Вторая ошибка Мамая [Вадим Викторович Каргалов] (fb2) читать постранично, страница - 2

бражничали, никто не захотел отставать от застолья.

Как гром с ясного неба, обрушились на беспечный стан конные тысячи проклятого Арапши, и началось побоище…

Побежали обратно к реке Пьяне воеводы и бояре, конные дружинники и пешцы ополчения, а впереди всех — княжич Иван, простоволосый, в одной исподней рубахе. Первым ввергнулся он с конем в реку, первым и утонул, открыв счет многим христианским душам загубленным. Мутной стала Пьяна от крови. Погребальным звоном разнеслась по Руси весть о побоище. С горькой укоризной повторяли люди новую пословицу: «На Пьяне — все пьяны!»

Словом, пропили воеводы свое войско, а похмелье — великому князю Дмитрию Ивановичу Московскому. Поредели полки, которые он исподволь готовил к единоборству с Ордой, и в этом была главная потеря. Многих витязей недосчиталась Русь после Пьяны. Мечи-то да копья быстро наковать можно, а откуда новых ратных умельцев взять? Год требуется, чтобы перековать смерда-землепашца в умелого воина. Подарит ли спокойные годы Орда? Беда, беда…

Но мудрый и из беды полезные уроки извлекает. Узнал князь Дмитрий, что не одно младоумие и беспечность княжича Ивана погубили войско. Воеводы на Пьяне пренебрегли сторожевыми заставами, за что и поплатились. Чтобы не повторилось подобного, Дмитрий Иванович решил поставить крепкие заставы по краю Дикого Поля — на Дону, Воронеже, Сосне, Красивой Мече и иных пограничных реках, где стоять было бы усторожливо.

Дело было новое и опасное. Не каждому можно доверить честь назваться полянином, сторожем земли Русской. Многие дети боярские, товарищи Андрея, тоже ходили тайком к воеводе и оружейнику Родиону Жидовинову, которого князь поставил старшим над заставой. Но повезло только Андрею Попову. Может, вспомнил воевода Родион его отца, сотника Семена, давнего своего знакомца, а может, сам Андрей ему понравился, кто знает? Однако сказал воевода:

— По весне со мной поедешь, Андрей. Готовься…

А чего Андрею готовиться? Вот он, весь тут! Конь здесь же, на княжеском дворе, меч у пояса, кольчуга на плечах, доспехи и мягкая рухлядь в дружинной избе, за углом. Богатства же Андрей пока что не нажил. Только и именья у него что молодость да сила. Да еще усердие, которое юноша успел показать на княжеской службе. Но молодых и старательных в дружине Дмитрия Ивановича Московского предостаточно, особенно гордиться этим не приходилось. Считай, что повезло Андрею, просто повезло!

Воевода Родион снаряжал заставу неторопливо, с великим старанием, воинов перебирал, как разборчивая невеста — женихов, чтоб по всем статьям подходили.

Себе в товарищи взял княжеского стремянного, крещеного татарина Федора Милюка, известного на Москве лошадника. Про Федора говорили, будто бы он узнавал конскую стать с закрытыми глазами, на слух да на ощупь. Ухо подставит, проведет ладонью по животу, по ляжкам и тут же скажет, добрый конь или нет. Правду говорили люди или нет, кто знает, но плохих коней даже не предлагали стремянному, это точно. А что росточком Милюк не вышел и косолапит малость, так то для воина не изъян. Рослых да статных в дружине сколько угодно, а вот такого конезнатца где еще найдешь?

И еще одно достоинство было у княжеского стремянного. Знал он и обычаи ордынские, и язык их нехристианский, не многим ведомый. Цены не было Милюку на польной службе. Потому только и отпустил Дмитрий Иванович своего любимца, не пожалел — в Диком Поле будет Милюк полезнее, чем на княжеском дворе.

Всего трое их оказалось на заставе, старших-то: сам воевода Родион, стремянный Федор Милюк и сын боярский Андрей Попов. А остальных сторожей (было их пять десятков) воевода набрал из самых что ни есть простых ратников. По отчеству никто из них не звался, но все как на подбор оказались ловкими, сильными, крепко сидели в седле, стрелы метали искусно. И еще смотрел воевода Родион, чтобы были его сторожа сметливыми. На заставе служить — это не в конном строю с копьем стоять, над сторожем десятника нет, самому соображать придется. А не сообразишь — сам без пользы пропадешь и товарищей погубишь. Ленивому разумом на заставе делать нечего…

Мая в пятый день, на самую Ирину-рассадницу, когда мужики на лугах прошлогоднюю худую траву выжигают, невеликая конная рать воеводы Родиона выехала из Москвы.

Впереди — сам воевода, в суконной шапке с меховой опушкой, в синем плаще, из-под которого торчали ножны длинного прямого меча. Других сторожей Родион вооружил легкими кривыми саблями, удобными в быстролетных сшибках со степняками, но для себя иного оружия, кроме дедовского меча, не признавал.

Чуть отставая от воеводы, скособочился в седле стремянный Федор Милюк. Под огромной меховой шапкой личико стремянного — с выпирающими скулами, с раскосыми глазками, голым подбородком — казалось совсем крошечным, будто ребячьим; только глубокие морщины да землисто-бурые щеки напоминали, что стремянный уже разменял пятый десяток лет. Федор Милюк кутался в стеганый халат, татарский лук колотился о