? Что вы? Христос с вами! Разве так можно? Дай вам Бог здоровья! Не теряйте больше ничего. До свидания!

В лице ее я увидел что-то материнское, и сердце мое сжалось от воспоми­наний. Я никогда не целовал руку матери. Да и сыновней любовью ее не баловал. Молодость эгоистична. Поздно осознаешь это. Слишком поздно…

Вопреки моим ожиданиям, приятель спал, растянувшись поперек салона административной “Волги”. Ноги его, согнутые в коленях, безвольно свисали в придорожную полынь, которая золотой пыльцой окропила его мятые джинсы. Сама медоносная пора. Мне было жаль будить друга. Я огляделся по сторонам. Над Задонском солнце, уходя, затеплило свечку над звонницей Богородичного храма. Кованый крест ярко горел под голубой ризницей неба. Свеча нетленная…

(обратно)

Елена Мочалова • Пережогины. История купеческой фамилии (Наш современник N8 2003)

Елена Мочалова

ПЕРЕЖОГИНЫ.

История купеческой фамилии

В начале пути

 

Иван Иванович Пережогин, крупный промышленник, почетный гражданин Сызрани, родился в 1828 году в селе Траханиотово Кузнецкого уезда Сара­товской губернии в семье государственного крестьянина.

Молодого человека, видимо, не лишенного амбиций “выйти в люди”, влечет богатая Сызрань — крупнейший уездный город правобережья Волги с широкими ярмарками, удобными пристанями, развитой торговой инфра­структурой.

Размах, богатство, славу могло дать хлебное дело. Климатические условия, транспортные магистрали, кормилица Волга — все это помогало людям пред­приимчивым, смекалистым, с широким хозяйственным кругозором нара­щивать свои капиталы и развиваться.

Видится еще один факт, способствующий деловой активности Пережо­гина. Его вероисповедание. Для автора этих строк еще не нашел своего разрешения вопрос, был ли Иван Иванович от рождения старообрядцем, или он перешел в эту веру в Сызрани, чтобы было проще устраивать свои дела. Ведь “отцами города” здесь были купцы-старообрядцы, которые чужаков не любили и не пускали в свой бизнес. Тогда как “своим” предостав­ляли льготные кредиты... Возможно, из этого источника Пережогин и получил средства на открытие своего дела. Но и это — лишь догадки.

 

Чудо-мельница, или о том, как Иван Иванович Пережогин поднимал экономику страны

 

К 1872 году наш герой торгует уже хлебными товарами в Сызрани, Рыбинске и по другим волжским городам; по железной дороге везет товар в Кузнецк, Пензу, Москву, Петербург, Ригу.

Годовой оборот достигает полутора миллионов рублей. Причем товар Пережогин покупает исключительно за наличные. Продает в кредит на векселя на сумму до пятисот тысяч рублей, остальное — тоже за “живые” деньги.

Этапным для мукомолов стал 1893 год. Правительством вводится новый хлебный тариф, отчего переработка зерна на месте сделалась очень выгодной. Первым из сызранских купцов благоприятной ситуацией воспользовался Иван Иванович Пережогин.

Уже 24 мая 1894 года он подает прошение в Симбирское губернское правление на постройку четырехэтажной паровой мукомольной мельницы в Сызрани. И уже спустя две недели строительное отделение “означенный проект утверждает”.

В следующем, 1895 году пережогинская мельница дает первую муку. Она была самой мощной и производительной не только в городе, но и во всей Симбирской губернии, работала на двух паровых двигателях и трех паровых котлах.

Здание мельницы до сих пор стоит на берегу Воложки (ныне Саратовское водохранилище). Сегодня оно поистрепано временем. Нынешние хозяева — акционеры АО “Прогресс” — содержат его не в пример бывшим собственникам. Вот ведь какой парадокс получается! На рубеже XIX—XX веков в городе сосуществовали 11 мельниц. И все процветали! На этом только богатеи наживались, — скажете вы. Конечно, их семейства не бедствовали. Но ведь за счет налогов с этих производств и Сызрань преображалась! Строились здания гимназий, возводились храмы, город электрифицировался (даже трамвай проектировали, да не хватило силенок), асфальтировались мостовые, прокладывался водопровод... А улица Советская? Все самое лучшее, что украшает ее, бывшую Большую, сегодня — построено сто лет назад, на деньги купцов. Так что город очень удачно использовал капитал своих состоятельных граждан. А что же ныне? Мукомольных предприятий в городе раз-два и обчелся. Да и те в долгах как в шелках...

Ситуацию разбирать не берусь. Цель моего изложения в другом. Но ждет еще своих исследователей тема “Сравнительный анализ периодов начала развития капитализма в России в конце XIX и в конце XX веков”. Думается, мы найдем больше честности, патриотичности, здравого смысла у русских промышленников и предпринимателей той эпохи, нежели у “новых” русских.

Несколько цифр все-таки хочется привести. За период с 1885 по 1913 гг. объем промышленной продукции России увеличился впятеро, а ежегодный прирост с 1861 по 1913 год составил в среднем 5,72 процента. Иначе говоря, более 50 лет подряд длился непрерывный подъем промышленности!*

Европа смотрела на Россию как на мощную страну, быстро идущую вперед. В том же убеждало и состояние государственных финансов России. Ее бюджетные доходы и расходы в 1913 году в полтора раза превышали бюджетные расходы США, чуть ли не в два раза — Франции и Великобритании, более чем в два раза — Германской империи. При этом бюджет России был сведен в 1913 году без дефицита. Государственный долг страны на 1 января 1913 года составлял лишь 8957,9 тыс. рублей, или 53 рубля на одного жителя (тогда как на каждого француза приходилось 295 рублей, на немца — 146 и на англичанина — 148 рублей)**.

Эдмон Тэри, французский исследователь, предсказывал, что “если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1900 и 1912-м, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении”***.

Конкретный вклад в экономический подъем страны внес своим трудом по развитию мукомольного производства и наш земляк Иван Иванович Пере­жогин.

Конечно, не следует впадать в крайность и рисовать его образ только лишь в розовых тонах. Он был человеком своего времени и своей социальной среды. Словом, капиталист. И в демократической городской прессе зачастую подвергался жесткой критике за эксплуатацию. Так, в газете “Сызрань” за 1906 год читаем: “Тяжела судьба приказчиков вообще, но приказчиков на мельнице купца Пережогина сугуба в частности.

Нужно заметить, на мельнице Пережогина приказчики, по распоряжению хозяев, обязаны на службу являться в 4 часа утра, а уходить в 8 вечера. Рабочий день 16 часов. Пережогинский приказчик обязан: насыпать пшено в мешки, перетаскивать его в склады, заменяя крючников, переносить кукол из мельницы, убирать земляной подсев и замачивать ежедневно мочальные кули. Попросту говоря, насыпка и лопата в течение 16-ти часов не выходят из рук”.

Труд мельничных работников был нелегок. Спорить с этим ни в коем случае не будем. Но лишь для того, чтобы отойти от бескомпромиссных оценок, приведем воспоминания очевидцев. По их словам, хозяйки несли на обед своим мужьям на мельницы булку белого хлеба, полный котелок наваристых щей, из которого торчала баранья нога. А после такой сытной трапезы не возбранялся и сон где-нибудь в тенечке. Так что были свои небольшие радости и тогда.

...И было у Ивана Ивановича четыре сына

 

Вырастил Иван Иванович Пережогин четырех сыновей.

О старшем — Василии — известно немного. Он умер в 1889 году, на 37-м году жизни, оставив вдовою Агафью Антоновну Соломенкову (она из кузнецких мещан) и сына Григория. Их дом стоял на Ильинской улице (ныне Интер­национальная).

Младший из братьев — Михаил — родился в 1868 году. В возрасте 22 лет женился на Екатерине Даниловне Кудряшовой, дочери известного сызранского купца Даниила Павловича Кудряшова. По вероисповеданию супруги значатся как единоверцы и относятся к приходу Николаевской Единоверческой церкви Сызрани. В семье Михаила Ивановича Пережогина родилось четверо детей. Среди них — сын Вячеслав. Забегая вперед, скажем, что именно благодаря ему фамилия Пережогиных была сохранена, а род продолжен.

Семейным делом продолжают заниматься двое сыновей Ивана Ивановича, Матвей и Иван. Именно эти имена известны в Сызрани.

Основную прибыль Пережогиным дают мукомольное производство и торговля хлебом. Еще один существенный источник дохода — выдача денежных ссуд под залог недвижимого имущества и земли. Прибыльным обещал стать и винокуренный завод в Уваровке. Имение в этомсельце Пережогины купили у несостоятельного дельца Кормана.

Наработанный капитал расходуется в том числе и на благотворительные цели. Пережогины первыми в городе открыли кинематограф. Он располагался на улице Большой (сегодня на этом месте стоит уродливое здание швейной фабрики). В одном из пережогинских домов, арендованном клубом общества приказчиков, давались спектакли. Так зарождался сызранский театр. Но самую большую память о себе Пережогины оставили Поморским храмом, построенным на их средства. Старообрядческий журнал “Щит веры” подробно описал торжественное открытие храма и первую службу в нем.

...29 июня 1911 года внезапно скончался на 85-м году жизни основатель фирмы. Определение “внезапно”, может быть, и не вяжется с преклонным возрастом. Но только не с личностью Ивана Ивановича — он был крепким стариком. И умер не у себя дома, а в поезде, в ходе путешествия на Кавказ. Погребен на старообрядческом кладбище близ полотна Сызрано-Вяземской железной дороги. Могилу найти нам не удалось, что вполне объяснимо: последние Пережогины покинули Сызрань в 1918 году.

Потомственные почетные граждане

 

3 августа 1911 года сыновья покойного сызранские купеческие дети Матвей и Иван Ивановичи Пережогины составили между собой товарищество и заключили договор, согласно которому фирма получила название “Торговый дом Братья Матвей и Иван Ивановичи Пережогины в г. Сызрани»”. Главою Торгового дома считался Матвей Иванович, которому вверялось общее распоряжение всеми делами товарищества.

Матвей Иванович предстает пред нами личностью неординарной. С одной стороны, он крупный общественный деятель — гласный городской Думы, где состоит членом шести комиссий. Является сопредседателем общества взаимного кредита. В годы Первой мировой войны становится председателем биржевого комитета. А Сызранская биржа была крупнейшим торговым центром региона. На заседаниях Думы он часто выступал в роли эксперта по важным делам городского хозяйства.

С другой же стороны, мы замечаем Матвея Ивановича в разнообразных скандалах. Он отрицательный герой демократической прессы предреволю­ционного периода. То он рассвирепевший “Тит Титыч”, который измывается над женой, то бездушный эксплуататор, то скупец, жалеющий денег на рождественские подарки детям. Здесь-то и возникает сомнение: а мог ли человек истинно старообрядческой веры вести себя подобным образом? Хотя и свидетельства газет нельзя принимать за чистую монету. Но чего не отнять у Матвея Ивановича, так это его предпринимательской сущности. Он не терпел бесхозяйственности. И ни одну копеечку бестолково не расходовал. Ни свою, ни из городской казны. Это был настоящий ХОЗЯИН.

И даже все в той же демократической прессе некий корреспондент под псевдонимом “Земец”, который зачастую “покусывал” Матвея Ивановича в своих заметках, не может не признать, что “...господин Пережогин никогда в думе чисто личных интересов не преследовал. Г. Пережогин, конечно, как крупный капиталист имеет и капиталистические взгляды, но, во всяком случае, он, именно как крупный капиталист, является прогрессивной силой, которая стоит гораздо выше мелких буржуев, типа чего изволите и что прикажете”.

...Иван Иванович Пережогин. Женился уже зрелым человеком — в 42 года — на Марии Кирилловне Кальсиной. Родом она из Уфы. У них родилось пятеро сыновей. Однако ни один из них в своих наследниках не продолжил фамилию Пережогиных. Двое умерли в детстве, а Николай, Михаил и Иван хлебнули лиха при советской власти.

Сохранился дом Ивана Ивановича на Кузнецкой улице. Ныне здесь располагается городское управление внутренних дел. В годы Первой мировой войны хозяева потеснились и предложили большую часть помещений под лазарет для раненых солдат. Иван Иванович во всех делах помогал брату. Он не был публичным человеком. Ведь лицом фирмы был Матвей. Иван Иванович не попадал в светские хроники. Не был героем скандалов. Он тихо, но со знанием дела выполнял свои обязанности в фамильном бизнесе.

Наверное, последнее радостное и важное событие в семье Пережогиных в “старое время” — это присвоение Ивану и Матвею Ивановичам Пережогиным звания потомственных почетных граждан города Сызрани. Высочайший Указ на этот счет подписал Николай II в мае 1914 года.

Фамилия Пережогиных сохранилась лишь по линии Михаила Ивановича через его сына Вячеслава. В 10-х годах ХХ века он начинал помогать своим дядьям Матвею и Ивану. Его имени в названии фирмы не было — молод еще, учился в Сызранском реальном училище, осваивал премудрости семейного дела.

От богатства до нищеты один шаг

 

...Новые хозяева заняли мельницу в 1917 году. С приходом в город красных латышских стрелков жизнь Пережогиных в Сызрани стала невоз­можной.

Семья перебирается в село Сорочинское Оренбургской губернии. Едет туда и Вячеслав после службы в Красной Армии. Как он туда попал? Пока загадка.

В 1924 году Вячеслав женится на Людмиле Владимировне Кондратьевой, с которой познакомился в Рыбинске, где в былые времена содержали Пережогины свою страховую компанию. В 25-м году у молодых родился сын Митя. Он будет их единственным ребенком.

Мукомолы и в Сорочинском сумели наладить производство. Опыт, знания и желание реванша подстегивали бывших миллионщиков к активной работе. А тут и нэп подоспел. Скопив кое-какие активы, Пережогины перебираются в Балаково, покупают здание недостроенной мельницы и посвящают себя возрождению семейного дела.

К сожалению, это была всего лишь временная передышка. К концу 20-х годов политика нэпа сворачивается. Собственность отобрали. Опыт бегства уже имелся. Обосновались сначала в Казани. Жили очень бедно, попросту нищенствовали. Там умерла от туберкулеза Мария Кирилловна Кальсина-Пережогина. В начале 1933 года семья переезжает в Уфу, к тетке Марии Кирилловны, Александре Федоровне Сазоновой. Иван Иванович до весны не дотянул. Видимо, ненамного пережил брата и старший из Пережогиных — Матвей Иванович.

Вячеслав Михайлович Пережогин и его потомки

 

Вячеслав становится главным кормильцем. Он прекрасно знает складские дела и работает в снабжении самых разных учреждений страны — в Алма-Ате, Москве, Уфе... Мелькают города, организации. Постоянно лишь его отношение к работе, о чем свидетельствуют отличные характеристики. Сказы­вались старая закалка и семейные традиции добросовестного труда.

Но наступает 1937 год. По мелкому доносу (о его купеческом прошлом никому в Уфе не было известно) Вячеслава арестовали. Через 10 дней расстреляли.

Семья “врага народа” испытала лишения, тяготы и унижения. Ни работы, ни высшего образования, ни друзей...

Показательна судьба Ивана Ивановича Пережогина — внука основателя купеческой фамилии Ивана Ивановича. После ареста двоюродного брата Вячеслава его уволили с работы в Уфе и отправили в рабочий батальон на Дальний Восток. В войну попал в штрафбат, а затем в плен. В 50-е годы оказался в Америке. Так и остался там. Умер в 1997 году. Обиду, нанесенную властью, хранил в сердце до конца своих дней. Родственники его разыскали. Но приехать в Россию, хотя бы погостить, наотрез отказался. Встречались в Америке.

Дмитрий Вячеславович Пережогин вместе с женой Анной Григорьевной, в девичестве Штыревой, вырастил трех сыновей. Старшие — Александр и Вячеслав — ушли из жизни молодыми. Младший — Юрий — в сорок лет стал во главе семейства. Он закончил Уфимский нефтяной институт, прошел обучение в Финском институте международной торговли. Строил и эксп­луатировал газопроводы: Уренгой—Помары—Ужгород; Уренгой—Петровск; Уренгой—Новопсков. Сооружал подводные переходы через реки Вятка и Волга.

Кандидат технических наук. Руководил несколькими предприятиями. С 1994 года — директор фирмы “Башгазтехнология”. Он так же, как и его прадеды, занимается благотворительностью. Участвует в строительстве храмов.

Вот так. Вытравить чувство хозяина в характере русского человека не удалось. Пример семьи Пережогиных — яркое тому подтверждение. Неодолима тяга к свободному творческому труду...

Юрий Дмитриевич Пережогин задумал собрать историю своей фамилии. Работа над “белыми пятнами” еще продолжается...

Тянет Пережогиных в родной город Сызрань. Осенью 2002 года Юрий Дмитриевич Пережогин с женой и старшими сыновьями приезжал в город. Побывали на пережогинской мельнице (народная память до сих пор сохраняет это название), в бывшем Поморском храме (ныне здание АО “Сызраньгаз”), в доме прадеда Ивана Ивановича (здание УВД города). Состоялась встреча с главой города Василием Григорьевичем Яниным.

Сызрань обновляется, реставрируются купеческие особняки, восстанав­ливаются храмы и строятся новые. Но сохраняется дух города — работящего, самодостаточного, предприимчивого. Генетическая память жива.

 

 

Автор благодарит за помощь в сборе материала директора и главного редактора уфимского издательства “Демиург” Алексея Львовича Фенина , сотрудницу Государственного архива по г. Сызрани Лидию Павловну Русину , сызранского краеведа Таисию Герасимовну Никонорову , заведующую отделом Государственного архива Ульяновской области

Галину Валентиновну Романову .

(обратно)

Борис Тарасов • Не пора ли нам опомниться? (Наш современник N8 2003)

БОРИС ТАРАСОВ

HE ПОРА ЛИ НАМ ОПОМНИТЬСЯ?

 

Задача искоренения пьянства в нашем обществе требует сегодня прис­таль­ного внимания, осмысления и принятия мер. В современных условиях, когда человеку нужны трезвая голова, свобода воли, поступков, крепкие нервы, готовность принять на себя ответственность, мы, русские люди, нередко терпим поражение в соревновании с представителями других народов в предпринимательстве и политике. Не хватает нам способности к самооргани­зации, воли к власти. Конечно, причин тому много. Но возьмем на себя смелость сказать, что главная из них — это пораженность нашего народного организма пьянством. Трагизм ситуации в том, что большинство из нас не хочет смотреть правде в глаза. Когда заходит об этом речь, отделываемся шутками, ссылаемся на дедов и отцов, которые-де всегда пили, или прояв­ляем какое-то смирение, фатальное подчинение злому року, который преследует нас с давних времен. Да, опасность велика, сила пьянства кажется непреодо­лимой, у многих опускаются руки. Мы не только подошли, но уже и перешли черту, за которой происходит неизбежное вырождение и погибель народа. Если ничего не менять, то на нас уже не надо напускать врагов, идти на нас с бомбами и ракетами. Многие из нас уже в сетях врага, который впился в наш мозг, в наши клетки, в нашу кровь.

Кто-то, возможно, скажет: “Не сгущайте краски, пили люди наши всегда. И в давние времени раздавались голоса против пьянства. И ничего — выжили. Переживем и сейчас”. Ну что ж — давайте говорить начистоту! Для нас важно — обнажить истинную картину отношений нашего народа с демоном алкоголизма.

