Весной 1790 года во Францию приехал 23-летний русский путешественник Николай Карамзин, будущий известный писатель-историк, стремившийся как можно больше увидеть и понять в гуще тогдашних европейских событий. “Я хочу, — писал он, — жить и умереть в моем любезном отечестве; но после России нет для меня земли приятней Франции”. (Как не вспомнить ту же, но иначе высказанную мысль Маяковского: "Я хотел бы и умереть в Париже, // Если б не было такой земли — Москва".)
Париж на исходе первого года революции был уже городом без Бастилии, но — с королем: уже звучали дерзкие песни — но еще не сочинена “Марсельеза”; кое-кто уже покинул Францию, предвидя кровавые события, — но большинство верило в будущее и было настроено весьма весело. Революция казалась довольно мирной и привлекательной даже для людей умеренных взглядов, каким являлся русский путешественник.
“Мы приближались к Парижу, — записывает Карамзин, — и я беспрестанно спрашивал, скоро ли увидим его? Наконец открылась обширная равнина, а на равнине, во всю длину ея, Париж!.. Жадные взоры наши устремились на сию необозримую громаду зданий — и терялись в ея густых тенях. Сердце мое билось. Вот он (думал я) — вот город, который в течение многих веков был образцом всей Европы, источником вкуса, мод — которого имя произносится с благоговением учеными и неучеными, философами и щеголями, художниками и невеждами, в Европе и Азии, в Америке и в Африке — которого имя стало мне известно почти вместе с моим именем; о котором так много читал я в романах, так много слыхал от путешественников, так много мечтал и думал!.. Вот он!.. Я его вижу и буду в нем!”
Чутье будущего историка подсказывало молодому человеку, что именно здесь, теперь, в Париже 1790 года, находится ключ к мировой истории: угадывая будущее, Карамзин обращается к настоящему и минувшему.
Однажды он отправляется в аббатство Сен-Дени — к гробницам французских королей; больше всего он мечтал о встрече с соотечественницей, первой русской, о которой точно известно, что — достигла Франции (были, конечно, и другие, более ранние посещения, от которых, однако, не осталось и следа в исторических хрониках).
“Я был на кладбище французских царей, которые все, в глубокой тишине, лежат друг подле друга; колено Меровеево, Карлово, Капетово, Валуа и Бурбонское. Я напрасно искал гробницы Ярославовой дочери, прекрасной Анны, супруги Генриха I, которая по смерти его вышла за графа Крепи и скончала дни свои в Жанлизском монастыре, ею основанном; другие же историки думают, что она возвратилась в Россию. Как бы то ни было, но ея кенотафа нет подле монумента Генриха I.Вообразите чувство юной Россиянки, которая, оставляя свою милую отчизну и семейство, едет в чужую, дальнюю землю, как в темный лес, не зная там никого, не разумея языка, — чтобы быть супругою неизвестного ей человека!.. Следственно и тогда приносились горестные жертвы Политике!Анна должна была переменить веру во время самых жарких раздоров Восточной и Западной церкви; что очень удивительно, Генрих I заслуживал быть ея супругом; он славился мужеством и другими царскими достоинствами. Любовь заключила второй брачный союз ея; но Анна недолго наслаждалась щастием любви: граф Крепи был убит на поединке…”
XVIII век и XI… Русская принцесса Анна была пра-пра… бабушкой Людовика XVI.
Нам нелегко понять, отчего в середине XI века французскую королеву везли из столь далекой страны? Может быть, именно потому, что — далекая; что ее родственники не могли претендовать на французские земли, как это наверняка случилось бы при появлении в Париже английской, испанской или немецкой принцессы…
Две с лишним тысячи километров, отделяющих Россию от Франции, столь долгие в XI веке, позже еще более удлинились.
Больше пяти столетий мы почти не видим русских во Франции и французов в России: две страны — будто две дальние планеты. Все больше их разделяет различие церквей; веками Россия находится под властью монголов, Франция — в тисках Столетней войны. Когда же Париж становится столицей объединенного королевства, у французов находится слишком много дел у себя дома, чтобы искать торгового или политического счастья многомесячными путями. Западную Европу в средневековой России чаще всего представляют соседние страны: немцы, шведы, поляки; появляются итальянцы.
Всего, может быть, несколько примеров того взаимного влияния культуры и политики, которое столь привычно для России и Франции XVIII–XX веков.
В середине XIII столетия по российским просторам, разоренным монгольским нашествием, проедет монах Вильгельм Рубрук (впрочем, голландец по происхождению), посланный королем
Последние комментарии
12 часов 41 минут назад
14 часов 13 минут назад
18 часов 7 минут назад
18 часов 11 минут назад
23 часов 32 минут назад
2 дней 11 часов назад