Сиськи [Сюзи Макки Чарнас] (fb2) читать постранично, страница - 2

несколько раз, так что я, по крайней мере, сообразила, что произошло. Хильда на самом деле старалась как могла, не впадая при этом в слащавость, но мне было противно слушать о том, что вся эта часть волнующих изменений в моем теле, которые так важны, служит высшей и прекрасной цели — "превратиться в молодую женщину".

Да уж! Все это оказалось таким грязным и отвратительным делом, хуже, чем она говорила, хуже, чем я могла даже вообразить, все эти черные противные сгустки слизи среди пятен розовой крови — я думала, меня вырвет. "Это всего лишь внутренний слой твоей матки", — сказала Хильда. Подумаешь. Все равно гадость.

И еще запах…

Хильда пыталась мне помочь, действительно пыталась. Она сказала, что нам надо "отметить это событие", вроде того, как это делали первобытные люди, как будто это что-то важное, а не просто этакая гадость, ни с того ни с сего свалившаяся вдруг на тебя.

И мы решили убрать Пинки, мою игрушечную собаку, с которой я спала с трех лет. Пинки совсем лысый, он плохо гнется, и вата внутри его немного сбилась в комки после того, как он по ошибке побывал в стиральной машине, и ни за что не скажешь, что когда-то, новый, он был мягким и плюшевым, да к тому же еще и розовым.

Когда в последний раз, еще перед летом, ко мне заходила моя подруга Джерри-Энн, то, увидев Пинки у меня на подушке, она хотя ничего и не сказала, но я уверена, что Джерри-Энн посчитала это ребячеством. Так что я уже давненько подумывала о том, чтобы расстаться с Пинки.

Мы с Хильдой сделали для него отличную коробку, выложили красивыми тряпочками, оставшимися от ее занятий на курсах лоскутного шитья, и я вслух поблагодарила его за то, что он был моим другом столько лет, и мы убрали его в чулан, на самую верхнюю полку.

Я чувствовала себя ужасно, но, если Джерри-Энн решит, что я слишком маленькая, чтобы со мной водиться, это может кончиться тем, что я останусь и вовсе без друзей. Когда ты не слишком-то популярна и те времена, когда ты была тощей и быстрой и все хотели, чтобы ты была в их команде, безвозвратно прошли, приходится об этом задумываться.

Хильда и папа велели мне идти на следующее утро в школу, чтобы никто не подумал, что я испугалась Билли Линдена (хотя так оно и было) или что я позволю ему издеваться надо мной, потому что он такой придурок.

Все исподтишка насмешливо поглядывали на меня и перешептывались, и я была уверена, что это из-за того, что они видят, какая у меня смешная походка из-за этой прокладки между ног, и потому, что они унюхали запах всего того, чего, насколько я знала, еще не происходило ни с кем в нашем восьмом "А". Точно так же как никому больше во всем классе, кроме меня, на самом деле нечего было класть в их дурацкие детские лифчики, вот уж спасибо.

Как бы там ни было, я держалась в стороне от всех, насколько могла, и не разговаривала даже с Джерри-Энн, потому что боялась, что она спросит, почему я так смешно хожу и плохо пахну.

Билли Линден избегал меня, как и все остальные, за исключением того раза, когда один из его придурковатых дружков нарочно толкнул меня и я налетела на Билли в очереди в столовую. Билли обернулся и заорал, да еще так громко:

— Эй, Сиськи, с каких это пор ты стала краситься черно-синими тенями?

Я не доставила ему удовольствия узнать, что на самом деле он сломал мне нос, как сказал доктор. Хорошо еще, что при этом не заставляют носить повязку. Билли бы весь изострился насчет того, что у меня нос тоже в лифчике, как и сиськи.

Той ночью, когда все решили, что я заснула, я поднялась и сняла с себя трусы и футболку, в которых спала, и стала разглядывать себя в зеркале. Мне не нужно было включать свет. Луна была полная и светила через большое мансардное окно прямо в мою спальню.

Я обхватила себя руками и больно ущипнула, чтобы наказать тело за то, что оно со мной делает.

Как будто этим можно было все остановить!

Неудивительно, что Эди Сайлер из десятого класса уморила себя голодом! Я ее прекрасно понимала. Она пыталась совладать со своим телом, чтобы выглядеть нормально, оставаться тонкой и сильной, какой была и я когда-то — человеком, а не карикатурой, которую обзывают Сиськами.

И тут что-то теплое потекло тоненькой струйкой по внутренней стороне ноги, и я поняла, что это кровь, и это было невыносимо. Я сильно сжала бедра, и крепко зажмурилась, и что-то такое сделала.

Я имею в виду, ощущение того, как это происходит. Я почувствовала, что становлюсь меньше, будто меня сжигает бушующий в костях холодный огонь, и что все мое тело, и мышцы, и хлюпающие внутренности, и кожа словно раскаляются добела и отделяются друг от друга, сияя в лунном свете, и что мой облик меняется и центр тяжести перемещается куда-то…

Я подумала было, что падаю в обморок из-за этих дурацких месячных. Так что я повернулась и рухнула на кровать и лишь в тот миг, как упала на нее, поняла, что что-то совсем не так.

Во-первых, мой нос и голова были переполнены такими сумасшедшими, острыми ощущениями, что я даже не сразу поняла, что это запахи, —