Об истории пьянства на Руси написано достаточно. Начиная с XV века государство, в погоне за денежным доходом, буквально навязывало народу массированное потребление водки, при этом уже в XVIII веке на всей терри­тории Империи, за исключением столиц, с тем чтобы стимулировать потреб­ление водки, было запрещено производство пива, были введены жесткие меры против производства легких алкогольных напитков, в основном домашнего приготовления. В первой половине XIX века, в бытность министром финансов России Е. Ф. Канкрина, доходы от водки были резко повышены путем строительства кабаков буквально в каждой деревне, причем водка там продавалась без всякой закуски. Против навязывания водки происходили многочисленные волнения и даже бунты крестьян, но правительство было неумолимо. В результате такой практики в России сложилась чрезвычайно опасная привычка, когда алкоголь употребляется большими дозами при минимальной закуске. Главная цель — добиться максимального опьянения. Процесс потребления водки оброс множеством питейных традиций, обычаев, шуток, прибауток, которые придают этому занятию ореол какой-то привлека­тельности.

Начиная с 1925 года советская власть, несмотря на широко проводимую антиалкогольную пропаганду и воспитание, в фискальных целях использовала водочную монополию для всемерного расширения производства и продажи крепких напитков. Потребление чистого алкоголя на душу населения росло и в 1985 году составило 10,8 литра на душу населения. Заметим, что Всемирная организация здравоохранения опасной для здоровья нации считает ситуацию при уровне потребления 8 литров чистого алкоголя на душу населения в год.

После проведенной антиалкогольной кампании в 1985—1988 годах потребление алкоголя сократилось до 3,4 литра. Но в последующем в этой области начался самый настоящий беспредел. К настоящему времени потребление алкоголя, согласно статистике, достигло уже 13 литров на душу населения. Но это при том, что деревня пьет, в основном, самогон. Масса алкоголя низкого качества производится в теневом секторе экономики. Несомненно, что уровень потребления водки гораздо выше официально признаваемого.

Б. Н. Ельцин показывал личный пример свободного, мягко говоря, отношения к потреблению алкоголя. Народ не замедлил последовать примеру. Пьянство является сегодня обязательным атрибутом любых мероприятий. Пьют в рабочее время — в учреждениях, на предприятиях, пьют на атомных ракетных кораблях, пьют в милиции при исполнении обязанностей, в учебных заведениях, одним словом — везде. Пьют по любому поводу, не стесняясь. Исчезли все препоны и ограничения. Наивно думать, что весь обвал техногенных катастроф, аварий, халатности на производстве, в быту, в боевых действиях в Чечне, которые мы постоянно переживаем, не имеют в своей основе тесной связи с пьянством. Мало того, сейчас распространяется самый настоящий культ праздников, юбилеев, всевозможных презентаций и т. п. Поезжайте в самый бедный район, и вы в любое время попадете на какой-то праздник или подготовку к нему. Как правило, все это проводится широко, масштабно, за казенный счет. Пожалуй, такого либерализма и даже поощрения пьянства не было за всю нашу историю.

И что же мы имеем в результате? Фактически происходит самое настоящее массовое спаивание народа. Большой шум идет сейчас вокруг недавно опубликованных результатов исследований состояния здравоохранения в РФ, проведенных европейскими научными организациями. Если говорить о предмете данной статьи, то выводы их сводятся к следующему: в нашей стране они насчитывают 20 млн алкоголиков. Если исключить детей до 14 лет — то выходит, что каждый шестой житель страны — алкоголик. Наша официальная медицина насчитывает лишь 2,2 млн больных алкоголизмом. Но это те, кто прошел больницы, диспансеры, кодировался и т. д. Большинство алкоголиков лечиться не хочет. Напомним, что, по современным меркам, алкоголиком считается человек, который в неделю выпивает не менее трех-пяти раз, не менее 200 грамм водки в каждом случае. Видимо, все-таки цифра европейцев ближе к истине. Но и это жуткое число алкоголиков не исчерпывает проблемы.

Ежегодно в России от причин, так или иначе связанных с алкоголизмом, умирают сотни тысяч человек. Смертность от злоупотребления алкоголем составляет 32 человека на 100 тысяч населения, 40 тысяч человек погибают от отравления алкоголем. В стране сегодня, только по официальным данным, около 2 млн хронически пьющих женщин, 0,5 млн подростков в возрасте до 14 лет страдают алкогольной зависимостью. Не случайно продолжительность жизни мужчин в России составляет сегодня 59 лет. Показатель на уровне самых отсталых стран мира. Половина потомства рождается с различными дефектами — это преимущественно следствие пьяного зачатия и употребления алкоголя в период вынашивания плода. В стране миллионы бомжей, лиц, потерявших социальный статус. Главная причина их падения (если говорить о личностном факторе) — пьянство. Никто не знает точной цифры беспри­зорных детей. Их от 2 до 5 млн. Трагедия в том, что большинство этих детей имеют родителей, которые по причине, главным образом, пьянства бросают детей или лишаются по этой же причине родительских прав. Надо самому поехать в детский дом, увидеть этих детей, муку и боль в их глазах, чтобы осознать, какое зло мы все творим своим легкомысленным отношением к пьянству.

Алкоголизация населения — одна из главных причин роста преступности, нарушений законов и порядка. Только в прошлом году на почве употребления алкоголя совершено 400 тысяч преступлений, в том числе 200 тысяч ДТП. Задержано 1 млн 400 тыс. водителей, находившихся за рулем в состоянии алкогольного опьянения. В массовом порядке вступили на дорогу пьянства наши женщины. У меня сохранились детские впечатления с довоенной поры. Хорошо помню, что в компаниях всегда находились женщины, которые не употребляли алкоголь и которых уговаривали пригубить, попробовать и т. д. Сейчас времена изменились. Напротив, женщины часто выступают инициаторами различных мероприятий с употреблением спиртного. По данным исследо­ваний, 57 процентов женщин потребляют алкоголь не менее двух раз в неделю, от 24 до 39 процентов заявили, что потребляют алкоголь без всякого повода.

Еще хуже дело обстоит с молодежью. Так, если в 1991 году алкоголь начинали употреблять подростки в среднем с пятнадцати с половиной лет, то уже в 2002 году — с одиннадцати лет. Потребляют алкоголь 82 процента молодых людей, 5,4 процента из них употребляют алкоголь ежедневно. Подумать только: уровень алкоголизации подростков сегодня превышает показатели взрослых в три раза! Среди подростков за последние годы число алкогольных психозов выросло на 76 процентов. На учете в связи со злоупотреблением спиртными напитками стоит более 100 тысяч молодых людей. Только в прошлом году в милицию были доставлены в состоянии опьянения 1,2 млн подростков.

Пожалуй, хватит цифр. Не нужно богатого воображения, чтобы предста­вить то море горя, слез, страданий, болезней, которые испытывают люди, подверженные пьянству, их родственники и в целом все общество. Надо перестать закрывать на это глаза. Мы больны давно, тяжело, и болезнь углубляется, захватывая последние здоровые участки народного организма. Если раньше у нас было маленькое утешение, что деньги, вырученные от продажи алкоголя, поступают в общенародный карман, идут на социальные нужды, то ныне государство, по существу, умыло руки, устранилось от этой острейшей социальной проблемы. На рынке господствуют частные произво­дители, которые загребают на народной беде колоссальные сверхприбыли. Государство от реализации алкоголя имеет какие-то гроши. Повсеместно водкой и другими видами алкоголя торгуют круглые сутки, продают ее всем, вплоть до детей младшего школьного возраста. Главное — давай деньги. Кругом море рекламы пива. В результате за последние годы потребление этого напитка возросло почти в два раза. Везде пьют пиво. А так ли это безвредно? Пиво наряду с полезными веществами содержит токсичные, например кодаверин, угнетающе воздействующие на сосуды головного мозга, а также растительные аналоги женских половых гормонов, видоизме­няющие внешний вид пивных алкоголиков. Потребление пива в больших количествах — первый шаг к алкоголизму, причина множества болезней, ворота, облегчаю­щие вход в мрачное обиталище запойного пьянства.

Конечно же, поголовное пьянство и алкоголизация населения имеют прямое отношение к состоянию экономики. Несомненно, что одно только сокращение масштабов этого зла позволит создать предпосылки для ее заметного роста. При этом условии к нам могут пойти серьезные инвестиции. Прямые потери и ущерб от алкоголизации страны (преждевременная смерть работников, травмы, пожары, страховые выплаты, аварии и т.п.) составляют десятки миллиардов долларов в год. Огромны масштабы болезней, прогулов по причине пьянства. Как в этой обстановке организовать массовое и высокотехнологичное производство? Создается впечатление, что кто-то сильно хочет, чтобы такого производства в России не было.

В этой связи уместно будет вспомнить такой факт. Сейчас у нас многие сетуют на низкое качество наших товаров. Обижаются на организаторов производства, технологов, инженеров. И не приходит им в голову, что дело во многом в нас самих. Поясним это на примере: еще в 60-х годах прошлого века на заводах японской компании “Сони” был установлен такой порядок, связанный с употреблением алкоголя. Если работнику, занятому на ответст­венных операциях, необходимо было отметить какой-то юбилей, праздник, то он обязан был известить об этом администрацию цеха, предприятия. Та, в свою очередь, разрешала ему употребить на этом торжестве не более 100 граммов японской водки (гораздо более слабой, чем наша русская) и в следующие два рабочих дня переводила его на работу, не требующую высокой квалифи­кации. Таким образом обеспечивалось качество и исключался брак. Это хороший пример для организаторов нашего российского производства. В век информатизации производству нужен не просто трезвый работник, но человек, свободный от наркотической зависимости.

Считаю необходимым остановиться на одном очень важном моменте, имею­щем отношение к предмету статьи. Как известно, алкогольная зависи­мость подразделяется на психическую и физическую. Первая формируется на мозговом уровне, когда клетки мозга привыкают к специфическому состоянию опьянения наркотического характера. На этом уровне развивается болезнь, связанная с потерей контроля, памяти, нарушением поведения и т. д. Физическая зависимость от алкоголя, как показали исследования, проведен­ные под эгидой ВОЗ, связана с поведением живой клетки организма. Были четко выделены три основных типа поведения живой клетки при контакте с алкоголем. Надо еще помнить, что алкоголь — высококалорийный энергетик. Так вот, выяснилось, что примерно у четверти людей молекула алкоголя, попав в кровь, не может попасть в клетку, так как она защищена особыми механизмами. Алкоголь сгорает в межклеточном пространстве, не вызывая в организме органических изменений. Эти люди могут помногу пить без особого риска. Еще одна четверть людей не имеет защитных механизмов. У них молекулы алкоголя легко проникают в клетки. При частом и массированном потреблении алкоголя клетки организма переходят на алкогольное питание и быстро перерождаются. Человек в короткий срок становится алкоголиком. Вспоминается такой случай, который известен многим военачальникам послевоенной поры. Был большой руководитель, талантливый организатор (ныне покойный), много сделал для развития войск, которыми руководил. Много пил, но головы не терял и, кстати, прожил немало лет. В руководстве Минобороны все-таки были обеспокоены этим обстоятельством и на каком-то этапе назначили к нему политработником генерала, который был известен как трезвенник. Так вот, через год этого генерала пришлось уволить с диагнозом “алкоголизм”. Он оказался представителем второй группы, не защищенной от этой беды. В новом коллективе ему пришлось, как говорят, пригублять, и дело окончилось печально. Вы можете спросить: а как же вторая половина людей, какова их защищенность? С ними вопрос обстоит так. Все зависит от условий, окружения, воспитания. Фактор риска есть, и он велик, но не столь фатален. При определенных условиях человек может избежать опасности. Кстати, в Японии и некоторых других странах уже давно созданы приборы для диагностики степени алкогольной опасности. Человеку еще в школе говорят, каково отношение и риск потребления алкоголя для его организма. Но даже самым могучим людям “дружба с алкоголем”, кроме беды, не приносит ничего. Помнится, был у нас в парашютно-десантном полку офицер. Огромный, грудь в орденах, очень способный. Славился тем, что за вечер мог выпить литр и более водки и при этом не пьянеть, гордился этим. Но все кончилось печально — в 42 года умер от цирроза печени. И это, к сожалению, не единичный пример.

Проводимые в последние годы реформы вызвали огромные сдвиги в политической, экономической, социальной областях. Многие находятся во власти бедности, нищеты, стрессов, неврозов, усталости, испытывают неуве­рен­ность в своих силах, одиночество, потерю перспективы и цели в жизни и многое другое. В этой обстановке алкоголь, давая временное утешение, окончательно увлекает человека в пучину гибели.

Огромное значение для вовлечения человека в пьянство имеет то обстоятельство, что человек с малых лет начинает программироваться на активное потребление алкоголя. Кругом все пьют, все чокаются, все желают здоровья друг другу. Почему он должен быть другим? Он тоже начинает выпивать, воспринимая это как неизбежное зло.

К сожалению, сдала свои позиции в борьбе с алкоголем большая часть интеллигенции, которая ранее, в лице своих лучших представителей, активно боролась с пьянством. В массе своей пьют писатели, журналисты,работники телевидения, кино, театра, науки, военнослужащие. Оспаривать это сейчас бессмысленно. Причины все те же — алкогольная зависимость, социальная неустроенность, шаткость положения, сила дурной традиции.

Конечно, в обществе нашем немало организаций, врачей, подвижников, которые отдают все свои силы делу народного отрезвления. Некоторые из них имеют выдающиеся результаты в оздоровлении больных, в социальной адаптации алкоголиков. Но не получают они должной поддержки, сил их явно недостаточно, голос их не слышен на телевидении, радио, в печати.

К великому огорчению, государство в лице его представителей пока не обнаруживает понимания всего трагизма ситуации. Напротив, в Европе самые авторитетные органы печати сходятся во мнении, что массовый алкоголизм — главная проблема, которую предстоит решить администрации В. Путина. Без коренных сдвигов в этой области не решить задачи модернизации страны. На этом фоне бросаются в глаза факты деятельности алкогольных лоббистов в Госдуме, в правительстве, направленные на расширение масштабов алкоголизации народа.

Для понимания ситуации в области антиалкогольной политики государства очень характерны высказывания Главного государственного санитарного врача России Г. Онищенко. Отмечая в целом серьезность и даже чрезвычайность ситуации в стране, он в то же время предостерегает от введения администра­тивно-запретительных мер. Он считает невозможным полное вытеснение алкоголя из жизни населения России. С такими взглядами мы далеко не пойдем. Кстати, один пример из истории. Многих поразило то, что Александр Македонский в IV веке до н. э., имея горстку воинов, побеждал огромные армии, могущественные государства Востока. А дело объяснялось просто. К тому времени эти государства и народы разъедало массовое пьянство, и они стали легкой добычей завоевателей. Когда в эти страны пришел Ислам, он каленым железом выжег пьянство. Это хороший пример для нашей Православной Церкви. Пока что-то не слышно голосов ее предстоятелей против алкогольной пагубы. Конечно, борьба с алкоголизмом в 1985—1988 годах велась топорно, с перегибами, слабо в целом, нерешительно. Но даже при этих огрехах она дала серьезные положительные результаты. Потребление крепких спиртных напитков за 3 года сократилось в 2,7 раза, количество самоубийств на почве алкоголизма уменьшилось на 38 процентов, смертельных отравлений алкоголем — на 52 процента, младенцев в год рождалось на 600 тысяч больше, чем в предыдущие 46 лет. Смертность мужчин в трудоспо­собном возрасте уменьшилась на 37 процентов. В 1989 году водки было реализовано на 37 млрд рублей меньше по сравнению с 1985 годом (совсем неплохие результаты). В сложившейся обстановке нам надо брать на вооружение любой положительный опыт, а не отвергать его.

Возьмем, к примеру, проект Концепции государственной политики по проблемам алкоголя в Российской Федерации на период до 2005 года. Документ добротный, в нем содержится, в целом, верная констатация сложившейся ситуации с алкоголизацией населения. Далее начинается набор традиционных постулатов либерального толка, которые призваны улучшить ситуацию. Знаменательно в этой связи звучит положение о приоритете личности, защите прав граждан на пьянство в Российской Федерации. Надо, видимо, это понимать так: пей, сколько хочешь, вплоть до смерти. Это твое право. Далее разработчики этого проекта считают, что предпочтение должно отдаваться мерам культурно-воспитательного и образовательного характера, так как, по их мнению, запреты и контроль не приносят результатов и вызывают дополнительные трудности. Предпочтение должно отдаваться созданию системы профилактики пьянства, формирования общественного мнения. Предлагаются меры — усилить контроль в области производства и потребления алкоголя, ограничить рекламу, повышать качество продукции, усилить ответственность за производство нелегальной продукции, форми­ровать нужное общественное мнение, санитарное просве­щение, ограждать детей от алкоголя, создавать систему профилактики, пересмотреть законода­тельство, связанное со злоупотреблением алкоголем, создавать систему лечения и реабилитации больных алкоголизмом. Вот, по большому счету, и все. Все правильно. Если мы ограничимся таким набором мер декларативного характера, то окончательно погибнем. Но если найдется в стране лидер, который по-настоящему возьмется за уничтожение алкогольной эпидемии, то будет ему в народной памяти вечная благодарность и признательность, имя его с благоговением будут произносить русские люди в веках. Но и он должен будет понять, что дело это не решить полумерами, прекраснодушными заявлениями и призывами. Борьба будет трудной, потребует многих лет, возможно, десятилетий, мобилизации всех здоровых сил общества, использо­вания всех ресурсов государства, науки, между­народного опыта, решимости и воли. Вот меры, которые бы мы рекомендовали для избавления народа от алкогольной удавки:

— поскольку борьба за оздоровление народа потребует огромных расходов (реклама, пропаганда, санитарное просвещение, развитие спорта и т. д.), то, несомненно, необходимо будет ввести государственную монополию на произ­водство крепких спиртных напитков. Значительную часть доходов от продажи алкоголя следует обратить на организацию борьбы с “зеленым змием”.

Потребуется какая-то форма общественного соглашения (возможно, референдум или созыв общенародного Собора), предусматривающая главные задачи и обязательства государства и общества по искоренению пьянства;

— разработать и осуществить долговременную государственную программу по борьбе с алкоголизмом на производстве, транспорте, в общественных местах, по формированию общественного мнения, возрождению традиций, обрядов, направленных на искоренение привычки к пьянству и алкоголизму;

— создать систему антиалкогольного воспитания в детских домах, школах, а также диагностирования детей на предмет наличия предрасположенности к алкоголизму;

— существенно улучшить организацию медицинской помощи людям, страдающим от алкоголизма. Установить высокие национальные премии за создание методов, аппаратуры, лекарств, позволяющих радикально улучшить лечение и реабилитацию больных алкоголизмом;

— на всех уровнях — от школы, двора, института вплоть до области, рес­пуб­лики — создать систему организации здорового образа жизни — спорт­команды, художественные коллективы, общества садоводов, любителей жи­вот­ных и т. п.;

— оказывать действенную государственную поддержку всем общественным силам, работающим на ниве народной трезвости;

— установить государственные награды за лучшие достижения в борьбе с пьянством и алкоголизмом;

— принять необходимые правовые и организационные меры по локали­зации очагов пьянства, ограждению от него детей и подростков, повышению ответственности всех граждан за злоупотребление алкоголем;

— учитывая размах работы, рассмотреть вопрос о создании Государст­венного комитета (возможно, министерства) по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Естественным и разумным будет направление всей этой работы одновременно и на искоренение наркомании.

Конечно, успех или неуспех этих мер будет тесно связан с делом организации общего экономического подъема страны, обеспечения реальных прав личности, ликвидации коррупции и преступности, создания в стране общей обстановки оптимизма, веры, надежды, патриотизма. Но так или иначе, за дело надо браться. В противном случае нас ждет участь 100-мил­лион­ного народа индейцев Северной Америки, вымерших от водки почти подчистую. Немало есть людей, которые этого хотят. Но мы этого не хотим. Мы обязаны найти и сплотить силы, которые способны переломить обстановку. Нас должна вдохновлять одна очень важная мысль: любой, даже самый пропащий пьяница умом понимает, что трезвость — это лучше. Многие из них мечтают о трезвости. Но им мешают собственная слабость, окружение, традиции. Поэтому любой удар по пьянству будет удесятерять число тех, кто будет входить в светлый, человеческий, а не скотский образ жизни.

 

(обратно)

Всеволод Владимиров • “Система планетарной диктатуры” (Наш современник N8 2003)

Всеволод ВЛАДИМИРОВ

“СИСТЕМА ПЛАНЕТАРНОЙ ДИКТАТУРЫ”

 

Г. А. Зюганов. Глобализация и судьба человечества. М., “Молодая гвардия”, 2002

 

Популярный ныне термин “глобализация” давно уже перекочевал из области технических споров в сферу “большой политики”. И это не случайно: речь идёт уже не об академических “проектах” экономического, межнацио­нального, культурного объединения целых народов, стран, континентов в некие новые надгосударственные и наднациональные образования, — сегодня человечество столкнулось с реальной попыткой глобального передела мира (сколько подобных авантюр уже было в истории — от походов римских императоров, до троцкистской “мировой революции” и гитлеровского “Третьего рейха”!), предпринятой очередным претендентом на установление плане­тарного господства — США. После глобальной провокации 11 сентября 2001 г. внешнеполитическую стратегию американского правительства можно срав­нить с лихорадочными действиями наркомана, ищущего очередную дозу желаемого зелья, чтобы избежать мучительной “ломки”. Отсюда — маниакаль­ное упорство администрации Дж. Буша (и стоящих за ней мировых финан­совых сил), направленное на разрешение военным путём многолетнего конфликта с Ираком. Америке нужна нефтяная игла для “подпитки” буксующей экономики и финансовой системы.

Впрочем, Ирак — явно не конечная цель для новых “крестоносцев” глобали­зации по-американски. Кто следующий? Что сулит миру и России проект нового мироустройства, предложенный заокеанскими стратегами? Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с данной проблемой, содержатся в новой книге Геннадия Зюганова “Глобализация и судьба человечества”.

Рассматривая такое сложное и многогранное явление, как глобализация, автор обращает внимание на то, что само это слово “потому и получило широкое распространение, что благодаря своей политико-экономической нейтральности оно допускает самые разноречивые, зачастую диаметрально противоположные трактовки. В мире нет единства в оценке сущности дви­жущих сил и последствий глобализации. Спор, и отнюдь не только теорети­ческий, разгорается всё жарче, ибо затрагивает интересы буквально каждого жителя планеты”.

Как отмечает Г. Зюганов, “сторонники глобализации приветствуют при­шествие “нового мирового порядка”, якобы несущего человечеству невидан­ное доселе благоденствие: повышение уровня и качества жизни, новые рабочие места, широкий и свободный доступ к информации, улучшение взаимопони­мания между различными культурами и цивилизациями. Стирание всяческих — государственных, национальных и культурных — границ на пути свободного движения товаров и людей, капиталов и идей. Сглаживание социальных противоречий. Наконец, обеспечение всеобщего мира и безопасности”.

Однако, несмотря на столь оптимистические обещания глашатаев миро­вой глобализации, её противников на планете с каждым днём становится всё больше: это не только так называемые страны-“изгои”, но и нарастающее движение “антиглобалистов” в Западной Европе и США (вспомним массовые демонстрации протеста в Сиэтле, Праге, Давосе, Генуе, антивоенные выступ­ления против агрессии США в Ираке — по всему миру), а также — целый ряд авторитетных ученых, общественных деятелей, осознающих реальную угрозу наступления “нового апартеида” под маской глобализма (здесь можно назвать имена таких крупных национальных политиков, как Уго Чавес, Фернандо Кардозо, Фидель Кастро). Как отмечает в своей книге Геннадий Зюганов, у оппонентов глобализации “зреет понимание того, что господство между­народных финансовых спекулянтов делает мировую экономику всё более нестабильной и несправедливой. Усиливается нера­венство между социаль­ными слоями и классами. Углубляется социально-экономическая пропасть между развитыми капиталистическими странами-эксплуататорами и угнетён­ными странами-пролетариями, которым уготована участь сырьевого придатка и помойной ямы для “золотого миллиарда”… Противники глобализации возмущены ростом политического влияния транснациональных корпораций, диктующих свою волю целым государствам и народам… Прибегая к прямой агрессии против “непокорных”, разжигая по всему миру межэтнические и межконфессиональные конфликты, Запад по сути дела развязал новую — “ползучую” — мировую войну…”

Рассматривая различные проявления политики западного глобализма, Г. Зюганов отмечает и такие её негативные стороны: “Возрастающую тревогу внушает состояние земной экологии, которая откровенно приносится в жертву интересам капитала. Раскрученная Западом эгоистическая сверхпотреби-тельская гонка, поглощая всё больше природных ресурсов, ведёт к необрати-мым изменениям окружающей среды с катастрофическими для всего челове­чества последствиями… В не менее трагическом положении пребывает и “экология духа”. Она испытывает страшный напор полностью монополи-зированных крупным капиталом всепроникающих средств массовой инфор­мации… Манипуляция сознанием и чувствами людей, их интересами и потребностями, принудительная унификация духовного мира на самом низком и примитивном уровне превращают человечество в бездумную и покорную творцам “нового мирового порядка” массу…”

Сегодня главным проводником и пропагандистом политики глобализации являются Соединенные Штаты Америки, которые еще в начале ХХ века заявили о своих притязаниях на мировое господство. При этом в планах стратегов и идеологов “нового порядка по-американски” особое внимание уделялось России. В работе Г. Зюганова приводятся весьма показательные цитаты из статей идеологов американской всемирной экспансии. Так, еще в 1901 году в статье “Новая индустриальная революция” историк Б. Адамс подчёркивал, что “осуществление планов американского мирового господства требует прежде всего установления гегемонии и контроля над Евразийским континентом, а это неминуемо приведёт к конфликту с Россией”. Автор статьи безапелляционно заявлял, что “в мире нет места двум центрам богатства и империи. Один организм должен победить и уничтожить другой. Слабый организм должен погибнуть… Американцы должны понять, что это будет война не на жизнь, а на смерть — борьба уже не против отдельной нации, но против целого континента”. В 1980-е годы идеи Адамса получили своё развитие в трудах другого “глашатая” американского глобализма — Р. Кохейна, разрабо­тавшего теорию “гегемонической стабильности”. По мнению Кохейна, новый порядок международных отношений должен выстраиваться таким образом, когда одно государство (разумеется, США) “является достаточно сильным, чтобы утверждать основные правила, регулирующие межгосударственные отношения, и обладает волей поступать таким образом” (вспомним, что в те годы главным препятствием на пути американской мировой гегемонии являлись СССР и страны соцлагеря).

После развала Советского Союза претензии США на мировое господство приняли особо циничный и агрессивный характер, перейдя в плоскость их практической реализации (военные акции американцев в Югославии, Афганистане, Ираке, подготовка возможных агрессивных действий против других стран так называемой “оси зла”). Новую экспансионистскую стратегию американской администрации одними из первых, как и следовало ожидать, озвучили Г. Киссинджер и З. Бжезинский. Киссинджер заявил, что после “холодной войны” США остались “единственной сверхдержавой, которая обладает возможностью вмешательства в любой части земного шара”. О праве сильного навязывать свою волю всем остальным — слабым или “непокорным”, определять судьбы мира “по своему усмотрению”, не считаясь с сувере­нитетом и национальными интересами других народов и государств, заявил также известный американский политолог Т. Грэхем: “У США попросту нет соперников по всем параметрам власти — военному, экономическому, финансо­вому, культурному — и таковых не видно даже на горизонте. В результате возможности США формировать меняющийся мировой порядок огромны как никогда”. Ему вторит известный гарвардский экономист Т. Фридман, утверждающий, что мир должен быть укреплён “наличием американской мощи и желанием Америки использовать эту мощь против тех, кто стал бы угрожать системе глобализации… Невидимая рука рынка никогда не будет работать без невидимого кулака”. Так — впервые после 1945 года — открыто и цинично провозглашается “закон джунглей”, по которому “обязано” отныне жить всё человечество.

Агрессивно-гегемонистское направление политики и идеологии США, по мнению Г. Зюганова, “привело к тому, что в последние десятилетия развитие человечества стало крайне однобоким. Опыт показывает, что система мироустройства, предлагаемая Соединёнными Штатами, основана на вопию­щем социальном и национальном неравенстве. Такая система заведомо обречена на неустойчивость…” Обозначая в своей работе те негативные последствия, которые несёт миру процесс глобализации, автор указывает на основные направления ударов “американского кулака”: “Сегодня этот кулак… хорошо видим всем. В военной области он угрожает непокорным огромной мощью НАТО. В финансовой — грозит долговой удавкой со стороны Между­народного валютного фонда и Всемирного банка… США даже Организацию Объединённых Наций пытаются превратить в один из институтов собственной гегемонии… Кризис ООН, подрыв вековых устоев и основополагающих принципов международного права, в частности —принципов государст­венного суверенитета, нерушимости границ и невмешательства во внутренние дела государств, — таковы первые злые плоды построения однополярного мира… Агрессия против Ирака и Югославии недвусмысленно свидетельствует о том, в каком опасном направлении будут и дальше развиваться события на международной арене, если мир пойдёт на поводу у американских идеологов глобализма”.

Однако, как показывают последние события в странах Европы, Латинской Америки, в самих Соединенных Штатах (многотысячные антивоенные демонстрации, акции протеста), между планами заокеанских глобалистов и их практической реализацией — “дистанция огромного размера”. Впрочем, это понимают и некоторые идеологи “нового мирового порядка” по-амери­кански. Как заметил однажды всё тот же З. Бжезинский, “в конце концов, мировой политике непременно станет всё больше несвойственна концентра­ция власти в руках одного государства”.

Следуя своей гегемонистской стратегии, США и их союзники по блоку НАТО усиленно накачивают свои военные “мускулы” для нанесения ударов по “непокорным” и контроля над государствами, обладающими богатыми природными ресурсами. Как отмечает Г. Зюганов, “американский военный бюджет на 2001—2002 годы превысил 300 млрд долларов. Это гораздо больше, чем во времена противоборства между США и СССР. Идет расши­рение НАТО. Принята новая стратегия альянса, в которой он присвоил себе право на вооруженные действия за пределами стран — членов блока и без мандата Совета Безопасности ООН”.

Против кого готовится воевать Америка? — задается вопросом автор книги и продолжает: “Существование столь мощной военной группировки не объяснишь “миротворчеством” или потребностями борьбы с терроризмом”. По мнению Г. Зюганова, “экспансия НАТО (и США, которые, как известно, играют “первую скрипку” в данном военном блоке. — В. В. ) направлена против самого широкого круга стран Азии, Африки и Латинской Америки. Совершенно ясно, что в новом стратегическом противостоянии Север—Юг страны Севера (читай: Запада) будут подавлять сопротивление Юга (читай: Юга и Востока) силой оружия. Действия НАТО против Ирака и Югославии подтверждают это совершенно четко”.

Ну а что же Россия? Какая судьба уготована нашему Отечеству в системе “мировой планетарной диктатуры”, создаваемой заокеанскими глобалист­скими силами? На этот вопрос с исчерпывающей ясностью приговора ответил всё тот же певец американской мировой экспансии Бжезинский: “Россия — лишняя страна”. За этой фразой, по мнению Г. Зюганова, скрывается “не просто геополитический цинизм и кураж известного русофоба, но прямое указание на невостребованность России как самостоятельного экономи­ческого субъекта в мировом разделении труда”.

В глобалистском проекте нового мироустройства России уготована участь сырьевого придатка, “дойной коровы” “избранных” государств Запада во главе с США. Стремясь подчинить мир и сам ход человеческой истории своим разрастающимся аппетитам, пытаясь оттянуть агонию откровенно воровской финансовой системы — основы западного (прежде всего американского) “процветания”, мировые силы глобализма (по сути — неоколониализма) проводят политику экономической агрессии против стран, обладающих богатыми природными ресурсами. Одна из главных целей новоявленных “хозяев мира” — униженная, тонущая в трясине разрушительных либеральных “реформ” Россия, её природные богатства, плодородные земли, её недра. Как отмечает Г. Зюганов, идеологи мировой глобализации “настаивают на некой “обязанности” России обеспечить доступ стран “семёрки” к сырьевым ресурсам постсоветского пространства. В мягком, “цивилизованном” варианте это “план Проди”. По нему России предлагается удвоить поставки газа в Западную Европу в обмен на инвестиции… Между тем дома у нас разрастается энергетический и даже сырьевой кризис. Внутренние потреб­ности экономики вошли в острое противоречие с интересами экспортёров. Государство опрометчиво лишается последних контрольных пакетов в нефтя­ных компаниях. Ясно, чьи интересы и капиталы будут побеждать в столкно­вении интересов между экспортом и внутренним рынком… Предложенный правительством оптимистический темп роста экономики в 5 процентов в год может быть достигнут только при 4 процентах ежегодного увеличения энергопотребления. Под это нет задела ресурсов. Если даже удвоить сегодняшние уровни потребления энергии, среднегодовой темп роста ВВП составит всего 2 процента. Свободных ресурсов для экспорта не останется вовсе. Что за всем этим, как не приговор сырьевому сценарию? На многие десятилетия он замедлит рост ВВП. Произойдет искусственное сохранение низкого уровня жизни в России до середины третьей четверти XXI века”.

Впрочем, это ещё лишь одна сторона “сырьевой проблемы”. Есть и другая сторона, по мнению автора книги — не менее опасная: “Если Россия, под давлением доморощенных олигархов, западных кредиторов и либерального правительства окончательно определится как страна с сырьевой экономикой, она ещё и вступит в жесткую конкуренцию с другими развивающимися странами. Перепады цен, демпинг и избыточность предложения на рынках сырья известны. В затратном отношении сырьё России дороже… Проигрыш в этом виде международной конкуренции — сырьевом экспорте обернется для России еще большими потрясениями, чем проигрыш в гонке вооружений”.

Необходимо также учитывать, что “вывоз капитала из России превысил объём федерального бюджета. Лишь малая толика выручки от экспорта идет в инвестиции. По данным западных аналитиков, на занижении физических объемов экспорта дополнительно вывозится из страны до 80 миллиардов долларов в год. Вот каков реальный смысл сырьевой модели развития”, — резюмирует Геннадий Зюганов.

Правящие в России политические силы с уверенностью заявляют, что реальным выходом из создавшегося кризисного положения “может быть только глобализация по-американски, вхождение России в глобальную экономику, а конкретно — немедленное вступление во Всемирную торговую организацию (ВТО)… Может быть, и впрямь дела наши устроятся, а невзгоды минуют, если… настежь распахнуть врата отечественной экономики перед транснациональным капиталом?” — такой вопрос ставит перед читателем автор книги и даёт на него свой аргументированный ответ: “Многие страны обожглись на этом до нас… Россию — обедневшую наследницу растащенной советской сверхдержавы мировой капиталистический рынок приветил и пригрел как надежный источник дешевого сырья… Открылись ниши для вывоза алюминия, сырой стали, никеля, редкоземельных металлов, не говоря уже о традиционной нефти и газе. Задействованы рынки для нового русского бизнеса, ведь Россия экспортирует более 30 процентов своего ВВП!..” Далее Г. Зюганов приводит конкретные факты торгового “партнёрства” между Россией и Западом: “Наши металлургические комбинаты вывезли на рынки Запада и Азии около 100 миллионов тонн сырой стали. Из титанового проката Верхней Салды “Боинг” строит свои аэробусы, а “Туполев” и “Ильюшин” практически остановили работу на стапелях. Палладий из Норильска скупают компании Запада, и “Норильский никель” уже встроен не в российскую экономику, а в заморскую… Даже “Русал” продает алюминий за рубеж с минимальной прибылью. Общая же выручка от экспорта российских цветных металлов упала в последнее время на 19 процентов, и это при том, что объемы экспорта возросли на 6,5 процента… Понятно, кому достаются прибыли от такого сочетания экономик…”

Впрочем, экономическая “привязка” России к глобалистскому Западу может иметь и другие негативные последствия для нашего Отечества: “Если депрессия, пусть и “эластичная”, охватит мир... издержки кризиса Запад сбросит на страны, которые существуют экспортом шести-семи сырьевых продуктов. Для России это будет смертельный удар. Валютная выручка из-за обвального падения цен упадёт многократно. Лопнет тощий, скроенный на живую нитку российский бюджет… У страны с экспортной зависимостью в 30 про­центов ВВП не останется возможности для манёвра. Социальные последствия будут почище “шока без терапии” 1992 года и дефолта 1998-го”.

В книге Геннадия Зюганова рассматриваются различные аспекты такого противоречивого социально-экономического и политического явления, как глобализация. Мы остановились лишь на тех из них, которые прямо указывают на агрессивную суть этого явления и обозначают разрушительные последствия политики и идеологии заокеанских неоколониалистов для судеб мира и нашей Родины. Бесспорно, многое в мировом сопротивлении надвигающейся угрозе “планетарной диктатуры” глобализма будет зависеть от развития событий в России, от принципиальной позиции, которую займут широкие народные слои и политическая власть в нашей стране. Поэтому закончим эту статью такими словами автора книги: “Жизненные интересы России объективно не совпадают с интересами создаваемого западного “сверхобщества”, с его политикой глобализации. Борьба против глобального апартеида будет во многом определять международные отношения в XXI веке… Неизбежные перемены в России естественно окажут влияние на обстановку в мире. Одним из решающих условий восстановления подлинно независимой внешней политики России являются отстранение от кормила власти нынешней компра­дорской группировки, приход к власти подлинно демократическим путём патриотического правительства”.

(обратно)

Валерий Скрипко • Что тебе полезно — спроси у врага (Наш современник N8 2003)

ВАЛЕРИЙ СКРИПКО

ЧТО ТЕБЕ ПОЛЕЗНО —

СПРОСИ У ВРАГА

 

Удивительно, как осталась незамеченной небольшая статья под назва­нием “Ни то ни се” в апрельской книжке “Дружбы народов” за 2000 год! Приме­чательная и по содержанию, и, главное, потому, что написал ее академик телевидения, человек, который является одним из “властителей дум” (как говаривали когда-то), еженедельно выступающий в программе “Времена” Владимир Познер. Знать то, как он представляет себе прошлое и будущее России, очень важно, потому что только так можно понять, куда он зовет многомиллионную аудиторию Первого канала общероссийского телевидения.

Небольшая статья В. Познера является откликом на программную статью г-на Подберезкина в “Общей газете”, “ пафос которой заключается в особой духовности русского народа, в особенном его пути, в его, прости гос­поди, исключительности”. В. Познер выделяет здесь курсивом слово “особой” и уж совсем в ироничной, несвойственной ему манере роняет слова “прости господи” о нашей пресловутой исключительности…

Претензия русских патриотов на особость нашего национального развития так досаждает aвтopу, что под горячую руку досталось от него даже еврейскому народу, “ тоже, как известно, претендующему на исключительность”. Эту параллель автор статьи дальше развивать не стал, хотя сравнительный анализ исторического пути двух народов был бы очень поучителен. Не станет же В. Познер отрицать факты, прямо содержащиеся в древних источниках, что именно в силу особенностей своей судьбы некоторые иудейские племена вынуждены были оставить Палестину и оказались в пустыне с Моисеем, который только верой в бога, верой в богоизбранность этих племен сумел вдохновить и спасти их от рассеяния, от неизбежной в любом другом случае смерти. Эта вера помогла иудеям выжить в Египте, она же помогла утвердиться в Палестине, а еще позже — в других странах и на других континентах…

Ученые, врачи, финансисты — мощная диаспора в самых развитых странах. Разве все это было бы возможно, если бы в свое время Моисей не вдохновил своих сородичей — простых пастухов и скотоводов, которые бы в любом другом случае так бы и остались жить среди нынешних ливанцев, сирийцев и палестинцев как одно из местных национальных меньшинств? Не было тогда в древней пустыне демократической прессы, некому было обвинить Моисея в шовинизме… А если бы даже римские светские власти и прислали тысячи папирусных свитков с призывами поддержать демократи­ческую власть Рима, где всем нациям живется хорошо, прочитать бы их пастухи не смогли по причине неграмотности.

Все это, конечно, автор статьи знает, но так не хочется признавать за русским народом права попробовать похожим образом, то есть с помощью укрепления веры, вытянуть себя из нынешней исторической ситуации! Так не хочется В. Познеру, чтобы возникло что-то мобилизующее, спасительное среди этой “тины” беспросветного вранья, засилья преступности, всеобщего разлада и безверия.

Впрочем, телеакадемику неприятна не только подобная перспектива — вся история “этой страны”. Автор считает, что время зарождения антиза­падных настроений надо исчислять с того времени, когда князь Владимир принял православие и Россия присоединилась к восточной ветви Хрис­тианства. Вот цитата из статьи В. Познера: “По моему глубочайшему убеж­дению, именно это решение оказалось для нее судьбоносным и имело самые тяжкие, чтобы не сказать пагубные, последствия. Пойди Россия по пути западного христианства (католичества), она, скорее всего: а) обошлась бы без страшной революции 1917 года и того, что за ней после­до­вало, и б) уже давно бы заняла прочное и весьма престижное место среди стран Европы, а значит, и мира”.

Вот так, а не иначе!

Всему виной, оказывается, Православие. Вот и Бжезинский то же самое говорит! Оплошал, выходит, князь Владимир! Прими мы католическую веру (а еще лучше протестантство — даром, что его тогда не существовало), и Бжезинский, и американские финансисты, английские банкиры уж точно бы раздобрились, приказали бы потесниться своим транснациональным компаниям, умерили бы свои аппетиты и дали бы нам (как уверяет В. Познер) престижное место среди стран Европы, а может, и мира!

Утверждение автора статьи “Ни то ни се”, что идея богоизбранности русского народа способствовала обособлению, отгораживанию России от внеш­него мира, может сейчас убедить разве только безумных молодых подража­телей, которые стараются даже мычать и кашлять на английско-американский манер и свое свидание с любимой готовы называть “дерби”, что в переводе с английского означает скачки лошадей-трехлеток.

Стоит только любому желающему полистать статьи Ф. М. Достоевского в Полном собрании его сочинений, чтобы убедиться: НАС как раз за то и ненавидели страны Европы, что мы, как большая страна, стремились занять достойное место. Не надо быть провидцем, а только знать наш национальный характер, чтобы понять одну истину: даже будучи полностью католической , Россия (и это очевидно каждому) не смогла бы стать по-настоящему подвластной римскому папе. Точно так же, даже будучи полностью рыночной , не могла бы стать “равной” среди рыночных стран.

Кажется, после стольких лет борьбы за рынки сбыта, за влияние, за проливы и сырье, нефть и золото надо понять, что в рыночной команде количество игроков основного состава строго ограничено: в этой команде можно занимать или запасное место (как Россия в настоящее время), или стать основным игроком, оттеснив кого-то на скамейку запасных…

Только став по-настоящему православной и осознав свою самобытность, Россия могла бы занять свое НЕПОВТОРИМОЕ МЕСТО среди стран мира.

 

(обратно)

Михаил Лобанов • Просветитель (Наш современник N8 2003)

Михаил ЛОБАНОВ

ПРОСВЕТИТЕЛЬ

 

Почти сорок лет знаю я Валерия Николаевича Ганичева, еще с тех пор, когда он работал заместителем главного редактора журнала “Молодая гвардия”. Главным редактором был тогда незабвенной памяти Анатолий Васильевич Никонов, так же, как и Ганичев, историк по образованию, положивший начало патриотической направленности журнала и снятый потом за это по наущению тогдашнего руководителя отдела пропаганды ЦК партии, ставшего потом “архитектором перестройки”, — А. Н. Яковлева. Не знакомый еще с ними, я пришел к ним со своей статьей о трескучей, лжегражданской поэме Евтушенко “Братская ГЭС” и нашел у них полное понимание. Статья сразу пошла в номер.

Из журнала “Молодая гвардия” Валерий Ганичев был потом переведен в ЦК комсомола заведующим отделом агитации и пропаганды. На этой идеологической работе Ганичев не укладывался в расхожие идейные комсомольские параметры. И в своем “номенклатурном” положении он поддерживал тех, кто противостоял космополитическому, под видом интернационализма, нашествию. Неравнодушные к судьбе Отечества сотрудники молодежных изданий могли всегда рассчитывать на поддержку Валерия Николаевича.

Публицист А. Ципко вспоминает (“Независимая газета”. “НГ-Сценарии”. 21.11.1996 г.), как во время путешествия на Соловки в 60-х годах на пароходе в кругу комсомольских работников Ганичев сказал ему шутливо, что для “развода” пусть он занимается своим Бердяевым. Ципко пишет, что, в сущности, не было тогда, даже и в ЦК комсомола, где он работал, препон для его либеральных замашек. Далеко же пошел наш неуправляемый бердяевец! Чего стоит недавняя его выходка против тех, кто не боготворит папу римского: по его словам, папа защищал, спас нашу веру от безбожного тоталитаризма, а мы, вместо благодарности, клевещем на него. И это говорится о том самом папе, который вместе с Горбачевым готовил уничтожение нашего государства.

Любопытно, что же это была за публика, которая работала при Ганичеве его заместителями, инструкторами в отделе пропаганды и агитации ЦК комсомола, и что с нею сталось впоследствии, с “перестройкой-революцией”? Вот некоторые из них. Русские патриоты, не изменившие своим убеждениям: А. Лиханов — главный редактор журнала “Смена”, председатель правления Российского Детского фонда; В. Десятерик — директор издательства “Молодая гвардия”, директор “Мосфильма”; Г. Гусев, возглавивший изда­тельство “Современник”, в последнее время первый заместитель главного редактора журнала “Наш современник”. И будущие “демократы” и пере­вертыши Р. Хасбулатов — Председатель Верховного Совета Российской Феде­рации до ельцинского октябрьского переворота 1993 года. В своих статьях ратовал за целостность государства, а ныне обвиняет Россию в оккупации Чечни, требует “свободу чеченскому народу”; И. Голембиовский, долгое время главный редактор газеты “Известия” (не при нем ли в ней было опубли­ковано письмо писателей-“демократов” от 5 октября 1993 года, требовавших после расстрела невинных людей у Дома Советов беспощадной расправы над “красно-коричневыми”); О. Попцов — главный редактор комсомольского журнала “Сельская жизнь”, затем руководитель “демократического” телеканала ТВЦ; Н. Мирошниченко — главный редактор журнала “Театр”, а в настоящее время “Современная драматургия”; А. Де­ментьев — главный редактор журнала “Юность”, а затем корреспондент Российского телевидения в Израиле. Заведующим “сектором подростков” был Ю. Чурбанов, будущий зять Брежнева, получивший при генсеке звание генерал-полковника, должность первого заместителя министра внутренних дел, а после смерти Леонида Ильича попавший не только в немилость к новому высокому на­чальству, но и в тюрьму за “злоупотребление служебным положением” (не отказывался от угощений, которые устраивали ему подчиненные во время его служебных поездок). Прошли при Ганичеве через этот отдел, кроме вышена­званных, многие другие издатели, видные поэты, публицисты.

Итак понятно, насколько искусственным было “единство” в идеологи­ческом штабе ЦК комсомола. И как все это должно было взорваться при “перестройке-революции”. И взорвалось.

Но самому Ганичеву предстоял путь, требовавший мужества и последова­тель­ности. Возможности для него проводить патриотическую просвети­тельскую политику в высшей степени расширились, когда он стал директором издательства “Молодая гвардия”. В. Розанов в одной из своих статей говорит о громадной разнице, пропасти между отвлеченными рассуждениями, проектами философов, повисающими в воздухе, и подписью государя “Быть по сему”. Это уже не отвлеченные планы, а воплощение их в реальность, в материальные формы, осуществленные замыслы. И в литературе были тогда свои “государи”. Много пишущих, но без “быть по сему” не было бы и многих книг. А ведь вовремя написанная и вовремя же изданная книга — это совсем не то, что выпущенная много времени спустя, когда она уже лишена жизни в контексте своей эпохи, среды, литературы, без чего нет полноты ее (книги) взаимодействия с читателем.

При Ганичеве обновился состав заведующих редакциями, во многом изменились ориентиры издательства в сторону антисионистской, антима­сонской тематики, национально-патриотических проблем, традиционных ценностей русской культуры. Вышли книги Н. Яковлева “Август 1914 года”, В. Бегуна “Вторжение без оружия”, А. Агарышева “Насер”, Е. Евсеева “Фашизм под голубой звездой”, Ф. Нестерова “Связь времен”. Нападки антирусской прессы вызвала антология поэзии “О, русская земля!”.

Скажу подробнее о том, что мне ближе и в чем я более осведомлен как издававшийся здесь автор книг “А. Н. Островский”, “С. Т. Аксаков”. Имею в виду серию “Жизнь замечательных людей”. До прихода Ганичева она была монополизирована авторами космополитического направления, писавшими о героях всех континентов, о “пламенных революционерах”, но только не о русских. Если и выходили книги о них, то ради единственной цели — исполь­зовать их идеи в качестве подверстки к своим космополитическим выпадам.

С приходом Ганичева дело меняется. “ЖЗЛ” становится средоточием живых патриотических сил. Было поднято на щит умалчиваемое ранее величие достигнутого в Советской России (книги об ученых, вышедших из народной толщи, организаторах производства, полководцах Великой Отечественной войны). Вместе с тем впервые был открыт путь к объективному осмыслению культурного наследия, к утверждению духовных сокровищ, без которых немыслима русская культура. Большая заслуга в этом принадлежит заведую­щему редакцией “ЖЗЛ” Сергею Николаевичу Семанову, историку по образо­ванию, который благодаря Ганичеву перебрался из Ленинграда в Москву для большого дела. Он объединил вокруг себя идейно и духовно близких ему авторов, сумел увидеть в каждом из них пригодность именно для той темы, которая предлагалась, и вскоре книги “ЖЗЛ”, особенно о русских классиках, оказались в центре внимания критики, общественного интереса и одновременно яростного преследования со стороны русофобской прессы. Бук­вально годами не давали ей покоя эти открывшиеся шлюзы русского самосознания. История, хорошо известная и читателям, и исследо­ва­телям литературно-идеологической борьбы 60 — 80-х годов.

Впоследствии ганичевско-семановские традиции продолжали другие заведующие редакцией “ЖЗЛ” — Юрий Селезнев и Сергей Лыкошин.

Была, между прочим, еще одна просветительская, можно сказать, воспитательная идея у руководителя издательства “Молодая гвардия”, о чем мне когда-то в 70-х годах с улыбкой поведал сам Ганичев. Он активно содейст­вовал тогдашним русским “литературным генералам-патриотам” в издании coбpaний сочинений, что предполагало повышенный гонорар, ну и, конечно, надеялся, что теперь-то они подумают не только о себе, но и чем-то сверхличном, о других. Не тут-то было…

На литературном верху, где внедрились оборотни наподобие А. Н. Яков­лева, Ганичева не жаловали. Сперва вроде присматривались к нему: ходили слухи о переводе его на “ответственную работу” в ЦК партии. Но на этом все и кончалось. Явно перевешивали там силы не в пользу интернационалистов подлинных, “просвещенных патриотов”, и не для “развода” — эдакой идеологической экзотики — приживались там те, кого потом стали называть “пятой колонной”, “агентами влияния”.

Валерий Ганичев рассказал мне о таком случае. В начале ноября 1972 года перед публикацией в “Литературной газете” своей статьи “Против антиисто­ризма” А. Яковлев выступал в Академии общественных наук перед секрета­рями обкомов комсомола и обличил издательство “Молодая гвардия” с трибуны: “Вот сидит Валерий, вроде бы умный человек, но все книги издательства заполнены патриархальщиной, боженькой и мракобесием”. Зал замер. После заседания члены бюро ЦК ВЛКСМ вышли в комнату президиума, Ганичев стоял один. Тогда к нему подошел Геннадий Янаев, председатель Комитета молодежных организаций, тем самым подчеркнув, что он рядом.

Случилось, что Ганичев попал в подозрительную аварию. Обошлось, к счастью, без тяжелых последствий. Помню, как поразило меня известие о второй, вскоре после этого, такой же аварии, когда грузовик ни с того ни с сего наехал на машину, в которой находился Ганичев, и он оказался в больнице. Я не думал, что в этом была преднамеренность действий кого-то (и сам Ганичев отметал, морщась, все подозрения). Но на меня угнетающе подействовала эта история, о чем я написал ему тогда же в письме с юга (где отдыхал), которое где-то затерялось в пути.

После десятилетия работы в издательстве “Молодая гвардия” Ганичев был назначен в 1978 году главным редактором газеты “Комсомольская правда”. Складывалось впечатление, что его бросили на съедение стае журна­листов, ненавидящих все то, что дорого ему. Знали это и те, кого он взял с собой в газету. Вспоминаю, как я вошел в кабинет нового заведующего отделом литературы, знакомого мне Валентина Свининникова, говорившего о чем-то с девицей неприятной наружности. Он сделал вид, что не знает меня, просил подождать и, когда особа вышла, сказал, что он разговаривал с Кучкиной, при которой не хотел называть мою фамилию. Но сам “главный” не боялся этого, просил меня писать в газету.

Однажды, когда я сидел у него в кабинете, он показал мне газетную полосу со статьей “Почва”. Статья была сугубо сельскохозяйственная, но в самом названии для главного редактора слышался метафорический смысл: как бы открывалось “почвенническое направление” газеты, до того славившейся своей антирусскостью. Автор статьи “Почва” Сергей Залыгин рассуждал о величайшей ценности земли, о гумусе. Но в нем самом не было никакой “почвы”. Впоследствии его сделали главным редактором “Нового мира”, где он стал пешкой в руках коллектива журнала. Незадолго до смерти он опубли­ко­вал в этом журнале статью “Моя демократия”, где холуйствовал перед своими учителями-“демократами” А. Сахаровым и С. Ковалевым, подобо­страстничал перед Горбачевым и Солженицыным, клеймил народ как главного инициатора террора в стране, называл Сталина “типичным бомжем”, не мог ему простить того, что он ликвидировал “все дореволюционное руководство партией” и т. д.

Таков был путь не одного Залыгина из вчерашних вроде бы радетелей за правду, за народ. Оттого, что Ганичев не был способен на такие метамор­фозы, его и не ожидала радужная карьера. Наверху не могли допустить, чтобы переменилась  их “Комсомолка”, и через два года Ганичева снимают с работы и тихо переводят на должность редактора журнала “Роман-газета”, где было пять сотрудников, что означало, по сути, устранение его из сферы активной политической жизни.

Не быть бы счастью, да несчастье помогло. Дальше от политики — ближе к литературе. Он мог наконец заняться тем, что отвечало его давним инте­ресам. И до этого выходили его публицистические книги с характерными названиями: “Наследники”, “Во имя потомков”, “Чистые ключи” и другие. Но была внутренняя потребность воплотить и свой накопленный опыт гражда­нина, и знания историка в форме более объемной, беллетристической, — и вот появляется “Росс непобедимый”, историческое повествование о России второй половины XVIII века, о величайших деяниях наших предков при Екате­рине II на юге России, в Причерноморье. Сам выбор темы, времени, действен­ность, а не рефлективность героев говорят о социально-психологи­ческой чуткости автора, обратившегося именно к XVIII веку. Роман писался в течение 1981 — 1984 гг., накануне “перестройки-революции”, как бы в предчувствии величайших потрясений в России, грозящих ей катастрофой, крушением того, что было достигнуто воинской доблестью и трудом наших предков в XVIII веке. Весь пафос повествования, идейно-исторический стержень его обращены к утверждению державности, государственной мощи России, противостоящей французской “революционной заразе”, наполеонов­скому экспансионизму.

Говоря о XVIII веке в истории России, Гоголь писал П. Вяземскому о заключенном в этом столетии “волшебном ряде чрезвычайностей, которых образы уже стоят пред нами колоссальные, как у Гомера. Несмотря на то, что пятидесяти лет еще не протекло. Нет труда выше, благороднее и который так сильно требовал глубокомыслия полного многостороннего историка. Из него может быть двенадцать томов чудной истории, и клянусь, вы станете выше всех европейских историков”. Громом побед славили Россию на всю Европу, как тогда говорили, “екатерининские орлы” — Потемкин, Румянцев, Суворов, Ушаков. Великий пиит Державин, певец государственного величия России, ее ослепительных побед, ее великих полководцев, рассматривал свое бессмертие как производное от бессмертия воспетой им “Фелицы” — императрицы Екатерины Великой. Иноземка по происхождению, она была истинно русской императрицей, преданной России. “Державницей”, как назвал свою книгу о ней В. Ганичев. При ней российскими стали Крым, земли Причерноморья, названные Новороссией. Сравнительно недавно по телевидению передавалась встреча Путина и Буша со студентами Петербург­ского университета. Наш президент в духе анекдота рассказал аудитории, как в Эрмитаже при осмотре картин было упомянуто имя Екатерины II, на что шедший с ним рядом американский президент воскликнул: “Потемкин?” Зал встретил этот рассказ веселым “понимающим” смехом. Да, для многих этим “пикантным пунктом” и исчерпывается представление об исторической роли императрицы и Потемкина, того самого князя Потемкина-Таврического, который был главой, разумом, вдохновителем таких величайших предприя­тий, как отвоевание у Османской Турции исконных славянских земель Причерноморья, создание городов Екатеринослава, Херсона, Николаева, Одессы, Симферополя, Севастополя, Тирасполя, Мариуполя, строительство Черноморского флота с выходом России в Черное и Средиземное моря.

Историк в романе виден в широте повествования с охватом большого количества событий, действующих героев, великих военных побед на юге России. Здесь и освоение земель, и строительство новых городов, величие и блеск императорской России. Но здесь и крепостничество, социальные невзгоды казачества (драматический эпизод переселения запорожских казаков Екатериной II на Тамань), напоминающие о себе в сознании мыслящих людей уроки павшей Византии, крупность авторского взгляда на происходя­щее в стране, на международной арене (наполеоновская Франция, обретение Северной Америкой независимости от Англии). И как итог осмысления своего времени — многозначность новогоднего, с тостами, спора героев о XVIII веке (к спору мог бы присоединиться автор стихотворения “Осьмнадцатое столе­тие” Радищев, с его оценкой этого века: “Мощно, велико ты было, столетие!.. Столетие безумно и мудро”).

Достоевский в своем “Дневнике писателя” (январь 1881 г.) отмечал такую особенность современной ему литературы, как увлечение беллетристов исторической темой. В 1880 году вышло множество такого рода сочинений, и Достоевский писал по этому поводу о текущей литературе: “Да и в истори­че­ский-то роман потому-то ударились, что смысл текущего потеряли”. О нынешней литературе тоже можно сказать, что она “ударилась” в истори­ческий роман, в фантазирование о далеком прошлом, в коллекционирование великих князей и государей, в повторение того, о чем уже написана куча книг. И зачастую фабрикуется все это без больших исторических знаний, с самонадеянностью дилетантов.

Но надо сказать: то, что пишет В. Ганичев (а пишет он о предмете своего однодумья, о XVIII веке российской истории), выгодно отличается от какого бы то ни было рода любительства. Пишет профессиональный историк с чувством ответственности за достоверность фактов, со свободной ориентацией в материале. Из всех героев XVIII века самым близким для Ганичева стал адмирал Ушаков. Сам он объясняет зародившийся интерес к нему “географически”, когда после окон­чания исторического факультета Киевского университета в 1956 году приехал по назначению работать преподавателем в Николаев. Кстати, там же корабле­строителем работал его брат. Там он и проникся атмосферой строительства русского флота, вник в его историю, почувствовал вкус той “вещности”, подробностей, которыми так насыщено повествование об Ушакове.

В начале своей книги “Адмирал Ушаков” В. Ганичев пишет: “В то время, когда она (Россия), истекая кровью, защищала европейскую цивилизацию от ордынского варварства, Испания, Португалия, Голландия, Италия, Англия, Франция выходили на океанские просторы. Зарождалось океаническое мышление, которое давало простор экономике, науке, торговле, литературе и искусству. России еще предстояло выработать такое мышление и овладеть им”.

Известно, что значил выход России в морские, океанические просторы для величайших наших исторических деятелей — Ивана Грозного, Петра I, Сталина. Адмирал И. С. Исаков вспоминает, как еще в 1933 году Сталин говорил в его присутствии о Белом море: “Что такое Черное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть Большой флот. Здесь. Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобится, Англию и Америку. Больше неоткуда”. Это было сказано в те времена, когда идея создания Большого флота на Севере еще не созрела даже у самых передовых “морских деятелей”. И. Исаков вспоминал, как Сталин в середине 30-х годов в ответ на его слова, что “наш Тихоокеанский флот в мышеловке”, что без Южного Сахалина невозможно строить большой флот, произнес: “Подождите, будет вам Южный Сахалин”. И действительно, в 1945 году Южный Сахалин стал нашим.

В конце XVIII века Державин, обращаясь в стихах к российскому флоту, призывал: “Ступай — и стань средь океана!” В национальное сознание, в литературу входило то самое океаническое мышление, которое подвигами своими, всей своей жизнью утверждал адмирал Ушаков. Таким мы и видим его в книге В. Ганичева, где жизнеописание любимого героя неразрывно связано с историей российского флота, историческими событиями XVIII века. Надо было обстоятельно изучить флотское дело — от терминологии, лексики, вплоть до тактики непобедимого адмирала в бою, чтобы так свободно, как это делает автор, вести разговор о своем герое в разных обстоятельствах его жизни.

Автор снимает шоры с глаз читателей, доверчивых к историческим анекдотам, вроде расхожего — о “потемкинских деревнях”. Знаменитое путешествие императрицы в Крым официально было названо “путь на пользу”. Потемкин хотел, чтобы при императорском дворе “убедились в пользе Отечеству, которую принес он своей бурной и энергичной деятельностью в Причерно­морье”, чтобы не прекратилось финансирование по заселению и обустройству новых земель, чтобы продемонстрировать мощь нового Черноморского флота, предостеречь тем самым Турцию от военных выступлений. Эффектна сцена, когда перед собравшимися в Инкермановском дворце императрицей, ее окружением, титулованными иностранцами по команде Потемкина “драпи­ровка западной стороны упала, грянули пушка и музыка... и взору знатных путешественников открылась незабываемая картина: в Севастопольской бухте выстроились боевые морские корабли, являя величественную картину нового флота державы”. Вот тебе и “потемкинская деревня”!

По признанию самого Ганичева, более четверти века собирал он материал об адмирале Ушакове, выпустил о нем несколько книг, пока не осенила его дерзостная, но глубоко выношенная мысль: он обратился в 1995 году к патриарху Московскому и всея Руси Алексию II с письмом рассмотреть эти материалы на предмет прославления Православной Церковью Ушакова, известного своим христианским благочестием. Пять лет неустанно работали священники Мордовской епархии, монахи Санаксарского монастыря (с которым были связаны последние годы жизни адмирала), богословы патриархата, собирались необходимые свидетельства, документы, факты. И вот в 2000 году Федор Ушаков был канонизирован Русской Православной Церковью как местночтимый святой. Так целеустремленное писательское слово стало духовным деянием.

Из рассказа самого В. Ганичева видно, сколь увлекательным для него был поиск новых документов о его герое, как радовала его каждая находка. Вот на острове Корфу (западное побережье Греции) спустя двести лет после ушаковского штурма В. Ганичев ищет приметы тех событий, оставшиеся названия, укрепления, хочет как бы приблизиться к реальности подвигов боевых моряков, ощутить атмосферу того времени. После этого он идет в местный архив. “Приносят слегка влажные папки. Набираю воздуха, как перед прыжком в воду, и... ныряю в эти пожелтевшие страницы. За четким почерком писарей, изяществом старого наборного текста тайны далекой жизни. Коммерческой деятельности. Конфликтов”. С переводчицей просмотрено несколько папок, но об экспедиции Ушакова ни слова. Но вот знакомая разма­шистая подпись: “Вице-адмирал Ушаков”. “А вот и вторая подпись. А вот собственноручные записки, еще, еще... Открытие”.

Мне кажется, что историков можно разделить на два типа: историки-потребители, пользующиеся уже готовым материалом, и историки твор­ческие, историки-собиратели. Каждую встречу, имеющую отношение к Отечест­венной войне, В. Ганичев использует, чтобы выяснить, уточнить, узнать что-то новое от собеседника. Как он сам говорит: “...выпытываю какие-то подробности, как мне кажется, неизвестные истории”. Приходит к нему в издательство “Молодая гвардия” маршал Чуйков, легендарный герой Сталин­града, и он заводит с ним разговор не вообще о Сталинградской битве, а о конкретных днях — 13, 14, 15 сентября, самых кризисных днях битвы. И услышал то, что можно было услышать только в доверительном разговоре. Вот после перенесенной операции В. Ганичев сталкивается в подмосковном санатории с Молотовым. Каких-нибудь пять минут разговора — и успевает “вырвать” важное для себя как историка.

“— Вячеслав Михайлович, как Вам удалось связать в единый узел Чер­чилля, Рузвельта, Сталина?

— Сталина ни с кем не свяжешь. Он сам связывал.

— А если бы они (США и Англия) открыли второй фронт в 1942-м или даже в 1943-м году?

— Ну, в 42-м они открыть не могли. Кстати, они еще и обижались, когда мы говорили “второй фронт”. Второй — значит второстепенный.

Короткий поклон — и вот, прямой, как палка, четко ступая по гравию, Молотов удаляется в глубь санаторного парка. Сколько тайн дипломатии жесткой военной поры уносит он с собой”.

Военное время и тыл. “Все для фронта”. Автор приводит текст сохранен­ной справки, врученной военкоматом им, школьникам в Сибири, во время войны: “Справка выдана 1 “а” классу в том, что он сдал 3 пары валенок, 1 полу­шубок, 10 пар портянок, 3 пары носков, 8 пар рукавиц, 12 кисетов, лезвия для бритвы, конверты, бумага курительная, мыло хозяйственное (7 кусков), мыло туалетное (3 куска), карандаши — 25 штук. Райвоенкомат”.

Иногда, кажется, мелочь, мимоходом брошенная автором, но и она не лишена исторической значимости: “Дочь убийцы Николая II Юровского горделиво присутствовала на многих комсомольских мероприятиях, где мне  приходилось бывать в 70-х годах”.

Характерно, что история литературно-общественной борьбы, одним из лидеров которой был Валерий Ганичев, не дает покоя нынешним русофобам. Но если раньше, в 60—80-х годах, “русофилы”, “почвенники” вызывали бешеные нападки, преследования со стороны космополитических сил, то нынешние либералы-экстремисты стремятся замолчать, похоронить историю русской борьбы.

В. Н. Ганичев — один из создателей Всемирного Русского Народного Собора, сейчас он — заместитель главы Собора. (Возглавляет Собор Святейший патриарх Алексий II.) Сначала Собор (первый из шести прошедших был в 1993 году) замалчивали, игнорировали в прессе, “во властных структурах”, “демократических” партиях. Но вот “лед тронулся”. На Соборной трибуне появились официальные лица, вплоть до президента Путина. Решили внести свою лепту в “соборный разум” “либеральные демократы”. Вездесущий Жириновский, всегда и всюду проповедующий, что равенства не может быть, стыдно быть бедным, на Соборной трибуне напирает на то, что следует жить по Библии. Вместе с Жириновским на Соборную встречу в октябре 1998 года пришел Гайдар. Тема встречи была: “Пути спасения”. Оказывается, в лице первого толкача бандитских реформ объявился местечковый мессия, указую­щий нам “пути спасения” — какие же? Выступивший на VI Соборе Г. Явлинский заявил: “С людьми, не верующими в Бога, невозможно проводить эффектив­ные реформы”. Особенно такие авантюристические, как “500 дней”, — будь при этом даже все верующими. Новоявленные “соборяне” хотят, конечно, извлечь из нового своего амплуа политический гешефт, но важнее здесь другое, давно известное — игрой в слова профанировать саму идею, чтобы она не имела никакой цены. Не позавидуешь Ганичеву, сидящему в прези­диуме и выслушивающему всю эту лицемерную дребедень. Не осадишь же этих настырных ребят в миролюбивой обстановке (“Мир вам!”), хотя в своей публицистике заместитель главы Собора не скрывает своего отношения к тем, кого он называет “идеологическими террористами”.

…Одним из героев любимого писателем XVIII века стал и его “Тульский энциклопедист” Болотов Андрей Тимофеевич. Автор повести о Болотове показывает, как в его герое удивительная зоркость взгляда, пытливость ума, редчайшая обширность познаний, практический эстетический гений, выразившийся в сотворенном им садово-парковом чуде в Богородицке (Тульской губернии), соединены органично с нравственной возвышенностью, идеальностью устремлений. В духовном и научном постижении мира, природы, мироздания, в православном осмыслении бытия и виделась Болотову задача истинного просветительства.

В своей публицистической книге “Русские версты” В. Ганичев размышляя о прошлом и настоящем России, как бы расставляет на ее историческом пути верстовые столбы, вехи в качестве ориентиров для современников. Это и величайшие радостные события в нашей истории, и времена смуты. Это великие имена и в духовной, и в государственной, и в культурной жизни народа. Ставит животрепещущие проблемы, вроде уроков поражения, создания русской национальной школы и т. д.

Перед нами — новая публицистическая книга В. Ганичева“Православный дорожник”, изданная Воениздатом. Читатель прочтет и сам оценит ее. Здесь я скажу о вещах, наиболее характерных для автора. Если в книге об Ушакове говорится об океаническом мышлении, то в “Православном дорожнике” — о мышлении пространственном, о том ощущении беспредельной дали, которое автор испытал, участвуя в поездке по Транссибирской железной дороге в дни, когда в стране отмечалось столетие ее существования. Оба типа мышления, можно сказать, вошли в наше национальное сознание. Очерк “Южнее. Южнее, на самый юг” — о наших полярниках в Антарктиде (1991 г.), с остро переданным ощущением ее ледяной стихии, как бы возвращает читателя старшего поколения во времена челюскинцев 30-х годов (хотя те были в Арктике). Таковы “гены” исторической памяти.

“Вперед, Шанхай!” — неподдельное восхищение автора тем великим созиданием, которым охвачен современный Китай. И этот поразительный подъем грандиозного городского строительства, чувство уверенности в своих силах, оптимизм китайцев — все это стало возможным потому, что во главе страны стоят, в отличие от наших правителей, лидеры с такими качествами, как патриотизм, государственная мудрость.

Иного своего героя В. Ганичев называет “дела делателем”. И о нем можно сказать то же самое. Он “дела делатель” и на посту председателя правления Союза писателей России, и заместителя Председателя Всемирного Русского Народного Собора, и главного редактора “Роман-журнала XXI век”. Насчет организаторских способностей Валерия Николаевича надо сказать особо. Как редки у нас, русских, организаторы! Еще Александр I жаловался: “Нет людей”. Кто-то (кажется, Карамзин) возразил: “Ваше величество, они есть, их надо искать”. Но как ни ищи, остается в нашей русской жизни то, что наш современник Егор Исаев патетически именует “бескадрицей”. Валерий Ганичев во всех своих общественных “ипостасях” достойно, ответственно несет бремя своих обязанностей просветителя, преданного долгу служения Отечеству и слову.

(обратно)

Олег Корниенко • Сызрань А. Н. Толстого (Наш современник N8 2003)

Олег КОРНИЕНКО

СЫЗРАНЬ А. Н. ТОЛСТОГО

 

Прохладным воскресным вечером 24 августа 1897 года к летнему причалу уездного города Сызрани подошел пароход из Самары. Подали трап, и пассажиры, суетясь, направились на берег, отмахиваясь от назойливых извозчиков.

Оставив четырнадцатилетнего сына Лешу караулить вещи, Александра Леонтьевна Бостром-Толстая вместе со своим знакомым Евгением Михай­лови­чем Синявским, редактором-издателем “Сызранского листка объяв­ле­ний”, тоже сошла на берег. Извозчика они нашли быстро и теперь дожидались, пока схлынет основная масса пассажиров.

“В Сызрань приехали мы часов в 9 вечера и очень долго провозились с багажом, — напишет Александра Леонтьевна спустя два дня супругу Алексею Аполлоновичу Бострому в его родовое имение Сосновку. — Проклятые извоз­чики совсем не умеют обращаться с вещами, уронили мою кровать и немного попортили сетку”.

Остановились Толстые в номерах Маркова (комната 3) на улице Большой (ныне Советской). Но гостиница есть гостиница, и через месяц, между 16 и 20 сентября, подыскав жилье поуютнее, они переехали на частную квартиру к сестрам А. Н. и О. Н. Александровым здесь же, на Большой.

В письме от 24 сентября 1897 года А. Л. Бостром сообщит мужу: “Я очень рада, что ты меня поместил здесь... Хозяева хорошие, стараются, как бы нам лучше...”

Еще бы не стараться: 8 рублей за квартиру — деньги по тому времени немалые. А потому дела по дому, пока Леля (так звали его домашние) в училище, вела Александра Леонтьевна, и только в декабре у нее появилась первая и единственная помощница — Анюта из Сосновки.

Так и жили они весь 1897/98 учебный год: Александра Леонтьевна с сыном — в Сызрани, Алексей Аполлонович — в Сосновке, изредка, по большим праздникам, наезжая проведать жену и пасынка. Приезжал он обычно во главе обоза с продуктами, и всегда эти дни жена и Леша ждали, и были они как праздники.

Александра Леонтьевна и Алексей Аполлонович понимали, что по-другому пока нельзя. Ибо был уже горький опыт с поступлением в самарское реальное училище, когда Леша был предоставлен самому себе и в итоге получил на вступительных экзаменах “почти круглую двойку”. Родителям пришлось срочно спасать положение — устраивать Лелю в 4-й класс сызранского реаль­ного училища (сейчас в этом здании находится механико-технологический техникум).

Учился Леля неровно: сказывалась “сосновская система”, когда с ним занимался домашний учитель Аркадий Иванович Словоохотов, “рябой, рыжий как огонь, отличный человек”, с которым Леля жил душа в душу, но науками занимались без перегрузки”. Оценки устраивали Лешу, но не устраивали Александру Леонтьевну: зачем тогда эти мучения, жизнь в разлуке с любимым человеком?..

Первым учеником делать Лешу родители не собирались, но и быть хуже других было зазорно. Мать видела, что Леля, если захочет, может все, надо только его заставить. И Александра Леонтьевна, в ущерб своим литературным занятиям (а у нее уже вышли четыре свои книги — для взрослых и детей), часто помогала сыну готовить уроки.

Со временем у Лели появились в классе друзья: Борис Софотеров — сын гласного городской Думы, Степа Абрамов, Всеволод Мусин-Пушкин, и Леша, если были проблемы с домашним заданием, частенько обращался к ним за помощью, а бывало, что к нему кто-то приходил делать уроки.

Одним из любимых предметов у него была естественная история. А самыми трудными — география и французский. “По-французски писать больно трудно, — сообщал Леша в ноябре 1897 года в Сосновку. — А из географии трудно больно города учить и их и губернии показывать на карте”.

Но, как ни трудно, Леша учил и 19 мая 1898 года на итоговом экзамене по географии получил честную “пятерку”. То есть учеба шла с переменным успехом, чего не скажешь о поведении: здесь проблемы были всегда. На хуторе Леша привык чувствовать себя вольным человеком, а здесь, в реаль­ном, требовалось соблюдать дисциплину. А это было не по нутру свободо­любивому подростку. Поэтому не один раз вызывали Александру Леонтьевну в училище по поводу поведения сына, которого в наказание частенько оставляли “без обеда”.

Но хуже всего то, что с первого дня не сложились отношения Алексея Толстого с инспектором училища А. И. Александровым. В конечном итоге именно это послужило причиной перевода Леши в 1898 году в реальное училище г. Самары. Трагедии из этого Александра Леонтьевна не делала, понимая, что учиться лучше на собственных ошибках.

Учеба отнимала много сил и времени, но то, что оставалось, Леша отдавал книгам и улице. Он никогда не знал, что такое скука. Уже с первых дней в Сызрани он “добрался в городской библиотеке до Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн Рида и глотал их с упоением, хотя матушка и вотчим неодобри­тельно называли книжки дребеденью”.

Когда в Сызрани в летнем театре “Эрмитаж” выступала малороссийская театральная труппа, Леша с одноклассниками ходил на представление “и здорово посмеялись, хотя пьеса была чрезвычайно глупа”.

Общество реалистов, городские условия накладывали на четырнадцати­летнего подростка свой отпечаток. Если еще недавно они с Борей Софоте­ровым ходили после уроков на Сызранку, чтобы “популять камнями”, то со временем уже бегали по Большой за барышнями. Благо наискосок от реаль­ного училища, там, где сейчас находится драмтеатр, стояло одноэтаж­ное деревянное здание женской гимназии.

Дом купца А. П. Белопухова на Симбирской (ныне Ульяновской) улице стал последним местом жительства Толстых в Сызрани. Сюда Леша с матерью переехали 18 февраля 1898 года. На прощание “хорошие хозяева” Александ­ровы окрестили своих квартирантов “татарами” за отсутствие у жильцов иконы, после чего Александра Леонтьевна попросит в письме к мужу привезти ей “два образка попроще”.

К сожалению, этот дом, как и все, где проживали Толстые, не сохранился. Весь центр деревянной Сызрани уничтожил пожар в июле 1906 года.

Сгорел также дом купца Ретюнского в г. Николаевске (ныне г. Пугачев Саратовской области ), где 10 января 1883 года по новому стилю, на третий день после Рождества, родился Алексей Толстой.

Но вот в Самаре до сих пор существует дом на ул. Фрунзе, 155 (б. Сара­тов­ская), который А. А. Бостром купил, продав наконец родовое поместье в Сосновке и рассчитавшись по закладным и векселям. Сейчас здесь находится Литературный музей-усадьба А. Н. Толстого.

И так же, как этот дом напоминает самарцам об известном мастере слова, авторе прекрасных романов “Петр I”, “Хождение по мукам” и других, так и в Сызрани многие места говорят о том времени, когда здесь более ста лет назад жил и учился Алеша Толстой.

Это — сад “Эрмитаж”, ныне — детский парк “Гномик”, общественный (Сире­невый) сад возле Спасской (часовой) башни, который отыскала Алек­сандра Леонтьевна, “с прекрасным видом на речку Сызрань, заливные луга, горы, Заречье”, руины каменной Никольской единоверческой и Ильинской церквей, Красный мост через Крымзу по дороге на 2-ю Сызрань и справа от него Калашничишин пруд, который был зимой прекрасным местом для катания на коньках.

Память о великом русском советском писателе живет не только в сердцах сызранцев. Она увековечена и в наименовании местного муниципального драматического театра, на мемориальной доске у входа в бывшее реальное училище.

А в 2000 году по приглашению Управления культуры, информации и рекламы и местных литераторов Сызрань посетили внучки A. Н. Толстого: художница из Москвы Екатерина Никитична и писательница из С.-Петербурга Наталия Никитична Толстые. В рамках первых Толстовских чтений они встретились в центральной библиотеке с жителями города — поклонниками творчества А. Н. Толстого, побывали на приеме у мэра города, в бывшем реальном училище и других местах, связанных с жизнью прославленного деда.

Гостем вторых Толстовских чтений и почетным гостем 1-го Между­народного молодежного фестиваля народных видов спорта и творчества стал сын Наталии Толстой и известного поэта-переводчика Игнатия Ивановского — пианист Николай Ивановский, выступавший до Сызрани в Италии, США, Швеции, Австралии. Вместе со своими единомышленниками-музыкантами С. Пяткиной, Н. Кругловым, B. Утехиным они впервые сыграли в Сызрани кантату сына А. Н. Толстого — заслуженного артиста России Д. А. Толстого “История государства Российского от Гостомысла до Тимашева”.

В 2001 году Союзом писателей России, администрацией города и Межре­гио­нальным литературным центром В. Шукшина учреждена Всероссийская премия имени А. Н. Толстого. Первыми её лауреатами стали известный прозаик В. Белов (Вологда), литературовед из Москвы В. Петелин, руководи­тель областной писательской организации Е. Лазарев и старейший сызран­ский прозаик Н. Овчинников.

Следующее вручение премии имени А. Н. Толстого состоится осенью 2003 года, года 120-летия со дня рождения писателя.

Сызрань — не Самара, здесь нет музея-усадьбы А. Н. Толстого, но есть хорошо сохранившееся здание бывшего реального училища, краеведческий музей. А главное — огромное желание сохранить и приумножить все, что касается жизни А. Н. Толстого в Сызрани, ведь определенную роль в твор­ческом становлении писателя сыграл небольшой (какие-то 10 месяцев), но важный по сути период его учебы в местном реальном училище. И пусть со временем этот момент затмили более яркие жизненные события, но вечно жива любовь благодарных волжан к своему прославленному земляку.

(обратно)

Михаил Базанков • “Покуда кто-то ждет меня...”, или Диверсант космический (Наш современник N8 2003)

МИХАИЛ БАЗАНКОВ

“Покуда кто-то ждет меня...”,

или Диверсант космический

 

Сергей! Вы такой нехороший...

С. Есенин “Анна Снегина”

 

Причудливы и трагичны судьбы поэтов, естественно возрастающих на периферии. Негромкие, не замеченные в свой срок, отторгнутые за непо­хожесть-несоответствие диктуемой снобами моде или капризам чиновников. Гениальные с мировой известностью и простые пахари-сеятели доброго, мудрого, вечного, призванные свыше и наделенные особым даром, оказы­ваются невостребованными, удивляют откровениями, образом жизни. Они оставляют для людей долговременные ценности особого эстетического и духовного свойства, добытые страданием. Одни одаривают человечество поэтическими шедеврами, другие иногда напоминают о себе частушкой, песней, несколькими “простенькими” стихами. Без профессионального образования и элементарных условий для творчества, глубоко задумываясь, сокровенным словом способны говорить “за всех и ради всех”.

Помните, Есенин признавался Ширяевцу: “Живу, дорогой, — не живу, а маюсь, только и думаешь о проклятом рубле. Пишу очень мало. С старыми товарищами не имею почти ничего, с Клюевым разошелся, Клычков уехал, а Орешин глядит как-то все исподлобья, словно съесть хочет”. А как жил Клюев в Вытегре? Он писал Есенину, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти.

Утешаться ли тем, что так было и раньше? Смириться с происходящим сегодня и делать вид, что сочинители Костромской области не бедствуют, не пишут писем — отчаянных признаний? Униженные бытом (голодом, холодом), надругательским чиновным равнодушием, беззаконием шлют сигналы бедствия из Вохмы, Шарьи, Галича, Чухломы и других мест. Поэтому обращаюсь к давним и нынешним письмам-откровениям из галич­ской деревни Костомы, точнее — с хутора из-под горы, где одиноко и без­выезд­но проживает поэт Сергей Потехин. Бывал там у него — знаю житейскую долю, причины бобыльского прозябанья, по которым один его давний сборник мы назвали “Молодой бобыль” (“Литературная Кострома”, 1993 г.).

Приехал к нему по осени. С огородных грядок все прибрано, только стебли топинамбура топорщатся и дразнят желтыми цветами серое низкое небо. Под сосенками маслята проглянули — тут у хозяина грибной питомник. Два зайчонка-листопадничка затаились в мягкой отаве. Белка устрашающе пофыркивала, сверху бросала сучочки в нарушителей спокойствия. Сергей показывал землянку с “буржуйкой” из бочки — здесь в морозы он спасает картошку и овощи, сам под низким потолком на лежанке ночует, тут и стихи на память записывает. Должно быть, здесь же перевоплощается он то в василек, то в зяблика, то в ершика подо льдом, то в какого-нибудь зверя. Иногда спросонья вскрикивает: “Я не бледный цветок подземелья!” Сам с собой не находит сладу, а “несуразного такого кто полюбит, кто поймет”. Иронично оценивая свой образ жизни, расставляет все по местам в мировом порядке... Безжалостен к себе и добр к другим. Сколько скульптур своих глиняных раздарил, клубнику не только бидончиками от него носили. Единст­венный в своем роде талантливый абориген не прост: душа нараспашку, очевидная незащищенность при уверенности в предназначении:

 

Но я не винтик и не гвоздь,

Пусть выгляжу комически.

Я — на земле нежданный гость.

Я — диверсант космический.

 

Иногда мы зовем Сергея в Кострому, а он отвечает: “Мне хотя б на штаны заплату. Мне хотя бы карман зашить”. И сарказно признается: “По иронии судьбы я на данный момент оказался невыездной, проживаю не у дел — в колхозе нет вакансий, даже на должность скотника конкурс, пред­почтение отдают владеющим техникой, идет борьба до драки скрытой и открытой, конкурсантов много, больше чем в театральный институт. Давно уже я был испытан на должности скотника, а ничего иного и делать не умею. Выручает подножный корм: целебная травка, рыбешка, картошка. И люди добрые иногда помогают... Вышла в галичской типографии книжонка моя с нелепым названием от составителей “Слеза на песке”, а лучше бы окрестить — “Мякина на ветерке”. Отобрали туда стихи почему-то старые и слабые, хотя в достатке было свежих”.

Вот так и получилось: вышла книжонка — радости никакой, корысти тоже, безгонорарные издаются сборники. Живи как знаешь, стихотворец, никому до тебя и дела нет в Отчизне. Случается иногда подмога бедствующих братьев-писателей. Прислали мы ему от “Литературной Костромы” мизерный гонорар с тремя нолями, которые нынче надо вычеркивать. Откликнулся с восторгом: “Подлетели кверху гирьки на тарелочке с нуждой. Накуплю лапши да кильки, побегу, как молодой. Отскребли на сердце кошки, не успел я духом пасть. Разноцветные сапожки на одну сменяю масть...”

А вслед за такими признаниями на волне “заниженного бытовизма” прорвались и настоящие стихи. Сложилась еще одна книга стихотворений, отсеянных редакторскими требованиями из половы, наметенной отчаянными обстоятельствами.

 

Не чувствуя подвоха,

Скольжу спиной вперед.

Какая там эпоха

За поворотом ждет.

 

Эти печальные песенки за тех, которым не дано изведать мир всецело, роднятся с истоками от Плещеева, Кольцова, Некрасова, Есенина. Однако находятся основания для упреков. Журналистка из “Комсомольской правды”, проведав “смешного соловья” в деревне Костоме, спросила, зачем он пишет стихи. Считающий себя колхозным анекдотом простенько ответил: “Люди просят...” Понимая собеседницу, он мог бы предложить ей несколько оправдательных стихов с отчетливой направленностью.

Бывали и почтовые откровения читательниц: “Уважаемый товарищ Поте­хин! — обращалась девица из г. Орла. — Случайно услышала ваши стихи в передаче “От всего сердца”. Пишу, чтобы сказать: поймите же, что первые признаки творческой личности — это врожденный вкус и врожденная культура. (Чувствуете, куда гнет эстрадная “звезда”?). Но откуда они могут взяться в вашей деревне? Зачем вы их пишете? Для чего вам все это?” И вместо подписи — горделивое: “Эстрадная певица”.

Люди забывают особый дар волшебной простоты и естественности, лучший порядок искренних слов о пережитом, выстраданных признаний. Камень и снег, пень и солома, вилы и мухомор, крапива и топинамбур могут нести кристаллы мысли и чувства. Среди шуток, самоиронии, сарказма, удачных и несуразных частушек, отчаянных вскриков и неразборчивого бормотанья прорывается и звенит чистый поэтический родник. За чудаковатой простоватостью способный видеть, слышать, чувствовать найдет другие мотивы, проникнется беспокойством за судьбу поэта, по-своему воспримет философию строк о коняге, зяблике, васильке, пьянчуге, волке, топоре, глине. И поймет стихи, в которых “чтоб услышать голос вещий, люди лезут на вулкан”, а шакалы да волки ждут, выстораживают тех, кто окажется в покорности овечьей. Поймет горестное признание: “я лишь для карнавала по-волчьи нарядился”. Поймет, он послушным стал малышом, и воздуха негде хлебнуть. Вспоминается дуб-великан. “Корни мои в навозе, крона моя в грозе”. “Грозному великану праведный путь знаком”. Если даже и рухнет, то станет новым материком.

Сергей Потехин еще не раз напомнит о привлекательности полевого цветка и надежности дуба. Сам он являет миру добродетельную “диверсионную” способность остепенить и вразумить лезущих на вулкан к последнему извер­жению. Перевоплощения “василька” приобретают тревожное звучание под давле­нием обстоятельств отнюдь не материального свойства в первую очередь.

Мир утрачивает естественность и доброту, люди перестают видеть и понимать друг друга, многим из них праведный путь уже не кажется знакомым и спасительным, они свернули на кривые дорожки, указанные лукавыми проповедниками. А поэт, иронизируя над манерно философствующими умниками, наивно зовет себя и других в природную дорогу к радости и согласию, оберегает своей непритязательностью право каждого довольст­воваться малым и не потворствовать тем, кто алчно диктует унизительную жизнь для большинства. Еще предстоит понять и оценить заботливую простоту, вычитать в случайно изданных книжицах главное...

Повторно видится, как уходит Сергей из деревни под гору к своей зем­лянке. Белое заснеженное поле слепит глаза. В нем — едва приметная тропинка с редкими вешками по сторонам. Поэт удаляется от назойливой телекамеры, уходит от нас, надоедливо и шумливо внимательных. Только что отсняты эпизоды его поведения в деревенской неустроенности, в случайных встречах с понимающими односельчанами. И снова слышится его голос из редких писем. “Удалось мне посмотреть снятые в наших краях кадры. Сделано то, что надо. Наплевать на некоторые проколы. Главное показано — нелегкая участь сочинителя в наше время. На меня же теперь, благодаря вашим заботам, милости посыпались манной небесной. В сельсовете бесплатно выдали целый узел одежды, пообещали махонькое пособие выплачивать — на хлеб... С крысами, атакующими жилье, расстался — отступил. Ушел в землянку зимовать, но и там от них надо жестью спасаться... Насчет новой книжки не знаю, что и сказать. Конечно, любому автору хочется увидать себя опубликованным. Стоят ли мои сочинительства того? Может, у более достойных ребят отбиваю хлеб и место под солнцем? Смотрите по возможности. Живу помаленьку. Духом не падаю. Писать с грехом пополам можно и при коптилке”.

Слышите, люди, этот голос? Слышите, как и о чем пишет мне поэт, чья судьба тревожно напоминает о судьбах многих, живущих как бы вне привыч­ных и новых законов, без статуса творческого работника, без которого писатели оказываются “тунеядцами”, утрачивающими право на полную пенсию из-за принадлежности к обездоленному творческому союзу? “Привык надеяться только на себя, — пишет Сергей в другом письме. — Голова и руки пока целы. В снегу барахтаюсь, дрова пилю. Сухари в кипятке размачиваю. Зимние условия для стихов не шибко подходящие, но зима, считай, сломана, солнышко пригревает уже. Правда, за зиму одичал до такой степени, что от людей, как заяц, шарахаюсь в кусты. Видеть вас, встретиться было бы неплохо для оттаиванья души, но добраться до моей лачуги сейчас не так-то просто. По тропинке, словно по жердине, придется топать порядочное расстояние. Да и меня еще унесет куда-нибудь в лес: сейчас как раз дрова запасаю. Лучше летом приезжайте, когда у меня рай земной...”.

Однажды, осмысливая свое бытие, прислал длиннющее письмо, в котором благодарил за доброе внимание всех, кто его не забывает. Оценивал только что полученный альманах “Кострома”: “На высоком уровне получилось издание, прочитал с превеликим удовольствием, теперь сия книжка по деревне путешествует из рук в руки. Есть для меня радость... О своих каких-либо перспективах наивно мечтать. На прозу все-таки не перешел, это она на меня навалилась, как и на многих других граждан российских. Рыпаюсь, конечно, как могу, да силы слишком неравны. Главу районной администрации Елшина упрекнуть не в чем, и так мужик постарался хлопотами о доме. В этом году дали по 50 рублей три месяца — иссякли. Сотня отныне кажется астрономической суммой. Появись она у меня, купил бы на всю хлеба да сухарей насушил: месяц живи — горя не знай. Пока же лук да крапива — основной рацион. Огород, разумеется, посадил; все необходимое. Жду, скоро будет поспевать. Тогда оживу — не для благих дел, так для более достойного существования...”.

За бытовыми трудностями, за всем житейским “мусором” приписка: “Стишков” горсточку все же посылаю, чтобы убедились: нечем особо хвалиться. Прочтете и в корзину бросьте. Может быть, летом что-нибудь повеселее споется...”.

Иногда его навещают друзья, неравнодушные журналисты, любопытные дамочки в поисках экзотики. Не оставляют без эпизодического внимания сотрудники газеты “Галичские известия”. Приехала к нему Алевтина Лапшина, чтобы уговорить на съемки предъюбилейного фильма. Сергей ответил: “Суета. Кому все это нужно”. О нынешнем настроении поэта можно судить по его более подробным в этот раз ответам. Живет он на хуторе, конечно, без электричества. “А зачем оно? Есть печь, лучина. Бояться некого. Для понимания смысла жизни, чувства свободы необходимо уединение. Живи, радуйся жизни. В этом плане я счастлив”. К земному плодородию у него интерес — считает спасительным труд на земле, она легкая здесь, супесчаная, хорошо отзывается урожаем. Вот собрал тыкву, около двух тонн отправил. Орешник порадовал. “На двух сотках возделываю клубнику. В июне-июле у меня сладкий сезон”. Показал он журналистке и свою землянку, в которой зимовал в прошлом году, теперь там у него кролики живут.

Иногда его навещают ребятишки, но и один Сергей не скучает — “все вокруг живое: и земля, и река, и лес, и солнце над миром. И везде присутст­вует Бог”. Так он и сказал: “Положась на волю Божью, / Я бреду по бездо­рожью — / С тех, кто бродит без дорог, / Бог не требует налог”.

Конечно, летом вольнее, привольнее. Выйдет он за околицу в свои владения, и станет ему легче. “Целый мир удручен тишиной. / Почему-то все реже мне снится / Алый парус над синей волной”. А за кустами речная излучина блестит, волнится березовая роща на берегу, вдалеке сосновый бор зовуще темнеет. И повторяется спасительное: “Кто сказал, что я не летаю, что потеряны оба крыла?” Иногда “поют луга, поют леса, / Им подпевают небеса, / А музыка народная”.

Но зима-то у нас долгая, затяжная в России зима. “От мороза ли щеки розовы? / Или ветер их целовал? / Ты стоишь одна под березами, / Спрятав пальчики в рукава”. В предчувствии весны и другие темы проклевываются. Нет, не в поздний зимний час, когда жутко от темноты и безлюдья, любовная лирика ласкает еще не уставшее сердце. Все-таки бывают просветы между осенью и весной. Надеждами человек живет и утешает себя: “Придет весна — посею пальмы / И буду финики срывать”. Под Новый год о пальмах заговорил.

У каждого зяблика свой голос. “В куче неубранных яблок, / Скрытых опавшей листвой, / Ищет взъерошенный зяблик / Голос потерянный свой”. И дергачом можно себя чувствовать или молодым петушком, который летать не умеет, “зато кукарекает знатно”. Бывает такая жизненная полоса: сковывает страх потерять свою песню.

Сергей сам себя выверяет под надзором небес и матушки-природы, душу свою испытывает на разных диапазонах. Идут стихи без названий то на вдохе, то на выдохе. “Не поле перешел — / Полжизни прожил. / И все бы хорошо, / Да совесть гложет”. Идут стихи негромкой исповедью, складывается история души. Остановишься, задохнешься на крутой тропе — замолчишь, словно насовсем исчезнешь, забытый, невостребованный. “Тогда лишь я чего-то стою, / Покуда кто-то ждет меня”. Пока еще вспоминают, окликают, желая хоть как-то помочь. На окликания наши отзывается он с промедлением.

“Ваша экстренная помощь подоспела вовремя. Спасибо большое! Не мог сразу ответить, так как все денежки потратил на продукты (грешен: купил и бутылку — не пойдешь Новый год встречать с пустыми руками), конвертов не купил — почта не работала. Вот и причина молчания. Извиняюсь. Дела мои идут, настроение бодрое, Муза не покидает вторую неделю. Строчу, наверстывая упущенное (благо брюхо не донимает своими претензиями). Записывать вирши приходится на амбарных листах — туго с бумагой”.

Летом у него день рождения... Хорошо бы подоспела к этому времени книжка избранной лирики. Да вот департамент культуры зажимает финансы.

Под народную музыку прислушаются читатели к содержанию избранных стихотворений в пространстве от “а” до “я”, сопроводительно разделенном иллюстрациями, и станут понятны несомненные достоинства этой лирики: искренность, душевность, естественность голоса, дарованного свыше. Вновь и вновь хорошо знающие Сергея Потехина будут вспоминать будто бы мимоходом сказанное однажды:

 

Вырос в поле глупенький

Василек голубенький...

Не понять ему никак,

Почему же он сорняк.

 

Новая весна растормошила реку. “Серые, в зареве алом, / Зайцы плывут на бревне”. Живет недалеко от Костомы на хуторе лирический бобыль, звезд с неба не хватает, государству с него взять нечего, разве теперь придется аренду за землю платить. За ту землю, на которой родился да шалаш поставил, землянку выкопал...

(обратно)

Общее дело (Наш современник N8 2003)

 

Общее дело

Эта подборка читательских писем целиком посвящена откликам на главы из книги Александра Михайлова “Личное дело” (“Наш совре­менник” 2003 г. № 1, 2). Они столь же проти­воречивы, как и те два письма, которые мы опубли­ковали в № 5 журнала

(с. 203—204).

 

*   *   *

“Уважаемый Александр Яковлевич, позволю себе не согласиться с Вашей оценкой Октябрьской революции. Главной её причиной стало бездарное руководство страной Николая Второго. Он — главный организатор револю­ционных потрясений в двадцатом веке в России. В его руках была необъятная власть, армия, полиция, и никакие силы, никакие революционеры не смогли бы поколебать Российской империи, если бы это было здоровое, крепкое и справедливое государство.

“Кучка мерзавцев” не смогла бы убедить народ, если бы не полное разложение правящих кругов в царской России, особенно проявившееся в годы Первой мировой войны. За что гнили в окопах и гибли миллионы русских солдат? Революцию делали крепкие, зажиточные рабочие, а не какой-то “пролетариат” вообще. Они понимали, что только революция может спасти государство и его независимость. Потом уже к революции примазались деклассированные и прочие элементы.

Я много размышлял над этими вопросами и пришёл к выводу: Граждан­ская война в России началась 9 января 1905 года, и она не окончилась, она идёт. Сегодня знамя генерала Власова над страной, и неизвестно, чем и когда закончится это противостояние. Иностранные хищники, пользуясь этой беспрерывной нашей борьбой и беспомощным состоянием России, беспо­щадно разворовывают её. А что война идёт, доказывают потрясающие цифры: в нашем Орловском районе с населением в 18 тысяч человек за 2002 год умерли 399 человек при 125 родившихся. Зарегистрировано 85 браков — 78 рас­палось. Сельское хозяйство разрушено — как Мамай прошёл. Все доро­ги выглядят, как в Югославии после бомбёжки войсками НАТО.

Вы, российская интеллигенция, люди искусства, до небес возносили Ленина, а сегодня каждый старается пнуть его, унизить побольнее и оскорбить. Даже ярый антикоммунист, непримиримый антиленинец, предвидя всё это, был вынужден встать на защиту В. И. Ленина — В. Шульгин (“Опыт Ленина”, “Наш современник” 1997 г., № 11).

В Вас, Александр Яковлевич, скорее всего, заговорила классовая нена­висть, явно или подспудно переданная “белым” дедушкой. У меня же, например, был “красный” дедушка. Вот так и передаются из поколения в поколение нетерпимость и неуважение друг к другу у “красных” и “белых”. И бой продолжается — надолго ли?

В целом книга хорошая. Заставляет думать, сопереживать.

Простой гражданин, имеющий на руках паспорт с двуглавым орлом, но сохранивший паспорт с серпом и молотом —

Л. Сорокожердьев,

г. Орлов Кировской обл.”.

*   *   *

“Уважаемый Александр Яковлевич! С душевным волнением прочитал Вашу публикацию “Личное дело”. Сколько в Ваших словах боли за нашу поруганную Родину. Всё, что сказано Вами, созвучно моей душе, да и, думаю, не только моей, но душе каждого человека, для кого Россия — Родина, для кого Отечество — свято.

В. Мишенёв,

г. Никольск Вологодской обл.”.

*   *   *

“Прочитал вчера откровения Александра Михайлова в “Личном деле” и был потрясён. Главным образом переживаниями, мыслями и сильной энергетикой Праведного Слова во время работы над ролью Ивана Грозного. Недавно мне посчастливилось испытать то же влияние правды — после прочтения произведения В. Карпова “Генералиссимус”. Я воспринял правду о Сталине, его эпохе умом, душою, всем своим существом, как мощный заряд энергии и оптимизма.

И возник у меня вопрос к Александру Яковлевичу: а как бы Вы восприняли правду о Сталине после прочтения этой книги? Два великих человека, две эпохи, в которых они жили, до некоторой степени сходные в истории нашего Отечества. Правда об их деятельности вызывает у разных людей сильнейшие положительные переживания. О чем это говорит? Мой вопрос — не праздный.

Мне впервые в жизни встречался человек высшей степени открытости и откровенности, устремленный к Истине, к Правде — талантливый актер и доброй души человек. “Личное дело” обязательно прочитают мои домашние и товарищи. Поговорим, наверное — поспорим. Но уже теперь хочется определенно сказать: это “Личное дело” — далеко не Ваше личное. Оно имеет большое общественное, общерусское значение. И здесь не всё бесспорно.

Меня просто удивили Ваши рассуждения о революции 1917 года, о В. Ленине, о советском периоде нашей истории. Никак не могу согласиться, что это — Ваши мысли. Это мысли чужие. Они совершенно не согласуются с Вашим творчеством, когда Вы создаете в театре и кино образы наших современников, выросших из революции, порожденных ею. Думается, здесь какое-то недоразумение. Неужели Вы действительно питаете какие-то надежды на В. Путина? Ведь он сотворил со страной такое, на что даже Ельцин в своё время не решился. По-моему, это такой “Троянский конь” в нашей стране, какого мировая история, пожалуй, еще не знала.

Или о путях выхода из кризиса. Согласен с Вами: громадна сила русской души. Но сейчас, наряду с ней, действуют реальные политические силы. И весь вопрос в том, за кем пойдет народ: за олигархами и их ставленниками в администрации Президента — или за патриотами во главе с КПРФ? Ведь третьего не дано. Этот год обещает быть решающим. Авторитет и влияние КПРФ неуклонно растут. Она располагает четкой, ясной и понятной народу программой, располагает кадрами, способными вывести страну из кризиса. С этой, общей, целью укрепляется союз коммунистов и Русской православной церкви.

Многое зависит сейчас в этой борьбе от позиции русской творческой интеллигенции. В своем “Личном деле” Вы, Александр Яковлевич, обра­щаетесь к поиску правды. Попробуйте поискать её в “Генералиссимусе” В. Карпова. Автор всей своей, трагической и героической, жизнью доказал, что он — настоящий русский патриот. На него можно надеяться. На мой взгляд, он совершил очередной подвиг, творческий, создав “Генералиссимуса”.

Ваше родное Забайкалье многое для меня значит — от Приаргунья я избирался депутатом Верховного Совета РСФСР 11-го созыва. И тяжко на душе стало, когда узнал из “Личного дела” о современной жизни в этом замечательном и суровом крае. Наверное, это и побудило меня написать всё с полной откровенностью.

С пожеланиями успехов и радости творчества.

В. Ломов,

Москва”.

*   *   *

“Уважаемый Александр Яковлевич! Примите земной поклон с далекого Урала. Спасибо за понимание судьбы Родины и нашего прекрасного народа. Ваше “Личное дело” читаем всей семьей и домом. Пока Вы живы, здоровы, у нас есть надежда на выживание наших детей и внуков в колониально-криминальной России.

Р. Мухаметова,

г. Екатеринбург”.

*   *   *

“Актеру Михайлову А. Я. — журналу “Наш современник”.

 

По поводу “Личного дела” у меня есть замечания. Вы, Александр Яковлевич, создали прекрасные актерские работы. Но Вы пишете: “Может быть, сегодня мы не прячем глаза от стыда, глядя на главу нашего государства, потому что он — первый верующий правитель за последние восемьдесят лет”. Похоже, Вы тут имеете в виду Путина. Вы полностью ошибаетесь. Вас подвела отмеченная Вами доверчивость...

Путин назначил министром культуры РФ еврея Швыдкого, который, как хорошо известно, вывозит за границу наши культурные ценности — точно так, как это делали его соплеменники в 1920—1950-х годах.

По указанию “хорошего” Путина при МГУ строится еврейский университет на наши деньги. В Москве евреям отданы лучшие здания. На открытии еврей­ского культурного центра раввин Израиля протрубил в иерихонскую трубу — символ всех злодеяний евреев против других народов, — и Путин склонил голову в знак полного подчинения евреям, после чего раввин вручил эту трубу — ему. Страшная сцена.

Надеюсь, Вы знаете, Александр Яковлевич, что Путин наградил Ельцина орденом “За заслуги перед Отечеством”. Вам не надо объяснять: “заслуги” Ельцина. Этим награж­дением Путин плюнул в лицо всем нормальным людям, в том числе — Вам. Я его и демократов ненавижу за то, что почти все они — родственники и потомки палачей 1920—1940-х годов. У меня семья пострадала от устроенных ими репрессий.

Я поддерживаю коммунистов, потому что там в руководстве — русские.

 

А. Бобров,

Москва”.

*   *   *

“Уважаемая редакция журнала “Наш современник”! Спасибо за мемуары А. Я. Михайлова. Всё, о чем пишет он, волнует и мою душу. Одно дело, когда бьют себя в грудь надоевшие политиканы, другое — когда раскрывается любимый артист. Радует, что не все продались доллару, что и в Москве, как это ни парадоксально звучит, есть ещё русские люди!

Как прав А. Михайлов, что мы убиваем Россию сами — в себе, что хватит покорно смиряться и ждать: добро должно быть с кулаками. Да, в опре­деленные исторические моменты, когда на карту поставлена Россия, так и должно быть. И прежде всего — надо каждому начать с себя, что самое трудное. Не надо смотреть погань с экрана, не надо бездумно платить деньги за духовную отраву в газетных киосках и книжных магазинах. И ещё — необходимо терпимее и как можно доброжелательней относиться к своим соотечественникам, вот о чем мы забываем. Надо самим не говорить о России пренебрежительно — и не позволять это делать другим, а решительно пресекать такие разговоры.

Надо ломать и воспитывать себя — ломать в себе привычку к униженному нашему состоянию, воспитывать в себе нетерпимость к поработителям народа и осквернителям России.

С. Кагеров,

г. Сургут”.

*   *   *

“Уважаемый Станислав Юрьевич.

Если можно, напечатайте в вашем, точнее, в нашем журнале мои заме­чания на мемуары Александра Михайлова.

Господин Михайлов говорит, что до революции царская Россия была процветающей страной. Это не так. Даже в годы Великой Отечественной войны в деревнях Вологодской области не было радио, электричества, новости мы получали из газет, причем центральные газеты выписывались во всей деревне в одном-двух домах. Старики и мы, подростки, вечером собирались в каком-либо доме. Старики говорили, а мы слушали эти разговоры о делах в районе, области, стране и, конечно, главные разговоры о положении дел на фронте. Постоянно старые солдаты проводили параллели этой войны с фашизмом и русско-японской, Первой мировой и гражданской. Из их разговоров становилось ясно, что в России в царские времена дела шли не блестяще. Недороды и неурожаи в России были через каждые 3—5 лет. А это разорение, нищета, голод. Но при этом, говорили старики, многие миллионы пудов зерна Россия вывозила за границу, некоторые сами видели на станциях и пристанях. Из дискуссий и споров выходило, что вывоз зерна был не от избытка его. Что в самой России периодически зерна не хватало. Мне, подростку, тогда трудно было понять это, не верилось. Я не знал тогда еще, что такое капитализм. Думал, это “местное явление”. Позднее, когда в книге Ленина “Развитие капитализма в России” я познакомился со статистическими таблицами российского производства зерна, увидел, что вологодские старики ничего не напутали. Разве можно такую Россию назвать страной процветающей? Ведь большинство населения были крестьяне… Бог с вами, Александр Яковлевич! Еще большее возмущение у меня вызвали рассказы о положении дел в царской армии. Там главная воспитательная работа производилась через рукоприклад­ство. И если между собой офицеры неукоснительно соблюдали “кодекс чести”, то по отношению к нижним чинам презрительное обращение на “ты” с добавлением слов “скотина”, “шваль”, “сволочь” и других ругательств было нормой. Офицеры на службе ходили в перчатках и били солдат, как правило, в зубы. Мой дед по отцу, будучи в маршевых ротах Петроградского гарнизона в 1914 году, потерял все передние зубы, которые так и не вставил до конца жизни. Потом его перевели в воздухоплавательный батальон, на защиту воздушного пространства столицы. Мордобоя стало меньше, но совсем он не прекратился. Второй мой дед по линии матери служил в лейб-гвардии Семеновском полку. Там были необходимы высокий рост, светлый цвет волос и пригожее лицо. Семеновские офицеры не били по лицу. Негоже было стоять солдату у царских покоев с подбитым глазом или разбитыми губами. Го­ворить о высоком патриотизме и боеспособности в такой армии не при­ходится…

И не кучка “мерзавцев” во главе с Лениным свергли царя, а сами его приближенные, генералы и политики, заставили его отказаться от престола. Взять корону из других Романовых никто не захотел. Они понимали, что царизм в России себя изжил и брать корону бесполезно. Таковы факты истории…

Царские жандармы не церемонились с революционерами, попавшими в их руки. Так, о расстреле группы моего земляка Ивана Бабушкина на глухой сибирской станции удалось узнать только после революции. Еще более многочисленные казни крестьян были за противодействие Столыпинским земельным реформам, здесь казни продолжались годы и счет шел на сотни и тысячи, и все это с согласия царя. Репрессии приняли такой массовый характер, что царь был вынужден как-то остановить реформы. Конечно, определенную роль сыграли и протесты интеллигенции.

В Киеве в оперном театре Петр Столыпин был убит; убийца, как впослед­ствии выяснилось, был связан с царской охранкой. Он убил одного Сто­лыпина и не пытался убить царя или его министров, сидевших рядом. Царь демонст­ративно не остался на похороны своего премьера, а спокойно уехал отдыхать в Ливадию. Неужели так поступают мудрые государственные деятели? В своих мемуарах г. Михайлов говорит, что почти все казаки были верны царю. Да, очевидно, казакам было что защищать. А вот крестьянам средней полосы России защищать своего царя не хотелось. И процветающей Россию они не видели. Они видели неграмотность, нужду, беспросветность, беззе­мелие.

Конечно, и в среде большевиков было много подлинных мерзавцев, разъезжавших в шикарных поездах с громадной охраной, поварами и врачами, с необузданной жаждой к власти, золоту, драгоценностям, ниспро­вергавших все русское, бросая в пожар мировой революции многие тысячи жизней россиян. Это — беда большевиков и всех революционеров. Если г. Михайлов этих имеет в виду, то надо было прямо сказать. Эта тема имеет сугубо национальную окраску, и большевики во главе со Сталиным нашли силы избавиться от революционеров-космополитов. В целом курс на устройство жизни у Ленина—Сталина был, безусловно, правильным. В советские времена, вопреки 15-летним воплям демократов, никакой уравниловки не было. Была разумная пропорциональность между высшими и низшими окладами. Заработок был такой, какой страна тогда могла дать своим работникам. Конечно, зарплата работников искусств, артистовне шла ни в какое сравнение с тем, что они имеют сейчас за счет трудового народа России и что имеют их менее талантливые коллеги на Западе. Но ведь не все имеют! Я понимаю, что артисты тоже трудящиеся, но за последние годы их “продукция” часто получается весьма сомнительного качества, и было бы полезнее народу, чтобы многое из нее он совсем не видел. Я имею в виду в первую очередь телевидение и “творчество” всяких Марк-Захаровых, ну и многих других. У г. Михайлова, если он действительно патриот России, есть возможность сравнить развитие России при большевиках и при Ельцине—Путине сегодня, и какова была тогда и какова есть теперь экономическая мощь России. О военной я уже и не говорю.

Говорить о перезахоронении Ленина и сотен людей, похороненных у Кремлевской стены, сейчас тоже неэтично. Так тогда решил народ, немного одуревший от полученной всеобщей свободы. Но почему Ленину нельзя лежать в склепе (мавзолее), а врачу Пирогову, Барклаю де Толли и другим можно? Никто не считает это неэтичным. Для всех гуляний, мне кажется, можно найти другое, более подходящее место, чем Красная площадь. Так видится мне, старому человеку, этот вопрос. Было любопытно читать, что в творчестве г. Михайлову помогает мистицизм. Что тут скажешь? Это его личное дело. Ну, если это ему помогает, пусть и дальше продолжает верить. Но православие не одобряет веру в сверхъестественные силы помимо Бога, и православный г. Михайлов легко может спутать веру в Бога и веру в “паранормальные явления”: в ведьм, колдунов и прочих нечистых. У творческих людей, мы знаем, суеверие, вера в приметы всегда присутствовали. Ну, что тут… Как говорится, с Богом, Александр Яковлевич! И подучите историю нашего государства. Это и в творчестве вам поможет.

 

Леванов Савин Иванович,

деревня Воркопь Шекснинского района

Вологодской области”.

 

*   *   *

“Дорогой Александр Яковлевич, здравствуйте!

Письмо это вызвано прочтением глав Вашей книги “Личное дело” в “Нашем современнике”. То, что Вы являетесь для меня, моих близких и родных людей, друзей и соратников одним из самых любимых актеров и образцом русскости, если можно так выразиться, не подлежит никакому сомнению, так как ни одного показа фильма с Вами мы не пропускаем, и, посмотрев в пятый, десятый раз, жена сглатывает слезы, а я — комок в горле. Прочитав главы из книги, убедился еще и в том, что и мировоззренчески Вы мне близки. Да и быть по-иному не могло. Для русского человека, для офицера, коим я еще совсем недавно был, для русского поэта нет ничего ближе и дороже, чем Россия, Отечество, русский народ…

В. Серков,

г. Сочи”.

*   *   *

“Уважаемый Станислав Юрьевич!

Прочитал “Личное дело” А. Михайлова. Как Вы могли согласиться на публикацию такой безнравственности? От многих моих советских товарищей хотелось бы Вам передать: авторитет журнала от подобных публикаций не будет расти. Знали бы Вы, что многие, не читающие Ваш журнал, узнав об этих печатных сплетнях, ринулись в библиотеку, чтобы прочитать эту грязь. Думаю, что высказываю мнение многих читателей. Извините, написал мало: сильно беспокоит армейская травма правой руки, а написать хотелось бы побольше.

А. Кузьмичев,

Москва”.

 

ОТ РЕДАКЦИИ

 

Совершенно ясно, что мы столкнулись с двумя разными подходами к прошлому и настоящему России в нашем патриотическом движении, в существе которых следует разобраться поглубже.

Когда-то, в начале 90-х годов прошлого века, эти два движения были на время примирены в рамках Фронта национального спасения, зримым свидетельством чего стали два флага на баррикадах у Дома Советов: красный, коммунистический, и черно-желто-белый, иногда называемый “народно-монархическим”.

Но после поражения народного восстания в октябре 1993 года антирусская по духу и сути власть стала широко использовать державную риторику и старую имперскую символику. Увы, ей удалось таким образом снова расколоть “красных” и “белых” в русском патриотическом движении. Это подтверждают и отдельные высказывания А. Михайлова в “Личном деле”, и эмоциональная реакция его оппонентов. Более того: и сами эти высказывания, и противо­речивые отклики на них есть то разобщенное состояние оппозиции, которое выгодно нынешней власти. Следовательно, истина не в самом предмете спора, а где-то в стороне.

Исторический парадокс мятежей и революций в том, что среди тех, кто когда-либо сеял смуту в России, всегда действовали две силы — разруши­тельная и созидательная. “Какое же созидание в разрушении?” — запальчиво спросит иной читатель. Точно такое же, как в ремонте прогнивших стен. Кому-то кажется абсурдным и варварским, что мы время от времени играючи крушим свой дом, а потом с великим трудом его восстанавливаем, но на самом деле абсурдно и абсолютно не исторично полагать, что великая держава, великий народ могут в одних и тех же рамках развиваться и сто, и двести, и триста, и тысячу лет кряду. Да, нужны были монголо-татары, чтобы выкристалли­зовалась идея национального единства, и Смута XVII века была нужна, чтобы сам народ соборно сменил одряхлевшую династию Рюриковичей, и большевики появились в нашей истории ко времени — не остановила бы романовская Россия гитлеровский “натиск на Восток”.

В любой революции обязательно участвуют те, кто хотел бы уничтожения данного государства и власти, но сама по себе революция, если она не верхушечный переворот, а массовое народное движение, — это защитная реакция общества, своеобразная антикризисная программа, призванная обновить жизнь и принципы управления обществом. Как звери и птицы неведомым инстинктом ощущают приближение природных катастроф, так и люди смутно чувствуют близость глобальных исторических катаклизмов. В ХХ веке Россия пережила и выдержала такие удары, каких не знала ни одна империя в мировой истории. Но для этого, конечно, ей нужно было то кризисное управление, которое ей дали большевики-патриоты.

Вот с какой точки зрения, на наш взгляд, нужно оценивать и Николая II, и Ленина, и Сталина, и белых генералов… Например, большинство белых боролись против разрушительной силы в революционном движении России. Но они не видели антикризисной роли революции и не верили в нее. Белые застали “большой ремонт” в фазе разрушения стен и отвечали на это так, как подсказывал им опыт уходящей истории. Красные ломали стены с одной стороны, а белые, хочешь, не хочешь, с другой… В огне революции рождался новый патриотизм. Тогда его глашатаем был даже сам Троцкий, во что сейчас трудно поверить! Почитайте его выступления перед красноармейцами в 1918—1920 годах… Вас поразит обилие русской патриотической риторики. Это был, конечно, патриотизм поневоле, вызванный тем бесспорным соображением, что нельзя побеждать под русофобскими лозунгами, имея армию, составленную в основном из русских крестьян. Но патриотизм обладает одним бесценным качеством: его нельзя сначала дать, а потом просто отнять, как, наверное, хотелось Троцкому.

В истории нет напрасных, бессмысленных жертв. Она более сложный процесс, чем это видится ее вершителям. А исторические обиды между патриотами… На этот счет есть прекрасные строчки у нашего коллеги, поэта Юрия Кузнецова. Там, правда, речь идет о Гамлете: “—Отдайте Гамлета славянам! — Кричал прохожий человек”.

 

И приглушенные рыданья

Дошли, как кровь, из-под земли:

— Зачем вам старые преданья,

Когда вы бездну перешли?

 

Не так ли и к нам, сегодняшним (и к автору “Личного дела”, и к его при­страст­ным читателям), взывают души “белых” и “красных” патриотов? И те и другие не раз “переходили бездну”.

 

 

 

(обратно)

Василий Белов • Доброта (Наш современник N8 2003)

Доброта

 

Зарницы. Из неотправленных писем Владимира Десятерика.

Фонд им. И. Д. Сытина. М., 2003.

 

Имя Владимира Ильича Десятерика на слуху многих людей, особенно писателей и журналистов. Знают и ценят его весьма и весьма почтенные граждане. По преимуществу в художественной среде славянских народов. Много лет он достойно, верой и правдой, служил именно этой, то бишь славянской среде! Служил как публицист, как терпеливый издатель и, разумеется, как писатель. Через такую службу он и стал нужен, необходим не одним славянам, но и прочим европейским и неевропейским народам. Не зря в годы горбачёвско-ельцинского предательства, в пору махрового демократического цветения он не растерялся и даже создал книгоиздательский фонд имени И. Д. Сытина.

Да-с, господа, В. И. Десятерик не впал в истерику от хронического безденежья, как некоторые… Спокойно перенёс он экономическую разруху, возникшую на фоне безбрежной свободы и эстетического многообразия. Не стал он поклоняться золотому тельцу, а мужественно и даже несколько весело продолжил издательское, то есть писательское, дело…

Приходится обособлять два эти понятия: книгоиздание и писательство. Почему? Ведь вроде и для Владимира Ильича эти понятия неразрывны. Нет, и для него их надо разделить, и для всех нас такое разделение пойдёт на пользу! Такова уж судьба и у него, и у всех нас…

Десятерик остался честным русским деятелем. Не напрасно созданный им сытинский фонд служит и ему самому как талантливому писателю. В доказательство надо упомянуть несколько книжных миниатюр, изданных его фондом, в том числе и его книгу под названием “Зарницы”. Прочитайте её хоть в очках с сильной диоптрией, хоть с лупой, и каждый из вас уловит главное её свойство. Я лично назвал бы это свойство добротой. Очень хорошая книга! На мой взгляд, лермонтовские стихи в эстетическом плане не совсем подходят для такой книги, зато опубликованные новеллы документальны, и письмо в деревню Рудьки, дополняющее эту книгу, тоже документально, без всяких прикрас. Здесь документализм служит писателю как метафора, то есть образу.

И сам жанр книжной миниатюры служит в нашем случае художеству. Мне особенно нравятся такие вещи, как “Пение отца”, “Колодцы кузнеца”, “Бородинский хлеб” и, как говорится, и др.

Автор сделал скромный подзаголовок “Из неотправленных писем”… Побольше бы вообще таких книг!

 

Василий  Белов

 

(обратно)

Сергей Семанов • Исповедь самоупоенного пустослова (Наш современник N8 2003)

Исповедь самоупоенного пустослова

 

Александр Бовин. XX век как жизнь. Воспоминания. М., 2003

 

Существует распространенное поверье, что собаки, обыкновенно, похожи на своих хозяев, и наоборот. Но, оказывается, есть и книги, поразительно похожие на своих авторов, даже по внешнему виду. Пример тому — только что вышедшие толстенные воспоминания вечного Бовина. Потому вечного, что мельтешил на глазах публики несколько десятилетий — и всегда про­цветал: начал (сперва скромно!) при суровом Сталине, выбился наверх при сумас­брод­ном Хрущеве, оказался на самом-самом верху при простоватом Бреж­неве, а главное — стал заплечным советником и доверенным прибли­женным у Андропова, подавал со товарищи ему секретные записочки испод­тишка. Горбачев и Ельцин Бовина к себе очень уж не приближали, но процветание его всегдашнее сохранилось и даже упрочилось.

Книга Бовина, повторяю, очень похожа на своего создателя, даже на взгляд. Толстенная до неудобства (800 страниц!), украшенная к тому же едва ли не сотней фотографий героя — с мамой и папой, с генсеками и прези­дентами, с оленем или каменной африканской бабищей. И в тексте, и на фото какой-то безустанный парад обжорства. И болтовня, болтовня, болтовня. На любые сюжеты, по любому поводу и бесконечно долго, со вниманием ко всем мельчайшим подробностям собственной личности (даже площадь полученной им в Москве комнаты сообщается с точностью до одной сотой метра). Не правда ли, как похоже на выступления неукротимо словоохотливого автора нынешних болтливых мемуаров?

Покупать это весьма дорогостоящее сочинение, даже листать его в библиотеке никому не советуем, даже если возникнет желание выловить из пустопорожних бормотаний какие-либо интересные проговорки и невольные признания. Но они есть, и их немало, потому нам пришлось пропахать эти сотни страниц, выявить нужное и поделиться уловом с читателями.

Начинает свой многословный рассказ Бовин с того, что подробно объясняет, словно отвечая на неслышимые читателю вопросы: он не еврей. В доказательство подробнейше описывает свою родню по отцу и матери, даже соответствующие фотодокументы привлекает с их изображением. Нельзя не признать, все они на евреев вроде бы не похожи, чего никак нельзя сказать о самом воспоминателе — похож, и даже весьма. Ну, всякое в жизни случается... Бовин подробно рассказал о своей первой жене-еврейке (о второй справки по этому поводу не дал), а также о друзьях-евреях, которые окружали его еще со студенческих лет в Ростове-на-Дону (и этой дружбе он остался верен всю жизнь, об этом все восемь сотен страниц книги). Не станем спорить с воспоминателем — русский он, русский...

А теперь остановимся на самом, видимо, серьезном из бесчисленного множества приводимых им сведений. Речь идет о Юрии Андропове, секретаре ЦК, главе КГБ и недолгом генсеке, с кем Бовин оставался весьма близок всю кремлевскую жизнь своего патрона. До сих пор некоторые русские патриоты не без одобрения поминают Юрия Владимировича: он, дескать, хотел навести порядок в стране, да не успел... Другая точка зрения, которая стала ныне в русских кругах преобладающей, совершенно противоположна: именно он тайно подготовил и выдвинул основных деятелей пресловутой “перестройки” — Горба­чева, А. Яковлева, Арбатова и многих иных вплоть до еще юного тогда Гайдара.

Свидетельства Бовина (возможно, против воли самого воспоминателя) с очевидностью подтверждают последнее. Любопытно, что многие сюжеты совпадают с теми же, описанными в нашей книге “Андропов. Семь тайн генсека с Лубянки”, только что вышедшей вторым изданием. Ввиду важности сюжета приведем несколько примеров, весьма существенных по своему политическому значению. Прежде всего про целый сонм помощников и советников еврейского происхождения, окружавших Андропова со времени прихода в ЦК в 1950 году и вплоть до его кончины на высшем партийно-государственном посту. Лица эти ныне хорошо известны и описаны: Александров-Агентов, Арбатов, Иноземцев, тот же Бовин и иные того же ряда. Не все там были евреи, но прорусски настроенных не оказалось ни единого.

Этих своих приближенных Андропов охотно “одалживал” генсеку Брежневу для тех же услуг, с их помощью имел на слабого Леонида Ильича существенное влияние. Но не до конца: перед самой кончиной своей Брежнев передвинул Андропова с Лубянки на пост секретаря ЦК. Некоторые толкуют это как назначение в наследники, по нашему убеждению — наоборот. Бовин подтверж­дает очевидную растерянность Андропова, когда Брежнев внезапно перевел его с Лубянки на Старую площадь. Точное наблюдение (причем именно с точки зрения прислуги на хозяина!), хотя никаких толкований тому даже не пытается дать. Добавим от себя, что Брежнев поставил на андроповское место совсем не андроповского человека Федорчука, а на свое место собирался поставить первого секретаря ЦК Украины Щербицкого. Увы, не успел Леонид Ильич...

В толстенной книге “русский” Бовин поведал о себе немало характерного и примечательного. Расскажем о немногом, что, несомненно, представляет общественный интерес. Например, пребывая послом Российской Федерации в братском государстве Израиль, он позволил себе принести публичное извинение перед израильтянами за советский “антисемитизм” (поводом послужила некая годовщина казни нескольких сионистских активистов в Москве): “Я представляю Россию. Но я представляю ее в Израиле. Поэтому в этот трагический день я плачу вместе с вами, люди Израиля, и прошу вас — простите...” Кто дал ему право просить прощения и от имени кого? Даже ельцинское руководство ему такого не поручало. Такая вот бовинская само­деятельность…

Руководствуясь теми же чувствами, Бовин начал подбирать служащих посольства из числа наших граждан. Его спросили перед отъездом: “Евреи будут работать в посольстве?” Ответ: “Специально такую задачу не ставлю. Но при прочих равных условиях преимущество будет отдано еврею”. Новый российский посол так старался в этом направлении, что даже в израильском Министерстве иностранных дел ему ласково, но твердо посоветовали: “Делай, конечно, как хочешь. Но только не надо демонстраций. У нас своих евреев хватает, пусть в русском посольстве работают русские”. Как видно, даже израиль­ские дипломаты оказались более прорусскими, нежели “наш” посол Бовин.

Естественно, что, отстаивая еврейские интересы гораздо больше, чем российские, он резко отмежевывается от палестинцев, борющихся за свои права, и даже гневается на “провокационное поведение Арафата”. Так он отстаивал на Ближнем Востоке интересы нашего государства и народа — во всё время своей службы там.

Из немногого, что уже сказано, нетрудно догадаться, как относился и отно­сится ныне, судя по свежим воспоминаниям, Бовин к острейшим полити­ческим вопросам современности. Вот, например, о целостности государства Российского. Русский народ явно не желает отдавать крошечные Курильские островки самураям — из соображений прежде всего морально-патриотичеcких, но не только. Даже полоумный самодур Ельцин не решился проделать такое. А Бовин? Он, разумеется, целиком “за”, хотя великодушно готов не торопиться... “Можно обсуждать вопрос о том, когда это сделать, но если мы уважаем сами себя, мы не можем перечеркивать свое же обязательство”. Произраильский Бовин при этом подразумевает “обяза­тельства” пьяниц и русофобов Хрущева и Ельцина. Но при чем здесь “мы”, русские граждане?

А многострадальный Калининград? Мы (здесь это местоимение вполне уместно) не желаем отдавать этот политый нашей кровью кусок земли на западных рубежах России. А Бовин? А вот: “Мы не уходим из Калининграда, хотя трудно доказать, что мы имеем на него больше прав, чем евреи на часть Западного берега”. Понятно? Нас, русских, уравнивают с жестокими израиль­скими захватчиками, которые силой вытесняют арабов с их коренных земель.

Ну, само собой, не любит Бовин православную культуру и Православие вообще. Как-то гражданин Израиля Гусинский решил показать на захваченном им НТВ некий западный антихристианский фильм. Даже Святейший патриарх Алексий II попросил это кощунство не пускать на публичный экран, но москов­ские граждане Израиля, разумеется, его не услышали. Был шум в русской печати, суд, многое иное, теперь вроде бы таких наглых теледиверсий не проводится. А что Бовин? “Мне представляется, что церковь настойчиво пытается выйти зa отведенные ей в демократическом обществе рамки... И не Богово это дело определять политику, “идеологию” телевидения... Бес­спорно право НТВ, — как и любой другой нецерковной структуры, — сказать “нет” новоявленным цензорам”.

Как видим, “русский” Бовин уравнивает Православную церковь в граждан­ских правах с произраильскими хозяевами тогдашнего НТВ (хотя нынешние вроде бы пока мало чем отличаются от прежних, или будем надеяться?). Христианская “цензура” не нравится отставному послу из Тель-Авива. Да такой зверской антирусской цензуры (без кавычек), что хозяйничает ныне на столичном телеэкране, причем открыто и нагло, такой цензуры и в помине не было при товарище Суслове. Вот почему русские лица мелькают на телеэкране только в массовках.

Что еще не любо Бовину? Конечно, малейший намек на возрождение былого величия нашей страны. Как помним, что-то в этом направлении пытался сделать Е. Примаков в недолгую свою бытность премьером страны (за что и был выдворен из Кремля). Бовин задним числом решительно осудил своего бывшего начальника. “Избавление от имперских амбиций шло с большим трудом. Прекрасный пример — заявление Е. М. Примакова: “Сейчас, — утверждал премьер-министр, оглядываясь на ушедший год, — ни одно крупное событие международной жизни не может осуществиться без непосредственного участия России”. А далее решительный приговор на будущее: “После распада Советского Союза и краха “мирового социализма” мир стал принципиально другим. Удельный вес России в мировой политике заметно ниже веса Советского Союза. И не стоит переживать по этому поводу. Давайте позволим азиатам или африканцам обойтись без нас”.

Многозначительное суждение! С явным удовольствием употреблены тут слова “распад”, “крах”, “ниже” — этого втайне и добивались Бовин co това­рищи, колдуя в закулисных кремлевских кабинетах. Да, теперь “азиаты” обходятся “без нас”, а к чему это приводит, видно на примере растерзанного Ирака. Но не только в Азии такие дела. Несчастные сербы вроде бы проживают в Европе...

Как говорится, и так далее. Пошловатая поверхностность этих словес очевидна, все остальные его оценки и суждения приблизительно таковы же, не стоят они никакого серьезного внимания. Не будем о том.

Зато какую сладкую и полную удовольствий жизнь он прожил! Ничто не омрачило ему земных радостей, никакие бури и терзания. Вот хвастается, что побывал в 47 странах. Заметим попутно, что ни одного иностранного языка так и не смог выучить, что для профессии международника есть порок не только наисущественнейший, но и довольно-таки редкий: уж чего-чего, а языки они знать должны. Кучу наградных побрякушек получил — от Брежнева до Ельцина, охотно этим хвастается. Без конца цитирует свои самодеятельные “стихи”, по сравнению с которыми любой студенческий капустник — шедевр. И не боится выставлять себя шутом. Как-то пригласили его в Израиле в театр, а он в приготовленное кресло не мог втиснуть распухшие телеса, пришлось гостеприимным хозяевам поломать стул и усадить его на двух.

Наконец, о нынешнем президенте: “Путин позволил превратить себя в безвольную игрушку своей “силовой” свиты”. Как говорится, без коммен­тариев…

 

Сергей Семанов

 

 

(обратно)

Оглавление

К 100-летию канонизации иеромонаха Серафима СаровскогоАлександр Суворов • Серафим земли русской (Наш современник N8 2003)

Святой Серафим Саровский в царской семье (Из записок А. Ф. Аксаковой) (Наш современник N8 2003)

Из книги “Музыка как судьба” (окончание) (Наш современник N8 2003)

Александр Казинцев • Симулякр, или Стекольное царство (продолжение). “Военно-развлекательный комплекс”. Война как симулякр (Наш современник N8 2003)

“Сызрань сильна вековыми традициями” (Беседа поэта О. Портнягина с главой города Сызрань В. Яниным) (Наш современник N8 2003)

Рой Медведев • Иосиф Сталин и Иосиф Апанасенко (вступление Ст. Куняева) (Наш современник N8 2003)

Андрей Воронцов • “Пражская осень”: мифы и реальность (Наш современник N8 2003)

Николай Бурляев • Летопись “Золотого витязя” (Наш современник N8 2003)

Аркадий Макаров • Задонское повечерье (Наш современник N8 2003)

Елена Мочалова • Пережогины. История купеческой фамилии (Наш современник N8 2003)

Борис Тарасов • Не пора ли нам опомниться? (Наш современник N8 2003)

Всеволод Владимиров • “Система планетарной диктатуры” (Наш современник N8 2003)

Валерий Скрипко • Что тебе полезно — спроси у врага (Наш современник N8 2003)

Михаил Лобанов • Просветитель (Наш современник N8 2003)

Олег Корниенко • Сызрань А. Н. Толстого (Наш современник N8 2003)

Михаил Базанков • “Покуда кто-то ждет меня...”, или Диверсант космический (Наш современник N8 2003)

Общее дело (Наш современник N8 2003)

Василий Белов • Доброта (Наш современник N8 2003)

Сергей Семанов • Исповедь самоупоенного пустослова (Наш современник N8 2003)